Книга - Слишком живые звёзды 2

Слишком живые звёзды 2
Даниил Юлианов


«Слишком живые звёзды 2» – это продолжение петербургской истории об апокалипсисе и людях, что пытаются выжить в пустом, почти призрачном городе.

Эта книга о борьбе с внутренними страхами, ведь каждый из нас борется с чем-то внутри себя.

Эта книга о жестокости людей, проявляющейся в их желании добиться своего.

Эта книга о комплексах и принятии себя, принятии того человека, что смотрит на тебя с другой стороны зеркала.

Эта книга о подростковой неопределённости.

Эта книга о любви запрещённой, безумно странной и оттого прекрасной.

Эта книга о муках совести.

Эта книга о зле, в каком виде его не привыкли видеть люди, и добре, которое прячется в каждом из нас.

Эта книга является частью истории главных героев, каждый из которых не похож на другого, но все они оказываются в одном месте под предводительством одного человека – на Чистилище.

Содержит нецензурную брань.





Даниил Юлианов

Слишком живые звёзды 2


Посвящается Петровой Екатерине Александровне





Предисловие


«Без действий самые лучшие намерения в мире так и останутся намерениями»

к/ф «Волк с Уолл-стрит»


Я часто представлял, как я буду писать предисловие к книге: это будет, конечно же, глубокой ночью – потому что писательский порыв не даст мне заснуть, – все в казарме будут спать, в то время как я дописываю последнее предложение во второй части «Слишком живых звёзд». Я представлял себя счастливым в этом момент.

И насчёт последнего не прогадал: я действительно счастлив.

Я пишу предисловие сейчас, 30 марта, в день написания книги. На часах половина седьмого вечера, у нас в Кадетском Корпусе стандартная питерская погода (хотя обычно наш Петергоф балуют солнцем), я только пришёл с тренировки – весь мокрый, наверняка блестящий, наверняка ароматный и… счастливый.

Я хочу поделиться этим счастьем с вами. Наверное, поэтому я пишу предисловие.

Я всё время горел, пылал изнутри, и масла в огонь подливала жажда – именно жажда! – исполнить свои мечты. Одна из них – создать нечто прекрасное, нечто такое, что будет вдохновлять людей не одно столетие, учить их, дарить эмоции и позволять чувствовать себя тем, кем они пока что не были. Я долго шёл к написанию первой книги – я её написал. Потом чернилами начал выливаться «Влюблённый хищник» (Настя, привет), а затем я решил взять «отпуск» и отдохнуть от писательства. Вторую часть «Слишком живых звёзд» я вообще не планировал начинать. Я боялся её. Боялся, что не созрел для неё, нужно подождать, да и вообще это всё сложно!

Но всё оказалось просто: надо было лишь взять и сделать.

В итоге я начал писать эту книгу через два дня после того, как закончил «Влюблённого хищника».

Я сталкивался со многими трудностями, но не хочу о них распинаться, иначе выглядеть это будет битьём кулаком себя в грудь и хвастовством. Я лишь скажу: я уже успел убедиться на своём опыте, что…внимание… ВОЗМОЖНО ВСЁ. Абсолютно. Всё зависит ТОЛЬКО от нашего желания, понимаете? Обстоятельства могут вам всем своим видом показывать, что то, чем вы занимаетесь – полная ерунда. Да что там! Люди – даже самые близкие – могут начать оттягивать вас назад, вниз, лишь бы вы остались на их уровне. Не оставайтесь. Работайте над своей метой. Наверняка у каждого из вас есть сокровенная мечта.

Есть же?

Подумайте о ней. Прочувствуйте её. Ощутите эмоции, которые у вас возникают при мысли о ней – мечте.

Ну как? Приятно?

А теперь подумайте, сколько раз вы отдавали предпочтение чему-то другому, а не работе над мечтой: видеоиграм, сериалам, сплетням, клубам, сексу, на следующее утро после которого не помнишь, как тебя зовут; азартным играм, сладостям, наркотикам, безделью, излишнему сну или, может быть, безрезультатному хождению по магазинам. Почему вы только представляете вкус своей мечты, но даже не осмеливаетесь попробовать её? Жизнь одна, ребята. Другого шанса вам никто не даст. Кто-то может советовать вам, как правильно жить, говорить, что – так, а что – не так, но в итоге свою жизнь будете проживать только ВЫ.

Вот конкретно ты.

Я понимаю, у всех нас есть обязанности: у тебя, у меня, у твоей соседки, практически у всех. Но я прошу тебя: не позволяй обязанностям лишать твою жизнь радости… и мечты. Определись с мечтой, поставь цель, разбей её на более мелкие цели, составь план и действуй согласно ему, чего бы это не стоило. Принял решение – действуй. Не готов действовать – не принимай решений.

За тебя их примет кто-то другой.

Многие любят слово «НЕВОЗМОЖНО». Я презираю его. Для любителей этого слова рассказываю: подъём в Кадетском Корпусе в 5:50 каждый день(в связи с тренировками к параду Победы), отбой в 22:00 (если сделал все уроки), свободного времени в сутках часа два – два с половиной – при условии, что не приезжает какая-нибудь проверка, а твои четвертные оценки не горят адским пламенем. Два с половиной часа… Здесь ребята выжить пытаются, не то что книгу написать. И надо мной смеялись, и не верили, и говорили «НЕВОЗМОЖНО», и даже выплевывали это отвратительное слово «ПИСАНИНА», но я всё равно продолжал вставать в пять утра, иногда медитировал и начинал писать. Так я писал эту книгу: до подъёма при приглушённом шапкой свете лампы, на уроках, каждый раз меняя тетради, когда преподаватель подходил слишком близко, на самоподготовке, после отбоя и, конечно же, дома. Ах да, ещё в больнице. Мне тоже говорили «НЕВОЗМОЖНО», но я доказал, что ещё как ВОЗМОЖНО.

Правда, с моими мешками под глазами меня можно легко перепутать с пандой, но чувствую я себя отлично.

За каждым великим мужчиной стоит не менее великая женщина, так ведь? Я обязан написать здесь про Катю, потому что именно она – её глаза – заставляла меня продолжать работать. Я не знаю, кто наделил эту женщину магией, но она в ней определённо есть. Были моменты, когда я хотел бросить писать роман – на седьмой главе и двадцатой (когда мне посчастливилось загреметь в больницу), – но каждый раз эту книгу выручала улыбка Кати.

Я сомневаюсь, что кто-то может улыбаться так же.

Это… кусочек чего-то прекрасного. Я даже не знаю как объяснить. Эта самая улыбка помогала мне вставать и после самых тяжёлых падений. Недавно были дни, когда я чувствовал себя очень плохо, не улыбался даже при искромётных шутках. И от одного Катиного «У тебя всё хорошо?» мне сразу полегчало. Её вера не позволяла мне сломаться. Даже на тренировках при самых последних повторениях я, бывало, думал о ней. Представлял, как она держит в руках эту книгу, улыбается, листает и улыбается ещё ярче. В ней сияет уникальная красота. Ещё ни у одной женщины я не видел хоть чего-то похожего.

Если вдруг кто-нибудь захочет выказать своё восхищение книгой или поблагодарить за неё, благодарите не меня, а Катю. Именно из её глаз создалась эта история, которую вы прочтёте на следующих страницах. А если кто-то возжелает выказать недовольство и критику – это ко мне. Если в романе есть какие-нибудь ошибки или неточности (или ошибки и неточности), прошу винить в этом только меня.

И спасибо тебе, Дима. Я никогда не забуду, как ты закрыл меня собой в драке. Может, благодаря тебе, Дмитрию Тагинцеву, я всё-таки смог закончить книгу.

Будьте наглыми, ребята. Будь наглым ты, читающий эти строки, не бойся брать от жизни то, что и так должно принадлежать тебе. Будь дерзким, знай себе цену, не позволяй другим вытирать об себя ноги. И начни уже работать над своей мечтой. Иначе будешь работать на того, кто работает над собственной.

Ребята, любите себя, любите любимых и делайте мир лучше. Каждый из вас достоин величия. Слышите? КАЖДЫЙ! И любви достоин каждый. Просто попробуйте прожить жизнь ярко, насыщенно, без сожалений, смело и богато.

Работайте над мечтой. Сражайтесь за неё.

И всё у вас будет.

Приятного путешествия в мир «Слишком живых звёзд».




Часть 1

Можете ещё погулять





Глава 1

Танец среди смерти


Женя смотрел на красную звезду и вдыхал ночной воздух, чувствуя, как тот пробегает по лёгким.

Мир окутала тишина. Казалось, она заглушила все звуки, оставив лишь разговор сверчков, гуляющих по парку. Изредка ветер заставлял листья над головой шептаться, будто боялся такого давящего молчания. Он проходил по тёмным волосам, щекоча загривок, и нежно дотрагивался до небольшого озера, перед которым сидел Женя. Его эта тишина не пугала. Он знал, что если развернётся и пойдёт обратно, то скоро увидит палатку, в которой спала Катя, положив под голову руку. И сопела. Сопела мило, совсем как убаюканный щеночек. И хоть Женя хотел остаться рядом (ещё больше он хотел прижаться к ней), всё-таки он смог найти в себе силы выйти в притихшую ночь и добраться до озера, оставив Катю и Рэнджа позади.

Пусть спят, подумал он. Сегодня был тяжёлый день. Для всех нас.

Ветер вновь тронул листья, и те нехотя зашептались. Звёзды отражались от поверхности воды, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с той, то сочилась глубоким красным светом, который будто бы пульсировал внутри. Когда Женя всматривался в неё, время переставало иметь какое-либо значение, и всё вокруг заполняло алое сияние – такое манящее и полное соблазна, что хотелось просто расслабиться и позволить этому свету проникнуть внутрь, в самые глубины души.

Но через какое-то время Женя опускал глаза вниз, и к нему вновь возвращалась ясность ума. Озаряла голову яркой вспышкой, разгоняя туман. Женя дышал глубоко, полной грудью, но всё равно ему казалось, что воздуха чертовски мало. Как и звуков.

Как и чувств.

Они были заперты в клетке, но отчаянно царапали её стены и истошно выли, просясь на волю.

– Нет, – Женя удивился тому, насколько громким оказался его голос в замолчавшем мире. Он прорезал тишину и перекрыл шёпот листьев, общающихся друг с другом. – Мне нужна ясная голова. Без чувств. Без чувств…

Его карие глаза опустились, взгляд замер на руках, держащих блокнот. Блокнот, который был раскрыт на странице с нарисованными серыми глазами.

Женя смотрел на них при лунном свете и вспоминал, как впал в некий транс, пока составлял список нужных вещей, после чего вернулся в реальность и увидел прекрасные серые глаза. Прекрасные серые глаза, нарисованные им же. При взгляде на них грудь резко сжималась, но уже через секунду заполнялась странным теплом, разливающимся по всему телу. Это ощущение сладкой боли не покидало Женю и сейчас, у самого озера, под сияньем луны. Алая звезда притягивала к себе взгляд, но даже она не могла сравниться с глубиной тёмных зрачков, обрамлённых серыми радужками. Слишком уж они прекрасны.

– Серый лёд… – Женя тепло улыбнулся, и небольшие ямочки образовались на его покрытых синяками щеках. – Ты начала таять, дорогая. Я это заметил в твоих объятиях.

Он вспомнил, как она вонзила ногти в его шею. Как кричала на него, когда разговор заходил о Мише. Как оба они обнимались, стоя у выхода из аптеки, обдуваемые ветром, и в этот же день пили вместе вино, улыбаясь друг другу.

Оно до сих пор гудело в голове, но в целом Женя чувствовал себя достаточно трезвым, чтобы ясно мыслить. Но вот только… вино как-то странно действовало на душу. Оно будто окунало чувства в краску и делало их ярче, заставляло их говорить громче, пылать сильнее, взвывать к самому сердцу и наслаждаться. Наслаждаться всем, что только было вокруг. Женя ощущал трепещущий внутри огонёк, когда смотрел на нарисованные серые глаза. Пытался загнать странные чувства в клетку, но те сопротивлялись и пели во весь голос, хоть мир и предпочёл замолчать. Что это? На такой вопрос не могли ответить ни деревья, ни ветер, ни даже алая звезда, повисшая в небе. Только тишина могла что-то подсказать, но и она не справлялась с этим, потому что разбушевавшиеся чувства перекрыли все проходы разума.

– Мне нужен холод. – Теперь голос казался сонным, еле слышимым. – Настало время испугать рыб своим задом.

Женя поднялся и стянул с себя потную футболку всё с той же надписью ROCK на груди, снял джинсы, носки, оставил на земле обувь и, немного подумав, освободил тело от трусов. Он начал спускаться к озеру, и уже через несколько секунд его лодыжки встретились с холодной водой. Кожа покрылась мурашками, когда вода поднялась выше. Женя двинулся дальше и остановился только тогда, когда поверхность озера добралась до середины ягодиц.

Луна очертила его фигуру чётким контуром. Бледные лучи ложились на пресс, проходили по торсу и лишь на спине уступали теням, что только подчёркивали рельефность мышц. Ветер пронзил тело насквозь и улетел дальше, унося за собой шёпот спящей листвы. Вода омывала бёдра, отражала сияние бесчисленных звёзд, которыми было усыпано небо. И только одна из них – та, что сочилась ярко-красным – отличалась от остальных. Женя видел её перед собой, прямо на воде, словно поселившуюся там. Он сделал шаг вперёд, скрыв ягодицы в озере, и окунул руку в звезду.

Ничего, конечно же, не почувствовав.

Сверчки стали разговаривать громче, и, по правде говоря, звук этот успокаивал. Он был таким привычным, что казалось, будто всего этого ужаса и не было. Не было полуоткрытых дверей в пустом коридоре больницы, не было обглоданных глазниц улыбающейся медсестры, не было изнурительных прогулок по городу с болью в ногах и не было убийства того подонка, что…

Убийства…

Женя замер и уставился в отражение алой звезды. Перед глазами всплыли два силуэта, возвышающиеся над окровавленной женщиной, в чьих глазах застыл ужас. Озеро сменилось пустынной улицей, луна растворилась в ярком солнце, и Женя вспомнил, как сильно стучало в горле сердце, пока они с Рэнджем подбирались к тем двум мужчинам.

И они убили обоих. Одному пробили череп, другому перегрызли глотку.

Правильно ли это было? Женя полагал, что да. Он спас Катю, и теперь она спокойно спала в палатке – живая, хоть и с синяками под грудью. Но… если всё было правильно, почему он так паршиво себя чувствовал? Почему глубоко в груди что-то цеплялось за рёбра и тянуло их вниз, к самому дну? Сожаления об убийстве не было, нет. Женя не чувствовал никакой вины или угрызений совести за то, что отобрал жизнь у того, кто покушался на эти серые глаза. До прихода на озеро он не прокручивал в голове прошедший день, потому что находился рядом с ней, с Катей. Но сейчас, под дуновением прохладного ветра, последние два дня нахлынули огромной волной, и на самой её верхушке стоял здоровяк, с окрашенным кровью лицом, держащий в руке тяжёлый кирпич.

Женя зажмурился, пробыл секунду в темноте и открыл глаза, но увидел перед собой лишь озеро. Слава богу, озеро, а не тёмный ночной переулок или не светлая улица, тишина которой нарушалась женскими стонами боли.

Убийство не принесло ему удовольствия, но и какой-либо горечи тоже. Единственная тяжесть в груди была вызвана тем, что Женя слегка стыдился отсутствия чувств. В фильмах и книгах люди по несколько лет переживают из-за того, что от их рук кто-то погиб. Но в реальной жизни всё обстоит иначе. Это событие никак не изменило мир, не поменяло самого Женю и расплылось в памяти почти сразу же, как обычный будничный случай. Это одновременно и поражало, и пугало, и успокаивало. Оказывается, в дикой природе в убийстве нет ничего странного – это естественный процесс, лежащий в основе цикла природы. Сильный убивает слабого, слабый убегает от сильного – всё просто. И эта мысль грела душу, потому что она объясняла ту пустоту, что царила внутри. Законы морали придумали люди, но как только знакомые порядки рушатся, на трон восходят простые правила, написанные животными задолго до людей. И раз уж законы перестали действовать, следовало самому стать сильным и показать клыки.

Распустить свои крылья.

Женя расправил плечи и вдохнул ночной воздух, уже привыкнув к холодной воде, омывающей бёдра.

– Это нормально, что я ничего не чувствую. Они могли забрать жизнь Кати… но мы с Рэнджем помешали им. И правильно сделали. Так ведь?

Ему не ответили. Звёзды продолжали равнодушно смотреть вниз, у самого горизонта стал появляться слабый намёк на скорый рассвет, и тогда настанет новый день. Солнце засияет на небе и осветит собой сотни пустующих улиц, заглянет даже в самые тёмные уголки, куда вздумали спрятаться люди. Хищники выйдут на охоту, жертвы продолжат скрываться в тенях, и Петербург превратится в опасные джунгли, не щадящие никого. Каждый новый день будет настоящим испытанием – без покоя, с постоянной тревогой в душе. В таком мире жить не хотелось. В таком мире самое разумное – умереть, чтобы не видеть всех тех ужасов, на которые способны люди. Но… Женя хотел жить. Он жаждал вкусить незнакомые ему чувства, горел желанием почувствовать себя живым, ведь это такая роскошь! И смотреть… смотреть в серые глаза Кати и жить, бороться, выживать, потому что в его жизни наконец-то появилось то, чего не было раньше. Что-то волшебное, что-то приятное и… чарующее.

На лице Жени расплылась улыбка, и даже холодный лунный свет не смог скрыть исходящей от неё теплоты.

Пальцы прошлись по поверхности воды, зачерпнули несколько звёзд и подняли их в воздух, где они и растворились. Взгляд снова зацепился за алую звезду, переливающуюся глубоким красным. Она была в разы больше остальных и не имела контуры – они постоянно изменялись, разливаясь по небу. Звезда будто дышала, и если все другие взирали на Землю с равнодушием, то эта же пристально вглядывалась. Невидимые глаза ощущались на коже как нельзя ясно, словно это был взгляд хищника – пока не голодного, но уже приметившего жертву. За спиной вновь зашепталась листва, но вскоре стихла и она, оставив Женю наедине с алым сиянием далёкой звезды.

Справа послышался слабенький рокот.

Над самой водой засиял жёлтый фонарик и пополз по отражению, разбавляя тишину шелестом крыльев. Он немного покружил в воздухе, пару раз мигнул на фоне ночного неба и коротко пискнул, когда подлетел к Жене. Светлячок завис перед карими глазами и вытянул лапки вперёд, пытаясь коснуться кончика носа. Но тут же передумал и развернулся, взметнувшись вверх. Маленькое солнце двинулось по звёздам и замерло прямо перед той, что родилась сегодня ночью. Женя перестал дышать, хоть и чувствовал, что воздух гуляет по лёгким. Страх сковал ноги стальными цепями, коснулся загривка ледяными пальцами и задышал прямо в ухо, пока глаза не отрывались от светлого пятнышка, знающего больше, чем могло бы знать всё человечество.

Светлячок перекрыл собой алую звезду, но её кровавое сияние обволакивало его тело. Красные щупальца смешивались с жёлтым светом, но не тонули в нём, а лишь разбавляли. Собравшиеся вокруг звёзды уже не были такими равнодушными – они смотрели на светлячка, затаив дыхание. Даже крылышки раскрывались бесшумно, боясь спугнуть ночь. Ведь именно ночью многие хищники обнажают клыки и развлекаются с жертвами, пока не взойдёт солнце. А там люди допилят друг друга даже без сияния луны – им вполне достаточно самих себя.

И чёрные глазки светлячка говорили, что знают это. Эти глазки были настолько глубокими, что могли затянуть в бездонную мглу. Они наблюдали, они изучали, они интересовались. И от этого оценивающего взгляда Жене стало не по себе. Он чуть ли не сделал шаг назад, но остановился и, продолжая смотреть в тёмные точки жёлтого сияния, спросил:

– Что ты такое?

Ответом послужило молчание. Светлячок молча рассматривал человека перед собой и о чём-то думал. Да, думал. Размышлял. И от осознания последнего Женю передёрнуло и отбросило назад. Ноги скользнули по земле, кто-то сцепил на них пальцы и резко дёрнул вниз. Женя попытался закричать, но рот тут же заполнила вода. Кашель вырвался наружу и сразу же вернулся назад мощным ударом в грудь. Чьи-то ладони сомкнулись на шее, и как только ступни нашли опору, Женя мигом рванул вверх. Ветер ударилл по лицу и прижал мокрые волосы к голове, но это был ветер – настоящий, реальный. Воздух врезался в лёгкие, заставил Женю выплюнуть его и вдохнуть вновь. Он оглянулся, посмотрел на алую звезду, но не нашёл светлячка. Нигде не было сияющего жёлтого фонарика, который будто бы исчез, пока мир скрывала вода ночного озера.

Но рокот всё ещё был раздавался где-то рядом, и только когда он полностью стих, Женя понял, что исходил он из головы.

Ветер вновь пронзил тело иголками, и сейчас они впились куда глубже, чем раньше. Холод сковал мышцы, кости словно сжались, а зубы застучали друг об друга, отбивая быстрый ритм. Женя последний раз взглянул на звёзды (задержался он лишь на красном глазе, наблюдающим за всем) и развернулся, направившись к берегу. И только когда добрался до него, понял, что не взял с собой чистую одежду и полотенце.

Он взял футболку, которую ещё сегодня стащил с магазина, и вытерся ей. Бросил на траву, надел носки, трусы, джинсы, кроссовки и кое-как уложил волосы, чтобы те не торчали во все стороны. И когда ветер снова, будто издеваясь, прошёлся холодными пальцами по телу, Женя направился обратно к палатке, стараясь не думать о светлячке.

О сияющем светлячке, зависшем перед кроваво-красной звездой.


* * *

Она очнулась в белой комнате.

Над головой жужжали лампы, но она их не видела. Вокруг были стены, но и они таяли в слишком чистой белизне. Она покрыла весь мир, прогнала мрак и развеяла тьму.

Но лучше бы оставила.

Во тьме можно спрятаться, а свет лишь выдаёт тебя. Катя попыталась встать с той кровати, на которой лежала, но мышцы полностью онемели и отказывались подчиняться. Руки будто прибили гвоздями, а ноги затянули тугими верёвками, пережимающими кожу. Каждый вдох давался с трудом, каждый вдох наливал в лёгкие тяжёлый свинец, сжигающий всё изнутри. Свет ослеплял даже с закрытыми глазами, намекая на то, что от этих лучей нигде не спрятаться.

И тут раздался плач.

Плач Мишы, находящегося под обломками. Он умирает – Катя слышала, как он умирает! Она со всей силы сжала кулаки, почувствовала, как ногти впиваются в кожу, и сорвалась с места, ведь совсем рядом умирал её ребёнок!

Катя бежала по бесконечной белизне, бежала на зов малыша, выкрикивала его имя, рыдала, но никак не могла приблизиться к звуку, так сильно рвущему душу. Он исходил отовсюду, отражался эхом в голове и бил по сердцу. Бил, бил и бил! Катя слышала, что Миша где-то рядом, но постоянно путалась в белом тумане и громко рыдала, будто это могло что-то исправить.

И остановилась она только тогда, когда плач прекратился.

Под ногами появился пол, а впереди растянулся длинный коридор больничного отделения… все двери которого были закрыты. Все до единой. В самом конце, у самого поворота располагался сестринский пост, судя по всему, пустующий. Катя медленным шагом пошла к посту, аккуратно ступая на пол босыми ногами. Жужжание ламп усилилось, и оно заполнило всё тело, заставило кровь бурлить, а кости трещать, не утихая ни на секунду. Этот шум заполнил собой всё сознание, и Катя побежала от него прочь, закрыв уши руками и закричав во весь голос. Её крик отражался от стен, звенел в голове и раздавался на весь мир, который так и хотел её придавить.

Но жужжание исчезло, как и сам коридор.

Катя подошла к сестринскому посту и облокотилась на него, после чего опустила голову вниз, успокаивая своё дыхание. Воздух сновал в груди горячими волнами, но мгновенно застыл, когда рук коснулись чьи-то пальцы.

Чьи-то мёртвые, гнилые пальцы.

Катя подняла взгляд и увидела по другую сторону стола Женю, улыбающегося во весь рот. Верхней губы не было вовсе, а вторая наполовину свисала вниз. Кожа сочилась гноем. Он сползал по лицу, скапливался во рту и вытекал их огромной дыры, на месте которой должен быть нос. И глаза… Женя взирал на Катю пустыми глазницами, у краешков которых болталась свежая плоть. И в самых их глубинах, в непроглядной мгле двух пустых ям переливался слабый жёлтый свет, лишь слегка разбавляющий тьму.

Женя нагнулся и заговорил прогнившим языком, не снимая с лица широкой улыбки:

– Помнишь, ты сказала, что снимешь с меня скальп? – Костлявая рука поднялась к черепу, пальцы ухватились за влажные отверстия в коже и начали снимать с головы скальп. – Я подарю его тебе! Подарю, дорогая! Подарю тебе свой скальп! Забирай его! – Теперь обе руки разрывали голову на части, тонкие пальцы раскидывали плоть, а улыбка тем временем становилась только шире. – Я подарю тебе всего себя! ДАВАЙ! ОПЛАШАЙ И СЕЙЧАС! ПОКАЖИ, КТО ТЫ ТАКАЯ НА САМОМ ДЕЛЕ!

Катя завизжала и закрыла лицо руками. Вдавила их в кожу, попыталась убежать, но крик Жени возвращал её к посту. Из глаз брызнули слёзы, всхлип вырвался наружу, и весь мир…

Затих.

По щеке провели чем-то тёплым, слегка шершавым, но тем не менее приятным. Катя тут же открыла глаза и увидела оранжевые кольца, внутри которых находились глубокие зрачки. Из открытого рта выходило спокойное дыхание, ложившееся на кожу тёплым покрывалом. Стоячие ушки чуть шевельнулись, когда из поднятых век показались серые глаза, а губы, вроде как, расплылись в улыбке.

– Рэндж! – Катя обняла его за шею и прижала к себе, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Он поддался ей и лёг рядышком, позволяя обнимать себя. – Рэндж! Господи, Рэндж! Я… – Она не знала, что сказать, поэтому просто поцеловала влажный носик и начала поглаживать шёрстку за ухом. – Спасибо, что вытащил меня оттуда. Я бы, наверное, сошла с ума. Теперь ты настоящий герой. – Улыбка попыталась появиться на её лице, но вместо этого глаза вновь защипало, а мир поплыл в контурах и очертаниях.

Катя огляделась и уже готова была встретить непонимающий взгляд, но Жени в палатке не оказалось. Оставленный ею включённым фонарик не позволял темноте завладеть всем вокруг, хоть та и пыталась пролезть в палатку из внешнего мира. Рэндж положил голову Кате на плечо, а одну из своих лап – между грудей, обтянутых майкой. Пальцы тонули в чёрной шерсти, и уже вскоре раздалось лёгкое-лёгкое сопение. Оно будто уговаривало присоединиться к нему, снова заснуть и забыть обо всём как о страшном сне.

Катя закрыла глаза, расслабилась, позволила сну делать своё дело.

Помнишь, ты сказала, что снимешь с меня скальп?

Она вцепилась в матрас и судорожно вздохнула. Её пальцев снова коснулись чужие, наполовину разложившиеся. Крик попытался вырваться наружу, но вместо него с губ сорвался лишь слабый стон, еле слышимый Рэнджу. Но как только он его услышал – почуял страх, выходящий из Кати при выдохе, – то тут же вскочил и принялся царапать руку. Боль пробилась в сознание, и уже через секунду серые глаза раскрылись подобно двум серым огням, нашедших друг друга.

Тело изливалось холодным потом. Он был везде: на коже, на простыне и даже на Рэндже. Катя старалась вдохнуть как можно больше воздуха, но он всё время застревал в горле, не желая идти дальше. Призрачные контуры сна стали потихоньку возвращаться: сначала по стенкам черепа постучал Женя, и при каждом стуке с его кисти отрывалось по одному пальцу; потом голову заполнило это мерзкое жужжание ламп, и напоследок оно взорвалось ослепительной вспышкой белого света, затмившей всё вокруг.

– Нужно выйти на улицу. – Катя поднялась и посмотрела на тонкие линии, оставленные на её руки когтями Рэнджа. – Спасибо, красавчик. Ты опять вытащил меня оттуда.

Они вместе вышли в ночной парк, высокий потолок которого покрывали звёзды. Где-то недалеко жужжали сверчки, но жужжание это было приятным, не отталкивающим. Сколько раз Катя слышала его, когда тайком убегала от родителей в лес? Сколько раз пыталась понять, о чём разговаривают эти насекомые, пока пряталась в кустах, желая, чтобы её никогда не нашли? Катя уже и не помнила. Она старалась забывать всё плохое, но – так уж сложилось – вся её жизнь – это «что-то плохое». И если её вдруг получиться забыть, то это будет лучшим подарком на свете, с которым ничто не сравнится.

Глаза зацепились за алую звезду и замерли, не в силах противостоять этому красному свечению.

Она шептала. Нашёптывала что-то на ухо и ласкала его тёплым дыханием, таким приятным и расслабляющим. Звезда пульсировала – это бы увидел даже слепой. Почувствовал бы это сердцем, потому что именно туда и закрадывалось кровавое сияние. Оно заполняло собой всё небо, перекрывало звёзды и поглощало сознание. Поглощало, затуманивало и отделяло от тела. Такого тяжёлого…такого лишнего…такого ненужного…

Правую ногу пронзила боль, и Катя вскрикнула, мигом забыв про звезду. Она подпрыгнула, сделала пару шагов в сторону, и только когда вернулась ясность ума, поняла, что за ногу её укусил Рэндж. Точнее, прикусил, но всё-таки смог вызвать вспышку боли, прошедшей по всему телу. Его оранжевые глаза внимательно смотрели на Катю, и лунный свет выхватил в этих зрачках слабый призрак вины. Вины за то, что пришлось сделать.

– Чёрт, – голос оглушал, казался слишком громким на фоне тихо шепчущейся листвы. – Эта звезда… Ты можешь на неё смотреть, Рэндж?

Он не ответил. Лишь подошёл ближе, сел рядом и прижался к ноге, пока его чёрный гибкий хвост мотался из стороны в сторону. Катя кинула взгляд на яркий жёлтый треугольник, сильно выделяющийся среди тёмных деревьев спящего парка. Вокруг не было ни одного человека, даже Жени. Он, скорее всего, тоже вышел прогуляться. Тоже не может заснуть, тоже кошмары.

При обычных обстоятельствах уже через несколько часов по парку бы начали бегать спортсмены и люди, просто желающие поддерживать своё тело в форме. Но обстоятельства не были обычными. Даже когда над горизонтом взойдёт солнце, парк останется пустым, улицы продолжат вонять трупами, а жара будет вталкивать этот запах в лёгкие. Впихивать его до самой рвоты, пока весь организм не вывернет наружу. Хотелось ли жить в таком мире? Мире без Мишы? В мире, полном жестокости, насилия и страха?

Конечно нет. В таком мире хотелось поскорее сдохнуть. Причём быстро и безболезненно.

Но вот только…

– Кать?

Она обернулась и увидела Женю, стоящего в обрамлении лунных лучей. Они скользили по его обнажённому торсу и отражались от нескольких капель, оставленных на коже. Тени подчёркивали рельеф пресса, выделяли на теле грудные мышцы и скрывались за спиной. Глаза Кати замерли, когда взгляд упал на голубую вену, тянущуюся от нижних «кубиков» к паху и скрывающуюся под резинкой трусов, чуть выглядывающих из-под джинсов. Но лишь на секунду. Катя тут же посмотрела Жене в лицо и с облегчением заметила, что карие глаза на месте, из кожи не сочится гной, а зубы не сверкают в широкой улыбке мертвеца.

– Ты чего не спишь?

Луна купалась в его тёмных волосах, переливаясь бледно-голубым светом. Она выделила скулы на напряжённом лице, и только сейчас Катя заметила в глазах Жени страх – уже убывающий, но всё ещё видимый в глубинах зрачков.

– Мне… мне приснился кошмар, вот я и проснулась. Какая вообще разница? Мы находимся в парке, ночью, когда вокруг столько трупов, и естественно мне будут сниться кошмары. Это полностью…

Она не договорила, потому что Женя обнял её. Прижал к голому торсу, обвил руками спину. Слова застряли в горле и вернулись туда, откуда пришли.

– Всё нормально, – его голос, уже давно начавший ломаться, разбавил жужжание сверчков. – Я тебя ни в чём не обвинял. Мне тоже страшно, Кать. Но… – Он чуть отпрянул и слегка сжал её плечи. – Мы знакомы два дня, а уже через столько прошли. Конечно, у тебя кошмары. И у меня кошмары. У Рэнджа, уверен, тоже.

– Но ты не знаешь, что мне снилось.

– Так расскажи. Ты можешь мне это рассказать. Мы же согласились довериться друг другу, раз хотим выжить.

Катя заметила, что держит руки на его бёдрах, поглаживая большими пальцами кожу в том месте, где заканчивалась резинка трусов. Она тут же отдёрнула руки и развернулась к палатке – этому светлому треугольнику, разгоняющему тьму. Её светло-русые волосы подхватил ветер и начал играть с ними, но она не была против этого. Наоборот, вдохнула свежий порыв воздуха и уже решила всё-таки рассказать Жене сон, когда его руки легли на талию, а голос рядом с ухом прошептал:

– Давай потанцуем.

Катя медленно развернулась, накрыла чужие ладони своими и опустила вниз, проделывая всё это с такой осторожностью, которая была присуща сапёрам. Сапёрам, обезвреживающим бомбу замедленного действия.

Тик-так.

И в один час всё полыхнёт.

– Ты пьян, – она и сама чувствовала лёгкое гудение в голове от выпитого вина, но была намного трезвее Жени. Судя по всему, до прошедшего вечера за все свои шестнадцать лет он не брал в рот ни капли алкоголя, даже самого слабенького. Но сейчас в нём плавало минимум четыре выпитых бокала, и кто знает, как сильно они могли перевернуть мозг подростка? – Тебе надо выспаться. Заодно познакомишься с похмельем.

– Вчера ты ударила меня кроссовкой в висок. Я мог умереть. Ты вонзила свои ногти мне в шею. Поэтому я хочу с тобой станцевать. Не смотри на то, что я пьяный. Трезвый из нас троих только Рэндж. Просто танец в погибшем мире. Среди трупов, среди смерти. Как тебе?

– Отвратительно, – она попыталась сделать шаг назад, но что-то вернуло её обратно – либо рука Жени, либо собственные ноги.

– Катя… – Его глаза светились искренностью, и когда Катя увидела отражение луны в чёрных зрачках, то с ужасом поняла, что это за взгляд. – Я хочу с тобой станцевать. Под этой луной и под этой чёртовой звездой. Хочу станцевать после всего того, что произошло.

– А ты не думал спросить, чего хочу я?

– Того же. Ты хочешь того же. Я вижу это в твоих серых глазах.

По спине пробежали мурашки, шушукаясь между собой. Кто-то нагрел воздух в лёгких, сделал его обжигающим и невыносимым. Его хотелось поскорее выдохнуть и втянуть более холодный, но и тот исходил от Жени, а значит, тоже был горячим.

– Под какую музыку будем танцевать?

Он улыбнулся. Расплылся в улыбке и мечтательным взглядом посмотрел на небо, утыканное равнодушными звёздами. Кроме, конечно же, одной. Но сейчас её сияние потухло на фоне двух серых огоньков, свет которых был намного ярче алой звезды. Намного, намного ярче. Женя забыл о светлячке, о ворвавшейся в рот воде и о страхе, вызванном неизвестным. Он вновь посмотрел на Катю, и улыбка его стала шире, разлилась по лицу теплом и показала здоровые, целые зубы.

– Когда мы были в магазине электронной техники, я успел взять колонку и плеер. Слава Богу, интернет пока живёт, а то я бы не смог скачать пару песен. И вот под одну из них мы и станцуем.

– Среди трупов, среди смерти…

– Именно. – Женя прошёл к палатке, вытащил из кармана джинсов маленький голубенький блокнотик и положил его на траву, после чего скрылся в жёлтом треугольнике.

Через полминуты он вылез наружу, держа в одной руке чёрную колонку, а в другой – подключенный к ней плеер. И с улыбкой на лице. Не язвительной, не ехидной, а настоящей… Такая улыбка появляется только у тех, кто действительно рад видеть пришедшего гостя. На эту улыбку хотелось ответить тем же, но Катя придержала уголки своих губ, не позволив им подняться. Она проследила за тем, как Женя подошёл к скрытому во тьме дереву и поставил у его изножья плеер с колонкой. Нажал на кнопку, и в воздухе начала расплываться лёгкая вибрация, проникающая под самую кожу.

Женя приблизился к Кате, положил руки ей на талию и притянул к себе – ненавязчиво, с большой аккуратностью. Когда тишину разбавил женский голос, Катя обхватила его шею руками, и вместе они поплыли в танце, названия которому ещё не придумали.

Пока из динамиков лилась песня «Tomorrow We Fight» исполнителей Tomme Profitt и Svrcina, два силуэта танцевали под ясной луной, очерчивающей их фигуры. За ними наблюдали звёзды, за ними наблюдали деревья, за ними наблюдал весь мир. Алая звезда не спускала взгляд с танцующей пары, и каждый из них чувствовал этот взгляд, но тем не менее они отбросили его в сторону и погрузились в глаза друг друга. Мелодия протекала между ними, женский голос заставлял их сближаться, пока бёдра каждого качались из стороны в сторону.

Луна скользила по мышцам Жени и отражалась от его зрачков. Зрачков влюблённого. Он опустил ладони чуть ниже, провёл ими по талии и почувствовал округлости крутых бёдер, обтянутых джинсами. Спина Кати полностью выпрямилась, гонимая сотнями мурашек. Дыхание стало не просто горячим – обжигающим. И когда заиграл припев, а шёпот листьев перекрыли слова «Завтра мы будем сражаться», Женя с Катей стали ещё ближе и продолжили танцевать.

Рэндж тихонько сидел в сторонке и наблюдал за танцем двух людей под красной звездой.

Музыка дребезжала в груди, разливалась по венам и светилась в глазах серым и золотисто-карим сияниями. Катя позволила рукам сползти вниз, пройтись по плечам и остановиться на голой груди, медленно поднимающейся и опускающейся.

– Красивая песня. – Она прошептала ему это на ухо, одновременно и проклиная, и восхваляя гуляющее в голове вино.

– Очень красивая. И самое главное – про нас.

Он приблизился к ней ещё на пару сантиметров.

– Сегодня поспи, но завтра мы будем сражаться.

Катя хотела что-то ответить, но губы её онемели, так что она просто продолжила танцевать, напрочь забыв обо всём мире. Их бёдра двигались в такт друг другу, пока на соседних улицах лежали десятки, сотни трупов. Катя и Женя танцевали, пока вокруг царствовала смерть. Это был их танец. Танец, олицетворяющий жизнь.

– Надежда – это огонь, согревающий нас.

Его голос пробудил в ней то, что давно уже потухло. Глубоко внутри Катя почувствовала мелкую дрожь, которая только-только начинала разрастаться в нечто большее. Онемевшими губами он повторила слова, сказанные Женей:

– Надежда – это огонь, согревающий нас.

– Нас… – Он приблизился вплотную, и именно в этот момент каждый из них поверил в волшебство. Оно витало в воздухе, ощущалось на языке и проходило под кожей приятной волной. Это была магия. Самая настоящая магия, повисшая между двумя танцующими силуэтами.

Когда в песне наступило затишье, а всё на свете заполнило еле слышное женское напевание, Женя почуял, что кто-то нежно подталкивает его вперёд, к серым глазам. Наплевать стало на звёзды, убийства, пустые глазницы и апокалипсис. Его тянуло ко льду. К серому льду, что таял с каждой секундой.

Их губы сомкнулись, когда мир сотрясли барабаны и женский хор. Несколько секунд они не отсоединялись, но потом всё же отпустили друг друга. Но очень и очень медленно, будто не хотели этого делать. Карие глаза отразились от серых и утонули в них, после чего губы Жени вновь прильнули к губам Кати. И она не сопротивлялась. Она прижала его к себе, обвив спину руками и чувствуя, как подкашиваются ноги.

Поцелуй не был страстным. Скорее робким, застенчивым, но всё равно безумно приятным. Две пары ног направились к палатке, остановились прямо напротив, и в этот момент, когда грудь пылала огнём, Женя взял низ Катиной майки и медленно потянул его вверх, ощущая на своей коже чужой жар.

Катя тут же схватила его за руки и с силой сжала их. Отцепила от себя, но с ещё большим трудом отцепилась от губ, уже успевших стать мокрыми. Всё, абсолютно всё внутри горело, но ей удалось внедрить в свой голос достаточно холода, чтобы заставить Женю отпрянуть.

– Это неправильно. Нам нужно протрезветь. Особенно тебе. Мы пьяны, так что не надо. Это неправильно, мы должны прекратить.

Она смотрела на Женю, не понимая, что вообще происходит. Сознание было на поводке, но вот руки…руки вновь потянулись к голому торсу, противореча словам. Катя успела отдёрнуть их до того момента, как ладони бы коснулись нижнего пресса. Она сделала шаг назад и вновь заговорила, но на этот раз голос слегка дрогнул, проломив лёд.

– Мы пьяны и можем наделать много глупостей. Иди лучше поспи. Завтра у нас будет ясная голова.

Женя тяжело дышал, не сводя с неё глаз. Даже в лунном свете было видно, что щёки его залились краской. Губы плотно сжались, скулы прорезались сквозь кожу. Казалось, он сейчас кинется на Катю и изобьёт её до полусмерти – об этом ясно говорила поза разозлённого бойца, готового выйти на ринг. Но Женя лишь отвернулся, забрал плеер с колонкой и, выключив музыку, молча пошёл в сторону палатки. Когда он скрылся в ней, Рэндж вскочил и направился туда же, ни разу не оглянувшись назад.

Катя осталась одна, наедине со своим пылающим телом, остудить которое не мог даже ветер. Её саму стала переполнять злость. Она бурлящей магмой поднималась к рёбрам и обжигала их, сводя сознание с ума. Сознание, решившее прекратить поцелуй. Руки пылали, грудь пылала, всё тело было готово открыть себя! Но нет. Мозг дал команду, и тело благополучно её выполнило, хоть всё внутри и кипело от злости.

Катя некоторое время бродила по парку, глядя лишь себе под ноги, не желая возвращаться в палатку, где был Женя. Наверняка он не спит, и что тогда она скажет ему? Спокойной ночи? После того, что было? Или просто повернётся к нему боком и молча попытается уснуть, зная, что завтра им всё равно придётся говорить? Конечно, она могла бы сейчас уйти, ведь никто её не держит, но…

Катя направилась к палатке, уже собиралась зайти внутрь, но остановилась рядом с брошенным блокнотом. Его не стоит вот так вот оставлять на улице, поэтому лучше отдать хозяину, в каком бы скверном настроении он не был. Но блокнот распахнулся, и страницы его раскрылись на списке нужных вещей, рядом с которым…

…были нарисованы серые глаза.

Катя долго всматривалась в них, после чего зажмурилась и тяжело выдохнула. Она уже нагнулась, чтобы положить блокнот обратно, когда её фигуру поймали лучи фонарей.




Глава 2

Настоящие джентльмены


Глаза каждого из них были широко раскрыты, а в зрачках колебался ужас, пробирающийся до самых костей.

Весь день, отмеченный на календарях как 24 мая, они провели за поиском нужных вещей. Нужных для создания Новой Империи, которую они собирались построить.

Огонь в глазах Влада пустил искры и в голубые глаза Егора, и в зелёные Вики. Он с таким жаром всё утро рассказывал о создании нового государства, нового строя общества, что не мог оставить к этому хоть кого-то равнодушным. Идея о том, что возможно построить новый мир на руинах старого и встать во главе всего управления, не просто завораживала – она разжигала внутри пламя и желание действовать! Не просто выживать, но и творить! Наконец сделать такие порядки общества, о которых всегда мечтал! Быть может, им троим суждено сделать это, ведь не зря же апокалипсис обошёл их стороной. Егор никогда не скажет это вслух и не признается себе, что подумал об этом, но в его голове ярко сверкнула мысль, что прошедший апокалипсис – это некая чистка Земли, оставившая некоторых людей в живых по непонятной схеме. И задача этих выживших – начать историю заново, не допуская ошибок прошлого, ведь они видели, чем всё закончилось.

Первым делом все трое решили связаться с остальными выжившими, чтобы понять, как много в городе осталось счастливчиков. Они нашли несколько радиоприёмников в магазине электронной техники, но абсолютно каждый выдавал лишь статичные помехи. Егор нашёл работающие ноутбуки, убедился, что интернет всё ещё на плаву, и предложил обустроить пункт связи в месте, где они смогут более-менее расслабиться – без трупов, без этой удушающей вони. Но таких мест не было. В гостиницах на полу лежали мёртвые, наполовину обглоданные уборщицы, в номерах спали зашедшие на ночь гости, сон которых уже никогда не прервётся. Когда Егор с Викой шли по коридору гостиницы, смотрели они в основном себе под ноги, идя за мерно шагающим Владом.

А уж он-то увидел сполна.

Первый этаж заполнили люди, ждущие своей очереди на регистрацию. Все взирали либо на столик менеджера, либо на друг друга. В их пустом взгляде бездонных глазниц остались незавершённые мысли, недосказанные слова, которые кто-то резко обрубил. Влад увидел стоящую у лифта пару – судя по свисающей с костей одежде, мужчину и женщину. Держались они лишь благодаря стене, и если бы не она, то эти влюблённые валялись бы на полу подобно бесполезным кускам мяса.

Коридор второго этажа устилали мёртвые птицы, влетевшие сюда через окно. Сквозь него ветер проникал внутрь и поглаживал перья на бездушных тушках, пока три пары ног аккуратно ступали на ковёр, стараясь не касаться птиц. Среди них были голуби, вороны, сороки, но больше всего было воробьёв, покрывших почти весь пол. Вика пронзительно вскрикнула, когда случайно раздавила одного из них. Он раскрошился под её ногой, выплеснув на подошву кроссовки тёмную кровь. Вика пошатнулась, раздавила ещё нескольких воробьёв и закричала, умоляя Егора взять её на руки. Он так и поступил. Двинулся по ковру из мёртвых птиц, пытаясь игнорировать хруст костей под ногами, пока по его плечу текли горячие слёзы.

Когда они нашли свободный номер, солнце достигло своего пика и нагревало на улице воздух так, будто находилось в аду. Жара обливала кожу потом, вызывала жажду в сухом горле, так что Егор с Владом приняли решение оставить Вику наверху, а самим спуститься в подвал и включить генератор, если тот, конечно же, не сломан. Но тот заработал, позволив работать висящему на стене номера кондиционеру. Вонь – этот аромат разлагающихся трупов – не ушла, но поток холодного воздуха смог хоть немного освежить лёгкие. Валясь с ног от усталости, Влад и Егор взяли в ближайшем магазине несколько литров воды, притащили в номер (каждая из бутылей весила не меньше двух тонн), установили на стол пару компьютеров и, убедившись, что те всё ещё работают, улеглись спать. Плюхнулись на одну кровать и заснули почти сразу же, как их головы коснулись подушек.

Вика тоже легла на кровать, но в другой комнате. Она согнула ноги в коленях и обхватила их, с мыслью о том, что сегодня не сможет заснуть. Но ошиблась. Через две минуты она уже сладко посапывала, а из уголка её открытого рта на покрывало стекали слюни.

Но сейчас, в три часа ночи, никто из них не спал. Все пары глаз – карие, голубые и ярко-зелёные – были направлены на экран ноутбука, и в их тёмных зрачках отражался ужас, происходивший на улицах Санкт-Петербурга.

На мониторе шла прямая трансляция какого-то пользователя. Количество зрителей колебалось с 366 до 340, но не числа приковывали к себе взгляд. Видео. Именно оно сжимало сердце, потому что показывало правду.

– Боже… – Вика отвернулась и закрыла рот руками. С широко раскрытыми глазами она подошла к окну и взглянула на улицу, гадая, как быстро сюда доберётся кошмар, царствующий на другом конце города.

Егор с Владом продолжали смотреть на экран, затаив дыхание.

Трясущаяся камера выхватила забитую машинами дорогу, по краям которой бежали редкие люди. Некоторые ползли, оставив ноги позади. Некоторые медленно шли вперёд, держа в руках вываливающиеся из живота кишки. Двое продвигались меж автомобильных рядов, не имея половины головы. Одному из них вырвали челюсть, и теперь при каждом тяжёлом шаге она болталась из стороны в сторону подобно маятнику. У другого по левой щеке стекал глаз и проваливался в глубокую царапину, оставленную острым когтём.

Оператор попятился назад, но не перестал снимать.

Из-за крыш автомобилей показалась часть пушистой гривы. Через динамики в номер гостиницы ворвались дикий рык и звук мощного удара человеческого тела о борт машины. На асфальт вылетела обгрызенная кисть, пальцы на которой всё ещё пытались что-то сжать. Между стоящих автомобилей показался крупный лев, держащий в зубах половину человека, изо всех сил старающегося вырваться наружу. Но стоило челюсти сомкнуться, как крик прекратился.

И лев посмотрел прямо в объектив. Прямо на оператора, руки которого задрожали сильнее. Наконец он бросил камеру и принялся бежать, но Егор с Владом увидели, как лев разомкнул челюсть и рванул вперёд, пробежав мимо камеры. Через несколько секунд послышались вопли, а после их сменило чавканье, медленное и неспешное.

Егор встал из-за стола, закрыл крышку ноутбука и снова сел, переводя дыхание. В комнате царила темнота, потому что никто не включил свет – все ринулись к монитору, как только Влад нашёл трансляцию. Но сейчас свет был бы лишним. Глазам требовалась именно темнота, чтобы утопить в ней всё увиденное за последние пары минут. Грудь тяжело поднималась вверх, мгновенно опускалась вниз, пока мозг переваривал – или пытался переварить – полученную информацию.

– Что это было?

Егор не узнал свой голос – осипший от ужаса и шока. Больше всего пробирал до костей тот факт, что всё это происходило по-настоящему. Эти умирающие люди не были актёрами, а тянущиеся за ними полосы крови – не мастерски сделанная краска. Лев был настоящим, крики были настоящими, и всё это происходило сейчас, в три часа ночи, в Санкт-Петербурге, на его улицах.

– Природа начала брать верх. – Влад с трудом сглотнул слюни, и Егор ясно услышал, как что-то щёлкнуло в его горле. – Лев проголодался и выбрался из зоопарка. Если смог выбраться он, смогут и другие. Самые сильные.

– Это же ужас…

– Это кошмар. – Вика положила руки на плечи Егора. – Что теперь делать? Как мы построим государство, если по улицам гуляют дикие звери? Убьём их? Они же съедят всех жителей!

– Светлячки были лишь первой волной. – Влад обращался скорее к себе, чем к другим. – Сейчас на охоту вышли львы. И бог знает кто ещё. Теперь все будут сидеть по домам и убежищам, боясь выйти на улицу. Так общество не соберёшь.

– Так нормально не поживёшь! – Вика взорвалась, сжала плечи Егора, но тут же остыла, когда почувствовала на своей ладони чужую, такую тёплую и нежную. – Нам нужно что-то делать, да? Мы же не можем это просто так оставить!

– Это уже не наша задача. – Зелёные и голубые глаза вопросительно сверкнули в лунном свете. – Не удивляйтесь, но это так. Я, похоже, был слишком самонадеян, когда заговорил о возрождении. Не учёл много факторов. И вот это, – Влад указал на закрытую крышку ноутбука, – нам не под силу. Природа завершает своё дело, добивает человечество. И ещё неизвестно, что будет дальше.

– Ты предлагаешь сдаться? – Вика чуть ли не срывалась на крик, но пока держала себя в руках, хоть с каждой секундой давалось ей это всё тяжелее и тяжелее. – Просто взять и сдаться?! Мы же можем что-то придумать! Да, Егор? Не может же не быть выхода! Что-то… ну что-то должно быть! Зачем вы тогда притащили это всё, зачем мы тогда полдня таскались по жаре со всем этим оборудованием? Влад… ты предлагаешь просто сесть и ждать, пока лев доберётся и до нас?

– Я предлагаю прожить последние дни счастливо и…

– Бред! Чёртов бред! Я не собираюсь становиться таким же трупом с пустыми глазницами и… – В полутьме раздался судорожный всхлип, вызвавший у обоих мужчин мурашки. – Я хочу жить! Жить, мать вашу, не в страхе! Егор, ну хоть ты скажи что-нибудь!

– Вик, это лев. Ты ничего не сможешь сделать против него.

– Смогу! У нас есть… мы можем найти пушки! Оружие! Мы сможем, если захотим! Егор, не смей говорить, что мы не сможем. Вы же оба так хотели построить новое государство! Вы думали, это будет легко? Возьмите свои яйца в кулак и перестаньте ныть! Вы мужики, в конце концов! Неужели какой-то лев заставит вас сдаться?

Егор молчал, стуча пальцами по скрытому в тенях столу. Влад обдумывал сказанные Викой слова, потирая ложбинку меж ключиц. В номере гостиницы повисшую тишину разбавляли лишь шум кондиционера и отбивающие ритм пальцы. Женский голос отдавался эхом в головах двух мужчин, что глубоко задумались, уставившись в одну невидимую точку.

Наконец, спустя несколько минут молчания, Егор произнёс:

– Она права. Кто знает, сколько ещё людей нуждается в нашей помощи? Защите? Мы не можем сдрейфить перед первой же опасностью. Вика правильно сказала: вокруг полно оружия. Стоит лишь включить мозги, и природа снова покориться нам.

– Покорить природу невозможно. – Влад взглянул в голубые глаза Егора. – Но попытаться можно. Чтобы показать, кто здесь хозяин.

– Ну вот, – голос Вики пропитался облегчением, что вышло из груди со следующим выдохом, – всё-таки вы мужики. Молодцы. А ты вообще мой умничка! – Она поцеловала Егора в макушку, и тот почувствовал, как на волосы упала крупная слеза. – Я горжусь тобой, дорогой. Мы всё вместе преодолеем.

– Я знаю. – Он накрыл её ладони своими. – Я знаю, Вик. Мы всё преодолеем. Вместе.

– Вместе…

Они поцеловали друг друга, укрывшись в полутьме. Вика наклонила голову вниз, Егор поднял свою вверх, навстречу поцелую. Влад встал из-за стола, оставив влюблённых. Подошёл к окну, приоткрыл его и выглянул на улицу. Тротуары были усеяны трупами людей, но не так сильно, как на более широких улицах. На капоте одной из машин лежал ребёнок, на вид лет семи. Но только у семилетних детей из живота не торчат внутренности, стёкшие на асфальт. Вместо левой ноги оставили лишь тонкую кость, по которой ползали маленькие чёрные точки в поисках оставшейся плоти. Влад не мог представить, какой психикой должен обладать человек, способный смотреть на всё это дольше десяти секунд.

Небольшой комок подкатил к горлу, так что пришлось поднять взгляд, устремив его на небо. И именно на нём он и замер, когда в карих глазах отразилось красное сияние повисшей звезды.

Руки Влада повисли внизу подобно развязанным верёвкам. Мышцы всего тела расслабились и обмякли, внимая мягкому шёпоту. Он кружил над головой и ласкал собой уши, но слова так и оставались неразличимыми. Кто-то прошёлся пальцами по спине, дотронулся до лопаток, как бы играя с кожей. По ней пробежали мурашки, но Влад не заметил этого: он был у себя дома, со своей женой. Они целовались на кухне, крепко прижимаясь друг к другу как после долгой разлуки. И разлука действительно была долгой. Оля плакала, её слёзы текли по его торсу, обжигали, добирались до самых костей и впивались в них, заставляя стонать. Стонать, пока в душу заглядывали глаза, радужки которых сочились красным. Сочились кровью, стекающей на губы. Сочились смертью, вдыхаемой при поцелуе. И поцелуй этот был прекрасным, ведь высасывал жизнь из…

– Влад!

Егор резко тряхнул его за плечо и вернул в реальность мощным рывком. На мгновение мир пропал во тьме, утонул в красном сиянии, но уже через секунду сквозь него пробились два голубых огонька, с тревогой заглядывающих в самую душу.

– Всё в порядке?

Голос донёсся как будто издалека и отразился от стенок головы, больно ударив по ним. Влад зажмурил глаза, нашёл рукой плечо Егора и сжал его, проигнорировав слабый, еле вырвавшийся из груди стон. Ноги чуть подкосились. Тело вновь стало подвластно мозгу, хоть пока каждое движение давалось с трудом.

– Звезда… Ты видел её?

Егор вопросительно сверкнул глазами, после чего повернул голову, поймал взглядом кровавое солнце, повисшее в ночном небе… и замер. Нижняя челюсть медленно опустилась вниз, будто кто-то потянул её за невидимые верёвочки. Влад уже хотел вырвать Егора из этого тумана, но тут мир сотряс взрыв, и ночь окрасилась в день.

Небо над головой разлилось тёплыми красками, а стены вокруг затрясло, словно гостиница вот-вот упадёт. Грохот пронзил уши, сжал голову, так что Егору пришлось обхватить её руками, чтоб не дать раскрошиться на части. Он отшатнулся от окна, врезался в стену и почувствовал под спиной вибрацию. Вика упёрлась руками в стол и с трудом смогла удержаться на ногах, когда мир вдруг споткнулся и чуть не упал. Влад вцепился в подоконник, напряг мышцы рук, закрыл глаза в ожидании конца.

И он наступил. Тишина заглушила отголоски грохота и вновь встала во главе всех звуков, прогнав даже вибрацию в воздухе. Стены перестали шататься, страх чуть побледнел, но всё ещё кувыркался в груди и бился о горло в ритме сердца. Тени покрывали номер гостиницы, казалось, что в каждом неосвещённом углу прятались чёрные глаза, умело скрывающиеся во тьме. Они оглядывались, но не боялись. Высматривали свою первую жертву: кого же из этих троих забрать с собой, в ад? Чьи глаза будут слаще всего ощущаться во рту, и чьи крики сотрясут преисподнюю? Впервые за долгие-долгие годы.

Влад потянулся к выключателю и почти нащупал белый квадратик во тьме, когда услышал слабый хруст где-то вдали. Он замер, так и не щёлкнув выключателем. Голову покинули все мысли – теперь её заполнял лишь хруст костей мёртвых птиц, превращающихся в кашу под чьими-то ботинками.

Под чьими-то тяжёлыми, армейскими ботинками.

Влад слышал шаги как минимум двух пар ног, аккуратно ступающих по уже размозжённым телам. Дверь в коридоре медленно открылась, после чего раздался неразборчивый шёпот. Мужской шёпот. Влад это почувствовал на интуитивном уровне, как и чувствовал на себе тревожные взгляды Егора и Вики. Он медленно подошёл к входу в номер и затаил дыхание, вслушиваясь в каждый звук окружающего мира.

– Вы что-то слышите?

Егор мгновенно закрыл рот Вики рукой, прижав её к себе. Она попыталась вырваться, но тут же поняла, что сделала, и широко раскрыла глаза от ужаса.

Она услышала, как в коридоре передёрнули затворную раму.

Сделав пару шагов назад, Влад обхватил пальцами горлышко стеклянной вазы. Шаги становились ближе, хлюпанье становилось громче, а кости хрустели сильнее. Их мелодия разливалась в лунном свете, плавающем в полутьме, и давила на нервы огромной массой. Перед глазами появился лежащий на полу воробей, конечно же, с пустыми чёрными глазками. Тяжёлый ботинок ступает на него и вдавливает в ковёр, размазывая по нему все внутренности. Голова воробья превращается в непонятное пятно, прилипшее к подошве ботинка, который направляется дальше, раздавливать крупных и маленьких птиц.

Ручка двери пошатнулась. Замерла. Медленно начала опускаться вниз.

Влад сжал вазу в напрягшейся руке и приготовился наброситься на внезапных гостей, но тут же замер, когда из темноты показался направленный на него круг смерти. Вошедший держал автомат в готовности, прислонив приклад к плечу. Глаз у существа не было. Они слилось с тенью, и лишь лунный свет отразился от специальных очков, надетых под самым шлемом. Из-за плеча показались очертания ещё одной головы, так же скрытой в тенях. Холодный ствол упёрся Владу в грудь, после чего раздался низкий мужской голос:

– Отпусти вазу.

Влад так и поступил, чувствуя давление стали меж своих сосков. Вторая тень заскользила к Егору и Вике, приказав им поднять руки и сцепить их за головой. Приказ был выполнен. Всё происходило в полной тишине, как будто во сне. Лунный свет выхватил контуры поднявшейся руки, на которой было выпрямлено три пальца.

Потом два.

Потом один.

Последним, что успел увидеть Влад, был поднявшийся вверх приклад автомата.

И последним, что он услышал, был собственный, сдавленный выдох.


* * *

Катя смотрела в эти зелёные глаза, выглядывающие из-под чёрной маски, и нагло врала.

– В палатке кто-нибудь есть?

– Я же сказала тебе, что я здесь одна. И убери эту чёртову винтовку, пока я не засунула её тебе в задницу.

Мужчина, обличённый в чёрную военную униформу, лишь ухмыльнулся. Четверо других, что держали фонари и светили прямо на Катю, наблюдали за ней, скрыв глаза за чёрными очками.

И её это бесило.

Она чувствовала себя голой девочкой-подростком, которую внезапно вытолкнули из женской раздевалки в коридор. Пятеро мужчин пялились на неё (на мои формы, они пялятся на мои формы), и у каждого из них было с собой оружие, никак не похожее на игрушечное. Лунный свет отражался от их очков, прячущих жадные глаза. Конечно. Когда мужчина раздевает женщину в своём воображении, не обязательно всматриваться в глаза – это можно понять по витающей вокруг энергетике, учуять которую может исключительно женский нос.

Катя чувствовала, что четыре пары зрачков пробегают по её телу, и во всех головах, спрятанных под чёрными масками, она уже, небось, нашёптывает каждому его же имя и ласкает рукой то, что отнимает у мужчин мозги во время наплыва похоти.

И только одни глаза не опускались ниже ключиц, потому что держали на прицеле беспристрастное лицо девушки. Светло-русые волосы стелились по нему как бы обнимая, и когда со спины подул ветерок, они взметнулись вверх и коснулись конца ствола винтовки, после чего опустились на грудь.

– Твои дружки так и будут пялиться или ты уже пристрелишь меня?

Один из четверых удивленно хмыкнул, и из-за этого звука Кате пришлось приложить все усилия, чтобы сдержать себя и не наброситься на этого ублюдка, любящего похмыкать. Она сжала ладони, которые держала за головой, в кулаки, но тут же расслабила их, после чего сделала шаг вперёд. Теперь качающийся круг бездны стал чуть ближе и танцевал у самых глаз, так что весь мир, всё окружение уместилось в эту точку, дна которой невозможно было увидеть.

Тем не менее Катя заговорила. И когда с её губ сорвалось первое слово, все пятеро мужчин напряглись, а у тех, у кого на лицах играли улыбки, уголки губ мгновенно опустились.

– Трусы. Грёбанные трусы! Пришли, значит, в непонятно какой форме и наставляют оружие на женщину. Ну красавчики! Молодцы, ребята! – Она повернулась к остальным, игнорируя холодное дуло в нескольких сантиметрах от своей головы. – А чего ж вы маски не снимаете, а? Где ваши глазки? Боитесь? Анонимные герои! Думаете, раз пушка в кармане, так все перед вами на колени должны вставать? А вот хер вам! – Катя вытянула руки вперёд, и хоть ладони её сильно дрожали, всё же они смогли превратиться в кулаки с оттопыренными средними и большими пальцами. – Слишком вы плохо меня знаете, раз не пригнали пару танков!

Листья оживлённо зашептались будто начали обсуждать услышанные слова. Блик луны отразился от поверхности озера, еле видимого за широкими плечами молчаливых силуэтов. Катя подумала, что больше всего ей сейчас хочется войти голой в озеро, чувствуя, как вода омывает бёдра и с каждым шагом забирается выше: сначала к пупку, потом к рёбрам, груди и, наконец, к шее. Как прекрасно было бы просто отречься от всего мира, побыть одной, наедине с природой, и забыть обо всём. О том, кто ты такая, что сделала и почему даже звёзды ненавидят тебя.

Но она находилась под дулом автомата, ни о каком уединении не могли идти и речи. Все четыре силуэта пожирали её тело глазами, и если так будет продолжаться дальше, Катя точно выйдет из себя и выцарапает всем глаза. О да, будьте уверены. В каждой женщине сидит дьявол. Стоит лишь его выпустить, и мир сотрясётся от конца света.

– Идите ко входу, – зелёные глаза не отрывались от серых, но голос, чуть приглушённый тканью маски, был адресован четырём статуям, что неподвижно стояли одной ровной линией. – Дождётесь меня там, по рации вызывать в крайнем случае. А теперь проваливайте отсюда.

Тяжёлые армейские ботинки одновременно двинулись к широкой тропе, на которой уже были оставлены следы подошв. Через минуту шарканье об землю стихло и утонуло в тишине, так что все звуки свелись к двум: тяжёлому дыханию Кати и спокойному – зелёных глаз. Даже сверчки решили замолчать, чувствуя, что воздух вокруг наэлектризован до предела.

– И что дальше, господин начальник? Нацепите наручники и уведёте в отделение?

Мужчина убрал автомат, повесив его на плечо. Приклад, только что упиравшийся в крепкое плечо, теперь смотрел в смятую под ногами траву.

– Можешь сбавить обороты, красотка. У меня есть к тебе предложение.

– Иди в жопу со своими предл…

Он врезал ей под дых быстрее, чем за секунду. Кулак еле разминулся с рёбрами, но всё же вырвал из груди весь воздух и заставил Катю упасть на колени. Она беззвучно шевелила ртом и ползла на четвереньках, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Впервые в жизни она по-настоящему испугалась, что вот-вот умрёт. Лёгкие превратились в вакуум, воздух никак не хотел втягиваться – всё шло к тому, что Катя задохнётся. Пальцы вцепились в почву, сжали её, и только когда получилось сделать вдох – такой тяжёлый и вместе с тем желанный – мир вновь заиграл красками.

Ветер ворвался в раскрытый рот, откинул волосы назад и прижал майку к телу. Катя попыталась подняться. Упала. Попыталась подняться ещё раз, но ударилась коленом об камень, когда ноги предательски подогнулись. Торс пылал болью, и очаг её находился в том месте, по которому сегодня один из ублюдков мужского пола ударил трубой. Синяк протяжно взвывал, так что Кате пришлось прижать к нему руки, чтобы хоть как-то ослабить боль.

Пересилив себя, Катя поднялась. За дрожащими губами прятался оскал, готовый показаться в любую секунду. Клыки запылали огнём – совсем как у хищников перед самым броском на свою жертву. Но, прислоняясь к дереву и тяжело дыша, Катя не чувствовала себя хищником. Он стоял перед ней, с повешенным на плече автоматом.

– Предупреждаю тебя: я не особо люблю, когда меня перебивают. И как настоящий джентльмен я должен в начале представиться. Меня зовут Александр.

Он протянул руку и улыбнулся. Определённо улыбнулся. Маска чуть сдвинулась, а глаза слегка сощурились. Но Катя не поверила. Она проигнорировала протянутую ей руку и медленно, чётко проговаривая каждое слово, сказала:

– Ты не Александр. Ты бы не назвал мне своё настоящее имя. Ты лжец. Лжец, понял? Который только и умеет бить женщин.

– Я не бью женщин, – зелёные глаза метнулись в сторону освещённой изнутри палатки. – Я бью только сук. И ты мне её очень сильно напоминаешь.

Катя не ответила. Она собрала всю силу воли, чтобы не дать слезам сорваться с глаз, и держалась как могла. Лишь трясущиеся губы подло выдавали её волнение.

– У нас приказ. Мы не собирались тебя убивать. Нам нужно доставить тебя в определённое место.

– Меня?

– Да, тебя. И не только тебя. Вас не так уж и мало, засранцев. – Он откашлялся и прочистил горло. – Но… тебе повезло, что этот район наш. Тебя нашёл я, а значит могу сделать вид, будто и не находил здесь никакой обоюдной красотки.

Лжец приблизился. Просунул два обтянутых перчаткой пальца под лямку Катиной майки и начал медленно опускать их вниз.

– Я оставлю тебя и твоего дружка в палатке, которого ты пытаешься прикрыть. Но за это придётся заплатить. – Рука замерла у самой груди, после чего вылезла из-под майки. – Пара минут, не больше. Ты справишься.

Она молча смотрела в его глаза, не веря тому, что только что услышала. Воздух отказывался проникать в лёгкие – лишь медленно втягивался внутрь через тоненькую трубочку. Сердце замерло и в следующую же секунду ударило по рёбрам, эхом отозвавшись в горле. Шелест листьев прекратился, ветер замолк, и, казалось, сквозь эту тишину стал просачиваться неразборчивый шёпот. Катя подняла взгляд и уставилась на звезду, сияющую чужой кровью.

– Ты одинок, – голос лишился каких-либо жизненных ноток. – Твоя жена умерла три года назад, и в страхе сойти с ума ты подписал контракт о найме. – Звезда продолжала шептать, а Катя продолжала говорить. – Твоя дочь, Маша, утонула в реке, пока ты со своими друзьями пил пиво и веселился. Когда вода заливалась ей в рот, она выкрикивала: «Папочка!» И с тех пор в твоём рту не было ни капли алкоголя. Но ты обозлился на весь женский род. Насиловал и трах…

Он прижал её к дереву и схватил за щёки так, что те с болью впились в зубы. Серые глаза метнулись в сторону, и удивления в них было не меньше, чем в злобных зелёных.

– Как ты узнала? Как ты, сука, узнала?!

– Я не знаю! Просто оно само как-то пришло и…

Лжец за долю секунды обхватил горло огромной ладонью и сжал его как трость.

– Значит так. Ты меня разозлила, тварь. Очень сильно разозлила. Так что расклад меняется. – Тело под рукой отчаянно пыталось вырваться, но он тут же успокоил его, ударив кулаком в солнечное сплетение. И Катя согнулась бы пополам в приступе боли, но крепкая рука держала её, не позволяя шелохнуться. – Либо ты и твой дружок сейчас сдыхаете, либо я трахаю как хочу и сколько хочу. Мне ничто не мешает прострелить вам головы, потому что я главный. Решайся, красотуля. Либо отпускаешь свою гордость, либо отпускаешь свою жизнь.

Он не врал. На этот раз Лжец не врал. Он говорил то, что думал и во что верил. Катя знала это, потому что чувствовала. И она боялась. Боялась как никогда в жизни. Ужас сковал всё её тело и мысли, захлестнув собой всю смелость. Реальность происходящего была слишком ощутимой. Человек не должен ТАК ощущать мир. Его детали вгрызались в мозг, хоть кислорода становилось всё меньше и меньше. Каждая клеточка кожи пронизывалась холодом и визжала от страха. Страх… Он показал ей Женю с огромной чёрной дырой во лбу. Показал его остекленевшие карие глаза, смотрящие в никуда.

И именно эта картина заставила Катю подчиниться, последовать приказу.

Как только крепкая хватка исчезла, колени подогнулись и рухнули на землю, пока грудь заливалась кашлем. Каждый вдох давался с трудом, а то и вообще не получалось его сделать, так что в один момент Катя подумала, что всё-таки потеряет сознание. Но не позволила себе это сделать. Со всей силы она надавила на синяк, застонала от боли, но зато продолжала жить! Даже сейчас, когда больше всего хотелось умереть.

– Поднимайся! Мне нужна другая твоя дырка!

Катя подчинилась. Её тут же развернули сильные руки и прижали к дереву. К ягодицам прижался твёрдый бугорок, который можно было бы сжать в одном кулачке. Чужие пальцы нащупали молнию джинсов, и именно в тот момент первая слеза беззвучно прокатилась по щеке, после чего скрылась в тенях.

Лжец нагнул Катю, стянул с ног джинсы. Женские руки вцепились в дерево, как бы прося у него помощи, но… помощи ждать было неоткуда. Губы задрожали ещё сильнее, когда в тесные стенки влагалища вошёл горячий член. Бёдра ударились друг об друга, и с этим ударом в Катю ворвалась ненависть, какой не было никогда в жизни. Зубы стиснулись от злости, все мышцы тела разом напряглись как перед атакой. На мгновение Катя подняла голову, захотела о чём-то попросить, но чужая ладонь тут же легла на затылок и надавила вниз, показывая, где чьё место.

Лжец задвигался подобно зверю. Его член скользил по сухим стенкам с бешеной скоростью, а пальцы впивались в кожу на талии. Катя уже не скрывала рыданий. Всхлипы вырывались наружу при каждом ударе бёдер, но, тем не менее, они были тихими, ведь громкие могут разбудить Женю или Рэнджа.

Я не хочу, чтобы Женя увидел меня такой. Он не должен видеть этого.

Он и не увидел. Всё закончилось через семнадцать секунд после первого проникновения. Катя продолжала стоять, держать руками за дерево и ожидая приказа. Она чувствовала текущую между ног сперму и вновь стиснула зубы, не в силах выплюнуть хоть слово. Снова наша Катя… Снова её все трахают и используют, как в старые добрые. Мир, может, и изменился, но люди остались теми же. Если ты всегда была дешёвой потаскухой, ты и после апокалипсиса останешься дешёвой потаскухой. Тебя будут драть, драть и драть, пока ты не захлебнёшься чужой спермой! Никто тебя не полюбит, ни одна душа! Потому что дерьмо только трахают! А ты намного хуже дерьма. Ты маленькая девочка, которая старается быть смелой, но на самом деле знает, что не может…

– ЗАТКНИСЬ! – Она прижалась к дереву и зарыдала в ладонь, пока всё её тело дико трясло. По голым ногам стекали тёплые ручейки, за спиной раздался звук застёгиваемой ширинки – такой привычный для всех мужчин, но такой ужасный для некоторых женщин.

– Ты молодец. – Катя еле подавила в себе желание вырвать этому подонку язык и проорать: «КАКОЙ ТЫ МОЛОДЕЦ!» – Умничка. Хорошая, однако, задница. Мне понравилось.

Ещё бы тебе, гнида, не понравилось.

– Можешь гордиться собой, красотка. И твой дружочек тоже. Я, всё-таки, настоящий джентльмен, поэтому сдержу своё слово. Оставлю вас в живых и никуда не заберу.

– Сгори в аду, – слова с трудом прорвались сквозь всхлипы, но всё же смогли прорезать ночной воздух.

– С такими пожеланиями тебе нужно вставать в большую очередь, дорогуша. Не хочется расставаться, но меня ждёт мой отряд. Может, ещё увидимся.

Лжец весело подмигнул ей и уже собрался развернуться, когда до него долетело:

– Если мы ещё хоть раз увидимся, я отрежу тебя яйца. И запихну их тебе в глотку, пока ты будешь истекать кровью.

Зелёные глаза лишь усмехнулись, после чего самодовольный ублюдок начал уходить, подальше от палатки. И когда он полностью скрылся в тенях, Катя зарыдала во весь голос, не в силах сдерживать себя.

Понимая, что так разбудит Женю, она поплелась к озеру – со спущенными до колен джинсами и трусами, с чужой спермой внутри себя. Ладони пытались заглушить всхлипы, но не могли перекрыть ТАКИЕ рыдания. Со смерти её сына прошла неделя, а её уже трахнул какой-то ублюдок, заставив молчать и повиноваться. Мы всегда думаем, что сможем измениться, но в один прекрасный момент жизнь напоминает нам, что мы лишь мешок с дерьмом, который можно и нужно трахать. Так ведь, Катюш? Твой первый муж любил тебя так же, как и маленьких котят из соседнего двора, которых утопил. И он трахал тебя. Все трахали тебя. И трахают. И будут это делать, пока ты не покончишь с собой, со своим жалким существованием. Екатерина Мальцева всегда была шлюхой. Она не смогла уследить за своим сыном, никогда не слушала своего отца и всегда – всегда! – была худшей дочерью на свете!

Потому что слишком слаба. Да, ты слишком слаба. Пытаешься казаться сильной, но сама же знаешь, как легко сломать твой хребет. Хребет маленькой суки, не знающей своё место! Вечно пытающейся быть первой, первой и только первой! Но на деле ты мешок с дерьмом, который может лишь тонуть. Тонуть, как тяжёлый могильный камень.

– Прекрати, – в её голосе не осталось сил, он выдавал слабость, вытаскивал боль наружу. – Пожалуйста, прекрати. Я знаю, что я ужасна. Знаю! Просто… хватит мне об этом напоминать!

Катя дошла до озера и остановилась на берегу. Лунный свет выхватил женскую фигуру, плечи которой постоянно тряслись. Лучи очертили бёдра чётким контуром и отразились от стекающей вниз спермы, уже начавшей засыхать. Она добралась до белых трусиков и спущенных до колен джинсов. Ветер прижимал майку к телу, и хоть было чертовски холодно, Катя сняла с себя всю одежду и бросила на землю, после чего вошла в воду.

Она не хотела принимать Катю – обожгла бёдра холодом и чуть ли не вытолкнула обратно. Соски на грудях затвердели, кожа покрылась мурашками. Казалось, весь мир зашипел, когда слёзы Кати упали в чистую озёрную гладь. Голову заполнял густой туман, ну и пусть. Мысли могли ранить, они скалились и были способны вгрызться в стенки сердца, которое и так с безумной силой било по рёбрам. И как только кости треснут, всё вокруг зальётся кровью. Такой конец будет отличным. Просто шикарным для такой мерзкой шлюхи!

Катя начала смывать с себя сперму, представляя, что она в своей ванне, ей всего семь лет, а любящая мама ещё жива, радуется и тепло улыбается. Веки были опущены, лунный свет не мог проникнуть в серые глаза, а потому они перенеслись в небольшую комнатку в маленькой, но такой уютной квартире. Гробовая тишина сменилась маминым смехом, и именно он потянул уголки губ вверх, заставив всхлипы утихнуть. Катя смывала с себя не сперму, нет. Она растирала вкусно пахнущий шампунь «Малиновка», запах которого заполнял лёгкие. Рядом сияла улыбка самого дорого человека, и всё было хорошо. Всё было прекрасно, потому что взрослая жизнь ещё впереди. Впереди будут предательства, измена, выкидыши, истерики и попытки покончить с собой. И позорное изнасилование в пустом парке… Всё это будет потом, но сейчас… сейчас ей хорошо. Всхлипы прекратились, дыхание выровнялось. Всё, что произошло, уже произошло. Мы ничего не можем с этим поделать.

Катя открыла глаза и замерла, чуть дрогнув обнажённым телом.

В её зрачках отражалось маленькое жёлтое сияние.

Вокруг светлячка плавал горячий воздух, перемешанный с желтизной дневного солнца и краснотой артериальной крови. Светлячок повис в воздухе, бесшумно шевеля своими крылышками, и его маленькие чёрные глазки – эти две крохотные точки – впились в глаза Кати и не отпускали их, будто светлячок представлял, каковы они будут на вкус, когда он начнёт их высасывать.

Я не бью женщин. Я бью только сук.

– И ты мне её очень сильно напоминаешь. – Её голос был тихим, граничащим с шёпотом, но всё же светлячок услышал Катю и «моргнул» светом, как бы соглашаясь со словами.

Казалось, солнце начало утопать в звезде. Жёлтое сияние погружалось в кровь, и теперь перед глазами не было светлячка – он превратился в мерцающий сгусток энергии, полный сознания, с невидимыми, но чертовски ощутимыми глазками.

И они вглядывались… в самую душу. В те её уголки, которые уже несколько лет скрывались во тьме памяти. Перебирали то, о чём Катя боялась думать, и раскидывали в голове воспоминания подобно мусору. Тоненькие лапки с болью разрывали мозг на части, хоть и оставались висеть в воздухе. Весь гной от скопившихся за жизнь ран стал вытекать наружу, и обжигал он куда больнее холодной воды – он заставлял захлёбываться собственными слезами.

Озёрная гладь слегка задребезжала. Земля под ногами двинулась, будто не хотела прикасаться к осквернённой. Листва за спиной грозно зашепталась, начала шушукаться и обсуждать незваную гостью, вдруг явившуюся в чужие края. В края, где не принимают дешёвых шлюх. В края, где обитают только послушные девочки. В этих краях не почитают тех, кого трахают зелёные глаза. Потому что здесь царствует природа. От прихода Кати ей сразу стало стыдно за то, что она совершила такую уродливую, ужасную ошибку.

Её следует утопить. Вогнать в воду и заставить серые глаза остекленеть! Или добивать их, пока всё озеро не окрасится грешной кровью! Ты не заслуживала сына, потому и лишилась его! Ты не заслуживала любви, потому что шлюх не любят! Мир ненавидит тебя, все ненавидят тебя и ждут, когда же ты наконец сдохнешь в муках! И вот это будет праздник! Планета лишиться своей главной проблемы – раковой опухоли на самой поверхности! И эта раковая опухоль – ты, Кать. От тебя хотят все избавиться, потому что от тебя все проблемы, от тебя всё зло и всё уродство мира. Просто вскрой чёртовы вены или задуши себя и спаси мир! Сдохни, наглая, никому не нужная сука!

– Нет, – она вновь зарыдала, чувствуя, как всхлипы начинают сжимать лёгкие. – Нет, это неправда. Женя… Я… я ему нужна. Она так сказал. Он же сказал, что… – Катя прижала ладони к лицу и спряталась в них от всего мира, который шептался и шептался, с жаром обсуждая грязную суку. – Это неправда, неправда! Он не использует меня, он… Он настоящий! Ты! – Катя опустила руки, взглянула на светлячка, и взгляд её был настолько пропитан злобой, что та буквально сочилась из зрачков. – Не смей называть меня шлюхой! Не смей называть меня сукой, маленькое отродье ада! Ты… проваливай отсюда! Вам следовало убить меня раньше, потому что я, я потушу весь ваш грёбанный свет! ТАК ЧТО ПРОВАЛИВАЙ НА ХРЕН ОТСЮДА! ПРИКАЗ ЕКАТЕРИНЫ МАЛЬЦЕВОЙ!

Голос предательски дрогнул на последних словах, и, поняв это, Катя залилась слезами. Она отвернулась от молчаливого светлячка и ринулась к берегу, совсем как зебра, застигнутая львом врасплох. Полностью обнажённая, она бежала по скользкой, будто бы ускользающей земле. Ноги с трудом смогли удержаться на поверхности, и только когда лодыжки ударил ветер, Катя закричала в ладонь, упав на колени. Она кричала, пока весь мир обсуждал её и смеялся; кричала, пока светлячок потирал лапки, и кричала, пока небо продолжало давить на плечи, пытаясь сломать их. Губ бесконтрольно тряслись, холод пронизывал тело, так что здравая часть рассудка подсказала, что лучше бы одеться. Но старая одежда вызывала лишь ужас. Эти джинсы, на которых остались пятна от спермы. Эти трусики, которые стянули чужие руки. Майка, ткань которой пыталась смягчить удар железной трубой. Катя хотела избавиться от всего этого как от кошмарного сна, забросив его в самый дальний уголок сознания.

Она зацепилась взглядом за лежащую у дерева белую футболку, хоть мир и расплывался перед глазами. Подошла к ней, подняла и провела пальцами по выпуклой надписи ROCK, выведенной большими чёрными буквами. Надела её на себя – пропитавшуюся Жениным потом, слегка влажную, но тем не менее приятную. Низ футболки скрыл промежность и закончился под самыми ягодицами, но Кате было наплевать. Наплевать на всё. Она поплелась к палатке, всё ещё рыдая, желая поскорее умереть.

И когда её ноги приблизились к светлому треугольнику, Катя забралась внутрь и легла рядом со спящим Женей. Прижалась к нему, чуть подогнув ноги, и плакала в его спину, пока не заснула.

Но даже когда сон завладел ей, её руки ни на секунду не отпускали Женю и обнимали его вплоть до самого рассвета.


* * *

Джонни смотрел на Владу и жевал чипсы. Конечно, со вкусом бекона – он же не сумасшедший!

Они находились в одном из отделений пустого продуктового магазина. Темноту разбавляли лишь два мощных ручных фонаря, установленных на полках между упаковками хлопьев. Надписи на них кричали: «СЪЕШЬ МЕНЯ! ВО МНЕ МНОГО ВИТАМИНОВ! АЖ ЦЕЛЫЙ АЛФАВИТ!» Забавно. Значит, на «Я» нам выпадет яд?

Джонни улыбнулся и закинул в рот ещё пару ломтиков чипсов, после чего открыл ещё одну пачку, но уже с кальмарами. Благо, сегодня всё было по скидке. Любой товар на ваш вкус!

День выдался насыщенным и невероятно тяжёлым. Скорее даже утомительным. Покинув аквапарк, они с Владой направились к ней домой – проверить её родителей. Проверять там, естественно, было некого, но Джонни хватило ума промолчать и не выпустить из своего рта слова, которые могли бы всё разрушить. Влада была убита горем, и хоть на её лице появилась улыбка, а смех вырвался наружу, когда она красовалась в новом платье, всё же большую часть времени Джонни видел её грустные, потухшие глаза, как бы говорящие, что сознание копается в мыслях. За весь день, что они провели под солнцем, перебираясь с одной улицы на другую (мотоцикл приказал долго жить у самого Казанского собора), Влада и Джонни особо не разговаривали – лишь иногда обменивались фразами, подшучивали (пытались подшучивать) друг над другом и в основном молчали, изучая новый мир в тишине.

Они перекусывали на ходу, шагая по трупам, хоть и старались на них не наступать. Тошнотворный запах уже вовсе и не ощущался, будто его совсем не было. Надо же, как быстро ко всему привыкает человеческий организм! Уже не бросало в дрожь при взгляде на раздавленные черепа и растёкшиеся по асфальту мозги, которые начинали неистово нагреваться на солнце. Жара пыталась выжать из тела каждого максимум жидкости, но возблагодарим Господа Бога и его чертей-прислужников за создание тени, иначе и Джонни, и Влада превратились бы в тающие на ходу куски мыла.

Ближе к вечеру, когда солнце приготовилось целовать горизонт, они всё-таки дошли до того дома, где проживают… пардон, проживали родители Влады. Там их, конечно же, не оказалось. На их месте были лишь ошмётки тел и, к удивлению Джонни, хорошо сохранённые лица, пусть и с пустыми глазницами. Светлячки их почти не тронули, а потому Влада сразу узнала эти скулы, носы, губы… и всё, началось.

Женская истерика – это нечто. Не дай Бог неподготовленному, а тем более не знающему мужчине попасть под неё. В эти моменты сотрясается весь мир, все вулканы на планете взрываются магмой, а небо готовится вот-вот упасть, потому что – о Боги! – вы разбудили в женщине гнев. А как известно любому, кто хотя бы раз был женат, в каждой женщине сидит дьявол. Да такой, что следующей встречи ты с ним точно не пожелаешь, а потому и пытаешься задобрить его букетами и парфюмами.

Но дьявол Влады вырвался наружу, как только она увидела останки своих родителей.

Джонни не хотел её ударять. Казалось, если хотя бы попытаться обнять это хрупкое тоненькое тело, то можно заодно сломать пару костей. Но крики… Господи, крики Влады не уступили бы вою Сатаны, а то и переплюнули бы его. На несколько минут её глаза покинул рассудок, и в эти зрачки вселился дикий зверь, сошедший с ума. Она набросилась на Джонни, обвиняя его в смерти всего мира. Попыталась укусить его, и ей бы это удалось, если бы сильная мужская рука не дёрнула за волосы. Можно ли было её успокоить? Определённо нет. Влада обезумела, пусть и на время. Так что ничего другого, как вырубить её, не оставалось. Джонни разбил об её голову стеклянную бутылку, но – опять-таки возблагодарим Господа Бога и его чертей-прислужников – Влада осталась жива. Если она когда-нибудь упадёт с лестницы, то сломает себе всё, что только можно сломать. Такая сила в таком слабом теле…

Когда солнце наполовину скрылось за горизонтом, они вышли из дома в прохладный вечер: Влада – на руках Джонни, он – держа её из последних сил. И силы действительно были последними, ведь прошедший день заполнил ноги свинцом, а руки тяжестью металла, так и тянущей всё тело вниз. Поэтому Джонни, посмотрев на первые звёзды и пробежавшись взглядом по странно-красной, решил переночевать в одном из магазинов, закрывающихся на ночь. В таком он и оставил свой груз с милым, по юному прекрасным личиком, и ушёл. Вернулся через полчаса с двумя лёгкими матрасами под мышками и с таким же количеством одеял в руках. Уложил Владу на матрас, укрыл от мира и захотел чмокнуть в щёчку, но передумал в последнюю секунду.

А сейчас он ел чипсы и отдыхал, вспоминая красоту сегодняшнего заката, которую так и не понял.

Весь магазин был поглощён тьмой, и лишь в одном из проходов её разбавляли два широких луча фонарей, освещавших небольшой коридор из стеллажей. Джонни сидел на полу, пытался найти во вкусе чипсов хоть немного бекона и смотрел на поворот из другого отдела, выход которого находился у кассы. У пустой кассы. Теперь на ней не пробьётся ни одни товар, не улыбнётся ни одна кассирша и не засмеётся ни один покупатель. Ведь что всегда поддерживало мир, до апокалипсиса? Конечно же, улыбающиеся кассирши! Эти непризнанные герои, дарившие людям позитив даже в самый хмурый день. Да уж, теперь мир точно рухнет без своих героев.

Влада слабо застонала и перевернулась на другой бок. Вроде прошептала что-то похожее на «Рома», но тут же смолкла и продолжила посапывать.

– Спи, – его голос не превышал тихого шёпота и растворялся в воздухе, как только слова срывались с губ. – Завтра ты будешь меня ненавидеть, но пока отсыпайся. Наутро проснёшься с шишкой на затылке. Здесь я прошу прощения.

Он поднялся и кинул пустую пачку чипсов на пол. Часов рядом не было, но по ощущениям Джонни Петербург погрузился в новый день, только-только преодолев полночь. Что ж, тогда нужно ложиться спать, чтобы завтра встать с ясной головой, до того, как солнце начнёт свою жаркую пляску. Да, определённо стоит ложиться. Потому что совсем скоро настанет новый день, новые проблемы и новые возможности. Возможности для…

Кто-то открыл дверь магазина и вошёл внутрь.

Джонни замер, так и оставшись стоять в свете двух фонарей. По кафелю ступали чьи-то тяжёлые ботинки, а за ними ещё одни, а за теми – ещё. И прежде чем Джонни сообразил, что стоит в единственном освещённом участке всего магазина, в проходе показался тёмный силуэт. Руки инстинктивно поднялись вверх, когда глаза заметили очертания автомата. Силуэт приближался и уже почти дошёл до Влады, лежащей на полу, когда Джонни уловил за спиной чужое дыхание. Он резко развернулся, и тут же приклад врезался в череп, заставив всё тело с грохотом пасть вниз.




Глава 3

Чистилище


Ему снилась боль.

Она обволакивала тело и заполняла мышцы горячим металлом, что разливался по всему телу. Солнце подпаливало кожу, уже начавшую дымиться. Егор чувствовал, как под ней плавятся кости. Чувствовал, как зубы проваливаются в дёсны, но тем не менее продолжал копать. Лопата впивалась в землю и отбрасывала её прочь, вырывая огромную яму, которой предстояло стать могилой.

Могилой для его мёртвых родителей.

Пот скатывался по мышцам Егора. Воздух над ними раскалялся, земля под ногами чернела, и всё вокруг Егора пылала в пожаре. Чистое голубое небо медленно опускалось вниз, грозясь размазать об землю каждого, кого встретит. И тишина… она давила больше всего. Её молчание сводило с ума, а кровь в висках заставляло течь громче, быстрее. Движение любого сустава оглушало, но не могло переплюнуть тишину, которую так хотелось нарушить криком! Так захотелось взвыть в небо и бросить лопату! Да так, чтобы та сломалась на две части! Егор не хотел держать её в руках! Он пытался расцепить пальцы, перестать рыть могилу родителям, но лопата будто вгрызлась в кисти и не желала их отпускать. Окружавшие дома становились всё ближе друг к другу, а тёмные окна – окна, в которых теперь никто никогда не зажжёт свет – молча смотрели на раздетого по пояс парня (мальчика, конечно же, мальчика), выкапывающего могилу в дворовой клумбе – среди цветов, среди красоты.

Егор рыдал, но не чувствовал на щеках слёз, потому что всю их поверхность покрывали капли стекающего пота. Всхлипы тонули в горячем воздухе, а иногда и вовсе застревали в горле, не вырываясь наружу. Яма увеличивалась с каждой секундой, минутой, часом – дно утопало во тьме, будто бы шепчущей: «Пади в меня». Лопата нагревалась, раскалялась в руках, но пальцы никак не могли отпустить её. В какой-то момент Егор прижал её ногой к земле и начал отдирать кисти. Они нехотя подались, оставляя за собой куски свисающей плоти. Но боли совсем не было. Был только страх, что копать могилу придётся вечно, потому что мама ждёт. Мама ждёт, папа ждёт, все ждут, когда наш маленький мальчик собьётся с ног и…

Пальцы резко отлепились от лопаты, оставив на ней полосы кожи. Егор видел собственные кости сквозь розовую плоть и чувствовал каждое их движение. Ветер ударялся об них, и только когда в груди запела музыка, какая бывает при скольжении ветра сквозь щели, Егор понял, что воздух проходит через рёбра. Открытые рёбра, через которые можно легко просунуть пальцы.

– Спасибо за работу.

Холодные пальцы легли на плечи и заботливо вогнали в кожу ногти. Голом мамы исказила отвисшая, еле держащаяся на весу челюсть и черви, поедающие её язык. Но Егор смог уловить аромат сухих, таких знакомых духов, которыми всегда пользовалась его мама. Ногти вошли ещё глубже и развернули тело, пока по плечам стекали ручьи алой крови.

– Отдохни, Егорушка. Ты слишком устал.

Он не расслышал слов, но понял их смысл, когда гниющие руки толкнули его, а почва под ногами пропала. Егор упал в могилу, которую сам же рыл целую вечность. И он бы закричал на весь мир, если б рот не завалила земля.

Она сыпалась сверху с сумасшедшей скоростью, а через пару секунд и вовсе придавила живого трупа, пытающегося вырваться наружу.

Каждый получает то, что заслужил.

Да, Егор?


* * *

Он проснулся с рывком, выбросившим его с кровати. Лицо тут же врезалось в пол, хоть рука и пыталась смягчить удар. Боль не появилась даже тогда, когда из носа хлынула кровь и потекла к губам, окрашивая собой кожу. Егор попытался встать на ноги, но потерпел поражение и упал, подвернув лодыжку. Мир перед глазами рухнул, утонул в чёрных точках, а голова вовсе погрязла в тумане, не дающем ничего разобрать. На светлый линолеум упало несколько капель крови, оставив на нём тёмные пятнышки. В их отражении Егор увидел своё лицо и блики флуоресцентных ламп над головой.

– Твою мать… – Он снова попытался встать и на этот раз одержал победу. Тело вновь стало послушным, а ноги не заплетались друг об друга, как обычно бывает после долгого сна.

– Вам следует заткнуть левую ноздрю.

Егор обернулся и увидел сидящую рядом с кроватью женщину, уместившуюся на небольшой тумбочке. Она была одета в простой белый халат, доходивший до колен, строгие чёрные брюки и туфли на низком каблуке. Слегка всклокоченные каштановые, уже седеющие у висков волосы стелились по плечам и свисали концами у самых грудей, хорошо скрытых под одеждой. Руки женщины были положены на серую папку, находящейся на прижатых друг к другу коленях. Морщины на лице выдавали возраст, но всё же не смогли скрыть той женскую красоту, что виднелась в очертании этих скул, губ и чуть приподнятом подбородке. Тоненькие брови театрально взметнулись вверх, когда Егор резко обернулся, и падающая на лоб чёлка скрыла ещё одни морщинки. По губам пробежала улыбка, но так незаметно, что это чуть ли не укрылось от Егора.

Придя в себя, он спросил:

– Кто вы? И где я? Почему так светло?

– Оглянитесь вокруг и попытайтесь догадаться, где вы.

Он так и сделал – последовал совету. Их окружали четыре белые стены, но не ослепляющие своей яркостью, а мягкие, будто сделанные для душевнобольных. Сходство в этом проглядывалось и в мебели, лишённой острых углов: кругленький столик и задвинутый к нему стула, старая солдатская кровать, на которой лежал тонкий матрас, прикроватная тумбочка с круглой поверхностью, встроенный в стену чёрный экран и пустой шкаф, собрали который, судя по всему, недавно. Комнатка выглядела так, будто её только-только обставили, и то худо-бедно, как говорится – для «галочки».

Но для чего-то же её обставили. И тот факт, что Егор проснулся в этой самой комнате, очень сильно настораживал. Голые стены хранили секреты, которыми явно не хотели делиться.

– Я так и не понял, где я.

– Значит, вас переоценили, когда поощрили за интеллект.

Егор хотел ответить, но с подбородка упала ещё пара капель крови, заставив закинуть голову вверх и заткнуть ладонью ноздрю.

– Меня зовут Мария Цветаева. Это мои настоящие имя и фамилия, не псевдоним. Можете пожать мне руку.

Егор, не опуская головы, нашёл в воздухе женскую ладонь и слегка сжал её. Она же наоборот – приложила такую силу, что чуть ли не сломала Егору кисть. Он смог подавить в себе стон, но сделал это с трудом, стиснув зубы. Мария явно не старалась показаться слабенькой.

– Вот, возьмите, – она положила ему в руку влажную салфетку. – Заткните свою бедную ноздрю и следуйте за мной. Мне велено вас провести.

И прежде чем Егор успел что-либо ответить, туфли на низком каблуке направились к двери, не останавливаясь ни на секунду. Пришлось быстро запихать салфетку себе в нос и опустить голову, чтобы держать в поле зрения эту женщину Дай-Сломаю-Тебе-Руку. И когда Егор пошёл за ней, он почувствовал себя идиотом. Идиотом, с торчащей из носа белой салфеткой.

– Вам идёт. – Всё тот же безразличный голос и всё та же тень улыбки на губах. – Только не чихните на меня, хорошо? Мне за это не платят.

– А за что вам п…

Мария открыла дверь и вышла в коридор, после чего направилась по нему куда-то вдаль. Егор последовал за ней, стараясь держаться как можно ближе подобно маленькому ребёнку, впервые попавшему на работу к маме.

Коридор был не то что длинным – бесконечным. Вот то слово, с помощью которого можно попытаться объяснить длину этих четырёх стен. Серый пол изуродовали чёрными царапинами (вероятно от тележек. Но зачем здесь тележки?), он отражал сияние ламп, ярко светящих над самой головой. Стены настораживали обнажённостью: ни картин, ни полок, ничего. Лишь кое-где мелькали наклейки, сообщающие о запасном пожарном выходе. На весь коридор разносились только шаги двух пар ног, идущих непонятно куда. Единственной подсказкой был слабый аромат медицинского спирта, витающий в воздухе, какой бывает в поликлиниках и больницах.

Но это была не больница и уж тем более не поликлиника. В них не могут быть настолько длинные коридоры.

Стали появляться двери, но, конечно же, закрытые. Без табличек, без номеров. За некоторыми из них Егор уловил голоса – мужские и женские, – но разобрать слов не смог. Ну и ладно, сам факт того, что здесь находились люди, успокаивал. Потому что в какой-то момент Егор перестал считать Марию человеком – ни одна женщина не может идти на каблуках так долго, не сбивая ритм.

– Вы не устали?

– Устал. Но найду в себе силы идти дальше, если узнаю, куда мы вообще идём.

– Я без понятия, когда вы в последний раз ели. Сейчас мы идём в столовую, где вас накормят. На еду не жаловаться; ничего другого вы есть не сможете.

– Вы меня пугаете.

– С комплиментами у вас тоже всё очень плохо. – Она ускорила темп, так что Егор чуть ли не перешёл на бег. – Но я сделаю вид, будто не услышала этого. Если хотите ещё задать вопросы, постарайтесь сохранить их у себя в голове и потом зададите другим людям, не мне. Моя задача – провести вас, а не рассказывать о том, куда вы попали.

– Гостеприимностью ваш отель не отличается.

Мария не ответила, даже не улыбнулась. Вместо этого она ещё сильнее сжала в руке серую папку, будто в ней было действительно что-то невероятно важное. Что ж, может, всё так. То, что Егор видел перед собой живого человека, уже было важно, и…

– Господи. – Он тяжело выдохнул, на пару секунд отстав от Марии. – Здесь не пахнет трупами. Воздух чист! Как… как ночью на улице. До всего этого…

– Скоро узнаете, почему воздух так чист. А пока попрошу вас помолчать, юноша. У меня и так голова раскалывается от всех вас. Так что будьте добры, поговорите с самим собой.

Больше его рот не открывался, хотя в голову, несмотря на всю странность ситуации, продолжали приходить шутки. Но холодный тон Марии всё-таки заставил Егора замолчать, так что весь остаток коридора (километра четыре, не меньше) они преодолели в молчании. На пути им не попался ни один человек, даже ни одной крупицы пыли – всё содержалось в идеальной, пугающей чистоте.

Наконец они подошли к двери. Мария подняла руку, и только сейчас Егор заметил на её указательном пальце тёмное кольцо – ребристое, с непонятным узором, отлитое будто из чёрного металла. Она просунула палец в специальное отверстие в двери, провернула его (она же сломает сейчас палец), после чего раздался щелчок, напоминающий хруст костей. Но то был замок, и уже через секунду дверь отперлась, приоткрыв небольшую щель. Мария толкнула её и раскрыла полностью. Егор тут же последовал за ней, но замер, как только переступил порог.

Перед ним простирался огромный зал, стены которого словно убегали друг от друга. Волна шума ударила в голову и отозвалась в ней протяжным эхом: повсюду гремела посуда, ложки и вилки стучали о тарелки, по воздуху протекал неразборчивый говор людей. Они сидели за столами, каждый из которых был предназначен для четырёх человек. Мужчины и женщины болтали друг с другом, что-то рассказывая и делясь эмоциями. Егор увидел лавирующего меж рядами столов седовласого парня, ведущего за собой маленькую улыбающуюся девочку. В дальнем углу, прислонив ко лбу белую кружку, сидела молодая женщина, уставившись куда-то пустыми глазами. Некоторые просто ходили из стороны в сторону, что-то бормотали себе под нос. Но многие разговаривали, выслушивали других и поедали полученную на подносах еду.

Его с ужасом понял, что все эти люди живые. Что все они кого-то потеряли и пережили кошмар, прежде чем попасть сюда, чтобы это «сюда» не значило. Каждый столкнулся с сияньем светлячков, дожил до сегодняшнего дня и… всё ещё живёт. К горлу Егора подкатил небольшой комок, когда он увидел улыбки на смеющихся лицах, которые за последние несколько дней не раз были искажены плачем. Люди… так много людей, способных смеяться. И так много людей, прошедших кошмар.

– Берите поднос и двигайтесь вон туда. – Мария указала на небольшую тележку с подносами и на раздачу, вдоль которой расставили блюда. Прибывающие люди осторожно брали их и уносили с собой, пока несколько женщин в слегка замызганных фартуках выдвигали новые порции еды. – Не волнуйтесь, отравлять вас мы не будем. Возьмите, что понравится, и сядьте за любой стол.

– А что потом?

– Вы поймёте. А если не поймёте, попробуйте обратиться к своему мозгу.

С этими словами Мария развернулась и ушла, оставив за собой развеваться халат. Егор оглянулся, ещё раз посмотрел на огромный, просто гигантский зал столовой (как же их много) и спустя какое-то время направился к тележке с подносами – медленно, словно во сне. Через несколько секунд он уже проходил по раздаче, брал то, что первым попадалось под руку, и очнулся лишь один раз, когда кто-то ударил его по руке, сказав, что нельзя брать двойные порции. Ещё через несколько секунд Егор пошёл с подносом к столам, смотря на то, что сейчас будет есть.

Завтрак, обед или ужин составляли манная каша, три куска батона, одна пачка сливочного масла, чай (по аромату, вроде как, неплохой), два прямоугольных печенья и варёное яйцо с уже чуть треснутой скорлупой. Выглядело всё более-менее аппетитно, но какой за этим скрывался вкус мы узнаем только сейчас.

– Нужно найти Вику. – Голос Егора утонул в общем гомоне. – Вику и Влада. Они должны быть где-то здесь.

Десятки, может, даже сотни голов оборачивались друг к другу и о чём-то спрашивали, но ни ярко-рыжей, ни знакомой тёмной-русой среди них не было. Егор стоял перед рядами столов, пока мимо проходили люди с точно такими же подносами в руках. Всё вокруг выглядело так, будто и не было никакого апокалипсиса. Привычность окружения одновременно и пугала, и успокаивала. Светлые тона, в которых была сделана столовая, отгоняли негативные мысли, позволяя просто наслаждаться едой. И сейчас желудок был совсем не против сжевать что-нибудь вкусненькое и запить это чем-нибудь горяченьким.

Взгляд наткнулся на почти пустой стол, за которым, ссутулившись, сидела девушка. Пепельно-русые волосы скрывали её лицо. Голова была опущена вниз, полностью отрешённая от мира, обращённая только к подносу. Егор подошёл к столу и сел напротив, чуть не уронив на пол свою тарелку. Убедившись, что она не соскользнула с подноса, он сказал:

– Привет.

Ему ответили тёмно-зелёные глаза, взглянувшие на него исподлобья. Тонкие женские ручки разрывали хлеб на кусочки и по одному закидывали в рот. Девушка явно не была настроена на общение, и Егор уже собрался пересесть за другой стол, когда она ответила:

– Привет.

Ладно, начало неплохое, подумал он. Осталось узнать, какого чёрта здесь так много людей и где сейчас Вика с Владом.

Но желудок имел другое мнение. Он с протестом заурчал, требуя пищи. Так что пришлось попридержать вопросы и перейти к трапезе. Манная каша, конечно, не являлась мировым деликатесом, но принести удовольствие могла. Особенно с чаем, особенно с батоном и маслом.

Егор начал завтракать (судя по всему, это был именно завтрак), пока девушка напротив молча ела хлеб, уставившись в одну точку. Она не притронулась ни к чаю, ни к каше, ни даже к печеньям. В другой ситуации Егор бы не постеснялся взять себе то, что другие не будут, но пустой взгляд тёмных зелёных глаз пугал его и слегка настораживал. Справившись с половиной каши, он уже хоте вновь заговорить, но девушка его опередила:

– Вы не знаете, что происходит?

– Нет, не знаю. Меня привели сюда, ничего не объяснив. И давай лучше перейдём на «ты». Так будет лучше. Я, кстати, Егор.

Он протянул над столом руку, и девушка, проверив её взглядом несколько секунд, ответила рукопожатием – очень слабеньким и хиленьким. Егор подумал, что если бы она здоровалась с Марией, то осталась бы без кисти.

– Меня зовут Влада. Полное имя – Владислава.

Вот я и нашёл Влада. Правда, немного другого.

– Как давно ты сюда попала?

Она чуть оживилась и теперь не была похожа на еле работающего робота.

– Я проснулась недавно. Меня тоже привели сюда, ничего толком не объяснив. Эта Мария… как её?

– Цветаева.

– Да, она. И, как я понимаю, никто здесь ничего не знает. Все спрашивают друг друга: «Что произошло?» – и в большинстве случаев отвечают тем, что бьют по море. Ну а если по морде ударят меня, то я тут же упаду как мешок с костями. Поэтому и сижу, ем.

– Так ты, получается, одна?

– Нет, со мной ещё один козёл. Я его пока не видела, но как увижу, сразу же прибью. – Влада хотела продолжить, но быстро переключилась на другую тему: – А ты? Ты тоже с кем-то?

– Со мной один друг и девушка. Может, ты её видела: яркие рыжие волосы, такие же яркие зелёные глаза и…

– Она?

Влада указала Егору за спину. Тот повернулся и увидел огненную макушку, которую как-то пропустил. Рядом с ней, конечно же, был Влад. Эту обтянутую рубашкой спину невозможно не узнать.

– Подожди минутку, я их позову.

Егор поднялся и направился к Вике, искренне радуясь тому, что с ней всё хорошо. В обычное, не обусловленное такими обстоятельствами время он бы напугал Вику или закрыл бы ей глаза ладонями, но сейчас просто подошёл и, поцеловав в щёчку, проговорил:

– Рад, что не потерял вас. Пойдём за мной, за другой стол. Я уже успел кое с кем познакомиться.

Уже через полминуты все четверо обменялись рукопожатиями. Егор представил Владу Владу и, не сдержавшись, засмеялся.

– Надеюсь, если я в неё влюблюсь, то не приду ночью к тебе, Влад. А если и приду, то сделай так, чтобы я не заметил подмены.

Вике шутка не понравилась, не вызвала даже улыбки. Влад и Влада лишь слегка улыбнулись, и, поняв, что единственный смеётся за столом, Егор посерьёзнел и собрался с мыслями.

– У кого-нибудь есть идеи, где мы? И что вообще происходит?

– Нас вырубили военные и привезли сюда. Конечно же, для чего-то невероятно важного. И… Егор, вытащи из носа салфетку. – Вика чуть сморщилась, но улыбка всё же проскочила на её лице. – Ты с кем уже успел подраться?

– С полом, когда с кровати падал. – Он вытащил салфетку и, заметив, как все отвернулись от данного произведения искусства, кинул её в пустую кружку. – Влада, может, ты всё-таки что-нибудь знаешь?

– Они пришли, когда я спала. Точнее, была в «отключке». Так что нет, я ничего не знаю. Но определённо мы здесь не просто так. Я думаю… ну, не знаю… нас к чему-то будут подготавливать?

За столом воцарилось молчание, хоть вокруг и гремел шум. Кто-то громко рыдал. Кто-то безудержно смеялся, пытаясь скрыть всхлипы. Одна женщина кричала на всю столовую и искала своего мужа, подбегая к каждому мужчине. В конце концов два солдата (форма на них ничем не отличалась от той, в которой в гостиницу явились силуэты) увели её прочь, крепко взяв под руки. Маленькая девочка – та, что попала Егору на глаза – бегала среди столов и воровала кусочки батона, смеясь во весь голос. Седовласый отец пытался её догнать, но из-за усталости, вызвавшей тёмные мешки под глазами, он лишь плёлся между рядами и извинялся перед всеми за хулиганство дочки.

Полненький старик в очках с толстой оправой сидел на полу и что-то проговаривал себе под нос. Люди старались обходить его, но всё же некоторые случайно задевали старика ногами и ударяли его, после чего либо извинялись, либо продолжали идти дальше. Наверное, потерял ребёнка. Только это может вогнать в такую депрессию пожилого человека, уже прожившего полжизни.

Внезапно воздух запищал, как будто совсем рядом завизжала какая-то сумасшедшая. Егор прижал ладони к ушам и заметил, что сделали это и все остальные. Из носа снова потекла кровь. Маленьким ручейком, тянущемся к губе.

Визг прекратился, и вместе с тем по голове ударила тишина. Егор тут же заткнул рукой ноздрю и посмотрел в ту сторону, в какую поворачивались головы всех людей. На один из пустых столов забрался высокий мужчина, держащий в руке микрофон. Солдаты, охранники или наёмники – кто бы это ни был – сдвигали остальные столы, образуя под ногами мужчины подобие сцены. Рядом с ней были установлены колонки, к которым тянулись провода. Взгляды всех присутствующих сосредоточились на том, кто возвысился над каждым. Глубина чёрных волос бросалась в глаза даже с такого расстояния, с какого их видел Егор. Лицо мужчины очерчивали острые линии челюсти, чисто выбритые, говорящие о безупречной гигиене своего хозяина. Широкие плечи не скрывали силу, что просачивалась и во взгляде. Каждое движение мужчины несло в себе уверенность – она чувствовалась в воздухе, как и его безумная энергетика. Полы чёрного пальто не доставали до туфель, но зато само пальто чётко выделялось на фоне светлых тонов. Казалось, мужчина этот пришёл из другого мира, не имеющего ничего общего с этим. Но, тем не менее, когда он возвысился над столами, ни один из людей не сказал и слова, а лишь молча продолжал смотреть, наблюдать.

И уже через несколько секунд из динамиков полился низкий, но при этом мягкий мужской голос:

– Вы умерли?

В столовой воцарилось молчание. Лишь где-то в углу безутешно рыдала женщина, рядом с которой подросток разбивал себе голову об стену. Он не замечал льющихся по воздуху слов, а потому вновь и вновь оставлял на стене пятна крови, надеясь сломать себе череп.

– Я думаю, каждый из вас считает, что он умер. И давайте будем честны – так и есть. Какая-то часть вас действительно умерла. Осталась с жёнами, матерями, сёстрами, отцами – с близкими людьми, которых мы уже не сможем обнять. – Голос лучился бархатом, но при этом не был лишён жёсткости. Человеку с таким голосом хотелось верить. Казалось, именно так разговаривает Бог. – Я потерял Лизу, свою дочь. Ещё несколько дней назад я… я играл с ней в «динозавриков» – нашу любимую игру, и мы… – Он замолчал, пытаясь не дать всхлипу вырваться наружу. – Знаете, я любил её. Каждый из нас кого-то любит, даже если этого «кого-то» уже не в живых.

– О чём он говорит? – Влад задал вопрос, но так и остался без ответа – все слушали того, кто говорил в микрофон.

– Мы умерли, да, это нельзя отрицать. Поднимите руки те, кто пожертвовал бы собой, чтобы спасти от этих гнусных светлячков свою семью.

Руки взметнулись вверх как по команде. Равнодушным остался лишь старик, сидящий на полу и не обращающий внимания на всё вокруг. На его губах перекатывалось имя дочери, с которой им так и не удалось помириться.

– Мы все любили их. И будем любить. Но… мы ведь живы. Почему-то остались живы. Но зачем?! Чтобы мы дальше страдали и видели на улицах нашего города мёртвые семьи?! Этого мы хотим?!

– НЕТ! – Толпа ответила общим хором, после чего раздался женский плач, пробирающий до самых костей.

И именно эта женщина выкрикнула:

– Я лишь хочу увидеться со своим братом! Он был мне дороже всех на свете! Дороже… ВСЕХ!

Она разрыдалась, и Егор увидел, как двое мужчин начали её успокаивать. Один из них обнял её и прижал к себе, поглаживая по голове. Судя по всему, хороший друг.

– Знаете, я верю, что после смерти что-то да есть. Рай или ад – неважно. Я знаю, что наши близкие наблюдают за нами. Как думаете, им приятно, когда они видят, что мы убиваемся по ним? Думаете, они в восторге, когда мы виним в их смерти себя?! Как думаете, чего они хотят?

– Чтобы мы жили счастливо!

– Счастья!

– Отстаньте от них!

– Любви! Они хотят любви!

– Вы все верите, что они всё ещё живы, пусть их тела и пытаются доказать обратное! И я верю, что моя Лиза жива! Верю, потому что люблю! Мы верим и будем помнить всех наших близких и дальше! И мы, друзья, должны жить дальше, храня в своём сердце прошлое! Да, это тяжело. Да, это невыносимо тяжело! Но мы должны жить дальше. Вспомните своих сыновей. Вспомните своих дочерей. Вспомните своих родителей. Живите ради своей семьи и ради себя. Я знаю, в это трудно поверить, но мы сможем. Мы все вместе, а поэтому справимся!

После этих слов наступила тишина, оставившая людей наедине с собственными мыслями. Через несколько секунд кто-то встал и робко захлопал. К нему подключилась ещё пара людей, ещё и ещё. Вскоре столовую заполнили «жидкие» аплодисменты, но как только они набрали силу, то разнеслись по воздуху и сотрясли мир. Некоторые мужчины взметнули кулаки вверх, женщины вновь зарыдали, скрыв лицо в ладонях. Толпа ревела, и мужчине это нравилось. Но его напряжённые скулы говорили о том, что он рассказал ещё далеко не всё. Если на то пошло, связки только разогревались.

– Кто это такой? – Вика посмотрела на Егора и задала самый неочевидный вопрос: – И почему он в пальто?

– Я не знаю, кто эт…

– Мы должны жить дальше! Обязаны ради сохранения любви! И жить не среди смерти, а среди жизни! В своём городе – Санкт-Петербурге! И поэтому, – он на мгновение замолчал, мастерски держа паузу, – мы все здесь. Святцы привезли нас всех сюда, чтобы мы не мешали им очищать город. Всех наших жён, дочерей, отцов и братьев похоронят, не забыв написать каждому имя – это я вам гарантирую. Эти бравые ребята – лучшие из отряда «Святцев». – Один из солдат в форме поправил чёрный поясной ремень, подчеркнув свою значимость. – Они позаботятся о всех нас, пока другие будут приводить город в порядок. А потом мы вернёмся и все вместе отстроим новое государство! Создадим Новую Империю! Такую, какую хотим!

Егор с Владом переглянулись. Оба поджали губы.

– Я не знаю, что это за светлячки. Не знаю, что это за звезда. Но я знаю – знаю! – что мы в состоянии обеспечить нашим детям достойное будущее! Уже совсем скоро улицы очистят от тел, дороги отремонтируют и тогда… тогда каждый, кто сейчас слышит меня, сможет построить такую страну, о которой мечтал. Росси нет, но мы её возродим. Новую! Лучшую! Для наших семей!

Толпа вновь взвыла, внимая звонкому голосу диктора. Некоторые люди потянулись к мужчине, протягивая к нему руки как к божеству, но Святцы (что за глупое название?) отгоняли их, хоть и делали это неохотно, боясь причинить боль. Многие начали вставать на стулья, чтобы получше разглядеть человека, который смог заставить всех слушать себя. И получать в этом удовольствие. Потому что… следовало продолжать жить. Да, ради наших семей. Ради любви, ради…

– Послушайте! – Подросток с окровавленным лбом – тот, что проламывал головой стену – забрался на стол, скинув чужие подносы. – Послушайте, мистер! Пожалуйста! У меня есть вопрос!

Мужчина поймал его взглядом и, тепло улыбнувшись, кивнул.

– А… ну, где мы находимся?

– Мы находимся в самом безопасном месте, что только есть в мире. Это корабль Святцев. Святой корабль. Но я предлагаю называть его Чистилищем. Почему? Да потому что это та наша точка, с которой мы постараемся начать новую жизнь. Мы все прошли через ад, мы все хотим в рай, но ля этого необходимо пройти через чистилище. И когда мы спустимся на чистый город, оно уже будет позади.

– Спустимся?

– Да, спустимся. Мы сейчас летаем над городом, под самыми облаками. Чтобы аду превратиться в рай, необходимо время. И пока город будет перерождаться, мы восстановим силы здесь, залечив свои душевные раны. Я хочу обратиться к вам. – Он обратился к сотням пар глаз, устремлённых на него. – Позвольте мне стать вашим лидером. Лидером, который обеспечит порядок и справедливость. Честным, мать его, лидером.

Все Святцы разом подняли руку вверх, согнув пальцы в знаке, символизирующем мир. Увидев это, люди в первых рядах сделали то же самое, после чего это повторили и другие. Руки поднимались вверх плавной волной, растекающейся по всей столовой. Она дошла и до того стола, за которым сидели Влад, Егор, Вика и Влада. Все подняли руки, хоть и неохотно. Равнодушным, опять-таки, остался только старик, тихо сидевший на полу. Его шёпот утонул в общем гомоне обсуждающих что-то людей. Ни одна ложка не стучала о посуду – всё внимание было устремлено лишь на одного человека. И только когда волна поднимающихся рук дошла до конца, Егор заметил то, что укрылось от каждого. А может, это заметил и кто-то ещё, но решил промолчать.

Что ж, он молчать не собирался.

– У меня тоже есть вопрос. – Егор встал на стул, чтобы его лучше было видно. Все пары глаз – зелёные, голубые, карие, серые и другие – устремились на него, и только сейчас он понял, что всё ещё прижимает ладонь к ноздре. Опустил руку, кровь не пошла. Сейчас бы она только помешала. – У вас прекрасная речь, но вы не сказали самое главное. Как…

Мужчина взглянул на Егора, и тот замер, не договорив предложение. Карие глаза – эти две небольшие точки на таком расстоянии – впились в плоть и заглянули в самую душу. Тёмные зрачки поглотили всё вокруг. Они погасили свет столовой и окунули его во тьму, утопив в ней последние блики. Это не могли быть глаза человека. Такие глаза только у зверей, опасных и диких.

И чертовски умных. Способных мастерски скрываться среди людей.

Егор сглотнул слюни и тут же услышал щелчок в собственном горле. Будто кто-то снял его с предохранителя.

Палец на крючке.

И лёгкий нажим…

– Как вас зовут?

Мужчина очаровательно улыбнулся и поднёс микрофон ближе к губам.

– Меня зовут Алексей. Алексей Царёв.

И после этого женщины разрыдались, вцепившись в рядом стоящих мужчин.




Глава 4

Улыбайся миру назло


Злости, конечно, поубавилось, но недостаточно. Сразу как Влада дотрагивалась до «шишки» на затылке, боль тут же пронзала голову насквозь, вплоть до самых глаз. Удар, который нанёс ей Джонни, напоминал о себе каждый раз, когда пальцы случайно касались затылка. Да, может, она и сошла с ума на какое-то время, но бить по голове – это уже слишком. За такое следовало выцарапать глаза и сломать руки, но, в силу своей комплекции, Влада могла сделать только первое.

И да, она выцарапает ему глаза. Но сначала найдёт и выскажет в лицо всё, что думает.

Как только люди в столовой стали успокаиваться, Алексей Царёв попросил всех не расходиться, потому что «сейчас начнётся распределение по комнатам». Семей, друзей и просто близких друг другу людей подходить вместе, чтобы обеспечить максимально комфортные условия для проживания. У Влады никого из близких здесь не было, поэтому она позволила уцелевшим семьям (вот счастливчики!) пройти вперёд и выбрать себе комнаты. И осталась бы в потоке людей, если бы не поняла, что её, хрупкую девушку, просто сломают в этой давке. Так что она заняла пустой стол, наблюдая, как маленькие человечки подходят к импровизированной стойке, которую охраняли солдаты с автоматами. Их серьёзный вид действительно пугал и настораживал. Перед такими не хотелось говорить лишних слов, особенно если твои кости могут треснуть от одного удара кулаком.

Кроме, естественно, затылка. Уж он-то удар выдержал.

Влада прокручивала в голове последние моменты, предшествующие потере сознания. Вот они с Джонни подходят к дому её родителей, он пытается как-то пошутить, но в ответ получает лишь суровый взгляд. После чего, конечно же, замолкает. Он безумно притягивал к себе во время разговора, будто вокруг него существовало специальное магнитное поле. Его энергетика завораживала – это правда. Но стоило прекратить разговор и остаться одной, как тут же вся эта магия пропадала. Сейчас о Джонни думалось как о совершенно обычном человеке, но Влада знала (хоть и отказывалась в это верить), что вновь почувствует притяжение, как только заговорит с ним – с Джонни.

И ещё эта звезда…

Алексей Царёв упомянул её, но Влада слышала о ней и раньше. Люди с трепетом обсуждали её – тихими шёпотом, словно боясь, что она их услышит. Когда кто-то заводил разговор о красной звезде, то настороженно поглядывал на своего собеседника, ведь знал, что ходит по тонкому-тонкому лезвию. Влада не видела это «око дьявола» – как звезду назвал один мужчина, – но всё равно ей становилось не по себе от мысли, что на привычном небе появилось что-то чужеродное. Что-то, заставляющее людей понижать голос при обсуждении.

– Доброе утро, красотка. Я присоединюсь к тебе, не против?

Влада только успела повернуть голову, как рядом на стул села – точнее, плюхнулась – девушка и, особо не церемонясь с нормами приличия, закинул ноги на стол. Широкая улыбка осветила её круглое лицо, так и светящееся счастьем.

– Ну и дебильное название, да? Святцы! Я чуть не померла, когда услышала! Я, кстати, Алёна. – Она протянула ладонь. Влада, рассмотрев её несколько секунд, ответила рукопожатием. – Вообще у меня ещё есть фамилия – Задолбина. Но как только люди узнают её, то почему-то сразу перестают общаться. Придурки, правда? Так что давай я буду для тебя просто Алёной.

Влада холодным взглядом проходилась по лицу и телу той, чья блестящая улыбка никак не вписывалась в нынешнюю ситуацию. Растущие кудряшками русые волосы чуть не доходили до плеч и свободно болтались из стороны в сторону при каждом движении головы. Лицо девочки-подростка, которая совсем скоро станет женщиной, лучилось благодаря широкой искренней улыбке. Пухлые губки разъехались в ней, обнажив чистые ухоженные зубы. Эти ямочки на щеках могли хорошенько сейчас выбесить, но стоило лишь посмотреть в эти смеющиеся светло-зелёные глаза, как всю злость разом отпускало. В них не чувствовалась фальшь, они были настоящими. И непринуждённый смех, вырвавшийся из немаленькой груди, тоже был настоящим. Алёна, конечно, не была худышкой, но явно держала себя в форме. Хотя если бы Влада встала за ней, то смогла бы полностью спрятаться за её спиной.

– Господи, ты меня пугаешь. Осматриваешь так, будто я сумасшедшая. Я же не…

Стул предательски наклонился, и ноги Алёны, до этого лежавшие на столе, взметнулись в воздух. Она с криком полетела вниз и, когда попа больно ударилась об пол, чертовски громко смеялась. Хоть и со стонами, смеялась она уж очень заразительно. Влада пыталась сдержаться, но всё же проиграла и пропустила пару смешков. А уже через несколько секунд они обе заливались смехом: Алёна – от самой ситуации, Влада – от смеха Алёны.

Так они познакомились, а после и вовсе попросили выделить им одну общую комнату.


* * *

– Почему ты так улыбаешься?

Алёну вопрос не смутил. Наоборот – развеселил ещё больше. Ямочки на её щёчках углубились, а невидимые лучи, испускаемы улыбкой, разлились по воздуху.

– Потому что если не улыбаться, то всё окружающее дерьмо либо задушит тебя, либо превратит в унылый мешок с дерьмом. Улыбайся, детка, и жизнь наладится!

Влада в это не верила, но тем не менее улыбнулась. Не могла не улыбнуться. Слишком уж заразительно это делала Алёна.

Им выделили самую крайнюю комнату в коридоре Бог знает какого этажа. Если это действительно летающий корабль, как сказал Алексей Царёв, то тогда он был просто ОГРОМНЫМ. Лестница устремлялась высоко вверх и бесконечно вниз – казалось, если начать падать в лестничный проём, встретиться с землёй можно будет через вечность. Влада гадала, как же выглядит корабль со стороны, но эти мысли тут же покинули её голову, когда перед ней открылась дверь комнаты.

И…чёрт возьми, она была прекрасной!

Бежевые стены мгновенно создавали уют мягкостью своего тона, аккуратно переливающегося по всей комнате. Отдельно друг от друга стояли две кровати, заправленные женской рукой. Да, так кровать может заправить лишь женская рука. Ни один мужчина не постелет простынь так, как это сделает женщина. Простой закон природы, вот и всё.

Когда Влада с Алёной зашли в комнату, там царил тёплый свет, какой бывает на кухне тёмным холодным вечером. Правда, здесь не было окна, но зато стены увешали картинами, причём довольно красивыми. На одной из них по заполненному ночными огнями Невскому проспекту прогуливалась молодая пара влюблённых, укрывшихся под одним красным зонтом. Капли дождя стекали по его поверхности, и блики на них мастерски отобразил художник. Размытые силуэты прохожих отражались от луж, до которых так и хотелось дотронуться и почувствовать, как кончики пальцев окунаются в воду. Вторая картина – та, что находилась над правой кроватью, прямо напротив «Гуляющей пары» – показывала грациозную, невероятно красивую пантеру, чья шерсть утопала в глубине чёрного. Глаза светились тёмной зеленью изумрудов, зрачки в этом свете выглядели ещё выразительнее, ещё опаснее. Пантера будто следила за всей комнатой и никого не упускала из виду. Хоть художник и не показал их, но Влада буквально видела острые клыки за этими чёрными губами.

Хищник он и есть хищник. Его сила в спокойствии.

Третья же картина находилась над небольшими столиками, установленными меж кроватями у самой стены. Полотно показывало два силуэта: один – мужской, другой – женский. Они сидят на такой же тёмной земле и обнимают друг друга, наблюдая, как падают кометы на звёздном небе. Две из них вот-вот пересекутся, но художник решил не изображать момент их столкновения – уж слишком приятно само ожидание.

Когда Влада и Алёна налюбовались комнатой, им сказали (эти Святцы действительно пугают) выбрать себе кровать. Выбор Влады выпал на ту, что находилась под «Чёрной пантерой».

К комнате также примыкали туалет и душевая, хоть последняя и являлась ногомойником со шторкой. Но тем не менее условия проживания были довольно-таки неплохими. Влада и Алёна почти мгновенно обустроились, потому что вещей у них с собой не было. Всё осталось в старом разрушенном мире.

– Может, хоть немного расскажешь о себе, а, детка? Всё, что я о тебе пока знаю, сводится к тому, что та красотка и любишь посмеяться над тем, кто упал со стула.

– Ну… – Каждая из них сидела на своей кровати, напротив другой. Часы над картиной со звёздным небом показывали одиннадцать часов утра, так что ещё весь день, весь чёртов день был впереди.

Влада глубоко вдохнула и начала говорить:

– Меня зовут Владислава, мне девятнадцать лет. Хотела стать хирургом, но, похоже, теперь уже не выйдет. Что ещё сказать?

– Господи, ну какая ты скучная! – Алёна поднялась и через пару секунд плюхнулась на другую кровать, заставив Владу подпрыгнуть. Алёна обхватила её лицо – пальцы у скул – и с удовольствием заметила, что никакого сопротивления нет. – Надо говорить вот так: «Хей, йоу, красавчики! Меня зовут Влада-красотка, но для вас я могу быть просто госпожой. В моём арсенале есть очаровательная улыбка, длинные ножки, которые не раз сведут вас с ума, и просто офигенное чувство юмора, которое не снилось даже вашим матерям!»

Влада вновь не сдержалась и выпустила смех наружу, не в силах сохранить хоть каплю серьёзности. Алёна умела развеселить – это однозначно. Если Бог и раздаёт таланты, то ей он подарил невероятную способность излучать радость. Заразительную радость! И именно она заставляла уголки губ снова и снова подниматься, даже если этого совсем не хотелось.

– Ну перестань, всё! – Смех не позволял словам полностью срываться с губ и поглощал их, но и пусть. Они обе смеялись, и им было хорошо.

Им было чертовски хорошо.

– Так ты о себе расскажешь? Или только меня пародировать будешь?

Алёна, всё ещё улыбаясь, прислонилась к стенке, и плечи обеих девушек прижались друг к другу. Зрачки пантеры не сходили с двух макушек, расположившихся внизу: с одной – с прямыми пепельно-русыми волосами, с другой – с закрученными природой, светло-русыми. В этой комнатке были только они, и казалось, будто нет никакого летающего корабля, весь апокалипсис – выдумка, а остальное наладится. Да, наладится. Точно наладится. Не может не наладится, если люди всё ещё смеются.

– Рассказать о себе, да? Ну слушай, красотка, и слушай внимательно, потому что потом злая учительница будет задавать вопросы. Итак, начали! – Она хлопнула ладошками по коленям и подмигнула Владе. Подмигнула так, словно они с ней давние-давние подруги. – Родители назвали меня Алёной, но на этом их достижения заканчиваются. Короче, выросла я в детском доме. Меня, конечно, брали несколько семей, но… Знаешь, что я заметила? В каждой из них мужчина был полнейшим кретином! Не понимаю, как женщины отдают им себя! Они же ту-по-ры-лы-е! Ничего не понимают и даже не чувствуют! Ну и в общем…ни в одной семье я так и не прижилась. Была, видите ли, стервозной девчонкой! Ну не бред ли, скажи! – Она по-дружески пихнула Владу в плечо, и хоть та не хотела улыбаться, всё же уголки её губ невольно потянулись вверх. – Так что считай, я выросла на улице. А это такое испытание, не поверишь. По тебе сразу видно, что ты выросла в хорошей семье, а мне пришлось отбивать свои костяшки. Потому что так много ублюдков и козлов, которые хотят тебя трахнуть. А я не самая последняя уродина на Земле.

Ты не уродина, хотела сказать Влада. Ты безумно красива, кто бы что не говорил. Нет, Алён, ты не уродина. Ты красавица, вышедшая с улиц.

Но вместо этого Влада сказала:

– Как тебе удаётся всегда улыбаться?

– Всё просто, подружка. Улыбка – поистине великая вещь. Запомни это, если хочешь быть сильной. Я уже говорила, что в мире полно дерьма? Да, по-моему, говорила. Ну так вот, мир буквально заполнен дерьмом. В свои восемнадцать я это знаю слишком хорошо. Но наша задача, подружка, не обращать внимание на это дерьмо и радоваться жизни, даже если чертовски больно. Жизнь – сука. Это общепризнанный факт. Она бьёт сильнее всех и способна сбить тебя с ног. Так улыбайся ей назло! Потому что вся сила в улыбке! И чем чаще ты улыбаешься, тем проще ты начинаешь ко всему относиться! Запомни: сильные улыбаются, слабые ноют. Выбирай где ты, красотка.

Влада хотела что-нибудь ответить, но слова не успели сформироваться в предложения, потому что чужие пальцы потянули уголки её губ вверх. Алёна улыбалась сама и заставляла улыбаться Владу – впрочем, та была совсем не против. Светло-зелёные глаза вглядывались в тёмно-зелёные и лучились радостью – искренней, настоящей. Это поражало, безумно притягивало к себе, но притяжение было приятным, даже обволакивающим тело. Ему хотелось поддаться. Ему хотелось отдаться. И, конечно же, хотелось улыбаться.

Как сказала Алёна: «Улыбка – поистине великая вещь».

– Вот так и держи. – Она убрала пальцы с уголков губ Влады и с удовольствием заметила, что улыбка осталась. – Всё будет хорошо, поверь. Мы ещё живы, в наших грудях до сих пор бьются сердца, а чувство юмора у нас просто на высоте! Так что не унывай, подруга! Мы ещё перевернём мир! Возьмём его и перевернём! Веришь?

– Верю, Алёна, верю. Но могу я задать тебе один неприятный вопрос?

– О боже, ненавижу, когда так спрашивают. Ты либо спрашивай, либо нет. Без вот этих прелюдий. Они нужны только в одном деле.

– У тебя кто-то умер? Прости, что…

– Да Господи, перестань. Если ты хочешь спросить, почему я так улыбаюсь, если у меня кто-то погиб, то так и спроси. Но я тебе отвечу, дорогая: у меня никто не умер. Потому что у меня никого и не было! Никого, кроме себя самой. И, признаться честно, сейчас мне всё нравится больше. Да, кощунство, да, мерзавка, но ничего не могу с собой поделать! Посмотри, какая у нас комната! Это не детдом, где постоянно пахнет мочой и потом, нет! Это, мать твою, звёздный корабль! Охренеть! Мы парим над городом, Влада! Это… это просто с ума сойти можно! Так что, знаешь, сейчас я могу сказать, что чувствую себя счастливой. Хотя бы временно. Мне не нужно сражаться за еду и пытаться заснуть, пока на соседней койке кто-то трахается. А здесь кайф! Просто кайф…

Алёна положила голову на плечо Влады и прижалась к ней. Обняла. Минуту они просидели в молчании, под глазами чёрной пантеры. Спустя какое-то время Влада накрыла ладони Алёны своими и, медленно убрав их со своего тела, спросила:

– Как думаешь, что будет дальше?

– Дальше будет только одно. – Её голос растворился в воздухе, но набрал силу и вновь звонко зазвучал: – Дальше будет жизнь, дорогая. Не такая как раньше, но мы справимся. Как сказал этот выскочка: «Построим новый мир».

– А если всё пойдёт наперекосяк?

– Если всё пойдёт наперекосяк, мы будем улыбаться. Жить, выживать и улыбаться. Покажем жизни, у кого тут стержень из стали.

После этих слов Алёна снова обняла Владу, и на этот раз ей ответили взаимностью.

На лицах обеих играла счастливая меланхоличная улыбка.


* * *

Джонни пришёл в себя в тот момент, когда Алексей Царёв объявил своё имя.

Несколько минут он неподвижно сидел на кровати и пустыми глазами смотрел на стену. Пустую голую стену. Голову покрывал сплошной туман – слишком густой, чтобы сквозь него смогли пробиться какие-то мысли. Откуда-то издалека долетали еле слышимые слова, но они лишь ударялись о стенки черепа и возвращались обратно. Только когда ткань реальности стала более-менее ощутимой, а разум потихоньку начал просыпаться, Джонни заметил сидящую напротив него женщину, положившую одну ногу на другую. Её рот шевелился и шевелился, но вскоре замер, будто его владелица внезапно поняла, что всё это время говорила в пустоту. Она встала, подошла к Джонни (при этом полы её халата следовали за ногами) и села рядом, на середину кровати.

– Вы меня слышите?

Он посмотрел в её карие глаза, но увидел другие. Увидел их в сиянии красного, кровавого цвета.

– Да, я вас слышу. Простите, долго приходил в себя. Меня зовут Джонни Райз.

Он протянул руку, но так и остался сидеть, не получив ответа. Морщинки женщины – те, что прорезались над самой переносицей – ещё больше углубились, будто сама она о чём-то серьёзно задумалась. Через несколько секунд она пожала протянутую ей руку, но с явно неохотой, с явным нежеланием. И когда заговорила, то в голосе её не смогла укрыться дрожь, взявшаяся непонятно откуда:

– Я Мария Цветаева. Мне положено провести вас в столовую, где вас накормят. После этого мы, то есть…

Джонни встал с кровати, игнорируя адресованные ему слова. Его пытались окликнуть, но и к этим позывам он остался равнодушен. Подошёл к двери и дёрнул за ручку. Заперта. Отлично. Просто, мать его, превосходно.

– Ключ у меня, сейчас я вам открою. Только давайте я сначала…

Но она не договорила. Чужие губы закрыли ей рот, и одновременно с этим сильные мужские руки сжали шею. Воздух застрял в горле и взорвался в лёгких, когда кулак с силой опустился под самую грудь.

– Ключ у тебя, и сейчас ты мне откроешь. – Мария попыталась вырваться из-под рук Джонни, но так и осталась взаперти, не в состоянии даже закричать – рот зажимала ладонь. – Ты мне откроешь себя, дорогуша, потому что у меня плохое настроение. Очень, очень плохое настроение!

Через минуту он вошёл в неё – уже мёртвую, но всё ещё тёплую.




Глава 5

Когда поют птицы


Да что это за чувство?!

Женя успел его возненавидеть за то, что никак не мог понять его, и полюбить, потому что… просто потому что. Описать его невозможно. Это похоже на обжигающее пламя, кончики которого подпаливают стенки лёгких и обжигают грудь. Иногда сердце начинает сходить с ума: вдруг резко сжимается, куда-то проваливается, а потом с силой бьёт по рёбрам, желая вырваться наружу. Всё это безумно странно, даже…пугающе? Как будто внутри сидит какой-то маленький монстр, незаметно поедающий твои внутренности, но мешать ему совсем не хочется.

Что бы это ни было, было приятно.

Это странное чувство Женя испытал, когда рано утром вылезал из палатки. И так и остался в ней, замерев в той позе, в которой находился – на четвереньках, в одних потёртых джинсах.

Спиной к нему стояла Катя, потягивающаяся после сна и вытянувшаяся во весь рост.

Она была прекрасна. Лучше, чем прекрасна. Лучи утреннего солнца мягко ложились на её кожу и переливались волнами света на распущенны русых волосах. Они стелились по белой ткани футболки, и хоть Женя видел только спину, он знал, что если развернёт Катю лицом к себе, то увидит на груди надпись ROCK, выведенную большими чёрными буквами. Солнце подчёркивало красоту её фигуры и очерчивало контуры лучами, ведь они не должны укрываться от мира. Низ футболки задрался вверх и приоткрыл вид на упругие ягодицы, от взгляда на которые Женя похолодел.

И вспыхнул одновременно.

Окружающие деревья шелестели листвой, и шелест этот разбавляло пение птиц, восхваляющих полуобнажённую женщину. Голые, такие прекрасные ноги так и манили к себе. Только ради них стоило писать песни, сочинять стихи и петь. Петь, пока не пересушит горло. Петь, пока не порвутся связки. Петь, пока не остановится сердце, потому что Катя… потому что Катя заслуживала всех песен на Земле. Она ведь даже не подозревала, насколько красива, как грациозна она в простых потягиваниях среди природы, среди пустого парка.

И как же хотелось подойти к ней и обнять! Прижать к себе и стоять так вечность, забыв обо всём на свете! Этого хотел Женя, этого хотели утренние лучи, этого хотели поющие птицы. Поэтому он вышел из палатки и начал подходить к Кате, пытаясь успокоить своё сошедшее с ума сердце.

Но она повернулась, как только услышала его шаги. Инстинктивно сделала шаг назад и чуть не споткнулась, но сумела удержаться на ногах. Её серые глаза широко раскрылись, а руки тут же вцепились в низ футболки, оттянув его.

– Отвернись! Быстро отвернись, а не то я тебя ударю!

Женя остановился, больше удивлённый её тоном, чем просьбой. Ветер нежно прошёлся по его плечам, как бы подсказывая, что нужно развернуться. Он так и поступил, но перед этим позволил глазам прогуляться по обнажённым ногам и вновь почувствовал пламя в груди, только на этот раз оно продолжило распространяться ниже, поджигая всё вокруг.

– Сними джинсы.

На миг Женя похолодел и перестал дышать, но его сердце тут же забилось ровно (или попыталось забиться ровно), когда он понял зачем. Руки тут же расстегнули ремень, ширинку и стянули с ног джинсы, после чего протянули в сторону. Чужие ладони забрали их, и вскоре Катя разрешила повернуться, хоть в её голосе и скользнуло нежелание.

Она полностью обличилась в одежду Жени – не хватало только носков и кроссовок. Его пропитанная потом футболка висела на ней, но даже так проглядывали линии Катиной фигуры. Джинсы оказались великоваты, но не настолько, чтобы в них невозможно было ходить. Видеть свою одежду на той, к которой неравнодушен – безумное чувство. Оно порождает внутри теплоту и вызывает нежность, хотя, казалось бы, ещё пару секунд назад ей неоткуда было взяться. Разве что из воздуха, гонимого прохладным утренним ветерком.

Женя улыбнулся, представив, как они с Катей, оба обнажённые, купаются в озере и плескают друг в друга водой. В воображении ярко блеснули их улыбки, и он буквально ощутил, как проводит рукой по влажной, такой желанной коже.

Опять это чувство… Рёбра начали нагреваться, грозясь расплавиться.

– Хватит на меня пялиться. У тебя такой же взгляд как и у большинства мужиков, когда я начинала с ними говорить. Прекрати.

– Ты очень красива, Кать. Поэтому я так и смотрю. И такой взгляд только у тех, кто часами стоит перед полотном великого художника и разглядывает шедевр. – Он немного помолчал, проходя взглядом по её телу. – Если природа – художница, тогда ты – её шедевр.

Катя хотела что-то ответить – это бы заметил даже слепой. Но губы её замерли, не выпустив ни одного слова. Женя увидел, как скулы начала заливать краска, и на фоне пунцовых оттенков ещё выразительнее казались широко раскрытые серые глаза. От их радужек отразилось солнце и утонуло в зрачках – таких глубоких, что из них можно было и не вынырнуть.

– Не неси чушь, – она говорила одно, но глаза…не умели врать. Краска на щеках стала ещё гуще, воздух вокруг Кати нагрелся, будто от неё исходил жар. – Хватит говорить мне такие вещи. Мне это ни хрена не нравится!

Нравится. Ещё как нравится. Я бы говорил тебе это всю ночь, если б мы продолжили танец.

– Вот об этом не надо! – Она резко повысила голос, и вместе с тем Женя понял, что говорил всё это вслух. Теперь уже его лицо начало воспламеняться, заполняться кровью. – Мы были пьяны, вот и всё! Тот поцелуй… он… ДА ТВОЮ Ж МАТЬ, ДАЙ МНЕ НОРМАЛЬНО СКАЗАТЬ! – Катя отвернулась и втянула в себя воздух полной грудью. Ветер баловался с русыми волосами, пытался проникнуть под футболку и один раз даже смог, заставив мурашки пробежать по коже.

Женя подошёл ближе и положил руки на спрятанные под его джинсами бёдра, но они тут же вырвались из-под пальцев. Катя развернулась, и теперь солнечные блики отражались не только от её радужек, но и от блестящих глаз в целом.

– Послушай, Жень. Давай… давай сразу всё разъясним. То, что было вчера – неправильно. Это…

– Ты пыталась меня убить. Это тоже неправильно, Кать. Мы делали друг другу больно, и это тоже неправильно. Сейчас нет ничего правильного. Ни-че-го.

– Мы были пьяны.

– А значит были откровенны.

Они стояли друг напротив друга, обдуваемые ветерком, но каждый из них чувствовал только жар – свой и чужой. Дыхание Кати сбилось, сердце Жени рвалось наружу. Птицы замолкли, наблюдая за происходящим. Шёпот листьев притих, боясь нарушить ту робкую тишину, что повисла между двумя безумно разными людьми.

Она слишком прекрасна.

– Мы не можем так поступать. Мы совсем не знаем друг друга, не знаем даже дни рождения.

– Пятнадцатое марта. – Он взял её ладони и легонько сжал. – Рыбка. Теперь ты.

– Двадцать седьмое июля. Лев.

– А львы едят рыб? – Улыбка мгновенно расплылась на лицах обоих – одинаковая, слегка стеснительная.

– Ну, только если очень хочется. Но… Господи, Жень, нет. Я не могу. Ты… – Губы перестали подчиняться, зажили своей жизнью. – Скажи честно: ты влюблён в меня?

Вот оно. То самое слово, которое могло попытаться описать те чувства, что бушевали глубоко внутри. Как только Катя произнесла его, Женя почувствовал, как расплавились рёбра. Растаяли и начали растекаться по груди, заливая её обжигающим кипятком.

Влюблён…

– Да, – он легонько притянул её к себе, всё ещё держа за ладони, – я влюблён в тебя. Я хочу быть твоим мужчиной.

Рэндж, давно наблюдающий за всем этим, высунул язык наружу и улыбнулся – искренне, по-настоящему радуясь.

– Вот этого я и боялась. Жень, мне тридцать два года, тебе – шестнадцать. Так нельзя.

– Давно ты стала следовать правилам?

– Послушай меня. Я слишком стара для тебя и к тому же неадекватна. Мы никак не можем…

– Ты жалеешь о поцелуе?

Вопрос выбил её из колеи. Катя слегка пошатнулась и упала бы на землю, если б её не удержали сильные руки. Пользуясь моментом, Женя прижал её к себе, и когда их животы соприкоснулись (её – скрытый под футболкой, его – полностью оголённый), из лёгких обоих рывком вышел воздух в лицо другому. Катя теперь не дышала, она пыталась вдохнуть, но с каждым разом получалось хуже, потому что всё внутри занимал огонь.

– Мне…понравилось. Поцелуй был сладким, но его не должно было быть. Нужно это прекратить, Жень. Пожалуйста, перестань, потому что я не могу. Я…не могу.

– Ты обнимала меня ночью. Всю ночь ты обнимала меня и плакала в спину. Плевать, что тебе тридцать два. Плевать, что мне шестнадцать. Зачем это прекращать, если нам нравится? Ты тянешься ко мне, я тянусь к тебе. Кто нам что скажет? Может, мы сейчас проживаем последние дни. Ты об этом не думала? Давай проживём их так, как хотим! Делать то, что хотим! Мы вместе, Катя. Началась новая жизнь – без законов, без правил.

– Тебе хорошо со мной?

Её голос дрожал как у плачущего ребёнка. Горячий воздух гулял меж трясущихся губ, всё тело сгорало в огне. И у Жени, и у Кати. Они чувствовали жар друг друга, игнорируя прохладный ветер. Приближаясь к ним, он раскалялся до предела и превращался в опьяняющий пар, что проникал глубоко в голову. Серый лёд полностью растопился и растёкся вокруг тёмных зрачков. Карие глаза отливали золотом в солнечных лучах, и в их бликах казалось, будто глаза Жени действительно светились золотом.

Тёплым, таким прекрасным золотом.

– Мне хорошо с тобой, Катя. Хорошо так, как не было никогда в жизни.

– Это странно. Это всё очень странно…

– Тебе хорошо?

– Да. – Она накрыла его скулы горячими ладонями. – Мне хорошо. Давай жить так, как хотим.

– Так, как хотим… – Их лбы соприкоснулись, глаза закрылись, опустились тяжёлые веки. – Это теперь наш мир, наши джунгли. Никто не в праве нам что-то говорить. Потому что мы делаем то, что хотим.

– То, что хотим… – Огонь внутри вырвался наружу – заполнял губы магмой и пускал искры на кончиках пальцев. – Скажи мне, что всё будет хорошо. Скажи мне это на ухо и обними.

Он чуть наклонил голову и вдохнул аромат её светлых волос.

– Всё будет хорошо. Мы с тобой хищники, а значит выживем. Помни: надежда – это огонь, согревающий нас.

– Надежда – это огонь, согревающий нас. – Голос полностью ушёл из-под контроля и теперь дрожал в сумасшедшем, безумном возбуждении. – Прости меня за всё, Женечка. Прости.

Вместо ответа он прильнул к её губам и ощутил, как они подались. Всё происходило медленно, словно время превратилось в вязкую массу. Два огня, два языка пламени встретились в двух ртах, начав сливаться друг с другом. Птицы вновь запели, да так радостно, что захотелось плясать. Но нет… они целовались, растягивая наслаждение, сняв с себя все оковы. В этот момент Женя чувствовал себя счастливым. Если этот поцелуй стоил всех тех мучений, что он прошёл, апокалипсиса и ужаса, то пусть. Эти движения её губ… её дыхание… за него не страшно умереть, лишь бы оно продолжало раздаваться. Лишь бы это продолжалось и продолжалось…

Катя зацепила нижнюю губу Жени и нехотя отпустила, после чего медленно открыла глаза. Серые радужки тут же блеснули, подчеркнув глубину чёрных зрачков.

– Неплохо целуешься. Особенно для новичка. – Её рука заскользила по прессу и скрылась за резинкой трусов, нащупав то, что буквально пылало пламенем. – Сними с меня эту вонючую футболку. И чёртовы джинсы тоже. Давай уже жить так, как хотим.

Он начал раздевать её, чувствуя, как всё больше и больше разгорается пах. Вновь прильнул к губам и громко застонал, когда чужая ладонь резко сжалась.

Рэндж, всё ещё улыбаясь, встал и отвернулся, затрусив куда-то вдаль, меж деревьев. Он увидел всё, что нужно, а дальше пусть они развлекаются и наслаждаются утром.

Сегодня просто отличная погода!


* * *

Первый раз был ужасным.

Женя кончил сразу же, как вошёл внутрь. Но (за это он полюбил её ещё больше) Катя не засмеялась. Наоборот – продолжала поддерживать сексуальную атмосферу. Но вот Женя… он мгновенно залился краской, как только оргазм отступил – то есть, через семь секунд. Больше всего на свете ему хотелось выбежать из палатки и рвануть Бог знает куда, лишь бы не видеть этих серых глаз! Господи, какой позор! Лучше бы он сдох днём ранее и не выдал такой номер! Это было не то что ужасно – просто, мать его, отвратительно! Был бы рядом заряженный пистолет, Женя без раздумий вынес бы себе мозги. Уж лучше так, чем смотреть в глаза женщине, перед которой ты не продержался и пяти секунд!

Но Катя повела себя подобно ангелу. Она не сделала вид, будто ничего не заметила, но и не акцентировала на этом внимание. Продолжала целовать Женю и говорила, что ничего, это лишь первый раз, всё нормально, а пока можешь хорошенько изучить женское тело.

И доставить удовольствие пальцами. Так тоже можно.

Женя даже представить не мог, что всё может быть именно ТАК. Он чувствовал себя учеником, направляемым опытной женской рукой. Катя объясняла, показывала и громко стонала, когда движения его становились увереннее. И Женя тоже получал удовольствие. От того, что работал языком. От возникшей в палатке духоты и от блестящего от пота женского тела. Губы обоих пропитались солью, слюни кочевали изо рта в рот, горячие выдохи вырывались из голых грудей. Катя направляла Женю, помогала ему, придерживая его голову руками, пока по телу пробегала сильная вибрация. И когда прошло чуть более десяти минут, он почувствовал, что сможет. Сможет приумножить её крики и подарить оргазм.

И он смог. На этот раз продержался достойно, чувствуя, как в спину вонзаются острые ногти. Пятки Кати вжимались в его тело и задёргались в воздухе во время оргазма. Она обняла Женю и завизжала в его плечо, не в силах справиться с похотью. Их бёдра стучались друг об друга, но ударялись мягко, с бережливой нежностью. Мужская и женская ладони сплели пальцы, пока их хозяева любили, любили и любили. Стоны растворялись в воздухе, глаза сияли страстью, пока весь мир вокруг них лежал замертво, перестав дышать. Катя и Женя занимались сексом, забыв про окружающие их смерть, трупы и страхи. Они полностью отдались друг другу, ведь начали жить так, как хотят. И пусть светлячки продолжают пугать – ни одному из них не по силу одолеть их обоих.

Потому что они вместе.

Потому что они верят.

Когда Женя кончил, Катя сжала его бёдра и произнесла:

– Я люблю тебя.

Он убрал с её лица волосы и тихо проговорил:

– Я тоже люблю тебя. Всегда любил, с первой нашей встречи.

– Теперь ты мой мужчина. А я твоя женщина. Теперь мы вместе, Жень.

– Да. – Их губы сомкнулись. – Теперь мы вместе.


* * *

– Это, оказывается, классно!

Брови Кати сдвинулись домиком, а глаза вопросительно посмотрели на Женю, заставив его рассмеяться.

– Что классно?

– Заниматься сексом, что же ещё! Это просто…волшебно!

Они сидели на траве и завтракали тем, что стащили с полок магазинов днём ранее. Голод дал о себе знать звонким урчанием, когда яркие вспышки оргазма остались позади. Это утро определённо можно назвать лучшим за всю жизнь, ведь когда ещё Женя обнимал в утренних лучах девушку, ради которой хотелось покорить мир? Когда ещё он чувствовал себя настолько счастливым, просто сияющим от счастья?!

Да никогда.

Потому что рядом не было её – Кати. Сероглазой, такой прекрасной Кати.

Она доедала уже четвёртую баночку йогурта и соскрёбывала с её стенок остатки вкусностей. На коленях спал Рэндж, уютненько устроившись, вытянув лапы и положив на них голову. Женя и Катя были одеты абсолютно одинаково (за исключением кроссовок): на обоих были новые белые майки с надписью ROCK по центру груди, одни и те же чёрные трусы-боксеры и тёмно-синие джинсы с кожаным ремнём. Всё это они достали из рюкзака Жени, взявшего себе несколько комплектов одежды. Если бы рядом были прохожие, то они наверняка подумали бы, что, сидя на траве, устроили пикник брат и сестра или мама и сын, обличённые в один наряд. Но нет. Это были мужчина и женщина, только что занимавшиеся в палатке сексом, признаваясь друг другу в любви.

– Слушай, Кать, а где твоя одежда? Почему ты с самого утра была в моей футболке?

– Я… – На миг она запнулась, но тут же взяла себя в руки и продолжила: – Я купалась в озере. В одежде. Мне было страшно, ещё и эта звезда… В общем, всё намокло, а тут рядышком твоя футболка валялась. Ну я и взяла, надела, ты же не против?

– Да нет конечно, надевай. Мне нравится снимать с тебя мою одежду.

Улыбка озарила её лицо, и на миг Женя увидел перед собой юную девчонку, которой даже не исполнилось восемнадцать лет. Её ямочки на щеках сводили с ума, а губы…так и манили к себе. В такую красавицу невозможно не влюбиться. Внезапно Женя возненавидел судьбу за то, что родился позже. Если бы он встретился с этими серыми глазами, когда им было шестнадцать лет, то без раздумий стал бы их защитником и связал с ними всю жизнь. Но…может, оно и к лучшему? Может, всё складывается именно так, как и должно? Теперь они вместе, не скрывают друг от друга пламенных чувств и радуются, смеются! Может, это действительно лучший исход? Каждый из них сейчас счастлив: и Женя, и Катя, и Рэндж. Судьба могла творить всё что ей угодно, но на этот раз дела пойдут по-другому.

Потому что они вместе.

Потому что они верят.

– Что будем делать? Надо же куда-то двигаться, Жень. Пора поднять свою задницу и отправить её в приключение!

– Я думаю, нам нужно убраться из города. Куда-нибудь в загородную местность. Начнём там новую жизнь и будем счастливы. Только представь: ты просыпаешься в нашей общей постели, думаешь: «Куда же этот козёл опять пропал?», выглядываешь в окошко, а там я грядки копаю и виляю загорелым задом. Как тебе?

– Звучит романтично. – Катя соскребла с обёртки немного йогурта и, наклонившись к Жене, положила ложечку ему в рот. Конечно, улыбаясь. Вынув ложечку, Катя облизала её и вновь принялась за йогурт, на этот раз со вкусом киви. – Если у нас будут грядки, тогда определённо должны быть и пионы. И ландыши! И розы – их я тоже хочу. Мы посадим огромный такой сад! Самый большой в мире! И… – Она замерла, зажав край ложки меж губ. – Мне же теперь за духи платить не надо! Охренеть, Женя! Мы сорвали джек-пот!

Катя накинулась на Женю совсем как девчонка, и они вместе повалились на землю, смеясь и улыбаясь друг другу. Рэндж еле уместился между ними и попытался вылезти наружу, но он всё так же оставался в объятьях двух пар рук. Солнышко приятно грело кожу. Казалось, погода прекрасно понимала, какой сегодня день, и всеми силами старалась сделать его ещё лучше. Птицы не переставали петь ни на секунду, восхваляя непонятно что: то ли Матушку-природу, то ли обнимающуюся на траве пару. Если прошедшей ночью мир и казался враждебным – листва грозно шепталась за спиной, вода на озере обжигала холодом, – то сейчас он будто бы просил прощения за несвойственную ему грубость. Всё вокруг вызывало улыбку. Не могла не вызывать! Когда твою шею обвивают руки любимой, улыбнёшься хоть дьяволу.

И улыбнёшься так, что растает любой лёд.

После того как Катя и Женя покувыркались на траве, тиская бедного Рэнджа, они кое-как смогли успокоиться, хоть и удалось им это с большим трудом. Из каждого рекой выливался смех, потому что с ним становилось легче. Пережитые дни были наполнены ужасом и страхом, не позволяющим даже по-настоящему улыбнуться. Но сейчас смех был необходим как вдох свежего воздуха после долгого погружения. Он расслаблял и добавлял яркие цвета в ту тёмную гущу красок, что разлилась в груди. Пусть они хохотали без причины. Какая разница? Им хорошо – это самое главное. Всё остальное – чушь.

Они теперь живут, как хотят, и будут смеяться столько, сколько захотят.

– Так значит, мы поедем в пригород?

– Да. – Женя разорвал пачку с батоном, посмотрел, нет ли на нём плесени, после чего стал укладывать на него тонко нарезанную колбасу. Два бутерброда протянул Кате, два оставил себе, а оставшиеся салями отдал на растерзание Рэнджу. Волноваться было не о чем – еды в магазинах хватало с навалом. – Правда, я не знаю, на чём мы доберёмся. Я водить не умею, на велосипеде кататься тоже не могу.

– Я раньше ездила на мотоциклах. В молодости. – Она чуть не подавилась, когда смешок вылез наружу. – Ну, когда мне было около двадцати. Думаю, если сяду за руль, то вспомню, как это делается. Но если мы кого-нибудь задавим, то я здесь не причём!

Она вновь засмеялась, и внезапно Женя понял, почему Катя так смеётся.

Потому что наконец может.


* * *

Они замерли у ворот парка. Все трое уставились в небо, широко раскрыв глаза.

Когда-то давно – год или два назад – Жене удалось тайком пробраться в зал кинотеатра на один из сеансов, он посмотрел фильм о нашествии инопланетян на Землю. 3D-очки, что Женя своровал с коробки, вытащили с экрана огромный космический корабль. Каким же он выглядел пугающим…и величественным. Помнится, Женя подумал, что у режиссёра (или кто там за всё отвечает) хорошая фантазия, раз он смог придумать ТАКОЕ.

Но то, что Женя видел сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем, что было на экране кинотеатра.

По голубому небу плыло огромное судно, сотканное из самой тьмы. Если у дьявола и был свой транспорт, то по небу плыл именно он. Солнечные лучи врезались в тёмную материю и пропадали в ней, утопая во мгле. Кто-то растянул корабль в стороны и загнул его края, превратив их в тонике острия. По поверхности пробегали бледные линии, но они могли быть и галлюцинацией. Всё могло быть галлюцинацией.

Это глаз, подумал Женя. Глаз Сатаны, следящего за нами. Он навис над миром, чтобы наблюдать. И есть попкорн.

Светлячки пронизывали взглядом тело, но его можно было стерпеть. Алая звезда тянула к себе, но и это Женя мог стерпеть. А вот огромный чёрный глаз… в его центре, в глубине тёмного зрачка собрались все светлячки мира, а по центру сияла кровавая звезда, забирающаяся в самую голову.

– Хватит. – Женя сжал ладонь Кати. – Хватит на это смотреть!

Она не пришла в себя – всё так же продолжала стоять и, опустив челюсть, смотреть наверх пустыми глазами. Тогда Женя закрыл их ладонью и встал напротив, чтобы перегородить собой корабль. Какое-то время Катя ни на что не реагировала. Но когда Рэндж слегка прикусил её за ногу, из груди вырвался тяжёлый выдох, а сама Катя отшатнулась, будто притронулась к кипятку.

– Что это было?

– Я не знаю. Послушай, постарайся не смотреть на эту хрень. Я буду всё время держать тебя за руку, чтобы суметь вырвать из транса. Будь рядом со мной. Хорошо?

– Хорошо, – но голос её витал где-то далеко, звучал неубедительно, совсем как после сна.

– Катя, очнись. Я здесь, я…

– Посмотри на улицу. Просто посмотри.

Женя отвёл взгляд от её глаз и направил на улицу, ведущую к парку. Ветер прогуливался меж брошенных машин и заглядывал в салоны. В пустые салоны. Тротуары, что ещё вчера были усыпаны десятками тел, сейчас избавились от них, оставив на своей поверхности лишь лужи потемневшей, уже засохшей крови. Люди пропали – на этот раз и неживые тоже. Ни в одной машине не сидел за рулём мёртвый водитель, пока за его спиной молчаливые глазницы смотрели в никуда. Улица опустела от мешков с костями, днём ранее хрустящих под ногами. Исчезли даже воробьи, валявшиеся тут и там. Будто сам Господь провёл здесь рукой и очистил от ужасного напоминания о прошедшей трагедии.

Но, конечно же, никакого Господа не существовало. Были только светлячки, звезда и глаз – вот те три кита, на которых всё ещё держался мир.

– Что за хрень? – Катя задрожала и, осознав это, ещё сильнее сжала руку Жени. – Что за, мать её, хрень?! Где все?! Почему здесь нет трупов?! Что… – Она не выдержала и прижалась к нему, вцепившись мёртвой хваткой утопающего. – Мне страшно, Жень. Не знаю почему. Не… Они… Господи, они забрали их всех.

– Кто «они»?

– Они… но зачем? Зачем им мертвецы? Что они собираются сделать?

– Катя, о чём ты…

Она зажала его рот рукой, пытаясь контролировать дрожь во всём теле. В её серых глазах отражался ужас, какой бывает у маленького ребёнка, смотрящего ночью на чуть приоткрытую дверцу шкафа. Страх. Он скрывался в тенях зрачков и выступил наружу в тот момент, когда губы судорожно задрожали. Женя бы успокоил Катю или хотя бы попытался, но твёрдость её движений заставила его подчиниться.

Катя боялась. Непонятно чего, но боялась ужасно. Страх буквально выходил из неё при каждом выдохе и ощущался на коже, пытался проникнуть внутрь Жени.

– Пообещай мне одну вещь. Раз и навсегда. Дай грёбанное слово и сдержи его. – Тишина слушала, не смела перебивать. – Пообещай мне, что не отвернёшься от меня, узнав какие-то факты. Пообещай, что не бросишь меня. Я не святая, мне есть чего стыдиться, но если ты со временем разочаруешься во мне, то лучше покончить со всем сейчас.

Она опустила ладонь, но не услышала ответа. Женя молчал, не говорил ни слова. Они простояли так минуту, пока по щекам Кати не покатились крупные слёзы. Ручейки, оставляемые ими, купались в лучах солнца. Художник смог бы увидеть в этом красоту, но любящий человек видит в этом лишь боль.

– Не отворачивайся от меня. Никогда. Даже если тебе что-то скажут, что-то расскажут. Я… стараюсь быть хорошей. Просто, – всхлип сорвался с губ, и ветер тут же подхватил его, – не всегда это получается.

– Я не отвернусь от тебя, – он обвёл руками её спину и прижал к себе, чувствуя, как она трясётся в его объятьях. – Обещаю. Катя, мне плевать на то, кем ты была. Хоть женой дьявола – плевать. Мы начинаем новую жизнь, и мне важно только то, кем ты являешься сейчас, со мной. Ты мне нравишься.

– Но я же пыталась тебя убить.

– Иногда и мне хотелось тебя убить. Но забудь про прошлое. Наплюй и размажь, иначе оно размажет тебя. Конечно, шрам не исчезнет, но я его принимаю. Я никому не позволю нанести тебе ещё хоть один. Мы начинаем новую жизнь, Кать. Новую жизнь! Будь тем, кем хочешь. Я люблю тебя такую, какая ты сейчас стоишь передо мной. Всё остальное неважно. Мы вместе, а значит выстоим.

Она обняла его, повиснув на шее. Ноги оторвались от земли, руки вцепились в тело – такое сильно, рельефное и приятное. Катя закрыла глаза. Опустила веки. Вдохнула аромат мужского пота и улыбнулась, хоть губы её и прижимались к шее. Она слышала, как стучит его сердце. Слышала, как он дышит.

И вместе с ним задышала она – только по-новому, полной грудью, не боясь задохнуться.

– Повтори то, что ты только что сказал.

– Мы вместе, а значит выстоим.

Катя коротко всхлипнула и поцеловала Женю в уголок рта.

Поцеловала так, как не целовала никого на свете.




Глава 6

Ночь с 25 на 26 мая


– Папа?

Голос доносился издалека, отражаясь от сотен и сотен стен. Все они прятались во тьме и на секунду освещались только тогда, когда стон маленькой девочки ударялся о них.

– Папа, ты где? Они снова смеются надо мной!

Джонни ступил во мглу, стараясь не слушать тот голос, что настойчиво проникал в голову. Он зажал уши руками, но вместо этого вогнал в них лезвия, выпустив наружу фонтаны крови, но и это не помогло.

Девочка (незнакомая, конечно же, незнакомая) продолжала звать его, называя папой. Звала так, будто знала, что скоро умрёт. Что скоро кислород перестанет поступать в лёгкие и застрянет в горле, перетянутом верёвкой.

– Папочка? Папочка, помоги мне! ПОМОГИ! ПОГОВОРИ СО МНОЙ!

Его швырнули в стену и ударили об неё лицом, но никакой боли он не почувствовал. Единственное, что сейчас скручивало кости в тугие узлы, так это шок. Перед глазами простирался школьный коридор, который Джонни лучше бы забыл. Всё те же светло-зелёные стены, всё тот же скрипящий паркет и всё та же дверь в самом конце, ведущая в настоящий кошмар.

Это сон. Я сплю, и всё это мне снится.

Но во сне не могли быть настолько реалистичные пылинки, плавающие в лучах утреннего солнца. Да, именно утреннего – это произошло утром, погода была прекрасной. Из закрытых дверей доносились голоса учителей, что-то объясняющих детям – шёл первый час занятий. У Линды в расписании значилась математика – это Джонни помнил очень хорошо. В шестом классе вычисления ещё не успели стать сложными, поэтому Линда часто обращалась к папочке за помощью, потому что иногда просто не понимала этих циферок! Конечно, скоро начнутся алгебра с геометрией, и вот тогда придётся нанимать репетитора, но пока они справлялись собственными силами. Но вот только эти рисунки в её тетрадях… они слегка настораживали. Следует поговорить с ней об этом, попозже. Особенно стоит уделить внимание её новому влечению – игру в «Виселицу». Уж слишком часто Линда стирала стул под человечком.

– Папа? Оно натирает. Оно жутко натирает, папа!

Он рванул с места к той двери, которую видел уже в тысячный раз. Пол заскользил под ногами и устремился назад. Голоса учителей стали громче, сердце стучало по горлу, которое медленно заполнялось кровью, что подкатывала к носу. И когда Джонни добежал до белой двери, кровь хлынула из его глаз, окрашивая всё вокруг красным. Но как только он потянул ручку на себя и вошёл внутрь, мир тут же очистился от крови и закричал деталями, вгрызающимися в мозг.

Джонни зашагал по туалету, отсчитывая кабинки. Третья. Чёртова третья кабинка, запертая изнутри. Но после первой необходимость считать пропала, потому что его вновь позвал голос. Голос дочери, зовущей своего папочку. Ноги сами по себе шли вперёд, хоть воздух и пытался остановить их, придавливая тяжёлой массой. Раз шаг, два шаг, три шаг и…повернулся замок в той самой кабинке, что стала проклятой во всей школе.

Рука легла на ручку и медленно опустила её вниз.

Из открывающейся двери показалась повешенная девочка, чьи ножи лишь чуть-чуть не доставали до крышки унитаза. Верёвка сжала шею, и тянулась она к проходящей под потолком трубе – довольно прочной, чтобы выдержать сорок два с половиной килограмма. Губы посинели, белые колготочки намокли от мочи, и чья-то невидимая рука покачивала висящее тело из стороны в сторону. Пепельно-русые волосы стелились по красивому юному личику, на котором больше не дрогнет ни одна мышца. Веки были опущены, но Джонни знал, что под ними.

Знал и хотел забыть, но каждый раз натыкался на эту проклятую кабинку.

И когда он решил развернуться и убежать прочь – неважно куда, лишь бы подальше от этой девочки (конечно же, незнакомой), – его ноги вцепились в пол, не позволяя ему уйти. Кто-то сжал голову и повернул её в сторону кабинки, с силой заставив смотреть на то, как открываются глаза.

Тёмно-зелёные глаза.


* * *

Джонни проснулся за секунду до того, как крик бы вырвался наружу. Он сорвал с себя одеяло и выскочил из кровати как будто из пасти самого дьявола. Ступни нашли поверхность, потерли её и вновь врезались в пол, прогнав волну боли по всему телу. Руки растворились в воздухе, пропали в чёрных точках, возникших перед глазами, но Джонни тут же почувствовал их, когда ударился об угол тумбочки. Сквозь зубы протиснулся стон, но как только он вышел наружу, то сразу исчез в темноте.

Папочка…

Холодный пот стекал по коже, пытаясь её охладить. Но лучше бы он поджёг её, потому что все кости сковал мороз, хоть в комнате и не было окна. Если бы оно здесь было, Джонни мигом бы выпрыгнул из него, ведь… ведь папочки не бросают своих девочек, верно? Хороший папа никогда не скажет: «Подожди, я сейчас занят, не мешай мне». Хороший папа никогда не ударит по попе и не накричит на свою девочку за то, в чём она не виновата. Но ты не хороший папа. Так говорила мама, и так говорю я. Ты ужасный отец! Ужасный! Ты никогда не смотрел на мои рисунки и поэтому ничего не заметил! Я стирала, стирала, стирала буквы, но ты всё так же был занят своей работой! РАБОТОЙ, А НЕ МНОЙ!

Ты никогда не был хорошим папой

Джонни двинулся, зашагал к еле видимым очертаниям двери, но даже через несколько минут она оставалась так же далеко как и была. Ноги отказывались подчиняться – пол жадно высасывал из них энергию. В темноте замигали тёмно-зелёные огни, их сияние поглаживало кожу Джонни мягким теплом и втирало его через поры, нашёптывая слово, которое заставляло сердце разливаться кровью.

Папочка…

Пальцы пытались нащупать выключатель, пока глаза только привыкали к отсутствию света. Но уж лучше мгла, чем огоньки. Зелёный значил смерть, зелёный значил грех. Руки Джонни были окрашены кровью, но и её он всегда видел зелёной. Тёмно-зелёной. Этот цвет тянулся за ним уже три года, окрашивая всё вокруг смертельным ядом. Отравлял слова, чувства, такой противный воздух. Если Бог и существует, тогда он ненавидит зелёный свет. А если существует и Дьявол, то его преисподняя не полыхает ярко-красным, а тонет в тёмно-зелёном. Потому что зелёный – это смерть, зелёный – это грех.

Но вот жёлтый… Он был подобен храброму рыцарю, что поднял меч против непобедимого монстра. Сияние солнца говорило, что всё будет хорошо, что зелёный упадёт и раствориться в жёлтом, навсегда исчезнув из жизни. Глаза Бога отливаются золотом, глаза Дьявола – изумрудом. И если вдруг возникнет выбор, за кого бороться, Джонни встанет под солнцем, так тепло согревающим душу. Потому что жёлтый не врал. Жёлтый не умеет врать. Светлячки говорят правду – они посланники Господа.

– Но моя Линда… – Джонни всхлипнул, и внезапно желание включить свет отпало. – У моей Линды были зелёные глаза. Тёмно-тёмно-зелёные. Она же не Дьявол.

Верно. Она дочь Дьявола.

Джонни прислонился к стене и медленно сполз по ней вниз, после чего тихо заплакал. Невидимые в темноте слёзы катились по небритому лицу, задевая седые волоски.


* * *

Влад в эту ночь не спал.

Он сидел за столом. С включённой лампой, одолженной у одного из Святцев. Она освещала обычную тетрадь в клетку, открытую на первой, пока пустой странице. Её лучи так же падали и на чуть дрожащие руки, теребившие карандаш. Он скользил меж пальцев, пока в голове их хозяева в бешенстве бегали мысли, ударяясь друг об друга и при удачном столкновении сливаясь воедино.

День прошёл спокойно, но большую часть Влад проспал. Его поселили с каким-то подростком – не особо разговорчивым, постоянно слушающим свою музыку с плеера. Все попытки начать разговор сводились к обмену парой жалких фраз, и на этом всё заканчивалось. Что ж, такой расклад вещей мог даже радовать – не приходилось выслушивать безумно интересные истории по несколько часов.

Корабль (скорее всего, это был именно корабль. Летающий, мать его, корабль!) был похож скорее на лучший в мире отель, чем на временное жилище во время апокалипсиса. После расселения людей по комнатам, Алексей Царёв объявил, что будет весь день проводить экскурсию по кораблю, чтобы каждый потом знал, чем можно себя занять. Влад на экскурсию не пошёл, он спал. Сон всё-таки получше хождения туда-сюда и брожения по этажам. Но зато позже Егор с Викой поделились впечатлениями и, по их словам, всё было просто бомбезно! Здесь есть даже бассейн! Целых три! Спортзал, игровая комната, библиотеки, ещё куча столовых, комнаты отдыха, душевые, бары (очень много баров), караоке-бары и бессчётное количество закрытых дверей, до которых они сегодня не дошли. Влад видел восторг в глазах Егора и Вики, поприветствовал его улыбкой, но внутри насторожился.

Совсем уж всё выглядит прекрасно.

Выглядит… Хорошее слово. Влад написал его на верхушке страницы и обвёл в овал, нарисовав рядом вопросительный знак. Подросток мирно спал на своей кровати, ничто не нарушало тишину, поэтому мысли начали двигаться спокойно, выстраиваясь в одну общую колонну. И колонна эта должна привести к ответу на вопрос, который Влад даже не знал.

Но он найдёт его. Стоит лишь включить мозги.

Выглядит… Вот именно, что выглядит. Алексей Царёв притягивал к себе, ему хотелось верить, но всё же… слишком хорошо всё для людей, которые проживут здесь несколько дней. Слишком, слишком хорошо. Под красивой обёрткой скрывалось нечто ядовитое, пытающееся сойти за конфету. Аромат привлекал, вызывал слюни, но вкус познается только тогда, когда яд прольётся на язык и попадёт в организм.

Влад зажал карандаш зубами и вгляделся в белое пространство между клеточками.

Всё это что-то да значило. Не могло не значить. Солдаты, корабль, предоставление всех удобств для проживания. Игра предстояла серьёзная, но вот правила и саму суть никто не довёл. Влад чувствовал себя пешкой, пытающейся разобраться, чьи пальцы двигают её по доске. Но самое главное – к чему. Алексей Царёв мог говорить всё что угодно, но годы практики преподавателем научили Влада отсеивать ненужное и самому обдумывать услышанное, анализируя всё исключительно собственным мозгом.

– Так… – Влад говорил тихо, еле слышимым шёпотом. Слова приобретают силу, когда произносишь их вслух, даже если никого рядом нет. – Я ни хрена не понимаю. Ни хрена. Вообще ничего. – Но интуиция подсказывала, что разум идёт в правильном направлении, стоит только нащупать выключатель и разлить повсюду свет. – Ладно, попробуем по старинке. Старый добрый метод.

Влад написал на бумаге «ЧТО МЫ ИМЕЕМ?» Нарисовал под надписью две огромных ямы и прочертил под ними дугу, вспоминая при этом глазницы Оли. В какой-то момент грифель сломался от слишком сильного давления. Пришлось взять новый, благо, их было достаточно. Как и воспоминаний, скрывающих мысли. Они нахлынули огромной, внезапной волной, мешая нормально думать и размышлять. Вместо составления вопросов и поиска ответов Влад занялся тем, что пытался вновь закопать фрагменты прошлой жизни.

Закопать глубоко под землю, чтобы вспоминать о них как можно реже.

Мысли вновь вернулись к Алексею Царёву и его приятному голосу. Святцы уже сдвигали столы, когда он только-только подключил микрофон (будто происходит всё спонтанно), а это означало, что все они заодно. Элементарно, Ватсон, но что дальше? Какую цель преследовал Алексей, когда просил позволения стать лидером? По-настоящему преследовал, а не выставлял напоказ. К чему эта речь про любовь и необходимость жить дальше? Неужели он действительно верит в то, что говорит?

За этим что-то скрывалось, но что именно Влад понять не мог. Их отделили от города – по версии, которую все молча съели, – чтобы очистить Петербург от миллионов тел. Боже… даже представить сложно и…страшно. Такой поступок со стороны Святцев вызывал уважение, но…

Влад схватился за карандаш и в спешке начал записывать мысли.

Во-первых, как они смогут похоронить столько людей в одном месте? Сколько потребуется для этого грузовиков, гектаров земли, рабочей силы, времени и нервов? Вряд ли у Святцев такое святое сердце – проще сжечь весь город, чем перевозить трупы и закапывать их даже в огромных братских могилах. Это всё попахивало фантастикой, причём плохой – в такую ложь не хотелось верить из-за исходящей от неё вони. А особенно она настораживала, когда подобные обещания доносились из уст нашего лидера – Алексея Царёва.

Во-вторых, слишком благие поступки. Не может столько людей собраться по зову совести и организовать помощь городу, собрав оставшихся жителей отдельно, уберегая их от опасностей. Рассказывайте сказки маленьким детям, в реальном мире такое невозможно. Невозможно и точка. Человек всегда ищет выгоду – осознанно или неосознанно, – потому что все мы являемся эгоистами. Подобная бескорыстна помощь – бред. Святцы чего-то хотели, осталось лишь выяснить что именно.

В третьих, слишком всё быстро организованно. Слабо верится, что за два дня людям в голову пришла гениальная мысль объединиться, и они сразу же построили огромный, мать его, корабль, который включал в себя прелести всех отелей мира. Мало того, что построили, так сумели объехать минимум половину города, захватив на борт большое количество людей. Нет, технику подготовили заранее. Всё приготовили заранее. Солдаты, зовущие себя Святцами, нашли форму не на каком-нибудь военном складе – такую Влад бы точно запомнил. Эта форма была создана специально для них, ещё до апокалипсиса. При мысли об этом к горлу подкатывал комок, но раз мы решили выкапывать правду, то следовало смотреть ей прямо в глаза, как бы сильно не хотелось отвернуться. Но правда была такова: они подготовились. Непонятно как, зачем, откуда узнали о надвигающейся катастрофе, но они явно подготовились, потому что другого объяснения и быть не могло.

Но больше всего пугало другое – почему они предпочли готовиться, а не пытаться предотвратить апокалипсис?

Грифель вновь сломался. Пришлось взять другой карандаш.

Ещё один вопрос: почему Святцы так увлекали людей, позволяя им развлекать себя в спортзалах, комнатах отдыха, барах и ещё многих комнатах, без которых можно было обойтись? И вот здесь ответ пришёл незамедлительно, будто ждал своего выхода. Влад написал его внизу страницы, уже полностью заполненной серыми строчками: «Они развлекают нас, потому что хотят занять свободное время, сделать так, чтобы нам не было скучно. Иными словами, они хотят заполнить наши головы чем угодно, что мы сами с удовольствием сожрём, лишь бы не задумывались о серьёзных вещах… о тех, о которых сейчас думаю я. Потому что раздумье приведёт к догадкам, а догадки – к ответам. Святцы явно не хотят, чтобы мы узнали то, что они так тщательно скрывают. Потому и развлекают нас, пока сами занимаются тем, чем занимаются. Уверен, если они увидят меня, пишущего что-то за столом глубокой ночью, то тут же скрутят и уведут в свои хоромы. Слишком умные им не нужны. Им нужно стадо, которым можно управлять».

Кисть взвывала от боли, и когда сжимающие карандаш пальцы слабо застонали, Влад, наконец, решил сделать перерыв. Он встал и на еле плетущихся ногах зашагал к двери, один раз кинув взгляд на спящего подростка. Взялся за ручку, потянул вниз и вышел в коридор, услышав за спиной тихий щелчок.

– Всем привет. – Пустой тоннель из двух стен не ответил ему, каждая из дверей оставалась закрытой. – Я вас тоже люблю, дорогие друзья. Добро пожаловать на наш корабль, на котором нас пытаются обмануть. Засекаем время, ждём следующей лжи.

После этих слов он пошёл к единственному источнику света, хоть как-то разгоняющему тьму в коридоре – к столовой. Ноги ступали по кафелю, но не чувствовали холода, будто снизу пол что-то подогревало. Комфорт, дамы и господа, комфорт! Везде у нас комфорт, куда ни глянь! Лишь бы наши гости были довольны и счастливы! Смейтесь, улыбайтесь и ни в коем случае не задумывайтесь ни о чём серьёзном! Это очень вредно для здоровья!

Влад добрался до столовой – в одних трусах, практически голый. Кое-где на потолке ещё работали лампы, их холодный свет ложился на пустые столы. Уже сегодня всё здесь заполнится людьми – что-то обсуждающими и не смолкающими ни на секунду, – но сейчас в столовой не было ни души. Вокруг царствовала лишь тишина. Чувство одиночества обволакивало тело тонкими щупальцами, и именно в этот момент Влада захлестнула волна тоски. Кончики пальцев вспомнили, какими мягкими были волосы Оли, как приятно было заплетать её косички по её глупым просьбам, ведь она так любила дурачиться! Она так любила, когда он называл её перелётной птичкой, а не обычной стюардессой. Их свадьба… солнце освещало кольца, когда они надевали их друг другу на пальцы. Их жизнь… улыбки озаряли её, хоть иногда и было невыносимо, так тяжело, что хотелось опустить руки. Их любовь… она протекала из бурной подростковой страсти в нежную заботу о своём партнёре. Только сейчас Влад понял, что по-настоящему был счастлив. Ещё неделю назад, чёртову неделю назад всё было хорошо! Проблемы в школе, недостаточно холодное пиво, низкий средний балл класса – всё это казалось сейчас такими пустяками на фоне происходящего, что над ними можно было посмеяться! Но вместо этого по щекам Влада покатились слёзы. Редкие мужские слёзы, срывающиеся вниз неохотно, будто бы стыдясь оставленных за собой ручейков. Глаза защипало, контуры столов поплыли. Внезапно накатила усталость, заполнив собой каждую клетку тела. Мысли, до этого метавшиеся с бешеной скоростью, сейчас лишь медленно брели по закоулкам сознания, уже не сталкиваясь друг с другом, а слегка задевая. Часов у Влада не было, но он чувствовал, что полночь давно осталась позади, и рассвет вот-вот настанет. Правда, его никто не видит. Ещё одна странность – полное отсутствие окон. Ни одного, даже меленькой форточки и то не было. Создавалось впечатление, будто корабль существует отдельно от мира, отдельно от города. Санкт-Петербург – всего лишь иллюзия. Реальность здесь в ваших улыбках, в ваших пустых головах.

Влад подошёл к раздаче и взял несколько горбушек батона, оставшихся после ужина. И когда он сел за стол, то задался вопросом, который почему-то ещё никому не приходил в голову: «А как сюда завозят еду? Как Святцы её пополняют, если мы всё время находимся в воздухе?» Ответ на эти вопросы следовало искать не здесь, не в столовой и не сейчас, не ночью. Нужно уже лечь в кровать и поскорее заснуть, чтобы завтра (то есть, сегодня) голова была ясной. Да, определённо стоит отдохнуть и…

Из другого коридора вылетел светлячок и завилял над столами.

Влад замер, прекратив жевать и уставившись на маленький жёлтый огонёк, чьё сияние ослепляло под бледным светом ламп. Он кружил в воздухе, шелестя крылышками подобно маленькому ребёнку, сильно увлёкшемуся игрой. Кружил и кружил, выписывая невидимые восьмёрки, иногда садясь на скатерть, но большую часть времени он летал, выдавая невероятные трюки.

И смотрел на Влада. Эти маленькие чёрные глазки не отрывались от его лица и снова изучали, как делали это уже несколько раз. Вглядывались в самую душу и пробегали по её уголкам, отчего по коже волной прокатились мурашки. Через какое-то время (может, вечность, может – две) светлячок опустился на стол перед Владом и коротко пискнул, протянув лапки. Он будто бы чего-то просил, но не мог выразить своё желание на человеческом языке, хотя, безусловно, он понимал его. Хлеб встал в горле мёртвым комом, пока карие глаза пытались разглядеть что-то в чёрных. Тьма поглощала сознание, нашёптывала у самого уха и звала к себе. Это было настолько приятно, что хотелось отдаться влечению и утонуть во мгле.

Светлячок взлетел вверх и устремился в коридор – в тот, из которого вышел Влад. Он тут же последовал за ним, оставив недоеденные куски батона на столе. Ноги сами двигались вслед за необычным проводником. Маленький огонёк солнца освещал полумрак коридора, на невидимой ниточке таща за собой человека. Вместе они вышли к лестнице и устремились вверх, Бог знает на какой этаж. Поднимался Влад не меньше четверти века, но когда он добрался до нужного места и толкнул нужную дверь, сон тут же сняло, а разум проснулся, взорвавшись красками.

Светлячок радостно пискнул и полетел ещё быстрее, так что пришлось прибавить шагу.

Стены коридоров сменялись одна за другой, повороты налево и направо заставляли чувствовать себя крысой в лабиринте, но шли они правильно, потому что солнце не могло врать.

Жёлтый никогда не врёт.

Ведь так?

Влад уже чуть ли не бежал, когда они вместе миновали что-то похожее на пустующий блокпост. Импровизированный, конечно, но блокпост. Его строгий вид пугал, тёмные тона пуленепробиваемых кабинок настораживали, но всё это разбавляли жёлтые лучи, исходящие из живого огня. Он проносился сквозь тьму подобно маячку, вёл за собой, не позволяя сбиться с пути. И замер лишь у чёрной двери, всё ещё шелестя крыльями.

Влад подошёл к ней и посмотрел на висящую табличку, освещённую мягким сиянием. На сделанном под золото прямоугольнике красовались чёрные буквы, складывающиеся в уже знакомые слова.

АЛЕКСЕЙ ЦАРЁВ

Светлячок пискнул ещё один раз и резко потух, после чего шелест крыльев стал удаляться. Влад бы проводил его взглядом, если бы мог – всё вокруг таилось в полумраке, в котором и исчез таинственный проводник. Табличка пропала, как и дверь. Усталость вновь напомнила о себе тяжёлыми веками и туманом в голове, только-только начинающим расстилаться. Но в этом тумане что-то ярко блеснуло и спряталось в укромном местечке, ожидая ясное небо.

То была идея, подсказанная солнцем.

– Спасибо. – Влад пошёл обратно, к лестничной площадке, будучи полностью уверенным в том, что доберётся до своей комнаты. – Спасибо, кто бы тебя ни послал. Я не обещаю, что получится, но попробую.

Когда он покинул коридор, в одном из тёмных углов радостно пискнул светлячок, потушивший свой огонёк. И на этот раз радости в его писке было намного, намного больше.




Глава 7

Утро начинается не с кофе


Электронные часы могли сбиться, но если им верить, то сейчас в Петербурге наступило десять утра.

Вика проснулась в отличном настроении. Сразу же как их с Егором поселили, они сдвинули кровати и плюхнулись на них, после чего немного поспали. А потом… Господи, это нечто! Не корабль, а рай! Здесь есть всё и даже больше! Хоть ты интроверт, хоть экстраверт – тут место находилось каждому! Наверное, именно так должен выглядеть рай. Пусть приход к нему и оказался не очень приятным.

Но несмотря на насыщенность дня, вечер начал выдаваться скучным. Егор с Викой болтали, подшучивали друг над другом и смеялись (думали, что смеялись – пытались смеяться), но тут же перестали мирно сидеть, когда заметили на ручке двери замок.

И в головах обоих промелькнула одна и та же мысль.

Они занимались сексом три часа, пропустив ужин. Трахались, отдыхали, вспоминали позы и трахались снова. Взрывая мозг эндорфинами, Егор и Вика старались заглушить ту боль, что пожирала душу. Их движения были резкими, дикими, лишёнными всякой любви. На какое-то время каждый из них перестал быть собой и превратился в животное. Оргазм убивал мысли, а мысли воскрешали воспоминания. Плохие воспоминания. Смятая простынь стала свидетельницей грязного секса двух людей, пытающихся убежать от мира, ублажая друг друга. И если Вике это удалось, то Егор после всего отвернулся и заплакал, думая, что она спит.

Вскоре она действительно заснула, но успела услышать за спиной несколько всхлипов.

Но сейчас настроение, конечно, не летало в облаках, но ещё не успело опуститься ниже плинтуса. Это утро, детка, так что улыбайся! Ты жива, а это самое главное!

Вика, полностью обнажённая, вылезла из-под одеяла и почувствовала, как она зацепило засохшую на бедре сперму. Несколько пятен виднелось на простыни, но основная масса стараний Егора осталась на теле – преимущественно на животе. Всё это добро следовало смыть, причём как можно скорее. Горячий душ – вот то лекарство, что помогало привести мысли в порядок. Под чуть обжигающими струями воды душа очищалась, а эмоции сливались вместе со всей грязью. Заменяет большинство бесед с психологами, если можешь сам в себе разобраться.

Вина натянула трусики, скрыла их за джинсами (неплохо было бы их постирать), надела футболку и, взяв выданные здесь зубную пасту, зубную щётку и полотенце, вышла из комнаты. Пару раз поздоровалась с незнакомыми людьми, идущими по коридору. Остальные были заняты своими делами: кто-то проверял мобильную сеть смартфонами, кто-то просто сидел на полу и тихо плакал, спрятав лицо меж коленей, а кто-то ходил из стороны в сторону и смеялся. Смеялся так, будто делал это в последний раз. Всё это напоминало бесконечный коридор психбольницы, только на больных были не белые халаты, а самая обыкновенная одежда. Вика старалась как можно быстрее попасть в умывальник, игнорируя тех несчастных, кто всё ещё не мог справиться с горем. И как только ей это удалось, вздох облегчения сорвался с её губ.

Умывальник представлял собой большой зал со стоящими по периметру раковинами. Над ними простиралась одна широкая линия зеркал, так что когда кто-нибудь чистил зубы, то видел за собой других чистюль и тоннель из зеркал, повторяющийся в самом себе. Откуда поступала вода, Вика не знала. Даже если корабль был самым большим на планете, в него вряд ли бы вместилось столько воды, чтобы все находящиеся здесь люди могли мыться сколько пожелают. А именно так и было – никакие ограничения не устанавливали. Но в прочем… не её это дело. Сегодня нужно было заглянуть в бар и посмотреть, что там да как, а серьёзные вопросы оставим другим. Пусть сами разбираются.

Вика подошла к одной из раковин и бросила взгляд на дверь, ведущую в душевую, не уступающую размерами спортивному залу. Сначала она почистит зубы, затем прополощет рот, а после пойдёт и хорошенько помоется. Потом позавтракает, но перед этим обязательно разбудит Егора. Вика будет стараться изо всех сил не позволять ему унывать, потому что больше не хочет видеть его грустное, с ручейками слёз на щеках лицо. Она знала, что он похоронил своих родителей, и даже боялась представить, насколько это было страшно и тяжело. Об этом могли сказать выкрики Егора прошедшей ночью и стоны, пробивавшиеся сквозь сон.

Вокруг царствовал обыденный шум, какой можно было встретить в любом общежитии: из открытых кранов лилась вода, мужчины разговаривали друг с другом, пока брились (хотя таких было немного), что-то где-то постоянно падало – то ли паста, то ли щётка, – и совокупность всех этих звуков не могла не успокаивать. Они были отголоском ушедшего, такого прекрасного мира, что уже не вернуть. Если закрыть глаза, можно представить, что никакого апокалипсиса и не было, всё хорошо и скоро надо начать собираться в школу, чтобы не опоздать на первый урок.

– Медитируешь?

Вика очнулась и повернула голову в сторону позвавшего её голоса. К соседней раковине подошла Влада с точно такими же зубной пастой и щёткой – на всех выдавали один товар. Тёмно-зелёные глаза лучились радостью, а на лице играла лёгкая сдержанная улыбка. Значит, сегодня хорошее настроение не только у Вики.

– Вспоминаю, как всё было до. Хочется многое забыть, но не получается.

– Понимаю, – Влада открутила крышечку тюбика и выдавила на волоски щётки что-то, смахивающее на оживший кефир. – Самой тяжело принять случившееся. Но сейчас, вроде как, всё налаживается, так что, наверное, волноваться не о чем. Так?

– Не знаю. – Вика начала чистить зубы, не удивившись отсутствию вкуса у пасты. Убрала волосы назад и сплюнула в раковину. Прежде чем вода смыла плевок, Вика заметила в нём кровь, вытекшую из дёсен. – Но меня что-то настораживает. Немного, но настораживает. Особенно эти Святцы. Зачем они так одеваются? Как будто на войну собираются.

– Мне всё равно, лишь бы меня не трогали. – Влада говорила слегка невнятно, не вынимая изо рта щётку. Совсем как ребёночек, учащийся чистить зубки. – Подождём пару деньков, они очистят город и опустят нас на землю. Не представляю, как они выделят каждому по жилью, но думаю, с этим проблем не будет. Не придётся даже квартиру снимать!

– Ага, а ещё не придётся ждать, пока приземлится самолёт, потому что ни один из них больше не будет летать. – Вика сама не поняла, что проговорила, пока перед её глазами не предстал летящий по небу самолёт, навстречу которому спешат светлячки. Пилоты с ужасом смотрят на жёлтый вихрь из тысячи огней и пытаются увести самолёт в сторону, но стекло тут же разбивается, и в их глаза врезаются сотни тел, вгрызаясь в мозг. Пилоты кричат, пилоты верещат и в панике бросаются друг на друга, пока внутренние стенки горла царапают острые лапки. Пассажиры вжимаются в кресла, когда видят, как в окна иллюминаторов пытаются пробиться светлячки. Трещины разбегаются по стеклу, и вскоре в глазницы кричащих детей впиваются маленькие зубки. Матери в ужасе кричат, но и их дыхательные пути преграждаются чужими телами, некоторые из которых вылезают из горла наружу. Весь салон самолёта заполняется воплями, растворяющимися в жёлтом сиянии. И уже через минуту он падает вниз, а каждый из пассажиров смотрит на других пустыми глазами до тех пор, пока кости не затрещат при соприкосновении самолёта с землёй.

От этого видения Вику передёрнуло. Оно было настолько реальным, что визг умирающих детей пробрался даже сюда, в умывальник. И весь ужас состоял в том, что всё это произошло на самом деле. Сколько разбилось самолётов в ту ночь? Сколько отцов так и не дождались своих дочерей? Сколько океанов приняло в свои воды мёртвых людей, что ещё совсем недавно были живы? Сколько светлячков забрали чужие судьбы, и почему они оставили других в мире живых, не закончив начатое? Почему? Зачем? Чтобы помочь планете добить себя?

– …любому из нас. Так что да, минусов намного больше чем плюсов. Последних практически нет. – Влада закончила чистить зубы и, сполоснув рот, собралась уходить. Повернулась к Вике, чтобы сказать, что сядет на завтраке за стол со своей новой подругой, но тут дверь в умывальную комнату распахнулась, и внутрь вошли Святцы, держа перед собой автоматы.

Все разом перестали чистить зубы и замерли, не сводя глаз с движущихся теней. Тяжёлые армейские ботинки ступали по кафелю, и каждая пара подходила к отдельному человеку. Вика невольно сжалась, когда меж лопаток прислонили холодный конец дула. На Владу также нацелили оружие. Всё происходило в полной тишине – шуршала лишь форма Святцев, каждый из которых выбрал себе по жертве. Когда последний автомат поднялся и на мушке показалась чужая голова, в умывальную зашёл Алексей Царёв. Красивый, статный, он пробегал взглядом по всем кроликам, пойманным в ловушку. Вика с Владой выдели его в зеркале – как и свои спины, отражающиеся в другом зеркале.

Алексей встал по центру комнаты и заговорил своим мягким, но в то же время и жёстким голосом:

– Всем доброго утра. – Слева от Вики кто-то громко усмехнулся, но мгновенно успокоился, когда дуло автомата упёрлось в шею. – Я понимаю, вы напуганы, но ничего страшного не произойдёт, если поможете нам. Просто сделайте то, о чём вас просят. Мы сами напуганы, потому что случилось нечто ужасное.

Дверь в умывальную открылась, из-за неё выглянула хиленького вида подросток. Его глаза широко округлились, когда он увидел перед собой картину, похожую на расстрел отважных партизан. Подросток тут же попытался исчезнуть и закрыть дверь, но сильные руки одного из Святцев схватили его и заволокли внутрь.

– Просьба простая. – Алексей не улыбался, лишь серьёзно смотрел на каждого, будто что-то выискивая. – Вам стоит снять с себя всю одежду. Включая трусы, серёжки, кольца. И позволить осмотреть вас, ваши тела. Если до этого вы ходили в душ, мы осмотрим одежду. Это необходимо для вашего дальнейшего проживания на корабле. За неудобство приносим извинения. Итак! – Он повысил голос, обращаясь у своим подчинённым. – К выполнению приказа приступить!

Солдат положил ладони Вике на плечи и развернул её, хоть та и пыталась сопротивляться. Некоторые люди уже начали раздеваться, на пол падало нижнее бельё. Кто-то попытался возразить, но этого смельчака молча увели из умывальной, игнорируя его выкрики. Мужчину не ударили, не заткнули рот стволом автомата, но всё равно остальные люди – если и хотели противостоять приказу – сейчас замолчали. Солдаты ощупывали тела женщин (слишком медленно ощупывая) и оглядывали их, преимущественно рассматривая костяшки пальцев.

– Раздевайся, рыжая. Хочешь присоединиться к тому парню?

Вика ничего не ответила. Она бы могла сострить или послать этих говнюков куда подальше, но чуть качающийся круг, внутри которого царила бездна, заставил её подчиниться, ведь ничто не убеждает человека так, как страх. Влада тоже начала раздеваться, делая это медленно, неохотно. Вика расстегнула пуговицу на джинсах, сняла их, после чего остановилась.

– Тебе помочь, дорогая?

Щёки стали покрываться краской, когда сознание напомнило о том, что бёдра и живот залиты спермой. Руки, противясь приказам мозга, схватились за футболку и потянули её вверх. Сняли, бросили на пол. Стянули с ног трусики и кинули на кучку одежды, образовавшуюся под ногами. Лицо запылало, когда обтянутая перчаткой ладонь провела по сухой корочке на животе.

Слава Богу, на языке ничего не засыхает.

– Протяни ладони.

Вика вновь подчинилась. Безропотно она выставила перед собой ладони и позволила осмотреть их, терпя грубую мужскую хватку. То же самое проделывали с Владой, и со всеми другими. Некоторые из представителей сильного пола метнули взгляд на обнажённых женщин, но тут же вернули его обратно, следя за каждым движением качающегося круга. Страх – такой тяжёлый и давящий на плечи – повис в воздухе, заполняя умывальную своим ароматом. Ароматом чего-то неизбежного, что всё равно нагрянет, как бы ты ни старался спрятаться.

Вика с Владой стояли так несколько минут, выполняя всё, что им приказывали сделать: поворачивались кругом, поднимали волосы и показывали загривок, позволяя трогать себя в тех местах, куда могли добраться лишь избранные мужчины. При этом каждая пылала от ненависти, желая выцарапать этим ублюдкам глаза! И когда всё закончилось, из грудей обеих вырвался облегчённый выдох. Женщины и мужчины стали одеваться, пытаясь не смотреть друг на друга, хоть у мужчин это и получалось хуже. Стоять обнажённым перед человеком противоположного пола – всё равно что открыться ему, показать свою душу, сбросив все чёртовы маски. Но когда твоё тело не прикрыто одеждой и на него смотрит человек, лица которого ты даже не видишь, вся ценность твоей наготы теряется за секунды, ведь её уже лицезрели чужие глаза.

Святцы общей колонной по одному выходили из умывальной, строй заканчивал Алексей Царёв, о чём беседующий с одним из солдат. И когда дверь захлопнулась, всё вокруг взорвалось ропотом возмущённых голосов.

– Что это было? – Влада поправила упавшие на лицо волосы, и только сейчас Вика заметила, что глаза её чуть покраснели, а сама она еле-еле сдерживалась, чтобы не заплакать. – Какого хрена они заставили нас раздеться?

– Я не знаю. Но они проверяли костяшки…и загривок тоже. Видимо, произошло что-то серьёзное.

– Суки! – Влада, худенькая и безумно хрупкая, сжала свои ладошки в кулачки и стиснула зубы. Увидев такую «опасность», многие бы только рассмеялись, но смех бы их сразу прекратился, как только взгляд бы упал на полные решимости тёмно-зелёные глаза. – Вот это мне уже не нравится. Мне это ни хрена не нравится!

– Мне тоже. – Вика посмотрела в зеркало и увидела лицо испуганной девушки, вся красота которой мигом пропала. – Мне тоже всё это не нравится.




Глава 8

Хищник и хищница


Её серые радужки блестели, но сама она не вытирала слёзы, нет. Она позволяла им течь по щекам, потому что их блеск только подчёркивал искреннюю улыбку.

Катя сидела напротив зеркала в одном из гостиничных номеров, стараясь плакать тихо, чтобы не разбудить Женю. Пусть спит – сегодня у всех был довольно выматывающий день. С утра и до вечера они шли на восток, стараясь найти хоть один труп, которыми ещё только вчера были усеяны улицы и кварталы. Ни один живой человек не попался им на пути, хотя порой в воздухе слышалось гудение двигателя автомобиля, а иногда и вовсе некоторые окна домов закрывались, как только их жители замечали шагавшую по тротуару троицу. Рэндж всегда трусил рядышком и никогда не отставал, даже если язык уже второй час болтался в открытой пасти от изматывающей жары.

Рэндж… У Кати никогда не было собаки, но всё равно она сомневалась, что найдётся хоть кто-нибудь, кто не уступит место Рэнджу в чуткости. Казалось, его нос улавливал не только тысячу ароматов, но и энергетику людей. Когда Катя смотрела в эти оранжевые глаза, они говорили ей о том, что Рэндж всё прекрасно понимает. Всё без исключения, но молчит, не мешая ходу событий. Понимает, что чувствует Катя, когда смотрит на Женю; понимает, зачем она попросила его не следовать за ней, после чего убежала в аптеку, где постоянно оглядывалась, выпивая противозачаточные; понимает, что смех её настоящий, и настоящий он тогда, когда рядом есть Женя.

Женечка…

Катя попыталась подавить в себе всхлип, но он всё же вырвался наружу, заставив губы разойтись в улыбке. Ладони прикрыли рот…но и это не помогло. Грудь начала сотрясаться в плаче, но в каком же приятном! Эти слёзы не обжигали, нет! Они выводили наружу радость, потому что её было очень, очень много! Челюсть стонала от боли, но какая же приятная это была боль! Боль от улыбки, которую невозможно скрыть! Катя не знала, что с ней происходит. Не знала, почему плачет и смеётся, хотя чуть больше недели назад у неё умер ребёнок. И что пугало больше всего – сегодня она почти не вспоминала Мишу. Этот день начался с поцелуя и нежного секса, этот день начался с мужчиной, рядом с которым Катя могла быть собой. Утро встретило её пением птиц, и пусть вся планета вымерла, на душе наконец воцарилось счастье.

– Кать? Ты чего не спишь?

Женя встал с кровати и подошёл к столику, после чего сел рядом. Катя не хотела смотреть ему в глаза (как объяснить эти слёзы?), но тёплые руки на её спине уговорили показать лицо и развернуться.

В комнате работали лампы, безымянные призраки очистили номера гостиницы от их бывших владельцев. Кто это сделал – загадка. Но её не нужно разгадывать, чтобы остаться здесь переночевать. В номере с одной двуспальной кроватью. И когда Катя взглянула на Женю, когда их взгляды сплелись друг с другом, ей безумно захотелось кинуть его на простынь и не отпускать до тех пор, пока кожу обоих не начнут ласкать солнечные лучи. Дело было не в страсти. Скорее в любви и…восхищении. Да, она восхищалась Женей. Восхищалась его спокойным, всегда рассудительным взглядом, которому так и хотелось довериться; восхищалась его телом, рельефом мышц и самой фигурой (этот чертовски хороший переход от широких плеч к узким бёдрам!).

– Всё в порядке? – Он накрыл ладонью её пылающую щёку, и от этого прикосновения огонь внутри поднялся выше, подкатив к ключицам. Если вдруг Женя возьмётся за грудь, то тут же обожжётся. – почему ты плачешь, Кать? Что-то случилось?

– Да, – она проглотила скопившиеся сопли и почувствовала, как сжалось всё лицо в порыве плача. Держась до последнего, она обвила шею Жени руками и уткнулась в неё, позволив себе зарыдать. Его руки тут же заключили её в объятья. Ну что за бред? Почему, когда человек внезапно становится счастливым, его сотрясают такие всхлипы, какие не приходят в моменты горя? Но если рядом есть любимый…тот, кто влюблён в твои грехи…даже плач идёт в удовольствие.

Катя чуть отпрянула и посмотрела в зеркало. Из отражения на неё глядела молодая девчушка, с заплаканными серыми глазами и дрожащими губами. И этой девчонке никак не могло быть тридцать два года – ей только-только исполнилось семнадцать. Она ещё не знает жизни и встречает каждое препятствие с улыбкой, не снимая её даже тогда, когда меж зубов течёт кровь.

Молодость… как быстро она убегает по истечению годов: морщинки в коже углубляются, глаза начинают впадать, а губы уже не кричат естественным ярким цветом, а лишь бледненько подзывают к себе, и то с неохотой. Катя давно перестала считать себя девочкой – этот мир трахает девочек, и чтобы выжить в нём, приходится становиться женщиной. Женщиной сильной, способной дать отпор самому дикому зверю. Её хребет должен быть отлит из стали, каким бы хрупким не выглядело тело. Потому что мужчины – звери. Все. Абсолютно все.

Кроме, конечно, Жени. Он другой. Совершенно другой.

Катя влюбилась в него, потому что он смог проделать то, что не смогли другие – заставил её почувствовать себя девочкой, а не женщиной. Молодой Катей, а не взрослой Екатериной, переставшей верить в чувства. Утром в палатке ей снова стало семнадцать. Крепкое, молодое тело Жени не оставляло Катю равнодушной. Когда он случайно задевал шрам на бедре, она невольно стискивала зубы, но продолжала наслаждаться процессом – этим волшебным обменом энергиями между двумя горячими телами.

На какое-то время Катя забыла о маленьком кровавом мальчике, её сыне, которого совсем недавно несла на руках. Забыла о том, как пыталась перерезать вены; вместо этого обвила торс Жени ногами и плавала в одном темпе с его движениями. Когда их губы на миг разъединялись, из полуоткрытых ртов вытекала вся грязь пережитых дней. Весь мир в те моменты переставал существовать. Он уместился в маленькой палатке, воздух в которой стал настолько горячим, что обжигал кожу. И этот мир был прекрасен… В нём не было зла, ненависти, страха – только любовь, которую Катя с Женей дарили друг другу. Только любовь, что теплилась в груди каждого из них.

Мир жесток – это факт. В книгах и фильмах авторы жалеют главных героев, давая им те трудности, которые они могут преодолеть. Но вся фантастика умерла с пришествием светлячков. Это жизнь, а ей плевать, кто здесь главный герой – она бьёт так, что встают лишь единицы. Особенно сейчас, когда государство пало. Катя всю жизнь старалась быть сильной, но только сейчас, обнимая Женю и прижимаясь к нему сем телом, она поняла, что хочет быть слабой. Чертовски хочет быть слабой! Но только с одним – с тем, кто не предаст. Невозможно быть всегда сильной, несокрушимой. Должен быть кто-то, кто будет собирать тебя по кусочкам после очередного падения.

И у Кати был Женя. С тёплыми руками, с горячим сердцем.

Он убрал с её лица светло-русые волосы и тревожно посмотрел на неё, явно выискивая причину плача. Он даже не догадывался, что причина эта отражается от зрачков блестящих серых глаз.

– Катюш, ты чего? Расскажи мне, что случилось.

Губы дрожали, контролировать их становилось всё тяжелее. Что-то тёплое разливалось в груди, что-то мягкое и бархатное, очень приятное. Катя узнала это чувство, вытащив его из кладовой воспоминаний. То же самое она испытывала, когда в первый раз провожала закат со своим будущим мужем. Но сейчас… Господи, сейчас всё было намного ярче! Женя смог задеть те струны её души, что, казалось, уже давно порвались. И хоть он несколько раз поранился о них, всё же из-под его пальцев хлынула музыка, исходящая от её струн. Наверное, это безумие, но и пусть. Безумие перестаёт быть безумием, когда человеку хорошо.

– Я… – Плач перебил Катю, и она чуть ли не сдалась, чуть не перестала говорить, но тут же почувствовала, как Женя переплёл свои пальцы с её и легонько сжал ладонь, как бы говоря: «Давай, дорогая, я рядом. Всё будет хорошо». – Кое-что случилось, да. Кое-что важное, наверное, самое важное.

– И что же?

– У меня появился ты. – От серого льда не осталось и следа. Вместо него глаза заполнились слезами, пока искренность обливала лицо краской. Катя знала, что продолжится это недолго, что скоро она возьмёт себя в руки, но вот сейчас… сейчас она выскажет всё, потому что здесь только он – тот, рядом с которым она может быть слабой. – Я не знаю, что ты во мне такого нашёл, но я очень рада, что встретила тебя. У меня… нет, я не хочу сейчас жаловаться на жизнь и ныть.

– Кать, – Женя приподнял её подбородок, напоминая, что так его и нужно держать. – Я теперь твой мужчина, помнишь? А ты – моя женщина. И если моя женщина почему-то плачет, то я хочу знать почему. Расскажи мне всё.

Карие глаза блеснули искренностью, свет ламп выхватил прячущееся в зрачках золото. Впервые Катя то, насколько Женя был красивым. По-юношески красивым. В чертах его лица уже проглядывал мужчина, но полностью он раскрывался в поступках, в уверенных движениях рук, в том, как пальцы проходят по коже. И в голосе… Господи, какой у него приятный голос!

– Я не знаю, почему плачу. – Катя говорила правду, чистейшую правду, и от возможности говорить честно и только честно в груди вновь разлили огонь. – Мне просто давно не было так хорошо. В жизни каждого человека есть чёрные и белые полосы, да? У меня белых не было, ни одной. Но ты… – Она сжала его ладонь, боясь отпустить. – Похоже, ты – моя белая полоса. Ты прав: плевать, что мне тридцать два, а тебе шестнадцать. С тобой я чувствую себя другой – молодой. С тобой я…даже не знаю как сказать…с тобой я чувствую себя желанной женщиной. И мне это нравится.

Ещё секунда, и её голос бы дрогнул, но Катя успела выпустить всхлип в рот Жени, прильнув к его губам. Он почувствовал на своих щеках её слёзы, услышал биение сердца в чужой груди, и когда очередной всхлип сотряс тело Кати, Женя прижал её к себе и прошептал на ухо:

– Со мной ты можешь быть слабой. Но только со мной. Иначе мир тебя сожрёт. Помни, котёнок: мы хищники.

– Мы хищники…

Они вновь поцеловались и не заметили смотрящего на них Рэнджа, улыбка которого сияла под оранжевыми глазами.


* * *

Они проснулись в одной постели, оба обнажённые, под одним одеялом.

Солнечные лучи позднего утра скользнули по векам Жени, вырвав его из пленительного сна. Он медленно открыл глаза и увидел перед собой то, что обычно люди называли красотой – лицо девушки, прекрасней которого не было на свете. И прекрасным его делала естественность. Светлые волосы взлохматил таинственный парикмахер, и теперь солнышко игралось с ними, меняя их цвет с золотистого до медного. Сквозь чуть приоткрытые губы втягивался воздух, на удивление свежий и чистый этим утром.

Женя не знал, сколько так пролежал. Он просто смотрел на спящую Катю, что мило посапывала и иногда сжимала держащую ладонь того, с кем провела всю ночь. Ей сейчас не снился кошмар, нет. Она улыбалась. Уголки губ тянулись вверх, и Женя еле удержал себя от желания поцеловать их. Пускай спит. Пускай отдыхает, подумал он. Мы даже не знаем, что нас ждёт сегодня – может, ничего, а может, смерть. В любом случае, следует наслаждаться каждой минутой, потому что она может быть последней.

Женя убрал ладонь с Катиного бедра, которое оберегал всю ночь. Попытался разжать пальцы на другой руке, но чужие тут же сжали её, никуда не отпуская.

– Полежи со мной ещё. – Её голос, только начавший прорезаться сквозь сон, звучал очень мягко, нежно ласкал уши, был лучшей мелодией на свете. И ведь действительно, больше всего голос женщины прекрасен сразу после пробуждения. – Не вставай, Жень. Давай поваляемся.

Рэндж точно ждал этой команды. Как только с губ Кати сорвалось последнее слово, он тут же запрыгнул на кровать и в мгновение ока улёгся между своими хозяевами, устремив пузико вверх.

– Ах ты засранец! – Женя приподнялся на локте и, улыбнувшись, окинул взглядом лежащего рядом пса и смотрящую на него девушку. Все трое были полностью обнажены, хоть двое из них и были под одеялом.

Под общим одеялом.

– Да не ругайся ты на него! – Она смеялась. До этого она никогда так не смеялась – сонливо, лениво, но по-настоящему. – Посмотри, какой он хорошенький! Как на такого можно ругаться?

– А вот так! Вдруг я хочу, чтобы ты гладила меня, а не его? Может, я ревную, а? Ты об этом не подумала?

– Боже мой! – Катя села, и светлые линии её волос прижались к нагому телу, спине, грудям, очерченные утренними лучами. Она запустила одну руку в чёрную шерсть, а другая утонула в таких же чёрных волосах, почёсывая голову. – Ну вы мои мальчики… Каждого из вас нужно поласкать! А кто будет ласкать меня?

– Я бы тебе ответил, но здесь Рэндж, а он ещё мал для таких подробностей.

– Я люблю тебя, Жень. – Он замер, не ожидав такой резкой смены темы, а Катя продолжала почёсывать его голову, улыбаясь с такой теплотой, что растопила бы любой лёд. – Я очень сильно тебя люблю. И очень сильно привязываюсь к тебе. Думаю, я никогда не забуду тот вечер в пустой аптеке. Твоя настойчивость спасла всех и вся. Прости, что была такой дурой. Я просто боялась довериться, вот и всё. Но, Жень… – На миг её пальцы остановились. – Если ты предашь меня…

– …ты снимаешь с меня скальп, я знаю. Ты мне уже сделала предложение, от которого я не смог отказаться. – Он поцеловал её в кончик носа, положив ладонь на затылок. И когда его губы соприкоснулись с её кожей, Рэндж облизнул их обоих и радостно гавкнул, хвастаясь всему миру своими хозяевами.

– У тебя, кстати, синяки потихоньку проходят. – Катя аккуратно, со всей любовью прошлась пальцами по лицу Жени, по его скулам и оставила большой палец на нижней губе. – Как думаешь, что нас ждёт впереди?

– Не знаю. Даже представить не могу. Но, знаешь, как-то плевать на это. У нас пока одна цель – покинуть город и устроиться где-нибудь в глуши, а там посмотрим.

– Но трупов в Питере уже нет. Почти везде восстановили электричество. Я не знаю, кто это сделал, но ты только представь – они очистили весь город! Может, нам не стоит покидать его?

Женя задумался, перебирая в голове только что услышанные слова. Признаться, ему не нравилась чистота улиц. Она говорила о том, что кто-то действительно всерьёз занялся этим делом, имея при себе специальную технику (без ней всё это сделать просто невозможно!). Ни один из этих бравых ребят ещё не попадался на пути, но Женя был уверен, что это будут не мальчики с дворовым мячом; те, кто решил привести город в порядок – опасные люди. И опасные они потому, что смогли сохранить слаженность и организованность даже после апокалипсиса.

– Слушай, нет, мне эта идея не нравится. – Он посмотрел на обволакивающие её тело волосы и понял, что хочет видеть это каждое утро. – Кто бы это ни был, мы с ними ещё не встречались. Они очищают город, молодцы, но ты уверена, что они не очистят его и от нас, если заметят? Теперь мне есть кого терять, так что не хочу рисковать. Мы сделаем так: сейчас позавтракаем и продолжим идти на восток. Думаю, дня через три точно выйдем в область, а там заживём. Будут у тебя и пионы, и тюльпаны, и всё что захочешь.

– Даже секс по утрам?

Улыбка растянула губы Жени и сделала его лицо ещё красивее, ещё теплее.

– Да, даже секс по утрам. Только теперь будем выгонять с комнаты Рэнджа, а то так мы ему точно психику сломаем.

Катя залилась смехом, что медленно растворялся в тёплом воздухе. Её хохот, слегка неуклюжий, не совсем женственный, прозвучал самой красивой симфонией, которую могло слышать человечество. Но нет, человечества здесь не было. Она смеялась только для Жени, и от осознания этого его грудь вновь резко сжалась, но на этот раз он принял эту боль, ведь уже понял, что за чувство разжигает внутри огонь.

– Мы с тобой самая счастливая пара на свете, – Катя не отрывала взгляд от глаз Жени, что словно светились золотом в волнах утреннего света. – Представь, будто мы герои какого-нибудь романа. Будто мы герои книги, и всё, что происходит – это выдумки автора.

Женя перегнулся через Рэнджа и поцеловал свою женщину в шею. Спустился к ключицам и вернулся к лицу – к лицу человека, пережившего столько боли и страданий, но сохранившего внутри себя что-то светлое, что так боялось померкнуть. Их губы вновь сомкнулись с той нежностью, с которой смыкаются губы тех влюблённых, что никак не могут насладиться друг другом.

– Если мы и являемся героями какой-нибудь книжки, то тогда её автор явно безумец. Придумать такой ужас… – Женя взглянул на окно, открывающее вид на пустую, мёртвую улицу. – Я вот не верю в судьбу. Будь это хоть книга, хоть фильм, в конце концов мы же сами выстраиваем себе жизнь. Я уверен, у нас всё будет хорошо. Если про нас и пишут книгу, то финал точно будет счастливым.

– И мы будем жить долго и счастливо?

– Да, – Рэндж вновь улёгся между ними и, не оставив никому выбора, заставил каждого себя поглаживать. – Будем жить долго и счастливо. Правда, Рэндж?

Он ответил бодрым лаем и вытянул лапы вверх, наслаждаясь сладостными потягушками и массажем в четыре руки. В небольшой комнате опустевшей гостиницы, на одной двуспальной кровати сидели мужчина и женщина – парень и девушка в глазах друг друга. Плавающая вокруг тишина теперь не казалась пугающей, а даже наоборот – отделяла и убирала лишние звуки, будто хотела слышать лишь дыхание влюблённых…и одно собачье, полное радости от мягких поглаживаний. В воздухе парили мелкие пылинки, пронизываемые лучами солнца. Они ложились на кожу и согревали её, но всё же не могли согреть так же, как внутренняя теплота. Женя передавал её Кате, а Катя передавал ему свою – ту немногую часть чего-то тёплого, что всё ещё сохранилась под слоем льда.

– Повтори ту фразу, которую ты сказал во время танца.

На миг карие глаза вопросительно блеснули, но уже через секунду в них промелькнуло понимание, пробежав по глубине чёрных зрачков.

– Надежда – это огонь, согревающий нас.

Рэндж одобрительно гавкнул, вызвав общий смех. Но хоть Катя и смеялась, её взгляд оставался восхищённым, устремлённым на Женю.


* * *

Петербург всегда завораживал своей красотой. Любой фотограф, имевший вкус, мог создать здесь тысячи шедевров, запечатлев на плёнку городские пейзажи. Исаакиевский собор влюблял в себя, Казанский захватывал дух своим величием, своими огромными колоннами, стоящими рядом друг с другом подобно солдатам, а у «Медного всадника» хотелось стоять вечность, восхваляя скульптора, так умело создавшего коня и восседающего на нём императора.

Но всё это меркло перед новой красотой, только-только открывшейся уцелевшим жителям. И это были призрачные улицы, освещаемые утренним солнцем. Никогда прежде Женя не думал, что какой-то пейзаж сможет сбить его с толку и остановить, но именно это и произошло, когда они все втроём вышли из гостиницы, ступив на тротуар. Их встретили тёплый ветер и гробовое молчание погибшего мира, на трупе которого всё ещё копошились мелкие вошки. Улица простиралась далеко вперёд широкой лентой, что превращалась в маленькую точку у самого горизонта. Забитая машинами дорога пугала спокойной атмосферой, ведь ещё неделю назад по ней проезжали тысячи автомобилей, и в каждом из них сидел человек с отдельной судьбой, с отдельной жизнью. Но теперь все они пропали неизвестно куда, а их верные железные кони валялись брошенными трупами на сосудах города. Тёмные окна смотрели на них, и чернота окон казалась открытым ртом, замершим на полуслове, что больше никогда не договорит то, что нужно было сказать. Миллионы историй, миллиарды улыбок и не осуществившихся мечтаний полегло здесь «светлой» ночью. При мысли о том, что жизнь большинства людей так несправедливо оборвалась, у Жени защемило сердце. Оно облилось кровью – да такой жгучей, что захотелось стонать.

– Это ужасно, – Катя нашла ладонь Жени и сжала её, не отрывая взгляд от призрачной улицы. – Я говорила, что рада вымиранию стольких ублюдков, и до сих пор так считаю, но это… Это выглядит пугающе.

– Пойдём. – Он приобнял её за талию, и вместе они двинулись вперёд – совсем как новоиспечённая парочка, прогуливающаяся вечером по парку. Но только вокруг них не шептались деревья и не пели птицы. Здесь боготворили тишину, сохранившую в себе бесконечное множество голосов, не окончившийся смех и замерший плач. Шагая по улице, Женя задумался о том, что сделали бы люди, если б узнали, что до апокалипсиса осталась пара дней? Чем бы человек занялся в первую очередь? Как быстро бы он понял, что его вечно откладываемое «потом» уже никогда не наступит? Многие мечты так и остались запертыми в чужих черепных коробках. Но Женя свою осуществил, да, будьте уверенны. Он мечтал полюбить (что бы это слово ни значило) и теперь шёл по улице с женщиной, признавшейся ему в любви. Она позволяла себя обнимать, позволяла себя целовать, но самое большое удовольствие приходило не от этого и даже не от оргазма – оно вливалось в вены тёплым приятным потоком от осознания того, что рядом есть человек, готовый помочь тебе и видящий в твоих глазах поддержку и опору, рождающих любовь.

Теперь никто им ничего не скажет. В старом мире их, может, и раскритиковали бы за столь огромную (огромную! ага, посмотрите в зеркало и попробуйте найти там старика) разницу в возрасте. Но пошёл в задницу этот старый мир! Почему люди должны избегать отношений друг с другом, если им обоим это приносит удовольствие? Если каждому из них хорошо в присутствии другого, если они вдыхают счастье в одной постели, почему они должны не хотеть быть вместе? Общество, общество, общество… вот же генератор стереотипов и субъективных мнений! Человек идёт против негласно установленных «стандартов»? Безумец! Не смей выделяться из толпы! Живи так, как хотим мы, всё твоё окружение! Но позорься!

Позорище… Любимое слово мамы.

Да пошли вы куда подальше, советчики великие. Каждый проживает свою жизнь так, как осмеливается её прожить…и получает то, что заслуживает. Вот и всё. Это не алгебра и не геометрия, здесь один простой закон: хочешь что-то взять – бери. Если, конечно, знаешь чего стоишь.

И Женя взял. Взял Катю и теперь пересекал с ней пустые улицы, и оба они направлялись к своей общей мечте – жизни за городом, только втроём. «Твоя настойчивость спасла всех и вся», – так она сказала сегодня утром, поглаживая его волосы. Да, настойчивость обгоняет талант и дарит человеку то, за чем он приходит. Настойчивость – черта сильных людей.

– А кем ты раньше работала? Можешь рассказать? Если это, конечно, не секрет.

– Не секрет, – Катя устремила взгляд куда-то в небо, но не увидела облаков, потому что перенеслась в воспоминания. – Я работала дизайнером женской одежды. Работа на дому, все проекты я высылала почтой. Поэтому кое-как выживала, потому что мне надо было заботить о М… Мише, да, о Мише. – Женя почувствовал, как напряглось её тело, и лишь сильнее обнял её, прижав к себе. Он не стал перебивать или успокаивать – вместо этого просто слушал, позволяя Кате излить душу. – Зарабатывала достаточно, но хотелось больше. Знаешь, когда ты одна с маленьким ребёнком, на себя вообще забываешь тратиться. Но всё-таки я иногда – после того, как отвозила Мишу в садик – находила время заниматься йогой и спортом. Йога, знаешь ли, помогает телу быть более пластичным.

– Я это заметил сегодня ночью. – Она слегка пихнула его локтём, не скрывая своей улыбки. – У меня, между прочим, до сих пор царапины на спине болят. Ты прямо-таки зверь!

– Ну не надо было приставать ко мне ночью, Мистер-Я-Дарю-Всем-Оргазм! Ты вроде уже должен был понять, что я не милая антилопа из диснеевского мультика.

– А кто ты?

Они остановились, замерев на тротуаре под молчаливым домом. Где-то вблизи хлопнула дверь, разорвав тишину на куски – видимо, кто-то заметил идущие по улице силуэты, меж которых медленно шёл пёс, и решил укрыться в своём убежище, ведь кто знает, что может быть на уме у тех, кто так свободно гуляет по руинам? За ними могли наблюдать, но и что с того? Пусть хоть глаза себе выколют, Женя будет обнимать Катю столько, сколько захочет. И сколько нужно будет ей, а она, казалось, как никто другая нуждалась в объятьях.

Но после услышанного вопроса она остановилась не для того, чтобы начать обниматься. Не в силах сдерживать улыбку, Катя наклонила голову и заговорила:

– Рэндж, закрой уши. Сейчас я объясню ему, кто я такая. – Серые глаза весело блеснули, и теперь в них не была даже намёка на лёд, хотя бы на маленький его кусочек. – Женечка, я грешница, которую ты…

Но слова застряли в горле, так и не вырвавшись наружу. В нос ударил запах горелого – такой резкий и неприятный, что сразу вскружил голову.

Но замереть заставило другое – в воздухе плавал аромат горящей плоти.

Человеческой плоти.


* * *

– Ты тоже это видишь?

Женя не ответил. Просто смотрел и не верил своим глазам, хотя воздух вокруг уже пропитался подожжённым мясом.

Они добежали до той улицы, с которой в небо ввалил чёрный дым, и остановились на самом углу. В паре сотен метров от них горел дом, охваченный диким пламенем. Огонь жадно поедал его стены, высовывал алые языки из окон и перешёптывался с самим собой, пока наслаждался трапезой из мертвецов. Все пять этажей утонули в природной стихии, не в силах противостоять ей. То, что было артефактами людей, их вещи и нетронутые улыбки на застывших лицах охватывало пламя и обгладывало то мясо, что светлячки решили оставить. Контур дома растворялся в густом дыме. Воздух накалялся, жар нагонялся на кожу мощными волнами, а ветер и вовсе пытался сбить с ног, швыряя в лицо дух смерти.

– Это они, – голос Кати дрожал, чуть ли н срывался на плач. – Те скотины. Те самые козлы.

Женя проследил за её взглядом и увидел у угла дома три человеческих силуэта, которых будто бы создала тьма. Солнце начало подпаливать крыши Петербурга, но эти люди были обличены во всё чёрное, не было видно даже глаз. Каждый из них смотрел на горящее здание и словно бы наслаждался. Один из фантомов баловался механической зажигалкой и чуть не уронил её, но всё же спохватился и успел поймать её, услышав хохот товарищей. Обтянутые перчатками ладони лежали на автоматах, судя по всему, настоящих. Блики лучей отражались на поверхности чищеных ботинок, по виду таких тяжёлых, что при ударе они с лёгкостью проломят кости черепа. Казалось, под этими чёрными очками не могли скрываться люди, потому что ни один человек не выдержит жара солнца в таком костюме. Он просто испепелится или сойдёт с ума, но не будет так спокойно стоять, барабаня пальцами по цевью автомата

Тем не менее, три тени стояли, наблюдая за тем, как огонь пожирает дом, в котором ещё совсем недавно смеялись семьи, отцы укладывали дочерей спать, а матери успокаивали сыновей после школьных драк.

– Вот как они избавляются от тел, – Женя почувствовал подступающую к горлу рвоту, но смог подавить её. – Они просто сжигают всё к чертям. Просто берут и сжигают.

Катя хотела что-то добавить, уже открыла рот, чтобы согласиться, но тут уши пронзил крик, ворвавшийся в самый мозг. Солдаты мигом выпрямились, и головы их повернулись в сторону двери в тот момент, когда она с шумом распахнулась. Из горящего дома выбежал скелет, залившийся женским криком. Его контуры полыхали в огне, кожа чернела на глазах. Умирающая женщина побежала к солдатам и протянула к ним горящие руки, мяса на которых оставалось всё меньше и меньше. Она протянула руки как бы прося помощи и не остановилась даже тогда, когда три приклада упёрлись в плечи, а предохранители со щелчком передвинулись вниз. Первая пуля снесла ей голову. Разрывной патрон добился того, что разорвал череп на куски и разбросал их по асфальту. Мозги подобно освободившейся птице несколько секунд летели над землёй и с громким шлепком приземлились, тут же начав растекаться. Глаз попал на лобовое стекло автомобиля и пополз вниз, к дворникам. Женя невольно представил, как они включаются и размазывают глаз по стеклу, пока его владелицу расстреливают как мешок с фаршем.

Другая разрывная пуля продырявила лёгкое и вытащила его через спину – за пару секунд до того, как тело рухнуло вниз. И окончательно женщину добил последний выстрел, оторвавший её ногу, превратив колено лишь в узелок тоненьких нитей, всё ещё держащихся друг за друга. Но огонь сразу же принялся за них и заключил в свои объятия уже мёртвую женщину, чей крик остановил оглушающий выстрел.

– Твою ж мать… – Пот выступил на шее Кати крупными каплями, но она его не заметила. Точно так же Женя не замечал того, как сильно прижимает её к себе. – Она бежала к ним, а они её убили. Это же…

Из окна на четвёртом этаже высунулась девочка, чуть не сорвавшись вниз. Она вцепилась в подоконник, и её глаза так широко раскрылись на чёрном от копоти лице, что чуть не вывалились из орбит. Тёмные косички свисали на маленькие плечики, за которым полыхал огонь. И как только девочка увидела лежащее внизу тело, она неистово, протяжно зарыдала.

– МАМА!

– Господи! – Женя неровно задышал, чувствуя, как начинают дрожать руки. – Она же сгорит там! Она же…сгорит заживо.

– Сгорит, но у нас нет выбора, Жень. Надо убираться отсюда. Пойдём обратно и… нет, НЕТ! НЕ ВЗДУМАЙ!

Но он её уже не слышал. Его силуэт показался из-за угла и побежал к двери.

Алексей Царёв медленно улыбнулся.


* * *

Женя ввалился в парадную, когда одна из пуль врезалась в железную дверь. Ноги заплелись друг в друге, но рука мгновенно нашла перила и ухватилась за них. Уже здесь, на первом этаже, стало трудно дышать, хоть стены самой парадной не горели. Но зато двери квартир были распахнуты, готовые принять гостей. Из них выглядывали языки пламени, облизывающего косяки дверей, но не решающегося взяться за них.

Женя, не позволяя себе думать, рванул вверх, на четвёртый этаж. Он действовал быстро, инстинктивно, не давал разуму пробраться в голову, потому что знал – если начнёт думать, то струсит. Как гласит одна пословица: «Подумав – решайся, решившись – не думай».

На какое-то время его покинуло то, что люди привыкли называть человеческим «Я». Он стал роботом, машиной, выполняющей приказы, отдаваемые мозгом. Страх – главный тормоз всего человечества. И если хоть на секунду помедлить, то можно невольно дать ему шанс вгрызться в сознание и выбросить смелость ко всем чертям.

Но первая мысль ворвалась в голову вместе с едким дымом, что заставил лёгкие судорожно сжаться. Она блеснула яркой вспышкой и на миг ослепила Женю. Сила убеждения была настолько сильной, что смогла взять храбрость за горло и сомкнуть на нём пальцы. В этих словах звучала правда.

А если я погибну?

Нет, такого просто не может быть. Хватит думать об этом, хватит! Женя слышал, как наверху кричит ребёнок, и крик его стал лучшим топливом для уставших мышц. На третьем этаже одну из дверей сорвали с петель, но и это не помогло людям выбраться из квартиры – вся семья лежала у порога, друг на друге, пылая как огромный факел. Подбегая к четвёртому этажу, Женя понял (понял инстинктивно, он доверился только инстинктам), что точно потеряет сознание, если не ускориться. Он на ходу снял футболку и повязал её на лице, оставив открытыми лишь глаза. Ладонью прижал к носу ткань, надеясь, что всё сделал правильно, ведь прогулял почти все уроки ОБЖ.

На четвёртом этаже крик усилился, и это было хорошо – раз кричит, значит жива. Женя подбежал к квартире, в которой сгорала маленькая девочка…

…и остановился.

Если раньше страх сжимал руками горло, то сейчас на сердце легли его ледяные пальцы. Всё вокруг стало таким ярким, что пугало своей контрастностью, будто всё на свете истошно кричало. Ноги отказывались подчиняться глупости своего хозяина и крепко вцепились в пол. Руки опустились. Плечи поникли. Веки потяжелели.

Женя стоял перед дверным проёмом, объятым пламенем. Казалось, именно так выглядит проход в ад, и он находится здесь, на четвёртом этаже жилого дома, стоит лишь шагнуть вперёд и добро пожаловать в Преисподнюю! Здесь сгорают даже святые!

Женя двинулся вперёд, но из квартиры тут же вырвался огонь, чуть не облизнув его кожу. Языки пламени прошлись в паре сантиметров от глаз. Квартира не хотела впускать его, нет. Она выплёвывала огонь, как бы предупреждая, что внутрь лучше не заходить. Дверной проём превратился в огромную пасть, а зубы заменяли лепестки пламени. Только сунься, дружок, и мы тебя сожрём.

Сердце пыталось выпрыгнуть из горла, билось в нём в бешеном припадке, и всё тело желало развернуться, рвануть прочь и убежать от этого жара, оставив девчонку умирать!

У тебя есть Катя, придурок! У ТЕБЯ ЕСТЬ КАТЯ!

Она выкрикивала его имя, перебегая улицу. Выкрикивала так, будто он сейчас умрёт. Прогремел выстрел, но Катя всё ещё продолжала кричать, даже не думая затихать.

Ещё не поздно передумать.

Да, ещё не поздно. По правое плечо в парадную, через открытое окно, врывался ветер. Можно было выбежать на улицу точно таким же путём, каким Женя и зашёл. А впереди свою пасть разинула квартира, которая только и ждала, когда же она обглодает глупого-глупого смельчака. Огонь тянулся к Жене, огонь звал Женю, теперь огонь улыбался Жене.

И игнорируя Катины крики, он вошёл в Преисподнюю, чувствуя, как она радуется.


* * *

Он двигался уверенно, не торопясь и не замедляясь, будто проделывал подобное сотый раз, зная всё на зубок.

Женя слышал шёпот огня, а потому избегал соприкосновения с ним, хотя тот так и лез целоваться. Сейчас наконец удалось отключить мозги и поддаться только инстинктам, только животному чутью. Шаг влево, шаг вправо, крики ребёнка и никакого страха. Женя проходил сквозь зазоры меж огней с удивительным спокойствием, направляясь к девочке, которую уже видел. Она всё ещё держалась за подоконник и начала вылезать из окна, чтобы присоединиться к маме, почему-то ей не отвечавшей.

Борясь с кашлем, Женя подошёл к девочке и молча схватил её, уместив на своих руках. Прижал к себе и не замечал того, как она бьёт его и кусает шею, требуя и требуя её отпустить. Но дым подействовал мгновенно. Уже через несколько секунд девочка успокоилась и мирно сидела на руках, пока её спаситель с чертовски медленной скоростью выходил из квартиры. Женя никуда не спешил, его движения были пропитаны уверенностью в том, что ничего плохого не произойдёт. Карие глаза оставались невозмутимыми, хоть кровь кипела адреналином. Воздух вокруг накалялся, но рассудок при этом сквозил холодом, будто решал какую-то сложную задачу. И решением управляли именно инстинкты. Именно они вели за собой сквозь жару и подсказывали, где нужно прижаться к стене, а где пригнуться и идти «гуськом». Интуиция спасала в мгновения опасности. Женя полностью отдался влекущим его чувствам и действовал так, как они приказывали.

Но у самого выхода из квартиры он остановился. Тело замерло. Ноги подогнулись. Глаза округлились. Они уставились на зеркало в ванной, что находилось над самой раковиной.

Сквозь пелену огня отражение показывало высокого, раздетого по пояс мужчину, чья кожа блестела от пота. Руки обнимали маленького ребёнка, слабо держащегося за шею. Вены на предплечьях прорывались сквозь кожу натянутыми верёвками, и казалось, будто из них сейчас хлынет кровь, да таким фонтаном, что зальёт собой всё вокруг!

Но она тут же похолодела, когда Женя увидел, кто стоит позади него.

Из-за макушки проглядывали два красных глаза, ярко сияющих на фоне огня. В этих глазах пряталась алая звезда, но сейчас её свет приумножился в сотни, тысячи раз. Фигура существа напоминала человеческую, но её контуры постоянно менялись, будто состояли из дыма. Голова (или то, что должно быть головой) тонула во тьме, но вот глаза… от них невозможно было отвести взгляд. Каждая мышца начала расслабляться, руки, держащие девочку, опускали её, а с трудом втягивающийся воздух теперь не проникал в лёгкие. Но и пусть. Настало время отдыха, мы слишком устали. Борьба бесполезна, всех ждёт один конец. Так что расслабься и подумай о чём-нибудь хорошем, пока…

У меня появился ты.

Женя дёрнулся, но чёрные пальцы нежно легли на его плечи, заставив успокоиться. Ноги перестали подчиняться, колени ударились об пол, девочка выпала из рук. Она сделала пару шажочков и так же упала, сразу заснув. А Женя продолжал смотреть в зеркало, на своё полуприкрытое футболкой лицо, на тёмную фигуру с сочащимися кровью глазами, когда выход из квартиры был от него всего в двух метрах.

С тобой я чувствую себя женщиной.

Что-то ударило по груди. Изнутри. С невероятной силой.

Красивая песня…

Дышать стало тяжелее, воздух проваливался в лёгкие, не выходя наружу.

Нужно это прекратить, Жень. Пожалуйста, перестань, потому что я не могу. Я…не могу.

Нужно это прекратить.

Он подогнул одну ногу и встал на колено, но тут же почувствовал, как пальцы существа впились в плечи. И они были более чем реальны – когда когти вонзились в кожу, из неё потекла кровь, почти не ощущаемая в такой жаре.

Теперь ты мой мужчина. Ты мой мужчина, так что вставай и выходи из этого пекла! Не дай ему взять верх! Потому что я люблю тебя! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Женя рванул вверх и схватил девочку за волосы, после чего прижал к себе и побежал к двери. Чувствуя, как чужие когти царапают спину, он проскочил дверной проём и двинулся вниз, из последних сил стараясь не потерять сознание.

И когда он выбежал из подъезда, Алексей Царёв перестал улыбаться. Он достал блокнот и острыми буквами вывел одно слово.

Евгений


* * *

Катя тут же подбежала к Жене, вся в слезах, с чудом не сорванным голосом. И она бы зарядила ему мощнейшую пощёчину и заорала так, что сотрясся бы весь мир, если б Женя не отдал ей девочку, а сам рухнул на асфальт, не в силах подняться.

Тогда гнев Кати мигом укротился и полностью исчез. Его место занял страх, и страх ужасный.

Она опустила девочку и ахнула, когда увидела на спине Жени три глубоких пореза, растянувшихся от плеч к пояснице. Будто какой-то дикий зверь оставил на его коже свой след, и теперь по ней стекали не струйки, а целые водопады крови, вынося наружу жизнь. Девочка сразу побежала к маме – сгоревшему, теперь уже чёрному трупу, – но Кате было плевать на это. Перед ней умирал Женя – вот, что сейчас действительно важно.

Она упала рядом с ним на колени и сняла с головы футболку, чувствуя, какой жар исходит от его тела. Кожа блестела от выделившегося пота и растекающейся крови, яркость которой подчёркивали солнечные лучи.

– Жень! Женя, вставай! Пожалуйста, прошу тебя, поднимись! – Катя давилась собственными всхлипами, её голос тонул в слезах, но она всё равно просила Женю подняться, боясь прикоснуться к ранам. При каждом вдохе спина поднималась, а порезы на неё раскрывались подобно раззявленным ртам, и выплёвывали кровь, что стекала на горячий асфальт. – Женя, вставай! Не смей умирать! Не смей умирать здесь, передо мной! Не бросай меня!

Он подогнул руку, опёрся на неё и попытался подняться, но в эту же секунду упал обратно, ударившись носом об асфальт. В одно мгновение Женя ощутил, как по окрашенному копотью лицу потекла кровь и как дрожащие руки скользнули под мышками и начали тянуть его вверх, вытаскивая из лап смерти. Он слышал, как Катя стонала, пока поднимала его на ноги. Слышал её последующие крики и видел блики лучей в крупных слезах. Мир становился всё менее реальным, из полноценной картины он превращался в бледный эскиз. Женя понимал, что скоро потеряет сознание, а потому собрал последние силы и включил мозг – сейчас пусть инстинкты отдыхают, нам нужен разум.

– Где девочка?

Катя замерла, уставившись на покрытое копотью лицо: совсем немного в нижней половине, и черным черно на линии глаз. Их белки стали красными, нездоровыми, но даже так радужки не теряли своей красоты, отражаясь золотом от ясного солнца. И именно тогда Катя подумала, что никогда не разлюбит эти карие глаза.

– Где она? Ты её отпустила?

Не дождавшись ответа, Женя повернулся и увидел то, что растрогало бы любого. На неприкрытых шортиками коленках сидела маленькая девочка с косичками тёмных волос, свисающих по бокам. Её лицо исказил плач, а сама она склонилась над горелыми останками своей матери, аромат которых всё ещё плавал в воздухе. Пухленькие пальчики проходили по тому месиву, что должно было быть лицом, но на его месте осталась лишь непонятная каша. По всей улице проносился дикий вой ребёнка, на чьих глазах жестоко убили родную мать. Услышав такой вой, любой человек сойдёт с ума, но у Жени не осталось сил, чтобы чувствовать страх, а Катя, казалось, успела сойти с ума ещё тогда, когда каждую секунду стояла в ожидании открытия подъездной двери.

Наконец Женя повернулся к ней и, посмотрев в глаза, спросил:

– А где те солдаты? Я слышал выстрелы, больше одного.

– Да, они стреляли, но не попали. Потом – почти сразу же – к ним подбежал четвёртый, не в форме. Такой, с чёрными волосами, в пальто, ещё на меня взглянул. Что-то приказал им, и все ушли. И… Господи, да это не важно! Ты посмотри на себя! Нам срочно нужно в больницу! Срочно! Так что давай…

Но она не договорила, потому что Женя навалился на неё, попытавшись обнять. Его руки еле сомкнулись на спине, и Катя захотела сомкнуть свои так же, но тут же передумала, когда пальцы случайно провалились в порезы, задев нежное мясо. Женя мгновенно напрягся, но подавил стон. Его дыхание было тяжёлым, тело с каждой секундой прибавляло в весе пару тонн. Катя не позволяла себе дать слабину и твёрдо стояла, хоть ноги так и взвывали.

– Я видел дьявола. Это его звезда. Я… – Лёгкие сжались в приступе кашля и чуть ли не вышли через горло. Голова пульсировала в такт бьющемуся сердцу, а порезы на спине совсем не болели; Женя чувствовал стекающую к ногам кровь, но не ощущал того, как ветер заглядывал в его организм через три глубокие царапины. – Катя, он существует. Он смотрел мне в глаза.

– О ком ты говоришь?

– Я говорю о…

– Всё, перестань, нам нужно в больницу. Положи руку мне на плечи, и мы пойдём.

Он уже хотел возразить, когда что-то заставило его посмотреть в сторону – то ли интуиция, то ли инстинкт, что бы это ни было, оно среагировало на опасность, как только та появилась из-за угла. На пустую дорогу, вблизи горящего дома, вышел огромный пёс, размерами не уступающий Рэнджу. Свисающая комками шерсть превратилась из серой в серо-голубую, но такого ужасного оттенка, что мог быть только у гончей Дьявола. И Женя был более чем уверен, что под шерстью этой сквозь кожу выпирают рёбра.

Пёс был голоден. Он чувствовал запах крови.

Его движения сквозили уверенностью, какая бывает у хищника, загнавшего свою жертву в угол. Сильные лапы медленно ступали на асфальт, пока пушистый хвост плёлся за ними. На улицу, из-за углов нескольких зданий, начали выходить другие собаки, и все они тянулись к серо-голубому псу, что уже стоял по центру дороги. Его уши улавливали каждый звук, а внимательные глаза не упускали из виду ни одной детали. Каждый из проголодавшихся хищников занял свою позицию, и тем самым они перекрыли улицу. Десятки бродячих собак заполнили широкую дорогу, по которой совсем недавно ездили машины, и во главе стаи сидел самый крупный, чья шерсть была сделана из лунной пыли.

Это вожак, подумал Женя. Они все хотят есть, они все готовы наброситься на нас, но никто не осмелится оспаривать приказ вожака. На самом деле нам противостоит только он.

Карие глаза, ярко выделяющиеся среди чёрной копоти, смотрели в другие карие глаза – уже более дикие и пропитанные голодом, перемешанным с жаждой крови.

Но по-настоящему Женя испугался тогда, когда Вожак посмотрел на маленькое тельце, что склонилось над телом матери и кричало, кричало, кричало. Все бродячие псы посмотрели туда же, и у некоторых аж раскрылась пасть, обнажив острые, смертоносные клыки.

Женя хотел крикнуть Кате: «Возьми девчонку!», но тут же понял, что тем самым подпишет всем смертный приговор. Если и существовал выигрышный вариант, то в нём точно нет резких действий, способных спровоцировать лапы сорваться с места. Катя, Женя, Рэндж и ребёночек – все без шансов на победу лягут на этой улице, как только начнётся схватка. Так волки охотятся стаей, и, судя по всему, в оставшихся без еды собаках проснулся инстинкт далёких предков. Теперь это не четвероногие друзья, нет. На улице стояла армия диких зверей, чьи когти уже скребли асфальт, а слюни вытекали из пасти…ведь совсем скоро она окунётся в чужую кровь.

Женя сказал Кате оставаться на месте. Она попыталась что-то возразить, но хватило одного резкого взгляда, чтобы заставить её замолчать. Кровь стекала по спине, смешивалась с каплями пота и скапливалась у резинки трусов, впитываясь в лёгкую ткань. Мир балансировал на грани реальности. Ещё чуть-чуть, и он упадёт в бездну. Каждое моргание давалось с трудом, и каждый раз, когда веки опускались, больше всего на свете хотелось не поднимать их, а оставить так и заснуть. Заснуть и не проснуться. Ведь что может быть приятнее сна?

– Будь аккуратнее. – Катя вернула реальность, с силой сжав ладонь. – Их около тридцати. Может, даже больше. Пожалуйста, подумай, что делаешь.

Женя ничего не ответил и молча двинулся вперёд, услышав, как за ним последовал Рэндж. Глаза Вожака перебегали с маленькой девочки на два приближающихся силуэта, но не теряли при этом рассудительности лидера. Воздух пропитался напряжением, с трудом втягивался в лёгкие. В лёгкие… казалось, они были тяжёлыми.

Они чувствуют страх, подумал Женя. Обнюхивают меня и пытаются поймать нотки страха. Но нет. Нет, нет, нет. Я не боюсь. Я просто не могу бояться, вот и всё. Это ментальная схватка, и я должен в ней победить. Они не знают одного моего козыря – я тоже хищник. И я тоже вожак.

Его плечи расправились и встретили ветер, ударивший в грудь. Шаги стали твёрже, увереннее, опаснее. Женя чувствовал на себе взгляды тридцати, сорока, пятидесяти собак – и все голодные, жаждущие мяса. Он двигался медленно, полностью открыв своё тело, не защищая его. Весь торс купался в солнечных лучах, и в этом свете кровь на спине выглядела ещё ярче, ещё привлекательнее. Но голодные глаза её не видели, только чувствовали. Чем ближе Женя подходил к девочке, тем отчётливее он видел, как у многих то и дело подрагивает верхняя губа, обнажая зубы в хищном оскале.

– Всё в порядке, Рэндж. Наступай со мной, но не рвись в бой. Просто будь готов. Они, похоже, бояться нас.

И они действительно боялись, хотя старались не подавать виду. Вожак чуть отступил назад, вся армия качнулась подобно волне. Повисшую тишину разбавлял лишь плач ссутулившейся девочки, которая ни на что на свете не обращала внимание. Женя приближался к ней, и когда подошёл достаточно близко, спокойно взял её на руки и прижал к себе, хоть малышка и вырывалась из объятий. Не сводя взгляда с глаз Вожака, он двинулся обратно, спиной к Кате, аккуратно ступая на забрызганный кровью асфальт. Маленькие ручки были его по лицу, но он терпел, потому что не мог не терпеть – если бы хоть одна мышца на лице дрогнет, стая собак мгновенно сорвётся с места и накинется на них, разорвав в клочья.

Убивай их своим спокойствием. Они чувствуют силу точно так же, как страх.

Женя вернулся к Кате. Казалось, это небольшое путешествие к середине дороги и обратно длилось не меньше вечности, но и это мучение закончилось, когда покрытые копотью плечи накрыли женские ладони. Её руки сразу согрели его и чуть успокоили, хоть глаза всё так же следили за собачьей армией. Девочка на руках начала тяжелеть, Женя чувствовал, что вот-вот отпустит руки. Но пока Катя рядом, пока она дышит вместе с ним одним воздухом, он будет стоять, даже если спина полностью окрасится в алый.

– Нам нужно уходить, – её голос находился на грани шёпота, будто она боялась, что чужие уши могут их услышать. – Пойдём в гостиницу, мы недалеко ушли. Я смогу вас донести, только, Жень, пожалуйста, нужно поторопиться. Ты истекаешь кровью.

– Нет. – Хоть он и балансировал меж сном и реальностью, его слова звучали твёрдо, как отрепетированная речь. – Мы должны показать им силу. Сейчас. Именно сейчас. Иначе они рано или поздно поймут, что могут запросто победить нас. Подержи девочку.

Женя передал Кате всё ещё плачущую малышку и поплёлся к брошенным магазинам на другой стороне улицы. Глаза всей стаи следили за каждым его движением. Они увидели, как он подобрал валявшийся на асфальте кусок трубы, вернулся к своей хоть и небольшой, но стае.

И вот тогда он допустил ошибку – Женя повернулся к голодным глазам спиной, и в десятках зрачков отразилась такая манящая кровь.

Вожак шагнул вперёд, армия последовала за ним.

– Ты что собираешься сделать? – Серые глаза широко раскрылись, а голос сорвался на крик, ведь… что он, чёрт побери, собирается сделать?!

– Так, Кать, послушай меня. – Он положил руку на её плечо и сжал его – то ли для того, чтобы обратить на себя внимание, то ли для того, чтобы не упасть. – Вы с Рэнджем возвращаетесь в гостиницу обходным путём.

– Нет!

– Слушай меня! – Впервые Женя рявкнул на Катю, да так, что та невольно дрогнула. Вожак немного шелохнулся, но и его терпение находилось на пределе, потому что в воздухе плавал безумно приятный аромат крови.

И скорой смерти.

– Возвращайтесь и ждите меня. Не смей высовываться, слышишь? Жди…меня… – Он опустил голову и глубоко вдохнул. Воздух царапал лёгкие. Лёгкие царапали рёбра. Рёбра царапали грудь.

– Женя, я…

– Заткнись, Катя, просто помолчи! Дай мне пару секунд!

– Зачем тебе эта труба?!

Женя посмотрел на неё так, будто видит последний раз. И от этого взгляда… от этого прощального взгляда…Катю передёрнуло. Она почувствовала, как начинает злиться. О, это до боли знакомое чувство… Гнев зарождался в бьющемся сердце. Да, это она – необузданная ярость, что сопровождала Катю всю жизнь. Сейчас она поднималась из тёмных глубин вязкой магмой и грозилась залить собой всё вокруг! Ярость… Как приятно испытывать её вновь.

– Я собираюсь показать им, кто здесь главный. Раз и навсегда. – Кровь из носа продолжала окрашивать нижнюю половину лица в бордовый, смешиваясь с чёрной копотью. Они разбегутся, когда поймут, что их вожак слабее меня. Я сражусь с ним, и на этом всё кончится. Нужно, Катя, нужно обозначить своё место, иначе они достанут нас и в гостинице. Они достанут нас отовсюду, если будут уверены, что смогут. А они смогут. Поэтому я убью их лидера, чтобы они больше к нам не совались. Мы теперь одно целое, я не хочу терять тебя.

– Ну уж нет! Будешь так приказывать своим детям, но не мне! Держи её! – Катя отдала девочку Жене, и он инстинктивно взял её, разжав ладонь, в которой была металлическая труба. Только когда она оказалась в женских руках, пришло осознание того, что малышка теперь вжимается в его шею, а не в её. – Ты еле стоишь на ногах. Если сунешься к ним, – Катя указала трубой на стаю, – то тебя разорвут! Ты этого не понимаешь?! Короче, стой здесь с девчонкой, а я пойду и обозначу им, кто есть кто. И только попробуй пойти за мной, понял? Мы с Рэнджем справимся, а ты оберегай девочку и постарайся не потерять сознание. Я… я заставлю их бояться. Всю жизнь этим занимаюсь.

И она направилась к Вожаку, оставив Женю одного, с плачущей малышкой на руках.

Он лишь закрыл глаза и прижал к себе маленькую головку, молясь не понятно кому, чтобы с Катей всё было хорошо.


* * *

Алексей Царёв смотрел на выведенное им слово и обводил острые буквы, ломая уже третий грифель подряд.

ЕВГЕНИЙ


* * *

К Вожаку подходила Волчица.

Сначала он заметил, что на него надвигаются два силуэта: один – женщины, другой – рычащего пса, чья сила витала вокруг него аурой. Но с каждым шагом контуры женщины превращались в контуры Волчицы. Волчицы с серыми, полными решимости глазами.

К Вожаку подходила Волчица, обнажив свои клыки в грозном оскале.

Женя смотрел на Катю и вдыхал тёплый воздух, временами проваливаясь в темноту и выходя из неё. Ветер покачивал его тело совсем как тонкую осину, и если он хоть немного усилится, то без труда оторвёт ноги от земли. Носки пропитались кровью, стекающей со спины, раны дышали сами по себе – Женя чувствовал, как они раскрываются и сжимаются подобно обезображенным губам. Но он не обращал на это внимание, потому что смотрел на неё – прекрасную хищницу, чьи бёдра обтянули те же джинсы, что и его.

Девочка уже успокоилась, не пыталась вырваться наружу. Кажется, она заснула. Да, точно, заснула – обвила шею ручками и положила головку на плечо, сомкнув заплаканные глазки. Женя поглаживал макушку чёрных волос. Поглаживал так, будто обнимал свою дочь. Сон наваливался на сознание мощной волной, но пока на руках спала эта девочка, имя которой до сих пор оставалось загадкой, следовало стоять до конца. Катя продолжала подходить к стае, а потому нужно было быть на чеку, ведь схватка могла начаться в любой момент.

– Как тейя заут?

Девочка подняла голову, и от одного её взгляда захотелось растаять, ведь ничто на свете не имело право вызвать такие слёзы на ещё совсем детском личике.

– Меня зовут Женя. А тебя, малышка?

– Я Кйистина. Мама меня так назвала. Вон моя мама! – Она попыталась перегнуться через плечо и указать на чёрные останки лежащего на асфальте трупа, но Женя тут же развернул её к себе, обняв ещё крепче.

– Тебе же страшно, Кристина? Страшно?

– Осень!

– Всё будет хорошо. Просто обними меня и жди. Скоро всё закончится, и мы пойдём…домой.

– А как иё заут? – Кристиночка указала в сторону стаи сидящих собак, будто бы не замечала всех тех зверей, что вот-вот сорвутся с цепей.

– Её зовут Катя. Мы с ней…дружим. Мы друзья.

Особенно в постели. Там наша дружба достигает пика.

– Кьясивайа. У тебя хайоший друг!

– Я знаю. – Женя наблюдал за своим другом, за подхватываемые ветром светлыми волосами и невольно подумал: «Она действительно красива. Безумно красива». – Подожди чуть-чуть, крошка. Лучше давай поболтаем.

И они заговорили друг с другом о простых вещах, о мультиках, о том, кто из смешариков больше всего нравится Кристине и почему Сквидвард всегда такой грустный. Женя улыбался, отвечая на её вопросы, но то и дело поглядывал на стаю, на зверей, глаза которых были устремлены уже не на него – они вцепились с приближающуюся Волчицу, сжимающую в руке тяжёлую металлическую трубу.

Давай, дорогая. Покажи им, кто здесь главный.


* * *

Давно в ней так не закипала ярость.

Катя смотрела в глаза Вожаку и чувствовала исходящий от него страх. Она улавливала его интуитивно, ощущала нотки горечи в том аромате, что испускали голодные звери. Мышцы каждого из них напряглись, но ни одна лапа не сорвётся с места без приказа Вожака. Только если в бегство, а для этого следует испугать их. Испугать до скулежа, как маленьких щенков, заставив их бояться даже взглянуть в серые глаза.

Потому что Волчица не боится собак.

Рэндж шёл рядом с Катей, не переставая рычать, и сила в его рёве увеличивалась каждый раз, когда он вдыхал исходящую от хозяйки уверенность. Их было лишь двое, но той мощи, что сквозила в сердцах Кати и Рэнджа, не нашлось у всей стаи. Вожак держался достойно, голова ни на секунду не опускалась вниз, но когда до серых глаз осталось меньше пяти метров, шерсть на холке встала дыбом, что не укрылось от десятков карих глаз. Многие псы чуть отступили, почувствовав в воздухе страх лидера.

Страх своего лидера.

– Привет, ребятки. – Катя остановилась в паре шагов от крупного, серо-голубого пса. На таком расстоянии он мог спокойно наброситься на неё, повалив на землю, и впиться в мягкую человеческую плоть. За несколько секунд вся армия обглодала бы кости слишком уж смелой девчонки, но армия этого не делала. Потому что следила за Вожаком. А он следил за глазами хищницы – такой, какую он не встречал за всю жизнь. – Я погляжу, вас тут собрался целый подъезд, да? Ну так слушайте меня, потому что говорю я только один раз. Жалобы и просьбы не принимаются.

Рэндж вышел вперёд, заслонив собой ноги Кати. Рычание смолкло, позволяя женскому голосу разноситься по улице, разбавляя шёпот горящего дома.

– Я могу пробить тебе череп, – она посмотрела Вожаку в глаза и демонстративно подняла трубу, как бы показывая, что может лишить его звания лидера. – Ты же знаешь, что стая чувствует твою слабость. Знаешь, что я сильнее, так почему бы вам не уйти? Меня могут сожрать, да, но перед этим я обязательно убью тебя, и тогда уже никто не будет восхищаться тобой. Вожак…поступи мудро и отступи. Ты не с тем связался, дружок.

Кто-то жалобно заскулил и лёг на асфальт, спрятав голову под лапами.

– Я буду сражаться до конца, поверь. – Вожак не отступал, но Катя буквально видела, как его лапы дрожат в безумном желании сорваться с места. – Я не отправлюсь в ад, пока не заберу с собой тебя. Именно тебя, главарь. Я чую твой страх и знаю, что ты не чуешь мой. Так что даю вашей шайке последний шанс. Последний грёбанный шанс остаться в живых. Решай, Вожак, пока я не передумала.

Карие глаза метнулись из стороны в сторону и остановились на небольшом силуэте, пошатывающемся по центру дороги. Солнечные лучи очертили мужскую фигуру и осветили маленького ребёночка, страх которого был намного вкуснее страха взрослых. Даже на таком расстоянии чувствовалась сладкая горечь пережитого ужаса, что вытекал на щёки крупными слезами.

Но сейчас… сейчас девочка улыбалась и даже смеялась! Страх становился бледнее, его вкус растворялся на языке, а уверенность Вожака, которая всё это время держалась именно на страхе девочки, начала пропадать.

Чёрт… Она смеялась.

– Только попробуй сунуться к ним, – Катя указала трубой за спину и подошла ближе, чуть ли не вплотную. – Я вопьюсь тебе в горло, если хоть кто-то из твоих дружков только подумает напасть на Женю. Клянусь, я разорву вас всех на куски.

И он поверил. Отступил на шаг, и вся стая последовала его примеру, поступив точно так же.

– А теперь проваливайте отсюда. Живо!

Вожак развернулся и громко гавкнул, заставив всех двинуться обратно по улице. Сотни лап неохотно заскользили по асфальту, всё больше нагревающемуся к середине дня. Хвосты ползли внизу подобно уставшим змеям, пока в поникших карих глазах сквозила злоба. Злоба отчаянная, подпитываемая жутким голодом. Но сильнее всего злость разжигала слабость их лидера – самого, как они думали, сильного в стае.

Он взял верх над каждым из них в честных схватках на пустых улицах Петербурга. Доказал, что способен сомкнуть челюсть на шее кого угодно, ведь нет ещё на свете такого зверя, который смог бы одолеть его!

Как оказалось, есть. Это был обычный человек, причём женщина. Женщина, грёбанная самка! Ей даже не пришлось вступать в битву, чтобы заставить Вожака бояться. Она просто подошла и испугала его той силой, что выходила из её лёгких при каждом выдохе.

Несколько псов остановились и перестали уходить прочь. Катя крепче сжала трубу, когда заметила, что они разворачиваются. Когти Рэнджа коснулись асфальта в тот момент, когда стая замерла, пропуская сквозь себя идущих в обратную сторону псов.

И глаза их были устремлены на Вожака – жадные, требующие крови.

– Пойдём отсюда, – Катя двинулась назад, но ни на миг не позволяла себя повернуться спиной к стае. – Пойдём, Рэндж. Они сами разберутся.

И как только последнее слово сорвалось с губ, острые зубы впились в собачью плоть, утонув в серо-голубой шерсти.


* * *

– А ты кем в детстве хотел стать?

– Я хотел стать Человеком-пауком.

Её смех разбавил повисшую в голове тишину и хоть на секунды помог проснуться. Женя видел перед собой лишь черноту и какие-то мутные очертания машин, домов, белых, чуть ли не касающихся крыш облаков. И единственным, что всё ещё удерживало его в этом мире, был разговор с Кристиной. Точнее, сама она: её смех, её улыбка и глупые, но такие забавные вопросы. Всё это не позволяло Жене упасть в обморок, хотя он понимал, что до этого осталось совсем не много.

– А почему чеайеоком-пауком?

– Ну… – Он улыбнулся, как только посмотрел в карие глаза девочки. В них не было ни насмешки, ничего подобного – только искренний интерес. Никогда в жизни никто не спрашивал Женю, почему он хотел стать Человеком-Пауком. – Я даже не знаю. Я просто восхищался им и хотел быть похожим на него. С самого детства. Он для меня как талисман. Знаешь, что такое талисман?

– Да! Такая штучка, которую ты всё время носишь с собой.

– Да, умничка, это она. И…Человек-паук был рядом со мной как талисман. Я всегда старался поступать так, как поступил бы он…и стараюсь. Думаю, он мой герой.

– А вы с Катей мои гейои. – Она поцеловала Женю в щёчку, и от одного это прикосновения её пухленьких губ с его покрытой копотью кожей всё внутри разлилось теплом. Только сейчас стало понятно, почему родители так восхищаются своими детьми – потому что они прекрасны. Действительно прекрасны.

Ради одной улыбки Кристины хотелось перевернуть весь мир, ведь как же трогательно она улыбалась!

– Не засыпай! – Её ручки легли на тёмные щёки и слегка сжали их, заставив уставшие карие глаза раскрыться чуть шире.

– Я стараюсь, детка, стараюсь. Но если я вдруг засну, будь здесь, никуда не уходи и жди Катю.

– Кьясивую тётю?

– Да, красивую тётю. Она позаботится о тебе. – Веки с неохотой поднимались и теперь всё чаще опускались, пытаясь спрятать глаза от ужасного мира. Весь организм желал поскорее окунуться во тьму, забыть обо всех проблемах и поспать… да, сон был сейчас чертовски необходим.

– А что это там пйоисходит? – Женя очнулся и проследил за взглядом Кристины.

Две пары карих глаз широко раскрылись, и на обоих почерневших лицах пробежала смесь ужаса и облегчения. Маленькие ручки крепко вцепились в шею, руки побольше сильнее прижали к телу крохотное чудо, повидавшее слишком много за свою пока небольшую жизнь.

В конце дороги началась самая настоящая собачья бойня. Десятки хищников метались из стороны в сторону и вгрызались в глотки своим товарищам, с которыми только что стояли в одном строю. Солнечные лучи отражались от острых клыков и освещали взметавшуюся в воздух кровь. Всю улицу, весь квартал заполнил дикий лай умирающих псов и собак, разбавляемый скулежом тех, кто уже смирился со своей судьбой. Женя видел, как пытался защищаться Вожак (уже бывший вожак); скалился, рычал, принимал угрожающую позу, но выглядело это всё не убедительно, потому что с каждой секундой серо-голубая шерсть всё больше и больше окрашивалась кровью.

Катя стравила их. Господи, стравила их!

Она отходила назад, спиной к Жене. Рэндж двигался так же, не упуская из виду ту часть дороги, что стала ареной диких зверей: вдруг кто решит не сражаться с братьями, а наброситься на них двоих, организаторов вечеринки. Поэтому оранжевые глаза Рэнджа следили за движениями каждого, пока сам он шёл рядом с Катей – с человеком, в груди которого волчье сердце.

– Мы побейили? – Кристина приложила пальчики к уголкам пухленьких губ, как бы пытаясь сдержать улыбку, не дать ей блеснуть раньше времени. Но всё же она заиграла на детском личике. Совсем не верилось, что меньше двадцати минут назад мать этой девочки жестоко расстреляли, оставив догорать на земле. – Мы выиграли? Да, Женя?

– Похоже, что да. Это наша Катя. Она выиграла, не мы.

Он поправил скрывшие глаза волосы и…замер. За долю секунды всё его тело напряглось, а мир взорвался красками, прогнав сон. Инстинкт, древний и первобытный, завопил в сознании подобно колоколу. В кровь тут же хлынул адреналин, хотя Женя ещё не понял, что происходит. И только когда он начал разворачиваться, до него донёсся звук скольжения лап по асфальту.

Он успел увидеть промелькнувшее перед ногами серое пятно, после чего почувствовал, как кто-то резко вырвал Кристину из рук. В уши ударил ужасный крик боли. В уши ударил звук падения маленького тельца на асфальт и дикое рычание голодного зверя.

Женя увидел перед собой небольшого пса, челюсть которого сомкнулась на пятке кричащей девочки. Кровь окрашивала белые зубы, пока глаза хищника не отрывались от глаз человека. Адреналин мгновенно исчерпал себя, сон придавил сознание огромной волной, как бы говорящей, что всё уже кончено. Всё кончено. Женя попытался сделать шаг вперёд, вырвать Кристину из пасти пса и убежать с ней прочь… но всё, что он смог сделать, так это, пошатываясь, продолжать стоять и смотреть на то, как сжирают вопящую от боли девочку.

– ЖЕНЯ! – Он услышал за своей спиной голос Кати, но какой-то приглушённый, не реальный. Всё вокруг заполняла тьма, которой так и хотелось отдаться. – ЖЕНЯ, ТВОЮ МАТЬ, ОН ЖЕ ЕЁ СЪЕСТ!

Услышав эти слова, пёс тут же отпустил пятку девочки и на секунду подарил ей свободу. Но лишь на секунду. Его челюсть с характерным звуком вцепилась в детский животик и порвала нежные ткани. Маленькие кишки вывалились на асфальт, крики переросли в вопли, клыки уже погружались в глазницы. Те улыбающиеся карие глазки, что совсем недавно смотрели на Женю, теперь растекались по длинному языку.

Вопли Кристины прекратились только тогда, когда пёс проломил грудную клетку и вытащил сердце наружу.

Мимо Жени пробежала Катя и со всей силы врезала трубой по собачьему носу. Раздался жалобный скулёж, и этого мгновения хватило, чтобы Рэндж смог прорваться к тому, кто убил малышку. Он с рёвом вцепился псу в глотку и повалил его под себя, начав добивать, призывая сюда уж знакомую смерть. Катя лишь мельком взглянула на кровавое месиво, что ещё пару минут назад смеялось и обсуждало, почему Крош голубой, если все кролики белые.

– Нам надо уходить. – Она сжала ладонь Жени, пытаясь вернуть его в реальность. Но веки отказывались подниматься, как бы больно не входили ногти Кати в кожу. – Пойдём в гостиницу. Я обработаю тебе раны.

Женя слабо кивнул и уже хотел опереться на Катю, но сквозь густой чёрный туман до него донёсся шум нескольких двигателей. Последним, что он увидел, было то, как взметнулись светло-русые волосы от просвистевшей мимо пули.

Послышалась череда выстрелов, после чего асфальт врезался в лицо.




Глава 9

Небольшая просьба


– Ну и зачем ты нас позвал?

Егор смотрел на Влада с нескрываемым нетерпением, которой так же просачивалось в глазах Вики. Видимо, они уже распланировали сегодняшний день, и беседа насчёт всего происходящего точно не входила в список их дел. Ну что ж, ребята, видимо, вам не повезло.

Егора с Викой Влад позвал к себе в комнату сразу после завтрака…и после двух мероприятий, слегка настороживших всех на корабле. Абсолютно каждого заставили раздеться и заглянули в те места, куда никогда не проникает солнце. А после и вовсе приказали пройти в отмыкающий от столовой кабинет, чтобы оставить отпечатки свои пальцев. Бред? Попахивает именно им. Но Влад был более чем уверен, что всё это как-то связано, и намерен узнать, что произошло, потому что с каждым проведённым здесь часом он всё сильнее сомневался, что эти Святцы действительно святые.

И светлячок… Прошедшей ночью он подсказал, в каком направлении двигаться.

– Я собрал вас здесь потому, что мне не нравится происходящее вокруг.

– Мне тоже не понравилось, когда эти солдаты пялились на мои сиськи! Зачем они нас раздевали?

– Меня больше волнует другое, – Егор обнял Вику и поцеловал её в лобик, когда заметил в светло-зелёных глазах призрачный намёк на слёзы. Они оба сидели на кровати подростка, соседа Влада, который сейчас бродил Бог знает где. Но даже если он вдруг зайдёт, то вряд ли возмутиться или что-нибудь скажет – Влад уже понял, что мальчишка относится к разряду бесхребетных (как бы цинично это не звучало). – Я вот не понимаю, зачем с нас взяли отпечатки пальцев. Тем более они только сейчас спохватились, вчера всё ещё было нормально. Я думаю, случилось что-то, заставившее их так быстро действовать.

– Я слышала, что говорил Алексей Царёв. Он сказал, что они напуганы, потому что случилось нечто ужасное. Вроде как… – Вика замолчала, погрузившись в собственные мысли. Глаза опустели, как бывает у людей, перебирающих в голове свежие воспоминания. И, похоже, она нашла одно из них, раз резко вдохнула и заговорила: – На завтраке, пока я стояла в очереди за подносом, за моей спиной переговаривались двое мужчин. Один из них рассказал… ну, не знаю, правильно ли будет об этом говорить… в общем, по его словам он влюбился в Марию Цветаеву. Я так поняла, она заодно со Святцами.

Егор чуть дёрнулся, но внешне остался спокойным. Он крепче обнял Вику, но не почувствовал её рядом с собой. Сознание напомнило, как ещё вчера он неудачно встал с кровати и почти расквасил себе нос. Вспомнил циничную улыбку женских губ и холодный тон, с которым слова срывались с этих самых губ.

Вы поймёте. А если не поймёте, попробуйте обратиться к своему мозгу.

Это были последние слова, которые Мария сказала Егору, и внезапно с ужасом он понял, о чём дальше заговорит Вика.

– Ну вот, я продолжала подслушивать, хоть и понимала, что так нельзя, но какая вообще разница? Тот, что влюбился в Марию Цветаеву, рассказывал, что решил сегодня утром прийти к ней в кабинет и познакомиться получше, потому что, по его словам, ему всю ночь снились её прекрасные глаза.

– Вика, – Влад облокотился о стену и тяжело вздохнул, положив руки на покрывало кровати, – давай ближе к делу.

– Хорошо, прошу прощения. Когда я уже подходила к раздаче, то слушала уже не в пол уха, а во все два. Марии в кабинете не оказалось, как и нигде на корабле. И тот мужчина как-то узнал, что Святцы вчера нашли её мёртвой, в одной из комнат, где очухивались прибывшие. И это… Господи, я это лишь представила, но у меня даже так побежал мороз по коже. Говорят, её изнасиловали – сначала живую, потом мёртвую, но подонок не оставил ни одной капли спермы. И он искусал… О Боже, он полностью искусал её шею, до самого мяса, как чёртов вампир! Я не знаю, правда это или нет, но тот мужчина рассказывал это с таким страхом в голосе, что стало ясно – он точно верит в свои слова.

– Ей искусали шею? – Голубые глаза Егора широко раскрылись, и даже в искусственном свете ламп Влад заметил в них промелькнувший страх. И страх этот был обоснованный – он повис в воздухе, выйдя невидимым паром изо рта Вики. – Кто-то просто взял и искусал ей шею.

– Не искусал, а прогрыз. Как дикий зверь. Там – опять-таки по словам того мужчины – были вырваны целые куски плоти, но и это ещё не всё. Он… – Меж губ просочился сдавленный стон, но Вика тут же взяла себя в руки. Раз начала рассказывать, то следует перестать мяться и выложить всё как есть!

Потому что это и вправду было ужасно.

– Он отгрыз ей соски.

– Господи! – Влад чуть не вскочил с кровати. Единственным, что его удержало, был спокойный тон Вики, с которым она продолжала рассказывать ужасные вещи.

– Всё это я узнала после того, как нас осмотрели в умывальной. Костяшки проверяли потому, что от лица Марии почти ничего не осталось – его просто превратили в кашу. Чёртовыми кулаками.

Она не сдержалась, и как только всё, что нужно было сказать, наконец сорвалось с губ, один слабый всхлип сотряс грудь. Следующий застрял в горле, будто не хотел вырваться наружу. Влад увидел, как Егор прижал яркую огненную макушку к себе и поцеловал её, прикоснувшись губами к рыжим волосам.

– Не переживай, милая. Это всё только слухи, не подкреплённые фактами.

– Да какие, на хрен, факты, Егор? Я собственными ушами слышала страх в голосе того мужчины, и ему я верю больше, чем каким-то фактам! Тем более нас бы не стали просто так осматривать. Святцы взялись за это всерьёз, потому что они по-настоящему напуганы. Они напуганы!

Влад сцепил руки в замок и опустил ноги на пол, почувствовав всё то же странное тепло. Его карие глаза уставились в одну точку, но за ними мысли, бегая друг за дружкой, находили себе пары и начинали плясать, вырисовывая эскизы новых соображений.

– Значит, по кораблю бродит убийца?

Егор нехотя поднял взгляд и провёл рукой по плечу Вики, обдумывая услышанные слова. Они казались абсурдными, но в то же время их нельзя было оспорить. Алексей Царёв приказал осмотреть каждого, абсолютно каждого, и вряд ли это произошло из-за внезапного желания посмотреть на чужие прелести. Здесь таилось что-то более серьёзное. Костяшки и загривок… Костяшки и загривок… Лицо Марии превратили в кашу, но перед этим она могла оставить царапины на теле насильника, в том числе и на загривке, который могли скрывать волосы. А если насильник обронил седой волос? Некоторые мужчины начинают сидеть именно с загривка, так что…

Потихоньку в голове Егора всё становилось на свои места, но многие вопросы всё так же оставались без ответов. Зачем, например, осматривали женщин, если и так было ясно, что преступление совершил мужчина?

– Я ничего не понимаю, – Егор закусил нижнюю губу, как всегда делал в глубоком раздумье. – Если… если среди нас действительно есть убийца, его рано или поздно найдут, потому что сбежать он не сможет. Только если покончит с собой, но тогда проблема на этом решиться. И… а как его не заметили, если весь его рот и лицо были в крови? Он же перегрыз горло!

– Я не знаю! – Вика прислонилась к Егору в попытках себя успокоить. – Господи, каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое!

Влад провёл ладонью по щеке и почувствовал жёсткие волоски вновь отрастающей бороды. С того дня, как он сбрил эту проклятую гриву, прошло около трёх суток, но это время растянулось в пространстве и превратилось в бесконечность. Казалось, тот мир, в котором он мог смеяться, погиб тысячу лет назад. Тот вечер, который они провели с Егором в баре, исчез в вечности – такой далёкой и нереальной. А Оля… она до сих пор преследовала его. Казалось, будет преследовать всю жизнь, пока не получит то, что хочет.

А Оля могла хотеть только одного – счастья своему мужу.

– Вик, будь добра, оставь нас с Егором наедине. Пожалуйста.

Зелёные глаза вопросительно блеснули из-под прядей ярких волос, словно сотканных из пламени. К ним присоединились и голубые, точно так же уставившись на Влада.

– Но я хочу быть здесь. В смысле оставить вас наедине? Я что, не могу присутствовать?

Вот оно, начинается. Дамы и господа, можете встать со своих сидений, чтобы получше увидеть наше сегодняшнее выступление! И имя ему – «Женская упёртость»! Если Бог как-то и хотел наказать мужчину (а он, безусловно, хотел, ведь такую скотину нужно было проучить), он создал женщину, чтобы представители сильного пола постоянно мучились – и всегда по совершенно разным причинам! Женщины… О, женщины! Они вобрали в себя всё самое прекрасное, что есть в раю, и самое ужасное, что спряталось в аду, принеся это всё сюда, к мужчинам. Можно страдать от безответной любви, можно страдать от долгой разлуки, но одна из самых тяжёлых пыток человечества – это когда женщина вгрызается в твой мозг в надежде высосать его и доводит тебя чуть ли не до инфаркта своими спорами. И самое забавное в их упёртости то, что рано или поздно они понимают, что мужчина был прав, если правда действительно на его стороне.

Женщины… Мужчины вас никогда не поймут, и вы сами прекрасно это знаете, поэтому так часто дурманите чужие головы.

И Вика сейчас решила тоже продемонстрировать свою никому не нужную упёртость. Её убедительность подкреплялась блестящими от слёз глазами, глядя на которые хотелось тут же стать их защитником и оберегать всю оставшуюся жизнь. Влад не хотел выгонять Вику из комнаты, но он понимал, что предстоящий разговор может состояться только с Егором. Потому что здесь нужны мужские, именно мужские мозги, не затуманенные эмоциями и лишними чувствами.

– Вик, пожалуйста, позволь мне поговорить с Егором наедине. Я хочу поговорить именно с ним.

Её глаза непонимающе раскрылись, будто Влад сказал нечто такое, что поставило его в один ряд с самим Дьяволом. Он увидел, как в сузившихся зрачках промелькнула злость. Женская злость. Да поможет нам Бог.

– Я никуда не уйду. Если вы собираетесь обсуждать что-то без меня, значит, мне точно стоит это услышать. По кораблю бродит убийца, а вы… вы меня просто так отпустите? С ума сошли что ли?! Почему это вы не хотите разговаривать в моём присутствии, а? Я что, какая-то помеха? Или мне просто не повезло родиться женщиной?

– Вик, – Егор накрыл её плечи ладонями и чуть не обжёгся, успев удивиться исходящему от неё жару, – Влад прав. Пойди в нашу комнату и подожди меня там. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Она долго смотрела на него, очень долго. Так сытый хищник смотрит на пробегающее мимо мясо, когда желудок уже полон, а желание охотиться напрочь отпало. Она смотрела и пару раз даже открыла рот, явно чтобы что-то сказать, но снова смыкала губы, ничего не произнося. Огоньки зелёного света, переливающиеся плавным блеском, вглядывались в другие огоньки – голубые, того цвета, какого бывает небо над спокойным, тихим морем. Влад стал свидетелем безмолвного разговора двух подростков, и от этого у него сжалось сердце – когда-то ведь и он так любил. Когда-то и он мог сказать что-то Оле одними только глазами, и она бы всё сразу поняла, после чего наверняка бы подмигнула. Игриво. Да, игриво… Она всегда игриво подмигивала.

Я скучаю по тебе. Только с тобой мне было по-настоящему хорошо.

– Ладно, – Вика отшатнулась от обнимавших её рук и встала с кровати – с таким видом, будто совершила грандиозный поступок. Но, судя по трясущемуся подбородку, поступок действительно дался ей с трудом. – Я пойду в нашу комнату, но ты сам испортил себе день, Егор. И себе, и мне. – Она резко повернулась к Владу. – Простите, что мешаю вам своим женским присутствием. Пойду дальше выносить всем мозги и доказывать миру, что женщины – самое худшее, что произошло с человечеством!

С этими словами Вика вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Хлопнула так, что сотряслась вселенная. Двое мужчин слегка подпрыгнули, чувствуя внутри то, что обычно чувствует мужчина после ссоры с женщиной – странную смесь горечи, слабого удовольствия и желания повторить всё сначала.

Влад молча встал, подошёл к своему столу и выдвинул его на середину комнаты. Поднял тумбочку, достал тетрадь и, раскрыв её на нужной странице, положил на стол.

– Ну, теперь можем нормально поговорить. Подойди сюда, Егор. Думаю, ты вряд ли догадывался о том, что я тебе сейчас расскажу.

– И что же? Моя бабушка оказалась дедушкой?

– Нет, всё намного сложнее. Намного, намного сложнее.

Егор подошёл к столу и, с позволения Влада, взял в руки блокнот. С минуту он читал и перечитывал те выведенные чуть дрожащей рукой строки, пытаясь вникнуть в каждое слово. Меж бровей появилась одна серьёзная морщинка, говорящая, что за ней происходит тяжёлый мыслительный процесс, в который ни в коем случае нельзя вмешиваться! Эта деталь даже позабавила Влада – ему всегда нравилось наблюдать за мыслящими в процессе учениками. Наверное, от этого испытывает удовольствие абсолютно каждый преподаватель.

– То есть, ты думаешь, Святцы задумывают что-то плохое?

– Они уже не просто задумывают, они воплощают задуманное в жизнь. И знаешь, что является их главным орудием?

Егор медленно закрыл тетрадь и опустил на стол. Скоро по нему застучали пальцы – давняя привычка Егора, символизирующая его глубокие раздумья.

– Мы? Мы являемся их главным орудием? Ты это хочешь сказать?

– Да. Я думаю, они собирают новое общество. Такое, какое будет им удобно. И смотря на их автоматы, я сомневаюсь, что построится всё на мирной основе, где по небу будут скакать единороги, а реки сочится радугой.

– Намекаешь на диктатуру?

– Она уже здесь, Егор. Женщин заставили раздеться догола. Детей заставили раздеться догола. И всё это происходило под дулом оружий. Алексей Царёв говорил о построении нового государства – о том, о чём мы с тобой говорили раньше. Я не хочу жить в государстве, где ко мне в дом могут ворваться эти Святцы и выпотрошить всё что угодно, включая меня.

Егор молчал. Его пальцы касались стола, но не стучали по нему, не отбивали ритм, потому что мысли ушли куда глубже того места, где встречались сознание и подсознание. Влад почти видел, как они мелькают в голубых глазах Егора, одна за другой, пытаясь слиться друг с другом в единое целое.

– Я не очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду.

– Твою девушку сегодня утром заставили раздеться и заглянули в те места, о которых она нам, может, и не рассказала. Вот что я имею в виду, Егор – Святцы делают, что хотят, и планируют продолжать, потому что именно они строят новое государство. Уже строят, а готовились к этому, я уверен, никак не меньше пяти лет.

– И что ты предлагаешь? Устроить революцию? Мы же на корабле, на ИХ корабле, так что пока мы здесь, то можем только подчиняться.

– А вот здесь и начинается главная часть нашего вечернего шоу. Ответь мне на один вопрос, хорошо? Да или нет, больше не надо. – Влад выдержал небольшую паузу, после чего глубоко вдохнул. – Ты ходишь в туалет?

– Ну…да. Не под ковриком же всё оставляю.

– Молодец, я горжусь тобой. А теперь вспомним, что все люди ходят в туалет по несколько раз на дню, даря миру свои сокровища. На корабле – как ты выразился – очень и очень много людей. В одной нашей столовой, которая здесь далеко не единственная, я видел столько людей, что ими можно заполнить четверть стадиона. И все они – прости меня – писают и какают. Думаешь, Святцы сбрасывают это всё на город? Бомбардируют его? Каким бы огромным ни был корабль, в него не вместиться столько добра. Хотя бы раз в два дня он должен делать посадку.

– И топливо, – Егор медленно кивнул, как бы соглашаясь с самим собой. – Раз мы всё время в воздухе, откуда берётся топливо?

Влад расплылся в улыбке. В той улыбке, какая бывает у преподавателя, услышавшего правильный ответ ученика.

– Да, и топливо тоже. Это всё мишура, которой они пытаются скрыть правду. А правда в том, что никакого корабля нет. Мы не в воздухе, нас обманывают как глупых детишек.

– Но для чего?

– Чтобы все думали, что попытка бегства сама по себе провальная. Каждый выход защищён одним из этих Святцев – я заметил это ещё вчера. Если человек будет считать, что он взаперти, то и вести себя с сидящим в клетке зверем он будет спокойно, не дразня его и не выпендриваясь. Довольно хитрый ход, хоть и не такой сложный. А если учесть и то, что нигде я не увидел ни одного ока, то можно предположить, что мы под землёй. А здесь топлива хоть отбавляй – лишь проведи трубы и наслаждайся жизнью, кайфуй.

– И зачем нам эта информация?

Влад встретился взглядом с Егором, смотревшим на него так, будто ждал ответ на вопрос жизни и смерти.

Может, так оно и было.

– Чтобы мы знали, что здесь всё нечисто, пока будем разговаривать с Алексеем Царёвым.

– С кем?!

– С тем, кто здесь всем заправляет. Выдохни и двигайся за мной. Мы идём прямо сейчас.


* * *

– Бог ты мой, кого я вижу!

Они встретили его на одном из лестничных пролётов, пока поднимались вверх, направляясь к его кабинету. Он же спускался вниз, но сразу остановился, как увидел двух мужчин (лишь одного мужчину, другой был мальчиком). Улыбка, искренняя и по-родному тёплая, расплылась на его красивом лице.

– Вы как раз ко мне, джентльмены? Уверен, что да. Вы прямо-таки похожи на гостей, а гостей я люблю. Но только приличных, не берущих чужие вещи. В древних цивилизациях за это отрубали пальцы, – Алексей Царёв громко рассмеялся, и когда Егора поймали омуты его глаз, он почувствовал пробежавший по шее холодок. Казалось, эти зрачки не смеялись – они просто не умели смеяться. – Ну что ж, давайте я вас проведу. Вы, наверняка, не знаете, где мой кабинет. Правда, Владислав?

Он не успел ответить, потому что Алексей уже развернулся и устремился вверх, медленно поднимаясь, словно наслаждаясь каждым шагом, каждым вдохом, обогащающим лёгкие. Егор и Влад молча следовали за ним, один раз переглянувшись друг с другом. Та энергетика, что покорила всех людей в столовой, когда они выбирали лидера, имя которого Алексей Царёв, и сейчас плавала в воздухе. Сила, исходящая от этого человека, ощущалась поверхностью кожи так же чётко, как и его притягательность. Женщины хорошо чувствуют такую силу, мужчины делают вид, что не замечают её, но от Алексея ей несло за целую милю. Каждому его слову хотелось довериться, даже если они не были произнесены. Мужская, слегка грубая красота притягивала к себе – не могла не притягивать. Если Бог создавал мужчину по своему подобию, то он слепил именно лицо Алексей Царёва, стараясь точь в точь передать ему все свои черты.

И получилось очень даже неплохо.

Все трое вместе поднялись на этаж, полностью освещённый флуоресцентными лампами. Лампами… лампами, работающими на электричестве. На электричестве, берущемся из ниоткуда.

А правда в том, что никакого корабля нет. Мы не в воздухе нас обманывают.

Алексей провёл гостей мимо пустых стен коридора, по которому прошедшей ночью бежал Влад. Он узнал блокпост, странно смотревшийся в светлых тонах помещения. Многие Святцы закрылись в кабинке, играли в покер, и только сейчас Егор, проскользнув взглядом по пуленепробиваемому стеклу, увидел макушку одного из этих страшных фантомов. Всё-таки, они не всегда ходят в шлемах. Хоть что-то человеческое в них да проглядывало.

– Эти два красавца со мной, – Алексей поднял ладонь и показал её несущим дежурство Святцам, сомкнув указательный и большой пальцы в жесте «ОК». – Мы ко мне в кабинет. Нас не беспокоить, а если случится что-то чрезвычайно важное, просто позвоните. Я рассчитываю на вас, парни.

Укутанные в маски головы кивнули. Влад спросил себя, нравится ли людям, что носили эту форму, своя работа? Судя по всему, они получали какую-то выгоду, раз согласились на круглосуточную жаровню в чёрной униформе.

Наконец Егор, Влад и Алексей подошли к двери с той самой табличкой, которую совсем недавно освещал светлячок. Когда ключ вошёл в замок, Влада начал окутывать страх. Склизкими щупальцами он скользил по пульсирующему горлу. Холодным пальцами проходил по рёбрам, пересчитывая каждое жутким прикосновением. Такой страх испытывает заключённый перед входом в комнату, где ему произведут смертельную инъекцию. Такой страх испытывают кричащие пассажиры самолёта, видящие в иллюминаторе быстро приближающиеся здания. Но пока… пока Владу удавалось контролировать себя, хотя он понимал, что в последний раз так страшно ему было лишь в подростковом возрасте, когда он чуть не сорвался с крыши заброшенного дома и не упал на арматуру.

Но этот страх был другим. Он был живым.

Его дыхание сквозило в ушах – непонятно, то ли снаружи, то ли изнутри. С каждым поворотом ключа в замке всё больше и больше хотелось развернуться и побежать прочь! И пусть стреляют – плевать! Лучше уж умереть от пули, чем вдыхать этот ужас, этот страх.

Нет, подумал Влад. Я пришёл сюда переговорить с ним и потянул за собой Егора. Испугаюсь я – испугается он. Так что держи себя в руках. Ты выжил в апокалипсисе, и не говори мне, что сейчас струсишь. Раз взялся, так будь добр закончить.

Дверь открылась, и Алексей вошёл внутрь.

Влад и Егор последовали за ним.

Святцы продолжали играть в покер.

– Прошу простить меня за бардак, только недавно узнал, что у меня будут гости. Позвольте процитирую вашего великого учёного, Альберта Эйнштейна: «Только дурак удовлетворяется порядком – гений же господствует над хаосом». Если что-то сказал не так, pardon. Но эти слова и вправду имеют большой вес, что не скажешь о том потоке дерьма, который льётся изо рта каждого второго.

– Вы хотели с нами поговорить об Альберте Эйнштейне? – Влад сам удивился спокойствию в собственном голосе и той смелости, с которой он выпалили фразу.

Но Алексея она ни капли не смутила. Вроде как даже развеселила. Он широко улыбнулся и чуть не поддался смеху, сдержав его внутри. Так учитель молча улыбается за своим столом, пока очередной двоечник несёт у доски такую пургу, что хочется либо позволить себе заржать как лошадь, либо взять пистолет и застрелиться, на глазах у всего класса.

– Я думал, Владислав, это вы со мной собираетесь поговорить. И судя по тому, что вы пришли не один, наверняка о чём-то важно, да? О чём-то очень, очень важном… – Его зрачки замерли, но глаза продолжали жить: в них смешались бездумность мёртвого и страсть живого. Казалось, на дне двух глубоких ям, окружённых тёмно-карими радужками, был свой мир – намного больше того, что только могли себе представить люди. – Вам следует побриться. С чисто выбритым лицом вы выглядите намного моложе. Но да ладно, пройдёмте уже подальше и нормально поговорим.

Алексей развернулся и начал снимать с себя пальто, подходя к стоящей в углу вешалке. Кабинет был огромным. Писатели викторианского периода любили описывать такие комнаты, подчёркивая всё изящество царствующего пространства. Прекрасный Принц мог бы расхаживать здесь изо дня в день, любуясь своим портретом. Екатерина Вторая назначила бы эту комнату исключительно своей, потому что уют здесь буквально плавал в воздухе. Увидев эту комнату, режиссёры тут же загорелись б желанием снять в этих декорациях фильм, писатели – создать здесь своих героев, а художники бы написали такие картины, что мир сразу бы признал их шедеврами. Кабинет завораживал. Кабинет очаровывал. В нём хотелось остаться навечно. До того момента, пока не перестанет биться сердце.

Центральную часть пола устилал красно-оранжевый ковёр, какой обычно бывает в старых русских квартирах. Но он был настолько изящным, что создавалось впечатление, будто его только закончили шить. Казалось, если ступить на него босыми ногами, то пятками коснёшься облаков. Стены украшали две огромные картины, каких раньше Влад, не раз посещавший различные галереи, никогда не видел. На одной из них было изображено горящее здание, что полыхало ярким огнём посреди опустевшей петербургской улицы. Художник, написавший это, явно продал душу дьяволу, чтобы так реалистично передать текстуру света, ложившегося на кожу молодого парня, выбегающего из двери парадной. Скопившаяся копоть скрывала лицо вместе с повязанной на затылке футболкой, руки прижимали к оголённому торсу маленького человечка – судя по развевающимся чёрным волосам, девочку. Картина была не просто красивой, а бесподобной. Когда глаза гуляли по полотну, тебя против твоей же воли переносили в этот пейзаж мёртвого города, и вот ты ощущаешь в лёгких запах гари и слышишь, как истошно кричит ребёнок в руках вырвавшегося из огня героя. Влад не знал, кто написал эту картину, но явно Мастер, и Мастер с большой буквы. Слишком уж прекрасен сей шедевр.

На втором полотне, не уступающем размерами первому и висящему на противоположной стене, было изображено совершенно другое, но завораживало оно ничуть не меньше. Под звёздным небом, будто сотканным из бриллиантов, шагала крупная волчица, изящество которой подчёркивал лунный свет. Он ложился на густую шерсть и мягко переливался на ней. Мощные лапы ступали по земле. Глаза – серые глаза – излучали спокойствие. При одном только взгляде на этого хищника становилось понятно, что здесь именно волчица, а не волк: женские черты проглядывали в форме мордочки, в стоячих ушках и в какой-то страной грации, что буквально просачивалась сквозь поверхность картины. Волчица чем-то цепляла, чем-то, что в искусстве называют вдохновением. Но здесь было что-то другое, явно что-то другое…

Свою лепту красоты добавлял большой орёл, летящий рядышком с волчицей, над её головой. Голубое сияние нежно ласкало его мощные, по-настоящему сильные крылья, перья на которых скрывали заживающие царапины. Хищные карие глаза смотрели куда-то за картину – в ту же точку, которую выбрали и серые. Волчица и орёл…

Волчица и орёл… От взгляда на это дуэт сердце Влада резко сжалось, как будто предупредило о чём-то приближавшемся.

Да, это странно. Волчица и орёл просто не могут быть вместе.

Половину кабинета занимал стол. Точнее, три стола, поставленные вместе буквой «Т». Влад не разбирался в различных материалах, но не сомневался, что это тёмное (даже слегка красноватое, будто с высохшей кровью) дерево в шедшем мире стоило очень и очень дорого. Стулья ничем не уступали и были так же красивы, как и переливы ламп на поверхности столов. Два стула стояли у самой «шапочки» буквы «Т», разделённые пустым столом. Третий же (несомненно, Алексея) царствовал на самом верху, даря хозяину возможность видеть всех и каждого, но в данном случае лишь линию столов перед собой.

Здесь только два стула. Он будто ждал нас.

– Нравится? – Алексей подошёл к замершим Владу и Егору, заставив обратить на себя внимание. После снятия пальто и пиджака он остался в простой (хотя явно не дешёвой) белой рубашке и голубом, в белый горошек галстуке. – Не стойте как вкопанные. Пройдёмте за стол. По слухам, сделал его ещё во Франции 17 века неизвестный мастер, имя которого ушло с ним в могилу.

– Вам наврали. – Егор говорил с таким спокойствием, что ему непременно хотелось поверить. Но вот только Влад, проработавший преподавателем десять лет, уловил в его голосе нотки волнения, какие бывают у ученика, импровизирующего у доски то, что было задано на дом. – Если бы этот стол сделали ещё в 17 веке, он бы сразу развалился, как только вы бы до него дотронулись. На самом деле его собрали китайцы, а ценник налепили такой, будто они собирали его ногами, стоя на бровях.

Алексей по-доброму рассмеялся, не скрывая своей ошибки. Судя по его улыбке, шутка ему понравилась. И хоть лицо Егора какое-то время оставалось серьёзным, всё же через секунды и на нём промелькнула улыбка.

– У тебя неплохое чувство юмора, – Алексей добил последние смешинки, после чего протянул руку Егору. – Я помню тебя со столовой. Ты спросил, как меня зовут. Что ж, теперь настала моя очередь. Как тебя зовут, смельчак?

Ты же знаешь, подумал Влад. Знаешь и его имя, и моё. К чему это представление?

– Меня зовут Егор. – Он пожал протянутую ему руку – твёрдо, по-мужски.

– Приятно познакомиться, Егор. – Алексей разжал ладонь и повернулся к уже более взрослому мужчине, чем голубоглазый мальчик. – А вы Владислав. Ваше имя я сразу выучил.

Где ты мог его выучить?

Они пожали друг другу руки – оба так, как будто делали это в последний раз. На миг две пары карих глаз сплелись воедино, и в эту секунду сердце Влада пропало, его место заняла холодная пустота. И только после того, как пальцы опустили чужую ладонь, сердце вновь забилось в привычном ритме.

– Присаживайтесь, господа. Только-только наступил полдень, и, думаю, кофе пить уже поздновато, но если вы желаете, только скажите.

Он направился к своему кожаному креслу, по пути бросив взгляд на картины. Вроде в его лице что-то переменилось, когда глаза зацепились за горящий дом, за выбегающий из огня силуэт, но ручаться за это Влад не мог. Даже самый лучший, самый внимательный в мире психолог не смог бы считать эмоции по движениям мышц на лице Алексея. Казалось, он сможет оставаться невозмутимым, даже если будет вскипать от ярости.

Влад и Егор сели на стулья, и оба они заметили, что между ними настолько широкий стол, что друг до друга они достанут, только если перегнуться через него. И Алексей, уже занявший кресло, чуть отодвинулся назад, чтобы видеть сразу двоих забредших к нему гостей.

– О чём вы хотели поговорить, Владислав? Я сейчас как раз свободен, так что можем разговаривать, пока солнце не скроется за горизонтом.

– Мы не видим солнце, – подал голос Егор, и как только слова начали срываться с его губ, он обрёл в себе уверенность. – Мы даже не можем поверить вам, что сейчас настал полдень. Держите нас взаперти, как в клетке.

– Егор. – Влад строго посмотрел на него, как всегда смотрел на непослушного ученика, заставляя его заткнуться одним только взглядом. – Не кипятись.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/daniil-ulianov/slishkom-zhivye-zvezdy-2/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.