Книга - Красные кирпичи

Красные кирпичи
Виталий Штольман


Повесть «Красные кирпичи» посвящается людям, которые выросли на рубеже веков. Нынче их называют миллениалами или поколением Y. Они видели рождение интернета и мобильных телефонов. Они жевали гудрон, взрывали карбид в бутылке и устраивали нешуточные баталии с крапивой. Их детство прошло в тяжёлые времена. Времена, ставшие для них счастливыми и незабываемыми. Каждый, кто рос в эту эпоху, найдет отклик и ощутит ностальгическую теплоту в душе. Книга содержит нецензурную брань.





Красные кирпичи



Виталий Штольман



Второе издание



Иллюстратор Kovaris

Корректор Индира Салихова



© Виталий Штольман, 2023

© Kovaris, иллюстрации, 2023



ISBN 978-5-0056-5683-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


Посвящается всем людям, которые выросли на рубеже веков.



Все персонажи и события вымышлены, а совпадения случайны.

Отсылки к культовым вещам являются данью глубокого уважения автора.




ГЛАВА 1


– Виталя, не крутись, а то иголка в ногу воткнется, – сказала мне мама.

Она умела, как никто, радикально мотивировать. Я стоял возле нее и боялся пошевелиться. Ведь вокруг меня происходил важный процесс. Мама втыкала иголки в мои брюки, чтобы потом ушить их по длине. Мне же было дичайше интересно наблюдать за процессом, и я постоянно пытался смотреть в зеркало.

Это был мой первый костюм. Таких вещей я не носил никогда. На следующий день у меня было важное событие – я шел в школу. Жили мы небогато, поэтому мама сшила мне его сама. Это был венец ее дизайнерского искусства. Черные брюки, жилетка и пиджак. Белая рубашка и красная бабочка завершали мой образ. Еще бы автомат Томпсона – и я был бы вылитой мини-версией Аль Капоне.

Мама ушила мне штаны, и настало время контрольной примерки. Как много пуговиц, и очень тесно и неудобно. В детстве мой внешний вид напоминал Гавроша, ибо маме надоели мои прогулки, после которых я больше был похож на сына свиньи, чем человеческого детеныша. Это все мой дружок Данила виноват. Вечно из-за него мне доставалось. Зато с Данилой было весело. Мы жевали гудрон, кидали карбид в бутылку с водой и бросали ее куда-то, делали дымовухи из офицерских линеек и кидали в подъезд. Его этому научил старший брат Леха, а Данила – меня.

Однажды мы с ним решили, что ангар, имеющий крышу из профнастила, – это отличная горка. Было весело, пока я не зацепился своими новыми штанами за металлический квадрат, служивший шайбой для болта, вкрученного в нашу горку. Новые болоньевые штаны порвались снизу доверху. Данила катался по земле со смеху. Я не разделял его чувств. Мама тоже. Батя не орал, а просто выпорол меня так, что я потом неделю сидеть не мог. На ту горку я больше не ходил.

– Смотри, какой ты у нас красавчик, – сказала мама. – Саш, Саш, иди сюда, готово.

Зашел батя.

– Ого, прям как Аль Капоне в юности, – затем он басовито заржал. – Погоди, погоди, я сейчас, – и скрылся.

Появился батя буквально через минуту, и в руках у него были круглые очки. Он одним движением надел мне их на уши, но они были велики и упали. Батя немного подогнул их и повторил маневр. Сели идеально.

– Ну прям кот Базилио.

– Саш, ну хорош издеваться над мальчишкой.

– Да ладно, мать, успокойся, ну чего ты.

– Ты цветы ребенку купил?

– Блин, забыл.

– Ну, Са-а-а-аша.

– Надерем с клумбы, Марин, – снова заржал батя.

– Как ты мне в молодости дарил?

– Ну тебе ж нравилось!

– Только зачем я вышла замуж за такого дурака, не скажешь мне?

– Ну хорош, Марин, ну в самом деле. Иду уже.

Я только хлопал глазами, наблюдая эту милую перепалку, и пытался снять с себя неудобный пиджак.

– Виталь, ну че ты там копошишься? Идем, я тебе помогу, а то порвешь еще.

На следующий день мне предстояло снова облачаться в это обмундирование. Родители тоже были при параде. Батя все-таки раздобыл какие-то цветы, но сказал, что даст мне их только в школе, а то мои руки, растущие из задницы, обязательно сломают букет.

Мы вышли из нашего дома. Батя закурил. Мама еще собиралась.

– Марин, ну ты там скоро, мы так опоздаем! – заорал батя прям с улицы.

– Иду-иду, – отдаленно послышался мамин голос из открытой форточки.

Наш дом вообще представлял собой двухэтажное деревянное здание, в котором было всего два подъезда и восемь квартир. В соседнем подъезде жило семейство Алексеевых: Данила вместе с мамой и братом Лехой, который был значительно старше его. Бати у Данилы временно не было. Он был космонавтом и улетел на Луну. По крайней мере, так говорила его мама.

Одновременно с мамой вышли и Алексеевы.

– Здрасте, теть Галь.

– Виталик, какой ты красивый сегодня.

Мне не нравилось, когда меня звали Виталиком, но я промолчал.

– Виталь, что надо сказать? – подтолкнула меня мама.

– Спасибо, теть Галь.

Затем мы по-мужицки поздоровались с Данилой, крепко пожав друг другу маленькие ручонки. Данила сжал сильнее. Я втащил ему в плечо, он ответил мне взаимностью. Мы начали весело бить друг друга, но тут нашлась рыба побольше. В лице моего бати. Он отвесил каждому по знатному лещу. Битва закончилась, едва начавшись.

Город, в котором мы жили, был небольшой, поэтому школа была всего одна, и находилась она на другом его конце. Добираться туда было целым квестом: километр по проселочной дороге, затем километр вдоль железнодорожных путей и затем километр уже по асфальту. Был еще и короткий путь, но как говорил Леха: «Нам, малолеткам, еще рано там ходить».

Леха учился в 10-м классе и, встретив друзей, умотал по косенькой через кладбище. Наш же праздничный марш Штольманов и Алексеевых продолжился по намеченному маршруту. Это был первый и последний раз, когда я ходил в школу вместе с родителями. Батя сказал мне: «Ну все, дорогу знаешь, дальше сам, братан». И по традиции заржал. Не больно-то и хотелось. Братан.

У школы собиралась толпа. Все нарядные. Мальчики – в костюмах, девочки – в платьях и с бантами. Батя отдал мне букет и велел подарить его после линейки учительнице.

– А можно я сразу подарю, чего мне с ним стоять?

– Нет, – рявкнул батя.

– А долго мне с ним стоять?

– Час, может, два.

– Я не хочу, на возьми, сам подаришь.

Бунт на корабле был прекращен отцовским лещом. Ненавижу цветы.

Началось. Какие-то люди толкали пламенные речи, пели песни, рассказывали стихи. Я ждал, когда это все закончится. Рядом тоже ждал Данила. К нашему счастью, эта бутафория праздника была прервана дождем, и нас загнали в класс. Я наконец-то избавился от букета. Сделав ангельское личико, я подошел к своей учительнице и молча сунул ей в руки, как делали это все остальные. Букетов набралось бы на целый цветочный магазин. Куда ей столько? Не пойму. Мне здесь уже не нравилось.

– Пап, можно я не буду ходить в школу?

– Нет.

– Ну почему?

– Ты чего, хочешь всю жизнь грузчиком работать?

– Не хочу.

– Будешь хорошо учиться – поступишь потом в институт, а потом получишь хорошую работу и будешь много зарабатывать. Ты ж хочешь стать богатым?

– Хочу.

– Так что учись, сын.

– А долго учиться в школе?

– Десять лет.

– Это долго, да?

– Столько, сколько тебе сейчас лет, и еще три.

– Блять.

– Что ты сказал?

– Блин, – но отмазываться было уже поздно, тяжелая рука отца летела в сторону моего затылка.

Данила тоже не был в восторге от происходящего, но, как мы поняли, выбора у нас не было.




ГЛАВА 2


Так изо дня в день юный Виталя Штольман начал ходить на пытку разума на другой конец города. Добровольно-принудительно.

Первое время мы с Данилой ходили в школу под бдительным покровительством Лехи. Раньше он ходил по косенькой с друзьями через кладбище, о чем рассказывал жуткие для наших неокрепших умов байки. Все они были связаны с кем-то умершим, в основном не по своей воле, а теперь кошмарящим местное население. Призраки. Вампиры. Вурдалаки. И прочая нечисть. Я решил, что ни ногой на кладбище. Было как-то стремно.

Наша компания Лехе не очень нравилась, ибо негоже авторитетному пацану таскаться со шкетами, однако тетя Галя в законе убедила Алексея в обратном. Но репрессии в наш адрес все же посыпались. Он хотел быстрее добраться до пункта назначения и избавиться от нас, поэтому ходили мы бегом и на ускорительных пенделях. Лехины друзья называли его нянькой, что не нравилось ему еще больше. Свою злобу он вымещал на нас с еще большей ненавистью. Козлина.

Школа из себя представляла огромное здание из красного кирпича, с высокими окнами и железными огромными лестницами, которые зимой превращались в каток, и можно было бы с легкостью ускорить свой спуск, чувствуя боль в заднице, берущей на себя весь удар скольжения по лестнице. Младшие классы были в отдельном корпусе, куда нас отводил Леха, а дальше он шел курить с друзьями за школу. Затем были уроки, продленка, и с того же места нас забирал наш путеводитель.

В нашей школе были два первых класса, и мы почему-то сразу начали друг друга недолюбливать. Мои одноклассники меня тоже особо не впечатлили. Какая-то кучка тепличных растений, выводящих палочки и крючочки на уроке письма и пытающихся читать по слогам.

Мне это было не интересно. Читать и писать я уже умел, ибо родители меня периодически отправляли к бабушке, где та радикально впихивала в меня новые знания. Я, конечно, сопротивлялся, но кое-что все-таки попадало в цель. Читать мне нравилось, а вот рисовать палки с крючками – нет. Я скучал и часто смотрел в окно, за которым через дорогу кипела самая настоящая жизнь. Там был рынок. Бурлящий и живущий. В классе же была тоска и смерть.

– Виталик! Что, там интереснее, чем здесь? – вернула мое внимание в класс учительница.

– Ага, Марина Леопольдовна.

– Так, Виталик, если ты не научишься рисовать крючки и палочки, то не научишься писать.

– Я умею писать, – буркнул под нос я.

– Да? Неужто? Иди-ка к доске и напиши свое имя.

«Вот, блин, чего пристала-то?» – подумал я.

Медленно встав, демонстративно отодвинув по полу стул, чтобы он погромче звучал и обозначил мой бунтарский дух, я поплелся в сторону доски. Взял мел. Красный. Я не хотел писать белым, как все. Долго, но верно я выводил буквы.

– Ну и почерк, Виталик! И слишком медленно. А детишки должны писать красиво и быстро.

– Я же написал.

– Садись, Виталик, и займись делом, нечего ворон считать.

Ну каторга, ей-богу. Да еще и с Данилой не разрешили сидеть. Посадили меня с какой-то Катей, которая прилежно выводила эти чертовы крючки. Ее бант, который был больше головы, и правильность раздражали. Катерина буквально заглядывала в рот Марине Леопольдовне и спешила выполнять все, о чем та говорила. Мне иногда казалось, что она – робот.

Даниле повезло больше. Его новая напарница – Женька – была на голову выше его, но звонко смеялась и была не прочь поболтать о том о сем. Да и в целом она казалась нормальной. Мой же робот был молчалив и исполнителен. Ну точно – каторга!

Через месяц испытательный срок прошел, и наш куратор Леха объявил, что теперь юные падаваны готовы пройти этот путь самостоятельно. И дал нам по прощальному пенделю.

Мы с Данилой начали ходить в школу одни. Наконец-то.




ГЛАВА 3


Дни были похожи друг на друга. Мои приключения были уже не такими яркими. На стройку я ходил лишь по выходным, а сделанный из можжевельника батей лук валялся без дела. Школа не приносила никакой радости, хотя уже не все мои одноклассники казались мне настоящими роботами. Единственной радостью стали мои путешествия в школу и обратно. Благо от цербера Лехи мы с Данилой избавились и теперь были предоставлены сами себе, поэтому частенько отклонялись от маршрута, дабы исследовать мир вокруг нас.

С наступлением зимы мы нашли отличную горку, начинающуюся с железнодорожных путей, с которой под огромным уклоном можно было пронестись вниз. С ветерком. На рынке возле школы мы надыбали картонок, раздербанив ящик из-под апельсинов. Теперь скорость была заметно выше, и можно было доехать до замерзшего пруда внизу, а если повезет, то проскользить еще и по льду. Это уже была великая удача мастера церемонии катания на заднице с горки. Позже к нам присоединились и другие ребята, которые с завистью смотрели, как юный скелетонист Штольман мастерски преодолевал дистанцию.

Недалеко от финиша нашей олимпийской трасы был обнаружен зловещий туннель, располагающийся глубоко под железной дорогой. Заходить туда было страшновато. Скорее всего, он был заброшен. Зимой он был покрыт льдом, а весной наполовину заполнен водой. Однако он вел на ту сторону железной дороги и значительно сокращал путь, исключая крутой подъем.

Мои одноклассники придумали не одну зловещую байку про этот туннель. Заседанием совета нашего класса мы сошлись на версии о том, что там водятся призраки погибших шахтеров, копавших туннель.

До весны смельчаков не находилось. А когда там подсохло, было решено испытать на ком-то всю мощь потустороннего мира. Слабое звено было выявлено с помощью игры «Камень, ножницы, бумага». Им стал Митька Царев. Худощавый смуглый паренек. Он жил недалеко от школы, но ходил с нами за компанию до конца линии, чтобы не пропустить что-то интересненькое.

Митька стоял на входе в туннель. Было пасмурно, и дул сильный ветер, который, попадая в подземный лаз, завывал внутри, чем наводил еще большую жуть.

– Мить, ну давай! – кричала толпа заинтригованных юнцов.

Лица на нем не было, он стоял как вкопанный прямо перед туннелем. Процесс ускорил Данила, который подбежал и подло толкнул мальчишку внутрь. Митька сделал пару шагов и остановился. Мы ждали, что сейчас появятся призраки или какие-нибудь вурдалаки и разорвут Митьку на части.

– Мне страшно, – выглядывая из-за моего плеча, прошептала Женька, ей явно не нравилось происходящее, но в игре «Камень, ножницы, бумага» в нашем классе равных бы ей не нашлось. Женьке не грозила участь Митьки.

Заморосил дождь.

– Мить, ну ты там чего? – крикнул Данила

– Я тебя убью, понял? – сквозь зубы процедил Царев и пошел.

Сначала медленно, затем ускоряя шаги. Мы видели лишь его очертания. Черный человечек на фоне света в конце туннеля.

Митька побежал. Девочки ахнули. Парень выбежал на той стороне и начал там радостно прыгать. Сегодня Митька – действительно герой дня.

Мы решили, что время трусости прошло, и пошли за ним. Первым отправился Никита Вагонов. Он был самым здоровым из нашего класса. Хитрый Данила решил, что если вурдалаки нападут на нас, то их первой жертвой станет аппетитный Никитос, а мы успеем убежать. Вслух же он сказал, что Никитос – наш спаситель и должен идти первым.

Я зашел в туннель. Женька двумя руками держала меня за локоть, и, чем дальше мы заходили в темноту, тем сильнее она сжимала мою руку.

– Жень, мне больно.

– Виталя, мне страшно.

– Не дрейфь, Никитос – самый вкусненький для вурдалаков, – раскрыл я ей коварный план Данилы, но она не сильно воспряла духом.

Когда оставалось метров 30 до конца, Данила, шедший последним, заорал что есть мочи. Все побежали. Я тоже. Никто не огладывался. Было очень страшно. Нас встретил переживающий Митька. Данилы не было.

– Что, его сожрали призраки? – волнительно спросила Женька.

Мы смотрели в темноту, но после туннеля еще непривыкшие к свету глаза ничего не видели. Напряжение росло.

Вдруг оттуда с диким воплем и машущий руками вылетел Данила, изображающий монстра, а затем начал ржать как не в себе.

– Придурок! – выдавил из себя я и отвесил смачного леща продолжающему ржать Даниле.

Дождь прекратился. Выглянуло солнце.

– Смотрите, радуга! – радостно выкрикнула молчавшая все это время Катя.

Действительно, радуга была невероятной красоты и завораживала.

Мы засмеялись и побрели в сторону дома. Там меня ждало ученье, свет и мама, которая после работы будет проверять сделанные мной уроки. Эти чертовы палки и крючки.




ГЛАВА 4


Однажды после школы мы встретили Леху и его друга Штыря. Не знаю, как его звали на самом деле, но этот лысый паренек в спортивном костюме пояснил, что у каждого авторитетного пацана должно быть прозвище, вызывающее ощущение опасности и уважение.

– А у тебя какое прозвище, Лех? – спросил я.

– Не твое дело, шкет.

Штырь заржал во все свои желтые зубы.

– Алексей у нас «Три Алексея», – пояснил Штырь.

– Почему?

– Ну как почему? Алексеев Алексей Алексеевич. Три Алексея.

– Как-то опасно звучит.

Опасность прилетела в виде леща.

– Понял теперь?

– Ага. А ты почему Штырь?

– Секрет фирмы. Пошли, че покажу.

Мы с Данилой гордо шли в компании старшеклассников, которые обещали рассказать нам некий большой секрет.

Дойдя до железной дороги, Штырь взял небольшой камень и положил его в стрелку, которая переводила поезда с одних путей на другие.

– А теперь ждем, – скомандовал Штырь и закурил.

Закурил и Леха.

– А можно мне? – спросил у брата Данила.

– Малой, ты че охренел, что ль? Вырастешь – покуришь. Мамка узнает – потом по шее получим оба.

– А если не узнает?

– Смотри, че покажу. Первый урок жизни от Алексеева Алексея Алексеевича. Показываю первый и последний раз.

Леха сорвал на кусте ветку, сломал ее пополам. Один конец своей конструкции он держал в руке, а вторым зажимал сигарету, которую подносил ко рту.

– Так руки вонять не будут. Понятно, шкеты?

– Ага, – хором сказали мы.

– А когда покуришь, жвачку не жуй, а то еще сильнее вонять будет. Лучше семечек погрызть. На станции баба Клава, кстати, торгует божественными. Лучше соленые брать. 50 копеек – маленький стакан, рубль – большой.

Урок Лехи мне понравился больше, чем Марины Леопольдовны.

Неожиданно в стрелке появилась жизнь, и она перевелась в другую сторону, расколов камень, который положил туда Штырь, на мелкие кусочки.

– Урок жизни номер два. На каждую рыбу найдется рыба побольше, – заржал Штырь.

– Или посильнее, – добавил Леха, – и ноги туда не суйте никогда, а то ноги как у утки будут.

Мы с Данилой были в восторге. Старшие пацаны начали учить нас законам жизни. Родители такого не рассказывали, а только запрещали, ничего не объяснив.

Теперь мы сами искали камни и закладывали в стрелку, чтобы посмотреть, как она справится на этот раз. Каждый раз камни были все больше и больше. Об этой великой тайне мы рассказали Митьке и Никитосу, а они еще кому-то. Два чертовых трепла. В общем, теперь все стали забавляться со стрелкой, когда шли домой.

Через неделю в школу пришел милиционер.

– Дети, это Георгий Иннокентьевич, наш участковый, он хочет с вами поговорить, – сказала Марина Леопольдовна.

Милиционер поздоровался и начал рассказывать о том, как нельзя пихать камни в стрелку, и о том, как чья-то злая шутка чуть не привела к катастрофе. Чей-то камень не раскололся, и стрелка осталась в среднем положении. И если бы работник железной дороги не заметил этого, то случилась бы большая беда. Затем милиционер спросил, не занимаемся ли мы таким.

Катя уже вдохнула, чтобы что-то сказать. Видимо, хотела сдать нас с потрохами, но я больно ущипнул ее под партой за ногу.

– Ты чего делаешь? – прошипела юная змеюка.

– Молчи, – прошептал я.

Милиционер ушел проводить лекцию в другом классе. Больше мы в эти игры не играли, зато начались другие, более интересные.




ГЛАВА 5


Мама мне давала ровно шесть рублей на завтраки в школе. По рубль двадцать на каждый день. Мой скромный ланч состоял из булки, посыпанной сахаром, и граненого стакана чая, чаще всего заваренного по два-три раза, поэтому это пойло больше напоминало подкрашенную малослащенную воду.

Столовая работала после третьего и четвертого урока. Шла туда вся школа, поэтому, чтобы поесть, надо было пройти целое испытание. Как только звенел звонок, я со всех ног бежал за едой. Если успел, то поел, если нет, то в ход шел план «Б». Он заключался в поиске Лехи или Штыря.

Эти два хулигана никогда не толпились в очереди, да и деньги не тратили, а просто отжимали еду у младших классов. Такой вот продовольственный рэкет. У них можно было купить лишний провиант, причем дешевле рыночной цены. Правда, иногда эти наглецы могли впарить надкусанную булку или отпитый чай. Леха, как истинный бизнесмен, не делал поблажек никому, в том числе и родному брату.

Когда мы закончили второй класс, Леха со Штырем окончили школу. Лавочка прикрылась. Пришлось искать новые варианты.

После школы мы частенько прогуливались с Данилой по рынку, что был возле школы. Особо любимым местом у нас была пекарня. Пекарем и продавцом в одном лице был дядя Армен.

Его коржики были просто божественны, особенно если прийти, когда он их только достает из печи. Сверху хрустящий, а внутри мягкий-мягкий. Одна засада, коржик стоил полтора рубля. Моих шести рублей хватало лишь на четыре коржика в день, да и то без чая. Пришлось отказывать себе в чае и одном корже, но зато я избежал битвы голодающих и приобрел отличный сервис в лице вечно улыбающегося дяди Армена.

Иногда мы с Данилой прикидывались голодающими и ходили с грустными лицами по рынку, что давало свои результаты в виде яблока или груши, подаренной сжалившейся над нами тучной тетушки в фартуке и пилотке.

Однажды Данила настолько вжился в роль, что подошел к этой тетушке, обнял ее и заплакал. Вместо «Оскара» он получил киви, что тоже недурно.

Когда пошли картонные фишки с картинками из разных популярных мультфильмов и игр, наступила золотая пора для юных бизнесменов. Наш тандем снова оказался на коне.

Моя первая азартная игра заключалась в том, что ты берешь стопку фишек и бросаешь об землю. Те, что перевернулись, – твои. Очередность броска определяется по традиции в «Камень, ножницы, бумага». Игра не заканчивалась, пока не выбьют все фишки, а затем она начиналась заново.

Я играл как бог, а Данила торговал выигрышем не хуже, заставляя неудачников отдавать свои денежки от завтраков в обмен на фишки. Особенно хорошо уходили редкие с покемонами и пластмассовые биты. Иногда я обыгрывал человека на все фишки, а затем Данила продавал ему же его фишки обратно, и я снова выигрывал их. Дети очень азартны и глупы.

Деньги лились рекой. Теперь я мог позволить себе не только коржик у дяди Армена, но и чай или вообще рулет с курагой или смородиной. Иногда мы с Данилой даже ездили домой на автобусе, с презрением поглядывая на грустно идущих одноклассников.

Однако некоторые игроки часто не справлялись с нервами и бросались с кулаками на своего обидчика. Так я приобрел солидный бланш под глазом. Тогда на совете директоров нашего предприятия было принято решение об усилении охраны. Мы взяли в нашу команду Никитоса Вагонова. За пару лет школы он стал еще больше, и никто теперь особо не хотел с ним связываться. Данила приболтал его за два коржа дяди Армена в неделю. А Никитос любил пожрать.

Дела шли в гору, денег стало хватать даже на сигареты. Мы начали покуривать. Данила придумал хитрый план и сам же его реализовал. Он шел в ларек и говорил продавщице, что его послал папа – купить «Балканскую звезду». И она всегда ему продавала. Была у него эта харизма, вызывающая доверие у людей.

Однажды тетя Галя попросила нас с Данилой помочь ее отцу заготовить дров на зиму. Дед жил на окраине города, и у него была печь и баня, поэтому дров надо было много. Он рубил, а мы складывали в поленницы.

В прошлом году это заняло трое выходных, а в качестве вознаграждения мы получили по стаканчику мороженого и респект от деда Славы. В этот раз я хотел отвертеться, но тетя Галя сработала на опережение и провела переговоры на высшем уровне – с моей мамой, в результате чего я снова был продан в рабство на галеры деда Славы. Почти безвозмездно.

К середине дня дед ушел, сказав нам доложить нарубленное и идти по домам, однако он так ловко управлялся с топором, что складывать нам это все надо было до ночи.

Данила предложил покурить. Мы спрятались за баней и достали по сигаретке из заветной пачки «Балканской звезды». Данила щелкнул зажигалкой и прикурил сначала мне, а затем себе.

– Леха говорит, что если прикурить сначала себе, то можно получить по морде за неуважение.

– А че такого-то?

– Я не знаю. Так принято.

Мы курили не в себя, больше для антуража. Однако Данила решил затянуться как взрослый и сразу закашлялся.

– Ничего, привыкну. Леха и батя не кашляют.

– А когда, кстати, твой батя прилетит?

– Да я без понятия.

Мы докурили и выкинули бычки, набрали из колодца воды, чтобы попить, а затем двинули к бабе Клаве на станцию, купить семечек. Ее там не оказалось, пришлось идти до ларька.

– Как бы твой дед не вернулся раньше нас, а то всыплет ведь.

– Ага.

Мы купили семечек и пошли обратно.

– Ну теперь точно пахнуть не будет.

– Да, дед Слава за самогонкой сто пудов ушел, сейчас нажрется и спать ляжет.

– А если нет?

– То точно всыплет.

Мы подошли к дому, со стороны бани шел дым.

– Дед вернулся, что ль? И баню затопил?

– Ну точно всыплет.

Оказалось, что дед не вернулся, а дым шел потому, что горела баня. Судя по всему, наши бычки зажгли опилки, и, пока нас не было, все разгорелось.

Я побежал за ведром, но оно было на цепи и не дотягивалось до бани. Данила шмыгнул в дом, где достал какой-то алюминиевый тазик и начал черпать воду из бочки и плескать на баню. Эффекта было не много. Она горела и тушиться не собиралась.

– Шланг! Включи шланг! – крикнул я Даниле.

Данила побежал домой и открыл воду. Шланг был предназначен для поливки помидоров и огурцов на огороде, но сейчас он пришелся как раз кстати. Я стал пожарным. Огонь начал стихать. Прибежала бабка из соседнего дома с ведром и тоже начала тушить водой из бочки. Так мы втроем потушили пожар.

– Нам пиздец, – вздыхая, сказал Данила.

– Я, пожалуй, домой пойду.

– Ты че, охренел, что ль, пес?

В этот момент появился дед Слава. Пьяный и с бутылем самогона в руке. Его-то он выронил, когда увидел баню.

– Ах, вы сучата! – заревел дед и схватился за топор.

Я бочком-бочком начал перемещаться в сторону забора, а потом как сиганул через него. В этот момент над моей головой просвистел топор.

– А если бы попал? – заорал я деду.

– На одного лоботряса на этой планете было бы меньше.

– Козлина.

В этот момент дед поймал Данилу прям за ухо и начал мотать во все стороны. Я решил, что мой друг пал смертью храбрых, и предательски решил удалиться.

Придя домой, батя уже знал о случившемся. Я был снова наказан через порку по заднице. Узким маминым ремнем. Задница болела жутко. Заработал, блин, мороженое.

Учебный год заканчивался через неделю, но родительским комитетом Штольманов было принято решение отправить меня в ссылку к бабушке уже сейчас, чтобы я тут со своим полудурошным дружком чего-то еще не учудил. Снова грызть гранит науки. Черт.




ГЛАВА 6


В нашей семье была традиция. Каждый год в конце мая меня отдавали в руки одной и той же проводницы, которая всю дорогу поила меня чаем и кормила плюшками, а затем завершала миссию передачей по накладной бабушке, намеревавшейся накинуть моему исхудавшему телу 10 килограммов, а растущему мозгу 10 гигабайтов знаний.

Бабушка моя 30 лет проработала в сельской школе, отчего практиковала довольно-таки радикальные методы обучения. Каждый день во время занятий с ней я слышал, что если не буду учиться, то стану бомжом или сантехником. Не знаю, почему последний встал в столь неприглядный ряд, но трубы чистить все же не хотелось, оттого грыз гранит науки. Математика. Письмо. Стихи учить заставляли. Бабушка обещала научить еще какой-то физике и геометрии, когда вырасту. Слова эти пугали не меньше, чем жизнь на улице. За лето в меня впихивали всю программу обучения на следующий год, даже несмотря на то, что я активно сопротивлялся. Страшно хотелось во двор. Там кипела жизнь. Меня растили юным Эйнштейном, а я мечтал стать Данилой Багровым.

По великой случайности этажом выше жила Галина Ивановна – учитель русского языка и литературы, так что после насилия своего юного мозга у бабушки я шел к чужой точить зубы о гранит. За окном светило солнце и доносились восторженные вопли моих друзей. Вот оно горе людское. За что мне это все? Почему они со мной так? Что я им сделал? Зачем мне это учить, если в школе об этом расскажут? Там я что буду делать? То же самое? Изверги! Ненавижу!

Спасала меня мысль, что я не одинок в своей трагедии, досталось еще и Маринке – внучке Галины Ивановны. В назначенный час я заканчивал с математикой и шел на этаж выше, а она – наоборот, вниз. Мы встречались с ней на лестничном пролете и каждый раз грустно улыбались друг другу. Горе от ума.

Ближе к обеду совершался побег из святилища знаний. Я бегом летел во двор, ведь уже знатно опаздывал. Пора уже и по гаражам полазить, и по яблоням, постучать по мячу, в общем дел масса. Тем более меня там всегда ожидал мой друг на лето – Витька Лысый. Батя его стриг постоянно налысо. Мол, от вшей. Он часто приходил к своей бабушке, жившей в нашем дворе.

– Витек, полезли на гаражи.

– Зачем?

– На яблоне за гаражами тыблочки уже есть.

– Просремся же.

– Там лопухи за гаражами растут.

– Ну пошли-и-и-и!

– Линию видишь?

– И чего-о-о-о?

– Если коснешься – все, труп. Сразу в уголь превратишься.

– Серье-е-е-езно?

– Мне дед рассказывал, что кого-то уже на этой яблоне пришибло насмерть.

– Да ладно тебе, погнали.

– Ну пошли, только за линию не браться чур!

– Кто последний до яблони, тот ослиная задница! – крикнул я ему и помчал со всех ног в сторону гаражей.

Яблочки были еще зеленые и страшно кислющие, но лучше поесть их, чем идти домой. Велика вероятность, что загонят и, что еще хуже, заставят учить стихи. У Лукоморья дуб зеленый… Как вспомню, аж мурашки по телу. Зачем Пушкин написал этот стих? Чтоб третьеклассников мучить? А вот не написал бы, и бабушка бы от меня отстала! Ну не-е-е-ет! Он взял и написал! Мне кажется, Пушкин не любил детей, вместе с Лермонтовым. Бабушка сказала, что «Бородино» его учить все лето будем. А там сколько страниц? Тысяча? Ни конца, ни края. С ума сойти! В могилу сведут меня, бедолагу, своими стихами. На кой они мне сдались вообще? Что я потом буду делать с этой информацией? Я в пятый класс иду, а не в профессорский литературный институт.

Как два Тарзана, перемещаясь по яблоне, мы набрали кучу яблок, благо Витек взял болоньевую сумку, которую стащил у деда. Девчонки во дворе были в восторге. Правда, потом и правда все просрались, и я опробовал мягкость и шелковистость лопухов за гаражами.

В городе моей бабушки началась культурная революция. Молодежь разделилась на тех, кто слушал рок, и всех остальных, причем эти косящие под панков ребятишки были радикальны, поэтому колотили всех, кто носил широкие штаны и футболки с американскими чернокожими рэперами из группы Onyx или элетронщиками из Scooter. На одном из гаражей двора однажды появилась надпись: «Рэп – кал», и ее почему-то так никто и не закрасил. Уничтожить надпись, как и рок, смогло лишь время. Спустя 10 лет от нее останется лишь блеклый след. Витька подарил мне кассеты с саундтреками из фильмов «Брат» и «Брат 2», а также «Короля и шута». Мне зашло.

– Витек, а ниче так.

– Лысый херни не посоветует.

– А это че? Я теперь панк?

– Типа того.

– А если я не хочу бить рэперов?

– Виталя, так надо. Ты че как тряпка?

К счастью, подраться из-за идейных музыкальных разногласий не удалось, а вот из-за спортивных как раз-таки да.

Один богатый мужик из нашего дома решил сколотить для нас футбольные ворота. Так эра разбитых стекол и покалеченных бабок, которые принципиально не хотели прекращать свои заседания за столами возле нашего «Эмирейтс стэдиум», вышли на новый уровень. На поле выходили Анри, Роналдиньо, Фигу, Зидан и другие, кому родители на рынке приобрели столь ценный артефакт. Мой дед заявил меня за Челси. Ох, что творилось, что творилось! Какие баталии! Ла-лига отдыхает просто! Нашим идеологическим противникам сие явно было не по душе. Они бухтели, отбирали мячи, но это все были цветочки. В недрах их общества зрел план по нанесению смертельного удара по футболу.

Однажды я вышел во двор. В кедах, футболке и с мячом под мышкой. Настроение боевое. Я решительно был настроен доказать, кто Пеле на этом районе. Однако бабка из соседнего подъезда усердно пилила тупой ножовкой брусок штанги. И самое удивительное, что у нее получалось. Скрип стоял на всю округу и резал по ушам.

– Здравствуйте, а вы зачем штангу пилите? – вежливо спросил я.

– Это ты-ы-ы-ы? – бабка завопила на меня, будто в нее демоны вселились.

– Я.

– Это ты мне окно разбил позавчера.

– Нет.

– Я знаю, это точно ты. Растет такое хулиганье, как и твой папашка непутевый.

– Че это он непутевый?

– Да вы все, Штольманы, непутевые. Ты, папашка твой, дед.

– Уважаемая, вы чего себе позволяете?

– Дерзить вздумал? Я жизнь прожила, я все знаю, а он мне дерзит тут стоит, деловой. Участковому на тебя напишу еще, пусть на учет поставит в детскую комнату милиции.

Штанга треснула, и ворота покосились.

– Вы – разрушительница мечты, – в сердцах выкрикнул на нее я.

– Какой мечты? Вы все сопьетесь и снаркоманитесь.

Бабка пошла в сторону вторых ворот, я отошел. С ножовкой она выглядела угрожающе опасной.

– Я видела, как ты куришь! – она сурово посмотрела на меня, – Вот расскажу твоей бабке, она тебя выпорет как сидорову козу.

– Зачем вы портите ворота?

– Окна будут целее.

Тупая ножовка со скрипом взялась за распил вторых ворот.

– Ты еще тут? – бабка замахнулась на меня своим инструментом, я отскочил, – А ну-ка, сгинь, нечистая сила.

Зрелище мое продолжилось с лавки на безопасном расстоянии. Диалога не получилось. Странная она какая-то. Неужели в старости я буду тоже таким мерзким? Подумаешь, окно ей кто-то разбил. Это же всего лишь окно!

Другие ребята к лютой бабке подходить тоже боялись. Все молча смотрели. Она допилила, раскачала ворота и окончательно сломала одни, а затем и другие.

Так погибал спорт в России.

Пришлось теперь ходить в соседний двор, но там не хотели пускать нас по одному. Они требовали от нас команды, которая будет бороться за свою честь. Зрела футбольная баталия между дворами. Надо было собрать команду. Пять на пять. Я взялся за дело, ибо проигрывать никак было нельзя. Я взял Лысого, двух братьев-близнецов, один из которых плохо попадал по мячу, и толстого Толяна. На ворота. Лучшие из тех, кто был. Остальные кандидаты явно не подходили.

2:10.

Именно с таким счетом влетели мы и под свист с улюлюканьем покидали поле боя. Позор. Просто позор. Оказывается, не такой уж я и Пеле. Нам нужен реванш. Тренировки продолжились на домашнем стадионе, правда, ворота стали виртуальными. Их границы обозначались двумя булыжниками, а высота – рост вратаря с вытянутыми руками. Если не достал, то по правилам это выше ворот. А если мяч попадал в то место, где в теории была штанга, кто больше всех орал, оказывался прав. Успеха от тренировок особо не было, мы продолжали быть командой каличей, которую раз за разом унижали на футбольном поле, однако по нашу душу прибыл спаситель.

Я обнаружил его в нашем дворе. Какой-то паренек в футболке Савиолы из Барселоны убийственно расстреливал кусты мячом.

– Вот это удар! – восторженно сказал я ему.

– О, здоров. Илюха.

Мальчуган был постарше, но все же протянул мне руку, жест достойный, я ответил крепким рукопожатием.

– Виталя.

– А вы че, тут в футбол играете?

– Пытаемся.

– Отлично.

Оказалось, что Илюха приехал к бабушке из Москвы, а там он занимается в футбольной школе «Динамо». Помимо пушечного удара, он владел и невероятной техникой, обходя нас, словно мы – тренировочные столбики.

– А че, там прям мастера в соседнем дворе? – спросил Илюха.

– Как-то мы летим им со счетами 2:10, 0:10, 0:10 и 1:10, – с великой печалью я сообщил о провалах нашей команды.

– Да ну ничего страшного, футбол – это ж просто игра, главное – удовольствие.

– Нет, Илюха, футбол – это война. Тут дело чести. Ты должен нам помочь. Знаешь, как обидно, когда они смеются всем двором над нами. И ничего ведь не сделаешь. Проигрываем по делу.

– Да без проблем.

Так юный Савиола возглавил нашу команду мечты. Ротации подвергся толстый Толян, его место в воротах занял кривой из близнецов, и, как оказалось, руками он пользовался лучше, чем ногами.

Наши соперники ухмылялись и готовы были снова устроить нам взбучку, но Илюха врубил «режим бога» и начал просто убивать их своим пушечным ударом, да так, что после пяти залетевших банок в ворота противника их вратарь сбежал с воплями, что на нем нет уж живого места. Новый защитник ворот да и вся команда ситуацию не спасли. Это была наша первая победа со счетом 10:3. Соперники снова вопили, но уже от досады. Какое необычное чувство и приятное!

Мы побеждали еще и еще. 10:2, 10:1, 10:1, 10:0, 10:0. Просто разнос! Футбол стал приносить удовольствие.

Близился конец августа, и мы уже собирались разъехаться по домам. Назревал финальный матч сезона. Мы вышли в том же составе и закономерно выигрывали со счетом 9:0, причем последние голы были просто издевательскими. До победы оставался один мяч. Однако один из противников жестко двумя ногами прыгнул на Илюху. Это была однозначно красная карточка, если бы судья существовал в дворовом футболе. Илюха, скорежившись от боли, упал на землю. Один из близнецов с воплем «Ты че творишь?» с ходу втащил нарушителю. Тот упал на задницу, но за него вступились другие, в том числе и болельщики. Мы были в явном меньшинстве, так что пришлось уходить, обороняясь, уводя за собой раненого товарища.

Илюхе похоже сломали ногу. Дворовый футбол – жесткая игра.

– Виталя, ну что я маме твоей скажу? – мазала йодом мой фингал и шишку на лбу бабушка.

– Скажи, что я упал.

– Так, юноша, врать нехорошо.

– Ну вы хоть победили? – с интересом спросил дед.

– Да, по ходу, нет.

– Да ничего, научишься еще.

– Драться?

– Побеждать.




ГЛАВА 7


И снова первое сентября. Цветы я донес до первой мусорки, потому что тащиться с ними в такую даль было не сильно охота. Снова линейка с ее пламенными речами и стихами непонятных детей-роботов о том, как прекрасно учиться.

Добрая мелодия с Мариной Леопольдовной и отдельным инкубатором для младших классов закончилась, и начался хард-рок низшего звена средней школы с новой классной руководительницей – Ольгой Тирановной.

Если раньше мы сидели в одном классе и все уроки у нас вела Марина Леопольдовна, то теперь надо было ходить по всей школе в поисках новых знаний, но при всем при этом большой брат всегда приглядывал за нами. Ольга Тирановна была лютой учительницей математики в преклонном возрасте, которую побаивались все старшаки. Ее звали Маргарет Тэтчер. И не зря. Эта железная леди держала в ежовых рукавицах абсолютно всех.

На раздолбайство она дала нам неделю, а затем жестко начала карать всех непослушных и нелюбящих математику. Минимум как Пифагор. Однажды она увлеченно рассказывала тему урока у доски, а когда повернулась, то увидела, как Данила вовсю треплется с Женькой. Тогда Ольга Тирановна взяла длинную указку и со всей дури лупанула по парте. Прям между Данилой и Женькой. Мне кажется, у них появились первые седые волосы после этого.

После уроков мы по очереди должны были возвращаться в класс, чтобы мыть там полы и поливать цветы. Ни за что. Просто без причины. Уборщицу нанимать было для школы непозволительной роскошью, а использовать детский труд, прикрываясь великими целями образования, – это всегда пожалуйста. За плохо вымытые полы можно было нагореть на повторное дежурство. На следующий день. С Железной леди шутки были плохи.

За косяки перед другими преподавателями приходилось тоже отвечать перед Ольгой Тирановной. Она знала тысячу и один способ, как задушить человека морально. Мне кажется, в прошлой жизни она была инквизитором, который жег людей на костре.

С переходом в среднюю школу начались и сложные задания, которые, похоже, не всегда знали как делать даже сами учителя. Однажды мне задали делать плакат на тему загрязнения окружающей среды. Естественно, я охренел от такого задания. Алло, я в пятом классе. За помощью я пришел к бате. Тот пил пиво и смотрел футбол. «Спартак», за который болел он, проигрывал своему принципиальному противнику – ЦСКА.

– Пап, мне тут задали плакат рисовать.

– Ну, рисуй. Не видишь, мне некогда.

– Я не знаю как.

– Я тоже, – не отрываясь от футбола, сказал он.

В этот момент ЦСКА снова забил «Спартаку», а я продолжал стоять над душой.

– Тьфу ты, не могу на это позорище смотреть, – зло выключил он телевизор.

– Пап, раз ты освободился, помоги, – улыбнулся я.

– Чего?

– Плакат нарисовать.

– Ну тебе задали, ты и рисуй. Это ты ж у нас ученик. Я свое отучился.

– Ну я не знаю как.

– Значит, получишь двойку, а я тебя потом выпорю. Иди, думай.

Не сказать, чтобы меня часто поколачивали за оценки, но иногда бывало. И вообще, зачем задавать такие задания, которые, хрен знает, как делать? Я забил и стал ждать своей участи.

В назначенный день географичка вызвала меня к доске, но я объявил, что я не готов.

– Это еще почему?

– Я не знал, как делать.

– Ну спросил бы у родителей, они бы тебе помогли.

– А зачем задавать такие задания, чтобы их за меня делали родители?

– Виталий, что ты споришь? Это не я пишу учебную программу.

– А кто?

– Чиновники. И вообще, зубы мне тут не заговаривай. Штольман, двойка. В следующий раз будешь думать.

Так я стал жертвой образовательной системы, которая снова отправила меня на обещанную встречу с ремнем. Кажется, в школе нам не хотели давать знания, а пытались сделать оловянных солдатиков, выполняющих по команде задания любой ценой, даже бессмысленные. Я начал познавать навык списывания, раз нужны были только хорошие оценки в журнале. Зачем учиться-то?

Русский и литературу у нас вела родная сестра нашей классной – Вера Тирановна, только она совсем не была похожа на свою сестру, поэтому мы постоянно на ней ездили, как на ломовой лошади. После этого она, конечно, жаловалась сестре, а та устраивала нам экзекуцию. Этот замкнутый круг не заканчивался до самого выпуска. За здоровенные очки Вера Тирановна получила прозвище Муха.

Над доской в классе русского и литературы висела картина Веры Тирановны в молодости, написанная карандашом. Эта была отличная мишень, при попадании в которую можно было достичь наивысшего респекта от одноклассников. Оружием была трубка от ручки и бумага. Как бравые индейцы, мы плевали не только друг в друга во время урока, но и в картину. Мастерство плевания и точность отрабатывались на практике. Когда кто-то попадал в глаз или лоб нарисованной Вере Тирановне, то класс просто заливался над этим, а Муха, не замечая, продолжала вести урок.

На смену охотничьим трубкам индейцев пришла артиллерия. Снаряды изготавливались из жеваной бумаги, помещались на линейку и отправлялись точно в цель. Зона поражения была просто огромной. Шлепок, долетевший до цели, разлетался во все стороны. Можно было прекрасно поражать сразу несколько целей. Идеальное оружие массового поражения.

Однажды Митька Царев решил снова покуситься на святая святых Мухиного класса. Он прожевал целый тетрадный лист и мастерски отправил снаряд в картину. Но это был не быстролетящий мелкий калибр, выпущенный из трубки, который можно было вполне не заметить. Это была самая настоящая бомба. Бомба медленного реагирования. Дальше все происходило, как в замедленной съемке.

Снаряд был выпущен. Муха заметила его. Мы заметили, что Муха заметила его. Его траектория четко направлялась в картину. Муха резко перестала говорить. Тишина. Мощный шлепок жеваной бумаги попадает прямо в лоб рисованной Вере Тирановне. Расплющивается, закрывая полглаза, и медленно стекает по картине вниз. На Мухе буквально на было лица. Она пулей вылетает из класса.

– Митяй, ты че, кукухой поехал? – начал Данила. – Сейчас наша Тирановна придет и всыплет нам по первое число.

– Ой, да ладно, что ль, не первый раз, – парировал Митька.

– Дима, ну так же нельзя, она же обиделась, – подключилась Катька.

– Я после уроков сидеть не буду, – сказал кто-то с первых парт.

– А вам, задроты, кто вообще право голоса давал, сидите и книжки читайте, – осадил отличников Митяй.

Я молча наблюдал за ситуацией. Муха мне не нравилась, но классная не нравилась еще больше. А я уверен, что она уже полубеговой походкой несется в нашу сторону. Уничтожать. Казнить. И карать. За преступление века. Преступление против семьи. Ее семьи.

– Ты должен признаться и понести наказание, – снова сказала Катька.

Меня тошнило от ее правильности.

– Катюха, да пошла ты, поняла? А если настучишь, то я тебе все космы повыдергиваю, – резко ответил ей Царь.

Катюха замолчала. Митяй начал рисовать что-то на парте. Он явно понимал, что перегнул палку, и немного нервничал.

В класс забежала Ольга Тирановна. Мухи с ней не было. Глаза ее были налиты кровью. В классе снова воцарилась тишина. Митькин шлепок уже съехал с картины, упал на доску и затем на пол.

– Кто это сделал? – сурово сказала Тирановна.

Тишина.

– Я 30 лет работаю в школе, и вы – самый худший класс, который мне доставался.

– Погоди, это мы еще свой потенциал в полной мере не раскрыли, – подумал я и чуть не заржал, что было бы смертельно опасно в этой накаленной до предела обстановке.

Мы больше восприняли это как похвалу, но перечить по-прежнему ей боялись.

– После уроков все у меня в классе.

Тишина.

– Всем понятно?

– Да, Ольга Тирановна, – разнотонно промямлил наш класс.

После уроков экзекуция продолжилась, однако Тирановна не церемонилась, а сказала, что мы не уйдем из класса, пока не сознается тот, кто это сделал, и ушла, дав время посовещаться.

Тут активизировался Бен Аффлек – лучший из лучших, круглый отличник, любимчик учителей и образец для подражания. На самом деле его звали Серега Умнов, но так его никто никогда не называл.

– Почему я из-за кого-то должен тут страдать?

– Я тоже с ним согласна, – поддержала его Катюха.

– Не обломаетесь, если посидите тут часок-другой, чего вам дома делать? – сказал я. – Все равно до ночи нас держать не будут. Ща поговнится и отпустит.

– Мне надо делать уроки.

– Бен, завали-ка, а! – крикнул ему с последней парты Митяй.

– Это нечестно, ты накосячил, а я страдай.

– Его ж родителей в школу вызовут и накажут, а так всем нам ничего не сделают, – сказала Женька.

– Мне еще надо к репетитору, – все не успокаивался Бен. – Я уже опаздываю.

– Так, Бен, че ты разорался, спать мне мешаешь, – проснулся Никитос. – Я тебя после школы градусником в сугроб воткну, если не завалишь, а пацаны мне помогут. Поможете ж?

– Ага, – подтвердили свою причастность Данила, Царь и я.

В класс зашла Ольга Тирановна.

– Ну что?

Тишина.

– Ну сидите, сидите! – она снова направилась к выходу.

– Ольга Тирановна, Ольга Тирановна, – вскочил Бен.

– Я его прибью! – прошипел Митяй.

– Что, Сереженька?

Бена все учителя называли Сереженькой. Бесило. Очень. Да так, что блевать хотелось. Сереженька – солнце ты наше ясное, гордость школы и мамы с папой.

– Ольга Тирановна, это сделал Царев, мы не должны страдать из-за него, – гордо сказал Бен.

Митяй прижался в парте, спрятавшись за впереди сидящими, но было уже поздно.

– Царев, завтра к директору с родителями, ты меня уже достал, – и победоносно вышла из класса.

За ней пулей вылетел Бен. Видимо, очень спешил к репетитору. У нас были другие планы на предателя. Мы ломанули за ним и поймали его на выходе из общей раздевалки на первом этаже. Я, Царь, Никитос и Данила – четыре всадника апокалипсиса. Апокалипсиса имени Бена Аффлека. Прям за школой-то мы его и воткнули башкой в сугроб, а затем Никитос закинул его портфель метров на 50 в сугробы. А там было по пояс, не меньше. Минут 20 еще мы развлекались, наблюдая, как Бен героически бороздит снежные просторы. После того, как он вылез, Царь втащил ему прямо в нос, из которого фонтаном брызнула кровища.

– Смерть предателю, – сказал Царь.

– Смерть предателю, – повторили за ним мы.

Затем пришлось умывать Бена снегом, а то он собирался идти в школу отмываться. Тогда бы Митяя точно отчислили.

Сереженька понял урок и больше не стучал. По крайней мере, в открытую.

Через неделю Данила нарисовал мелом крест на стуле исторички. Та всегда ходила в черных юбках-карандашах в пол. Однако теперь ее украшал еще и белый крест на заднице. Смеху-то было, когда она наворачивала круги, читая лекцию. Когда и этот план был раскрыт, снова прибежала Тирановна, снова после уроков мы остались в классе, но теперь все молчали. Даже Бен, хоть Тирановна и спрашивала его. Спустя два часа морального давления пребыванием в классе Тирановна отпустила нас по домам.

– Не такая уж и железная эта Маргарет Тэтчер, – выходя из класса, сказал Данила.

– Нас голыми руками просто так не возьмешь, мы еще ей покажем, кто тут главный.




ГЛАВА 8


На зимних каникулах делать особо было нечего. Я не особо любил холод, поэтому часто сидел дома или в Данилином подъезде.

Однажды батя решил пойти погулять со мной, чему я несказанно удивился. Последний раз он гулял со мной лет пять-шесть назад.

– Так, юный поджигатель, пора тебе становиться и пожарником.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Ты видел когда-нибудь пожарный танк?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vitaliy-shtolman/krasnye-kirpichi-67738341/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.