Книга - Каждый верил в рай

Каждый верил в рай
Арти Бринк


Детектив Алан уже давно не верит в обещанный лучший мир: рассыпаются дома, жителей поражает неизлечимая болезнь, безработные наводняют улицы. На глазах героя умирают бедные и преумножают свое состояние богатые. Все летит к чертям с того момента, как террористы убили семью мэра и тот обезумел от горя. Если бы Алан только знал, чем обернется расследование очередного убийства… Ему нужно еще немного времени, чтобы больше никогда не видеть позабывший про верность мир, где каждый верил в Рай.





Каждый верил в рай



Арти Бринк



Редактор Анна Гутиева

Дизайнер обложки Елизавета Нечаева



© Арти Бринк, 2021

© Елизавета Нечаева, дизайн обложки, 2021



ISBN 978-5-0055-3045-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




I. КАК РАЗ ТО, ЧТО НАМ НУЖНО


– Алан, здравствуй! Подойди, пожалуйста, на пару минут, – прозвучал позади знакомый голос, бархат которого заглушил мои мысли.

Перед глазами вновь возник пыльный, давящий закоулок. В его тупике громоздилась зловонная гора готовых разорваться мешков с мусором. Скорее всего, именно поэтому каждое окно и каждая форточка были наглухо закрыты и занавешены. Или, что вероятнее, вина лежала на оцепенелом трупе, раскинувшемся посреди закутка. Обходя осколки бутылок, я охотно устремился к окликнувшему меня. Под ногами хрустела крошка рассыпающихся домов, и в слое пыли оставалась тропа следов. Очередной рабочий день близился к закату.

– Здравствуй, Джон! Что ты здесь делаешь? – я вытянул из кармана брюк мобильный. – К этому времени тебя обычно уже не оторвать от книг да кино в постели.

– На пенсии я могу себе позволить делать что захочу.

– Рад тебя видеть, – ответил я, подметив на его лице мгновенно появившуюся широкую улыбку. Он не протянул руки, но вмиг обхватил меня в крепком объятии, противостоять которому не было ни единого шанса. Оставалось лишь ответить тем же. – Непривычно видеть тебя без формы. Только что с залива? Где ты вообще откопал такую панамку? Даже не верится, что ты пытался быть строгим наставником.

Джон наигранно надулся, поморщился, втянув полной грудью стоящий смрад, и вскользь осмотрел меня с ног до головы.

– А почаще старика нужно навещать! Сколько лет я убеждал тебя купить что-нибудь новенькое, а ты все мою жилетку таскаешь? Но теперь-то она тебе в пору, – ухмыльнулся он.

– Зачем лишний раз тратиться: носится – значит годится.

– Еще не накопил на лодку, чтобы уехать подальше, как мечтал?

– Лодку? Лодку, Джон? Парусник. Кстати, месяц назад я с одним владельцем вышел в море. Ты бы видел, как яхта рассекает гладь. А как над тобой в солнце вздымаются брызги ударившей волны. Вот та свобода! И я уже внес восемьдесят процентов залога. Еще полгода работы – и меня больше никогда не увидят в этом чертовом городе.

– Рад это слышать. Тебя действительно здесь держит только один стареющий Джон. Но только попробуй забыть обо мне, Алан, я найду тебя и дам хорошего подзатыльника, – засмеялся он, лениво взмахнув ладонью.

– Ни в коем случае. Кстати, ключи уже у меня, – я махнул рукой в сторону припаркованного форда, – лежат в бардачке, можем выбраться на выходных. Возьму твой любимый мохито, как тебе?

– О, да… потрясающе. Когда мне еще выпадет шанс вздремнуть на палубе?

Глаза Джона затуманились сладостными мечтаниями, казалось, он уже был готов делиться вдохновенными планами и сентиментальными воспоминаниями о том, как заманил меня в первый вояж, как выучил понимать ветер и доверять ему. Но словно спохватившись о чем-то важном, старик через плечо бросил взгляд сквозь специалистов, которые бродили вокруг трупа, точно бестолковые чайки над пляжной урной, и в надежде по счастливому случаю наткнуться на улику искали сами не зная что. Я проследил за его взглядом, но ничего стоящего внимания не приметил. Улыбка растворилась на его лице. С горечью я признал: «Время дружеских бесед подошло к концу». А Джон, опустив глаза, переминался, не зная, как начать.

– Знаешь, сегодня утром мне позвонили с нашего участка, кто-то нашел мою кружку. Сначала я плюнул: ехать забирать твою ровесницу через полгорода – какой бред, согласись, – вопросил он, глядя исподлобья. – Тем более, когда в разгар июня можно тебе на зависть скататься за город. Но поскольку путешествовать особо не на что, а дел никаких нет, решил все же наведаться.

– А заодно распугать оставшихся прохожих своим раритетным мопедом? Последняя поездка закончилась чуть ли не инфарктом мопса твоей соседки. Имей в виду, она грозилась требовать оплату собачьего психиатра. Чего мне ждать на этот раз?

– Странная леди. И плоскомордый ее такой же, слюни только пускает да натыкается на все подряд. В мое время собака была защитником, лучшим товарищем. А что сейчас?

– Разрыв сердца от мопеда.

– Именно, – протянул Джон и, потоптавшись на месте, спрятал руки в карманы шорт. – Вернемся к делу, забираю я свою кружку, а мой старый приятель, Марк, который сейчас сидит в приемной, как замолол языком: «Тут явилась одна докучливая, только с академии. И за ответственное хранение твоей посудины я позволил себе отделаться от нее, пообещав, что ты приставишь ее стажером к самому гениальному, опытному, да чего стесняться-то – к лучшему детективу на пару линий горизонтов в округе», – пародировал Джон тараторящую речь Марка.

– Прямо-таки на пару линий горизонтов?

– Именно так и сказал, – заверил он. Но самодовольная улыбка в мгновение исчезла с его лица, и разговор принял серьезный тон: – Алан, послушай, я помню, как ты негодовал на первом расследовании, когда твой напарник трещал обо всем подряд, словно моя стиральная машинка. Ты рассказывал, как он не давал сосредоточиться, даже когда ты был в шаге от разгадки. А потом еще пришлось выслушивать, как капитан угрожал, что не доверит больше ни одного дела. Полагаю, именно тогда ты и решил, что работать лучше одному, ни на кого не отвлекаясь. И все-таки прошу тебя, попытайся.

– Ты как акула, которая убеждает водолазов выйти из клетки, потому что в зоне комфорта жизнь им изменить не получится, – попытался отшутиться я.

Но Джон был единственным человеком, способным повлиять на меня. И он это знал. «Скорее всего, он даже прав. Однако, зачем контактировать с обществом, когда так давно привык полагался лишь на себя».

– И все-таки в этом есть доля правды. К тому же… Да! Я поклялся, что уже сегодня она приступит к своему первому расследованию. Не подставляй меня, – на его лице появилась знакомая ухмылка.

– Только ради спасения твоего доброго имени, – потирая глаза, вздохнул я. – Но в следующий раз такой фокус не пройдет.

– Отлично, по рукам, – как в старые добрые времена, на прощание он протянул мне кулак. – Звать ее Вита Пулкрос. И еще, надеюсь, ты будешь чаще заглядывать ко мне.

– Постараюсь, – протянул я уже вслед вальяжно вышагивающему Джону.

– Не смею вам мешать.

Щурясь на тлеющий в волнах облачных нитей закат, он шел к мопеду, у которого стояла девушка в черной форме. Когда Джон кивнул ей, она тотчас устремилась в мою сторону. У лица в такт каждому твердому шагу из стороны в сторону раскачивались русые локоны, а позади о рубашку бился собранный хвост. «Ниток по шву не видать, пуговицы и петли качественные – одежда явно не из дешевых. Да и сидит идеально. Полагаю, шили на нее». Когда нас уже разделял десяток шагов, я заметил пристальный, высокомерно-презрительный взгляд. Синий, как тонкий лед моря, взгляд.

– Вита Пулкрос? Рад знакомству, – из приличия начал я.

– Джон Каиндмен заявил, что я буду набираться опыта у его, как он выразился, «преемника», «образцового детектива». А что на деле? Алан Соден – человек, не раз посылавший капитана и его приказы. Детектив, который не отыскал убийцу семьи мэра. А я-то думала, почему он увиливает? – возмутилась она, резкими движениями сопровождая каждое слово. Ее взгляд в секунду менялся от обжигающего гневом до надменного. – Скажите, чему я смогу у вас научиться? Меня потом автоматом не отправят в запас?

– Все верно, ты не ошиблась. А теперь послушай, – подняв руку, грубо прервал я ее нескончаемые претензии, – ты не хочешь работать со мной? А я не хочу работать ни с кем. Особенно со столь бестактной особой, в хоть каком-то воспитании которой можно запросто усомниться. Судя по одежде, родителям хватало времени и денег на театры и вечера в высшем свете, но не на дочь. Может, они и за твое успешное образование заплатили?

Девушка явно хотела что-то добавить. И слова, опровергающие мои выводы, уже были готовы сорваться с ее приоткрытых губ. Но Вита передумала. Еще раз взглянув на меня, она опустила глаза. Тогда я развернулся к сдержанному, весьма учтивому трупу и добавил через плечо:

– Добро пожаловать, новичок.

«Отличное начало знакомства! Думаю, протянем вдвоем дня три, не больше. Если вообще не отошлю ее обратно в участок, – подумал я, подходя к мертвецу. – Посмотрим сейчас, как покажет себя в деле».

Как и в большинстве случаев, первым встретил отвратный запах оставленного преть на солнце трупа. Пробившись сквозь него, я напоролся на страх и отчаяние вытаращенных молочно-белых глаз. В них отпечатались последние мгновения в одиночестве с убийцей – не проглядывалось ни единой капли принятия смерти. Я наклонился и увидел иссохшую глотку, застывшую в попытке еще раз втянуть воздух. Растопыренные, серые от пыли пальцы просили у занятого Бога милости.

Новичок приблизилась и остановилась в нескольких шагах позади меня. Но краем глаза я заметил, как она украдкой изворачивалась, чтобы взглянуть на труп, при этом беспрерывно накручивая перекинутый через плечо хвост.

– Что скажешь? – подняв одноразовые перчатки, тихо обратился я.

Тогда она сделала пару шагов вперед, выхватила перчатки, раздув, натянула их и опустилась рядом с покойником. От близости эпицентра вони Вита тут же сжала губы, сморщила окропленный несколькими веснушками нос. «Привыкнет, если хоть на что-то способна». Но ужаса, признаков тошноты и тем более намека на обморок я не находил. Медленно кружа в лишенном надежд, вялом мушином оркестре, я наблюдал и ждал ответа.

Как и полагалось, сначала девушка окинула взглядом место нахождения трупа: в узком закоулке бок о бок с помойной глыбой располагался запасной выход одного из домов. По двери стекали застывшие ручьи клея, которого не жалели, чтобы налепить пеструю листовку со столь приевшимся изображением государственного флага, отшлифованного лозунга и нынешнего мэра. Затем ее напряженный взгляд досконально прошелся с обритой головы до изношенных кроссовок парня. Ему я мог дать никак не больше двадцати пяти.

– Судя по оставленным на пыли следам, убийца пришел с улицы, – неторопливо озвучивала девушка свои мысли, сопровождая взглядом петляющую тропу, – и здесь дожидался жертву. Расхаживая вокруг, он скурил вон те сигареты, – указала она на четыре истлевшие до основания, растоптанные около расколотого мусорного бака бычки.

– Допустим, – кратко расценил я, продолжая смотреть сквозь развешанное меж домов белье на выцветавшее небо.

– Жертва по своей воле зашла в переулок, причем так же с улицы. Думаю, договорились встретиться. Хотя в этих домах они явно не живут.

– Уверена?

– Иначе покойный воспользовался бы запасным выходом: за той дверью лестница, которая ведет вдоль балконов ко всем этажам. К тому же, вторая пара следов так же тянется с улицы, можно отличить подошвы.

Не дождавшись ответа, она нервно откашлялась и продолжила:

– Первый удар был с близкого расстояния.

Отбросив полу ветровки и измазав в загустевшей крови пальцы, новичок приподняла почти полностью пропитанную, облепившую сухощавое тело футболку, которая когда-то была серой. Меж выступающих ребер разрывалась почерневшая дуга, где уже без сомнений были отложены тысячи продолговатых яиц. Изучив рану, девушка заключила:

– Глубокая овальная рана левой грудной полости с одним более рваным уголком. Полагаю, использовали нож с односторонним лезвием. И судя по поднимающемуся каналу, удар нанесли снизу вверх. Именно тогда появились те пятна крови, – она указала на багровые брызги позади нее, разлетевшиеся по асфальту, точно ком снега, сорвавшийся с высокой ветки. Увлеченная реконструкцией убийства, девушка ускорила речь: – Думаю, хотели убить с самого начала, но сердце не задели – пронзили легкое, о чем говорит кровь у рта. Теперь посмотрите на шлейф, – новичок азартно скользнула взглядом от серо-бардового пятна до потертых штрихов, тянущихся за покойным, – получив удар, он упал и в состоянии шока стал отползать, откашливаясь кровью. Инстинктивно зажимал рану, от чего вся левая ладонь в крови. Но убийца нагнал, навис над жертвой и… – она остановила рассказ и, точно представляя в своей руке нож, вгляделась в шею убитого, а секундой позже резко провела по воздуху рукой, – …перерезал горло. Осталась эта резаная рана с одинаковой глубиной по сторонам.

– Интересно, – протянул я.

– Кхм, кровь хлестнула вправо – правша. Она даже на стене. После, вытерев нож о джинсы убитого, преступник ушел.

– А по времени что-нибудь скажешь?

Новичок приложила тыльную сторону ладони к кистям, к лицу мужчины, затем надавила на грудную клетку и, засмотревшись в распахнутые холодные глаза, начала считать про себя. Примерно через минуту девушка закончила подсчет и объявила:

– Кисти и лицо уже околели, но туловище еще теплое. А трупные пятна восстановили окрас за сорок шесть секунд, и помутнение роговиц явно выражено – получается, смерть наступила часов пять-восемь назад. Средь бела дня.

Она поднялась, сделала пару шагов назад, вновь завила прядь и, торжествующе улыбаясь, ожидала моего заключения.

– С чего ты решила, что жильцы ни за что не заходят в проулок своего дома? Посмотри на эту свалку. А вдруг они не пользуются запасной дверью, потому что она заперта? Наши фигуранты могут проживать здесь. Торопишься.

Повисла молчание. Новичок неподвижно стояла, пытаясь сохранить безразличный вид. И я бы поверил, если бы она не опустила запылавшее лицо и не сжала губы, которые выдали ее самобичевание.

– Слишком быстро отметаешь варианты.

Краем уха, но девушка внимательно слушала. И когда я закончил, она, не поднимая на меня глаз, далеко не сразу смогла вытянуть из себя уверенную фразу:

– При жертве я ничего не нашла. Ничего не было? Или вы уже собрали его вещи?

– Убитого звали Морис Неймун. Рядом валялся развороченный пустой кошель.

– Ограбление?

– Ты слушала, что я говорил только что? Еще в кармане лежала чип-карта для входа на завод. Поехали.

– А как же следы, кровь, протоколы?

– Предоставь это тем слоняющимся туда-сюда недоэкспертам. А протоколы подождут.

Новичок глубоко вздохнула, еще раз обвела глазами место преступления и, ничего более не добавляя, направилась следом.




II. ДРУГОЙ ВЗГЛЯД


Я попрощался с последним лучом солнца, блеснувшим далеко впереди. Дома, дворы, улицы – весь район стремительно утопал в ночи. Лишь оставшиеся в живых единицы легиона фонарей оттягивали неизбежное наступление кромешной темноты. В свете фар зашныряли первые грызуны и насекомые. Днем обитателей этого района от «соседей» спасало солнце, но сейчас последние вырывали власть над окрестностью. И спешно идущий домой с наступлением сумерек даже на главных дорогах мог с ужасом обнаружить, что за ним тянется орда таких же голодных, как и он сам. Собственно, вы никогда не найдете здесь замертво лежащую птицу. Мне повезло застать времена, когда все было иначе.

Шестьдесят лет назад геологи обнаружили обширные залежи золота. Тогда первопроходцы наспех отстроили городок для первых шахтеров и рабочих завода. Для тех, кто искал достаток себе или семье. Для тех, кто после беспрестанной, непосильной смены наконец вырывался за территорию предприятия: вдыхал свежий вольный воздух, чувствовал живой теплый свет и в изнеможении падал на матрас. Эстетика, комфорт и условия проживания никого в то время не волновали.

Тяжелая пыль, возможность обвалов и взрывов заманивали желающих подвергать свою жизнь опасности – ведь риск действительно был оправдан, каждому гарантировалась весьма приличная заработная плата. И такая погоня за мечтой от смены к смене увеличивала производительную мощность предприятия: чем больше пророешь, добудешь или переработаешь – тем больше получишь. Неудивительно, что колоссальные цифры перевыполняемых планов задирали планку другим добывающим пунктам.

Золото текло и пульсировало во всех сферах жизни города, поддерживало и взращивало его, обещая крупную прибыль инвесторам. И вскоре город по праву провозгласили связывающим воедино издыхающую страну узлом, что позволило административному району расшириться и возвыситься до небес в попытках уместить офисы всех управляющих структур. Одновременно преуспевшие персоны вознесли личный «райский» район: воздвигли небоскребы с роскошными апартаментами, распахнули двери великосветских отелей и усеянных повсюду всевозможных торгово-развлекательных центров, подсветили вывешенные афиши театров, разожгли звезды ночных клубов. Теперь у каждого разумного горожанина укрепилась мечта – перебраться из своей норы в нареченный Эдем. Все верили: будут усердно работать, лишь успевая утирать пот – и непременно проснутся в блаженной роскоши. И тогда эти мечты вполне могли воплотиться в реальность.

Но с годами спуск от спуска приносил все меньше прибыли. Добыча не успевала за без конца нарастающими темпами переработки – всемогущее Эльдорадо увядало от натиска конкистадоров, откашливая нетленную пелену пыли, окутывающую рабочий район. Труднее всего приходилось пристрастившимся к весомым пачкам купюр владельцам. И за короткий срок они завезли автоматику, переоборудовали завод и почти полностью распустили штат, тем самым сократив внушительную строку расходов.

Пара тысяч рабочих осталась на улице. В считанные мгновенья твердая земля разверзлась под их ногами. Повезло лишь операторам и инженерам, которые продолжили следить за мерным ходом преимущественно завезенного сырья по конвейеру. Число безработных, обескровленных и заполонивших неблагоприятные для проживания улицы города росло, как множились количества жалоб на пневмокониоз[1 - Пневмокониоз – необратимое и неизлечимое заболевание легких, вызванное длительным вдыханием производственной пыли и характеризующихся развитием в них фиброзного процесса.]. Прожигающая насквозь боль в груди и тяжелый кашель завладели каждым вторым, обращавшимся в клинику. «Иронично: еще вчера рабочий вкладывался в смог, приумножая свои накопления, а сегодня тратит заработанное на лекарства, чтобы не подохнуть, хрипя на асфальте. Хороший священник назвал бы это карой божьей». Безработным-смертным негде было взять медикаментов. И народ, как пес, стал бродить в поисках средств к существованию, вгрызаться и лезть кровавой и грязной мордой туда, где остальные бы отступили. Треть населения стояла на распутье безнравственного заработка и жалости прохожих. Правоохранительные органы были не в силах сдерживать крепнущую преступность. Но последним хоронящим здравомыслие людей фактором были непомерные расходы на разжигание и без того ослепительных, сменявших друг друга светских вечеров Эдема, пока с другой стороны человек надеялся застать завтрашний рассвет. Все, что оставалось народу – молиться, надеяться, просить, протестовать и взывать к честности. Подавление митингов с требованиями о помощи стало обыденностью для силовых структур.

Но появился никому не известный Виктор Фирнум. Масляными красками он рисовал прекрасное будущее, естественно, при том условии, что займет пост мэра. И уставшие от жалкого существования жители увидели в амбициозном Викторе и его будоражащих и приковывающих речах символ скорых, столь желанных перемен. Данные предвыборные обещания он честно исполнил: в кратчайшие сроки возвел блочные дома, которые раздал под беспроцентный кредит, организовал выдачу лекарств и начисление пособия по безработице. Этого хватило для умиротворения волнений на пару лет. До тех пор, пока дома не стали рассыпаться от завывающего в щелях стен ветра, а люди, стоявшие часами в очередях за препаратами, уходить ни с чем. В народе рабочий район теперь звали воющим краем. Не то из-за ветра, носящего из стороны в сторону пыль, не то из-за тяжелой судьбы живущих здесь людей. Таким район, в котором я вырос, являлся и сейчас.



До перерабатывающего комплекса оставалось минут десять пути. И за все прошедшее в дороге время ни я, ни новичок не произнесли ни слова. В тусклом отражении лобового стекла я видел, как, положив ногу на ногу, она без единого движения сидела на переднем пассажирском сидении. Прислонившись к двери, девушка в задумчивости всматривалась в проносящиеся мимо силуэты. Когда по какой-то причине я вновь взглянул на ее отражение, то заметил, как что-то блеснуло на лице, скользнуло вниз. Взметнулась к глазам ладонь, скрестились руки на груди. «Не припомню, когда в последний раз чувствовал себя так неловко. Наверное, я выразился слишком резко на ее счет. Да и на деле она показала себя довольно неплохо», – думал я, не находя, что сказать, не зная, стоит ли вообще что-то говорить.

Но наконец за поворотом показались металлические ворота, вгрызшиеся в четырехметровые бетонные стены, которые были коронованы колючей проволокой. За ней едва виднелся конек листовой крыши комплекса. Я припарковался под белым светом одного из фонарей, и из окошка охраны тут же показалось недовольное лицо:

– Стоять, – догадываясь, что мы не сотрудники предприятия, прогремел сторож, когда я и новичок приблизились. – Кто вы? Никого не ждал. Чего надо? – поочередно направляя нам в глаза фонарик, от которого не удавалось укрыться за ладонью, поинтересовался охранник по вине обязанностей, со столь узнаваемой интонацией, будто все держится исключительно на нем.

– Детектив Соден. Мне нужно с кем-то поговорить об одном рабочем, – я предъявил удостоверение, и в это же мгновенье стоящая позади девушка недовольно фыркнула.

– Ждите.

Сквозь приподнятые жалюзи на окне я видел, как мужчина взял трубку стационарного телефона и доложил о почти что полуночных визитерах. Получив распоряжение, он взмахнул рукой, подзывая к себе, а затем указал на дверь, гудящий сигнал которой известил об открытии магнитных замков.

Только пройдя по коридору пропускного пункта сквозь свободно вращающийся турникет и отключенный металлодетектор, я достиг комнаты охраны. По эту сторону стоял притиснутый к знакомому окну стол с монитором. На нем мелькала сетка черно-белых изображений многочисленных камер. А по соседству заваривалась большая упаковка «роллтона», прикрытая книгой в размякшем и уже нечитаемом переплете. «Мерзость», – коротко выдохнул носом я, вспоминая, однако, что сам почти каждый день питаюсь на ходу. Встретивший нас охранник потребовал документы и, получив желаемое, стал заносить данные в журнал. По другую сторону комнаты, на диване, лежал второй сотрудник. Он решал судоку в журнале, прислушиваясь к радиоприемнику, антенна которой была примотана изолентой.

Ведущий мерно говорил, словно беседовал напрямую со слушателями: «…уже год. Неужели, он не понимает, что его решения лишь обостряют обстановку в нашем городе? Это не тот человек, которого мы избрали три года назад. Где тот, кто подарил порядок и спокойствие, кто видел своею обязанностью заботу о гражданах? Я могу представить чувство, когда теряешь все. И искренне сочувствую ему. Но мы ведь еще живые. Вы помните об этом, Виктор Фирнум?»

– Да ни черта он не помнит. Даже из отеля своего не выбирается.

– Догадывается, что не стоит ему к нам выходить, – усмехнулся первый. – Который месяц он уже не выходит?

– Жрет, небось, только да по бассейну на матрасе плавает.

«…сохраняйте в себе человечность: гнев и безумие на акциях не приведут к должному результату. Найденные у членов Совета миллионы по праву наши, но ни одна монета не стоит жертв. Прошу, не отвечайте жестокостью. Ваша радиостанция „Наш город“ и ее ведущий, Майкл Адвер. Напоминаю, что вы можете отправить пожертвования для нуждающихся на счет организованного нами фонда. Информация о нем прозвучит далее».

– Надеюсь, у Кэмбала кишка не тонка, и он выступит против.

– Как в сказке зажили бы тогда.

«Да, дружище, они действительно тебя обожают», – отметил я, с легкой улыбкой вспоминая последнюю встречу с Дюком.

– Отведешь этих к управляющему? – захлопнув журнал и развернувшись на стуле спросил сторож.

– Чтоб меня увольняли, а я еще и горбатился? Сам иди.

Тогда охранник протяжно вздохнул, протянул мне документы и потребовал расписаться. А затем выдал из ящика стола белые каски с эмблемой предприятия: темной горой, за которой восходило лучезарное солнце.

Нас провели через остаток коридора контрольно-пропускного пункта и вывели на территорию комплекса, сокрытого неприступной стеною от посторонних глаз. Я едва поспевал за скорым шагом мужчины, путь которого пролегал поперек всего комплекса. Даже не удавалось хорошенько рассмотреть теснящиеся по сторонам кирпичные сооружения. Пронеслась мимо стоянка тяжелых, истертых временем горных гигантов, служивших прежде для вывоза с глубин карьера горные массы, отвалы которых развевались на ветру изо дня в день. Их желто-черные цвета целиком скрывались пылью, а пробитые, спущенные шины свисали с колесных дисков – никто не заводил и даже не прикасался к ним уже многие годы. Мелькнуло и осталось позади пожарное подразделение, где на площадке сотрудники перепроверяли снаряжение на случай экстренных ситуаций. Дымила пепельными клубами котельная. Ритмично и часто грохотали цеха.

Но вскоре провожатый свернул, и мы ворвались в паутинную чащу желтых, красных, зеленых и синих труб, где многоярусной сетью вплотную от нас кочевало сырье по лентам. «Если бы меня попросили пройти вдоль какой-нибудь трубы, то я бы ее непременно потерял», – не сомневался я, задирая голову, стараясь заметить кусочек ночного неба. Но видел только, как вырывалось из клапанов и окон печей пламя, а разделенные какими-то четырьмя метрами рабочие пытались докричаться друг до друга; как тягостно на каждом шагу в собственных производственных нечистотах рокотали машины. Я с трудом вдыхал сдавливающий легкие запах масел и земли.

Через минут пять мы выбрались к двухэтажному зданию, на двери которой висела табличка: «Операторская №11».

– На ваши вопросы ответит управляющий смены, – пробормотал охранник, – Гарри Ворман.

Мы зашли внутрь, но ощущения оставались практически такими же, как и снаружи: противно и прохладно. Проводник доложил одному из тех, кто был в комнате, о нашем прибытии. Тогда двое в серых комбинезонах и куртках с синими полосами лениво повернули голову и, не удовлетворив свой интерес, вернулись к огромным мониторам, где в желто-красно-зеленых тонах мигали схемы работы комплекса, элементы управления и данные по давлению, температуре и еще нескольких неизвестных мне величин в различных точках. «Думаю, они безмерно рады, что могут контролировать процесс, лишь сидя в кресле да щелкая мышью». Третий же вложил в шкаф у стены толстую папку, дал указание операторам и, опершись задом о свободную часть стола, занятую сложенных стопкой касок, пригласил нас.

– Детективы, чем обязан?

– Алан Соден. Сегодня обнаружили мертвым одного из ваших сотрудников, – ответил я, предъявляя запечатанную в пластиковом пакете для вещдоков чип-карту покойного, – Мориса Неймуна.

Лицо Вормана не отражало ни удивления, ни сожаления, ни облегчения – никаких эмоций. Он провел рукой по коротким темным волосам, взял планшет и, поворошив листы, вычеркнул нужное имя.

– Да, он числится… Прошу прощения, числился в моей бригаде уже третий год.

– Опишите его.

– Тихий, исполнительный. Даже слишком, – потер он гладко выбритый подбородок. – Пока остальные парни наслаждаются обедам, он перекусывает одним лишь яблоком и продолжает работу.

– Какие у него были обязанности?

– В обязанности Мориса входила ежедневная проверка, настройка и ремонт измерительного оборудования.

– Если он каждый день был при деле, – в который раз уже на котором деле цеплялся я за слова, – то, как вы объясните, что он ориентировочно в полдень оказался на другом конце района?

– Видите ли, он четко выполнял изо дня в день свою монотонную тупую работу и в какой-то момент стал забываться, работать точно автомат. Можно понять. Тогда психиатр посоветовал ему сменить деятельность. – Начальник смены на пару секунд сделал паузу. – Но он не хотел увольняться, так как даже такая работа была стабильной. А на предприятии в то время как раз началась «благотворительность».

– Что вы имеете в виду? – несколько опустив голову и потирая напряженную шею, спросил я.

– Находишь себе работенку на районе: уборку улиц или еще чего – пишешь директору заявление, и тебе платит уже не сводящий концы с концами работодатель, а завод.

– Что за бред?

– Бред – убивать свой народ, – выпрямился Ворман, приподняв подбородок. Только тогда я осознал, насколько он по сравнению со мной крепок и широк в плечах. – Знаете, пока ждешь автобуса, даже места на скамейке себе среди обездоленных не найти. Уверен, хозяин помогает таким людям, только чтобы набить себе цену.

– Меньше чем через неделю выборы, – тут же вспомнил я.

– Именно, одного завода ему стало мало, а потому решил перебраться из Совета в мэры.

– Разве когда-то было иначе? Но вернемся к делу, знаете, где Неймун работал «второй сменой»?

– Доставками занимался.

– Курьером… Скажите, у кого?

Начальник смены вновь закопошился в бумагах. Но в итоге отрицательно покачал головой. «Теперь придется часами компании по доставке обзванивать», – закатил я глаза.

– Благодарю за помощь, я узнал все необходимое. И вот еще, кто-то должен явиться в семнадцатый участок для опознания.

Я уже собирался пожать Ворману руку, как вдруг позади раздалось:

– У Мориса Неймуна были близкие, друзья? – встав вровень со мной, вмешалась Вита.

– Во всяком случае, не здесь: переехал в город один – семьи не было; днем работал, а оставшиеся пять-шесть часов спал – друзей тоже не было.

– Благодарю, – произнесла она. Ее лицо отрешенно застыло, и читалось ни то удивление сказанному, ни то сочувствие.

– Рад был помочь. Гэри выведет вас, – сказал Ворман, указывая на ожидавшего в дверях охранника, который и привел нас. Я уже собирался направиться к выходу, но новичок передо мной резво развернулась и направилась первой, пока я неподвижный пытался поймать ее синий, как тонкий лед моря, взгляд. Но она лишь искоса взглянула и отвернулась.

На парковку нас вывели тем же маршрутом, и стальная дверь раскатистым ударом захлопнулась за спиной. Погода менялась: ветер, коснувшийся свободных от закатанной рубашки рук, играл свисающим над выездом дорожным знаком точно качелями, предвещая не слишком спокойную ночь. Я прикрыл глаза, втянул прохладный, спокойный, а главное, легкий воздух полной грудью. И поднял взгляд к небу, где сквозь кучевой смог силился пробиться отчужденный блеск мириад звезд. «Когда-то я мог отыскать все созвездия, а сейчас нахожу одну лишь Большую Медведицу».

Передо мной она представала столь же четко, столь же ясно и ненавязчиво, как всего в паре шагах дрожа стояла новичок. Скрестив руки, девушка, растирая себя, пыталась сохранить тепло. Но почему-то ее я заметил не сразу. Случайно, краем глаза.

– На сегодня все. Подбросить? – проговорил я пустоте.

Вита оглядела мрачную округу и, стуча зубами, ответила:

– Было бы неплохо, – все так же гордо держась позади, она направилась в машину.

Но в салоне оказалось не теплее, чем снаружи. Я включил печку, хоть знал, что после минувшего марта, две свечи ей цена. «Нужно постараться успеть рассчитаться за яхту до наступления морозов», – подумал я.

По моей просьбе девушка ввела в GPS-навигатор адрес, и вновь началась поездка, в которой в очередной раз загремело оглушающее молчание и возникло непреодолимое желание вернуться к блаженному одиночеству.

К счастью, пустынные дороги позволяли мне держать скорость в районе восьмидесяти. Я наблюдал, как в боковых зеркалах пылевые дюны песчинками закручивались в вихре, до тех пор, пока за очередным зданием не заприметил автозаправку, и желудок незамедлительно не напомнил о своей сиротливой жизни с самого утра. Даже предвкушение ужина из двух ломтиков сухого хлеба, обхвативших кусочек слегка поджаренной колбасы, покрытой слоем иссохшего за неделю майонеза, доставляло нам двоим непомерное удовольствие. Не завернуть я уже не мог.

Я остановился у здания кассы, но выключать двигатель не стал – дыхание Виты только перестало дрожать. А выходя из машины и накидывая куртку, я из вежливости спросил, взять ли и ей что-нибудь. На что получил холодное и краткое отрицание.

Хлопок дверью разбудил прижавшуюся к стене собаку. Она подняла лохматую голову и проводила меня пытливыми глазами, едва не коснувшись ладони любопытным носом. Ее мордашка была настолько близка, когда я потянулся к ручке двери, что ощутил поднимавшийся пар ее дыхания. «Я помню тебя. Ты слонялась бок о бок с бездомным, который, растягивая беззубую улыбку, помог мне в прошлый раз заправиться». Но пес не отыскал ни крохи чего-либо интересного и вновь припал на асфальт.

– Добрый вечер, – обратился я к кассиру в фирменной синей футболке.

– Добрый. Сегодня прохладно, может, стаканчик «эспрессо» по акции?

– Нет, спасибо, я не пью кофе.

– Чего тогда вам предложить? – зевнул работник.

– Два кофе и… три сэндвича, – пораздумав, попросил я. – По карте.

Задав команду зажужжавшей кофеварке, парень оттянул створку витрины и, точно заставляя мучиться в томительном ожидании, неспешно вытянул два свернутых в бумажную упаковку драгоценных экспоната.

– Кажется, у того пса был друг, – кивнул я в сторону входа.

– Был. Он кашлял без остановки, а в один день упал, его увезла скорая. И больше я его не видел.

– Жаль, – произнес я. – А в такую-то погоду может запустите его собаку?

– Можно было бы, – поведя бровями, прикинул кассир. – Но это запрещено.

– Понимаю, – протянул я, доставая из кармана жилетки купюру, на которую при желании мог бы прожить недели три. «Предприимчивая скотина. Но таков сегодня мир – оставаться славным малым невыгодно и рискованно».

– Но приедет начальство, прятать ее я не стану, – бросил вдогонку он, протягивая покупку и забирая деньги.

Открыв мне дверь, кассир свистом подманил пса. Тот встрепенулся и недоверчиво поковылял, пока, потянув носом в мою сторону, не притормозил.

– Держи, – улыбнувшись, протянул я один из бутербродов.

Бродяга осторожно взял его в пасть и, переведя испытующий взгляд на кассира, торопливо забежал внутрь. Отпустив дверь, парень повел «осчастливленный хвост» в подсобку, фальшиво напевая почти в полный голос. И я пошел к машине, заметив, как новичок не сводит с меня взгляд.

– Это тебе, – открыв пассажирскую дверь, сказал я, подавая чай с сэндвичем.

Девушка сидела неподвижно и неотрывно смотрела в глаза. Наконец, протянув руки, она произнесла краткое «спасибо», которое в этот раз прозвучало иначе, чем все сказанные ею прежде слова. Отложив сэндвич на панель, новичок крепко обхватила ладонями картонный стаканчик, из которого медленно поднимался пар.

Я закрыл дверь и устроился на багажнике, плотнее закутавшись в куртку. Наслаждаясь каждым куском отвратительного сэндвича, каждым глотком крепчайшего суррогатного кофе, я, задрав голову, корил себя: «Даже полярную звезду не в состоянии найти. Что может быть печальнее? Уплыву из города – обязательно все наверстаю. Но сейчас нужно еще немного поработать. Продержаться еще немного». Когда я вернулся в машину, то обнаружил в руках новичка лишь стаканчик с навряд ли еще согревающим кофе на донышке.

Мы проехали кварталов пять, когда Вита неожиданно, без всякой на то причины, повернулась ко мне и спросила:

– Что случилось на том расследовании?

– На каком именно?

– Я имею в виду покушение на мэра, после которого о вас пошла дурная слава.

– Когда наш мэр Виктор Фирнум вступил на пост и сдержал обещания, многие горожане оказались им довольны. Но в одночасье помочь тем, кто желает всего здесь и сейчас, он был не в силах. И в тяжелый год, когда сократился бюджет на здравоохранение, посыпался, как эти дома, и его образ. Тогда для стабилизации внутреннего положения Совет предложил провести маленькую экономическую войну. Сейчас я не говорю про то, что влияние каких-то корпораций людям и даром не сдалось. Главное здесь – то, что мэр почему-то поддержал торговую экспансию. И когда кампания завершилась, вернувшиеся обманутые солдаты нашли виновным во всех бедах мэра. Они организовали антиправительственное движение, а себя называли фуриями.

– Как богини гнева, справедливого суда и еще чего-то, – перебила новичок, перестукивая пальцами по колену. – Зачем вы это рассказываете? Я прекрасно помню события двухлетней давности.

– Не торопись, трупы не сами собой возникают. Народовольцы требовали спасти город. Из благородных побуждений или нет, не знаю, но шли напролом. И в очередной вечер, когда Виктор с семьей возвращался с благотворительного банкета, фурии закинули ему под машину самодельные бомбы. Взрыв выбил стекла ближайших домов, расколол асфальт и перевернул вверх дном лимузин. Под брызги льющегося дождем стекла машину в мгновенье окутало пламя, которое уже не могло потревожить водителя и дочь мэра. Жене повезло меньше. Но еще меньше – Виктору. К несчастью, оба остались в сознании. На руках Фирнум вынес ребенка и оттащил подальше. Вернулся за женой и изо всех сил пытался высвободить ее из челюстей сиденья и искореженного корпуса. Даже когда весь салон и его руки объял огонь. Даже когда терял сознание от боли. Даже когда перед его глазами было лишь вопящее пламя, изрыгающее тошнотворную вонь.

Именно тогда наш участок отправили во что бы то ни стало найти виновных. Главным назначили меня, и со своими людьми я перекрыл район, просмотрел каждую камеру, опросил всех свидетелей и медийных активистов. Чувствуя фурий прямиком перед собой – мы марафоном пронеслись вдоль всего города. Сделали все возможное и немного больше. Но все же потеряли след и за двое бессонных суток не продвинулись ни на йоту.

– Подозреваю, проблемы у вас пошли вовсе не от этого.

– Верно. Нас отозвали, доложив, что полумертвому мэру на больничной койке позвонил аноним и сообщил местоположение организаторов. И, когда мы вернулись в участок, чтобы допросить хладнокровных убийц, любезно доставленных нам бойцами Фирнума, то нашли нещадно избитых людей со сломанными ногами, закованными и вывернутыми руками. Их лиц невозможно было разглядеть за сплошным месивом. Когда я приблизился, чтобы поднять лежачего, то обнаружил лишь мертвеца. Позже оказалось, что это действительно они организовали подрыв. Но разве это давало людям, посланным мэром, право, как мы также выяснили, выламывать к фуриям дверь и без разбирательств бросаться избивать их, имея при этом как доказательство только один телефонный звонок? Никто из участка тебе не расскажет, как четверо наших парней вышли к довольным успешной операцией бравым ребятам; не упомянет об оглушительных пререканиях и завязавшейся драке, где один детектив потерял передний зуб.

– Но, в конечном счете, они же оказались виновными. Тем более в «таком», – взмахнув рукой, фыркнула девушка. – Я бы тоже не церемонилась.

– А если бы они были невиновными?

В ответ Вита лишь повела глазами.

– Тогда слушай: через два месяца я вел фурий по залу суда в администрации и даже не полагал, что на место судьи поднимется Виктор Фирнум в офицерской форме. Вдоль трибун пронеслись вздохи изумления, защелкали фотоаппараты. Никто прежде не видел насколько уродливы оказались последствия: горящие болезненные ожоги тянулись по шее, обезображивали челюсть, виски, выжигая волосы. От поднявшегося с больничной койки мэра я ожидал всякого, кроме немыслимого спокойствия: подсудимые, адвокаты и присяжные высказались, а он всего лишь сидел, сплетя пальцы опаленных кистей. Но вот настало время Фирнуму вынести свой приговор. Он встал, заходил взад-вперед, не обращая внимания на собственную запутывающуюся в шагах хромую ногу, заговорил о ложности правосудия и неравности судеб. Затем вытянул из кобуры гравированный пистолет, которым его наградили по окончании последней войны, и заявил залу, что во имя всеобщего блага с согласия Совета отменяет мораторий на смертную казнь. У меня на глазах все катилось к чертям. Я стал прорываться сквозь ликующую публику. Помню, как мои требования остановиться затонули под свист и аплодисменты, и мой крик лишь звоном отдался в ушах. Глядя прямо в глаза убийцам своей семьи, стоявшим пред ним на коленях, Виктор спустил курок. Выстрел. Второй. Третий… Когда я добрался до Фирнума, он не услышал моих криков. Его глаза горели, наслаждались тем, как кровь убитых заливала черно-белую плитку; вены на его шее вздувались в ритм колотящегося изодранного сердца. Кажется, он даже не моргал, – с усмешкой добавил я и умолк. – Уже и не помню, о чем мы пререкались в шквале ругательств.

– Неправда, – вздохнула девушка. – Я вижу, вы прекрасно помните.

– Верно, – хмыкнув, протянул я. – То было не правосудие. А он плевать хотел, что идет против законов, порядка и здравомыслия! Движется навстречу тому, что до?лжно искоренять. Фирнум упивался собственной местью. И я послал его, а затем и капитана, потребовавшего принести извинения. Я ответил на твой вопрос?

– Вполне.

Вновь стали слышны лишь шум мотора да дороги. И хоть навигатор показывал еще пару километров, я уже не следил с трепетным ожиданием за нисходящим маршрутом.

– Простите меня, – по прошествии некоторого времени произнесла Вита, опустив голову, – за мои слова.

– Ничего.

– И я верну вам завтра деньги, – посмотрела она на меня. – Просто у меня с собой сейчас ничего нет.

– Не стоит, это всего лишь чай.

За окном трущобы отступили пред грациозными домами. Мрак скрылся от света непреклонных фонарей, нескончаемого стока рекламы и безудержных прожекторов, рассекающих уныние неба. Ни в одном закоулке или укромном местечке на всем протяжении ухоженной дороги я не находил брошенного мусора, набитых баков и вездесущей пыли. Даже на окраине Эдема, куда привел навигатор, бросались под колеса престиж и материальная обеспеченность района и его жителей. «Я был прав, у нее определенно нет проблем со средствами».

Фасад указанного дома был отделан гладкой, приятной глазу кремовой штукатуркой, которая сочеталась с замысловатыми барельефными вставками и облицовкой первого этажа из натурального темного камня. Контрастные сплетения фактур и форм превращали облик здания в сдержанную выверенную композицию, овиваемую скандинавским модерном. Вместо балконов на каждом этаже нависали террасы со столиками, креслами-качалками и множеством зеленых насаждений. Когда я остановился у необходимой парадной, Вита легкими движениями покинула авто:

– До свидания, детектив Соден, – попрощалась она, не глядя.

– До завтра.

Новичок захлопнула дверь и направилась к парадному входу по дорожке между клумб. Вдруг я выскочил из машины и окликнул ее. Плавно развернувшись, девушка остановилась в свете голубых неоновых вывесок. Без единого движения она вглядывалась, ожидая.

– Ты сегодня неплохо себя показала.

– Спасибо, – на лице мелькнула еле заметная улыбка. Столь же неуловимая, как ледяной взгляд, несколько потеплевший.

Затем она скрылась за дверью дома, а я помчался домой. «Походит на ограбление: парень развозил заказы, а его подловили, завлекли в проулок и обчистили, забрав рюкзак со всем содержимым», – размышлял я, пересекая уже родной район, когда заметил в стороне дороги троих человек.

Хватаясь за прутья калитки, бездомный в изодранной оливковой майке, на которую обрушивались нечистоты улиц, пытался подняться с картонки. А щуплая фигура в черном длинном одеянии достала из спортивной сумки, висевшей на плече громадного мужчины в поношенном сером плаще, один белый пакет. В свете фар в полиэтилене просвечивались бутыль воды, батон хлеба, упаковка печенья и небольшая фармацевтическая баночка. Они не отстранились, когда бездомный, не веря в происходящее, покачал головой и потянулся к ним, чтобы схватить и крепко пожать руки. А когда пара ушла, он так и остался стоять, боясь раскрыть подарок, провожая взглядом и теплым словом своих благодетелей, у которых из сумки выглядывали края множества спасительных пакетов.

«Нужно будет выяснить, в какой компании он работал, и попытаться разузнать, какое было содержимое рюкзака – может, убийца попытается сплавить какой товар». А до будильника оставалось немногим меньше пяти часов.




III. КТО МЫ ВЗАПРАВДУ


– Детектив!

Словно пораженный оголенным проводом, я подскочил на офисном кресле.

– Все в порядке? – щелкая пальцами близ моего лица, пыталась достучаться Вита. Ее глаза бегали.

– Все нормально, – машинально отрезал я.

«Помню, как приехал в участок, как рухнул за стол, а затем, дожидаясь пока запустится компьютер, по-видимому благополучно отрубился, – размышлял я, потирая отпечаток рубашки на лбу. – Никчемная коробка, пробуждение которой теперь вновь придется ждать». А тем временем в офисе, залитом светом через все до единого поднятые жалюзи, еще никого не было. Я поднял глаза на стену, где мерцавшие отражением солнца стрелки часов едва пересекли седьмой час. Собирая мысли воедино, я подошел к окнам, настежь распахнул одно и выглянул на улицу. Как всегда, праздными посетителями осаждался вход торгового комплекса. А позади меня под шелест шуршащих в прибое свежего воздуха бумаг новичок подобрала с соседнего стола небрежно брошенное серое пальто.

– Чего ты так рано? – проговорил я, продолжая наслаждаться утренней свежестью.

– Дул попутный ветер, – усмехнулась девушка. – Где я могу расположиться?

Тогда я скрепя сердце отошел от окна и покрутил головой. К несчастью, все столы были заняты. «Других вариантов не остается, придется смириться», – признавал я, направляясь в заваленный хламом кабинет. Оттуда я приволок, попутно постаравшись привести в порядок взъерошенные волосы, свое прежнее кресло и поставил его слева от стола. Даже после нескольких лет ссылки, осквернивших ткань сиденья и спинки, оно, если не учитывать задних ножек, разъехавшихся от моих качаний, выглядело надежным. Хоть с него кто-то и скрутил подлокотники, на мой взгляд, это квазимодо было менее отталкивающее, чем учиненный мною беспорядок на столе. Когда девушка смахнула со «стула» пыль и осторожно опустилась, на столе громоздились коробки от бургеров и наваленные стопки папок с бумагами. Поджав губы и с отвращением заглянув в стакан с уже испарившимся черным чаем, новичок глубоко вздохнула. Тогда грубым движением я смел в сторону гору хаоса. Воодушевленная, она вытянула из рюкзака блокнот и заняла им освободившуюся площадь. Проведя рукой по кожаному переплету, новичок потянула за белую ленточку, развязала узелок и, облокотившись о стол, стала что-то выводить.

– Сперва нужно разыскать курьерскую компанию, где работал Морис, – рассуждал я вслух, усаживаясь за рабочее место. – Думаю, по отчислениям с завода это можно будет запросто выяснить.

– Блин, – вскинув рукой челку, бросила новичок.

На мой безмолвный вопрос она коснулась блокнота и замерла. Девушка пробежалась взглядом по черным строкам и после секундного раздумья осторожно придвинула его ко мне, указав кончиком серебристой ручки куда смотреть.

Страницу крафтовой бумаги пересекал список примерно из двенадцати наименований. Некоторые были обведены, некоторые вычеркнуты. То были службы доставки. Однако я не стал тотчас вдаваться в расспросы, поскольку мой взгляд беспрестанно переманивал эскиз человека в плаще, набросанный темно-синими чернилами в нижнем углу, который под дождем нес коробку.

– Откуда? – наконец спросил я.

– Я выписала все компании, работающие по району. Потом отбросила предлагающие только полную рабочую неделю, а затем и не охватывающие участки, где нашли убитого. Так осталось всего пять вариантов, – увлечено жестикулируя, рассказывала она. – Думаю, созвонившись, можно было бы еще сократить список. Я не подумала, что это можно провернуть куда проще.

– Всю ночь не спала? – поинтересовался я, пересматривая прошедшие отбор службы, и в ответ послышалось лишь довольное «угу». – Торопишься. Но все же неплохо. Я бы потратил весь день на общение с отделом кадров и получение ордера. А сон, можешь поверить, вещь довольно важная и приятная.

Ответа не последовало. Мы сошлись на том, что я отработаю оставшуюся пятерку компаний, а она займется бумажной волокитой, которую требовал минувший день. Работа шла своим чередом, и в участок один за другим подтягивались «доброжелательные» лица. Сонные, недовольные судьбой детективы лениво волоклись и старыми запылившимися матрасами падали на свои места. «Должна же быть хоть какая-нибудь песчинка мечты, ради которой они пришли, иначе зачем вообще открывать по утрам глаза?»

– Утро доброе, Алан, – просвистел сосед сквозь брешь на месте переднего зуба и завалился на кресло, спинка которого отогнулась до хруста. – Слушал, что вчера говорили об аптеках?

– Доброе. Нет, мне было некогда. И что же нового сказали?

– По сути, ничего. Но ты бы слышал, какой голос у той девахи! Говорила, что в аптеках остался практически минимум лекарств. Рассказывала про какие-то запреты сверху отпускать препараты… но к тому моменту я уже бахнул парочку банок, – ухмылялся детектив.

Как и всегда, скоро диалог сошел на нет, и я с облегчением вернулся к обзвону курьерских компаний, где по большей части лишь молил о прекращении единоличной эстафеты от одного гудка к другому, более осведомленному.

– Посмотрите, что я вижу, – кинул подошедший детектив. – Невозможно, Алан в компании, да еще такой красавицы. Что вы, мисс, здесь забыли?

Мне стоило громадных усилий не вытаращить глаза от удивления: и не вновь превзошедшему самого себя Джонсону, который в свои двадцать шесть оставался, на мой взгляд, последним придурком в городе – а невозмутимо покачивавшей носком ботинка Вите. Сперва казалось, что за выпиской показаний она даже не услышала слов Гейла, но легкий наклон головы все же предательски выдал ее.

– Чего тебе? Вновь нужно за тебя сходить в лабораторию?

– Не раздувай, – протянул Гейл. – Думаешь она до сих пор в обиде на меня из-за какой-то пары случайно разбитых пробирок?

– Пары разбитых пробирок? Допустим, – распалялся я. – А не ты ли нахамил пришедшей разгребать твой погром Леоноре, когда она вежливо попросила тебя быть поаккуратнее.

– Брось, ей же платят, чтобы она убирала.

– Молчи. Ты скорее отличишь убийство от суицида, чем станешь хоть немного аккуратнее. Ведь следом за пробирками ты смахнул еще и несколько штативов.

– Невзначай. Я не стал бы разбивать намерено.

– Да какая разница, – возразил я. – Пол, стены, мебель лаборатории забрызгали кровь и другие малоприятные не только на запах материалы, которые к тому же ужасно оттираются, а ты не извинился и нагрубил вдобавок. Знаешь, я бы тоже, матерясь, швырнул в тебя обломком швабры. Начни, наконец, отвечать за свои необдуманные «позывы» и думать прежде, чем открываешь рот.

– Да, спасибо, Алан, – отступая назад, процедил Гэйл. – Успокойся, не линчуй прежде времени, я еще продуктового угонщика должен к инъекции подготовить.

– И почему именно я должен заниматься твоим нравоучением?

Джонсон уже отошел шагов на десять, когда вдруг вальяжно обернулся на каблуках:

– Ах, да, капитан вызывает тебя к себе. Насчет расследования.

Не произнося ничего более, я кивнул. Гейл зашаркал по полу туфлями в направлении своего стола. «Как вообще такой неотесанный, самодовольный временами заставляет усомниться в правильности моего мнения о нем?»

– Перегнули палку, детектив Соден, – заметила Вита, подняв на меня из-под бровей синий взгляд.

– А я должен отводить взгляд при его хамском отношении? Делать вид, что все в порядке и разделить с ним его беспутство?

– Нет, конечно, нет. Нельзя оставлять виновных безнаказанными, – прикрыв глаза, новичок вздохнула и мотнула головой. Только подобрав нужные слова, она произнесла: – И шага нет позорнее того, коим себя ты опускаешь…

Но фразы девушка не окончила, то ли забыв заключительную часть, то ли вовсе не подразумевая продолжения, словно ожидая, что я своими силами уловлю суть. Сказать было сложно. Но следила она пристально. Я узнал произнесенные строфы, их автором был всего лишь человек, желающий и пытающийся поступать правильно:

– … до живого с мертвенным нутром, до тех, кого ты презираешь, – немногим громче шепота закончил я, на что Вита задумчиво закивала.

– Мне подождать вас здесь? – с видимой надеждой спросила новичок. – Капитан вызывал насчет дела.

И, по моему мнению, она была так же вправе идти. Когда я постучал о наличник приоткрытой дверь, с другой стороны послышалось хриплое разрешение войти. Развалившийся в черном кожаном кресле капитан Генри Стиневс окинул меня, а затем и зашедшую следом Виту, бульдожьим, как и его лицо, взглядом. Мотнув лысеющей головой, он приказал сесть напротив. Затем Стиневс заблокировал и отпихнул на край стола телефон, с которого мгновение назад отчетливо раздавались звуки игры.

– Вызывали?

– Если бы не вызывал, тебя бы здесь не было, – пробурчал капитан, с места заправляя выползшую из-под брюк и теперь походившую на вялый парашют рубашку. – Доложи о ходе расследования.

– Известна личность убитого, и для опознания человек с завода скоро должен прибыть. Также имеются мысли о дальнейшем ходе действий.

– Сойдет. Все наработки передашь Джонсону. И не так, как в прошлый раз, Соден.

– Не понял, – опешил я.

– Чего непонятного-то? – глубоко вздохнув и закатив глаза, пробормотал Стиневс. – Ты отстранен от дела.

– Это еще почему?

– Приказы начальства, то есть мои приказы, не обсуждаются. Но так уж и быть: мэр потребовал, чтобы его на пресс-конференцию сопровождал именно ты.

– Плохая шутка.

– Как ты меня уже задолбал, – рявкнул капитан, ударяя кулаком по столу. – Будешь ждать Виктора Фирнума у порога «Eden’s light» в двенадцать! Ровно!

– Дышите глубже, капитан, уходят последние месяцы нашей дружной работы.

– Пошел вон! – икая, прокричал Стиневс.

Непринужденно встав, я с протяжным, но столь приятным скрежетом задвинул стул и легкой походкой направился в сторону двери.

– Что прикажете делать мне, сэр? – вопросила Вита.

– А ты кто вообще такая? – удивился капитан, хмуря брови. – Ай, неважно. С этим поедешь. Вон!

Не дождавшись нашего выхода, Стиневс достал из ящика стола незакупоренную бутылку дорогого ирландского виски, от чего по комнате мгновенно разнесся аромат дубовой бочки и пшеницы. Стоило мне закрыть за новичком дверь, оставляя капитана наедине с нелегкими обязанностями, как она начала шустро навинчивать свалившийся русый локон.

– Поверь, с ним бесполезно спорить, можно лишь комедию подавить. А про Гейла даже не думай: вернемся, а он даже на йоту не сдвинется. Боже, Гэйлу!

Когда мы вернулись к столу, девушка первым делом подхватила свой блокнот. Она перелистывала страницы туда-обратно, пересматривая собственные записи, очерки и комментарии, эскизы и зарисовки – далеко не подсознательные мановения или вникающие росчерки бумаги. В один момент ее глаза перескочили на меня.

– Оставь, – ответил я.

– Но ведь приказали передать все материалы по делу.

– Тогда можешь попытаться объяснить Джонсону на словах. Но уверяю, ты ему не особо поможешь.

Не желая вновь скатываться к перепалке, я старался не обращать внимания на явившегося за нашими наработками Гейла. К счастью, мне не пришлось выслушивать, а затем и отвечать на его нелепейшие вопросы, от которых не ушла новичок: где был найден труп, что рассказал бригадир? Мне воистину было ее жаль. Поначалу девушка спокойно разъясняла, указывала на каждую мелочь, беспричинно отдавала полученное ценою бессонной ночи – но в конце концов она кинула в Джонсона рапорт, над которым корпела пару часов до этого и, махнув хвостом, направилась за пальто.

– Дурак ты, Джонсон, – беря ключи со стола от машины, сказал я.

– Как будто я не знаю, – отозвался он, смотря вслед направляющейся к выходу Виты.

Я похлопал его по спине. Было чувство, что тогда он впервые признал собственный недостаток. «Хоть что-то… Но ему лень будет возиться с переданными бумагами. Уверен, он не станет искать пути доказать кому-то, что на его счет ошибаются. Довольный своей ролью, он и через года, если отделению не повезет, будет продолжать разносить запах завезенных из соседнего города духов, выполняя рабочий минимум, словно прибитый к стене холст с бессмысленными кляксами, где он так удобно скрывает нехватку обоев». Но тогда я был рад даже тому, что его слова не звучали оправданием.




IV. ОТРАЖЕНИЯ


Когда в начале двенадцатого мы выехали на улицу, по моему форду ударило палящее солнце, которое ставило под сомнение столь холодную прошедшую ночь. С огромным удовольствием насколько было возможно я распахнул окна. По салону закружил ветер с пролива, даря неимоверно приятные прохладные прикосновения. Путь к гранд-отелю «Eden’s light» пролегал через административный район, но большинство клерков уже сидели на своих офисных креслах, а потому не было и намека на раскаленные дороги, забитые скоплением автомобилей. Лишь вздымались миражи, искажающие дали практически пустых улиц. Я с удовольствием продавил педаль газа. Мне всегда нравилось наблюдать, как с обоих сторон от машины ее черные двойники перелетают из одного зеркального фасада в другое. Такая иллюзия с успехом придавала еще большую масштабность и надменность даже абсолютно идентичным улицам офисных небоскребов.

Миновав перекресток, где, ожидая сигнала светофора, туча туристов вскинули фотоаппараты в желании лучезарного кадра, я заприметил вдали над крышами темный шпиль. То была администрация – вытянутая ввысь могущественною рукою пирамида модерна, несравнимый по высоте небоскреб города, многотонные плиты которого вздымались ярус за ярусом, словно глыбы ледохода. А в свете ночи она и вовсе превращалась в озаряемую прожекторами, подчеркивающими каждую грациозную черту, фигуристку, застывшую во вращениях с поднятой рукой.

Чем ближе мы подступали к ратуше, тем отчетливее расступались остальные здания, склоняясь пред столь величественной композицией. И точно расширяя владения, администрация находила свое продолжение в окружавшей ее полумесяцем площади. Разве что плиты на земле были слегка светлее самого здания. «Возможно, от нещадно частых применений моющих средств», – предполагал я. Несмотря на внушительные размеры, площадь оставили пустой: ни одного фонтана, ни хоть капли зелени, ни скамеек – ничего, одна лишь серость плит. Но здесь в любое время было сполна народу, который или наслаждался редкими праздниками под концерт местной тщедушной группы, или слушал очередные речи политика, или банально гулял в свободный денек. А местом сбора раз за разом признавали вершину, разделяющую площадь и подножие лестницы администрации, полторы сотни ступеней которой рассекали три пары покрытых серебряным напылением изваяния. То были шесть безликих колоссов, встречающих каждого проходящего. Верхняя пара, задрав подбородок, всматривалась вдаль, держа руки за спиной. Центральные стояли, замерев в ведомом лишь им ожидании перед бушующей горной рекой толпы. Нижние статуи были радушнее остальных: опустившись на колено, они тянулись ладонями к людям, протертыми на удачу до темного нутра.

Так и сейчас площадь утопала в бесчисленном множестве горожан. Они вновь и вновь выкрикивали пламенные лозунги, непоколебимо требовали перемен, раскачивали высоко над головами плакаты со смелыми мыслями и карикатурами. «Некоторые со временем не претерпели ни малейших изменений», – всматриваясь, припоминал я события точно повторяющихся лет службы. Хоть на данный момент демарш и выглядел сравнительно цивилизованным, среднюю площадку лестницы отсекал строй правоохранителей, экипированных тяжелыми бронежилетами и касками с опущенными прозрачными забралами, дубинками на поясах и составленными стеною щитами. Немногое отличало их от столь же недвижимых статуй. Когда мы объезжали площадь, огибая захлестнувшие дорогу машины, с первых рядов ввысь метнулась жестяная банка консервы с искусанной ножом крышкой. Беспорядочно вертясь, она угодила в голову одной из статуй, с гулом свалившись к ногам гвардии. Под звуки брякающей по ступеням железяки два гвардейца вышли из строя, шагнули в стороны, образовав проход. Выбежавшие из второй шеренги мигом спустились по лестнице и, схватив за руки, вытащили юношу. Мне казалось, будто молодой человек не пытался вырваться, будто сам, гордо выпрямившись, вел за собой гвардейцев, смеясь и щеголяя своими желтоватыми зубами. Не успели консервы перестать греметь, как правоохранители увели нарушителя за стену из щитов, а строй вновь сомкнулся.

– Это же можно запросто прекратить, – нахмурившись, сказала Вита.

– Забастовку?

– На самом деле человеку многого и не нужно: лишь бы не было неопределенности. Только и всего.

– Хочешь сказать, если выйдет политикан и разъяснит, почему так плохо живется, они успокоятся?

– Да, – покрутив прядь волос, она продолжила, легким движением указав на толпу, – да, это им и нужно. Они не знают: с чего ради должны выживать, ждать ли изменений и в какую сторону. Люди всего лишь хотят получить объяснения столь ужасным событиям, узнать их причину… им нужна надежда на лучшее. А тогда и проблемы будут не столь существенны.

«Стильно одета, при недурном жилье – а сидит и рассуждает о тяготах простых людей».

– Верно, – все же согласился я, – неоправданно страдать не особо хочется.

– Думаю, страдают все: кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Только, как и говорю, в этом можно видеть оковы, а можно препятствие на пути.

– Понимаю, но никакой политик никогда не выйдет и не выложит все под чистую, иначе он не был бы политиком. Думаешь, прозрачность дел избавит общество от возмущений? Ты желаешь идеальной демократии, но как ты собираешься сегодня, к примеру, в этом десятимиллионном городе опросить каждого? К тому же меньшинству придется мириться с мнением большинства. Вот тебе и недовольства.

– Нет идеальной политики? Ну и пусть! – вскинув руками, возмутилась Вита. – Значит, мы должны стремиться к такой, должны учесть или смягчить все возможные недостатки, чтобы люди потом говорили: «Они достигли вершины».

– Почти невозможно, единственный вариант – начать с нуля. Иначе придется менять законы, устои, самих людей. Легче смириться или найти удовлетворяющий вариант.

– Неправда.

Сдержанно простившись с творящимся на площади хаосом, девушка вытянула из рюкзака под ногами блокнот и отцепила от переплета подвешенную за колпачок ручку. Прошуршав страницами, она стала энергично чиркать кончиком пера. Все чаще мой взгляд невольно соскальзывал с дороги и, безотрывно следуя, наблюдал, как бойко вздымалась трапеция, расцветал овал, как вращались в круговороте линии: одна, вторая, волнистая – как в страсти пылал вальс фигур.

А тем временем серость, строгость и степенность улицы без лишних слов уступили бесчисленным притягательным тонам теплой и красочной архитектуры и зеленой флоры – самой жизни. Мы выехали из административного района: и на обочинах столь обыкновенной улицы вырос раскидистый платан, где кошка таилась от посторонних взглядов, приспустил цветущие ветви каштан, дразня подпрыгивающих за плодами детей, и только старый вяз, укрывающий своей непомерной тенью от палящего солнца скамейки и тающее мороженное, присматривал за гусеницей, которая в поту пыталась догнать усевшихся на коре бабочек. Сотни прохожих, в движениях которых я находил не спешность, не напряжение, а наслаждение моментом, следили за полетом планирующих чаек, болтали, держались за руки и смеялись, листали газеты, гуляли с породистыми вычесанными собаками. Через открытые окна в салон навеяло аромат хрустящей корочки хлеба и корицы с гвоздикой – свежей выпечки, которую мужчина в фартуке и поварском колпаке продавал на аллее. Взглянув на часы, я завистливо сглотнул и отвернулся, еще раз посмотрев на дневник новичка. Половину страницы за десяток минут заполнил еще один набросок: верхние ступени, последние шаги человека, развевающаяся в руке ткань, а впереди нескончаемая, скрупулезно заштрихованная черная стена, заточавшая едва высовывающиеся лучи солнца. «Захватывающе», – пронеслась единственная внятная мысль.

У главного входа гранд-отеля «Eden’s light» бурлящий фонтан вздымался из белокаменной чаши на добрые пять метров, создавая купол из мельчайших частиц, от чего под ногами прохожих сверкали мириады солнечных бликов. Бежевые стены выстроенного дугой здания обрамляли витиеватые узоры, узенькие карнизы, наличники и другие черты, срисованные со старинных гравюр. Выйдя из машины, я поднял взгляд на каскадную крышу, устланную карминно-красной черепицей – тот мимолетный взгляд окончательно погрузил меня в шарм виртуозно выверенного романского этюда.

От парадных дверей к нам направился швейцар. От бега его фуражка соскользнула с залакированных волос, но он умудрился ухватить белоснежной перчаткой черный козырек, на котором от шага к шагу трепетали медные оковы. И только заправив столь же белоснежную форму, молодой человек поинтересовался необходимостью в его помощи. Я ответил, что нашего прибытия ожидал мэр. Кивнув и заверив в сиюминутности, швейцар помчался назад.

«Уже шестнадцать минут», – прислонившись к распахнутой машине, возмущался я, следя за циферблатом телефона. Новичок сидела на парапете фонтана и водила рукою по воде. «И зачем, спрашивается, я понадобился Фирнуму? – в раздражении гадал я. – В последний раз мы встречались после суда, да и о его очередных антинародных свершениях не слышно уже с два месяца, даже о нем самом ни слуха ни духу. А сейчас он требует, чтобы за ним приехал именно я».

Двери «Eden’s light» распахнулись. Их придерживал швейцар, преклоняя голову пред фигурой в классическом смокинге. Дежурный портье нес дипломат, спеша за неровным стуком лакированных туфлей, каждый шаг которых все отчетливее являл обезображиваюшие лицо шрамы. Лишь оказавшись на расстоянии метра от машины, Виктор Фирнум бросил мне замечание о приятной погоде. Не дожидаясь ответа, он уселся на заднее сидение, забрав из рук портье кейс. Незамедлительно послышался его хриплый голос, приказавший направиться в администрацию.

– Хороший день, – протяжно, словно для себя, повторил Фирнум, когда стены отеля рассеялись в зеркалах авто.

– Да, было бы здорово скататься на залив, – неведомо зачем отозвалась новичок.

От ее неожиданного ответа мэр замигал и, неприязненно вскинув брови, обратился:

– Боюсь, мы не знакомы.

– Вита Пулкрос. Мистер Фирнум, для чего вы вызвали нас?

Прикрыв губы кулаком, я откашлялся: «вновь безрассудство или только наивная прямота?»

– Господь Бог, – вздохнул мэр. – Потому что так захотел.

– В последние года вы многого хотели, – ядовито подметил я. – Жаль, что не то и не для тех.

– Признаюсь, Соден, расстрел обоймы за обоймой до окоченения пальцев в те мерзкие туши – единственный мой грех, о котором я не сожалею.

– Единственный? – зацепилась Вита.

Некоторое время Фирнум молчал, опустив подбородок, обезображенный наросшими в огне рубцами, и только покручивал на обожженном пальце потускневшее обручальное кольцо.

– Да, девочка, я загнал коня, самолично поднял его на дыбы, с которых мы вдвоем сейчас падаем.

– Простите, я не особо понимаю.

– За окна смотрим? Новостями интересуемся? Я клялся, что возведу лучший мир для людей и своей семьи. А сам низверг все в тартарары, в расплату разбил на осколки льда все то, что ваял во имя них. Алан, что же я натворил?

– Отобрали у нуждающихся медикаменты, повысили на них цены. Сожгли парк, где собирались протестующие. Выселили неспособных уплатить за квартиру безработных с семьями. Закрыли глаза на коррупцию, кишащую прямо под вашим носом. И, мое любимое, ввели смертную казнь, – окончил перечислять я. – Продолжил бы, да всего одна рука свободна.

– Я был опьянен горем, пустотой… и ненавистью, – прошипел Фирнум, впивая до дрожи пальцы в колени. – Я помогал, возвращал надежду, а они вырвали мое сердце, не оставили даже пепла! А теперь они желают увидеть, как я выпрыгну из своего кабинета. Если бы только моя расхлеставшаяся по площади кровь что-то исправила…

– Ваше самобичевание, конечно, занимательно, но куда интереснее, что за ним последует, – сказал я, посмотрев на мэра через плечо.

– Узнаешь. Сегодня узнаете… Иначе после смерти я не смогу… не посмею взглянуть в глаза Элен и Мии, – застонал Виктор, ухватившись за сердце.

По исхудалому телу мэра пробежала судорога. С приколотой к лацкану пиджака бутоньерки, уже развеявшей по салону едва уловимый сладкий запах, сорвался бледно-розовый лепесток и пал на колени. Фирнум бережно ухватил его кончиками пальцев, поднял к глазам, осмотрел и, вдохнув, аккуратно вложил во внутренний карман.

Бдительные взоры митингующих не упустили очертания мэра даже сквозь тонированные стекла. В один миг толпа развернула направление своего недовольства. «Они надеются, что их дикий облик сотрясет колени демократов. Но фокус в том, то все эти ругательства, плакаты, баллончики и летящие предметы отскочат от властей, наткнувшись на их невозмутимое безразличие».

Сквозь людей к нам клином пробилась гвардия, и перед тем как покинуть машину и скрыться за щитами и дубинками, Виктор Фирнум выразил твердое желание видеть нас двоих на выступлении.

– Его можно понять, – произнесла девушка, вместе со мной озираясь по сторонам в поисках одного единственного свободного места, чтобы припарковаться.

– Можно.

– Тогда почему вы считаете, что отпетый убийца или насильник не должен заслуженно понести наказание?

– Почему же, должен. Но в случае смертной казни, новичок, реабилитация невозможна. А риск ошибки есть всегда, и он далек от несущественного.

– Да, но такой способ же гуманнее, чем целую жизнь находиться в заключении. Там, – указала она на парковочное место рядом с приземистым автомобилем без номеров, – прямо под камерой. Скажите, в чем отличие инъекции от жизни в бетонных стенах с запланированными выходами подышать почти свободным воздухом?

– Как по мне, это более жестокое наказание, чем просто смерть. А что насчет обученных палачей, которые в зале суда сейчас исполняют приговор, получается, они, – рассуждал я, глуша форд, – узаконенные серийные убийцы?

– Они избавляют общество от опасных элементов. Преступник же может сбежать или продолжить свое дело за решеткой.

– Допустим. Тогда как считаешь, резонно ли сегодня Гейл отправил человека на смерть за кражу еды и угон – за относительно незначительное правонарушение? Разве такой виновный не имеет права на исправление?

В лукавой улыбке новичок приподняла уголок губ.

– Какое еще исправление? Аргументы закончились? – легко посмеиваясь, спросила Вита. – А если он угрожал людям в магазине или, допустим, сбил бы кого-нибудь во время преследования? Его «исправление» кормилось бы за счет порядочных граждан. Даже с налогов близких жертв. Сколько по отчетам было сохранено бюджета за этот год, м? Это раз. Второе, народная мудрость гласит: око за око.

– Переходим на народные мудрости?

– Да. К тому же его смерть, считаю, будет лучшим сдерживающим фактором.

– Значит, он все-таки не всецело заслуживает инъекции? Как бы то ни было, сдерживающий фактор – очередное насилие, порождающее последующее в кровопролитном круговороте.

– Возможно, – накручивая хвост, произнесла девушка. – Но соглашаться с неразумностью смертной казни не стану. Вы, детектив Соден, интересный собеседник, даже что-то голова закружилась.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66381160) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Пневмокониоз – необратимое и неизлечимое заболевание легких, вызванное длительным вдыханием производственной пыли и характеризующихся развитием в них фиброзного процесса.