Книга - Разберёмся по-семейному

Разберёмся по-семейному
Виктор Галданов


Тёмное пятно закралось во внешне благополучные и ни к чему особенно не обязывающие взаимоотношения двух богемных сестёр и их друга-покровителя. И это пятно кто-то называл "любовью", а кто-то "наваждением". Но хуже всего было то, что со всей сразу же возникшей в результате массой чисто семейных проблем приходилось разбираться с применением всех имеющихся в арсенале государства мер воздействия…





Виктор Галданов

Разберёмся по-семейному






Предуведомление автора

Все события, о которых рассказывается в этой книге, полностью вымышлены, имена героев взяты произвольно, всякое совпадение может быть лишь чисто случайным. И вообще, речь, скорее всего, идет о какой-то другой стране.


* * *




Глава первая


Он заметил их, еще не выходя из самолета.

Валерий Барский привык к осторожности. Благодаря ей он до сих пор оставался в живых. Хотя его деятельность уже пере-стала быть связанной с риском, и он позволил себе даже отрастить изрядное брюшко и облениться, привычка моментально оглядываться, оценивая обстановку, стала его второй натурой. Вот и теперь он на мгновение остановился, прежде чем начать спускаться по трапу самолета. Уголки его большого полногубого рта слегка дрогнули.

Опять что-то стряслось, машинально отметил он, обнаружив двоих помятых мужичков в плащах с поднятыми воротниками, которые ждали у трапа. Холодный ночной туман висел над полем. Их внимательные глаза профессионально оценивали спускавшихся пассажиров. Сходя с трапа, Барский заметил, как они обменялись взглядами.

Похоже, что ждали они именно его.

На их лицах было написано сумрачное удовлетворение. Тот, что пониже, с болезненно-бледным под цвет тумана лицом отбросил сигарету. Они двинулись ему наперерез, стараясь при этом не упускать из виду пассажиров, унылой гурьбой направившихся к зданию аэропорта.

Барский хорошо выспался за время перелета и теперь решил немного поразвлечься.

Ростом он был в метр девяносто, широкоплечий и подтянутый, несмотря на свой вес в сто десять кило. Внешне он производил впечатление здоровенной кегли: со своей крупной, стриженной ежиком головой, объемным животом и широкими брюками. От влажного воздуха его коротко стриженные волосы с сединой на висках слегка закручивались, обветренное лицо с крупным, явно сломанным в юности носом было покрыто загаром. При ярком свете, падавшем из окон аэровокзала, цвет его глаз напоминал свежую брагу. Ту самую чистую и свежую бражку, которую делают в Средней полосе России, когда снег еще глубок, из ноздрей лошадей вырываются клубы пара, а на здоровенные двухчетвертные бутыли надевают резиновые перчатки и они стоят, надутые, и помахивают окружающим, истекающим слюной в ожидании срока готовности. (Кодовое название механизма – «рука Москвы»). Весь багаж Барского ограничивался видавшим виды «дипломатом», которым он небрежно помахивал на ходу. Как бы не видя их, он направился прямо к воротам.

Потом, резко остановившись, он ухмыльнулся и, ухватившись за их плащи, резко дернул к себе. Пытаясь удержаться на ногах, сыщики столкнулись головами. Шляпы упали под ноги пассажиров, которые не преминули пройтись по ним. Бледный вырвался из рук Валерия, подобрал шляпу, попытался вернуть ей первоначальную форму и, натянув ее на лысеющую голову, с ненавистью воззрился на хохочущего великана.

– Слушай, Валера, нечего тебе… – начал он и остановился, глядя на партнера и пытаясь сообразить, чем бы можно было припугнуть великана, – …рассчитывать на поблажки со стороны ФСБ.

– Надо же, сто лет мечтал о поблажках, а тут – накося, выкуси. И это совершенно естественно, – закончил тот за него. Он издевательски покачал головой, как бы сокрушаясь. – Неужели Контора решила отправить таких великих экспертов, как Коржанов и Сияпин в такую гнусную погоду специально, чтобы сказать мне об этом?

Федор Сияпин (служебное прозвище «Надо-Федя») был долговязым мужчиной с костлявым лицом. Его партнер Борис Коржанов был на полголовы ниже Барского. Он смотрел в его светло-карие глаза с таким выражением, будто вспомнил что-то неприятное.

Сияпин расправил помятую шляпу и проворчал:

– Опять ты перебегаешь нам дорогу, Барский.

– Разве? Я только что с самолета и собираюсь заняться своими делами.

Сияпин проводил глазами группу плетущихся к аэровокзалу пассажиров и поглядел на Коржанова.

– Боюсь, что тебе все же придется на некоторое время посвятить себя нашим делам, – заявил тот.

Барский любезно улыбнулся.

– Дела? Я и не знал, что у вас есть какие-то дела. – Он подхватил их под руки и потащил к припозднившемуся автобусу, который подрулил к трапу самолета, когда везти было уже некого, кроме них троих.

– Пошли. Посидим в тепле.

Сияпин и Коржанов бурно завозмущались, и тогда Барский спросил:

– Одно из двух, мужики, либо вы меня арестовали и ведете на допрос, чему я без ордера буду активно сопротивляться, либо просто хотите поболтать, и тогда я выбираю место для беседы, в данном случае буфет.

– Я же тебе говорил, без ордера тащиться глупо! – буркнул Коржанов.

– Тогда уж требовал бы группу захвата, – кисло оправдывался Сияпин.

Вскоре они заняли столик с видом на посадку. Заспанная официантка плеснула каждому по пластмассовой чашке мутного пойла. Барский насыпал в свою чашку сахар из припасенного «аэрофлотовского» пакетика, поудобнее устроился в зыбком пластмассовом кресле, откинулся назад и зевнул.

– Итак, в связи с чем такая честь? – Он зажег сигарету и бросил спичку в стеклянную пепельничку.

– Скажи пожалуйста, в связи с чем это ты так быстро здесь объявился? – враждебно спросил Коржанов. – Может быть, тебе из каких-либо источников стало известно, что у нас здесь что-то произошло?.

– Да ладно, живу я здесь, – засмеялся Барский. – Правда, все, что мне нужно, я покупаю в гастрономчике через дорогу и голосую за ЛДПР, но я не знал, что за это уже сажают. Я всегда говорил шефу, что мне нельзя уезжать с ним на курорт. Стоит на недельку-другую смотаться из столицы, и всю страну начинает трясти.

– Скажите, Барский, – протокольным тоном начал Сияпин, – что вам известно о Марине Козинской, директрисе притона под названием «Труба».

– Во-первых не притона, а ночного ресторана, – спокойно ответил Барский, с интересом взглянув на него. – Во-вторых же, доподлинно о ней мне известно только то, что у нее родинка на попе. С ле… нет, с правой стороны, внизу. Впрочем, это смотря с какой стороны глядеть.

– Хохмить изволите, – тяжело засопел Коржанов. – А нам вот после недолгих поисков стало известно, что вы, дражайший господин Барский, доверенное лицо правительства и самого президента, член Комиссии по чрезвычайным ситуации и эксперт-консультант по вопросам безопасности, являетесь совладельцем этого притона. На что, как государственный служащий вы не имеете никакого права.

– А умереть с голодухи на зарплату, которую мне платит государство, я имею право? – осведомился Барский.

– Никто из нас с голоду не помирает, – возразил Сияпин.

– Естественно, а о чем тебе беспокоиться с такой комплекцией? Да и чего с тебя требовать, доходяги? – буркнул Барский. – Ладно, мужики, решили заложить, да? Только учтите, что вступил я в учредители еще в восемьдесят девятом, когда все это вовсе не запрещалось, и за все эти годы мне не было выплачено еще ни рубля дивидендов.

– Ну а зачем деньги, когда натурой брать можно, – многозначительно подхватил Сияпин.

Коржанов в этот момент прикуривал и едва успел расслышать сдавленное: «Твою мать…» – затем ему пришлось приложить титанические усилия, чтобы разжать могучую лапищу Барского, вцепившуюся в тощую глотку Сияпина.

– Я уверен, что Федя не имел ввиду ничего предосудительного, – примиряюще сказал он, обдав своего компаньона взглядом, полным ледяного презрения.

– Но-но, петухи, ишь, расфуфырились! – прикрикнула на них буфетчица.

– У нас полный порядок, теть Мань! – просипел Федя и опять закашлялся.

– Ты же понимаешь, получаешь ты с этого подвала дивиденды или нет никого не фачит, когда дело доходит до принципов, – негромко продолжал бубнить Коржанов. – Это такой мощный козырь для твоих кремлевских сослуживцев, что они не преминут тебя подсидеть. И твой «шеф» вынужден будет тебя убрать, пока про тебя не появилась заметочка в «Сексомольце». Так что, видишь, тебе просто необходимо помогать нам, чтобы хоть как-то реабилитировать себя…

– Узнаю родное ведомство! – восхитился Валерий. – Полный арсенал: шантаж, угрозы, запугивание, не хватает только снимочков с голой шалавой.

– А ты как думал? – окрысился Сияпин. – Думал, что из ГБ можно уволиться, как с маргаринового завода? Или решил, что раз ты теперь крутишься при правительстве, то уже можешь игнорировать наше влияние?

– Ша! – сказал Барский, стукнув ладонью по столу. – Если это официальная вербовка, то я хочу слушать не шестёрок, а шефа. Если же вы просто щупаете меня на бздливость, то учтите, вы оба завоняете раньше, чем я. И посмотрим, кто кому лучше сможет испортить жизнь.

– Прежде чем вы снова вцепитесь друг другу в глотки, – примирительным тоном начал Коржанов, – я хочу, чтобы ты, Валера, ответил на пару вопросов.

– Я не буду отвечать ни на какие… – начал было Барский, но Коржанов оборвал его неожиданно резко:

– Будешь, ещё как будешь. И сказать тебе, почему? Не потому что ты перессал наших намеков, а потому что тебе позарез хочется знать, зачем тебя вызвала твоя подружка. А она сама ни черта не знает, только боится. Вся информация у нас, потому что мы занимаемся этим делом. Так что тебе придется ответить на наши вопросы, чтобы получить ответ на свои. Лады?

Барский пожал плечами и со вздохом признал свое поражение словами:

– Вот речь не мальчика, но мужа.

– Итак, Марина Козинская, тридцати трех лет…

– А я был уверен, что ей еще нет двадцати семи…

– … после четвертого развода решила не узаконивать своих взаимоотношений с мужчинами. По образованию актриса, Щукинское, выступала в музкомедии, танцевала в варьете. В молодости имела приводы в милицию за проституцию…

– Это я ей давно простил, – быстро вставил Барский.

– Наркотиками пробавлялась…

– Если она и пробовала раньше, то давно бросила, – резко сказал Барский. – И не черта шить девке дело на пустом месте. Что у родного ведомства против нее?

– Она живет в Крылатском. И по чистой случайности ты последние полгода указываешь этот же адрес и телефон, как свои. Два дня назад Марина звонила тебе в Сочи.

– Боюсь, что вы не много узнали, не так ли?

– Подслушивать правительственную линию нам не разрешили, – сказал Коржанов.

Барский важно надул щеки.

– Ну вот, хоть какая-то польза от этой поганой работы. Хоть не каждому топтуну ты по зубам.

– Черт бы тебя побрал! – взорвался Коржанов и, оглянувшись, понизил голос. – Ну, ладно. Твоя подружка нам как-то по фигу. Но у Марины есть сестра. Наташа. Лет на пять-восемь моложе Марины, так что ей сейчас около двадцати пяти. Тоже художница. Была замужем за поэтом, который не вернулся из гастролей по Аргентине…

– Богэма, ёпыть… – угрюмо буркнул Федя.

– Теперь она утешилась с дружком, которого зовут Ефим Абрамович Лифшиц.

– Правильно говорят: в семье не без еврея, – кивнул Барский. – Ну и чем же вам не угодил наш еврей? На вид он скромняга-парень. Хохмач, помешанный на своих машинках. Они с Наташкой вроде бы затевали что-то более-менее серьезное. («Если у этих двоих вообще может быть на уме что-либо серьезное» – добавил он про себя.)

– Его в последний раз видели тринадцать дней назад, когда он высадил Наташу на Ленинском около метро, а сам уехал на выходные предположительно в Питер. Мы не думаем, что ему удалось добраться туда. Мы не смогли найти ни одного человека, который бы видел его самого или машину. Ты помнишь ее, чехардак типа «антилопы-гну» вишневого цвета. Парень помешался на старинных автомобилях.

– Вы теперь работаете в бюро по розыску пропавших?

– Да, когда пропавшим оказывается инженер-электронщик, принимающий участие в закрытом правительственном проекте, – отрезал Сияпин.

Барский застыл на мгновение с открытым ртом, а потом вполне натурально зевнул.

– Интересно. Ну, за внутреннюю безопасность полностью отвечает ФСБ. Не скучайте, мужики. – Он потянулся и встал. – Звоните мне, когда окончательно запутаетесь. У меня есть на примете хорошее частное детективное бюро. Кстати, своим они валютой платят.

– Ты хочешь сказать, что вернулся вовсе не для того, чтобы разыскивать Лифшица? – потребовал ответа Коржанов.

– Точно. Хотя у меня есть кое-какие соображения относительно того, где он может быть.

– Да? – Оба агента быстро поднялись на ноги.

– Он сейчас торчит где-нибудь на проселочной дороге с пустой канистрой. Эти старые модели просто взахлеб жрут бензин, – со смехом сказал Барский, подхватывая свой «дипломат».

– Черт бы тебя… – кулаки Коржанова сжались.

У двери Барский задержался ровно на столько, чтобы успеть посоветовать им:

– Не теряйте времени, выслеживая меня. Я буду у себя в «Трубе». А потом, я думаю, провожу Маришку домой. Сами понимаете, дело семейное.


* * *

Итак, история достигла своей кульминации. И разрешится, наверняка взрывом. Она, наверное, и не могла кончиться иначе – уж слишком истеричными, неистовыми и яростными были те порывы чувств, которые обрушивались на кораблик их маленькой семьи.

Да он и звал их так «моя маленькая семья». Вся история началась пять лет тому назад, в конце перестроечного года, когда в кабинет Барского привели заплаканную девочку и очень попросили помочь. Он успокоил девочку, как мог, налил ей чаю, предложил закурить, сходил за пепельницей (сам Барский тогда не курил) и, вернувшись обнаружил превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя. Зареванная чумичка с обвисшими влажными космами превратилась в очаровательную блондинку с невероятно чистыми скандинавского типа глазами. Она не имела права зваться иначе, чем Наташей, предположил Валерий – и угадал.

Затем последовала история, лишний раз подтвердившая постулат Толстого о том, что все несчастные семьи несчастны по-своему. История семьи Козинских-Малютиных изобиловала приключениями, бурными страстями, загадочными взлетами и сокрушительными падениями. Глава семьи, талантливый книжный иллюстратор, получил Сталинскую премию за цикл графических работ на тему «Ленин и дети», затем отправился в лагерь за портрет Сталина, в котором кто-то что-то не то усмотрел, затем вновь получил премию. Его супруга – артистка Большого – собрала все мыслимые и немыслимые награды и сплетни, развелась и вышла замуж за голландского миллионера, который оказался проходимцем, вернулась в страну и снова вышла замуж… Как зачарованный Валерий Барский слушал эту захватывающую историю, пока она вдруг не подошла к логическому концу. Итогом брака были две очаровательных девочки, одна из которых приняла фамилию матери, а другая – отца. Родители же вскоре один за другим последовали в могилу, и девочки остались без средств к существованию. Впрочем, обе были к тому времени уже вполне самостоятельными, старшая зарабатывала на хлеб танцами и древнейшим способом, младшая писала картины и участвовала в различных «акциях» хиппующей богемы, так что порой за ее картины удавалось что-то получить. Но после одного задушевного разговора сестрички решили взяться за ум и открыть, как выразилась Наташа «нечто вроде театрального кафе-шантана, клуба художников и поэтов, где каждый мог бы испить из живительного источника Искусства, вложить в него частицу себя и пообщаться с себе подобными». А в итоге получился полутемный подвал со стенами, изрисованными братьями-художниками так, что неподготовленного человека могло стошнить, и исписанными похабными стишками. Гонорары свои художники и поэты сами предложили получить выпивкой и даже вполне могли обойтись своей закуской, на что девочки вначале радостно согласились, однако спустя неделю с ужасом стали убеждаться, что их шантан в одночасье превратился в вульгарный бордель, прибежище бомжей и прочей пьяни. В довершение ко всему на хозяек наехали рэкетиры и потребовали сумму, которой кабак не смог бы дать и за год. Залившись слезами девочки обегали всех своих знакомых и собрали деньги. Но через день приехала другая группировка и тоже потребовала денег. Как посоветовали знакомые, девочки свели тех и других, чтобы те разобрались и (втайне лелеяли надежду девочки) перестреляли друг друга. Но мафиози решили чисто по-деловому и потребовали платить и тем, и другим. Назавтра истекал последний назначенный срок и…

– А продать свой вонючий кабак вы не пробовали? – спросил Барский, искренне желая помочь.

– Я лучше лягу под этого Куска! – побелев, выкрикнула Наташа.

– Это кличка его, Кусок, да? – вдруг заинтересовался Барский и затребовал к себе дело этого парня.

Выяснилось, что молодой человек с указанной кличкой уже год как состоит в розыске за убийство милиционера на Тушинском рынке. Так что, когда на следующий день команда подъехала к «Трубе», ее окружили ребята в масках и бронежилетах, а Куску, который попытался сопротивляться, шальная пуля угодила в печень, и он истек кровью, не приходя в сознание.

На следующий день с главарем очередной, приехавшей за данью команды беседовал лично Барский, прочая же команда лежала на снегу, заложив руки за головы. Их, пожурив, отпустили, задержав только одного дурня с «лимонкой». Главарь же по кличке Дупель еще долго приходил к Барскому и исправно стучал на всех своих коллег по преступному миру. Тогда же начался бурный, в одночасье закончившийся роман Валерия и Наташи; роман этот, как сказал бы поэт, сгорел, подобно Фениксу, чтобы на углях его разгорелось пламя истинной Любви. После знакомства с Мариной, Валерий еще несколько дней по наитию считал себя влюбленным в Наташу, и приходил по утрам на работу, как сомнамбула, тело его сладко ныло от любовных пыток, которым его подвергала по ночам молоденькая, но уже изощрённая в этом искусстве художница, перед глазами же стоял облик ее более взрослой сестры.

В Марине не было Наташиного импульсивного накала страстей, она ненавидела жизнь на грани фола, не одобряла экзальтированность и фиглярство. Барского страстно тянуло к ней, и когда это наконец произошло, и Наташа на несколько дней исчезла в студии какого-то непризнанного рок-экспериментатора, Барский получил возможность по душам поговорить с Мариной и переселился к ней.

К тому же времени относится и расцвет «Трубы», интерьер которой спроектировали поляки, а выполнили турки, на кухне появился итальянец-повар, и в меню кабачка прочное место заняли улитки по-бургундски, лягушачьи лапки и «свежие устрицы в белом вине», под видом которых подавали обыкновенных мидий.

После всех этих благодеяний девушки дружно избрали Валерия в состав учредителей и едва ли не против его воли оформили все это документально. Он выторговал себе лишь право не получать дивидендов до той поры, пока предприятие прочно не встанет на ноги, на что сестрички милостиво (но с надутыми губками) согласились.


* * *

Стоял март, в Москве в это время года порой неожиданно бьют морозы. Они приходят с северными ветрами. Тогда же иногда и прорываются дожди. Дождь размывает огни витрин и множит их отражения в мокрых мостовых. Светофоры, регулирующие движение в районе Садового кольца, выходят из строя из-за перепадов температуры. Впрочем, в столь ранние часы водители полностью их игнорируют.

Крупные капли дождя продолжали падать сквозь туман. Такси проскочило на красный свет и остановилось у тротуара напротив «Трубы». По дороге Барский несколько раз поглядывал назад. Света фар позади не было. Тогда он расплатился с таксистом, перебежал через тротуар, вошел в подворотню, оттуда во двор и сразу направо, спустился вниз на пятьдесят пять гранитных ступенек, проложенных в жерле круглого тоннеля и остановился перед дубовой, зачерненной горелкой дверью. Она представляла собой здоровенную, потемневшую от времени дубовую плаху, укрепленную кованым железом на навесных петлях. Из-за двери доносились приглушенные звуки женского голоса, исполняющего джазовую партию в сопровождении фортепьяно. Игру нельзя было назвать виртуозной, но для забегаловки фортепьяно звучало вполне прилично. Певицу вряд ли можно было отнести к великим «королевам джаза», но ее чувственный голос, богатый оттенками, как нельзя лучше подходил для блюзов.

Пальцы Барского взялись за мокрую холодную ручку, и он с трудом отворил ее. Перед ним была длинная полутемная комната, напоминавшая тоннель. Вышибала двинулся ему навстречу, но, узнав, заулыбался. Старик-гардеробщик при виде него согнулся в три погибели. Барский прошел внутрь. Несколько человек околачивались около бара. С пяток проституток пасли своих клиентов, и, обернувшись к вошедшему, завздыхали. Час стриптизёрок уже прошел. Нуворишей сегодня видно не было, мафиози – вроде бы тоже. Да и могло ли привлечь их к себе столь убогое заведеньице? Столы и стулья несли на себе отпечаток долгих лет службы. Темные стены покрывали рекламные плакаты различных бюро путешествий и шаржевые физиономии политических лидеров, а также репродукции гравюр на спортивные темы. Воздух был пропитан запахом пива и спиртного, табачного дыма и мокрой одежды.

В конце комнаты освещенное единственным софитом, подвешенным к потолку, на возвышении стояло фортепьяно. Барский прислушался. Марина играла скорее для себя, чем для посетителей. В конусе света плавал табачный дым, шелковым облаком блестели ее длинные волосы, тени на лице подчеркивали его изысканную прелесть. Она играла «Блюберри Хилл», и в ее исполнении эта вещь звучала пробуждающей воспоминания жалобой.

Бармен был новичком. Он оторвался от кассы и увидел, что Барский положил деньги на стойку.

– Два «Скотча» со льдом и содовой.

Бармен потянулся за стопками. Барский легонько свистнул ему, покачал головой и сказал:

– Такие напитки подаются в бокалах. Даже здесь.

Бармен с вызовом посмотрел на него, но что-то в лице клиента не позволило ему пренебречь советом.

– Бу-исде, – сказал он и поставил перед ним два бокала.

Барский забрал их и направился в конец комнаты. Свет вспыхивал в маленьких пузырьках, поднимавшихся со дна бокалов. Зажигая сигарету, он посмотрел на женщину и заметил, как огонек зажигалки отразился в ее зеленых глазах. Он улыбнулся, а ее пальцы взяли фальшивый аккорд, когда он сказал:

– Привет, Марина.

Она перестала играть, встала, выключила свет над роялем и села рядом с ним – высокая женщина с небольшой грудью и длинными ногами. На ней было синее вечернее платье. В каждом ее движении сквозила природная грация. Она подняла свой бокал.

– За то, что скрашивает дождливые ночи! За тебя, мой ненаглядный мужик, мой Барин.

Он кивнул с улыбкой, взял ее руку и поднес к губам, поцеловал ее нежную ладонь и кончиком языка обвел на ней кружок. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как вздрогнула ее нога, а ногти легонько вцепились в его щеку.

– Эта дождливая ночь наша, или славные подвиги не могут подождать до утра?

Она освободила свою руку и взяла у него сигарету. Когда Валерий поднес зажигалку, она сказала:

– Я за то, чтобы эта ночь была нашей. Или, может быть, ты сначала хочешь поговорить с Наташей?

– Конечно. И ты знаешь, что я скажу ей.

– Прошу тебя, скажи ей только, что ты посмотришь, что можно сделать.

– Не пытайся уйти от проблемы, солнышко. Сестренке предстоит столкнуться с неприятностями. И чем скорее она набьет себе синяков, тем скорее они пройдут.

Барский угрюмо потягивал свой коктейль, думая о том, как много прекрасных женщин связывает свою судьбу с ни на что не годными мужчинами.

– А она-то тут при чем? Девке просто не повезло. Она связалась с идиотом…

– Можно подумать, что раньше она связывалась не с идиотами.

– … который внезапно куда-то подевался, – упрямо закончила Марина.

– Как и все ее великие и страстные любови. Нет, ты мне можешь сказать, что она в нем нашла?

– Разумеется, в точности то же, что и я нашла в тебе, – заявила Марина. И, взглянув в недоумевающие глаза Барского, уточнила: – обеспеченность, постоянство и нежность.

Своими коленями она обхватила его колено и немножечко сжала, не сводя с него глаз.

– Не знаю, как насчет себя, но единственный совет, который я могу дать ей, – это вычеркнуть его из своей жизни. Мариш, я знаю людей типа этого Фимки – он не годится для Наташи. Он вообще не годится в спутники жизни ни одной женщине, кроме той, которая скрутит его в бараний рог. Ты же должна это понять.

– Я-то это понимаю. Но Наташа не понимает.

– Придется. – Барский поставил пустой бокал и провел рукой по еще влажным волосам. – Ты, действительно, уверена, что он отправился в Питер полюбоваться на Пушкинские места?

– Как и в том, что дамочка, взявшая трубку, когда я звонила, была просто горничной отеля, мой милый. – Ее голос звучал хрипло, а пальцы яростно сжали его руку, пуская ногти под кожу. – Знаешь, милый, многим моим друзьям ты совершенно не нравишься. Меня уже очень давно не приглашают на разные светские тусовки, презентации и прочие приемы. Таковы правила игры, хотя мне на это и наплевать.

– Сравнивая меня с Фимой, ты ни к чему не придешь.

– Черт возьми, тебе надо пореже летать на самолетах. Ты от них тупеешь. – Она уронила сигарету на пол и яростно затоптала ее. – Я и не собираюсь сравнивать.

– Действительно? – поднял бровь Барский.

– Да я и не смогла бы. – Она взяла другую сигарету. – Прошло семь лет, и я думаю, что знаю о тебе меньше, чем в самом начале нашего знакомства. Мы можем быть вместе неделю, месяц или два. Потом по телефону с этим твоим противоподслушивающим устройством тебе кто-то звонит, говорит тебе несколько слов, и ты бросаешь все, бросаешь кабак в середине рабочего дня, бросаешь меня на половине ночи и уходишь. Я знаю только, что порой за этим стоят такие большие шишки, что генералы тебе кланяются и берут под козырек. А когда ты свободен, то начинаешь возиться с какими-то подозрительными субъектами. – Она затянулась сигаретой и наклонилась к нему. – Но в одном, что касается тебя, я уверена. Я тебя люблю. И этого достаточно.

– Вот и хорошо. – Барский в глубине души лелеял надежду, что Марина никогда не узнает, что большинство подозрительных субъектов, с которыми он встречался в «Трубе», были агентами разных стран. И не только дружественных. Они превратили «Трубу» в нейтральную территорию, своего рода клуб, где противники могли бы встретиться, посидеть друг с другом, вместе выпить, рассказывая противнику небылицы и пытаясь выведать у него крупицы информации.

– Неужели ты не понимаешь, что с Наташей происходит то же самое? По твоему мнению, Фима какой-то там сукин сын, пейсатая морда, хмырь какой-то недоделанный. А для нее он очаровательный, рассудительный, а, может быть, даже гениальный юноша. Не важно, так ли это на самом деле. Важно, что и она любит его.

– О, женщины! – сказал Барский. – Да, согласен, он грамотный инженер, но в нем нет ничего такого… очаровательного. Мы, деревенские ребята, называем таких городских козлов пронырами. Он расчетливый, а не рассудительный. Он знает, что ему нужно от женщины, и у него хватает ума и терпения обрабатывать ее до тех пор, пока она не приползет на коленях и не отдаст сама то, что ему нужно.

– Истина, – медленно сказала Марина, – возможно, где-то посередине.

– Возможно, – согласился Барский, пытаясь представить себя, что же может увидеть женщина в Фиме Лифшице.


* * *

Высокий, довольно привлекательный, но не красавчик. Острый взгляд серых глаз, светлые волосы. Одновременно мужчина и мальчик. Человек, способный облечь в непринужденную форму то, что хочет сказать, хорошо танцует, знает кабаки с хорошей кухней и умеет пить. У него современная холостяцкая квартира в городе и небольшая дачка в районе Пушкино. Там у него отличная мастерская и гараж, где он занимается своей инженерной работой. Там же он прикупил еще пару гаражей, полных старинных машин, которые он восстановил из утиля и довел до полного блеска. Барский всегда признавал, что у Фимы Лифшица золотые руки.

– Не знаю, что думает об этом ФСБ, но они, должно быть, считают, что он еще в городе. По крайней мере, пара ребят от них приглядывает за аэропортом. – Барский рассказал ей о встрече с Коржановым и Сияпиным. – Ты можешь объяснить, зачем ему понадобилось скрываться? Он что, задумал бежать в Израиль?

– Не представляю. Когда в последний раз я видела его с Наташей, не похоже было, что его что-то беспокоит.

– Когда это было? И что он говорил?

Марина рисовала бокалом мокрые кружки на крышке фортепьяно.

– Это было вечером дня за два или три до его исчезновения. За два, я думаю. Я тогда выступала, а они сидели рядом, но я не много слышала из их разговора. Да я и не прислушивалась.

– Попытайся вспомнить.

В зале поднялся шум. Яночку напоили в усмерть, и она для двух грузинов начала танцевать стриптиз прямо в зале, без музыки. Барский дал знак бармену, чтобы для приличия включил хоть какую-то музыку. Заиграл «Отель Калифорния». Движения шлюхи стали плавнее и размереннее.

– Ну, «Автопилот» дал материал на три страницы с иллюстрациями о том, как он восстанавливает старые машины. Он говорил, что хотел бы поехать на встречу с кем-то из коллекционеров, чтобы найти еще парочку классических моделей для реставрации.– Она провела кончиком языка по губам. – А еще о том, что в газетах что-то писали о новых ракетах-перехватчиках. Ну, про эти, новые, из-за которых америкашки подняли шум в ООНе. Я думаю, он пытался объяснить ей, как действует система наведения.

Барский внутренне напрягся. «Труба» при всех ее соблазнах была совсем не тем местом, где стоило обсуждать секретные разработки.

– До сих пор никто не видел ни Фимы, ни его машины. Это может быть хорошим знаком.

– Не поминай…

– Это только предположение, – сказал Барский. – Я бы сказал, что он инсценировал свое исчезновение. На самом деле никто не похищал его. Я пока не знаю, над чем он работал в последнее время, но могу представить общее направление его работы, и я слышал, что штатники по-своему подошли к решению тех задач, которые стоят перед ним. По крайней мере, они добились результатов, не уступающих нашим. Меня тревожит другое. Я знаю, что Фима себе ни в чем не отказывает, и еще слышал, что он отчаянный игрок, причем играет с крутыми ребятами. Вполне возможно, что с него потребовали долг, а ему платить пока нечем, вот он и решил исчезнуть, пока не придумает какой-нибудь выход. Если бы до него добрались, то не стали бы мараться с его машиной. Это штучная работа – такую найдут в два счета. Ее бы просто бросили где-нибудь на стоянке. Но пока о ней ничего не слышно, вот я и предполагаю, что Фима хорошенько ее припрятал там же, где укрылся сам.

– Я бы в это поверила, Барский. Но Наташа не поверит.

Барский пожал плечами.

– Я и не собираюсь предлагать ей эту версию, пока не выслушаю ее. Как думаешь, она сейчас дома?

– Два часа назад была дома.

– Я загляну к ней. Я тебе позвоню, если освобожусь раньше, чем ты закроешься. А если нет, то встретимся дома.

– Д-да… – ее губы прижались к его, кончик языка быстро пробежал по его губам. – Спасибо, Барский.

– Ни-за-что. – Он прошел с «дипломатом» в мужской туалет, прикрепил автоматический браунинг к ноге и вызвал такси. Проходя через бар, он еще ощущал сладкий вкус ее губ. Марина снова сидела за фортепьяно. Яночка уже разделась донага и, хлопнув в экстазе бокал шампанского, вдруг повалилась под стол без сознания. Ее откачивали. Посоветовав новичку-бармену не торопиться вызывать «скорую помощь», пока свои подружки не приведут девочку в порядок, Барский толкнул тяжелую дверь и вышел.

В воздухе висела водяная пыль. Над городом по-прежнему стоял туман, в котором расплывались огни фонарей.

«Интересно, сколько глаз смотрит на меня из темных окон», – подумал он, садясь в такси.


* * *

Квартира Наташи была в монументальном сталинском доме с видом на Семеновскую набережную. Было холодно и промозгло. Ссутулившись, Барский поднялся по ступенькам. Входная дверь не была обременена кодовым замком. Он пересек тускло освещенный вестибюль и начал подниматься по лестнице. Дом был постройки тридцатых годов. На первых двух этажах располагались по три квартиры. Наверху, под стрельчатой крышей со шпилем, размещались две маленькие квартирки. Из-за закрытых дверей доносились звуки радио и телевизоров. По меньшей мере, в одной квартире в самом разгаре была вечеринка.

Он нашел дверь Наташи Малютиной и нажал кнопку звонка. Из квартиры донесся знакомый звук, но ничего не изменилось. Он снова нажал на кнопку. Никакого результата. Он попытался вспомнить, был ли в окнах свет, когда он подъезжал на такси. Барский достал из кармана небольшой кожаный футляр, осмотрел замок и остановил свой выбор на узкой стальной полоске. Раздался легкий щелчок.

Он распахнул дверь и проскользнул внутрь квартиры. К тому времени, когда он щелкнул выключателем, браунинг уже был у него в руке. Когда зажегся свет, он прыгнул вправо, надеясь, что Наташа не успела переставить мебель, и, налетев на кресло, растянулся на ковре. Он перекатился через голову, поджав под себя ноги. Его глаза, за которыми следовал пистолет, быстро обежали комнату.

Мужчина на кушетке пристально смотрел на него.

Барский сдавленно ругнулся. В квартире царил хаос. Кожаная обшивка кресла, на которое он налетел, была изрезана ножом, а само кресло перевернуто. Ящики маленького письменного стола вместе с содержимым валялись на полу. Рисунки Наташи углем были сорваны со стен, отделанных полированными сосновыми панелями, и валялись на полу. Там же была вся одежда и всё, что стояло на полках в кухоньке. Всюду валялись кукурузные хлопья, мука, растоптанное печенье и приправы.

Мужчина на кушетке так и не отводил от него своих глаз. Это был крупный экспонат самца с плохим прошлым и еще худшим настоящим. Нож, лежавший рядом с ним, был тоже не маленький – роскошная финка тюремной работы, с наборной из зубных щеток ручкой и острейшим отполированным лезвием. Как раз такой и нужен, подумал Барский, чтобы оставить зияющую дыру в его горле.

Когда Валерий последний раз присмотрелся к пятнам крови, губы его сложились в трубочку, как будто он собирался свистнуть. Вся стена над кушеткой на высоту примерно полутора метров была покрыта кровавыми пятнами. Кровь стекала на кушетку. Очевидно, нападающий полоснул свою жертву по горлу, и задрал ему голову так, что фонтан крови из сонной артерии ударил вверх. Осторожно шагая, чтобы не наступить на пятна крови на полу, он подошел к кушетке и потрогал тело. Оно еще не остыло, и Барский предположил, что его убили не больше часа назад. Он порылся в памяти и пришел к выводу, что раньше этого мужчину не видел.

Он отступил назад и осмотрел кухоньку и ванную. Там никого не было. Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул. Судя по всему, убийство не потревожило соседей. Он вышел, запер дверь и бесшумно спустился по лестнице. Спустившись вниз, он сделал пару звонков.

Бензозаправка в квартале от «Трубы» была закрыта. Барский расплатился с таксистом, нашел карточку и набрал ночной номер дежурки.

Трубку снял Федя Сияпин. Барский продиктовал ему адрес.

– Там жмурик, – добавил он.

– Не вешайте трубку,– резко сказал Сияпин. – Вы должны были вызвать милицию, а не звонить сюда. Назовите свое имя, и я направлю к вам нашего сотрудника. Откуда вы говори…

– Умолкни, чудень, – прервал его Барский. – Вы же ищете Фимку Лифшица. А всё это стряслось в квартире его подружки.

Сияпин продолжал что-то говорить, но он повесил трубку и быстро направился к тускло освещенной вывеске над «Трубой». Время было закрываться, и никого из посетителей не осталось. Бармен протирал стаканы. Марина сидела в профиль к нему за фортепьяно и, не двигаясь, смотрела на чашку кофе, стоящую перед ней. Рядом с ней сидела Наташа.

Барский представил себе, как умирал мужчина в квартире на третьем этаже, и почувствовал, что ему надо выпить.

Он зашел за стойку, взял бутылку виски и пару стаканов.

– Эй! – бармен-новичок бросил полотенце и направился к нему. – Что это ты…

Марина повернулась и окликнула его:

– Все в порядке, Жора.

– Ладно… – тот взглянул на Барского и пожал плечами.

Валерий поставил стаканы на фортепьяно и плеснул виски в них и в чашечку кофе. Марина внимательно смотрела на него.

– Барский, что случилось? – спросила она

Вместо ответа он кивнул на стаканы.

– Давайте лучше вздрогнем.

Что-то в выражении его глаз заставило Марину и Наташу последовать его примеру. Наташа сморщилась. Неразбавленный «Джим Бим» был для нее слишком крепким.

– Привет тебе, роскошный мужчина, – сказала Наташа с нейтральной улыбкой.

– Привет, сестренка. – Он достал сигарету и при свете зажигалки всмотрелся в ее лицо. Оно казалось более полным, чем у сестры за счет широких скул, но губы были такие же: сочные, чувственные, манящие. Волосы Наташи были того же оттенка, что у Марины, но у той они подстрижены короче и вились. – Давно здесь?

Она взглянула на часы.

– Примерно двадцать минут.

– А до того?

– Что ты хочешь сказать? – В ее голосе прозвучало беспокойство.

– Меня интересуют последние несколько часов. Скажем, начиная с половины одиннадцатого.

– Барский! Что за допросы без повестки? В чем дело? – спросила Марина.

– Подожди, солнышко, пожалуйста, – он повернулся к Наташе. – Ну?

– Я была в «Американском баре». А что?

– В этой забегаловке на набережной? И долго?

– Я приехала туда около одиннадцати на машине. Внутрь не заходила. Я ждала на стоянке.

– Наверное, Фиму? – вздохнул Барский.

Карие глаза Наташа прищурились.

– Нет. Не совсем так. Кто-то позвонил мне сегодня. Мужик какой-то передал, что Фима хотел бы видеть меня, но не может прийти ко мне. Я спросила, почему, но он сказал, что это не телефонный разговор. Он сказал, куда мне надо поехать и где ждать. Еще он сказал, чтобы я набралась терпения, потому что Фима может опоздать… Барский, что случилось?

– Кто-то выманил тебя из твоей квартиры, чтобы без помех обыскать ее. И оставил после себя покойника.

– Фима? – Она дрожала, и он подумал, что она вполне может закричать.

– Нет. Я того типа не знаю, – поспешил успокоить ее Барский. – Похоже, произошла какая-то ошибка.

– Барский… – Марина замолчала. Бармен направился было к ним, но она отрицательно покачала головой. Он вернулся к своим стаканам, а она тихо сказала: – О Господи…

Наташа дрожала, уставившись невидящими глазами на занавес за фортепьяно. Барский налил ей еще виски, и она беспрекословно выпила.

– Нам нужно действовать очень аккуратно. Я думаю, сюда вскоре нагрянет ментура, РУОПовцы, не говоря уже о моих бывших сослуживцах.

– Нет, – вырвалось у нее. – Барский, я даже не…

Барский успокаивающе сжал ей руку.

– Конечно, сестренка. Ты ничего не знаешь. Но если ты не хочешь до утра беседовать с ментурой, доказывая свое алиби, тебе, пожалуй, лучше пойти со мной. – Он поймал взгляд Марины и поправился: – С нами.

– Послушай, – сказала Марина. – Но ведь ей все равно придется рассказать все, что она знает.

– Конечно, – Барский снова отхлебнул виски. – Через пару часов менты скорее всего придут к выводу, что убить такого самца не под силу хрупкой женщине. Они выяснят у Наташи все, что она знает, и отпустят ее. До тех пор, пока я не узнаю, как зовут или, точнее, как звали покойника и что он там делал, я не хочу, чтобы Наташа показывалась на людях.

– Но у меня там ничего не было, Барский, – сказала Наташа. – Что они могли там искать?

– Может быть, и не было. Было другое – твоя любовь не показывается уже пару недель, а его разыскивают. Я не знаю, кто его ищет и сколько их, но по крайней мере, один из них думал, что у тебя можно что-то найти, – твердо сказал Барский. – Точнее, речь идет о двух людях: убитом и убийце. Квартира твоя разгромлена, но я не думаю, что им удалось найти то, что искали. И тогда им придет в голову, что то, что они ищут, находится у тебя или что ты знаешь, где это спрятано.

Марина соскочила со стула, скрылась в нише и появилась завязывая пояс прозрачного плаща.

– Машина с другой стороны, Барский. Куда мы сейчас? К нам?

Барский поднял свой кейс.

– На встречу с лягавыми? – Он задумчиво потер щеку. – Думаю, не стоит. Я знаю одну гостиничку, которая вполне сойдет на несколько часов.

Наташа накинула кожаный плащ с меховой норковой оторочкой и спрятала волосы под широкий берет с помпонами. Барский провел их через заднюю дверь в переулок, где стояла ее машина. Он сел за руль и протянул руку:

– Ключи.

Затем он завел двигатель, вывел машину на улицу и направился в пригород. По дороге они разминулись с желто-синим «козликом» с весело искрящейся мигалкой, направлявшимся, судя по всему, в сторону «Трубы».


* * *

Гостиница «Таймыр» не позже года-двух тому назад именовалась студенческой общагой и была расположена недалеко от лесопосадки. Двухэтажное здание закрывало стоянку со стороны улицы. Вывеска гласила, что в гостинице есть бар, ресторан, казино, междугородний телефон, но умалчивала, есть ли в ней свободные комнаты. Администратор спал. Он притащился в фойе в халате на голое тело, и бросил на Барского недобрый взгляд.

Тот достал из бумажника стодолларовую купюру и положил ее на стойку.

– Двойной номер со смежными комнатами, – коротко сказал он и начал заполнять карточку.

Администратор оценивающе посмотрел на его помятый костюм, на небритое лицо и фыркнул. Мельком бросив взгляд на купюру, он надел очки и посмотрел на женщин, ожидавших в креслах.

– Поздновато, – раздраженно заметил он. – Сколько вас?

– Нас трое. – Барский пожевал губу и написал: «Димитрий Иванович Донской, Куликовский р-н, с. Мамаево».

– Ваши паспорта, – строго потребовал администратор.

Барский положил ручку на место и добавил аналогичную банкноту.

– Этот стольник считает, что мы можем обойтись без формальностей.

– Думаю, что могу с ним согласиться. – Администратор взял ключи с полки. – Но я для вас вынужден снять номера с брони. Так что за размещение все равно придется доплатить. Еще сотню – и никаких вопросов. Второй этаж, два последних номера по коридору. Отличный вид из окна.

Барский бросил ему еще одну стодолларовую бумажку, подмигнул и вышел из фойе. Он поставил машину на стоянку, запер ее и проводил женщин в номера. Пол был покрыт коврами, в каждой комнате стояла двуспальная кровать и телевизор. Из окон открывался вид на лесок, озерцо и причал для лодок. Сейчас они были закрыты жалюзи из белых жестяных планок. Он открыл дверь, соединяющую оба номера.

– Выбирайте, что вам нравится, девушки. – Он чувствовал, что Марина наблюдает за ним, и старался не встречаться с ней глазами. Он пробыл на курорте двадцать дней и остался бы еще на десять, если бы она не позвонила. – Говорить о наших планах пока не будем, потому что я сам еще ничего не знаю. Я вымотался до предела и собираюсь в душ. Спокойной ночи.

Он плотно закрыл за собой дверь ванной. Мыльную пену он смывал почти кипятком, чувствуя, как вместе с обжигающими струями смывается усталость. Когда же после этого он пустил холодную воду, контраст был так велик, что у него перехватило дыхание. Он вытерся стареньким полотенцем и вернулся в спальню. Там было темно. Лишь тускло светился ночник на тумбочке рядом с кроватью.

На кровати, закинув ногу на ногу, сидела Марина и курила. На губах ее играла двусмысленная улыбка. Она накинула прозрачный пеньюар, но даже при свете ночника было видно, что под ним ничего не было.

– Марина… – остановился он и повел глазами в сторону двери, ведущей в соседний номер. Дверь была закрыта.

– Не будь идиотом, Барский. Сестренка не возражает.

Его глаза разом охватили изысканные линии ее тела, где не было ничего лишнего, бедра, как будто выточенные из слоновой кости.

Она встала и притянула его к себе. Ее широко открытые глаза светились, дыхание перехватывало. Она распахнула пеньюар на груди. Ее соски напряглись, и она потерлась ими о его грудь. Пальцы лихорадочно развязывали пояс. Пеньюар распахнулся окончательно, и она изо всех сил прижалась к мужчине. Острые зубы теребили его ухо, она шептала:

– Барский… Барин мой…

Барский сбросил пеньюар с ее плеч и отнес ее на кровать. Она не выпускала его из своих объятий, и он чувствовал, как ее ногти глубоко вонзаются в кожу на его мускулистых плечах.

– Погоди, погоди, не так резко, я еще не совсем готова… – прошептала Марина, выскользнув из-под него. – Ты должен меня сначала разжечь. Так ведь?

– Да…

– Ну разжигай. Где твой горячий язычок? Мой кремешек тут…

Неожиданное дуновение ветра заставило обоих обернуться.

Наташа, закутанная в простыню, стояла на пороге комнаты.

– Господи, горе ты мое, тебе еще что надо? – раздраженно бросила Марина.

– Люди, – с рыданием в голосе произнесла та, – пожалейте меня! Мне страшно и холодно одной!

Она кинулась к Марине и прижалась к ней, дрожа, как осиновый лист.

– Ну, пожалеем деточку? – спросила та, обернувшись к Валерию.

– Не знаю, – пробормотал он, пожав плечами…




Глава вторая


Барский сидел на кровати, скрестив ноги. Приканчивая кофе, которое с большой неохотой организовала коридорная, он щурился от дыма тонкой сигареты, просматривая утреннюю прессу, и не мог не поражаться скудности информации, содержащейся в ней. Разумеется, никто не проронил ни звука ни об исчезновении Лифшица, ни об убитом в квартире его подруги. Пришлось ему сделать пару звонков в низовые структуры, где его еще помнили, как человека, просьбам которого не принято было отказывать.

Покойника идентифицировали, как Гришку Насоса. За последние годы милиция не раз заводила на него дела. Он считался второстепенным «боевиком» нахабинской группировки.

Милиция обнаружила свидетеля, видевшего, что Насос вошел в дом за час двадцать три минуты до того, как анонимный звонок поставил их в известность о совершившемся преступлении.

Милиция не нашла ничего, что могло бы связать Насоса и Наташу Малютину, двадцати пяти лет, хозяйку квартиры. Кроме того, они пока не нашли и саму Наташу.

Милиция призналась, что у нее нет никакого разумного объяснения тому, что вообще там делал Насос, кроме того, что он или убийца, или оба они устроили в квартире обыск. Невозможно было также установить, что при этом пропало. Под конец информатор посоветовал Барскому либо не соваться в это дело, либо влезать в него по самые уши, поскольку фээсбэшники вокруг трупа и этой квартиры вьются, как мухи на навозе. В милицию не поступило также ни одного упоминания о «Трубе», несмотря на то, что Наташа была совладелицей заведения, а само оно было хорошо известно милиции как место, где собираются люди с не совсем обычными профессиями и не вполне стандартной репутацией.

Барский положил трубку и оглядел свою «семью». Наташа как всегда что-то задумчиво вырисовывала в блокноте, Марина уже взялась за вязание. Две милых маленьких женщины с большими страстями. В этот миг даже самый самый подозрительный моралист не мог бы себе представить насколько разнузданную плотскую оргию затеяли они втроем накануне ночью. Впрочем, какое до этого дело моралистам? «Хороша она или плоха – это моя Родина»: философски говорят в таких случаях американцы, когда им в нос тыкают Гранадой или Вьетнамом. Перефразируя эту поговорку, Барский мог сказать: «хороша или плоха – это моя семья». А значит не могло быть вопроса, браться ему за дело или нет, браться предстояло в любом случае и решить его следовало так, чтобы оградить от неприятностей девчонок и, по возможности, самого себя.

Итак, Фима Лифшиц. В «Трубе» он появился примерно три года назад. Наташа познакомилась с ним на каком-то джазовом «сейшне» (оба были помешаны на хорошем джазе) и притащила в «Трубу» всем на удивление и посмеяние. Долговязый сутулый лысеющий блондинчик, он классически картавил и знал массу еврейских анекдотов. Больше того, он любил надевать черную ермолку (при этом всех учил, что правильно называть её "кипой") и этим настолько шокировал публику, что несколько состоятельных клиентов из националистов, облюбовавших было этот кабачок, наотрез отказались посещать «Трубу».

Барский недолюбливал его, хотя, как знать, может быть, по той же причине, по какой он недолюбливал любого Наташиного ухажера?

– Ты не понимаешь его, Валера, – сказала ему однажды Наташа, задумчиво чертя что-то на салфетке. – Ты не можешь простить ему еврейства, да? Так вот, евреи бывают разные. Есть Мойша Рабинович из анекдотов, а есть Альберт Эйнштейн. Твоя нелюбовь к нему гораздо глубже. Дело в том, что Фимка принадлежит не твоему миру.

– А какому еще? – скрипнул зубами Барский. – Потустороннему?

– Можно сказать и так. Вспомни Ильфа-Петрова. Есть мир мелочный, чайников, примусов, коммунальных квартир, где суетятся, бегают, горланят какие-то людишки – и это мир твой, Маришки, всего этого сброда, – она обвела рукой внутренность кабачка, – а есть мир в котором творят Ландау, Роберт Оппенгеймер, Спиноза. Фимка принадлежит их миру. Он – гений, ты понимаешь? Обыкновенный гений, со всеми своими гениальскими зай…бами, привычками, дурью. Ты знаешь, что ему чуждо даже чувство любви? Оно – слишком земное, это чувство, оно принадлежит нашему мирку.

– Вот как? – поразился Барский. – А как же…

– Я? – в голосе девушки звучали слезы. – А никак. Он ко мне просто привык. Я ему стараюсь не очень надоедать. И поэтому мы с ним сосуществуем. В этаком симбиозе. А я его люблю… – И Наташа заплакала.

Этого Барский тем более не мог простить Фимке и всякий раз при упоминании об этом человеке, поскрипывал зубами и сплёвывал.


* * *

– Кто-то держит все это дело под колпаком, – сказал Барский. Он был слегка разочарован, так как надеялся, что через милицию найдет достаточно информации для того, чтобы начать собственное расследование, не прибегая к помощи ФСБ. – Однако у каждого постового и гаишника уже есть фотография и приметы Фимы и его тачки. Тебе хоть известно, чем он занимался в последнее время на основной работе?

– Он сказал, что каким-то «русским щитом». Это что-то вроде противоракетной системы.

– Знаю, – кивнул Барский.

Идея «Русского щита» отчаянно дебатировалась в научно-военных журналах США. Информация об этой новой системе защиты территории от возможного ракетно-ядерного удара просочилась на Запад еще года три назад. Идея эта отчасти брала начало со схемы «звездных войн», но станция слежения по отечественной версии базировалась не в космосе, а в ионосфере, где постоянно должны были барражировать три сверхскоростных и сверхвысотных самолета с радарным оборудованием. В случае запуска ракет на наземные пульты отдавалась соответствующая команда, и поднимавшиеся в воздух наши ракеты сбивали ракеты противника, не позволяя им долететь до границы. После полуторагодовых дебатов Запад дружно решил, что сделать наведение ракет «щита» достаточно точным возможно только на компьютерах следующего тысячелетия.

– Он как-то показал мне один американский журнал и сказал, что америкашки выполнили за него всю работу, – продолжала Наташа. – Они произвели все мыслимые варианты расчетов и пришли к выводу, что выполнить эту задачу сможет только компьютер на базе 786-го процессора. А он почему-то раньше думал, что можно обойтись 686-м.

– 686-х компьютеров не существует, – буркнул Барский. – Все, чего достигла человеческая мысль – это 586-е – то есть пентиумы.

– Раз их еще не существует, значит он их придумал, – упрямо сказала Наташа.

– Он не мог их придумать.

– Послушай, ты его не знаешь, а я его знаю. Всякий раз, когда он покупает себе очередную рухлядь на колесах и лезет под нее, он выполняет какой-то очень важный этап своих работ и передает их вниз, исполнителям. Он, конечно, и сам мог бы делать эти электронные штучки, но он считал достаточным того, что он их придумывает, а собирают потом пускай другие. А сам предпочитал возиться с напильником и горелкой под своими самокатами.

– Значит ты всерьез думаешь, что он изобрел 786-й процессор? – насупился Барский.

– Я не говорю, что он уже сделал его и опробовал, но то, что он придумал, как его сделать – это точно. Я даже скажу на основе чего – на основе какой-то там супер… нет, «сверхпроводимости трансурановых». Тебе это что-нибудь говорит?

Барский закивал головой.

– Еще как говорит. Если бы он изобрел новую бомбу, ракету или самолет, за ним бы охотился четко очерченный круг лиц, а именно – разведки сверхдержав, чтобы воспользоваться изобретением. Или какие-нибудь чехи или болгары, только чтобы перепродать эту информацию. Ну и, разумеется, Израиль. Но раз он изобрел суперкомпьютер, и информация об этом просочилась на Запад, то в охоту за ним пустится любая страна мира, любой электронный концерн, работающий над той же проблемой, любой шантажист или прохиндей, сообразивший как погреть на этом руки. Неудивительно, что ФСБ и милиция сбились с ног, разыскивая его.

– Похоже, они не особенно стараются найти меня, – заметила Наташа.

– Ошибаешься. К этому времени каждый мент в Москве и области уже получил твое описание, – возразил Барский. – Просто они пока об этом помалкивают. И это нам на руку. Мы сможем отсиживаться здесь, пока они не обнародуют твое фото в газетах и по телевидению.

– Мы обе?

– Да.

– Нам понадобится одежда и все остальное, – сказала Марина.

– Я загляну домой и подберу кое-что. Наташа, запиши мне твои размеры, и я постараюсь подобрать все необходимое на несколько дней.

– Но ведь милиция наверняка следит за квартирой, – предположила Марина.

– Возможно. Это не имеет значения. Мне все равно надо переговорить со следователем, ведущим это дело, и с фээсбэшниками, чтобы разузнать, как обстоят дела на самом деле. – Он сунул ноги в туфли и завязал галстук, не глядя в зеркало. Надевая пиджак, он спросил: – Я тебе оставлю пушку, солнышко?

– А зачем она мне? – отозвалась Марина.

– Если кто-нибудь, кроме меня, попытается войти сюда, воспользуйся ей, – сказал Барский, положил на кровать пистолет, взял шляпу и вышел.


* * *

Федя Сияпин смотрел на Валерия без особой симпатии. Было похоже, что ему так и не удалось заснуть этой ночью. Он закрыл папку, лежавшую перед ним на столе.

– Где ты, черт тебя побери, был? И куда ты дел своих баб? – потребовал он.

Барский ухмыльнулся.

– Спал. Доктора рекомендуют в моем возрасте не менее семи часов здорового крепкого сна каждую ночь. Полагаю, что в твоем возрасте надо спать не меньше десяти часов. Успокойся. Женщины в надежных руках. В моих.

– Когда-нибудь, Барский, когда-нибудь я обещаю тебе…

– Кроме того, люди пожилого возраста должны следить за своим давлением, – любезно заметил Барский. – Ну, а теперь что ты хочешь мне сообщить?

– Сообщить? – заорал Сияпин. – Ты заставил меня целую ночь тебя разыскивать, а теперь у тебя хватает наглости требовать от меня отчета! Слушай…

– К этому времени ты, конечно, уже связался с Сочами и с Лубянкой и получил распоряжения относительно меня. Поделись.

– Ах, вот так?!

– Поделись, старикаша, – нежно улыбнулся Барский.

– Ты уже засвидетельствовал свое почтение майору Зацепину? – Сияпин зажег сигарету и бросил спичку в корзину для бумаг. – Милиция не прочь задать тебе несколько вопросов.

– Я загляну к нему попозже. Выкладывай.

– Ну-ну, – Сияпин открыл папку. – Гришка Насос был босяк, громила, которого нанимали время от времени в разных местах. Грабежи, рэкет, пять изнасилований. Мы думаем, что за ним числится несколько убийств, но пока он еще ни разу не засыпался. До сих пор неизвестно, связывает ли его что-нибудь с Лифшицем. А как насчет этой Малютиной? Может, она его знает?

Барский покачал головой.

– Нет. Это точно. И насколько я знаю, он ни разу не был в моем заведении.

– Ага, – Сияпин сделал пометку. – Мы не знаем, на кого он работал и что искал. Пока девушка не побывает в квартире, мы даже не можем сказать, пропало ли там что-нибудь. Лучше бы ты нам ее доставил, Барский.

– Со временем. Искали что-то небольшое, может быть, бумаги. Козел, который это делал, сорвал со стен все Наташины рисунки.

– Моя промашка. Я должен был сразу же узнать твой голос, когда ты звонил сюда. – Он пристально посмотрел на Барского. – Ты взял что-нибудь оттуда?

– Ничего. Я приехал туда, чтобы поговорить с Наташей, увидел жмурика и сразу же дернул оттуда.

– Это мы знаем. Ты там был всего одиннадцать минут.

Барский сделал вид, что его полностью занимает процесс доставания сигареты из пачки и некоторое время усердно разминал ее.

– Я вот чего никак не могу понять. Как вы точно узнали время, когда там появился Насос?

– Это не мы, – Сияпин достал отчет, напечатанный на машинке. – «Почтовый ящик», на который работал Лифшиц, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы найти его. Они поручили начальнику своей службы безопасности, Ваське Игнатову, посмотреть что к чему. Кстати, отставной майор, следователь по уголовным делам, работал на Петровке, уволен из органов в связи с сокращением. У Лифшица в последнее время были проблемы с деньгами. В городе у него было три или четыре девочки, но только Наташа могла быстро раздобыть приличную сумму. Игнатов решил, что если Фима Лифшиц где-нибудь и покажется, то скорее всего у нее. Он видел, как Насос зашел в дом, но не знал, к кому тот направляется. Аналогичным образом он засек и тебя.

– Наташа уехала примерно в половине одиннадцатого, – сказал Барский.

– Этого он не видел. Гаражи выходят в проулок за домами. Мы полагаем, что она уехала именно этим путем. Убийца, очевидно, тоже воспользовался черным ходом. Задняя дверь в доме обычно заперта, но любой пионер откроет ее за две минуты.

– Ага, – Барский перебросил сигарету из одного угла рта в другой. – А что там за финансовые трудности у Лифшица?

– Насколько нам известно, у него восемь-девять тысяч долга в подпольных казино по всей Москве. Обычно казино не играют в долг, предпочитают сразу получать наличными. Но он считался роскошным, состоятельным клиентом, и с него брали расписки. Многие из этих долгов он сделал довольно давно. У нас тут есть один специалист по азартным играм, Боря Баторин. Считается, что долговые обязательства, которые он держит, составляют тысяч семнадцать баксов. Мы с ним потолковали пару часов назад.

– Баторин? И что же он говорит?

– Заявил, что ничего не знает. Признался, что Лифшиц ему должен, но говорит, что не очень беспокоится. У того и раньше были трудности, но он как-то выкручивался.

– На этот раз ему не достанутся деньги Наташи Малютиной. Можешь так и передать этому козлу, – угрюмо сказал Барский.

– Хорошо. Будь спокоен. Это останется между нами. Деньги не уйдут из вашей семейки.

Барский протянул руку и ухватил Сияпина за рубашку.

– Кто-нибудь помоложе был бы сейчас уже без зубов, – негромко сказал он.

Сияпин вырвался и с сожалением взглянул на место, где совсем недавно была пуговица.

– Ладно, ладно. Пошутить нельзя.

– Сказать, чем пахнут твои шутки? Рассказывай дальше.

– Хорошо. Да, собственно, и осталось-то немного. Мы знаем, что Лифшицу нужны деньги, знаем, что должает он не в первый раз, но раньше он как-то устраивался. И теперь нам захотелось узнать, где он доставал деньги раньше. – Он написал что-то на листке блокнота, оторвал и передал Валерию. – Это шалавы, с которыми он встречался больше двух раз за последние месяцы. Мы их проверяем. Пока ничего нет.

Барский покачал головой.

– Иногда у меня возникает вопрос, что у некоторых в голове вместо мозгов? Перед вами игрок, постоянно нуждающийся в деньгах. Можно предположить, что ради баб и бабок он пойдет на что угодно. И, несмотря на это, он получает допуск к секретной оборонной работе.

– Не жди от меня утешения, – раздраженно ответил Сияпин. – я об этом казанове вообще услышал в первый раз, только когда он пропал. Он у них считался гением, вундеркиндом или чем-то в этом роде. Институт он закончил в двадцать лет и к тому времени был, насколько я знаю, автором тридцати научных работ. Возможно, через месяц он бы эмигрировал в Израиль, как и вся его родня, но его вовремя призвали в армию и, к счастью, не отправили в стройбат, а заперли в «почтовый ящик», закрытый завод, он же научно-исследовательский институт электронно-вычислительной техники. Его профессор, подрабатывавший в МГУ, а в основном вкалывавший в «почтовом ящике», уговорил директора забрать юношу к себе. И уж там-то он себя показал! Истерики, вопли, наглые выпады в адрес начальства, вопиющие нарушения трудовой дисциплины и неприкрытое хамство в адрес руководителей завода, а также страны, партии и правительства.

– И ему все это спустили с рук? – удивился Барский.

– Более того, весь первый отдел «почтового ящика» только и занимался тем, что отлавливал анонимки против этого наглого рядового Ефима Моисеевича, как он требовал себя называть. Первый вопрос директора завода, когда он приходил поутру на работу, был : «Ну и что за эту ночь натворил этот гэний наш пархатый?» А пацан наотрез отказался жить в казарме и потребовал на заводе отдельной комнаты с телевизором и радиоприемником. Потом ему стали доставлять все западные журналы, каких он только мог пожелать от «Физикал ревью» до «Плейбоя», сигареты только «Мальборо», это в восьмидесятом-то году. Ну и представь себе, что на него нарвался сам генерал Кравцов Генрих Эдуардыч во время инспекции завода. Шел себе тихо-спокойно в сопровождении директора и его камарильи, и вдруг услышал звуки рок-н-ролла. У него сходу нюх срабатывает, он шасть вбок, по коридорчику, за угол, остальные в ужасе только поспевают за ним. И что же – в накуренной комнате, стены которой увешаны плакатами с голыми шлюхами из «Плейбоя», на полу валяются пивные банки! (оцени, в восьмидесятом-то году), а на тахте возлежит юнец двадцати лет отроду и тащится под музыку «Роллингов»! Генерал от ужаса и ярости дар речи потерял, только захрипел что-то и руками замахал. А нахал так нагло и заявляет: «Господа военные, вы-таки мне немножечко мешаете.» Генерала выводят под белы ручки, и тут ему вдогонку звучит израильский гимн «Шолом-Алейхем». Итог – сердечный приступ у генерала, директора завода сняли, а что у пацана, как думаешь?

– Дисбат? – с надеждой спросил Барский.

– Дембель, ласточка моя, и не только дембель, но и трехкомнатная квартира в центре города, автомобиль и дача. Кстати, именно в том году меня не пустили на работу в Лондон из-за того, что моя дочка умудрилась попозировать какому-то итальяшке-фотографу, учти, в совершенно одетом виде.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Барский. – И этой гниде доверили работу над сверхсекретнейшим оборонным проектом?

– А кому же еще нужно было ее доверить, как не автору? – вопросом на вопрос ответил Сияпин. – Больше того, ты помнишь прошлогоднюю сделку с Малайзией о продаже ей наших истребителей? Мы на этом заработали почти восемьдесят миллионов долларов. Так вот, эти летающие гробы и гроша ломаного не стоили бы, если бы не компьютерные системы автопилотирования и наведения, которые придумал Фима Лифшиц. В результате сейчас он живет так, как ни в каком Израиле бы не смог. У него нет проблем с жильем, приходящие домработницы поддерживают дом и дачу в идеальном порядке, холодильник по утрам забит битком продуктами, когда он желает съездить на работу, к дому подкатывает черный лимузин с шофером. Правда, с деньгами еще не все ладно, поскольку началась конверсия и завод частично перепрофилировался и зарплаты стали выдаваться заметно реже, а премии вообще прекратились.

– То есть, вы создали ему все условия для того, чтобы он задумался об эмиграции.

– Он невыездной до конца жизни.

– То есть, вы и это ему объяснили? Тогда неудивительно, что лошадь увели из стойла, – коротко сказал Барский.

– Может быть, и нет. По мнению руководителей проекта, Лифшиц и так в последние месяцы не знал, над чем работал. Они ставили перед ним конкретные требования, и он разрабатывал схемы, которые могли бы функционировать определенным образом в пределах заранее заданных параметров. Но он не имел представления о том, над чем шла работа в целом.

– Да ну? – скептически обронил Барский.

– По крайней мере, так они говорят.

– Остается надеяться, что это действительно так, – отозвался Барский. вставая.

– Эй! Меня не интересует, как ты там строишь отношения с оборонкой, – торопливо сказал Сияпин. – Мне надо поговорить с этой его любовницей.

– Никаких проблем. Дам тебе знать через пару часов.

Барский вышел, не обращая внимания на то, что пытался втолковать ему Сияпин.


* * *

– Не нравится мне это дело, – сказал майор Зацепин. – И от тебя я что-то не вижу помощи, Валера.

Барский смотрел поверх головы следователя на портрет Дзержинского. Интересно, подумал он, почему в зданиях, где люди служат закону, всегда царит угрюмая атмосфера?

– Девушка ничего не знает об убийстве.

– Это я сам решу, – сказал Зацепин, глядя на Барского через нижнюю половину бифокальных очков. – Я не хочу думать, что она замешана в этом деле. Из материалов о ней следует, что она девушка порядочная, хоть и взбалмошная. Единственный человек с сомнительной репутацией в ее окружении – это ты. Но в силу каких-то причин в ее квартире прирезали урку. Ты говоришь, что девушку выманили телефонным звонком незадолго до того, как это случилось. Совершенно очевидно, что в ее квартире было нечто, привлекающее внимание не только блудного урки. Не думаю, что мое желание задать ей несколько вопросов выглядит так уж неразумно.

– Как насчет завтра? – спросил Барский.

– Какого черта, завтра? – парировал Зацепин. – Убийца разгуливает на свободе, а ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с девкой, у которой может быть необходимая мне информация, только на том основании, что ее это расстроит. Послушай, Барский…

– Мне безразлично, расстроится она или нет. Мне не безразлично то, что ее могут прихлопнуть. Мы имеем дело не с убийцей-одиночкой, – прервал его Барский. – Я предлагаю сделку. Ты мне отдаешь Фиму Лифшица, и через полчаса Наташа будет у тебя.

– Лифшиц, – проворчал Зацепин. – Всем он нужен, и тебе, и ФСБ, и вы пытаетесь обскакать друг друга, чтобы заполучить его раньше других. Я бы тоже не отказался побеседовать с ним пару часов, хотя бы для порядка.

– Ты хочешь сказать, что Лифшицем должен заниматься именно ты? – вопросительно поднял бровь Барский.

– Бред! ФСБ считает, что его нет в городе, а они редко ошибаются. Сияпин думает, что ты ввязался в это дело из-за этой его девчонки и ее сестрицы. Из всех ее знакомых только он один выбивается из общего ряда. И поскольку им так интересуются наверху, то мы, низовая розыскная структура, должны отойти на второй план. – Он чиркнул зажигалкой и начал раскуривать сигарету. – Я почти решил положить этому конец.

– То есть? – мягко спросил Барский.

– Я могу тебя засадить за то, что ты мешаешь правосудию. Прячешь потенциального свидетеля. Не сообщаешь о преступлении. Укрываешь…

– Именно я сообщил о преступлении. И давай не будем говорить об этом, потому что ничего такого ты мне не сделаешь. И я не собираюсь объяснять, почему именно.

Зацепин пожал плечами.

– Может быть, в другой раз. Почему бы тогда тебе не пойти отсюда на хер? В таком случае я мог бы закрыть дело вне зависимости от тебя.

– Идет. Только скажи мне, что ты нашел в квартире.

– Ты же там был.

– У меня не было времени заниматься отпечатками пальцев.

Зацепин вздохнул.

– Сохранившиеся отпечатки ничего не дают. Несколько твоих. Несколько – того парня на вещах, которые он потрошил. Отпечатки Наташи и Марины. Из них свежие принадлежат только Наташе и жмурику. Внутренняя дверная ручка вытерта.

– А Лифшиц?

– Мы нашли несколько отпечатков, которые могли принадлежать ему, но все они старые. Возможно, три или четыре недели.

– На ноже тоже ничего?

– Ну да. Ручка кустарная, на лезвии следов нет. Он сделан их рессорной стали, довольно прочной. Другими словами, у нас нет ничего, кроме сильного желания поговорить с хозяйкой квартиры.

Барский встал и потянулся.

– Звучит вполне разумно. Подожди пару часов. Я тебе позвоню.

Судя по выражению лица Зацепина, он не очень в это верил.


* * *

Барский не пытался оторваться от черной «девятки», пристроившейся за ним у прокуратуры. Такая же машина ждала его возле дома.

Он не спеша собрал кое-что из одежды Марины и аккуратно сложил свои вещи в большую кожаную сумку. Потом он позвонил в бутик женской одежды, где знали Наташу, и оставил заказ. Там пообещали, что через полчаса все будет готово. После этого Барский связался с Зацепиным.

– Наташа Малютина будет у тебя через три часа, если ты готов выслушать мои условия.

– И что это за условия? – с недоверием в голосе спросил Зацепин.

– Сними наблюдение с моей квартиры и избавь меня от хвоста. Когда закончишь разговор с ней, посади ее в такси и не пытайся проследить, куда она поедет.

– Существует вероятность, что после окончания разговора с ней у меня возникнет желание запереть красотку. Так что не пойдет.

– Мне наплевать, запрешь ты ее или нет, хотя я думаю, что тебе вряд ли придется это сделать. Я просто не хочу, чтобы ее проследили до того места, где я ее прячу. И уж, конечно, я не хочу, чтобы об этом пронюхали убийцы Насоса. По-моему, это честно.

– Обычно тут еще бывают какие-нибудь уловки.

– Никаких уловок, – раздраженно ответил Барский. – Черт, я же даю тебе девушку. Но не хочу, чтобы ты ее просто взял и запер в камеру.

– А если мы решим, что она нуждается в защите милиции? Что тогда?

– Ну, так и охраняйте ее. Главное, чтобы ее не убили, когда она начнет разгуливать по улицам. – И Барский повесил трубку.

Налив себе воды, он выглянул на улицу. Через несколько минут обе милицейские машины уехали. Он решил, что неплохо было бы доложиться начальству, и открыл ключом небольшой шкафчик, в котором стоял телефон со скремблером. Это была прямая правительственная линия, та самая, которая во времена оны именовалась «вертушкой».

– Барский, – сказал он оператору. – Соедините меня с генералом Кравцовым, пожалуйста.

Голос генерала звучал так, как если бы он доносился из ледяной пещеры. Барский представил себе аскетический кабинет без окон где-то в недрах Сибири, хотя на самом деле покинул его всего два дня назад, и было это в славном городе Сочи, где в эти дни отдыхал президент, а при нем неотлучно находилась вся служба чрезвычайных ситуаций, возглавлял которую генерал Кравцов, а Барский исполнял обязанности эксперта-консультанта.

– Кравцов слушает. Докладывайте, Барский.

– Пока никаких следов Лифшица. Опознанный уголовник убит неизвестным. Продолжаю работать.

– Задание отменяется. Все, что у вас есть, передайте ФСБ.

Барский отнял трубку от уха и воззрился на нее в полном изумлении. Дисциплина боролась в нем с естественной потребностью думать самостоятельно.

– Есть, – коротко ответил он и зажег сигарету. – Могу я спросить, почему?

– В этом нет необходимости, – отрезал Кравцов.

– Мне бы не хотелось, чтобы между нами возникло недопонимание, товарищ генерал. В прошлом мои суждения были достаточно убедительны, и президент решил поддержать их.

– Барский, я… – он услышал, как вздохнул Кравцов. – Я знаю об этом. Но это дело не совсем наше, и вы знаете это. Что же касается вас, Лифшиц оказался другом других друзей. Его исчезновение – это проблема внутренней безопасности, так что пусть им занимается контрразведка. Что же касается убийства, то кто бы там ни был замешан, это дело местной милиции. Мне и так уже устроили веселую жизнь из-за того, что вы скрываете свидетеля и плюете на всех и вся. Мы не можем это оправдывать, так что пора положить этому конец. Согласны?

Барский медленно опустился в кресло. Он пытался убедить себя, что во всем этом нет ничего неожиданного. Кравцов был абсолютно прав. Каждая федеральная служба ревностно охраняет свою сферу деятельности, а он переступил эту границу.

– Согласен, – сказал он наконец. – И все-таки, товарищ генерал, не отрицайте, что к этому вашему решению в какой-то мере подмешано и личное чувство. Мне известно, что лет пятнадцать назад вы имели не самую приятную для вас встречу с Лифшицем. Мне этот тип неприятен гораздо в большей степени, чем вам, поскольку я с ним встречался не единожды. Однако тут замешана моя семья – моя невеста и ее сестра. Кроме того, тут действительно сложилась чрезвычайная ситуация, поскольку, если изобретение Лифшица уйдет на Запад, то мы всё двадцать первое столетие будем закупать компьютеры у Америки. Если же перехватим его, то они станут клянчить их у нас. Если вы не знаете, как оформить это задание документально, то ставлю вас в известность, что мне уже года два как полагается отпуск. Если вы обратите внимание на мой последний рапорт, то увидите, что я просил предоставить мне его еще три месяца назад («Прощай, Майорка!» – горестно подумал он). Прошу считать меня в отпуске с позавчерашнего дня.

В ответ последовала продолжительная пауза. Кравцов всегда считался тугодумом, однако все знали, что раз приняв решение, он обычно идет до конца. Так же случилось и в августе девяносто первого, когда, просидев почти пятнадцать часов в своем кабинете, он вместо того, чтобы направить «дельтовцев» на штурм Белого дома, отправился туда лично. Там же он встретил Барского, который явился туда по собственной инициативе, и поручил ему командование силами самообороны Дома. С тех пор оба работали, как выражался Кравцов, в одной упряжке.

– Я еще не прочитал до конца ваш отчет, – сказал, помолчав, Кравцов. – Похоже, вы предвидели развитие ситуации.

– Да. Я думал, что мы будем действовать как обычно, но раз так не получается, я ухожу в отпуск. Для меня это дело – сугубо семейное.

– Считайте, что отпуск вам предоставлен.

– Благодарю вас.

– Постарайтесь не вляпаться в историю, Барский. Теперь вы действуете на свой страх и риск, как частное лицо.

– Естественно, – отозвался Барский. – Постараюсь не уронить чести семьи. До свидания.

Он положил трубку и запер шкафчик. Теперешнее изменение его статуса не очень расстроило его. Испытывая легкое удовлетворение, он задумчиво потягивал виски.

Как частное лицо, он действует теперь не от имени правительства, а исключительно от своего собственного. Теперь он может сам решать, какие шаги ему следует предпринять, учитывая, конечно, их последствия.

Он прикинул, что ему предстоит сделать.

Прежде всего надо найти Фимку Лифшица и выбить из него все, что тот знает.




Глава третья


Наташа отправилась в Генпрокуратуру на такси. Барский поехал за ней следом и остановился на стоянке для служебных машин. Он вошел в здание вместе с Наташей. В кабинете майора Зацепина сидел Борис Коржанов. Увидев Барского, он широко улыбнулся.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/viktor-galdanov-32324681/razberemsya-po-semeynomu/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.