Книга - Снег над барханами

Снег над барханами
Сергей Александрович Коротков


Фронтовик. Лучшие военные боевики
Поражения вермахта на Восточном фронте вынуждают Гитлера доказывать всем – себе, верхушке Третьего рейха, союзникам и врагам, – что Германия все так же непоколебима и сильна, дела ее праведны, а солдаты стойки и храбры, как никто в мире.

Придуманная им операция «Скорпион» – удар в спину Красной армии. Пусть негодует противник, пусть содрогнется от ужаса его народ, пускай весь мир задумается над всемогуществом Великой Империи!

Но подготовленные Отто Скорцени немецкие десантники, вылетевшие в глубокий тыл РККА для диверсий и террора, еще не знают, что там их ждут зыбучие пески, испепеляющий зной, ядовитые змеи и заскучавший «без настоящего дела» лейтенант НКВД Синцов…

Книга основана на реальных событиях.





Сергей Александрович Коротков

Снег над барханами



© Коротков С.А., 2017

© ООО «Издательство «Яуза», 2017

© ООО «Издательство «Эксмо», 2017


* * *


Памяти тех, кто стоически трудился и героически сражался в тылу Великой войны, посвящается.


Барханы – бархат и паренье сна,
Сияющего неба пелена,
Пейзаж однообразный, как вода,
Бежит из ниоткуда в никуда,
Чуть шелестит, ссыпается, скользит
Змеей, ужом, течет, метет, шипит,
На старый пласт наслаивает слой,
Захвачен вечно новою игрой.
Пески перемещаются, как дым,
Движением обманным и простым.
Иллюзия, мираж, безумный бред:
Вот здесь бархан… Он был? Его уж нет!
Он перешел на несколько шагов,
Перескочил на несколько бросков,
Переместился чуточку правей
И дальше: так переползает змей,
Бочком. По ветру. Тихо. Не спеша.
Так ходит шелест в шапках камыша.
Так ветер строит башни облаков —
Попутно, без усилия, легко.
Борозд и гребней призрачный узор.
Пески, пески, куда ни бросишь взор.
Хруст на зубах. Соль на губах. И жар.
И солнце в состоянье мятежа…

    В. А. Обручев



Глава 1



Резиденция А. Гитлера «Бергхоф», Баварские Альпы, март 1944 г.

Никогда еще фюрер не приходил на совещания и военные советы вовремя. По крайней мере, на памяти Скорцени не было случая, когда Гитлер явился бы к приглашенным гостям раньше всех или вместе с ними. Отто терпеливо стоял возле бронзовой статуи ангела и ждал. Он знал, что фюрер относится к нему, главному диверсанту Третьего рейха, лояльно и почтительно, и даже ощущал это всеми фибрами своего почти двухметрового тела. Но непреодолимая дистанция между самым влиятельным и успешным человеком в мире и простым бойцом, пусть и офицером ваффен-СС, всегда разделяла их. И сокращать ее Скорцени не имел права без встречного волевого решения фюрера.

Он выжидал прихода Гитлера, чтобы по стойке смирно поприветствовать его раньше других. В отличие от рассевшихся по креслам или сновавших по залу высокопоставленных чиновников и военачальников. Отто всегда и во всем стремился быть первым, не важно, на приеме в рейхсканцелярии, на параде или в бою. Хотя в смертельную схватку он никогда не торопился лезть с головой, загодя и досконально просчитывая главный путь, прокачивая возможную ситуацию, продумывая запасные ходы. С началом Восточной кампании его, как и многих немцев и австрийцев, призвали в армию и послали арткорректировщиком дивизии «Рейх» на фронт, но хитроумный, расчетливый унтер всегда умел придумать что-то изолирующее его от опасности. Направляют на передовую – растянул связки на ноге и попал в госпиталь, нужно идти за линию фронта в артразведку – вдруг заболел дизентерией, готовится прорыв на фронте – слег с приступом воспаления желчного пузыря. Но так или иначе будущий любимец фюрера не раз избегал прямого контакта со смертью. Он не был и не хотел быть пушечным мясом. Тактика его действий была иная – в обход, хитро, продуманно, внезапно и напористо. И обязательно громко! Чтобы услышали все: его окружение, фюрер, вся Германия. Да что там Германия, чтобы весь мир знал про одиозную и героическую личность! Как говорится: «Мы не сеем, мы не жнем, мы приходим и всех рвем!»

Раз он, высокий статный шатен, еще в студенчестве перестал быть красавчиком из-за уродливого шрама на лице, полученного от шпаги дуэлянта, и теперь не мог покорять женщин лишь врожденным обаянием, завоевывать их сердца пришлось другим способом. А именно: зарекомендовав себя горячим и напористым в постели авантюристом, но, самое главное, храбрым воином Великой Империи и фаворитом самого Гитлера. И к этому оказалось прийти легче, чем ему представлялось.

После ряда неудачных отборов в люфтваффе и танковых войсках его, в силу огромного роста и запредельной энергичности, наконец-то «заметили». И рекомендовали на должность руководителя подразделения особого назначения СС[1 - Силовой орган и военизированное формирование Третьего рейха, спецслужба нацистов.], недавно созданного в Третьем рейхе в противовес спецназу Британии и бригадам ОСНАЗ[2 - Отряд особого назначения НКВД СССР.] Советов. И вот здесь-то Отто и развернулся, с ходу поняв, какой свободой и самостоятельностью «пахнет» новая работа, насколько перспективна и уважаема эта служба.

Успешные операции во Франции, Бельгии и Италии, особенно последняя, по вызволению из-под домашнего ареста Муссолини, прославили Скорцени в странах – союзниках Третьего рейха. О нем, Отто, заговорили даже в США и России. Многочисленные депеши, письма и периодические печатные издания только и трезвонили об уважении и признании храбрости и ума «личного диверсанта» Гитлера, о его заслугах и подвигах, перспективных планах и карьерном росте. Сам фюрер не раз отмечал достоинства своего любимчика, поощрял его и награждал. Эрнст Кальтенбруннер, обергруппенфюрер[3 - Звание в СС, аналог генерала рода войск в вермахте.] СС и начальник Главного управления имперской безопасности (РСХА), с подачи фюрера продвинул Скорцени по служебной лестнице, назначив его руководителем отдела специальных операций VI Управления РСХА «СД-Заграница». По сути, Отто стал ответственным за планирование и проведение всех секретных мероприятий Третьего рейха за рубежом. А докладывать о результатах он должен был лично вождю, великому Адольфу.

Об этом стоило мечтать!

И сейчас, после вызова главного диверсанта Германии в резиденцию фюрера, да еще вместе с толпой привилегированных лиц и крупных военных чинов, Скорцени понял: его «бог» задумал очередную тайную операцию.

Рейхсканцлер вошел в конференц-зал, звонко чеканя каждый шаг каблуками лакированных туфель. За ним беззвучно следовали личный адъютант и телохранитель – офицер СС. Приветственно вскинув руку в ответ на многоголосое «Хайль Гитлер!», фюрер проницательным взглядом обвел присутствующих.

Его субтильная фигура, зализанные темные волосы с характерной челкой, слегка одутловатое, серое лицо, усы «зубная щетка» и мелкие блестящие глазки неопределенного цвета вкупе с чуть подрагивающими ноздрями придавали ему вид крысеныша, высматривающего среди нескольких жертв самую лакомую. Но после полуминутного обозрения Гитлер двинулся по проходу, здороваясь направо и налево, пожимая руки офицерам. Но начал он – со Скорцени, потому что тот предугадал с выбором места:

– Отто!

– Хайль, мой фюрер!

– Какой же ты все-таки у меня гигант, Отто!

Дежурная улыбка, больше похожая на оскал, на мгновение задержанный взгляд на щеке, обезображенной шрамом, вялое рукопожатие худой прохладной ладони. И пошел дальше.

К нему тянули руки стоявшие справа от Скорцени офицеры высшего командного звена.

Следующим личного приветствия фюрера удостоился глава РСХА Кальтенбруннер, недавно получивший в подчинение бо?льшую часть абвера[4 - Орган военной разведки и контрразведки Третьего рейха в составе Верховного командования вермахта.] после скандальной отставки Канариса.








Расставшийся с уютным креслом возле мраморного камина толстяк Геринг, недовольный тем, что Гитлер первым поздоровался с чином много ниже его, рейхсминистра авиации Германии и группенфюрера[5 - Звание в СС, аналог генерал-лейтенанта рода войск в вермахте.] СА, не сдержался и сам шагнул к шефу, сунув ему свою пухлую пятерню.

Учтиво поклонился и пожал руку фюреру Вальтер Шелленберг, начальник VI Управления РСХА «СД-Заграница», бригаденфюрер[6 - Звание в СС, аналог генерал-майора рода войск в вермахте.] СС.

Далее с Гитлером тепло поздоровался руководитель отделения «Цеппелин» сектора VIc/z, оберштурмбаннфюрер[7 - Звание в СС, аналог подполковника рода войск в вермахте.] СС Рудольф фон Эбсгер-Редер.

Следом начальник сектора Vic, оберштурмбаннфюрер СС и оберрегирунгсрат Хейнц Грефе, а также командир главкоманды «Россия-Юг» отделов z1, z2 и z3, штурмбаннфюрер[8 - Звание в СС, аналог майора в вермахте, обычно командира батальона.] СС Феннер.

Присутствовал в конференц-зале и посол Германии в Афганистане Ганс Пильгер, с ним фюрер тоже обменялся рукопожатиями.

Еще до прихода Гитлера, судя по должностям собравшихся и их роду деятельности, Скорцени понял – предстояло очередное спецзадание на Ближний Восток и, скорее всего, в Советский Союз. А увидев посла, он только утвердился в своей догадке: намечается рейд в глубокий тыл Советов или диверсии со стороны Афганистана бок о бок с эмирами и эмиссарами Средней Азии.

Закончив приветствия, Гитлер уселся в самое дальнее, у противоположной от входа стены, кресло за круглым столом и пригласил жестом всех присутствующих занять свои места.

– Почему здесь так темно? – осведомился он, нахмурив лоб и взглянув на застывшего в дверях помощника.

– Мой фюрер, в целях безопасности и противоснайперских мероприятий… – начал было адъютант, но его прервал хозяин:

– К чертям собачьим ваши мероприятия! У меня в штате охраны «Бергхофа» почти две тысячи сотрудников СС! О каких снайперах может идти речь? Сейчас же откройте эти чертовы ставни! Я достаточно насиделся в бункерах и в данный момент хочу любоваться Альпами!

– Так точно, мой фюрер. Будет исполнено!

Адъютант щелкнул каблуками и побежал к огромному панорамному окну во всю стену конференц-зала. Пока он возился с электроприводом, поднимающим пуленепробиваемые металлические жалюзи, по едва уловимому сигналу из помещения выпорхнул другой помощник с приказом службе внешнего наблюдения повысить контроль.

– Как ваша подагра, Ганс? – вдруг поинтересовался Гитлер у посла. – Все еще мешает жить и работать?

– Никак нет, мой фюрер! Подлечился, готов к выезду на Восток! – отрапортовал Пильгер, привстав с кресла, и, после одобрительного кивка хозяина, опустил свой откормленный зад на место.

– А вы, мой дорогой Отто, больше не жалуетесь на желчный пузырь, так обострившийся в последнее время?

Скорцени с трудом проглотил ком в горле, вскочил из-за стола, вытянулся в струнку и, ощущая тик щеки со шрамом, ответил:

– Все в порядке, мой фюрер! Здоров как никогда и готов выполнить любое ваше поручение!

– Хорошо, Отто. Это очень хорошо, что вы снова в форме и готовы на новые подвиги!

Гитлер довольно причмокнул тонкими губами, пригладил челку и, заложив руку за отворот мундира, стал обходить огромный круглый стол с сидящими за ним офицерами.

Он экспрессивно, размахивая руками и срываясь на фальцет, освещал свежие сведения с фронта, перемешивая их с политическими новостями, как будто никто из присутствующих не был в курсе текущих событий. Но все сидели смиренно и слушали картавую речь хозяина. Только Геринг, официальный преемник фюрера, с надменной ухмылкой раскуривал бразильскую сигару, отодвинувшись в кресле от стола и закинув ногу на ногу, рассматривая сосредоточенные лица эсэсовцев.

Затем Гитлер перешел непосредственно к обстановке на восточном направлении. Дескать, вот, благодаря недальновидности некоторых фельдмаршалов, распылению внимания вермахта на все стороны четко по розе ветров и морозам в России, германские войска терпят фиаско и отступают к той линии, с которой в 1941 году и начали свой поход на восток.

– Советы уже начали освобождение Белоруссии, оттесняют наши дивизии к бывшей границе с Польшей и Румынией, форсируют укрепрайоны вермахта на Украине и в Прибалтике. Крым под угрозой! Балтийское море, Ленинград! Мы еще не оправились от их смертельных уколов на Днепре и орловско-курском рубеже, а они уже в Правобережной Украине. Что, черт возьми, происходит?! Или Бог отвернулся от нашей Великой Империи? Я не позволю варварской толпе славян войти в Европу, топтать грязными лаптями чужие им земли! Но…

Гитлер замолчал, пригубил воды из бокала, поданного помощником, и продолжил уже более мягким тоном:

– Но я знаю, как ответить русским на их строптивое геройство, как уколоть их в самое больное место…

– Москва?! Ликвидация Сталина? – перебил фюрера Геринг, смакуя толстую сигару и прищуривая от дыма глаз.

– Нет. Пока не этот вариант, – Гитлер недовольно взглянул на преемника, резко подошел к карте мира на стене, схватил указку и ткнул ею куда-то в середину Евразии. Скорцени сразу определил синее пятно слева от точки, указанной фюрером, – Каспийское море. «Точно, Восток! Я так и знал,» – подумал Отто, поежившись.

– Вот отсюда и до… – Гитлер провел указкой от Кавказа до Балхаша через южную часть Советского Союза, удивив на этот раз и Скорцени. – Демарш наших военных сил вдоль южной границы Советов в их тыл и террор на стратегических объектах!

Он резко повернулся к собравшимся и с нескрываемым интересом разглядывал сидящих за столом офицеров, ловя на их лицах выражения удивления или скептицизма. А чины действительно обомлели, услышав заявление своего амбициозного шефа. И только смышленый диверсант пошел ва-банк, явно угадав настроение и позыв хозяина:

– Мой фюрер, это гениальная идея! Давно пора показать всему миру, как дальновидна и сильна Германия в своей стратегии, как могущественна Империя, которая не страшится даже самых опасных методов ведения войны. И уже пора нанести Советам удар в спину, как это делают они, ведя переговоры с союзниками о причинении нам вреда со всех сторон. Я только «за»! И я, Отто Скорцени, готов исполнить любую задачу, хоть в Антарктиде, хоть на Луне. А уж совершить вылазку в Азию – это раз плюнуть!

Геринг скривился в ехидной усмешке, Шелленберг закрыл глаза и состроил выразительную гримасу, явно говорящую о необдуманности выпада своего подчиненного. И только фюреру понравилась поддержка молодого диверсанта.

– Мой дорогой друг, я всегда верил в тебя! Ты неоднократно на деле подтвердил преданность Империи и лично мне. Поэтому операцией будешь командовать именно ты, Отто, – Гитлер слегка приобнял Скорцени, затем обратился к остальным: – Господа офицеры, прошу выслушать мое видение дела, сделать соответствующие выводы и до первого апреля подготовить тщательный план операции. Для этого я и созвал это внеочередное совещание и пригласил вас, специалистов по разведке, диверсиям и террору на Ближнем Востоке. Итак…

Фюрер прошелся взад-вперед по персидскому ковру, заложив руки за спину и глядя под ноги, резко развернулся, поправил челку, вечно спадающую на глаза, и опять схватил указку.

– Необходимо подготовить взвод десанта, снабдить его взрывчаткой и фаустпатронами и не позднее первого мая направить в глубокий тыл русских. В связи с чем выбрана эта дата, думаю, не стоит объяснять?! Цель рейда многофункциональная и крайне важная. Я хочу, чтобы мои верные, храбрые солдаты как можно дальше забрались за шиворот России и нанесли там ряд ударов. Колких, болезненных ударов! Что или кто станет целями этих диверсий – промышленные объекты или населенные пункты, политические или военные деятели, поддерживающее Советскую власть, – мне не важно. Это ваша прерогатива, и вы мне предоставите схему и перечень возможных субъектов и объектов поражения. Но, повторяю, мне нужен резонанс. Глобального масштаба! Молниеносный и фатальный для жертвы удар, как нападение азиатского пресмыкающегося! Поэтому и название этой операции будет «Скорпион». Думаю, напоминать присутствующим о секретности данной операции и безопасности ее участников – излишне. Максимального сбережения человеческих ресурсов я не требую, понимая уязвимость тех смельчаков, что решатся на этот рейд с билетом в один конец. Но прошу составить план, который будет гарантировать наименьшие потери с нашей стороны и максимальные со стороны противника.

«Скорпион не относится к пресмыкающимся! Уж тогда назвал бы «Кобра» или «Гюрза», – подумал Кальтенбруннер, а вслух позволил себе сказать:

– Мой фюрер, идея вполне выполнимая, но требует тщательной проработки и подбора не только нужных кадров, но и техники для доставки десанта и бомб в столь отдаленные районы Советов. Уверен, мы сможем рассчитать все необходимое для операции. Доктор Эбсгер-Редер вместе со Скорцени определятся с боевой составляющей рейда, подберут опытных диверсантов, согласуют список необходимого оборудования и амуниции. Доктор Грефе и уважаемый посол Пильгер установят контакт с местной оппозицией в Бухарском эмирате и подключат агентов тамошних эмиров и эмиссаров. Также считаю целесообразным привлечь наиболее воинствующие бандформирования Средней Азии для диверсий и террора со своей стороны в условленное время в поддержку десанта. Пускай моджахеды отрабатывают потраченные на их жизнеобеспечение деньги! Так сказать, пора уже пятой колонне всерьез проявить себя, не так ли, Вальтер?

Шелленберг хмыкнул, но встал по стойке смирно и ответил, как подобает истинному арийцу:

– Так точно, господин обергруппенфюрер! Мы привлечем для операции все силы местного басмачества и выработаем стратегию нападения на особо важные объекты Советов. Я беззаветно верю в успех столь грандиозного дела!

Гитлера порадовали ответы подчиненных. Он довольно кивнул, но, повернувшись к Герингу, вздернул брови и, чуть склонив голову набок, будто доберман, изучающий кролика, спросил:

– А почему молчит бог авиации? Тебе что-то не нравится в моей идее, Герман?

Рейхсминистр авиации и глава люфтваффе поспешно выудил изо рта обрубок сигары, виновато взглянул на фюрера и помотал головой:

– О, нет! Мне импонирует твой амбициозный проект, Адольф, скажу больше… Гм… Это действительно особо важное предприятие, направленное на дестабилизацию тыловой работы русских, подрыв их экономики и благосостояния, внесение сумятицы в ряды сочувствующих Советской власти местных племен. В свою очередь, готов предоставить для будущих героев нации самый лучший транспорт и наиболее опытный экипаж из асов люфтваффе.

– Отлично, отлично, мой дорогой друг! Я в тебе и твоих стервятниках никогда не сомневался.

Гитлер пожал руку преемнику и обратился к собравшимся:

– Рад был услышать от всех вас одобрение моей идеи. Благодарю за искренность и надеюсь на вашу работоспособность. Нельзя допустить ни малейшей утечки информации, нужно как можно скорее разработать и водворить план в жизнь! Отто, ты готов найти смелых и сильных духом парней для столь опасной операции?

– Конечно, да, мой фюрер! Я подберу лучших десантников СС, в том числе из Восточного батальона – тех, кто знает те местности и диалект, владеет языками и предан делу Великой Германии и партии. Я готов возглавить разведывательно-диверсионную группу.

Гитлер снова подошел к Скорцени и приобнял его, держа за плечи и буравя острым взглядом снизу вверх.

– Я верю тебе, Отто. Верю и надеюсь, что ты не подведешь меня. Мне симпатизирует твоя идея о привлечении диверсантов из местных, это может пригодиться. А вот касательно лучших солдат рейха и тебя лично…

Партбосс развернулся и отошел чуть в сторону, обвел изучающим взором всех присутствующих и снова уставился на Скорцени.

– Считаю, что не нужно жертвовать самыми лучшими. Нет нужды гибнуть ветеранам, этим опытным матерым солдатам Великой Империи, как и тебе, их командиру, возглавляющему отдел диверсионной службы рейха. Ты понимаешь меня, Отто?

Скорцени посмотрел в холодные – удивительным образом меняющие цвет от черного до светло-серого – глаза шефа, сразу же поняв его замысел, но подыскивая слова для ответа. Потом кивнул так, что ткнул массивным подбородком себе в грудь.

– Так точно, мой фюрер! Я подберу в команду опытных и бесстрашных, знающих свое дело бойцов второй степени значимости. Но… Мой фюрер, я прошу вас позволить и мне…

– Насчет тебя я уже сказал. Ты будешь нужен мне здесь! Для руководства операцией выбери другого офицера. Того, кому доверяешь, кого считаешь своим вторым «я». Соображения обязательно согласуй с вышестоящим начальством, но окончательное решение о контингенте и технике я оставляю за собой. Первого апреля жду от Главного управления имперской безопасности точный план операции «Скорпион». И помните – чем значимее окажутся разработанные вами мероприятия, чем больнее и, замечу, глубже в тылу противника мои верные солдаты нанесут удар, тем громче будет резонанс. Чтобы все мировые державы поняли, с кем имеют дело и на что способен Адольф Гитлер! Мы все прекрасно помним удачи и поражения спецопераций абвера в тылу русских в сорок втором. Бомбовые налеты и заброску агентов в Астрахани, Гурьеве, Горьком и Ижевске. Но сейчас мне нужно нечто более весомое и дерзкое! Продумайте досконально все детали операции «Скорпион» и выработайте рациональный план. В который раз повторяю! Мне важен громкий болезненный удар Советам в спину. Надеюсь, я объясняю доступно? Отлично. А теперь… Теперь прошу попробовать настоящий колумбийский кофе, швейцарские сливки и бельгийский шоколад. Ева специально для вас все это приготовила. А после мы обсудим положение на Восточном фронте, и я буду рад услышать новости от ваших резидентов и планы «Цеппелина» на летнюю кампанию этого года. Надеюсь на положительные известия, господа офицеры!

Присутствующие переглянулись, заметно вздохнули и уставились на лакированное поле огромного стола. Сначала кофе и пять минут свободы, а потом… Как повернется. И только невозмутимый Геринг, развалившийся в кресле, ехидно скривился и потянулся за новой сигарой.




Глава 2



Районный центр Тамдыбулак, Узбекская ССР, апрель 1944 г.

Зной…

Изнуряющая тело, липкая духота с вездесущей песчаной пылью. Как уже надоела это адская жарища!

Прошедшая зима не принесла особой прохлады сюда, в пустынный малонаселенный Кызылкум, на короткое время лишь чуть остудив раскаленные барханы. И вот опять нагревающая все и вся весна, а за ней следом и лето, испепеляющее и без того иссушенные, безводные земли Приаралья.

Невыносимое пекло и жажда. Постоянная дикая жажда, не позволяющая нормально питаться, спать, работать…

Лейтенант НКВД[9 - Народный комиссариат внутренних дел СССР.] Синцов застегнул обе пуговицы на воротнике гимнастерки, тем самым закупорив доступ хоть и горячего, но все-таки воздуха к телу, сплюнул песок с языка, утер пересохшие губы тыльной стороной ладони и шагнул с крыльца внутрь здания.

Прошедший мимо солдатик из охранения вяло козырнул и скрылся за углом коридора. Синцов бегло окинул взглядом холл ведомственного здания, в котором находился райотдел НКВД. Обшарпанная синяя краска на стенах, «замаскированная» агитационными плакатами и распечатанными выдержками из устава. Потрескавшийся темно-коричневый линолеум. Годами не мытые окна. Свисающий с потолка одинокий цилиндрический светильник с бегающим по заросшему пылью плафону пауком. И густая… Затхлая духота. Не столь горячая и удушливая, как снаружи, но до тошноты забивающая нос и, казалось, мозг.

Он никак не мог привыкнуть к этой палящей жаре Кызылкума, к постоянному желанию пить и вечным выискиваниям мало-мальской тени. А ведь по местным меркам уже стал старожилом – должен был адаптироваться. Ан нет. Ссылка – она и есть ссылка!

Синцов остановился перед нужным кабинетом с табличкой «РО НКВД УзбССР. Капитан Делягин А. М.». В памяти промелькнули эпизоды из недавнего прошлого. Летний, умеренно теплый московский день с его «разноликой» уличной какофонией: гудки машин, детский говор, заливистый женский смех и грохот строевого шага по булыжной мостовой… Лейтенант проглотил ком в горле, сжал губы и потянул на себя дверную ручку.

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– А-а, Синцов… Приветствую, лейтенант. Проходи, садись, – меланхолично бросил сидевший за столом офицер. – Сейчас, обожди минуту.

– Есть!

Синцов уселся на старый скрипучий стул напротив начальника. Поправил портупею, потянулся было расстегнуть воротник, но опомнился и уже занесенной рукой поворошил выгоревшие на солнце, русые волосы с проседью на висках. Огляделся.

Особыми достопримечательностями кабинет не обладал. Прямоугольное помещение четыре на шесть метров: старая школьная мебель, две сдвинутые парты образуют стол, три стула, два шкафа без стекол, но полные книг и папок. В противоположных углах фронтальной стены: слева – серый металлический сейф, справа – древний, инкрустированный медью деревянный сундук с висящими над ним огнетушителем и ППШ-41[10 - Советский пистолет-пулемет Шпагина образца 1941 года, 7,62 мм.]. На столе начальника: пепельница с горкой окурков, чернильница, граненый стакан, забитый остро заточенными карандашами, папка с какими-то бумагами, фуражка. Окно с распахнутыми иссохшими ставнями и пыльными стеклами – закрыто. Оно и понятно – в полуденную жару Синцов у себя в ауле тоже закупоривал хижину, дабы не пускать знойный воздух внутрь. Это ночью можно было распахивать и двери, и окна. Но после недавнего убийства в соседнем районе парторга Коханова, которого зарубили во сне неизвестные, оставлять настежь окна и двери стало боязно.

Допотопный электрический вентилятор, наверное, один из первых, созданных в РСФСР еще до войны, вяло крутил кривоватыми лопастями, не привнося даже малейшей прохлады в душный кабинет. Да и направлен он был пропеллером к хозяину. Взгляд Синцова скользнул по стене с портретом Сталина, вместо которого раньше висел Дзержинский. Жирная муха ползала по лицу вождя и нисколько не боялась его строгого, внимательного взора. И возможных последствий, им вызванных. «Да с чего тебе, муха, знать все то, что творится у нас в стране уже второй десяток лет?! Чего тебе бояться, насекомое?» Синцов утер потный лоб влажным и уже грязноватым носовым платком, провел по шее, задрав вверх подбородок с ямочкой. «Только ты – крылатая вольная букашка, а я, словно вша, привязанная к чьему-то потному, грязному телу, ползаю все, ползаю… Не убежать, не улететь, едрить тебя в дышло!»

Лейтенант проглотил скудную слюну и глянул на начальника, что-то усердно строчащего в тетрадку с кожаной обложкой. «Странно, почему карандашом, а не чернилами, стоявшими рядом?»

Капитан Делягин, не прекращая писать, проворчал:

– От этой жары даже чернила высохли. Достало уже грифелем шоркать, палец натер, как ишак мой копчик. Минуту, Николай.

Ошарашенный Синцов еле слышно хмыкнул и подумал: «Охренеть! Он что, мысли читает?» Подобрался на стуле и уставился на плакат, где к кобуре чекиста тянется корявая рука врага, а надпись гласит: «Будь бдителен – враг не дремлет!» Влажная ладонь лейтенанта непроизвольно легла на свою кобуру, ощупала привычным движением и, убедившись, что «ТТ»[11 - Советский армейский самозарядный пистолет, так называемый пистолет «Тульский Токарева», 7,62 мм.] на месте, снова вернулась на запыленное галифе.

На улице лаяла собака, чумазые смуглые дети гоняли прутиками курицу и громко хохотали, в загоне соседнего дома голосил дурниной ишак, шумел редкой листвой чинар, да скрипел журавль с высоко висящим пустым ведром. Синцов уже в который свой приезд удивлялся, зачем в этом месте нужно было рыть колодец, да еще и наподобие славянского, если в нем пусто? Ведь в каждом третьем доме здешних кишлаков и аулов имелись свои кяризы – глубокие широкие колодцы необычной конструкции. Ничем не закрепленные, просто вырытые ходы почти в человеческий рост как вертикальной, так и горизонтальной проекции. Но в них тоже не везде и не всегда имелись источники питьевой воды. Либо сушь, либо соленые пласты. Синцов снова ощутил приступ жажды, с вожделением посмотрел на темный угол кабинета, где стоял чан с висевшей на его боку поварешкой. И опять капитан угадал его мысли.

– Не стесняйся, угощайся.

В Средней Азии вода действительно считалась угощением. Приветливые добросердечные жители, даже малоимущие дехкане, всегда старались угодить гостю, попотчевать его водой, лепешкой с медом, пригласить на чай с финиками, предоставить тень и самодельное опахало. У себя в ауле Синцов этим вовсю пользовался, местное население относилось к нему с почтением и уважением, граничащим с некоей боязнью. Сотрудников НКВД по всей стране боялись как огня, а уж забитые малограмотные азиаты и подавно.

Синцов выпил целую кружку теплой воды, подумал, что очень скоро захочет еще, а возможности уже не будет, снова зачерпнул из чана. Жадно глотая маленькими (как учил мираб[12 - Смотритель оросительных каналов и арыков в Средней Азии, распределяющий воду между селениями, искатель воды вообще.] Агинбек) порциями бесценную жидкость, лейтенант искоса поглядывал на начальника. Пожилой, более седой, чем Синцов, капитан Делягин с одутловатым красным лицом и папирусной кожей на левой щеке (результат прижигания места укуса каракурта для нейтрализации яда) молча корпел над срочной писаниной. За ним не водилось историй, связанных с выслуживанием, ухищрениями или безосновательными репрессиями. Судя по возрасту и званию, он, как и Синцов, тоже «отличился» на Большой земле и был отослан (читай «сослан») в края, не столь отдаленные. Видать, поэтому не считал необходимостью хватать звезды с неба и угождать вышестоящему начальству, кое в этих местах можно было заметить очень редко, по праздникам. Поэтому приходилось одному заниматься всеми делами – анализировать, оценивать, обосновывать, принимать решения, выполнять и отчитываться. В его ведомстве, охватывающем надзором тысячу квадратных километров степей и пустынь Южного Казахстана и Узбекистана, служивых людей насчитывалось не более взвода: участковые милиционеры, отделение пограничников, следователь, старшина-завхоз, водитель, два оперативника, врач-криминалист и отделение солдат во главе с сержантом. Такой малый штат, конечно же, был разбросан по всему району между восточным побережьем Арала, Сырдарьей и Амударьей. Собрать всех сотрудников райотдела НКВД воедино не представлялось возможным по многим причинам: отсутствие нормальной связи, транспорта, постоянно нависший дамоклов меч над подконтрольной территорией из-за враждебных элементов населения и потуг басмачей. Поэтому приходилось вызывать подчиненных поочередно, по одному, принимать отчеты, снабжать новыми инструкциями и амуницией. Дел у капитана перед Первомаем накопилось немало, нужно было раздать распоряжения офицерам младшего звена НКВД, участковым и мобильным патрулям, барражирующим вверенные им сектора.

Синцов прибыл из аула Кызылкудук, где находился линейный пост связи, проскакав на дромедаре, одногорбом верблюде, около семидесяти километров, чтобы выпить сейчас полторы кружки воды, получить предпраздничные наставления и инструкции, зарплату, запас продовольствия на месяц, скудный боекомплект и вновь убыть на свой участок. Так было двенадцать раз, вот и сейчас, уже в тринадцатый, Николай получил под роспись бесценный груз и кучу распоряжений. Капитан вытаскивал из сундука и сейфа необходимые причиндалы офицера-«линейщика» НКВД: фляжку спирта, аптечку, новую гимнастерку (наконец-то, «песчанку»), скудную канцелярию, два тюбика солнцезащитного крема производства Самарской фабрики, пачку макулатуры, состоящей из писем местным дехканам, газет и даже двух журналов, и БК[13 - Боекомплект.]. Последний включал месячный безвозвратный запас снаряжения из четырех обойм к пистолету «ТТ», четырех обойм к карабину, одной гранаты, масленки, зажигалки и индивидуального набора выживания в пустыне под местным названием «Тюрбан». Этот комплект действительно формой и размерами напоминал азиатский головной убор. Такой же округлый, приплюснутый, легкий и нужный, как спасительный от обжигающего солнца тюрбан аксакала.

– Твои рапорт и отчеты я буду смотреть позже, сейчас некогда, – сказал капитан, разворачивая к себе подписанный Синцовым журнал приемки-передачи амуниции. – Сухпайки получишь на складе у старшины, пока он не уехал. Отдохни часок, помойся, поешь, потом в дорогу. Сам знаешь, оставлять хозяйство без присмотра нельзя. Тяжелые времена еще не прошли, Николай. Это в Москве наше руководство считает, что с басмачеством в Средней Азии покончено, но недобитых гадов в районе и во всей республике хватает. В соседней Туркмении их еще больше, с гор постоянно набеги на заставы и кишлаки. У нас еще как-то поспокойнее, но расслабляться нельзя. Раз мы с тобой не там, со всеми… – Делягин запнулся, на секунду задумался, вспоминая, наверное, как семь раз за эти два года писал рапорты и просился на передовую. – Наш фронт здесь! Поэтому будем бдительны, сильны, но осторожны. Слышишь, Николай? Предельно внимательны и осторожны! Про парторга Коханова слышал? Во-от. Тут еще такая тема появилась… По сводкам оттуда и по данным агентуры, зашевелилась местная оппозиция. Баи и беки в Афганистане снова мутят арык, то ли англичане им опять деньжат подбросили и оружия, то ли немцы. Да и агентура вражеская не спит, нет-нет да и лезет из всех щелей. Нам еще лазутчиков фашистских не хватало! Директиву НКВД Узбекской ССР за номером 25633 от 23 сентября сорок второго, подписанную комгосбезом[14 - Комиссар государственной безопасности, звание в НКВД до 1943 г.] Каверзневым, никто не отменял.

– Товарищ капитан, автомат бы мне. Сколько прошу уже прислать «ППШ». Да и человечка бы в напарники. Совсем один я там. А? – Синцов сделал умоляющую гримасу, хотя и понимал, что эта просьба пуста.

– Какой человечек, Николай?! Какой автомат? – капитан встал, подошел к чану с водой, зачерпнул. – Мне родить тебе, что ли, людей и оружие? У самого полтора вояки в охранении да «ППШ» с одним диском. Думаешь, я не делал запросы наверх? Прошу и людей, и нормальные стволы. Пытаюсь всячески обосновать, дескать, чем мы отбиваться будем в случае нападения банды? Кизяком да песком кидаться? Сам знаешь, все для фронта, все для победы. Ладно, хоть почту почти своевременно доставляют да сильно не дергают нас тут. А то, глядишь, еще заставят на бахчу и плантации выходить, помогать хлопок убирать да каналы оросительные рыть. Нету, Коля, автомата. И бойца лишнего нету. И разрешения на вооружение краснопалочников[15 - Дехкане, среднеазиатские крестьяне, добровольно защищавшие Советскую власть, в отличие от палочников, против воли обязанных воевать на стороне басмачества.] тоже не могу дать. Им сейчас дай оружие, завтра ночью они пулю тебе в спину всадят. От краснопалочников к палочникам один шаг. Дехкане – они и в Африке дехкане. Дикари, мать их за ногу! Безграмотные, толстокожие, отсталые аборигены. Некоторые с Гражданской войны до сих пор еще озлобленные на Советскую власть. Да что мне тебя учить! Сам прекрасно понимаешь обстановку. Курить будешь?

– Не курю, товарищ капитан.

– А-а, да… Забыл я. Сам бросить никак не могу. В такую жару курить – себе могилу рыть. Все силы воли не хватает. Чай будешь?

– Спасибо, я позже. Хочу умыться, сменить форму да Гитлера накормить, напоить. С дороги парень совсем выдохся.

– О-о, да! Гитлера покормить нужно обязательно, – Делягин улыбнулся, обнажив желтые от курева зубы. – Юморист ты, Николай. Но это нормально. В наше время шутить опасно, но полезно. Как надо назвал свой надежный транспорт, как надо…

Капитан задумался, даже горящую спичку держал, пока палец не обжег. Встрепенулся, бросил в окно косой взгляд, равнодушно посмотрел на одногорбого верблюда, привязанного к деревцу. И так же отрешенно сделал замечание:

– Ты на черта своего Гитлера к чинару привязал, он же его объест, последнюю зелень слопает?!

– Он чинар не ест. Саксаул любит, дыни обожает, а чинар – не-е.

Делягин повернулся к подчиненному, выпустил облачко дыма, нервно теребя папиросу между пальцами. Внимательно вгляделся в лейтенанта. «Стройный, крепкий, загорелый мужик. Лет на десять моложе меня. Опытный чекист, инициативный, исполнительный офицер. В прошлом отличник оперативной службы, призер Москвы по стрельбе из «нагана». Ему бы вверх по лестнице карьерной взлетать с его данными, биографией и неимоверной тягой к подвигам. А он тут прозябает, мозги парит себе! Но все же тот его поступок… Герой, мать его!.. А как бы я поступил в той ситуации? Так же, как этот молодой горячий орел, или спасовал, струсил, сдался? М-да уж».

Делягин еще раз окинул Синцова оценивающим взглядом. Зеленые глаза, чуть пухловатые губы, покатые плечи, жилистые смуглые руки, горделивая осанка еще не уставшего от жизни и службы в пустыне чекиста. «Пожалуй, один из лучших моих оперативников в этой дыре! Жаль парня, засыхает без настоящего дела, без простора и связей».

– Николай, твоя пишет тебе? – вдруг спросил капитан, щурясь от табачного дыма.

– Вы же знаете, товарищ капитан, – Синцов сглотнул, опустил взгляд, сжал кулаки, – без права переписки. Зачем нарушать установленные руководством комиссариата требования, зачем навлекать новые проблемы? Я еще потерплю. Надеюсь, и она ждет и верит!

– Все будет хорошо, Николай! Уверен, скоро тебя реабилитируют и вернут прежние место и должность. Все, ступай. У меня завтра митинг трудящихся района, куча дел и приезд первого секретаря райкома. Иди, лейтенант Синцов, и пусть на твоем участке все будет спокойно и тихо. Удачи!

– Есть! Спасибо, Андрей Михайлович.

Синцов поднял с пола тяжелый вещмешок, быстрым заученным движением накинул фуражку, козырнул и вышел из кабинета. Капитан постоял еще минуту, докуривая папиросу и размышляя о своем сотруднике, скользнул взглядом по висящему на гвозде автомату, вздохнул и снова уселся писать план мероприятий на Первомай.

Четверть часа ушло у Синцова на получение продуктов и комбикорма для верблюда у старшины Щербича. Оставив прессованный тюк саксаула и ржавое ведро с мутной водой возле животного, грустными глазами рассматривающего пыльную улицу и сиротливо сидевшего на завалинке аксакала с клюкой, Николай с двумя сидорами прошествовал вокруг дувала[16 - Глухая глинобитная стена вокруг и внутри поселений Средней Азии.] и проник под виноградный навес в тень амбара. Там обычно ютилась бочка с водой, не всегда свежей, но все равно драгоценной для путника, прибывающего раз в месяц издалека. Кто пополнял тару и ухаживал за лежаком под навесом, местная женщина или старик, ребенок или старшина Щербич, Синцову было невдомек, но он с радостью заметил полную бочку почти прозрачной воды, подушку с толстым ватным одеялом на топчане и скудную еду. На коробке из-под тушенки, набитой для устойчивости песком, его ждали полусухая лепешка, суп из фасоли, очищенная репа, а «на десерт» компот из урюка в граненом стакане. Синцов потер ладони и стал раздеваться, предвкушая кайф от долгожданной помывки и халявного обеда. А уже через десять минут он сопел на лежаке, до половины тела закрывшись рваным одеялом, и видел во сне свое прошлое…


* * *

В тот день Синцов, капитан ГБ[17 - Государственная безопасность.] Особого отдела НКВД, впервые в жизни одетый в штатское, вышел с любимой девушкой в город. До этого он носил только служебную форму: китель или гимнастерку защитного цвета, галифе и фуражку синего, скрипящие кожей поясной ремень и портупею, до февральского указа сорок третьего года на вороте отливающие блеском прямоугольники и нарукавные шевроны, а с недавних пор погоны. Красавец офицер, подтянутый, коренастый, всегда чисто выбритый, с аккуратными усиками, он нравился женщинам. Но с некоторых пор они перестали его интересовать… Потому что у Синцова появилась Даша!

Милое кроткое создание, скрипачка Ленинградской академической филармонии, недавно эвакуированная по Ладоге, она не захотела ехать на Урал, а перебралась к бабушке в Москву. Здесь вступила в комсомольский отряд самообороны. Как и ее молодые товарищи, дежурила на крышах высотных зданий и в культурных центрах, с расчетами пожарников тушила очаги возгорания после бомбежек зажигательными зарядами. Патрулировала с народными дружинниками вечерние улицы, оказывала помощь двум детским домам. В один из поздних вечеров Даша и познакомилась с бравым шустрым капитаном, с проверкой объезжающим патрули и посты своих подчиненных. Поначалу Синцов показался девушке настырным и чересчур бойким, но после часа знакомства он уже казался ей истинным кавалером и вполне приемлемым ухажером. А геройский поступок капитана, совершенный им тут же, вообще намного приблизил его к сердцу Даши.

Воздушную тревогу объявили внезапно, в ночном небе замелькали лучи прожекторов, заблестели вспышки разрывов, трассеры испещрили тьму. Сирена, огласившая столицу, вмиг смела с улиц редкий люд. Бросились к бомбоубежищу и те, кто патрулировал сейчас Тверскую.

Бомба разрушила жилой дом прямо в ста метрах от убегавших Синцова, Даши и еще двух ее товарищей. Взрывная волна заставила присесть и потерять ориентацию, люди зачихали и закашляли от клубившейся пыли и облака дыма. Но Николай не растерялся, живо привел в себя девушку, приободрил шуткой парней. Отдал распоряжение водителю, чтобы тот подогнал машину и помог, а сам кинулся в пыльный туман. Даша поспешила за ним, придерживая на боку сумку, а на голове берет.

Оказалось, Синцов услышал детский плач. В полуразбитом авиабомбой здании горели руины, кричали раненые, поскорее старались выбраться живые. Пробегая мимо мертвых и искалеченных жильцов, капитан увидел женщину в разодранной ночной рубашке, с растрепанными волосами и окровавленным плечом. Но не она привлекла внимание офицера НКВД. Вверху, куда был устремлен ее полный сострадания и боли взор, болтался на паутине металлической сетки, ухватившись за торчавшую арматуру, ребенок лет пяти. Он плакал навзрыд, готовый сорваться с высоты третьего этажа на куски плит и кирпича. Слабые ручки скользили по железному пруту, огонь обнаженной взрывом квартиры подбирался все ближе и ближе. Грязная маечка, частично сползшие трусики, красная от крови ножка. Мальчик затих, и Синцов понял, что сейчас тот сорвется вниз, на острый край обломанной плиты или в пламя горящего комода. Кругом стонали и кричали, шуршал осыпающийся кирпич, сзади ахнула Даша, настигшая Николая и заметившая погибающего ребенка.

Синцов без промедления бросился прямо в гущу развалин, спотыкаясь и сдирая кожу рук, пачкаясь в саже и пыли. Он что-то кричал мальчику, по пути схватил плотную, начинающую тлеть с одного края портьеру, забрался на покатую плиту и, не сводя напряженного взгляда с болтавшегося ребенка, стал хлестать тряпкой горящую мебель, сбивая пламя. И уже почти погасил огонь, как парнишка сорвался с громким криком. Набросив штору на очаг пожара, Николай поднял руки и поймал падающее тело мальца. От удара они оба повалились и покатились по плите. Тут их встретила Даша.

Сколько было счастья в глазах матери, никому не понять и не описать. Как и у ребенка, Даши и самого Синцова, когда оказалось, что мальчик выжил и только вывихнул плечико при падении. Сам спаситель сломал два пальца, растянул связку и получил ушибы. Потом были слова благодарности, слезы радости, оказание медицинской помощи, эвакуация. С этого дня Даша и Николай стали встречаться…

Они вышли из ГУМа[18 - Государственный универсальный магазин в центре Москвы.] довольные и целующиеся. Вштатском Николай мог позволить себе такие вольности, ощущая себя менее скованным, чем раньше, гуляя по Москве в военной форме с девушкой в легком платьице.

Пока влюбленные ели мороженое за столиком летнего кафе, на Москву опустились сумерки. Пара покинула заведение и продолжила прогулку. Даша несла подарок Николая в оберточной бумаге с ленточкой, лукаво улыбалась, кокетничала, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. Ей действительно было хорошо с ним, легко и спокойно. Как за каменной стеной. А еще интересно. Николай все время шутил, блистал знаниями по географии и военной технике, оружию, которым увлекался с детства. Любил историю своей страны, уважал прозу и поэзию, часто цитируя Чехова, Горького, Тютчева и Андрейченко. Он нежно целовался, несмотря на сильный типаж и спортивную фигуру, шептал на ушко ласковые слова и всегда приобнимал свою девушку. Что было приятно не только ему, но и ей.

Мимо них изредка проносились автомобили, пару раз встречались патрули, москвичи все реже и реже попадались на улицах с наступлением ночи. А они все шли и шли, наслаждаясь уединением и обоюдными чувствами.

Плавно притормозившую машину, тяжелый бронированный «ЗИМ», Синцов узнал. Неприятная дрожь пробежала по спине, он крепко сжал локоток Даши, успел шепнуть ей, что им нужно скорее уходить. Лучше вон в ту подворотню. Но было поздно…

Передняя дверца распахнулась, из нее шустро выскочил офицер в кителе НКВД с погонами полковника и тотчас направился к парочке влюбленных. Николай узнал в нем начальника личной охраны Берии. А в глубине черного обширного салона авто зловеще блеснуло знакомое пенсне.

– Девушка, прошу вас пройти в машину. С вами хотят пообщаться, – строго проговорил высокий, крепкий офицер с безжизненным, пустым взглядом.

– Что это значит?.. Нет. Я никуда не пойду. Коля… – испуганно залепетала Даша, прижимаясь к любимому.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться…

– Молчать! – рявкнул начохраны и попытался схватить девушку за руку. – Мужчина, вам лучше отойти и сделать вид, что ничего не видите.

– Это моя невеста! – гаркнул в ответ Синцов и встрял между Дашей и полковником. – Прочь свои руки от нее!

– Да ты-ы… Ты… – офицер опешил, быстро оглянулся, бросив настороженный взгляд на машину, и впился глазами в Николая. – Ты знаешь, сука, кто там сидит?! Ты понимаешь, что…

– Я все понимаю и отдаю отчет своим действиям. Это моя женщина! Еще раз повторить, товарищ полковник? – ядовито прошипел Николай и, задыхаясь от негодования, решительно добавил: – Я капитан ГБ Особого отдела НКВД Синцов. Не стоит посягать наркому на невесту своего подчиненного, офицера Советской страны.

Начохраны отступил на шаг под напором тела капитана и его слов, схватился за кобуру, ловко выдернул «ТТ», взвел курок и направил в лицо Синцову. Даша вскрикнула и съежилась, сам Николай чуть вздрогнул и остался стоять, ноги на ширине плеч, прикрывая любимую, из рук которой выпала упаковка с подарком. Случайный прохожий, заметив сцену, шарахнулся в сторону и побежал на другую улицу.








– Ты на кого тянешь, Синцов?! Ты кому сейчас отказку лепишь, герой, твою мать?! А ну пшел вон, сволочь! Иначе башку прострелю. Тварь.

– Товарищ полковник, вы забываетесь! – постарался спокойно сказать Синцов, хотя после такой тирады порывался снести обидчика, словно взбешенный бык. – Уберите оружие, не позорьте мундир советского чекиста. Я не отступлю… Это моя женщина!

С этими словами капитан, обняв полуобморочную Дарью, повел ее прочь. Полковник стал грязно ругаться и угрожать им вслед, но чувствовалось, что его отрезвили слова и приверженность мужчины к ведомству НКВД, в котором он и сам состоял. Начохраны спрятал пистолет, быстро сел в машину.

– Ишь, каков подлец! Защитник хренов! Простите, Лаврентий Павлович, дальше едем-ищем?

Он сжался в пружину, ожидая ругани шефа и наказания, мгновенно вспотел и боялся взглянуть даже в зеркало заднего вида. Но на удивление нарком, известный сексуальной необузданностью и маниакальной тягой к женщинам, спокойно промолвил:

– Жаль, цыпочка неплохая была! Парень ее герой, таких уважать нужно. Он что, у меня служит?

– Так точно, товарищ нарком, это некто Синцов, капитан из «особняка». Что прикажете, навести справки, принять меры?

– Хм… – Берия волосатыми пальцами вытер толстые губы, ехидно улыбнулся. – Ну, кончать его за дерзость такую я не буду, но и нрав поубавить, думаю, стоит. На твое усмотрение, полковник. Гони на Смоленскую. К Надежде заскочу.

– Слушаюсь, товарищ нарком.

Полковник незаметно выдохнул и вытер влажные ладони о галифе. Он уже решил, как накажет ретивого сотрудника.

И наказал.

Капитана Синцова на следующий день уволили из Особого отдела, понизили в звании и отправили участковым линейного отдела в Узбекскую ССР, к черту на кулички, подальше с глаз долой.




Глава 3



Рейхсканцелярия, Берлин, апрель 1944 г.

После долгой муторной поездки и уличной прохлады тепло конференц-зала казалось волшебным. Сейчас в этом помещении, любезно предоставленном фюрером для совещания руководству VI Управления РСХА, собрались всего трое офицеров высшего звена СС: Вальтер Шелленберг, Рудольф фон Эбсгер-Редер и Отто Скорцени. Сам хозяин рейхсканцелярии Гитлер (который сам еще ни разу не бывал в новом здании) не смог приехать из-за срочных дел. Как и Гиммлер, приглашенный фюрером для ознакомления с планом операции «Скорпион», задержавшийся в Магдебурге из-за бомбежки советской дальней авиации.

– Ну, что, господа офицеры, – Шелленберг, узнав от секретаря новости о неприезде обоих боссов, поправил галстук и уселся за стол, – придется нам самим доложить друг другу о деталях операции. Гельмут, – обратился он к адъютанту, – попрошу тебя стенографировать с обязательной записью на пленку. Нашему уважаемому фюреру мы направим подробный отчет сразу же после совещания. Уверен, что он оценит наши старания по достоинству!

Адъютант кивнул и занялся настройкой аппаратуры аудиозаписи, водруженной на журнальный столик у окна. Скорцени с позволения шефа присел и налил себе шотландского виски. Захотелось курить, но пока не закончится совещание, он не мог себе позволить держать во рту что-то кроме языка. А вот пятьдесят капель алкоголя для большей самоуверенности не помешают. Разработанный им совместно с доктором Эбсгер-Редером и ранее озвученный в мельчайших подробностях Шелленбергу план операции «Скорпион» прочно засел в голове. Самому участвовать в этой явно смертельной авантюре ему уже не хотелось, как тогда, месяц назад, на приеме у Гитлера. Возобладал здравый смысл, и сказывался инстинкт самосохранения, который еще ни разу не подводил главного диверсанта Третьего рейха.

Скорцени одним махом выпил виски, промокнул губы носовым платком и уставился на шефа в ожидании сигнала. После утвердительного кивка адъютанта о готовности аппарата бригаденфюрер СС Шелленберг причмокнул тонкими губами, снова поправил галстук (босс, почему-то игнорируя военную форму СС, часто носил штатский костюм) и начал:

– Мой фюрер! Господа офицеры. По праву организатора операции «Скорпион» и с волевого решения ее идейного вдохновителя, рейхсканцлера Великой Германии, спешу сообщить о подготовленном плане. Десантная диверсионно-террористическая операция «Скорпион», имеющая основной целью нанесение точечных ударов по коммуникациям и стратегическим объектам РККА[19 - Рабоче-крестьянская Красная армия (в другой транскрипции – Красная армия).] в глубоком тылу их третьего эшелона, назначена на тридцатое апреля сего года. Ответственный разработчик плана – оберштурмбаннфюрер ваффен-СС Отто Скорцени, ответственный исполнитель – командир подразделения особого назначения гауптштурмфюрер[20 - Звание в СС, аналог капитана в вермахте, обычно командира роты.] Ваффен-СС Карл Мютц. Попрошу оберштурмбаннфюрера Скорцени доложить подробности подготовленной операции, но лаконично и по существу. Отто, пожалуйста!

Скорцени крякнул, встал из-за стола, но по знаку Шелленберга опустился на место, придвинул микрофон ближе, нажал кнопку на его подставке и, нещадно теребя провод, стал говорить:

– Уважаемый фюрер! Операция «Скорпион»… Кхе-кхе… – Отто кашлянул и поймал укоризненный взгляд шефа. – Прошу прощения. Операция продолжительностью семь суток. Стратегический удар определен на первое мая, затем рейд по тылам противника с ежедневными диверсиями по мере продвижения спецгруппы от объекта к объекту. Как уже было сказано до меня, целью разработанной операции является нанесение морального, материального и физического урона Советам в их праздник, уничтожение коммуникаций, военных и гражданских объектов, устранение партийных и руководящих деятелей.

Изначально нами был разработан маршрут, который пролегал с Адриатики до Черного моря, далее через Южный Кавказ вдоль границы Советов с Ираном через Каспийское море до Ашхабада. Бомбардировка этого города с высадкой десанта, поворот на сто восемьдесят градусов и в обратном направлении – бомбардировка нефтепромыслов Красноводска, затем Баку, а далее возвращение через Закавказье домой. Но этот вариант мы посчитали не столь грандиозным и шумным, как хотелось бы и моглось. Да и возможная потеря под Ашхабадом десанта, преследуемого внутренними войсками НКВД, огорчила бы всех нас. Хотя нами и придуман коридор отхода штурмовой группы из Ашхабада в Иран через границу, но существует вероятность ее полного уничтожения русскими пограничными силами. В связи с этим нами был разработан новый маршрут, о котором я доложу чуть позже. Сейчас же о составе группы и технических возможностях операции.

Численный состав подразделения десантников 28 человек, из них два равнозначных унтер-офицерам вермахта унтерштурмфюрера[21 - Звание в СС, аналог лейтенанта в вермахте, обычно командира взвода.] СС и командир взвода, гауптштурмфюрер ваффен-СС Мютц. Карл Мютц. Это побывавший во многих передрягах волк, участник рейдов в Ливии и Италии, отличный боец и офицер. Награжден двумя Железными крестами за диверсионный рейд 1 сентября 1939 года в Польше и за операцию «Дуб» по освобождению Муссолини. Остальные десантники, в основном, из частей особого назначения ваффен-СС, дивизий «Рейх» и «Нидерланды». Одно из отделений составляют небезызвестные вам десантники дисциплинарного подразделения 500-го парашютно-десантного батальона СС. В роли проводников, знающих местности десантирования, выбраны наиболее преданные нашему делу люди. Это агенты-разведчики из Среднеазиатского легиона СС, а также 29-й гренадерской дивизии СС (1-й русской) и 30-й гренадерской (1-й белорусской). Все они прошли подготовку в школах абвера, затем проявили себя на службе в РОНА[22 - Русская освободительная народная армия.]. Вооружение диверсантов легкое стрелковое, но с дополнительным боекомплектом из пластиковой и магнитной взрывчатки, средств противотанкового поражения и химического оружия. Вес боекомплекта и амуниции каждого десантника составит около сорока пяти килограммов помимо средств парашютирования и собственной экипировки.

Далее. Группа с позывным «Тролль», принятым для дальнейшей связи, погружается на самолет в акватории Адриатики, на базе ваффен-марине в Пуле. 30 апреля в 4.30 утра по местному времени транспортно-разведывательный гидросамолет люфтваффе Bv 222c «Викинг», бортовой номер 057, с пятью членами экипажа и взводом десантников вылетает по направлению к Турции. Вы спро?сите и, может быть, даже удивитесь, как один самолет, да еще и гидро-, сможет преодолеть тысячи миль и, возможно, сесть в степях Средней Азии? Отвечу. «Блом унд Фосс «Викинг» – это самый большой гидросамолет люфтваффе, любезно предоставленный для нашей операции рейхсминистром авиации Герингом из западной группировки воздушных сил. Это настоящий воздушный крейсер, летающий на высоте до семи миль и дальностью до семи тысяч миль без дозаправки. Двигатели гидросамолета оборудованы регуляторами дросселирования для снижения шума и возможностью ночных перелетов с воды на воду. Все вышеперечисленное позволит безопасно достичь пункта назначения. Маршрут будет пролегать через малонаселенные районы Советского Союза во избежание обнаружения самолета случайными свидетелями, а также на стыках зон ПВО[23 - Противовоздушная оборона.] противника. По данным нашей авиаразведки и агентов составлена карта безопасного коридора вне секторов контроля вражеской ПВО. Русские системы ВНОС[24 - Войска воздушного наблюдения, оповещения и связи.] и ПУАЗО[25 - Приборы управления артиллерийским зенитным огнем.] работают неэффективно, они недальновидны и маломощны, на вооружении состоят слабые прожекторы и звукоуловители. Истребительные полки Закавказского военного округа, расквартированные в Баку, Красноводске и Ашхабаде, не имеют «МиГов», обладающих реактивностью и высоким динамическим потолком. Ко всему прочему нами проработан вопрос дезинформации противника касательно цели операции. Акцент будет сделан на бомбардировку и аэрофотосъемку тыловых частей Советов, а не сбрасывание парашютистов в более глубоком тылу. Для этих целей, а также для нанесения максимального ущерба русским на борт «Викинга» предполагается взять девять тонн бомб различного назначения и топливные баки вместимостью до двух тонн. Резюмируя сказанное, можно сказать, что выбор необычного типа самолета мотивирован следующими критериями: дальностью и высотой перелета, грузоподъемностью и вместимостью, бортовым оборудованием и способностью взлетать и садиться на воду. Последний фактор при допустимом обнаружении русскими воздушной цели введет их в заблуждение – ведь гидросамолет возможно посадить только в акватории моря или большого озера, а никак не в пустыне и степях Азии. В связи с этим откорректирован маршрут «Викинга» и расширена цель операции. Мой фю… – Скорцени запнулся на полуслове, ощущая волнение и сухость в горле. – Мой фюрер! Принимая во внимание грандиозность спецоперации «Скорпион», мы углубили фронт рейда на тысячи миль дальше. Теперь борт «057» совершит маневровый рейс из Адриатики через черноморский «порт подскока» в турецком Трабзоне, далее через Закавказье на каспийский залив Кара-Богаз-Гол, потом Аральское море, озеро Балхаш и прямиком до Дальнего Востока на соединение с дружественной нам Японией. Да-да, мой фюрер, вы не ослышались! Наши инженеры рассчитали максимальное расстояние, которое может преодолеть «Викинг», и доказали возможность его трансконтинентального перелета. Пополнение запасов топлива в Турции, затем на Каспии, на частном нефтепромысле сочувствующего нашей идеологии курбаши, потом дозаправка на Балхаше у одного киргизского бека, состоявшего в оппозиции к Советам, и полет до Байкала. Посадка и дозаправка на этом живописном озере невозможны, но эффект появления самолета люфтваффе будет огромным. «Викинг», свободный от груза и десанта, на запасных баках долетит и сядет на озере… – Отто почти неотрывно смотрел в записи блокнота, благо рядом находились его коллеги, но не было Гитлера и Гиммлера. – На озере Хулун-Нур. Это территория, подвластная Гоминьдану. С этими националистами также имеется договоренность через наших дипломатов и агентов в Китае. Ну, а дальше оккупационная территория Японии и острова дружественной нам Страны восходящего солнца! Тем самым экипаж и транспорт останутся невредимыми, ущерб от бомбардировок важных стратегических объектов Советов окажется ощутимым, политический резонанс велик.








Что касается РДГ[26 - Разведывательно-диверсионная группа.] «Тролль»… Мой фюрер! Вы знаете, как я ратую за их успех и живучесть. Я сам диверсант и десантник, до сих пор предлагаю себя в качестве командира группы. Но не стоит пренебрегать вариантом потери РДГ после или в ходе выполнения поставленной задачи. На десант возлагается особая задача, которую не решить одной бомбежкой или листовками, разлагающими моральный облик жителей красного тыла. РДГ будет сброшена в пустыне Кызылкум для решения ряда диверсионных задач на объектах Узбекской ССР, террора в Самарканде и Бухаре с отходом в Афганистан. Им помогут дружественные нам моджахеды местных племен и воины бухарского эмира, осевшего в Кабуле. Сейчас посол Пильгер ведет переговоры с эмиром и баями.

Как известно, у русских в тылу, в Каракалпакии, еще со времен Гражданской войны осталось много врагов. Это моджахеды, группами скрывающиеся в горах и прозванные басмачами. Предводители местного ополчения и оппозиции – баи, эмиры, беки, муллы. Это недовольные Советской властью дехкане-палочники, а также депортированные каракалпаки, репрессированные чиновники, уголовники, заключенные в тюрьмы. Все эти социальные слои разрознены и мало сплочены, но при нашей поддержке и в целях нанесения долгожданного конкретного удара способны поддержать народное волнение, которое вызовет десант «Тролля».

Что конкретно ожидается? Высотная бомбардировка нефтепромыслов Красноводска, затем биохимического полигона «Бархан» в Аральском море, высадка десанта в районе Кызылкудука, бомбежка железнодорожного узла Балхаш, металлургического завода в Зайсане, жилых кварталов Кызыла, ликвидация зажигательными бомбами целлюлозной фабрики и деревообрабатывающего завода на Байкале. Везде попутно сброс листовок с пропагандой и агитацией населения против существующей власти и за мощь Великой Германии.

Касательно РДГ «Тролль». Простите… – Скорцени быстро плеснул в стакан виски, залпом осушил, подавляя нервозность, и продолжил: – Группа Мютца высадится в безлюдной пустыне, с ходу ликвидирует линию республиканской связи, уничтожит районный центр Тамдыбулак с его линейным постом НКВД, распылит химвещество типа «ZZ», навсегда заразив эту местность. Далее, предположительно без потерь, РДГ выдвинется в южном направлении, по пути уничтожая посты связи, узловые станции и мосты на железнодорожном направлении Навои – Нукус и Нукус – Ходжейли, заводы по добыче нефти и урана, фабрики хлопководства и шелководства, расстреливая местных парторгов и коммунистов. В районе Самарканда с группой «Тролль» должно соединиться кочевое племя пуштунов с хребта Гиндукуш, а к Бухаре подойдет отряд моджахедов эмира Карагабая. Там уже по обстоятельствам. Террор, диверсии, ликвидация руководителей Советской власти. И уход в Афганистан. Тем самым десант нанесет непоправимый ущерб тылам русских и отвлечет НКВД и ПВО Советов от поиска самолета. Предполагается, что русские поздно спохватятся, и, не имея весомых сил для отражения атак РДГ, ожидая и вылавливая гидросамолет на Каспии при его должном возвращении, глубоко ошибутся и потеряют фору.

Таков план операции, мой фюрер. Русские получат смертельный удар в свой тыл так, как жало скорпиона вонзается в жертву резким роковым взмахом.

Стул заскрипел, когда шеф VI Управления РСХА сел удобнее, изменил осанку и подтянул к себе микрофон. На лице Шелленберга застыла довольная гримаса, хотя и не без тени волнения.

– Благодарю вас, оберштурмбаннфюрер! Добавить к вашему докладу больше нечего. Надеюсь, фюрер оценит наш общий план и вынесет свой вердикт. И да поможет нам Бог!

Задумчивый Эбсгер-Редер тяжело вздохнул, будто это он вел долгий волнительный монолог, а не Скорцени. Потом налил из кувшина в фужер воды и стал медленно пить ее. Кадык оберштурмбаннфюрера СС ходил туда-сюда, а двое офицеров и адъютант внимательно следили за его передвижениями. Шелленберг уловил жест своего помощника, кивнул и обратился к коллегам уже без записи диктофона.

– Господа офицеры! Спасибо за участие в подготовке плана операции. Если «Скорпион» «выстрелит» удачно, то есть рейд окажется шумным и весомым, а самолет и группа доберутся до конечных пунктов назначения невредимыми… Ну, или с минимальными потерями, то… Уверен, фюрер по достоинству оценит заслуги всех участников. Повышения в званиях, награды, почести и слава будут обеспечены. Наш дорогой Отто и так уже купается в признаниях и почете, особенно после освобождения Бенито. Давайте же и теперь не посрамимся! А теперь… Все свободны. И ждем ответа фюрера.

Все четверо, включая адъютанта, одновременно поднялись со своих мест, щелкнули каблуками и кивками обозначили служебное приветствие.

А через семь часов в ведомство Кальтенбруннера с отпиской в управление Шелленберга пришел ответ от Гитлера. Его одобрение плана операции «Скорпион» и разрешение на начало осуществления проекта.




Глава 4



Окрестности Кызылкудука, Узбекская ССР, 30 апреля 1944 г.

Весна в Кызылкуме стояла в самом разгаре. А это уже и палящее солнце с температурой воздуха до плюс сорока, вездесущая пыль, столбы песчаных вихрей, а иногда и нашествия афганца[27 - Южный горячий порывистый ветер в Средней Азии, наносящий большой ущерб хозяйству.]. К тому же весной активировалась фауна пустынь, так как у многих представителей членистоногих, пресмыкающихся и диких животных начинались брачные игры и появлялось потомство.

Лейтенант Синцов, перестав любоваться красотами Кызылкума, розовеющим к вечеру небом и цветущей флорой, легкой рысью погнал Гитлера по еле заметной тропе. Звон колокольчиков и блеяние тающего за большим барханом каравана исчезли вместе с последним в веренице бактрианом[28 - Двугорбый верблюд.], нагруженным товарами народного потребления для жителей райцентра. Железнодорожных веток в этой местности не было, поэтому верблюды, эти корабли пустыни, заменяли уже многие века транспорт, являлись источниками мяса и шерсти.

Для Синцова его верный Гитлер не был ни мясом, ни источником шерсти. Скорее другом. Именно другом, учитывая одинокий образ жизни лейтенанта, скукотищу и муторную службу. На верблюде Николай объезжал свои владения, с ним он ел, спал рядом и разговаривал.

А еще у чекиста в друзьях «ходили» древний, как высыхающий Арал, мираб Агинбек, томик поэта Владимира Андрейченко и старый, но надежный «маузер К96».

Синцов улыбнулся, раскачиваясь в самодельном седле в такт легкой трусце Гитлера. Мираб Агинбек стал для офицера-«линейщика» хорошим приятелем и собеседником. Они подолгу проводили время за чаепитием и разговорами о бытии и мироздании, о природе Сибири, откуда родом был Николай, и Ближнего Востока, где все свои 68 лет прожил добрый тихий дехканин. Встречались не часто, потому что у чекиста хватало своих забот на вверенной ему обширной территории, а старого аксакала сложно было застать на одном месте. Агинбек постоянно отсутствовал в ауле – то помогал на бахче у дочерей или пас на дальнем кордоне овец, то на Сырдарье строил каналы или чистил арыки в Нукусе. Но в те редкие, по-дружески теплые вечера, что Синцов и Агинбек проводили вместе, ночуя в яйлаке[29 - Летний, легкий, кочевой аул, стойбище.] и охотясь на сайгаков, подолгу глядя на Млечный Путь и мечтая, они сближались еще больше. В такие минуты мудрый старик казался Синцову древним ожившим идолом, спустившимся из созвездия Ориона на эту пустынную землю для праведных дел. Они обычно млели у костра, удобно раскинувшись на овечьих шкурах, шумно прихлебывая из пиал горячий зеленый чай, иногда закусывая дробленым сахаром или сладкими финиками, любовались ночным небосводом и говорили, говорили, говорили…

В такие часы Николай прятал подальше пистолет, чтобы он не напоминал о тяжелом времени и далекой войне, и книгу малоизвестного, но уважаемого им поэта. Иногда они подолгу молчали, глядя на звезды. Но от этого не одолевала скука, не давило чувство одиночества, не тянуло в сон. Наоборот, наплывало ощущение своей нужности в этом бренном мире, силы духа, мощи тела, какие-то добрые флюиды наполняли мозг, который рождал только чистые и далеко летящие мысли. Полное умиротворение и абсолютное спокойствие овладевали Синцовым в такие встречи. Порой возникающие у него мысленные видения, казалось, материализовывались всего лишь от одного, четко и точно сказанного слова Агинбека и уносили дух Николая в то измерение, которое никто и никогда не видел, но о котором многие мечтали.

И вот сейчас, на исходе дня, с радостью застав на яйлаке Агинбека, да еще и вместе с его внучкой с красивым, как и она сама, именем Гугуш и правнуком десяти лет Аманжолом, лейтенант с превеликим удовольствием заночевал у них. Он долго и крепко обнимался с Агинбеком, приветствуя старого друга, потом расчехлил свои котомки, освободил от груза Гитлера и глубоко вдохнул заманчивый запах жареного ягненка. Солнце садилось за длинную косую гряду Тамдытау, отделявшую пристанище путников от соленого Аральского моря, блестя кварцевой крупой песка и не позволяя одолеть вечерней темени эту засушливую землю.

– Сколько мы не виделись с тобой, старик? – спросил Николай, разжимая объятия. – Наверное, уже месяц. Я, честно говоря, соскучился по тебе.

– Я рад твоя видеть, Коля-ака! Проходи, отдыхай. Мал-мало устал с дороги, как моя глядеть. С Тамдыбулака путь держишь?

– Оттуда, отец, оттуда. Недотянул десяток верст до нашего аула, хорошо, что яйлаки по степи разбросаны, да еще и тебя встретил тут. Я голодный, как шакал. А у тебя здесь запах такой, что слюнями захлебнуться можно.

– Отдыхай, Коля-ака, тебе всегда здесь рады.

Небольшой костер весело трещал почти без искр и дыма, поодаль смачно жевал растительную жвачку важный бактриан, в больших глазах которого отражалось пламя, рядом с ним ютилась низкорослая кобыла, понуро опустившая голову во сне. Агинбек, кутаясь в чапане[30 - Национальный стеганый халат свободного кроя без пуговиц.], готовил гостю место у костра. Сухой, как зимний чинар, коричневый от загара, невысокого роста старичок в темно-синей чалме поглаживал бородку, щурил и без того узкие, чуть раскосые глаза, окаймленные сотнями морщинок, и что-то бубнил под нос.

Гугуш, вынырнувшая из юрты, поприветствовала гостя, кокетливо взмахнула длинными черными как смоль косичками и снова исчезла внутри шатра. Видимо, готовила его к ночлегу. А вот выскочивший из-за глиняно-соломенного шалаша мальчуган бойко подскочил к лейтенанту и прижался к нему всем тельцем, головой на уровне ремня офицера.

– Салам алейкум, Коля-ака! Как я рад, что ты к нам пришел.

– И ты тут, баловник?! Привет и тебе, Аманжол. Как ты подрос, смотрю. Прям настоящий батый растешь. Старших слушаешься или все такой же шкодник?

– Я кароший мальчик, Коля-ака. Надо слушать и уважать старших.

Синцов потрепал парнишку по голове с сильно отросшими, лохматыми волосами, подтолкнул к костру:

– Иди помоги прадеду своему. Негоже ему одному вошкаться там. А потом подарок тебе будет.

– О-о, подарка! Люблю подарка. Напоить твоего Хитляра? Есть вода мал-мало, – мальчик снизу вверх пялился на офицера, ловя каждый его вздох и взгляд.

– Ну, если есть водица лишняя, то дай ему немного, поделись.








Аманжол убежал выполнять поручение, руками поднимая подол длинного, не по росту халата, семеня по песку кривоватыми ножками в ячигах. Девушка снова выглянула из юрты, но, поймав веселый взгляд Синцова, подмигнувшего ей, быстро юркнула обратно. Николай перетащил гуж ко входу в шатер, скинул пыльную плащ-палатку, встряхнул ее и повесил на боку юрты. Все оружие находилось при нем, как и документы, поэтому бояться за пропажу ценных вещей не стоило. Да и этим людям он доверял. Карабин «Мосина» лейтенант оставил в своем ауле, а вот с «маузером» и «ТТ» не расставался никогда. Жаль, у первого не было кобуры, поэтому приходилось маяться, таская внушительный пистолет за ремнем на поясе. Остатки былой роскоши, доставшиеся от басмачей Гражданской войны в том тайнике, что Синцов обнаружил в Зарафшане, кроме «маузера К96» включали несколько английских винтовок «ли-энфилд» в хорошем состоянии с изрядным запасом патронов к ним, несколько ручных гранат, десяток сабель и кинжалов, два револьвера, мешочек с полусотней туманов[31 - Золотая монета в Азии в довоенные годы.], карту Бухарской области и Приаралья выпуска 1913 года, пачку агитационных листовок, призывающих дехкан восставать против Советской власти, поддержать джихад и наносить ущерб сельскому хозяйству. Честный, но хитроумный офицер выбрал средний вариант, как поступить с найденным складом. Кое-что взяв из него и надежно перепрятав, Николай остальное сдал по описи с актом и рапортом капитану Делягину, за что вскоре получил благодарность и поощрение от командования в виде наручных часов с дарственной надписью «Лейтенанту Синцову за проявленную бдительность и добросовестное выполнение служебного долга!».

Заметив в третий раз подглядывающую за ним внучку мираба, Николай широко улыбнулся, зачем-то облизнул губы и прошептал:

– Эй, карындас[32 - Дословно, сестренка, уважительное обращение мужчины к девушке.], ты чего прячешься? Иди к огню, посиди с нами, красавица.

Гугуш как ветром сдуло, а старик, с кряхтением усевшийся на свернутую рулончиком кошму, подобрал под себя ноги и стал степенно разглаживать бородку.

– Пускай в юрте будет. Мужчины отдыхают – женщины работают! Давай садись, батыр, будем мал-мало кушать и много говорить. Давно о тебе ветер молчал. Однако два бархана кочевать успели. Кушать будем, звезды глядеть будем, с огнем говорить будем. Садись, Коля-ака.

Агинбек, не спрашивая пожелания гостя, налил в пиалу кумыса и протянул Синцову, потом подбросил сухого карагача в костер, подобрал полы чапана. Прибежал Аманжол, доложил офицеру о том, что напоил его верблюда, при этом смешно козырнул грязной ручонкой, как когда-то учил его Синцов.

Николай поблагодарил юного помощника, поднял приготовленный пакет со сладостями, протянул его Аманжолу:

– Тебе и Гугуш гостинцы. Угощайтесь, только на жаре не храните. Там сахар, леденцы, халва и шоколад. Мне в пайке полагается.

– О-о, спасибо, Коля-ака! Я люблю сладости.

Аманжол убежал в юрту, а Николай взял с земли небольшой холщовый мешочек. Отдал его Агинбеку.

– Отец, тут тебе презент. Папиросы, спички, кое-какие лекарства, таблетки обеззараживающие для воды, патроны.

– Спасибо, Коля-ака! Очень угодил старику. Зачем так много подарков? Твоя две встречи назад моя много хороший подарок дарил.

– Ты сохранил ту саблю, дамасскую сталь? Винтовку английскую вижу, а что с саблей?

– Конечно, сохранил, Коля-ака. Хороший клинок. Только старый моя махать им, а саксаул рубить таким дорогим подарком нехорошо. Спрятал, беречь, однако, надо для Аманжола. Хороший батыр растет.

Синцов выпил кумыс, взглядом порыскал вокруг. Старик, раскуривающий трубку, заметил это.

– Коля-ака потерял что?

– Коля-ака выпил бы чего-нибудь, – пробурчал лейтенант, вспомнил про НЗ спиртного, выданный ему капитаном Делягиным. – Отец, ты коньяк будешь? Спирт будешь?

Мираб покачал головой, выпуская облачко табачного дыма:

– Моя, однако, не пьет такие сильные напитки. И твоя сморит быстро. Попробуй арак, помнишь, три встречи назад он тебе нравился?

Агинбек протянул гостю бурдюк.

– Наливай, сколько не жалко, дорогой. Твоя моя самый уважаемый гость!

Старик пыхтел трубкой, посапывал, беспрестанно наглаживал бородку и не отрывал взгляда от огня. Языки пламени жадно пожирали ветки высохшей верблюжьей колючки, костер весело трещал и грел не только тела, но и души двух мужчин.

Синцов знал, что Гугуш обязательно подготовит место для сна и гостю – так было всегда, а если с мирабом не кочевала его внучка, то сам Агинбек неторопливо, но тщательно готовил ночлег. Также знал Николай, что места для сна будут защищены продуманными азиатами от всякой нечисти, заполонившей пустыни и степи. К примеру, пауки и термиты очень не любили овечью шерсть, то ли запах ее, то ли непролазный волосяной покров отпугивали арахнидов. Скорпионов и змей тоже не могло оказаться в юрте после тщательной проверки и закупоривания всех щелей, а постоянно поддерживаемый всю ночь костерчик и сигналка мираба отпугивали других незваных гостей: шакалов, степных волков и варанов. И если дров или кизяка для костра в пустыне не всегда можно было найти в достатке, то когда-то придуманная мудрым Агинбеком сигналка не требовала питания и ухаживания. Из вырезанной жести пустых консервных банок старик соорудил нечто типа ветрячка, который водружался на палку, втыкался рядом со стойбищем или яйлаком. Ночной ветерок разгонял металлические лопасти, издававшие тонкий звук с необычным тембром. Это незатейливое устройство не мешало разговорам, думам и сну путников, не корежило их слух, но каким-то образом гнало членистоногих и пресмыкающихся, даже шакалы остерегались приближаться к источнику непонятного для них стрекота.

Синцов слушал монотонную мелодию ветрячка, а в памяти всплывали картинки прошлого, когда он в детстве с друзьями, дворовыми мальчишками, мастерил планеры и самолетики, ловя порывы ветра, запускал их и упивался озорным счастьем. Пропеллеры планеров тогда издавали подобный звук.

Они с мирабом обсуждали погоду и пустыню, новости из райцентра и с фронта, делились событиями прошедшего месяца. Чуть захмелевший от арака офицер уже не сидел, сгорбившись на рулоне войлока, а полулежал на овечьей шкуре, иногда тянулся к походному дастархану[33 - Импровизированный стол для угощений и еды, скатерть для трапезы.], вкушая азиатские яства. С ними немного посидела Гугуш, смущаясь и прикрывая лицо отворотом чадры. Ее черные глаза блестели от света костра и нежного чувства к Синцову, который нет-нет, но отвешивал в адрес восточной красавицы комплименты. Аманжол, как заправский взрослый кочевник, сжимал камчу, широкую плеть, иногда щелкая ею в воздухе, беспрестанно нарезал круги вокруг яйлака, охраняя место их стоянки. Иногда подбегал к костру, грыз кусок сахара, запивая горячим чаем.

Позже по жесту старшего Гугуш и Аманжол ушли спать, пожелав доброй ночи обоим мужчинам. Рано утром мирабу с правнуком нужно было вставать и с восходом солнца уже находиться в низинке, что в километре от яйлака. Агинбек, словно профессионал-гидролог, постоянно искал источники питьевой воды. Да и вообще любой воды, такой бесценной в пустыне. Кочуя по Кызылкуму и Каракумам, мираб с присущим только опытному поисковику чутьем безошибочно определял водоносные пласты и локальные подземные водоемы. Как он это делал без специальных приборов и оборудования, без научных знаний, Синцов не ведал. Агинбек хранил в тайне секреты своего мастерства, но как-то Аманжол проговорился офицеру, что прадед его учит следующему. Они запасаются двухметровыми палками из сухого тростника или камыша, повязывают черные и белые ленточки на один конец импровизированных вех. Еще с вечера они выбирают по определенным внешним признакам рельефа местность, где барханы или скалистые развалы образуют ровную площадку, низинку. На ней и растительность гуще, и цвет почвы иной, да и некоторая живность подсказывает, что вода близко. Затем до восхода солнца оба прибывают к намеченному месту и, припав к почве, ждут появления светила. На все у них полчаса, не больше, потому что потом солнце поглощает горизонт и уже не кажет нужные знаки знатокам пустыни. А ждут они миражей и испарений на поверхности земли, которые появляются только в местах нахождения водоносных залежей. Якобы там, где источники воды близки к поверхности, над песками начинает дрожать и переливаться воздух, образуя скопления то ли пара, то ли конденсата. По мере разогрева солнцем песка призрачные столбы исчезают. Вот в таких-то местах Агинбек и ставит опознавательные вешки: над солеными пластами палку с черной лентой, над пресными – с белой. Бывает, эти знаки годами стоят нетронутыми и не занесенными кочевыми песками, подсказывая путникам и караванщикам, где рыть колодец или яму, чтобы не погибнуть от жажды самим и напоить скот. На карте, полученной еще десять лет назад в Самарканде, опытный мираб ставил значки с запасами промышленных подземных вод. Ежегодно он предоставлял эти данные в Республиканский центр топографии и геодезии и даже получал небольшую официальную зарплату. Кроме этого и частной помощи колхозам и жителям аулов и кишлаков в поиске воды, Агинбек занимался ловлей змей, добычей их лечебного яда, сбором диковинных растений, а геологам не раз представлял образцы минералов и руды, встреченные им в долгих странствиях по пустыням и горам Средней Азии. Пас овец, ходил с караванами по торговым путям, охотился и растил, воспитывал правнука и внучек.

Вот и сейчас, прогнав молодежь спать для того, чтобы утром встать бодрыми, мираб пыхтел трубкой, смотрел на костер, иногда поглядывая в темень ночи или на собеседника.

Николай по просьбе старика выудил из сумы почту и достал газеты «Красная звезда» и «Бухарский сокол». Вслух читал безграмотному Агинбеку наиболее интересные статьи и заметки с фронта и из тыла. Эти газеты Синцов должен был доставить в аул, раздать дехканам, местной библиотекарше и старейшине, поэтому осторожно переворачивал страницы, стараясь не повредить их.

– «Постановление ГКО[34 - Государственный комитет обороны.] от 15 марта 1944 года предусматривает обеспечить местным топливом путем увеличения добычи угля и расширения шахтного строительства промышленность и транспорт Узбекистана. Это имеет большое значение для дальнейшего хозяйственного развития среднеазиатских республик». Та-ак. А тут что у нас? «Партийная организация Казахстана, выполняя Постановление ЦК ВКП(б) от 1 апреля, в целях подъема земледелия и животноводства сосредоточила внимание на улучшении партийно-массовой работы среди сельского населения и усилила руководство отстающими районами». А вот заметка про то, как «…республиканская партийная организация Узбекистана главную задачу видит в резком подъеме хлопководства». Агинбек, ты раньше собирал хлопок? Или всю жизнь скитаешься по пустыням?

– И хлопок собирать, и кочевать, – коротко ответил аксакал, щуря глаза.

Синцов почесал за ухом, ухмыльнулся немногословному мудрецу, затем продолжил читать дальше, выбирая отдельные статейки и новости.

– «Командующий Среднеазиатским военным округом генерал-лейтенант Курбаткин П. С. отозван в Москву. Его заместителем назначен…» Так, дальше… «Банда бека Бекназара снова напала на пограничную заставу в районе Кушки. Убито 8 басмачей, взяты в плен двое, наши потери составили…» Агинбек, ты лучше говори, что читать, что тебе интереснее? Мне не сложно, но в горле пересохло. Да и с твоего арака крыша едет, а я еще хочу поговорить с тобой о высоком.

– Крыша едет?! – удивился старик, перестав курить и повернувшись к офицеру. На его лице, испещренном морщинами и покрытом черно-седыми волосами, блуждала тень недоумения.

– Голова чумная.

– Чума?! Вах, плохо чума. Нехорошо чума!

– Тьфу ты… Да захмелел я просто, – пояснил Николай, откладывая газету из Бухары и беря другую. – Лучше давай новости с фронта глянем. Хотя я по долгу службы их все знаю, но тебе расскажу о главных и значимых.

– Победа скоро? – вдруг спросил Агинбек, застыв истуканом и не сводя с лейтенанта пристального взгляда.

– Победа? Победа скоро, отец. Надеюсь, очень скоро! Учитывая рвение наших армий, опыт и прозорливость Жукова, ум товарища Сталина… Хм… – Синцов замолчал, вспомнив про Берию, а вместе с ним и про Дашу. Образ вождя невольно вызвал в мыслях фигуру наркома, а тот, в свою очередь, заставлял думать лишний раз и о любимой, причем не в самых радужных и спокойных красках. Нахлынули видения, в которых пухлый, с лоснящимся от жирного блеска лицом нарком волосатыми руками лапал Дашу, задирал ей юбку, рвал ткань и грязно ругался. Николай чертыхнулся вслух, Агинбек отрицательно покачал головой, укоризненно сморщился. Кажется, он все понимал, видел, знал. Лейтенант тяжело вздохнул и снова потянулся за бурдюком с алкогольным напитком.

– Однако извини, Коля-ака, но не стоит твоя больше мутить голову, – сказал мираб и снова задымил трубкой. – Она и так уже тяжела, завтра твоя в путь. Не пей арак. Пей чай. Хороший чай сделать моя. Не жаль арак, жаль хороший батыр. Помни одно… Все плохое, будто вода. Она течет. Уходит в песок. Время – тоже вода. Оно исчезать вместе с плохим.

Синцов, проглотив ком в горле, внимательно смотрел на Агинбека. И понимал, о чем он говорит. Здесь, в пустыне, все мерилось водой и песком. Вся жизнь человека – боли и радости, заботы, проблемы и счастье – все это словно наслаивалось в бархан песком и исчезало в нем водой. Пески кочевали дальше и дальше, гонимые ветрами, высыхала вода, но они давали жизнь следующим наносам и источникам, они кормили растения, животных и людей, которые были бренны, ложились в землю и из нее же и рождались вновь.

– Отец, ты мудр, как никто другой! Скажи, есть ли в мире любовь? – Николай весь подобрался, протер ладонями лицо, стряхнул попавший на кожу песок.

– Любит, значит, живет. Плохо совсем не любить! Этот мертвый и холодный, как глаз кобры. А другой любит. Он живет и любит жить. Как вода любит песок, а песок воду. Нужно любить, однако! Нужно ценить и песок, и воду, и себя в них.

– А скажи, уважаемый Агинбек, честная ли она, эта любовь, верна ли? Вечная или умирает?

Старик долго попыхивал трубкой, потом стал набивать ее новой порцией табака из кисета, подаренного ему внучкой Гугуш. Сама делала. Синцов терпеливо ждал ответа, знал, что торопить мудреца нельзя, иначе тот ошибется. Агинбек снова закурил, уставился в огонь.

– Твое сердце болит, потому что твоя – песок без воды. Вода твоя далеко. Сохнешь и умираешь, как брошенная бахча. Не стой на месте, кочуй, как бархан, дальше, ищи свободу и ровное место. Вода сама найдет твоя. Вода без песка тоже никто.

Синцов потупил взор, закусил губу. До крови. Прищурился, посмотрел на старика:

– Отец, я найду ее? Она дождется меня?

– Она живет. Она любит тот песок, что помнит, что далеко от нее. Но который живой и не холодный. Вода была и будет вечно. И найдет свой песок. Сама найдет. Только пусть бархан ждет ее и не любит другой вода. Никакой вода. Только своя-моя вода. А найдет вода твоя совсем скоро, когда та звезда ляжет песок два раза по два.

Николай крепко задумался, заслонил ладонью глаза от света костра, поднял голову, сфокусировал зрение на черном небе.

– Какая «та» звезда?

– Та звезда, которую твоя видеть, когда смотреть домой, когда думать о своя-моя дом.

Синцов потер лоб, маясь в размышлениях. Агинбек любил говорить мудрено, путано, с подоплекой, не знающий его человек долго бы мучился, пытаясь понять сказанное стариком. Мираб не разбирался в названиях планет и созвездий, не учился в школе, но прекрасно владел тайнами мироздания, умел с закрытыми глазами определить сторону света и…

Николай вздрогнул, поняв, что имел в виду аксакал. Только он один знал, как офицер тоскует по родине, по зауральскому городку, в котором родился и рос. И по женщине, молодой красивой девушке, оставшейся в Москве. Синцов часто смотрел на север, на Полярную звезду и на темный ночной горизонт, ведь именно там были его отчизна и дом родной. «Та-ак! А если эта звезда два раза по два коснется песка…» Он мысленно подсчитал в уме и выпалил:

– Сколько-о?! – в волнении Синцов аж уселся на корточки. – Это что же получается?.. Всего через четыре дня я увижу воду… Гм… Дашу?

– Четыре ночи, – сухо пояснил мираб, не обращая внимания на ошалевший вид собеседника.

– Старик, ты это… Ты уверен или анаши курнул? – лейтенант не мог поверить своим ушам. – Но как? Ка-ак?! Она не знает, где я служу, куда сослан. Она… Не-е, Агинбек, ты, вероятно, ошибся.

– Ложись спать, Коля-ака, – неожиданно проворчал аксакал. – Нужно отдыхать. Завтра трудный день будет. Однако завтра плохо будет.

– Что плохо? Почему? – Синцов выгнулся, наклонился, пытаясь заглянуть в глаза старика. Пиала с остатками кумыса опрокинулась, жидкость окропила ткань дастархана с остатками яств, тонкой струйкой потекла в песок и через секунды исчезла.

Оба смотрели на результат одного неловкого движения и думали. Вроде об одном и том же, о песке и воде, времени, мужском начале и женской душе, но только один из них предвидел, что будет завтра.

– Иди спать, батыр, – старик уклонился от ответа на заданный лейтенантом вопрос. – Набирайся сил и жди свою воду. Доброй ночи твоя, Коля-ака.

В эту ночь Синцову снились красные барханы, раскаленные солнцем, изрезанные венами-ручьями. Тоже красными… Кровавыми. А еще в дремоте плыли строчки уважаемого поэта Владимира Андрейченко:

…И вот стою у каменной плиты,
На грани прошлого, у зыби осознанья.
«Пал смертью храбрых» – вижу, понимая:
Здесь прадед мой, отбросив покаянья,
Жизнь отдал за потомков и мечты.
И вертится на языке признанье,
А к горлу подступил тяжелый ком.
Слеза скатилась по щеке тайком,
Соленый привкус капель так знаком…
«Живите вечно!» – внукам в назиданье.




Глава 5



Окрестности Тамдытау, Узбекская ССР, 1 мая 1944 г.

Прохлада утра забралась не только в юрту, но и под одежду. Стало зябко и неуютно. Синцов, не открывая глаз, потянулся до хруста в суставах, зевнул. Неприятный запах изо рта быстро вернул из забытья. Он подставил к губам ладонь, снова выдохнул. Сморщился. Алкоголь, сыр и мясо, употребленные поздним вечером, за ночь «подружились» в желудке и теперь источали такое амбре, что лейтенанта самого от себя затошнило. Нужно было срочно почистить зубы, а то перед Гугуш неудобно. Хотя ему не целоваться с ней. Николай расплющил чуть припухшие с похмелья веки. Сумерки в юрте не сразу позволили рассмотреть, что здесь он один. Прислушался. Снаружи доносились шорканье и тихий голосок внучки Агинбека, что-то напевающей себе под нос.

Синцов проморгался, повернул голову в поиске кувшина или бурдюка, желая смочить горло. Вгляделся в циферблат именных наручных часов. Шесть утра. «Ох, рано-то еще как! Но раз хозяева уже не спят, мне валяться негоже. Мираб с правнуком наверняка ушли на поиски воды», – только подумал он, нежась в обертке из овечьей шкуры, как услышал лошадиное ржание и детский крик. Не радостный, а какой-то тревожный, возбужденный.

Гугуш перестала мурлыкать восточную мелодию и чистить песком казан, привстала, выискивая взглядом родного человечка. Аманжол появился из-за ближнего бархана верхом на кобыле, резво управляя ею. Он что-то кричал и понукал лошадь, правя прямо к яйлаку.

Темень ночи неохотно прощалась с пустыней, все еще заволакивая низинки и распадки между барханами, но небо на востоке уже розовело, солнце гладило первыми, пока еще ласковыми лучами грешную землю.

– Сне-е-ег… – услышал Синцов, недоуменно нахмурился и сел. – Снег падать!

– Какой еще снег?! – вслух удивился лейтенант, на секунду замер, ощутив в груди нехороший, давящий ком. Мозг болезненно резанула какая-то важная мысль, но ухватиться за нее офицер не успел. Даже не понял, что его так напрягло.

Николай вскочил, сноровисто натягивая портупею, застегивая ремень и поправляя гимнастерку, шагнул босиком к выходу из юрты. Отогнул тундук, облизнул сухие губы. Приветственно кивнул Гугуш, застывшей столбом возле кострища, из углей которого струился дымок. По склону бархана к ним подскакал Аманжол, размахивающий плетью, ловко спрыгнул из седла, заковылял к юрте, увязая по щиколотку в песке. И все время неустанно твердил:

– Снег. Там снег падать. Опять джут будет.

– Аманжол, какой снег? – спросил Николай, надевая сапоги, предварительно вытряхнув из них песок и парочку мелких паучков. – Сегодня первое мая. Весна на дворе. Джут[35 - Холодный ветер зимой, зачастую приводящий к заморозкам и падежу скота.] сейчас никак не может быть. Ты о чем, малец?

– Однако снег падать! – не унимался паренек, приблизившись к офицеру и ткнув воздух плеткой в направлении севера. – Там падать с неба. Как хлопок с веток.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-korotkov/sneg-nad-barhanami/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Силовой орган и военизированное формирование Третьего рейха, спецслужба нацистов.




2


Отряд особого назначения НКВД СССР.




3


Звание в СС, аналог генерала рода войск в вермахте.




4


Орган военной разведки и контрразведки Третьего рейха в составе Верховного командования вермахта.




5


Звание в СС, аналог генерал-лейтенанта рода войск в вермахте.




6


Звание в СС, аналог генерал-майора рода войск в вермахте.




7


Звание в СС, аналог подполковника рода войск в вермахте.




8


Звание в СС, аналог майора в вермахте, обычно командира батальона.




9


Народный комиссариат внутренних дел СССР.




10


Советский пистолет-пулемет Шпагина образца 1941 года, 7,62 мм.




11


Советский армейский самозарядный пистолет, так называемый пистолет «Тульский Токарева», 7,62 мм.




12


Смотритель оросительных каналов и арыков в Средней Азии, распределяющий воду между селениями, искатель воды вообще.




13


Боекомплект.




14


Комиссар государственной безопасности, звание в НКВД до 1943 г.




15


Дехкане, среднеазиатские крестьяне, добровольно защищавшие Советскую власть, в отличие от палочников, против воли обязанных воевать на стороне басмачества.




16


Глухая глинобитная стена вокруг и внутри поселений Средней Азии.




17


Государственная безопасность.




18


Государственный универсальный магазин в центре Москвы.




19


Рабоче-крестьянская Красная армия (в другой транскрипции – Красная армия).




20


Звание в СС, аналог капитана в вермахте, обычно командира роты.




21


Звание в СС, аналог лейтенанта в вермахте, обычно командира взвода.




22


Русская освободительная народная армия.




23


Противовоздушная оборона.




24


Войска воздушного наблюдения, оповещения и связи.




25


Приборы управления артиллерийским зенитным огнем.




26


Разведывательно-диверсионная группа.




27


Южный горячий порывистый ветер в Средней Азии, наносящий большой ущерб хозяйству.




28


Двугорбый верблюд.




29


Летний, легкий, кочевой аул, стойбище.




30


Национальный стеганый халат свободного кроя без пуговиц.




31


Золотая монета в Азии в довоенные годы.




32


Дословно, сестренка, уважительное обращение мужчины к девушке.




33


Импровизированный стол для угощений и еды, скатерть для трапезы.




34


Государственный комитет обороны.




35


Холодный ветер зимой, зачастую приводящий к заморозкам и падежу скота.