Книга - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол
Федор Ибатович Раззаков


В конце апреля 1983 года в далекой от шумной Москвы знойной и безмятежной Бухаре был арестован не самый большой милицейский начальник – глава местного ОБХСС. Это рядовое, на первый взгляд, событие в итоге окажется прологом к будущим грандиозным катаклизмам, которые потрясут не только Советский Союз, но и весь мир. Именно тогда генсек Юрий Андропов начнет «зачистку территории», чтобы подготовить почву для прихода к власти своего преемника Михаила Горбачева и его команды «перестройщиков» – будущих погубителей СССР. Начнется знаменитое «узбекское дело», которое станет первым крупным сражением чекистов с партаппаратом перед их последним броском к власти. Чтобы победить в этом сражении команде Андропова необходимо было дискредитировать и убрать влиятельного узбекистанского лидера Шарафа Рашидова, опиравшегося в Москве на лидера партаппаратчиков Константина Черненко. Учитывая то, что на стороне чекистов была многочисленная армия тайных агентов и поддержка влиятельных сил на Западе, с которыми именно тогда начались сепаратные переговоры, казалось, что исход этого сражения был предопределен заранее. Однако сопротивление противоположной стороны было столь отчаянным, что возник момент, когда чаша весов начала перевешивать в пользу партаппарата. Тем более, что в Москве, под боком у КГБ, работал «узбекский Штирлиц» – разведчик, который один стоил целой армии. За его голову Андропов объявил награду и контрразведка КГБ, подняв на ноги всю свою агентуру, открыла охоту, на этого человека…

Этот лихо закрученный детектив Федора Раззакова раскрывает доселе неизвестные страницы советской истории, которые по сию пору тщательно скрывались. Пришло время узнать спрятанную правду. Книга является продолжением детективной серии начатой в романах «Виктор Тихонов: творец «красной машины». КГБ играет в хоккей» (2016) и «Константин Бесков: мафия в офсайде. КГБ играет в футбол» (2016).





Фёдор Раззаков

Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол


Моему деду-узбеку, не вернувшемуся с войны, посвящаю эту книгу





Пролог


13 апреля 1983 года, среда.

Швейцария, Лозанна, стадион «Олимпик де да Понтес», товарищеский матч по футболу Швейцария – СССР

Заместитель директора Разведывательного управления ЦРУ Майкл Харрис с интересом наблюдал за очередной атакой советских футболистов на ворота хозяев поля, когда на пустующее место рядом с ним сел его хороший знакомый – сотрудник британской внешней разведки МИ-6 Гленн Солсбери. Они сидели на самой верхотуре Северной трибуны, причем в таком уединенном месте, рядом с которым не было любопытных глаз. Впрочем, уединиться им было не трудно – 50-тысячный стадион сегодня был заполнен меньше, чем на четверть.

– Не устаю поражаться вашей оригинальности, Майкл – назначать место встречи не где-нибудь в уютном кафе, а на стадионе, – не скрывая своего раздражения, произнес англичанин.

– А я удивляюсь вашей беспечности, Гленн – с недавних пор вы активно вовлечены в войну против русских, но совсем не интересуетесь их пристрастиями, – не поворачивая к гостю головы, ответил американец. – Нельзя понять психологию врага, чураясь его привычек или увлечений. Разве ваш отец вам об этом не говорил?

Родителем Гленна был видный работник Форин-офиса Милфорд Солсбери, в 50-е годы служивший помощником посла Великобритании в Москве.

– Говорил, но меня всегда отпугивали от России ее трескучие морозы – мне ближе знойная Африка.

– Морозы закаляют человека, а жара, наоборот, размягчает. Для профессионального разведчика последнее подобно смерти.

– Насколько я знаю, вы тоже специализировались на жарких странах, – напомнил американцу его недавнее прошлое Солсбери.

Он имел в виду, что Харрис на протяжении нескольких лет занимался республиками Средней Азии, работая в Центре оценки иностранных государств ЦРУ. Но после реорганизации этой структуры в 1981 году и переименования ее в Разведывательное управление, Харрис пошел на повышение – был назначен заместителем начальника управления, курирующим все советское направление. С Солсбери он познакомился недавно – всего лишь несколько месяцев назад, когда того назначили сменщиком другого представителя МИ-6, с которым Харрис работал бок о бок более двух лет в рамках операции «Фарадей». Последняя курировалась министерствами обороны Великобритании и США и преследовала сразу несколько целей на афганском направлении: создание тренировочных лагерей (в том числе, на территории Пакистана и в Шотландии); засылку американских и британских диверсантов из частей спецназа для ведения разведки в районах Кандагар – Баграм – Кабул; организацию поставок оружия, боеприпасов и минно-взрывных средств; инструктирование афганских моджахедов по тактике диверсионной деятельности. ЦРУ и МИ-6 в этой операции отвечали за агентурную разведку и снабжение моджахедов деньгами и оружием.

– Да будет вам известно, Гленн, в Узбекистане, который входил и до сих пор входит в сферу моих интересов, проживает самая большая русская диаспора – около полутора миллиона человек, – парировал выпад своего собеседника американец. – Так что мне пришлось глубоко изучать не только менталитет узбеков, но и русских. Кстати, и футбол в Узбекистане активно развивался благодаря деятельности последних.

– Это так важно?

– В работе разведчика важны любые детали. Вы, например, в курсе, кто из артистов сегодня особенно популярен в России?

– Плисецкая?

– Это балет, а он всегда относился к элитарному искусству. Поэтому Майю Плисецкую в России хорошо знают, но не любят так, как, например, исполнительницу эстрадных песен Аллу Пугачеву. Или футболиста Олега Блохина, который сейчас атакует ворота швейцарцев.

В это время упомянутый нападающий советской сборной ворвался в штрафную площадь хозяев поля и, получив мяч от своего партнера по киевскому «Динамо» Андрея Баля, пробил в незащищенный угол ворот. На электронном табло тут же возник счет – 1 : 0.

– Не спорю, этот русский нападающий действительно хорош, – согласился с собеседником англичанин.

– Он не столько русский, сколько украинец.

– Это принципиально? – продолжал удивляться Солсбери.

– Конечно, если учитывать тот факт, что Москва и Киев являются тайными соперниками во многих сферах жизнедеятельности советского общества. Причем не только в футболе, но и в политике. Что имеется в виду? У русских сейчас на поле играет одиннадцать игроков. Как и у вас, англичан, они тоже собраны из разных клубов. Но есть и серьезное различие – эти игроки представляют разные республики и национальности. Например, в воротах у них стоит мусульманин – татарин Ринат Дасаев. В защите и полузащите играют два грузина – Тенгиз Сулаквелидзе и Александр Чивадзе, трое украинцев – Анатолий Демьяненко, Андрей Баль, Владимир Бессонов, в нападении трое русских – Николай Ларионов, Федор Черенков и Сергей Родионов, и, наконец, еще один украинец – уже упоминавшийся Олег Блохин. При этом в регулярном чемпионате СССР их клубы соревнуются не только в спортивном плане, но и в политическом – практически за каждым из них стоит руководитель республики. Например, за украинским «Динамо» из Киева – член Политбюро Владимир Щербицкий, а за «Динамо» из столицы Грузии города Тбилиси – кандидат в члены Политбюро Эдуард Шеварднадзе. Эти политики, принадлежа к разным властным группировкам, конкурируют друг с другом, в том числе и посредством влияния на ситуацию через свои футбольные клубы. И наша с вами задача, Гленн, зная об этом, всячески разжигать эту конкуренцию.

– По части разжигания вы, американцы, можете дать фору любому европейцу, – не скрывая своего сарказма, заметил англичанин.

– Если это идет на благо нашему общему делу, почему бы и нет? – улыбнулся Харрис и впервые за время разговора взглянул на собеседника. – Мы же сумели разжечь пожар войны в Афганистане и заманить туда русских. И теперь это идет во благо общих целей наших с вами стран. А цель у нас с вами одна, Гленн – поражение коммунизма.

– А я думал, поражение советской сборной, – пошутил Солсбери.

– Они сегодня выиграют и, кстати, поделом, – не меняя серьезного выражения лица, ответил американец. – Однако итогом всего это марафона для них должен стать их невыход в финальную стадию будущего чемпионата Европы. Если они соберутся бойкотировать нашу Олимпиаду в Лос-Анджелесе, мы отомстим русским тем же – не пустим на главный футбольный праздник в Европе, посмей они дойти до финала отборочных игр.

– У вас есть для этого рычаги?

– В нашем арсенале много чего есть – например, прикормленные чиновники из ФИФА, штаб-квартира которой, как вы знаете, находится в соседнем с Лозанной Цюрихе, – ответил Харрис.

Англичанин, конечно же, лукавил – он был прекрасно осведомлен о том, что ЦРУ вот уже не одно десятилетие достаточно активно действует в Швейцарии, имея на ее территории три основные точки размещения: в посольстве США в Берне, в консульстве в Цюрихе и миссии США при европейском отделении Организации Объединенных Наций в Женеве, которая была самой крупной резидентурой ЦРУ в Швейцарии. Это подразделение отвечало за усилия управления по проникновению в ООН и другие международные организации в Женеве, в частности в МОТ и международные профсоюзы, которые имеют свои штаб-квартиры в этом городе. Кроме работы против специализированных учреждений ООН в Женеве и штаб-квартир других международных организаций в Швейцарии все три точки ЦРУ имели также и другие задачи. Так, резидентура в Берне была ответственна за операции по проникновению в швейцарское правительство, поиск влиятельных агентов и за связь со службами безопасности Швейцарии. Эта резидентура также отвечала за операции против советского посольства в Берне и против посольств других социалистических стран. Одни из этих операций могли осуществляться совместно со швейцарскими службами, другие – без их ведома. Причем проникновение в швейцарские спецслужбы и другие влиятельные структуры этого небольшого европейского государства всегда являлось одной из приоритетных задач для ЦРУ.

– Кстати, о рычагах, ради которых я, собственно, и пригласил вас на эту встречу, – продолжал свою речь американец. – У вас ведь есть выходы на французских политиков, которые контролируют поставку наркотиков через Марсель?

– Естественно, – кивнул головой Солсбери.

– В таком случае, вам не составит труда свести их с нами – нам надо договориться о расширении поставок наркотиков из Афганистана через французов. Скоро этот поток значительно расширится.

– Вам понадобились дополнительные деньги для поддержки моджахедов?

– Сразу видно, что в этих делах вы сечете лучше, чем в советском футболе, – теперь уже настала очередь шутить американцу.

– В этом нет ничего сложного – втянув русских в Афганистан, вы теперь всеми силами хотите их там удержать, а для этого надо разжигать пожар войны. И без больших денежных вливаний здесь не обойтись.

– Можно подумать, что вы, англичане, преследуете в Афганистане совершенно иные цели?

– Цели у нас с вами одинаковые, иначе мы бы не были в этом союзниками. Однако после недавнего инцидента с «Интерармз компани» мы не хотели бы слишком активно высовываться.

Англичанин имел в виду историю месячной давности, когда на территории Афганистана силами советского КГБ и его афганского аналога ХАДа были задержаны несколько участников операции «Фарадей». После чего стал известен один из организованных ЦРУ каналов поставки оружия: созданная на территории Великобритании фирма «Интерармз компани оф Манчестер», которая обеспечивала доставку оружия и боеприпасов из Манчестера в Карачи, а оттуда – на перевалочные пункты в Пешаваре и Парачинаре в районе пакистано-афганской границы.

– Мы понимаем ваши опасения, но без вас нам будет сложнее удержать русских в Афганистане, – этот комплимент вырвался из уст американца не случайно.

После шумных разоблачений деятельности ЦРУ в годы правления Джимми Картера, американское общество стало с раздражением реагировать на тайные операции своего разведывательного ведомства. Все это привело к тому, что ЦРУ стало напрямую обращаться к союзникам, и в первую очередь к Англии, с просьбой об оказании помощи в осуществлении таких тайных операций, которые оно не могло провести через комиссии Конгресса, в том числе комиссии по наблюдению за разведывательной деятельностью.

– Спасибо за комплимент, но ситуация меняется не в лучшую сторону и по другим направлениям, – заметил англичанин. – Например, две недели назад Андропов встречался с главой ООН Куэльяром и там, насколько мне известно, речь шла о возможном выводе советских войск из Афганистана.

– Это всего лишь предварительные договоренности, – поморщился Харрис.

– Но Андропов чекист и большой дока в такого рода делах.

– Я не умаляю его способностей, но именно этого доку мы втянули в Афганистан, подсунув ему дезинформацию про Хафизуллу Амина, выдав его за нашего агента. И Андропов эту дезу заглотил, убедив военных сунуться в нашу ловушку.

Англичанин прекрасно знал эту историю, когда в конце 70-х ЦРУ буквально завалило КГБ горами дезинформации. В этот «грязный поток» входили сведения о том, как премьер-министр Афганистана и генсек ЦК НД ПА Амин регулярно посещает резидентуру ЦРУ в американском посольстве, что во время учебы в США он состоял в руководстве землячества афганских студентов, а оно функционировало под контролем ЦРУ, что он согласен разрешить размещение в приграничных с СССР провинциях Афганистана американских средств технической разведки и что ищет пути сближения с Пакистаном и Ираном и у него уже достигнута договоренность с пакистанским лидером Зия-уль-Хаком о приеме в конце декабря 1979 года в Кабуле личного представителя главы пакистанской администрации.

– Но, кажется, теперь Андропов прозрел и хочет выбраться из ловушки? – высказал вполне резонное предположение англичанин. – И у него в этом деле появились весьма влиятельные союзники буквально накануне очередного раунда переговоров в Женеве.

Имелась в виду деятельность заместителя генсека ООН Диего Кордовеса, который вот уже почти год предпринимал отчаянные попытки добиться вывода советских войск из Афганистана. Причем Андропов в этом плане играл одну из важнейших ролей – он был согласен решить эту проблему положительно. Как написала в начале марта этого года газета «Таймс», «Андропов реально готовил пути для возможных дипломатических шагов в Афганистане, впервые официально признав в печати то, о чем раньше говорили шепотом: что «наши ребята в Афганистане гибнут от пуль повстанцев и что силы сопротивления настолько мощны и опытны в ведении боевых действий в горах, что в состоянии эффективно действовать против советской пехоты и танков».

После этого оставалось только одно – уговорить американцев, которые согласились участвовать в женевских переговорах 17–24 июня с.г. Причем кое-кто из них был готов согласиться на советские предложения. Например, Кордовеса поддерживал посол США в Пакистане Рональд Спайерс, который заявил, что Советский Союз искренне стремится найти пути решения афганского конфликта.

– Забудьте про союзников русских, – усмехнулся Харрис. – Кордовес сломается на «линии Дюранга», которую педалирует Пакистан и которую никогда не примет руководство Афганиста, опасаясь обострения националистического движения в стране. А что касается нашего посла в Пакистане Рональда Спайерса, то не забывайте, что два года назад он был послом в Турции и именно при его активном участии мы совершили там военный переворот. Неужели вы думаете, что его сегодняшняя позиция по Афганистану искренняя? Он же профессиональный разведчик и умеет запутывать людям мозги. И меня удивляет, что в эти его заявления поверили вы – его коллега?

– А если я не поверил, а всего лишь зондирую почву? – спросил Солсбери.

– Тогда другое дело, – не скрывая своего удовлетворения, произнес Харрис.

В это время судья на поле просвистел об окончании первой половины матча и зрители, заполнившие трибуны стадиона, потянулись в подтрибунные помещения. Однако наши собеседники даже не двинулись со своих мест и продолжили свой разговор.

– Андропов никогда не выберется из нашей западни, поскольку мы не дадим ему этого сделать, – продолжал американец. – Более того, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы он втянулся в эту ловушку еще глубже. Ведь нам не хочется повторять ваших ошибок, когда более полувека назад Великобритания потерпела поражение в Афганистане. Вы же потому и помогаете нам, что хотите с нашей помощью взять реванш. У нас с вами общие цели – нам одинаково выгодно не выпустить русских из Афганистана, чтобы обескровить их в этой войне. В противном случае они оставят в Кабуле марионеточное правительство и будут всячески его поддерживать, чтобы закрепиться в регионе. Рано или поздно, но они расширят свое влияние на юг, после чего пойдут дальше – на восток в сторону Пакистана и на запад – к Ирану. Все это грозит нам потерей контроля над ближневосточной нефтью.

– И что конкретно вы предлагаете, чтобы затянуть русских в эту ловушку еще сильнее?

Прежде чем ответить, американец придвинулся к собеседнику почти вплотную и стал излагать свой план:

– Нам надо значительно расширить территорию производства опийного мака в Афганистане. Вы же понимаете, что торговля наркотиками не позволит афганцам стабилизировать сельское хозяйство, чего добивается СССР для власти Бабрака Кармаля. Чем глубже увязнут афганцы в наркотрафике, тем сильнее будет у них нестабильность, с которой именно русским и придется бороться. Не оставят же они своих афганских братьев в беде, если уже сунулись в это пекло? Однако сохранить плантации наркотика на юге страны легко – там проходит граница с Пакистаном, который играет на нашей стороне. Не плохие шансы у нас и в центральных регионах, где действуют полевые командиры, получающие от нас деньги и оружие. Но на севере действуют войска узбека Рашида Дустума, которого поддерживает лидер советского Узбекистана Шараф Рашидов. Среди среднеазиатских лидеров он единственный, кто давно и настойчиво ставит под сомнение присутствие советских войск в Афганистане. Он прекрасно понимает, что дальнейшая эскалация этой войны грозит расколом в исламском мире и угрозой пожара в самой Средней Азии. Да и проблема проникновения наркотиков из Афганистана на территорию Узбекистана тоже не дает покоя Рашидову, поскольку может внести раскол не только в узбекскую, но и во всю среднеазиатскую элиту.

– Вы опасаетесь, что Рашидов сможет сплотить вокруг себя всех азиатов? – предположил англичанин.

– Вот именно, Гленн, – согласно кивнул головой американец. – В свое время он сумел убедить индийцев и пакистанцев закончить братоубийственную войну. Это никому не удалось, а у него получилось. Правда, при помощи Москвы, но одной из ключевых фигур там был все-таки Рашидов. С тех пор прошло семнадцать лет, и за это время его авторитет в мусульманском мире вырос еще больше. Только в семидесятые годы он десятки раз выезжал с официальными визитами практически во все ключевые страны Среднего и Ближнего Востока: в Афганистан, Индию, Пакистан, Сирию, Иран, Ирак и так далее. Что, если он сумеет погасить и пламя афганской войны, заручившись поддержкой влиятельных мусульманских лидеров, как в самом СССР, так и за его пределами? Если это случится, нам от этого удара долго не оправиться. Как мы тогда сможем влиять, например, на тех же саудитов, которые вместе с нами спонсируют афганскую войну?

– Неужели вы хотите ликвидировать Рашидова? – вырвался из уст англичанина вопрос, который напрашивался сам собой.

– Мы хотим, чтобы он слетел с шахматной доски, а каким образом это произойдет не столь важно. Может быть, его отправят в отставку и без нашей помощи. Главное – Рашидов должен уйти в ближайшее время.

– Неужели его позиции в Москве столь шаткие?

– Он, конечно, может найти себе союзников в Центре, но все это временно, поскольку большая часть советской партийной и государственной номенклатуры ориентирована на Запад, а не на Восток. За последние пятнадцать лет мы все-таки сумели воспитать советскую элиту в выгодном для нас духе. Жажда потребительства – вот что подточит основы советской системы и она падет к нашим ногам, как гнилое яблоко. Вот почему Рашидову, по сути, суждено повторить историю, случившуюся в прошлом году с генералом Далла Кьеза в Италии. Надеюсь, помните эти события?

Конечно же, Солсбери прекрасно знал, о чем идет речь. Об убийстве в сентябре 1982 года в итальянском городе Палермо префекта этого города, который приехал, чтобы бороться с мафией. Но в итоге оказался тем самым «одним в поле воином», которого предали все. И в своем последнем интервью для римской газеты «Республика» Кьеза в открытую заявил об этом, сказав следующее: «Мне кажется, я понял новые правила игры. Теперь человека при власти убивают только в том случае, когда обнаруживается некое фатальное совпадение: он становится слишком опасен и совсем не пользуется поддержкой правительства».

Вскоре после этого генерал был расстрелян прямо на улице Палермо вместе с молодой женой и телохранителем. В Советском Союзе, конечно, невозможно было себе представить такой способ расправы с неугодным политиком, однако все остальные способы вполне могли быть осуществимы. Именно об этом и говорил теперь Харрис:

– Против Рашидова не только лично Андропов, но и мощный кавказско-закавказский клан, одним из лидеров которого является Эдуард Шеварднадзе.

– Тот самый, футболисты которого сейчас бегают по полю?

– Совершенно верно. В этот же клан входят и армяне, но единственный их представитель в сегодняшней советской сборной сидит сейчас на скамейке (американец имел в виду нападающего Хорена Оганесяна).

– Вы забыли про другую кавказскую республику – Азербайджан. Он на чьей стороне в этом раскладе?

– Наивный вопрос, учитывая, что азербайджанцы – такие же мусульмане, как и узбеки. Но их лидер Гейдар Алиев сегодня Рашидову уже не помощник. Его не зря полгода назад вырвали из Азербайджана и перевели в Москву, бросив на хозяйственные дела. Так что его голова сегодня забита другими проблемами, а не помощью своему единоверцу.

– А как же его соратники в Азербайджане?

– Там у власти Кямран Багиров – ставленник Алиева, но он ему не чета. Поэтому кавказскому клану он не опасен. А вот Рашидов иное дело. Кавказцы крайне заинтересованы в том, чтобы в самой передовой среднеазиатской республике вместо сильного правителя воцарился слабый и, главное, послушный как их воле, так и воле Кремля. Причем этот новый правитель должен быть из противоположного самаркандцам лагеря – ферганского.

– Это так важно?

– Для нас особенно, учитывая место Ферганской долины в наших раскладах относительно наркотрафика. Там существует так называемой триграничье – проходят границы сразу трех республик: Узбекистана, Таджикистана и Киргизии. Вам это ничто не напоминает, Гленн?

– Имеете в виду Бразилию, Аргентину и Парагвай, где начинает складываться наркотрафик кокаина? – догадался англичанин.

– Совершенно верно! Именно это же самое можно сделать и в Ферганском триграничье. Если нам, конечно, удастся сбросить Рашидова и поставить вместо него человека послабже.

– Неужели Андропов этого не понимает, учитывая, что в афганском вопросе Рашидов играет на его стороне?

– Конечно, понимает. Но он видит и другое – то, что Рашидов реально мешает ему в его внутренних притязаниях. Андропов задумал серьезную территориальную реформу – хочет упразднить союзные республики и разбить страну на 41 административный регион по примеру наших американских штатов. В этом новообразовании ведущими будут те республики, где наиболее восприимчивы к рыночным отношениям, где наиболее развита теневая экономика.

– Разве в Узбекистане ее нет? – удивился англичанин.

– Конечно, есть, но она крутится в основном вокруг хлопка, куда кавказцам хода нет.

– А в чем смысл хлопковых махинаций?

– О, это весьма ловкая придумка московских чиновников, – не скрывая своего восхищения, ответил Харрис. – С ее помощью они кормят свою бюрократию и держат на крючке тех же узбеков, да и других хлопкоробов тоже. В двух словах это выглядит так. Москва спускает в хлопкосеющие республики специально завышенные планы по сбору хлопка. Например, те же узбеки могут реально сдавать около пяти миллионов тонн, а им ставят задачей собрать на миллион тонн больше.

– А если они откажутся? – перебил очередным вопросом рассказ собеседника англичанин.

– Сразу видно, что вы совсем не знаете специфику советского государственного управления, – усмехнулся Харрис. – Любое распоряжение из Москвы – закон для республик. Правда, не для всех. Ведь Советский Союз – это «империя диаспор». У кого они сильнее, тот и правит балом. И представители Кавказа и Закавказья на этом балу с давних пор выступают в качестве тех, кто заказывает музыку. Вот почему для Грузии с Арменией, а также прибалтийских республик или Украины, особенно ее западной части, не каждое распоряжение из столицы России является законом.

– Почему? – продолжал вопрошать англичанин.

– Потому что грузины и армяне для советских властей, что для наших те же евреи. Они так же сплоченны, максимально капитализированы и имеют сильное лобби как внутри советской системы, так и далеко за ее пределами – возьмите тех же армян, у которых мощные диаспоры во многих странах мира, в том числе и у нас, в Америке, а также в соседней Канаде и европейской Франции. Заметьте, это все – мощные государства, делающие погоду в мировой политике. Та же ситуация и у прибалтов, при этом они пользуются еще и тем, что их республики являются этакими витринами социализма, поэтому обижать их тоже не рекомендуется. Вот почему кавказцы и прибалты чувствуют себя в сонме советских республик более свободно, чем остальные. Хотя в бюджет страны вкладывают значительно меньше, чем другие. Например, в Армении продукцию производят на душу населения в два раза меньше, чем в России, а съедают в два с половиной раза больше. В Эстонии потребление на душу населения превышает уровень той же России в три раза. Но лучше всего живут в Грузии – она в три с половиной раза богаче России и вообще богаче, чем кто бы то ни был в Советском Союзе! Естественно, кавказцы и прибалты хотят сохранить этот статус-кво, а для этого им по-прежнему нужны доноры. Например, тот же Узбекистан, где девятнадцать миллионов населения, причем преимущественно сельского. На денежных счетах узбеков лежат огромные средства, которые надо отобрать. Если не все, то хотя бы частично. Но пока у власти самаркандец Рашидов, который сумел объединить вокруг себя все тамошние группировки, сделать это будет проблематично.

– Это я понял, но вы не дорассказали историю про хлопковые приписки – зачем это нужно Москве, – напомнил Харрису о его прерванном рассказе англичанин.

– Это потому что вы перебивали меня своими вопросами, – оправдался американец, после чего продолжил: – Узбекистан и другие республики Средней Азии весьма зависимы от Москвы, поскольку у них нет там сильного лобби, как у тех же кавказцев. Вот почему любое распоряжение оттуда для узбеков закон. В том числе и в отношении количества сдаваемого хлопка. Вы спрашиваете, зачем Москве нужен этот недостающий миллион тонн белого золота? А для того, чтобы узбеки его приписали – то есть, сдавали вместо него некачественный хлопок в виде его отходов – линта и улюка. Но чтобы в Москве эти отходы приняли как качественный хлопок, узбеков заставляют везти в столицу России взятки. Тем самым, и волки сыты – московские чиновники, и овцы целы – узбекские хлопкоробы.

– Так уж и заставляют? – усомнился в услышанном англичанин.

Прежде чем ответить, американец вновь взглянул на футбольное поле, где к тому времени начался второй тайм – в атаке опять были советские футболисты, которые наступали широким фронтом. Однако хозяева поля сумели отбиться – выбили мяч в аут. Едва это произошло, как Харрис вновь вернулся к разговору:

– Ваши сомнения, Гленн, не беспочвенны. Узбеки тоже заинтересованы в этом процессе. Но по объективным причинам. Я уже говорил, что у них нет своего сильного лобби в Москве, как у тех же кавказцев и закавказцев. Вот они таким образом и пытаются его купить. В противном случае им не удастся выбить из Москвы те же фонды – то есть, продукцию, которая пользуется повышенным спросом у населения. И пока был жив Брежнев, у узбеков это получалось, поскольку покойный генсек был из интернационалистов.

Да и с мусульманами у него всегда были хорошие отношения – одно время он даже руководил Казахстаном. Но Андропов вылеплен совершенно из другого теста. Он наполовину еврей, который родился по соседству с Северным Кавказом – на Ставрополье. Поэтому он всегда больше тяготел к кавказцам. Кстати, и к либералам он относится лучше, чем к почвенникам именно по тем же причинам. Но это другая тема, поэтому вернемся к узбекам. Будучи главой КГБ, Андропов вел досье на большинство советских коррупционеров, в том числе и от хлопка. В нужный момент он всегда может извлечь эти материалы на свет. И извлекает. С помощью этого компромата Андропов либо отправляет неугодных ему чиновников в отставку, ставя вместо них угодных лично ему и его клану, либо попросту подвешивает их на крючок, делая из них своих агентов.

– Кажется, теперь я понимаю, какой рычаг будет использовать Андропов против Рашидова, – прервал плавную речь собеседника англичанин. – Он обвинит его в коррупции, в потворствовании теневой экономике в системе сбора хлопка.

– Браво, Гленн, вы делаете успехи! – рассмеялся Харрис в ответ на это заявление. – Совершенно верно: вместо того, чтобы основательно зачистить элиты Москвы или Кавказ с Закавказьем, он обрушит удар своей дубины на Узбекистан. Ведь тот менее капитализирован и масштабы его теневой экономики не идут ни в какое сравнение с кавказскими, где существует целая цепочка заинтересованных агентов: парт-и госуправленцев, теневиков и криминалитет. Заметьте, что в среде последнего практически нет воров в законе узбекской национальности – почти все они либо славяне, либо представители кавказских народностей – грузины или армяне. Если конкретно, то на данный момент шестьдесят пять процентов воров в законе являются выходцами с Кавказа или Закавказья, в том числе тридцать один процент из них грузины, восемь процентов армяне и около трети составляют славяне.

– Кто такие воры в законе? – задал очередной вопрос англичанин.

– Это доны корлеоне по-советски – воротилы уголовного мира. Они обложили налогом цеховиков – владельцев подпольных предприятий, которые производят дефицитный товар. Причем заметьте – этот товар из тех же Грузии и Армении расходится по всей стране, что является отличным средством для подкупа как центральных, так и региональных элит. Особенно в этом преуспели грузины. Они контролируют цветочный рынок, винный, табачный, чайный, цитрусовый, минеральной воды, а также продажу целлофановых пакетов, которые очень популярны в Советах. У узбеков с их хлопком таких широких возможностей в деле подкупа нет. Как нет у них и сепаратизма, который в очень широких формах присутствует на Кавказе и в Закавказье, где население моноязычно, а значит, менее интернационально.

В это время на футбольном поле швейцарцы организовали атаку, на острие которой оказался их нападающий Раймонде Понте. Однако в момент совершения удара по мячу футболист поскользнулся на мокром газоне, из-за чего удар получился неточным – мяч пролетел мимо ворот. И Харрис, досмотрев этот эпизод до конца, продолжил свою речь:

– Важную роль играет и религиозный фактор. У трех авраамических религий – иудаизма, христианства и ислама – есть общие признаки для сближения, но есть и различия, которые этому сближению мешают. Ближе всего друг к другу иудаизм и христианство, потому что у христианства есть Ветхий Завет, который есть в иудаизме. А вот с исламом сложнее – он труднее поддается перекодировке. Андропов это понимает, хотя в этом вопросе он разбирается хуже всего. Ислам всегда его пугал, наводя на него тихий ужас. Этим и надо пользоваться: сначала мы втравили его в Афганистан, а теперь надо то же самое проделать и с Узбекистаном. И когда его дубина обрушится на эту среднеазиатскую республику, это поможет нам перетасовать одни кланы (исламские) в угоду другим (кавказским), с которыми нам значительно легче работать. Ведь именно сепаратизм Кавказа, Закавказья и Прибалтики поможет нам в будущем расшатать Советы. Все-таки Советский Союз – многонациональное государство. Как верно сказал однажды один из наших политиков: «И Советский Союз, и США, если исходить из их национального состава, можно уподобить яичнице. Только СССР – это глазунья, которую можно разделить на части, а США – это омлет, где все нации настолько перемешаны, что разделить их невозможно». Когда Андропов начнет «чистку» Узбекистана, где проживает множество разных народностей, ему волей-неволей придется оградить своих союзников от этих репрессий. А ведь в Узбекистане проживает более сорока тысяч тех же армян и около пяти тысяч грузин.

– То есть, он возьмет их под защиту?

– Не всех, конечно, а тех из них, кто участвует в теневой экономике. А таких там предостаточно. В отличие от Андропова, у Рашидова возможностей для маневра гораздо меньше. По сути, он попадет в те же самые клещи, в которые уже угодили Советы с еврейским вопросом. Ведь евреи в далеком семнадцатом году активно помогали рушить царскую Россию. И с тех пор стали занимать в Советском Союзе весомое место. Причем не только благодаря своему участию в строительстве нового государства, но и благодаря своим влиятельным связям за его пределами. Та же ситуация и с армянами. Их элита имеет мощное лобби внутри СССР, а также связана с зарубежными диаспорами. Именно это когда-то стало поводом для узбекских властей позволить им укрепиться в Узбекистане. Таким образом, они пользовались связями армянской элиты, чтобы обеспечить своей республике хорошие преференции. Однако в нынешней ситуации армянское лобби будет играть против Рашидова в силу изменившейся ситуации. Так же, как еврейское стало играть против советского. И мы не будем стоять от этого в стороне – мы активно разжигаем еврейскую проблему и точно так же разыграем и армянскую карту.

– Чтобы разжечь пламя межнациональной розни? – догадался о том, куда клонит его собеседник, англичанин.

– Именно. И хотя узбеки очень толерантный народ и с теми же грузинами или армянами всегда жили дружно, однако в новых условиях недовольство с их стороны вполне может возникнуть. И мы должны это недовольство всячески разжигать, подыгрывая кавказцам. Они полагают, что избавившись от власти Москвы, смогут выжить самостоятельно, опираясь на собственные ресурсы и на нашу помощь. Нам такое заблуждение очень даже выгодно. Наша задача – подогревать в них эти настроения и подталкивать их к разрыву с Россией. Когда этот разрыв произойдет, мы возьмем их голыми руками.

– Но тогда получается, что Андропов готов пожертвовать своим афганским союзником Рашидовым ради союзников кавказских? – удивился англичанин.

– Именно так, – кивнул головой Харрис. – Власть внутри страны для него сегодня важнее внешних факторов. Поскольку кавказцев он трогать не может, да и не хочет, он бьет по другим. И в первую очередь он устраняет сильных противников, вроде Щелокова и Рашидова для того, чтобы расчистить поле не только для себя, но и для своих будущих преемников. И вот тут мы с вами подошли к другой важной теме нашей сегодняшней встречи. Я хочу обратиться к вам еще с одной деликатной просьбой: устройте мне встречу с вашим отцом.

– На предмет чего? – насторожился Солсбери.

– На предмет одного важного разговора, – был короток американец.

– Вы обращаетесь ко мне с просьбой о конфиденциальной встрече с моим родителем, но в то же время явно мне не доверяете?

Взгляд, который бросил на своего собеседника англичанин, говорил сам за себя. Поэтому Харрис предпочел не таиться, чтобы не потерять расположение собеседника:

– Я уполномочен переговорить с вашим отцом относительно одной кандидатуры, которую мы хотели бы видеть на месте Андропова.

Поймав еще один вопросительный взгляд собеседника, Харрис продолжил:

– Дело в том, что Андропов не жилец и долго в кресле генерального секретаря не протянет – максимум год-полтора.

– Откуда у вас такая информация? – продолжал удивляться англичанин.

– Поверьте моему слову – информация самая надежная. Поэтому мы уже подбираем кандидатуру возможного преемника Андропова, с которым можно будет иметь дело.

– Вы можете назвать имя этого человека или это опять тайна?

– Отчего же – это Михаил Горбачев.

– Кажется, он занимается у русских сельским хозяйством и не сильно в этом деле преуспел? – наморщив лоб, произнес Солсбери.

– Именно этим он нас и привлекает. Советский Союз падет, когда во главе его встанет не гигант мысли, а фигура диаметрально противоположная. К тому же Горбачев является выдвиженцем все того же кавказского клана. Ставропольский крайком, который он долгие годы возглавлял, как я уже говорил, граничит с Северным Кавказом. И именно на Горбачева делает ставку партия так называемых реформаторов, с которыми у нас давние контакты по линии их спецслужб и партаппарата. И они уже во всю двигают во власть своих людей. Например, несколько дней назад поставили своего человека во главе очень важного отдела ЦК – организационно-партийного, который занимается расстановкой кадров по всей стране. И вот уже не далее как позавчера государственный комитет спорта возглавил еще один их выдвиженец – кстати, земляк Горбачева.

– Опять мы вернулись к футболу, – отреагировал на эту новость англичанин.

– Вы зря иронизируете, Гленн, – не меняя серьезного выражения лица, ответил американец. – Еще раз повторяю – футбол в Советском Союзе является самым политизированным видом спорта. И эту его особенность надо использовать.

– Вы снова имеете в виду свои рычаги, только теперь уже на территории Советов?

– А вы разве сомневаетесь в том, что деньги любят не только чиновники из ФИФА? – усмехнулся американец. – Их в равной степени обожают и советские спортивные функционеры. Некоторые из них за бумажки с изображением наших президентов готовы продать родную мать.

Тем временем матч неумолимо двигался к своему завершению. Причем во втором тайме инициатива перешла к хозяевам поля, а гости лишь оборонялись. Однако мокрый газон мешал и без того малотехничным швейцарцам продемонстрировать свое мастерство. Вот и в том моменте, который сейчас происходил на поле, скользкий мяч после удара их нападающего Манфреда Брашлера, несколько минут назад заменившего на поле Петера Цвиккера, пришелся мимо ворот. Глядя на это, англичанин резюмировал:

– Кажется, ваш прогноз относительно поражения хозяев поля полностью сбывается.

– Главное, что нас с вами должно сейчас волновать – чтобы не потерпели поражения наши с вами планы. Итак, вы устроите мне встречу с вашим отцом? – и Харрис снова перевел взгляд с игрового поля на собеседника.

– Вам придется подождать несколько дней, пока я не вернусь в Лондон, – ответил англичанин.

– Ничего, мы ждали и дольше. На Востоке на этот счет есть хорошая поговорка: «Терпение горько, но приносит сладкие плоды».

Сказав это, американец еще некоторое время наблюдал за матчем, после чего поднялся со своего места, всем видом показывая, что происходящее на поле его уже мало интересует. Следом за ним встал и его собеседник, для которого этот матч с самого начала не представлял никакого интереса. То, ради чего он сюда пришел, англичанин услышал, и теперь ему предстояло все это тщательно проанализировать, причем не одному, а с его отцом, влиятельным сотрудником Форин-офиса, имевшим выходы на высшие правительственные круги Великобритании.



27 апреля 1983 года, среда.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Помощник генерального секретаря Павел Лаптев вошел в кабинет своего шефа без стука, как он делал это сегодня уже неоднократно. Андропов сидел в соседней с кабинетом комнате отдыха и смотрел телевизор. Сегодня на стадионе имени Ленина в Лужниках проходил отборочный матч чемпионата Европы по футболу – играли сборные СССР и Португалии. Была середина первого тайма и счет был минимальный – 1 : 0 в пользу советских футболистов. Тот первый гол, забитый Федором Черенковым на 16-й минуте игры, Лаптев успел застать – в этот момент он как раз находился перед телевизором. Олег Блохин после стремительного рывка по флангу обыграл у углового флажка португальского защитника Минервина Пьетру и сделал великолепную передачу верхом на дальнюю штангу. Вратарь Паулу Бенту покинул ворота, пытаясь прервать передачу, но опоздал. Первым к мячу подоспел Черенков и, находясь под острым углом к воротам, мягким ударом вытянутой вперед ноги послал мяч точно в сетку ворот.

Войдя в комнату отдыха, Лаптев застал Андропова сидящим в кресле с чашкой чая в руке. На экране цветного «Рубина» разворачивалась очередная атака советской сборной. С мячом был капитан команды Александр Чивадзе, который выдал точный пас прямо на ход Хорену Оганесяну. В это время Андропов краем глаза заметил в дверях своего помощника и бросил на него вопросительный взгляд. Было видно, что появление помощника его интересовало больше, чем очередная атака советских футболистов.

– Все нормально, Юрий Владимирович, операция проходит успешно – Музаффаров арестован.

Имелась в виду секретная операция КГБ, которая в эти самые минуты проходила в далекой Бухаре – областном центре Узбекской ССР. Там силами местных и московских чекистов затевалось дело, которое чуть позже получит название «узбекского». Главной его целью был вовсе не арест мелкой сошки – главы бухарского ОБХСС, а «подкоп» под 1-го секретаря ЦК Компартии Узбекистана Шарафа Рашидова.

Лаптев работал с Андроповым вот уже на протяжении четверти века. Они познакомились во второй половине 50-х, когда будущий генсек возглавлял Отдел ЦК КПСС по связям с социалистическими странами, а Лаптев служил у него референтом по Албании. Затем, став в 1967 году шефом КГБ, Андропов взял туда и Лаптева, устроив его на должность начальника Секретариата, который был сродни Общему отделу ЦК КПСС – то есть, концентрировал в себе все секреты ведомства. Так Лаптев стал самым доверенным человеком председателя КГБ, хранителем секретов. А с февраля 1979 года он стал личным помощником Андропова как члена Политбюро ЦК КПСС. И все эти годы Лаптев не переставал поражаться способности своего шефа мастерски плести паутину интриг против своих потенциальных противников, большинство из которых даже не подозревали о том, какую участь готовит им Андропов. Вот и лидер Узбекистана пребывал в неведении относительно того, какую каверзу приготовил ему его соратник по Политбюро. И со спокойной душой еще вчера отбыл в Афганистан, чтобы участвовать в торжествах по случаю пятилетия Апрельской революции. Домой Рашидов должен был вернуться лишь завтра – как раз к тому моменту, когда основные фигуранты операции «Эмир» были бы уже нейтрализованы. Именно от них должна была потянуться ниточка непосредственно к Рашидову, который, принадлежа к самаркандскому клану, был тесно связан с представителями клана бухарского. Именно поэтому, собственно, Андроповым и была выбрана Бухара, как место главного удара в операции «Эмир». Впрочем, выбирал не только Андропов – деятельное участие в этом принимал и Лаптев, который, еще со времен своего «албанского» прошлого, тоже умел плести такого рода паутину. С тех пор вместе с Лаптевым Андропов разработал несколько подобных операций – в Азербайджане в 1969 году (против Вели Ахундова), в Грузии в 1972 году (против Василия Мжаванадзе), в Краснодарском крае в 1981 году (против Сергея Медунова), в Москве в 1982 году (против Виктора Гришина) и так далее.

Во всех этих делах главным элементом разоблачения было обвинение в коррупции. Это был беспроигрышный вариант, поскольку никто лучше КГБ не знал о том, где и в каких масштабах распространилось это зло. Ведь именно Лубянка не только собирала компрометирующий материал на всех высокопоставленных советских чиновников в стране (причем в обход негласного запрета, который нарушался по велению самого же высшего руководства страны), но и непосредственно участвовала в вовлечении многих из них в коррупционные сети для того, чтобы иметь потом рычаг давления на них. Широкой же общественности эти разоблачения подавались под видом системной борьбы с коррупцией. Хотя на самом деле это были всего лишь клановые войны, должные сместить с шахматной доски неугодные высшим руководителям страны политические фигуры.

С воцарением в Кремле Юрия Андропова первым в этой клановой войне пал бывший глава МВД Николай Щелоков. Следом должны были пасть Сергей Медунов, глава Московского горкома и член Политбюро Виктор Гришин (для его компрометации с осени 1982 года КГБ начал в столице облаву на нечистых на руку махинаторов от торговли) и глава Узбекистана Шараф Рашидов. Причем к каждому из них у Андропова были свои претензии, но было одно обстоятельство, которое их объединяло – все они мешали либо лично Андропову, либо кому-то из приближенных к нему людей в их притязаниях на высшую власть. Например, Щелоков мог занять пост заместителя Председателя Совета Министров СССР или даже секретаря ЦК КПСС, а Медунов, будучи главой Краснодарского края, который был главным конкурентом Ставропольского края, где властвовала андроповская креатура Михаил Горбачев, мог стать главой правительства РСФСР. Случись это, и Андропову пришлось бы иметь дело сразу с двумя сильными личностями, занявшими весомые посты и никогда не скрывавшими своих антипатий к шефу КГБ.

Та же история была с Гришиным и Рашидовым. Причем первый был опасен для Андропова особенно – даже еще больше, чем Щелоков и Медунов. Ведь Гришин был членом Политбюро, который вот уже более полутора десятка лет возглавлял самую влиятельную в масштабах страны вотчину – Московский горком, в партийной организации которой состояло большинство членов Политбюро, а также министров и других влиятельных чиновников из партийногосударственного аппарата. Чтобы осадить Гришина в его возможных притязаниях на пост генсека и была задумана «Операция “Мосторг”». По задумке Андропова, человек, который допустил разгул коррупции в столице СССР, просто не имел права претендовать на высший пост в стране.

Что касается Рашидова, то до поры до времени лидер Узбекистана не представлял для Андропова никакой угрозы в его притязаниях на высшую власть. Ведь Рашидов даже не был членом Политбюро, на протяжении 21 года (единственный случай в истории!) обитая в его «предбаннике» – оставаясь все это время всего лишь кандидатом в высший партийный ареопаг. Но в самом начале 1982 года все вдруг резко изменилось.



Ретроспекция

23 марта 1982 года, вторник.

Ташкент, гостевая резиденция Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева

Когда Шараф Рашидов вошел в просторный кабинет, выделенный для Брежнева, тот лежал на диване, накрытый пледом и смотрел в потолок. Но едва генсек услышал шаги на пороге, как взгляд его переместился сначала на гостя, а затем на стул, который стоял напротив дивана. Это было беззвучным приглашением гостю занять пустующее место. Несколько минут назад на этом стуле сидел личный врач генсека Михаил Косарев, который провел очередной осмотр Брежнева, около двух часов назад пережившего страшное событие – аварию на ташкентском заводе имени В. П. Чкалова. Во время осмотра предприятия на делегацию во главе с Генеральным секретарем обрушилась металлическая конструкция с людьми, в результате чего Брежнев и сопровождающие его лица (в их числе был и Рашидов) едва не погибли. К счастью, все обошлось благополучно (серьезно пострадал лишь один человек – прикрепленный (охранник) генсека Владимир Собаченков), однако медицинский осмотр, проведенный в резиденции, обнаружил травму и у Брежнева – у него была сломана правая ключица. Врачи предложили ему немедленно завершить визит в Узбекистан и срочно вернуться в Москву, однако генсек эту рекомендацию отмел с порога. И на это у него были веские причины. Во-первых, он должен был лично наградить республику орденом Ленина за большой вклад в народное хозяйство страны. А во-вторых (и это было главным в его визите), ему надо было переговорить с Рашидовым на весьма конфиденциальную тему, которая не терпела отлагательств. И так получилось, что этот разговор Брежневу пришлось вести, будучи не в самом лучшем состоянии. Именно с этого генсек и начал свой разговор с Рашидовым, едва тот уселся на стул:

– Вот видишь, Шараф, я планировал поговорить с тобой тет-а-тет по завершении моей поездки, а вышло так, что сделаю это в ее начале. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Леонид Ильич, вам бы отдохнуть как следует – поспать, – сделал осторожную попытку возразить генсеку Рашидов.

– Не до сна мне теперь, Шараф, – вздохнул Брежнев. – Боюсь не успеть перед тем, как засну вечным сном. Мне ведь недолго осталось землю топтать.

– Что вы говорите, Леонид Ильич, – в голосе Рашидова генсек уловил не деланную, а подлинную тревогу за свое здоровье.

– Я знаю, что говорю, – продолжил Брежнев. – Мы с тобой люди уже не молодые, поэтому можем говорить без всяких красивостей. Жить мне осталось немного, поэтому мне не безразлично, в чьи руки попадет наше общее хозяйство – наша с тобой страна.

– У вас на этот счет есть какое-то беспокойство?

– Конечно, есть, как и у тебя, кстати, тоже. Наш чекист закусил удила и всерьез нацелился на мое место.

Рашидов прекрасно понял, о ком именно идет речь – о Юрии Андропове.

– А если он придет к власти, то я не уверен в том, что нашей стране это пойдет во благо, – продолжил свою речь Брежнев. – Этот аскет, обозленный на весь мир, может загубить все дело, которому отдавали столько сил как мы, так и наши предшественники.

– Может быть, это к лучшему? – сорвался с губ Рашидова вопрос, который давно не давал ему покоя.

Услышав эти слова, Брежнев на какое-то время опешил. Он как-то по-старчески начал жевать губами, после чего спросил:

– Ты это о чем, Шараф?

– О том, что все течет, все меняется, как говорил Гераклит. Может быть, пришло время начать менять и нашу систему?

– Я разве против изменений? – искренне удивился Брежнев. – Я как раз к тебе и приехал, чтобы обсудить будущие перемены. Но во главе их должен стоять не Андропов и его команда, а совсем другие люди. Этот чекист втянул нас в эту авантюру с Афганистаном, он за нашими спинами начал вести сепаратные переговоры с западными элитами, об истинной цели которых мы с тобой ничего не знаем, но можем только догадываться. Он тянет наверх разных прохиндеев, которые прикрываются партийными билетами, а сами спят и видят, как бы подороже продаться врагам социализма.

– Если все, что вы говорите, правда, почему вы своей властью до сих пор не остановили Андропова? – глядя в глаза собеседнику, спросил Рашидов.

– К сожалению, Шараф, ты не можешь знать всего расклада сил, который за последние несколько месяцев сложился в Москве, – отведя взгляд в сторону, сообщил Брежнев. – А объяснять тебе это подробно я не могу – нет у нас с тобой на это времени. Если бы не сегодняшний инцидент, мы с тобой посидели бы часа три-четыре за моим любимым пловом и чашкой зеленого чая и обсудили всю ситуацию подробно. Но теперь на такие чаепития у нас времени не осталось. Могу сказать только одно: чекисты обложили нас со всех сторон. Даже в Политбюро, где совсем недавно у меня было большинство сторонников, голоса начинают распределяться не в мою пользу. Даже в самом КГБ, в котором у меня было двое проверенных людей возле Андропова – Цинёв и Цвигун – остался только один, так как Цвигун, как ты знаешь, два месяца назад вдруг взял и застрелился. Впрочем, это я так раньше думал, что он застрелился, а теперь у меня есть в этом сомнения.

– Полагаете, что его убрали?

– А ты думаешь, что у Андропова и его людей рука дрогнет, если речь идет о власти? – вновь перевел взгляд на собеседника Брежнев. – Впрочем, и у меня бы не дрогнула – чего уж лукавить. Я в свое время Никитку Хруща собирался на тот свет отправить, предложив Семичастному устроить авиакатастрофу. Да тот в штаны наложил – отказался. Так что все мы здесь одним миром мазаны. Но среди нас всех именно Андропов опасен тем, что в этих подковерных штучках большой дока. Уж я-то это больше вас всех знаю, поверь мне на слово.

– Я в этом никогда и не сомневался, – честно признался Рашидов. – Только кто же его взрастил на нашу голову?

– Упрек принимаю, но только отчасти, – возразил Брежнев. – У меня ведь почему другого выхода не было? За Андроповым сам Отто Куусинен стоял. А он еще со сталинских времен заведовал нашей международной партийной разведкой. Все тайные пружины наших взаимоотношений с социалистическими и западными компартиями на нем замыкались. Он все ходы и выходы там знал, все финансовые потоки курировал. И Андропова именно он своим учеником сделал, а потом Хрущу его рекомендовал. А затем уже и я эту эстафету принял. Поскольку нельзя нам было без Андропова – он после смерти Куусинена в 64-м все его связи за рубежом наследовал. Потому и на Лубянку его отправили – чтобы ему было легче всем этим хозяйством заведовать, валюту для нашей страны зарабатывать на разного рода тайных операциях. Он и заведовал, а попутно мускулы стал наращивать, чтобы мое кресло в будущем занять.

Здесь Брежнев замолчал, чтобы перевести дыхание. Было видно, что долго говорить ему все еще трудно, но и не делать этого он не мог – ему надо было обязательно открыться перед Рашидовым, поскольку другой такой возможности могло и не представиться. Что касается его собеседника, то он предпочитал лишь слушать генсека, хотя не со всем, что он говорил, был согласен. Рашидов всегда удивлялся, почему Брежнев так долго (дольше всех остальных генсеков) держит Андропова на посту председателя КГБ – пятнадцать лет! Если бы он каждые пять лет назначал на этот ключевой пост разных людей, то сегодня ситуация была бы совершенно иной. Впрочем, Рашидов догадывался о тайных пружинах того, почему Андропов превратился в фигуру непотопляемую. Судя по всему, он нужен был Брежневу, как человек, который помогал самому генсеку оставаться на своем посту. Не случайно в структуре КГБ именно Андропову генсек поручил курировать два важнейших подразделения – внешнюю разведку (выход на западные элиты) и охрану парт- и госноменклатуры (сбор компромата на нее). И теперь, когда Брежнев внезапно «прозрел», хватит ли у него сил и возможностей, чтобы переиграть хитрого чекиста? Вот о чем думал Рашидов, сидя перед больным генсеком. А тот между тем продолжал свою речь:

– То, что Андропов на мое место нацелился, мне стало окончательно понятно после того, как он нас в афганскую авантюру затянул. Я ведь почему на нее клюнул? Во-первых, Афганистан нам нужен как наш союзник, а во-вторых – там наркотики выращивают, а наша разведка хотела на этот трафик руку наложить, чтобы валюту в бюджет страны зарабатывать. Расчет был, что мы быстро порядок там восстановим и сможем этот трафик контролировать. А вышло вон как – уже третий год идет, как мы оттуда выйти не можем. Да и значительную часть валюты от наркотиков кто-то явно из наших себе прикарманивает. А это колоссальные деньги. Если так дальше пойдет, они на эти деньги сдадут страну с потрохами. Вот во что Андропов нас всех втянул. Да и вояка Устинов ему в этом деле здорово подсобил.

– Получается, зря вы его в свое время вместо Гречко на министерство обороны бросили, – посетовал Рашидов.

– Кто бы кого учил, – покачал головой Брежнев. – Ты сам-то боевого партизана Эдьку Нордмана из своего КГБ убрал, чтобы вместо него Мелкумова посадить. А он теперь на стороне Андропова играет – против тебя компромат собирает.

На этот упрек Рашидов не нашелся чем ответить – это было истинной правдой. В начале 1978 года он приложил все силы, чтобы выдавить из республики председателя КГБ Узбекской ССР Эдуарда Нордмана. Рашидов пошел на этот шаг под влиянием Левона Мелкумова – первого заместителя Нордмана в КГБ, который предоставил главе республики, казалось бы, весомые факты против своего шефа. Как выяснилось чуть позже, эти факты были липой. Но поезд, как говорится, уже ушел – Нордмана отправили работать старшим офицером связи при окружном УМГБ в ГДР.

После этого короткого экскурса в прошлое с взаимными упреками разговор вновь вернулся к прежней теме.

– Что же вы задумали, Леонид Ильич? – после короткой паузы первым нарушил молчание Рашидов.

Прежде, чем ответить, Брежнев сделал легкое движение рукой, приглашая собеседника поближе к себе. Что Рашидов и сделал, подавшись всем телом вперед.

– На ноябрьском пленуме я хочу провести серьезные перестановки, чтобы отодвинуть Андропова от власти, – начал свою речь Брежнев. – Я введу новый пост Председателя партии, который займу сам. На место Генерального секретаря, который будет ведать политическим руководством, поставлю Володю Щербицкого. А в кресло Первого секретаря ЦК посажу либо тебя, либо Гейдара Алиева. При таком раскладе Андропов останется всего лишь секретарем ЦК, отвечающим за идеологию. А это лишь четвертая по значимости должность в нашей партийной иерархии. Убрать этого чекиста вообще я пока не могу. Единственное, что я смог – это после смерти Суслова сделал его всего лишь секретарем, а не вторым секретарем ЦК, хотя он очень этого добивался.

В этот миг в дверь постучали. Следом за этим в дверном проеме появилась фигура Владимира Медведева – одного из руководителей личной охраны Брежнева.

– Леонид Ильич, только что позвонили из больницы – с Володей Собаченковым все хорошо, – сообщил важную новость шефу телохранитель.

– Спасибо, Володя, передай ему от меня привет, – ответил Брежнев.

Едва дверь закрылась, генсек снова перевел взгляд на Рашидова:

– Ну, как ты смотришь на мой план, Шараф?

– Почему вы выбрали нас с Гейдаром? – вопросом на вопрос ответил Рашидов.

– Потому что за Андроповым стоят кавказцы, – ответил Брежнев. – Как мне сообщил Цинёв, грузинские и армянские цеховики активно выводят деньги за границу и часть из этих средств участвует в афганской войне на стороне моджахедов. Спрашивается, зачем? Кавказцам выгодно, чтобы война в Афганистане продолжалась, чтобы мусульмане убивали друг друга. А тут еще Иран со своей исламской революцией, давшей под зад американцам. Вот они и нашли подход к кавказским диаспорам у себя, а заодно и на наших вышли. К тому же ты же знаешь, что происходит в Грузии и Армении по части интернациональной дружбы – там она осталась только на словах. Боюсь, рано или поздно главы этих республик взорвут страну. То ли дело в Азербайджане или здесь у вас, в Узбекистане. Да и могут ли узбеки вести себя иначе, если они в войну столько миллионов советских людей у себя приютили?

– Спасибо, Леонид Ильич, – и ладонь Рашидова легла на руку генсека.

– Не за что, Шараф, мы с тобой фронтовики, а таких среди нас мало осталось – раз, два и обчелся. Тот же Андропов всю войну в Петрозаводске отсиживался, прикрываясь больными почками.

Сказав это, Брежнев отвел взгляд в сторону, и какое-то время лежал молча. А Рашидов не хотел его беспокоить – было видно, что генсек заметно устал и держится из последних сил. Наконец, генсек снова обратил свой взор к собеседнику и продолжил:

– Андропов нас всех переживет и на наших костях пляски устроит, если мы ему в этом не помешаем. Зашлет, к примеру, сюда своих архаровцев под видом чистки авгиевых конюшен.

– Я бы и сам здесь чистку начал, так ведь вы не даете, – посетовал Рашидов.

– Начнешь, Шарафчик, обязательно начнешь – только не сейчас, – встрепенулся Брежнев. – Нельзя нам раньше времени раскрываться. Вот проведем ноябрьский пленум, введем тебя в Политбюро, тогда и прижмешь хвост своим мздоимцам. Никто возражать не будет, если мы в очередной раз почистим партию от хапуг и карьеристов. Короче, ты согласен с моим планом?

– Могли бы и не спрашивать, Леонид Ильич, – не медля ни секунды, ответил Рашидов.

– Вот и отлично, – не скрывая своего удовлетворения, произнес Брежнев. – Я, как только рука заживет, с Володей Щербицким на связь выйду. А в сентябре к Гейдару заеду – у меня по плану официальный визит в Азербайджан намечен. И с божьей помощью одолеем мы этого чекиста.



27 апреля 1983 года, среда.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

О том, что во время своего визита в Узбекистан Брежнев имел встречу тет-а-тет с Рашидовым, Андропов узнал практически сразу – как только генсек вернулся в Москву. Однако о подробностях этой беседы Андропов осведомлен не был. Но чутьем опытного спецслужбиста и царедворца он сразу учуял, что за этой беседой стоит нечто большее, чем простой визит вежливости со стороны главы республики по отношению к престарелому гостю, который едва не погиб в твоей вотчине. После того, как в январе 82-го Брежнев вытащил Андропова из КГБ и сделал его всего лишь секретарем, а не вторым секретарем ЦК, бывший главный чекист понял – началась подготовка к тому, что именно в этом году решится вопрос о том, кто наследует кресло Генерального секретаря. И судя по той информации, которой тогда обладал Андропов, ситуация складывалась отнюдь не в его пользу.

В конце мая 82-го к Андропову на прием напросился глава московского УКГБ Виктор Алидин. Сообщение, которое он принес, было ошеломляющим. Оказывается, в обстановке строжайшей секретности Брежнев вылетел на несколько часов в Киев (Алидину сообщил об этом начальник подразделения управления, оперативно обслуживающего Внуковский аэропорт). И это случилось спустя всего лишь два месяца после поездки генсека в Узбекистан! А когда в самом начале сентября (2-4-го) Брежнев еще один раз слетал в Киев и эти поездки нигде в официальных отчетах не упоминались, вот тогда Андропову стало окончательно понятно, что все эти вояжи имеют под собой определенную цель – таким образом Брежнев пытается изменить расположение фигур на шахматной доске в свою пользу. Причем Андропову в этом раскладе не светит ничего хорошего. Стало окончательно понятно, для чего Виталия Федорчука вызвали из Киева и назначили председателем КГБ – для того, чтобы в будущем сложился тандем Щербицкий – Федорчук. А чуть позже к Андропову поступило еще одно агентурное сообщение, из которого явствовало, что одним тандемом (украинским) дело не ограничится. Что на горизонте маячит еще один тандем – мусульманский. В сообщении говорилось, что во время сентябрьской поездки Брежнева в Азербайджан он собирается привлечь на свою сторону Гейдара Алиева, сделав его членом Политбюро, как и Рашидова. И все это должно было произойти на ноябрьском Пленуме ЦК КПСС. При этом если «украинский» крен в стратегии Брежнева был не новым, то «мусульманский» (в обход кавказскому) был совершенно неожиданным и таил в себе радикальное преобразование всего будущего расклада политических сил на кремлевском Олимпе. Естественно, согласиться на такой расклад бывший шеф КГБ никак не мог. Он еще готов был стерпеть украинца Владимира Щербицкого на посту Генсека, но вынести двух мусульман еврей Андропов был не в силах. Это нарушало все тайные договоренности, которые существовали у него с западными партнерами, как по линии спецслужб, так и по линии партаппарата. Надо было срочно осуществлять мероприятия самого радикального характера.

В итоге буквально накануне ноябрьского Пленума ЦК КПСС Брежнев оставил этот бренный мир. И все его задумки, которые он активно претворял в жизнь на протяжении последних нескольких месяцев, канули в лету вместе с ним. По сути, зеркально повторилась история тридцатилетней давности, когда после смерти Сталина было похоронено его желание резко омолодить высший партийный ареопаг. То же самое сделал и Андропов, став новым Генеральным секретарем ЦК КПСС. Он пресек любые поползновения к тому, чтобы ввести в партии новые должности, сосредоточив всю власть в единственных руках – в своих. После чего начал процесс по устранению своих главных противников из когорты брежневских выдвиженцев. Сначала пал всесильный глава МВД Николай Щелоков, теперь наступила очередь и лидера Узбекистана Шарафа Рашидова. Причем «заход» в его вотчину начался издалека и с территории все того же ведомства Щелокова – операция «Эмир» была закамуфлирована под борьбу с нечистыми на руку милиционерами. От них ниточка должна была потянуться к работникам торговли и партийным деятелям, с помощью которых планировалось выбить компромат на Рашидова и его окружение. А широким массам все это должно было быть преподнесено, как борьба с нечистыми на руку мздоимцами. Даже самое массовое из искусств, кино, было привлечено к этому делу. И с февраля по апрель 1983 года на советские экраны вышли сразу несколько фильмов, герои которых борются с коррупцией: французские «Жертва коррупции», «Черная мантия для убийцы» и итальянский детектив с выразительным названием «Следствие с риском для жизни». И хотя в этих картинах речь шла о западных коррупционерах, однако люди, дающие «добро» на выход этих фильмов на советский экран скопом (а такого плотного потока фильмов на эту тему до этого еще не бывало) прекрасно отдавали себе отчет в том, какие мысли будут посещать зрителя после просмотра этих картин. И мысли эти лежали на поверхности: не пора ли и нам не только говорить о коррупции в полный голос, но и бороться с ней? Короче, Андропов и его команда все правильно просчитали и действовали по тщательно разработанному плану.



Ретроспекция.

21 февраля 1983 года, понедельник.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Практически весь февраль выдался для Юрия Андропова жарким – события, одно другого важнее, следовали, как из рога изобилия. И на все надо было реагировать, чтобы не выпустить инициативу из своих рук. Причем работать приходилось на двух направлениях сразу – как на внешнем, так и на внутреннем.

Именно в феврале по каналам внешней разведки Андропову доложили, что американцы готовятся подложить ему «большую свинью» – собираются начать разрабатывать систему стратегической оборонной инициативы. Она подразумевала под собой завоевание господства в космосе, создание противоракетного «щита» США для надежного прикрытия всей территории Северной Америки посредством развертывания нескольких эшелонов ударных космических вооружений, способных перехватывать и уничтожать баллистические ракеты и их боевые блоки на всех участках полёта. Если эта программа осуществится (а на ее внедрение американцы собирались затратить более 25 миллиардов долларов), то это создаст большие проблемы для советской экономики, которая однозначно не сможет вынести бремя адекватного ответа. Впрочем, дело было не только в деньгах, но и в технологическом аспекте, поскольку Москве попросту не хватит соответствующих ресурсов, не хватит технического потенциала. Ведь Советский Союз на десять лет отставал от Америки в области электроники и компьютеров, а также значительно опаздывал в других наиважнейших технологиях третьей революции – электрооптических приборах, компьютерной технике, использовании сигналов для уменьшения возможности засекать летающие объекты радарами и термолокаторами, а также в системах дальней связи.

Аналитические службы докладывали Андропову, что стремительное развитие технологии уже дважды в прошлом вызвало военные «революции». Первая датирована 20-ми годами XX века, когда на смену кавалерии пришли корабли и самолеты. Вторая революция произошла в 50-е годы, когда ядерные боеголовки, размещенные в баллистических ракетах, пришли на смену обычным бомбардировщикам и обычным бомбам. В обоих случаях боевое оружие поднималось на новую ступень развития. И во всех случаях Москве почти удавалось догнать Запад. Но с третьей революцией все обстояло иначе. Использование новых технологий – микроэлектроники и компьютеров в военных системах – несло еще больший вызов, поскольку подталкивало к высокому качеству производства, а это не было самой сильной стороной Советского Союза. А тут еще американцы создали секретный Комитет разведки по делам передачи технологий с базой в штаб-квартире ЦРУ Лэнгли. Единственным заданием Комитета и его 22-х отделов было следить за закупками технологий странами советского блока.

Между тем на одной программе СОИ дело не замыкалось. Как доложили Андропову, американцы стали еще активнее, чем раньше, интересоваться советским экспортом нефти, поскольку он приносил СССР огромные доходы. Именно нефть являлась для Кремля самым большим источником экспортных поступлений, принося порой половину советского дохода твердой валюты. И вот, как стало известно Андропову в начале 1983 года, министерство финансов США в течение полугода провело тайные исследования способов установления цен на мировом рынке нефти. В документе сообщалось, что оптимальная цена нефти для США должна быть около 20 долларов за баррель, то есть значительно ниже 34 долларов, обязательных для 1983 года. В то время США ежегодно тратили 183 миллиарда долларов для закупки 5,5 миллиарда баррелей нефти. В том числе на импорт приходилось 1,6 миллиарда баррелей. Падение цен на мировом рынке до 20 долларов уменьшало бы американские расходы на энергию на 71,5 миллиарда долларов ежегодно. Это означало бы прибавку к доходу американским потребителям на уровне одного процента существующего роста национального дохода. В докладе утверждалось, что если бы Саудовская Аравия и другие страны «с доступными нефтяными ресурсами увеличили производство и добычу с 2,7 до 5,4 миллиона баррелей ежедневно, то это вызвало бы падение цен на нефть на мировом рынке на 40 процентов, что в итоге было бы полезно для Соединенных Штатов и катастрофично для СССР».

В той же секретной справке внешней разведки, легшей на стол Андропова, сообщалось, что в начале февраля этого года два сотрудника департамента энергетики США отправились в Лондон, где встретились с английским министром энергетики Нигелем Лоусовом. Целью визита было склонить к официальному понижению цен нефти и увеличению ее добычи в Северном море. Ведь очень скоро Москва должна была пустить газ по газопроводу в Европу и если цена нефти не понизится, то Европа переключится на газ. Это была бы неслыханная прибыль для Кремля. Поэтому американцы видели Англию в роли катализатора, который мог бы понизить цены на нефть. Запасы Северного моря могли бы значительно повлиять на это.

Кроме этого, в справке сообщалось, что в конце февраля шейх Бандар из Саудовской Аравии должен встретиться с несколькими высшими чиновниками из администрации Рейгана, в том числе с директором ЦРУ Биллом Кейси и министром обороны Каспаром Уайнбергером. Саудовцам было бы желательно, чтобы их интересы понимались в контексте ситуации на Ближнем Востоке. Ливан лежит в руинах, а кровавый ирано-иракский конфликт висел над регионом как дамоклов меч. Сирия и Израиль в любую минуту могли начать войну. Надо всем регионом также висела угроза хомейниизма. Манипулируя этими проблемами, американцы вполне могли уговорить саудовцев на то, чтобы те играли по «их правилам» на нефтяном рынке.

Все эти события вынуждали Андропова на поиски адекватных контрмер с целью изыскания любых возможностей, чтобы снизить риски финансовых расходов. Именно для этого практически весь февраль Главнокомандующий Объединёнными Вооружёнными Силами государств – участников Варшавского Договора Виктор Куликов разъезжал по социалистическим странам и договаривался с их лидерами по поводу ситуации в Польше. Там с декабря 1981 года действовало военное положение, которое Андропов намеревался в скором времени отменить. По его задумке, это помогло бы в его отношениях с лидерами Западной Европы и, в частности, с ФРГ. Именно для этого их канцлер Гельмут Коль должен был в июле (в момент отмены военного положения) приехать на переговоры в Москву и Киев. И тогда же Андропов собирался предложить Колю маршрутную карту по, ни много ни мало, возможному будущему объединению двух Германий. Тем самым советский лидер убивал сразу двух зайцев: улаживал вопрос с газопроводом в Западную Европу и вбивал клин между ФРГ и Америкой.

А в конце марта Андропов собирался провести в Москве переговоры с генеральным секретарем ООН Пересом де Куэльяром. И снова генсек из Кремля намеревался потрясти мир своими инициативами – он готов был начать серьезное обсуждение вопроса о выводе советских войск из Афганистана, что чрезвычайно повысило бы рейтинг Андропова в мире и позволило СССР перестать тратить миллиарды рублей на эту войну.

В этом же русле лежали и инициативы Андропова во внутренней политике. В начале февраля он вызвал к себе своего помощника по экономике Аркадия Вольского (с 1969 года тот работал в ЦК КПСС – в частности, в секторе автомобильной промышленности в отделе машиностроения, и имел тесные связи с итальянцами по линии концерна «Фиат») и поставил перед ним задачу: «У нас слишком много субъектов СССР. Давайте сведем их все в 15–16 экономических регионов и сделаем их, как штаты в США. Ведь разделение по национальному признаку не характерно ни одной стране мира, кроме нашей! Образующая нация должна быть погашена. Так что вы продумайте и начертите мне карту этих регионов!».

Нечто подобное в начале 60-х собирался осуществить Хрущев, но ему этого сделать не позволили – отправили в отставку. И вот теперь Андропов решил вернуться к прежней задумке. Согласно этому, СССР дробился на 41 «штат». В 1983 году население СССР составляло около 270 миллионов человек, на каждый штат могло приходиться не более 7 миллионов. В Молдавии проживало 4 миллиона, в Прибалтике – 8 миллионов, в Закавказье – 15 миллионов, в Белоруссии – 10 миллионов, в Казахстане – 15 миллионов, в Средней Азии – 28 миллионов, на Украине – 50 миллионов, в России – 140 миллионов человек. Таким образом, планируемая реформа должна была привести к децентрализации главным образом двух республик: России (около 20 штатов) и Украины (7–8 штатов).

Советские «штаты» должны были иметь свою конституцию и свои законы, то есть иметь такой же статус, как и союзные республики. И главное – Андропов собирался создать межрегиональные рынки, которые должны были стать субъектами рыночных отношений. То есть, это была попытка капитализировать советскую систему. Причем, учитывая, что некоторые из 15 республик уже были весьма серьезно капитализированы (три кавказско-закавказские республики, три прибалтийские и Западная часть Украины), надо было создать условия для такой капитализации и в остальных республиках. И здесь особое место в планах Андропова занимала Средняя Азия и особенно – Узбекистан. Почему именно он? Во-первых, это была самая густонаселенная мусульманская республика – в ней проживало 17,5 миллионов человек, значительная часть которых относилась к трудовому населению. Во-вторых, ее лидер Шараф Рашидов совсем недавно котировался (в планах Брежнева) в качестве возможного руководителя всего СССР и, значит, продолжал представлять собой опасность, как для Андропова, так и для Запада (а с его мнением советский генсек не считаться не мог), которые боялись прихода к власти мусульманина. И, наконец, в третьих, Рашидов имел возможность влиять на ситуацию в соседнем Афганистане, поскольку там проживала большая узбекская диаспора (четвертая по численности в этой стране). И, учитывая плохие отношения Андропова с Рашидовым, советский генсек не хотел, чтобы именно этот человек имел возможность говорить с ним на равных в этом вопросе (впрочем, как и в остальных тоже). Поэтому в планах Андропова было убрать Рашидова с его поста, разгромить его клан (самаркандский) и привести к власти в Узбекистане более покладистых людей из другой группировки, которые не мешали бы генсеку превратить всю Среднюю Азию в донора для ведущих рыночных «штатов» Советского Союза. Именно для этого и была задумана операция «Эмир», для обсуждения которой в Москву был вызван председатель КГБ Узбекской ССР Левон Мелкумов.

– Я познакомился с вашей запиской, Левон Николаевич, и считаю предложения, изложенные в ней, вполне разумными, – обратился Андропов к главному чекисту Узбекистана, когда тот занял свое место напротив генсека. – Но у меня возник вопрос: вы хотите начать операцию с Бухары, а не с Самарканда, потому что вы сами родом из последнего?

Мелкумов был коренным самаркандцем, появившемся на свет в 1924 году в семье торгового работника. В среде чекистов это был нонсенс – чтобы выходец из торговой среды был принят на службу в КГБ. Но это случилось еще при жизни Сталина – в 1950 году, когда два влиятельных клана – кавказский (Л. Берия) и закавказский (А. Микоян) усиленно тянули наверх своих людей. Вот Мелкумов тогда и поднялся, перейдя на работу в МГБ из комсомольских рядов (он занимал должность секретаря Самаркандского обкома ЛКСМ по кадрам).

Между тем среди самаркандского клана Мелкумов все равно считался чужаком. Собственно, именно поэтому Андропов и протащил его в 1978 году на должность председателя КГБ Узбекистана – как своего возможного союзника в будущем. Рашидов же был вынужден согласиться на его назначение только потому, что у Мелкумова были прочные связи с армянской элитой в Узбекистане, а через нее он имел выход и на номенклатуру в самой Армении. Однако руководитель Узбекистана тоже прекрасно понимал, на чьей стороне будет играть этот «чужак» в случае, если ситуация в республике вступит в зону политической турбулентности. Так оно и вышло.

– Бухара более провинциальный город, Юрий Владимирович, поэтому, нанеся удар там, мы не рискуем вспугнуть наших клиентов раньше времени, – ответил на вопрос генсека Мелкумов. – К тому же, как я написал в своей записке, «бухарцы» являются союзниками «самаркандцев» и с их помощью мы легко выйдем на последних.

– А если они успеют сгруппироваться и пойдут в отказ?

– Мы постараемся, чтобы этого не случилось. Мы же не зря выбрали работников ОБХСС – там есть к чему придраться. Через них выйдем на облторг, а оттуда – на обком партии, глава которого Каримов является ставленником Рашидова. А попутно забросим сети и в столицу – в Ташкент, в республиканское МВД, которое курируется «самаркандцами».

– Каримов является номенклатурой партии, поэтому на первоначальном этапе трогать его я не разрешаю, – предупредил гостя Андропов, который не хотел прямого столкновения с Константином Черненко, контролировавшим партаппарат. – Вы можете только обозначить его как возможного фигуранта нашей операции – то есть, послать сигнал Рашидову, но не более. А вот министра внутренних дел Эргашева трогать можно. Но из вашей записки я так и не понял, у вас серьезный компромат на него или нет?

– У нас есть материалы на людей из его ближайшего окружения, которые мы собираемся использовать в нужном нам направлении. Эти же материалы выводят нас и на Юрия Чурбанова.

– Его тоже пока трогать не будем, – таким же категоричным тоном, как и в случае с Каримовым, возразил на эти слова Андропов. – Наши главные клиенты – Рашидов и его люди. Если у вас не хватает материалов на кого-то из них, мы вам поможем. Я дам распоряжение товарищу Лаптеву, и он позаботится об этом. Вы лучше скажите мне, как отнесутся узбеки к тому, что мы выведем из сферы наших интересов предпринимателей кавказского происхождения, которые не должны пострадать? В вашей записке об этом ни слова.

– Узбеки очень толерантный народ, поэтому больших проблем с этим быть не должно.

– Я бы на вашем месте за весь народ не отвечал, – постукивая карандашом по поверхности стола, произнес Андропов. – Поэтому я разрешаю захватить в наши сети и кое-кого из кавказских. Но из числа мелкой сошки – чтобы не было лишних разговоров. А чтобы вам в этом вопросе было полегче, мы пришлем к вам из Москвы нескольких человек. Они усилят вашу группу, а заодно дадут понять нашим клиентам, что Москва держит руку на пульсе этого дела.

– Спасибо, Юрий Владимирович, – поблагодарил генсека Мелкумов.

– Благодарить будете после завершения дела, – ответил Андропов и добавил: – Причем, удачного завершения. Наша задача создать вокруг Рашидова такую ситуацию, чтобы к июньскому Пленуму он понял, что его дни во власти сочтены. Его отставка позволит нам «зачистить» и его соратников, которые, я надеюсь, после его отставки не будут слишком строптивыми.

– Но я продолжаю сомневаться в Грекове – не подкачает ли? – высказал неожиданное сомнение Мелкумов.

Речь шла о втором секретаре ЦК КП Узбекистана Леониде Грекове, который работал в этой республике вот уже седьмой год.

– Не волнуйтесь, не подкачает – у него в этом деле есть свой интерес, – ответил Андропов. – Ему обещано, что в случае падения Рашидова, он, наконец-то, покинет так надоевший ему Узбекистан. Ведь вы же не хуже меня знаете обстоятельства его попадания туда.

Мелкумов знал эту историю. В 1976 году Греков занимал должность 2-го секретаря Московского горкома и однажды, когда его шеф Виктор Гришин был в отпуске, неожиданно приехал на заседание Президиума исполкома Моссовета. И застал там его главу Виктора Промыслова… крепко спящим прямо в президиуме. Участники заседания, пользуясь этой «отключкой», занимались, кто во что горазд, превратив важное мероприятие черт знает во что. Грекова это, естественно, возмутило и он поставил перед Гришиным вопрос об отставке Промыслова. Но он не знал, что жена последнего дружила с супругой Брежнева. В результате этого пострадал вовсе не Промыслов, а сам Греков – его отправили в ссылку – в Узбекистан. Ехать туда он не хотел из-за тамошнего жаркого климата, но и отказаться тоже не мог, следуя партийной дисциплине. Однако все эти годы он лелеял мечту выбраться из этой республики. И теперь этот шанс у него появился. Перед ним поставили конкретную задачу: помочь сместить Рашидова, после чего его вернут обратно в Москву с повышением. Если же он с этим заданием не справится, то столицы ему не видать – в лучшем случае, отправится куда-нибудь послом.

– А если все же Рашидов встанет в позу и не захочет уходить – может, ударить по нему с хлопковой стороны? – предложил неожиданный вариант Мелкумов. – Этот удар «самаркандцы» вряд ли переживут – ведь они традиционно отвечают за сельское хозяйство.

– А это не отразится на сдаче хлопка стране? – не сводя настороженного взгляда с собеседника, спросил Андропов.

– Я думаю, вряд ли, учитывая, что Усманходжаев, которого вы рассматриваете как преемника Рашидова, человек весьма исполнительный.

Андропов на какое-то время задумался, все так же негромко постукивая карандашом по столу. Наконец, он вновь поднял глаза на гостя:

– Нет, рисковать не будем – хлопковый компромат прибережем на будущее. Он пригодится, когда мы исчерпаем все другие возможности. Нельзя с первого же захода выбрасывать на стол все свои козыри.




Часть первая

Капкан Андропова, или Зубы дракона


15 июня 1983 года, среда.

Москва, проспект Калинина,

Московский Дом книги

Вот уже два дня в Кремлевском Дворце Съездов проходил Пленум ЦК КПСС, на который съехались несколько тысяч делегатов из всех союзных республик. Первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов был одним из них и, как кандидат в члены Политбюро, занял сегодня свое законное место в президиуме этого представительного форума. Между тем за пределами Дворца Съездов Рашидова терпеливо дожидались двое его помощников: водитель правительственной «Чайки» Андрей Леонидов из кремлевского гаража и прикрепленный (сотрудник охраны) Батыр Каюмов. И пока первый коротал время за чтением газеты «Советский спорт», второй решил прогуляться по городу. Миновав два поста охраны возле Троицкой и Кутафьей башен Кремля, Каюмов двинулся в сторону проспекта Калинина, раскинувшего свои владения буквально по соседству – на противоположной стороне. Было утро среды, разгар рабочего дня, поэтому на улицах города было немноголюдно.

Каюмов шел по правой стороне проспекта, не оглядываясь назад, поэтому не видел, как следом за ним шел молодой человек, стартовавший вместе с ним от Кутафьей башни. Это был сотрудник 7-го управления КГБ (наружное наблюдение), входивший в мобильную группу из четырех человек, специально прикрепленную к Рашидову и его окружению. Остальные участники группы – женщина и мужчина – в эти мгновения находились в автомобиле «Волга», которая, обогнав Каюмова, двигалась на средней скорости в потоке машин, направляясь в сторону метро «Арбатская».

Поравнявшись с магазином «Военторг», Каюмов остановился у стеклянной витрины и бросил взгляд на прохожих, которые шли за ним. Их было трое: пожилая женщина с хозяйственной сумкой в руках, юноша, уминавший мороженое и мужчина, на ходу куривший сигарету. Именно он и был сотрудником «наружки» – топтуном. Когда Каюмов спустя несколько десятков метров снова бросил взгляд назад, ни женщины, ни юноши видно не было, зато мужчина по-прежнему шел за ним, но уже без сигареты, которую он успел докурить.

Тем временем «Волга» доехала до Гоголевского бульвара и оба сотрудника наружки выбрались из автомобиля и рассредоточились – женщина осталась на углу у киоска «Союзпечати», а ее напарник прошел чуть вперед до Дома связи, зайдя внутрь него и заняв позицию за стеклянными дверями. Находясь на своих позициях, они должны были дождаться своего первого напарника, чтобы принять от него объект – Каюмова, который не спеша двигался прямо в их сторону. Первой это должна была сделать женщина, которая делала вид, что изучает прессу, выставленную за стеклом киоска. Такая слежка на языке «наружников» называлась «каруселью».

Когда Каюмов поравнялся с киоском «Союзпечати», первый сопровождающий свернул на Гоголевский бульвар, а его напарница стартовала от киоска и пристроилась за Каюмовым, двигаясь в пятнадцати метрах от него. Когда он прошел Дом связи, женщина свернула в его двери, а наблюдение за Каюмовым уже продолжил третий «топтун» – тот, что все это время стоял внутри Дома связи. Он и довел объект наблюдения до Дома книги – огромного книжного магазина, открытого в год пятидесятилетия Великого Октября в 1967 году. Входя внутрь, Каюмов еще раз обернулся, но мужчину, сопровождавшего его от «Военторга» не увидел, что несколько успокоило его. Поднявшись на второй этаж, он зашел в отдел книг по искусству. Следом за ним поднялся и «топтун», который остановился у соседнего отдела, откуда ему были прекрасно видны действия объекта наблюдения.

Постояв у прилавка, Каюмов попросил продавщицу показать ему увесистый фолиант, посвященный средневековой живописи. Это была дорогая книга за сорок пять рублей, что равнялось половине средней зарплаты советской медсестры или уборщицы. Положив книгу на прилавок, Каюмов стал медленно ее листать, делая вид, что с интересом разглядывает иллюстрации. Вскоре в середине фолианта он нашел небольшой клочок бумаги, который полчаса назад для него оставил человек, тоже бравший эту книгу для просмотра. И в тот момент, когда продавщица отошла к другому покупателю, Каюмов скомкал бумажку в кулаке, после чего поблагодарил работницу магазина и вернул ей книгу, сопроводив это действие словами:

– Хорошая книга, но дороговата для моего бюджета.

После этого Каюмов для вида обошел еще несколько отделов и даже взял для просмотра еще пару книг. Но, так и не купив ни одну из них, он покинул магазин, взяв обратный курс на Кремль. Задание, которое ему поручили, он выполнил. В записке было обозначено время и место экстренной встречи Рашидова с его московским информатором, у которого появилась срочная необходимость встретиться с первым секретарем для конфиденциального разговора особой важности.



15 июня 1983 года, среда.

Москва, Орехово-Борисово, конспиративная квартира на Домодедовской улице

Старший инспектор уголовного розыска 160-го отделения милиции города Москвы Алексей Игнатов сидел на тесной кухоньке конспиративной квартиры и, глядя в окно на втором этаже обычной панельной девятиэтажки, ждал прихода своего агента. В это время по радио передавали последние известия. Строгий голос диктора сообщал, что сегодня закончил свою работу Пленум ЦК КПСС, на котором были произведены серьезные кадровые перестановки. Сообщалось, что Пленум вывел из состава ЦК КПСС бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова и бывшего первого секретаря Краснодарского обкома КПСС Сергея Медунова за допущенные ошибки в работе. Последние слова в сообщении буквально резали слух – давно уже советские люди не слышали подобных формулировок в отчетах о работе Пленумов ЦК КПСС. Впрочем, Игнатова это сообщение не удивило, поскольку о тех тучах, которые сгустились над головой Щелокова, он знал не понаслышке. Более того, он и сам пострадал от них же.

Еще в декабре прошлого года, когда после смерти Леонида Брежнева министра внутренних дел сняли с его должности и отправили в отставку, начались полномасштабные чистки непосредственно в самом МВД. Туда был прислан новый глава – недавний «главный чекист» страны Виталий Федорчук, который по приказу нового генсека Юрия Андропова устроил в щелоковской вотчине настоящий кадровый погром, увольняя со службы даже не десятки, а сотни людей. Попал под эту «метлу» и Алексей Игнатов, который почти полтора десятка лет прослужил в «убойном» отделе Московского уголовного розыска, дослужившись до звания майора и должности замначальника отдела с прекрасной перспективой в будущем возглавить это подразделение. Но с приходом Федорчука ему стало реально светить не повышение, а увольнение со службы вчистую, как это было, например, с самим начальником МУРа Олегом Еркиным. Однако, благодаря титаническим стараниям кадровиков с Огарева, 6, Игнатова оставили в милиции, переведя (или сослав) на работу поближе к его дому – в 160-е отделение милиции района Орехово-Борисово (сюда он переехал с Цветного бульвара шесть лет назад вместе с матерью, которая недавно скончалась, оставив сына одного). И вот уже полгода Игнатов работал на «земле» по своему прежнему профилю – ловил душегубов, которых, в некогда безопасной Москве, становилось все больше и больше. Например, пару недель назад недалеко отсюда, в доме на Ореховом бульваре, был убит неизвестными ветеран войны Николай Кузьмич Лиознов, у которого были похищены его боевые награды – два ордена Красной Звезды, два ордена Славы, один орден «За отвагу» и ряд других ценных наград времен войны. С тех пор Игнатов буквально «рыл носом землю» в поисках убийц, но пока, увы, безрезультатно. Впрочем, сегодняшняя встреча с агентом Вячеславом Цыплаковым по прозвищу Цыпа могла внести определенные коррективы в эти поиски. Цыпа, вернувшись с «зоны» полтора года назад, где он мотал срок за угоны автомобилей, обладал обширными связями в криминальной среде и вполне мог нарыть нечто интересное и по факту убийства ветерана войны. Во всяком случае, Игнатов на это сильно надеялся.

Тем временем новости по радио закончились, и начался вечерний концерт легкой эстрадной музыки. Открыла его композиция популярной латвийской группы «Зодиак», музыка которой весьма импонировала Игнатову. Однако насладиться любимыми ритмами сыщику было не суждено – в дверь позвонили условным звонком: три коротких и один длинный. Пришлось вставать со своего места и идти открывать.

Первое, на что обратил внимание Игнатов при виде долгожданного гостя, был стильный портфель-дипломат из натуральной кожи в его руке, который до этого он никогда у него не видел. Дипломат был обычный, отечественный, однако в руках у Цыпы выглядел инородной вещью, которая входила в явную дисгармонию с внешностью его обладателя – Цыпа был небольшого роста, имел пивной живот, который он сам называл «мозолью», и большие залысины. Поэтому первое, что произнес Игнатов, закрывая за гостем дверь, было:

– Цыпа, тебе впору носить рюкзак или авоську, но вовсе не дипломат.

– Вы, как всегда, правы, начальник – это не моя «чемодана», – ответил Цыпа, проходя в прихожую.

– Ты хочешь сказать, что ты его у кого-то одолжил? – не скрывая своего удивления, спросил Игнатов.

– «Одолжил» – не то слово, – продолжая держать дипломат в руках, ответил Цыпа. – Правильным будет сказать, что я его скоммуниздил. Но бог мне свидетель, я просто не смог удержаться. Я ведь, как с зоны откинулся, ни разу в руки отмычку не брал – повода не было. А тут по дороге к вам увидел возле «Белграда» роскошный «мерседес» голубого цвета. Верите – не машина, а сказка. Причем явно не из нашей округи – я бы такой сразу заметил. Вот и захотелось проверить – не отвыкли ли мои пальчики от работы. И вы представляете, начальник, я вскрыл эту немецкую «банку», быстрее, чем наши «Жигули» – за полминуты. Даже сигнализация не сработала. А тут, как назло, на заднем сиденье, вот этот красавчик. Ну, я и прихватил его машинально.

– Цыпа, ты же знаешь, что это 144-я статья – тайное похищение чужого имущества, – процитировал гостю статью из уголовного кодекса РСФСР Игнатов. – А если этот дипломат принадлежит еще и иностранному подданному, то это отягчает наказание.

– Да не хрена он ему не принадлежит, – отмахнулся Цыпа. – Хозяин этой штуковины явно наш подданный, а не иностранный. В этом чемодане, которому кто-то дал красивое название «дипломат», шаром покати – кроме говеной газеты «Советский спорт» и такой же кассеты с фотопленкой ничего больше нет. И такие люди ездят у нас в «мерседесах» – куда катится мир?!

– Тогда понятно, почему ты с ходу сознался в краже – по причине отсутствия в дипломате материальных ценностей, – высказал догадку Игнатов.

– Не только поэтому, начальник, – мотнул головой Цыпа. – Я же мог его выбросить по дороге, чтобы не светиться. Но не сделал этого. А все почему? Вас вспомнил. Вы завтра отнесете его к себе на работу и получите поощрение за оперативное раскрытие кражи. Но только без упоминания имени вора. Мы же с вами одно дело делаем как-никак.

– Ладно, оставь дипломат в прихожей и проходи в комнату – нам делом надо заниматься, а не лясы точить, – приказал гостю Игнатов и первым прошел в гостиную, где уселся в кресло.

Следом за ним прошествовал и Цыпа, который опустил свое бренное тело в соседнее кресло и первое, что сделал, достал из кармана рубашки пачку «Примы». Но Игнатов не дал ему извлечь на свет сигарету:

– Курить не будем – хозяйка запретила.

Обладателем этой конспиративной квартиры была пенсионерка, которая полжизни прослужила в милиции и теперь подрабатывала таким вот образом – предоставляла свою жилплощадь бывшим коллегам для тайных встреч с агентурой. Сама хозяйка на это время уходила из дома к своей дочери, жившей неподалеку, под предлогом свидания с внучкой.

– Ну, что расскажешь, Цыпа, по нашему делу? – спросил Игнатов.

– Рассказывать особо и нечего, – возвращая пачку обратно в карман, ответил Цыпа.

– Так прямо и нечего? – усмехнулся Игнатов.

– Ну, есть одна новостишка, которую мне сорока на хвосте принесла.

– Тогда рассказывай – не тяни кота за хвост.

И в тот самый миг, когда Цыпа собирался поделиться своей важной новостью, в прихожей снова раздалась трель дверного звонка. На этот раз вполне себе обычная – одинарная. Игнатов взглянул на свои наручные часы – до возвращения хозяйки было еще добрых полтора часа. Значит, это была не она. Тогда кто? Не успел он об этом подумать, как звонок раздался снова. Стало понятно, что это не ошибка – кто-то явно хотел попасть в квартиру. Цыпа собрался было встать со своего места, но Игнатов остановил его резким движением руки и тихим шепотом:

– Сядь и не дергайся!

После чего сыщик поднялся с кресла и, осторожно ступая, подошел к двери. И в тот миг, когда он к ней приблизился, в дверь стали стучать. Затем снова раздались звонки, причем неоднократные. Ситуация создавалась опасная – этот шум мог привлечь внимание соседей. А этого Игнатов как раз и не хотел. Поэтому, когда в дверь снова стали стучать, сыщик принял решение – повернул ручку дверного замка.

На пороге он увидел мужчину средних лет с челкой, свисавшей на лоб, и кривым боксерским носом.

– Вам кого, товарищ? – спросил у незнакомца Игнатов.

– Если ты хозяин, то тебя, – ответил мужчина.

После чего его взгляд скользнул вниз и уперся в дипломат, лежавший на тумбочке.

– Разве тебя не учили, что чужие вещи брать нехорошо? – снова переведя взгляд на Игнатова, спросил незнакомец.

– А вас не учили обращаться к незнакомым людям на вы? – вопросом на вопрос ответил Игнатов.

– Учили, – кивнул головой мужчина, после чего взгляд его колючих глаз несколько подобрел. – Извините покорно, но тот дипломат, который лежит у вас за спиной, полчаса назад принадлежал мне.

– Надо же, как удачно все вышло – а я собирался завтра утром отнести его в милицию, – расплылся в улыбке Игнатов. – Представляете, нашел его на улице, лежащим на газоне.

– Вообще-то он лежал у меня в машине, но это неважно, – улыбкой на улыбку ответил незнакомец. – Главное, что он нашелся. Можно мне его забрать?

– Конечно, можно, если вы точно его хозяин, – Игнатов продолжал закрывать дверной проем, не впуская гостя в квартиру.

– Вы хотите, чтобы я вам это доказал? – вскинул брови вверх мужчина. – Пожалуйста. В нем находятся сегодняшний номер газеты «Советский спорт» и кассета с фотопленкой. Я жену с ребенком фотографировал и эти фотографии мне очень дороги. Не будь их, я бы про этот дипломат чертов и не вспомнил.

Услышав это, Игнатов сделал шаг в сторону и впустил нежданного визитера в прихожую.

– Большое спасибо, – произнес мужчина, забирая кейс с тумбочки. – Разрешите раскланяться?

– Интересно, а как вы меня нашли? – не скрывая своего удивления, поинтересовался Игнатов.

– А разве это так важно? – улыбнулся незнакомец и тут же продолжил: – Добрые люди помогли.

«Интересно, какие такие люди могли навести его на эту конспиративную квартиру?» – подумал Игнатов.

Однако, чтобы узнать об этом, требовалось расспросить незнакомца.

– Можно взглянуть на ваши документы? – спросил сыщик, делая шаг вперед и снова заслоняя собой выход из квартиры.

– Это еще зачем? – насторожился незнакомец. – Я ведь назвал вам вещи, которые находятся в дипломате.

– Но это вовсе не означает, что данные вещи принадлежат именно вам, – продолжал быть непреклонным Игнатов. – В отличие от паспорта, который убедит меня в вашей добропорядочности.

– Не буду я показывать вам свои документы, – решительно заявил незнакомец. – И вы не милиционер, чтобы требовать от меня этого.

– Вот здесь вы не угадали, – и Игнатов извлек на свет свое служебное удостоверение, раскрыв его перед лицом незнакомца.

Взглянув на «корочку», мужчина заметно напрягся – на его скулах заходили желваки, глаза прищурились. В этот миг Цыпа встал со своего места и тоже вышел в прихожую, встав за спиной у незнакомца. Заметив это, мужчина покачал головой:

– Двое на одного – нехорошо.

– Боже упаси – просто покажите документы и идите себе на здоровье, – как можно миролюбивее произнес Игнатов.

В глубине души он все еще надеялся, что ситуация разрешится самым мирным образом. Но он ошибся.

Рука незнакомца скользнула во внутренний карман пиджака, чтобы достать искомый документ. Но вместо этого наружу было молниеносно извлечено нечто совершенно иное – нож с выкидным лезвием. В следующую секунду незнакомец сделал шаг назад и с разворота полоснул ножом по лицу Цыпы. Тот захрипел и, обливаясь кровью рухнул на пол. А незнакомец сделал выпад вперед, пытаясь достать ножом уже Игнатова. Но тот был начеку – не зря столько лет прослужил в убойном отделе и исправно посещал занятия в спортивном зале, где их обучали не только боевому самбо, но и другим единоборствам. Левой рукой отбив выпад противника, он кулаком правой руки нанес незнакомцу резкий удар в голову. От неожиданности тот выронил из рук «дипломат», однако с ножом не расстался. И попытался вновь вонзить его в сыщика, на этот раз уже снизу, целясь в живот. Но Игнатов и здесь не оплошал – наложив ладони одна на другую, сделал «вилку», с помощью которой перехватил руку противника в запястье и крутанул ее снизу вверх. Ноги незнакомца взмыли в воздух, и он рухнул на пол, выронив нож. В ту же секунду Игнатов сделал попытку поднять его с пола, но мужчина сильным ударом ноги в грудь отбросил сыщика к двери. Ударившись затылком о дверной косяк, Игнатов на долю секунды потерял концентрацию, и этого мгновения хватило его противнику, чтобы одним броском вскочить на ноги. Поднимать нож у него не было времени, поэтому он обрушил на сыщика град ударов кулаками, целясь в голову. Но Игнатов умело отбивал эти выпады, выставляя блоки, а затем и сам пошел в атаку. Ударом ноги по бедру противника, он заставил его слегка пригнуться, после чего нанес ему еще один мощный хук – на этот раз снизу в подбородок. От этого удара незнакомец буквально улетел в комнату, по пути споткнувшись о хрипящего Цыпу и спиной завалившись на пол. Не давая ему опомниться, Игнатов в три прыжка очутился в комнате и сделал попытку нанести удар ногой. Но незнакомец успел перехватить его ступню в полете и, вывернув ее в сторону, отбросил сыщика в угол. А сам вскочил на ноги и попытался выскочить в коридор. Но в это время Цыпа, который все еще был в сознании, схватил его рукой за брючину. Этих мгновений хватило Игнатову, чтобы настигнуть незнакомца и, схватив его за ворот пиджака, втянуть обратно в комнату. Мужчина попытался достать сыщика ударом локтя, но тот уклонился в сторону, успев опрокинуть противника на пол подсечкой. Однако падая, незнакомец увлек вместе с собой и Игнатова.

Оказавшись на полу, сыщик схватил с журнального столика вазу и швырнул ее в мужчину. Но тот ловко перехватил ее в миллиметре от своей головы и, вскочив на ноги, попытался использовать вазу как ударный инструмент. Игнатов ловко уворачивался от ударов, отступая в коридор, но затем улучил момент, подпрыгнул и ударом ступни в голову отбросил незнакомца в дальний угол комнаты – туда, где было окно на улицу. Уходя из дома, хозяйка оставила его открытым, чем и воспользовался незнакомец. Одним махом он запрыгнул на подоконник и сиганул вниз, благо это был всего лишь второй этаж. Игнатов бросился было за ним, но когда оказался на подоконнике, то услышал за спиной хрипы Цыпы. Всего лишь секунду он раздумывал, как ему поступить дальше, после чего спрыгнул с подоконника и бросился к истекающему кровью агенту. Удар ножа угодил в шею, поэтому, стянув с себя рубаху, Игнатов обмотал ее вокруг раны, а сам бросился на кухню к телефону, чтобы вызвать «скорую». Промедление в этом деле равнялось цене человеческой жизни.



15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

Сидя на лавке и вытирая полотенцем мокрую голову, Геннадий Красницкий с интересом наблюдал за тем, как в бассейне, из которого он сам пару минут назад выбрался, несколько мальчишек устроили стайерский заплыв. Как выяснилось вскоре, самым быстрым из них оказался смуглый узбечонок с выбритой наголо головой, который с помощью ловкого брасса обставил всех своих конкурентов, оторвавшись от них уже посередине заплыва.

– В былые годы мы с тобой, Геннадий, плавали не хуже, – раздался рядом с Красницким, хорошо знакомый ему голос.

Он принадлежал другу его детства Виктору Звонареву, с которым они, будучи такими же вот мальчишками, устраивали длительные заплывы в канале Анхор.

Встав со своего места, Красницкий обнял друга, после чего они уселись на лавку, стоявшую в самом углу бассейна, где почти не было посетителей. Звонарев вытянул вперед правую ногу, которую он повредил еще в юности, а инкрустированную трость, с которой никогда не расставался, пристроил рядом, прислонив ее к скамейке.

– Мы бы и сейчас могли дать фору этим мальчишкам, – продолжил Красницкий тему, начатую его приятелем.

– Не знаю как ты, Красный, а я уже старый, чтобы тягаться с молодыми, – покачал головой Звонарев.

– Что-то ты рано списываешь себя со счетов, Звонарь – нам с тобой слегка за сорок, – и Красницкий перевел взгляд на приятеля.

– Ты забываешь про мою ногу, которая с возрастом здоровее не становится.

– Для футбола она и в самом деле малопригодна, но не для плавания, – продолжал гнуть свое Геннадий.

– Ты же знаешь, что футбол я всегда любил больше всего на свете, – напомнил другу о своем главном пристрастии Звонарев. – Помнишь, как мы с утра до вечера гоняли мяч примерно на этом же самом месте?

В годы их детства на месте сегодняшнего водного Дворца спорта находился стадион «Динамо», который чуть позже, когда стадион с таким же названием возник в другом месте Ташкента, переименовали в «Пищевик». Именно здесь и играли в футбол в далекие 50-е годы ташкентские мальчишки, среди которых были будущая звезда ташкентского «Пахтакора» и сборной СССР Геннадий Красницкий и его школьный приятель Виктор Звонарев.



Ретроспекция.

24 мая 1953 года, воскресенье.

Ташкент, стадион «Пищевик»

– Ну что, «сквер», по гривеннику за проигрыш не слабо? – спросил у 13-летнего Красницкого рыжий паренек его же возраста из района Кашгарка, имея в виду, что в случае поражения проигравшая команда должна будет заплатить победителю по десять копеек с каждого проигравшего.

Вместо ответа Красницкий, который вместе со Звонаревым сегодня играл за команду, защищавшую знамена ташкентского микрорайона, расположенного рядом с центральным сквером имени Революции, подставил рыжему свою развернутую ладонь. Тот ударил по ней рукой, что означало – сделка состоялась. В каждой из команд играло по восемь человек, значит, выигрыш должен был составить восемьдесят копеек. Для взрослого это были не самые большие деньги (после недавнего апрельского снижения цен десяток яиц стал стоить 8 рублей 35 копеек, килограмм говядины – 12 рублей 50 копеек, а бутылка водки – 22 рубля 80 копеек), однако для подростков, которые выпрашивали мелочь у родителей, это была вполне приличная сумма. Но любовь к футболу у них была сильнее денег.

Судить игру должен был Анвар – студент физкультурного института, который частенько приходил на «Пищевик» в качестве практиканта – набирался опыта для будущей работы педагогом-физкультурником. Судил он честно, без мухлежа в какую-либо сторону, что, естественно, нравилось далеко не всем. Та же «Кашгарка», например, не любила проигрывать, поэтому частенько наседала на Рустама, требуя от него большей снисходительности в свою сторону. Но тот был непреклонен. Вот и теперь, прежде чем дать свисток к началу игры, он подозвал капитанов команд – Красницкого и рыжего – и заявил им прямо:

– Играем честно. Увижу мухлеж, прощать не буду и апелляции не принимаю.

Игра началась с яростных атак кашгарских, которые стали наседать на ворота «сквера» с левого фланга, где играл рыжий – самый активный их игрок. Но первый же удар, нанесенный им, был ловко перехвачен вратарем оборонявшихся. После чего тот одним броском переправил мяч точно на ногу Звонареву, который играл оттянутого хавбека. Искусно обыграв одного, а затем и второго «кашгарца», Виктор поднял голову и увидел набегающего по центру Красницкого. Последовал филигранный по точности пас прямо в ноги набегающему, и Красницкий, не мешкая ни секунды, ударил по мячу, вложив в этот удар всю свою силу. И выпущенный, будто из пушки мяч, устремился в правый от вратаря верхний угол ворот. Отчаянный бросок юного голкипера не сумел прервать этот прицельный удар из разряда неберущихся. Толпа зрителей, болевших за команду «сквера», вскочила со своих мест, оглашая стадион радостными криками.

«Кашгарцы» начали с центра, но теперь их атака развивалась по правому флангу, где у них играл рослый парень примерно на год старше всех остальных своих партнеров. Он ловко обыграл на замахе защитника из «сквера», но вместо того, чтобы пробить самому, навесил мяч в центр штрафной, куда успел переместиться рыжий парень. И тот, подпрыгнув выше всех, ударом по мячу головой направил его в левый от вратаря угол. Однако голкипер команды из «сквера» оказался более прыгучим, чем его коллега из противоположных ворот, и в длинном прыжку сумел зафиксировать мяч в руках. После чего ребята из «сквера» начали атаку. И снова она шла через тандем Звонарев – Красницкий, которые действовали настолько слаженно, что защита «кашгарцев» опять оказалась бессильна перед их действиями. Получив мяч от своего партнера, Красницкий в один прием виртуозно обыграл «кашгарского» защитника и, выйдя один на один с вратарем, не мудрствуя лукаво, одним движением перебросил мяч через его голову в сетку ворот. Счет стал 2 : 0 в пользу «сквера».

Весь остаток первого тайма «кашгарцы» предпринимали отчаянные попытки отквитать хотя бы один мяч, но сделать это им так и не удалось. После чего раздался свисток Анвара, возвестившего о том, что первая половина игры закончена. Игроки обеих команд потянулись к стоявшей возле трибун металлической бочке с питьевой водой, чтобы утолить жажду. Как только Красницкий со Звонаревым сделали это, к ним подошел парень, которого знала вся местная публика – это был Колька-фиксатый. Жил он на Кашгарке, на улице Навои, и пользовался дурной славой отъявленного хулигана, дружившего с уголовниками. Более того, его отец сидел в тюрьме за разбой и недавно пронесся слух, что он вскоре должен вернуться домой, согласно бериевской амнистии.

– Брысь сюда, длинный, – жестом позвал Красницкого Колька.

Геннадий обменялся взглядом со своим другом, после чего они подошли к фиксатому вместе.

– Еще одну «банку» нашим забьете, я вас на ножи поставлю, ясно? – пригрозил ребятам Колька, смачно сплюнул им под ноги и отправился на свое место на трибуне стадиона.

Глядя ему вслед, Звонарев спросил у друга:

– Что будем делать?

– Играть, как играли, – ответил Красницкий и сплюнул на землю точно так же, как это сделал до него фиксатый.

В результате вторая половина матча опять прошла при полном преимуществе ребят из «сквера», которые забили еще три мяча, пропустив в свои ворота всего лишь один. При этом два мяча у «сквера» забил Красницкий, а третий был на счету Виталия Суюнова.

Едва прозвучал свисток арбитра об окончании игры, как Красницкого подозвал к себе незнакомый мужчина средних лет.

– Тебя как зовут, парень? – спросил он у Геннадия.

Когда юный футболист назвал свои имя и фамилию, мужчина сделал то же самое:

– Я Иван Сергеевич Зубарев – футбольный тренер. Видел твою игру – впечатляет. Только вот в пас играть не любишь – сам норовишь гол забить. Но это дело поправимое, если серьезно футболом заниматься будешь. Хочешь попробовать?

– В каком смысле?

– В самом прямом – я тебя в нашу команду приглашаю.

– Я один не пойду, – мотнул головой Красницкий.

– То есть? – удивился тренер.

– Только со Звонарем, – ответил Геннадий и кивнул головой в сторону своего приятеля, который стоял в сторонке и молча наблюдал оттуда за всем происходящим.

– Ах, вот ты о чем, – улыбнулся тренер. – Ну, хорошо, приходите вместе. В воскресенье, в десять утра у нас здесь начнется тренировка.

Всю дорогу до дома друзья бурно обсуждали это событие. И так увлеклись этим делом, что не заметили, как впереди на пустынной улочке им навстречу вышли трое рослых ребят во главе с Колькой-фиксатым.

– Ну, что, шантрапа, решили со мной в дурочку поиграть? – играя желваками, произнес Колька, приближаясь к друзьям. – Сейчас мы вас учить будем старших слушаться. A-то я смотрю…

Однако договорить Колька не успел. Красницкий внезапно сорвался с места и, подбежав к фиксатому, схватил его за ворот рубашки и с помощью подсечки опрокинул на землю, успев крикнуть другу только два слова:

– Звонарь, беги!

Но Виктор не стал спасаться бегством. Схватив с земли камень, он запустил им в одного из друзей фиксатого. Бросок оказался таким же точным, как те пасы, которые Звонарев отдавал сегодня на футбольном поле. Схватившись за лицо, хулиган рухнул на пыльную улочку. А Виктор, не теряя времени, бросился с кулаками на второго хулигана. Но тот не стал искушать судьбу и пустился наутек. Воспользовавшись этим, Звонарев поспешил на выручку своему другу, которого Колька к этому времени успел повалить на землю и уже занес кулак для удара в голову. И тут в лицо ему полета горсть песка, брошенная Звонаревым. Ослепленный этим, Колька сделал шаг назад, оступился и повалился спиной на землю. А когда он, спустя несколько секунд, снова оказался на ногах и выхватил из брючного кармана складной нож, его противников рядом уже не было – они скрылись за ближайшим поворотом.



15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

– Жизнь невозможно повернуть назад и время ни на миг не остановишь, – продекламировал Красницкий слова из популярной песни Аллы Пугачевой, которая стала всесоюзным шлягером всего лишь полтора года назад.

Воспоминания о далеком прошлом, которым они с другом неожиданно предались, как нельзя лучше соответствовали словам из этой песни.

– Кстати, Пугачева в конце августа собирается приехать в Ташкент – будет выступать здесь на творческих вечерах Ильи Резника, – сообщил другу неожиданную новость Звонарев. – Если хочешь, могу достать билеты.

– Спасибо, но боюсь, что в августе меня не будет в Ташкенте, да и мысли мои будут заняты другим, – ответил Красницкий. – Кстати, именно об этом я и хотел с тобой поговорить, приглашая на эту встречу.

– Я так и подумал, что ты не ради экскурсов в прошлое пригласил меня в это место, – признался Звонарев. – Итак, я слушаю.

– Несколько дней назад меня вызывал к себе Рашидов, – после небольшой паузы начал свой рассказ Красницкий. – Он предложил мне возглавить «Звезду».

Речь шла о футбольной команде из родного города Шарафа Рашидова – Джизака, которая выступала в Первой лиге чемпионата СССР. Будучи ярым футбольным болельщиком, лидер Узбекистана особенно сильно переживал за успехи двух узбекских команд: родной для него «Звезды» и не менее родного ташкентского «Пахтакора», у истоков создания которого он стоял в далеком 1956 году.

– Как ты, наверное, знаешь, «Звезда» сейчас скатилась почти в конец турнирной таблицы, занимая восемнадцатое место, и может легко вылететь в низший дивизион, – продолжил свой рассказ Красницкий. – А в лидерах там ходит алма-атинский «Кайрат» – вечный раздражитель для узбеков. Сам понимаешь, для Рашидова такая ситуация не из приятных.

– Вообще-то у него сейчас голова должна болеть о другом, – не скрывая своего удивления, заметил Звонарев. – Чуть ли не вся республиканская элита говорит о том, что Москва собирается устроить нам публичную порку, а у нашего лидера, оказывается, футбол на уме. И вообще, ты же спишь и видишь себя в роли тренера родного «Пахтакора».

– Глупо на это надеяться, если там не плохо все ладится у Иштвана Секеча.

Под руководством этого обрусевшего венгра «Пахтакор» в прошлом году повторил свой рекорд двадцатилетней давности – занял шестое место в чемпионате СССР. А в этом году поставил целью и вовсе совершить невозможное – стать либо чемпионом, либо войти в тройку призеров. И судя по тому, как складывалась ситуация в чемпионате страны, шансы на подобный успех у «Пахтакора» были вполне реальные. Несмотря на то, что он пока занимал лишь седьмое место, однако отставание от лидера, одесского «Черноморца», составляло всего-то три очка. Поэтому мысли поменять Секеча на другого тренера ни у кого в Спорткомитете Узбекистана не было и в помине. Кстати, Звонарев об этом был осведомлен лучше, чем кто-либо другой – он в этом самом Спорткомитете как раз и работал, и именно в отделе футбола. В то время как Красницкий трудился в должности начальника отдела футбола, но только в республиканском ДФСО профсоюзов.

– А вот у Тихонова в «Звезде» дела явно не ладятся, – продолжил свою речь Красницкий.

Речь шла о нынешнем тренере «Звезды» Викторе Тихонове, с которым Красницкий в конце 50-х начинал свою футбольную карьеру в «Пахтакоре». Затем Тихонов играл в команде с таким же названием из Ташкентской области, а в конце 60-х ушел на тренерскую работу: тренировал команды «Чегарачи» и «Автомобилист» из Термеза. А в прошлом году возглавил «Звезду».

– И когда же ты собираешься отбыть в Джизак? – поинтересовался Звонарев.

– В августе, а пока Рашидов попросил меня о другом одолжении – надо съездить в Афганистан.

– На предмет чего? – насторожился Звонарев.

Прежде чем ответить, Красницкий придвинулся поближе к другу и, глядя ему в глаза, сообщил:

– Рашидов сообщил мне по секрету одну новость, которую я никому, кроме тебя, еще не говорил. Но ты как-никак мой самый близкий друг. В июле в Кабуле состоятся некие мероприятия, которые должны способствовать примирению двух враждующих правительственных партий – «Парчам» и «Хальк». Туда собираются пригласить и Рашидова, который, как ты знаешь, имеет большой авторитет среди местных узбеков. И для него эта поездка чрезвычайно важна для укрепления его позиций не только в Кабуле, но и в Москве.

– А ты тут причем? – продолжал удивляться Звонарев.

– При том, что на этих мероприятиях будет устроен футбольный турнир, в котором примут участие три команды: сборная Афганистана, наша «Звезда» и душанбинский «Памир».

Услышав эту новость, Звонарев по достоинству оценил задумку организаторов этого спортивного мероприятия. В Афганистане проживали большие диаспоры узбеков и таджиков, которые с удовольствием должны были наблюдать за противостоянием трех этих команд. Вряд ли бы этот турнир способствовал еще большему сближению этих диаспор, но пропагандистский эффект от него может иметь большой международный резонанс.

– Значит, ты поедешь на этот турнир в качестве тренера «Звезды»? – поинтересовался Звонарев.

– В том-то и дело, что нет. У «Звезды» и «Памира» на данный момент есть тренеры, а вот у афганцев он отсутствует. Ты же, наверное, в курсе, какая сложная там ситуация с футболом?

Звонарев, естественно, об этом знал. Самыми популярными видами спорта в Афганистане всегда считались национальная борьба и травяной хоккей. Причем в последнем афганцы считались сильнейшими в Азии, уступая лишь хоккеистам Индии. На третьем месте по популярности значился футбол, хотя первенство Афганистана по футболу никогда не разыгрывалось. Ведь подобные соревнования всегда связаны с переездами команд из города в город, а железных дорог в Афганистане нет. Зато регулярно проводились игры на первенство Кабула, в котором участвовали порядка 15 клубных команд. Сильнейшими среди них считались «Арионет», «Маореф» и команда Кабульского университета.

Что касается международных успехов, то и здесь похвастаться особо было нечем. На мировой арене афганский футбол появился в 1922 году, когда была создана их Футбольная федерация. Однако с 1930 года и до сего дня афганская сборная ни разу не смогла пробиться на чемпионаты мира, не сумев преодолеть групповой этап. И самое лучшее выступление афганской сборной было в 1951 году на Азиатских играх, на которых команда заняла четвертое место. А с тех пор, как случилась апрельская революция 1978 года и в стране вспыхнула гражданская война, афганцам стало вовсе не до футбола, поэтому на мировой арене они вообще не котировались. Да и внутри страны этот вид спорта с тех пор был заброшен и за последние пять лет о нем мало кто вспоминал.

– Чья же это инициатива позвать именно тебя на пост тренера сборной Афганистана – неужели Рашидова? – после небольшой паузы задал очередной вопрос Звонарев.

– А ты помнишь такого футболиста Амредина Кареми?

Эта фамилия тут же воскресила в памяти Звонарева события далекого 1961 года, когда в Ташкент приезжали сразу несколько футбольных команд из Афганистана, чтобы провести ряд товарищеских встреч с «Пахтакором». Это были два клуба из Кабула – «Арионет» и «Маореф», а также олимпийская сборная. Именно в составе последней и выступал защитник Амредин Кареми, о котором сегодня вспомнил Красницкий.



Ретроспекция.

27 августа 1961 года, понедельник.

Стадион «Пахтакор», товарищеская встреча «Пахтакор» – олимпийская сборная Афганистана

Переполненный до отказа стадион буквально замер в ожидании. После сноса на подступах к штрафной площадке афганцев лучшего бомбардира ташкентцев Геннадия Красницкого, судья назначил штрафной удар. Как это было заведено, исполнять его должен был сам пострадавший, у которого был один из самых мощных ударов не только в Узбекистане, но и во всем Советском Союзе. К тому моменту чемпионат СССР уже перевалил за свой экватор и «Пахтакор» успел сыграть двадцать матчей. И в них на долю Красницкого выпало больше всех забитых мячей в команде – пятнадцать. Причем в двух играх он отметился хет-триками (забил по три мяча) – против московского ЦСКА (второй матч сезона) и минской «Беларуси» (четвертый матч). При этом три мяча были забиты Красницким с пенальти (за всю свою футбольную карьеру он пробьет их несколько десятков и только лишь один (!) раз промажет) и еще несколько со стандартов – со штрафных, по части которых этот футболист тоже был большой мастак. Иной раз в одном матче он мог пробивать их по 8-ю штук и один обязательно забивал. Красницкий в команде выполнял роль выдвинутого вперед центра нападения, и защитники соперников в основном вступали в единоборство с ним возле линии своей штрафной площади. Естественно, много фолили, чем и объяснялось такое большое количество штрафных, которые выполнял Красницкий.

В первом матче против кабульского «Арионета», который состоялся два дня назад и где была зафиксирована ничья 2:2, было назначено несколько штрафных. Красницкий пробил четыре из них, однако голами так и не отметился (у ташкентцев забили Идгай Тазетдинов и Юрий Беляков). И вот теперь в матче против олимпийской сборной Афганистана на долю Красницкого выпал первый штрафной, который мог оформиться в первый гол в этом поединке (на тот момент на табло красовались цифры о: о). Во всяком случае, практически весь стадион ждал от своего лучшего бомбардира именно этого события – гола.

Красницкий взял мяч в руки и аккуратно положил его на траву ниппелем вверх, а дольками покрышки вертикально. Это был его традиционный маневр, который он совершал всегда, когда пробивал штрафной. Именно таким способом он закручивал мяч в сетку ворот. Разобравшись с мячом, Красницкий отошел на несколько метров назад, при этом внимательно наблюдая за действиями соперника. Оценке нападающего была подвергнута «стенка» (как поставлена), позиция вратаря (где стоит). Наконец, когда все эти действия были произведены и судья дал свисток для удара, Красницкий начал свой разбег. Он бежал к мячу, целиком сосредоточившись на нем и не глядя на ворота. Поскольку стенка была выстроена правильно, и вратарь занял самую удобную для себя позицию, Красницкий решил не подрезать мяч ударом внутренней стороной стопы, а «зарядить» по нему пыром – на силу. Расчет был на то, что стенка дрогнет, расступиться и тогда мяч, как пушечное ядро влетит в ворота точно под перекладиной.

Все так и вышло, как рассчитал Красницкий. Стенка, действительно, дрогнула и расступилась. Однако в последний момент один из игроков афганцев – защитник Амредин Кареми – сначала сделав шаг в сторону, затем внезапно бросился навстречу мячу, выставив вперед свою грудь. И кожаный мяч, превращенный энергией мощного удара в подобие пушечного ядра, буквально впечатался в грудную клетку футболиста, отбросив его на несколько метров назад. Мяч был отбит и в ворота не попал, однако защитник так и остался лежать на газоне, не подавая признаков жизни. Всем присутствующим стало понятно, что случилось нечто экстраординарное.

Первым к своему товарищу бросились афганские футболисты, которые практически сразу стали громко звать к себе врача команды. И тот мгновенно вскочил с тренерской лавочки и бросился на этот зов. Когда он подбежал к Кареми, то сразу определил, что тот находится без сознания. Послушав у него пульс, врач стал приводить в чувство футболиста. Игроки обеих команд столпились вокруг лежащего коллеги, с тревогой наблюдая за происходящим. И ближе всех к Кареми стоял Красницкий, который больше всех чувствовал свою вину за происшедшее. Хотя, естественно, никто и не думал обвинять его в случившемся – ведь все участники этого инцидента были мужчинами, играющими в достаточно жесткую игру под названием футбол.

Наконец, манипуляции врача возымели положительный эффект – пострадавший открыл глаза. А спустя еще несколько минут уже поднялся с газона и сам пожал руку Красницкому, тем самым снимая последние вопросы по поводу его возможной вины в произошедшем. И игра возобновилась снова, причем Кареми наотрез отказался садиться на скамейку запасных и доиграл матч до конца. Он завершился победой ташкентцев со счетом 4:1, причем третий гол забил со штрафного Красницкий. Правда, на этот раз он не стал пугать соперников очередным ударом на силу, а воспользовался «крученым», послав мяч чуть выше стенки в незащищенную вратарем «девятку».



15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

– А причем здесь этот парень, которого ты в шестьдесят первом едва не отправил на тот свет? – поинтересовался Звонарев.

– Он теперь возглавляет отдел футбола в афганском спорткомитете и специально приехал к Рашидову, чтобы просить его за меня. Ты ведь знаешь, какое большое значение Шараф Рашидович придает нашим отношением с Афганистаном.

Вопрос был риторическим, поскольку всем было известно, что именно Рашидов был тем мостиком, который связывал советское руководство с руководителями этой мусульманской страны. Ведь именно в Ташкенте находился штаб Туркестанского военного округа, откуда координировались основные боевые действия советских войск на территории Афганистана (штаб Среднеазиатского военного круга, располагался в Алма-Ате). Именно из Ташкента исходили почти все инициативы и в мирных взаимоотношениях с Афганистаном: сюда приезжали афганские лидеры на переговоры, здесь в большом количестве учились афганские студенты, отсюда на днях должен был начать летать ближайший пассажирский самолет до Кабула (всего полтора часа лета на Ту-154).

– Короче, ты согласился и теперь хочешь узнать мое мнение? – спросил друга Звонарев.

– Не только. Конечно, желание Рашидова для всех здесь закон, но ты сам сказал, какие времена нынче на дворе. Поэтому, если в Спорткомитете кто-то будет тормозить мое назначение в Джизак, вставлять палки в колеса, поспособствуй моему возвращению на тренерскую работу. Ты же знаешь, как я устал от этой канцелярской волокиты – хочу опять к реальному футболу вернуться.

– Видимо, ты во мне сомневаешься, если лично просишь об этом одолжении? Как будто без этой просьбы я бы играл не на твоей, а на чужой стороне?

Красницкий ожидал этого вопроса, но ответил на него не сразу. Сложив вчетверо уже успевшее высохнуть полотенце, он какое-то время наблюдал за плескавшимися в бассейне детьми, после чего, наконец, ответил приятелю:

– В последние годы, Звонарь, ты изменился – стал каким-то чужим.

– А ты не изменился? – вопросом на вопрос ответил Звонарев.

– Наверное, и я тоже, – согласно кивнул головой Красницкий. – Мы все меняемся с возрастом, особенно если судьба возносит нас на вершину власти. А ты, в отличие от меня, вхож в большие кабинеты и рано или поздно можешь возглавить Спорткомитет. Видимо, это заставляет тебя несколько дистанцироваться от былых привязанностей. Но я не в обиде на тебя – жизнь есть жизнь. Я прошу только об одном – в память о нашем общем детстве помочь мне вернуться в большой футбол.

Сказав это, Красницкий повернул голову, чтобы посмотреть другу в глаза. Но тот предпочел не встречаться с ним взглядом. Хотя с ответом не задержался:

– Красный, я, конечно, человек далеко не идеальный, но про наше детство и юность вспоминаю так же часто, как и ты. И ничего из того времени не забыл. Поэтому я постараюсь выполнить твою просьбу. Так что смело поезжай в Афганистан и ни о чем не беспокойся.

– Спасибо, Звонарь, – поблагодарил друга Красницкий и, первым поднявшись со скамейки, направился в раздевалку.

Если бы он вдруг обернулся, то заметил бы пристальный взгляд своего друга, направленный ему в спину. И этот взгляд не сулил бывшему футболисту ничего хорошего.



15 июня 1983 года, среда.

Пакистан, Равалпинди, посольство США, резидентура ЦРУ

Резидент ЦРУ в Пакистане Говард Хант достал из большой коробки, стоявшей на массивном трюмо в его кабинете, гаванскую сигару, с помощью щипчиков откусил у нее головку и щелкнул зажигалкой. Спустя несколько секунд по всему кабинету распространился изысканный аромат отборного табака, выращенного на плантациях далекой от Пакистана Гаваны.

– Знаете, Хью, в чем заключен секрет особенного аромата кубинской сигары? – спросил Хант у своего заместителя Хью Лессарта, возвращаясь в кресло. – Ее начиняют тремя типами листьев – воладо, сэко и лихеро. Этот наполнитель называется бонча и его скрепляет еще один тонкий лист – капа. При этом наиболее важным и создающим основной аромат сигары является средний лист – сэко или форталеса. Именно его мы сейчас с вами и вдыхаем, получая истинное наслаждение.

– Наслаждаетесь вы, мистер Харт, поскольку я человек некурящий и вынужден все это терпеть, чтобы не нарушать субординацию, – ответил шефу его заместитель.

– С каких это пор вы стали некурящим? – искренне удивился Харт.

– С прошлой недели, – и Лессарт извлек из кармана своего пиджака коробочку с леденцами, которые помогали ему бороться с табачным искушением.

– Знаете, что написал по этому поводу Марк Твен? – спросил Харт и тут же продекламировал: – «Бросить курить легко, да я и сам делал это раз сто».

Сказав это, шеф ЦРУ рассмеялся и демонстративно выпустил кольцо дыма в потолок. После чего лицо его стало серьезным, и он вернулся к главной теме их разговора, ради которой, собственно, его заместитель к нему и пришел.

– Итак, Хью, что там за важное сообщение пришло к нам из Кабула?

Речь шла о шифровке, присланной отделом Агентства национальной безопасности (АНБ), расположенным в посольстве США в Кабуле. Это подразделение занималось перехватом линий и средств связи иностранных государств, дешифрованием и обработкой перехваченных материалов. Для этого использовалась сложная электронная аппаратура, установленная на разведывательных спутниках Земли, на кораблях и самолетах специального назначения, на военных базах и других объектах Соединенных Штатов, раскинутых по всему миру, и в зданиях многих дипломатических представительств США за границей. С тех пор как советские войска вошли в Афганистан, кабульское отделение АНБ разработало специальную программу перехвата радиорелейных и радиотелефонных линий связи находящихся в Афганистане вооруженных сил СССР и формирований афганских правительственных войск, действующих против моджахедов. Курировал этот процесс в афганской столице Джек Робертс, который до этого работал в таком же подразделении АНБ в Москве, где он выдавал себя за сотрудника аппарата атташе по вопросам обороны. В сферу его компетенции там входили программы АНБ – ЦРУ – РУМО (разведка Пентагона) под кодовым названием «Кобра эйс» и «Гамма гуппи», нацеленные на «просвечивание» средствами радиоразведки Москвы и Подмосковья. Но год назад Робертс был переброшен в Кабул, где продолжил свою деятельность в качестве электронного разведчика. Перехваченная его подразделением в американском посольстве в Кабуле информация оперативно передавалась Межведомственной пакистанской разведке (ISI) и моджахедам.

Прежде чем ответить шефу, Лессарт извлек из кожаной папки, лежащей перед ним на столе, некий документ, который он передал Харту. Но тот не стал его читать, положил перед собой и произнес:

– Не хочется ломать глаза, дружище. Будет лучше, если вы в общих чертах обрисуете мне смысл этой депеши, если, конечно, в ней действительно есть нечто серьезное. А то я заметил, что в последнее время наши кабульские коллеги кормят нас всякой ерундой, не стоящей и выеденного яйца.

– На этот раз донесение стоящее, мистер Харт, – ответил Лессарт. – В нем сообщается, что наши коллеги из АНБ перехватили разговор Бабрака Кармаля по секретной телефонной линии с советским послом Фикрятом Табеевым. Кармаль сообщает, что в июле они планируют организовать в Кабуле торжества под названием «Сплоченность и единство», чтобы показать стране и всему миру, что раскол между «Парчамом» и «Хальком» успешно преодолен.

Речь шла о давней вражде между двумя крыльями Народно-демократической партии Афганистана – «Парчам» (Знамя) и «Хальк» (Народ). На первый взгляд в основе этого раскола лежали теоретические различия. Однако на самом деле все было куда более сложнее и серьезнее. Корни этих разногласий лежали практически не в теории, а в традиционных «культурных источниках», а именно – в этнических, социальных, классовых, национальных различиях, в прочном взаимном презрении между кабульцами и провинциалами, в личной приверженности отдельным лидерам (весьма характерная черта у афганцев) и в борьбе за власть между этими лидерами. Так, парчамисты в большинстве своем представляли зажиточные слои населения, были выходцами из процветающих семей, большей частью из интеллигенции. Вот и их лидер Бабрак Кармаль был пуштуном (их среди парчамистов было большинство) и сыном армейского генерала.

Что касается халькистов, то они в основном были уроженцами периферийных районов, причем тоже в большинстве своем пуштуны (меньшинство составляли таджики). Не будучи столь зажиточными, как парчамисты, халькисты были более активными, имели тесные связи с народом и демократическими слоями общества. Среди них чаще встречались служащие низших рангов госаппарата и учебных заведений, инженерно-технические работники предприятий государственного сектора, офицеры младшего состава (особенно ВВС и танковых частей). Халькисты считали себя настоящими революционерами, а парчамистов – выразителями интересов буржуазии.

– И что, это мероприятие действительно может сплотить этих пауков, сидящих в одной банке? – поинтересовался Харт.

– Конечно же, нет – это всего лишь очередная попытка закамуфлировать эту проблему с помощью косметики, – ответил Лессарт. – Видимо, Кармаль пошел на нее, чтобы помочь Андропову в его попытках умиротворить ООН – показать, что Афганистан вполне может справиться со своими внутренними проблемами без активной помощи Советов.

Но все сведущие люди прекрасно понимают, что это неуклюжая попытка выдать желаемое за действительное.

– Тогда что такого ценного в этом сообщение АНБ? – удивился Харт, выпуская изо рта очередную порцию дыма.

– Дело в том, что на эти торжества в Кабул афганское руководство намечает пригласить лидера Узбекистана Шарафа Рашидова и его афганского соплеменника генерала Рашида Дустума.

Этот 29-летний узбек из Афганистана, родившийся в бедной семье дехканина в кишлаке Ходжадукух уезда Шибирган провинции Джаузджан, в 1980 году проходил учебу в СССР. А когда вернулся на родину, начал службу в органах госбезопасности просоветского афганского правительства. В 1979 году Дустум вступил в НДПА – во фракцию «Парчам». И тогда же стал командиром 53-й дивизии правительственных войск, состоящей преимущественно из узбеков. Эта дивизия контролировала почти весь север Афганистана, граничивший с Узбекистаном.

Услышав фамилии двух этих влиятельных узбеков, Харт на секунду застыл с сигарой в зубах. После чего придвинул кресло поближе к столу и, взяв в руки донесение АНБ, быстро пробежал его глазами. Затем вновь перевел взгляд на своего помощника и спросил:

– Значит, в определенный день сразу двое важных узбеков и Бабрак Кармаль вкупе со своими сподвижниками окажутся в одном и том же месте?

– Совершенно верно, – кивнул головой Лессарт. – В апреле Рашидов был в Кабуле один, а здесь он будет с Дустумом. И у нас есть возможность прихлопнуть их всех одним ударом.

– Но ведь Рашидов и Кармаль стоят на разных позициях по вопросу вывода советских войск из Афганистана, – напомнил своему помощнику известный факт шеф ЦРУ. – Если Рашидов ратует за этот вывод, то Кармаль против него. Поэтому, какой резон нам в таком случае убирать последнего?

– Кармаль пьяница и многим уже надоел – как афганцам, так и русским. Но в Москве не решаются его убрать – там идет борьба за него между КГБ и армией. Ведь вы же знаете, что за Кармалем и его парчамистами стоит КГБ, а за халькистами, которых большинство в афганской армии, стоят советские генералы. Чекисты хотят остаться в Афганистане, военные – в большинстве своем нет. И пока Кармаль жив, этот спор за него может продолжаться вечно. Но если мы его прихлопнем, то возникнет угроза хаоса. При таком раскладе чекисты приведут к власти своего человека – главу афганской госбезопасности Наджиба. Ведь только ХАД огнем и мечом сможет гарантировать сохранение порядка внутри афганского руководства. А это означает, что советские войска останутся в Афганистане еще на достаточно продолжительный срок.

– Толково мыслите, Лессарт, – похвалил своего помощника Харт, вновь откинувшись на спинку кресла.

Его сигара за это время успела потухнуть, поэтому он снова щелкнул зажигалкой. Он был доволен услышанным, поскольку это позволяло ему доложить в Лэнгли план операции по уничтожению сразу трех нежелательных деятелей из числа врагов США и выдать этот план за свой собственный. О своем заместителе Харт в эти минуты не думал. Впрочем, длилось это недолго, поскольку шеф ЦРУ не услышал от Лессарта деталей предстоящей операции. А они у него наверняка были – в этом Харт не сомневался, прекрасно зная аналитические возможности своего заместителя.

– Дружище, вы наверняка уже прикинули приблизительный план этой ликвидации, – вновь обратился к Лессарту его шеф.

– Если вы обратили внимание на донесение, там упоминается футбольный турнир «Дусти», по-афгански «Дружба», на кабульском стадионе Гази, на финале которого должны присутствовать интересующие нас объекты, – продолжил свой доклад Лессарт. – Я навел справки. Этот стадион находится в центре города, вместимость – более тридцати тысяч зрителей. Кстати, в 1963 году на нем давал свой концерт Дюк Эллингтон в рамках своего турне, спонсируемого нашим госдепартаментом. Но это так, к слову. Короче, лучшего места для того, чтобы одним ударом накрыть всю верхушку, придумать трудно.

– Но ведь стадион будет охраняться не двойным, а тройным кольцом охраны, – резонно предположил Харт.

– Значит, надо попытаться подобраться к ним не снаружи, а изнутри стадиона.

– И у вас уже есть план, как это сделать?

– Пока нет, но у нас есть в запасе ровно месяц – достаточное время для того, чтобы детально обсосать эту акцию.

– Ну, что же, Хью, вы славно поработали, – похвалил своего заместителя Харт. – Ступайте и обсасывайте эту идею дальше. А я пока пососу свою сигару.

«Лучше бы ты пососал мой член», – выругался про себя Лессарт, поднимаясь со стула. Он прекрасно знал, что его шеф наверняка сразу после его ухода свяжется с Лэнгли, чтобы приписать все лавры этой операции себе. Но Лессарту было на это наплевать. В отличие от своего шефа, который родился в семье инженера, а в Пакистан был прислан из Ирана, где он участвовал в неудачной операции по освобождению американских заложников, Лессарт был потомственный разведчик, для которого интересы дела всегда были важнее почестей и наград.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Орехово-Борисово, Домодедовская улица, 160-е отделение милиции.

Начальник отдела уголовного розыска майор Илья Белоус внимательно разглядывал, разложенные на столе фотографии, которые принес Алексей Игнатов. На снимках было изображение японской миниатюрной скульптуры, похожей на брелок. Изделие было изображено одно и то же, но с самых разных ракурсов и различной величины. Скульптура представляла собой композицию, на которой некий мужчина восседал верхом на черепахе.

– Где-то я подобное уже видел, – разглядывая очередную фотографию, произнес Белоус.

– Судя по всему, в кино, Илья Максимович – три года назад по телевидению прошел детский телефильм «Каникулы Кроша», где речь шла именно о таких вот скульптурках, – напомнил начальнику события недавнего прошлого Игнатов. – Нэцкэ называются.

– Да, точно – с сыном как раз это кино и смотрели, – подтвердил слова сыщика майор. – Получается, из-за этих вот фотографий тот неизвестный мужик отправил Цыпу в реанимацию, да и тебя едва не подрезал?

– Я тоже так считаю, поскольку делать это из-за газеты «Советский спорт» смысла нет никакого, – согласился Игнатов.

– Кстати, про газету – в ней что-то интересное имеется? – поднял глаза на подчиненного майор.

– Судя по всему, она была куплена не в киоске, – сообщил Игнатов. – Внизу на первой странице есть карандашная пометка из двух цифр – шесть и двенадцать. Так делают почтальоны, указывая номер дома и квартиры, где обитает подписчик газеты. Она, кстати, свежая – номер от 13 июня. Есть еще одна любопытная пометка на третьей странице – там, где указаны результаты футбольных матчей за прошедший тур. Так вот один матч выделен – обведен шариковой ручкой. Это игра между ереванским «Араратом» и ташкентским «Пахтакором» от 11 июня. Узбеки победили 2:1.

– Где играли?

– В том-то и дело, что в Ереване. Ташкентцы в этом сезоне отменно выступают – вполне могут и чемпионами стать.

– Значит, владелец этой газеты болельщик «Арарата» или «Пахтакора». Это нам что-нибудь дает?

– Дает – что иголку придется искать в бо-о-ольшом стогу сена, – усмехнулся Игнатов. – Впрочем, в дипломате была еще одна штуковина, которая гораздо интереснее всего остального.

Произнеся это, сыщик расстегнул пуговицу на нагрудном кармане рубашки и извлек на свет небольшой предмет из пластмассы, который был похож на большую пуговицу, и положил его на стол. Взяв предмет в руки, Белоус стал внимательно его разглядывать. После чего вопросительно посмотрел на Игнатова.

– Как мне объяснили эксперты из нашего РУВД, это радиомаяк, – дал свое пояснение сыщик. – Он был спрятан в боковом кармашке чемодана-дипломата.

– А про пальчики на дипломате эксперты ничего не говорили?

– Их там вагон и маленькая тележка, но результаты по ним, сами понимаете, будут не сразу.

Майор снова взял в руки радиомаяк и после небольшого осмотра задал Игнатову очередной вопрос:

– Что думаешь по поводу этой штуковины? Как я знаю, в наших магазинах она не продается.

– Вот именно, – согласно кивнул головой Белоус. – Это импортная вещица, которую обычно используют за границей для поиска пропавших предметов. Иногда ими оснащают даже домашних животных, чтобы найти, например, пропавшую кошку. А порой и детей такими штуками метят, чтобы далеко от дома не убегали. Вы же знаете, какая там преступность – киднеппинг называется.

– Лично я не знаю – не бывал, – честно признался майор, после чего добавил: – Но газеты регулярно почитываю, особенно рубрику «Два мира – две преступности».

Положив радиомаячок на стол, майор поднялся со стула и подошел к раскрытому настежь окну, выходящему на проезжую часть Домодедовской улицы. Достав из кармана кителя пачку «Пегаса», Белоус извлек из нее сигарету, отправил ее в рот и щелкнул зажигалкой. Сделав глубокую затяжку и выдохнув дым в окно, майор вновь обернулся к Игнатову и спросил:

– Получается, этот неизвестный с ножиком вычислил вас по радиомаячку?

– Да, есть такой приборчик – радиопеленгатор называется, – ответил Игнатов. – Действует в радиусе километра. А приехал этот неизвестный на «мерседесе» – это мне Цыпа успел рассказать в момент своего прихода.

– Как он, кстати? – поинтересовался судьбой пострадавшего Белоус.

– Пока без сознания в Склифе, – сообщил Игнатов. – Но врачи говорят, что надежда есть.

– Значит, будем надеяться на нашу медицину – самую бесплатную в мире, – резюмировал Белоус. – А вот что касается этого бандюгана, то он, судя по всему, по заграницам мотается, если у него в дипломате был импортный радиомаячок, а сам дипломат он оставил в машине иностранного производства.

– Судя по внешнему виду, на иностранца или дипломата он не тянет, – высказал свои сомнения Игнатов. – Разве что на спортсмена.

И сыщик взял со стола фоторобот преступника, который он лично помогал создавать вчера поздно вечером эксперту. С фотографии на него смотрело лицо, почти стопроцентно похожее на вчерашнего незнакомца.

– Но спортсмены как раз по заграницам частенько разъезжают, – продолжал делиться своими соображениями Белоус. – Да и аэропорт Домодедово у нас под боком. Ты запрос в ГАИ подавал – в Москве таких машин все-таки немного?

Вместо ответа Игнатов кивнул головой, а сам тем временем спрятал радиомаячок в карман и стал собирать в стопку фотографии со стола.

– Кстати, и эти нэцкэ тоже указывают на то, что хозяин этих фотографий может иметь выходы на заграницу, – возвращаясь от окна к столу, произнес Белоус. – Здесь явно коллекционеры завязаны – нэцкэ-то, видать, не простое. Может, «конторских» подключить – чего нам с этим бандюганом возиться?

– У меня после увольнения из МУРа к чекистам серьезные претензии, – возразил на это предложение начальника Игнатов. – Сам попробую разобраться. Начну с нэцкэ – у меня через два часа как раз встреча с одним коллекционером назначена. А потом, даст бог, и другие результаты нарисуются – из ГАИ и про пальчики на дипломате.



16 июня 1983 года, четверг Ташкент, парк имени Тельмана

Найдя одинокую скамейку на дальней парковой аллее, Виктор Звонарев опустился на нее и блаженно вытянул вперед правую ногу, которая изрядно устала, пока ее хозяин шагал по достаточно обширной территории парка. Последний был открыт в 1934 году и назван в честь знаменитого немецкого коммуниста Эрнста Тельмана, казненного во время войны фашистами в концлагере Бухенвальд. В годы своей юности Звонарев частенько приходил сюда со своими друзьями, чтобы покататься на аттракционах и поиграть в шахматы. А еще здесь был зоопарк, который тоже привлекал к себе толпы ташкентской ребятни. Однако с тех пор утекло много воды, и Звонарев уже успел забыть, когда в последний раз он бродил по тенистым аллеям этого парка, вдыхая аромат, который источали растущие здесь липы, каштаны и акации. Поэтому, когда его куратор из КГБ назначил ему местом встречи именно этот парк, Звонарев в глубине души обрадовался возможности оказаться в тех местах, которые он помнил с детства. Вот почему он пришел сюда на полчаса раньше – чтобы успеть подольше побыть наедине со своими воспоминаниями.

Опершись на трость, на которую он примостил руки, а на них подбородок, Звонарев настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как рядом с ним на лавку присел мужчина с убеленными сединой висками.

– Добрый день, Виктор Сергеевич, – поздоровался мужчина. – Извините, что помешал вашим детским воспоминаниям.

– Добрый, Игорь Васильевич, – кивнул головой Звонарев. – Как вы угадали, о чем я думаю?

– Очень просто – я сам, пока сюда шел, вспоминал свое детство. Вы, например, знаете, что в сорок втором году вот в том месте справа от нас, где сейчас стоит пустующая беседка, снимали финал знаменитого фильма «Два бойца»?

– А вам откуда это известно? – удивился Звонарев.

– Будучи мальчишками, мы прибегали сюда и наблюдали за съемками. Помните, там в финале герой Марка Бернеса со своим однополчанином отбиваются в доте от полчищ наседающих на них фашистов? Так вот эту атаку снимали именно здесь. А песню «Темная ночь» запечатлели в кинотеатре «Ватан», который в те годы был превращен в съемочный павильон.

– Интересные подробности, – поблагодарил за услышанное своего собеседника Звонарев. – Но я позвал вас сюда не для того, чтобы мы смогли поделиться друг с другом нашими детскими воспоминаниями. Мне хватило их вчера, когда я встречался в бассейне с Геннадием Красницким.

– Он что-то заподозрил? – насторожился чекист.

– Не думаю, но он заметил, что я изменился. Причем, по его словам, не в лучшую сторону.

– Это всего лишь обобщение, – не скрывая своего удовлетворения, заметил Игорь Васильевич. – Я же грешным делом подумал, что он сумел докопаться до более глубинных вещей в ваших взаимоотношениях.

– Рано или поздно, но он это сделает.

– Если вы ему не поможете, то вряд ли. Не смог же он вас раскусить за эти два десятка лет.

– Вот именно, что двадцать лет я живу в этом аду. И втянули меня в эту историю вы, – голосом полным негодования, обратился к собеседнику Звонарев.

– Ошибаетесь, – покачал головой чекист. – Вы попали в поле нашего зрения уже сформировавшимся негодяем. Не лгите самому себе, Виктор Сергеевич.

– Я был тогда слишком молод, – продолжал негодовать Звонарев. – А вы, вместо того, чтобы вразумить меня, воспользовались моим тогдашним состоянием.

– А мы не благотворительная организация, чтобы всем помогать. Впрочем, вам-то мы как раз и помогли – наверх вы вознеслись благодаря нашей помощи.

– Но чем я за это расплатился?

– А вы разве не знаете, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке? Впрочем, у вас был выбор, и вы его сделали. Вас вела зависть, а завистливое око, как известно, видит далеко. Соглашаясь на сотрудничество с нами, вы прекрасно понимали, что потеряете и что приобретете. И последнее в итоге перевесило. Чего же теперь убиваться? Или это у вас возрастное? Как там Алишер Навои говорил о вашем брате-завистнике: «Скряга погибает от того, что мучит сам себя, а завистник болеет из-за своих поступков».

– А у вашего брата-чекиста, значит, ничего не болит?

– Случается, мы же тоже люди, – кивнул головой Игорь Васильевич. – Однако нюни мы стараемся не распускать. Так что забудьте про ваше проклятое прошлое – оно вам только жить мешает.

– А если не получается забыть? – сказав это, Звонарев поднялся со скамейки и, опираясь на трость, сделал несколько шагов вперед.

Чекист остался на своем месте, понимая чутьем профессионала, что в таком состоянии его собеседника лучше не трогать. Пусть лучше он немного побудет наедине со своими мыслями.



Ретроспекция.

8 сентября 1957 года, воскресенье.

Ташкент, стадион «Пищевик»

Звонарев догнал Красницкого на выходе из раздевалки, когда уже вся команда «Пищевика» во главе с новым тренером Геннадием Васильевичем Ермаковым выбежала на поле.

– Красный, подожди, разговор есть, – обратился Звонарев к другу, касаясь рукой его локтя.

Красницкий остановился и выразительно посмотрел на приятеля: дескать, ну что, говори.

– Поговори с Василичем – пусть поставит меня сегодня в пару с тобой.

Эта просьба была не случайной. На сегодняшней игре должен был присутствовать тренер Давид Берлин, который отбирал талантливых футболистов в молодежную сборную Узбекистана – ей в октябре предстояло выступать во Фрунзе на Спартакиаде республик Средней Азии и Казахстана. Красницкого туда уже отобрали, а для Звонарева это был последний шанс пробиться вслед за другом в эту же сборную.

– Звонарь, ты же знаешь, что мое слово вряд ли может что-то решить, – развел руками Красницкий. – К тому же ты сам виноват. В последних играх ты здорово сдал, а Стас Стадник наоборот прибавил. Мы с ним на пару в трех последних играх двенадцать мячей наколотили. Неужели ты думаешь, что Василич разрушит такую связку?

– Но ты мне друг или не друг? – продолжал гнуть свою линию Звонарев.

– Друг, конечно, – кивнул головой Красницкий. – Но что-то ты поздно об этом вспомнил. Когда я тебя по-дружески попросил не пропускать тренировки, ты что мне ответил? Что тебя и без тренировок из команды никто не отчислит. Тебя и правда не отчислили, но место твое Стасу досталось. И он, в отличие от тебя, за это место землю грызет зубами. Поэтому ты сам виноват, что в сборную взяли его, а не тебя.

– Значит, он тебе дороже стал, чем я?

– Дурак ты, Звонарь, – беззлобно произнес Красницкий и, проведя рукой по стриженой голове друга, отправился к команде.

Спустя минуту к нему присоединился и Звонарев. Только он занял место не на поле, на своем привычном месте полузащитника за спиной Красницкого, а на лавке для запасных игроков. И на поле в той игре он так и не вышел. Более того, когда счет на табло был уже 6:1 в пользу «Пищевика», причем четыре гола были на счету Красницкого, которому ассистировал Стадник, Звонарев поднялся со своего места и уныло побрел в раздевалку. На этот его демарш никто не обратил внимания.

Переодевшись, Звонарев покинул стадион и пешком побрел домой. Вдруг сзади его кто-то окликнул. Он обернулся, и увидел Зою – девушку, которая с недавних пор встречалась с Красницким.

– Привет, Витя! – поздоровалась девушка.

По ее раскрасневшемуся лицу было видно, что она куда-то торопилась.

– Что, игра уже закончилась? – спросила Зоя, имея в виду футбольный матч, в котором «Пищевик» встречался с командой «Трудовых резервов».

– Нет, еще играют, – ответил Звонарев.

– Тогда почему ты здесь? – удивилась девушка.

– А что мне там делать – твоему Генке Стас Стадник «снаряды» подносит. Уже на четыре гола поднес.

– Долго еще играть будут? – поинтересовалась Зоя.

– Только второй тайм начался.

– Значит, я еще успею концовку посмотреть, – и, махнув Звонареву рукой, девушка побежала к стадиону.

Глядя на ее изящную фигурку, удаляющуюся от него, Звонарев подумал: «Везет же Красному – он и в сборную попал, и такую деваху себе отхватил. А мне, получается, шиш с маслом».

Размышляя над превратностями своей судьбы, Звонарев вышел на Пролетарскую улицу и стал переходить дорогу. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как из-за поворота выскочил «Москвич» зеленого цвета, водитель которого стал отчаянно ему сигналить. Услышав этот звук, Звонарев инстинктивно подался назад и, очутившись на полосе встречного движения, угодил под колеса серебристой «Победы». Удар пришелся по правому бедру Звонарева и был настолько сильным, что парня отбросило на несколько метров вперед. Теряя сознание, Звонарев успел только подумать: «Все, отыгрался».



16 июня 1983 года, четверг.

Ташкент, парк имени Тельмана

Постояв несколько минут спиной к чекисту, Звонарев, наконец, вернулся на свое место на лавке. Поглаживая рукой правое колено, которое разболелось от долгого стояния на одном месте, Звонарев задал собеседнику вопрос, который давно его мучил:

– Вы никогда не говорили мне о том человеке, который тогда, в начале шестидесятых, помог вам выйти на меня. Кто он?

– Мы не разглашаем имен наших агентов, Виктор Сергеевич, – откидываясь на спинку скамейки, ответил чекист. – Да и зачем вам его имя? Вам что, станет от этого легче?

– Просто хочу понять, как вы выходите на таких людей, как я.

– У нас давно отработанная технология.

– Но откуда вы узнали, на чем меня можно зацепить?

– Мы весьма внимательно изучали вашу биографию.

– Но в ней ничего не сказано о моих взаимоотношениях с Красницким. Значит, вам о них сказал кто-то из близких мне людей. Кто? Если вы мне назовете его имя, я обещаю вам, что о нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Даже этот человек.

– Зря стараетесь, Виктор Сергеевич, – доставая из кармана пиджака пачку сигарет, ответил чекист. – Успокойтесь вы на этот счет, в конце концов. Считайте, что этот человек давно умер. И лежит себе спокойно на Боткинском кладбище. Зачем тревожить души умерших?

– А как быть с моей душой?

– Сходите в церковь и помолитесь, – отправляя сигарету в рот, произнес чекист. – Но я полагаю, что это не поможет. Слишком много грехов вы успели совершить, чтобы суметь их так быстро замолить. Как и я, впрочем. Поэтому прекратите валять дурака. Более двадцати лет назад вы изъявили желание работать на нас. А побудительным мотивом к этому стала ваша зависть к Красницому и желание доказать ему и всем остальным, что вы, даже став инвалидом, сумеете выбиться в люди. Вы это доказали – стали весьма влиятельным спортивным функционером. И произошло это при нашей активной помощи и поддержке. Так что грехи у нас с вами общие и сегодняшним днем исчерпаны быть не могут. Или, может, вы решили выйти из игры? Отречься от своего высокого положения, достатка и переквалифицироваться в управдомы?

Ответом на эти слова чекиста было молчание со стороны его собеседника.

– Вот об этом и речь, – щелкая зажигалкой, заметил чекист. – Так что переходите лучше к делу, Виктор Сергеевич – мы с вами уже битый час здесь сидим, а вы мне так и не объяснили, зачем я вам так срочно понадобился? Я надеюсь, не ради ваших рефлексий.

– Я вчера виделся с Красницким, – после короткой паузы сообщил Звонарев.

– Это вы мне уже говорили в начале нашей встречи, – напомнил собеседнику о его же словах чекист.

– Он сообщил мне, что Рашидов предложил ему стать тренером джизакской «Звезды», а перед этим отправиться в Афганистан и на короткое время принять к руководству афганскую сборную по футболу.

– Что за блажь нашла на Шарафа Рашидовича? – искренне удивился чекист.

– Дело в том, что в июле в Кабуле должен состояться футбольный турнир, приуроченный к каким-то торжествам по случаю примирения «Парчама» и «Халька». И они там должны присутствовать.

– Под словом «они» вы кого имеете в виду?

– Как кого – Рашидова и Красницкого.

Сообщив это, Звонарев взглянул на собеседника, но тот молчал, затягиваясь сигаретой. Затем, выпустив дым, чекист произнес:

– За информацию спасибо, но мы бы и без вас об этом узнали. Кстати, как вы смотрите на то, чтобы и самому отправиться туда же?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Если там будет Рашидов, нам нужен будет информатор возле него. Лучше вашей кандидатуры вряд ли кого-то можно себе представить, учитывая ваши приятельские отношения с Красницким.

– Я об этом не думал.

– А вы подумайте на досуге, только побыстрее – как я понял, отъезд Красницкого уже не за горами. Это все, что вы хотели мне сегодня сообщить или есть что-то еще?

– Есть, – кивнул головой Звонарев. – Ваши коллеги всерьез копают под Рашидова, и я хочу вам кое-что посоветовать. Он очень любит футбол, особенно команду «Пахтакор».

– Это мы тоже знали и без вас.

– Но вы наверняка не думали о том, что если ударить по «Пахтакору», то бумерангом этот удар придется и по Рашидову.

– Что значит ударить? – насторожился чекист. – Однажды его уже ударили – вся команда разбилась в авиакатастрофе.

– Я не это имел в виду. Дело в том, что в этом сезоне Рашидов поставил перед Секечем задачу войти в тройку призеров, а при удачном стечении обстоятельств побороться и за золотые медали. И «Пахтакор» с этой задачей успешно справляется – отстает от лидера всего лишь на три очка.

Если вы договоритесь с московскими функционерами, то «Пахтакор» можно вообще выбросить из высшей лиги, тем более, что в прошлом году истек трехлетний срок, в течение которого команда была защищена от вылета. Для Рашидова это будет серьезным ударом. И, учитывая его проблемы с сердцем…

Звонарев не стал завершать свою мысль, которая и без того была понятна.

Не докурив сигарету, Игорь Васильевич отбросил ее в траву и поднялся со скамейки. И первым протянув руку для прощального рукопожатия, обратился к Звонареву:

– Я вас услышал, Виктор Сергеевич. И вы меня тоже услышьте – перестаньте терзать себя прошлым. Иначе это пагубно скажется на вашем настоящем и, главное, будущем.

Пожав протянутую ему руку, чекист не спеша двинулся по асфальтовой дорожке в сторону выхода из парка.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Неглинная улица, ресторан «Узбекистан»

Выбираясь из представительской «Чайки», которая остановилась прямо у входа в ресторан «Узбекистан», Шараф Рашидов внезапно вспомнил, когда он в первый раз посетил это заведение. Случилось это в самом начале 50-х, когда он работал Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, а ресторан только-только открылся. Приехав в Москву для участи я в переговорах с индийской делегацией, Рашидов пригласил высоких гостей в заведение на Неглинной, чтобы попотчевать их узбекской кухней. «Надо же, как быстро летит время – три десятка лет пролетели, как одно мгновение», – выбираясь из автомобиля, подумал Рашидов. На этот раз он приехал в ресторан как частное лицо в обеденный перерыв между заседаниями Совета Союза и Совета Национальностей, которое проходило в Кремлевском Дворце Съездов, в сопровождении только двух своих прикрепленных (телохранителей) – молодых ребят, которых в начале 50-х еще даже не было на свете. С Рашидовым они работали с марта 80-го, оба были узбеками, которым он доверял безоговорочно. Последнее было немаловажным фактором в той ситуации, в которой Рашидов оказался в последнее время, когда Москва открыла на него настоящую охоту. Собственно, и в «Узбекистан» сегодня он приехал вовсе не для того, чтобы откушать плова и выпить пиалу зеленого чая – рестораны он не жаловал и сегодняшнее посещение было лишь прикрытием. На самом деле в ресторане у него должна была состояться важная конфиденциальная встреча с весьма дорогим для него и не менее надежным, чем его прикрепленные, человеком.

Когда Рашидов вошел в вестибюль ресторана, там его уже дожидался заместитель директора этого заведения Шухрат Ибраев, которого он знал более двадцати лет. Он тоже входил в число надежных людей, на которых лидер Узбекистана мог положиться, как на себя самого. Вместе с ним и двумя прикрепленными Рашидов прошел в банкетный зал, который в эти часы был практически пуст. А ведь каких-нибудь несколько месяцев назад один из самых популярных в Москве ресторанов был забит битком даже в дневное время в любой будний день. Но с тех пор, как к власти в стране пришел Юрий Андропов, объявивший борьбу за дисциплину труда, все увеселительные заведения столицы в дневное время практически обезлюдили. Рашидову сегодня это было только на руку – меньше любопытных глаз могло наблюдать за его приходом в ресторан. Впрочем, будучи достаточно искушенным в политике человеком, он отнюдь не заблуждался на тот счет, что любопытные глаза и уши в любом случае должны были сопровождать его сегодняшнее посещение «Узбекистана». Ведь даже у себя на родине он с недавних пор перестал чувствовать себя в безопасности, чего уж говорить о Москве, где Андропов и его люди были полновластными хозяевами. Зная об этом, Рашидов никогда бы не решился на эту встречу, чтобы не засветить преданного ему человека, однако обстоятельства складывались таким образом, что обойтись без этого рандеву было нельзя. Информатор Рашидова настоял на этой встрече, оповестив об этом вчера в записке, которую принес из Дома книги прикрепленный первого секретаря Батыр Каюмов. Поэтому обе стороны постарались обставить ее таким образом, чтобы исключить любую возможность расконспирации. Ведь всем было известно, что этот элитный ресторан давно находится под колпаком у КГБ и комната для высоких гостей, где должна была состояться трапеза, наверняка прослушивается и проглядывается «слухачами» с Лубянки. Однако для них был приготовлен сюрприз, который хранился в небольшом чемоданчике, находящемся сейчас в руках у Батыра Каюмова.

В разгар трапезы, спустя десять минут после ее начала, Каюмов нажал на кнопку специального прибора, который находился во внешнем кармане его пиджака, после чего в чемоданчике включился мини-генератор, импульс с которого вносил серьезные помехи, как в «жучки», так и видеокамеры, скрытые в этом кабинете от посторонних глаз. Спустя минуту после этого Рашидов поднялся со своего места и в сопровождении Ибраева через специальную дверь, спрятанную за бухарским ковром, висевшем на стене, вышел в коридор, ведущий в подсобные помещения ресторана. Следуя по этому коридору, Рашидов и его сопровождающий вскоре дошли до двери в комнату, в которой и должна была состояться встреча с нужным человеком. В это помещение узбекский лидер вошел один, оставив Ибраева в коридоре.

В комнате, куда попал Рашидов, его встретил статный мужчина примерно сорока с небольшим лет в вельветовом костюме. При его виде Рашидов не просто поздоровался с ним за руку – он крепко обнял его, что явно указывало на предельную степень близости между этими людьми. Затем, слегка отстранившись от мужчины, но все еще держа его руками за плечи, Рашидов произнес:

– Сашенька, как же ты стал похож на своего отца. И особенно – глаза!

– А мама говорит, что я больше похож на нее, – улыбнулся мужчина.

– Извини, дорогой – как здоровье мамы? – встрепенулся Рашидов, который, будучи восточным человеком, всегда в первую очередь интересовался здоровьем близких людей того человека, с которым встречался. Но весь антураж сегодняшней встречи, ее конспиративный характер, на какое-то время выбили Рашидова из колеи.

– С мамой все хорошо, она сейчас отдыхает на даче под Москвой, – ответил мужчина, жестом приглашая гостя сесть на стул, стоявший у небольшого стола в углу кабинета.

– Ты не говорил ей о нашей встрече? – задал новый вопрос Рашидов, присаживаясь на стул.

– Я никому о ней не говорил, – ответил мужчина, усаживаясь по другую сторону стола.

– Да, да, я понимаю, – кивнул головой Рашидов. – Кто бы мог подумать, что такие времена наступят.

– Вам ли удивляться этому, Шараф-ака – человеку, прошедшему войну и столько лет отдавшему политике? – не скрывая своего удивления, заметил человек, которого Рашидов ласково назвал Сашенькой.

Для такого обращения у узбекского лидера были все основания. Человек, с которым он сегодня встречался, был сыном его фронтового товарища, с которым они вместе ушли на войну поздней осенью грозного 1941 года.



Ретроспекция.

Август 1941 года.

Фрунзе, Киргизская ССР

В бывший Бишкек, который в советские годы получил название Фрунзе и с 1936 года стал столицей Киргизской ССР, Шараф Рашидов попал не по своей воле. Он в ту пору работал в Самарканде в должности ответственного секретаря газеты «Ленин йули» («Ленинский путь»), но с началом войны, как и миллионы других советских людей, был демобилизован в Красную Армию. И в августе 1941 года оказался во Фрунзе, где на базе пехотных курсов усовершенствования начсостава запаса Среднеазиатского военного округа было сформировано пехотное училище, в котором начали спешно готовить призывников к отправке на фронт. Срок обучения был установлен в шесть месяцев, а для лиц с высшим образованием (как у Рашидова, который буквально накануне призыва закончил филологический факультет Самаркандского университета) и студентов – в четыре месяца. Именно там Рашидов познакомился со своим земляком – Рустамом Касымовым, который до призыва на фронт работал школьным учителем в кишлаке Денау Бухарской области Шафирканского района. Последнее обстоятельство и стало поводом для сближения двух молодых людей, распределенных в одну роту в 3-м батальоне, поскольку до своего журналистского поприща Рашидов успел закончить еще и Джизакский педагогический техникум и какое-то время преподавал в одной из самаркандских школ.

Вообще ощущения войны в те дни во Фрунзе еще не было. Несмотря на то, что фронтовые сводки были достаточно тревожными (к тому времени фашисты заняли Гомель, Херсон и ряд других городов, начали осаду Киева и Ленинграда), однако в Киргизии люди продолжали жить мирной жизнью, полностью уверенные в том, что неудачи Красной Армии – временные, и что очень скоро враг будет бит и покатится обратно на Запад. И хотя в пехотной учебке преподаватели каждый день старались привить слушателям мысль о том, что война – штука страшная, но молодость все равно брала свое. Едва слушатели оказывались в увольнительной, как мысли о где-то идущей войне улетучивались. Да и как могло быть иначе, если вокруг все дышало мирной жизнью. Особенно это ощущалось на базарах. На них бушевало яркое изобилие, открытые лавочки ломились от всевозможных фруктов, на мангалах дымились шашлыки, прилавки были завалены овощами, рисом, орехами и разноцветным изюмом. И продавцы в черных тюбетейках и дорогих халатах, подпоясанных ниже талии оранжевыми, красными расшитыми платками, в которых были завернуты толстые пачки денег, зычно зазывали покупателей отведать их товар. Глядя на все это, Рашидов с Касымовым вспоминали родной Самарканд, где всего-то несколько недель назад они видели практически то же самое.

Однако с каждой новой тревожной сводкой Совинформбюро война незримо приближалась и к этим безмятежным местам. Особенно это было заметно по эвакуированным, число которых во Фрунзе росло день ото дня. Эти люди приносили с собой живые впечатления о войне, делились теми новостями, о которых не сообщали в военных сводках. И большинство из этих новостей были малоутешительными. Между тем, в числе эвакуированных были не только законопослушные граждане, но и разного рода криминальные личности, которые также спасались от войны, перемещаясь в безмятежную и хлебную Среднюю Азию. И уже очень скоро с этим специфическим контингентом придется столкнуться лоб в лоб и героям нашего рассказа.

Начальником фрунзенской «пехотки» был подполковник Вадим Николаевич Кораблев. Профессиональный военный, который начал служить в Красной Армии еще в Гражданскую войну – в 1918-м. После ее окончания, закончил Высшую пехотную школу, а чуть позже и Химические курсы усовершенствования командного состава РККА. Нрава он был по-военному сурового, но в то же время и понимал, что спустя несколько месяцев все подопечные его училища отправятся на фронт, где их ждет отнюдь не легкая прогулка, а кровавая мясорубка, в которой уцелеют немногие. Поэтому в увольнения он отпускал курсантов регулярно, чтобы они хотя бы напоследок надышались мирной жизнью.

В то солнечное воскресенье, которое Шараф Рашидов запомнит на всю оставшуюся жизнь, все было, как обычно. Они с Касымовым, будучи в увольнительной, погуляли в парке «Звездочка», после чего отправились в кино – в кинотеатре «Авангард» (в будущем – «Ала-Too») показывали «Трактористов» с Николаем Крючковым и Мариной Ладыниной в главных ролях. Зал, рассчитанный на боо мест, был заполнен почти полностью, несмотря на то, что фильм был не новый и многими уже не раз виденный. Но каждый раз, когда на экране возникала очередная смешная коллизия, зрители живо реагировали на происходящее, оглашая зал дружным смехом.

Примерно посередине фильма в зал внезапно вошли двое молодых парней, которые были явно навеселе. Усевшись на свободные места сбоку, они стали громко комментировать происходящее на экране, отпуская сальные шуточки по адресу героев фильма.

– Как вам не стыдно! – попыталась воззвать к совести парней пожилая женщина, сидевшая на ряд выше их.

– Стыдно, у кого видно, – ответил женщине один из парней, после чего оба они разразились громким гоготом, похожим на конское ржание.

Вдоволь насмеявшись, парни принялись грызть семечки, а шелуху громко сплевывали на пол. К ним подошла молоденькая билетерша, которая тоже попыталась призвать парней к порядку, но с ней они обошлись еще более бесцеремонно, чем с пожилой женщиной. Тот самый парень, который нагрубил бабуле, внезапно схватил девушку за руку и силой усадил ее себе на колени.

– Будешь сидеть со мной, – приказал он билетерше, обхватив ее обеими руками.

И в этот самый миг чья-то сильная рука схватила парня за шиворот и буквально вытряхнула из кресла. Это была рука Рашидова, который все это время наблюдал за проделками парней, думая, что они угомонятся. А когда стало понятно, что добровольно это не случится, Рашидов первым поднялся со своего места. Следом за ним то же самое сделал и его друг. Вдвоем они набросились на хулиганов и, схватив их за шиворот, буквально выволокли из зала на улицу. Самое интересное, но получив неожиданный отпор, хулиганы разом присмирели и, увидев, что им противостоят двое рослых и крепких парней в курсантской форме, предпочли спешно ретироваться с поля боя.

– Спасибо вам большое, – раздался за спиной друзей женский голос.

Обернувшись, они увидели ту самую юную билетершу, которая едва не пострадала от хулиганов.

– Нет, это вам спасибо за то, что не испугались призвать этих хулиганов к порядку, – улыбнулся в ответ Рашидов.

– Да что вы, я так испугалась, – отмахнулась девушка. – Я ведь случайно здесь оказалась. Моя бабушка ушла на рынок продавать старые вещи, а я вызвалась ее подменить.

– Кем же вы работаете? – подал голос Касымов.

– Я не работаю, я учусь – в педагогическом техникуме, на последнем курсе.

– Кажется, в нашем полку учителей прибыло, – заметил Рашидов и… рассмеялся.

Когда они объяснили девушке в чем дело, она тоже рассмеялась и назвала свое имя – Светлана. Друзья назвали свои. На что девушка отреагировала неожиданным вопросом:

– Рустам – это по-русски Роман. А Шараф?

– Наверное, Шурик, Александр, – предположил Рашидов.

В этот миг девушка вдруг заметила, что у Касымова порван рукав на гимнастерке.

– Как же вы в таком виде вернетесь в свое училище?

И тут же нашла выход из ситуации:

– Мы с бабушкой живем в пяти минутах отсюда. Пойдемте к нам, я зашью вам гимнастерку.

– А мы не стесним вас? – забеспокоился Касымов.

– Ерунда, пойдемте. К тому же кино уже почти кончилось, а это последний сеанс.

И спустя несколько минут друзья оказались в гостях у Светланы – в ее тринадцатиметровой комнате в коммуналке, окна которой выходили на зеленые аллеи бульвара Дзержинского. И первое, что поразило в этом жилище Рашидова – большой книжный шкаф с книгами, стоявший в углу. И пока хозяйка, усевшись на диван, взялась зашивать гимнастерку его друга, Рашидов достал из шкафа томик со стихами Пушкина.

– Вы любите поэзию? – спросила у гостя девушка, заметив, чью именно книгу он взял с полки.

– Кто же не любит Пушкина? – улыбнулся Рашидов. – Впрочем, мне еще далеко до моего друга Рустамжона, который знает все стихи Александра Сергеевича практически наизусть.

– Неужели все? – с явным недоверием в голосе спросила девушка.

– Давайте проверим, – ответил Рашидов и, открыв томик посередине, зачитал первые строки одного из стихотворений:

– Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье…

На этом месте Рашидов прервал чтение и взглянул на друга, ожидая от него продолжения. И тот с ходу продекламировал:

– Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови…
Как чуждо сердцу наслажденье…

– Здорово! – всплеснула руками Светлана и тут же попросила: – А еще?

Рашидов полистал книгу и нашел новое стихотворение:

– В отдалении от вас
С вами буду неразлучен…

Едва он замолчал, как Рустам тут же продолжил:

– Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, —
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?

– Печальная концовка, – вздохнула Светлана и вновь взглянула на Рашидова: – А есть ли что-то оптимистическое?

И Рашидов нашел новое стихотворение:

– Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!..

И снова Рустам продолжил практически с ходу:

– В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

– Действительно, мило! – радостно захлопала в ладоши Светлана. – Вы пушкинист?

– Нет, он учитель литературы, который обожает творчество Александра Сергеевича, – ответил за друга Рашидов, возвращая книгу на ее законное место в шкафу.

Спустя несколько минут гимнастерка была благополучно зашита и вновь оказалась на ее хозяине. Пришла пора прощаться. Хозяйка проводила гостей до парадной двери и, пожимая каждому из них руку, как-то по особенному взглянула на Рустама. И этот взгляд не укрылся от Рашидова. Он понял, что его друг произвел на девушку сильное впечатление не столько своей внешней статью, сколько внутренней. А если в женщине задеты именно эти струны, значит, она без пяти минут как влюбилась.

Кстати, то же самое произошло и с самим Рустамом. Всю дорогу до училища он только и делал, что говорил о Светлане.

– Ты заметил, какие у нее глаза? А как она держит голову, когда разговаривает? А какая у нее улыбка, осанка?

– Судя по всему, ты просто влюбился, – смеялся Рашидов, слушая восхищенные рулады своего друга.

– А разве это плохо? – удивился Рустам.

– В любое другое время нет, но только не сейчас – ведь идет война. Представляешь ее состояние, когда тебя отправят на фронт? – произнеся это, Рашидов даже остановился.

– Но мы же не знаем, что с нами случится в будущем. Вдруг нас убьют? Почему же мы не можем напоследок отдаться во власть любви перед смертью? Тем более что я так и не успел еще никого по-настоящему полюбить.

– Я тоже не успел, – признался другу Рашидов. – Но я считаю, что о любви надо думать после войны. Вот вернемся…

– А я не хочу так долго ждать, – прервал монолог друга Касымов. – Если мы со Светланой понравились друг другу, значит так тому и быть. А ты можешь меня осуждать.

– Дурачок, и вовсе я не собираюсь этого делать, – улыбнулся Рашидов и обнял друга за плечи. – Люби, если любится. Вот кончится война, я на вашей свадьбе такой плов сделаю – пальчики оближите.

И так, обнявшись, они дошли до училища. Никто из них в тот момент даже не мог себе представить, что их дружбе суждено будет продлиться не так долго – еще лишь четыре месяца. Поздней осенью 1941 года из-за тяжелой ситуации на фронте три батальона курсантов и весь сержантский состав Фрунзенской «пехотки» погрузят в эшелоны и отправят в действующую армию. Рашидов и Касымов попадут в разные места. Первый окажется под Москвой, на Калининском фронте, а второй – под Ленинградом, на Волховском фронте, где очень скоро, во время оборонительной операции под Тихвином, Рустам Касымов угодит в списки пропавших без вести. Но это будет еще не конец той истории, которая завязалась поздним летом 1941 года во Фрунзе.

Десять лет спустя, когда Шараф Рашидов был уже Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, к нему на прием пришла молодая женщина, в которой он узнал… Светлану. Оказывается, она увидела портрет Рашидова в газете и сразу узнала в нем того курсантика, с которым познакомилась в августе 41-го. Рашидов знал, что до последних дней своей короткой жизни Рустам поддерживал связь с любимой девушкой посредством полевой почты, правда, за все это время он успел получить от нее всего лишь одно-единственное послание. А когда Рустам пропал без вести, Рашидов написал Светлане письмо с этим скорбным известием. Однако ответа от нее он так и не дождался. То ли послание не дошло до адресата, то ли девушка сама решила на него не отвечать, потрясенная ужасным сообщением. И только десять лет спустя Рашидов узнал правду о том, что же тогда случилось.

Оказывается, вместе с бабушкой девушка уехала на Урал и уже там узнала, что беременна. Это был ребенок Рустама, которого она зачала буквально накануне ухода ее возлюбленного на фронт. Однако успев получить скорбную весть о том, что отец ее ребенка пропал без вести (об этом ее бабушке сообщил в письме кто-то из их фрунзенских соседей по коммуналке), Светлана посчитала, что он погиб. А ответного послания Рашидову она так и не написала, потрясенная этим сообщением. А потом молодость взяла свое. Вскоре за девушкой стал ухаживать статный военный и она, под давлением бабушки, которая была уже почти при смерти, согласилась выйти за него замуж, чтобы обрести надежный тыл. Тем более что он согласился усыновить ее ребенка и дал ему свою фамилию – Бородин.

– Значит, вы рожали сына в Свердловске, а я в это же самое время был там на лечении в госпитале, – сообщил Рашидов своей собеседнице, внимательно выслушав ее рассказ. – Я лечился в городе Ревда, что в сорока километрах от Свердловска.

– Превратности судьбы, – улыбнулась в ответ Светлана.

– Как зовут вашего сына? – после небольшой паузы возобновил разговор Рашидов.

– Александр, – ответила женщина и добавила: – По-узбекски – Шараф.

Потрясенный Рашидов встретился глазами с собеседницей и она, прочитав в этом взгляде немой вопрос, ответила:

– Сначала я хотела назвать сына Романом – в честь отца. Но моя бабушка всегда была суеверным человеком. И перед смертью сказала мне, что называть ребенка именем родителя, который погиб молодым, плохая примета. И тогда я вспомнила о вас. Вы же были самым близким другом Рустама, и он, узнай о моем решении, никогда бы не обиделся на мой выбор. Тем более что и любимого поэта Рустама тоже звали Александром.

– Спасибо, Светлана, – поблагодарил женщину Рашидов.

После чего отвернулся, чувствуя, что его глаза предательски увлажняются. Но он быстро взял себя в руки и спросил:

– Почему же вы не привели с собой сына?

– Он сейчас отдыхает в пионерском лагере, в «Артеке». Но я обещаю вам, что в следующий раз обязательно возьму его с собой.

– На кого он похож?

– Поначалу был моей копией, но с возрастом в нем начинают проступать и черты его отца.

– Значит, восточная кровь берет свое, – улыбнулся Рашидов.

После этой встречи они не виделись два года, изредка созваниваясь по телефону. Но в 1954 году Светлана приехала с сыном на отдых в Узбекистан, и Рашидов устроил их в лучший совминовский дом отдыха под Ташкентом. Тогда-то Рашидов впервые и увидел сына своего фронтового друга – 12-летнего Сашу Бородина, который и в самом деле был сильно похож на своего отца. Хотя на тот момент мальчик считал своим родным отцом полковника Терентия Бородина, служившего начальником штаба в Уральском военном округе. Но Светлана обещала Рашидову, что когда мальчик станет взрослым, она обязательно расскажет ему об его настоящем родителе. А пока попросила Рашидова никому об этом не говорить. Это было разумно, учитывая тот факт, что Терентий Бородин очень хорошо относился к мальчику и считал его своим родным сыном. На этом основании Рашидов решил до поры до времени не открывать правду и родственникам Рустама, проживавшим под Шафирканом. На тот момент оба родителя его друга уже скончались и у него в живых оставались брат и сестра. А затем сама жизнь внесла коррективы в дальнейшее развитие событий.

После окончания школы Александр Бородин поступил на учебу в институт иностранных языков и, будучи студентом, стал сотрудником КГБ. А закончив вуз, он под видом журналиста был отправлен по линии внешней разведки в одну из стран Ближнего Востока. При этом кадровики с Лубянки считали его сыном генерала армии Терентия Бородина, даже не догадываясь о том, кто его подлинный отец. Собственно, тогда это было неважно, но в дальнейшем это обстоятельство сыграет значительную роль в тех событиях, в которые окажется вовлечен Александр Бородин.

О том, кто его подлинный отец, он узнает лишь в середине 70-х, когда из жизни уйдет его второй родитель – Терентий Бородин. Именно тогда Светлана, наконец, откроется перед сыном. К тому времени он уже будет вынужден прекратить зарубежные командировки по состоянию здоровья и перейдет работать в ЦК КПСС – в Отдел административных органов, который курировал весь силовой блок страны. Александру, учитывая его прежнее место работы, достался сектор госбезопасности, где он курировал структуры КГБ среднеазиатского региона. Когда об этом узнала его мама, она произнесла лишь одну фразу: «Это твой настоящий отец с того света постарался». С этого момента Александр стал периодически наведываться в Узбекистан, где, наконец, близко познакомился с фронтовым другом своего родителя – Шарафом Рашидовым. И первое, о чем он его спросил, было:

– Шараф-ака, каким человеком был мой отец?

– Хорошим, – последовал немедленный ответ. – Честным, справедливым, образованным. Он, например, наизусть знал всего Пушкина.

– Да, мама рассказывала мне об этой истории. Кстати, прекрасная память мне, видимо, досталась именно от него.

– Почему «видимо»? – удивился Рашидов – Именно от него. Как и внешность, и многие черты характера.

– Шараф-ака, а можно вас попросить об одном одолжении? – после короткой паузы спросил Александр.

– Конечно, говори, не стесняйся.

– Будет лучше, если никто из посторонних людей не будет знать, какая связь между нами существует.

– Почему? Ты чего-то стесняешься? – искренне удивился Рашидов.

– Не столько стесняюсь, сколько боюсь. Боюсь того, что не смогу вам помочь, если вдруг откроется мое инкогнито.

– Не понимаю – объясни, пожалуйста, – продолжал удивляться Рашидов.

– Дело в том, Шараф-ака, что я больше пользы принесу вам в качестве постороннего человека, чем соплеменника. Пусть в Москве думают, что я чистокровный русский, а не узбек. В таком случае я не попаду под подозрение и смогу быть вам полезен, когда времена, не дай бог, изменятся.

И только после этих слов Рашидов внезапно понял, о чем именно идет речь. И вынужден был полностью согласиться с этим доводом, поскольку принадлежал он не кому-нибудь, а профессиональному разведчику. С этого момента у лидера Узбекистана в Москве появился очень надежный и преданный ему лично информатор.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Неглинная улица, ресторан «Узбекистан»

И теперь, сидя перед сыном своего фронтового друга и вспоминая перипетии того давнего разговора с ним, Рашидов поймал себя на мысли, что Александр оказался прав – времена изменились и его помощь теперь может оказаться как нельзя кстати.

– Шараф-ака, вы, наверное, ломаете голову, по какому поводу вас завтра собираются вызвать в ЦК? – глядя в глаза собеседнику, спросил Александр.

Вопрос был не случаен. Приехав в Москву три дня назад для участия в Пленуме ЦК КПСС, Рашидов остался в столице еще на два дня, чтобы в качестве члена Президиума Верховного Совета СССР и депутата принять участие в открывшейся сегодня 8-й сессии Верховного Совета СССР. И именно там ему вдруг сообщили, что завтра, сразу после закрытия сессии, ему надлежит прибыть на Старую площадь в ЦК КПСС для встречи с новым заведующим Отделом организационно-партийной работы Егором Лигачевым.

Однако вопрос Александра не застал его собеседника врасплох.

– Ты же сам сказал, что я давно в политике и кое-что в ней понимаю, – улыбнулся Рашидов. – Поэтому догадываюсь, что вызвали меня вовсе не для того, чтобы по головке погладить. Прошедший пленум, да и события в Бухаре и Ташкенте, которые до сих пор продолжаются, не дают мне повода думать о хорошем.

– Однако всех деталей вы не знаете, а я их узнал буквально вчера, – продолжил разговор Александр. – Поэтому и настоял на этой встрече, чтобы вы были во всеоружии. Лигачев собирается сделать вам предложение об отставке.

– Об этом я и сам догадываюсь, но пока плохо понимаю детали – кто за всем этим стоит. Понятно, на верху пирамиды Андропов, но кто ему помогает, помимо Лигачева? Мне это важно знать, чтобы правильно выстраивать стратегию обороны. Хотя, может быть, я не прав и надо сразу подать в отставку? Ведь если дело только во мне, я готов уйти, чтобы не пострадали другие. Как ты считаешь, сидя здесь, в Москве, мне следует поступить?

– Если честно, Шараф-ака, то шансов победить у нас с вами не очень много, – покачал головой Александр. – Времена меняются и, увы, не в лучшую сторону. Но у человека всегда есть выбор. Помните древнее изречение: «Времена изменились, и тот, кто изменился вместе с ними – выжил»?

– Я предпочитаю в любом времени оставаться самим собой, – глядя в глаза собеседнику, ответил Рашидов. – «И я сжег все, чему поклонялся» – это не про меня.

– Другого ответа от вас я и не ожидал, – улыбнулся Александр. – К тому же, если мы сдадимся, нас ждет незавидная участь. Вы же знаете, как в политике относятся к слабым – их бьют особенно изощренно. А целью Андропова и его команды являетесь не только вы, но и ваши соратники в Узбекистане. Замышляется широкомасштабная чистка в республике. Поэтому, если не сопротивляться, то разгром начнется уже завтра. Наша задача – попытаться его остановить, если не получится – сберечь хотя бы часть кадров, чтобы использовать их в будущем.

– В Узбекистане, как я вижу, процесс разгрома направляют Греков и Мелкумов?

Рашидов назвал имена двух людей, которые давно стали для него большой проблемой. Леонид Греков был вторым секретарем республиканского ЦК (глаза и уши Старой площади), а Левон Мелкумов (Мелкумян) возглавлял узбекистанский КГБ (глаза и уши Лубянки).

– Да, они координируют действия Центра прямо на месте. В случае вашего падения Грекову обещано возвращение в Москву, а Мелкумову – звание генерал-полковника. В республиканском КГБ ему помогает его первый заместитель Логунов – его не зря после смерти Брежнева перебросили из Ферганы в Ташкент.

Речь шла о Валентине Логунове – бывшем партийном работнике из Горьковского обкома, который в 1970 году был направлен на работу в КГБ и заведовал горьковской контрразведкой. А в 1978 году, когда ферганец Инамжон Усманходжаев возглавил Президиум Верховного Совета Узбекской ССР, Логунова направили в Фергану руководить местным УКГБ. После того, как в конце 1982 года он стал первым зампредом КГБ Узбекистана, стало понятно, кого именно Андропов готовит на смену самаркандцу Рашидову – ферганца Усманходжаева.

– Здесь, в Москве, этой команде помогают «калининские», – продолжил свою речь Бородин.

Объяснять Рашидову, кто это такие, тоже было не нужно. Это была целая группа деятелей ЦК КПСС, которые когда-то работали либо в Калининском обкоме, либо в Калининском райкоме Москвы, после чего в разные годы проходили партийную службу в Узбекистане или же были кураторами этой республики от Старой площади. Это были Владимир Карлов, Виктор Смирнов, Владимир Ломоносов и тот же Леонид Греков. Карлов и Смирнов в 60-е годы работали в Калининском обкоме КПСС, после чего Карлов был назначен вторым секретарем ЦК КП Узбекистана (1962–1965), а Смирнов в 75-м дослужился до должности заведующего сектором среднеазиатских республик в том самом Отделе организационно-партийной работы, который теперь возглавил Лигачев. А Ломоносов и Греков в те же 60-е трудились в Калининском райкоме КПСС в Москве, после чего первый был переведен в Ташкент в качестве второго секретаря ЦК КП Узбекистана, а второй в 1976 году пришел ему на смену. Причем для Рашидова это была замена из разряда «шило на мыло». Ведь это он настоял на отзыве Ломоносова, на что Москва отреагировала своеобразно – прислала человека, который являлся единомышленником отозванного. И вот теперь Греков, в течение нескольких лет ждавший своего часа, пригодился Андропову в качестве человека, готового выступить против Рашидова.

– Я никогда не заблуждался относительно отношения Андропова ко мне, – продолжил разговор Рашидов. – Но особенно эти отношения испортились после того, как я однажды высказал свое негативное мнение относительно присутствия наших войск в Афганистане. Андропов, видимо, этого не забыл. Однако с недавних пор он и сам, наконец, осознал, что совершил тогда, в семьдесят девятом году, ошибку. А ведь если бы он посоветовался с нами, главами мусульманских республик, то этой ошибки можно было избежать. Но лично я, будучи кандидатом в члены Политбюро, узнал о решении ввести наши войска в Афганистан постфактум – мне прислали в Ташкент уже готовое решение узкого собрания членов Политбюро. Но это же абсурд – принимать столь эпохальное решение по мусульманской стране без совета с нами, мусульманами! Да и ученых-афганистов, насколько я знаю, Андропов не услышал. Как мне поведали недавно, единственный из советских ученых, с кем советовались, был заведующий отделом Института Востоковедения Ганковский, который после некоторых колебаний под давлением другого ученого – Ульяновского – поддержал решение о вводе войск. Так же опрометчиво в свое время поступили англичане и всем известно, чем это в итоге закончилось. Неужели история нас ничему не учит?

– Просто в вас, Шараф-ака, говорит бывший учитель, – улыбнулся на эти слова Александр, имея в виду тот факт, что до войны Рашидов преподавал историю в одной из самаркандских школ. – А в нашем Политбюро историков отродясь не водилось – сплошь одни партработники, военные, на худой конец юристы. А людей, которые знают и понимают ислам, там тоже давно уже нет. Говорят, недавно Андропов попросил принести ему Коран в русском переводе. Прочитав в нем несколько страниц, он бросил эту затею, заявив, что ни черта не понимает, что там написано. Но началось-то это отнюдь не сегодня. К мнению мусульман в Политбюро перестали прислушиваться еще два десятка лет назад. Помните, вы мне когда-то рассказывали историю о том, как на двадцать втором съезде партии в шестьдесят первом году узбекская делегация выступила резко против выноса тела Сталина из Мавзолея, и что по этому поводу сказал Анастас Микоян. Если мне не изменяет память, дословно он сказал следующее: «Вы нам здесь свои мусульманские порядки не насаждайте!». Как будто у армян на этот счет существуют иные порядки. Просто Микоян с какого-то момента перестал ощущать в себе голос крови. Собственно, именно поэтому он и продержался в составе Политбюро больше всех – более тридцати лет. А вас по этой же причине более двадцати лет в это самое Политбюро не пускают.

– И теперь, судя по всему, уже и не пустят, – произнеся это, Рашидов грустно улыбнулся. – Да и аллах с ним, с этим Политбюро! Я хочу понять, какие планы вынашивает Андропов, готовя мою отставку и чистки в нашей республике? У тебя есть какая-то информация на этот счет?

– Судя по всему, здесь многое намешано – в том числе и личное, – после небольшой паузы ответил Александр. – Андропов никогда не простит вам той беседы с Брежневым в марте восемьдесят второго в Ташкенте.

– Ты думаешь, он знает ее подробности? – удивился Рашидов.

– Вряд ли, но суть ее ему хорошо известна. И он не хочет, чтобы подобная ситуация с вами возникла снова – ни для него, ни для его преемников, которых он наверняка готовит. То есть, вляпавшись однажды в Афганистане, он теперь рискует повторить эту же ошибку, но теперь уже в Узбекистане. Однако и выбора у него, судя по всему, нет. Ведь дело идет к трансформации нашей политической системы. Андропов не зря многие десятилетия имел дело с внешней разведкой – сначала по линии Международного отдела, потом в КГБ. За эти годы к нему стекалась информация со всего мира, плюс донесения нашей контрразведки о внутренней ситуации в стране. Замечу: правдивая информация, а не пропагандистская туфта.

– Но он же вчера на Пленуме заявил, что мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, – напомнил Рашидов собеседнику слова Андропова.

– Это он притворяется, – и по губам Александра пробежала едва уловимая усмешка. – На самом деле именно люди из разведки, а я многих из них хорошо знаю лично, давно определились с тем, что у нас за система построена. В Институте социологии целый закрытый сектор создали в шестьдесят седьмом году, где работают офицеры КГБ – изучают наши систему изнутри. И все свои выводы направляют лично Андропову. Так что ему ли не знать, что за систему мы построили? Поэтому планы у него реформаторские, другое дело, в какую степь заведут нас эти реформы.

– И в какую же, по твоему мнению?

– Понимаете, Шараф-ака, мне один мой коллега с Лубянки однажды по секрету сообщил про одну фразу, которую он лично слышал от Андропова на узком совещании в КГБ. Так вот, он заявил, что «мы проиграли экономическое соревнование капиталистическому способу производства». Понимаете, проиграли! И теперь, став генсеком, Андропов заставит нашу систему либо отступать перед Западом, либо капитулировать.

– По мне, лучше бы отступать, – заметил Рашидов.

– По мне, тоже, но не все зависит от Андропова, – продолжил свою речь Александр. – В недрах нашей системы вырос монстр – теневая экономика. Победить ее нельзя, поскольку она проникла во все поры нашей системы, включая и заоблачные верхи. Началось это еще во времена Хрущева, а теперь достигло своего апогея. Таким образом, закончился цикл коммунитарного развития – эпоха коммуны – и начался поворот в сторону частного, или либерального предпринимательства. И у этого процесса есть объективные причины. Первое – это смещение огромного количества людей из сельской местности в города, которое несет в себе и изменение психологии этих людей в сторону потребительства. Во-вторых, значительная часть нашей красной буржуазии хочет конвертировать свою власть в обладание фантастическими богатствами нашей страны – ее недрами. И большим подспорьем им в этом служит поддержка мировой финансовой элиты, с которой тот же Андропов давно установил связи, будучи прилежным учеником коминтерновца Отто Куусинена. В этих условиях у него есть только один путь – легализовать теневой капитал путем перехода к многоукладной экономике. Таковы запросы части нашей элиты и мировых финансовых кругов.

– Может быть, ты, Александр, сгущаешь краски? – в голосе Рашидова сквозило явное сомнение. – Я, конечно, человек не наивный и прекрасно вижу недостатки нашей системы, но то, что я услышал сейчас от тебя…

Прежде чем ответить Рашидову, Александр всем телом подался вперед и посмотрел в глаза собеседнику:

– Шараф-ака, вот в эти самые минуты, когда мы с вами здесь беседуем, на загородной даче под Москвой работает целая группа консультантов Андропова. Это директор института США и Канады Георгий Арбатов, политобозреватель «Известий» Александр Бовин, новый директор ИМЭМО Александр Яковлев и еще ряд других деятелей. Они готовят новую редакцию Программы КПСС, где впервые будут опущены слова Ленина о том, что мелкое товарное производство рождает капитализм ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе. Это ленинское положение всегда включалось во все предыдущие Программы как предупреждение тем, кто ратует у нас за «рыночный социализм» без соответствующего контроля и направляющего воздействия государства. То есть, андроповская команда готовит плацдарм для ближайшего радикального поворота нашей системы на рельсы полномасштабной капитализации.

– Но это же веление времени, – заметил Рашидов.

– Не спорю, но весь вопрос, как ему следовать. Андропов надеется перехитрить своих западных партнеров, но выйдет все наоборот, потому что он опирается не на тех союзников. Вместо вас он выбрал кавказцев, прибалтов. А это путь к капитуляции. Вот почему в этом процессе Узбекистану уготована роль того самого слуги, которого барин собирается выпороть розгами в назидание остальным.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что капитализация Узбекистана отстает от других регионов, вроде Кавказа с Закавказьем или Прибалтики. Вся ваша теневая экономика в основном сосредоточена на хлопковом производстве, куда кавказцы доступа не имеют. Вот они и хотят руками Андропова изменить ситуацию в свою пользу. Ударят по хлопку и под этим соусом перераспределят ваши активы. Причем не только в экономике, но и в парт- и госаппарате.

– Что ты подразумеваешь под словом удар? – напрягся Рашидов.

– Вскроют массовые приписки, на которые сами вас когда-то и обрекли. Теперь они этим воспользуются как дубиной, чтобы выкосить те кадры в республике, которые не устраивают Москву. А заодно прикроют проект переброски сибирских рек в Среднюю Азию под предлогом того, что узбекам, как хлопковым махинаторам, эта вода не впрок не пойдет. Короче, весьма опасную игру затеяла команда Андропова. Ведь развитие теневой экономике в ряде союзных республик – на том же Кавказе с Закавказьем и в Прибалтике – создает там иллюзию того, что эти регионы «самодостаточны». Дескать, они имеют более высокий жизненный уровень, чем РСФСР, и вполне могут существовать и развиваться вне Союза. Все это создает благоприятную почву для сепаратистских движений в этих республиках. А с такими настроениями и до развала страны недалеко. Так что Узбекистану при таком раскладе придется несладко. Не надо было вам, Шараф-ака, пять лет назад соглашаться на выдвижение Мелкумова в руководство КГБ, а Усманходжаева в председатели Верховного Совета. Все это было звеньями одной цепи – плана Андропова по расстановке нужных ему кадров в республиканских организациях. Ведь не случайно в том же 1978 году союзный КГБ стал самостоятельным органом, сбросив с себя бремя приставки «при Совете Министров СССР». С этого момента у вас полезли наверх Мелкумов с Усманходжаевым, а в «предбанник» Политбюро допустили «кавказцев» – Горбачева и Шеварднадзе.

– Ты многого не знаешь, Саша, о той ситуация, в которой я тогда оказался, – возразил собеседнику Рашидов. – Выдвижение Усманходжаева было выгодно мне, поскольку тот является слабым человеком, зависимым от чужого мнения, в том числе и от моего. К тому же он представитель «ок суяк» – «белой кости» – а это немаловажный фактор в той системе, которая существует в Узбекистане. Его отец по прозвищу Ишанбува боролся с басмачами, возглавлял Ферганскую область, затем был начальником Управления эксплуатации Большого Ферганского канала. За этим кланом стоят весьма влиятельные силы, союз с которыми мне был необходим. А что касается Мелкумова, то его мне насоветовали люди, которых, как теперь выясняется, просто не надо было слушать. Но я послушал, в чем теперь раскаиваюсь.

– Шараф-ака, я вас ни в чем не обвиняю, просто напоминаю, что в нынешней ситуации Мелкумов будет активно выполнять все директивы из Москвы, копая под вас и ваших людей. И выбора у него нет – кавказские диаспоры у нас и на Западе внимательно следят за его деятельностью. Кстати, две недели назад в Москву приезжал видный представитель мировой финансовой элиты – американец Аверелл Гарриман, который, насколько я знаю, педалировал перед Андроповым, в числе прочих, именно этот вопрос.



Ретроспекция.

3 июня 1983 года, пятница.

Москва, Кремль, Сенатский Дворец, 3 этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

– Юрий Владимирович, вы знаете, откуда пошла традиция бросать в виски кусочки льда? – бросая лед в свой бокал с «бурбоном», спросил у Андропова директор Института США и Канады Георгий Арбатов.

– Откуда мне знать, если виски я не пью? – удивился Андропов, восседая на диване с бокалом, в котором был апельсиновый сок.

– А вот мистер Гарриман мне это когда-то объяснил, – продолжил свою речь Арбатов, кивая на сидевшего на том же диване рядом с Андроповым седовласого мужчину в элегантном костюме. – Оказывается, эту традицию придумали хитрецы-бармены. Таким образом они недоливали клиенту спиртное, поскольку визуально объем порции со льдом не изменялся.

Услышав это объяснение, Андропов взглянул на Гарримана, ища у него подтверждения этим словам. И тот, держа в руках бокал с тем же «бурбоном», улыбнулся и согласно кивнул головой. Он действительно рассказал эту байку Арбатову, когда тот посетил его дом в аристократическом уголке Вашингтона Джорджтауне.

Вся троица вот уже более получаса восседала в специальной комнате отдыха в Кремле, ведя конфиденциальный разговор в непринужденной обстановке, поскольку это была неформальная встреча. Американец прилетел в Союз несколько дней назад вместе со своей женой Памелой, которая до этого была супругой сына самого Уинстона Черчилля. Вчера состоялась их официальная встреча с Андроповым, на основании которой было подготовлено стандартное коммюнике для прессы. А сегодня было решено встретиться в сугубо мужской компании для разговора без «лишних глаз и ушей». В качестве тамады выступал Арбатов, который давно был знаком с Авереллом Гарриманом – весьма влиятельным американским общественным деятелем, имевшим выходы на высшие круги американского истеблишмента еще с довоенных времен. А в годы войны Гарриман был специальным представителем президента США в Великобритании и СССР, отвечая за межсоюзническое взаимодействие по ленд-лизу. Затем он в течение трех лет работал американским послом в Москве и в течение этого периода часто встречался со Сталиным.

Именно тогда Андропов о нем впервые и узнал из советских газет. Но это была сугубо официальная информация. А вот информацию конфиденциального характера о Гарримане, которая ни в каких газетах никогда не публиковалась, до Андропова донес его наставник Отто Куусинен. И было это уже в 50-е годы. Согласно этой информации, Гарриман принадлежал к тайному Ордену «Череп и кости», который появился на свет еще в девятнадцатом веке в Йельском университете и объединял в своих рядах представителей совершенно разных слоев высшего света: политиков, военных, бизнесменов, религиозных деятелей, интеллектуалов и т. д. Во главе этого Ордена стояли богатейшие американские семьи: Рокфеллеры, Дэвидсоны, Пэйны, Гарриманы, Фелпсы, Уитни, Буши и другие, под контролем которых находились и находятся ведущие отрасли промышленности и крупные компании. Десятилетиями расширяя сферу своего влияния в институтах власти, в Белом доме, в средствах массовой информации, в политических, общественных и религиозных организациях, в судебных органах, Орден стал создавать собственные фонды и мозговые центры, свои исследовательские, консультативные и властные структуры. Среди последних значились: государственный Совет по международным связям, Трехсторонняя комиссия, Бильдербергский клуб, Атлантический совет и другие структуры. С некоторыми из них Андропов установил негласную связь еще до своего прихода на Лубянку в 1967 году. А шефом КГБ его сделали для того, чтобы он эти связи упрочил и расширил.

К тому времени Андропов слыл большим специалистом по части закулисных отношений с западными элитами, поэтому его кандидатура никем не оспаривалась. Ни кремлевской элитой, ни западной. Ведь еще в пору своего ученичества у Куусинена Андропов понял, что существующая ситуация в мире преднамеренно создана западной властной элитой путем манипуляций «правыми» (капиталистическими) и «левыми» (коммунистическими) элементами. Не заблуждался он и на счет того, зачем это делалось. Подобные «управляемые конфликты» помогали тому же Ордену достигать своих целей, а именно – управлять миром. А поскольку Советский Союз после смерти Сталина стал все активнее интегрироваться в мировое сообщество, ему не оставалось ничего иного, как принять условия этой игры. Именно в ее процессе Орден делал все возможное, чтобы создать на Западе вокруг личности Андропова, возглавившего СССР, положительное мнение, расписывая его в СМИ как либерала и западника, обожающего джаз. Но так длилось недолго – лишь первые несколько месяцев правления Андропова. Затем тональность подобных публикаций стала меняться в худшую сторону.

Собственно, именно с этого и начался сегодняшний разговор Андропова и Гарримана. Американец специально привез с собой несколько западных изданий, где за последние несколько месяцев вышел целый ряд критических публикаций об Андропове. Впрочем, сюрприза не получилось. Едва Гарриман выложил перед генсеком эти издания, как Андропов поступил таким же образом – бросил на журнальный столик идентичные номера этих же газет и журналов, показывая тем самым, что он внимательно следит за подобного рода публикациями. Свой жест он сопроводил всего лишь одной фразой:

– Я всегда говорил, что насильно мил не будешь.

А когда Гарриман бросил на него недоуменный взгляд, Андропов пояснил:

– Западному обывателю больше нравится Андропов-злодей, чем Андропов-ковбой. И это закономерно, учитывая, что в роли ковбоя у нас теперь выступает Рональд Рейган. Кстати, бывший актер из вестернов.

– К чему вы клоните, мистер Андропов? – спросил Гарриман.

– Обстоятельства толкают нас с вашим президентом к тому, о чем когда-то повествовал знаменитый американский фильм «Моя дорогая Клементина». Помните его, мистер Гарриман?

Естественно, американец хорошо помнил этот классический вестерн Джона Форда 1946 года выпуска. Речь в нем шла о том, как представители закона – братья Эрпы – вступили в вооруженное столкновение с бандой братьев Клэнтонов и Маклори. Решающее столкновение между ними произошло в местечке О’кэй Коралли, где братья-бандиты были биты. В американской истории считается, что в тот день 26 октября 1881 года на Дикий Запад пришли закон и порядок.

– В таком случае, кем вы числите себя, мистер Андропов – кем-то из Эрпов или Клэнтонов? – спросил Гарриман.

– Странный вопрос в свете того, как определил мою страну ваш президент в марте этого года, – усмехнулся Андропов.

Речь шла о выступлении Рейгана в городке Орландо во Флориде перед Национальной евангелической ассоциацией, где он назвал Советский Союз «империей зла». А затем в контексте этого упомянул о своих дочерях, сказав следующее: «Я люблю моих дочерей больше всего на свете. Но я бы предпочел, чтобы мои маленькие дочери умерли сейчас, продолжая верить в Бога, чем увидеть их растущими при коммунизме и оканчивающими свой жизненный путь не верящими в Бога».

Кстати, эта история подвигла советских пропагандистов найти в Америке девочку – Саманту Смит, с которой Андропов вступил в переписку и пригласил ее посетить Советский Союз. Этот визит должен был состояться в скором времени – в начале июля.

– Значит, вы готовы проиграть новому Эрпу, как когда-то это случилось с Клэнтонами? – слетел очередной вопрос с губ американца.

– Кто знает, может быть, в этот раз будет взят реванш, – глядя в глаза собеседнику, ответил Андропов.

– Учитывая реалии сегодняшних дней, а именно – наличие у обеих сторон не шестизарядных «кольтов», а ядерного оружия, реванш может быть ужасен, – вновь вступил в разговор Арбатов.

– Я полагаю, что до ядерного Армагеддона не дойдет, но спираль конфликта будет раскручиваться все сильнее и сильнее, – заметил Гарриман. – Ведь воинственная риторика нашего президента вызывает положительную реакцию у большинства граждан нашей страны, которые откровенно соскучились по настоящим ковбоям в Белом доме. Кстати, это обоюдный процесс – ваша воинственная риторика, мистер Андропов, тоже импонирует большинству советских граждан.

– Хотите сказать, что у нас в Кремле тоже давно не было настоящих ковбоев? – губы Андропова вновь тронула еле уловимая усмешка.

– Ваш предшественник явно на него не тянул, даже несмотря на то, что ему нравились наши вестерны с участием Чака Коннорса.

В 1973 году, когда Леонид Брежнев был с официальным визитом в США, ему устроили специальную встречу с этим популярным американским актером, который подарил советскому генсеку ковбойскую шляпу «стетсон» и две кобуры с сувенирными «кольтами».

– Может быть, ковбоем Леонид Ильич был никудышным, однако в политике разбирался неплохо, – заметил Андропов, пригубив из своего стакана апельсиновый сок. – Поэтому все время своего нахождения на посту генерального секретаря сумел неплохо взаимодействовать с вашими президентами. А их, если мне не изменяет память, за годы его правления сменилось четверо.

– Боюсь, с нынешним, пятым, он бы не справился, – ответил на это заявление Гарриман. – Собственно, именно поэтому история отправила его в небытие, а вас, наоборот, вознесла на свою вершину. Вы нужны ей как важный составной элемент в наступающей эпохе, которая сменила детант – разрядку, как принято у вас ее называть.

– То есть, я ей удобен, как лицо конфликтное? – вскинул брови Андропов.

– Именно, – согласно кивнул головой американец. – Мы с вами являемся представителями белой расы, а ее культуре свойственна агрессия. Это ее краеугольный камень, несущая конструкция. Если эту агрессию вынуть, то все начнет разваливаться и рассыпаться. Что у нас с вами и происходило в прошлом десятилетии, когда у нас правили Никсоны, форды и картеры, а у вас Брежнев. Но афганский конфликт открыл ящик Пандоры – именно с него взяла старт новая эпоха не локальных, а больших конфликтов между двумя нашими системами. Кстати, уверен, что решение о вводе ваших войск в Афганистан принимал не столько Брежнев, сколько вы и ваши коллеги по силовому блоку.

– Но сейчас мы готовы эти войска оттуда вывести, – напомнил о своих последних шагах в афганском вопросе Андропов.

– Вы не столь наивны, мистер Андропов, чтобы не понимать – эти попытки обречены на неудачу. Именно в свете наступившей эпохи больших конфликтов. Мы живем уже в другой реальности, чем десятилетие назад.

– Судя по выражению вашего лица, мистер Гарриман, вам эта реальность нравится, – вновь подал голос Арбатов, который внимательно слушал этот диспут.

– Я не заметил какого-либо испуга или недовольства и на вашем лице, мой друг, – ответил Гарриман. – А все потому, что нам с вами, как представителям элиты, выгодна эта ситуация. Ведь любыми конфликтами можно управлять в своих интересах. Помните Гегеля и его постулат о том, что всякое действие вызывает противодействие? Так вот конфликт между двумя действиями приводит к синтезу.

– Вы уповаете на то, что вам и вашим друзьям удастся балансировать на гребне нашего конфликта с Рейганом? – спросил Андропов.

– Почему бы и нет – раньше ведь это нам удавалось, – улыбнулся Гарриман. – Вспомните, как мы в тридцатые годы одновременно поддерживали и вас, и нацистскую Германию. А потом разожгли между вами конфликт, на гребне которого и поднялись, став первой державой в мире.

– Мистер Гарриман забыл упомянуть и свою деятельность тех лет, когда он занимался ленд-лизом, обеспечивая приток технологий и продуктов США в нашу страну, – снова вступил в разговор Арбатов. – Ведь вы нарушали действующий закон США, который предусматривал поставку только военного снаряжения. А вами фактически также в огромном количестве поставлялось промышленное оборудование и валютные типографские платы, с помощью которых мы имели возможность свободно печатать доллары США.

– У вас прекрасная память, мистер Арбатов, – сказав это, Гарриман салютовал собеседнику своим наполовину пустым бокалом с виски, после чего продолжил. – В этом мире ничто не ново под луной.

– Если я вас правильно понял, мистер Гарриман, вы и ваши друзья собираетесь способствовать усилению конфликта, чтобы достигнуть синтеза более высокого уровня? – поставив свой опорожненный стакан на журнальный столик, спросил Андропов. – При этом ядерного Армагеддона вы постараетесь не допустить?

– Вы правильно меня поняли, мистер Андропов, – согласно кивнул головой Гарриман. – Несмотря на множество различий между нами, мы с вами похожи в одном – мы с вами столпы общества, мы управляем миром. Нашим решениям вынуждены подчиняться не миллионы, а миллиарды людей во всем мире, которыми мы управляем с помощью различных технологий: политических, религиозных, культурных. Зачем нам развязывать самоубийственную ядерную войну друг с другом, про которую Альберт Эйнштейн сказал: «Я не знаю, каким оружием будут сражаться в третьей мировой войне, но в четвертой войне будут сражаться палками и камнями». Чтобы не брать снова в руки палки, мы всегда можем договориться за круглым столом, как, например, сегодня. Ведь раньше нам договариваться удавалось. Однако вы должны признать, что если раньше в ваших руках было больше козырей, то теперь ситуация несколько иная. В эту стадию переговоров вы вступаете, стоя на более слабых позициях, чем мы.

– Это почему? – вскинул брови Андропов.

– Потому что ваше общество находится в состоянии кризиса, из которого вы ищете выход. Ваша религия – так называемая коммунистическая идеология – завела вас в тупик, из которого вам будет очень трудно выбраться. Если, конечно, вы не внесете серьезные изменения в свою доктрину. Например, не признаете, что ваш экономический, а с ним и идеологический базисы требуют серьезных изменений в сторону их трансформации. И вы этот процесс, судя по нашим наблюдениям, уже начали. Что нами только приветствуется – это гарантирует продолжение вашего проекта в нужном направлении. Я уполномочен вам сообщить, что мы контролируем этот процесс и предлагаем вам двигаться в русле наших рекомендаций.

– А если говорить конкретно? – обратился к гостю Арбатов.

– Пожалуйста. Например, мы сорвем ваши попытки посредством ООН договориться о выводе ваших войск из Афганистана, но сумеем воздействовать на афганских моджахедов и они до конца этого года не будут предпринимать больших наступлений на вашу армию. Естественно, войск афганского правительства и сил царандоя, милиции, это не касается. Также мы не будем перекрывать вам каналов доставки наркотиков из Афганистана в Западную Европу, но вы в свою очередь не будете подвергать бомбовым ударам те афганские территории, где эти наркотики выращиваются для нас.

Андропов без лишних слов догадался, кто именно стоит за последним предложением – вице-президент США Джордж Буш, который возглавлял комиссию по борьбе с международной наркоторговлей. Особо посвященные люди знали, что Буш с 1948 года, еще когда он был студентом Йельского университета, вступил в тот же Орден, в котором состоял и Гарриман – «Череп и кости». Однако свои мысли на этот счет Андропов предпочел оставить при себе, а вслух задал другой вопрос:

– Как будут обстоять дела с нашими транзакциями в западных банках?

– Ситуация статус-кво – все остается в силе, как было и раньше.

– А как быть с новой программой «звездных войн», о которых в марте заявил ваш президент? – продолжал задавать вопросы Андропов.

– Здесь ситуация сложнее, поскольку за этим стоит Пентагон и его структуры. Это засекреченная программа, но мы оставляем за вами право на адекватный ответ. В конце концов, ваши оборонщики тоже заинтересованы в новых заказах. Да и нашей теории конфликтности это будет только в подспорье.

– А проблема Китая? – этот вопрос принадлежал уже Арбатову.

– Поднебесная входит в сферу наших обоюдных интересов, но это очень крепкий орешек. На данный момент он оказался не по зубам ни вам, ни нам. И знаете почему? Их религия непонятна ни вашему, ни нашему сознанию. Конфуцианство чуждо как христианству, так и иудаизму с исламом. Поэтому наши с вами системы имеют шансы на сближение, а вот с Китаем ни вам, ни нам никогда близко не сойтись. Но это нас тоже устраивает. У вас на этот счет есть хорошая поговорка: нет худа без добра. Поэтому мы видим в Китае новую супердержаву конфликтного по отношению к вам характера.

– Этакий новый заменитель нацистской Германии? – догадался Андропов.

– Пусть будет так, – согласно кивнул головой Гарриман.

– Но Китай – ядерная держава, – напомнил американцу известный факт Арбатов.

– Не беспокойтесь, мы не допустим разрастание конфликта между вами до такой степени, – последовал ответ американца.

Сказав это, Гарриман допил виски и подставил бокал под новую порцию «бурбона», который ему услужливо налил из бутылки Арбатов. Пока он это делал, американец вновь обратился к генсеку:

– Мистер Андропов, мы внимательно следим за вашими действиями не только на международной арене, но и внутри страны, и у моих друзей возникло некоторое беспокойство на этот счет.

– И в чем же оно выражается? – не скрывая своего удивления, спросил Андропов.

– В ваших действиях на территории одной среднеазиатской республики. Мы прекрасно понимаем для чего вам это понадобилось и полностью одобряем ваши действия. Эта золотодобывающая республика является главным валютным цехом вашей страны и вам, как ее лидеру, нужны во главе такого стратегически важного региона свои люди. Полагаю, что все это происходит в рамках функционирования системы концессионных обязательств Советского Союза перед нашими финансовыми структурами, заключенными ровно шестьдесят один год назад сроком на семьдесят лет. Впрочем, это обоюдный процесс – благодаря этому, ваше сырье попадает на мировой рынок через заранее определенный, и достаточно узкий, список мировых монополий. Однако, возвращаясь к ситуации, которая складывается в той среднеазиатской республике, хочу напомнить вам, мистер Андропов, что это многонаселенная территория, на которой проживают люди разных национальностей.

– Вы напрасно думаете, что мне это неизвестно, – прервал плавную речь американца генсек. – Однако, как я догадываюсь, вас волнуют проблемы с представителями конкретной национальности?

– Проблем пока нет, но они могут возникнуть, учитывая возможные действия ваших людей, а также противостояние тамошних кланов, которые в пылу борьбы друг с другом могут наломать дров. На территории этой республики проживает много кавказских народов – в частности, грузин, и особенно армян. Многие из этих людей вовлечены в предпринимательскую деятельность и нам бы не хотелось, чтобы они пострадали, как это произошло в начале 60-х годов с евреями. Все-таки вы не волюнтарист Хрущев, мистер Андропов – вы человек цивилизованный.

Американец имел в виду события 1961–1963 годов, когда по приказу Хрущева началась широкомасштабная борьба с расхитителями социалистической собственности, а именно – с владельцами подпольных цехов («цеховиками»), среди которых было много евреев. В итоге только с ноября 1962 по июль 1963 года (то есть за 9 месяцев) в СССР прошло более 80 «хозяйственных» процессов, на которых было вынесено 163 смертных приговора. И чуть ли не половина этих «смертников» были евреями. И когда эта информация дошла до Запада, там поднялась волна возмущения. Весной 1963 года известный английский философ и математик, Нобелевский лауреат (1950) Бертран Рассел написал открытое письмо Хрущеву, где возмущался вышеприведенными приговорами в отношении евреев. Кремлевский лидер вынужден был ответить ему тоже публично на страницах главной газеты страны «Правда» (l марта 1963 года). После чего волна арестов «цеховиков» еврейского происхождения не прекратилась, но несколько снизилась. И вот, спустя ровно два десятка лет, ситуация зеркально повторялась, только теперь речь шла уже не о евреях, а в качестве заступника выступал не англичанин, а американец.

– Спасибо за комплимент, – поблагодарил американца Андропов. – И прежде чем ответить, хочу внести небольшое уточнение. У нас есть Кавказ и Закавказье. Так вот, упомянутые вами грузины относятся к кавказским народам, а армяне – к закавказским. Но вам это простительно, поскольку вы американец. А теперь непосредственно о вашей просьбе. Мне кажется, я догадываюсь, кто именно может стоять за ней. Однако, если я прав, то меня это несколько удивляет. Ведь именно этот человек писал ту самую речь Рейгану, где он назвал нас «империей зла».

Андропов имел в виду личного спичрайтера американского президента Кеннета Хачикяна, который считался одним из важнейших звеньев армянского лобби в США. Он родился в 1944 году в семье армян – выходцев из древнего города Кайсери в Западной Армении. Закончив Нью-Йоркский университет, Хачикян некоторое время работал в научно-исследовательском центре Нью-Йорка в качестве помощника бывшего председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы США – Алана Гринспена. А затем вдруг решил заняться политикой. В конце 60-х он написал письмо кандидату в президенты США Ричарду Никсону, в котором выразил свою готовность участвовать в избирательной кампании как волонтер. В итоге по приглашению Пэта Бьюкенена Хачикян присоединился к избирательной кампании Никсона. А когда тот стал президентом страны, то Хачикян был назначен личным помощником Герберта Клейна, который занимал должность главного советника президента. С этого момента Хачикяну было поручено писать не только аналитические доклады, но и первые речи для самого президента Никсона. А в 1980 году то же самое он стал делать и для Рейгана по его личной просьбе. Поэтому неслучайно известный американский политолог Энтони Йорк назвал Хачикяна главным архитектором штаба Рейгана: «Нет сомнений, что Хачикян на тот момент был лучшим политтехнологом страны и мозговым центром в президентских кампаниях Рональда Рейгана».

– В данном конкретном эпизоде у вас неверная информация, мистер Андропов – Хачикян к упомянутой вами речи отношения не имеет, – опроверг предположение генсека Гарриман. – Но в остальном я отдаю должное вашей информированности – просьба исходит именно из этих кругов. В частности, речь идет о Джордже Докмеджяне.

Андропов был достаточно наслышан и об этом человеке, который, как и Хачикян, был близок к Рейгану. Более того, они были давними приятелями. Докмеджян родился в 1928 году в городке Албани в штате Нью-Йорк в семье выходцев из Западной Армении (как и Хачикян). В 1949 году он окончил Сиенский колледж, в 1952-м – юридический факультет Нью-Йоркского университета Сент-Джон. После чего был принят сначала в Нью-Йоркский, а в 1956 году в калифорнийский судебный аппараты. Работал в компании «Тексако» в Париже, а потом в Лос-Анджелесе. В 1962 году он победил на выборах Палаты Депутатов штата Калифорния, а четыре года спустя стал сенатором штата Калифорния. Год спустя (1967) губернатором этого штата стал Рональд Рейган. С 1979 года Докмеджян был Генеральным прокурором штата Калифорния, а с января 1983 года – губернатором этого же штата.

Когда в конце 1980 года Рейган стал президентом США, он предложил своему армянскому другу пост вице-президента, но тот отказался. Что было неудивительно, поскольку он полагал, что на посту губернатора он принесет больше пользы своим соплеменникам (самая многочисленная армянская диаспора в США находилась именно в Калифорнии – там тогда проживало почти 82 тысячи армян). Впрочем, как понял теперь Андропов, интересы этого человека распространялись не только на американских армян, но и на его соплеменников в Советском Союзе. И это было закономерно, учитывая сплоченность этой нации.

А вообще Рональд Рейган был одним из самых проармянски настроенных президентов США, поскольку долгие годы имел отношение к Калифорнии. Еще в период своего губернаторства в этом штате (1966–1974), он стал одним из первых влиятельных американских политиков, призывавших Белый Дом официально признать геноцид армянского народа, со всеми вытекающими для Турции последствиями. А наиболее показательным стал апрель 1969 года, когда Рейган и ряд высокопоставленных чиновников впервые официально посетили мемориал памяти жертвам геноцида армян в Монтебелло. Там Рейган произнес проникновенную речь, где сказал следующее:

«Я горд и тронут тем, что сейчас нахожусь здесь рядом с великим армянским народом. Сегодня мы вспоминаем жертв одной из самых ужасных трагедий в истории человечества – геноцида армян. Мы не имеем морального права забывать трагедию армянского народа, который внес бесценный вклад в сокровищницу мировой науки и культуры»

Вот почему, когда Рейган стал президентом, все американские армяне радовались этому, как дети. И не обманулись. Именно Рейган в апреле 1981 года стал первым президентом Америки, который озвучил декларацию № 4838, где признавался факт геноцида армян.

Естественно, зная обо всем этом, Андропов не мог всего этого не учитывать. Ведь кавказцы и закавказцы (главным образом армяне и грузины) были его союзниками в борьбе за власть. И он не был бы самим собой, если бы не предпринял нужных действий при планировании высадки «десанта» в Узбекистане. Еще в феврале 1983 года, когда разрабатывалась операция «Эмир», в Москву были вызваны два влиятельных чекиста-армянина: председатель КГБ Узбекистана Левон Мелкумов (Мелкумян) и его коллега из Армении Юлиус Юзбашян. Первый должен был взять под контроль защиту интересов кавказской диаспоры в Узбекистане, второй, учитывая его многолетнюю деятельность во внешней разведке на ниве нелегальной работы (в Управлении «С»), должен был забросить удочки в США. Удочки он забросил, причем успешно, но сегодняшний разговор с Гарриманом лишний раз убедил Андропова в том, что кавказцы и закавказцы из Узбекистана проделали то же самое, чтобы иметь лишние (и более весомые) гарантии своей неприкосновенности.

– Итак, что мне передать моим друзьям в Америке? – после того, как он сделал несколько глотков из своего бокала, обратился к Андропову Гарриман.

– По-вашему, у меня есть выбор? – вопросом на вопрос ответил генсек.

– Честно говоря, нет, учитывая тот факт, что об этом прошу вас не только я.

Андропов не удивился этой осведомленности американца. Дело в том, что за минувшие четыре месяца разговор на эту тему с ним заводил еще один человек – министр внешних сношений Франции Клод Шессон, который во второй половине февраля приезжал с официальным визитом в СССР. Именно во Франции существовала самая большая армянская диаспора в Западной Европе, которую связывали тысячи, как видимых, так и невидимых нитей с их советскими соплеменниками. Поэтому Шессон и зондировал почву перед Андроповым в тот самый момент, когда взяла свой старт операция «Эмир» в Узбекистане. И вот теперь о том же самом с генсеком завел разговор Аверелл Гарриман. Все это преследовало одну цель: дать понять генсеку, на какие силы внутри страны ему стоит опираться, чтобы иметь возможность строить нужные ему отношения с западными политическими кругами. Ведь давление на СССР со стороны Запада усиливалось, и Андропову было важно иметь на той стороне не только врагов, но и союзников. Особенно во Франции, которая в начале апреля совершила беспрецедентный демарш – выслала из страны 47 советских дипломатов (двух журналистов и 45 сотрудников КГБ), тем самым сделав своеобразный подарок Рональду Рейгану. В ответ Андропов не стал никого высылать из СССР, чтобы не нагнетать лишнее напряжение.

– Если у меня нет выбора, то мой ответ будет коротким: все находится под контролем, – ответил, наконец, Андропов.

Сказав это, он улыбнулся, что позволило американскому гостю сделать вывод о том, что его просьба услышана. Впрочем, он и не сомневался в том, что ответ будет именно таким. Ведь не зря месяц назад Андропов вернул из Канады Александра Яковлева, который будучи долгое время (и лет) послом в этой стране, установил тесные отношения с представителями тамошней армянской диаспоры, имеющей выходы на США, Англию и ту же Францию: с потомками известного американского миллионера Гюльбекяна, английского миллионера Гукасяна и иранского миллионера Акопяна.

Но когда в тот же день поздно вечером, перед сном, Гарриман поделился деталями этой встречи со своей женой Памелой, она скептически заметила:

– Ты веришь в искренность этого чекиста?

– Ты же знаешь, Пэм, что я не верю никому, кроме тебя, – улыбнулся Гарриман. – Но Андропов сегодня находится не в той ситуации, чтобы диктовать свои условия и не прислушиваться к моим советам. Так что нашу поездку нельзя назвать неудачной.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Неглинная улица, ресторан «Узбекистан»

– Информация про Гарримана пришла к тебе из надежного источника? – не скрывая своего удивления от услышанного из уст Бородина сообщения, спросил Рашидов.

– Естественно, не из первых рук, а окольными путями, – ответил Александр. – Но этой информации стоит доверять.

Тем более что базируется она на реальных фактах. Там вырисовывается сложная конфигурация, на которую завязаны, как внутренние, так и внешние силы. Если коротко: это грузинские и армянские власти, связанные с цеховиками и криминальным миром, имеющие выходы, как на Узбекистан, так и на Запад – в Америку и Западную Европу. Именно поэтому Андропов не посмеет разворошить этот улей. Ведь в недалеком будущем он может помочь его преемнику в восхождении к власти.

– Если все так серьезно, то, может, не стоит всему этому сопротивляться? – вновь вернулся к своим сомнениям Рашидов. – Говоря откровенно, я так устал от такой жизни, Сашенька. Помнишь у поэта: «Я один, все тонет в фарисействе». Все время опасаешься ударов – либо от своих, либо из Москвы. Иной раз еду по Ташкенту или где-то по республике, смотрю на простых своих земляков и дико им завидую. Они живут обычной жизнь, наслаждаются каждым ее мигом. А я все время в напряжении, особенно в последнее время. А ведь годы берут свое. Хочется уйти от всего этого, понянчить внуков на старости лет, побыть подольше с женой.

– Я понимаю вас, Шараф-ака, – живо откликнулся на этот крик души Бородин. – Я и сам частенько переживаю такие же чувства. Но следом за ними тут же приходят иные мысли. Не дадут вам спокойно уйти в отставку и почивать потом на лаврах. Не для того к власти пришел человек из спецслужб, чтобы жизнь успокоилась – его задача заключается в ином. И удар по Узбекистану – это не только личная атака на вас, это еще и атака на самую интернациональную республику. В свете того, что я уже говорил о проекте капитализации нашей системы, это вполне закономерно. Лидеры моноэтнических диаспор хотят нанести удар по лидерам интернациональных, чтобы в сложившейся ситуации им было легче укрепиться во власти. Я лично видел у себя в отделе списки людей, которые должны были отправиться с Лубянки в Узбекистан в составе «десанта». Так вот, там фигурирует полковник Аркадий Габрилянов, который наделен полномочиями контролировать и разрешать любые проблемы с теми «кавказцами», которые заведуют теневой экономикой на территории Узбекистана.

– Знакомая фамилия, – наморщив лоб, произнес Рашидов, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.

– Габрилянов участвовал в операции против Медунова, – напомнил Рашидову события трехлетней давности его собеседник. – Сочинско-краснодарское дело, которое затеял Андропов, чтобы не допустить перевода в Москву Медунова. Его место в итоге досталось Михаилу Горбачеву – давнему конкуренту Медунова и любимчику Андропова. Так что место Краснодара теперь заняла Бухара. И там не случайно первой жертвой пал начальник ОБХСС – человек из ведомства Щелокова. Вам, как кандидату в члены Политбюро, приходила записка о злоупотреблениях бывшего министра внутренних дел?

– Конечно, – подтвердил этот факт Рашидов, – Ужасные факты там расписаны: что Щелоков заполучил в личное пользование несколько служебных «Мерседесов», не брезговал забирать к себе домой и на дачу, а также раздавать близким родственникам арестованные милицией вещественные доказательства и конфискованные произведения искусства и антиквариата. Даже какой-то магазин организовал для своих людей, где реализовывались те самые вещи из конфиската. И еще меня поразило то, что Щелоков и члены его семьи занимались обменом в сберкассах огромных сумм в ветхих рублях. Неужели все это правда?

– В том-то и дело, что практически все – чистейшая ложь, – ответил Бородин. – «Мерседесы» он не «прикарманивал», вещдоки тоже, хотя такой закрытый магазин существует, но Щелоков и члены его семьи ни разу там не бывали. А что касается ветхих денег, то их действительно меняли по просьбе людей, которые в составе правительственных делегаций выезжали в соцстраны – там к оплате принимают только новые деньги в банковских упаковках. Однако эта ложь сработала – Щелокова вчера вывели из состава членов ЦК КПСС. И я могу сказать, что будет с ним дальше – его продолжат дискредитировать, а вместе с ним и его ведомство, которое он возглавлял семнадцать лет. Таким образом Андропов убирает с шахматной доски те фигуры, которые мешают ему самому и могут помешать его будущему преемнику.

– Но ты свел это дело к бухарским событиям – почему?

– Потому, что ваша возможная дискредитация будет происходить по тому же плану, что и дискредитация Щелокова. Ведь вы не менее сильная фигура, чем он. И в вашем окружении будут искать «замазанных» – тех, кто нечист на руку, как это, например, случилось с начальником хозяйственного управления МВД Калининым. И, благодаря показаниям таких людей, будут стягивать петлю на вашей шее, как это происходит сейчас со Щелоковым или с его женой, которая не далее как четыре месяца назад застрелилась. Вот почему нельзя сидеть сложа руки и ждать, когда эта петля затянется. Лучше сложить голову на поле брани, чем вечно каяться и ждать милости от победителя. Вот Щелоков, например, решил сложить оружие и добром для него это не закончится.

– В таком случае, как ты относишься к тому, что мы попытаемся разворошить этот улей? – задал неожиданный вопрос Рашидов.

И поймав удивленный взгляд собеседника, пояснил:

– Мы создадим свою группу в КГБ, которая займется махинациями в ташкентской торговле. Дело в том, что одним из ее руководителей является супруга Мелкумова.

– Понимаю: хотите следовать старинной поговорке «Только железо режет железо», – после небольшой паузы, которая понадобилась ему для того, чтобы обдумать это предложение, ответил Бородин. – Дело рискованное, но стоящее. Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Правда, есть одно «но»: найдутся ли у вас люди, которые пойдут на подобный риск – схватку с Мелкумовым, за которым стоит Москва?

– Если я включу в состав этой группы своего сына Ильхома, то сторонники у меня найдутся.

Услышав это заявление, Бородин с нескрываемым удивлением взглянул на собеседника. Не каждый родитель мог бы бросить своего отпрыска в пекло политических разборок, прекрасно понимая, чем это может ему грозить. Рашидов такое желание продемонстрировал, что лишний раз говорило о его порядочности. Рискуя жизнями других, он не хотел выводить из-под обстрела своего сына – офицера КГБ.

– Хорошо, Шараф-ака, попытайтесь зайти к нашим врагам с тыла, памятуя о моем предостережении, – согласился, наконец, с предложением Рашидова его собеседник. – Но главное, что вам надо сделать – это завтра под любым предлогом отклонить или, на худой конец, отсрочить свою отставку. Найдите любую причину – например, сошлитесь на то, что на носу хлопковая страда, а вы не можете пустить это дело на самотек. Да и двухтысячелетний юбилей Ташкента, который состоится в сентябре, тоже припомните – это все-таки событие не республиканского, а мирового масштаба. Одновременно с этим выйдите на прямой контакт с Черненко и потребуйте убрать из республики Грекова и Мел кумова. Черненко очень зол на Андропова за то, что тот оттесняет его от власти. Полгода назад, как известно, отобрал у него Общий отдел. И хотя заведующим там остался человек Черненко – Клавдий Боголюбов, однако все это явно временно. А Общий отдел, сами знаете, это средоточие всех партийных тайн. Поэтому в этой борьбе Черненко будет на нашей стороне. Пусть он теперь и не заведует Общим отделом, но рычаги воздействия на партаппарат еще не потерял. А у Андропова хорошие позиции по линии КГБ, но в партаппарате его многие недолюбливают. Этим и надо воспользоваться.

– А на кого еще в данный момент я, по-твоему, мог бы положиться в Политбюро? – задал очередной вопрос Рашидов.

– На Алиева и Кунаева – они все-таки мусульмане. Впрочем, у Алиева руки связаны – не зря его оторвали от Азербайджана и перебросили сюда. И в тамошнем КГБ теперь всеми делами заправляет не его ставленник – выходец из контрразведки Юсиф-Заде, а глава разведки Гусейнов, который еще с пятидесятых годов является соперником Алиева. Можно еще положиться на Гришина, на которого Андропов тоже усиленно ищет компромат руками московского управления КГБ. А вот Громыко, Устинов, Романов и Горбачев играют на стороне Андропова.

– Про этих я знаю. Но ты не назвал украинцев – Щербицкого и Тихонова?

– Тихонов всегда был близок Черненко. Так что не изменит ему и в новых условиях. А вот с Щербицким дело сложнее. Его самого обложили, как будто в капсулу засунули. И хватит ли у него духа, чтобы сопротивляться – большой вопрос. Хотя здесь надо будет прощупать почву, чем я вскоре и займусь. А вы пока, Шараф-ака, вернувшись домой, попробуйте серьезно поговорить с главами областей на предмет создавшейся ситуации. Это подвигнет ваших сторонников сплотиться вокруг вас, а противников – искать выходы на Москву. И в этой ситуации мне будет легче узнать про их планы. И попытайтесь через того же Черненко добиться замены министра финансов. Поставьте на эту должность надежного человека, который возьмет в свои руки финансовые потоки республики и сможет уберечь важнейшие активы от чужих поползновений. Надеюсь, у вас на примете есть такой человек?

– Ислам Каримов, – назвал Рашидов имя человека, к которому он давно приглядывался. – И вообще, я уже наметил круг людей, которые в будущем смогут заменить старую когорту. Мы, увы, не вечны, а республика должна жить, несмотря ни на что.

– Золотые слова, Шараф-ака.

Сказав это, Александр взглянул на часы. И это не было бестактностью с его стороны. Именно он был инициатором этой встречи и рисковал после нее больше всего тоже он. Поэтому ему и выпала обязанность следить за продолжительностью этого рандеву из соображений собственной безопасности. А поскольку Рашидов относился к нему как к сыну, было бы глупо с его стороны пренебрегать этим чрезвычайно важным обстоятельством.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Черемушки, улица Гарибальди

Доехав в метро до станции «Новые Черемушки», Алексей Игнатов поднялся наверх и вышел на площадь имени Брежнева. Свернув на улицу Гарибальди, сыщик прошел несколько сот метров, и оказался в нужном дворе, где обитал человек, с которым у него была назначена встреча.

Звали этого человека Константин Кораллов – он был специалистом по японскому декоративно-прикладному искусству. Найдя нужный подъезд, сыщик пешком поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка нужной ему квартиры. Буквально сразу после этого за дверью послышался шум – лай собаки и крики ребенка. Это означало, что в квартире есть ее обитатели. Главным теперь было, чтобы среди последних был тот человек, с которым у Игнатова была назначена встреча. Вести диалог с ребенком, а тем более с собакой в планы Игнатова не входило.

Спустя минуту после того, как Игнатов позвонил, в двери, наконец, щелкнул замок и на пороге появился пожилой мужчина в спортивном костюме синего цвета.

– Вы товарищ Игнатов? – спросил мужчина у сыщика и, получив утвердительный ответ, расплылся в улыбке. – Люблю пунктуальных людей. А то ведь последние пять минут внук и собака меня буквально одолели: дескать, пойдем, дед, гулять. А как я могу пойти, если я жду гостя? Если бы вы опоздали минут на пять, даже не знаю, как бы я с ними справился.

Во время этого монолога в дверном проеме нарисовались те, о ком говорил хозяин квартиры – симпатичный мальчуган лет шести и рыжая собачонка породы карликовый пудель. Увидев их, хозяин квартиры представил домочадцев гостю:

– Прошу любить и жаловать: мой внук Ванечка и собачка Фанечка.

– Трудно вам, наверное, с ними приходится – зовете одного, а бежит другая, – заметил Игнатов.

– Да уж, как в оперетте «Летучая мышь» с собакой Эммой, – улыбнулся на эту шутку коллекционер.

После чего взял собачку на руки, а внуку приказал надеть на голову кепочку и разрешил выйти из квартиры. Спустя пять минут внук и собачка уже резвились на детской площадке, а коллекционер и сыщик уселись на лавочку неподалеку, чтобы углубиться в беседу. Начал ее Игнатов, который извлек из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий с нэцкэ, где был изображен мужчина верхом на черепахе.

– Константин Михайлович, посмотрите, пожалуйста, на эту нэцкэ – вам она знакома? – спросил Игнатов у коллекционера, передавая ему фотографии.

Прежде чем ответить, Кораллов извлек из заднего кармана своих спортивных штанов футляр с очками и водрузил окуляры себе на нос. И только после этого взял в руки фотографии.

– Боже мой, откуда у вас это? – вырвался из уст коллекционера возглас, едва он взглянул на первую же фотографию.

– Вы имеете в виду нэцкэ или фотографии? – не понял сути вопроса Игнатов.

– Во-первых, это не нэцкэ, уважаемый, – тут же поправил сыщика Кораллов. – Нэцкэ – это брелок со сквозным отверстием, который обычно крепится к кимоно. Такового отверстия на ваших изображениях нет. Поэтому это – оки-моно, миниатюрная скульптура, предназначенная для украшения интерьера. А герой скульптуры, которая изображена на ваших фотографиях – рыбак Урасимо Таро. Есть такой вымышленный персонаж и главный герой одной японской легенды. Красивая, кстати, легенда, которая считается одним из ранних примеров истории о путешествии во времени. Вот эта черепаха, на которой восседает Урасимо – это на самом деле дочь морского царя Отохимэ, которая временно приняла облик черепахи, чтобы доставить Урасимо на дно морское, в свой дворец Рюгудзё, где они стали мужем и женой. Но затем рыбак затосковал по своему земному дому, по матери и решил вернуться назад. Принцесса дала ему в дорогу коробочку, наказав ни в коем случае ее не открывать. Но когда рыбак узнал, что на земле с момента его отсутствия прошло порядка семисот лет и никого из тех, кого он знал, давно уже нет в живых, он с горя открыл коробочку. После чего тут же состарился и умер.

– Действительно, красивая легенда, – согласился с коллекционером Игнатов. – Но что вас так удивило в этих фотографиях?

– Дело в том, что данное окимоно считается утерянным с сентября 1941 года, – сообщил сыщику неожиданную новость коллекционер. – С того самого момента, когда в Харькове пострадал после фашистской бомбежки Исторический музей, где хранилось несколько десятков редчайших окимоно. Сколько лет вашим фотографиям?

– Что значит лет – они свежие, сделанные совсем недавно.

– Вы в этом уверены?

– Ну, конечно, наши эксперты установили, что пленка, с которой сделаны эти фотографии свежая – ей от силы полгода.

– В таком случае, я вас поздравляю, молодой человек – у вас в руках уникальное окимоно, которому нет цены.

– Не спешите нас хвалить, Константин Михайлович, пока у нас в руках находятся лишь эти фотографии.

– А окимоно где? – искренне удивился коллекционер.

– Пока неизвестно, но мы над этим работаем, – успокоил собеседника Игнатов, после чего спросил: – Вот вы сказали, что это окимоно бесценно. Но все-таки, какая у него может быть цена в денежном эквиваленте?

– На Западе за него могут дать не одну сотню тысяч долларов. Ведь у этого окимоно редкая родословная. Ее автором является знаменитый мастер Асахи Гёмудзан, который жил в эпоху революции Мэйдзи – во второй половине девятнадцатого века. У него много замечательных работ, но именно эта славна тем, что она была подарена российскому императору Николаю Второму – правда, тогда он еще был цесаревичем – во время его поездки в Японию в 1891 году. Это окимоно он потом всегда носил в кармане в качестве амулета или оберега.

– Насколько я знаю из истории, от смерти он его все-таки не спас, – напомнил Игнатов собеседнику про печальную участь императорской семьи.

– В том-то и дело, что в момент гибели этого амулета с царем не было.

– Откуда это известно?

– Из описи вещей, которая была тогда составлена. Как оказалось, царь оставил свой амулет в Александровском дворце Царского села под Петроградом, а сам вместе с семьей отправился в Тобольск. Именно эти обстоятельства чрезвычайно увеличивают стоимость этого окимоно. Только вам-то зачем знать о том, сколько оно теперь стоит?

– Не бойтесь, не для того, чтобы продать, – улыбнулся Игнатов. – Просто, зная его цену, можно предположить, на что способны люди, которые захотят завладеть этим предметом преступным путем.

– А что, такая возможность существует?

– В нашем обществе, в котором все отчетливее стала звучать мелодия чистогана, всякое возможно.

– Это вы хорошо сказали, – согласно кивнул головой Кораллов.

– А как вы думаете, зачем могли быть сделаны эти фотографии? – задал очередной вопрос Игнатов.

– По разным причинам, – пожал плечами коллекционер. – Например, чтобы показать их кому-то для оценки или для фиксации наличия этого кимоно, в свете того, что оно считается утерянным. Это первое, что лично мне приходит в голову.

– А для определения того, что это, например, подделка?

– По фотографии это определить невозможно – нужно держать окимоно в руках.

– А много в Москве специалистов, вроде вас?

– Чуть больше десяти. Еще в Ленинграде есть четверо, трое в Волгограде. Остальные находятся за пределами РСФСР.

В это время раздался звонкий лай пуделя Фанечки, которая таким образом отреагировала на то, что внук коллекционера устроил гонки по детской площадке с девочкой, примерно одного с ним возраста.

– Ваня, смотри не упади! – крикнул внуку его дедушка.

– Забавные у вас внучата., - произнес Игнатов, глядя на то, как резвятся дети вместе с собакой.

– А у вас, простите за бестактность, семья есть? – поинтересовался коллекционер.

– На данный момент уже нет, – коротко ответил Игнатов. – И детей, кстати, тоже. Как там у Есенина:

…Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…

– «Черный человек», – выказал свои познания в поэзии коллекционер. – Кстати, Есенин любил собак. Помните, его «Посвящение собаке Качалова» или пронзительную «Песнь о собаке»? Последнюю без слез читать невозможно:

…И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

– Если вы любите Есенина, обязательно должны завести себе собаку, – дал неожиданный совет сыщику коллекционер. – Очень советую пуделя – добрейшее и умнейшее создание. Среди всех собак он на втором месте по своему интеллекту.

– А на первом кто?

– Колли. Но они крупные собаки, а вот пудели совсем как дети – всегда скрасят ваше одиночество.

– Спасибо, но с моей сумасшедшей работой заводить домашних животных не резон. Вы лучше подскажите, как нам выйти на обладателя этого окимоно. У нас ведь кроме этих фотографий ничего больше нет.

– У вас два пути: либо обойти всех названных мною российских коллекционеров – а их, помимо меня еще семнадцать человек. Может, они что-то и знают. Либо связаться с одним лишь человеком, который живет в Харькове. Это директор того самого Исторического музея, который пострадал во время бомбежки – Сидор Ефимович Ковальчук. Ему уже за семьдесят, но держится он еще молодцом. И память сохранил отменную.

– А почему его кандидатура перевешивает все остальные? – удивился Игнатов. – Ведь с момента пропажи коллекции прошло уже более сорока лет?

– Дело в том, что он специалист именно по Асахи Гёмудзану, который является автором интересующего вас окимоно. Вполне возможно, он обладает дополнительными данными об экспонатах той коллекции, которая погибла в сентябре 1941 года. Впрочем, теперь, исходя из вашей информации, ее гибель можно поставить под сомнение.

– А координаты его у вас есть?

– Увы, – развел руками Кораллов. – Но вы не отчаивайтесь. Вам надо связаться с украинским министерством культуры и там вас наверняка выведут на Ковальчука. Он личность известная – музейным делом занимается более полувека. Вернее, занимался – сейчас он на пенсии. Вот все, чем я могу вам помочь.

– И на том спасибо, – ответил Игнатов, поднимаясь с лавочки и протягивая на прощание ладонь своему собеседнику.

– А про пуделя все-таки подумайте, – пожимая руку сыщику, напомнил о своем предложении коллекционер.



16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Время было уже позднее, но Андропов не торопился закончить свой рабочий день, который начался для него с важного события. На сегодняшней сессии его избрали Председателем Президиума Верховного Совета СССР. То есть, к должности генерального секретаря ЦК КПСС Андропов добавил еще и пост президента, тем самым сосредоточив в своих руках все нити управления страной. Отсидев положенное время на сессии в Кремле, Андропов затем отправился в свой кабинет на Старой площади, который раньше принадлежал Брежневу и поражал всех своими габаритами – 10 метров в ширину и 30 в длину. Там Андропову предстояло встретиться с его помощником Павлом Лаптевым, который приберег для него важное сообщение. Оказывается, сегодня днем Шараф Рашидов, приехавший в Москву на Пленум ЦК КПСС и сессию Верховного Совета и задержавшийся здесь еще на некоторое время по указанию ЦК для важного разговора, побывал в ресторане «Узбекистан». Вроде бы, рядовое событие, но Лаптев сообщил шефу, что Рашидова в ресторане интересовала вовсе не узбекская кухня.

– Тогда что? – взглянув на своего помощника поверх очков, спросил Андропов.

Вместо ответа Лаптев положил на стол перед шефом видеокассету, на которой «технари» с Лубянки сделали видеоотчет об этом посещении. Какое-то время Андропов молча взирал на кассету, после чего поднялся и направился в соседнюю комнату отдыха, где находились телевизор и видеомагнитофон марки «Sony». Лаптев отправился следом, предварительно забрав кассету со стола. В комнате отдыха он вставил ее в видеомагнитофон и, дождавшись когда его шеф удобнее устроится в кресле, включил телевизор. На экране возникло изображение помещения, которое, как понял Андропов по его убранству, являлось одной из гостевых комнат ресторана «Узбекистан». Вскоре в нее вошли четверо мужчин, в одном из которых генсек без труда узнал Шарафа Рашидова. По поводу личностей трех остальных он тут же получил комментарий своего помощника:

– Двое молодых людей – это прикрепленные Рашидова, а тот, что постарше – это заместитель директора ресторана.

Тем временем на экране происходило следующее. Все четверо посетителей уселись за стол, и между ними начался неторопливый разговор, в котором Андропов не уловил ничего подозрительного. Замдиректора, разлив из чайника в четыре пиалы чай, стал задавать стандартные вопросы о самочувствии Рашидова после перелета, о делах республики. Лидер Узбекистана отвечал на эти расспросы вполне доброжелательно, на его лице не было ни тени какого-либо напряжения или беспокойства. Также вели себя и двое прикрепленных, которые все это время молчали, занятые поглощением чая. В это время в кабинет вошли двое официантов, которые принесли на подносах еду: круглые лепешки, фрукты и большую тарелку с дымящимся пловом.

– А вы говорили, что их не интересует узбекская кухня, – удивился Андропов, бросив короткий взгляд на своего помощника.

– Это для антуража, Юрий Владимирович – самое интересное будет впереди, – ответил Лаптев.

И спустя несколько минут действительно произошло нечто интересное – изображение на экране пропало, а вместо него появились черные полосы. Вместе с изображением исчез и звук.

Андропов снова взглянул на помощника.

– Как мне объяснили «технари», эти помехи могли возникнуть по вине мини-генератора, который включил кто-то из присутствующих, – пустился в объяснения Лаптев. – Как мы видели, у одного из прикрепленных в руках был «дипломат», куда вполне мог уместиться такого рода генератор. Для чего это понадобилось, тоже не секрет – видимо, для того, чтобы Рашидов имел возможность провести какое-то важное мероприятие, у которого не должно быть лишних свидетелей.

– Намекаете на встречу с кем-то? – спросил Андропов.

– Полагаю, что именно так, – подтвердил догадку шефа его помощник. – Видимо, к ним присоединился кто-то пятый.

– А я думаю, что вряд ли, – не согласился с помощником Андропов. – Зачем показывать его такому количеству людей, если можно сделать это наедине где-нибудь в подсобном помещении. Там ведь их много?

В качестве ответа Лаптев согласно кивнул головой.

– Сколько лет существует это заведение? – продолжал свой допрос Андропов.

– С пятьдесят первого года.

– Получается, что за эти тридцать два года наши «технари» не удосужились напичкать ресторан своей аппаратурой?

– Она есть во всех его залах, но только не в подсобных помещениях, – развел руками Лаптев. – Ведь никто не мог подумать, что в подсобках ресторана может происходить что-то для нас интересное.

– Как видим, именно в подсобке это самое интересное сегодня и случилось, – не скрывая своего недовольства, заметил Андропов. – Рашидов встретился с неким неизвестным, причем это явно не шеф-повар этого заведения, которому наш высокий гость высказывал свои претензии по поводу качества приготовленного им плова. Этот неизвестный – птица очень высокого полета. Причем заметьте, что эта встреча произошла в самом центре города, да еще у нас на глазах. О чем это говорит? Только о том, что Рашидов и этот неизвестный пошли на серьезный риск. Значит, отложить эту встречу они не могли – она им была необходима в виду каких-то чрезвычайных обстоятельств. Догадываетесь каких, Павел Павлович?

– К гадалке не ходи, – коротко ответил Лаптев.

– А что сообщает наша доблестная «наружка»? – после короткой паузы возобновил разговор Андропов.

– В течение нескольких часов она записала на видеопленку всех выходящих из ресторана людей, но эту информацию надо еще обработать.

– Вы полагаете, что этот неизвестный настолько глуп, чтобы покинуть ресторан через главный выход? – усмехнулся Андропов. – Он наверняка сделал это с «заднего кирилица», как говорит наш великий сатирик Аркадий Райкин. Но там, как я понял, представителей нашей доблестной «наружки» не было?

Молчание помощника лишь подтвердило догадку Андропова.

– Теперь понятно, зачем прикрепленный Рашидова заходил вчера в Дом книги – у них там канал связи, – сделал вывод Андропов, вспомнив еще одну видеозапись, которую ему показали. – Видимо, вчера «крот» назначил Рашидову встречу, а сегодня они благополучно пересеклись в ресторане прямо у нас под носом. Поэтому, Павел Павлович, слушайте мой приказ: бросьте на поиски этого инкогнито наших лучших оперативников. Кровь из носу, но он должен быть найден как можно быстрее. В противном случае мы рискуем провалить дело, которое столь тщательно готовилось. Сами понимаете, история нам этого не простит.



17 июня 1983 года, пятница.

Пакистан, Исламабад, озеро Раваль

Отогнав моторную лодку на середину озера, Хью Лессарт заглушил мотор и повернулся к своему собеседнику, сидевшему напротив него – итальянцу Франческо Розарио. Тот откинулся на спинку сиденья, держа в одной руке бокал с виски, а в другой сигарету.

Лессарт знал этого человека уже четыре года. В конце 70-х американец работал в резидентуре ЦРУ в Риме и отвечал за контакты с неаполитанской мафией – каморрой. И его сегодняшний собеседник был ее представителем, принадлежавший к клану Казалези. С недавних пор этот клан обратил свои взоры на Афганистан, откуда на юг Италии шли поставки наркотиков. На тот момент существовало два основных маршрута транспортировки опийных наркотиков (опия-сырца, морфия и героина): западный (Джелалабад – Кандагар – провинция Гильменд – Захедан – Тегеран – Тебриз – Стамбул – Европа) и южный (Пешавар – Карачи – морем или самолетом в Европу – на Ближний Восток – в Азиатско-Тихоокеанский регион). Самым популярным был южный маршрут, поскольку, в Пакистане проживала большая пуштунская диаспора (порядка 3 миллионов человек), тесно связанная со своими родственниками в Афганистане. Ведь в первую очередь, выращиванием опийного мака и ректификацией опиума занимались в районах, населенных таджикским и пуштунским населением – в Гильмендской долине, а также в районе городов Файзабад, Кундуз, Кандагар, Джелалабад и Фарах. Эти районы были удобны тем, что находились под контролем моджахедов и пакистанской армии. Дальнейшая переработка афганского опиума в морфий и героин осуществлялась в соседних странах, обладающих соответствующей химической промышленностью – Пакистане, Турции, Иране (до середины 1980-х), а также европейских странах – Франции и Италии.

Выбрав в качестве места встречи это живописное озеро, где в эти часы было малолюдно и достаточно прохладно, Лессарт взял напрокат моторную лодку и в течение часа обсуждал с итальянцем ситуацию с поставкой наркотиков в Неаполь. И когда эта тема была досконально обговорена со всех сторон, американец перешел к другой, которую он специально приберег на конец их встречи. Причем для ее обсуждения он загнал лодку на самую середину озера, что не укрылось от глаз итальянца.

– Мы забрались так далеко от берега, чтобы обсудить нечто еще более секретное, чем поставка наркотиков? – спросил Розарио, стряхивая за борт пепел от сигареты.

– Ты как всегда проницателен, Фрэнки, – называя собеседника на американский манер, ответил Лессарт. – Хочу попросить тебя об одной услуге, памятуя, что за тобой тянется должок еще со времен моего пребывания в Риме.

Речь шла о событиях лета 1980 года, когда Лессарт предупредил Розарио о том, что люди из соперничающего клана готовили покушение на него и членов его семьи. В результате итальянец и его домашние остались живы, чего нельзя было сказать о заказчиках покушения – их живьем бросили в бочки, залили сверху бетоном и утопили в море. С тех пор Лессарт ждал удобного случая, чтобы обратиться к Розарио с ответной просьбой об услуге. И вот сегодня этот момент настал.

– Ты ведь у нас большой специалист по части футбола, в отличие от меня, – продолжил свою речь американец.

Это была сущая правда – Розарио был страстным болельщиком самого любимого для всех неаполитанцев футбольного клуба «Наполи». Более того, именно Розарио, как член своего клана, занимался вопросами субсидирования этой команды из «черной кассы» каморры. В свое время именно Розарио ввел в курс своего американского приятеля относительно участия мафии в футбольных делах. Он объяснил ему, что самый простой способ заработать на футболе деньги – это договорные матчи. С их помощью букмекерские конторы и подпольные тотализаторы приносят мафии огромный доход. На втором месте по прибыльности – отмывка денег с помощью футбольных трансферов. На третьем – продажа билетов, когда мафия забирает себе разницу между заявленной и фактической суммой выручки за билеты.

В сегодняшнем разговоре Лессарта интересовали трансферы – покупка игроков. Он знал, что его итальянский собеседник, выезжая за пределы Италии, частенько ходит на футбольные матчи в разных странах и приглядывается к талантливым молодым игрокам, которые могли бы подойти его любимому клубу «Наполи», либо в другие итальянские клубы, причем не обязательно именитые. Это была еще одна статья дохода для Розарио. И именно на эту тему американец и перевел теперь разговор, спросив у итальянца напрямую:

– Ты ведь хорошо знаешь местный футбол – есть здесь стоящие игроки?

– С каких это пор ты стал интересоваться футболом? – искренне удивился Розарио.

Удивление итальянца было настолько сильным, что его рука с бокалом, из которого он собирался сделать очередной глоток, замерла в воздухе.

– Считай, что с сегодняшнего, – ответил Лессарт. – Но ты не ответил на мой вопрос.

– Стоящих игроков европейского уровня в Пакистане нет, – сделав, наконец, глоток из бокала, ответил итальянец. – Хотя в футбол здесь на профессиональном уровне играют с 1948 года – через год после обретении Пакистаном независимости от Великобритании. Ведущих клубов несколько, но чемпионами в последние годы становились «летчики» в позапрошлом году и «банкиры» в прошлом. Оба клуба из Карачи. Я видел эти команды в деле, но взять кого-то на заметку так и не смог – мелковаты ребята.

– Но пакистанский футбол сильнее афганского? – продолжал задавать вопросы Лессарт.

– Конечно, посильнее, учитывая то, что происходит в Афганистане вот уже пять лет – сплошные перевороты и войны. Но зачем тебе это?

Однако американец оставил этот вопрос без ответа и вместо этого задал свой:

– Значит, если взять хорошего пакистанского футболиста и переместить его в афганские условия, там он не будет мелковат?

– Там он может стать королем, – коротко ответил итальянец.

– В таком случае, сделай мне одолжение – найди мне такого игрока. Ты ведь еще неделю собираешься здесь задержаться?

– Собираюсь, но о каком игроке конкретно идет речь – из тех команд, которые я тебе перечислил?

– Ни в коем случае! Мне нужен игрок-любитель, который еще нигде не успел засветиться. Этакий самородок, который сможет произвести фурор в Афганистане. Такого здесь можно найти?

– Найти-то можно, но не за неделю же, – развел руками Розарио.

– Понимаю твои сложности, но мне нужен такой человек как можно быстрее. Сделай мне одолжение, как когда-то сделал тебе я. Прошерсти лагеря для беженцев на границе с Афганистаном – там много молодежи.

– Почему именно там?

– Я забыл тебе сказать, что этот парень должен быть пуштуном, у которого есть родственники в Афганистане. Так легче будет его адаптировать в той среде.

– Ты хочешь заполучить разведчика в виде футболиста?

– Что-то вроде этого, – уклончиво ответил Лессарт, не желая раскрывать всех карт перед итальянцем. – Если ты управишься за неделю, я уступлю тебе пять процентов с нашей сегодняшней сделки по наркотикам.

– А если я попрошу десять?

– А это уже наглость, Фрэнки, – покачал головой американец. – Ты и твоя семья все-таки мне жизнью обязаны.

Однако заметив, как поник его собеседник, который был неравнодушен к двум вещам в жизни – деньгам и женщинам – Лессарт продолжил:

– Но поскольку мы с тобой друзья, я готов остановиться на семи процентах. По рукам?

И он первым протянул итальянцу свою раскрытую ладонь, которая была принята без каких-либо раздумий.



17 июня 1983 года, пятница.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 3-й этаж, кабинет заведующего Отделом организационно-партийной работы Егора Лигачева

За долгие годы своей партийной работы Шараф Рашидов многократно бывал в этом кабинете, но никогда он не чувствовал себя здесь столь неуютно. Во-первых, по причине того, что он знал истинную подоплеку его сегодняшнего вызова сюда. А во-вторых, его смущала личность его собеседника, который был не только ниже его по своему партийному статусу, но и моложе на три года. То ли дело Иван Капитонов – предыдущий руководитель Отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС. Он был на два года старше Рашидова, однако в партию они вступили почти одновременно – в конце 30-х, да и сроки начала партийной работы у них тоже совпадали: Капитонов в 1943 году занял пост секретаря Краснопресненского райкома в Москве, а Рашидов годом позже был выдвинут на должность секретаря Самаркандского обкома по кадрам. Да и отношения у них с Капитоновым, после того как он в 1965 году возглавил Отдел оргпартработы, всегда были ровные, товарищеские. С Егором Лигачевым, учитывая то, кто именно поставил его на этот пост, таких отношений у Рашидова не могло быть в принципе. Даже не смотря на то, что вновь испеченный руководитель проявил сегодня учтивость – вышел в приемную, чтобы лично проводить гостя в свой кабинет. Но Рашидов понимал, что все это делается неискренне, что все это аппаратные игры, не более. И подтверждение этому он нашел практически сразу, едва вошел в кабинет.

Его цепкий взгляд сразу заметил на столе у Лигачева стопку писем, о содержание которых он сразу догадался – скорее всего, это были жалобы людей на существующие в его республике недостатки. Причем, отталкиваясь от своего многолетнего опыта партийной и государственной работы, Рашидов прекрасно знал, каким образом появляются на свет такого рода послания. Часть из них действительно имела подлинное происхождение – то есть, была написана реально существующими людьми, которых возмущали разного рода недостатки, в основном в социально-бытовой сфере. А вот другая часть писем была состряпана в недрах партаппарата подставными лицами с целью дискредитации тех руководителей, вотчины которых упоминались в этих посланиях. Короче, это были все те же аппаратные игры. Единственное, что не мог взять в толк Рашидов, опускаясь на стул перед Лигачевым, зачем их пускают в дело против него – человека, который «съел» не одну собаку в этом деле? Может, у его недоброжелателей притупился нюх? Или же они готовы опуститься даже на такой уровень, лишь бы побыстрее вынудить его уйти в отставку?

Между тем разговор начался с банальных расспросов о положении дел в республике. Рашидов отвечал коротко, не торопясь, догадываясь о том, что их разговор наверняка записывается «слухачами» с Лубянки и уже сегодня эта запись будет лежать перед Андроповым. Точно так же, как вчера подобная же запись наверняка была ему преподнесена по факту посещения Рашидовым ресторана «Узбекистан».

Исчерпав весь запас банальностей, Лигачев, наконец, перешел к тому, ради чего, собственно, весь этот разговор и затевался.

– Шараф Рашидович, в ЦК поступает много писем о безобразиях в республике, – положив ладонь на стопку писем, лежавших на краю стола, произнес хозяин кабинета. – Люди жалуются, притом основательно, все больше и больше. Мы пересылаем письма вам для проверки, но вы и ваши товарищи отвечаете, что факты не подтверждаются. Трудно в это поверить. Вот посмотрите, сколько писем. А ведь здесь только малая толика. ЦК буквально завален письмами из Узбекистана.

– Только оттуда? – задал неожиданный вопрос Рашидов.

– В каком смысле? – насторожился Лигачев.

– В том смысле, что в других республиках у нас тишь да гладь, да божья благодать?

– А при чем здесь другие республики?

– При том, что у меня создается такое впечатление, что кое-кто именно из Узбекистана хочет сделать козла отпущения. Это опасная практика, поскольку у нас многомиллионная республика и большая партийная организация. У нас одних только русских людей проживает около полутора миллионов человек.

Все эти слова Рашидов произносил громко, адресуя их не столько Лигачеву, сколько тому человеку, который будет слушать этот разговор в записи.

– Успокойтесь, Шараф Рашидович, никто в ЦК не ставит целью нападать на Узбекистан, – произнес Лигачев, убирая руку со стопки писем. – В других республиках тоже имеются недостатки, но говорить о них я буду с их руководителями. А пока я уполномочен провести эту беседу именно с вами.

«Вот именно, что уполномочен, – подумал Рашидов, глядя в лицо собеседнику. – Человек ты, видать, честный, но тюфяк. Твоей честностью хотят воспользоваться весьма циничные люди, которые привыкли загребать жар чужими руками. Ты будешь носом рыть землю, не догадываясь, что тобой просто пользуются. Впрочем, может быть, я ошибаюсь относительно твоей неосведомленности?».

Заметив, что его собеседник ушел в себя и разговор теряет остроту, Лигачев решил открыться:

– Шараф Рашидович, дело серьезное. О письмах доложено Юрию Владимировичу Андропову. Я беседую с вами по поручению Генерального секретаря.

«Вот с этого и надо было сразу начинать», – подумал Рашидов, а вслух спросил:

– И какие меры вы собираетесь принимать, отталкиваясь от этих писем?

– Отдел будет вносить предложение направить в Узбекистан авторитетную комиссию из ЦК.

– Для чего?

– Как для чего? – брови Лигачева взметнулись вверх. – Для того, чтобы изучить те жалобы, которые к нам пришли, на месте.

– Это я понял, – согласно кивнул головой Рашидов. – Я спрашиваю, какую конечную цель вы преследуете?

Лигачев с удивлением уставился на собеседника, не зная, что ответить. Тогда Рашидов продолжил:

– Егор Кузьмич, мы с вами уже немолодые люди и не один год состоим в партии. Зачем нам ходить вокруг да около – давайте говорить начистоту. Вы добиваетесь моей отставки?

– Ну, зачем вы так, Шараф Рашидович, – развел руками Лигачев. – Мы с уважением относимся к вам, как преданному делу партии человеку. Просто вам надо пересмотреть ваши взгляды на некоторые явления.

– Какие именно?

– Ну, например, на то, что ваша партийная организация засорена недостойными людьми. От них надо решительно избавляться.

– В начале июля мы готовимся провести республиканский Пленум ЦК, на котором выведем из состава нашего Центрального комитета двух человек за допущенные ошибки в работе – Хикматова и Эльбаева.

– Хорошо, но этого мало, – сказал, как отрубил Лигачев.

– Сколько же вам нужно наказанных – сотни или, может быть, тысячи? Тогда пришлите разнарядку. Но вы не почему-то не желаете доверить это дело нам самим и собираетесь прислать комиссию.

– Потому что на те жалобы, которые накопились, вы не реагируете.

– А если я дам вам слово, что мы учтем все ваши пожелания и в кратчайшие сроки разберемся со всеми жалобами, которые к вам пришли – в том числе и с теми, которые сейчас лежат у вас на столе. Республика у нас большая, население – более семнадцати миллионов человек, и это естественно, что от многих из них приходят жалобы. Для этого в нашем ЦК и других ведомствах работают специальные отделы по работе с такими заявлениями. И на протяжении стольких лет, пока я руковожу республикой, нам всегда удавалось справляться с такими жалобщиками. Только в прошлом году по жалобам в жилищной сфере мы выделили квартиры восьми тысячам человек. А еще пяти тысячам человек мы помогли сделать бесплатный ремонт.

– Здесь жалобы не только по поводу недостатков в жилищной сфере, – сообщил Лигачев. – Много нареканий о работе органов власти и правоохранительной системы.

– Мы готовы и здесь самым беспощадным образом спросить с руководителей: кого надо уволим, а кто заслуживает самого сурового взыскания – с того взыщем. Если я и мои товарищи по работе пообещаем руководству партии, что в течение месяца разберем все жалобы и устраним недостатки, которые в них упоминаются, мы можем рассчитывать на то, что вы отзовете комиссию?

Говоря это, Рашидов смотрел прямо в глаза своему собеседнику, и от него не укрылось, каким растерянным стало выражение его лица. Правда, длилось это всего лишь несколько секунд. После чего Лигачев взял себя в руки и произнес:

– Комиссия уже назначена и я не уполномочен ее отменять.

«Что и следовало доказать, – подумал Рашидов, откидываясь на спинку стула. – Ты всего лишь рядовой исполнитель, несмотря на весь пафос, который пытаешься здесь источать».

Вслух же он произнес следующее:

– Вы собираетесь прислать к нам комиссию накануне сбора хлопка, даже не подумав о том, что это может плохо отразиться на наших показателях. Вы даже не задумываетесь о том, что в этих письмах может быть очень много наветов. Или вы потому и не хотите передать эти письма нам, что боитесь вскрытия этих наветов?

– Что вы себе позволяете? – от возмущения лицо Лигачева даже покраснело.

Но Рашидов не обратил никакого внимания на этот выплеск и продолжил свою речь, как ни в чем не бывало:

– Мы обязаны защищать наших руководителей и дать им возможность спокойно работать. Мы все-таки передовая республика, а не отстающая. Сегодня на сессии Верховного Совета выступал наш товарищ – ветеран войны Саматова, которая сообщила, что за прошедшие два года выпуск промышленной продукции в нашей республике увеличился на десять процентов, а сверх плана ее реализовано более чем на полмиллиона рублей. Помимо этого, мы берем на себя повышенные обязательства по сдаче стране хлопка. Узбекистан должен давать стране именно его, а не, понимаешь… письма.

– Здесь в ЦК очень высоко ценят Узбекистан, – сменив гнев на милость, начал оправдываться Лигачев. – И здесь понимают, что узбекский народ при огромной помощи всей страны совершил поистине подвиг, освоив в прошлом засушливые, пустынные земли, выращивая на них хлопок. И это вовсе не общие, как говорят, дежурные слова, я действительно считаю освоение пустыни народным подвигом. Однако тем более недопустимо, чтобы на самопожертвовании народа паразитировали коррумпированные слои.

– Я и говорю, что конечной целью вашей комиссии должна стать моя отставка, – усмехнулся Рашидов. – Иначе слово «коррупция» вряд ли бы слетело с ваших уст. Однако я хочу сказать следующее.

Рашидов снова подался вперед, после чего продолжил:

– Я с уважением отношусь к моим коллегам по партии – членам вашей комиссии. Но к каким бы выводам они не пришли, я все равно останусь на своем посту, чтобы достойно провести уборочную страду и юбилей города Ташкента.

Когда спустя полтора часа Юрий Андропов слушал этот разговор в записи, он поймал себя на мысли, что Рашидов ни разу за всю беседу не потерял самообладания. Было видно, что он прекрасно осведомлен о тайной подоплеке этого разговора и людях, которые за ним стоят. И своим демонстративным нежеланием уйти в отставку, лидер Узбекистана как бы бросал вызов этим людям. Так мог себя вести только сильный человек, у которого за спиной есть влиятельные союзники. И одним из них был тот таинственный незнакомец, который встречался вчера с Рашидовым в ресторане «Узбекистан».

«Меня одолевает дикое любопытство узнать, кто же скрывается под личиной этого инкогнито, – размышлял Андропов, стоя у окна своего кабинета на Старой площади. – Из каких недр выплыл этот человек: из КГБ, МВД, МИДа или, может быть, отсюда – из ЦК КПСС? В любом случае, пока он существует, Рашидов имеет возможность узнавать наши планы и опережать нас на шаг. Значит, надо еще раз поторопить Лаптева – пусть ускорит процесс поимки этого опасного «крота»».



17 июня 1983 года, пятница.

Москва, Орехово-Борисово, Домодедовская улица, 160-е отделение милиции

– Список не самый внушительный – за сутки можно обежать, – констатировал майор Илья Белоус, изучив фамилии владельцев «мерседесов» голубого цвета, прописанных в Москве.

В этом списке, который начальнику отдела угро только что предоставил Алексей Игнатов, фигурировало всего лишь четыре человека: работник МИДа Максим Ларионов, популярный актер Арчил Гомиашвили, директор универмага Алла Костанди и работник союзного спорткомитета Вячеслав Бровин.

– Учитывая, что актер вот уже третью неделю находится с гастролями в городе Горьком, куда он укатил на своем личном автотранспорте, фигурантов остается всего лишь трое, – внес важное уточнение в размышления начальника Игнатов.

– Тогда почему ты до сих пор здесь, а не бегаешь по Москве в поисках этих фигурантов? – удивился майор.

– Я скинул это дело Васе Зайцеву – он парень молодой и хваткий, – сообщил Игнатов. – А мне бы в это время надо в Харьков слетать на встречу с бывшим директором музея.

– Ты же знаешь, как тяжело теперь стало командировочные выбивать, когда «конторские» в нашей «конюшне» начали порядок наводить, – напомнил Игнатову о сложившейся в МВД ситуации Белоус. – Это, во-первых. А во-вторых – на тебе еще убийство ветерана войны Лиознова висит. Ордена-то его до сих пор нигде так и не всплыли.

– Всплывут, куда они денутся, – отмахнулся Игнатов. – Это же не ордена Ленина или Героя Соцтруда, в которых чистое золото 99-й пробы весом в 29 грамм. Вот с ними сложнее – с них, как известно, снимают эмаль и переплавляют в слитки. А все остальные ордена обычно стараются продать. Да и моя поездка в Харьков не обещает быть долгой – за сутки должен обернуться.

– Скажи уж честно, что хочется обстановку сменить, – отправляя в рот сигарету, заметил Белоус. – Ведь далеко не факт, что твой директор музея владеет какой-то ценной информацией. Как-никак, но с начала войны больше сорока лет прошло.

– Не спорю, но и рубить эту ниточку тоже было бы расточительно. Лучше пусть Вася Зайцев в Москве ее кончик попытается ухватить, а я зайду со стороны Харькова.

– А если я захочу, чтобы Василий вместо тебя туда сгонял? Он, как ты сам говоришь, парень молодой и хваткий.

– Не получится, – покачал головой Игнатов.

– Это почему же?

– Ты же сам говоришь, что с командировочными туго стало. А у Васи молодая семья – жена и грудной ребенок – ему каждая копейка для семейного бюджета дорога. А я мужик холостой и вполне могу пожертвовать своим червонцем на билет до Харькова.

– Неужели кровные отдашь?

– А чего не сделаешь ради дела.

– Было бы дело стоящее, а тут какая-то нэцкэ.

– Во-первых, это окимоно. А во-вторых, она одна несколько сотен тысяч стоит. Заметь, не наших, а долларов. Теперь смекаешь, почему этот боксер с ножичком так энергично бился за эти фотографии? Он явно не хотел, чтобы они к нам попали. Да и потом – не люблю я, когда моих агентов ножом по горлу чикают.

– Рассчитываешь, что тебе с этих сотен тысяч что-то на пенсию перепадет?

– Мне о пенсии думать рано.

– Тогда понятно – мечтаешь снова на Петровку вернуться?

– Чем черт не шутит. В общем, оформляй мне командировку. И про положенные тринадцать рублей в сутки вставить не забудь.

– Ты же сказал, что свои кровные выложишь.

– Я и не отказываюсь! Но будет лучше, если все будет по закону. Кажется, к этому нас призывает с высоких трибун наш новый Генеральный секретарь? А он, как известно, слов на ветер не бросает.



17 июня 1983 года, пятница.

Ташкент, Ленинградская улица, дом 9,

КГБ Узбекской ССР

Следователь союзного КГБ Аркадий Габрилянов налил из графина воду в стакан и протянул его мужчине, который сидел напротив него на другом краю стола. Мужчина принял от следователя стакан и стал жадно пить, утоляя мучавшую его все время допроса жажду. Глядя на двигающийся кадык пьющего, Габрилянов достал из кармана рубашки платок и вытер со своего лица обильно струившийся пот. Несмотря на работающий на всю мощь вентилятор и раскрытое настежь окно, в кабинете было жарко, как в парилке, из-за установившейся в городе сильной жары, которая по-узбекски называлась чилля.

– Ну, что, Саматов, будем признаваться или нет? – обратился следователь к мужчине, когда тот, осушив стакан до донышка, поставил его на стол. – Вас изобличают сразу двое ваших хороших знакомых – Суюнов и Макхамов, а вы все упорствуете. Нехорошо.

– А если они меня оговаривают? – вытирая рукой губы, предположил Саматов. – Я же вам уже сто раз говорил, что этих людей видел всего лишь один раз в приемной министра Эргашева. Знакомство у нас было шапочное – длилось всего лишь две-три минуты. Какой смысл этим людям передавать мне такие огромные деньги – двадцать тысяч рублей?

– А вот Суюнов и Макхамов утверждают, что знают вас давно – около года, – продолжал настаивать на своем Габрилянов. – И вообще, согласитесь – если против вас дают показания сразу двое людей, это говорит не в вашу пользу. Зачем им вас оговаривать?

– Не знаю, гражданин следователь, – прижимая обе руки к груди, ответил Саматов. – Может, они делают это от страха?

– Вы хотите сказать, что здесь их запугали до такой степени, что они готовы лжесвидетельствовать? – грозно сверкая очами, спросил следователь.

– Аллах меня сохрани – ни в коем случае! – замотал головой Саматов. – Но пусть они придут сюда и скажут мне это в глаза.

– Вы хотите очной ставки? Мы вам ее устроим. Но если они подтвердят свои письменные показания, вы признаетесь в том, что получали от них взятки?

– Они так не скажут – у них совести не хватит заявить подобное, глядя мне в глаза.

– Вы верите в наличие у этих людей совести? – искренне удивился Габрилянов. – Да они мать родную продадут, если возникнет такая необходимость.

– Вот и я о том же, гражданин следователь – нельзя верить таким людям, – согласился с выводом следователя Саматов.

– Но мы вынуждены им верить, поскольку они дают одинаковые показания против вас. Вы же их читали. Поэтому у нас есть все основания привлечь вас к уголовной ответственности как взяткополучателя. Ведь вы взяли эти деньги, чтобы способствовать этим людям в получении ученых степеней, будучи членом экспертного совета. И они эти степени получили, по сути, обманув государство.

– Но это было без моего участия, я вам много раз об этом говорил. Я не знаю этих людей!

– Опять двадцать пять! – всплеснул руками Габрилянов. – Что вы заладили, как попугай: не знаю, не знаю! Зато мы это знаем и сделаем все необходимое, чтобы вы отправились за решетку вместе с ними. Если вы, конечно, не захотите нам помочь.

– Чем помочь? – голосом полным отчаяния, спросил Саматов.

– Вывести на чистую воду преступников, которых мы вам укажем.

– И что это за люди?

– Нехорошие люди, Рахим Салимович. Они опозорили честное звание коммунистов и должны понести за это наказание. Вы ведь знаете академика Ильхомова?

– Хасана Курбановича? Конечно, знаю!

– По нашим сведениям, он был в одной шайке с министром внутренних дел Эргашевым и его людьми. Они за взятки делали протекцию разным людям, продвигая их на высокие посты – один в МВД, другой в Академии наук. И нам надо вывести их на чистую воду. Но для этого нам нужна обширная доказательная база. И мы хотим, чтобы вы нам в этом помогли.

– То есть, я должен дать изобличающие показания против Хасана Курбановича?

– Совершенно верно!

– Но у меня нет никаких сведений о том, что товарищ Ильхомов брал взятки. И про Кудрата Эргашевича Эргашева я тоже ничего плохого сказать не могу. Его вообще отправили на заслуженный отдых, вручив медаль «За доблестный труд».

– Эти награды мы у него скоро отнимем, – тут же отреагировал на эти слова Габрилянов. – У нас накопилось достаточно показания о том, что за преступная шайка окопалась в здешнем МВД и ряде других министерств. И если вы не хотите понести ответственность вместе с этими людьми, от вас требуется лишь одно – помочь следствию.

– То есть лжесвидетельствовать?

Прежде чем ответить, Габрилянов снова достал из кармана платок и вытер со лба, обильно струившийся пот. После чего встал со своего места, обошел стол и подошел к Саматову. И, глядя ему в глаза, спросил:

– Вы фильм «Место встречи изменить нельзя» смотрели?

– Кто же его не смотрел? – искренне удивился Саматов.

– Значит, помните слова Высоцкого о том, что вор должен сидеть в тюрьме? Нас прислали сюда из Москвы, чтобы мы очистили вашу республику от воров. И мы хотим, чтобы все честные люди нам в этом помогали.

– Но не таким же способом!

– Плевать нам на способы! Главное: вор должен сидеть в тюрьме! А Ильхомов и ему подобные – воры. Вы ведь и сами об этом знаете, но боитесь себе в этом признаться. Вот скажите, в экспертном совете, в котором вы заседаете, есть взяточники? Люди, которые берут деньги за то, чтобы раздавать нужным людям ученые степени?

– Наверное, есть, – кивнул головой Саматов.

– Не наверное, а точно есть. Это распространенное явление, причем не только в вашей республике – по всему Союзу подобное происходит. Наверняка и вам предлагали в этом участвовать. Ведь предлагали?

– Ну, было как-то пару лет назад, – подтвердил догадку следователя Саматов.

– Вот видите! – не скрывая своей радости, воскликнул Габрилянов. – И кто же это был?

– Профессор Ганишвили Тенгиз Сократович. Но я категорически отказался от этого предложения.

Услышав фамилию профессора-взяточника, следователь стушевался, что не укрылось от внимания Саматова. И в этот миг он понял, что совершил бестактность – невольно затронул земляческие чувства своего собеседника, который был родом из Закавказья. За этим демаршем обязательно должна была последовать вспышка ярости, и она последовала.

– Вы лжете, Саматов! – чуть ли не закричал Габрилянов. – Мы проверяли – профессор Ганишвили честный человек. А вот ваш Ильхомов – взяточник! И если вы будете его покрывать, то сами окажетесь вместе с ним на скамье подсудимых. А у вас, насколько я знаю, парализованная мать. Если вас не станет, кто будет ее содержать и ухаживать за ней? Вы об этом подумали? Вам что судьба каких-то взяточников дороже судьбы вашей матери, которую вы можете больше не увидеть?

Выдав этот монолог, Габрилянов вернулся на свое место, придвинув вентилятор чуть ли не вплотную к себе.

– Можно еще воды? – после некоторой паузы попросил у следователя Саматов.

Габрилянов снова наполнил стакан и передал его собеседнику. Осушив его, Саматов вновь взглянул на следователя и спросил:

– А если я дам вам нужные показания, меня отпустят?

– Не сразу, – мотнул головой Габрилянов. – Но то, что на следующей неделе вы будете дома рядом с матерью, я вам гарантирую.

– Тогда что я должен написать?

Однако ответить Габрилянов не успел, поскольку в кабинет вошел его заместитель – следователь Алексей Жаров. Судя по выражению его лица, он был явно чем-то озабочен. Поэтому Габрилянов нажал кнопку вызова под столом и когда в кабинет вошел конвойный, попросил его отвести Саматова в камеру предварительного заключения, пообещав последнему новую встречу уже в скором времени. Когда дверь за Саматовым закрылась, Жаров спросил:

– Ну что, по-прежнему выкаблучивается?

– Уже нет – сломался, – ответил Габрилянов. – Да и куда ему деваться, когда на него такая махина навалилась – в порошок сотрет.

Жаров подошел к раскрытому окну и достал из заднего кармана брюк пачку сигарет «Мальборо».

– Как ты можешь курить в такую жару? – искренне удивился Габрилянов.

– А что ты предлагаешь, если она здесь длится до сентября – вообще курить бросить? – спросил Жаров, отправляя сигарету в рот. – Надо «колоть» этих чурок побыстрее и мотать обратно в Москву.

– Не волнуйся, до сентября мы здесь не задержимся, – успокоил коллегу Габрилянов. – Если все будет складываться удачно, через месяц-полтора нам светит отпуск. И вернемся мы сюда уже холодной осенью. Если вообще вернемся. Но чтобы уехать со спокойной душой, нам надо заарканить как можно больше фигурантов, причем не рядовых.

– Твоими бы устами да мед пить, – усмехнулся Жаров. – Если твой Саматов сломался, то мой Максумов играет в несознанку. И голыми руками его не возьмешь – идейный, сука!

– А ты помаринуй его хорошенько в изоляторе и замордуй ночными допросами. Тебя что, учить надо? – удивился Габрилянов.

– Пробовал – не получается. Может, мы вдвоем его расколем? – пуская дым в окно, спросил Жаров.

– Алексей, мне Саматова дожать надо, пока он тепленький, – вытирая платком пот с лица, ответил Габрилянов. – А тут еще вечером в аэропорт ехать – сын-балбес прилетает.

– Что он здесь потерял в таком пекле?

– Лучше здешнее пекло, чем то, в какое он угодил в Тбилиси.

– Так это не Ленчик?

– Нет – Баграт, – ответил Габрилянов, имея в виду своего отпрыска от первого брака. – Парень связался с «золотой молодежью», а те его вовлекли в какую-то темную историю. Отчим с трудом его из нее вытащил, но оставаться там ему нельзя – все может повториться. Вот моя бывшая супруга и отправила его сюда в надежде, что здесь он будет в безопасности.

– А в Армению нельзя было его отправить? – продолжал удивляться Жаров.

– Чудак, из Еревана до Тбилиси всего три с половиной часа на автомобиле. А вот до Ташкента – больше суток. Есть разница? Хочу пристроить его в местный политехнический институт, он ведь у меня в технике хорошо сечет. Да и армян здесь тоже хватает – не дадут парню пропасть. Я ему уже и место в общежитии подыскал.

В это время зазвонил телефон, стоявший на столе. Габрилянов снял трубку и практически тут же ее положил, сообщив коллеге, что ему надо срочно подняться на третий этаж. Это означало, что его хочет видеть сам председатель КГБ Узбекской ССР Левон Мелкумов.

Когда спустя пять минут Габрилянов вошел в кабинет председателя, тот встретил его сидя за столом с пиалой горячего зеленого чая в руке. Поскольку кабинет был оборудован импортным кондиционером, в нем царила приятная прохлада, которая подействовала на гостя самым благотворным образом. И когда хозяин кабинета пригласил его за стол и налил ему в пустую пиалу чаю, тот не стал отказываться и заметил:

– Раньше я удивлялся, как это узбеки могут пить горячий чай в жару, а теперь и сам к нему привык.

– Потому что у зеленого чая двойной эффект: он одновременно тонизирует и снижает потребность организма в жидкости, – тут же среагировал на реплику гостя Мелкумов. – Они и чапаны одевают неспроста – зимой в нем тепло, а жарким летом прохладно. Этакий эффект термоса.

После того, как гость сделал несколько глотков из пиалы, хозяин кабинета приступил к разговору, ради которого он, собственно, и позвонил Габрилянову.

– Только что поступило сообщение из Москвы – Рашидов отказался подавать в отставку, – сообщил хозяин кабинета.

Услышав эту новость, Габрилянов сделал еще один глоток из пиалы, поставил ее на стол и произнес:

– Крепкий орешек этот ваш Шараф Рашидович.

– А я сразу предупредил об этом Юрия Владимировича – добровольно он со своего поста не уйдет.

– Ну да бог с ним – мы же не только его спихнуть собираемся, у нас задача шире. Просто его отказ несколько затянет нашу миссию.

Произнеся это, Габрилянов извлек на свет пачку сигарет и закурил, даже не соизволив спросить об этом у человека, который был старше его не только по званию, но и по возрасту. Хозяина кабинета это задело, но он предпочел не делать замечаний гостю. Он знал, что тот находится в фаворе у высшего начальства и входит в категорию «новых выдвиженцев», которые заслужили доверие нового генсека и его команды особым рвением в борьбе с их политическими оппонентами. Некогда и сам Мел кумов был таким же «новым выдвиженцем». Правда, давно это было – еще четверть века назад, когда его привлекли к «делу Дежана» – вербовке посла Франции в СССР Мориса Дежана, которого заманили в «медовую ловушку». И одним из тех, кто выступил в роли «змея-искусителя» был Левон Мелкумов. Именно этим он и обратил на себя внимание московских деятелей, хитро подведенный к ним человеком, которого называли «главным армянином Советского Союза» – Анастасом Микояном. Благодаря его протекции Мелкумов через два года после «дела Дежана» (1960) был назначен заместителем начальника УКГБ Узбекской ССР по Самаркандской области. Важнейшая должность в номенклатуре республики, учитывая, что всей полнотой власти в ней тогда обладал представитель самаркандского клана Шараф Рашидов. А Мелкумов должен был курировать взаимоотношения армянской диаспоры с различными узбекскими кланами и особенно с «самаркандцами», «ташкентцами» и «ферганцами». Одновременно с этим тот же Микоян продвигал своих земляков и в других регионах. Например, «главным чекистом» Армении стал Георгий Бадамянц, переведенный туда из «витрины социализма» – Латвии, а директором созданного в 1956 году Института мировой экономики и международных отношений был выдвинут Анушаван Арзуманян.

Впрочем, и судьба самого Аркадия Габрилянова, как знал Мелкумов, тоже была связана с Микояном и его людьми из «Спюрка» (Община) – так в армянской диаспоре негласно называли неформальную разведку, созданную Микояном еще в 30-е годы, когда он конкурировал с грузином Лаврентием Берия за расположение Сталина. И если Берия активно тянул во власть своих земляков, то Микоян – своих. Причем судьба «хитрого мингрела» закончилась весьма плачевно сразу после смерти Сталина – Берия был расстрелян, а вот Микоян сумел продержаться после этого еще целых 25 лет. Он умер в октябре 1978 года, успев к тому времени создать обширнейшую сеть «Спюрка», причем не только в СССР, но и далеко за его пределами. Самые лучшие представители армянской нации целенаправленно внедрялись в руководящие структуры советской системы, в том числе и в союзную Прокуратуру. Аркадий Габрилянов и был таким выдвиженцем образца середины 70-х. Его «лебединой песней» стало «сочинско-краснодарское дело» 1978–1981 годов, направленное на дискредитацию хозяина Краснодарского края Сергея Медунова, вставшего поперек дороги Михаилу Горбачеву (хозяину соседнего края – Ставропольского), который пользовался особым доверием Юрия Андропова. Это дело вел непосредственный наставник Габрилянова – его земляк Андрей Хоренович Кежоян. И когда в семьдесят девятом году тот внезапно скончался, завершал это дело Габрилянов. После чего его перевели в следственное управление союзного КГБ.

Зная обо всем этом, Мелкумов вел себя с Габриляновым соответствующим образом – настороженно-уважительно. Тем более что они являлись земляками и, волею судьбы, были впряжены в одну упряжку – выполняли общее дело.

– Может, все-таки передать это дело в ведение союзной Прокуратуры? – первым прервал возникшую паузу в разговоре хозяин кабинета. – Ведь после того, как Рашидов отказался подавать в отставку, фигуранты нашего дела наверняка уйдут в глухую оборону – будут играть в несознанку. А Москва это совершенно иной уровень.

– В ваших словах есть сермяжная правда, Левон Николаевич, – согласился с этим доводом Габрилянов. – И мы обязательно так и сделаем, но только чуть погодя – когда соберем достаточную доказательную базу. Да и вряд ли Москва согласится с вашим предложением – ведь сначала сюда должна приехать инспекция от ЦК КПСС, а уже потом к этому делу подключат союзную Прокуратуру. У меня нечто подобное уже было, когда я два года назад работал по «краснодарскому делу». Там ведь тоже нашей задачей было собрать компромат на хозяина края – Медунова. А за ним ведь стоял не кто-нибудь, а сам Леонид Ильич Брежнев. И нам этот компромат собрать удалось. Правда, не сразу.

– Каким образом?

– Обычным, многократно применяемым и до нас – с помощью страха. Большинство людей существа трусливые, а уж люди во власти – тем более, поскольку им есть, что терять. И если их ловят даже на мелком правонарушении, готовы под давлением оговорить кого угодно. Впрочем, разве я открываю для вас истину? Ведь в контрразведке, в которой вы столько лет прослужили, часто используют те же самые методы вербовки, играя именно на низменных чувствах людей.

Мелкумов пришел на работу в органы госбезопасности в апреле 1950 года из армии, где его последней должностью была должность помощника командира учебного взвода Саратовского военно-политического училища. Закончив Высшую школу МГБ, Мелкумов был определен на работу в контрразведку, дослужившись в итоге до должности начальника 2-го отдела (контрразведка) КГБ при Совете министров Узбекской ССР (1968–1970). После чего, став заместителем председателя республиканского КГБ, Мелкумов курировал все те же контрразведывательные органы.

– Перед нами поставлена конкретная задача – подготовить почву для дискредитации Рашидова и его людей, – продолжал вещать Габрилянов. – Узбекистан республика большая, ее парторганизация насчитывает, если я не ошибаюсь, свыше полумиллиона человек. Неужто мы не найдем среди них, особенно среди его высшего руководства, людей нечистых на руку? Конечно же, найдем. Ведь такие люди есть везде, но нам с вами дали задание провести зачистку именно этой республики. Схема у нас простая – нам надо выстроить своего рода пирамиду, одну большую цепочку: от отделения милиции, колхоза или совхоза к соответствующим министерствам. Под эту схему мы и будем подгонять наши доказательства, даже тогда, когда их нет. И помогать нам в этом будет элементарный человеческий страх.

– Однако пока он довлеет не над всеми фигурантами нашего дела, – внес необходимую поправку в рассуждения гостя хозяин кабинета. – Сподвижники министра Эргашева до сих пор играют в несознанку.

– Зато Саматов сломался, а через него мы выйдем на верхушку Академии наук, что тоже неплохо, поскольку среди милицейских генералов есть люди с учеными степенями, – сообщил генералу последние новости Габрилянов. – Что касается остальных, то их очередь не за горами. Кстати, Рашидов не обладает ученой степенью?

– Нет, он именитый писатель.

– Это я знаю. Как и про тиражи его книг, которые должны ему приносить приличные гонорары. Ведь так?

– Здесь к нему не подкопаешься – все свои гонорары он отдавал и отдает на различные благотворительные цели. Например, перечисляет в детские сады и школы или в Фонд мира.

– А кино по его книгам снимали? Может, там что-то можно нарыть?

– Снимали, но и там все законно. А недавно он отказался от экранизации двух своих книг на «Мосфильме» – отозвал заявку.

– Причина?

– Он объяснил это слабостью сценария. Причем деньги, полученные за него, он тоже перечислил в детские сады.

– Может, он шикарно живет, нарушая нормы партийной жизни?

– Его семья обитает в обычном панельном доме недалеко отсюда – на Германа Лопатина.

– Тогда дети – их же у него много?

– Четыре дочери и один сын – все уже взрослые, имеют свои семьи. Однако тоже ни в чем предосудительном не замечены. Дочки пошли по научной стезе, а сын Ильхом, по-русски Владимир, работает здесь, в КГБ.

– Это я тоже знаю и призываю вас, Левон Николаевич, быть к нему чрезвычайно внимательным – он ведь не будет сидеть сложа руки, когда вокруг его отца затевается такая история.

– Могли бы и не напоминать, – с явной укоризной в голосе произнес Мелкумов.

– Ни в коем случае не хотел вас обидеть, – приложив руки к груди, ответил Габрилянов.

Затем он стряхнул пепел с сигареты в стоявшую перед ним пепельницу и продолжил свою речь:

– У Рашидова есть какие-то серьезные увлечения, которые помогают ему скрашивать его будни, отвлекая от политики? Надавив на эти места, можно заметно осложнить ему жизнь.

– Он любит футбол, и мы уже об этом думаем.

– В каком смысле?

– Один из наших источников из местных спортивных функционеров посоветовал использовать его привязанность к команде «Пахтакор».

– Отличная идея, тем более что в «краснодарском деле» была похожая история, – оживился Габрилянов. – Медунов был активным болельщиком футбольной «Кубани» и помог ей в 1979


°ДУ войти в высшую лигу. А мы, в свою очередь, в прошлом году помогли ей из этой самой лиги вылететь, послав «черную метку» Медунову. И это при том, что «Кубань» после первого тура занимала высокое место – шестое. А какое сейчас у «Пахтакора»?

– Позавчера сыграли вничью с торпедовцами из «Кутаиси» и занимают седьмое место.

– Видите, как все сходится! – не скрывая удовлетворения, произнес Габрилянов. – Москву озадачили этим фактом?

– Собираемся сегодня дать шифровку.

– Тогда не буду вас отвлекать, – и Габрилянов, вдавив недокуренную сигарету в пепельницу, поднялся со стула.



17 июня 1983 года, пятница.

Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР,

2-е Управление (контрразведка)

Начальник контрразведки Григорий Григоренко сидел в комнате отдыха по соседству со своим кабинетом и смотрел видеозапись, транслируемую по телевизору. На экране были эпизоды будущего многосерийного телефильма (целых десять серий) по книге Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить». Эту ленту на Киностудии имени Горького вот уже год снимал режиссер Владимир Фокин, приняв бразды правления от своего коллеги – Бориса Григорьева. Именно последний начинал работу над этим проектом, но спустя несколько месяцев работы автор произведения забраковал результаты его деятельности и добился назначения другого постановщика – Фокина. Тот набрал новую группу (в том числе и актерскую) и уже без всяких приключений стал снимать очень даже добротное, ни на что не похожее кино. Во всяком случае, тот материал, который теперь смотрел Григоренко (а было уже снято больше половины фильма) его вполне удовлетворял. Единственное, он никак не мог привыкнуть к тому, что замечательный актер Михаил Глузский, который играл роль генерала КГБ Петра Георгиевича Федорова, это есть он сам – Григорий Федорович Григоренко. Впрочем, в кадре этот герой появлялся редко, поэтому сей факт не слишком тяготил начальника контрразведки во время просмотра.

До конца видеозаписи оставалось несколько минут, когда в дверь комнаты отдыха постучали, и на пороге возник секретарь Григоренко.

– Григорий Федорович, все уже собрались, – сообщил секретарь, напоминая своему начальнику об экстренном оперативном совещании, которое было назначено на это время.

Выключив трансляцию, Григоренко поднялся с дивана и вышел в свой рабочий кабинет. Он был еще пуст, поскольку люди, пришедшие на совещание, находились в приемной и ожидали сигнала зайти. Их было четверо, все – бывалые контрразведчики, которых спешно собрали в единую группу по приказу Андропова, объединив (в виду необычности этого дела) усилия сразу двух управлений – 2-го и Следственного. И все для того, чтобы отыскать «крота», имевшего вчера встречу в ресторане «Узбекистан» с Шарафом Рашидовым. Вполне возможно, что это была разовая встреча, не имеющая дальнейшего продолжения, однако интуиция подсказывала Григоренко, что Андропов прав, придавая этому событию столь пристальное внимание – здесь могла быть длительная связь, которая таила в себе серьезную угрозу интересам не только нового генсека, но и людей, которые за ним стояли. И еще Григоренко понимал, что это может быть для него последнее серьезное задание в ранге главы контрразведки, которым он был последние тринадцать лет. Дело в том, что его сильно поджимали разведчики – конкуренты из Первого главка (внешняя разведка), которые давно хотели поставить во главе контрразведки своего человека. И с приходом Андропова, который всегда благоволил к разведке, эти мечты имели все основания воплотиться в жизнь.

В сегодняшнем совещании у Григоренко, помимо него, участвовало еще четыре человека – руководители отделений оперативной группы, которой предстояло найти рашидовского «крота». Старшим среди них был подполковник Виталий Литовченко, который хорошо проявил себя во время операции против другого «крота» – американского, обнаруженного в МИДе на Смоленской шесть лет назад. Того самого Александра Огородника, о котором написал свой роман «ТАСС уполномочен заявить» Юлиан Семенов. Именно к Литовченко первым и обратился Григоренко, когда оперативники расселись за столом:

– Ну, с чего собираетесь начать, Виталий Леонтьевич?

– Скакать надо от печки – от ресторана «Узбекистан», – ответил Литовченко. – И в первую очередь надо брать Шухрата Ибраева – заместителя директора ресторана. Судя по всему, именно он является оператором между Рашидовым и «кротом».

– У вас есть веские основания так считать? – усомнился в услышанном Григоренко. – Из той записи на видеокассете, которую я видел, явная причастность Ибраева не просматривается. Он пришел с Рашидовым в комнату отдыха, они начали общение и в разгар их разговора запись прервалась. Но из этого вовсе не следует, что Ибраев мог иметь отношение к возможному контакту Рашидова с «кротом».

– Мы познакомились с биографией Ибраева – он около двадцати лет знаком с Рашидовым, – сообщил Литовченко. – В начале шестидесятых он работал заведующим столовой в ЦК Компартии Узбекистана в Ташкенте. А пять лет назад его перевели сюда. Так что у них с Рашидовым тесные связи. Кроме этого, мы побывали в ресторане и обследовали комнату отдыха, которую посетил Рашидов. Там сбоку за занавеской есть неприметная дверца, которая ведет в подсобные помещения. Я, конечно, допускаю, что Рашидов мог выйти туда без Ибраева, но что-то мне подсказывает, что проводником высокого гостя был именно он.

– Хорошо, соглашусь, – кивнул головой Григоренко. – Но если он от всего откажется? Ведь он наверняка просчитал, что мы первым делом выйдем на него и можем задержать. Значит, продумал и свое поведение на случай ареста. Вы об этом подумали?

По той паузе, которая возникла в разговоре, было видно, что Литовченко подобный исход не предусмотрел. И тогда в разговор вступил майор из Следственного управления (2-й отдел, дела по шпионажу) Антон Котов:

– Если на Ибраева хорошенько поднажать, то он наверняка сломается.

– Что значит поднажать? – перевел взгляд на майора шеф контрразведки.

– Я имею в виду «Савелия Прохоровича», перед которым ему не устоять. Ведь если дана команда найти «крота» в кратчайшие сроки, то без его помощи нам не обойтись. В противном случае все рискует затянуться на непредсказуемые сроки.

Под личиной «Савелия Прохоровича» скрывался медицинский препарат психоактивного воздействия, известный как «сыворотка правды», который в служебных инструкциях проходил под грифом «СП-117» («Специальный препарат»). Его производила специальная лаборатория КГБ на улице академика Варги в Москве. «Сыворотку правды» использовали в исключительных случаях, когда речь шла о серьезных преступлениях. Например, в последний раз ее применяли, когда расследовали диверсию на Вильнюсском станкостроительном заводе «Жальгирис» в этом же 1983 году. Но то диверсия, а здесь поиски «крота». Поэтому Григоренко и задумался, услышав это неожиданное предложение от своего подчиненного. Молчание хозяина кабинета длилось меньше минуты. Наконец, Григоренко вновь поднял глаза на собравшихся и спросил у Литовченко:

– А вы что думаете по этому поводу Виталий Леонтьевич?

– Я считаю этот вариант преждевременным, – ответил подполковник. – К тому же, уверен, что и Юрий Владимирович его не одобрит. Сочтет это за наше желание не перетруждаться и спихнуть все на медицину.

– Согласен, – кивнул головой Григоренко. – Поэтому давайте пока отложим этот вариант напоследок, а пока отработаем другие. Какие будут мысли на этот счет?

– Мне кажется, что местом обитания «крота» могут быть несколько учреждений, – вновь подал голос Котов. – Это ЦК КПСС, МИД, союзное МВД, ГРУ и наше родное ведомство, включая и ту территорию, что в лесу.

– Думаете, он забрался так высоко? – задал резонный вопрос Григоренко.

– Это прямо вытекает из объекта его связи – Шарафа Рашидова, – объяснил свою версию Котов. – Рядовые служащие вряд ли вынудили бы узбекского лидера обставить эту встречу столь секретным образом.

– Все остальные разделяют эту точку зрения? – спросил у других участников совещания Григоренко.

Трое оперативников лишь кивнули головами.

– Тогда как собираетесь его искать?

– Проще всего, зная точное время встречи, поднять все журналы прихода-ухода в названных учреждениях, – предложил свой вариант действий еще один участник совещания – майор из 2-го главка Игорь Томский. – Нам в подспорье то, что после инициатив Генерального, направленных на поднятие дисциплины труда, подобные журналы стали вестись гораздо аккуратнее, чем раньше. Это поможет нам выявить тех людей, кто в интересующее нас время отсутствовал на рабочем месте и сколько это длилось.

– Но таких людей может набежать не один десяток, – предположил Григоренко.

– Об этом и речь, Григорий Федорович, – вновь вступил в разговор Котов. – На проверку этих людей может уйти не одна неделя. И это при том, что мы сузим круг поисков до тех персон, кто непосредственно посвящен в секреты, которые интересуют в первую очередь Рашидова. Ведь наивно предполагать, что его «крот» вырыл себе нору в промышленном отделе или отделе культуры ЦК.

– К этому списку стоит приплюсовать и ближайший круг связей Ибраева, – подал голос четвертый оперативник – майор из Следственного управления (2-й отдел, дела по шпионажу) Леонид Шумов. – В первую очередь сюда входит его молодая жена, которая сейчас находится на восьмом месяце беременности. В этот же круг могут войти и люди, которые являются его близкими друзьями.

– А какой национальности у него жена? – задал неожиданный вопрос Григоренко.

– Узбечка, зовут Гульнара, – сообщил Шумов.

– Тогда отсюда вытекает естественный вопрос: к какой национальности может принадлежать наш «крот»? – продолжил свою мысль Григоренко. – Ведь Шараф Рашидов у нас узбек, Шухрат Ибраев и его супруга – тоже. Получается, что «крот» также может быть их соплеменником.

– Не обязательно, он может быть любой национальности, – высказал сомнение Шумов.

– Согласен, страна у нас интернациональная, – кивнул головой Григоренко. – Но я бы на месте Рашидова в той ситуации, в которой он оказался, больше доверял бы своим соплеменникам.

– Но узбеков в тех учреждениях, которые перечислил Зотов, не так уж и много, – предположил Литовченко. – Если они вообще есть.

– У узбеков национальность определяется по отцу, – напомнил своим подчиненным важную деталь Григоренко. – Поэтому у этого «крота», если моя версия верна, отцом должен быть обязательно узбек, а вот мама может быть любой национальности. И поскольку в паспортах наших подозреваемых может фигурировать национальность любого из родителей, нам предстоит поднять их личные анкеты, чтобы найти ту ниточку, которая приведет нас к «кроту». Скорее всего, этот человек либо сам узбек, либо долгое время жил и работал в Узбекистане.

– Может, подключить к этому делу людей, которые хорошо знают узбекскую специфику – например, тех сотрудников, которые работали в этой республике? – предложил Литовченко.

– Согласен, – коротко ответил Григоренко. – Но сначала надо тщательно поработать с нашей агентурой в самом ресторане. Сколько там людей у нас на связи?

– Пятеро, но их показания ничего существенного пока не дали, – сообщил Литовченко.

– Тогда надо пройтись по маршруту доставки продуктов в ресторан, – продолжил свою речь Григоренко. – Наверняка на этом пути работают узбеки, которые могут представлять для нас интерес. Ведь должен же «крот» каким-то образом передавать свою информацию Рашидову в Узбекистан. Делать это по телефону опасно, учитывая, что телефоны Рашидова находятся под нашей прослушкой. А теперь, когда мы возьмем под свой контроль и междугородние звонки, этот канал отпадает сам собой. Впрочем, наивно было бы предполагать, что канал связи может существовать только посредством телефонных звонков и только в ресторане – есть еще обычные граждане, которые перемещаются между Москвой и Ташкентом на поездах и самолетах «Аэрофлота». Короче, работы у нас непочатый край. Так что приступайте к поискам, а я буду выходить на Генерального по вопросу возможного участия в этой операции «Савелия Прохоровича».

Спустя час Григоренко был уже на Старой площади в кабинете у Андропова. Нарушение субординации, когда вместо того, чтобы в первую очередь уведомить о своих планах председателя КГБ Виктора Чебрикова, либо его первого заместителя, опекавшего контрразведку, Григоренко вышел напрямую на генсека, объяснялось тем, что дело было сверхважным и курировал его лично Андропов. Тем более что с Григоренко они были знакомы давно – с 1956 года, когда оба работали в Венгрии: Андропов был там послом, а его сегодняшний собеседник – заместителем старшего советника КГБ. И у обоих те события оставили неизгладимый личный след: у Андропова там заболела жена, заработав расстройство психики, а Григоренко был тяжело ранен в голову во время подавления вооруженного мятежа. Впрочем, с тех пор утекло много воды.

Выслушав сообщение главного контрразведчика, Андропов удивленно посмотрел на него из-под очков и спросил:

– Ваши люди боятся перетрудиться?

– Они боятся, что эта история может затянуться на неопределенный срок, – объяснил ситуацию Григоренко. – Помимо Ибраева у нас на данную минуту нет никаких других зацепок, а на поиски таковых уйдет время.

– А с «Савелием Прохоровичем» есть гарантия, что это время существенно сократится?

– Точно никто сказать не может, но у нас может появиться шанс быстрее идентифицировать личность «крота».

– Это в том случае, если этот Ибраев его действительно знает, а не является всего лишь «попкой», сидящей на связи.

– Но он может дать нам хотя бы направление поисков тех людей, кто действительно знает «крота». Конечно, мы может выйти на них, применяя иные методы – на данный момент Ибраев уже взят нами в кольцо: за ним установлено наблюдение, телефон поставлен на прослушку. Поднята на ноги и наша агентура в самом ресторане «Узбекистан». Но она никакой информацией, которая помогла бы нам пролить свет на личность «крота», не располагает. Директор ресторана сейчас в отпуске, отдыхает в Болгарии, поэтому его место занимает Ибраев. Но, повторяю, наблюдение за ним потребует времени. Если оно у нас есть, мы можем и не вызывать «Савелия Прохоровича».

– Но если его, как вы выразились, вызывать, риски подобного вызова вами просчитаны?

– Если вы отдадите приказ, то наши специалисты уже сегодня возьмутся за изучение медицинской карты Ибраева. О результатах их выводов я могу доложить вам позже.

На какое-то время Андропов ушел в себя. Он не был сторонником столь экстремальных методов, но порой его работа толкала его на подобного рода действия. Однако для принятия решения ему не хватало внутренней убежденности в правоте своих действий. Поэтому он не спешил с ответом и задал собеседнику новый вопрос:

– Как вы думаете, Григорий Федорович, этот «крот» на самом деле птица высокого полета или это случай, когда у нас от страха глаза велики?

– Интуиция мне подсказывает, что это крупная птица, Юрий Владимирович. Все детали этой встречи, которыми мы располагаем, говорят именно об этом. Впрочем, мы ведь не со всеми деталями ознакомлены, как я понимаю?

– Вы правильно понимаете, – улыбнулся на это предположение Андропов. – Но от вас мне скрывать нечего. Встреча в ресторане произошла накануне принципиальной беседы с Рашидовым здесь, в ЦК КПСС.

– В таком случае «крот» мог знать детали этой встречи, что уже говорит о многом. Имя человека, с кем встречался Рашидов, вы можете мне назвать? Ведь утечка информации к «кроту» может исходить именно из его окружения.

– Это новый заведующий отделом организационно-партийной работы Егор Лигачев. Узнав об этом, вы собираетесь сосредоточиться на поисках нашего клиента именно здесь, на Старой площади?

– Ни в коем случае, – категоричным тоном заявил контрразведчик. – Аппарат сотрудников ЦК КПСС входит в сферу наших предполагаемых поисков вместе с другими учреждениями: КГБ, МВД, МИД и Главное разведывательное управление Минобороны. Это те места, где, на наш взгляд, существует самая большая вероятность обитания нашего «крота».

– Отрадно, что мы думаем одинаково, – заметил Андропов. – А что касается «Савелия Прохоровича» – пусть ваши специалисты изучат медицинскую карту Ибраева, а вы мне потом доложите об их выводах. На основе этого и будет вынесено окончательное решение.



18 июня 1983 года, суббота.

Подмосковье, Истра, база отдыха

Кирилл Каплун сидел на удобном плетеном стульчике на берегу живописного водоема с удочкой в руках и ловил рыбу. Рядом с ним стояло пластиковое ведерко, где лежала пойманная им сегодня озерная живность – несколько карасей и одна плотвичка.

– Стоит ради такой мелочи сидеть весь день на берегу в такой прекрасный солнечный день, – раздался за спиной рыбака мужской голос с ярко выраженным грузинским акцентом.

Подошедшим был хороший знакомый любителя рыбной ловли – грузинский вор в законе Георгий Аравидзе по прозвищу Гога Апшеронский. Он специально приехал на эту базу для встречи с Каплуном, который работал помощником секретаря Президиума Верховного Совета СССР.

– Ты прав, Гога – улов сегодня небольшой, – согласился с подошедшим Каплун. – Как говорят бывалые рыбаки: «Пришел июнь – на рыбу плюнь». Но я хожу на рыбалку не ради рыбы.

– А ради чего? – удивился Аравидзе.

– Мне так лучше думается. Согласись, при моей работе это немаловажный аргумент в пользу рыбалки.

– А мне лучше думается, когда я поимел красивую бабу, лежу рядом с ней и курю сигарету, – усаживаясь в свободное кресло, заметил Аравидзе.

– Не знаю, как тебе, но мне еще молчаливые бабы не попадались. Кстати, в прошлый раз ты прислал ко мне именно такую – языком треплет, как помелом машет.

– Хорошо, генацвале, больше ты ее не увидишь – пришлю тебе не болтливую.

– Глухонемую, что ли? – скосил взгляд на собеседника Каплун.

– Нет, я ей предварительно язык отрежу, – и Аравидзе громко рассмеялся, довольный своей шуткой.

– Замолчи, Гога, ты мне всю рыбу распугаешь, – беззлобно попросил Каплун, не оценив юмор своего собеседника.

На какое-то время в их разговоре возникла пауза, которую вскоре нарушил Аравидзе, задав неожиданный вопрос:

– Как здоровье шефа?

– Твоими молитвами, – коротко ответил Каплун, продолжая пристально следить за поплавком, сиротливо торчащим из воды.

Каплун почти десять лет был помощником двух последних секретарей Президиума Верховного Совета СССР. Первый ушел из жизни в конце прошлого года и на его место пришел новый, причем тоже грузин. И Каплун пригодился обоим, поскольку в его жилах, помимо украинской, текла еще и грузинская кровь – по материнской линии. Поэтому, закончив школу в Украине, Каплун затем переехал в Тбилиси и за годы своей жизни в этой закавказской республике сумел обрасти множеством полезных связей. Начинал Каплун свое восхождение наверх в республиканском комсомоле, где трудился под началом Эдуарда Шеварднадзе – нынешнего партийного главы республики. Затем Каплун оказался в Отделе легкой и пищевой промышленности ЦК КП Грузии, где познакомился со своим нынешним шефом. И когда того перевели на работу в Москву, он не стал менять секретаря своего покойного предшественника, а оставил прежнего, поскольку хорошо его знал.

Что касается Аравидзе, то с ним у Каплуна была негласная связь, которая зародилась еще в конце 70-х на почве взаимных интересов. В ту пору Гога Апшеронский наладил поставку цветов и цитрусовых в российские регионы, в том числе и в Москву, и именно Каплун помог ему выйти на тех людей во власти, кто за взятки готов был устроить для Гоги и его людей режим наилучшего благоприятствования в его бизнесе. А недавно Гога взял под свою «крышу» известного в Грузии «цеховика», который выпускал на своей фабрике различный ширпотреб, начиная от футболок с изображением популярных западных и советских артистов и заканчивая джинсами и женским нижним бельем с этикетками самых ходовых европейских торговых марок. И снова без содействия Каплуна дело не обошлось – он свел Гогу с нужными людьми из союзного министерства легкой промышленности, которые имели связи в любой республике. Он же помог Гоге достать два оверлока – швейные машинки, которые позволяли делать так называемый внешний шов, когда ткань подгибается внутрь и обметывается стежками. Для советских модников именно наличие такого шва служило верным признаком настоящей фирменной вещи, пошитой на Западе. Весь внутренний «самострок» был с плоским швом, сделанным на обычных швейных машинках советского производства – той же подольской «Чайке». А цеховики, которых «крышевал» Гога, отныне могли шить свои изделия на настоящих промышленных оверлоках. Сырье они доставали тоже при посредничестве Каплуна – через его связи в Эстонии. Там было две трикотажные фабрики, откуда можно было отгружать неучтенную продукцию. А в соседней Латвии был подпольный цех, где изготавливали трикотажную ткань. Так что Каплун для Гоги был не просто нужным, а позарез необходимым человеком, без которого его бизнес не имел бы шансов на развитие.

На сегодняшней встрече настоял Гога, и Каплун, отправляясь на нее, не знал толком, о чем именно пойдет у них речь. Но поскольку синоптики обещали в эти дни хорошую погоду, а Каплун давненько не сидел с удочкой в руках, он согласился на это незапланированное рандеву без какого-либо сопротивления. И не прогадал. Несмотря на скромный улов, все остальное было на высшем уровне – прекрасная погода и уединенное место, которое располагало к умиротворенным размышлениям. Впрочем, с появлением Гоги это течение мыслей было невольно нарушено, но Каплун отнесся к этому как к неизбежному злу.

– Про Узбекистан слышали? – первым нарушил тишину Аравидзе и его собеседник, наконец, узнал, ради чего его сюда позвали.

– Конечно, слышал, – ответил Каплун, после чего поинтересовался: – А почему это тебя так интересует – просто так или…?

– Или, генацвале, или, – кивнул головой Аравидзе. – Мои кореша попросили узнать, есть ли опасность их бизнесу в новых условиях?

– А где конкретно в Узбекистане у них бизнес?

– В разных местах: в Ташкенте, Бухаре, Самарканде.

– Горячие точки, – усмехнулся Каплун.

– Вот именно об этом и речь, – встрепенулся Аравидзе. – От «конторских» ведь всего можно ожидать.

– Можно, но только не сейчас и не в Узбекистане, – ответил Каплун, переведя взгляд на собеседника. – Передай своим корешам, чтобы не волновались – никто их не тронет. «Щупать» будут всех, кроме кавказцев.

– Это проверенная информация? – с недоверием в голосе спросил Аравидзе.

– Гога, я когда-нибудь тебя обманывал? – с укоризной посмотрел на собеседника Каплун.

Услышав это, Аравидзе откинулся на спинку сиденья и радостно потер руки. Но следующие слова Каплуна вернули его с небес на грешную землю:

– Рано радуешься, Гога. Если в Узбекистане у твоих корешей проблем не будет, то вот в Москве могут возникнуть. «Шестая управа» готовит операцию по зачистке столицы и прилегающих окрестностей.

Под «шестой управой» скрывалось Шестое управление КГБ, созданное в конце 1982 года и занимавшееся преступлениями в сфере экономики.

– Мой бизнес может пострадать? – тревожно спросил Аравидзе.

– Цветы и фрукты мы отстоим, а вот поставки ширпотреба пока придется приостановить. Ты доклад Андропова на последнем Пленуме ЦК читал? Там черным по белому сказано, что борьба против чуждых нам западных идей будет усилена. Кумекаешь, на что я намекаю? У тебя ведь ширпотреб западную моду пропагандирует. Значит, его первым делом и прищучат.

– Дедис тхна! – вырвалось из уст вора грязное ругательство по-грузински.

– Маму товарища Андропова трогать не надо, тем более что она, по слухам, была еврейкой, – урезонил собеседника Каплун. – Ты лучше подумай, кого из известных тебе «цеховиков» можно сдать «конторским».

– Зачем? – удивился Аравидзе.

– Это будет твое откупное, неужели непонятно? Ведь должны же «конторские» кого-то взять за жопу. Так вот, чтобы это была не твоя задница, лучше сдать чужую. У тебя ведь есть такие на примете? Одна-две, больше не надо.

– Надо прямо сейчас назвать?

– Не обязательно, день-другой можешь мозгами пораскинуть. Но главное – это должны быть не кавказцы и за ними должны стоять чиновники во власти, а еще лучше – менты. Последнее обстоятельство в текущий момент очень ценится. Есть такие?

– Найдутся, хотя после прошлогодней сходки их, конечно, больше не стало, – кивнул головой Аравидзе.

Речь шла о сходке воров в законе летом прошлого года, где речь шла о более глубоком проникновении лидеров криминального мира во властные структуры страны.



27 июля 1982 года, вторник.

Грузия, Мцхета, ресторан «Салобие»

– Признайся, Нестор, ты ведь знал, что сегодняшний матч закончится вничью? – хлопая по плечу Нестора Гулия по прозвищу Нестор Понтийский (в его жилах вместе с грузинской текла и греческая кровь) спросил его коллега по воровскому сану – русский вор в законе Василий Коньков, или Конёк.

– Конечно, знал, Василий – мы же с армянами братья, – расплываясь в широкой улыбке, ответил грузинский законник.

Речь шла о матче чемпионата СССР по футболу между тбилисским «Динамо» и ереванским «Араратом», который только что закончился на стадионе имени Ленина в столице Грузии. В присутствии более шестидесяти четырех тысяч зрителей была зафиксирована ничья 1:1. Голами отметились ереванец Хорен Оганесян и тбилисец Тенгиз Сулаквелидзе. Эта игра позволила «Арарату» остаться на втором месте в турнирной таблице с двадцатью двумя набранными очками, а «Динамо» закрепилось на пятом месте, набрав на четыре очка меньше, чем их армянские братья.

Между тем на этом матче присутствовало более трех десятков влиятельных воров в законе из трех кланов: грузинского, армянского и славянского. Причем их приезд в Тбилиси был вызван вовсе не любовью к футболу (хотя многие из них искренне его любили), а рабочей необходимостью. Под «соусом» этой игры советские законники решили провести важную сходку, которая давно уже напрашивалась. В качестве места проведения специально был выбран Тбилиси, поскольку грузинское МВД более лояльно относилось к подобному мероприятию, чем любое другое республиканское министерство внутренних дел. Впрочем, меры предосторожности все равно были приняты: все участники сходки добирались в столицу Грузии поодиночке, либо по двое, а в качестве прикрытия был выбран футбольный матч. При этом большую часть приехавших составляли грузинские и армянские воры. Славянских законников было меньше всего – около десятка, поскольку значительная их часть на тот момент находилась в местах заключения. Однако они прислали на сходку малявы (письма), в которых выразили свое мнение по поводу вынесенных в повестку сходки вопросов.

После окончания футбольного матча участники сходки расселись по автомобилям и эта кавалькада тронулась в путь. Конечным пунктом движения была древняя столица Грузии город Мцхета, что в семи километрах от Тбилиси. Сходка должна была пройти на территории ресторана «Салобие» – уютного заведения, появившегося на свет более десяти лет назад и пользовавшегося большой популярностью по причине своей прекрасной кухни (многие посетители утверждали, что лучшее лобио в Грузии готовили именно здесь). Для участников сходки был полностью снят второй этаж, доступ куда другим посетителям был воспрещен. Плотно закрыв двери и выставив в дверях охрану, участники сходки расселись за длинным столом, на котором кроме бутылок боржоми и пустых бокалов ничего больше не было. Взявший на себя функции тамады Нестор Гулия, объяснил сей факт следующим обстоятельством:

– Братья, предлагаю сначала обсудить наши проблемы, после чего нас ждет прекрасный ужин, сделанный нашими поварами из блюд восхитительной грузинской кухни. Все согласны?

Поскольку возражений не последовало, Гулия продолжил свою речь, сразу перейдя к сути вопроса:

– Ровно три года минуло с того дня, когда мы с вами, братья, почти таким же составом встречались в Кисловодске. Хорошая получилась тогда встреча и, главное, полезная.

Речь шла о судьбоносном для теневой экономики страны мероприятии, когда воры в законе на совместной сходке с цеховиками договорились о том, что отныне за крышевание нелегального предпринимательства криминалитет будет взимать с цеховиков десять процентов от их прибыли. Такое решение не было случайностью, а прямо вытекало из существующих реалий. Практически все 70-е годы число цеховиков в Советском Союзе неуклонно росло, что не могло укрыться от криминального мира. В результате параллельно росту цеховиков стремительно росло и число вымогателей, которые этих самых цеховиков «трясли». А поскольку последние не желали так легко сдаваться на милость бандитам, всё чаще между ними стали происходить вооруженные разборки. В итоге ситуация приобрела угрожающий характер: обе стороны несли потери, вместо того чтобы сообща делать деньги. Чтобы расставить все точки над «Ь> в этом конфликте, и был брошен клич собраться где-нибудь на юге и мирно «перетереть» возникшие проблемы. Так летом 1979 года оформился союз воров в законе и теневых предпринимателей.

Между тем та сходка выявила и серьезный раскол в воровском движении. Дело в том, что часть воров в законе из числа «правильных» (тех, кто старался придерживаться старых правил, которые подразумевали под собой «босяцкий» образ жизни или нестяжательство – в основном это были славянские воры в законе) была против заключения сделки с цеховиками, так как видела в этом угрозу разложения воровского мира. Но эта точка зрения потерпела поражение, поскольку большинство кавказских воров придерживались иных позиций. И когда сходка в Кисловодске привела к возникновению союза между ворами и цеховиками, самый авторитетный вор в законе среди славян – Владимир Бабушкин (Вася Бриллиант) – предупредил своих коллег, что одним таким союзом дело не закончится. «Неужели вы не понимаете, что за этим союзом стоит продажная власть, – заявил Бабушкин. – Это она толкает воров на дальнейшее разложение, чтобы оно стало всеобщим. Пройдет немного времени и нас, воров, поставят перед выбором: вступить в союз не только с цеховиками, но и с продажной властью».

Как показало время, Бабушкин оказался прав. Прошло всего лишь три года после кисловодской сходки, как кавказские воры затеяли провести новую встречу, причем на своей территории – в Тбилиси. И главным вопросом в повестке дня должен был встать именно тот, о котором предупреждал когда-то Бабушкин. Именно с этого и начал свое выступление Нестор Гулия:

– Многие из тех, кто не верил в пользу кисловодских решений, теперь осознали свою ошибку. Помните, перед кисловодским сходом они говорили, что наш союз с цеховиками может привести к разложению наших рядов. Но время доказало, что те решения не разложили нас, а сделали только сильнее. Хабар мы поимели хороший – лавэ потекло к нам со всех сторон, причем лавэ огромное. С его помощью мы не только имеем возможность «греть» зоны, где мотают сроки наши братья, нуждающиеся в нашей помощи, но и покупать судей, адвокатов, мусоров. Среди этой продажной братии иной раз попадались и большие партийцы. Их было немного, но все течет, все меняется, как говорили когда-то греки. Власть с каждым годом становится все продажнее, и не пользоваться этим было бы большой ошибкой с нашей стороны. Ведь лавэ у нас есть, и лавэ, как я говорил, немалое. До недавнего времени некоторые из нас покупали политиков, чтобы те помогали нашему делу. Но происходило это нечасто, поскольку у этой практики есть противники из числа наших же братьев. И поскольку мы решаем все сообща, на толковище, было решено собраться сегодня всем вместе, чтобы раз и навсегда решить этот вопрос: оставить этот процесс на откуп одиночкам или разрешить это делать всем.

Произнеся свой спич, Гулия опустился на стул, предоставляя возможность остальным участникам сходки высказать свои мнения. И первым на это откликнулся славянский вор в законе Василий Коньков, который сидел по правую руку от Гулия:

– Ты все правильно сказал, Нестор, в части того, что лавэ у нас стало много – очень много. Но ты забыл сказать, что лавэ не должно быть мерилом босяцкой жизни. Если это произойдет, то чем мы будем отличаться от той же продажной власти? Мы уже пришли к тому, что за лавэ стали давать звание законника. Если раньше его нужно было заслужить, мотая срок на зоне, то теперь это святое звание можно купить. А если мы станем активно контачить с партийными, то процесс нашего разложения пойдет еще дальше – нас просто затянут в политическую конюшню. И из честных бродяг мы рискуем превратиться в ссученных.

– Конёк, у тебя есть конкретная предъява, кто из нас купил звание законника? – грозно сверкая очами, спросил армянский вор в законе Артур Геворгян по прозвищу Алик Ереванский.

– Я разве такое говорил? – вопросом на вопрос ответил Коньков. – Никто из здесь сидящих звание законника за лавэ не покупал. Но среди нас есть такие, кто это звание купить помогал. Назвать имена?

– Братья, мы не для того здесь собрались, чтобы делать друг другу предъявы, – вступил в этот спор Гулия, не желавший разрастания конфликта. – Мы здесь собрались для другого. Мнение Конька мы уже услышали. А ты Леша, что по этому поводу скажешь?

– Я за то, чтобы покупать партийных, – ответил Геворгян. – Лавэ на то и лавэ, чтобы капать на жало. Если можно купить мусора или шлюху, почему нельзя купить партийных, тем более, что многие из них стали со шлюхами одного поля ягоды.

– Ты ошибаешься, Леша, – подал голос еще один участник сходки – славянский законник Владимир Ермаков по прозвищу Штырь. – Шлюха тебя может только трепаком наградить, а партийный – орденом. Тогда чем ты будешь отличаться от партийного? Может, нам теперь всем в партию вступить?

Последняя реплика вызвала небольшое оживление в зале, но длилось оно недолго. Слово снова взял Гулия:

– Не хочу читать вам лекцию, братья, но кое-что напомню. Куда ездил главный партиец в начале этого года? В солнечный Узбекистан. Куда он собирается съездить этой осенью? В соседний с нами Азербайджан. А это, если кто забыл, две мусульманские республики. Думаете случайно престарелый вождь партийцев, который уже на ладан дышит, привечает мусульманскую братию? Нет, братья, не случайно. Там, наверху, идут какие-то серьезные подвижки, которые могут иметь серьезные последствия, в том числе и для нас. И если мы не хотим попасть на вилы, нам уже сейчас надо искать выходы на нужных нам партийцев. Завтра может быть уже поздно.

– Может ты, Нестор, и на место главного партийца кого-то уже подыскал? – вновь вступил в разговор Коньков.

– Не строй из себя рогатого, Василий, ты же умный мужик, – вновь обратил свой взор на соседа справа Гулия. – Если «ящик» не смотришь, то газеты-то читаешь. Не видишь, что в стране происходит? Жить главному партийцу недолго осталось, а это, значит, что наверху серьезные разборки могут начаться. И если мы хотим в цвет попасть, нам надо уже сейчас свои ставки делать.

– Ты тоже, Нестор, следи за трассой и горбатого нам не лепи, – глядя в глаза собеседнику, заявил Коньков. – Сдается мне, что ты давно с партийцами контачишь, а теперь хочешь и всю братву под это дело подписать.

– А чем продажный партиец отличается от продажного мусора? – в голосе грузинского законника впервые зазвучали стальные нотки. – Если партийца можно подмазать, и он тебе за это поможет хабар получить, что в этом плохого? Вся братва давно так живет – что в Чикаго, что в Палермо. А мы чем хуже?

– В аль капоны заделаться хочешь? Забыл, чем он кончил? – напомнил всем о печальной судьбе чикагского гангстера Коньков.

– Зато его братья процветают, потому что не кексовали в нужный момент, не метали икру, а попали в цвет. Вот и мы, если кексовать будем, останемся с голой жопой на морозе. Ведь понятно же, что когда главный партиец коньки отбросит, другая жизнь начнется. И чтобы в нее вписаться, надо уже сейчас мозгами шевелить.

– И в самом деле, Конёк, можно косяк запороть, если будем баланду травить, – вступил в разговор грузинский законник Вахтанг Кочинава по прозвищу Буба. – Многие цеховики давно под партийцами ходят, поэтому и нам все равно от этого не отвертеться. Время диктует базар, а не наоборот.

– Вы меня, братья, не агитируйте – я своего слова не изменю, – продолжал стоять на своем Коньков. – Думаю, и остальные братья-славяне меня поддержат. А те из них, кто на зоне парится, малявы со мной прислали.

Сказав это, Коньков приложил ладонь к тому месту, где у него на пиджаке был нагрудный карман.

– Тогда огласи малявы, – подал голос армянский законник Ерванд Спандарян по прозвищу Тижо Ленинаканский.

Коньков не стал просить уговаривать себя дважды – извлек из кармана несколько писем от влиятельных воров в законе славянского происхождения, кто не смог приехать на сходку по причине своего нахождения в местах заключения. И стал одно за другим называть имена авторов писем и их решения по главному вопросу сходки:

– Вася Бриллиант – нет, Санька Монгол – нет, Вася Бузулуцкий – нет, Савоська – нет, Япончик – нет, Лева Генкин – нет.

– Спасибо, Конёк, что донес до нас голоса наших братьев, – поблагодарил Гулия своего коллегу, взявшего на себя роль добровольного почтальона. – Но будет несправедливо, если мы не услышим голоса других наших братьев, тоже мотающих срок на зоне.

Гулия обратил свой взор на Вахтанга Кочинаву. Тот как будто ждал этого момента и тут же достал из кармана своего пиджака несколько писем от грузинских воров в законе, сидящих в данный момент в колонии. И тоже зачитал вслух их решения:

– Хаджарат – да, Писо – да, Чита Безуха – да.

– Трое против шести, – произвел несложное арифметическое действие Коньков.

– Да, но мы еще не слышали голоса тех, кто находится в этом зале, – справедливо заметил Гулия.

И едва он это сказал, как взоры всех присутствующих обратились к человеку, который скромно сидел на другом конце стола и беззвучно сосал курительную трубку, которая не была зажжена. Звали этого законника Алеша Аттттуни по прозвищу Камо. Эту кличку он получил еще в детстве, поскольку ходили слухи, что он был дальним родственником знаменитого революционера Симона Тер-Петросяна, или Камо (такое прозвище ему придумал Сталин), которого царские власти четырежды приговаривали к смертной казни, но в итоге помиловали и упекли за решетку по случаю 300-летия дома Романовых. Среди собравшихся в ресторане «Салобие» законников Камо был самым старым – ему шел 69-й год, но у него была светлая голова и он пользовался безоговорочным авторитетом у всех своих коллег, невзирая на то, к какому бы клану они не относились. Поэтому всегда, прежде чем выносить какой-либо вопрос на голосование сходки, слово предоставляли Камо, чтобы узнать его мнение. Не была нарушена эта традиция и сегодня.

– Бог навстречу, братья, – приветствовал собравшихся Камо, прежде, чем перейти к своему монологу. – Я внимательно выслушал разные стороны и должен сказать, что у каждой есть свои серьезные резоны. Нестор прав, когда повторяет за древними расхожий постулат, что все течет, все меняется. Мы на самом деле стоим на пороге большого шухера. По мне, лучше бы его не было. Но, к сожалению, «котлы» истории тикают без нашего участия. А это вам не «котлы» в кармане у фраера, по которым можно шарахнуть кулаком, чтобы они остановились. Поэтому Нестор прав, когда говорит, что надо постараться соломку подстелить, чтобы больно не было, когда этот шухер случитея. А такого развития событий исключать нельзя. Однако прав и Вася Конёк, говоря от себя и от лица всех наших славянских братьев. Не слишком ли мы торопимся? Главный партиец еще жив и когда точно богу душу отдаст неизвестно. А если и отдаст, то уже понятно, кто на его место прыгнет – скорее всего, главный «конторский». А он нам, кавказским, не чужой человек будет. Поэтому трогать нас вряд ли осмелится. А вот за продажных партийных наверняка возьмется, чем легко может и нас задеть, если мы с ними активно контачить начнем. Так что здесь торопливость нам не в подмогу – головняк нам не нужен. Всего три года прошло, как мы в Кисловодске большую сходку собирали, а сегодня опять перед нами маячит важное решалово. Поэтому я считаю, что надо малость обождать. Пусть те наши братья, которые с партийными уже связи установили, продолжают быть с ними накоротке. Всем остальным лучше быть от партийных подальше. Как долго, пока сказать не могу. Но сердцем чую верняк: «котлы» истории очень скоро дадут нам ответ на этот вопрос.



18 июня 1983 года, суббота.

Узбекистан, Ташкентская область, дорога к совхозу «Политотдел»

Едва правительственная «Чайка» вырвалась за пределы Ташкента и взяла курс на знаменитый на весь Союз совхоз «Политотдел», Шараф Рашидов обратился к водителю:

– Сережа, сверни, пожалуйста, на обочину – мы с Бойсом Хамидовичем немного воздухом подышим.

Речь шла о начальнике охраны Рашидова полковнике Бойсе Иргашеве, который сидел на переднем сиденье рядом с водителем.

Покинув салон автомобиля, Рашидов и Иргашев отошли от «Чайки» и сопровождающей ее «Волги» с охраной на почтительное расстояние, где их можно было видеть, но нельзя было услышать. Именно для того, чтобы у этого разговора не было лишних ушей, Рашидов и выбрался на свежий воздух. Ему нужно было переговорить с комиссаром охраны тет-а-тет, поскольку в совхозе «Политотдел», куда он направлялся для плановой проверки этого хозяйства, такой возможности могло и не возникнуть.

– Боисжон, вы знаете, как я вам доверяю и всегда стараюсь прислушиваться к вашим советам, – первым начал этот разговор Рашидов. – Так вот, сейчас возникла такая ситуация, когда мне снова понадобился ваш совет. В Москве я имел беседу с новым заведующим отделом оргпартработы Лигачевым. Он сообщил мне, что встретиться со мной его попросил Андропов, после чего показал целую кипу писем отсюда, в которых люди жалуются на недостатки, которые существуют в республике.

– Вам предложили подать в отставку? – глядя в глаза шефу, спросил Иргашев.

– Не прямо, но я понял, что именно этого от меня и ждут. Иначе не стали бы грозить тем, что собираются прислать сюда инспекционную комиссию.

– И что вы ответили? – продолжал вопрошать Иргашев.

– Отказался, – коротко ответил Рашидов.

– Категорически или все же оставили им шанс?

– Сказал, что обязан провести хлопковую страду и юбилей Ташкента. А потом видно будет.

– Вы решили это самостоятельно или…

– Или, – кивнул головой Рашидов, подтверждая догадку Иргашева.

Дело в том, что начальник охраны был одним из немногих, кто знал о том, что сотрудник ЦК КПСС Александр Бородин является тайным информатором Рашидова. В их разговорах он никогда не проходил под своим настоящим именем, а был зашифрован как Джура (Друг).

– И он посоветовал вам ответить Лигачеву отказом?

– Именно. Впрочем, я и сам не собирался уходить, памятуя о том, что может здесь начаться, если случится моя быстрая отставка.

– Но вы же понимаете, Шараф-ака, что шансов победить у нас не так уж и много? – выдержав небольшую паузу, задал новый вопрос Иргашев.

– Понимаю, но сопротивляясь, мы сможем выиграть время для того, чтобы успеть перегруппировать свои силы и выторговать для себя лучшие позиции. В противном случае нас попросту зачистят.

– И теперь вы затеяли этот разговор, чтобы выслушать мое мнение?

– Не только, Боисжон, – произнеся это, Рашидов сделал шаг навстречу своему собеседнику и, заглянув ему в глаза, произнес: – Вы всегда были одним из моих самых преданных друзей. Но я был бы плохим другом, если бы не предупредил вас о той опасности, которая может вас ожидать в случае, если вы последуете за мной. Короче, у вас есть шанс все хорошенько обдумать.

– Я уже давно все обдумал, – не отводя взгляда, ответил Иргашев.

– Спасибо, иного ответа от вас я и не ждал, – сказав это, Рашидов отвернулся, однако возвращаться в машину не торопился.

В течение некоторого времени собеседники молчали, погруженные в свои мысли. Наконец, Иргашев первым нарушил молчание:

– О вашей встрече с Джурой наверняка в тот же день стало известно Андропову.

– Ваши ребята нас подстраховали, но такая опасность действительно существует, – кивнул головой Рашидов. – Однако будем уповать на удачу – до этого она Джуру никогда не подводила. Кстати, он посоветовал искать поддержки у Черненко – у того сейчас напряженные отношения с Андроповым. Это поможет и вас сохранить при вашей должности – рядом со мной. А то ведь кое-кто давно хочет спровадить вас на пенсию.

Иргашев ничего на это не ответил, продолжая смотреть куда-то вдаль, где виднелись очертания домов совхоза Политотдел.

– О чем задумались, Боисжон? – спросил у охранника Рашидов.

– Войну вспомнил. Там было все предельно ясно: наши по эту линию фронта, а по другую враги – фашисты. А в этой сегодняшней войне все перепуталось – коммунисты воюют с коммунистами.

Рашидов хоть и был удивлен подобным сравнением, но оспаривать его не стал, поскольку оно было не далеко от истины. Он и сам, будучи фронтовиком, порой ловил себя на подобной мысли.

Несмотря на то, что Иргашев был на четыре года моложе Рашидова, однако на фронт они попали почти одновременно: Рашидов оказался там в конце 1941 года, а Иргашев – в январе следующего года. Причем оба призывались из Самарканда. И в то время, как Рашидов сражался на Волховском фронте, а затем был комиссован в результате ранения, то будущий командир его охраны воевал на нескольких фронтах – Юго-Западном, Сталинградском, Донском, снова Юго-Западном, 3-м Украинском в составе 847-го (с 3 января 1943 года – 132-го гвардейского) артиллерийского полка 278-й (с 3 января 1943 года – 60-й гвардейской) стрелковой дивизии. И если Рашидов за свои подвиги был награжден двумя орденами Красной Звезды, то Иргашев стал Героем Советского Союза, отличившись при форсировании Днепра в районе города Запорожье и в боях на захваченном плацдарме на острове Хортица. Историю его подвига Рашидов прекрасно знал, но только не из уст самого командира (тот не любил этим хвастаться), а из его служебной характеристики, с которой он познакомился, когда Иргашев должен был занять пост начальника его охраны.

Эта история началась в ночь на 26 октября 1943 года, когда разведчик Иргашев в составе десанта 185-го гвардейского стрелкового полка переправился через Днепр на остров Хортица, чтобы вместе со связистами проложить телефонную линию от позиций пехоты на острове до командного пункта артиллерийского полка. Однако фашисты несколько раз обстреливали береговую полосу и выводили линию связи из строя, в результате чего Иргашеву приходилось неоднократно преодолевать реку, чтобы восстанавливать порванный кабель. Кроме этого, в течение всего дня вместе со стрелковыми подразделениями ему приходилось отражать многочисленные контратаки противника. А когда фашисты приблизились к советским позициям почти вплотную, Иргашев и его однополчане ринулись в рукопашную атаку. В этой схватке бесстрашный узбек убил штык-ножом троих фашистов, а из автомата скосил еще полтора десятка немецких солдат. Однако и сам не уберегся – в результате разрыва минометного снаряда получил контузию и потерял сознание. А когда спустя несколько часов очнулся, то наступало уже утро следующего дня.

К тому времени фашисты сумели закрепиться на наших позициях и взяли под прицел берег, где должен был высадиться советский десант. И так получилось, что один из пулеметов оказался неподалеку от того места, где находился Иргашев. И когда началась высадка десанта, этот пулемет стал поливать советских солдат свинцовым дождем, не давая им поднять головы. Увидев это, Иргашев бросился к огневой точке врага. Вооруженный автоматом, он несколькими короткими очередями уничтожил весь пулеметный расчет. После чего развернул оружие в сторону фашистов и открыл по ним шквальный огонь. Увидев это, поднялся в атаку советский десант, который в течение нескольких минут очистил от вражеской пехоты важный плацдарм. За этот подвиг указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года гвардии старшине Бойсу Хамидовичу Иргашеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вернувшись с войны, Иргашев в 1947 году окончил Высшую партшколу при ЦК КП Узбекистана, был секретарем Самаркандского областного комитета ВЛКСМ. Чуть позже он окончил Ташкентский юридический институт. Работал заведующим отделом газеты «Узбекистан сурх», инструктором ЦК КП Узбекской ССР (1952–1956), начальником отдела кадров Министерства социального обеспечения Узбекской ССР (1956–1968). В 1968 году Бойс Иргашев перешел на работу в КГБ, возглавив охрану Шарафа Рашидова.

– Джура считает, что Андропов готовит почву для капитализации нашей системы, – первым вновь нарушил молчание Рашидов. – И взял себе в союзники кавказцев, которых активно поддерживают в этом зарубежные диаспоры.

– Судя по деятельности Мелкумова, в этом предположении есть доля истины, – согласился с услышанным Иргашев.

– Вот я и подумал, что было бы неплохо нанести по самому Мелкумову удар из стен его же ведомства, – сообщил Рашидов.

– Разумное решение, учитывая тот факт, что неуязвимых людей не бывает. Однако это опасная затея, Шараф-ака.

– Именно поэтому я вам об этом и сообщаю – вы же мой главный прикрепленный, – с легкой улыбкой на устах, ответил Рашидов.

После чего первым направился к «Чайке», водитель которой все это время сидел в салоне с открытой дверью и, потягивая сигарету, внимательно следил за разговором своего шефа с начальником охраны. Три года назад московский КГБ завербовал этого человека и внедрил в окружение Рашидова. Главной ценностью этого агента было то, что его родная сестра родилась глухонемой, поэтому он с детства прекрасно владел жестовым языком. И сейчас, наблюдая за разговором Рашидова с Иргашевым, в те моменты, когда они поворачивались к водителю лицом, он имел возможность по движениям их губ понять, о чем именно они разговаривают. И теперь перед водителем стояла единственная задача – донести суть этого разговора до нужных людей.



18 июня 1983 года, суббота.

Узбекистан, Ташкент, улица Навои, дом 13, Политехнический институт

Припарковав автомобиль неподалеку от входа в институт, Аркадий Габрилянов выбрался из салона. В этот известный вуз следователь приехал не один, а со своим восемнадцатилетним сыном Багратом, который вчера вечером прилетел в Ташкент из Тбилиси. Целью этого визита была встреча с проректором политеха на предмет зачисления туда сына следователя. Предварительный разговор на эту тему состоялся несколько дней назад, а сегодня должно было быть вынесено окончательное решение. Причем в его положительном исходе Габрилянов не сомневался, поскольку проректор был прекрасно осведомлен о том, кем именно является отец абитуриента и какими ветрами его занесло в Узбекистан. Поэтому, когда отец и сын вошли в кабинет проректора, тот встретил их с распростертыми объятиями и с услужливой улыбкой на широком лице.

– Так вот как выглядит ваш сын, Аркадий Вазгенович, – семеня навстречу гостям, радостно молвил проректор. – Настоящий йигит, да еще и красавец! Как тебя зовут?

– Баграт, – ответил юноша, пожимая руку проректору.

– Как тебе наши края? – продолжал забрасывать вопросами гостя хозяин кабинета.

– Жарковато, – ответил Баграт.

– А ты как думал – на то он и солнечный Ташкент, – рассмеялся в ответ проректор, жестом приглашая гостей присаживаться за стол.

Когда гости последовали его совету, проректор вернулся на свое место во главе стола.

– Документы у тебя с собой? – вновь обратился хозяин кабинета к юноше.

Вместо ответа тот достал из небольшой спортивной сумки, с которой он пришел, диплом об окончании школы.

– Еще понадобится твое заявление и три фотокарточки три на четыре, – сообщил проректор.

– Заявление надо сейчас написать? – спросил Баграт.

– Не обязательно, можешь принести его чуть позже вместе с фотографиями.

– А экзамены когда? – задал очередной вопрос юноша.

– Ты не будешь сдавать экзамены, – ответил за проректора Габрилянов.

– Как не буду? – глядя с удивлением на отца, спросил будущий студент.

– Так, не будешь – тебя зачисляют без экзаменов.

– Почему?

– Потому что я так хочу, – тоном, не терпящим возражений, ответил Габрилянов.

– А я хочу, чтобы меня принимали, как всех – с экзаменами, – глядя в глаза родителю, заявил юноша.

– Ты будешь учить отца? – в голосе следователя послышались стальные нотки.

– Нет, не буду, – ответил юноша и обратил свой взор на проректора: – Верните мне, пожалуйста, диплом – я передумал к вам поступать.

От удивления лицо проректора вытянулось, рот приоткрылся. Не зная, как ему поступить, он вопросительно посмотрел на следователя.

– Не отдавайте ему диплом, – грозно насупив брови, приказал проректору Габрилянов, после чего вновь обратил свой взор на сына. – А ты будешь делать то, что я тебе скажу.

– Не буду! – и юноша вскочил со стула.

– Товарищи, не надо ссориться! – буквально возопил хозяин кабинета. – Если юноша хочет сдавать экзамены, то пусть сдает – мы пустим его с основным потоком.

И он так посмотрел на следователя, что тот понял его хитрость – экзамены будут формальными. Но этот взгляд не укрылся и от юноши, который в ультимативной форме заявил:

– Если я увижу, что экзаменаторы играют со мной в поддавки, я заберу диплом.

– Хочешь показать, что ты уже взрослый и не нуждаешься ни в чьей опеке? – спросил Габрилянов. – Хорошо, будь взрослым. Только потом пеняй на себя.

После этих слов юноша вновь опустился на свое место.

– На какой факультет ты хочешь поступить? – задал очередной вопрос абитуриенту проректор.

– Что-нибудь связанное с электроникой. Я после школы почти год работал наладчиком электронных машин.

– Прекрасно – у нас как раз есть два подходящих факультета: конструирование и производство электронно-вычислительной аппаратуры, а также электронно-вычислительных машин.

– Давайте последний – ЭВМ.

– А у тебя какая была итоговая оценка по математике?

– Пятерка.

Проректор заглянул в диплом и, убедившись в правоте слов юноши, с удивлением произнес:

– Да ты круглый отличник! А если ты что-то подзабыл, то наши преподаватели тебя подтянут. У нас знаешь, какие замечательные педагоги – один Яков Павлович Абрамян по начертательной геометрии чего стоит! Так что не бойся.

– Я и не боюсь, однако экзамены буду сдавать вместе со всеми, – вновь твердым голосом повторил юноша.

– Выйди в коридор и подожди меня там, – обратился к сыну Габрилянов.

И когда тот вышел, следователь обратился к хозяину кабинета:

– Надеюсь, вы понимаете, что будет, если мой сын не поступит в ваш институт?

– Не волнуйтесь, Аркадий Вазгенович, поступит – он же круглый отличник, да еще после производства. Мы ему и отдельную комнату в общежитии выделили – комендант уже предупрежден, вот адрес.

И проректор протянул следователю небольшой клочок бумаги.

Когда Габрилянов вышел из кабинета, он нашел сына стоящим у окна и наблюдающим за тем, как группа абитуриентов играет во дворе института в «козла», прыгая друг через друга.

– Ты зачем устроил этот спектакль? – спросил отец у сына.

– А ты зачем унижаешь людей? – вопросом на вопрос ответил юноша.

– Кого это я унижаю?

– Например, этого проректора. Думаешь, если у тебя есть «корочка» следователя КГБ, тебе все позволено?

– Попридержи язык, щенок! – грозно сверкая очами, произнес Габрилянов. – Я забочусь о тебе, олухе царя небесного. Меня могут отсюда отозвать, а ты останешься. Так вот, чтобы тебя уважали…

– Кого боятся, тех не уважают, – резко ответил юноша.

– Много ты понимаешь в жизни. Людей надо держать за горло, иначе они тебе на шею сядут и будут тобой понукать. Ты хочешь быть вечной шестеркой?

– Я хочу быть обычным человеком.

– Я в твои годы тоже хотел, но потом жизнь меня научила. В тебе говорит юношеский максимализм, а во мне богатый жизненный опыт. Так что слушай лучше своего отца – он плохому не научит. А пока вот, держи, – и Габрилянов протянул сыну купюру в двадцать пять рублей.

– Не надо, у меня есть деньги, – мотнул головой юноша.

– Откуда?

– Мама дала.

– А это тебе отец дает. Или, может, ты меня за отца не считаешь?

Эти слова решили исход дела – Баграт взял деньги, чтобы не обижать своего родителя, который хоть и оставил их с матерью двенадцать лет назад, однако всегда помогал им материально и, как мог, заботился о сыне. Здесь ничего плохого про своего отца юноша сказать не мог.



18 июня 1983 года, суббота.

Украина, пригород Харькова, поселок Покотиловка

– Только что произвел посадку самолет компании «Аэрофлот», прибывший рейсом номер восемнадцать из Москвы, – раздался в громкоговорителе, установленном в зале аэропорта, приятный женский голос.

Старший лейтенант милиции Захар Корниенко закрыл газету, которую он читал все время ожидания и, оставив ее на скамейке, отправился к зоне, где встречали гостей. Ждать ему пришлось недолго. Прилетевший из Москвы налегке Алексей Игнатов вошел в аэропортовские двери одним из первых и сразу узнал своего встречающего, поскольку тот был единственный из всех присутствующих облачен в милицейскую форму. Обменявшись крепкими рукопожатиями, коллеги отправились на стоянку, где Корниенко оставил свои подержанные «Жигули» третьей модели. Пока они шли к транспортному средству, лейтенант сообщил, что ехать им придется в пригород Харькова – Покотиловку, где находилась дача бывшего директора харьковского Исторического музея, на встречу с которым и прибыл московский гость.

– В минкульте дали именно этот адрес – сказали, что старик давно уехал из города на природу, – объяснил гостю ситуацию Корниенко. – Впрочем, если вы устали, то мы можем сначала заехать ко мне и отобедать – жена у меня мастерица по части наваристых борщей с пампушками.

– Нет уж, коллега, в первую очередь – дело, а пампушки потом, – вежливо отказался от заманчивого предложения Игнатов. – Ехать-то долго?

– Да нет – за двадцать минут управимся.

– Видишь, как все удачно – глядишь, и на пампушки успеем, – не скрывая удовлетворения, заметил Игнатов.

Когда они тронулись в путь, гость задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:

– Как тут у вас на Украине дела с «конторскими» – лютуют?

– Не особенно, ведь Федорчук из нашенских, – ответил Корниенко, имея в виду нынешнего министра внутренних дел СССР Виталия Федорчука, который до своего отъезда в Москву более десяти лет руководил украинским КГБ. – Министр у нас прежний – генерал-лейтенант Иван Гладуш, который сел в свое кресле еще при Леониде Ильиче – летом восемьдесят второго. Они же земляки – днепропетровские. Гладуш всю жизнь там и проработал, начав службу в ГАИ в качестве инспектора. Да что там говорить – у нас и главный «конторский» тоже днепропетровский – Муха Степан Нестерович. И замы у нашего министра тоже не поменялись.

А генерал Василий Дурдинец даже из простого зама стал первым.

– А местный начальник? – продолжал вопрошать Игнатов.

– Тут тоже без изменений – уже девятый год нами руководит генерал-майор Михайлюк Николай Тимофеевич. Вполне себе нормальный мужик – мы не жалуемся.

– Получается, у вас здесь оазис мира и благоденствия? – удивился Игнатов.

– Не совсем, – не согласился с этим выводом Корниенко. – У Щербицкого дела не ахти какие хорошие – он как подвешенный. Говорят, в Киев вскоре должна инспекция из Москвы приехать – шерстить будут по полной. Если он после этого со своего поста слетит, тогда и нас это тоже наверняка коснется. А пока, я слышал, за узбеков взялись. У меня приятель несколько дней назад оттуда вернулся и рассказывает, что там министра сняли и его окружение трясут.

– А ты сам-то бывал в Узбекистане? – поинтересовался Игнатов.

– Не довелось. Но у нас в армии, под Красноярском, трое узбеков служили. Отличные ребята! А вы бывали, товарищ майор?

– Тоже нет, но земля, как говорится, круглая.

Так, за разговорами, они доехали до нужного адреса. Как оказалось, бывший директор харьковского Исторического музея Сидор Ефимович Ковальчук жил в одноэтажном кирпичном доме, утопающем в зелени и огороженном деревянным забором голубого цвета. Калитка оказалась закрытой, поэтому гостям пришлось вызывать хозяина звонком, который висел тут же – справа от двери. Ждать пришлось недолго – не прошло и минуты, как на дорожке, ведущей от дома к калитке, показался невысокий седой мужчина, облаченный в спортивный костюм, поверх которого был накинут фартук.

– Кого это черт принес в гости, да еще в субботу? – беззлобно спросил мужчина, приближаясь к калитке.

А когда увидел человека в милицейской форме, вдруг опешил и спросил:

– Вы случаем адресом не ошиблись?

– Если вас зовут Сидор Ефимович Ковальчук, тогда нет, – ответил Корниенко.

– И зачем интересно я понадобился доблестной милиции? – открывая калитку, продолжал вопрошать хозяин дома.

– Вот до вас человек из самой Москвы приехал, – ответил лейтенант, кивая на своего спутника. – Хочет поговорить с вами по важному делу. Поэтому негоже столь высокого гостя держать на пороге.

– А я разве держу? – удивился Ковальчук и тут же посторонился, пропуская гостей внутрь. – Только не вовремя вы – я клубнику перебираю. Жена к соседям за банками пошла, а мне велела ягодой заниматься.

– Так, может, втроем это легче будет сделать, чем одному? – предложил хозяину неожиданный выход из положения Игнатов.

– Ну, если вам не в тягость, тогда милости просим в наш сад, – произнес Ковальчук и повел нежданных визитеров за собой.

Хозяин привел гостей к деревянному столу, на котором стояли два тазика, доверху наполненные клубникой.

– Добрый урожай, – похвалил старика Игнатов.

– Спасибо на добром слове, – ответил Ковальчук и продолжил: – Значит, так: крупную ягоду кладем в пустой тазик, а мелкую – в ведро. Все понятно?

– Не все, – вступил в разговор Корниенко. – Вы сами-то, Сидор Ефимович, в фартук облачились, а нам, значит, предлагаете в парадно-выходном клубничным соком мараться?

Вместо ответа хозяин сходил в дом и вскоре вернулся с двумя фартуками, которые вручил гостям. Одев их на себя, те сели на лавку и, вслед за хозяином, принялись за работу. Наконец, Ковальчук вновь нарушил тишину, задав вопрос, который витал в воздухе:

– Итак, чем обязан приходу столь неожиданных гостей, один из которых примчался по мою душу из самой Москвы?

Прежде чем ответить, Игнатов вытер руки о полотенце, которое лежало перед ним на столе, и достал из спортивной сумки, с которой он пришел, стопку фотографий с окимоно, где был изображен рыбак на черепахе.

– Боже мой, откуда у вас это? – вырвалось у хозяина дома, едва он взглянул на первую фотографию. – Это же Урасимо Таро верхом на черепахе-принцессе.

– Эти фотографии достались нам совершенно случайно от человека, который сбежал от нас, так и не успев объяснить их происхождение, – сообщил Игнатов. – Но сведущие люди объяснили нам, что на них изображено окимоно, которое числится в числе пропавших аж с осени сорок первого года.

Заинтригованный этим сообщением, лейтенант тоже вытер руки полотенцем и взял со стола одну из фотографий.

– Совершенно верно, числится, – подтвердил слова Игнатова хозяин дома. – Но этим фотографиям явно не сорок лет – они выглядят как новые. Что это значит?

– Видимо, то, что это окимоно снова объявилось, – ответил Игнатов.

– А остальные? – вопросительно взглянул на сыщика Ковальчук.

– А сколько их было в той коллекции?

– Двенадцать штук – одна другой великолепнее. Но самой ценной была именно эта – с черепахой-принцессой. Она ведь была в качестве оберега у самого Николая Второго.

– Да, я слышал эту историю, – откликнулся на это сообщение Игнатов. – Однако в момент расстрела этой вещицы с царем, увы, не оказалось. Что касается остальных окимоно, то на данный момент о них ничего неизвестно. Но нам хотя бы выяснить историю этой черепахи-принцессы. При этом важны любые детали, которыми вы, Сидор Ефимович, обладаете.

– Я обладаю, увы, немногим, – развел руками хозяин дома. – Люди, которые вас посылали, разве не сообщили вам, что я уже более сорока лет ничего не знаю об этой коллекции.

– Но разве вы не являетесь знатоком творчества Асахи Гёмудзана, к которому часто обращаются по поводу его работ?

– Здесь вас не обманули, хотя в Москве тоже есть специалисты такого же профиля – например, Леонид Аркадьевич Широков.

– Однако лишь вы последним видели воочию ту самую коллекцию, которая погибла в начале войны.

– Я видел ее не последним. Впрочем, давайте я расскажу вам все по порядку. Я вступил в должность директора харьковского музей весной сорокового года. Эта коллекция окимоно там уже присутствовала. А попала она туда по завещанию известного коллекционера Павла Грохольского примерно за три года до моего прихода. А в сентябре сорок первого во время одной из бомбежек та часть музея, где находилась эта коллекция, сгорела.

– Однако слоновая кость, из которых сделаны окимоно, не могла сгореть, – внес свое уточнение в этот рассказ Игнатов. – Кто-нибудь проводил расследование этого инцидента, искал коллекцию на пожарище?

– В момент пожара я находился в Киеве и меня в музее замещал мой заместитель – Олег Сергеевич Тычина, – вновь пустился в воспоминания Ковальчук. – Вот он-то и видел коллекцию последним, когда она была еще целой. Я ее таковой уже не застал. И когда я вернулся, то нам уже было не до разбора пожарищ. Фашисты подошли вплотную к городу, и началась срочная эвакуация многих учреждений, в том числе и нашего музея. А подробности о пожаре я узнал именно от Тычины. Он рассказал, что в западную часть музея угодило несколько авиационных бомб, после чего значительная часть экспонатов погибла. В их числе и коллекция окимоно. О том, что кто-то занимался разбором завалов после пожарища, разговора не было, да и не могло быть – не до этого всем тогда было. Впрочем, там, кажется, проводилось первоначальное расследование, поскольку погиб музейный сторож.

– Это случилось во время бомбежки? – поинтересовался Игнатов.

– Я не знаю подробностей, поскольку не вникал в них – голова была забита эвакуацией.

– А товарищ Тычина знал эти подробности, с ним можно поговорить? – подал голос, все это время молчавший Корниенко.

– К сожалению, несколько лет назад Олег Сергеевич скончался, – развел руками Ковальчук.

– Хорошо, это события военных лет, но в наши дни к вам не поступало никакой информации по поводу пропавшей коллекции? – задал очередной вопрос хозяину дома Игнатов.

– Нет, не поступало, – после некоторой паузы ответил Ковальчук.

В это время рядом послышались чьи-то шаги и когда сидящие за столом повернули головы на этот шум, они увидели приближающуюся пожилую женщину с двумя трехлитровыми банками в руках.

– Прошу любить и жаловать – моя супруга Татьяна Валентиновна, – представил гостям свою жену хозяин дома.

– Что же ты гостей во дворе держишь, вместо того, чтобы в дом пригласить? – пожурила своего благоверного женщина.

– Так они согласились мне помочь клубнику перебрать, – попытался оправдаться хозяин дома.

– То-то я и вижу, что у тебя как было два полных тазика, так они до сих пор такими и остались, – улыбнулась хозяйка. – Зови, Сидор, гостей в дом, там удобнее, да и прохладнее.

– Так и здесь у вас не Средняя Азия, – улыбнулся на эти слова Корниенко.

Едва он это произнес, как хозяин дома внезапно стукнул ладонью по столу и радостно сообщил:

– Вспомнил один случай, который произошел несколько лет назад. Как только про Азию заговорили, так сразу и вспомнилось. В министерстве культуры, во время какой-то выставки, ко мне подошел человек и поинтересовался сегодняшней возможной стоимостью исчезнувшей в годы войны коллекции окимоно. Я его спросил: дескать, а вам зачем это нужно? А он отделался какой-то дежурной фразой, после чего задал еще один странный вопрос: какая из всей коллекции самая дорогая скульптура. Я ему ответил, мол, вся коллекция бесценна. А он не унимается: дескать, и все-таки, какая же самая ценная. Ну, я и назвал ему принцессу-черепаху. Он поблагодарил и быстро удалился.

– А причем здесь Азия? – удивленно спросил Корниенко.

– Так этот незнакомец азиатом был – лицо смуглое, говорил с сильным акцентом.

– А из какой республики не разобрали? – поинтересовался Игнатов.

– Не разбираюсь я в этом – они для меня все на одно лицо, – виновато улыбаясь, ответил Ковальчук.

– Гости дорогие, ходите в дом – я вам стол накрою, – вновь позвала сыщиков хозяйка, которая за это время успела поставить банки на стол и дойти до крыльца.

– Неудобно, Татьяна Валентиновна, – попробовал было отказаться Игнатов.

– Неудобно штаны через голову надевать, – поддержал супругу хозяин дома. – Пойдемте, у нас как раз наваристый борщ с пампушками готов, а к нему и горилка имеется.

– Ну, если с пампушками, тогда другое дело! – улыбнулся Игнатов и, поднимаясь с лавки, незаметно подмигнул своему коллеге.

Ведь час назад он тоже звал его к себе в гости, обещая такое же точно меню, разве что без горилки. Видимо, в этих краях каждая хозяйка потчевала гостей наваристыми борщами с пампушками.



18 июня 1983 года, суббота.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Несмотря на субботний день, Юрий Андропов с утра был на своем рабочем месте, чтобы успеть завершить те дела, которые он не успел закончить за неделю. В течение дня он собирался встретиться с разными людьми, которые должны были доложить ему о тех проблемах, которые возникли на их участках работы. И первым среди этих посетителей был генерал-майор Владимир Кузьмин – первый заместитель председателя КГБ Грузинской ССР. В этой должности он пребывал недавно, всего лишь несколько месяцев, и вот уже напросился на прием к Андропову, что было необычно.

Но, учитывая важность региона, в котором работал Кузьмин, генсек согласился принять его первым.

Кузьмин пришел не с пустыми руками. С ним была кожаная папка, в которой он принес докладную записку, где описывал свои впечатления о ситуации в Грузии. И эти впечатления были далеко не радужными, о чем Андропов догадался практически сразу, взглянув на озабоченное лицо генерала. Однако, приняв от него эту докладную, генсек не стал ее читать, а положил на край стола и произнес:

– Владимир Георгиевич, я обязательно ознакомлюсь с вашими выводами. Однако предварительно мне хотелось бы услышать лично от вас подробный рассказ о ситуации в республике. Как говорится, лучше один раз услышать рассказ очевидца, чем сто раз прочитать его доклад. Вы согласны со мной?

– Конечно, Юрий Владимирович, – согласился с доводом генсека генерал. – Поэтому сразу хочу сообщить, что в республике сложилась нездоровая обстановка. Процветают кумовство, взятки, подпольная деятельность различных предпринимателей, которых принято называть цеховиками. Многие из них имеют покровителей в структурах партийной власти вплоть до Центрального комитета. Об этом знают все, в том числе и руководство республики во главе с Эдуардом Шеварднадзе.

– А как относится к этому второй секретарь? – перебил плавный рассказ генерала Андропов.

– Геннадий Васильевич Колбин, как я понял, старается не вмешиваться в эти дела, заняв позицию стороннего наблюдателя.

Колбин работал в Грузии с 1975 года, переведенный туда из Свердловска, где он работал с 1970 года сначала секретарем, затем вторым секретарем местного обкома партии. По сути следующей ступенькой в его карьере должна была стать должность Первого секретаря. Однако вышло иначе. Колбина отправили в Грузию, а место Первого секретаря Якова Рябова, которого перевели на работу в Москву, сделав секретарем ЦК КПСС по военно-промышленному комплексу, занял Борис Ельцин. Возвышение последнего удивило тогда многих, поскольку произошло в нарушение абсолютно всех норм существовавшей партийной субординации.

– Такую же позицию занимает и председатель КГБ Алексей Инаури, – продолжал свой рассказ Кузьмин. – Мне кажется, Юрий Владимирович, что этот человек засиделся в своем кресле и в новых условиях, когда наша жизнь стремится к обновлению, вряд ли может быть полезен.

Генерал-полковник Алексей Инаури на тот момент был рекордсменом-долгожителем в КГБ – он занимал пост республиканского председателя 29 лет. Однако смещать его Андропов вовсе не торопился, поскольку тот имел поддержку не только у всех грузинских кланов, но и у армян, которые проживали в Грузии (а их тогда в республике было более 400 тысяч, причем многие из них занимали руководящие посты). Кузьмин этих нюансов, видимо, не знал, хотя, конечно, мог догадываться, поскольку не первый год работал в КГБ. Но, видимо, вдохновленный теми инициативами, которые публично провозглашал с высоких трибун Андропов, надеялся, что его рекомендации найдут должный отклик у генсека. Но он ошибался – Андропов готов был идти только до определенной черты, которую он сам же себе и очертил, причем давно. Если бы он поступал иначе, он бы никогда не смог дорасти до столь высоких постов в партийногосударственной иерархии.

– А вы не сгущаете краски, Владимир Григорьевич? – глядя в глаза собеседнику, спросил Андропов.

– Я могу привести множество фактов, которые говорят в мою пользу, – все тем же бесстрастным тоном продолжал вещать генерал. – Эти факты я изложил в своей докладной. Они указывают на то, что ситуация в республике нездоровая и во многих своих проявлениях русофобская. В высших органах власти Грузинской ССР очень мало русских людей, а тех, кто остался, пытаются оттуда выжить. Достаточно сказать, что в нашем Комитете из заместителей председателя лишь я один русский. Все остальные – грузины: Майсурадзе, Зардалишвили, Джорбенадзе, Хатиашвили. Я ничего не хочу сказать плохого про их профессиональные качества, но такая диспропорция в национальном представительстве не может не настораживать. Та же ситуация сложилась и в МВД, где министром является Гурам Гветадзе, его первым заместителем Шадури, а среди трех заместителей все грузины – Горгодзе, Хазалия и Кванталиани.

– Но в закавказских республиках так было всегда, – напомнил собеседнику азбучную истину Андропов. – Такова специфика этого региона.

– Это нехорошая специфика, Юрий Владимирович, – не согласился с генсеком генерал. – Может быть, раньше она могла нас удовлетворять, но сегодня мы обязаны с этим что-то делать. При прежнем руководстве страной эти дела запустили, но теперь-то кто нам мешает начать эту ситуацию выправлять? Если мы этого не сделаем, то это может привести к плачевным результатам. Ведь эта ржа из Грузии распространяется почти по всей стране.

Поймав недоуменный взгляд генсека, Кузьмин поспешил объяснить смысл своей последней фразы:

– С момента прихода к власти в республике Шеварднадзе из Грузии стали активно выдавливать подпольных предпринимателей.

– Что же в этом плохого? – теперь уже вслух удивился Андропов.

– Плохое заключается в том, что на их место приходят другие – прикормленные той номенклатурой, которую выпестовал лично Шеварднадзе. Это бывшие работники МВД и комсомола, где он когда-то сам работал. И если при прежнем руководителе Мжаванадзе сумма взяток выражалась в одних цифрах, то теперь она возросла вдвое, а то и втрое. Но и это еще не все. Выдавливание неугодных теневиков разлагает атмосферу в тех республиках, где они оседают. И я подозреваю, что Шеварднадзе об этом знал с самого начала и делал это специально, тем самым намеренно капитализируя нашу экономику.

– Вы понимаете, какие обвинения вы выдвигаете против человека, который является кандидатом в члены Политбюро? – в голосе Андропова явно читалась угроза. И она была не случайной.

Дело в том, что Шеварднадзе пришел к власти в Грузии благодаря стараниям… Андропова. И выдавливание теневиков из республики было их общим планом именно в целях более широкой капитализации советской экономики. Всех этих людей андроповский КГБ брал «на карандаш», чтобы затем легче было ими манипулировать, подвесив на «крючок». Кстати, та же ситуация была и с грузинскими ворами в законе, которые после прихода Шеварднадзе тоже разлетелись по всей стране, беря многие ее регионы под свой контроль. Ничего нового в этом не было. Точно так же когда-то и сицилийская мафия взяла под свой контроль не только Италию, но и США. Вот почему Грузию многие сведущие люди негласно называли «советской Сицилией». Однако признаваться в этом своему сегодняшнему собеседнику Андропов, естественно, не собирался, поэтому и разыгрывал перед ним возмущение. Но Кузьмина оно не испугало, а даже наоборот – заставило еще активнее отстаивать свою точку зрения:

– Юрий Владимирович, я член партии с тысяча девятьсот сорок третьего года. Меня принимали в партию перед боем, когда шансов на то, что я успею заплатить свои первые членские взносы, были почти равны нулю. В том бою из моей роты в живых осталось только четверо, включая меня. Поэтому мне бояться не пристало. Я говорю с вами начистоту, потому что вы Генеральный секретарь нашей партии. Я повторяю: в Грузии сложилась взрывоопасная обстановка. Воры в законе и теневики – вот кто реально пытается управлять республикой, а вовсе не партия. Через три дня в Москве начнутся дни Грузии в РСФСР, в рамках которого мы собираемся открыть в Москве величественный монумент «Дружба навеки», посвященной трехсотлетней дружбе России и Грузии. Об этом пишут все газеты, ежедневно вещают по телевидению и радио. Но это лишь фасад наших межреспубликанских отношений. На самом деле существует два разных Кавказа. Один будет открывать памятник в центре Москвы, а другой…

Здесь Кузьмин внезапно запнулся, увидев, каким недобрым взглядом смотрит на него генсек. Но Андропов хотел услышать продолжение монолога и поэтому произнес:

– Продолжайте, что же вы замолчали?

– …а другой Кавказ приватизировал власть и собственность, ждет реванша и формирует националистические и экстремистские группы. Грузия давно превратилась в обособленный регион, который живет по своим собственным законам. И на всем этом воспитывается молодое поколение. Прежде всего, это дети местной элиты – так называемая «золотая молодежь». Значительная ее часть стоит на откровенно антисоветских позициях. А ведь это дети партийной и хозяйственной номенклатуры, дети коммунистов. С них обязаны брать пример рядовые граждане.

– У вас есть какие конкретные имена и фамилии людей, о которых идет речь? – задал очередной вопрос Андропов.

– Например, Иосиф Церетели – сын членкора Академии наук Грузии и профессора Тбилисского университета Константина Церетели. Вокруг него сформировалась группа молодых людей, которые откровенно бравируют своими антисоветскими взглядами и прозападными настроениями. В эту группу входят сын известного врача, отпрыск управляющего строительным трестом «Интуриста», сын директора проектного бюро и даже один молодой, но уже достаточно известный киноактер киностудии «Грузия-фильм». Он, кстати, сейчас снимается в фильме, о котором я тоже упоминаю в своей докладной.

– А кино каким боком здесь нарисовалось? – удивился Андропов.

– Кино в Грузии тоже совсем не интернациональное. Например, в этом году там сняли семь фильмов, так вот только в одном из них играет несколько русских актеров, да и то только потому, что фильм посвящен российско-грузинской дружбе. А в остальных картинах, снятых на «Грузия-фильме», снимаются сплошь одни грузины. Такого национального перекоса нет больше ни в одной нашей республике. Более того, грузинские кинематографисты еще и в политику лезут, о чем я и хочу вас предупредить. Я имею в виду фильм, который снимает известный кинорежиссер Тенгиз Абуладзе, а речь в нем идет о сталинских репрессиях. Главный герой фильма несет в себе черты сразу трех людей: Гитлера, Муссолини и, извините, Лаврентия Берия. Наша партия давно осудила культ личности Сталина, поэтому я не понимаю, зачем надо опять возвращаться к этой теме – чтобы взорвать ситуацию? Тем более, что это кино снимается чуть ли не полуподпольно.

– То есть? – вскинул брови Андропов.

– О нем осведомлен небольшой круг людей, в который входит и Шеварднадзе – он лично патронирует фильм. И он нашел способ, как обойти цензуру. У грузинского телевидения есть два свободных часа, которые не подлежат цензуре отсюда, из Москвы. Этот промежуток времени может субсидировать республиканское руководство. Для этого они хотят оформить фильм как телевизионный, и деньги на это должны быть выделены местные.

– И все это есть в вашей записке? – спросил Андропов.

– Да, я в подробностях обо всем написал, – согласно кивнул головой Кузьмин.

Андропов взял в руки упомянутый доклад и сделал вид, что углубился в чтение. На самом деле он хотел взять паузу для того, чтобы поразмыслить о том, как себя вести дальше. Ведь разрешение на фильм Абуладзе нынешний генсек давал лично, причем в этом самом здании, только в другом кабинете. И было это чуть больше года назад, когда Андропов был переведен из КГБ в секретари ЦК КПСС по идеологии.



Ретроспекция.

28 мая 1982 года, пятница.

Москва, Старая площадь, кабинет секретаря ЦК КПСС по идеологии Юрия Андропова

Андропов всегда любил кино и неплохо в нем разбирался. Особенно он привечал кино зарубежное и главным образом проблемное, социальное. Комедии или мелодрамы смотрел редко – они его в большинстве своем мало вдохновляли. А вот какие-нибудь острые вещички от тех же Стэнли Крамера, его тезки Кубрика, Артура Пенна или Дамиано Дамиани по-настоящему будоражили его сознание и порой держали так крепко, что он размышлял над их сюжетами в течение нескольких дней. Поэтому Андропов всегда отдавал себе отчет в том, какое воздействие может оказывать кино на массовую аудиторию и каким образом его можно использовать в определенных целях. Например, когда во второй половине 70-х он уже окончательно определился с тем, что рано или поздно должен занять пост генсека, он стал активно лоббировать выход на советские экраны зарубежных фильмов (в основном европейских) о борьбе с коррупцией. Сделать это было нелегко, поскольку этому противился главный идеолог партии Михаил Суслов. Но поскольку «Совэкспортфильмом» еще с момента его создания в 1945 году заведовал КГБ, особо противостоять этому натиску Суслов был не в силах. Да и Брежнев не видел ничего предосудительного в том, что на советские экраны будут выходить фильмы, разоблачающие западную продажную элиту. А доводы Суслова о том, что советский зритель мог ассоциировать (и часто ассоциировал) этих коррупционеров с советскими, на Брежнева никакого впечатления не производили.

Между тем, когда в январе 1982 года Суслов скончался и его кабинет на Старой площади занял Андропов, он практически сразу взялся за советский кинопрокат. Он посадил в кресло руководителя «Совэкспортфильма» своего человека – Олега Руднева. Тот давно был на хорошем счету у чекистов, да и у Брежнева тоже, поскольку, как и он, родился на Украине. В молодые годы он был вторым секретарем ЦК комсомола Латвии, а затем дорос до должности первого секретаря Юрмальского горкома партии. И это именно при нем Юрмала превратилась в курортную «жемчужину» Советского Союза, куда с удовольствием ездили отдыхать все – как сливки общества, так и простые советские граждане. За годы руководства Юрмалой Рудневым в городе было построено 95 санаторно-курортных учреждений: 23 санатория, 13 пансионатов, 7 домов отдыха и 52 детских учреждения. Ежегодно по путевкам в них отдыхали и лечились более 240 тысяч человек.

В 1976 году Олег Руднев был переброшен на другой участок, но в той же Латвии – его назначили главой местного комитета по кинематографии. Эту административную должность он успешно совмещал с творческой – писал сценарии. Один из них прогремел на всю страну – по нему был снят многосерийный (7 серий) телефильм «Долгая дорога в дюнах». Очень популярный и весьма смелый в освещении некоторых исторических фактов в истории советской Прибалтики фильм. И смелость эта объяснялась просто – ее лично одобрил Юрий Андропов, которому об этом проекте рассказал Борис Пуго – тогдашний председатель КГБ Латвийской ССР. Тот приятельствовал с Рудневым еще с комсомольских времен: в первой половине 60-х, когда Руднев был вторым секретарем ЛКСМ Латвии, Пуго тоже во всю активно комсомолил – был 1-м секретарем Пролетарского райкома комсомола Риги, а с июля 1963 года занимал должность заместителя заведующего сектором организационного отдела ЦК ВЛКСМ. А когда в 1976 году Руднев возглавил кинокомитет Латвии, Пуго стал работать в КГБ, возглавив отдел (контрразведка) в Инспекторском управлении КГБ СССР. А в июне 1977 года Пуго вернули на родину, где он стал 1-м заместителем председателя КГБ. Именно в это время Руднев и засел за написание сценария «Долгая дорога в дюнах».

Итак, Андропов доверил руководство «Совэкспортфильмом» Олегу Рудневу, который тут же озаботился расширением ассортимента зарубежных фильмов, повествующих о коррупции. И если до этого на советских экранах шел один-два фильма на эту тему (а в иные годы и вовсе их не было, как, например, в олимпийском 1980 году, когда был поставлен рекорд по выпуску зарубежных фильмов в СССР – 147 картин, но фильмов о коррупции среди них не было ни одного). В итоге только в 1982 году на советских экранах демонстрировалось шесть фильмов, где речь шла о продажных западных политиках, мафиози и террористах. Так унавоживалась почва для скорого прихода к власти бывшего председателя КГБ Юрия Андропова.

На этой волне его внимания к кинематографу был дан ход и грузинскому фильму «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Его сюжет родился из одной истории, которую поведал Абуладзе один из его знакомых. Дело происходило в Западной Грузии: кто-то выкопал из могилы покойника и прислонил тело к калитке дома. Был громкий скандал. Было назначено расследование, которое повергало людей в еще больший шок. Выяснилось, что покойный в свое время занимал должность прокурора. А выкопавший тело стал его жертвой – семья несчастного была фактически уничтожена. Отца арестовали и расстреляли, мать покончила жизнь самоубийством.

Несмотря на то, что дело происходило в современной Грузии, Абуладзе решил перенести эту историю в 30-е годы, чтобы рассказать с экрана о репрессиях 1937 года. И хотя в роду Абуладзе не было репрессированных, но он был евреем, да еще советским, что просто не оставляло ему шансов остаться в стороне от этой темы. Не смог остаться в стороне от нее и Шеварднадзе, у которого были свои резоны. Во-первых, личные – его жена Нанули и ее сестра были из числа жертв репрессий. На глазах у маленьких девочек когда-то арестовали отца, и этот момент оставил в их памяти неизгладимый след. Во-вторых – Шеварднадзе в те годы сделал весомый шаг на пути к властному Олимпу. Осенью 1978 года он стал кандидатом в члены Политбюро, причем его назначение произошло после того, как в апреле того же года чуть ли не весь Тбилиси взбунтовался против проекта новой Конституции Грузинской ССР, где государственным языком признавался лишь русский. В итоге грузинские депутаты на своей сессии решили оставить пункт 75 Конституции ГССР без изменений, то есть признать за грузинским языком статус государственного. Напуганный Кремль решил пойти еще дальше – разрешил Шеварднадзе войти в «предбанник» высшего партийного ареопага и стать кандидатом в члены Политбюро (кстати, вместе с другим «кавказцем» – Михаилом Горбачевым).

24 мая 1982 года Пленум ЦК КПСС официально утвердил Юрия Андропова в должности главного идеолога, а спустя четыре дня к нему на прием заявился Эдуард Шеварднадзе, привезший с собой из Тбилиси сценарий фильма «Покаяние». Книжица была довольно пухлая – 120 страниц, поэтому Андропов взяв ее в руки и полистав, задал закономерный вопрос:

– О чем кино, Эдуард?

– О сталинских беззакониях, Юрий Владимирович, – ответил Шеварднадзе.

– Я так и понял – с рядовой темой ты бы ко мне на прием не напросился, – с легкой улыбкой на устах, произнес Андропов и тут же поинтересовался. – А режиссер кто?

– Наш лучший постановщик – Тенгиз Абуладзе.

– Как он себя чувствует? – задал новый вопрос Андропов и сделал он это не из праздного любопытства.

Даже в Москве было известно, что четыре года назад Абуладзе попал в страшную автокатастрофу, в которой его водителю оторвало голову. Но сам режиссер выжил.

– Спасибо, с ним все нормально, иначе бы он не смог написать такую потрясающую вещь. Это дань памяти всем безвинно погибшим от сталинского произвола людям. Мы, грузины, должны в первую очередь покаяться перед всем миром за эти преступные деяния.

– А нового тбилисского бунта не будет? – продолжая держать сценарий в руках, спросил Андропов, имея в виду волнения в грузинской столице в марте 1956 года, когда Хрущев выступил на XX съезде партии со своим знаменитым докладом «О культе личности Сталина». Во время тех событий было убито 15 человек, еще 54 человека были ранены, из которых 7 умерло в больницах, более 300 человек арестовано.

– Не будет, Юрий Владимирович – Грузия уже не та, что четверть века назад.

«Это верно – Грузия теперь уже не та, – подумал про себя Андропов. – Впрочем, и в других республиках тоже народилось и выросло уже совершенно иное поколение, чем было до них. Эти ребята кровь проливать за идеалы своих предшественников явно не станут».

Однако вслух Андропов сказал иное:

– Хорошее дело вы затеяли, Эдуард. Инерция сталинского мышления и в самом деле продолжает владеть многими из наших людей, в том числе и в партийной среде. А такого рода произведениями мы сможем заставить этих людей разоблачиться и поставить их перед жестким выбором: либо вы с нами идете по пути демократии, либо – нет, и тогда отправляйтесь на свалку истории.

Затем, положив сценарий на стол, Андропов сделал небольшую паузу, чтобы поправить очки и спросил:

– В каком жанре будет решен фильм?

– Сюжет будет обобщенным, в нем не будет конкретики. Все имена вымышленные, но главный герой, благодаря своему сходству с Берия, будет легко узнаваем. Это будет, скорее, философское кино. Короче, в духе Абуладзе – он мастер на такого рода произведения.

– Тогда передайте ему мой горячий привет и успокойте – такое кино нам необходимо. Пусть товарищи продолжают работу. Но у меня будет одно пожелание, Эдуард. До поры до времени не надо широко распространяться об этом фильме. Вы же понимаете, что противников у него будет предостаточно, как здесь, так и у вас на родине. Договорились?

После того разговора прошло полгода. К тому моменту Андропов уже стал генсеком и, честно говоря, забыл о «Покаянии». Как вдруг сам Шеварднадзе напомнил ему о нем. Сразу после декабрьского Пленума ЦК КПСС он подошел к Андропову и вновь завел разговор о фильме. Дескать, подготовительный процесс закончен, актеры и места для натурных съемок найдены – можно ли начинать? И Андропов, похлопав грузинского лидера по плечу, ответил:

– Конечно, можно – я же теперь главный. С этого момента вам некого бояться.



18 июня 1983 года, суббота.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Вспоминая теперь перипетии истории с запуском фильма «Покаяние», Андропов размышлял о том, что ему ответить генералу Кузьмину. Естественно, раскрывать перед ним свое участие в продвижении этого проекта он не собирался, но и оставить без ответа опасения генерала он не мог. Здесь надо было придумать такой ответ, который с одной стороны успокоил бы генерала, а с другой – не вызвал бы у него какие-либо подозрения.

– Насколько я понял из вашей записки, фильм уже почти наполовину снят, – нарушил, наконец, тишину Андропов, доставая из кармана пиджака носовой платок.

– Совершенно верно, – подтвердил этот вывод генсека Кузьмин.

– Мне кажется, если мы сейчас остановим его производство, то это только усложнит ситуацию, – протирая очки платком, произнес Андропов. – Разумнее будет дать им доснять оставшееся, а потом положить эту картину на полку. Это обычная практика, поэтому она не вызовет столь бурную реакцию, как остановка съемок. Вы согласны со мной?

– Согласен. Но как быть с остальным? Бросать это дело на самотек никак нельзя. Тем более на фоне других событий.

– Что вы имеете в виду? – возвращая очки на нос, спросил Андропов.

– В нашей среде много разговоров о событиях в Узбекистане, – после короткой паузы ответил Кузьмин. – Но я много раз бывал в этой республике и хорошо знаю тамошнюю ситуацию. И скажу вам честно – это всего лишь цветочки.

– А где же ягодки?

– В Грузии и Армении – вот где надо в первую очередь наводить порядок, если мы не хотим потерять страну. Именно там пышным цветом расцветает коррупция под сенью национализма, а то и сепаратизма. Не узбекская элита имеет прямые выходы сюда, в Москву, а прежде всего кавказская. Это настоящая мафия по-советски – симбиоз из партийных деятелей, цеховиков и воров в законе. И эти коррупционные связи закладывают бомбу под сам фундамент нашего многонационального государства. Там уже практически сформировались три источника и три составные части будущих национальных потрясений.

– О каких таких источниках идет речь? – продолжал с удивлением вопрошать Андропов.

– Это национальная бюрократия, националистическое диссидентское движение и теневая экономика – этакая национальная квазибуржуазия, – продолжил свою речь Кузьмин. – В частностях они могут расходиться и даже соперничать друг с другом, но в главном они уже начинают находить общую платформу. И когда они окончательно сомкнутся, тогда нашу страну ждут серьезные потрясения.

– И вы можете привести примеры, когда они смыкаются?

– Конечно. Например, контроль над Абхазией стремятся сохранить как ЦК Компартии Грузии, так и грузинские диссиденты. А в Армении в «карабахском вопросе» единым фронтом выступают и лидеры подпольной Национальной объединенной партии Армении, и высшая партийная и государственная номенклатура республики. А вот в Узбекистане этого нет.

– Чего именно?

– Тех трех источников, о которых я говорил. Там присутствует только два из них: национальная бюрократия и теневики – квазибуржуазия. А вот диссидентское движение, ориентированное на Запад, фактически отсутствует. Именно поэтому логичнее было бы начинать чистку «авгиевых конюшен» на Кавказе, а не в Средней Азии. Тем более, что это достаточно просто сделать. Например, в экономике Грузии существуют массовые приписки в чайном производстве, в виноделии, где очень много фальсификата, который выдается за настоящее вино и продается потом по всему Советскому Союзу. Сумма приписок исчисляется миллионами рублей ежемесячно.

Генерал выпалил этот монолог на одном дыхании и потому, как он это сделал, было видно, что чувства его были искренними. Именно это и испугало Андропова. Он понял, что если он продолжит разговор, то ему будет трудно убедить этого честного служаку в своей правоте. Поэтому Андропов демонстративно взглянул на часы, стоявшие у него на столе, и сообщил:

– Спасибо, Владимир Георгиевич – я вас услышал. Мне надо внимательно познакомиться с вашей запиской, а также переговорить с другими людьми, которым знакома ситуация в республике. О своих выводах я сообщу вам позже.

Едва за генералом закрылась дверь, Андропов откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, погрузился в размышления: «А этот служака не дурак – быстро разобрался в ситуации, сложившейся в республике. И оперативно оформил свои выводы в виде докладной. И ведь не боится, что результат может быть нулевой, или что об этом могут узнать в Грузии. Может, отозвать его от греха подальше? Впрочем, лучше оставить все, как есть. Такой человек рядом с Инаури и Шеварднадзе мне еще пригодится. Честными людьми всегда удобно манипулировать. А про Узбекистан он здорово завернул: мол, там цветочки, а ягодки на Кавказе. Это я и без него знаю. Эх, служака, служака, не знаешь ты всей правды, потому что знать тебе этого не надо – не положено. А правда в том, что Щелокова я уже сковырнул, теперь очередь за Рашидовым. Мешают они мне. А Шеварднадзе с Демирчаном не мешают – они на моей стороне играют. И пусть они оба по уши в коррупции и национализме погрязнут, трогать их нельзя. Как верно когда-то выразился американский президент Рузвельт по поводу никарагуанского диктатора Сомосы: «Он, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын».



19 июня 1983 года, воскресенье.

Киев, железнодорожный вокзал

Когда Алексей Игнатов увидел в окне поезда, в котором он провел более семи часов, направляясь из Харькова в Киев, очертания вокзала, он взял с полки свою спортивную сумку и направился в тамбур. Спустя пять минут поезд, наконец, остановился и дородная проводница в униформе, ловко открыв тамбурным ключом дверь, первой сошла по ступенькам на платформу вокзала.

– До побачення! – по-украински простился с проводницей Игнатов, когда его ноги коснулись бетонного покрытия.

– Бувайте! – ответила женщина и махнула на прощание рукой.

Игнатов забросил спортивную сумку на плечо и быстрым шагом двинулся в сторону здания вокзала. Однако не успел он сделать и нескольких десятков шагов, как увидел впереди крепкого мужчину примерно одного с собой возраста, семенившего быстрым шагом ему навстречу.

– Здорово, москаль! – радостно изрек мужчина, добежав до Игнатова и заключив его в свои объятия.

Причем такие жаркие, что тот едва не выронил из рук сумку.

– Здорово, хохол! – с не меньшей радостью отозвался на это приветствие сыщик и тут же добавил. – И хватит меня тискать на глазах у всего вокзала!

– Ничего, не развалишься, – ответил мужчина, но страстные объятия все-таки разжал.

Мужчиной был Влас Оленюк, с которым Игнатова свела судьба почти десять лет назад. Они тогда вместе расследовали серию убийств, начало которых было положено в Киеве, а конец ниточки протянулся до Москвы. Это было громкое дело, в эпицентр которого оказались вовлечены сильные мира сего, а также влиятельные футбольные функционеры, делавшие большие деньги на подпольном тотализаторе. Дело было успешно расследовано, после чего сыщики вынуждены были расстаться: Оленюк вернулся в Киев, а Игнатов остался в Москве. И с тех пор они смогли увидеться лишь однажды – несколько лет назад, когда вместе проводили свой отпуск в санатории МВД под Кисловодском.

– Как здоровье Нонны Сергеевны? – поинтересовался Игнатов, имея в виду супругу Оленюка, с который тот познакомился во время расследования все того же громкого «футбольного» дела.

– Я тебе вчера по телефону не хотел говорить, но Нонка в больнице лежит на сохранении, – ответил Оленюк.

– Все-таки довел бабу до роддома, – покачал головой Игнатов.

– Старик, это наш последний шанс – Нонке уже за сороковник, – вздохнул Оленюк. – Если сейчас не родит, тогда амба.

– А врачи что говорят?

– А что они могут сказать – успокаивают. Только на душе все равно как-то неспокойно.

– А ты не беспокойся, – поддержал приятеля Игнатов и тут же сообщил: – Я ведь у родителей тоже был поздним ребенком – они меня после сорока на свет произвели. И, как видишь, все обошлось.

– Кстати, как твоя матушка? – тут же отреагировал на это сообщение Оленюк.

– Скончалась полгода назад после инсульта, – ответил Игнатов.

– Не мучилась?

– Нет, сразу ушла – инсульт был обширный.

– Пусть земля будет ей пухом, славная была женщина, – с грустью в голосе произнес Оленюк. – Помнишь, как душевно мы с ней беседовали в вашей квартире на Цветном бульваре?

– Теперь я живу в Орехово-Борисово, – сообщил приятелю свой новый адрес Игнатов.

– Нехай будэ Борисово, – улыбнулся Оленюк и спросил: – Так я вчера так и не понял, когда разговаривал с тобой по телефону, какая напасть тебя привела в наши края?

– Мы с тобой здесь будем это обсуждать, посреди вокзала, или все-таки куда-нибудь отойдем? – искренне удивился Игнатов.

В ответ на этот справедливый вопрос Оленюк рассмеялся и, хлопнув приятеля по плечу, повел его на стоянку, где он оставил свои «Жигули». Это была престижная красная «шестерка», что соответствовало статусу ее обладателя – Оленюк вот уже несколько лет работал заместителем начальника республиканского уголовного розыска.

– Давно приобрел этого «коня»? – усаживаясь на сиденье, поинтересовался Игнатов.

– Полгода назад – дошла, наконец, очередь, – похвалился Оленюк.

– Где же ты денег наскреб на такую роскошь – взятки берешь?

– Ты забыл, где у меня Нонка работает – она же из торговли. И вообще, я, в отличие от тебя, своего места работы не терял. А в скором времени рассчитываю и вовсе место начальника занять.

– Да, я слышал, что ветры андроповских перемен до вас еще не докатились, – откликнулся на эту новость Игнатов.

– Ты лучше расскажи, какие ветры тебя к нам забросили? – вернулся к тому, на чем прервался их разговор на вокзале, Оленюк.

И Игнатов в течение пяти минут ввел приятеля в курс того дела, которое заставило его покинуть Москву.

– Запутанное дело, – вынес свое резюме из услышанного, Оленюк. – И как же ты собираешься его распутывать?

– Хочу покопаться в вашем Центральном архиве. Там ведь должны сохраниться материалы по харьковскому пожару сорок первого года.

– А в самом Харькове концов нельзя было найти?

– Там сообщили, что все материалы давно отослали сюда, в Киев.

– Хорошо, завтра устрою тебе это посещение, – заводя автомобиль, пообещал Оленюк.

– Ты не понял, Олесь – мне надо это сделать сегодня.

– Чудак-человек, сегодня же воскресенье! Да и допуск тебе надо оформлять – на это тоже время нужно.

– А ты у нас на что такой крутой, да еще на «шестерке»? – усмехнулся Игнатов. – Я ведь командированный, у меня каждая минута наперечет. Это у вас здесь, на Украине, «конторские» мышей не ловят, а наши только тем и занимаются, что отслеживают каждый наш шаг: чем занимаешься, куда поехал, а если поехал, бережешь ли трудовую минутку? Ты хочешь, чтобы меня теперь и с «земли» турнули?

– Ничего я не хочу, просто у людей сегодня законный выходной.

– А мне все сотрудники архива и не нужны – ты только одного вызови, который нужным отделом заведует.

Какое-то время Оленюк молчал, слушая, как работает мотор у его «шестерки». После чего, наконец, очнулся:

– Хорошо, сейчас заедем ко мне домой – перекусим. А уже потом я сделаю звонок, куда надо, по поводу твоего архива.

– На перекус у тебя случайно, не борщ с пампушками? – спросил Игнатов.

– Нет, макароны по-флотски с киевскими котлетами. А что, тебе пампушки подавай?

– Да нет, я их в Харькове вдоволь натрескался – больше не вынесу, – улыбнулся Игнатов, после чего попросил: – Ну, давай уже, трогай – у меня со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было.



19 июня 1983 года, воскресенье.

Ташкент, улица Шота Руставели

Вот уже второй день Баграт Габрилянов находился в Ташкенте и был вполне доволен своим пребыванием в этом месте. Город ему очень понравился, даже несмотря на царящую в эти дни жару. Да и в общежитии, куда он вселился вчера, условия проживания были идеальными. Баграту досталась двухместная комната, где он обитал один, поскольку общежитие на тот момент было почти полупустым.

Еще вчера, когда Баграт ездил с отцом в институт, Габрилянов-старший обещал сыну провести воскресенье с ним, чтобы показать город, но затем выяснилось, что насущные дела по работе не отпускают родителя. Чему Баграт чрезвычайно… обрадовался, поскольку не хотел лишний раз встречаться с отцом после того инцидента, который случился в институте. Ему легче было проводить время одному, не опасаясь, что кто-то будет стоять у него над душой и учить жизни.

Хорошенько выспавшись, Баграт наскоро перекусил стаканом кефира и калорийной булочкой за восемь копеек, после чего отправился на прогулку по центральной части города. Ташкент в эти часы уже проснулся и жил обычной воскресной жизнью, когда люди никуда не спешат, а просто отдыхают, копя силы для новой рабочей недели, которая должна была начаться завтра.

Купив в палатке на углу улицы Шота Руставели эскимо «Ленинградское» за двадцать одну копейку, Баграт развернул обертку и, отойдя в тенек, стал с удовольствием уплетать холодное лакомство. У него было прекрасное настроение, и жизнь впереди казалась долгой и счастливой. Он, наконец-то, вырвался из-под домашней опеки, был предоставлен самому себе и впервые за долгое время мог распоряжаться своей жизнью так, как ему заблагорассудится. А чего еще надо молодому человеку в восемнадцать лет? Разве что красивую девушку, которая могла бы скрасить его одиночество. Именно об этом Баграт и подумал, стоя в тени развесистого дерева и глядя на проходящих мимо него людей. И в это самое мгновение в нескольких метрах от него, на светофоре, остановился трамвай, в окне которого Баграт увидел девушку неземной красоты. Это была смуглая узбечка с модной прической «каре» под Мирей Матье, тонкими, красиво изогнутыми губами и миндалевидными глазами, заглянув в которые юноша сразу в них утонул. Самое интересное, но девушка тоже обратила внимание на симпатичного парня, который буквально впился в нее глазами. Поначалу этот пристальный и изучающий взгляд смутил ее, но затем она внезапно стала… смеяться. Удивленный подобной реакцией, Баграт в первые секунды опешил. Но затем девушка стала жестами показывать ему куда-то вниз. Юноша опустил глаза и увидел, что мороженое, которое он держал в руке, капает ему на рубашку. Вот чем обернулись для него те несколько минут, когда он, забыв про лакомство, разглядывал незнакомку. В этот самый момент трамвай тронулся с места, увозя красавицу-узбечку в сторону парка имени Кирова.

Какое-то время Баграт неподвижно стоял на своем месте, провожая взглядом удаляющийся от него трамвай. Но длилось это недолго. Затем юноша очнулся и, выбросив недоеденное эскимо в урну, бросился догонять транспортное средство, увозящее от него незнакомку. Однако как бы быстро не несли юношу его молодые ноги, угнаться за трамваем, набравшим скорость, было невозможно. И вот спустя какое-то время бегун окончательно выдохся и остановился, тяжело дыша через раз. Тем временем трамвай скрылся из вида. Но отступать Баграт не собирался. Отдышавшись, он сошел с тротуара и, вытянув вперед руку, стал ловить попутку. Однако никто не останавливался. И только спустя несколько минут перед юношей тормознуло такси, водителем которого был молодой человек, ненамного старше своего пассажира.

– Куда едем? – спросил таксист у Баграта, когда тот открыл дверцу.

– Надо догнать трамвай, – коротко ответил юноша.

– Девятку, что ли?

– Номер я не знаю, но он пять минут назад ушел отсюда.

– Честно говоря, трамваи я еще не догонял, – улыбнулся таксист, после чего добавил: – Ну, чего встал – садись. Попробуем догнать твоего «рогатого».

Они тронулись с места и через какое-то время впереди обозначились контуры искомого трамвая.

– Вот он твой родимый, – радостно оповестил пассажира таксист. – Ты в нем что-то забыл?

– Да, девушку, – честно признался Баграт.

Таксист от удивления даже присвистнул и спросил:

– Наверное, красоты неземной, если ты за ней так гонишься?

– Угадал – я таких никогда в жизни не видел, – ответил Баграт.

– Тогда давай обгоним трамвай, и я высажу тебя на следующей остановке.

Так они и сделали. Расплатившись с таксистом, который пожелал пассажиру удачи, Баграт дождался трамвая и вбежал в переднюю дверь. И каково же было его удивление, когда он увидел, что то место, которое совсем недавно занимала прекрасная незнакомка, теперь пустовало. Но на соседнем сиденье сидела пожилая женщина, к ней юноша и обратился:

– Извините, с вами только что сидела девушка. Вы не знаете, где она сошла?

– На предыдущей остановке – у базара, – последовал ответ.

Поблагодарив женщину, Баграт выскочил из трамвая и вновь побежал – теперь уже в обратную сторону. Шансов на то, что он сумеет найти незнакомку у него было мало, но в груди его теплилась надежда – а вдруг она ушла не домой, а заглянула перед этим на базар?

Как и положено в выходной день, торговые ряды в эти часы были полны народа. Найти в этой сутолоке человека было нелегко, но Баграт не отчаивался и, двигаясь вдоль рядов, пристально вглядывался в покупателей, пытаясь отыскать девушку в белом платье. Так прошло минут десять, а результат был нулевой. И когда уже отчаяние все сильнее стало охватывать юношу, взгляд его внезапно выхватил в толпе знакомое платье. Вглядевшись в ее хозяйку, Баграт узнал в нем ту, которую искал. Девушка стояла всего лишь в нескольких десятках метров и о чем-то оживленно разговаривала с пожилым продавцом, у которого она только что купила фрукты. Баграт решил не беспокоить девушку, пока она не отойдет от прилавка. И в этот самый момент он заметил еще одного человека. Это был худосочный парень примерно одного с ним возраста в синей тенниске, который встал рядом с девушкой и, пока она общалась с продавцом, незаметным движением руки открыл ее сумочку, которая висела на плече. В следующее мгновение цепкие пальцы парня извлекли из сумочки дамское портмоне, которое тут же перекочевало в брючный карман похитителя. После чего парень повернулся и направился к выходу с базара. Баграту хватило всего лишь несколько секунд, чтобы принять решение.

Бросившись наперерез вору, Баграт догнал его в следующем торговом ряду, выскочив ему навстречу. И хотя он ничего не успел сказать парню, но тот мгновенно понял, чего от него хотят – настолько злым был взгляд Баграта. Поэтому парень одним махом перепрыгнул через торговый ряд, сметая с него овощи и фрукты, и бросился наутек. Баграту не оставалось ничего другого, как броситься за ним в погоню. Вслед им неслись проклятия торговцев, чье безмятежное существование они нарушили столь бесцеремонным образом.

Выскочив с базара, парень свернул в первый же переулок, надеясь там оторваться от преследователя. Но ему не повезло – за ним гнался человек, который не имел права упустить его, поскольку тот поднял руку на девушку, которая ему очень понравилась. И после пятиминутной погони преследователь настиг беглеца, когда тот попытался перемахнуть через деревянный забор в одном из дворов. Парень успел занести над забором лишь одну ногу, когда Баграт схватил его за вторую брючину и рывком сбросил на землю, осыпая его голову увесистыми тумаками. Парень пытался защищаться, но сила гнева его противника была настолько велика, что это сопротивление было быстро подавлено.

– Отдай мне то, что ты взял! – грозно потребовал Баграт, держа воришку за ворот его тенниски.

Парень безропотно отдал требуемое – похищенное портмоне. Забрав его, Баграт быстрым шагом направился к базару, надеясь, что незнакомка еще там. Однако на прежнем месте девушки не оказалось. Тогда Баграт обратился к продавцу, с которым она несколько минут назад разговаривала:

– Вы не знаете, куда ушла та девушка, что покупала у вас фрукты?

– Какая девушка? – удивился продавец.

– В белом платье, очень красивая.

– Ах, Тамилла? Ушла, дорогой – груши с абрикосами купила и ушла.

– А вы не знаете, где она живет?

– А тебе зачем знать ее адрес? – насторожился продавец.

– Она одну вещь потеряла, а я хочу ей вернуть, – ответил Баграт и показал продавцу портмоне.

Увидев ту самую вещь, которую он до этого видел в руках у девушки, продавец покачал головой:

– Ах, как жалко, расстроится бедняжка. Но адреса ее я не знаю – первый раз ее сегодня видел.

– Откуда же вы ее имя знаете?

– Обижаешь, дорогой – как у такой красавицы имя не спросить? Но она не из нашего квартала – я здесь всех знаю.

– А до милиции отсюда далеко? – задал очередной вопрос Баграт.

– А тебе зачем милиция нужна? – насторожился продавец.

– Как зачем – портмоне надо же хозяйке вернуть!

– А много там денег, ты смотрел?

Вместо ответа Баграт открыл портмоне и заглянул внутрь. В одном его отделении лежало пять рублей одной купюрой, а другое было застегнуто на молнию. Расстегнув ее, Баграт обомлел – там лежала целая пачка купюр по сто рублей каждая. Пересчитав их все, Баграт поднял глаза на продавца и сообщил:

– Тысяча рублей!

– Сколько? – не поверил своим ушам продавец. – Это очень большие деньги. Ты, конечно, можешь их в милицию отнести. Но я тебе вот что скажу. В милиции всякие люди работают, а ты, я вижу, парень честный. Поэтому ты должен сам эту девушку найти и деньги эти ей вернуть. Так будет очень правильно.

– Но в милицию мне все равно надо пойти – вдруг она туда обратится? – высказал резонное предположение Баграт.

– А вот это верно – сходи, – согласился продавец. – Может, там ее адрес и узнаешь. Здесь недалеко – десять минут идти.

Выяснив у продавца маршрут, Баграт сунул портмоне в брючный карман и отправился в отделение милиции, надеясь там найти свою беглянку. Но когда он был на месте и обратился к дежурному с вопросом, не обращался ли кто-то по поводу пропавшего дамского портмоне, дежурный ответил отрицательно. Это было странно, учитывая, что с момента ограбления прошло уже около часа. Может, девушка еще не успела обнаружить пропажу?

– А вы не подскажите, смогу ли я с вашей помощью найти девушку, если знаю только ее имя – Тамилла? – вновь обратился к дежурному Баграт.

– А сколько ей лет?

– Примерно моего возраста – лет 17–18.

– Таких девушек в нашей районе может быть не один десяток – наш участок обслуживает несколько тысяч человек. Кроме этого, на нашей территории целых два института – педагогический и текстильный. А она точно из нашего района?

– Не знаю, – пожал плечами Баграт.

– Тогда, брат, это поиски иголки в стоге сена. Но тебе-то это зачем?

– Хочу ей одну вещь вернуть – потерянную.

– Сам ты ее вряд ли найдешь. Поэтому самый лучший вариант: оставь эту вещь у нас, а мы уж сами постараемся ее разыскать, – посоветовал дежурный.

Этот ответ не застал Баграта врасплох – он ожидал его услышать. Однако он колебался, помня о разговоре с продавцом. В это время у дежурного зазвонил телефон, и он вынужден был отвлечься на звонок. А Баграт, воспользовавшись случаем, вышел на улицу – ему надо было все тщательно взвесить.

«Если я оставлю портмоне здесь, его вполне могут вернуть владелице. Но могут и не вернуть, как предупреждал продавец. К тому же, если я его оставлю, как я узнаю адрес девушки? Вряд ли кто-то из милиционеров станет заморачиваться моим оповещением. Если только сама девушка не захочет сказать мне спасибо. А если не захочет? Тогда какой мне смысл ее искать, тем более когда экзамены на носу? Может, плюнуть на все и оставить портмоне здесь? Но уж больно хороша эта Тамилла – глаз не оторвать! Неужели я никогда ее больше не увижу?».

Эта мысль, как острая игла пронзила сердце Баграта, и он принял окончательное решение – искать девушку самостоятельно.



19 июня 1983 года, воскресенье.

Афганистан, Кабул

Самолет Ту-154 Ташкент – Кабул, на котором летел Геннадий Красницкий, преодолев за полтора часа расстояние в 930 километров, приближался к столице Афганистана. Была середина дня, и в иллюминаторе открывался восхитительный пейзаж. При абсолютно безоблачном небе горные вершины Гиндукуша, одного из высочайших горных массивов в мире, сверкали ослепительной белизной. И поскольку аэропорт Кабула был расположен в горной котловине, то самолет заходил на посадку не прямо, а кругами. Наконец, его шасси ударились о бетонку, и спустя несколько минут стальная птица остановилась невдалеке от здания аэропорта.

Когда Красницкий сходил по трапу, он заметил того, кто должен был его встречать – руководителя футбольного отдела местного спорткомитета Амредина Кареми, с которым они были знакомы без малого двадцать два года. Поэтому едва ноги гостя коснулись бетонного покрытия, он тут же попал в крепкие объятия встречающего.

– Как долетел, шурави Геннадий? – первым делом спросил афганец на вполне сносном русском языке.

– Замечательно, Амредин, – сказал Красницкий, отвечая улыбкой на улыбку.

Затем они прошли к белой «Волге», которая дожидалась их при входе в аэропорт.

– У тебя есть багажный талон, чтобы мой человек забрал твои вещи? – поинтересовался Кареми, прежде чем они сели в машину.

– Весь мой багаж со мной, – ответил Красницкий, кивая на свою спортивную сумку «Адидас», которую он держал в руках.

Кареми подал знак своему шоферу и тот, забрав сумку, положил ее в багажник. После чего они все уселись в автомобиль и выехали с территории аэропорта через специальный КПП, который охраняли вооруженные солдаты царандоя – афганской милиции.

– Долго нам ехать? – поинтересовался Красницкий, удобно расположившись на заднем сиденье.

– За двадцать минут доберемся, – ответил афганец, занявший место рядом с гостем.

– Тогда, чтобы не терять зря времени, расскажи мне, как проходит комплектование команды, – попросил Красницкий. – Сколько человек уже набрали?

Вопрос был не случайный. Собираясь сюда, Красницкий успел навести кое-какие справки и узнал, что за годы войны многих афганских футболистов раскидало в разные стороны: кто-то погиб, а кто-то покинул страну, перебравшись в соседний Пакистан и другие страны. И поскольку времени до турнира оставалось немного – чуть больше месяца – Красницкому предстояло собрать полноценную команду хотя бы из пятнадцати профессиональных игроков, которые не должны были выглядеть посмешищем в глазах высоких гостей, собиравшихся посетить это мероприятие.

– Пока удалось набрать примерно полкоманды – семь человек, – сообщил Кареми. – Это хорошие игроки, большая часть из которых выступала за кабульские клубы. Зато мне удалось подыскать тебе помощника, которого ты должен помнить – он приезжал вместе со мной в шестьдесят первом году к вам в Ташкент. Это Хабиб Асар – наш бывший левый крайний полузащитник.

– Со шрамом на лбу? – тут же вспомнил того, о ком шла речь, Красницкий.

– Да, он самый! – рассмеялся афганец. – Шрам он заработал еще в детстве, когда жил в горном кишлаке и упал с повозки. Мы в команде над ним все время шутили: дескать, хорошо что ноги остались целы, а то как бы он тогда играл в футбол.

Тем временем автомобиль уже двигался в черте города, в котором Красницкий в последний раз был около пятнадцати лет назад – когда он играл в «Пахтакоре» и приезжал сюда на товарищеские игры. Однако тогда это была еще мирная страна, где к советским людям местные жители относились доброжелательно. Но в последние годы, после того, как в Афганистан вошли советские войска, это отношение изменилось на противоположное. Конечно, не у всех афганцев, но у значительного их числа это точно.

Впрочем, сам Кабул с тех далеких пор, когда в нем побывал Красницкий, мало изменился. Улицы города были запружены людьми, а движение транспорта оставляло желать лучшего. Их «Волга» двигалась в общем потоке, где можно было увидеть велосипеды, трехколесные мопеды или моторикши, двухколесные ручные тележки «Карачи» для перевозки груза. Также в общем потоке двигались и вьючные животные – ослы и даже верблюды. Здесь же сновали разносчики воды, которые в кожаных бурдюках из шкуры барана разносили питьевую воду в районы, где не было водопровода. Собственно, нечто подобное (пусть и не в таком виде) можно было увидеть и в Ташкенте, но только сорок лет назад, когда Красницкий был еще ребенком. С тех пор Узбекистан разительно изменился, а вот Афганистан как будто застыл в своем развитии, оставшись в прошлом.

Внезапно на одной из улочек дорогу их «Волге» преградил высокий мужчина в форме «болотного цвета», в белой фуражке, с белым поясом и портупеей. Как понял Красницкий, это был местный гаишник. Наклонившись к водителю, он через открытое окно что-то сказал ему и тот свернул с прямой дороги в какую-то улочку.

– Что-то случилось? – поинтересовался Красницкий.

– Да, бандиты что-то взорвали на рынке, – коротко ответил Кареми, перебросившись парой фраз с водителем.

– И часто такое у вас случается? – спросил Красницкий.

– Редко, но, как говорят у вас, надо держать уши острыми, – улыбнулся афганец.

– Не острыми, а востро, – поправил друга Красницкий. – Надеюсь, турнир они нам не сорвут?

– Можешь не волноваться – меры безопасности в городе будут предприняты самые жесткие, – успокоил гостя афганец. – К тому же, я уверен, что наши власти сумеют договориться с полевыми командирами, чтобы те в это время не предпринимали никаких вылазок.

– Такое возможно? – удивился Красницкий.

– Сразу видно, что ты давно не был в Афганистане, – произнеся это, Кареми улыбнулся.

Спустя несколько минут «Волга» приехала к месту назначения – в микрорайон, застроенный панельными домами советского образца, изготовленных кабульским домостроительным комбинатом. В этом месте обитали афганские чиновники и большая часть советских специалистов, работавших в Кабуле. Здесь Красницкому, а также Виктору Звонареву, который должен был прилететь в Кабул чуть позже, выделили трехкомнатную квартиру, обставленную простейшей металлической мебелью. В доме было центральное отопление и горячая вода, правда, включалась она несколько раз в неделю по несколько часов в день. Но учитывая, что Красницкий в быту был человеком не слишком прихотливым, эти условия проживания можно было назвать идеальными.



19 июня 1983 года, воскресенье.

Пакистан, Равалпинди, посольство США, резидентура ЦРУ

Хью Лессарт сидел в своем кабинете, когда в дверь постучали. Пришедшим был шифровальщик, который положил перед Лессартом только что присланную из Кабула шифровку. В ней агент «Мустафа» сообщал, что два часа назад в Афганистан из Ташкента прилетел Геннадий Красницкий, который был приглашен афганскими властями в качестве главного тренера сборной Афганистана по футболу, участвующей в июльском турнире «Дусти». Дважды прочитав шифровку, Лессарт поднял телефонную трубку и вызвал к себе своего помощника Ларри Дигана. Когда тот явился, Лессарт вручил ему шифровку и приказал:

– Дружище, подготовьте мне подробную справку об этом русском тренере: кто такой, чем занимался и занимается. Короче, вытрясите мне его с потрохами.



19 июня 1983 года, воскресенье.

Москва, Крылатское, Осенняя улица

Александр Бородин лежал в постели и с восхищением смотрел на стройное тело своей немолодой любовницы Кристины Лозовой, которая в чем мать родила стояла у окна и, глядя на улицу, дымила сигаретой. После того, как они около часа активно занимались любовью, настало время отдыха от изнурительного секса, ради которого они раз в неделю и встречались здесь – в трехкомнатной квартире, которая принадлежала брату Кристины. Он работал в МИДе и полгода назад отбыл с семьей в служебную командировку в Латинскую Америку, оставив квартиру на попечение сестры. Впрочем, Бородина гнало сюда не только здоровое сексуальное влечение, которое свойственно многим мужчинам, желающим разнообразить свою семейную жизнь, особенно если она благополучно перевалила за второй десяток лет. У Бородина был еще и служебный интерес, без которого не может обойтись жизнь профессионального разведчика, даже если он ушел от активной разведдеятельности и оказался приписан к рутинной канцелярской работе. Дело в том, что Лозовая работала не где-нибудь, а в Аналитическом управлении Второго главка КГБ (конттрразведка), дослужившись к своим сорока четырем годам до должности начальника отдела секретного делопроизводства. То есть, через ее руки проходили если не все, то большинство секретных бумаг, которые курсировали в стенах этого подразделения, созданного чуть больше десяти лет назад. И когда два года назад Бородин затевал с этой женщиной любовную интрижку, он держал в голове этот факт, имея в виду, что рано или поздно, но это обстоятельство ему еще пригодится. И он не ошибся – с того момента, как в начале этого года взяло свой отсчет «узбекское дело», Бородин стал вытягивать из своей любовницы нужную информацию, мотивируя это тем, что она поможет ему сделать карьеру – занять кресло заведующего сектором органов государственной безопасности отдела административных органов ЦК КПСС. Впрочем, для самой Лозовой эта мотивация не была главной. Она была по-настоящему влюблена в Александра и готова была ради него не только наплевать на свою карьеру, но и разрушить семью – уйти от опостылевшего ей высокопоставленного мужа-военного, с которым они воспитали взрослого сына, учившегося в МГИМО. Но самого Бородина такой поворот не устраивал, поэтому он всячески оттягивал момент серьезного объяснения с влюбленным в него человеком, хотя прекрасно понимал, что рано или поздно ему придется выбирать между семьей, где у него были любимая жена и десятилетняя дочь и этой женщиной, к которой он хорошо относился, но не любил, даже несмотря на то, что у нее было прекрасное для ее возраста тело и она была очень искусной любовницей.

– Когда твои уезжают в деревню? – спросила Кристина, не поворачивая головы к любовнику.

Речь шла о жене и дочке Бородина, которые на днях должны были уехать отдыхать к его теще.

– Завтра, – соврал Александр, поскольку его родные уехали еще неделю назад.

– Значит, твой серьезный разговор с женой опять откладывается до начала осени? – продолжала вопрошать женщина.

– Крис, мы с тобой уже обсуждали эту тему, – стараясь, чтобы его голос звучал как можно более миролюбиво, ответил Александр.

– Прости, но мне все труднее становится изображать из себя преданную жену. Видимо, я плохая актриса.

– Твой муж стал о чем-то догадываться? – насторожился Бородин.

– Вряд ли, учитывая, что у него у самого шашни с какой-то молоденькой студенткой, – вдавливая сигарету в пепельницу, стоявшую на подоконнике, сообщила Кристина.

После этого она быстро преодолела расстояние от окна до постели и легла рядом с любовником.

– Если ты на мне когда-нибудь женишься, ты тоже будешь бегать по студенткам?

– К тому времени я уже буду стариком и мне будет не до молоденьких, – глядя в глаза любовнице, ответил с улыбкой на устах Бородин.

– Ах, ты, засранец! – беззлобно произнесла женщина и попыталась обеими руками схватить своего возлюбленного за шею, имитируя его удушение.

Но Александр оказался проворнее. Он перехватил руки любовницы и, навалившись на нее всем телом, слился с ней в горячем поцелуе. После чего они снова предались любви. Только на этот раз все завершилось куда быстрее, поскольку время их свидания неумолимо подходило к концу, а Бородину еще надо было расспросить возлюбленную о ее работе.

– У тебя есть какая-то свежая информация для меня? – устало откинувшись на спину, спросил Бородин.

– Кажется, нашего начальника вскоре должны отправить в резерв, – все еще тяжело дыша, сообщила Кристина.

– Фабричникова?

Имелся в виду Аркадий Фабричников, который с 1976 года возглавлял Аналитическое управление.

– Нет – начальника главка, – ответила женщина, имея в виду главу контрразведки Григория Григоренко.

– Откуда тебе это известно, если даже до нас эта информация еще не дошла? – удивился Александр.

– Я краем уха слышала разговор Фабричникова с Новиком.

Речь шла о Николае Новике – заместителе начальника Аналитического управления. Новик был чекистом с почти пятидесятилетним стажем – в органы он пришел в начале 1937 года, как раз накануне больших «чисток» в НКВД. Сначала он работал по линии контрразведки в Казахстане, потом в Белоруссии, а в июне 1949 года его перевели в Москву, в 5-е управление (секретно-политическое). В конце 50-х его отправили резидентом КГБ в Вену, а в начале 60-х назначили начальником 3-го отдела Второго главка (контрразведка против ФРГ). Короче, это был весьма влиятельный и хорошо информированный чекист, который многое знал.

– Интересно, чем это Андропову не угодил Григоренко? – задал очередной вопрос Бородин.

Сам он имел соображения на этот счет, но хотел услышать и мнение своей любовницы, которая могла обладать более обширной информацией, чем он.

– Засиделся на своем посту – без мало тринадцать лет сидит в своем кресле, – ответила Кристина. – А тут еще и ребята из внешней разведки подпирают вместе с Бобковым.

Одним из самых влиятельных людей на Лубянке был бывший начальник Пятого управления (идеология) Филипп Бобков, который служил в органах почти сорок лет – с 1945 года. В январе этого года он пошел на повышение – стал зампредом КГБ.

– И кого же прочат на место Григоренко? – поинтересовался Головин, нежно лаская грудь своей любовницы.

– Ивана Маркелова.

Это был человек Бобкова, который проходил в его замах более пяти лет (1974–1979). Затем он четыре года был первым замом у Владимира Крючкова – начальника Первого главка (внешняя разведка) – и вот теперь собирался запрыгнуть в кресло главного контрразведчика. Учитывая, что Григоренко считался человеком первого зампреда КГБ Георгия Цинёва, а Маркелов – человеком Бобкова, который находился в антагонизме с Цинёвым и мечтал его «подсидеть», на этом противоречии можно было сыграть, о чем теперь и размышлял Бородин, услышав от своей любовницы эту важную информацию.

– А что слышно по поводу Узбекистана? – после небольшой паузы спросил Бородин.

– Слушай, в Средней Азии четыре республики, но тебя больше всего интересует именно эта – почему? – повернув голову к любовнику, спросила Кристина. – У тебя там что – бывшая любовь?

– Тебе везде мерещатся мои бывшие любови, – улыбнулся Александр. – Между тем все очень просто. Дела в Узбекистане на сегодняшний день в главном фокусе не только Лубянки, но и Кремля. Если я буду знать о тамошнем раскладе раньше моего шефа, это поможет мне во взаимоотношениях с вышестоящим руководством. Или ты не хочешь, чтобы твой будущий супруг стал начальником и занял пост заведующего сектором?

– Ох, и хитрец же ты, Сашка! – всплеснула руками Кристина. – Знаешь, чем можно меня взять. А что до Узбекистана, то только позавчера из главка пришло распоряжение, составить анализ тамошней политической ситуации.

– Но не далее, как в прошлом месяце, ты мне уже говорила о подобной справке? – удивился Бородин.

– Правильно, а теперь с нас требуют новую – более глубокую и всестороннюю. Мы будем готовить их ежемесячно, причем с участием наших смежников из Пятого и Шестого управлений.

– А они тут причем?

– Ребята из «пятки» – это второй отдел, который занимается национализмом, – ударилась в объяснения Кристина. – Видимо, их подключили, чтобы найти новые подходы к представителям ферганского и других кланов. Слушай, как же там все запутано – с этими кланами. Там и самаркандский, и ферганский, и ташкентский, и бухарский. И все они при Рашидове каким-то образом уживаются. Что же будет теперь, когда его собираются сместить?

– Драка может вспыхнуть, причем очень серьезная, – мрачно резюмировал Бородин.

– Тогда зачем Андропов это затевает – это же отсюда все идет?

– Там сразу несколько факторов задействованы – как внутренние, так и внешние. Внутренний – это желание ферганцев вернуть себе утраченную еще в пятидесятые годы власть. Здесь этим решили воспользоваться, поскольку у Андропова на Рашидова большой зуб вырос, еще когда Брежнев был жив. А внешний фактор – это Афганистан. Видимо, Андропов решил с опорой на ферганских договориться с радикальными исламистами в Узбекистане, Таджикистане и самом Афганистане. К тому же и ленинабадский, или ходжентский клан в Таджикистане, который давно прибрал власть в свои руки, не прочь, чтобы в соседнем Узбекистане к власти пришли ферганцы – их ближайшие соседи. Но это длинный разговор, а ты не дорассказала мне про смежников из Шестого управления.

– Они будут заниматься экономикой – в частности, хлопковыми делами. Судя по всему, Рашидов оказался крепким орешком, который никак не удается расколоть. Поэтому готовят плацдарм для его «вскрытия» другими методами.

– Будут приписки искать, – догадался Бородин. – Вот как интересно получается. Таджикистан ведь тоже хлопковая республика и там тоже наверняка есть приписки. Но их лидер Рахмон Набиев из ходжентского клана – союзника ферганцев. Поэтому ни его самого, ни Таджикистан никто трогать не будет. И вообще, я уже заранее догадываюсь, как будут бить по Рашидову и Узбекистану в целом, обвиняя в чудовищных приписках. Как говорил Геббельс: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее поверят». И делать это будет наша с тобой «контора» – Отдел дезинформации. Только сегодня он завышает размеры приписок и разных других безобразий в капиталистических странах, снабжая этими цифрами газетчиков, а дадут ему другую команду – то же самое будет выдавать и по Узбекистану.

– Ты сказал, что у Андропова на Рашидова большой зуб вырос – но по какому поводу, что они не поделили? – вернулась Кристина к теме, которая, судя по всему, ее сильно заинтриговала. – Ведь и я не дурочка, чтобы поверить в то, что Узбекистан у нас чуть ли не главный центр коррупции. Я, например, в прошлом году была в Грузии, так там даже таксисты – миллионеры. Причем легальные, а не подпольные.

Бородин хотел было подробно объяснить своей любовнице истинную причину этого противостояния, но вовремя себя сдержал. Да и времени у него не было, чтобы в деталях объяснять, сложившуюся в кремлевских верхах ситуацию. Вместо этого он обнял Кристину и, положив ее голову себе на грудь, произнес:

– Будет время, я обязательно тебе расскажу историю про то, как поссорились Юрий Владимирович и Шараф Рашидович. А пока обещай мне, что ты больше никому, кроме меня, не будешь задавать подобных вопросов. И в ближайшее время не будешь мне звонить – если надо, я тебе сам позвоню. Обещаешь?

– Ты подозреваешь, что мой благоверный нас расшифровал? – глядя в глаза Бородину, спросила женщина.

– Еще не смог, но может, – соврал Александр и переспросил: – Так ты обещаешь?

Вместо ответа Кристина кивнула головой и еще сильнее прижалась к своему любовнику.



19 июня 1983 года, воскресенье.

Москва, площадь Дзержинского,

КГБ СССР, 2-е Управление (контрразведка)

В виду чрезвычайности дела о поисках рашидовского «крота» контрразведчики вынуждены были работать без выходных. И пока все бригады, работавшие по этому делу, в поте лица трудились на своих направлениях, подполковник Виталий Литовченко докладывал начальнику контрразведки Григорию Григоренко о предварительных результатах проделанной работы.

– Согласно журналам учета входящих и выходящих сотрудников в пяти интересующих нас учреждениях – КГБ, МВД, МИД, ГРУ и ЦК КПСС – мы составили списки тех людей, которые шестнадцатого июня в обеденный перерыв покидали свои здания и уезжали в город, – докладывал Литовченко, держа перед собой открытую папку со списком. – В итоге у нас образовалось следующее количество фигурантов: КГБ, включая и Первое управление в Ясенево – тридцать четыре человека, МВД – двадцать девять, МИД – сорок один, ГРУ – тридцать шесть, ЦК КПСС – сорок два. Итого – сто восемьдесят два человека.

– Внушительный список, – покачал головой Григоренко.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/fedor-razzakov/spasti-rashidova-andropov-protiv-sssr-kgb-igraet-v-futbol-50204607/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.