Книга - Загадки священного Грааля

Загадки священного Грааля
Николай Павлович Дашкевич


Тайны. Загадки. Сенсации (Вече)
Классическая работа Н. П. Дашкевича стала вторым на русском языке фундаментальным трудом, посвященным легендам о Граале. Исследование позволяет отсечь изрядное количество расхожих баек о Граале, в том числе и тех, которые живы в наши дни. Предания о Граале стали целой эпохой, одним из ярчайших воплощений духовного поиска и многовековой тайны, во многом определив последующие направления развития европейской культуры.





Николай Дашкевич

Загадки священного Грааля





Русское искание Грааля. К изданию 2019 г.


Книга «Сказание о Граале. Из истории средневекового романтизма» в некотором отношении уникальна. Она написана заслуженным профессором Киевского университета Св. Владимира Николаем Павловичем Дашкевичем (1852–1908). Впрочем, тогда он еще не был профессором и академиком и писал сей труд в качестве диссертационной работы, когда ему было всего 25 лет от роду и он, сын малороссийского священника из Волынской губернии, всего лишь несколько лет назад был оставлен при университете для подготовки к профессуре по русской истории. Фактически «Сказание о Граале» стала второй посвященной этому комплексу преданий книгой на русском языке после незадолго до того опубликованной работы А. Н. Веселовского, на которую Дашкевич, кстати, обильно ссылается и с которой местами спорит. Впрочем, спорит он и со множеством других авторов, подавляющее большинство которых современному читателю, – даже если он немного «в теме», – едва ли известно. Поэтому ниже мы приведем справочные сведения, пусть и в минимальном объеме.

Так вот, именно обильная полемичность текста Дашкевича и делает книгу по-своему уникальной. Казалось бы, молодой ученый, только начинающий путь в науке, выходец из религиозной семьи (впрочем, в рамках темы Грааля это скорее плюс, чем минус) – и столь критическое отношение в адрес подходов большинства признанных на тот момент авторитетов в истории литературы. Когда первое удивление проходит, когда привыкаешь к архаичному и своеобразному языку филолога, начинаешь постепенно постигать и довольно жесткую логику его рассуждений. Она не то чтобы безукоризненна, но для XIX века она свежа, интересна, а сам автор весьма информирован и осведомлен в рассматриваемой теме (невольно сравниваешь с современными изданиями на эту тему – и многие из них, кроме узкоспециальных, сравнение проигрывают).

Многие отсылки и мысли автора для современного читателя могут показаться не очень интересными, неактуальными или даже вовсе лишними. Это будет ошибочным суждением. То хитросплетение версий, преданий, домыслов и других форм рассказов о священном Граале, с которым мы сталкиваемся сегодня, начало «обретать плоть и кровь» даже не вчера (во времена Н. П. Дашкевича), а значительно раньше, одновременно со сложением собственно цикла. Став тем самым неотъемлемой частью вторичной мифологии Средневековья, рожденной вычурным и неожиданным порой переплетением легенд и преданий разного времени, разных культур и географических регионов. Так рождался культурный сплав, на котором вставало здание современной европейской цивилизации.

Многие легендарные «околограальные» темы продолжают муссироваться и сегодня, просто изменились стилистика (оставив простейшие народные поверья и перейдя в разряд высокой литературы) и среда бытования. В наши дни сказания о наделенной невероятным могуществом и святостью священной чаще (или её ипостасях) неким образом покинули тесные сообщества членов различных религиозных групп и течений, став частью массовой культуры, в том числе и мистического толка.

Парадоксально, но труд Дашкевича позволяет внимательному читателю отсечь изрядное количество баек о Граале – как старых, существовавших ещё тогда, так и новых, популярных сегодня. Это делает его исключительно ценным, если вы вдруг вознамеритесь действительно понять подлинную историю увлекательного мифологического рассказа, повествующего не то о камне, не то о блюде, не то о чаше и даже (да-да!) о носителях таинственных божественных генов.

Не желая критиковать «Сказание о Граале. Из истории средневекового романтизма» – хотя бы из уважения к возрасту и многочисленным научным заслугам автора, следует всё-таки признать, что сегодня образ средневекового предания существенно расширен и исследован значительно глубже (если бы было иначе, однако, было бы странно). Именно поэтому ряд рассуждений автора кажутся наивными, а временами оказываются неверными. Впрочем, Н. П. Дашкевич уже имеет представление о сюжетах, которые сегодня принято называть бродячими, хотя и считает их, похоже, исключительно сказочными. А это не вполне верно. Сегодня многие такие сюжеты достаточно глубоко изучены, что дало науке возможность говорить не просто о сказочности, а о более глубоких, можно сказать, архетипических истоках историй, которые удивительным образом кочуют от одного народа к другому, из традиции в традицию. В XIX веке подобное понимание находилось на этапе становления, равно как вообще уровень понимания мифологических систем. Это не могло не налагать на воззрения Н. П. Дашкевича, а равно его предшественников и современников изрядные ограничения, сужавшие «поле осмысления» комплекса преданий о Граале, его истоков и символического наполнения.

Впрочем, нельзя не восхититься тем обстоятельством, что в труде Дашкевича мы уже находим большую часть доводов и аргументов, которыми пользуются и к которым обращаются современные авторы, пишущие на ту же неохватную тему. Более того. Многим позднейшим зарубежным исследователям, подозреваем, не было бы необходимости писать свои труды, повторяя тезисы и выводы Н. П. Дашкевича.

Вот, скажем, Жан Маркаль, добротный перевод труда которого был издан в 2007 г. в издательстве «Евразия», во многих отношениях лишь вторит словам русского профессора и историка литературы позапрошлого столетия. Действительно, когда Поль Фетан в предисловии к «Тайне Святого Грааля» Маркаля пишет, что «в кельтскую эпоху Грааль, по всей видимости, давал миру необходимую ценную пищу и, если верить рассказчикам того времени, был неистощим. Фантазия средневековых христианских авторов заменила “языческое содержимое” Грааля на кровь Христа, пролитую на Голгофе и собранную Иосифом Аримафейским, загадочным персонажем Евангелия, в не менее загадочную чашу. Согласно преданиям гностиков, этот кубок был сделан из изумруда, упавшего с головы Люцифера, “Несущего Свет”, когда он, проиграв битву с Создателем, был повержен во мрак, в котором отныне и готовится к завоеванию царства Света».

Действительно, всё именно так. Всё это имеет самое непосредственное отношение к образу Грааля. Но его идея значительно шире. Ряд авторов, в том числе и Н. П. Дашкевич, обращают внимание на то, что именно сказание о священном Граале так или иначе заложило основы нерелигиозной европейской литературы. Первые произведения, упорядочившие сюжет о чудесном явлении людям и обретении таинственного сосуда или его вариации, появляются в XII или в начале XIII века. Довольно скоро они переплетаются с вполне обособленно существовавшими преданиями так называемого Артуровского цикла. Последние, как не без оснований полагают, возросли в немалой степени из кельтской дохристианской мифологии и, претерпев изрядные изменения сообразно эпохе, приняли в итоге более или менее законченный вид преданий о великом Мерлине, короле Артуре и его верных рыцарях.






Н. П. Дашкевич



Немного существует в мировой культуре сюжетов, которые прямо или опосредованно, как выражение определённой идеи, некоего концепта, оказали устойчивое влияние на образ мыслей не одного лишь сословия или поколения, но в известной степени европейской цивилизации в целом, а точки зрения некоторых оккультных течений – на судьбу всего человечества. Образ священного Грааля входит в это число.

И всё-таки что же он такое? В зависимости от контекста и личной приверженности его действительно можно считать чашей с кровью, или блюдом с отрубленной головой, или котлом с субстанцией, которая дарует пророческие видения и иные волшебные способности.

Жан Маркаль пишет: «По поводу происхождения слова не может быть никаких сомнений: это искаженное, пришедшее из лангедокского диалекта “gradal”, или “cratal”, которое в современном провансальском превратилось в “grazal” (“grazala”). Любопытно, что это существительное сохранило форму женского рода, что представляет интерес для исследователей символики Грааля. Исходной формой французского слова следует считать латинское “cratalem” в форме винительного падежа, произошедшее, как и греческое “krater”, от индоевропейского корня, значение которого – “чаша” или “сосуд”. Итак, слово “Грааль” означает “содержащее”; следовательно, значимость этого символического сосуда прежде всего зависит от его “содержимого”».

Альтернативные версии предлагают связывать слово «Грааль» с «sangraal» и различными вариантами написания слов «священная кровь», опираясь на остроумное, но явно ошибочное мнение о том, что под Граалем подразумевались прямые потомки Христа от брака с Марией Магдалиной, якобы прибывшие во времена оны на землю будущей Франции. Увы, это именно легенда, причем сравнительно поздняя. Она появляется уже даже после того, как Томас Мэлори придаст Артуровскому циклу и образу Грааля тот окончательный вид, который наиболее популярен и растиражирован сегодня. Это происходит лишь во второй трети XV века. А это – совсем иные времена…

Самые же ранние сочинения, в которых фигурирует Грааль в более или менее узнаваемом виде, появляются на рубеже XII и XIII столетий. Это мнение, которого придерживается Дашкевич, а также современные авторы.

1181–1191 годами датируется создание романа в стихах «Персеваль, или Легенда о Граале», написанном Кретьеном де Труа. Этот французский поэт и ученый клирик, уроженец Шампани, о котором мы практически ничего не знаем (даже авторство ряда приписываемых ему произведений дискуссионно), и стал первым, кто объединил историю «сына вдовы» Персеваля с рассказами из многочисленных христианских апокрифов. Так было положено начало знаменитому сюжету в том виде, как мы его знаем. К сожалению, смерть помешала Кретьену закончить работу над романом, но буквально несколькими годами позже бургундец Робер де Борон начал работу над трилогией «История Святого Грааля». В нее вошли «Роман об Иосифе Аримафейском», частично сохранившийся «Мерлин» и не дошедший до нас «Персеваль».

Н. П. Дашкевич приводит разные мнения относительно места рождения Робера де Борона. Сегодня таковым считается деревня Борон в регионе Франш-Конте. Он называет себя чиновником и рыцарем, служившим регенту Кипрского королевства и коннетаблю Иерусалимского королевства графу Готье де Монбельяру.






Штретвегская культовая повозка (она же «Солнечная колесница» из Юденбурга) с блюдом и котлом. Гальштатская эпоха, ок. 600 г. до н. э.



«Роман об Иосифе Аримафейском», также известный как «Роман о Граале», а равно его продолжения были очень популярны, что позволяет частично восстановить содержание утраченных фрагментов. Именно у де Борона, «явившись в смутном видении рыцарям Круглого Стола, Грааль становится объектом мистического поиска и стремления странствующих рыцарей». Заслугой де Борона в деле становления образа Грааля, как мы его знаем, считают глубокое переосмысление в христианском контексте преданий о «золотом веке» рыцарства – о временах правления идеального короля Артура и приключениях рыцарей Круглого Стола.

Здесь уже очевидны признаки куртуазного стиля. Он начал складываться ещё за полтора столетия до появления первых романов о Граале, здесь же мы видим расцвет. Язык, манера изложения… Если вы хотите составить себе представление о рыцарской куртуазности, познакомьтесь с переводами на русский язык этих текстов, добавьте к ним «Песни о деяниях» (упоминаемые в тексте chanson de geste) – и…

Господь наш Иисус Христос
Спустился, дабы во плоти
На муку крестную пойти.
Во чреве Дева понесла,
По воле Господа – светла,
Проста, кротка и благородна.
Так было небесам угодно.
И, добродетелей полна
И ликом хороша, она
Сравнима и сама притом,
Вестимо, с розовым кустом,
И нет душистей, нет нежней…

    (Р. де Борон. Роман о Граале. Пер. Е. Витковского)
Говорят, что на творчество де Борона оказали сильное влияние цистерцианцы – монашеский орден, появившийся в XI в. как ответвление от бенедиктинцев. Одним из наиболее знаменитых цистерцианцев стал вдохновитель Крестовых походов святой Бернар Клервоский, в честь которого монахов также нередко именовали бернардинцами. Они отличались строгим уставом, аскезой и большим вниманием к духовно-мистическим исканиям.

Одновременность оформления в окончательном виде легенд о Граале не случайно совпадает по времени с эпохой Крестовых походов. «Полуварварская» Западная Европа открывает для себя традиции античности, сохраненные на Востоке. Научные знания, фольклор, легенды, Священная история, наконец: вот нога европейца ступает по тем самым камням, по которым ступали персонажи Самой Главной Книги человека средневековой культуры. Иерусалим – Центр Мира, он должен принадлежать христианам, а идеал христианина предстает в том числе и в романах о Граале. Тогда сам Грааль становится средоточием духовных сил и устремлений всякого благородного человека, но доступен, разумеется, далеко не каждому.

Новым и отдельным витком развития темы Грааля становятся творения уже не французских труверов, а немецких миннезингеров, из которых – вполне заслуженно – более всего известен «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха (ок. 1170 – ок. 1220), одного из крупнейших и знаменитейших поэтов немецкого Средневековья. Фон Эшенбах явно вдохновляется творением Кретьена де Труа, но доводит его сюжетные линии до предельного уровня.

Учись, мой рыцарь, с юных лет
Блюсти дворцовый этикет,
А также рыцарский устав!..
Вернувшись с боя, панцирь сняв,
Умойся с тщанием, чтоб грязь
От ржавчины не завелась!..
Прекрасным женщинам служи!..
Любя, в любви убойся лжи!..

    (В. фон Эшенбах. Парцифаль. Пер. Л. Гинзбурга)
Текст Вольфрама фон Эшенбаха при всей внешней простоте классических стихотворных форм исполнен сложных аллюзий и пропитан в высшей степени глубоким мистицизмом – тем самым, который постепенно начинает приходить на место куртуазности предыдущего столетия. Фантастическим и символическим становится сам пейзаж вокруг замка Монсальват, прибежища Грааля, согласно фон Эшенбаху. Рыцарей Грааля он называет «храмовниками» – так же, как называли тамплиеров. Название замка, немецкое Munsalv?sche, восходит к старофранцузскому Monsalvage, «мое спасение», хотя при этом в самом описании замка Грааля находят больше отсылок к древним кельтским традициям и мифам, нежели у более ранних де Борона или де Труа. Почему? Вопрос пока не вполне ясный. Очевидно, так парадоксально проявилась более архаичная мифологема.

Да, я, Вольфрам фон Эшенбах,
За совесть пел, а не за страх
И за своим героем следом
От поражений шел к победам…
Но высшая из всех побед —
Проживши жизнь, увидеть свет,
Не призрачный, а настоящий,
От чистой Правды исходящий,
Не просто по миру брести,
А Истину вдруг обрести…

    (В. фон Эшенбах. Парцифаль. Пер. Л. Гинзбурга)
Обсуждая ранние романы о Граале в контексте книги Н. П. Дашкевича, следует непременно обратить внимание на одну существенную, хотя и невольную ошибку, им совершенную. Наряду с де Бороном Дашкевич чаще всего упоминает Готье (он же Вальтер, если использовать английское имя) Мапа. Это известная историческая фигура, один из любимцев Генриха II, каноник, дипломат и писатель (ок. 1140–1208/10). Скорее всего, происходил из древнего валлийского рода, давно служившего английским королям.

Мап, несомненно, является автором сочинения «О придворных безделицах», а также, скорее всего, изрядного числа стихотворений на латыни и ряда небольших поэм.

Лишь в начале XX века, то есть спустя четверть столетия после выхода в свет книги Н. П. Дашкевича, было доказано, что Готье (Вальтер) Мап не является автором или переводчиком ряда романов из цикла Вульгаты, хотя считалось, что он «один из первых стал обрабатывать легенды Круглого Стола; он же написал по-латыни “De Nugis Curialium”, на франц. яз. “Queste del Saint Graal”» (изд. 1864) и, вероятно, часть “Lancelot du lac“ и “Morte Arthure”» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). Речь идет о цикле романов, написанных на старофранцузском и известных как «Ланселот в прозе», а также «Вульгата». Мап умер раньше, чем появились эти произведения. Один из романов «Вульгаты» приписывают также де Борону, но никаких подтверждений этой гипотезе нет, так что цикл остается анонимным.

Что, конечно же, не снижает его ценности как литературного и культурного памятника целой эпохи, поры расцвета Высокого Средневековья. Именно в это время закладывались основы Возрождения, намеки на приход которого уже промелькивают, пусть еще довольно несмело.

Подчиняясь велениям времени, образ Грааля, в котором все теснее и однороднее перемешиваются элементы мифологии очень несхожих культур, приобретает окончательный вид «Той Самой» чаши, одновременно исполняясь глубокого символизма в каждом повороте, каждой детали связанных с ним легенд.

Все связанное с Граалем – это не тайна и загадка в расхожем современном понимании. Это тайна и загадка, которая носит, если не бояться громких слов, экзистенциальный характер. Вне зависимости от того, насколько религиозен и какой конфессии принадлежит человек, ему всегда будут близки вопросы духовного выбора, духовного поиска, осознанной жертвенности, любви идеальной и любви к идеалу… то есть в конечном счете те вопросы, которые делают человека человеком в высоком смысле.

Повторюсь: исследование Н. П. Дашкевича по-своему бесценно и, несомненно, при всех недостатках, свойственных почтенному возрасту этого труда, заслуживает того, чтобы с ним познакомились все, кому близки затронутые автором темы.

Так что, уважаемый читатель,
…сей сосуд возьми,
Установи перед людьми
И сам узришь, кто из людей
Есть праведник, кто – лиходей.

    (Р. де Борон. Роман о Граале. Пер. Е. Витковского)


    Станислав ЕРМАКОВ


* * *

Предлагаемое вниманию читателя исследование составляет первый отдел предпринятых автором разысканий об источниках сказаний, положенных в основу бретонских романов, и посвящено выяснению происхождения основной легенды первой ветви этих романов.

Сказание о Граале вызвало немало гипотез в науке, из которых многие только затемнили истину, так что невозможно приступить к попытке самостоятельного решения вопроса о Граале, не рассмотрев критически выводов, к которым пришли ученые, занимавшиеся этим предметом. Без такого обзора положительное раскрытие мнения, сколько-нибудь отличного от высказанных, не имело бы достаточной силы ввиду множества других решений, принадлежащих иногда довольно авторитетным ученым. Если всякое научное изыскание должно начинаться критической оценкой добытых другими результатов, то такая оценка необходима в особенности в вопросах, каков настоящий.

Вот причина, по которой автор отвел в своем исследовании такое видное место разбору важнейших теорий относительно легенды Грааля, с которыми, к крайнему своему сожалению, не нашел возможности согласиться и против которых должен был подать свой слабый голос.

Автор начал с гипотезы, выдвинутой французскими кельтофилами, и после рассмотрения ее перешел к мнениям германских ученых, отправляющихся в данном вопросе большей частью от романа о Парцифале, написанного Вольфрамом фон Эшенбахом. Автор остановился на вопросе об отношении французского и немецкого изводов сказания о Граале и признал древнейшим первый. Автор обратился затем к гипотезе еретических влияний в создании сказания о Граале, новейшим защитником которой явился русский ученый А. Н. Веселовский. Коснувшись потом взгляда другого нашего ученого, проф. Буслаева, автор обратился к теориям, направление которых более соответствует, по его мнению, правильной постановке вопроса, именно к теориям, выставленным французскими учеными в последнее время. Разбор всех перечисленных мнений привел автора к выводу о необходимости сосредоточить внимание в выведении легенды Грааля преимущественно на фабуле поэмы де Борона, древнейшего и простейшего из литературных произведений, в которых встречается обработка саги Грааля. Приступивши к определению источников поэмы об Иосифе Аримафейском, автор указал на легенду, на которую до сих пор почти вовсе не обращали внимания, выделил затем другие элементы в поэме, представил соображение о времени их сплава, перечислил обстоятельства, могшие содействовать появлению и развитию главной из легенд повествования де Борона, и заключил картиной постепенного развития сказания о Граале, причем изложил судьбу последнего в древнейших романах бретонского цикла.

Изображение развития легенды в последующих романах не относится к принятой на себя автором задачи, равно и внутренняя история ее, долженствующая выяснить связи рассматриваемых литературных памятников с жизнью. Внутренняя история литературных произведений должна быть основана на самом тщательном изучении внешней (вот почему автор вдавался иногда в исследования отдельных фактов, могущих с первого раза показаться неважными), в которой главная трудность, и автор предположил на первый раз представить именно внешнюю историю бретонского цикла как материал и пособие для будущего выяснения внутренней стороны его. Автор попытался вывести генетически сказание о Граале, восходя постепенно от древнейшего романа в глубь Средневековья и не выпуская из рук путеводной пути, представлявшейся в хронологическом преемстве явлений, дающем возможность устанавливать связь их со значительной вероятностью.






Кельтский ритуальный котел из Гундеструпа. Дания, I в.



Важность вопроса, которому посвящен настоящий труд, в науке истории литературы едва ли может подлежать сомнению. Автору могут сказать, что в области ее нашлось бы немало сюжетов, более интересных для национальной русской науки. И в самом деле, положившие начало новой эпохе в разработке истории отечественной словесности труды профессоров Буслаева, А. Н. Пыпина, А. Н. Веселовского, О. Ф. Миллера показали прекрасный пример, чего может ожидать русская наука от параллельного и совместного изучения славяно-русских и иностранных литератур. Идя по этому пути, русские ученые могут достигнуть множества результатов, важных и для общей науки.

Но едва ли было бы не односторонне оставлять на основании этого без внимания в историческом изучении иностранных литератур те их отделы и стороны, которые не имеют прямого отношения к истории русской словесности.

Имея это в виду, автор позволит себе предложить в русской печати специальное исследование по одному из важнейших вопросов в истории западноевропейской средневековой литературы.

Задача, принятая на себя автором, весьма нелегка, и автор не имеет притязания на совершенное решение взятого им вопроса, над которым наука так давно работает, и, однако ж, с малым успехом. Автор, в труде которого, без сомнения, найдут немало недостатков, будет счастлив, если наука примет во внимание хоть частицу результатов его исследования, на которое он был подвигнут интересом предмета изыскания, оживленным новейшими работами.

В некоторое извинение недостатков и погрешностей своего труда автор позволяет себе указать на невозможность иметь в Киеве под руками все источники и пособия, просмотр которых был ему необходим. Может быть, многое из сказанного автором было бы лучше подтверждено, если бы он воспользовался сочинениями, которые отсутствуют в киевских библиотеках и которые невозможно приобрести в настоящее время.

В заключение автор считает долгом выразить свою признательность всем содействовавшим его труду посредством сообщения пособий, в особенности же А. Н. Веселовскому и А. А. Котляревскому, библиотека которого представляет богатое собрание источников и пособий для изучения истории литературы.



    Киев, 1876, октября 11




I. Критика важнейших теорий об этом сказании – для правильной постановки вопроса и подготовки данных к решению его


Снова и снова, когда кто-то продолжает изучать эту область, он открывает, насколько трудно провести грань между восстанавливающим действием человеческого разума и просто его восстанавливающей силой, учитывая прогресс в науке в этой области, или, проще говоря, насколько сложно в каждом конкретном случае принять решение, является ли какой-либо существующий поэтический продукт оригинальным или заимствован в другом месте.

    Ф. Либрехт

Грамматики спорят, и тяжба еще и доныне все длится.

    Гораций




1. Гипотеза кельтофилов


В последнее время в области историко-литературных исследований выдвинут на одно из первых мест и получает более и более значения вопрос о происхождении и степени оригинальности канвы различных словесных произведений.






Друиды, или Обращение британцев в христианство. С гравюры С. Ф. Равенета к «Путешествию по Уэльсу» Т. Пеннанта, 1752



Этот вопрос был впервые ясно поставлен в качестве научной задачи[1 - Для некоторых произведений новоевропейской литературы подыскивали источники с довольно давней поры.] с началом основательного значения словесных памятников, которое можно полагать с включения в материал науки литературной истории словесных произведений всех времен и народов и распространения вместе с тем параллельного изучения отдельных литератур, причем вошел в употребление сравнительный метод.

Новейшая разработка словесных произведений различных эпох и национальностей показала с достаточной ясностью, в какой мере могут прикрываться народной окраской в сущности принадлежащие не одной только народности[2 - Кажется, что этих мотивов уж слишком много выводят из арийской прародины.], а также извне заимствованные мотивы[3 - В литературной области замечается такой же перенос кажущихся передовыми в данный момент и вообще обращающих на себя внимание произведений от одной народности к другой, как и в других сферах. Укажем на весьма близкий по времени пример обнароднения чуждых сюжетов. Рассказ недавно умершего Стороженко «Розуйний бреше щоб правда добути» (Украiньскi оповiдання. СПб., 1863) представляет несомненное сходство с одной восточной повестью.], и знающему это вполне понятна важность и необходимость исследования словесных памятников со стороны их основы. Разыскания в таком направлении не составляют, конечно, литературной истории в собственном смысле этого слова, но тем не менее играют роль первостепенных подготовительных работ к созданию этой ожидаемой еще науки, которая нуждается прежде всего в обстоятельном раскрытии внешней истории обнимаемых ею данных.

Составляющие предмет нашего исследования средневековые романы бретонского цикла благодаря ярко выдававшемуся особенному их содержанию, а также значению были одними из самых первых произведений, возбуждавших такого рода изучение. Одними из первых по трудности объяснения начальной их ткани являются они и теперь[4 - Некоторые ученые даже в последнее время не имеют надежды открыть первоначальную основу романов Круглого Стола. Так высказался, например, итальянский ученый Р. Rajna в предисловии к недавно изданным им поэмам бретонского цикла (I Gantari di Carduino. Giuntovi qnello di Tristano e Lancielotto quando combattettero al Petrone di Merlino. Bologna, presso 9. flomagnoli, 1873).].

После забвения, которому бретонские романы начали подпадать с переломом в западноевропейском обществе и с появлением в нем новых идей[5 - Внесение этих романов римской курией в число запрещенных сочинений (уже Иннокентий III включил в индекс роман о Ланселоте; см. также работу одного автора XII столетия у Потвина в «Bibliographie de Chrestien de Troyes. Comparaison des mannscrits de Perceval le Gallois. Bruxelles, Leipzig, Gand. C. Mnqnardt оditeur. MDuCCLXUI», p. 52–53) имело мало значения. Первоначальные романы затерялись мало-помалу в массе вырождавшихся из них; героев последних старались роднить с героями первоначальных романов. Отдельные реминисценции бретонского цикла довольно долго не прекращались в словесности первенствовавших западноевропейских народностей. Об отголосках бретонских романов у классических итальянских писателей см. в известной книге Данлопа; см. затем у Polidori в его «La Tavola Ritonda о l’istoria Tristano» (в «Collezione di ореге inedite о rare dei primi tre secola della lingua»), parte I, Bologna 1863, Prefaz. Книгопечатание выдвинуло многие из занимающих нас романов, но – в прозаических обработках, причем не обходилось без подновки языка. Мерлину посчастливилось более других романических героев в удержании за собой известности.], они выступили вновь на свет только в XVIII столетии. В период Возрождения и в последующее время внимание французов было обращено главным образом на классических писателей[6 - Вспомним тут слова Буало:Villon (fat le premier qui dans oes temps grossiersDebrouilla l’art confus de nos vioux romanciers.]. В Германии бретонские романы были выдвинуты школой так называемых «Швейцарцев», отличавшихся горячей любовью к родной старине, зачатки которой проглядывают уже у гуманистов и поборников Реформации, не сделавших, впрочем, многого для изучения средневековой литературы, а также у некоторых литературно-ученых деятелей XVII столетия. К старине обратился и Готтшед со своими сторонниками. Тогда-то тесные связи старонемецкой литературы с французской заставили немцев подумать и о последней[7 - На русском языке можно прочесть об этом в статье г. Кирпичникова: «Водмер и Готтшед и их отношение к родной старине», помещенной в 7-м № «Русского вестника» 1874 г.]. Во Франции бретонские романы привлекли к себе внимание среди общего изучения истории романа[8 - Мы разумеем труд Р. Dan Huet, первое издание которого явилось в 1670 г. под заглавием «Lettre de М. Huet М. de Segrais de l’Origine des Romans. Paris». Мы пользовались изданием прошлого века «Traitе de 1’origine des romans, par Huet, еv?que d’Avranches. A Paris, chez Desessarts. An.VII»). 2-e издание книги Huet явилось в 1678 г., латинский перевод (Huetii liber de origine fabularum Romanensium. Hag. Com.) – в 1682 г. Еще прежде известный Claude Fauchet коснулся нескольких авторов Круглого Стола в своем «Recueil de l’oriffine de la langue et poesie fran?oise, ryme et romans» (A Paris, M.D.LXXXI), говоря o «Poetes et Rymeurs Fran?ois auant l’an М.ССС»; о бретонских романах он упомянул лишь в нескольких словах и отнес начало и развитие их ко времени Крестовых походов (см. р. 75).], интерес к которому вызвало в прошлом столетии издание целого ряда анализов романических произведений[9 - Bibiiothеcque universelle des Romans. Paris, juill. 1775 а juin 1789, 224 part, en 112 vol. in 12° (тут допущено немало промахов и вольностей по отношению к текстам). – Marquis de Paulmy et Content d’Orville. Melanges tirоs d’une grande bibliothеcque. Paris 1779—88, 70 tom en 69 vol. in 8°. Пересказы Тресеана явились потом отдельно и занимают VII и X т. его «Oeuvres choisies».], после чего опять наступило затишье в разработке романов.

В минувшем же столетии оригинальные черты бретонских романов возбудили вопрос о том, какой национальности (о французской не думали) принадлежали сказания, вошедшие в эти произведения.

Сначала интересовались преимущественно романтическими их диковинками и подробности бретонских романов сближали с различными восточными и произошедшими будто бы от последних скандинавскими[10 - Saumaise (Salmasius; мнение его было разобрано Huet). Reliques of Anc. Engl. Poetry, vol. III. Mallet, Histoire de Dannemarck, t. I (3 ed. Gen?ve 1788). Влияние Mallet заметно у Tressan’a: Oeuvres choisies du comte de Tressan, t. X (A Paris, MDCCLXXX1X), p. XXIII suiw; t. VII (A Par. MDCCLXXXVIII), p. 7. Упомянем еще Saggio starico sa gli Scaldi e antichi poeti Scandinavi, da Jacopo Grabert di hemso Pisa 1811. – Подробности об этой и двух следующих теориях можно узнать из книги Danlop’a; в переводе Либрехта («Geechichte der Prosadichtungen oder gesohichte der Romane, Novellen, M?rchen a s. w. Berlin 1851») – S. 51–55. Там же эти мнения подвергнуты до известной степени и критике.] и классическими[11 - Ginguenе, Hist. litt, d’ltalie, t. IV, 153.] сказаниями. Эти сближения, при огромном количестве сродных, если брать их в отдельности, поэтических мотивов у различных национальностей, могли бы быть продолжены до весьма широких размеров, но, конечно, не повели бы ни к чему.

Осмеивая упомянутые нами теории, Ритсон[12 - Ancient English Metrical Romances, vol. I.] утверждал, что начало романических подробностей – в собственном суеверии тогдашнего европейского Запада. К такому объяснению склонялись и некоторые французы, поверхностно судившие о предмете[13 - См. у Huet pp. 91, 107, 116.].

С Востока перешли, таким образом, на Запад. Некоторые обратились к Уэльсу и Бретани и выдвинули пресловутую кельтскую гипотезу[14 - Лейден во введении в The Complaynt of Scotland. Вальтер Скотт также говорил об «ancient British traditions». The works Vol. sixth, containing sir Tristrem. Edinburgh 1812, P. XXXi. В 20-х годах настоящего (XIX. – Ред.) столетия Fr?minville повторил старое мнение о заимствовании сюжетов бретонских романов из бретонских хроник (см. соч. Трессана, т. VII, с. 10–11). Он прямо заявил, что все лица, фигурирующие в рассказах о Тристане, – исторические. Fr?minville заявил также, что «dans le principe» эти поэмы были составлены в VI в. Вообще идея Вильемарка и Сан-Марте о заимствовании сюжетов бретонских романов из Mabinogion была решительно не новая; она высказывалась и до них, только отрывочно. Зародыш теорий Вильемарка, Сан-Марте и их последователей проглядывает отчасти и у Lappenberg’a (Gesohiehte von England, I-ter Bd., Hamburg 1834. S. 37).], получившую опору в особенности в изданной в 30-х и 40-х годах настоящего столетия «Мабиногион»[15 - The Mabinogion, from the Llyfr Coch о Hergest and other ancient Welsh manuscripts by Lady Charlotte Guest London, Llandovery, 1838–1849.]. На первых порах количество ее сторонников было невелико, и в XIX т. «Histoire littеraire de la France», вышедшем в 1838 г.[16 - P. 826–629, 689, 729.], она была принята не в чистом виде, а с примесью прежних теорий. Число ее поборников стало видимо увеличиваться с 40-х годов, когда передовыми бойцами за нее явились у немцев San-Marte (А. Schulz)[17 - Первые труды его, посвященные бретонскому циклу, относятся еще к 30-м годам: мы разумеем изложение содержания «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, вышедшее в 1833 г., и I т. его книги: «Leben und Dichten Wolframs v. Eschebach» (Magdeburg, Creutz. 1836). Непосредственное отношение к нашему вопросу имела следующая его работа, вышедшая на английском языке под заглавием «An Essay on the influence of Welsh tradition upon the literature of Germany, France and Scandinavia. Llandovery, by William Rees. 1841» и увенчанная Oymretgiddion Society. В 1842 г. она явилась в измененном виде на немецком языке под заглавием: «Die Arthursage und die Marthen des rothen Buchs von Hergest» (Abth. II. Bd. П der Bassesohen Bibliothek der gesammten deutschen Nationalliteratur).], а у французов Hers. de la Villemarquе[18 - О первых его работах см. в его «Introduction» к «des romans de la Table Ronde et les contes des anciens Bretons» (Paris, 1861 и в введении к его же Myrdhinn’y.], положившие начало обстоятельной и научной разработке вопроса.

Параллельно кельтской теории держалась провансальская, главным представителем которой был Фориэль. Признавая кельтскую основу сказаний об Артуре и его сподвижниках, Фориэль думал, однако, что эти сказания получили романическую форму в Провансе.

Мало-помалу кельтская теория получила значительный кредит в науке, но все-таки не восторжествовала окончательно над продолжениями прежних и вновь являвшимися гипотезами, а в последнее время встречает опять значительную оппозицию.






Рукоятка кельтского бронзового котла в виде головы бога Ахелоя. V в до н. э. Погребение близ г. Лаво, Франция



Таким образом, вопрос, которым уже немало времени занимается европейская наука, несмотря на то что в ряду посвященных ему ученых работ есть довольно солидные, остается вопросом и до настоящего времени, так как, при существовании противоречащих одно другому решений, ни одно из них не получило первенства и ни одно не считает себя подорванным другими. До какой степени этот предмет не установился еще в науке, можно видеть из того, что занимающийся почти сорок лет романами Круглого Стола Paulin Paris выставил в 1872 г. многое касательно легенды о Граале, совершенно несогласное с тем, которое было высказано им в 1868 г. На ходе вопроса об основе бретонских романов, как и на ходе множества других вопросов, мы наглядно убеждаемся в медленном приближении человечества к открытию научных истин.

Причина неудовлетворительности явившихся доселе работ по вопросу о бретонских романах – частью в узости круга источников, которые принимались во внимание (в особенности это можно сказать о французских ученых), частью – в распространении положений, верных относительно одной частности вопроса, на весь вопрос (это мы замечаем в теориях кельтской и выдвинутой против нее в последнее время), а частью – в неправильности метода, которым пользовались многие ученые.

Как известно, романы Круглого Стола – одно из крупнейших явлений в средневековой литературе не только Франции, но и всей Западной Европы, и принадлежат к самым видным созданиям наиболее блестящей поры этой литературы. Достаточно известно долговременное увлечение, с которым они принимались публикой Франции и других стран, в которые проникали, и их громадное влияние на тогдашнее общество и литературу. По словам Л. Моланда[19 - Origines litteraires de la France, Paris 1862, p. 70.], несколько, впрочем, преувеличивающим дело, «быть может, ни в какой другой стране и ни в какой другой истории не найдется столь значительный и решительный пример влияния нравов на литературу и воздействия последней на нравы». Французский роман играл в тогдашнем западноевропейском обществе такую же роль, какая досталась ему опять в прошлом и нынешнем столетиях, даже большую, и, по словам того же писателя[20 - Orig. litt., 14.], «по мере того как историки дают более места философскому духу, они все более и более признают важное значение, какое должно приписать этим романам». Бретонские романы имели огромное значение в истории рыцарства. По словам Гольцмана[21 - См. ст. его об Артуре в XII т. «Germania».], «это – первые продукты и проявления нового духа; они были учебниками, из которых обучались духу рыцарства, с его условными понятиями о чести, с его занятиями поэзией и его галантным обращением с женщинами, французы, так же как позже не слишком в том понятливые ученики их немцы». Романы Круглого Стола, из которых роман о Граале был выдан обработавшим первоначальную сагу даже за божественное откровение, имели успех везде, где только процветало рыцарство. Находили они доступ и в другие страны, например в Исландию, и Сан-Марте не несправедливо выразился о них, что «это была настоящая мировая литература» (Weltliteratur)[22 - Die Arthur-Sage, S. 61.]. В течение четырех столетий эти книги являлись творениями, в которых всецело воплощался идеал знати[23 - В Roman du Hen Sarrasin’a читаем:De chiaus de la reonde tableVous а-on mainte fois contе,Qu’ils furent de si grant bontеEt de si grant chevalerie,Qu’en toutes conrs doit estre oieLa prouece et la vertu,Qui fu u vaillant roi ArtuEt ?s chevaliers de sa court.В Prеface de Guiron le courtois говорится: «…je veuil por les boos si mon livre franslater que li bons у praignent bon example des haus fails des bons chevaliers anciens». – Hartmann von Aue, в начале своего Jwein’a прямо говорит об Артуре: «Кто последует его примеру, тот будет вести безукоризненную жизнь». Thomasin von Zirclar (в «Der Welsche Gast») упоминает о некоторых героях и героинях рыцарских романов как об образцах для молодежи. Можно бы привести немало подобных замечаний начиная со времени появления первых романов и оканчивая XV столетием.]. Ими наполнялись библиотеки аристократов[24 - Histoire litteraire de la France, XIX. A Paris MDCCCXXXVIII, p. 623–625.] и ими же развлекались, после обильных столов, гости знатных феодалов[25 - Ibid. 710.]. Незнание рассказов из бретонской истории считалось, по словам одного тогдашнего писателя (Альфреда де Беверли)[26 - P. Paris. Les romans de la Table Ronde, t. I, (Paris MDCCCLVIII), p. 91.], признаком невежества, и эти басни вошли до такой степени в жизнь, что именами некоторых из действовавших в них лиц называли детей при крещении, под патронат этих романических героев отдавали турниры, иногда даже судебные поединки, и нарочно наделяли их гербами, которые брали потом у них[27 - О приурочении итальянских генеалогий к героям французского и бретонского циклов см. в ст. Р. Rajna «Le origini delle famiglie Padovani», помещенной в «Romania» 1875 (№ 14, Avril). К историям Круглого Стола старались привязать и Крестовые походы. Potvin, 1. c., р. 29.]. В одном dit Мерлин является ревнителем христианских начал и, одарив бедного виллана богатством и почестями, лишает его всего этого, когда тот возгордился и оказался неблагодарным. В пророчества Мерлина верили довольно долго[28 - Эти пророчества имели ход еще в XVII стол.], и они были литературной формой, которой пользовались различные политические партии[29 - В русской литературе см. об этом статью известного нашего ученого проф. А. Н. Веселовского: «Опыты по истории развития христианской легенды», помещенной в № 5 «Журнала Мин. нар. просв.» 1875 г.]. Бретонские романы читались даже монахами, иногда довольно явно обнаруживающими свое знакомство с названными произведениями[30 - Впрочем, в монастыри допускались и менестрели.]. Известность некоторых героев Круглого Стола достигла весьма широких размеров. Уже Алан аб Инсулис (в конце XII столетия) писал об Артуре: «В какое из мест, куда простирается христианское владычество, крылатая слава не занесла и где не сделала известным имени бритта Артура? Кто, спрошу, не толкует о нем, когда он, как говорят сами паломники, возвращающиеся с Востока, почти известнее азиатским народам, чем бриттам? Об Артуре говорят жители Востока, как и жители Запада, хотя их разделяет пространство всей земли. О нем говорит Египет, не молчит уединенный Босфор. Деяния его воспевает владыка государств Рим, да и сопернику некогда Рима Карфагену известны Брони Артура. Деяния Артура прославляют Антиохия, Армения, Палестина»[31 - VII Libr. Explanat. in Merlini Ambros. Britanni prophet, anglic. – Об известности Тристана см. у Фр. Мишеля: Tristan, I, vii – xxviii. По словам Данлопа, о степени известности Ланселота во время изобретения игральных карт свидетельствует то обстоятельство, что «масть бубен во Франции носила название “вещи Ланселота”» (Dunlop – Liebrecht, S. 75).]. В свое время это влияние бретонских романов на общество было не без пользы для последнего – в западноевропейской словесности они имели еще большее значение, совершив громадный переворот в ней. Известно, как мало было светских элементов в литературе до XII столетия. Рыцарские романы порешили навсегда господство церковного элемента в общественной литературе. Они положили начало эпическому изображению современного человека, хотя все еще ставили его в далеком прошедшем. В них мы усматриваем одно из первых проявлений ключа живой новоевропейской литературы, а не поддельной и искусственно возращенной; правда, и в этих романах немало чужого и наносного, но при всем том они были полны жизни. Это первые литературные произведения нового времени, в которых широко пробилась обыденная жизнь. С появлением романов бретонского цикла в новоевропейской литературе упрочилось существование этого рода литературных произведений, играющего в настоящее время – и совершенно справедливо[32 - Широта жизни и разнообразные отношения ее со всеми их мелочами и проявлениями не могут быть представлены ни в каком другом роде литературных произведений так хорошо и всеобъемлюще, как в романе.] – такую видную роль. Уже Данлоп указал на ту заслугу романов Круглого Стола, что они «вдохнули вкус к чтению». Сильно заинтересовавши общество, они сообщили литературе огромную распространенность, раздвинули круг значения ее в обществе и привлекли к ней множество деятелей. Они породили целую литературу, до сих пор еще не поместившуюся в печати, что и немудрено. Наконец, в бретонских романах в первый раз получили значение в крупных размерах чисто литературные элементы: свобода фантазии, красота отдельных эпизодов, а также «описание любовных томлений и ласк», «тонкий анализ чувства» и «красноречие, многословное, расплывчатое и изысканное, но проникающее страстью, отличавшей труверов бретонского цикла». В этом их «достоинство, совершенно отличное от достоинства Chansons de Geste и заставившее поблекнуть славу феодального и каролингского цикла»[33 - Les origins de la langue et de ka poеsie fran?aises d’apr?s les travaux les plus rec?nts par M. Charles Aubertin, Paris 1874, p. 235.]. В местностях с кельтским населением романы Круглого Стола проникли в народ в первоначальном и чистом виде и вызвали целый ряд сказаний, не народное происхождение которых доказано только в последнее время[34 - Такой переход литературных произведений бретонского цикла в народ допускает отчасти даже Вильемарк.]. Артур доселе еще живет в народной памяти, равно и Мерлин[35 - Имена Артура и Мерлина приурочиваются и сейчас ко многим местностям.]. Последний, скажем словами одного издателя, пользуется в народе, в особенности в деревнях, почти европейской известностью. Скорее забудется история – ясная и точная – человека, память о котором не носит на себе ничего чудесного; но как забыть эту фигуру, которая, как бы она неопределенна ни была, беспрестанно носится во время вечерних сумерек, когда перед глазами запоздавшего крестьянина рисуется на туманном горизонте черный абрис одного из этих странных друидских памятников, которых отдаленное происхождение оставляет для догадок вполне свободное поле?[36 - Имя Мерлина во французском языке сделалось даже нарицательным (так называется, между проч., волшебник, чародей).] Несколько позднее бретонские романы повлияли на испанскую литературу, но зато нашли там крайне восприимчивую почву[37 - См. об этом отчасти в письме Т. Wolfa в книге W.L. Holland «Chrestien von Treies». T?bingen 1854, (S. 208–209). Только на русскую словесность бретонские романы оказали влияние не непосредственно, а через позднейший отголосок их в итальянских рыцарских романах, – не творчески, а вызвавши лишь несколько народных рассказов, и – очень поздно. Заметим, что в века процветания западного рыцарства оно не встречало особенного сочувствия в русской земле: в наших землях и у наших дружинников рисовался несколько иной идеал. У наших предков не пошли в ход даже рыцарские турниры, бывшие, впрочем, известными им далеко не в самом блестящем их виде, хотя летопись и говорит, что когда «угре на фарех и на скокох играхуть, на Ярославля дворе, многое множество, то кияне дивяхутся угров множеству, и кметьства их, и комонем их» (Ип. сп. 288–289), и попытки внести в нашу жизнь обычаи западного рыцарства (напр., в 1149 г. «пасаше Болеслав сыны боярьскы мечем многы»), при отсутствии в ней начал, могших содействовать развитию этого движения, не имели заметного успеха. В Переяславской летописи рыцарские обычаи (служение дамам, ношение их девизов и цветов, употребление коротких одежд) причисляются даже к «бесстудию» [летоп. Переяславля-Суздальского, изд. Оболенским (М., 1851), с. 3]. Проф. Буслаев. [Историч. очерки русской народной словесности и искусства, т. II (1861), с. 336] считает это довольно поздней вставкой.]. В Англии обработка сюжетов, данных в этих романах, не прерывалась все время начиная со Средних веков, и Артура избирали нередко героем драматических и эпических произведений. В других странах занимающие нас памятники также не скоро сошли со сцены. Романы Круглого Стола и их сюжеты даже в последнее время предлагаются читающему обществу в поэтических переработках, не только в оригиналах и переводах. Равным образом позднейшие произведения этой литературы держались почти до последнего времени и в среде низших классов, причем романы испытали общую судьбу всех великих и передовых в свой век произведений.

Из всего сказанного достаточно, надеемся, ясна важность бретонских романов в истории литературы, а вместе с тем и весь интерес вопроса об источниках их.

Решение этого вопроса имеет значение не только по отношению к специальным памятникам, но может быть не без пользы и для уяснения приемов средневекового поэтического творчества и характера средневековой литературы вообще. Известно, что наряду с двумя другими огромными кругами средневековых эпопей романы Круглого Стола составляли целый отдельный цикл.

Мы уже говорили о бретонских романах как о самых ранних памятниках рыцарства. Вместе с вопросом об истории основных их сказаний поднимается нераздельно вопрос о начале идеала, господствовавшего несколько столетий в высших классах западноевропейского общества. Выработка более общих идеалов относится к позднейшему времени.






Видение Святого Грааля королю Артуру и рыцарям Круглого Стола (из французской рукописи XV в.)



Как сказано прежде, видная доля участия в создании главных мотивов бретонских романов отводилась и теперь еще отводится некоторыми учеными кельтскому племени, занимавшему некогда немалую часть Европейского материка. Этим способом кельтофилы хотят как бы вознаградить покровительствуемую ими народность за то невнимание, какое она встречает в политической истории. Оказывается таким образом, что в том или ином приговоре по вопросу об источниках бретонских романов заинтересована до известной степени честь целого кельтского племени.

Наконец, этот вопрос не без значения и для древнейшей истории Британии. С отрицанием национального происхождения и содержания разбираемых легенд, с предположением, наоборот, проникновения их сюжетов в народ уже впоследствии придется сказать, что старые предания бриттов не дошли до нас вовсе.

Итак, в романах Круглого Стола науке дан весьма интересный сфинкс.

В настоящее время, когда сказания, легшие в основу бретонских романов, вызвали опыты объяснения с самых различных точек зрения, нередко решительно противоположных одна другой и не приведенных к соглашению, и когда являются попытки совершенно отринуть преобладавшие до сих пор взгляды, небесполезно, по нашему мнению, для успешного движения к последующему окинуть одним критическим взором добытые до сих пор результаты.

Задача настоящего труда в том и состоит, чтобы критически рассмотреть существующие в современной науке и имеющие ход в ней теории касательно основы романов Круглого Стола и тем содействовать постановке или, по крайней мере, движению этого вопроса на правильную дорогу; вместе с тем мы осмелились представить в настоящем исследовании и со своей стороны несколько соображений, могущих, по нашему мнению, способствовать решению вопроса.

Сообразно с целью нашей работы мы будем касаться лишь новейших гипотез, начиная с кельтской, и притом важнейших, т. е. более или менее оригинальных и обставленных научно; представляющих переделку и повторение мнений, высказанных другими, мы не будем и упоминать. В оценке теорий мы будем обращать внимание преимущественно на слабые их стороны; о том же, что мы сочтем верным, мы будем говорить настолько, насколько это будет необходимо для опровержения противоположных мнений, которые мы признаем несправедливыми.

В романах бретонского цикла фигурируют на первом плане: Грааль, переходящий от поколения к поколению и окруженный общиной хранителей и служителей, затем король Артур с рыцарями Круглого Стола и волшебник Мерлин. Нередко героями отдельных романов этого цикла являются витязи, не принадлежащие к братству Круглого Стола и только приходящие в то или другое соотношение с Артуром и его дружинниками; но первостепенными во всем цикле вообще по справедливости могут быть названы только что перечисленные нами деятели[38 - Такого же мнения и Сен-Марте.]. Сказания о них были основным ядром, около которого сгруппировались остальные, и мы займемся в настоящем исследовании главным образом ими, предоставляя себе в будущем подробнее остановиться на любимейших тогдашних романических типах, каковыми были Тристан и Ланселот.

Основные легенды бретонских романов, отделяемые одна от другой и иными исследователями, возникли, по нашему мнению, не в одной среде и неодинаково. Связь, какая придана им в дошедших до нас романах, принадлежит позднейшему времени[39 - И, по мнению Ю. П. Париса (Les romans de la Table Ronde, I, 90; Romania, № 4, р. 482), «пять романических ветвей, составляющих первоначальный цикл Круглого Стола, хотя и соединяются обыкновенно в древних манускриптах, были написаны отдельно, без всякого намерения вначале поставить в связь одну с другой».]. Поэтому мы остановим внимание отдельно на каждом из основных сказаний занимающих нас романов. В разграничении и раздельном изучении этих сказаний, нам кажется, – единственный путь к правильной постановке нашего вопроса.




2. Сказание о святом Граале


Чудесные приключения, странные факты.

    Предисловие Гирона де Куртуа

Ни в одной средневековой легенде

нет путаницы большей,

чем в легенде о Граале.

    Гервиний

В цикле повествований, содержащихся в бретонских романах, исходный пункт (premi?re branche) составляет сказание о св. Граале, вследствие чего мы и даем ему первое место в нашем исследовании, хотя роман о Граале не был первым в хронологическом отношении.

После вывода Грааля с Востока, около 40-х годов настоящего (т. е. XIX. – Ред.) столетия, первообраз его начали открывать у кельтов.

Представитель крайнего кельтизма в нашем вопросе Вильемарк дает следующее происхождение Граалю.

Легенда о Граале перешла в романы из латинского пересказа ее, составленная каким-то бриттским отшельником в XIII столетии; анахорет же почерпнул идею чудесного сосуда у бардов, в произведениях которых встречается чаша, обладающая именем и качествами св. Грааля. Высказывая предположение, что бриттский отшельник вел жизнь бардов и знал их предания, Вильемарк ссылается при этом на Catalogue scriptor. majoris Britanniae Бале, которому насколько можно доверять – известно[40 - Изложенная нами теория Вильемарка о Граале взята нами из его «Les romans de la Table Ronde et le contes des anciens Bretons».]





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=120871) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Для некоторых произведений новоевропейской литературы подыскивали источники с довольно давней поры.




2


Кажется, что этих мотивов уж слишком много выводят из арийской прародины.




3


В литературной области замечается такой же перенос кажущихся передовыми в данный момент и вообще обращающих на себя внимание произведений от одной народности к другой, как и в других сферах. Укажем на весьма близкий по времени пример обнароднения чуждых сюжетов. Рассказ недавно умершего Стороженко «Розуйний бреше щоб правда добути» (Украiньскi оповiдання. СПб., 1863) представляет несомненное сходство с одной восточной повестью.




4


Некоторые ученые даже в последнее время не имеют надежды открыть первоначальную основу романов Круглого Стола. Так высказался, например, итальянский ученый Р. Rajna в предисловии к недавно изданным им поэмам бретонского цикла (I Gantari di Carduino. Giuntovi qnello di Tristano e Lancielotto quando combattettero al Petrone di Merlino. Bologna, presso 9. flomagnoli, 1873).




5


Внесение этих романов римской курией в число запрещенных сочинений (уже Иннокентий III включил в индекс роман о Ланселоте; см. также работу одного автора XII столетия у Потвина в «Bibliographie de Chrestien de Troyes. Comparaison des mannscrits de Perceval le Gallois. Bruxelles, Leipzig, Gand. C. Mnqnardt оditeur. MDuCCLXUI», p. 52–53) имело мало значения. Первоначальные романы затерялись мало-помалу в массе вырождавшихся из них; героев последних старались роднить с героями первоначальных романов. Отдельные реминисценции бретонского цикла довольно долго не прекращались в словесности первенствовавших западноевропейских народностей. Об отголосках бретонских романов у классических итальянских писателей см. в известной книге Данлопа; см. затем у Polidori в его «La Tavola Ritonda о l’istoria Tristano» (в «Collezione di ореге inedite о rare dei primi tre secola della lingua»), parte I, Bologna 1863, Prefaz. Книгопечатание выдвинуло многие из занимающих нас романов, но – в прозаических обработках, причем не обходилось без подновки языка. Мерлину посчастливилось более других романических героев в удержании за собой известности.




6


Вспомним тут слова Буало:

Villon (fat le premier qui dans oes temps grossiers
Debrouilla l’art confus de nos vioux romanciers.




7


На русском языке можно прочесть об этом в статье г. Кирпичникова: «Водмер и Готтшед и их отношение к родной старине», помещенной в 7-м № «Русского вестника» 1874 г.




8


Мы разумеем труд Р. Dan Huet, первое издание которого явилось в 1670 г. под заглавием «Lettre de М. Huet М. de Segrais de l’Origine des Romans. Paris». Мы пользовались изданием прошлого века «Traitе de 1’origine des romans, par Huet, еv?que d’Avranches. A Paris, chez Desessarts. An.VII»). 2-e издание книги Huet явилось в 1678 г., латинский перевод (Huetii liber de origine fabularum Romanensium. Hag. Com.) – в 1682 г. Еще прежде известный Claude Fauchet коснулся нескольких авторов Круглого Стола в своем «Recueil de l’oriffine de la langue et poesie fran?oise, ryme et romans» (A Paris, M.D.LXXXI), говоря o «Poetes et Rymeurs Fran?ois auant l’an М.ССС»; о бретонских романах он упомянул лишь в нескольких словах и отнес начало и развитие их ко времени Крестовых походов (см. р. 75).




9


Bibiiothеcque universelle des Romans. Paris, juill. 1775 а juin 1789, 224 part, en 112 vol. in 12° (тут допущено немало промахов и вольностей по отношению к текстам). – Marquis de Paulmy et Content d’Orville. Melanges tirоs d’une grande bibliothеcque. Paris 1779—88, 70 tom en 69 vol. in 8°. Пересказы Тресеана явились потом отдельно и занимают VII и X т. его «Oeuvres choisies».




10


Saumaise (Salmasius; мнение его было разобрано Huet). Reliques of Anc. Engl. Poetry, vol. III. Mallet, Histoire de Dannemarck, t. I (3 ed. Gen?ve 1788). Влияние Mallet заметно у Tressan’a: Oeuvres choisies du comte de Tressan, t. X (A Paris, MDCCLXXX1X), p. XXIII suiw; t. VII (A Par. MDCCLXXXVIII), p. 7. Упомянем еще Saggio starico sa gli Scaldi e antichi poeti Scandinavi, da Jacopo Grabert di hemso Pisa 1811. – Подробности об этой и двух следующих теориях можно узнать из книги Danlop’a; в переводе Либрехта («Geechichte der Prosadichtungen oder gesohichte der Romane, Novellen, M?rchen a s. w. Berlin 1851») – S. 51–55. Там же эти мнения подвергнуты до известной степени и критике.




11


Ginguenе, Hist. litt, d’ltalie, t. IV, 153.




12


Ancient English Metrical Romances, vol. I.




13


См. у Huet pp. 91, 107, 116.




14


Лейден во введении в The Complaynt of Scotland. Вальтер Скотт также говорил об «ancient British traditions». The works Vol. sixth, containing sir Tristrem. Edinburgh 1812, P. XXXi. В 20-х годах настоящего (XIX. – Ред.) столетия Fr?minville повторил старое мнение о заимствовании сюжетов бретонских романов из бретонских хроник (см. соч. Трессана, т. VII, с. 10–11). Он прямо заявил, что все лица, фигурирующие в рассказах о Тристане, – исторические. Fr?minville заявил также, что «dans le principe» эти поэмы были составлены в VI в. Вообще идея Вильемарка и Сан-Марте о заимствовании сюжетов бретонских романов из Mabinogion была решительно не новая; она высказывалась и до них, только отрывочно. Зародыш теорий Вильемарка, Сан-Марте и их последователей проглядывает отчасти и у Lappenberg’a (Gesohiehte von England, I-ter Bd., Hamburg 1834. S. 37).




15


The Mabinogion, from the Llyfr Coch о Hergest and other ancient Welsh manuscripts by Lady Charlotte Guest London, Llandovery, 1838–1849.




16


P. 826–629, 689, 729.




17


Первые труды его, посвященные бретонскому циклу, относятся еще к 30-м годам: мы разумеем изложение содержания «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, вышедшее в 1833 г., и I т. его книги: «Leben und Dichten Wolframs v. Eschebach» (Magdeburg, Creutz. 1836). Непосредственное отношение к нашему вопросу имела следующая его работа, вышедшая на английском языке под заглавием «An Essay on the influence of Welsh tradition upon the literature of Germany, France and Scandinavia. Llandovery, by William Rees. 1841» и увенчанная Oymretgiddion Society. В 1842 г. она явилась в измененном виде на немецком языке под заглавием: «Die Arthursage und die Marthen des rothen Buchs von Hergest» (Abth. II. Bd. П der Bassesohen Bibliothek der gesammten deutschen Nationalliteratur).




18


О первых его работах см. в его «Introduction» к «des romans de la Table Ronde et les contes des anciens Bretons» (Paris, 1861 и в введении к его же Myrdhinn’y.




19


Origines litteraires de la France, Paris 1862, p. 70.




20


Orig. litt., 14.




21


См. ст. его об Артуре в XII т. «Germania».




22


Die Arthur-Sage, S. 61.




23


В Roman du Hen Sarrasin’a читаем:

De chiaus de la reonde table
Vous а-on mainte fois contе,
Qu’ils furent de si grant bontе
Et de si grant chevalerie,
Qu’en toutes conrs doit estre oie
La prouece et la vertu,
Qui fu u vaillant roi Artu
Et ?s chevaliers de sa court.

В Prеface de Guiron le courtois говорится: «…je veuil por les boos si mon livre franslater que li bons у praignent bon example des haus fails des bons chevaliers anciens». – Hartmann von Aue, в начале своего Jwein’a прямо говорит об Артуре: «Кто последует его примеру, тот будет вести безукоризненную жизнь». Thomasin von Zirclar (в «Der Welsche Gast») упоминает о некоторых героях и героинях рыцарских романов как об образцах для молодежи. Можно бы привести немало подобных замечаний начиная со времени появления первых романов и оканчивая XV столетием.




24


Histoire litteraire de la France, XIX. A Paris MDCCCXXXVIII, p. 623–625.




25


Ibid. 710.




26


P. Paris. Les romans de la Table Ronde, t. I, (Paris MDCCCLVIII), p. 91.




27


О приурочении итальянских генеалогий к героям французского и бретонского циклов см. в ст. Р. Rajna «Le origini delle famiglie Padovani», помещенной в «Romania» 1875 (№ 14, Avril). К историям Круглого Стола старались привязать и Крестовые походы. Potvin, 1. c., р. 29.




28


Эти пророчества имели ход еще в XVII стол.




29


В русской литературе см. об этом статью известного нашего ученого проф. А. Н. Веселовского: «Опыты по истории развития христианской легенды», помещенной в № 5 «Журнала Мин. нар. просв.» 1875 г.




30


Впрочем, в монастыри допускались и менестрели.




31


VII Libr. Explanat. in Merlini Ambros. Britanni prophet, anglic. – Об известности Тристана см. у Фр. Мишеля: Tristan, I, vii – xxviii. По словам Данлопа, о степени известности Ланселота во время изобретения игральных карт свидетельствует то обстоятельство, что «масть бубен во Франции носила название “вещи Ланселота”» (Dunlop – Liebrecht, S. 75).




32


Широта жизни и разнообразные отношения ее со всеми их мелочами и проявлениями не могут быть представлены ни в каком другом роде литературных произведений так хорошо и всеобъемлюще, как в романе.




33


Les origins de la langue et de ka poеsie fran?aises d’apr?s les travaux les plus rec?nts par M. Charles Aubertin, Paris 1874, p. 235.




34


Такой переход литературных произведений бретонского цикла в народ допускает отчасти даже Вильемарк.




35


Имена Артура и Мерлина приурочиваются и сейчас ко многим местностям.




36


Имя Мерлина во французском языке сделалось даже нарицательным (так называется, между проч., волшебник, чародей).




37


См. об этом отчасти в письме Т. Wolfa в книге W.L. Holland «Chrestien von Treies». T?bingen 1854, (S. 208–209). Только на русскую словесность бретонские романы оказали влияние не непосредственно, а через позднейший отголосок их в итальянских рыцарских романах, – не творчески, а вызвавши лишь несколько народных рассказов, и – очень поздно. Заметим, что в века процветания западного рыцарства оно не встречало особенного сочувствия в русской земле: в наших землях и у наших дружинников рисовался несколько иной идеал. У наших предков не пошли в ход даже рыцарские турниры, бывшие, впрочем, известными им далеко не в самом блестящем их виде, хотя летопись и говорит, что когда «угре на фарех и на скокох играхуть, на Ярославля дворе, многое множество, то кияне дивяхутся угров множеству, и кметьства их, и комонем их» (Ип. сп. 288–289), и попытки внести в нашу жизнь обычаи западного рыцарства (напр., в 1149 г. «пасаше Болеслав сыны боярьскы мечем многы»), при отсутствии в ней начал, могших содействовать развитию этого движения, не имели заметного успеха. В Переяславской летописи рыцарские обычаи (служение дамам, ношение их девизов и цветов, употребление коротких одежд) причисляются даже к «бесстудию» [летоп. Переяславля-Суздальского, изд. Оболенским (М., 1851), с. 3]. Проф. Буслаев. [Историч. очерки русской народной словесности и искусства, т. II (1861), с. 336] считает это довольно поздней вставкой.




38


Такого же мнения и Сен-Марте.




39


И, по мнению Ю. П. Париса (Les romans de la Table Ronde, I, 90; Romania, № 4, р. 482), «пять романических ветвей, составляющих первоначальный цикл Круглого Стола, хотя и соединяются обыкновенно в древних манускриптах, были написаны отдельно, без всякого намерения вначале поставить в связь одну с другой».




40


Изложенная нами теория Вильемарка о Граале взята нами из его «Les romans de la Table Ronde et le contes des anciens Bretons».