Книга - Легенда о шпионе

Легенда о шпионе
Анастасия Кивалова


Повесть основана на реальных событиях: история пути китайского мальчика от послушника даосского монастыря до капитана госбезопасности СССР с долей мистики и романтики. Содержание книги охватывает более 80 лет истории российского Дальнего Востока и Китая, описание жизни двух поколений потомков главного героя. В динамичный сюжет вплетены известные люди, древняя легенда и шпионы всех мастей, диверсии и разоблачения. В качестве иллюстраций использованы фотографии семейного архива.





Анастасия Кивалова

Легенда о шпионе


Для одной страны ты – разведчик, для другой – шпион. Осталось понять, где твоё сердце и истинная Родина.





Предисловие


Дорогой читатель, эта повесть написана на основе биографии прадеда моего любимого мужа. Ван Ин Зун был незаурядной личностью, свободно говорил на нескольких языках, по происхождению был китайцем, но работал на Российскую Империю и СССР. Семья бережно хранит вещи, связанные с Ван Ин Зуном. Я соединила вместе исторические факты, семейные истории, добавила каплю воображение и записала эту историю как легенду, так как легенда – это и есть приукрашенная фантазией реальность.









Глава I. Ван Пэй Сян


1968 год. Советско-китайская граница у реки Туманная.

Высокий, хорошо сложенный двадцатилетний метис Слава не в первый раз переходил границу с Китаем. Его восточная внешность, знание языка и китайская одежда позволяли в случае обнаружения сделать вид, что он заблудился. Слава шёл с задания, он нашёл на кукурузном поле возле Хуньчуня тело пропавшего неделей ранее офицера-разведчика. Точная информация о гибели нужна не только командиру, но и семье погибшего.

Были у Славы и свои интересы на китайской стороне. Иногда он ночевал в фанзе китаянки, у которой был маленький ребенок. Малыш последнее время болел, настойки восточной медицины ему не помогали. В эту вылазку Слава принес в фанзу советское аптечное лекарство.

Заслышав приближение китайского патруля, Слава с кошачьей ловкостью залез на старую липу. В июле липа стояла пёстрая, как будто в камуфляже: ярко-зелёный лист перемежался с жёлтыми семенами. С этого дерева хорошо было видно и вспаханную пограничную полосу и приближающихся китайских пограничников.

С обратной стороны липы было большое дупло, судя по его содержимому, там зимовал гималайский медведь, а может и парочка. Скомкав шерсть из дупла, Слава выкинул её в сторону кустов, а сам как можно плотнее вжался в древесную полость.

Служебная собака почуяла запах медведя и облаяла кусты. Лазутчик улыбнулся, проводил патруль глазами.








Парень спокойно слез с дерева, пошёл к контрольной полосе, но на пути были кусты со спелой малиной, а Слава был голоден, и ему хотелось пить. Две горсти ягод спасли бы его положение. Слава соблазнился. Какая же сладкая ягода!

Неожиданно он услышал треск и чавканье. Раздвинув стебли малины, Слава увидел бурого медведя, который наслаждался ягодой с не меньшим удовольствием, чем человек. «Значит, собака почуяла не только запах шерсти», – подумал парень.

Не оглядываясь, Слава сделал три аккуратных шага назад, резкая боль пронзила его левую ногу, Слава вскрикнул и упал.

Медведь, встревоженный криком раненого, ринулся через кусты. Парень повернул голову и увидел старого китайца в маскировочной одежде.

– Чжэньбао дао нельзя, привет бабке Нине от брата, – сказал китаец с акцентом, развернулся и ушёл через малинник.

У Славы было повреждено сухожилие, он подобрал сухой сук и поковылял через вспаханную полосу. К счастью, его уже встречали на советской стороне.








Нина всегда была образцовой хозяйкой. Вот и сегодня она затеяла китайские пирожки на пару. Рецепт она помнила ещё с далёкого китайского детства, вот только пекинской капусты в советском магазине «Овощи и фрукты» не продавали. Нина заменяла её белокочанной.

Квартира у Нины была обычной хрущёвкой, полученной ею по праву жены репрессированного. Но получить жилые метры удалось не сразу. Квартиру дали только после письма Климу Ворошилову, которое скинула в почтовый ящик в самой Москве проводница поезда. Проводницу Нина, конечно же, заранее отблагодарила подарком. Письма, отправленные до этого Ниной из Хабаровска, до Ворошилова не доходили.

Прихожая и кухня в хрущёвках находятся рядом, поэтому, когда Нина услышала слова популярной песни «Над Амуром тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят», она уже не сомневалась. Это приехал её внук.

Парень, стараясь не хромать, зашёл на кухню.

– Привет, баб!

– Славик, привет, вот это да! В отпуск или командировку?

Взгляд Нины уловил хромату внука.

– После госпиталя отпуск дали, не удачно упал. Мне предлагали дальше служить на острове поближе к Хабаровску, но не получилось, на реабилитацию посылают. О, баодзи!

Слава придвинул к себе тарелку с готовыми паровыми пирожками, смачно надкусил верхний пирожок.

– Вкусно. Соскучился по твоей еде. Баб, а тебе китайский брат привет передавал.

Нина поменялась в лице и уронила готовый баодзи обратно в пароварку.

– Какой брат?! Он давно умер.

– Да живой он, я его три месяца назад видел… Ну, или не его. А почему раньше о нем не рассказывала? Меня по службе проверяли, никаких вопросов не задавали. А я в детстве заветный чемоданчик с иероглифами на замке у тебя видел.

– Раньше нельзя было рассказывать, – уверенно сказала пришедшая в себя Нина.

– А сейчас?

– И сейчас нельзя… Ладно.

Нина помыла руки, села напротив Славы и начала свой рассказ:

– Мы с Ли из богатой семьи, отец на приисках Желтуги хорошо заработал, многие там спились, проигрались, но он сумел сохранить заработанное. А потом иностранцы стали Циндао строить, отец там двухэтажный дом купил. Помню, мне лет шесть было, нашли с братом шляпу, английский цилиндр. Ли наполнил его помоями и скинул со второго этажа на прохожих. В даосского монаха и послушника-подростка попал, так я впервые Вана и увидела. Досталось же тогда Ли от отца, – Нина покачала головой.



Циндао в наши дни – это огромный мегаполис на берегу Жёлтого моря провинции Щаньдун. В Циндао расположены филиалы крупнейших банков и представительства фирм «Hisense», «Haier», кинематографический центр страны – китайский Голливуд.

В сорока километрах от него расположена гора Ляошань, на её южном склоне находится древний даосский монастырь Тайцин, в котором хранится указ Чингисхана (Тэмучжина) о защите даосизма. В конце девятнадцатого века немцы оккупировали эту территорию и заложили военный порт. Так из портовой деревеньки Циндао превратился в город.



Здесь, в Циндао, и прошло детство наших героев.



1897 год. Деревня Си-Фан, 6 км от Циндао.

Ранним утром по дороге к деревушке шел монах и юноша-послушник.

– Ван Пэй Сян, запомни, главное не на каком языке ты разговариваешь, а то, на каком ты думаешь. Люди не только говорят на разных языках, они и думают по-разному. Мы пишем иероглифы, и думаем также, готовыми образами. Наш язык наполнен тонами, как звуками льющегося ручья. Ручей всегда придет к морю, даже если нужно обогнуть гору. Это его Дао.

Монах ненадолго замолчал. Он нашел глазами строящиеся железнодорожные пути к порту Циндао и указал на них Вану:

– Европейцы всегда следуют логике и пишут буквами. Их языки точны, слова и буквы стоят всегда на своих местах, как их железные дороги.

– Учитель, а если мы сейчас пойдем не по дороге, а напрямую, через поле, мы будем как вода или как поезд? Как китайцы или как европейцы?

– Мы будем как русские. Они любят сесть на развилке дороги и думать, куда же им пойти. Иногда, они не обходят горы, а лезут наверх. Русские говорят одинаковые слова, но смысл получается разным… Иногда самый простой путь получается длиннее самого сложного. Но идти надо до конца.

Монах и юноши подошли к бедной крестьянской лачуге с соломенной крышей.

В это время отец Вана собирался на ежедневную работу в поле. Его крестьянская лачуга отца Вана, на наш взгляд, напоминала скорее сарай, чем дом. Низкая соломенная крыша, тонкие деревянные стены, приземистый столик, лежанка. Хозяин находился в доме, когда в дверь постучали. На пороге стоял закомый даосский монах лет и худенький подросток.

– Приветствую тебя, учитель, – поздоровался крестьянин.

– Благоденствие дому твоему! Вот, привёл твоего сына, чтобы он мог учиться в Немецкой железнодорожной школе в Циндао. Ван Пей Сян очень способный! – нахваливал мальчика монах.

– Но, учитель! Я отдал сына в монастырь на Ляошань, когда мать его умерла, мне нечем его кормить! В этом году снова неурожай.

– У каждого свой путь… Все в детстве учат «Троесловие», разве ты сам забыл: «Вырастить без обучения – Это вина отца. Учить без строгости – Это леность учителя». Ван уже выучил три языка и два китайских наречия. Тайцин берет все расходы по обучению Ван Пей Сяна.








Художник В. Борегар «Старая фанза» Циндао, Китай, середина ХХ века Холст, масло.

Размещено с разрешения коллекционеров Сергея и Ирина Беляевых.



Отец посмотрел на сына и подумал, что мальчик подрос и скорее помощник, чем обуза, да и на старости будет, кому позаботиться. Хозяин лачуги и мальчик поклонились монаху, и тот пошёл обратно на гору Ляошань, во Дворец Великой Чистоты.



В обычной китайской школе с классическим конфуцианским образованием были многоуровневые экзамены. Обеспеченные родители отдавали своих отпрысков в модную немецкую школу, полагая, что там любимому чаду будет легче.

Сынки богатых родителей любили пошутить над скромными учениками, привязывая кончик косы к лавке, но Ван как послушник монастыря Ван был выбрит наголо. Главным заводилой в классе был Ли Минжи Ланг, сын недавно разбогатевшего китайца.

Один раз Ван встал для ответа учителю, а Ли незаметно подложил на сиденье Вана три ореха рогульника, водяного чёртика. Ученик сел на колючий чилим, но не подал виду. Его натренированные мышцы ягодиц и умение втягивать яички в промежность выдержали это испытание до конца урока. Когда школьный учитель разрешил идти на перерыв, Ван спокойно встал, собрал в ладонь орехи и вышел во двор школы. Ван расколол камнем орехи и предложил их шутнику: «Угощайся!». Все стоящие рядом юноши засмеялись. Этот случай заставил одноклассников относиться к Вану с уважением.

Ван стал лучшим учеником в классе, но самообразование дало мальчику не меньше учителей немецкой школы. После уроков Ван часто приходил в порт. Город разрастался, немцы строили большой пивоваренный завод, прокладывали железную дорогу, порт был сердцем города.

В один из таких дней Ван сидел недалеко от британского судна и слушал речь матросов, повторяя за ними английские фразы, пока матросы не ушли с причала.

На причале лежали бревна, рельсы, уголь, бочки, шныряли чайки. Поблизости от английского судна корейские рыбаки играли в длинные карты. Ван прислушался к ним. Мимо корейцев в сторону Вана пробежала тощая рыжая собака, один из игроков бросился за ней. Собака ловко обежала кучу с углем и спряталась в штабеле из бочек. Бегущий кореец, пытающийся схватить собаку, завалился в уголь и эмоционально выругался.

Ван проговорил ругательство, рассмеялся, он уже немного понимал по-корейски. Ван попытался найти взглядом собаку, но вместо собаки уткнулся глазами в интересное для подростка действие: между рядов с бочками матрос-европеец нагнул портовую проститутку. Сверху чайка-ханжа громко возмущалась действием этой парочки.

– Кули! – чопорно одетый англичанин позвал носильщика, спускаясь по трапу вместе с женой.

Носильщик-кули Ван Пей Сен взял чемодан и пошёл за иностранцами, жадно впитывая каждое слово. Англичанин думал, что платит парнишке только деньгами. Носильщик Ван больше денег ценил знания.



В 1898 году в провинции Шаньдун начались первые восстания китайцев против оккупации. Уже на следующий год в Китае началось массовое выступление беднейших слоёв против иностранцев. Поводом к нему послужила сильная засуха. «Дождь не идёт потому, что христианские церкви заслонили небо. Если иностранцы не будут уничтожены – дождь не пойдёт. Железные дороги, грохочущие огненные телеги (паровозы) беспокоят дракона земли», – с такими лозунгами и песнями выходили на улицы сотни тысяч повстанцев, на флаге которых был нарисован кулак. Это было Ихэтуаньское или Боксёрское восстание.



Ван отрешённо брёл по улице. Сегодня он видел множество мёртвых людей, и самое страшное то, что одним из убитых был его отец, к которому юноша успел привязаться. Юноша шёл туда, где не стреляют, где наставник – монах даст мудрый совет, в Тайцин.

Вдруг его окликнули. Повернув голову, Ван увидел одноклассника Ли Минжи Ланг, красивого и высокого, на полторы головы выше Вана, с длинной блестящей косой.

– Ван, привет. Давно не видел тебя. Чем занимаешься?

– Ли? Здравствуй. Иду в Тайцин. Там не стреляют. Я потерял отца, он примкнул к восстанию, разбирал рельсы, его застрелили охранники. Никого из родных не осталось, надеюсь, меня примет учитель.

– А у меня отца и мать убили, но ихэтуани. Отец задолжал наркоторговцу за опиум, сестра у него заложницей. Я должен её выкупить или продадут в публичный дом. Думаю, где бы достать деньги.

– Нинг? Ей лет семь сейчас, – Ван вспомнил девочку.

– В Китае сейчас не заработаешь. Нужно ехать на Аляску или в Россию, или в Австралию. Мыть золото, как мой отец.

– Тогда нам нужно идти в порт.

– Ван, ты что, со мной? Ты в школе скучным зубрилой был, – Ли искренне удивился, – Приключений захотелось?

– Дао – это не побег, это преодоление препятствий. Я дойду до Тайцина немного позже.

Ли с восхищением посмотрел на Вана, и они стали спускаться в сторону порта по зигзагообразной деревянной лестнице.

– Эй! Ли Минжи Ланг! Верни нашу лодку или заплати за неё! – четверо крепких парней стояли на верху лестницы.

– Бежим! – крикнул Ли и быстро засеменил ногами по ступеням.

– Это у них сейчас Нинг? – на ходу спросил Ван.

– Стой Ли, дохлая собака! – кричали сверху.

Ван и Ли бежали вниз по лестнице, при этом Ван ловко, как паркурщик, перепрыгивал через перила, катился по ним, а Ли, несколько раз споткнувшись, сильно отставал.

– Нет, Нинг не у них, но я им должен, – сбивая дыхание, бормотал Ли.

Ван оглянулся, Ли был ближе к дерзким незнакомцам, чем к нему. Ван рванул обратно. В этот момент Ли в очередной раз споткнулся и упал, прокатившись с десяток ступенек вперёд до следующего пролёта. Первый из догоняющих уже готов был схватить Ли за ногу, но Ван в последний момент выхватил Ли и протащил под перилами.

– Заплати за нашу лодку!!!

Ван и Ли побежали дальше, впереди уже был виден причал. Внизу на крики вышли полицейские в немецкой форме.

– Эти люди – ихэтуани, они украли немецкую яхту!!! – кричал Ли, указывая полицейским на бегущих сверху парней.

Резкий свисток оглушил Вана, полицейский бежал как раз мимо него. Четвёрка догоняющих мгновенно развернулась и стала четвёркой убегающих.

Ли и Ван спокойно дошли до торгового причала.



В порту стояло несколько судов. Там были и парусные суда, и пароходы. Ли и Ван подошли к торговому судну «Nataliya» с трубой и парусами под английским флагом. На палубе с важным видом, со сложенными на груди руками стоял солидный пятидесятилетий европеец, это был Юлиус Бринер[1 - Юлиус Бринер – (нем. Julius Joseph Bryner; 1849–1920) – владивостоксий купец 1-й гильдии, потомственный почётный гражданин (1896), родился в общине Ла Рош, расположенной в 30 милях к юго-востоку от Женевы (Швейцария). Занимался торговлей шёлком в Шанхае. Став совладельцем торговой пароходной компании с филиалами на Дальнем Востоке, Юлий Бринер переезжает во Владивосток. В 80-х годахXIXвека организовывает компанию, с участием английского и немецкого капитала, «Торговый дом Бринер и К


». В 1890 году Бринер принимает русское подданство. В 1909 г. в результате договора между домом «Бринер и K°» и германской фирмой «Гирш и сын» создается «Акционерное горнопромышленное общество Тетюхи». Дед американского актёра Юла Бриннера.], успешный торговец и промышленник.

Ван начал по-английски:

– Добрый день. Вам нужны матросы на судно?

Мужчина молча смотрел на парней оценивающим взглядом. Ван перешёл на немецкий:

– Мы ищем работу, не дорого, за еду.

– Поднимайтесь, – хозяйским тоном ответил мужчина.



«Nataliya» шла в открытом море, был крепкий ветер и небольшая качка. Ван и Ли драили палубу, а Бринер прогуливался по носу судна. С мостика звучала русская речь капитана и боцмана об ухудшении погоды, падало давление.

Ван, ловко работая шваброй, прислушивался к новому для него языку и шёпотом повторял русские слова.

Ли никогда в жизни не работал, в какой-то момент его верёвочная швабра застряла в кнехте. Вытаскивая швабру, Ли споткнулся о ведро, далее о свёрнутый канат, поскользнулся на мокрой палубе. И в этот самый момент судно наклонилось в сторону борта, где безуспешно искал равновесие Ли. Так Ли оказался в море.

Первым на выпавшего за борт отреагировал Бринер. Он кинул Ли канат и громко смеялся. Подбежавший Ван помог вытянуть Ли обратно.

Пока Ли выжимал одежду, Бринер решил поговорить с Ваном, выбрав для этого японский:

– Как тебя зовут?

– Ван Пей Сен.

– Народность ицзу[2 - Ицзу (ий) – народ на юго-западе Китая.]?

– Да.

– Меня зовут Жюль Бринер. Я – швейцарец. В шестнадцать лет я покинул родной дом и без гроша в кармане отправился путешествовать, устроившись коком на судно. Так оказался в Шанхае. Наш капитан не брезговал промышлять пиратством, я ушёл от него в Иокогаме. Устроился мальчиком на побегушкам в лавку, помогая сбывать шёлк приезжим европейцам. Ты мне нравишься, у меня торговая компания во Владивостоке, мне нужен свой мальчик на побегушках, чтобы торговать с иностранцами. Ты ведь все понял, что я сказал?

– Я не один, мы с Ли вместе.

– Нет, его я не возьму даже дворником.

Ван отрицательно покачал головой.

– Когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов, – Бринер процитировал Конфуция, затянувшись сигарой.



Приморская тайга очень сильно отличалась от растительности Циндао. Но двум молодым китайцам некогда было любоваться лианами винограда, висящими на сосне, цветением липы и аралии, заслушиваться стрекотом голубых сорок. Лишь иногда они дивились сине-зеленым бабочкам Парусника Маака размером с ладонь, которые садились на камни ручья.

Только хариусы, водившиеся в ручье, радовали парней, рыбу можно было пожарить на длинной палочке и съесть. Можно было найти грибы: жёлтый ильмак, черный муэр. Все шло к рису, привезённому с собой. Иногда удавалось поймать съедобную лягушку или амурского полоза. Один раз парни поймали кожистую черепаху трионикса, и у них был праздничный ужин.

Ван и Ли мыли в ручье золото. К трудностям физической работы добавлялись полчища кровососущих насекомых. Вот и тогда Ли отгонял от себя звеняще-гудящий рой, ругаясь и смешно размахивая руками.

– Ван, я песню про нас сочинил. Слушай:



Тигры идут на север,

Оставляют в снегу следы.

Только солнце в них верит,

Направляя на путь судьбы.



– Здорово про тигров. Путь судьбы – это дао. Движение к цели всегда лучше, чем сама цель.

Ли попытался возразить, что золото очень важно для выкупа сестры, но тут злая мошка укусила парняв веко, он вскрикнул и громко шлёпнул себя по глазу. Ли вскрикнул еще раз. В этот момент Ван, откинув очередную лопату золотоносной породы, увидел в песке серебряное ожерелье и спрятал в одежде. Ли, стянув выгоревшую синюю косынку, гонял ею насекомых.

Как только старатели ложились на ночь в своём шалаше, глаза от усталости сами закрывались, и юноши проваливались в сон, и никакие комары уже не могли помещать спать до рассвета.

Ван той ночью видел очень яркий сон:

Горный ручей в уссурийской тайге. Конец мая, у ручья цветет черемуха. Поют птицы. Из ручья пьет кабарга. Вдруг раздается резкий звук хлыста и конского галопа. Кабарга прыгает в сторону.

– Пошла! Быстрей!,– По ручью на белой лошади скачет галопом всадник, он в доспехах из горизонтальных металлических полос, высоких сапогах, в шлеме с конским хвостом, его шею прикрывает кожаная бармица. Лошадь громко, ритмично дышит, от копыт разлетаются брызги.

– Вон он!– За всадником скачут на лошадях трое лучников. Они приближаются.

Стрелы немного не долетают до крупа сильного коня, но вот одна стрела вонзилась в ветку напротив морды. Лошадь хрипит. Всадник стегает лошадь плеткой:

– Пошла! Пошла!

Ван видит, что всадник – молодая девушка. Она оглядывается, и тут же пригибается к белоснежной гриве. И все же стрела настигает её. Острие втыкается в бармицу на шее девушки – раздвигает бычью кожу, входит в звено на ожерелье, размыкает его, наконечник наполовину входит в шею девушки. Девушка вздрогнула и чуть слышно застонала.

Ожерелье падает под ноги лошади в ручей. Лошадь задним копытом втаптывает ожерелье в грунт ручья.

Ван резко открыл глаза, поразившись реалистичности сна. Оглядевшись он понял, что находится в шалаше, рядом, посапывая, спит Ли.



С приходом осени нашим старателям нужно было собираться домой. Ван и Ли шли через дикую тайгу. Им нельзя было встречаться ни с китайцами-хунхузами[3 - Хунхузы – члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2-й половине XIX – 1-й половине XX веков.Отдалённое сходство по организации можно найти с кавказским абреками и казачьей вольницей.], ни с русскими солдатами.

В конце октября парни наткнулись на браконьерскую яму-ловушку с живой тигрицей, которая при виде людей стала метаться по дну.

– Кто-то заработает на шкуре и внутренностях больше, чем мы на золоте, – Ли оценил стоимость зверя.

– Они заработают на убийстве, это против правил Дао.

– О чем ты?! Тигры – людоеды. Или они нас, или мы их!

– Северные тигры, в отличие от южных, охотятся на людей только, если их ранят или отбирают тигрят. Местные народы считают их за людей в полосатой шкуре, – возражал Ван.

– Знаешь что, монастырский зануда, мне нужно освободить сестру, и я хочу выкупить свой дом, я сам продам этого тигра. Помоги мне, пока хозяева ловушки не пришли.

Но Ван опусти конец сухого ствола в яму, тигрица выбралась и большими прыжками с рыком скрылась между деревьев. Ли стал грязно по-китайски ругаться, в гневе не заметил лиану лимонника, запутался в ней, упал в яму и сломал ногу.

К вечеру пошёл дождь. Ван дотащил Ли к фанзе старика панцуйщика, сборщика женьшеня.

– Помоги ему, пожалуйста.

– У меня есть золото, я заплачу, – простонал Ли.

Панцуйщик потрогал ногу Ли, старик был маньчжуром, и на языке Вана и Ли говорил плохо:

– До зима ходить ни как.

Ли опять застонал, и не столько от боли, сколько от беспомощности:

– Ван, иди один, не жди меня, нужно успеть выкупить Нинг.

Панцуйщик покачал головой:

– Один ходить тихо-тихо! Хунхуз!

К своим советам старик добавил в сумку Вана корешок женьшеня,– Панцуй!

Ван переночевал в фанзе, а утром пошёл дальше.



Снег падал хлопьями, у берегов реки появилось стекло ледяной корочки. Низко летели последние птичьи стаи на фоне темно-серого неба. Ван весь день шёл вдоль реки, но долина сужалась, и Вану нужно было перейти на другой берег. На перекате были большие камни на расстоянии, достаточном для прыжка. Ван, понадеявшись на свою ловкость, решил переходить в месте с самым быстрым течением. Камни обледенели и стали скользкими, и на середине переправы Ван всё-таки свалился в реку. Его понесла стремнина. Юноша долго цеплялся за береговые камни, потом карабкался по склону, пока не оказался на вершине скалы. Здесь он нашёл развалины древней чжурчжэньской[4 - Чжурчжэни – племена, населявшие в X–XV веках территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморья. Говорили на чжурчжэньском языкетунгусо-маньчжурской группы. Крупнейшее государство чжурчжэней существовало с 1115 год по 1234 год. Родственный им народ – эвенки (тунгусы). Потомками чжурчжэней также являются удэгейцы (гольды) и нанайцы.] крепости.

Стемнело. Валил густой снег, порывистый ветер не давал надежды согреться в движении. Ван в сырой одежде ходил по развалинам крепости, по земляному валу, остаткам каменной кладки. Наконец, он нашёл полуразрушенное помещения из трёх стен без крыши, здесь, по крайней мере, не было ветра. Развести костёр не удалось, все дрова были мокрыми и не горели. Ван лёг в угол на кучу опавших листьев и уснул.

Сон замерзающего Вана был невероятно ярким: на фоне ступенчатого водопада красивая девушка в старинной богатой одежде, в расшитом халате, с высокой причёской. Девушка обратилась к Вану:

– Я принцесса Хун-лэ-нюй. Ты нашёл моё ожерелье. Его сделали на пожертвования от ста дворов, и оно передавалось в нашем роду от матери к дочери много раз. Но я потеряла его, когда бежала от Куан-Юна, коварного дяди моего мужа. Не говори об ожерелье никому и не продавай, а подари той, с кем хочешь прожить всю жизнь.



Наверное, Ван тихо замёрз во сне, если бы не… тигрица. Развалины крепости несколько лет было её логовом, и вот этой ночью после удачной охоты она вернулась домой. На шерсти тигрицы таял снег, дыхание превращалось в пар, усы её были в инее. Подойдя к Вану, тигрица обнюхала его, легла рядом, вытянулась вдоль Вана, и низко и глухо заурчала, как огромная домашняя кошка.

Перед рассветом снег закончился. Первой проснулась тигрица. Зевая, потянулась, отряхнулась от снега и вышла из ночного укрытия. Через пару минут проснулся Ван, озябший без живой грелки. С удивлением и страхом он рассматривал тигриные следы на свежем снеге, затем он встал и побрёл на восход солнца, к морю.



Путь через ноябрьскую тайгу с глубоким снегом был не прост, Ван снова спустился в долину реки. Несколько кедровых шишек и ягоды боярышника помогли заглушить голод, а чай из лимонника придавал сил.

Через пару дней юноша вышел на костёр одинокого путника, который, как и Ван Пэй Сян старался не попадаться на глаза. Это был китайский парнишка, ровесник Вана, но рослый и крепкий. Увидев Вана, он схватил нож, Ван сложил ладони вместе и поздоровался поклоном головы, незнакомец указал на место у костра:

– Ты кто?

Ван сразу узнал родное наречие:

– Я Ван Пей Сян. Из Циндао. Ты тоже из Шаньдун? Говоришь на наречие цзи-лу.

– Я Чжан. Из Шаньдун, но иду в Харбин. К маме.

Ван достал из сумки кедровые шишки и закинул в костер, смола в огне весело разгорелась и защелкала.

– Здесь одному опасно,– продолжил крепкий парень,– В Хуньчуне русские казаки. Слышал иностранцы Пекин взяли?

– Нет,– Ван выкатил обгоревшие шишки и задавил их чуркой. Жирные орешки остывали в снегу.

– Чужие в столице… Нужно из лапника вдоль костра шалаш сделать,– Чжан встал, взял топорик и срубил нижнюю ветку сосны,– Дров на ночь не хватит. Ван, сходи в распадок, там валежника много.

Когда Ван скрылся за деревьями, Чжан обыскал его сумку. Но не нашел ничего, кроме еще одной кедровой шишки, корня женьшеня и медной кружки.

Одинокий юноша в холодной приморской тайге очень обрадовался компании земляка. Чжан возвращался к матери в Харбин, где жил несколько лет после того, как она разошлась с отцом-алкоголиком.

В Харбине парень успел «поработать» карманником и вышибалой. Это он надоумил Вана зашить золотой песок в стёганную тёплую куртку, оставив немного золота в мешочке на шее, так сказать, для неотложных нужд. Ван предусмотрительно зашил серебряное ожерелье, которое никому не показывал. Юноши решили вместе продолжить путь в Маньчжурию.

Через тройку дней парни дошли до станции Гродеково. В ранних зимних сумерках на дальнем пути темнел состав: паровоз, тендер с углем и водой, десяток деревянных вагонов. Чжана привлекла черная кожаная куртка, она висела на краю вагонетки с углем и отражала закатный луч. Чжан ловко запрыгнул на ступеньку тендера.

В этот момент с обратной стороны состава послышался хруст гравия под ногами обходчика. Чжан взмахом руки поманил Вана за собой, тот подпрыгнул, ухватился за руку более сильного товарища и оказался на вагонетке. Два юных китайца зарылись в уголь, при этом Чжан успел прихватить черную куртку кочегара.

Почти сразу поезд тронулся и под стук колес друзья поехали на родину. Чжан радовался:

– До Харбина прокатимся!

За станцией они выбрались из угля, перепачканные как черти. Куртка оказалась не кожанкой, а обычной фуфайкой, пропитанной угольной пылью. Чжан вернул её на край вагонетки, и вскоре хозяин пришел за ней.

Уголь был теплым, а ночь спокойной.



В 1900 году русские произошли многочисленные нападения на русских по всей протяжённости Маньчжурской железной дороги, более известной как КВДЖ. В июле китайский правитель Шоу Шань попытался выбить русские войска из Харбина. В августе китайские отряды попытались взять Благовещенск, осаду отбивали немногочисленные войска и казаки. 14 августа союзные войска Российской Империи, США, Японии, Германии и Великобритании взяли Пекин под предлогом защиты своих посольст от ихэтуаней.



Уже на самой границы с Маньчжурией перепуганных юных китайцев обнаружил разъезд казаков. Парни были без оружия и плохо знали русский язык. Однако во время плавания на «Nataliya» Ван успел запомнить несколько самых употребляемых фраз русских моряков, которые он чередовал со словом «ходя». Хорунжий в голос смеялся: «Вот ладно матерится китайский отрок!». Парней задержали и под конвоем сопроводили через границу.



На китайской стороне опасностей было больше, чем на русской. Парни две недели смогли быть незаметными для хунхузов, солдат и ихэтуаней. На этом везение закончилось.

Ван и Чжан остановились на ночь в пустой зверовой (охотничьей) фанзе. В фанзе был выложен кан – земляная печь с лежанкой, а трубой кану служило пустотелое дерево. Впервые за долгое время Ван снял свою стёганую куртку, на тёплой постели Вана сразу накрыл крепкий сон. Чжан засыпал с мыслью проснуться первым и незаметно уйти с курткой и золотом Вана.

Провалившись в сон, Ван снова увидел Хун-лэ-нюй, но в зимнем халате: «Здравствуй, Ван. Ты пришёл на место, где я родилась. Мой отец в тот день добыл двух лисиц,– принцесса погладила опушки рукавов. Иногда, чтобы выжить, лучше не иметь меха,– Принцесса, хитро улыбаясь, погладила себя по голове, а потом крикнула,– Оставь ожерелье здесь, ты вернёшься за ним! А теперь проснись!!!»

Ван открыл глаза, в маленьком окошке фанзы мелькал свет факелов. Ван закинул свою куртку на догорающие дрова в печи и разбудил Чжана. Фанзу окружили хунхузы.

Разбойники выволокли парней на улицу: «Кто такие? Куда идёте? Деньги давай!». Они забрали мешочки с остатками золотого песка и были недовольны нищенством парней. Чжан взял роль переговорщика на себя, он красочно описывал, как русские пограничники взяли мзду за переход. Хунхузы в свою очередь сделали щедрое предложение: либо вступить в отряд, либо быть проданным в рабство. Чжан, узнав, что предводитель разбойников Чжан Байма (Чжан Белый Конь), ответил за двоих согласием присоединиться к отряду. Чжан Белый Конь был единственный главарь банды, который ввел четкие правила для членов группировки. Он какое-то время был на службе знаменитой старательской Желтугинской республики и вынес оттуда кое-какие наблюдения за творчеством ее законодателей образованных людей. Законы Чжана Байма состояли из тринадцати статей. Запрещалось грабить одиноких путников, женщин, стариков и детей.

На самом деле хунхузы не брали в свои ряды случайных людей, но не сопротивляющиеся жертвы были гораздо удобнее, чем стремящиеся сбежать.

Друзьям дали кремниевые ружья и мохнатых коротконогих лошадок, Чжану рыжую, а Вану светло-серой масти. Именно таких «монгольских пони» через десять лет купит в Харбине Роберт Скотт и попытается покорить Южный полюс.



Чжан обладал определённой харизмой, кроме того, он называл имена харбинских криминальных авторитетов, чем всё-таки заслужил доверие хунхузов. Спустя три года Чжан Цзунчан возглавит крупный отряд хунхузов, с которым будет участвовать в Русско-японской войне, и будет состоять на жаловании у русского командования. Его отряд будет совершать диверсионные и разведывательные акции в тылу японских войск. А еще пару лет Чжан станет криминальным королём китайского квартала Владивостока, а после революции, китайским генералом с множеством прозвищ: «Собачье мясо», «Три Не Знаю».



В середине декабря казачья сотня в Хуньчуне потеряла сотника Бацуева. Его убили хунхузы на постоялом дворе. Боевой отряд решил преследовать головорезов. Казаки с лёгкостью нагнали разбойников, завязался бой, в котором победила выучка и оружие казаков.

Хунхузы спасались бегством. Старая лошадка Вана сильно отставала. Когда свист казачьих пуль стал сбивать ветки рядом с Ваном, он, натренированный в монастыре, сгруппировался и спрыгнул в кусты. Ван откатился и замер, молился и ждал, пока преследователи не скроются из виду. Потом он обрил ножом отросшие волосы и в роли послушника продолжил своё путешествие.

Парень вернулся на зверовую фанзу, нашёл в печи кана потемневшие серебряное ожерелье, просеял и промыл золотой песок от золы, и пошёл дальше к своей цели, в Циндао.




Глава II. Ван Ицзу


У китайцев за жизнь бывает несколько имён. Первое, детское или молочное, имя китайцу дадут при рождении, второе имя мужчина получит на совершеннолетие от родителей или учителя, а третье – прозвание человек выбирает себе сам.



Ван подошёл к дому торговца опиумом. На пороге сидели двое китайцев по виду завсегдатаи этого притона. Ван зашёл в дом, за столом были пожилой хозяин и его сын, которому было около сорока лет. Ван поздоровался и положил деньги на стол.

– Я хочу выкупить сестру моего друга Ли Минжи Ланг.

Продавец опиума посмотрел на деньги и взял многозначительную паузу, глядя на Вана, и забарабанил по столу длинными крючками ногтей. Указав на деньги, старик сказал:

– Здесь слишком мало. Эта сумма покроет только долг Ли. Мы кормили девчонку больше года. И ты не брат ей, сможешь на ней заработать или пользоваться сам. У неё покладистый характер и она хорошо готовит. Ещё столько же, и мы в расчёте.

В это время в комнату зашла Нинг. Большеглазая, худенькая девочка, она несла на кухню в ведёрках, подвешанных на палку-коромысло, краба, рыбу и устриц. Ван и Нинг узнали друг друга. Юноша выхватил сетку из рук Нинг и раскидал содержимое в сторону торговцев, взял Нинг за руку и выбежал на улицу. Летящий краб попал в лицо пожилого торговца, а его сын, выбегая из-за стола, поскользнулся на рыбе и ракушках, с размахом упав на спину.



Ван за руку с Нинг бежал по улице Циндао, с одной стороны которой была высокая подпорная стена. Сын наркоторговца догонял их. Ван подсадил Нинг на стену: «Беги!».

Нинг пробежала по стене метров пять до абрикосового дерева, растущего с обратной стороны стены. Девочка перелезла на ветку, а потом спрыгнула с дерева за стеной.

Когда наркоторговец поравнялся с Ваном, Ван уже был готов защищаться. Наркоторговец попытался нанести Вану удары руками, но лёгкий и юркий Ван, легко уклонился от них. Ван оказался со спины противника и пнул в под коленку. Противник упал. Ван с разбега оттолкнувшись от лежащего и взобрался на стену. Сын торговца опиумом был слишком тяжёлый, чтобы следовать за Ваном, ему оставалось кидаться проклятьями, в след бегущему по стене юноше.



Нинг подошла к двухэтажному дому с балконом, где раньше так счастливо жила. Из дверей вышла незнакомая красиво одетая европейка. Нинг заплакала. К девочке подошёл Ван, взял её за руку, и они пошли вместе к окраине Циндао, в Си-Фан.

Внутри жилища была полная разруха, крыша зияла дырами, через них весело сквозил свет, соревнуясь с лучами, льющимися из единственного окна. Нинг оглядела комнату и вздохнула. Ван, оптимистично улыбаясь, подбодрил её:

– Здесь ты подождёшь брата, он вернётся за тобой. Все будет хорошо.

Нинг посмотрела в глаза Вана и ещё раз вздохнула.

– Нинг, мне нужно искать работу, попробую устроиться на пивоваренный завод. Приберись, пожалуйста.

Девочка послушно принялась собирать тряпьё с лежанки, а на праздник украсила окно красным карпом, ловко вырезанным Нинг из рисовой бумаги.

Ван работал сначала на железной дороге чернорабочим, потом боем у германского унтер-офицера Вильде. А так как иметь боя могли только старшие офицеры, Вану приходилось постоянно прятаться или выдавать себя за поденщика по чистке уборных.

По вечерам, когда Ван возвращался домой, его ждал вкусный ужин. Парень был для девочки школьным учителем, обучал письму и счёту. Так прошло шесть лет. За эти годы Нинг превратилась в ладную девушку с пухлыми губами и плавными дугами бровей.



Ван и Нинг ужинали за низким столиком.

– Ван, Ли так и не вернулся, – девушка озвучила свои тревоги.

– Ему в России либо очень хорошо, либо очень плохо.

– Надеюсь, что хорошо.

Ван выглядел сосредоточенным, было заметно, что он давно готовился к разговору:

– После взятия иностранцами Пекина, жить стало очень тяжело. Другой работы нет, но нам двоим еле хватает на жизнь, дальше будет ещё хуже.

– Ты предлагаешь мне уйти?

– Нет, Нинг, я хочу поехать в Харбин на заработки. Говорят, там можно зарабатывать в два раза больше, я получаю сейчас у Вильде.

– Ван, а давай уедим в Россию. Вместе. Вдвоём. Найдем там Ли.

– Не получится вместе, женщинам нельзя выезжать из Китая… Хорошо, я что-нибудь придумаю.

Ван достал из кармана серебряное украшение Хун-лэ-нюй и одел на шею Нинг.

– Что это? Это можно продать, чтобы добраться до России?

Нина удивлённо рассматривала ожерелье.

– Где ты это взял?

– Нинг, это нельзя никогда продавать. Я люблю тебя. Это тебе подарок. Ты согласна быть моей женой?

– Ван, я согласна!

У Нинг от переживания выступили слёзы, Ван притянул лицо Нинг к себе, вытер большими пальцами слёзы, его руки прошлись по головке девушки, спустились на спину. Ван притянул Нинг к себе и поцеловал.

– Я найду твоего брата. Обещаю.

Ван целовал Нинг в губы, Нинг сидела, закрыв глаза. Горячая тяжесть наливала низ её живота, она прислушивалась и отдавалась новым ощущениям. Ван аккуратно положил Нинг на лежанку, расстёгивая одежду. Когда на Нинг осталось лишь ожерелье, Ван коснулся пальцами её набухшего соска, втянул его губами. Его ноздри вдыхали запах девушки, которую он так давно знал и хотел, видел рядом каждый день, но не прикасался. Тело Нинг реагировало на каждый поцелуй Вана, на каждое движение его пальцев. Нинг тихо постанывала.

В момент слияния Нинг вскрикнула, напугав мотыльков, роящихся вокруг догорающей свечи. Ван на секунду замер, но руки Нинг не отталкивали, а прижимали спину Вана. Ван уже не контролировал движения, Инь и Ян обменивались энергией с дрожанием, криками и стонами.

Лунный свет из окна всю ночь ласково скользил по юным телам, стараясь проникнуть туда, где никогда ещё не бывал.



На море был шторм. Парусную шхуну качало и бросало. Все люди на её борту, за исключением владельца-капитана, были трудовыми мигрантами. В те годы в Российском Приморье половина населения были китайцы, и большинство из них – выходцы из Шаньдун. Как и в наши дни, многие приезжали на заработки сезонно, а на китайский новый год возвращались на родину к родным. Ван и Нинг ехали в Приморье, чтобы поселится там навсегда, Нинг взяла себе русское имя Нина.

Ван бережно вёл Нину из трюма к борту. Нину в очередной раз стошнило.

– Какая сильная у тебя морская болезнь, ничего съесть не можешь, – заботливо сказал Ван. Он довёл Нинг до люка в трюм.

– Ван, это уже не морская болезнь, а беременность.

– Как не вовремя. Ты скоро сама и не встанешь.

По узкому трапу Ван спускался первым. Нина сделала шаг на первую перекладину лестницы. В этот момент шхуна резко наклонилась. Нина потеряла равновесие и упала вниз. Все, что мог сделать в этой ситуации Ван – это утешать плачущую Нину.



Кабинет Юлиуса Бринера был обставлен в японском стиле: вазы, низкий столик и бонсай у окна. Восточную гармонию нарушали внушительный сейф углу и солидный письменный стол посередине. Хозяин кабинета сидел за бумажной работой, когда в дверь постучали, и молодой приказчик сообщил:

– Здесь какой-то китаец, говорит – Ван ицзу, матрос с "NATALIYA".

Бринер несколько секунд вспоминал и размышлял, но все-таки решил, что старательный китаец-полиглот будет ему полезен:

– Пусть зайдёт.

Ван до этого не особенно надеялся, что его примут или хотя бы вспомнят. Но Бринер – это был шанс избежать чайна-тауна Владивостока.

– Ты все-таки решил воспользоваться моим предложением, Ван? – с явным интересом спросил Бринер.

– Да, но я опять не один, я приехал с женой.

– Мне уже не нужен мальчик на побегушках. Торговлю и доставку я отладил, система работает как часы с моей родины. Я оформляю право разрабатывать рудники на Тетюхе[5 - Тетюхе (Тютиха, Тютихе, Тетюхэ) – современный Дальнегорск.Поселение «Тетюхе» (в переводе с китайского, «долина диких кабанов») основано в 1899 года благодаря богатейшим месторождениям свинцово-цинковых, оловянных, боросодержащих руд, а также драгоценных и редкоземельных металлов. На современных картах река называется Рудная.]. Там нужны толковые работники. Что ты умеешь, кроме как учить языки?

– В Китае я работал на пивоваренном заводе и железной дороге.

– Замечательно. Мне нужно проложить железную дорогу от рудника к реке Тетюхе. Заводы Демидова стали нерентабельными перед английской сталью, как только отменили крепостное право. Рабский труд был основой экономики России. Если дать одну и ту же работу русскому и китайцу, русский сначала будет опережать китайца, но скоро выдохнется, начнёт прогуливать, пить водку, и требовать улучшения условий. Китайцы работают ровно и долго. Я предпочитаю нанимать китайцев.

– Я прошу дать работу Нине, она из хорошей семьи, училась в школе, – немного приврал Ван.

– На рудниках женщине не место. Она может работать у меня в магазине. Но у меня будут условия, – Бринер хитро улыбнулся.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/anastasiya-kivalova/legenda-o-shpione-66723810/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Юлиус Бринер – (нем. Julius Joseph Bryner; 1849–1920) – владивостоксий купец 1-й гильдии, потомственный почётный гражданин (1896), родился в общине Ла Рош, расположенной в 30 милях к юго-востоку от Женевы (Швейцария). Занимался торговлей шёлком в Шанхае. Став совладельцем торговой пароходной компании с филиалами на Дальнем Востоке, Юлий Бринер переезжает во Владивосток. В 80-х годахXIXвека организовывает компанию, с участием английского и немецкого капитала, «Торговый дом Бринер и К


». В 1890 году Бринер принимает русское подданство. В 1909 г. в результате договора между домом «Бринер и K°» и германской фирмой «Гирш и сын» создается «Акционерное горнопромышленное общество Тетюхи». Дед американского актёра Юла Бриннера.




2


Ицзу (ий) – народ на юго-западе Китая.




3


Хунхузы – члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2-й половине XIX – 1-й половине XX веков.

Отдалённое сходство по организации можно найти с кавказским абреками и казачьей вольницей.




4


Чжурчжэни – племена, населявшие в X–XV веках территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморья. Говорили на чжурчжэньском языкетунгусо-маньчжурской группы. Крупнейшее государство чжурчжэней существовало с 1115 год по 1234 год. Родственный им народ – эвенки (тунгусы). Потомками чжурчжэней также являются удэгейцы (гольды) и нанайцы.




5


Тетюхе (Тютиха, Тютихе, Тетюхэ) – современный Дальнегорск.

Поселение «Тетюхе» (в переводе с китайского, «долина диких кабанов») основано в 1899 года благодаря богатейшим месторождениям свинцово-цинковых, оловянных, боросодержащих руд, а также драгоценных и редкоземельных металлов. На современных картах река называется Рудная.