Книга - Дневник казачки

Дневник казачки
Капитан Зельтц


Воспоминания терской казачки о периоде Гражданской Войны и становлении Советской Власти на Тереке. О жизни, быте и судьбах терских казаков.





Дневник казачки



Капитан Зельтц



© Капитан Зельтц, 2022



ISBN 978-5-0055-6958-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Предисловие


Когда я был пионером, то чтобы раздобыть хорошую книгу, нужно было иметь хороших знакомых. Или сдавать макулатуру. Кто родился до 80-х, тот поймет. Сегодня же совсем не нужно тащить на пункт приема пять кило старых газет, чтобы прочитать «Три мушкетера». Интернет затоплен книгами на любой вкус, а читатель пресыщен. Но цель этой маленькой книги отнюдь не развлекательная. Этот опус – дань памяти исчезнувшему народу. Я не стану утомлять читателя выдумками про Черных Эльфов или еще какими экзотическими фантазиями. Я предлагаю вашему вниманию уникальные мемуары. Дневник терской Анны Франк, если хотите.

– Ну, да – скажете вы, – на данную тему уже написаны тонны, терабайты! Да и мемуары источник далеко не объективный!

Вы правы, но это произведение – единственное в своем роде свидетельство непосредственной участницы событий, маленькой девочки, попавшей под безжалостные стальные колеса Революции. И ее, наивную и малограмотную, никак нельзя заподозрить в попытке исказить Историю.

Так уж получилось, что когда моя бабушка, Аня Детистова (она же Бабаня), была жива, то я не очень интересовался ее прошлым.

На стенах ее маленькой комнатки в коммуналке висели портреты лихих усачей в папахах.






– Это кто? – Это – мой папа! Лучше всех в полку танцевал!






– А это? – Это мамин брат! Георгиевский кавалер!



Уже намного позже я узнал, что Терские казаки жили там, где сейчас Чечня. Что произошли они от смешения Донских и Волжских казаков, беглых русских крестьян, местных горцев (ингушей, ногайцев, дагестанцев), и много еще кого.

Что двести лет защищали они Юг России от турок, персов и местных джигитов. Что революционеры-ленинцы ловко избавились от Терских казаков, депортировав их в Сибирь. Депортировав так удачно, что историки до сих пор не могут понять, сколько же казаков добрались живыми до пункта назначения. Двадцать процентов? Тридцать?

Я не ищу Историческую Истину. Она есть у меня. Прямо здесь, в этих по-детски наивных записях бабани.

Как и все казаки, терцы были гордые и воинственные. Бабаня – не исключение. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд…»

Про бронепоезд расскажем отдельно.

Бабаня родилась в начале 1900-х годов, в станице Калиновская, что недалеко от Нальчика и Грозного. Я познакомился с ней, когда ей было уже за 60. Была она очень крутого нрава, но всегда предельно вежлива. Иногда излишне педантична и чистоплотна. При крайней бедности, одевалась всегда очень тщательно и опрятно. Бабаня ухитрялась приготовить угощение внучкам практически из ничего, From the thin air, как говорят англичане. Жизнь научила.

Когда бабаня уже давно лежала в земле, ко мне попали ее дневники. Четыре тонкие школьные тетради, исписанные корявым почерком малограмотной крестьянки. Клянусь, я ничего к ним не добавил. Ну, разве что, самую малость: названия глав, да здесь и там предложение. Ради прояснения дискурса так сказать. Кое-где удалил повторы да изменял беспорядок слов, да и то, только если он (беспорядок) был совсем уж невыносимым.








Прежде чем представить мемуары на суд придирчивого читателя, должен сделать несколько замечаний:

Увы, очень скупо бабаня описывает своего отца, да и матери уделила целых две строки.

С 1917 по середину 20-х бабаня старательно отмечала в дневнике:

«а было мне тогда 12…». И я решил, что желание автора должно уважать. Но пару раз всё же вычеркнул – каюсь.

Может сложиться впечатление, что я позволил себе некие иронические ремарки. И совершенно справедливо. В противном случае, мне было бы очень трудно переписывать материал такого рода, да ещё когда речь идёт о моих собственных предках.

Можно сделать ещё разные выводы о личности главных персонажей, и о стране, в которой им посчастливилось родится. Я свои уже сделал, а ваши – предоставляю сделать вам.

Главное чувство, которое я испытывал, работая с дневником – бесконечная горечь. Я думал о том, с какой легкостью Судьба сметает людей и как быстро Время уничтожает любую память об ушедших.

И последнее замечание. За тысячелетия своей эволюции, люди к сожалению, так и не смогли отучиться от привычки искать врага. Я не хотел бы, чтобы после прочтения дневника, кто-то проникся ненавистью к чеченцам или к коммунистам или еще к кому-нибудь. И казаки, и чеченцы, и коммунисты – все получили свою порцию социалистического счастья. Поэтому – не надо ненависти. Ненависть порождает ненависть, насилие порождает насилие. Мы как-то должны остановить этот порочный круг.

С любовью – внук Бабани.




ДНЕВНИК КАЗАЧКИ





ПРОПОРЦИИ И ДЕФОЛТЫ


Мне очень грустно вспоминать всё это. Какие же сейчас счастливые дети! Как рассказать им, каким было наше детство, в котором был голод, холод и когда всё твоё имущество – это твои вши? Не было у нас ни огня, ни мыла, ни соли, ни еды никакой, а только земляная хата. И негде взять соломы, чтобы постелить на голую землю, на которой мы спали. И нечем растопить печь. Осталось у нас только старое одеяло, одно на всех, и каждый тянул его на себя.

Мы – это я, трое братишек и мама. Отец ушёл на войну в 1915 году.

Был 1918 год.

Мне тогда было 12, а братишки все были моложе: 7, 5 и 3 годика.




ЦЕНА МИЛОСЕРДИЯ


Я начала работать, когда училась в 3-м классе. И тогда пришлось мне бросить школу.

Надо было зарабатывать на еду себе и братишкам. С 1917 вся наша жизнь перевернулась с ног на голову! Суматоха, безвластие, голод, война, болезни, смерть! Одни наступают, потом отступают. Другие наступают, потом отступают! В станице начался повальный тиф. Тут как раз пришли белогвардейцы. Красноармейцы ушли, оставив своих раненых и больных в школе.

Белые всех этих больных и раненых начали казнить-убивать.

Одна женщина из красного отряда сумела сбежать из школы и спряталась в пустой соседней хате, да соседи пришли и выгнали её оттуда. Не все станичники красных обожали. Да ещё тётка эта видать больная была.

На свою беду, наш отец встретил её на улице, и привёл к нам. Тогда у нас дом ещё был в порядке. Мама помыла эту больную, отпаивала её чаем, выстирала все её вещи. Тётка скоро поправилась и ушла. А сразу после этого мама свалилась с тифом. У неё шпарила температура и она бредила. И тут же папа заболел, а потом и я. А братишки – ребятишки спали отдельно, на печи, и не заразились.

Папа только что вернулся с Германской Войны. Целых три года мы его не видели, мама управлялась по хозяйству одна. Была у нас корова, была земля, вот только пахать её было некому. Без лошади ни пахать ни сеять невозможно. Но мама у нас была мастерица на все руки.

Она научилась сама очень хорошо шить и шила на заказ. А вместо платы нашу землю пахали и засеивали. А потом нужно было хлеб скосить, собрать и обмолотить. А потом свезти зерно на мельницу и вернуться с мукой. Так маме приходилось шить и день и ночь, при свете керосиновой лампы-коптилки. От такой лампы света мало, но зато черный дым оседал на потолке и на всех вещах.

И вот когда папа вернулся, ему пришлось устроиться рабочим на нефтяные промыслы, чтобы заработать на лошадку. А ещё он мечтал купить фургон, и объехать на нём весь свет.

Тем временем, у нас стало уже три коровки, да ещё бычок. И тогда папа продал одну корову и бычка, добавил «нефтяные деньги» и смог купить лошадку! А потом – ещё лошадку и фургон! И у нас получилось целое хозяйство! И жизнь стала налаживаться! Мы с братом снова начали ходить в школу, но тут я схватила малярию. И меня трясло так, что я боялась, что у меня вылетят все зубы.

Папа с мамой сами сложили стену вокруг нашего хозяйства – из глины и хвороста. К 1919 году у нас была уже саманная тёплая хата.

Но тут опять начались неприятности. Братишка, которому было семь, пас коров, да и проспал – коров угнали чеченцы. Хорошо, что его самого не угнали. И это не шутка.

И отцу пришлось опять продать бычка и жеребёночка и купить корову – без коровы крестьянам не выжить.




1920 год





ВСЯ ВЛАСТЬ – СОВЕТАМ!


ИЛИ
ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ

И вот, наступил этот проклятый 1920 год. В станице была перестрелка: то ли красные хотели выбить белых, то ли наоборот. Свистели пули, хлопали винтовки, стучал пулемёт.

Мы лежали на полу в нашей саманной хате, а коровы стояли в хлеву, некормленные и уже два дня недоенные. И мама хотела выскочить, пробраться в хлев чтобы подоить корову, а папа строго настрого запретил ей:

– Ты что?! Шальная пуля убьёт!

Две недели была стрельба, две недели мы лежали на полу, а мама с папой ползком пробирались доить корову по ночам.

Говорили, что пришли белые и хотят выбить красных. А красные написали на флаге «Вся власть советам» и засели в школе. Крепко засели, и всё сыпали из пулемёта, палили во все стороны.

А тут объявились ещё какие-то бандиты. Вот, белые бьют и бандитов, и красных, красные – белых и бандитов, бандиты – лупят и в красных, и в белых!

Долго ли коротко ли – прибыл на вокзал железный бронепоезд с пушкой и начал бить по всем без разбору. Вокзал -то был в семи километрах от станицы, и снаряды летали прямо через наш двор. Все соседи набились к нам в хату, потому что папа построил её с толстыми стенами, пули их не пробивали. А я ревела от страха:

– Мамашенька, я боюсь!

А потом, стало так страшно, что я уже просила у мамашеньки умереть. Завернулась я в одеяло и стояла на улице, у стены и не заходила в хату.

Две недели длилась эта пальба и вот, когда бандиты поняли, что им конец, стали они рыскать по дворам и отбирать лошадей с повозками. А кто-то из добрых соседей, из тех, что прятались в нашей избе от обстрела, сказал бандитам про нашу лошадь и про фургон, на котором папа хотел объехать с нами весь свет.

И вот, ворвались к нам на двор двое бандитов, во френчах, в галифе, все увешанные оружием с головы до ног.

– Где хозяин?! Где лошади?!

Мы с мамашенькой выбежали во двор. Мамашенька маленького Ваню на руках держит.

– Так больной, хозяин-то… Лежит, его от малярии трясёт…

Да только бандиты нашли папу в конюшне и приставили ему браунинг к виску.

– Запрягай лошадей в фургон! Повезёшь нас!

– Да куда ж я вас повезу?! У меня вон – дети!

А бандиты с двух сторон ему пистолеты приставили:

– Запрягай!

И вот, уже почти семьдесят лет прошло с тех пор, а никогда не забыть мне эту картину. И вид этих бандитов, и одежду их и оружие и два пистолета-браунинга у папиной головы – всё это стоит у меня перед глазами. И было это страшной осенью 1920 года, и уехали они и больше никогда не видели мы своего папочку.

А за бандитами в станицу вошли белогвардейцы. Но следом за ними пришла Власть Советов и сразу начала жечь дома богачей. И это была страшная ночь. Мы не спали, а стояли во дворе. Было светло от зарева пожаров, ревела скотина и ревели люди.

И все говорили, что завтра станицу сожгут, а нас всех выселят. Утром ко двору подъехала телега, из неё вылезла Вся Власть Советам. Показала мамашеньке Маузер и двинула прямо в хату.

– Чаво это тут? Постель? Давай постель! Машина швейная? Давай машину!

Даже маленькое зеркало со стола забрали. Два наших единственных стула забрали, и бурку папину, на которой дети лежали. Швырнули им старое одеяло, а подушки и матрац забрали.

– А где у вас одёжа новая?!

А потом всю пшеницу нашу забрали, да коровок вывели.

Мамашенька стояла во дворе с Ваней на руках. Тогда Вся Власть Советам приставила ей пистолет к голове:

– Говори, где ещё зерно спрятала?!

А папа только свалял новый войлок, чтобы летом на полу спать, и мамашенька его в летней печке спрятала. И вот, войлок этот они нашли, да ещё две подушки – и всё, конечно, забрали.

Потому как – какая может быть Вся Власть Советам без наших подушек?

– Давай, выходи! Все – на сход! На площадь! На сход!

Всех гнали на сход, и мамашенька тоже хотела пойти, да сосед её остановил:

– Ты куда?! Детей сиротами оставишь!

Три дня подряд людей зазывали на сход, а как только они приходили на площадь – тут же Вся Власть Советам оцепляла всех и гнала их этапом. Прямо кто как есть, без вещей, без еды, через Терек, через горы, к городу Грозному, а уж оттуда в Сибирь.

А тем, кто остался, приказали уходить из станицы. И сказали, что станицу нашу сожгут. Спасибо, что Вся Власть Советам заботилась о людях, а могла бы сжечь всех прямо со станицей!

Уж настала зима, с гор шли тяжёлые облака, а из облаков валил мокрый снег.

Мамашенька смогла уговорить кого-то взять наших мальчишек к нему на телегу, которую Вся Власть Советам забыла почему-то отобрать, а я была самой старшей и шла пешком. И шли мы с мамашенькой за телегой, по мокрому снегу, по ледяной грязи. А на ногах у нас были суконные тапочки, которые нам папочка сшил. Вот так мы и шли 16 километров, до станицы Мекенская. И пришли мы туда до колен мокрые снизу и до колен мокрые сверху. Мамашенька привела нас к каким-то знакомым в хату. Не помню, как мы туда вошли – от усталости я просто упала и забылась.

Когда очнулась, в хату набилось человек 30. Все те, кого Вся Власть Советам спасла от пожара в станице.

Тут прошёл слух, что сжигать станицу передумали и мамашенька отправила меня проверить – что там с нашей хатой?

И пошла я обратно, 16 километров, через снег, через Терек. И опять не помню, как добралась. Помню только, что когда собиралась обратно, заперла хату, закрыла ворота на засов и перелезла через забор… подошла ко мне женщина и спрашивает:

– А где ваш отец?

А я говорю:

– Не знаю…

– К нашему двору сейчас приезжал верховой, стуча в ворота и говорил: «Поминайте вашего мужа!». А я ему: «У меня нет мужа!». А он и спрашивает: «Вы Детистова?».

И вот оказалось, что женщина эта была дальняя родственница папы, и пришла она сообщить, что наш папа убит. В тот самый момент пришла, когда я перелезла через калитку. Я сразу побежала к бабушке. Бабушка меня выслушала, и мы вместе пошли выяснять что к чему в управление. А в управлении нам и говорят:

– А мы ничего не знаем!

А потом ещё говорят:

– А идите-ка вы вот к такому-то казаку, может, он знает?

Казак этот был сосед папиного брата. Жена дяди, тётя Катя, была дома. Мы спросили её про такого-то казака, а она и отвечает:

– Да вот же его калитка, рядом с нашей! Он давеча подходил к калитке и говорил мне: «Поминай своего мужа-казака хлебом-солью!».

Зашли мы с бабушкой к этому соседу тёти Кати, а у него во дворе лошади наши стоят и фургон наш, на котором папа мечтал объехать весь свет, тоже там стоит!

Лошадки сразу меня узнали – подняли свои морды и смотрят, жевать перестали.

И тут снова – не помню я как и что, как дошла 16 километров обратно, в станицу Микенская, звать мамашеньку обратно.

Вернуться-то мы вернулись, а мытарства наши только начинались. Хата наша саманная стояла пустая и холодная, из всех вещей – только старое одеяло. Даже воды из колодцы набрать было нечем.

И позвала Вся Власть Советам мамашеньку в управление и так ей говорила:

– У тебя всё одно ничего нет, детей кормить нечем, скотины нет, пахать-сеять-убирать – нет! Отдала ты весь свой скарб и скотину Советской Власти. А теперь и детей своих отдавай. Есть у нас для них Детдом. А мы тебе за то дадим аршин-сантиметр и будешь ты для Советской Власти одежду шить.

И была то самая середина зимы 1921.

Вернулась мамашенька из управления домой, швырнула аршин-сантиметр и говорит:

– Никуда я вас не отдам, и сама ничего шить для них не стану!

И конечно, про детдом тогда слышать было страшно, да вот только кажется мне, что насчёт Детдома мамашенька сильно ошибалась! Куда только нас с Петром нужда не швыряла! А мне исполнилось уже… по-прежнему 12, а Петру было на 3 года меньше.

И был Петя всё время то на пашне, а то верхом, а я подрядилась шерсть прясти, да фуфайки да юбки вязать хуторянам.

Вязать получалось только утром и днём – керосина не было, спичек не было, мыла не было. И расплодились у нас вши. Вся наша одежда и даже сумки и даже у малых детей в штанишках – всё кишело вшами. Наступила весна, а у нас по-прежнему голод, новая трава не успевала вырастать, как мы её вырывали. Ходили босыми, вся наша обувь поизносилась. Нашла я старую козью шкуру и сшила себе из неё чувяки – это такие autentic тапочки. Да только в чувяках в грязь и в дождь нельзя выходить – от воды они разбухают и становятся огромными. Вот такая была наша жизнь. Так что вот, думаю, ошиблась мамашенька насчёт Детдома.

Голод, голод, голод. И решила мамашенька начать шить для людей, а машинки-то нет. Вся Власть Советам конфисковала. Пришлось мамашеньке уезжать на промысла и там шить людям на дому, по заказу. И бывало, что не было её дома всю неделю, возвращалась она очень усталая, а я сидела дома с детьми. Но даже и тогда нам на пятерых еды не хватало.

Однажды мамашенька мне сказала:

– Я дам тебе свою шаль, а ты поезжай с этой шалью в Гудермес. А там, в Гудермесе, поменяй эту шаль на муку.

– А как ехать-то, мамашенька? Денег-то нет…

– А там папин брат, на железной дороге-то, стрелочником устроился, он поможет.

И пошла я семь вёрст до станции, а там на поезде 3 остановки до Гудермеса-базара.

Упросил папин брат-стрелочник машиниста и машинист взял меня к себе на паровоз. Около трубы посадил.

Так добралась я до базара-Гудермеса, и ходила я там по базару, мамину шаль чеченцам предлагала за кукурузную муку.

И оказалось, что когда Вся Власть Советам всё у нас отобрала, мамашенька кое-что успела спрятать под скирдой: свои шали, новый папин костюм, папину черкеску и шинель.

Много раз ещё пришлось прокатиться мне на паровозе, у трубы, и менять вещи на базаре-Гудермесе.




ВЕСНА И ПОДСНЕЖНИКИ


В эту весну мы и похоронили папу. Папин брат-стрелочник, как снег начал таять, его в поле нашёл под снегом. Мамашенька за ним поехала и привезли его прямо на кладбище. А мы все четверо детей уже ждали там. И когда крышку с гроба сняли, прежде чем в землю опускать, папа лежал там, как живой! И до сих пор, после многих лет, картинка эта стоит у меня перед глазами.

Я как взглянула на него, так потеряла сознание. Пришла в себя уже дома.

А мамашенька дала мне горсть земли с папиной могилы и велела идти в станицу Мекенскую, в церковь, сослужить молебен за упокой.

Нас-то, когда Вся Власть Советам выселяла, то и церковь нашу перевезли в станицу Наурскую, а это ещё семь вёрст. И слышала я, что и по сей день метрики наши там, в Науре, находятся. Получается, что от нас до Мекенской 16 вёрст, а оттуда да Науры ещё семь вёрст. И пошла я с могильной землёй, по слякоти, 23 версты нужно пройти. Я уже прошла вёрст десять и очень устала, и видать, упала на дороге. Очнулась уже дома у бабушки Андросовой, в станице Мекенской. Бабушка эта мою мамашеньку растила. Кто-то меня на дороге подобрал и к бабушке Андросовой привёз.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66791963) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.