Книга - Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12

Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12
Сборник

Валерий Евгеньевич Ширский

Елена Пугина


Служу России!
В 12-й Сборник произведений писателей секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России вошли статьи о людях как хорошо известных, так и неизвестных широкому кругу читателей. Уважительное отношение к своей Родине, своему долгу, своей профессии, к своим друзьям и близким – вот те основные качества характера, на которые обратили внимание авторы.





Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12

Составители: Валерий Ширский, Елена Пугина








© Валерий Ширский, Елена Пугина, 2021




Образ человека в художественно – документальной прозе





Чрезвычайное происшествие начала XX века


Наталья Аляева



Эта трагическая история случилась весной 1913 года. Было апрельское утро, когда воспитанницы старшего класса Смольного института, встав, как обычно рано, повторяли материал к предстоящим урокам. «Вдруг…увидели, как с одного соседнего балкона упало тело, потом другое», – вспоминала очевидец происшествия, смолянка Александра Храповицкая. Таким образом, девочки-подростки, 12-ти и 13-ти лет от роду, решили свести счёты с жизнью. Одна из них выжила, другая в тот же день скончалась в Мариинской больнице от полученных травм. Они учились в так называемом «голубом» классе. Это означает только то, что форма одежды институток – одинаковые платья, в разных возрастах имели свой цвет. Класс «кофейный», «белый», «голубой» – так и называли. Личность погибшей была установлена сразу. Ею оказалась Надежда Леонтьевна Кандаурова – дочь полковника, а по другим сведениям – генерал-майора (администрация института умалчивала имя второй пострадавшей). По словам врачей, Кандаурова отличалась явно неврастеническим характером и очень тяготилась окружавшей её институтской обстановкой. Классные дамы, учителя не раз заставали её за чтением запрещённой (не по программе) литературы. Кончилось тем, что за поведение Кандауровой выставили 2 балла (при общей системе от 12-ти до единицы). Кандаурова увлекла свою подругу Ольгу Савинкову, целиком подпавшую под её влияние, безумной идеей… Воспитанницы планировали утопиться в Неве, но побег во время ежедневной утренней прогулки по саду не удался. Александра Храповицкая в своих воспоминаниях констатировала: «Говорят, что несчастные девочки перед смертью наелись много сладостей, как бы желая иметь последнее удовольствие, потом надели на себя все свои иконы, завернулись в простыни и бросились в окно». О случившемся ЧП в самом престижном из институтов благородных девиц написали тогда в газетах, правда, без подробностей. Кто-то из журналистов обвинял во всём институтские порядки, его начальство. Начало XX столетия – «годы народного возмущения: революционеры скоро представили девочек как жертв старомодного режима института. Это было совершенно неправда», – считала Храповицкая.

Новый век начался для России драматично: поражение в Русско-японской войне; жестоко подавленная Февральская революция 1905-го года. В обществе нарастали пораженческие настроения, зрело недовольство правительственным курсом, а главное в народе слабела вера в Бога, царя как помазанника божия. Как следствие клубка проблем по стране прокатилась волна самоубийств. Одна из барышень московского института утопилась в пруду. Что касается происшествия в Смольном, то в нём, как утверждали, была виновата отличавшаяся «ненормальностью» семья погибшей, двое членов которой, ещё до Кандауровой, покончили жизнь самоубийством. Священник, законоучитель института по фамилии Егоров объяснял поступок воспитанницы именно её «ненормальностью», дескать, она искала для себя что-то лучшее, была хотя и способной к учёбе, но весьма экзальтированной особой и говорила, «что негодна для жизни». Кандаурова писала жалобные письма домой, умоляла забрать её из института. В Петербурге у неё жили мать, братья и старшие сёстры, которые тоже учились в Смольном. Но девочка не встретила поддержки у родных и нашла сочувствие только у своей подруги Ольги Савинковой, происходившей из зажиточной дворянской семьи. Надежду Кандаурову похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Среди провожавших её в последний путь был кое-кто из полковых офицеров и бывших воспитанниц Смольного (вероятно, её сёстры). Учившихся вместе с Кандауровой воспитанниц замечено не было – запретила администрация во избежание «массового психоза». Вскоре после трагического происшествия в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось сообщение: «Начальнице Смольного института княжне Ливен в виду самоубийства Кандауровой предложено подать в отставку. На её место назначается помощница начальницы Ксениинского института княгиня Оболенская». Однако всё уладилось, и княжна Ливен осталась руководить институтом до последнего дня своей жизни, скончавшись в 1915 году. Светлейшая княжна Елена Александровна Ливен 20 лет исполняла должность начальницы Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Сохранилось немало фотографий конца XIX начала XX века, на которых начальницу Ливен можно увидеть рядом с подопечными институтками: в рабочем кабинете, принимающей дежурных воспитанниц; на прогулке в саду; на экзамене по музыке и т. д.

Воспитательная и педагогическая деятельность были её призванием. Ещё прабабка княжны – Шарлотта Ливен, обладая живым, проницательным умом и удивительным «тактом командования», занималась воспитанием внучек и внуков Екатерины II, великих князей Николая и Михаила. Николай I, когда вырос, пожаловал ей княжеский титул. Сын Шарлотты Ливен женился на выпускнице Смольного института Дарье Бенкендорф – сестре начальника III отделения Его Императорского Величества канцелярии графа А. X. Бенкендорфа. Когда в 1812 году супруга Дарьи Христофоровны назначили послом в Лондон, она сумела превратить русское посольство в центр общественной жизни. «Руководители британской политики скоро поняли, что она, женщина с белокурыми волосами значительно превосходит своего мужа в смысле разумного отношения к делу и даже умения облекать мысли в изящную стилистическую форму, что фактически русским послом является не муж, а она», – так писали в газете «Биржевые ведомости». Важнейшие отчёты, присылаемые в Петербург, принадлежали графине с удивительными дипломатическими способностями. «Нельзя найти ни одного документа, ни одного официального письма, ни одних мемуаров, относящихся к периоду между войною 1812 года и июльской революцией, в которых не было бы имени графини Ливен», – утверждал современник той эпохи. Позднее в Париже Дарья Христофоровна Ливен организовала салон, где люди, бывшие врагами в области политики, под её кровом встречались как друзья. Сын Дарьи Христофоровны (внук Шарлотты Ливен) умер, оставив детей сиротами. О дочери его – Светлейшей княжне Елене Александровне Ливен написано в её «Личном деле», хранящемся в петербургском Центральном государственном историческом архиве. «Родилась 2 мая 1842 года в Симферополе. По воспоминаниям племянника была очень религиозной. Православная, как и её сестра, Ольга Александровна. Отец Елены – Светлейший князь Александр Карлович Ливен (Москва, 14.04.1801 – Москва, 17.02.1880), сенатор, таганрогский градоначальник (1845–1853), генерал от инфантерии (1875). С 1857 года состоял председателем московского Особого ревизионного комитета, составленного для наблюдения за хранением разменного фонда. Мать Елены – княгиня Екатерина Никитична Ливен, урождённая Панкратьева (27.09.1818 – 26.12. 1867). В браке с 1838 года».

В семье было три сына и пять дочерей. Елена получила хорошее домашнее образование. Воспитанием и образованием детей руководила её мать, которая помогала бедным, отказывая себе во всём. Бывали случаи, когда, не имея в данное время денег, княгиня отдавала бедным вещи из столового серебра. Среди преподавателей Елены были профессор Герье, будущий министр просвещения Н. П. Боголепов, который в 1879 году женился на своей бывшей ученице Екатерине Ливен (1849–1915), сестре Елены. Боголепов писал в своих записках: «В этой семье я встретил такие великие образцы благородства и нравственной силы, что надолго был застрахован от дурного влияния». После смерти матери, не дожившей до пятидесяти, на плечи Елены легли заботы по хозяйству, а также воспитанию и образованию младших сестёр. Когда сёстры выросли, Елена в течение 9-ти лет занималась в московской пересылочной тюрьме – читала заключённым книги соответствующего содержания. Зимой устраивала в ней школу и вела занятия с оступившимися людьми. В 1880 году умер отец Елены, князь А. К. Ливен, оставив детям небольшое состояние. Каждому из них досталась скромная по тем временам сумма в 100 тысяч рублей. Елена, не вышедшая замуж, должна была искать заработка. Являясь фрейлиной Марии Александровны, супруги императора Александра II, Елена обратилась к ней с просьбой дать ей работу. Племянник Елены Александровны Ливен А. В. Давыдов вспоминал о ней: «Тётя Лина, как и все Ливены, крупного роста, с белокурыми волосами и синими глазами. Её нельзя было назвать красивой, а к тому времени, когда я увидел её в первый раз, ей уже перевалило за сорок, и у ней начинала сказываться общая в её семье склонность к полноте. Во всей её фигуре проявлялись основные черты её характера. Она была в настоящем и хорошем слове «grande dame». Чувство доброты уживалось у неё с чувством долга, в отношении к которому она была одинаково требовательна как к другим, так и к самой себе. Большой природный ум её допускал иногда проявление стародевичьей милой наивности. Но особенно силён был у неё такт – результат её настоящего светского воспитания и близости ко двору. Моральное чувство у неё было развито чрезвычайно, и в отношении его она за всю долгую жизнь никогда не погрешила. Гордая и прямая, она не шла на компромиссы со своей совестью или на какую-нибудь интригу. Следуя заветам своего отца, она была предана своему государю и была монархисткой не только умом, но и сердцем». Считая, что получила поверхностное домашнее образование, княжна Елена Ливен пополнила его самостоятельно уже после своего выхода в жизнь. Она прекрасно знала четыре языка – русский, французский, немецкий и английский, много читала, а умение окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество, сделало из неё образованную женщину. Зная о способностях княжны Е. А. Ливен к педагогической деятельности, императрица Мария Фёдоровна назначила её в 1880 году начальницей малолетнего отделения Московского сиротского института, где воспитывали девочек и мальчиков – детей погибших офицеров. Через 9 лет она стала начальницей Елизаветинского института благородных девиц в Москве. Так что к 1895 году – времени своего прихода в Смольный институт – это была опытная наставница.

В истории Императорского Воспитательного Общества благородных девиц известно девять начальниц. Из них княжна Е. А. Ливен была единственной незамужней. Все нерастраченные душевные и физические силы она направила на воспитание и образование молодых поколений институток, искренне любящих и почитавших ей. Княжна Ливен всегда старалась следовать словам из Устава Смольного института: «Начальница должна сделаться матерью для всех».

Ни одна из институтских начальниц кроме княжны Ливен не сумела создать в Смольном такую непринуждённую, почти семейную атмосферу. Для самых маленьких воспитанниц приготовительного класса начальница устроила обстановку близкую домашней, поместив их отдельно от остальных учащихся. Спальня (дортуар) и класс были устроены рядом. Классные окна выходили на солнечную сторону. Здесь были не обычные парты и скамьи, как у других институток, а невысокие столы и маленькие стулья, удобные для восьми-девятилетних девочек. Вдоль стен устроили шкафчики со стеклянными дверями для книжек и игрушек, поместили фотографии родных (чего никогда прежде не было!), а на окнах – живые цветы. Возле шкафчиков расставили кровати для кукол и кукольную мебель. Такого внимания к интересам воспитанниц не было ни при одной начальнице. Самые любимые игрушки отправлялись вместе с детьми на прогулку в институтский сад. Неспешно, шли парами маленькие смолянки, одетые по форме – кофейного цвета платьица. В руках у одной бережно завёрнутая кукла. Она качает её и поёт в саду колыбельную, какую пела ей дома мама. У другой смолянки – мохнатый бурый мишка. Ещё одна девочка со счастливой улыбкой несёт на прогулку кудрявую собачку, которая, совсем как живая, сидит у неё на руках. А для воспитанниц постарше зимой в саду заливали ледяные горы и каток. Как любили они весело, с хохотом и визгом скатиться сверху на санях, бегали на лыжах, даже играли в хоккей на катке, перекидывая друг другу шайбу. В архиве есть фотография, на которой перед величественным с колоннами зданием Смольного, прямо под окнами начальницы, воспитанницы катаются на коньках, а некоторых возят по льду на финских санях подруги. «Мы называли это место “Зоопарк”, так как прохожие смотрели на нас, как на диких зверей», – с юмором вспоминала Александра Храповицкая.

Весной в саду смолянки играли в мяч, в теннис и крокет, бегали на гигантских шагах, прыгали, передвигались, как хотели, ведь начальница Ливен предоставляла им во время прогулок полную свободу. К тому времени стало преданием воспоминание о том, как по садовым аллеям в середине XIX века барышни чинно гуляли парами, боясь сделать лишнее движение и произнести хоть слово в присутствии классной дамы.

В институте при княжне Ливен особенно весело праздновали Новый год с новогодней ёлкой. Одна из пепиньерок (воспитанница педагогического класса) вспоминала: «Самым лучшим днём за всё время был день ёлки…сортировка бонбоньерок (корзинок с конфетами), деление сластей, распределение подарков по классам, – забавляло и увлекало нас… Мимоходом мы успеваем познакомиться с окружавшими нас заманчивыми вкусными вещами, и нет ничего удивительного, что у многочисленных помощниц нашей инспектрисы, Марии Алексеевны Неклюдовой, аппетиты за обедом были не из важных… Несколько часов, проведённых вокруг блестевшей десятками огней ёлки. Сейчас ещё мелькают перед глазами весёлые, раскрасневшиеся личики прыгающих и танцующих вокруг ёлки маленьких кофейных (воспитанниц)… в 11 часов прозвучал звонок, положивший конец нашему празднику…. «Спать пора, скорее ложитесь», убеждали классные дамы, обходя дортуары; но в этот вечер «шалуньи» долго ещё болтали в кроватках, и во сне продолжали видеть ёлку…». А как любили смолянки гадать на Новый год! Обычно гадали в комнатах у княжны Елены Александровны Ливен. «Маленькие занялись топлением воска, – пишет в дневнике пепиньерка 1913 года, – они столпились у свечи, старательно всматриваются в тень от вылитой восковой фигуры и… видят там всё, что им хочется. «Смотри! Смотри! – слышится восторженный голосок: видишь, идёт человек, а за ним кто-то следит из-за кустов, видишь?» «Нет, это не человек, это автомобиль – совсем ясно видно! Автомобиль на кого-то наехал!» Кто-то соглашается, кто-то спорит; подходят ещё новые гадальщицы и видят в изображении не человека и не автомобиль, а замок, пароход, пасущуюся корову…». Посередине гостиной начальницы Ливен вокруг круглого стола столпились человек пятнадцать старших воспитанниц. Склонившись над тазом с водой, они напряжённо следят за крошечным плотиком с горящей свечой, которая вот-вот подожжёт один из нависших над ней билетиков с мужскими именами… Это – серьёзное гадание. Слышатся рассказы о том, что нередко свеча предсказывала гадающей имя её будущего мужа. В кабинете княжны Е. А. Ливен сидит одна из старших воспитанниц. Она внимательно всматривается в стакан, поставленный на золу. На дне стакана в воде блестит обручальное кольцо. Она, несомненно, что-то ясно видит: лицо её то улыбается, то становится удивлённым, то грустным. Очевидно, её лицо меняется в зависимости от прекрасных картин, которые она видит в волшебном кольце. Около двенадцати часов княжна вместе со смолянками садится за накрытый стол. Подают кушанья. Одна из пепиньерок вспоминала в дневнике: «Но чем ближе подходила стрелка к цифре “12”, тем больше становилось общее волнение. О вкусных вещах на тарелках уже забывалось. У каждой в руках отточенный карандаш и крошечный клочок бумаги. Выскакивает кукушка. “Ку-ку” слышится среди гробового молчания, и остальные одиннадцать “ку-ку” сопровождаются скрипом карандашей… К последнему «ку-ку» в воздухе уже чувствуется лёгкий запах горелой бумаги: почти все успели написать и сжечь заветное желание на новый год. Подымаются бокалы с шампанским, слышится чоканье, поздравления, говор, смех. От тишины, царившей две минуты назад, нет и следа…».

На Масленицу воспитанницы не разъезжались, и она проходила шумно и весело. Устраивали маскарады. «Весёлую масленицу встретили смолянки в 1906 году, – писала в дневнике одна из старших пепиньерок. – Война прошла, и можно было веселиться. Хотя первый класс и не ездил в театр, как всегда, но нам доставили много других удовольствий… В четверг был концерт, в котором участвовали любители – знакомые инспектрисы. Но самое интересное удовольствие было впереди… У нас готовился в последнее перед Великим постом воскресенье костюмированный вечер. Многие костюмы изготовлялись собственноручно и выходили прекрасно. Первое отделение первого класса ставило одну хорошенькую французскую пьесу и отрывок (II действие) из «Женитьбы» Гоголя. Играли с большим усердием, и все остались довольны. Второе отделение давали также французскую пьесу и сцену из «Мёртвых душ» – Павел Иванович Чичиков у Коробочки. Последнее вышло очень удачно, и все от души смеялись. Наконец, пришло ожидаемое воскресенье… Каждый костюм был в секрете и тщательно скрывался от подруг. В 6 часов, под звуки полонеза потянулись вереницей нескончаемые пары. В первой паре был хорошенький, маленький малоросс с малороссиянкой. Каких только костюмов тут не было?! Изящные гейши мелькали перед глазами, пестрея разноцветными халатами и веерами; были тут и маркизы, и цыгане, и домино в масках. Воспитанницы младших классов были одеты зверями. Один из костюмов представлял из себя банку с лекарством; не менее оригинален был фокусник в чалме. До полуночи все веселились, и жаль было прекращать, но… начинался Великий пост!» Глубоко верующая, православная начальница Ливен требовала, чтобы каждая девочка привозила из дома свой образок на кровать и Евангелие. В своих беседах с воспитанницами, как маленькими, так и старшими она постоянно внушала им мысль о необходимости и силе молитвы. С первого года институтской жизни девочки привыкали встречать каждый праздник в церкви; любое, даже самое маленькое дело, начинать с молитвы. С годами привычка молиться – глубоко и искренне – перерастала в потребность души. Ничто в мире – ни страшные испытания, выпавшие на долю дворянок во времена революций и войн, ни победивший в стране атеизм не смогли лишить их этой радости! Во многом именно начальнице Ливен обязаны были смолянки великим счастьем веры. По субботам перед Всенощной, воспитанницы 1-го выпускного класса, собирались в гостиной или кабинете княжны Ливен, чтобы послушать, как она будет читать им вслух книгу религиозно-нравственного содержания. После чего в свободной, непринуждённой беседе произойдёт обмен мнений, а иногда и горячий спор по поводу прочитанного. Строго в Смольном проходили дни Великого поста – ни смеха, ни громких праздных разговоров. Уроки танцев в это время отменялись. Приём родителей в Великий пост происходил не в Актовом белоколонном зале, а в скромных помещениях рекреаций. Приёмные дни в институте были установлены раз и навсегда: четверг от 5-ти до 6-ти часов вечера и в воскресенье с 13-ти до 15-ти часов. В течение семи недель Великого поста каждый класс говел (постился) неделю, по очереди. На первой неделе говели воспитанницы педагогических и трёх старших классов, на 4-й неделе – смолянки 4-го и 5-го классов, а на Страстной седмице – младшие классы. Некоторые смолянки по собственному желанию говели и во второй раз – на Страстной неделе. Уроков в эти дни нет, только Закон Божий, службы и проповеди законоучителя в церкви, чтение Священного писания, а также чтение вслух воспитанницами в спальнях житий святых вместе с классными дамами или у начальницы Ливен. Растроганные смолянки, чувствуя свои несовершенство и греховность, усердно каялись, читая в эти дни молитву святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего…». Они искренне, со слезами просили прощения у тех, кого несправедливо обидели. «В субботу после Всенощной исповедовались у главного нашего батюшки отца Александра, а в воскресенье все причащались. Как было отрадно, как легко!» – вспоминала впоследствии Евгения Исаева. Начальницей Е. А. Ливен в институте был установлен обычай – причащать не только опасно больных воспитанниц, но и вообще заболевающих какою-либо серьёзной болезнью.

Однажды с Евгенией Исаевой произошёл грустно-комичный случай. Во время Великого поста на службе воспитанницы подолгу стояли на коленях. Девочки носили чулки ручной вязки из белого хлопка и при таком длительном стоянии они впивались в кожу, образуя на ней «воспалённую красную решётку», причиняя боль. Евгения рассказала об этом маме и даже показала ей коленки. Мама пришла в ужас и через два-три дня, добившись разрешения посетить дочь раньше приёмного дня, привезла ей чудесные шёлковые, на тонкой ватной прослойке наколенники. Девочка стала надевать их на службы под чулки, похваставшись подругам. Теперь можно было спокойно и приятно стоять на коленях, усердно молясь Господу, под полные печали напевы великопостных молитв в исполнении церковного хора старших воспитанниц. Вскоре и другие мамы привезли девочкам наколенники. У всех были разные и девочки демонстрировали их друг другу. Они снимали их после службы и держали в своих классных партах. Но недолго служили смолянкам их удобные наколенники. Однажды, вернувшись после ужина в класс, они замерли от неожиданности… На столе классной дамы Марии Николаевны Анненковой грудой лежали их пёстрые наколенники. Не успели девочки опомниться, как в класс неслышно вошла инспектриса Е. П. Малиновская и громким металлическим голосом прочла им крепкую нотацию о недопустимости их поведения. Нарядные наколенники тут же были собраны в мешок и вынесены из класса. Больше девочки их не видели. Тогда Евгения Исаева придумала класть в чулок нетолстый кусочек ваты и оставлять в чулке, посоветовав это подругам. Ведь инспектриса в чулки не полезет. На том все и успокоились.

И вот наступает Страстная пятница… Вечером, во время погребения Спасителя, плащаницу несли старшие пепиньерки (учащиеся педагогического класса). Они ждали этого дня так трепетно и радостно и, вместе с тем, с оттенком печали. Нигде и никогда не повторятся эти счастливые минуты для них. Незабываемые минуты!.. Впереди процессии идут певчие – они разделены на два хора, чтобы по очереди петь во время долгого Крестного хода и звонкие чистые девичьи голоса далеко-далеко разносятся по гулким, бесконечным коридорам Смольного. Потолки высотой пять с половиной метров ещё больше увеличивают акустический эффект. Перед плащаницей и за ней идут по две, четыре пепиньерки с большими свечами, а следом за ними все старшие пепиньерки. Они по очереди сменяют подруг, несущих плащаницу. В процессии участвуют все классы от старших до самых младших, и детская церковь института, освящённая во имя благоверного князя Александра Невского в одной из монастырских башен, совершенно пустеет. Из главного коридора Смольного процессия через вестибюль, по лестнице, подымается на 2-й этаж. Удивительная картина представляется глазам, если взглянуть со ступенек назад: море огней, и не видно им конца!.. На Пасху Крестный ход совершал путь не менее длинный. Опять бесконечные коридоры Смольного… Только теперь они оглашаются пением радостным и ликующим, как лица самих поющих. Воспитанницы, по две от каждого класса, несут иконы, перед каждой иконой – по большой свече, старшие шествуют с артосом и поют «Святый Боже…» Мелькают огоньки… Даже старик-сторож за стеклянной дверью подъезда благоговейно стоит со свечой. Сколько раз автор этих строк, в бытность научным сотрудником музея, отправлялась в путешествие по длинным в 220 метров коридорам здания Смольного, двигаясь то неспешно, а то стремительно. И конечно, мне виделись не армейские бушлаты и бескозырки, не ощетинившиеся винтовки со штыками, не загаженные папиросами, заплёванные полы. Нет!.. В тёмном сумраке словно видение выплывали передо мной светлые лица девочек из далёкого прошлого, убранные в косы и белые пелеринки, напоминающие крылья небесных ангелов… С приходом «красного октября» они почернеют от горя.

На рождественские и пасхальные каникулы большинство воспитанниц из петербургских семей разъезжались по домам, и только иногородние – примерно 50–60 человек оставались в стенах института. Начальница Ливен старалась, чтобы на смолянках это не отразилось и праздники отмечали по-семейному. Пасхальный стол устраивали не хуже домашнего! После торжественной пасхальной заутрени все отправлялись разговляться в столовую. Священники, классные дамы со своими подопечными, инспектрисы…Начальница Ливен христосовалась со всеми и с каждой воспитанницей. Смолянки того времени вспоминали начальницу с благодарностью. «Мы ведь знаем, что княжна делает для нас, что она всю душу свою кладёт в нас, и хотелось ещё и ещё доказать ей, что мы чувствуем это, что любим её», – писала одна из них.

Давно прошли те времена, когда, находясь в институте, воспитанницы были оторваны от мира. Ни одно более или менее важное событие или явление русской жизни, литературы и искусства не проходило для них незамеченным. По предложению начальницы княжны Ливен в Смольном устраивали разнообразные лекции. Особенно увлекали воспитанниц лекции по истории искусств. Яркий след в душах оставила лекция, которая состоялась 16 сентября 1912 года по случаю празднования столетия Отечественной войны 1812 года, которую зажигательно прочёл П. П. Фридолин. В январе того же года состоялась лекция князя Волконского о ритмической гимнастике. Физическое воспитание и развитие в институте во многом благодаря начальнице Ливен стояло на высоте. В начале XX века в Смольном была введена ежедневная гимнастика.

В памяти смолянок осталось множество лекций: о южных славянах по поводу Балканской войны, а также лекция о том, «как из неверующего стать христианином». В сентябре 1911 года в Смольном состоялся вечер сказительницы народных песен, олонецкой крестьянки Натальи Степановны Богдановой. Большим другом института и начальницы Ливен был всеми любимый Анатолий Фёдорович Кони. В разные годы известный юрист, литератор и общественный деятель, он читал пепиньеркам лекции о внимании и памяти, о русских писателях Л. Толстом и Ф. Достоевском, о судебных уставах, неоднократно вёл с учащимися беседы на различные темы, преимущественно из области русской литературы. Большей частью эти лекции проходили в квартире княжны Е. А. Ливен в Смольном. Вечером 6 февраля 1908 года в салоне пепиньерок в присутствии начальницы Анатолий Фёдорович Кони пил с ними чай и читал стихотворение Каролины Павловой «Вечер в Трианоне» и вообще интересно говорил об этой забытой, талантливой писательнице.

В 1898 году по инициативе княжны Е. А. Ливен было создано Общество вспомоществования бывшим воспитанницам Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Его задачей являлось оказание материальной и нравственной поддержки нуждающимся воспитанницам института при выходе их из заведения. В 1908 году по мысли начальницы Ливен было начато строительство собственного каменного дома для Общества бывших смолянок на участке, выделенном из Адлербергского сквера (назван именем институтской начальницы графини Ю. Ф. Адлерберг). В уже построенном общежитии бывших смолянок останавливались приезжающие временно в столицу, окончившие институт смолянки, с платой за комнату с полным содержанием 25 рублей в месяц, что было сравнительно недорого. Председательницей Общества бывших смолянок стала княжна Ливен. С 1900 года в Смольном ежегодно устраивали концерты с благотворительной целью в пользу Общежития смолянок. Эти концерты представляли большой интерес для воспитанниц, так как в них участвовали артисты Императорских театров. К этим концертам воспитанницы приготовляли художественные программы, которые продавались тоже с благотворительной целью. 19 апреля 1909 года А. Ф. Кони прочёл в Смольном, с благотворительной целью, в пользу Общежития смолянок, публичную лекцию, посвящённую 25-летию со дня смерти писателя И. С. Тургенева. На этой лекции, по просьбе Кони, из воспитанниц присутствовали лишь пепиньерки и выпускные, как наиболее подготовленные к серьёзному разговору.

Торжественно отмечались в Смольном памятные для России и самого института дни. В конце мая 1899 года состоялось чествование памяти А. С. Пушкина, по случаю столетия со дня его рождения. За несколько дней до того, воспитанницы старших классов посетили юбилейную Пушкинскую выставку в Академии Наук. Одна из старших пепиньерок так описала эту поездку в своём дневнике: «Сегодня в 9 часов утра, I и II классы и пепиньерки сели на стоявший у пристани Смольного пароход. День был прекрасный: не жаркий, но и не холодный. Дул лёгкий, свежий ветерок; Нева слегка волновалась. В самой поездке уже заключалось достаточно удовольствия. Все дети были оживлены. Пароход причалил к пристани против самой Академии Наук, где помещается выставка. Здесь воспитанниц встретил преподаватель русской словесности Ф. А. Витберг и, благодаря его объяснениям, воспитанницы осмотрели выставку основательно и с большим интересом. Из гравюр и картин, современных поэту и взятых из его сочинений, особенно хороши картины художника Соколова, сюжет которых заимствован из сочинения «Капитанская дочка». Эти картины, по желанию императрицы Марии Фёдоровны, были перенесены на выставку из дворца».

В марте 1909 года в Смольном состоялось чествование памяти Н. В. Гоголя, по случаю столетия со дня рождения. 19 февраля 1911 года состоялось празднование 50-летия освобождения крестьян от крепостного права, причём А. Ф. Кони прочёл воспитанницам старших классов лекцию об этом событии. В ноябре 1911 года было устроено литературно-музыкальное утро по случаю 200-летия со дня рождения М. В. Ломоносова. В 1913 году в Смольном торжественно праздновалось 300-летие царствования дома Романовых. Программа литературно-музыкального вечера, посвящённого этому событию, была составлена из произведений, в которых изображена жизнь и деятельность государей из дома Романовых. Воспитанницами разных классов были прочитаны стихотворения: Львова – «Избрание на царство Михаила Фёдоровича», К. Рылеева – «Смерть Сусанина», А. Плещеева – «На могилу императора Александра III», А. Майкова – «17 октября» и др., а также стихотворения воспитанниц, посвящённые 300-летию дома Романовых. Смолянки исполнили «Русскую» в национальных костюмах и некоторые другие танцы, а также музыкальные и хоровые отрывки из оперы «Жизнь за царя» композитора М. Глинки.

Устраивались в Смольном и «живые картины». Воспитанницы посещали Эрмитаж, бывали на концертах в консерватории и спектаклях в Мариинском театре. По обычаю, в самом Смольном время от времени устраивались для воспитанниц концерты с участием известных артистов и артисток. Бывали и духовные концерты. Летом для смолянок устраивали прогулки на пароходе вверх по Неве, в Кронштадт, Петергоф, на Острова.

Жизнь воспитанниц педагогических классов (пепиньерок) существенно отличалась от общеинститутского режима и носила более домашний характер. Пепиньерки при начальнице княжне Ливен обзавелись своими гостиными – салонами, уютно обставленными мягкой мебелью, где много живых цветов, рояль, этажерки с книгами и безделушками, а на стенах – гравюры и картины. Здесь пепиньерки проводили за чтением и другими занятиями почти всё внеклассное время. Утром и вечером они пили чай у себя в салоне, туда же подавался чай в три часа дня, причём они могли привозить из дома печенье, лакомства и проч. Пепиньерки свободно располагали своим временем, не занятым лекциями и уроками с отстающими воспитанницами младших классов. Они могли в свободное время гулять в саду – не целым классом, а по двое-трое. Старшие пепиньерки каждую субботу ездили в отпуск, а младшие – через субботу. По желанию начальницы княжны Ливен пепиньерки и воспитанницы I класса исполняли обязанности, как бы хозяек в Смольном. Их гости – почётные опекуны института. Это всеми любимый генерал от инфантерии Сергей Васильевич Олив, с которым говорили обо всём, А. С. Ермолов, начальница княжна Ливен, граф Н. А. Протасов-Бахметьев и другие. Пепиньерки занимали и угощали почётных гостей на ученических концертах и вечерах. 18 декабря 1908 года гостями пепиньерок оказались члены Государственной Думы. Осмотрев весь Смольный, они посетили салон старшего педагогического класса. Салон, уютно обставленный мягкой мебелью и цветами, произвёл на них приятное впечатление. Они были поражены домашней обстановкой, а также чистотой и порядком, царившими здесь, как и во всём здании. Очень приятное впечатление произвела на них простота и естественность обращения воспитанниц и полное отсутствие той «казёнщины», которую они ожидали встретить. После довольно продолжительной беседы с хозяйками салона, члены Думы распрощались с ними, сказав, что «Смольный превзошёл их ожидание и что он заслуживает во всех отношениях 12+». Смольный посещало немало почётных гостей. На концерте и на балу выпускных воспитанниц в 1896 году присутствовал вице-король Китая Ли-Хунь-Чанг. На память о своём посещении он подарил смолянкам небольшие золотые броши с бантиками. В феврале 1898 года Смольный посетила прибывшая в Петербург американская писательница мисс Рейтольдс для ознакомления с наиболее выдающимися женскими учебно-воспитательными заведениями России. Среди них, несомненно, первое место занимал Смольный. В 1903 году в Смольном побывал главный врач госпиталя Вены, обративший внимание на поразительную чистоту помещений и воздуха в институтских помещениях. 9 ноября 1904 года в гости к смолянкам приехал митрополит римско-католических церквей в России граф Шембек. Он посетил католическую капеллу, где отслужил «messe basse», осматривал классы и другие помещения. Увидев в музыкальной комнате арфу, митрополит сказал, что это его любимый инструмент, и выразил желание послушать игру смолянок. Одна из воспитанниц старшего специального класса сыграла две пьесы на арфе, заслужив похвалу и благодарность митрополита. А шведский посланник с дочерью, прибывший в Смольный в апреле 1909 года, побывал в музее института, и осмотрел даже кухни, бани, подъёмную машину для дров, а также бельевую и портняжную мастерские, и остался очень доволен своим визитом. 8 января 1911 года Смольный посетил румынский посол Г. Розетта-Солеско, который выказал восхищение перед «духом простоты и в тоже время благородства», который там царил. С ним приехали две дамы, командированные румынским правительством в Россию для ознакомления с воспитанием и образованием русских женщин.

Они выбрали для обозрения Смольный, как первоклассное учебное заведение. Гости восхищались красотой и размерами Смольного. Румынские дамы подробно ознакомились с общим ведением дела, с учебной и воспитательной частями в институте и сообщили, что по его образцу будут устроены новые учебные заведения в Румынии, взамен прежних, не отвечавших современным требованиям. После осмотра заведения, гости пошли к начальнице княжне Ливен, чтобы выразить своё восхищение Смольным. В архивном «Личном деле» скупо зафиксирована запись: «Умерла Св. княжна Ливен 28 мая 1915 года в 1 ч. 55 мин. дня».

Светлейшая княжна Елена Александровна Ливен по сей день являет собой пример лучшей начальницы в истории Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Вся её жизнь и плодотворная воспитательно-педагогическая деятельность в Смольном была полна благородного достоинства и полезна обществу. Она служила во благо просвещения и находилась на своём месте по призванию, а потому – осталась выше нареканий, которые пытались обрушить на неё злые языки и средства массовой информации из-за произошедшего чрезвычайного происшествия начала XX века.




Искра

(«Аз раб божий, смиренный грешный Иов…»)


Владимир Иванов



23 апреля лета 7115 от сотворения мира (1607 г. от рождества Христова).

В лета 7113 (1605 г. от рождества Христова) апреля в 13-й день рухнул на пол и внезапно почил в бозе царь всея Руси Борис Годунов. К власти пришёл его сын Фёдор. Ему присягнули Москва, Дума. Но далеко не всем боярам нравилось возвышение Годуновых («ведь мой род древнее и ничуть не хуже»!). И им было наплевать, что над страной уже нависла смертельная опасность, что в пределах государства Российского давно «гулял» самозванец Лжедмитрий, опиравшийся на поддерживающих его поляков, и, дабы власть захватить, формирующий вооружённые отряды из всякого сброда. Началась смута. Дворяне, купцы, крестьяне устали от боярских распрей. Пусть берёт власть любой, кто может обеспечить спокойствие и порядок!

1 июня посланцы Лжедмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев прибыли в пригороды столицы. Их появление послужило толчком к давно назревавшему бунту. Толпа ворвалась за стены московских крепостей, смела стражу. С Лобного места Гаврила Пушкин прочитал «прелестные грамоты» Самозванца с обещаниями многих милостей буквально всем. И Лжедмитрий титуловал себя в них уже не царевичем, а царём, называя Фёдора Годунова «изменником»!

Годуновы выслали стрельцов, распорядившись арестовать распространителей послания, затем предать их пыткам и казни. Но стрельцы не смогли справиться с народом. Оттеснив стрельцов, толпа кинулась «гулять» в Кремль. Избитого царя Фёдора Годунова, его мать и сестру Ксению москвичи вытащили из царских палат и заперли на дворе Бориса Годунова.

В Москве новым царём был провозглашён Лжедмитрий под именем Дмитрия Ивановича.

Вместе с царской семьёй арестовали всех других Годуновых, а также их родственников Сабуровых и Вельяминовых.

Воспользовавшийся ситуацией, боярин Богдан Бельский поставил себя во главе приказов, чтобы не столько спасти царя Фёдора, сколько дорваться до власти, а затем править страной от имени Лжедмитрия. На Красной площади боярин Богдан клялся перед толпой, что именно он спас в Угличе царевича Дмитрия. Но всё же он просчитался. Свергнутая царица приходилась двоюродной сестрой Бельскому, а, упрочнившись во власти, вряд ли он отдал бы её Самозванцу. И поэтому Лжедмитрий направил в Москву своего ставленника князя Василия Васильевича Голицына, чтобы тот управлял страной от его имени, подкрепив права достаточно сильным отрядом. Но в Москву войти сам Лжедмитрий пока не торопился.

Вакханалия безумств в столице продолжалась. Любого можно было объявить сторонником Годуновых, убить или ограбить. Ослабла вера. Многие понимали: нужен порядок. Но что делать дальше? Вернуть власть Фёдору Годунову? А если тот начнёт мстить?

15 июня депутация москвичей отправилась в Серпухов ко двору «царя» Дмитрия Ивановича с покаянием и с нижайшим прошением «сесть в Москве». И ответил им после недолгого размышления Самозванец, что он войдёт в Москву, но только после того, как из города удалят тех, кто противится его власти. Намёк был понятен: москвичи должны заплатить за это погибелью Годуновых и их сторонников.

Коротки июньские ночи. Но чьи-то тени, скрываясь даже от случайного взгляда, подходили к задней калитке в стене Патриаршего двора и после короткого стука исчезали за ней. Вот и опять двое подошли к темному пятну на белой стене. В ответ на стук последовал вопрос:

– Кто?

– Пётр, сын Михайло Салтыкова.

– А другой?

– Васька, слуга мой.

Фонарь быстро взвился вверх, высветив лица, и также быстро опустился вниз.

– Проходи!

Служка быстро вёл прибывших по тёмному двору. Остановившись возле одной из построек, он ткнул слугу в плечо.

– Поварня. Тут подождёшь господина. Здесь тебя покормят.

Обойдя здание, служка открыл дверь. Пройдя по коридору, он подошёл к двери, после условного стука открыл её, пропустив вперёд Петра Салтыкова, сразу согнулся в низком поклоне.

– Боярский сын Пётр Салтыков!

Пока глаза привыкали к тусклому свету свечей, Салтыков уже успел осмотреть собравшихся. Председательствовал патриарх Иов, присутствовали бояре, дьяки, несколько монашествующих иерархов. И поэтому мгновенно низко поклонился им.

Патриарх, взглянув в лицо Салтыкову, слегка небрежно, кивнул вправо, где стояло пустующее кресло. Намек был понятен. Салтыков, стараясь не шуметь, тихо скользнул к нему и сел.

Стоявшие перед Иовом свечи слегка потрескивали, их мерцающее пламя колебалось от лёгкого сквозняка, оживляя суровое выражение лица патриарха. Его глаза светились внутренней неукротимой энергией.

Оглядев присутствующих, Иов начал свою речь.

– Я собрал вас здесь, потому, что давно знаю многих, знаю мысли и думы каждого. Тяжелые времена наступили для Руси святой, церкви нашей и веры православной. Смута охватила государство. Устал люд, устали дворяне от безвластия. Жизнь дешевле зерна макового. Как без порядка на Руси растить крестьянину хлеб? Как без порядка служить дворянину, если лихоимцы отбирают имения? Как без порядка править боярам государством нашим? От крестьян до бояр только и слышишь: «Пусть берет власть кто угодно, лишь бы порядок был». И многие присягают Самозванцу. Много он обещает, мягко он стелет. И всё было бы ничего, но стоит за ним Речь Посполитая, а за ней – римский папа. Не усидеть Лжедмитрию на престоле без польской силы! Не владеть полякам землёй русской, пока живы вера православная и церковь наша! Когда сыны боярские спорят, чей род древнее, сыны дворянские и люд прочий опору теряют в государстве, которое неспешно к рукам прибирают Самозванец и ставленники польские, только вера даёт силу духовную, только вера истовая возродит государство. По углам шипят недовольные, боясь открыто слово сказать своё. Но их число множится. Так, где же искра, способная возжечь очистительное пламя, чтобы поднять люд русский?

Патриарх приостановил речь, снова оглядел присутствующих, стараясь поймать взгляд каждого. И поняли все тогда, что наступила кульминация.

Патриарх продолжил слово своё:

– Утром прибыл ко мне посланец от Васьки Голицына. Он передал мне приказ Самозванца, чтобы я завтра во время службы в Успенском соборе произнёс здравицу в его честь. Чего надумал, стервец, – мне, патриарху Москвы и всея Руси, славить служившего у меня холопа! Да ещё славить как царя Дмитрия! Кто есть самозванец? Расстрига, ведомый вор, в мире прозвали его Юшко Богданов сын Отрепьев. И жил он у бояр Романовых во дворе и заворовался… Да и у меня, Иова Патриарха, во дворе для книжного письма побыл во дьяконах же. А после того сбежал с Москвы в Литву. Но Самозванец умён. Выполню его наказ – значит, признаю его, как сына царя Ивана Четвёртого. Значит, склоню голову перед ним, а за мной последуют и остальные. Значит, открою ему путь во власть. Значит, начнёт он ещё больше творить беззаконий. Ему не убить Федора Годунова, пока жив я, Иов!

Патриарх остановился, чтобы передохнуть. Печалью были наполнены его глаза.

– Не получит Отрепьев благословения, прокляну я его! А что последует за сим, нам известно… Помяните меня в день святого Иова многострадального и простите за согрешения мои.

Иов поднял со стола свиток.

– Написал я духовную грамоту [так в начале семнадцатого века называлось завещание – прим, автора].

Патриарх развернул лист и звучным голосом зачитал несколько строчек. – «Аз раб божий, смиренный грешный Иов, патриарх Москвы и всея Руси…».

– Прими, Дионисий, её и отвези в Троицкий монастырь, сохрани. Другой свиток служки в Приказную палату отнесут.

Патриарх протянул свиток скромно сидящему в стороне человеку в монашеском облачении. Затем молча ещё раз оглядел каждого из присутствующих.

– Вас я призываю смирить гордыню, осознать, что ныне от каждого зависит судьба Руси, и, презирая лишения, спасать государство. Сплотитесь вокруг веры православной. Сила Самозванца – в разброде и шатании нашем. Хотя ты, Гермоген, и находишься вне суеты мирской в митрополии Казанской, – патриарх обратился к ещё одному из присутствующих в монашеском облачении, – но видно из неё много. Вместе с Дионисием, с другими клириками боритесь за единство церкви православной. Прощайте!

С этими словами Иов поднялся с места и вышел из кельи через боковую дверь.

…Прибывшие молча расходились по домам. Речь патриарха потрясла каждого. Он простился с ними, идя на смерть.

…Иов стоял на коленях перед иконостасом и молился. Молился истово, вкладывая в каждое слово глубинный смысл, исторгнутый из души своей. Обратившись к чудотворной Владимирской иконой Богоматери, он шептал: «О, Пречистая Владычица Богородица! Сия панагия и сан святительский возложены на меня, недостойного, в Твоем храме, у Твоего чудотворного Образа. И я, грешный, 19 лет правил слово истины, хранил целость Православия; ныне же, по грехам нашим, на Православную веру наступает еретическая. Молим тебя, Пречистая, спаси и утверди молитвами твоими Православие!».

Он услышал, как за спиной скрипнула входная дверь Успенского собора. Увидел, как от налетевшего дуновения качнулось пламя свечей. Затем услышал топот шагов и ощутил толчок в плечо.

– Ну?

Иов поднялся с колен. Перед ним стоял посланец Самозванца Таврило Пушкин с вооруженными наёмниками и казаками.

Иов повернулся к молящимся.

– Православные! Анафема Лжедмитрию! Я проклинаю его и тех, кто идёт за ним! Я…

Договорить патриарху не дали. Мощный удар кулака в ухо оглушил Иова и сбросил на пол. Затем его били, схватили за рясу, выволокли из собора и потащили через Боровицкие ворота на Красную площадь на Лобное место. Там сорвали рясу, уложили на плаху. Ждали только палача, чтобы отсечь голову.

Между тем вокруг Лобного места собирались люди. Перешёптывались: «Кто?… За что?» Постепенно их становилось всё больше и больше. Уже не шёпот шёл по толпе, а недовольный гул.

Иов встал, покачиваясь.

– Вы видите, что творит Самозванец!

Удар дубинкой по голове заставил его замолчать. Иов сполз на землю и не шевелился. В толпе раздался крик:

– Православные! Да что же это! Безвинно убивают, а мы терпим?

Толпа смела охранников, растерзав их. Уже вся Красная площадь была заполнена недовольными. Назревал бунт. Узнав об этом, Василий Голицын послал гонца к Лжедмитрию с донесением. Тот в это время въезжал в Москву через Богородицкие ворота Земляного города. Лжедмитрий час назад получил весточку о том, что утром по его приказу убили Фёдора Годунова вместе со всей семьёй. Он надеялся, что одновременно будет убит и Иов. Бунт не входил в его планы. Самозванец знал, как быстро загораются москвичи, что в считанные минуты бунтовщики могут захватить весь город. И не был уверен, что во главе восстания окажутся его ставленники. А это значит, прощай надежды на власть!

Он приказал направить на Красную площадь гонцов. Пусть они прокричат от его имени, что не он, а Бельский приказал расправиться над патриархом, что он глубоко уважает мнение москвичей, что он приказывает отправить Иова для лечения в Старицкий Успенский монастырь. А для защиты от лихих людей выделяет надёжную охрану. Он всегда готов выслушать мнение народа, готов выполнить его чаяния.

Одновременно Лжедмитрий отправил в Старицу другого гонца с требованием удавить Иова по прибытию.

…На Красной площади гонцы Самозванца под одобрительные крики толпы зачитали его послание.

Быстро нашлись две телеги. Одну толстым слоем застелили нежнейшим сеном, покрыли чистой одной рогожкой, бережно уложили на неё Иова и закрыли другой. На другую уселись четыре дюжих монаха Чудова монастыря – церковная охрана Иова. И вместе с семью всадниками Лжедмитрия телеги быстро направились в сторону Волоколамска. Кто знает: вдруг Самозванец передумает?

…Поскрипывали колёса, постукивали копыта лошадей. Нелегка дорога, от дома до бога! Позавчера, в Волоколамске, охрана Самозванца, ссылаясь на полученные инструкции, оставила Иова и ускакала в Москву. Что ж, доберёмся без неё.

Впереди ехала телега, в которой сидела охрана Чудова монастыря. Под сеном лежали надежно припрятанные дубинки и ножи, время-то ныне какое, – лихое. Разбойники осмелели, под самые стены городов днем являются. Хотя, кто их разберет: разбойники это, ляхи или казаки! Страха не стало, порядка не стало. Не то, что во времена почившего царя Ивана Васильевича Грозного! Во второй телеге правил лошадьми седовласый монах с изможденным лицом. Иов лежал на сене, бережно укрытый поверх рогожки тулупчиком. Он бредил, из горла вырывались хрипы и стоны, а иногда несвязанные слова и фразы, частью произносимые то по-гречески, то на латинском наречии. За телегой шел молодой монашек, периодически обтирая лицо больного чистой тряпицей. В последней замыкающей телеге также сидели два монаха, охранявшие припасы, – их почти уж не осталось ноне.

А за Волоколамском дорога стала совсем плохой. Вчера телеги с трудом прошли сороковёрстный путь до Лотошино, поэтому, сегодня с самого раннего утра отправились по дороге к Степурино.

…Монах с изможденным лицом оглянулся на молодого.

– Садись в телегу, Варнава. Нам еще с десяток верст ехать.

– Ноги у меня затекли от сидения-то. Размять надо. Да и за преосвященным Иовом ухаживать так легче. «Аз раб божий», – он сейчас говорит, Богородицу зовет, в бреду сквозь жар пробиваясь.

– Подгреби, Варнава, под голову и плечи сена ему поболе. Дышать чуть легче будет. Да из фляги влей в рот немного травяного взвара. Не довезём – игумен нас со света сживет. О, Господи!

Ехали молча. Лишь легкое пофыркивание лошадей, топот копыт, да скрип колес нарушал тишину. Густой утренний туман понемногу поднимался. Уже можно было различить дорогу, уходившую вправо сквозь стену леса. Увидев ее, пожилой монах истово перекрестился и поклонился.

– Что там, отче Акинфей? – спросил молодой.

– К полю она ведет, к Бартенёвскому. Там русские рати под предводительством великого князя святого Михаила Ярославича Тверского впервые ордынцев побили. Впервые! Не было такого ранее.

Помолчав, он добавил: «Предок мой там полег. Упокой, Господи, души павших за Русь святую и дело правое!».

Монашек остановился, повернулся в сторону Бартенёвского поля, перекрестился, отвесил глубокий поклон и побежал догонять телегу.

Внезапно полоса тумана закончилась, и засверкало солнце. Кое-где цвела черемуха – её аромат легкий ветерок разносил вдоль дороги. Под деревьями раскрыли бутоны первоцветы.

Блик солнца падал на щеку укрытого полушубком Иова.

Он метался в бреду, тяжело дыша. И чудилась ему Богородица. Склонилась она над ним, но крепко сжаты ее губы и печальны глаза. «Дева пречистая! На тебя уповаю и в сына твоего верую!» – шептали в бреду уста, а голова моталась в такт дорожным колдобинам. Но нет, не богоматерь склонилась над ним, а старица Пелагея, маманька его. Провела, почти касаясь рукой, по волосам, и растаял образ её в немеркнущем сиянии. Убили маманьку, злыдни, смертью её сильней уязвить меня пожелали. Господи! И в этом моя вина! Господи! Я, слабый и грешный Иов, к стопам твоим припадаю! Прояви милость свою, прости согрешенья мои! Гордыня – грех мой!.. Да, гордыня!.. Из праха возвысил меня великий царь Иван Васильевич Грозный. А деяниями Годуновых избрали патриархом. Первым русским патриархом! И стал я равен царям – нет, выше! Ибо власть духовная выше власти земной!.. Гордыня! Опять гордыня!.. Господи, к тебе привел ох! Научи имя творить и душу, яко ты еси бог мой!.. Не для себя старался в трудах денных и нощных, ради блага земли многострадальной русской!.. И обличал я в проповедях самозванца, Дмитрием прозвавшегося, и писал грамоты королю ляхскому: «Не верь самозванцу, прояви мудрость и человеколюбие христианское». Но не слышит латинянин православного, не желает услышать! Но не ляхским я опечален. Как явился Лжедмитрий на землю русскую, кинулись ему стопы целовать не просто людишки подлые, а бояре знатные. Сначала один, другой, потом скопом. О, как стократ был прав Иван Васильевич Грозный, вырывая гниль с кореньями! А ведь и я в христианском великодушии просил его за некоторых. Но оказалось, что этим боярам их званство выше чести земли русской. Слеп был, каюсь я в этом, господи! А ведь промысел божий в мыслях и деяниях каждого. И в моих тоже. Господи! Осознав всю гибельность самозванства, укрепив себя молитвою трехдневной, осенив крестом животворящим, решил я отказать Лжедмитрию в милости божьей. А знал: он убивать меня будет. Но я открыто на это пошёл. Ведь если я, пастырь духовный, сам с себя не начну, чего же требовать могу от паствы православной? И обратил взор свой я долу, и увидел грязь на стопах своих. И поднял я очи вверх, и посмотрел я на парящий в вышине лик Христа, а ниже на лики святых, из любви к Христу и к вере святой на смерть пошедших. И спросил я себя: «Что есть человек: частица праха во прах идущая или частица помысла божьего к нему обращенная?». Так что есть человек?



…Телеги, проскрипев мимо изб, остановились на косогоре. И открылась путешественникам панорама Старицы.

На другом крутом берегу, замыкая горизонт, высились стены трёх кремлей с церквами, а между ними глубокие рвы с перекидными подъёмными мостками.

Внизу под кремлями раскинулись дома, торговые ряды, причалы.

Ещё ниже серебристо-голубой лентой сверкала Волга, неширокая, но до боли любимая.

На этом берегу внизу высились стены с башенками и въездными воротами. Внутри стен вверх взметнулись кресты соборов Успенского мужского монастыря, а влево – Воскресенского женского. Лепота!



…Настоятель монастыря не стал исполнять указания Самозванца. А потом не стало и Лжедмитрия. Иов прожил ещё два года. Он долго болел, почти ослеп (сказались последствия удара дубинкой по голове).

Но он успел благословить на патриаршество митрополита Казанского Гермогена.

И повторил Гермоген подвиг своего предшественника Иова. Он проклял Лжедмитрия II, затем отказался подписывать грамоту с требованием поляков об отводе Ополчения от Москвы, за что был брошен в подземелье Чудова монастыря и уморён голодом.

Иов скончался 19 июня 1607 года и был погребен у западных дверей Успенского собора Старицкого монастыря. В 1652 году при патриархе Иосифе мощи святителя Иова перенесли в Москву и положены в Успенском соборе Московского кремля.

В 2010 году у северной стены Старицкого Свято-Успенского монастыря был установлен памятник первому русскому патриарху Иову.

«Из искры возгорится пламя». Подвиги Иова, Гермогена, других безвестных героев всколыхнули широкие слои русского общества. В 1612 году народное ополчение изгнало поляков из Москвы. Спустя столетия и Иов, и Гермоген были причислены к лику святых.

Погибшие за Отечества навечно останутся в памяти народной. Честь им и слава!




Парадоксы профессора Кожухова (1921–1982)


Ирина Катченкова



Не скрою, писать о Юрии Вячеславовиче Кожухове – трудно. Он слыл одним из самых легендарных герценовцев. Не случайно бывший наш ректор Г.А.Бордовский вспоминал, что задолго до выхода на экраны культового фильма Э.Рязанова «Ирония судьбы или с лёгким паром» аналогичная история произошла с молодым Юрием Вячеславовичем и его друзьями[1 - Борцовский Г.А. Несколько слов об Учителе//Петербургская повесть Главы жизни проректора Кожухова. СПб: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена. С. 17]. Как эта свобода самовыражения, видимо, всегда присущая нашему герою, вписывалась в контекст тускло-регламентированного советского времени? Не знаю…

В его биографии сплетаются ясность и недосказанность. В самом деле, на первый взгляд – не судьба, а пример партийно-государственной заботы о талантах из гущи народной. Крестьянский парень со Смоленщины, фронтовик (член КПСС с 1943 года), после войны заочно окончил исторический факультет – за три года вместо положенных по программе семи лет, затем аспирантуру, стал преподавателем, деканом, успешно защитил обе диссертации – кандидатскую и докторскую, был проректором, заведующим кафедрой, членкором АПН, возглавлял диссертационный Совет…Предлагали ему и иные престижные должности, вплоть до заместителя министра.

С другой стороны – его отца, Вячеслава Ивановича, репрессировали (отбывал срок на Соловках), – но этот факт наш профессор долго был вынужден скрывать. Даже после реабилитации трагическая страница семейной истории не разглашалась[2 - Гончаров С.А., Крейцер А.В. Текст жизни и метафизика судьбы: размышления. – Там же С. 190]…

Или взять широко известную на факультете «сагу» о фронтовой, под пулями, женитьбе Кожухова. Эту тему обыгрывал и спектакль студенческого театра-студии, приуроченный к 40-летию Победы. Эта постановка 1985 года называлась «Вам, в чьих судьбах была война». Присутствовали ветераны. Говорят, и вдова Юрия Вячеславовича должна была прийти, но её я не помню. А надо сказать, что боль утраты за три года у многих из нас не утихла. И диковатым казалось изображать военную свадьбу, разыгрывать молодое счастье недавно ушедшего в вечность мужа и сидящей в зале вдовы….Но наши методисты-постановщики были свято уверены: вот на таком «материале» и надо воспитывать студентов. Интересно, как бы отнёсся к такой инсценировке важнейшего события своей жизни сам Кожухов?

Недавно перечитывала рукописные заметки, которые набросала сразу же после его смерти. Поразительно меняется наше отношение к событиям, а ещё больше – осмысление этих событий в контексте времени. Хотя и времени-то прошло, казалось бы, не так уж и много. Правда, прожитые после кончины Кожухова годы так перетряхнули страну и всех нас, что, пожалуй, стоили иного столетия…

У могилы на Северном кладбище проректор сказал – мол, символично, что Юрий Вячеславович умер в день ленинского субботника, собираясь в Разлив. Этот день в 1982 году приходился на 17 апреля. А «красная суббота» совпадала с Великой – заканчивалась Страстная неделя…

Конечно, тогда, в день похорон, не говорили об этом. Да и все ли знали? Зато теперь ищут и находят мистику и чуть ли не знамения[3 - Тамже. С.276, С.335]…

Мы – последние студенты Кожухова, нашему курсу он прочёл последний курс лекций, у нас принял последний в своей жизни экзамен…. Лично для меня – тогда, в неполные 19 лет, кончина Юрия Вячеславовича стала первой значимой утратой. Ощущение страшной несправедливости, жутковатого ужаса, нежелание примириться с этой потерей помнится до сих пор…

…Октябрь 1981 года. Мы недавно вернулись из совхоза «Ленсоветовский» – убирали морковь. В нашу курсовую аудиторию № 329 входит среднего роста мужчина в сером костюме. У него – калмыковатый разрез глаз, зачёсанные назад волосы и пышные, какие-то «будённовские» усы. Откашливается:

– Здравствуйте. Я профессор Кожухов Юрий Вячеславович, Буду вам читать лекции по истории СССР. У нас – первая половина XIX века…Потом – экзамен. Кстати, скажите – устраивает ли вас темп лекции?

Голос – негромкий глуховатый баритон. Читал лектор спокойно, без внешних красивостей, деловито и как-то ладно. В его лекциях чувствовалось стремление донести до студента самый сложный материал, разложить всё по полочкам. Кожухов был непревзойдённым мастером прояснения вопросов экономики, особенно если речь заходила о крестьянстве. Или, например, на консультации так изложил Синопский бой, что даже женская часть группы уяснила стратегический манёвр Нахимова.

Большое внимание он уделял реформам Сперанского, особенно упирая на поддержку им образования. Вообще, надо отметить, что у Юрия Вячеславовича был огромный интерес именно к преподаванию истории, к тому, что сейчас назвали бы технологиями. Не случаен его вопрос о темпе лекции. Он постоянно внедрял в работу кафедры инновации. Одно время, как рассказывал В.В.Лаптев, вместо экзамена, если у студента было желание, проводил собеседование по прочитанным монографиям, или по одному из томов В.О.Ключевского. В своих воспоминаниях А.З.Ваксер подробно останавливается на методической составляющей работы заведующего кафедрой: «Методику преподавания рассматривали на кафедре не как довесок к науке, а как школу мастерства, без которой ни учитель, ни вузовский преподаватель не могут стать настоящими профессионалами…..Создание методических сборников, разработок, обобщающих педагогический опыт членов кафедры…присутствовали постоянно в нашей работе. Как член-корреспондент АПН Юрий Вячеславович очень внимательно следил за всякого рода новинками, повышающими эффективность учебной деятельности. Он был одним из авторов профессиограммы учителя истории, над которой факультет работал не один год…»[4 - Ваксер А.З. Недосказанное о друге //Петербургская повесть. Главы жизни проректора Ю.В.Кожухова, С.84]. Если прибавить к этим занятиям солидную административную нагрузку и большую семью (трое детей), становится понятно, что сердце периодически давало сбои.

Кожухов-лектор запомнился ещё умением создать в аудитории уважительно-строгую, но в то же время доброжелательную обстановку.

У него отношение к студентам было отцовское – одновременно ласковое и требовательное. Ему каждый студент был интересен, с каждым он мгновенно находил общий язык. Не случайно в 50-е годы он приглашался на студенческие свадьбы в качестве посажённого отца.

Чувствовался солидный запас знаний, который не выносится на лекцию, но имеется и постоянно пополняется. Нам он советовал не только читать монографии и учебники, но и посещать музеи, знать архитектурные памятники. К месту рассказал анекдот: рассматривает некто картину «Царь Пётр допрашивает царевича Алексея», смотрит и недоумевает: «Картина хорошая, почему же Ге?»

Запомнились его отточенные формулировки, как, например, «Великое герцогство Варшавское – это пистолет, направленный в сердце России».

Конечно, как и все мы, был он человеком своего времени. Не удержался «боднуть» покойного академика Е.В.Тарле на одной из лекций – мол, всё-таки у Евгения Викторовича сохранилось некоторое расшаркивание перед Наполеоном. Думаю, это был отголосок каких-то неведомых нам и не вполне академических баталий. В то же время об Аракчееве сказал, что заслуги последнего как выдающегося артиллериста и организатора войск накануне Отечественной войны 1812 года весьма велики…

Свой последний экзамен Юрий Вячеславович принимал у нашего курса 10 января 1982 года. До его смерти оставалось всего ничего – три месяца и неделя…

Конечно, мы тогда и предположить не могли, что жизнь нашего профессора оборвётся так рано – для мужчины 61 год не возраст… Да и он же спортивен, подтянут, летом сплавляется на байдарках, рыбачит, охотится… Но не дано человеку знать своё будущее и «дату своего ухода»…

И вот – экзамен… Обстановка спокойная, почти непринуждённая. Я ему рассказываю о Венском конгрессе. Говорю, что, мол, зря называли остряки этот конгресс «танцующим», ведь решались судьбы Европы на десятилетия вперёд… Кожухов прерывает, широко улыбаясь:

– Ну, это как посмотреть… Молодёжь-то танцевала…

Я обиженно смолкаю. В те времена была страшно застенчивой и тушевалась сразу, если, например, экзаменатор «встревал». Кожухов тут же примирительно произносит уже серьёзно:

– Извините, продолжайте, пожалуйста.

Как он почувствовал, что мне стало некомфортно, как мгновенно перестроился, настроился на мою волну? Чудо или мастерство преподавателя?

Уже выводя в зачётке «отлично», Юрий Вячеславович наградил меня, как орденом, похвалой за ответ:

– Спасибо вам большое, Ирина Семёновна. Ставлю вам «пять с плюсом». Вы – прирождённый историк.

И сейчас, когда что-то не клеится, не складывается, я вспоминаю эти слова, и на душе теплеет.

Если в мимолётном общении Кожухов был так внимателен и добр к окружающим, то как же он поддерживал коллег, родных и близких…

Воистину, это был человек большого сердца, щедро и многообразно одарённый природой.

Он был прекрасным рассказчиком. На консультации перед экзаменом, каких только мы не затронули тем! Не хотелось уходить. И профессор не гнал нас. Видно, и мы ему были интересны, а не только он – нам. Разговор тогда вышел далеко за рамки предэкзаменационной консультации. Узнав, что наша студентка Зина Голединец – с Украины, Кожухов вспомнил, что ему пришлось сдавать экзамен по украинскому языку, но поставили четвёрку – из-за польского акцента. Видимо, придирались – откуда у смоленского хлопца мог взяться польский акцент?[5 - Но недавно я узнала – на Смоленской земле во все времена, особенно в деревнях, оседало много польских семей. Были и этнически однородные польские сёла. Пограничье….] Он и от диалектизмов избавился, говорил как коренной питерец. Мне было с кем сравнивать…

…И вот – день очередного коммунистического субботника – 17 апреля 1982 года стал днём его смерти и поистине «чёрным» днём для всего осиротевшего факультета.

Правда, мы, студенты, узнали о кончине Кожухова, уже возвращаясь домой. Нашей однокурснице Лене Ильиной декан И.И.Рогозин велел писать траурное объявление…

Ощущение было – как обухом по голове…

Вспоминали мы и ту памятную, для Юрия Вячеславовича последнюю консультацию.

Он рассказал нам и о своём инфаркте (пережитом 10 лет назад), и о клинической смерти – с доброй улыбкой: «А помирать не страшно, ребята…»

И эти слова, сказанные незадолго до смерти, теперь воспринимались как пророчество, как предвидение… Смерть его была мгновенной – встал ночью покурить, зашёл в ванную, и сердце остановилось. Курил он вообще много, не отказался от этой пагубной привычки и после инфаркта, не хотел себя лишать одного из жизненных удовольствий, чувствовать ограничения, налагаемые возрастом и болезнями.

Нежелание терять «качество жизни», а Кожухов любил жизнь во всех её проявлениях, было, по-видимому, его принципиальной и очень мужской позицией.

…А потом была ещё гражданская панихида в Актовом зале. Присутствовали ректор А.Д.Боборыкин, проректоры, представители других вузов. Были речи… Один из выступающих, помню, посетовал: мол, у Юрия Вячеславовича была своя, и очень интересная концепция русской истории, но он не успел её опубликовать. Такова была вся его заполненная, переполненная рутинными заботами жизнь – на заветное, вымечтанное не хватило времени…

У нас в стране, к сожалению, не принято беречь людей. Тоже своего рода историческая традиция. Если человек «тянет» воз – будут добавлять ещё и ещё, пока не надорвётся. А ведь Кожухов был не только талантливым исследователем (и мог бы на научном поприще сделать гораздо больше), но и умелым администратором, и выдающимся специалистом по педагогике взрослых. И в каждой своей ипостаси он выкладывался полностью. Как сейчас говорят, он «был успешен» во всех своих делах, все возлагаемые на него обязанности выполнял блестяще, испытывая равновеликий интерес и к науке, и к методике преподавания, и к администрированию… Да, всё успевал, но – какой ценой…

Однажды я беседовала о Кожухове с одним из ветеранов института. Этот почтенный человек, должно быть, таил на Юрия Вячеславовича давние обиды. Он резко отозвался об «административном рвении» старшего коллеги… Что ж, могу только повторить: каждый из нас – человек своего времени. Но при безусловном приоритете для Кожухова «дела» над «человеком», к людям он относился по-отечески, наставляя и помогая, как раньше говорили, «растил кадры».

Он был коренным герценовцем. С первых послевоенных лет и до смерти вся его жизнь связана с нашим вузом. Аспирантом, а позже – молодым преподавателем он жил на территории ЛГПИ, в общежитии. И его знали и ценили в институте все – и «лирики», и «физики». Последние – как многолетнего проректора.

У него было трое детей. Особенно Юрий Вячеславович любил младшего сына Вячеслава. И, конечно, пережил страшные дни, когда сухогруз «Механик Тарасов», на котором Вячеслав Юрьевич Кожухов служил в должности второго штурмана, попал в аварию (это случилось в феврале 1982 года). Спаслись немногие, в том числе и Кожухов-младший. Может быть, изношенное сердце Юрия Вячеславовича не выдержало – ведь фамилии спасённых стали известны не сразу…

Юрий Вячеславович Кожухов прошёл все ступеньки карьерной лестницы, но смог сохранить лучшие черты русского народного характера – прежде всего, доброту и простоту в общении. Это был народный профессор, народный проректор в лучшем смысле этого слова.

Он в каждом человеке видел личность, в каждом – выделял лучшие качества и в дальнейшем общении опирался именно на лучшее. В этом непростом умении тоже сказывался педагогический талант профессора Кожухова, умноженный на житейскую мудрость. Как истинный, настоящий педагог, он каждого – и студента, и аспиранта, и коллегу-преподавателя – нацеливал на перспективу, оказывал посильную помощь и поддержку.

Нынешние руководители часто, стараясь подчеркнуть свою «крутизну», нередко унижают сослуживцев…. Сейчас, когда в тренде – «жесть» и брутальность, уважительный и просвещённый стиль руководства Кожухова не пользуется признанием у разного ранга начальства. Можно только пожалеть об этом упрощении и огрублении нравов. Да и дело страдает – из-под палки и под вечное покрикивание и принуждение получается «как всегда», а не «как лучше»…

Прошло более трети века. Изменилась страна, изменились мы. Неизменны горечь утраты, светлая память и благодарность судьбе за счастье соприкоснуться с Юрием Вячеславовичем Кожуховым – замечательным человеком, профессором, наставником. Учителем…




Охота без охоты


Владимир Лукин



Чай был не просто хорошим, он был великолепным. Душистый, обжигающий нёбо и горло, чай вливался и вливался, но чувство жажды не проходило. Вновь и вновь хозяйка наполняла пиалы трех друзей жидкостью с коричневатым оттенком, мягкий вкус которого заполнял, казалось, все сосуды организма. От большого количества заваренного чая, чайный запах заполнял небольшую кухню. К нему примешивалась струя пара, периодически вырывающегося из носика большого чайника, постоянно кипящего на газовой плите.

Молча и сосредоточенно друзья, не замечая времени, поглощали чудодейственный напиток. Время, между тем, уже приближало утро, а чаепитие, надо заметить, началось около полуночи.

– Ну, что? Еще по одной и отбой? – предложил заметно повеселевший хозяин стола. – Или уже можно и позавтракать?

Это предложение не было принято и, поблагодарив хозяйку, заметно отяжелевшие все дружно вышли из-за стола и разошлись по комнатам.

Как самому молодому, Володе приготовили постель на полу, рядом с диваном, на котором с комфортом устроился самый старший из друзей – Рома.

Володя чувствовал сильную усталость и был уверен, что тут же заснет богатырским сном. Но время шло, он ворочался, слушая периодические всхрапывания соседа, но сон не шел. Слишком сильными оказались впечатления от событий за прошедшие двое суток.

А начиналось все так.

Автобус, в котором среди пассажиров был и молодой лейтенант, натужно урча, медленно отъезжал от автовокзала города Шевченко. Путь предстоял не такой уж и далекий, но и не близкий – километров сто тридцать на восток.

Автобус, набирая скорость, проезжал городские кварталы, застроенные современными домами. Даже в это зимнее утро под лучами холодного декабрьского солнца и преобладания серого цвета город был красив. Не так часто удавалось Володе видеть, все то, что безостановочной лентой прокручивалось перед его взором и неумолимо уплывало назад в прошедшее время. Город, разделенный на микрорайоны, расчерчивали прямые линии вдоль Каспийского моря и на восток.

Шевченко проектировали ленинградские архитекторы, которые были лидерами градостроительства в СССР. Володе вспомнилось восхищение, вызванное видом города из иллюминатора самолета, заходящего на посадку. Этот самолет год назад доставил сюда выпускника одного из ленинградских военных училищ для прохождения дальнейшей службы.

А служба оказалась такой, что времени не оставалось для любованиями городскими красотами. Хотя общежитие и было в городе, но батальон располагался в тридцати километрах в пустыне. Выезд – засветло, возвращение – затемно, если оно случалось. Да, к тому же, все такие передвижения осуществлялись на «строевой машине», грузовике с уродливым кузовом, обитом фанерой и без окон. Пустыня пустыней, но в холодное время года с ветрами в открытом кузове не очень-то и комфортно. От мороза фанера не защищала, но служила преградой для пронизывающего ветра. А в летнее время в сорокоградусную жару в рубашке с длинными рукавами, в галстуке, тяжелой фуражке и сапогах было тоже не легче в закрытом кузове.

Так случилось, его одногруппник Рома, как звали его в курсантские времена, а в жизни Рысбек из солнечной Киргизии, получил назначение в тот же полк, но в подразделение в городе Новый Узень. Именно в этот город и увозил Володю автобус, мотор которого на прямом асфальтированном шоссе гудел тоже ровно.

Рома довольно часто приезжал в Шевченко «на сборы» – собрания, совещания, проводимые командованием полка, и всегда приглашал в Новый Узень. Но выходных практически не было, вернее, по календарю они были, а вот по жизни… Чем красней число, тем чернее будни – мрачная шутка гуляла среди офицеров.

Но как это часто бывает, возможность встречи появилась после излечения в госпитале, куда наш герой попал по профессиональной желудочной болезни военных: постоянное переутомление, недосыпание, нервы, нерегулярное питание, курение, в общем, все – во вред здоровью.

И вот оно – послегоспитальное освобождение от службы на трое суток. Надо сказать, что в Новом Узене Володю ждал еще один однокашник по училищу – Абугали. Он прибыл туда на службу на два года раньше и уже успел жениться и перейти на службу в пожарную часть. Это обстоятельство очень важное, потому что сыграло определяющую роль в последующих событиях.

Абугали – уроженец Уральска, казах из Младшего жуза поразил Владимира своей бьющей ключом энергией, эрудицией, сердечным отношением к друзьям. Он мог часами читать наизусть Омара Хайяма и Пушкина, вести беседы на серьезные философские темы. Обаятельный, красивый, стройный жгучий брюнет с пушкинскими завитками жестких волос, он привлекал к себе внимание окружающих, особенно противоположного пола, чем всегда с успехом пользовался.

Володя, вспоминая это, рассеянно посматривал в окно. Но вид равнины был серый, однообразный до самого горизонта, который не могли скрыть низкие с фантастическими изгибами стволов кустарники саксаула или подхваченные порывами ветра колючки перекати-поля грязно-желтого цвета. Показалась небольшая группа одногорбых верблюдов-дромадеров, которые бродили вслед за этими колючками. Промелькнули и остались далеко позади несколько одиночных юрт кочевников, видимо хозяев этих верблюдов.

Как можно было выживать людям и животным в таких условиях зимой оставалось загадкой.

Кроме встречи с друзьями была еще одна причина для поездки. Путь к ним пролегал через впадину Карагие – «Черная впадина». Глубина ее в 132 метра отмечалась на картах страны как самая низкая точка.

Ожидания не обманули Володю. Длинный пологий спуск позволил рассмотреть это удивительное место. Обрывистые края, оставшиеся за спиной и виднеющиеся вдали, создавали впечатление кальдеры гигантского вулкана и вызывали ассоциацию с лунными кратерами, хотя вправо и влево края впадины уходили за горизонт. Пустота, безжизненность, отсутствие даже намека на растительность дополняли космическое восприятие увиденного. Казалось, будто и автобусный двигатель перестал издавать звуки, такая вокруг ощущалась физически гнетущая тишина.

Владимир интересовался у Ромы и Абу их впечатлениями, которые неоднократно проезжали это место. Но правильно говорят, лучше один раз увидеть.

Почти трехчасовой путь завершился в небольшом городке нефтяников.

Вообще, полуостров Мангышлак неслучайно называли «полуостровом сокровищ». Достаточно напомнить, что здесь добывали не только урановую руду, но и редкую на земном шаре нефть с высоким содержанием парафина. Степень вязкости нефти такова, что для ее трубопроводной транспортировки через определенные расстояния устанавливали приспособления для поддержания температуры не ниже сорока градусов Цельсия. Первый в мире опреснитель морской воды на быстрых нейтронах был построен на берегу Каспийского моря в Шевченко. Опресненная атомная вода подавалась в городской водопровод. Жители называли такую воду технической и употребляли только в кипяченом виде.

Но вернемся в Новый Узень, что в переводе означает Новый Исток.

Земля здесь источала нефть. Добыча углеводородов дело огнеопасное и поэтому в городе существовала пожарно-спасательная часть, в которой Абугали исполнял обязанности заместителя начальника.

Друзья! Дадим обет быть вместе в этот час,
В веселье на печаль совместно ополчась.
И сядем пить вино сегодня до рассвета!
Придет иной рассвет, когда не будет нас.

Вдохновенно и проникновенно продекламировал Абугали любимого Хайяма и, после первых объятий, Володе было торжественно объявлено, что в качестве «культурной программы» будет… выезд на охоту.

– В пустыне на кого охотиться будем? – несколько ошарашенный предложением спросил гость. – За несколько часов пути никаких признаков жизни не обнаружено, кроме верблюжьей.

– Плато Устюрт – родина джейранов и декабрь – сезон охоты на них, – важно, со значением ответил Абу. – В нашем распоряжении будет замечательный транспорт в виде пожарной машины. А ты разве не охотник, товарищ лейтенант?

– Помню, помню из школьной программы по географии, что плато, оно же пустыня, занимает площадь в двести тысяч квадратных километров. Помчим на все двести тысяч? Нет, не охотник, но посмотреть, что это такое я не против. Что нужно от меня?

– Омар Хайям так бы ответил тебе, будь он на моем месте:

На самый край засеянных полей!
Туда, где в ветре тишина степей!
Там, перед троном золотой пустыни:
Рабам, султану- всем дышать вольней!

А от тебя нужно только личное участие! – продолжал декламатор. – Все уже давно приготовлено к твоему приезду. Сегодня отдыхаем, а завтра – вперед! На джейранов! Хотя, Рысбек ждет нас сейчас же у себя в подразделении.

– Абушик! А как с охотничьей одеждой?

После критического осмотра шинели, полевой формы цвета хаки, офицерской шапки и начищенных хромовых сапог Абугали удовлетворенно кивнул головой и проговорил: «И так сойдет!».

После встречи с Рысбеком, тоста «За встречу!» и размещения на постой Володя отправился на ознакомительную прогулку по городку, чтобы не мешать рабочему графику друзей – суббота еще не наступила.

Не обнаружив никаких достопримечательностей в городе, которому и десяти лет еще не исполнилось, Владимир зашел в один из продовольственных магазинов. Середину семидесятых годов прошлого века нельзя назвать временем продуктового изобилия. Полупустые полки магазина не оставляли иного выбора, и «охотник поневоле» купил два килограмма конской колбасы, две буханки белого хлеба и две бутылки водки. Какая же охота без спиртного!

Вечер друзей прошел скромно и скоротечно. Была лишь опробована на вкус водка, принесенная Володей. Предстоял ранний подъем, и дрожь в руках с похмелья не лучший союзник на охоте.

Раннее субботнее утро преподнесло первый сюрприз, которых, к сожалению, к исходу дня набралось предостаточно.

На пути в пожарную часть друзья наблюдали удивительную для этих мест картину. Все вокруг было покрыто не то белой мелкой крупой, не то тонким слоем инея.

– Откуда в декабре здесь снег? – удивлялись они дружно. – Обычно это холодный песок, из него и поземка метет при ветрах.

У пожарного депо их уже ждал красавец пожарный автомобиль. Яркий, красный, высокий и просторный. Командовал всеми действиями начальник пожарной части, пожилой худой казах невысокого роста. Познакомились, расселись по местам: начальник на переднем сидении рядом с водителем Васей, а остальные трое – на заднем сидении.

Действительно, удобно и просторно. Вещей совсем немного, а оружия еще меньше – на пятерых всего два ружья. Володю это удивило и одновременно успокоило: не очень он себя представлял в роли охотника, скорее, в роли стороннего наблюдателя.

– Вперед! – последовала команда старшего машины.

Друзья о чем-то оживленно переговаривались, снимая напряжение от предчувствия предстоящих ответственных действий. Но разом замолчали, когда прозвучал вопрос начальника к водителю.

– Вася! У тебя в машине бак пустой?

Водитель взглянул на топливный датчик и спокойно ответил: «Нет, я вечером залил полный бак».

– Но ведь здесь стрелка стремится к нулю, – показывая на индикатор, опять заговорил начальник.

– Не беспокойтесь, у нас есть второй бак, – проговорил Вася, нажал на газ и охотники выехали из города.

Первые километры автомобиль проехал по шоссе, на котором, несмотря на ранний час, уже двигался разношерстный автомобильный поток. Через какое-то время он стал редеть, потому что автомобили стали съезжать с автотрассы в степь.

– Вася! – поступила команда от старшего машины. – Выбери удобное для съезда с шоссе место и съезжай там, где нет автомобильных следов.

Команда была выполнена, автомобили, разъезжающие в разные стороны стали исчезать за горизонтом и пожарная машина, оставляя за собой четкую колею на слегка припорошенной снегом земле, быстро двигалась в неизвестном для Володи направлении.

– А откуда вы знаете, в каком направлении джейраны? – задал он вопрос всем пассажирам сразу.

– Да они тут повсюду, – за всех ответил Абу. – Главное – подальше уехать от остальных.

Двигатель работал размеренно, под колесами степь разворачивалась без рытвин и кочек, и организмы, видимо вспомнив о раннем подъеме, стали склоняться к дрёме. К этому располагал и однообразный пейзаж за широкими автомобильными окнами.

Володя не обратил внимания на время выезда и продолжительность движения в пути. И пожалел об этом, когда мотор вдруг замолчал, затем снова заработал, но, «чихнув» несколько раз, снова умолк и машина остановилась.

Дремота сразу же слетела со всех.

– Сейчас переключим на другой бак, – успокоил всех Вася, повернул на приборном щитке какой-то тумблер и нажал на педаль акселератора. Двигатель не заводился. Он повторил операцию, но результатом опять была тишина, как снаружи в моторном отсеке, так и внутри в пассажирском.

– Ну, и? – снял начальник немой вопрос с уст всех «охотников».

Вася изобразил еще какие-то действия и уныло произнес: «И второй бак тоже пустой».

– Сюрприз! – произнес обычно сдержанный и молчаливый Рома.

– Уже второй – отметил про себя Владимир.

Старший машины, как ему и положено в такой ситуации, вел себя достойно. Он не стал устраивать разборку с водителем, а поставил Васе задачу вести наблюдение по всему круговому сектору. Тот быстро забрался на крышу намертво остановившегося автомобиля и, приложив ладонь ко лбу, стал медленно поворачиваться по оси. Был ли у охотников с несостоявшимися охотничьими намерениями бинокль, так и осталось для Володи загадкой.

Но команда «К завтраку!» вернула всех из замешательства к конкретным действиям.

Новым откровением для новичка на охоте стало содержимое, которое вынималось из портфелей бывалых охотников. Как под копирку у всех были литровые термоски с чаем, по несколько бутербродов и традиционная бутылка спиртного. Самой значительной частью застолья оказалась содержимое Володиного портфеля. Колбасу и хлеб оставили на следующий прием пищи. Открыли одну бутылку водки и все охотно выпили за охоту, а вернее, за ее успешное завершение. Стало очевидным, что теперь не до погони за стремительной дичью, главное – надеяться, что кто-то случайно будет проезжать мимо, заедет к нам и выручит бензином на обратный путь.

Аккуратно съели по бутерброду и запили чашкой чая, понимая, что ожидание всегда томительно и длительно, а в нашей ситуации еще и совершенно неопределенно и непредсказуемо.

После завтрака настроение заметно улучшилось. Этому способствовала и преобразившаяся вокруг природа. Несостоявшиеся охотники вышли из машины в сверкающее великолепие.

Вышедшее солнце осветило все пространство вокруг и мириадами лучей засверкали алмазные грани снежинок на земле. Они, как солнечные зайчики, слепили глаза, яркими бликами отражались от красной машины, которая, казалось, сливалась с этой красотой и растворялась в ней.

Солнце не грело, и искрящийся праздник длился и длился. И был в этом блеске только один проход – наша автомобильная колея, уходящая за горизонт.

Не до любования было только Васе, который, не решаясь спуститься, неуверенно топтался на пожарной цистерне, поворачиваясь на все четыре стороны света как флюгер. Расширить пространство, заглянуть за горизонт ему помогала… ладонь, приложенная ко лбу.

Отсутствие бинокля окончательно убедило Володю в том, что слово «охота» – это в данном конкретном случае синоним «пикника на обочине», а может быть просто сюрприз для новичка.

Начальник «приземлил» Васю, заставив спуститься и позавтракать. Это заняло совсем немного времени, и водитель снова нервно зашагал в вышине, напряженно вглядываясь в пустое пространство.

Солнце поднималось над горизонтом все выше, синхронно со снижением общего настроения. После очередного перекура, в котором не принимал участие только Владимир, принявший твердое решение бросить курить, стали совещаться о дальнейших действиях. Полевое совещание прервал взволнованный Васин крик: «Машины!». Он неистово размахивал снятой курткой и криками пытался привлечь внимание.

Все тоже увидели вереницу из четырех машин, казалось, они были не далеко, хотя в степи расстояние определить точно очень трудно. Абу быстро сообразил вытащить ружье из кабины машины и подать водителю. Три выстрела прозвучали сухо и совсем негромко даже для стоящих рядом. Не заметить группу с такой яркой приметой как пожарный автомобиль было невозможно. Но, наверное, все эти действия были приняты за приветствия или знаком занятой территории и автомобили быстро скрылись за горизонтом.

Прерванное совещание возобновилось и быстро завершилось следующим решением: водитель остается при автомобиле и продолжает попытки добыть бензин в чистом поле, а остальные начинают движение в обратном направлении по свежей колее. Спустившийся Вася с виноватым видом заверил, что как только появится возможность, он догонит группу и вернет всех в город.

Ни водитель, ни старший машины не могли сказать, на сколько километров они углубились в степь. Никто на одометр на приборной доске не посмотрел с началом движения, но время в пути составляло примерно полтора часа. Скорее всего, автомобиль проехал километров пятьдесят.

«На посошок» была употреблена еще одна бутылка водки и съедено по одному бутерброду. В машине оставили три бутылки в качестве платы за бензиновую помощь, если она придет, портфели. На группу из четырех человек осталось четыре бутерброда, две небольшие колбасные «коляски» с хлебом, примерно полтора литра чая и два ружья.

С первых же шагов пешеходов ожидал очередной сюрприз. Ровная плоская поверхность, видимая из высокой пожарной машины, оказалась не такой уж ровной и плоской. Вокруг высилось бесконечное количество маленьких бугорков. Они как миниатюрные домики соседствовали с норками, вырытыми сусликами и тушканчиками. Огромным колесам они не были преградой, но для Володиных хромовых сапог и обуви его спутников это было серьезной помехой в движении. Так что охотники, встав по двое в колею, двинулись в путь.

Часы показывали восемь часов утра. Начало движения сразу же показало, что и колея не самый лучший вариант, потому что внедорожный с высоким рисунком и мощными грунтозацепами колесный протектор пожарной цистерны выдавил на почве соответствующий неровный рельеф, очень неудобный для ходьбы. Но группа уверенно шла вперед, беседуя на разные темы.

Сразу же нашли положительное в том, что так быстро закончился бензин – не успели уехать дальше, чем по факту. А ведь каждый год в сезон охоты обязательно бесследно пропадал кто-нибудь из охотников, не помогали даже поиски с помощью вертолетов.

Сначала наши охотники постоянно прислушивались и периодически оглядывались назад в надежде услышать или увидеть большую спасательную красную машину. Но время шло, а вокруг была лишь звенящая, чуть морозная тишина, в которой слышалось только шуршание песка под ногами.

В полдень решили сделать привал. Понимая, что пройдена лишь малая часть пути, во время которой в обратной пропорциональности росло убеждение, что весь путь придется преодолеть пешим порядком, стали рассчитывать имеющуюся еду и питье.

Следующие четыре часа пути дались еще труднее, темп движения заметно замедлился. Не привыкший к таким дальним переходам начальник стал жаловаться на усталость и остановки становились все чаще и чаще. На юге темнеет рано и быстро, даже летом, а тут декабрь…

Чай закончился еще на первом привале, а к исходу дня и от еды оставались крохи.

В быстро наступавших сумерках все труднее было различить колею. Но на востоке вдруг появилась тонкая и почему-то короткая линия зари. Уставшие, измотанные жаждой и голодом (мизерное питание не добавляло физических сил), многокилометровым переходом, путники не сразу поняли, что это – отсвет городского освещения. С наступлением темноты совершенно выбившийся из сил начальник отказался идти дальше. Посовещались и решили разделиться: впереди должен двигаться Володя в возможном быстром для него темпе, а Рома и Абугали тащить на себе начальника.

Владимиру вручили ружье… с двумя патронами, ко второму ружью, перекинутому через плечо у Абу, прилагалось пять патронов. С трудом сдерживая раздражение от очередного сюрприза в виде такой подготовки к «охоте», «авангард» решительно шагнул в темноту напрямую к еле различимой на горизонте линии света.

Тяжело было передвигаться по колее, но с первым же шагом в сторону от нее Володина нога провалилась в невидимую в темноте ямку-норку. С трудом вытащив носок сапога из препятствия и сделав очередной шаг, Владимир запнулся о кочку около другой норки. Днем можно было видеть, куда ступить, но ночью…

Так, ежеминутно проваливаясь и чертыхаясь, перенапрягая стопы и икры ног, выдерживая периодические удары ружья по спине, которые, казалось, были с каждым разом все сильнее и больнее, Володя уходил от товарищей. Но силы придавало понимание того, что идущим за ним еще тяжелее: начальник уже не ступал на землю и, закинув его руки себе за спины, двое других, также проваливаясь и спотыкаясь, медленно тащили его, продвигаясь вперед.

Владимиру казалось, что он оторвался далеко, но, периодически перекликаясь, он хорошо слышал ответные звуки. Это означало, что и он шел все медленнее и медленнее.

Через четырнадцать часов почти беспрерывного движения в этих жутких условиях все были измотаны до крайности. Володя скорее почувствовал, чем услышал крик в спину: «Привал!». А может быть ему это просто хотелось услышать. Он остановился, прислушался и, повернувшись, ответил тем же. В ответ прошелестели нечленораздельные звуки. Они все равно принесли успокоение. Оптимизму добавляло и все разгорающееся на небе зарево. Нет, строений видно не было, кривизна земного шара не позволяла это сделать, но далеко в ночи, изредка, то влево, то вправо быстро передвигались мерцающие огоньки. Звуков с той стороны не было слышно, но было очевидно, что шоссе уже близко. Оно было единственным в этой части пустыни, а значит, именно с него сегодня ранним утром так неосмотрительно съехала пожарная машина с практически пустыми бензобаками.

Володя даже удивился, когда подумал, что это было сегодня. Время растянулось, превратившись в многокилометровое пространство. Он поднял голову к небу, поймав себя на мысли, что сделал это впервые за время перехода, когда все внимание занимали попытки подошвами сапог нащупать более или менее плоскую поверхность. Звезды были высоко и также далеко как его цель. Равнодушно и холодно небо тысячами сверкающих глаз смотрело на четырех путников из последних сил медленно ползущих по черной холодной земле. Лишь изредка небо прочерчивала светящаяся точка, движущаяся с большой скоростью. Володя знал, что это пролетел очередной спутник и позавидовал летевшему, движению которого не препятствовал даже воздух из-за его отсутствия.

– Я пошел! – крикнул он в густую черную темноту. Тяжело вздохнул, также тяжело поднялся и решил, что больше останавливаться не будет, пока не доберется до шоссе.

Владимир не стал ждать ответа, а, сняв ружье, загнал в ствол патрон. Проверил, не выронил ли последний, похлопав по карману куртки. Подумав, переложил его для верности в карман брюк-галифе, продлив, таким образом время отдыха. Собрав всю волю в кулак, вновь зашагал по норам и кочкам. Мелькнула мысль о том, как в отличие от человека, разумно устроена природа: создала препятствия на земле, но пространство вокруг свободное – ни кустарников, ни деревьев.

– Вряд ли добрались бы за такое время так близко к цели. Или далеко еще? – подумал он, уже автоматически переставляя ноги. – Город же по-прежнему не виден.

Уверенный, что найдет группу товарищей после выхода к дороге, Володя, насколько мог, ускорил (или ему уже так казалось) шаг. Вскоре вместо огоньков он стал различать лучи света от автомобильных фар. Они появлялись с большими интервалами. Стало понятно, что приближался поворот в сторону города, потому что желтый цвет фар в один из моментов исчезал, и в сторону зарницы двигались уже едва различимые рубиновые огоньки задних огней. А от движущихся автомашин из города огоньки фар при повороте превращались в узкие полоски света и уплывали вправо, все сокращаясь в длине.

Володя уже слышал приглушенный отдаленный звук мотора от двух желтых огоньков неожиданно высветившихся со стороны города. Этот автомобиль быстро приближался к повороту, и упустить его было нельзя.

Во время учебы среди курсантов Владимир был признанным спринтером, навык быстрого передвижения сохранила и офицерская служба, в которой время и скорость были существенными факторами успешных действий. Вот и сейчас, собрав остатки сил, он бежал по нескончаемым дырам и кочкам к дороге, слегка освещаемой далекими отблесками в почти кромешной темноте. Ему казалась, что такую скорость он не показывал и на ровной спортивной рекортановой дорожке.

Рот разрывал крик «Стой!». Володя на ходу лихорадочно сдернул с плеча ружье, взвел курок и выстрелил вверх. Тяжело дыша, на мгновение остановился, перезарядил ружье и снова с отчаянием обреченного бросился бежать. Автомобиль повернул налево, обозначив полоски света, наперерез которым и бежал Владимир. Автомобиля не было видно, даже силуэта, потому что он выехал из зоны света от зарницы. Трудно было определить расстояние до дороги, но звук мотора в ночной тишине уже был слышен хорошо.

Володя, продолжая бежать, выстрелил последний патрон, когда автомобиль почти поравнялся с ним… Лучики света фар сжались и пропали – автомобиль проехал не останавливаясь. И было что-то трагическое в удаляющемся красивом свете задних фонарей. Но стрелок продолжал бежать к дороге, не переставая кричать, все еще на что-то надеясь.

Вот и обочина. Володя рухнул на нее, жадно глотая холодный черный воздух пустыни. Сил больше не осталось даже на то, чтобы повернуть голову в сторону удаляющейся машины.

Но слух вдруг уловил изменение звука двигателя: из приглушенного он звучал все явственнее и стало понятно, что это приближается автомашина.

Надежда вновь придала силы и, поднявшись, Володя увидел, как проехавший мимо автомобиль задним ходом приближается к нему. Электронные наручные часы показывали двадцать три часа десять минут.

Легковой автомобиль «УАЗ» с брезентовым тентом вместо кузова остановился, открылась передняя дверь и из «бобика» или «козла», как любовно называли эту замечательную машину в народе, вышел… Вася! В грязном измученном ночном путнике он в ночи сразу узнал «охотника» в военной лейтенантской форме, видимо, единственного в его практике.

Как оказалось, не так уж и далеко Володя ушел от группы. Все-таки сказывалась военная подготовка выпускников, которые практически на руках несли начальника последние километры.

По пути домой Вася успел рассказать, что буквально через два часа удалось привлечь внимание какой-то колонны, ему одолжили бензин, и он группу… не нашел. Вернувшись в город, он взял машину начальника и несколько раз проехал по шоссе к месту съезда и обратно, провел переговоры с вертолетчиками на воскресные поиски.

Измученные семнадцатичасовыми приключениями «охотники», оставшиеся без охоты, не задавали вопросов, а просто наслаждались возможностью не двигаться.

Остается загадкой, почему так произошло, ведь Васю предупреждали о движении точно по колее. На какую «колею» на следующий день выводил пришедший в себя начальник своего водителя, осталось для Володи неизвестным.

Да это и не важно. Важно то, что трое друзей после душевых процедур вдыхали чайный запах от большого количества заваренного чая, заполнявшего небольшую кухню.

Но мысленно возвращаясь вновь и вновь к недавно пережитому, Владимир нашел в происшедшем подтверждение старой истины – «доверяй, но проверяй». Вниманию ко всем обстоятельствам предполагаемого дела его учили в военном училище. Участие в серьезном деле в качестве приглашенного не освобождает последнего от неприятностей. Так что всегда можно найти способ тактично включиться в контроль и помощь в ходе подготовки. И только в этом спасение от подобных «охотничьих» приключений…

…А чай был не просто хорошим, он был великолепным!




Зимнее одиночество


Татьяна Михалкова



… Короткий зимний день клонился к вечеру. Таня прошла на кухню, привычным движением включила электрический чайник, достала из холодильника утренний бутерброд, присела на табурет, задумалась. Зима в этом году стояла нехолодная и почти бесснежная. В окно стучал мелкий противный дождичек – и так весь день. Сегодня даже не вышла погулять.

Таня предалась размышлениям, какие здесь у них в Воейково, бывали зимы – с хрустящим под ногами снежком, с сугробами у калиток, с сосульками, свисавшими с крыши. Катались с ближайших холмов на лыжах, бегали по лыжне, далеко в лес, аж до самого «Домика лесника», детишки устраивали на пруду каток, малышня съезжала со склонов на саночках. Весело щебетали возле дома синички, красногрудые снегири сидели в саду – они облепляли кусты черной смородины, поклевывая сморщенные ягодки. Довольно часто Таня видела, как белочка перебегала с дерева на дерево прямо на приусадебном участке, лес-то ведь был близко. Струйки дыма устремлялись из печных домов-срубов прямо в небо и медленно растворялись в синей ночи. Где-то брехал «ничейный» пес, идя вечером по дороге к Котельной, можно было слышать, как в сараях копошится скотина. Сельские улочки-проезды, заметенные снегом, были пустынны, труднопроходимые узкие тропочки меж сугробов слабо угадывались в быстро наступавшей ночи – селяне ложились рано. Перед сном Таня всегда подходила к окошку в своей маленькой комнатке с жарко натопленной бабушкой выбеленной печкой, приоткрывала штору и глядела на звезды… И ей становилось очень-очень грустно и светло, будто она предвидела это свое зимнее одиночество, которое наступит еще через много десятилетий. Затем Таня целовала на ночь бабушку, залезала под ватное, стеганое одеяло, из которого делала «конверт», в ногах устраивался кот Кишай… Таня погружалась в сон, завидную беззаботность которого не могли уже нарушить никакие звуки извне.

Таня улыбнулась своим воспоминаниям: она помнила свое детство так, как если бы оно было вчера. Это было счастливое детство.

Куда все девалось? Шестьдесят лет пролетели незаметно, особых достижений в Таниной жизни не было, помнить ее будут недолго.

Чайник отключился со щелчком. Таня взяла было свою обычную простую кружку, но передумала, вернулась в комнату и вынула из «горки» очень красивую чашку в японском стиле – ее подарила Тане подруга, когда стукнул «полтинник». Да, и те годы еще были счастливыми, были живы родители, сын был внимателен, часто приезжал, жизнь Тани скрашивали и милые зверушки – дворовый пес Кузик и полукровка Кешик. Но – все имеет свое начало и свой конец. А все же – как это страшно: жить прошлым счастьем.

Таня положила в «японскую» чашку пакетик чая «Майский», добавила листик сушеной мяты, заварила. «Жаль, что я не курю», – подумала она, – «Сигаретка бы сейчас не помешала». Таня раскрыла свежий номер журнала «ЗОЖ» – вчера взяла на почте, пролистала. «Опять про одиночество», – невесело усмехнулась она, – «Похоже для «ЗОЖ» – это вечная тема. А что пишут? Вот женщина потеряла мужа, с которым прожила почти шестьдесят лет, живет в далеком поселке, просит откликнуться, оставляет свой адрес. Написать что ли? А в самом деле – мысль не дурная».

Таня принесла блокнот, вырвала лист и стала писать:

«Уважаемая Александра Степановна! Я хочу дать Вам один простой совет: как спастись от одиночества. Не думать. Ни о прошлом, ни о будущем. Жить только настоящим. Это очень важно. Я потеряла всех и все. Даже зверики мои перемерли. У сына своя семья, и он живет в городе, а я, как и Вы, в небольшом поселке. Распределяю свое время: домашняя работа, чтение, прогулки». Таня остановилась: для чего она все это пишет, той женщине ее «советы» не помогут, она все это и без Тани знает. Тогда для кого же письмо? Для себя?

Таня вдруг почувствовала, что ей непереносимо тяжко в четырех стенах, и, хоть время было уже позднее, и погода не лучшая, она быстро оделась и уже стала закрывать дверь веранды на ключ, когда услышала у калитки шорох – почти бесшумно подрулила машина – серебристое «Ауди», Таня вздрогнула: сын! Она еще боялась верить, так и стояла на крыльце с ключом в руках, шарф размотался, и дождь хлестал по голой шее.

Кирилл рывком открыл калитку, быстрым шагом пошел матери навстречу. Он что-то нес, похожее на большую коробку, вот он уже в полосе света, господи – это же огромный букет цветов! Белые розы. Ее любимые.

Таня не могла ни говорить, ни плакать. Она даже не могла взять в руки, протянутые ей цветы… «Что ж ты не звонишь, мать? И, мобильник отключила». «Разве?» – Таня слабо улыбнулась. «Уже целую неделю». Помолчали. «А я ведь не видела тебя два месяца, Кирюша», – Таня старалась говорить спокойно, – «Хотя ты и живешь от меня в часе езды на машине». Сын отвернулся, неловко шмыгнул носом: «Сама могла бы приехать». «Я не хочу вам мешать, у вас своя семья. Но – спасибо тебе, что ты здесь». Таня обняла сына. Прошли в дом. «Раздевайся. Хочешь кофе? (она помнила, что сын никогда не пьет чай – только кофе и только черный). Сын сделал нетерпеливый жест: «Да я на минутку». «Понимаю, понимаю, дела», – засуетилась Таня, – «Вот, возьми на дорожку», – она быстро сунула ему что-то, не то конфету, не то пряник. «Спасибо за цветы». Немножечко помедлила, потом добавила: «Такие ты подарил мне почти десять лет назад, на «круглую дату». Сын довольно улыбнулся. «Я знаю, ты еще любишь «Рафаэлло», но сейчас не получилось». «Пустяки, пустяки, у меня ведь и не день рождения вовсе». «Это не имеет значения… Ну все, мать, бывай. И смотри – не кисни тут. Скоро лето – мы приедем опять». Таня подумала: «Что мне теперь до лета ждать, полгода?» Ей хотелось сказать: «Приезжай почаще». Но вместо этого она просто прижалась к его груди, вдруг почувствовав себя очень маленькой. Сын замер в напряжении, видно, ему дорога каждая минута.

… Таня вышла провожать Кирилла на веранду, в темноте ощущая всем нутром, как он идет по тропинке, вот открывает калитку, хлопнула дверь машины, задний ход, разворот и – мелькнули красные огоньки за поворотом.

… Таня вернулась в дом. Не спеша, сняла пальто. Повесила на вешалку. Прошла на кухню. Букет был такой большой, что занял почти весь кухонный стол, чуть не опрокинув недопитую чашку чая. Таня аккуратно высвободила ее из объятий белых роз, убрала в мойку, затем взяла букет и погрузила в него лицо – глубоко в облачный плен. Аромат был чудесный, не сильный, но очень нежный. Очень похожий на тот, которым пахло «за ушком» у сыночки, когда он был еще грудничком. «А ведь не заметишь, ему уже и сорок будет», – подумала Таня и улыбнулась. «Интересно, что бы ему подарить на этот его юбилей? Такое, чтоб запомнилось?»

Мысли Тани от грустных и тягучих, как сметана, перетекли в веселые и легкие, как первые снежинки. И действительно, машинально выглянув в окно, в едва различимой тьме, Таня увидела, что, кажется, пошел снег. «Наконец-то зима», – подумала Таня с облегчением. «Можно будет опять совершать долгие прогулки к Горскому озеру, кормить птичек, а может, еще тряхну стариной, надену лыжи, да и махну до «Домика лесника». Таня включила радио – пусть звучит музыка, но сегодня не та, классическая, грустная, которую любит она, а современная, веселая, которую любит Кирилл. Таня достала с «горки» большую стеклянную вазу, купленную в ИКЕА (подарок еще одной подруги) и занялась розами. Она очень любила обрабатывать цветы так, чтобы они подольше стояли, и делала это ловко и умело. Неожиданно Таня поймала себя на том, что подпевает в такт какой-то очень бодрой мелодии. Она усмехнулась: «А все-таки правильно я посоветовала той женщине из «ЗОЖ», главное – направить мысли в нужное русло».

… Снег падал ровными, правильными хлопьями, спокойно расстилая на земле невинное ажурное кружево. «Зимы ждала, ждала природа», – вспомнила Таня пушкинское и подумала, что ей очень хочется перечитать «Евгения Онегина».




Что мы сделаем для России?

Рассказ географа


Вера Скоробогатова



Аудитория представлялась ему пенистым прибоем у скал. Поначалу, считая студентов взрослыми, молодой и уверенный в себе педагог объявлял: «Меня зовут Егор Владимирович. Мы с вами постигнем новые технологии…» Но, оказалось, есть задачка сложнее: воспитывать подопечных. Иначе не получить плодов от занятий. Да и грош цена преподавателю, который не вложит хоть что-нибудь важное в душу студента. Только вот что? Хотелось умолкнуть и удалиться. Когда-то самого Егора спасли от дурных веяний лишь географические карты и книги. Он плохо учился, прогуливал уроки. Однако отказался от выпивки, пропустил мимо ушей сладкие россказни наркоторговцев – лишь потому, что в библиотеке ожидало нечто более интересное.

«Ну и что теперь могут дать своим дичкам-отпрыскам выжившие дети анархии? – сокрушался Егор. – Воспитание для них – либо игра, либо истерика и обуза. Дички достаются мне – недозрелому дяденьке из того же растерянного поколения!». Ситуация казалась Егору нелепой: какие из его сверстников родители? Какой из него самого воспитатель? – Это как журавль начнет воспитывать летучую мышь. Или лиса – медведя. «Что дать юнцам, если самому, кажется, не дотянуть до учителей и родителей?»


* * *

А читаете ли вы географические карты, как книги? Немного сноровки, и через плоские линии, мёртвые точки, ни о чем не говорящие имена вдруг чётко проступают дела дней минувших.

Взгляните. В Северном Ледовитом океане, в забитом плавучими льдами Карском море есть вытянутый островок. Его видно лишь на картах очень крупного масштаба. – Остров Колчака.

«Как, – спросите вы, – тот самый Александр Васильевич?! Адмирал, предводитель белого движения, Верховный правитель России?! Тот, о ком сняты фильмы и написаны стопки работ?» Кто-то преклоняется перед ним, другие ненавидят. Слишком много крови было пролито с обеих сторон во время жуткой Гражданской войны. Однако, не случись революции, Колчак оставил бы только добрую память – как военный моряк и как учёный.

Иной вопрос: зачем он забрался в этот медвежий или, вернее сказать, беломедвежий угол – Карское море?



В девятнадцать лет Александр Васильевич окончил Морской корпус и отправился на крейсере «Рюрик» в кругосветное плавание. По возвращении в Петербург молодой человек загорелся мечтой о полярной морской экспедиции: занялся гидрологией и магнитологией, прошёл курс в физической обсерватории и стажировку у небезызвестного Нансена.



В 1900 году 42-хлетний барон Эдуард Васильевич Толль замыслил невиданный поход – вдоль всего северного побережья России. Чтобы разыскать, наконец, в Северном Ледовитом океане «остров-призрак» – мифическую землю Якова Санникова. Этот опытный зверопромышленник, добывавший песцов и мамонтовую кость, якобы узрел её век назад. Не верить его словам причин не было: ранее Яков уже открыл острова Столбовой и Фаддеевский.

Учёные и любители приключений упорно искали указанные им «обширные земли с высокими горами и тёплым климатом». Как же иначе? Птицы здесь летят не на юг, а на север, и возвращаются с потомством. Ясно, что пернатые не могут выводить птенцов в ледяной пустыне. Значит, в той стороне есть тёплая земля.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67035273) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Борцовский Г.А. Несколько слов об Учителе//Петербургская повесть Главы жизни проректора Кожухова. СПб: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена. С. 17




2


Гончаров С.А., Крейцер А.В. Текст жизни и метафизика судьбы: размышления. – Там же С. 190




3


Тамже. С.276, С.335




4


Ваксер А.З. Недосказанное о друге //Петербургская повесть. Главы жизни проректора Ю.В.Кожухова, С.84




5


Но недавно я узнала – на Смоленской земле во все времена, особенно в деревнях, оседало много польских семей. Были и этнически однородные польские сёла. Пограничье….