Книга - ГКЧП: Следствием установлено

ГКЧП: Следствием установлено
Валентин Георгиевич Степанков


Что делал Горбачев в три августовских дня 1991 года? О чем и почему не договорились заговорщики в решающую ночь переворота? Что выяснило следствие по делу ГКЧП, которое вела прокуратура под руководством первого Генерального прокурора России Валентина Степанкова? Почему арестованные и привлеченные к уголовной ответственности крупные чиновники, организаторы августовских событий, были амнистированы?

На эти и другие вопросы читатель найдет ответы в книге, автор которой, основываясь на материалах следствия и личных наблюдениях, доказывает, что 30 лет назад страна столкнулась с реальным заговором, трагически изменившим ее судьбу.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.








Валентин Степанков

ГКЧП: Следствием установлено


Предательством счастья не сыщешь

    Русская народная поговорка









© В. Степанков, 2021

© ООО «Издательство «Аргументы недели», 2021




От автора





Предисловие


30 лет прошло с тех драматических дней августа 1991 года, которые стали поворотными для СССР. Но парадокс: со временем произошедшее предстает в общественном сознании только более неясным и запутанным, обрастает неточностями и откровенными фантазиями. Причина, прежде всего, в том, что трактовка тех событий по-прежнему поле яростного политического противостояния, где каждая из сторон адаптирует факты под свои нужды из конъюнктурных соображений. Распространению недостоверной, субъективной информации способствует еще то обстоятельство, что суд над гэкачепистами не был доведен до конца: едва начавшись, он был прекращен. 23 февраля 1994 года подсудимые были амнистированы Государственной думой Федерального Собрания Российской Федерации. С тех пор многотомное дело ГКЧП пылится в архивах Верховного суда России и недоступно для исследователей и журналистов, что, безусловно, дает почву для всевозможных искажений и мифов.

Книга о событиях августа 91-го, которая предлагается вашему вниманию, основана не на домыслах, а на подлинных документах: протоколах допросов и других материалах по делу ГКЧП, которым занималась Генеральная прокуратура России, когда я стоял во главе ведомства. Моё стремление внести ясность в подоплеку тех августовских дней и рассказать правду о создании ГКЧП выразилось в публикацию документальной книги «Кремлевский заговор. Версия следствия», которую я написал в соавторстве с моим заместителем Евгением Лисовым осенью 1992 года. Сейчас ее можно найти лишь в букинистических магазинах, да и то с большим трудом. В своей новой работе я намерен подробно изложить факты и свидетельства из обвинительного заключения Генеральной прокуратуры России по делу ГКЧП.

Уникальность этой публикации в том, что здесь изложена единственно достоверная, с точки зрения права, фабула августовской драмы. Я адресую мою книгу тем, кто хочет знать правду об истинных намерениях создателей ГКЧП, кто бережно относится к истории своей страны и предпочитает помнить прошлое таким, каким оно было на самом деле.

Хочу высоко оценить работу сотрудников российской прокуратуры, которые участвовали в расследовании обстоятельств августовских событий. Их честное и зачастую самоотверженное отношение к своему профессиональному долгу позволило собрать исчерпывающую доказательную базу по беспрецедентному для российской юриспруденции делу. Я благодарю за помощь в написании книги журналистов Павла и Янину Никитиных, с которыми я работал и над рукописью «Кремлевского заговора».



Валентин Степанков,

Генеральный прокурор России

1991–1993 гг.




Исчезновение «Зари»





Пролог


Ответственный дежурный 9-го отдела КГБ в Крыму[1 - 9-й отдел КГБ в Крыму обслуживал прибывших на отдых высших руководителей страны и их гостей.] Василий Кравец нес обычную службу Дел хватало. Из Москвы позвонили от Бориса Пуго. Министр внутренних дел, улетая в столицу, забыл две куртки в санатории «Южный» и просил отправить их в Москву с председателем Палаты национальностей Верховного Совета СССР Рафиком Нишановым, который отдыхал в том же месте. Еще одно высокопоставленное лицо из «Южного», член Совета безопасности СССР Евгений Примаков собрался в гости в соседний дом отдыха. Дежурный заказал машину для него.

Когда среди этой повседневной суеты тревожно замигал красный сигнал радиостанции «Альтернатива», Кравец не поверил своим глазам. Авария на линии связи с дачей Президента СССР! Такого никогда не было!

Кравец тотчас связался с 21-м отделом КГБ в Крыму. «Разберемся», – бодро пообещал дежурный. Но красная лампочка мигала все отчаяннее. Кравец позвонил еще раз. «Связь повредил горный оползень, начались восстановительные работы», – ответил дежурный.

Часы показывали 16.32 московского времени. Было воскресенье, 18 августа 1991 года.




«Своих не узнаете??»


Крым. Форос. 18 августа 16.50

Начало изоляции Президента СССР

В этот момент, почти минута в минуту, ворота дачи Президента СССР, значащейся в документах КГБ СССР как «Объект “Заря”», распахнулись перед кортежем из пяти машин.

Обычно обо всех визитах к президенту предупреждали заблаговременно. На этот раз о том, что будут гости, никто не говорил.

Охрана не пропустила бы автомобили. И милицейский пост, расположенный на ближних подступах к даче, не убрал бы лежащий поперек дороги «скорпион» – ленту с устрашающе острыми шипами. Но из головной «Волги» вышли начальник Службы охраны КГБ СССР Юрий Плеханов, начальник Эксплуатационно-технического управления КГБ генерал-майор Вячеслав Генералов и начальник 9-го отдела КГБ в Крыму полковник Лев Толстой, а из остальных машин – несколько высокопоставленных руководителей из Москвы.

– И все-таки мы насторожились, – рассказывает дежурный личной охраны президента Сергей Гоман, – узнав, что в ворота въехала колонна автомобилей, о прибытии которой нас никто не предупреждал, мы с Игорем Авосиным, тоже дежурившим в гостевом домике, взяли на всякий случай автоматы. Генералов, увидев нас с автоматами, закричал: «Вы что?! Немедленно уберите оружие!» И понес про Румынию. Не забывайте, дескать, чем все кончилось, когда там охрана вздумала вступиться за президента.

Ничего понять не можем. При чем, думаем, здесь Румыния? Там свергли президента, охрана вступилась за него, пролилась кровь. Но в СССР вроде всё слава богу…

Приехавшее начальство – секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, глава военно-промышленного комплекса СССР Олег Бакланов, герой афганской войны, заместитель министра обороны, главнокомандующий Сухопутными войсками СССР Валентин Варенников, руководитель Аппарата Президента Валерий Болдин – в сопровождении Плеханова направились к дому Горбачева.

Странности все множились. С постов докладывали: «Пропала телефонная связь». Из автобуса, прибывшего вслед за высокопоставленными гостями, вышла группа столичных офицеров из Службы охраны КГБ. Москвичи заняли посты у въезда на дачу.

– Я охранял хозяйственные ворота, – рассказывает прапорщик Валерий Шах, – в тридцати метрах от меня – еще одни ворота во внешней ограде, их охраняют пограничники. Обычно в дневное время эти ворота распахнуты. Вдруг их закрывают. И, что еще более удивительно, прямо перед носом машины, в которой в Ялту направились ребята из личной охраны президента. Они, конечно, возмущаются: «Что, не видите, кто едет?! Своих не узнаете?» А пограничники в ответ: «Приказано никого из “Зари” не выпускать». Ко мне тем временем подошел полковник Толстой. Запирай, говорит, и свои ворота, а ключ отдай вот этому офицеру из Москвы, и показывает на плотного мужчину с «дипломатом». Потом, когда Толстой ушел, москвич-офицер достал из «дипломата» автомат, сказав, что службу по охране ворот будем нести вместе…



Из показаний врача Президента СССР И. Борисова

…Один за другим отключались все источники связи и информации. Сначала перестали работать телефоны правительственной связи, затем – городской, потом- внутренней АТС, наконец замолчало телевидение. Возникла какая-то гнетущая обстановка.



Из протокола допроса М. Горбачева

…Я сидел, работал над выступлением на церемонии подписания Союзного договора. Самолет на завтра был уже заказан, договорились, кто полетит. Раиса Максимовна тоже решила лететь со мной. Днем, примерно в 11–12, разговаривал с вице-президентом Янаевым. Он спросил меня, когда я завтра точно прилетаю. Я ответил, что вечером. Он пообещал меня встретить.

От работы меня оторвал начальник личной охраны Медведев. Он зашел ко мне с известием, что приехала группа товарищей. Я спросил, что это за визит, не согласованный со мной? Как эти люди здесь оказались, ведь охрана не имеет права их пропускать? Говорит, что с ними Плеханов и Болдин, руководитель Аппарата президента. Вижу, что состояние самого Медведева необычное.

Ну хорошо, говорю, пусть подождут. Беру трубку, чтобы позвонить Крючкову, узнать, что это за миссия. Странно: уезжаю завтра, и вдруг какая-то группа. Телефон не работает, беру другой – то же самое. Снял трубку внутреннего телефона – не работает. Все проверил – беру красный телефон – и он «мертв». Посмотрел на часы – 16.50…

Страна еще не знала, что поставлена на грань величайших потрясений…




..За год до часа икс


В июле 1990 года состоялся XXVIII съезд КПСС. На нем Горбачев впервые вынес на широкое обсуждение вопрос о подготовке нового Союзного договора. Незадолго до съезда Совет Федерации – недавно сформированный орган, в который входили руководители всех союзных республик – высказался за «создание Союза суверенных государств с возможным сочетанием элементов федерации, конфедерации и сообщества».

Докладывая съезду о решении Совета Федерации, Горбачев сказал: «Все то, что мы пережили и осмыслили за последнее время, подвело к пониманию, что преобразование Союза не может ограничиться лишь расширением, пусть даже значительным, прав республик и автономий. Необходим настоящий Союз суверенных государств. Речь идет, в сущности, об установлении такого национально-государственного устройства нашей страны, которое позволит развязать узлы противоречий, поднять сотрудничество народов на новый уровень…»

Но подавляющее большинство партийных функционеров мыслило вразрез с генсеком. Ко времени созыва съезда антигорбачевская оппозиция уже вполне определилась в своем отношении и к Горбачеву, и к проводимому им курсу. Он им не подходил. Он их не устраивал. Началась невидимая, закулисная деятельность по смещению Горбачева.

От Горбачева последовательно оттеснялись и отсекались все, кто мог поддержать его на пути реформирования страны. Ставка делалась на раздувание взаимной неприязни Горбачева и Ельцина.

Информация, поступающая из КГБ, постоянно убеждала Горбачева, что Ельцин и его окружение при любых обстоятельствах будут против Президента СССР.

Горбачеву внушалось, что Запад крайне отрицательно относится к Ельцину, что там его с трудом терпят, что он «тяжело болен» и вот-вот рухнет, скошенный если не болезнью, то своими же сподвижниками.

Навязывая Горбачеву искаженную, однобокую информацию, его подталкивали к введению в стране режима чрезвычайного положения. Дважды с этой целью в Москву вводился ограниченный контингент войск. В феврале 1990 года армия понадобилась для «сдерживания митинговых страстей» во время многотысячной манифестации сторонников Ельцина. 27 марта 1991 года Горбачев принял решение о вводе армейских подразделений, чтобы «избежать беспорядков» в канун внеочередного съезда народных депутатов России, на котором фракция коммунистов намеревалась сместить Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР. Как в первом, так и во втором случае Горбачев согласился на демонстрацию мускулов под информационным нажимом Владимира Крючкова и Бориса Пуго, которые приводили «неопровержимые доказательства» того, что манифестанты собираются идти на штурм Кремля. В обоих случаях ввод войск мог бы спровоцировать столкновение манифестантов и армии. И тогда ЧП стало бы неизбежной необходимостью.

Политические обозреватели отмечали заметный контраст между блестящими, уверенными действиями Горбачева на международной арене и его крайне непоследовательными метаниями внутри страны в поисках выхода из затянувшегося кризиса. Перспектива быстрого, решительного перехода к рыночным отношениям пугала его. Но чем дольше медлил президент, тем стремительнее ухудшалась обстановка в стране.

Горбачев допускал возможность введения ЧП. Но на законной основе и исключительно в тех регионах, где в связи с этническими конфликтами проливалась кровь. Этой проблеме был посвящен ряд заседаний в конце 1990-го – начале 1991 годов. Президент даже отдавал распоряжения готовить соответствующие документы. И все же ЧП, несмотря на мощное давление, не вводил.




…За пять месяцев до часа икс


Документы свидетельствуют: Горбачева намеревались сместить еще на апрельском (1991 г.) пленуме ЦК КПСС. Предложения по этому поводу, разработанные Александром Тизяковым (будущим членом ГКЧП) и обнаруженные у него при обыске, вкратце были таковы:

«…– Организовать телеграммы с требованием к ЦК КПСС наведения порядка в экономике. <…>

– В телеграммах должны быть и политические требования.

Политическая стабилизация через: приостановление деятельности Советов всех уровней и депутатов, наведение порядка в работе средств массовой информации… оградить советский народ от разгула преступности, разгула демократии. <…>

– Образование ВКУ (Временный комитет управления – первоначальное название ГКЧП – В.С.) с передачей ему всей полноты власти; освобождение от обязанностей генсека и избрание и.о.;

– ВКУ образует новое правительство СССР. <…>

Организационные мероприятия:

– Надо, чтобы народ просил КПСС навести порядок в СССР и обращался к ней как единственной политической силе, способной решить эту задачу! Из этой кампании надо извлечь, получить и огромный политический капитал. Это обеспечит восстановление авторитета КПСС – лучшего момента для восстановления былой славы с 1985 г. не было.

– Надо, чтобы на собраниях выдвигались главные требования: отставки генсека и наведения порядка с введением чрезвычайного положения.

– Надо сыграть на всех трудностях на рынке питания и потребительских товаров. Свалить это на «демократов», неквалифицированные Советы всех уровней с их шоу-программами.

– Выступления на пленуме подготовить тех, кого надо. И у микрофонов.

– Президиум избрать из трех человек. Председательствующий абсолютно надежный человек и хорошо ориентирующийся.

– Прессу, кроме «Правды» и «Советской России», не пускать…»

Апрельский пленум ЦК КПСС действительно предъявил Горбачеву ультиматум: «вводи ЧП – или уходи». От генсека также требовали «законодательно закрепить за КПСС статус правящей партии», восстановить прежнюю систему расстановки кадров и партийный контроль над средствами массовой информации.

«Я взял слово, – вспоминает Горбачев, – и сказал: хватит демагогии, я ухожу в отставку».

Сделав это совершенно неожиданное для участников пленума резкое заявление, он покинул зал, где воцарилось смятение. Расклад голосов на экстренном заседании Политбюро, созванном сразу же после этого происшествия: 13 – «за» Горбачева, 14 – «воздержались».

Итоги голосования отражали изменившуюся буквально накануне ситуацию. За два дня до партийного мероприятия, 23 апреля, был дан старт процессу, который вошел в историю, как «новоогаревский». Советский президент и руководители девяти союзных республик ратифицировали в Ново-Огарево документ, способный положить начало масштабным политическим и экономическим реформам – «Совместное заявление о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолении кризиса».

«Заявление» делало окончательно необратимым решение Совета Федерации, о котором Горбачев докладывал коммунистам на XXVIII съезде КПСС:

«…с учетом итогов проведенного Всесоюзного референдума завершить в ближайшее время работу над проектом нового Союзного договора. <…>

– не позднее шести месяцев после подписания Договора подготовить и принять на съезде народных депутатов СССР новую Конституцию Союза, в основе которой должны быть положения Договора о Союзе суверенных государств. <…>

– после принятия новой Конституции подготовить и провести выборы органов власти Союза, предусмотренные Договором и Конституцией. <…>

– в течение всего переходного периода должна обеспечиваться нормальная деятельность органов власти Союза и республик, Советов народных депутатов всех степеней.

В заключительном слове на апрельском пленуме ЦК КПСС Горбачев особо подчеркнул, что никогда не поддержит тех, кто в ЧП «видит средство возврата к политической системе, существовавшей в доперестроечный период».

Борьба между «старым и новым» достигла кульминации. Курс Горбачева на реформирование Союза напрямую угрожал благополучию руководителей федерального центра, стабильности их положения и привилегиям. Горбачева неоднократно предупреждали о возможности «правого» переворота. Но президент вплоть до роковой развязки так и не поверил в способность людей, возведенных им самим на вершины власти, отважиться на столь решительные действия.



ДОСЬЕ СЛЕДСТВИЯ

документ без комментария

Из протокола допроса министра иностранных дел СССР Александра Бессмертных от 6 ноября 1991 года

…20 июня 1991 года мы закончили раунд переговоров с Бейкером в американской резиденции в Берлине. Я возвратился в свое посольство для встречи с министрами иностранных дел других стран, как это обычно у нас бывает.

Позвонил Бейкер и сказал, что он хотел бы со мной срочно встретиться. Меня это очень удивило, так как мы только что беседовали.

Я говорю: «Джим! В чем дело? Что произошло?»

Он мнется: «У меня срочное дело. Очень хотелось бы встретиться».

Я сказал, что у меня запланирована встреча. Если нужно, пусть подъезжает, поговорим.

Он: «У меня несколько деликатное дело. Я не хотел бы… Если я поеду, то вслед двинется огромное количество машин с охраной, в городе создастся большой шум… Подключится пресса. <…> Если можешь, – говорит, – я буду тебя ждать в гостинице, где я остановился, но желательно так, чтобы не было особого шума».

Я говорю: «Что?! Действительно очень срочно?

У меня беседа!»

Он отвечает: «Я бы на вашем месте в принципе отложил все дела и подъехал».

…Я попросил у посла машину, чтобы без сирены, охраны, мотоциклистов покинуть советское посольство.

Прибыл я довольно быстро. Со мной был начальник Управления США и Канады МИД СССР – Мамедов, на случай, если понадобится эксперт. Мы с ним зашли в кабинет. Но Бейкер сказал, что он бы предпочел вести беседу один на один. И мы остались вдвоем.

Бейкер говорит: «Я только что… получил из Вашингтона информацию. Я так понимаю, что она может быть построена на разведывательных источниках. Речь идет о попытке смещения Горбачева!»

Я, конечно, опешил и так на него смотрю внимательно. В руках у Бейкера листок бумаги.

«Это дело сугубо деликатное, – говорит, – и нам нужно как-то такую информацию передать. По нашим данным, в смещении будут участвовать Павлов, Язов, Крючков». Бейкер еще кого-то упомянул, но об этих троих он назвал точно. «Вопрос, – говорит, – срочный. Его нужно довести до сведения Горбачева».

Он спросил меня, есть ли прямая, совершенно защищенная связь с президентом. Я ответил, что полностью защищенной нет, тем более, если речь идет об этих персонах… Сказал, что очень сомневаюсь в достоверности того, что ему сообщили, что это, видимо, какое-то недоразумение.

«Нет! – говорит Бейкер. – Мало ли что? Все же надо передать». Я ему ответил, если за этим действительно что-то есть, то у меня просто нет защищенной связи, у нас в посольстве только связь «ВЧ», но она находится под контролем КГБ.

Тогда Бейкер предложил имеющуюся информацию передать, воспользовавшись американским посольством в Москве. Я, в свою очередь, пообещал позвонить помощнику президента Черняеву, чтобы тот связался с посольством.

Бейкер говорит: «Тогда мы поручим послу Мэтлоку.

Его уже запрашивают. А вы звоните Черняеву и попросите его быстро организовать встречу. Таким образом, Горбачев получит сведения. Это абсолютно надежно, и никто ничего не перехватит».

…Я приехал из Берлина в Москву 22 июня. Было возложение венков на Могилу Неизвестного солдата, где присутствовало все руководство страны.

После церемонии Михаил Сергеевич пригласил меня к себе в кабинет и попросил рассказать о работе, проделанной в Берлине.

Когда мы зашли в кабинет, то я поинтересовался об информации, которую сообщил ему Мэтлок.

Михаил Сергеевич кратко отметил, что ему информация известна. Он поблагодарил меня за то, что я ему все рассказал, и также подчеркнул, что с этими «деятелями» «поговорил, круто поговорил».

Вопрос. Когда Бейкер говорил о готовящемся смещении Горбачева, называлось ли при этом какое-то определенное время?

Ответ. Нет. Никаких обстоятельств не называл.

Он сказал, что это может произойти в ближайшие дни, что-то в этом духе. Уже теперь я понимаю, о чем шла речь. Когда я приехал 22 июня, все было ясно. Все это было связано с выступлением этих деятелей на закрытой сессии Верховного Совета…»




…За два месяца до часа икс


20 июня Крючков направил Болдину «Информацию о высказываниях представителя окружения президента». В конверте с обычной для их конфиденциальной почты пометкой «Вскрыть лично» и короткой запиской внутри: «Валерий Иванович, прошу переговорить». Это означало, что Крючков считает донесение крайне важным и Болдину следует не просто передать его президенту, а постараться, чтобы тот отнесся к документу с должным вниманием, а главное – обязательно сделал из него «правильный вывод».



ДОСЬЕ СЛЕДСТВИЯ

документ без комментария

Информация КГБ СССР «О высказываниях представителя окружения М.С. Горбачева от 20 июня 1991 года»

По данным из окружения М.С. Горбачева, в ближайшие два-три дня им должно быть принято решение, которое существенным образом повлияет на дальнейшее развитие событий в СССР, окончательный выбор основных направлений внутренней и внешней политики. Это связано с шагами, которые были предприняты в последнее время Кабинетом министров и его председателем Павловым. М.С. Горбачев расценил эти действия как попытку определенной группы людей, сконцентрированных вокруг Павлова, резко укрепить власть правительства в стране, не допускать радикальных реформ во внутренней политике и экономическом развитии, отодвинув тем самым М.С. Горбачева на второй план, подорвав его личный авторитет в стране и за рубежом.

Особую озабоченность ближайшего окружения М.С. Горбачева вызвал тот факт, что линия Павлова получила активную поддержку у Язова, Крючкова, а также частично Пуго (позиция последнего неоднозначна). М.С. Горбачев также озабочен наметившейся линией Верховного Совета СССР на резкую критику позиций президента на его переговорах по созданию федеративного союза. В частности, большинство в Верховном Совете резко возражает против линии Горбачева на то, чтобы передать в ведение республик целый ряд важных функций, принадлежащих в настоящее время центральному правительству СССР, в первую очередь, его предварительного согласия на требования некоторых республик о фактическом роспуске Министерства внешних экономических связей и передаче прав на внешнеторговую деятельность в ведение республиканских властей.

Ситуация для М.С. Горбачева осложняется тем фактом, что в правительственных кругах США и стран Западной Европы также оценивают сегодняшнее положение в результате действий Павлова и его Кабинета министров как реальное ослабление позиций Президента СССР и снижение возможности для него влиять на дальнейшее развитие событий, определять выбор основных направлений внутренней и внешней политики СССР. В частности, в ближайшем окружении Дж. Буша полагают, что М.С. Горбачев практически исчерпал свои возможности как лидер такой страны, как СССР. Вместе с тем, с учетом надвигающихся президентских выборов в США, для республиканской администрации было бы крайне нежелательным в данный момент отказываться от поддержки М.С. Горбачева, оказываемой ему в течение длительного времени. Параллельно в администрации Буша и правительствах других западных стран пытаются определить возможную кандидатуру на замену Горбачева, которая могла бы быть положительно оценена в политических и общественных кругах Запада. На данном этапе такая кандидатура пока не просматривается. Президент Буш и его ближайшее окружение категорически отказываются рассматривать в качестве возможной фигуры для замены Горбачева Б.Н. Ельцина.

В окружении Буша полагают, что приход Ельцина к власти в СССР приведет к «катастрофическому развитию событий и кардинальному пересмотру позиций США и ведущих западных стран по вопросу их политики в отношении СССР». Окружение Буша также считает крайне неправильными действия Горбачева по практической поддержке программы экономического развития СССР, подготовленной Явлинским вместе с американскими учеными. В администрации Буша считают, что этот план абсолютно нереалистичен. В первую очередь он не учитывает «русских национальных особенностей, которые будут играть существенную роль при выполнении любой программы экономического развития в такой стране, как СССР». По существующему мнению в администрации Буша, лишь отдельные компоненты этого плана могут представлять практический интерес и быть реализованы. В этой связи с настороженностью воспринимается линия М.С. Горбачева на то, чтобы «сделать ставку на программу Явлинского и вести дело к тому, чтобы сделать его премьер-министром СССР».

В окружении Буша также расценили действия Лукьянова во время его визита в Лондон как первую серьезную попытку начать возможную работу «по замене М.С. Горбачева». Они считают, что Лукьянов во время переговоров в Лондоне пытался «показать себя Западу как возможный преемник Горбачева».

С учетом указанных факторов, как считают в ближайшем окружении Горбачева, у него сейчас существуют следующие варианты выхода из создавшегося положения. Первый из них – начать активную борьбу против Павлова и поддерживающих его Крючкова, Язова и др. С настоятельными рекомендациями действовать именно в этом направлении выступает А.Н. Яковлев. В ближайшем окружении М.С. Горбачева также считают, что он не исключает для себя варианта повторения «действий Ельцина», то есть выйти из КПСС как силы, которая препятствует «дальнейшему демократическому развитию СССР». После этого он должен будет по логике вещей пойти на союз с Ельциным и радикальными «демократическими» силами, поддерживающими его.

В настоящее время, по негласному указанию Горбачева, через его пресс-секретариат начата работа по сбору компрометирующих данных на Павлова. В частности, ведется анализ критических публикаций и высказываний ведущих западных политиков и экономистов.

Вместе с тем, в ближайшем окружении М.С. Горбачева считают, что он в последнее время практически лишился поддержки бывших ближайших соратников: Шеварднадзе предпринимает усилия по созданию оппозиционной КПСС партии и намерен ее возглавить. Бакатин после президентских выборов в России не выполняет ни одного из указаний Горбачева, абсолютно устранился от всяких дел в Совете безопасности, деятельность которого в значительной степени парализована. Такие соратники М.С. Горбачева, как Черняев и Болдин, не способны серьезным образом влиять на развитие событий и оказывать реальное содействие президенту.

В ближайшем окружении М.С. Горбачева полагают, что наиболее логичным, разумным и приемлемым для дальнейшей судьбы СССР было бы повторение М.С. Горбачевым варианта действий, связанных с обстановкой в свое время вокруг программы «500 дней», когда Горбачев в самый последний момент отверг эту программу и поддержал линию Рыжкова.

В этой связи в окружении Горбачева отмечают, что было бы важно с учетом внутренних и внешних факторов «не загонять М.С. Горбачева в угол, а попытаться найти компромиссное решение между ним и Павловым и поддерживающими премьер-министра группами и силами». В частности, по словам источника, было бы целесообразно создать ситуацию, когда М.С. Горбачев пошел бы на фактическое согласие с линией Павлова с одновременным предоставлением ему возможности публично «скорректировать некоторые элементы программы Павлова и его политической линии».

По словам источника, в ближайшем окружении М.С. Горбачева считают, что наиболее влиятельной фигурой, которая могла бы согласовать с президентом такую тактику, является В.А. Крючков.




Многоликая тень









СПРАВКА

о лице, проходящем по делу о заговоре с целью захвата власти

КРЮЧКОВ Владимир Александрович. 1924 года рождения. Русский. Место рождения – г. Волгоград. Член КПСС с 1944 года. Образование высшее. Окончил Всесоюзный заочный юридический институт, Высшую дипломатическую школу МИД СССР. Трудиться начал в 1941 году рабочим на заводе. С августа 1943 по октябрь 1946 года был на комсомольской работе: комсоргом ЦК ВЛКСМ в Особой строительно-монтажной части номер 25, первым секретарем Баррикадного РК ВЛКСМ в г. Волгограде, вторым секретарем Волгоградского горкома ВЛКСМ.

С ноября 1946 по август 1951 года работал в органах прокуратуры: народным следователем, прокурором следственного отдела областной прокуратуры, районным прокурором.

В 1954–1959 гг. после окончания Высшей дипломатической школы находился на дипломатической работе, сначала в МИД СССР, затем третьим секретарем Посольства СССР в Венгрии.

С 1959 года в аппарате ЦК КПСС: референт, заведующий сектором, помощник секретаря ЦК.

С 1967 года на руководящих должностях в КГБ. С 1978 года заместитель председателя, а с 1988 года председатель КГБ СССР. Генерал армии. Личный номер Е-104577.

В 1989 году член Политбюро ЦК КПСС.

Награжден двумя орденами Ленина, Красного Знамени, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и многими советскими и зарубежными медалями.


Пожалуй, никто и никогда не говорил о перестройке так красиво и с таким пафосом, как Крючков на последнем, XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года: «…Перестройка явилась неизбежным и единственно возможным выходом из тупиковой ситуации, в которой наша страна оказалась к середине восьмидесятых годов. <…> Несмотря на огромные трудности, которые мы сегодня переживаем, перестройка войдет в историю как начало очищения и самоочищения, как революция в революции. И какие бы сложности и испытания не возникали на избранном нами пути, они не должны умалять значение перестроечных процессов».

«Умалить» при всем желании было уже невозможно. «Перестроечные процессы» довели партию до утраты главного ее достояния – руководящей и направляющей роли. И, конечно, Крючков знал, что его панегирик перестройке не сорвет «бурных, переходящих в овацию», аплодисментов. Но он озвучивал его не для большинства делегатов, скорбевших вместе с ним по упраздненной 6-й статье, и не для Генерального секретаря ЦК партии, переживающей не лучшие дни. Председатель КГБ демонстрировал лояльность первому советскому президенту, являвшему собой наиболее реальную в создавшейся ситуации силу.

Бабушка Крючкова, Лидия Яковлевна, в девичестве Шрайнер, была из семьи поволжских немцев, но, выйдя замуж, «рассталась со всем немецким» и даже с подругами детства, приходившими в гости, общалась только на русском. На все просьбы внука выучить его немецкому бабушка отвечала отказом. Может быть, предчувствуя грядущие репрессии, берегла своего любимца, которого выделяла из всех своих внуков и которому прочила большое будущее. Наверное, от бабушки Крючков унаследовал чисто немецкую аккуратность во всем, а также исполнительность и трудолюбие. И, конечно, ее уроки осторожности тоже были им усвоены.

Насчет большого будущего бабушка не ошиблась. В 1951 году Сталинградский обком партии направил Крючкова в Высшую дипломатическую школу. Там он выучил наконец не чужой ему немецкий. А еще – венгерский. И это обстоятельство стало поистине судьбоносным. Венгерский язык с его двадцатью восемью падежами показался сокурсникам Крючкова слишком трудным, а Владимир Александрович не отступил и в итоге оказался единственным выпускником – специалистом по Венгрии. Поэтому долго ждать первой загранкомандировки ему не пришлось. Уже в октябре 1955 года он с женой и пятилетним сыном отправился в Будапешт на встречу с главным в своей судьбе человеком-тогдашним послом СССР в Венгрии Юрием Владимировичем Андроповым.

Венгерские события, грянувшие через год, стали испытанием, положившим начало их многолетнему союзу. Из всего пережитого осенью 1956 года в мятежном Будапеште они сделали одинаковый вывод: правда – смертельно опасная вещь, она требует предельно аккуратного обращения. Ее следует строго дозировать, подвергать тщательной идеологической обработке – и только тогда демонстрировать общественности. А еще лучше – держать вечно под архивным спудом. Ведь, если бы не Хрущев с его безоглядной критикой сталинского культа личности на XX съезде, венгерского восстания не было бы.

Из Венгрии Крючков привез свою первую высокую награду – орден Трудового Красного Знамени, увенчавший его дипломатическую карьеру. Андропов, уже освоившийся к тому времени на новом месте – в ЦК партии, взял Крючкова к себе в Международный отдел референтом, а когда стал секретарем, предоставил ему место помощника. В мае 1967 года Андропова назначили председателем КГБ. Сначала Крючков и на Лубянке был помощником, но вскоре сделался начальником Секретариата. Ему, с его врожденным талантом канцеляриста, эта должность очень подходила. Однако через четыре года Андропов отправил Крючкова в Первое Главное управление (ПГУ) в качестве заместителя начальника разведки. Впервые за семнадцать лет их сотрудничества Крючкову выпала возможность показать себя самостоятельным работником. Вот только он никак на это решался и не делал ни шага, не посоветовавшись с Андроповым. Так было, пока Андропов возглавлял КГБ, а он проработал на этом посту дольше всех прочих председателей – полтора десятка лет, так продолжалось и в недолгую бытность его Генеральным секретарем ЦК КПСС. Даже сделавшись главным разведчиком, Крючков любую мелочь обговаривал со своим высоким патроном. Правда, хорошо знавшие их обоих люди свидетельствуют, что подчиненный позволял себе и поспорить с начальником. Но до серьезных разногласий у них никогда не доходило. Крючков был по отношению к Андропову не только безупречно лоялен, он им восхищался.

В год смерти Андропова Крючкову исполнилось 60 лет. Пенсионный возраст. Но он не чувствовал себя стариком. За здоровьем всегда следил строго. Поблажек себе не давал. Каждый день – подъем без четверти шесть и зарядка на открытом воздухе по сорок минут в любую погоду. Жил он всегда за городом, в дачном поселке ПГУ. В отпуск уходил зимой, чтобы вволю набегаться на лыжах. Вредных привычек не имел. Так что силы у него были – не было перспектив. Но, когда с приходом Горбачева жизнь в стране закрутилась, завертелась и начала меняться каким-то еще не совсем ясным, но манящим образом, Крючкову, возможно, показалось, что он сам тоже готов измениться: хватит вторых ролей – пора в лидеры. Надо было только найти дорожку к Горбачеву. Сначала Крючков принялся обхаживать Александра Николаевича Яковлева. Тот впоследствии так вспоминал об этом: «Крючков напористо полез ко мне в друзья, буквально подлизывался ко мне, постоянно звонил, зазывал в сауну, всячески изображал из себя реформатора». Потом Крючков попросил Яковлева свести его с Валерием Ивановичем Болдиным, мотивируя это желанием предоставлять Горбачеву напрямую, в обход своего шефа Чебрикова, наиболее важные разведданные.

Горбачев надеялся обрести в Крючкове трудолюбивого и вместе с тем скромного, твердо помнящего свое место помощника. Он видел в нем только то, что и многие другие, – верную тень Андропова. Вероятно, Михаилу Сергеевичу следовало задаться вопросом: а сможет и, главное, захочет ли Крючков и для него стать столь же верной тенью? Кажется, для правильного ответа достаточно было бы только внимательнее проанализировать личность и деятельность Андропова. Но в то время все будто бы забыли об Андропове-чекисте. Принято было вспоминать о нем как о Генеральном секретаре, которому лишь безвременная смерть помешала осуществить проводимые его политическим наследником Горбачевым реформы.

Между тем, возглавив КГБ, Андропов решительно пресек предпринятые во времена хрущевской оттепели попытки и довел систему идеологического контроля над обществом почти до сталинских кондиций. Конечно, массовых репрессий не было, но Комитета боялись все – сверху донизу. Он мог сломать жизнь любому, оставаясь невидимым, неслышимым, недосягаемым и потому неуязвимым. Что касается реформ, то Андропов даже более чем осторожные предложения Косыгина считал крайне опасными. А Крючков был и остался единомышленником Андропова и плотью от плоти КГБ.

Леонид Шебаршин, работавший в ПГУ заместителем Крючкова, а затем сменивший его на посту начальника разведки, считал, что Горбачев «не заметил за мягкой манерой, внешней гибкостью и послушностью Крючкова железной воли и упрямства, способности долго, окольными путями, но все же непременно добиваться поставленной цели». А.Н. Яковлев, всю оставшуюся жизнь страдавший от нападок своего протеже, не мог простить себе того, что «по своей природной доверчивости» не разглядел в Крючкове интригана. Однако и Горбачев, и Яковлев были предупреждены. В. Чебриков перед своим уходом советовал президенту не принимать на веру все доклады нового шефа Госбезопасности, а Яковлеву прямо сказал: «Я знаю, что ты поддержал Крючкова, но запомни – это плохой человек, ты увидишь это».

Так что только на невнимательность и доверчивость роковой выбор списать затруднительно. Точнее всего причину подобных «заблуждений» объяснил великий Пушкин: «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!»

Судя по послеавгустовским признаниям, когда 1 октября 1988 года Крючков приступал к исполнению обязанностей председателя Комитета госбезопасности, он уже не заблуждался ни насчет Горбачева, ни насчет проводимого им политического курса. Но истинного отношения к множащимся день ото дня переменам никак не выказывал. А.Н. Яковлев так характеризовал аналитические донесения председателя КГБ: «В них был сплошной подхалимаж. Одни восторги и в адрес Горбачева, и в отношении Раисы Максимовны. С положением в стране у него было все в порядке. Он, как к наркотику, приучал Горбачева к позитиву, знал, что тот вдохновляется похвалами, становится зависим от них. И тут же внедрял информацию о своих оппонентах».

Неизвестное ни одному из его предшественников бремя публичного политика Крючков нес с немалым энтузиазмом. Часто выступал по телевидению, давал интервью, учредил Центр по связям с общественностью, открыл залы чекистской славы для экскурсантов, радушно принимал гостей – артистов, спортсменов, писателей, встречался с представителями деловых и политических кругов многих стран, искал пути сотрудничества с коллегами из зарубежных спецслужб. Создавалось полное впечатление, что он искренне увлечен процессом, который с присущей ему любовью к образному языку назвал «походом в мир гласности».

Через месяц после вступления в должность Крючков инициировал разработку Закона об органах безопасности, призванного заменить правовой акт, с 1959 года регламентировавший деятельность Комитета. Новый председатель КГБ также в десять раз сократил пограничную зону на Дальнем Востоке и создал Специальное управление по борьбе с организованной преступностью. Однако результаты этих нововведений не оправдали ни возлагавшихся на них надежд, ни затраченных усилий. Открытые для полезной деятельности огромные массивы земель вместо добрых хозяйственников принялись осваивать браконьеры. Тысячи чекистов, брошенные на инспектирование подсобок кооперативных магазинов, из-за этих не свойственных им дел, отвлекались от своих прямых задач – искоренения коррупции и препятствования упрочению мафиозных структур. А новый закон, утвержденный благодаря настойчивости Крючкова в мае 1991 года Верховным Советом СССР, по оценке большинства правоведов, в том числе и специалистов из научно-исследовательских подразделений КГБ, не соответствовал демократическим нормам и к тому же неправомерно опережал Закон о безопасности государства.

Но эти недостатки и недоработки обсуждались в узких кругах, тогда как широкой общественности рекламировали достижения, многократно раздутые услужливыми СМИ.

Оберегая создаваемый такими трудами образ настоящего радетеля перестройки, Крючков не обнаружил своих истинных чувств, даже когда рушилась Берлинская стена, когда наши войска уходили из Афганистана. А ведь афганская война была одним из значительнейших событий в его жизни. Она началась с подачи разведки, которой он руководил. И все, что потом происходило там, «за речкой», обусловливалось выводами, к которым на основе разведданных приходили аналитические службы ПГУ. Во многих ключевых эпизодах афганской кампании Крючков принимал личное участие. Он часто туда ездил, близко знал Тараки, Амина, Кармаля, Наджибуллу, самым непосредственным образом вмешивался в жизни этих людей и в судьбу их страны. Но, видимо, так и не познал характер народа, которого «советники» из КГБ пытались обучить социализму. По его глубокому убеждению, Советский Союз победил в той войне…

Единственное, что Крючков, всегда докладывавший «не то, что есть, а то, что надо», не хотел скрывать даже из соображений осторожности, так это уверенность в праве своего ведомства на политическую состоятельность. Пропев на XXVIII съезде гимн перестройке, он тут же твердо дал понять, что никакая «революция в революции» не может требовать деполитизации КГБ. «Органы государственной безопасности, – сказал он, – по своему предназначению призваны действовать в политической сфере. Они защищают главное, что есть в политике, – государственные и общественно-экономические устои страны, конституционный строй, политическую власть Советского государства. Выхолостить из их деятельности политическую суть – значит превратить чекистов в ремесленников, не имеющих политических принципов и ориентиров».

Осенью 1990 года Леонид Шебаршин с присущей разведчику тщательностью анализировал перемены в начальнике: «Крючков никогда не допускает ни одного слова, которое можно было бы истолковать как проявление нелояльности в отношении Горбачева. И тем не менее, мне кажется, что он начал разочаровываться в нашем лидере… Он остро переживает нарастающую смуту, обеспокоен нерешительностью Горбачева, усилением центробежных сил, раздирающих на части наше государство. В этом нет сомнений. Однако Крючков – непосредственный участник борьбы за власть, и это может искажать его взгляд на положение в обществе…»

К весне 1991-го взгляд председателя КГБ «исказился» настолько, что он, обсуждая «разрушительную» политику президента в кругу единомышленников, обретенных за рамками «похода в мир гласности», заявил: «Один из нас должен будет уйти».




…За две недели до часа икс


Горбачев улетал на отдых в Крым в воскресенье, 4 августа. У премьера страны Валентина Павлова проводы президента остались в памяти как сугубо формальные. Они были удивительно короткими: без обычного в таких случаях обсуждения задач, раздачи поручений и объявления каких-либо важных новостей. Премьер из всего сказанного президентом на прощание выделил только его наказ Г. Янаеву: «Ты остаешься на хозяйстве».

Расстались без лобызанья – традиция, процветавшая во времена Брежнева, давно была отменена Горбачевым как порочная. Обменялись лишь крепкими дружескими рукопожатиями. Внешне все выглядело пристойно: провожающие и отбывающие делали самый миролюбивый вид, хотя обычные проводы были расставанием навсегда. Горбачев уже вычеркнул многих провожающих из числа людей, с которыми он дальше собирался работать.

Страна стояла на грани глобальной реформы. Новый Союз требовал новых подходов к управлению экономикой. Необходимо было очистить Центр от многочисленных административных структур, значительно обновить высшие этажи власти. Показать народам республик, что подписание Союзного договора не просто формальность, а новый этап в жизни государства. На встрече, состоявшейся у Горбачева 30 июля в Ново-Огарево с президентом России Ельциным и руководителем Казахстана Назарбаевым, было принято решение, что после подписания нового Союзного договора покинут свои посты премьер Валентин Павлов, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков и другие «товарищи». Непростые обязанности премьера согласился взять на себя Назарбаев…

В свою очередь, провожающие, тепло прощаясь с Горбачевым и особенно тепло с его женой – Раисой Максимовной, вынашивали планы опередить Президента СССР: до подписания Союзного договора отправить в отставку его самого.

На следующий после отбытия Горбачева день, вечером 5 августа, личному шоферу министра обороны позвонил офицер охраны КГБ. Распорядился снять с машины проблесковые «маячки» и отвезти Язова в дом приемов КГБ, расположенный в конце Ленинского проспекта. «Мигалки» обычно снимались для того, чтобы не привлекать внимание к высокой персоне. Так делалось в исключительно редких случаях, к примеру, во время частных поездок. Но в данном случае речь шла о деловой встрече. На нее Язова от имени своего шефа пригласил личный охранник председателя КГБ Крючкова.

Одновременно с Язовым к месту встречи оправился с Лубянки и сам Крючков, сменив приметный правительственный ЗИЛ на «скромный», представительского класса «мерседес».

Язов прибыл на объект первым. Минут через двадцать объявился Крючков, а после него с небольшим интервалом приехали еще два участника встречи – глава ВПК страны Олег Бакланов и руководитель Аппарата Президента СССР Валерий Болдин.

Особняк КГБ СССР, который сооружался под видом «Архивно-библиотечного центра» («АБЦ»), а после ввода в эксплуатацию в официальных бумагах стал именоваться соответственно предназначению «Объектом КГБ СССР для обучения иностранцев и приема зарубежных делегаций», был идеальным местом для тайных встреч. Комфортабельное современное здание, оборудованное первоклассным бассейном, саунами, огороженное от внешнего мира высоким забором, охранялось восемнадцатью сотрудниками КГБ. Посты безопасности располагались как внутри, так и снаружи объекта. Все без исключения охранники, не привлекая к себе лишних взглядов, несли службу в гражданской одежде.

Подробности того вечернего разговора остались во многом невыясненными, так как его участники во время следствия уклонились от ответов на вопросы о характере беседы. «Обсуждали положение дел в стране», – отвечали они, не вдаваясь в детали. Ничего существенного не смогла рассказать и официантка, сотрудница КГБ, обслуживавшая ужин «высокопоставленной четверки». Как только она входила в зал – гости тут же замолкали.

Известен лишь результат встречи: на следующий день министр обороны вызвал к себе недавнего выпускника Академии Генштаба, исполняющего обязанности командующего ВДВ генерала Павла Грачева и сообщил ему, что «с ним хочет познакомиться Крючков».

Знакомство состоялось на Лубянке. Причем не только с шефом этого учреждения, но и двумя его подчиненными – заместителем начальника Первого Главного управления (Внешняя разведка) Жижиным и помощником первого заместителя председателя КГБ СССР Егоровым.

Вместе с новыми знакомыми, считающимися в КГБ аналитиками высокого уровня, Грачев должен был изучить возможности введения в ближайшие дни ЧП, а также последствия этого шага. Для работы отводилось два дня и конспиративный объект Второго Главного управления КГБ СССР – дом в деревне Машкино Химкинского района Московской области.

В профессионализме своих аналитиков Крючков не сомневался. А вот Грачев – Герой Советского Союза, отвоевавший в Афгане долгих шесть лет, не показался ему достаточно компетентным для решения подобного уровня задачи. Руководитель Лубянки поделился с Язовым своими сомнениями. Министр обороны, как вспоминал впоследствии Крючков, не стал уверять его в аналитических способностях генерала, но заметил, что «вместе с другими товарищами Грачев, пожалуй, может справиться с заданием».

Итогом двухсуточной работы межведомственной группы военных спецов стали документы, в которых содержался «стратегический прогноз» и рассматривались «возможные пути развития ситуации в связи с введением чрезвычайного положения»:

Острая борьба за власть в период трех недель. Основные сценарии.

1. Массовое гражданское неповиновение. Переворот слева, но уже в режиме террора по отношению к коммунистам и высшим эшелонам государственного управления.

2. Резкий крен вправо. Обвинение существующего постгорбачевского руководства в содействии Горбачеву. Обострение борьбы за власть с постепенным переходом ее к силам ортодоксальноправой ориентации.

3. Политика бездействия. Новых мер не происходит. Идет запаздывание по всем остальным компонентам. Шок чрезвычайного положения проходит. Идет осознание того, что все это не всерьез. Одновременно психологическая атака Запада. Средства массовой информации оказываются неспособными вести активную политику. Образ ситуации формируется нашими противниками. Режим гниения продолжается и углубляется. Срок сброса – до шести месяцев.

4. Жесткий инициативный курс. Пакеты мер, следующие друг за другом с периодом в несколько недель. Ощущение социального облегчения. Внятное и «несуконное» объяснение с народом. Последний сценарий требует:

первая позиция – заявление об уровне контрастности курса и его преемственности;

вторая позиция – обеспечение максимальной легитимности. Резкое ускорение срока сбора законодательных органов;

<…> четвертая позиция – экономика и образ новых радикальных реформ. Цены. Образ будущего. Тупиковость политики предшествующего периода;

<…> шестая позиция – новое в КПСС. В течение месяца это станет вопросом чрезвычайной важности;

<…> девятая позиция – криминалитет, вопросы борьбы с преступностью как политика;

десятая позиция- государство, его перспективы и формы устройства.

Строго говоря, ничего предосудительного в составлении подобного рода документов не было. Союзное законодательство предусматривало введение ЧП. И разговор о возможном переходе к управлению страной в режиме ЧП не один раз обсуждался на разных уровнях, в том числе и на президентском. И странно было бы, если это не делалось в стране, находящейся в тисках экономических и межнациональных противоречий. Документы по «чрезвычайке» готовились в КГБ и раньше. Жижин, к примеру, в начале года уже сочинял подобные записки. Чтобы не изобретать велосипед дважды, прежние наработки, по общему согласию аналитиков, были положены в основу отчетных бумаг. Эксклюзивный характер имела лишь одна небольшая четырехстраничная записка о целесообразности введения ЧП в канун подписания Союзного договора.

По признанию самого Крючкова, выводы аналитиков были «сдержанны», они считали, что вопрос ЧП «требовал дополнительной проработки».

Свои сомнения аналитики объясняли, прежде всего, большой вероятностью негативной реакции на введение ЧП со стороны республик, которые видели в новом Союзном договоре реальную возможность обновления уже изжившей себя системы сверхцентрализма. «Чрезвычайка», перечеркивая эти надежды, могла спровоцировать всплеск националистических страстей и ускорение дезинтеграционных процессов, то есть вместо пользы принести вред. В связи с чем аналитики рекомендовали не вводить ЧП без согласования с властями союзных республик.

Неделя ушла у Крючкова на то, чтобы оценить «сдержанные» выводы экспертов. 14 августа он объявил авторам записки вердикт: «Руководством страны принято решение перевести страну в режим чрезвычайного управления. После подписания Союзного договора вводить ЧП будет поздно».

И троица – Жижин, Егоров, Грачев – вновь отправилась в деревню Машкино, чтобы в пожарном порядке к вечеру следующего дня, подготовить проекты первых документов ГКЧП: «Постановление № 1», «Обращение к Советскому народу» и «Заявление Советского руководства».

Открывающие «Заявление Советского руководства» слова «В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР…», Крючков мотивировал тем, что «Горбачев не в состоянии адекватно оценивать обстановку. У него психическое расстройство…». (Цитируется по показаниям Жижина – В. С.).




Вся власть военным!









СПРАВКА

о лице, проходящем по делу о заговоре с целью захвата власти

БАКЛАНОВ Олег Дмитриевич. 1932 года рождения. Родился в г. Харькове. Украинец. Образование высшее. Окончил Всесоюзный заочный энергетический институт. Кандидат технических наук. Член КПСС с 1953 года. Начал работать после окончания ремесленного училища монтажником на секретном заводе в 1950 году. Здесь прошел все ступени служебной лестницы до заместителя главного инженера завода.

Затем стал главным инженером Харьковского приборостроительного завода, принадлежащего Министерству общего машиностроения (оборонная промышленность). В 1972 году возглавил его. С 1975 по 1976 годы – генеральный директор производственного объединения «Монолит» Министерства общего машиностроения. С 1976 года – заместитель министра общего машиностроения, с 1983 года – руководитель этого министерства. С 1988 по 1991 год секретарь ЦК КПСС – куратор оборонной промышленности. Последняя занимаемая должность – заместитель председателя Совета обороны при Президенте СССР.

Лауреат Ленинской премии 1982 года. Герой Социалистического Труда, награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами Октябрьской Революции, «Знак Почета», многими медалями, в том числе медалью «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа».


Среди тех, кто объявился 18 августа на даче президента в Крыму, наиболее значительной фигурой был Олег Бакланов – куратор оборонной промышленности, жесткий блюститель интересов ВПК.

Напрасно искать фамилию Бакланова в списках награжденных. О том, какие награды и за что он получал, мало кто знал. Его охрану как важного «секретоносителя» осуществлял КГБ. За несколько дней до августовских событий у Бакланова на Украине умерла двоюродная сестра – даже в поездке на похороны Бакланова сопровождал офицер КГБ. Только узкий круг лиц был осведомлен, что он председатель Государственной комиссии по программе «Буран», что первые пуски этих кораблей, созданных в противовес «Шаттлу», осуществлялись под его непосредственным руководством.

Бакланов не был исключением – все, что касалось обороны, было тайной за семью печатями. Военная доктрина никому не оглашалась, никто не знал, в чем ее суть. В советской прессе не было принято критиковать оборонную промышленность. Эта тема была закрытой. Оборонные заводы, на которых работал чуть ли не каждый четвертый житель СССР, как бы вовсе не существовали – даже разговоры о них, с точки зрения КГБ, были угрозой для безопасности страны. Это была особая зона, государство в государстве, со специальным режимом жизни, включая закрытую систему улучшенного обеспечения промышленными и продовольственными товарами. Обществу на протяжении десятилетий внушалось – советский ВПК самый передовой в мире. После провала заговора в открытую печать стала просачиваться информация о реальном положении дел, которое оказалось не столь и победным.

К 1985 году Советский Союз проиграл состязание с США по основным технологиям, определяющим военно-стратегический потенциал государства. По данным второго секретаря Управления международных организаций Министерства иностранных дел Российской Федерации Сергея Федерякова, приведенным в февральском (1992 г.) номере журнала «Международная жизнь», в 1982 году США опережали СССР по десяти технологическим позициям. Причем по таким важнейшим, как компьютеры, системы наведения ракет, обнаружения подводных лодок, технологии «Стеле», Советский Союз отставал очень значительно. Только по двум позициям – обычные боеголовки и силовые установки- Союз шел впереди. Увеличивался временной разрыв в разработке и внедрении образцов новой техники. Если в 40-50-х годах он составлял пять-шесть лет, то в 60- 80-х – увеличился до девяти-двенадцати.

С семидесятых годов верхушка ВПК состояла из членов так называемой «днепропетровской группировки» Брежнева. Достаточно утвердившись в этом мире, Бакланов в 1983 году занял пост министра общего машиностроения, основного ведомства

оборонки. В 1988-м инерция накопленного в ВПК опыта вознесла его еще выше, в кресло секретаря ЦК КПСС, куратора военно-промышленного комплекса СССР. Преемник Устинова и Кириленко, вошедших в историю Советского государства в качестве вождей, имел полное основание претендовать на власть и влияние не меньшие, чем были у них. Однако Горбачев начал ломать костяк оборонной промышленности, провозглашать речи в пользу мирного сосуществования.

Бакланов, в отличие от большинства будущих сотоварищей по ГКЧП, никогда не играл с президентом «втемную», он сразу предпочел роль откровенного оппозиционера. На совещаниях по разоружению Горбачев не раз был вынужден останавливать Бакланова, отстаивавшего интересы ВПК, вопросом: «Вы что, не согласны с моей политикой?»

Особенно крупный конфликт возник между ними из-за американской СОИ. Система, которая создавалась США с целью противодействия возможному ракетно-ядерному нападению, была выведена за скобки переговоров по разоружению. СССР же уменьшал ракетно-ядерный потенциал. СОИ, по мнению Бакланова, таким образом, вполне могла противостоять советскому ракетному удару. Он поставил вопрос о том, чтобы СОИ на переговорах по разоружению была все же положена на весы американской стороной. Раздраженный Горбачев оборвал его: «Не лезь в это дело!»

«Бакланов хорошо знал обстановку в народном хозяйстве и, когда на его глазах стала рушиться экономика, пришел к однозначному выводу, что это не стихийный процесс, а сознательное разрушение экономической мощи государства, – пишет в мемуарах Крючков. – Как патриот, интернационалист и коммунист, он не мог примириться с тем, что происходило в стране, не один раз на заседаниях Политбюро ЦК КПСС, Совета министров остро поднимал вопросы о положении в промышленности. Но каждый раз его, порой грубо, осаживал Горбачев, объяснявший провалы трудностями переходного периода».

Следствие при обыске обнаружило у Бакланова речь, с которой тот готовился выступить на апрельском 1991 года пленуме ЦК КПСС. Вот что он хотел сказать партии и народу:

«…Иллюзорными выглядят сегодня представления о том, что военной угрозы извне нашему народу не существует. Нами и так сделаны колоссальные односторонние сокращения Вооруженных сил, производства вооружения и военной техники, ведения научных и конструкторских работ в области обороны. Достигнутый в 70-е годы с огромным напряжением сил и средств народа военный паритет сегодня разрушен, и мы живем практически под диктовку США, которые стали фактически безраздельным властелином стран и народов, мировым жандармом.

Основным условием антикризисной программы должно быть немедленное приостановление всех республиканских и региональных законов, принятых после 1985 года, восстановление целостности СССР в границах 1985 года, создание комитета национального спасения с чрезвычайными полномочиями, вплоть до введения военного положения в стране.

Чрезвычайные меры могут быть осуществлены лишь чрезвычайной политической властью, которая имеет разветвленную структуру, пронизывающую все слои общества, все сферы народного хозяйства.

Такой властью может быть лишь КПСС, пусть обескровленная, отлученная от рычагов управления, но сохраняющая в себе вертикальные структуры, а значит, способность и возможность управлять на основе железной дисциплины ее членов…»



ДОСЬЕ СЛЕДСТВИЯ

документ без комментария

Из протокола допроса Олега Бакланова от 9 сентября 1991 г.

Вопрос. Когда и где вы познакомились с членами ГКЧП? Какие у вас были с ними отношения?

Ответ. С Тизяковым я познакомился, будучи секретарем ЦК Был в Свердловске. Посетил завод, которым он руководил. После этого с Тизяковым завязались рабочие контакты, связанные с конверсией. Павлова я плохо знал. Когда работал министром общего машиностроения, Павлов был каким-то чиновником в министерстве финансов. Я с ним не общался, имел дела с министром финансов Гарбузовым. Более близко я Павлова узнал, когда встал вопрос, кого назначать председателем Кабинета министров после ухода с этого поста Рыжкова.

Янаева я впервые увидел, когда его избирали секретарем ВЦСПС. Выслушал его речь, а потом уехал. Это было в 1989 или 1990 году.

С Крючковым я имел больше контактов, так как он обладал большой информацией: и общей, и специальной. Когда началась трансформация Политбюро, когда концентрация власти несколько изменилась, естественно, у меня возникали на сей счет вопросы, и я обращался к Крючкову. Он вообще человек, способный анализировать.

С Язовым я познакомился, когда стал министром общего машиностроения. Как руководитель министерства, которое выполняло заказы обороны, счел нужным познакомиться в первую очередь с Язовым. Взял с собой слайды образцов военной техники, показал ему, над чем работаем. Это было наше первое с ним знакомство. А дальше все совещания, которые он проводил по вопросам военной техники, я всегда посещал.

С Пуго я познакомился, когда он уже руководил Комиссией партконтроля в ЦК КПСС. Я позвонил ему в связи с тем, что меня как секретаря ЦК направили на пленум в Ригу, и я посоветовался, как себя там вести. Это был мой первый контакт с Пуго. Второй контакт был, когда рассматривалось дело по «АНТу». (Скандал, связанный с продажей танков за рубеж – В.С.) Ему и мне было поручено этот вопрос изучить.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68704533) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


9-й отдел КГБ в Крыму обслуживал прибывших на отдых высших руководителей страны и их гостей.