Книга - Русский город Севастополь. Книга первая

Русский город Севастополь. Книга первая
Сергей Анатольевич Шаповалов


В историческом романе раскрываются события Крымской войны и первой обороны Севастополя. И прежде всего – судьбы простых людей, волею обстоятельств попавших в жерло этой кровавой схватки. Больше трёхсот тысяч убитых и искалеченных – итог конфликта. Если попадёте в Севастополь, то будете удивлены тем, что отголоски тех сражений до сих пор хранит земля. Кругом можно встретить воинские захоронения, от Альминского поля и до Федюхиных высот. И всё это – люди, судьбы, их погибшие мечты и стремления…. Первая часть романа рассказывает о первых днях той войны: высадка десанта на побережье Крыма; битва на реке Альма; захват Балаклавы.





Сергей Шаповалов

Русский город Севастополь. Книга первая





От автора


Беру на себя смелость показать события Первой героической обороны Севастополя. Об этой славной вехи в истории России написано множество научных трудов, защищено сотни диссертаций. Исследовательские работы начались сразу после Парижского конгресса в 1856 году и продолжаются по сей день. До сих пор ведутся споры: на чьей стороне осталась победа, а кто проиграл в этом конфликте. Существует множество выводов, теорий, предположений…. Одни исследователи склонны утверждать, что победа досталась коалиции европейских держав, другие уверяют – победа коалиции (если можно это назвать победой) ничтожна, и больше от этой войны выгадала Россия. Есть и теоретики, утверждающие, что в данном конфликте остался единственный выгодополучатель – Италия, начинавшая в те годы обретать независимость. На клочке земли, размером не больше тысячи квадратных километров развернули боевые действия пяти крупнейших держав. В войну были вложены астрономические суммы. Тонны чугуна, свинца, золота превратились в пролитую кровь и разрушенные города….

Но не буду углубляться в политические теории. Меня больше заинтересовали судьбы людей. Простых людей, волею обстоятельств, попавшие в жерло этой кровавой схватки. Больше трёхсот тысяч убитых и искалеченных – итог конфликта. Если попадёте в Севастополь, то будете удивлены тем, что отголоски тех сражений до сих пор хранит земля. Кругом можно встретить воинские захоронения, от Альминского поля и до Федюхиных высот. И всё это – люди, судьбы, их погибшие мечты и стремления….

Работая над книгой, мне пришлось изучить множество подлинных документов, мемуаров, журнальных статей и сборников воспоминаний: Тотлебен, Зайчонковский, Погосский, Панаев, Берг, Бакланов, Дубровин, Гюббенет, Фролов и многих, многих других свидетелей той эпохи. Часто воспоминания у разных авторов противоречили друг другу. Тогда приходилось прибегать к трудам мэтров исторической науки, таких, как Тарле, Ченнык, Скорников….. Я подбирал наиболее достоверные факты, сопоставлял их и, только после этого, включал в ткань книги. Я честно пытался вести беседы или переписку с современными, титулованными историками. К сожалению, ничего путного из этого не вышло. Возможно, мне попадались не те люди, но все историки, как мне показалось, слишком увлечены собой. Обычный вывод из беседы с мэтром исторической науки: только он один знает истину, остальные все неучи и дилетанты.

Поэтому хочу обратить внимание читателей, что книга не совсем моя. Я, всего лишь, собрал её, словно лоскутное одеяло, сотканное из воспоминаний участников тех огненных лет, подобрав наиболее правдивые, на мой взгляд, гипотезы, выводы, основанные на исторических фактах.

Данная книга – художественный образ событий. Пытливый историк найдёт на страницах множество несовпадений, неправильных толкований или исторических ляпов. С кем-то в данной книге автор не сойдётся во мнениях. Все же я не научный работник.

Приятного чтения!




Предисловие


Если начнём искать причины Крымской войны, то наткнёмся на множество закономерных экономических факторов, соответствующих мировым тенденциям середины девятнадцатого века. Известный французский историк Фернан Бродель ввёл в историческую науку такое понятие, как Мир-Экономика. По его теории существуют следующие экономические модели: Экономика – замкнутый Мир и Мир – самовоспроизводящаяся экономика. Американский социолог, политолог и философ-неомарксист Иммануил Морис Валлерстайн усовершенствовал понятие этой модели, назвав её Мир-Система. Таких моделей, как Мир-Система может быть несколько. Если обратим взор в эпоху средневековья, то обнаружим: Восточно-Азиатскую Мир-Систему, Мир-Систему Индийского океана, Европейскую Мир-Систему, Русскую Мир-Систему и так далее. К середине 19 века, благодаря развитию транспортных связи, торговли и колониальным завоеванием Мир-Системы объединялись, схлопывались, пожирали друг друга. В конце их осталось всего лишь три: Восточно-Азиатская (Китайская), Русская и Европейская.

Но, благодаря индустриальной революции, с середины 40-х по середину 60-х с Европейской Мир-Системой произошли глобальные изменения. Частная модель Мир-Система превратилась в глобальную Мировую Систему. Если изолированные Мир-Систем сосуществовать в один и тот же период времени может несколько, то Мировая система должна быть только одна. Для развития Европы с индустриальным центром в Великобритании вскоре стала насущная задача: уничтожить альтернативных Мир-Систем, дабы они не мешали развитию. То есть их надо было поглотить, как периферийные области новой Мировой Системы. Но прежде, чем поглотить, их надо было ослабить и подчинить экономически. Недаром вместе с Крымской войной начинается Вторая Опиумная война. Надо признать, что намеченных целей ни Крымская, ни Вторая Опиумная войны не достигли. Китай так и не стал колонией. Россию не удалось отбросить к границам начала 17 века. Однако и Россия, и Китай перестали быть Мир-Системами: Китай отстоял независимость, но превратился в экономическую полуколонию; Россия влилась в капиталистическую Мировую Систему.

Наступил бурный период с 1848 года по 1867 год. История подкинула грандиозные события: Кризис 48 года; революция в Европе, которая должна была отрицательно сказаться на экономике Англии. Британскую экономику от краха спасли два важных обстоятельства: в мире были открыты два крупных золотоносных месторождения – в Австралии и в Америке (Калифорнии). В самой Америке началось усиленное строительство железных дорог. Колонисты вышли к Тихоокеанскому побережью. Следствием данного события стало то, что интересы Америки перекинулись в сторону Азии. Но так, как французы и англичане прочно ухватили Китай, США нужно было искать плацдарм экономического давления, чтобы урвать свою долю в Азии. В 1854 году командор Мэттью Кэлбрейт Перри открывает для США двери в Японию.

Ещё несколько важных событие того периода: объединение Германии и объединение Италии; гражданская война в США 1861-1865 гг.; в Японии – 1868 году Реставрация Мэйдзи, превратившая отсталую аграрную страну в одну из ведущих экономик Мировой Системы; в Китае с 1850 по 1864 бушует Тайпинское восстание против Манжурской империи Цин и иностранных колонизаторов; первая война Индии за независимость, известная, как Сипайское восстание 1857 -1859 года.

Именно этот насыщенный период с середины 40-х по середину 60-х явился водоразделом между разными цивилизационными периодами.

Крымская война – одно из важнейших событий этого переломного момента истории. Англия ставила чёткую задачу: убрать Россию, как геополитического противника и прекратить существование России, как отдельной Мир-Системы. Если со вторым пунктом Великобритания кое-как справилась, то первый пункт ей оказался не по зубам. Россия достойно ответила Англии в Центральной Азии, где развернулось противостояние, которое впоследствии будут именовать «Большой игрой».

Великобритания действовала без спешки, тщательно подготавливая плацдарм для нападения. В конце 40-х годов британцам удалось сформировать у крупных государств Европы враждебное отношение к России, замешанное на страхе перед русской угрозой и на цивилизационном отличии просвещённой Европы от варварской России.

Австрия и Пруссия наглядно увидели силу и мощь Российского оружия в 1849 году при разгроме Венгерского восстания. Франция в то же время пыталась всеми силами возродить былое могущество, но усиление России на Балканах весьма беспокоило Наполеона Третьего. Ни в коем случае нельзя было допустить русским беспрепятственный выход в Средиземное море.

В 1950 году произошла нелепая ссора между католическими и православными священнослужителями в Палестине. Раздор произошёл из-за Храма Господня. Французский посол в Константинополе потребовал от турецкого султана передать права владения Храма Господня католическому духовенству. Но Российский посланник Титов потребовал то же самое для православных священников.

Эта ссора побудила Францию теснее вступить в сношение с Великобританией. Хотя, надо сказать, после разгрома Наполеона, Франция и без того была экономически и политически привязана к Англии. Можно проанализировать историю Франции и заметить: как только в Париже возникает идея вести самостоятельную политическую игру, так сразу же Англия организовывает революции, как это произошло 1830 году и 1848 году. Николай Первый заинтересовался конфликтом в Палестине и решил надавить на Османского султана. Сразу же Англия и Франция, объединившись, стали настраивать Турцию против России. Австрия и Пруссия, вместо того, чтобы поддержать Россию, как недавнего союзника, неожиданно для Николая, заняли нейтралитет, больше похожий на откровенное предательство. Впрочем, подлость, лицемерие и предательство – вполне обыденные явления в европейской высокой политике. А далее – разгорелась война, вошедшая в историю, как Крымская война 1853—1856 годов (Kirim Savasi в Турции), или Восточная война(la Guerre d’Orient во Франции), или Русская война (Russian war в Англии) – война между Российской империи, с одной стороны, и в составе коалиции Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства – с другой.




Петербург


Пролётка остановилась у парадного подъезда обычного для Петербурга, двухэтажного дома, сжатого с двух сторон такими же серыми домами со строгими каменными фасадами. Небольшие ажурные балкончики выходили на Владимирский проспект. Высокие филёнчатые двери с массивными бронзовыми ручками недавно выкрашены. Заботливые хозяева обычно к весне обновляли краску на входных дверях. Три каменные ступени чисто выметены. В высоких окнах отражалось сумрачное северное небо. Из пролётки сошёл молодой офицер, лет тридцати, тяжело опираясь на трость. Левая рука его была подвязана к шее черным платком. В петлице поблескивал орден Святого Станислава. Лучик весеннего солнышка, пробившийся сквозь тучи, сверкну на эполете с цифрой полка.

Дверь парадного входа отворилась с протяжным скрипом. Появился маленький сутулый старичок в заношенном зелёном фраке и в огромных растоптанных башмаках. Седые волосы, оставшиеся на затылке и над висками, всклочены нимбом. Лицо бледное, высохшее, с большим острым носом и выцветшими карими глазами под нависшими белёсыми бровями. Он казался сердитым, но завидев офицера, тут же вспыхнул радостью и удивлением. Распрямился, насколько позволяла его сгорбленная спина.

– Господи! – воскликнул старичок и быстро перекрестился. – Виктор Аркадьевич! Вы ли это?

– Тише, Семён! – строго, но с любовью попросил офицер. – Тише! Кто в доме есть?

– Только брат ваш, Александр Аркадьевич. Недевича, как вчера из Англии воротился. Младшенький, Павел Аркадьевич, ещё в училище. А что же у вас с рукой? Боже! Боже! – испугано запричитал старичок.

– А матушка где? – Офицер кинул быстрый тревожный взгляд на окна дома.

– Они с батюшкой вашим в церковь уехали, на обедню. Скоро будут.

– Хорошо, – произнёс офицер с облегчением. – Кофры мои внеси в дом.

– Это – мы мигом!

Старик, кряхтя и сопя, снял с задка пролётки два больших дорожных кофра из толстой, потёртой местами, кожи и юркнул с ними в дом.

Офицер вошёл в переднюю, остановился перед каменной лестницей, ведущей на второй этаж. Снял фуражку. С блаженством вдохнул запах родного дома. Тот же лепной потолок, те же ложные колонны. Изразцовая печь…. Всё здесь знакомое, родное. А справа, под лестницей покосившаяся дверь в каморку старика Семёна.

– Витька! – Сверху по лестнице к нему кинулся брат Александр. Высокий юноша, двадцати пяти лет с военной выправкой. На круглом бледном лице чёрточкой выделялись тонкие черные усики. Тёмный, военно-морской сюртук с двумя рядами блестящих пуговиц сидел ладно на его сухой фигуре. Александр хотел было обнять брата, но подбежав, в нерешительности остановился. – Господи, зачем тебе трость? Нога? А с рукой что?

– Все хорошо, Сашенька. Помоги мне подняться, – улыбнулся офицер. – Да не смотри ты на меня, как на калеку, – весело потребовал он. – Помоги, иначе я буду час взбираться.

– Тебя изранили? – заботливо спросил брат, поддерживая Виктора за талию. Они осторожно зашагали вверх по ступеням.

– Пустяки, – поморщился Виктор. Но тут же коротко ойкнул. – Осторожнее! Ребра болят. Ты стиснул меня, словно куль с мукой.

– Прости, Витя, – испугался Александр.

***

– Всё те же зелёные обои, – грустно улыбнувшись, произнёс Виктор, оглядывая гостиную. – Диван наш старый.

– Да, наш старый диван, – подтвердил брат. – Помнишь, мы из него фрегат в детстве делали. За моря плавали. Ты присаживайся. Я распоряжусь подать чаю.

Внизу хлопнула парадная дверь. Послышались торопливые шаги в подкованных сапогах.

– Витька! Где он? – звонко прозвучал юный голос.

– Там, – ответил старик Семён.

В гостиную ворвался тонкий юноша лет семнадцати, с едва прорезавшимися усиками. Отшвырнул в сторону форменную курсантскую фуражку, на ходу скинул шинель и бросился к Виктору.

– Тихо, тихо, Пашка! – на его пути тут же встал Александр. – Что ты, как зверь алчущий кидаешься? Дай Вите в себя прийти. Он только с дороги.

– Ой! Ты ранен? – отшатнулся юноша. Оглядел Виктора с ног до головы.

– Ничего. Иди сюда, Павлушка, обниму тебя. Ох, и вымахал. Выше меня стал.

Виктор отставил в сторону трость. Братья обнялись. Вдруг Виктор оттолкнул младшего Пашку и поморщился от боли.

– Быстро, сюртук помоги снять! – попросил он. – Сначала руку…. Платок развяжи …. Вот так. Опускай её…, – он стиснул зубы и часто задышал. Александр и Павел осторожно стянули со старшего брата сюртук. На белой блузе с левого бока расплылось темно-красное пятно. – Проклятие! Рана открылась, – посетовал Виктор.

– Что делать? – испугался младший Павел.

– Отправь Семена в аптеку. Пусть бинтов купит, – распорядился Александр.

– Сейчас! – Павел кинулся к выходу.

– Поможешь? – обратился Виктор к Александру. – Крови не боишься? Надо унять её. Не дай Бог, матушка увидит. Не говори ей, что я ранен.

– Как же, не говори? – с сомнением покачал головой Александр. – Ты же хромаешь. И рука….

– Да сними ты свой мундир. Перепачкаешься сейчас, моряк.

Блуза вся пропиталась кровью. Александр стянул её осторожно с брата. Под блузой оказались бинты, туго стягивающие грудь и живот.

– Эх, рубашку не отстирать, – покачал он головой. – Кровищи сколько.

– Надо её спрятать, потом сжечь, – решил Виктор.

Александр очень аккуратно размотал повязки.

– Ох, и заштопали тебя криво-косо, – недовольно сказал он, пытаясь унять кровь, прикладывая к ране сухой край бинта. – Чем это тебя так?

– Штыком. Хорошо, аскер вскользь попал. А бил-то со всей дури.

– Но заштопали же, как паршиво! – все возмущался Александр. – Что за фельдшер? Гнать таких надо в шею!

– Да где же ты в армии сейчас других найдёшь? – горько усмехнулся Виктор. – Коновалы – да и только. Видел бы ты, как руки-ноги отпиливают, словно сучья на деревьях. Как смог ходить, так сразу сбежал от них.

– Постой! – Александр замер. – Ты сбежал из госпиталя?

– Сбежал, – кивнул Виктор. – А ты бы хотел, чтобы я совсем околел? Бывал в наших госпиталях? Смрад, грязь, вши…. Если не от гангрены, то от тифа загнёшься. Кормят дрянью. Нас, офицеров, ещё сносно, а солдаты – так те вечно голодные.

– Голодные солдаты в госпиталях? Да быть такого не может! – ужаснулся Александр. – Почему?

– Ты, как ребёнок, ей-богу! – усмехнулся Виктор. – Потому что порядка нет, и снабженцы воруют.

– Да что ты придумываешь! – возмутился Александр, и вновь принялся протирать рану.

– Эх, Сашка, давненько ты дома не был, – вздохнул Виктор. – Здесь тебе не Англия.

– Я тебе скажу: в Англии не лучше, – сухо ответил Александр. – Моряков ещё уважают, а солдат никто за людей не считает.

– Что, и гвардию? – удивился Виктор.

– Нет. Гвардейцы в почёте. А из линейных полков солдаты по статусу чуть выше каторжников.

Влетел Павел. В руках бумажный пакет.

– Сам к аптекарю сбегал. Семён – он что-нибудь не то купит. А я и корпии отличной выбрал. Бинт широкий. Аптекарь ещё порошок какой-то дал. Говорит, предотвращает гниение плоти. Я у него ждановской воды спросил, а он сказал – это лучше.

Александр взял у Павла тёмную склянку, высыпал на ладонь несколько белых кристаллов.

– Сульфат цинка, – с умным видом произнёс он. – Надо его растворить в тёплой воде.

Послышался цокот подков по булыжнику. Павел бросился к окну.

– Родители! – в ужасе воскликнул он.

– Брось, ты, этот порошок, – закричал Виктор на Александра. – Перевяжи скорее рану. Павел, рубаха чистая есть?

– Сейчас! – Павел помчался в другую комнату и вскоре вернулся с чистой блузой.

Не прошло и минуты, как Виктор был перебинтован. На него натянули чистую блузу. В плечах узковата, но другую искать было некогда. Надели сюртук…. С лестницы послышались шаги и голоса. Говорили мужской твёрдый бас. Ему отвечал женский тонкий, но уверенный голос. Наконец все пуговицы застёгнуты. Окровавленную рубаху Павел ногой закинул под диван, туда же засунул трость….

Когда полный, седой генерал в парадном мундире и дородная пожилая дама вошли в гостиную, Виктор уже стоял, вытянувшись в струнку, а с двух сторон его незаметно подпирали младшие братья. Дама ахнула и, не в силах устоять на ногах, села на диван, тут же заплакала.

– Витя? – воскликнул генерал. – Виктор! Спаси и сохрани! – перекрестился он. – Да когда же ты….? Почему я ничего не знал о твоём приезде? Ну, иди же скорее, поцелуй меня и матушку.

Собрав волю в кулак, стараясь не хромать, Виктор твёрдым шагом подошёл к матери. Дама порывисто вскочила, обняла сына.

– Не плачьте, матушка. Я живой, – утешал он её.

– Господи, – оторвалась она от его плеча. – Я молилась, молилась о тебе. День и ночь молилась, о моём Витенке. Как же я рада.

– Анастасия, голубушка, он никуда уже не денется, – мягко сказал ей генерал. – Поди, переоденься, да прикажи накрыть на стол. Виктор с дороги, голодный, небось? Никто не спорит, что материнская любовь согревает, но не накормит. Всё, всё, никуда он уже не исчезнет. Будет здесь тебя дожидаться.

– Хорошо, хорошо, – закивала дама, вытирая кружевным платком слезы, обильно текущие из глаз. – Немедля распоряжусь.

Матушка вышла.

– Рад видеть тебя, сын, – со вздохом сказал генерал. – Уже штабс-капитан. Надо же! Ты как себя чувствуешь? – забеспокоился он, заметив, что Виктор побледнел.

– Прекрасно, отец, – с улыбкой ответил тот, закатывая глаза.

Братья еле успели его подхватить и отнесли в спальню Павла.

***

Как только за окном спустились сумерки, а ужин с вечерним чаем подходил к концу, Анастасия Дмитриевна отправилась в свои покои. После неожиданного приезда старшего сына у неё от волнения резало в груди. Доктор, старый немец в пенсне, с вечно сердитым лицом, примчался тут же. Выписал ей остро пахнущую микстуру и потребовал, чтобы фрау Анастасию Дмитриевну не волновали. Отдохнуть ей надо, иначе сердечко не выдержит.

Павел вынужден был отправляться в казармы. Он без того еле вымолил увольнение, чтобы повидать брата. А завтра ещё экзамен по фортификации – самый важный. Павел оканчивал Императорское инженерное училище.

В гостиной остался отец, старший Виктор и средний брат Александр.

– Матушка уснула, теперь можешь рассказывать, – сказал отец, раскуривая небольшую пеньковую трубку. – Где тебя ранили?

– Возле Четати, – ответил Виктор нехотя.

– Слышал, жаркое было дело, – многозначительно кивнул отец.

– Было, – коротко согласился Виктор.

– Как же все происходило? В газетах писали о невиданном героизме наших солдат.

– О героизме? Да, солдат наш воистину – герой, – мрачно произнёс Виктор.

– Что тебя тревожит? – насторожился генерал.

– Понимаете, отец, – как-то неуверенно начал Виктор. – Я хотел стать офицером, подражая вам, подражая нашему деду. Когда был мальчишкой, с замиранием сердца слушал ваши рассказы о героических битвах с Наполеоном, о покорении Парижа, о разгроме турецких армий, сражениях за Кавказ…. Мне казалось все так романтично. Нет большего счастья, чем воевать за царя и Отечество, за Веру Христову. Погибнуть в бою, зная, что жизнь твоя – героический миг в истории.… Но то, что я увидел в Дунайской компании, совсем не вяжется с вашими рассказами. Война – сплошная грязь, кровь и полное безумие.

– Неужели ты думаешь, что я тебе врал? – обиделся отец. Сердито принялся выбивать трубку в тяжёлую бронзовую пепельницу в виде античного кратера. – Да, на войне всякое бывает: и грязь, и кровь, и боль, и смерть….. А как иначе?

– Нет, я не думаю, что вы скрывали от меня правду. Больше того – уверен: в боях с Наполеонам полки российские покрыли себя славой. Но у меня возникают мысли, будто армия наша безнадёжно застряла в тех временах – в эпохе триумфального освобождения Европы.

– Почему? Растолкуй! Я ничего не понимаю, – недовольно потребовал отец.

– Я вам сейчас объясню. Взять, хотя бы, нынешних солдат Оттоманской империи. У аскеров отличные французские ружья с капсульными замками. Они атакуют по-новому. Их основной приём – огневой бой. Стрелки у них отменные. А мы все по старинке: сплочённым строем, напором, в штыковую….

– Но что в этом плохого? Веками так воевали и побеждали.

– Плохого в том, что мы гордо со штыками наперевес, стройными колоннами, как на параде шагаем в бой. А они нас картечью косят и со штуцеров расстреливают….

– Однако в газетах пишут о победах, – не понимал отец.

– Но какой ценой, – возразил Виктор. – Ещё полгода таких побед, и за Россию воевать некому будет.

– Так что было под Четатью? – помолчав, мрачно спросил отец.

– До Четати ещё был бой под Ольтеницей.

– Ах, Ольтеница, – кивнул отец. – Наслышан.

– Мы в июне вошли в Валахию и до октября стояли на Дунае в полном бездействии: по одному берегу мы, по другому – османы. Перестреливались иногда. В конце октября Омер-паша из Туртукая переправился на наш берег и занял карантин. А мы все бездействовали. Смотрели, как турки строят укрепление, но трогать их не смели. Почему такое происходило, генералы ответить не могли. Командиры кивали на князя Горчакова, Горчаков кивал на фельдмаршала Паскевича, князь Варшавский кивал на Петербург.

– Я слышал, велись сложные переговоры, – вспомнил генерал. – Европа такой громкий вой подняла, такой шум, когда царь приказал ввести армию в Валахию и Молдавию. Политика – дело тонкое, знаешь ли. Тут ничего не поделаешь. Дипломаты спорят, а солдаты умирают. Ну, так, что дальше было?

– Вскоре был дан приказ занять позиции для атаки. Все выдохнули с облегчением: наконец-то намечается настоящее дело. Позиция, надо признаться, отвратительная. Нас от карантина отделяло ровное поле. Нет, чтобы двинуть колонны до рассвета, тихо, в тумане. Подошли бы и выбили турок одним натиском. Так нет же, двинулись в полдень, под бой барабанов. Устроили перед турками парад. А они расстреливали нас, словно на полигоне. Наводчики у турок отличные, французами обучены. Наша артиллерия не поспевала. Поступил приказ взять ретраншемент. Но смысла в этом – никакого. Тут же попали бы под артиллерию с другого берега. И все же мы потеснили турок. Они побежали. Орудия бросили. Вдруг в самый разгар боя, когда победа уже была в наших руках, поступает новый приказ к немедленному отступлению. Почему? Зачем? Ничего не понятно! Зря положили больше тысячи солдат. Откатились на прежние позиции. Турки сами ничего не поняли. Стояли на том берегу и глазели с удивлением. Только к вечеру обратно заняли карантин.

– Странно. Генерала Данненберга за такое дело надо отдать под суд! – возмущённо высказался отец.

– За него вступился командующий, князь Горчаков, – пожал плечами Виктор. – Якобы генерал Данненберг приказал отступать, дабы не увеличить потери. Но если он боялся сильного урона, зачем вообще надо было устраивать наступление посреди дня, под барабаны? Да и в этот раз мы могли бы захватить турецкие пушки и, хотя бы, обстрелять суда, переправлявшие вражеские войска. Но Данненберг подарил туркам незаслуженную победу, а нас опозорил.

– Не хочешь ли ты сказать, что генерал оказался предателем?

– Нет, – отрицательно покачал головой Виктор и горестно добавил: – Он просто – бездарен, как и большинство наших генералов.

– Я с тобой не согласен! – недовольно воскликнул отец. – Большинство генералов из тех, кто маршировал по улицам Парижа, кто спас Европу от корсиканского чудовища. Как же они его смогли победить, если, как ты утверждаешь, были бездарными? Нет, я с тобой никогда не соглашусь!

– Возможно, вы прав, отец. Но где они, герои Бородино и Кульмы? Куда пропали?

– Сам же сказал, что война нынче другая, – пожал плечами отец. – Возможно, ещё не успели подготовить новые кадры. Не научились воевать по-новому…. Не знаю. Мне трудно спорить с тобой. Я в боях толком-то не бывал. Все больше фортификацией занимался. Но ты так и не рассказал, где тебя ранило?

– Князь Горчаков слишком растянул армию. От него поступали странные приказы, вроде: убивать, но не позволять убивать себя, или стрелять в неприятеля, но не подвергаться его огню. Генерал Фишбах занимался нелепыми манёврами, которые не имели никакого смысла. Просто изображал какую-то деятельность. Изматывал батальоны маршами. Постоянно поднимал всех по тревоге. Срочно строили укрепления, где они совершенно не были нужны…. Наконец его убрали. Место занял столь же бездарный генерал Анреп.

– Ох, не говори так, – погрозил пальцем сыну генерал. – Я хорошо знал Иосифа Романовича. Достойнейший человек. Золотым оружием кого попало не награждают. А он его получил из рук самого императора. И получил заслужено.

– Но послушайте, отец, что было дальше. Омер-паша решил преподнести нам подарок на Рождество: напал на отряд генерала Бумгартена. У того всего в распоряжении один батальон при двух орудиях. Я был в Одесском полку под командой генерала Бельгарда. Мы услышали канонаду. Генерал Бельгард поставил полк в ружье. Мы не знали, откуда может прийти угроза, поэтому Бельгард решил быть готовым к схватке. Примчался казак и доложил, что отряд Бумгартена окружён и вскоре будет уничтожен. Генерал Бельгард тут же повёл Одесский полк на выручку, не ожидая ни чьих приказов. Мы ударили в тыл туркам и выбили с позиций. Заняли их окопы. Нас нещадно громила артиллерия. Во время взятия окопов я получил удар штыком в ребра, а после досталось картечью. Одна пуля в плечо, другая в бедро. Хорошо, что турки стреляли картечью ближнего боя. Меня только контузило, а иначе…, – он не договорил.

– Погоди, а генерал Анреп послал вам помощь?

– Послал, – горько усмехнулся Виктор, – когда турки уже отошли в полном порядке. Видите ли, какое дело: генерал решил устроить рождественскую службу. В десяти верстах от него гибнет полк, а этому католику вздумалось справлять православное рождество.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами отец. – Иосиф Романович опытный полководец…. Как же он смог так поступить?

– Я не знаю, как мы дальше будем воевать с такими командирами? Да черт с ним, с Горчаковым, с Анрепом. Армию обворовывают.

– Обворовывают? Это – тяжкое обвинение! – предупредил отец.

– Сами посудите: ружья старые, ещё с кремневыми замками; порох негодный. Амуницию не ко времени подвозят…. Хорошо, что осень выдалась тёплая, да урожай в Валахии собрали богатый. Протянули зиму. В инженерной части воровство – невероятных размеров. Занимаем позиции, начинаем строить укрепления. Как только все окончено, поступает приказ отходить. Построены были земляные редуты, а по документам, чуть ли не каменные форты.

– То, что ты говоришь – ужасно! Но разве такое возможно? У меня в голове не умещается. Как же так? – пыхтел гневно отец.

– Вы бы видели, какой кошмар творится в госпиталях. Фельдшеров мало. Больные солдаты умирают от пустяковых ран. Голодают. Баланда из горсти крупы с сухарями – вся еда. Белья чистого не хватает, лекарств толком нет, бинтов, корпии…. За что нам такое наказание?

– Не понимаю, но как же царь? Неужели он не знает о тех безобразиях, что творятся в армии?

– За царя не могу ничего сказать. Но в Дунайскую армию я не вернусь. Буду просить направления на Кавказ, – твёрдо объявил Виктор.

– Кавказ? – ужаснулся отец.

– Уж лучше на Кавказ. Там честная война, а на Дунае свои же

генералы предают.

– Ну, зачем ты так, Виктор! – в отчаянии воскликнул отец. – Я тоже генерал, хоть и в отставке. Вот, брошу преподавать и подамся в армию. К черту эту кафедру, раз ты такое рассказываешь. В инженерном училище без меня обойдутся.

– Но, отец, посмотрите, во что превратилась военная академия. Вы утверждали, что преподают в ней на высоком уровне. Когда я четыре года назад поступал на курсы, помню, перед нами выступил с речью генерал Сухозанет. Меня тогда поразили его слова.

– И что же он такого сказал?

– Речь его сводилась к тому, что наука в военном деле не более чем пуговица на мундире. Мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира. Как же так можно обходиться без науки? А в кабинете у великого князя Михаила Павловича стоял шкаф с книгами, дверцы которого были заколочены гвоздями, дабы всем было понятно, что главное в армии не знания, а слепое подчинение.

– Тут дело не только в научном подходе к войне, – подал голос Александр. Он все время разговора сидел молча и внимательно слушал. – Чтобы нынче выиграть сражение одной смелости и отваги недостаточно. Должно быть, в армии современное техническое оснащение и современное вооружение. За три года моей стажировки во флоте Её Величества, я увидел множество изобретений, способных полностью перевернуть способы ведения войны. В Великобритании нынче эти изобретения стали обыденными, а у нас – в диковинку.

– Ты говоришь о паровых двигателях? – спросил отец.

– Именно. На парусные фрегаты ставят машины с приводом к винту, – и уже совсем другая тактика боя. Марсовых матросов понадобится меньше для управления парусами. Если попал в невыгодное направление ветра, маневрируешь машиной. В итоге: любой мощный фрегат с опытным капитаном и обученной командой, попав в штиль, будет легко потоплен небольшим пароходом под управлением какого-нибудь мичмана.

– Ну, это ты загнул, – не поверил отец.

– Ланкастерские орудия с клиновидным снарядом – слышали о таких? – продолжал разгорячённо Александр. – Снаряд в состоянии проломить корабельный борт любой толщины, да ещё взорваться внутри. Пароходы имеют меньший такелаж. Благодаря этому на палубу ставят большие пушки с поворотным орудийным лафетом. Не нужно ждать сближение с вражеским кораблём. Поворачивай орудие в любую сторону, ставь угол, какой надо, и стреляй. Но самое интересное – бронированные плавучие батареи на паровом ходу – мониторы. Смотрел я испытание такого монитора. Осадка низкая. Попасть в корабль трудно. Над водой торчит только бронированная батарейная башня. Можно подвести монитор вплотную к форту и бомбить его безнаказанно. При этом его броневые листы не смогут повредить ядра казематных орудий. И поджечь корабль невозможно. Стреляй по нему калёными ядрами, а что толку – он железный.

– Англия всегда славилась флотом, – нехотя согласился отец. – Но хорошей сухопутной армии у неё никогда не было. Ватерлоо – единственная громкая победа над больным Наполеоном, да и то – без прусского генерала Блюхера ничего бы англичане не сделали.

– За эти сорок лет Англия прошла множество колониальных войн, – возразил Александр. – Лондон нынче ставит войну на поток. На месте оружейных мастерских возникают механизированные мануфактуры. Я побывал в цехах Вулвича. Паровые молоты, станки с механическими приводами, литейные печи нового типа. С ювелирной точностью изготовляются детали. Тщательно проводятся испытания. Английские карабины надёжны и просты в обращении. Мне приходилось охотиться с новым «эндфилдом». Удивительное ружье: заряжается легко, удобное цевьё, бьёт точно.

– Англия может себе позволить мануфактуры, сталелитейные заводы, паровые двигатели, железные дороги…., – развёл руками отец. – Весь мир кормит Лондон. Россия, и та вынуждена с Англией торговать по тем ценам, которые выгодны английским купцам.

– Пока Англия на нашей стороне, – напомнил Виктор.

– Спорный вопрос, – с сомнением покачал головой отец. – У Шамиля, как раз, вот эти английские «эндфилды» появились. Недавно встретил знакомого офицера, – в отпуск приезжал с Кавказа. Хвастался кинжалом в дорогих ножнах и ружье черкесское показывал, всё чеканным серебром украшенное. Гляжу, ствол с насечкой, да сделан ладно. Вот, думаю, черкесы до чего науку оружейную освоили! Посмотрел замок, а на нем клеймо Королевской фабрики стрелкового оружия.

Большие напольные часы заскрежетали, зашипели и гулко пробили полночь.

– Засиделся я, – недовольно покачал головой отец. – Завтра экзамен принимать. Надо выспаться. – Тяжело поднялся из кресла. – Спокойной ночи! И вы не засиживаетесь.

– И у Павла будешь экзамен принимать? – поинтересовался Александр.

– А, уж, его буду гонять по всей строгости, – сжал кулак отец. – Чтобы потом никто не говорил, что я сыну своему поблажки делаю.

Старик ушёл к себе в спальню, оставив братьев одних. Вошёл слуга Степан. Прошёлся по гостиной шаркающей походкой, убавил фитиль на настольной масляной лампе, убрал стаканы и пустую бутыль со стола, вновь растворился в темноте коридора, словно призрак.

– Когда обратно в Англию поедешь? – спросил Виктор.

– Не знаю, – вздохнул Александр. – Всех русских офицеров попросили покинуть пределы Великобритании.

– В чем причина?

– Ох, назревает что-то нехорошее.

– Выкрутимся, – успокоил его Виктор. – Россия столько раз на краю гибели стояла – и ничего, жива.

– Не в наше время силами мериться с Англией. Слабоваты мы, – усомнился Александр.

– Да я вижу, Сашка, ты о другом печалишься. Вот чую! Не обманешь брата. Ну-ка, рассказывай, кто там у тебя на туманных берегах остался?

– Прямо-таки – чуешь? – На бледном лице Александра вспыхнул румянец.

– Ну, не хочешь – не говори. Дело твоё.

– Эх, что рассказывать? – усмехнулся грустно Александр. – Звать её Луиза.

– И как же это случилось? Да не стесняйся, поведай брату.

– Случилось на Морском балу королевы Виктории. Её Величество по праздникам даёт балы в честь офицеров флота. Я был приглашён. Признаюсь честно: увидел Луизу – и голову потерял.

– И кто же она?

– Прекрасная нимфа из старинного шотландского клана Хоуп.

– Но, постой, если она из старинного клана, какие у тебя виды на нимфу? Эх ты, принц из тридевятьземелья!

– Ну и что ж здесь такого? Луиза хоть и из древнего рода, но весьма бедного. Потом, они – шотландцы, а не британцы. Видел бы ты их замок. Дом нашего управляющего в Гороховицах выглядит богаче. Но не в том суть. У старого лорда пять дочерей. Луиза – самая младшая.

– Пять! С ума сойти! – хохотнул Виктор.

– Да, вот так. И единственный сын, Артур. Служит в гвардейской кавалерии. Очень достойный человек.

– Но, погоди, ты обещал Луизе жениться?

– Да! – шёпотом признался Александр. – Только родителям пока не сказал. Не знают, как они это воспримут?

– Но это же твоя судьба, твоя жизнь, – удивился Виктор. Так же шёпотом спросил: – Она красивая?

– Сейчас покажу.

Александр убежал к себе, вскоре пришёл с небольшой книжицей в теснённом переплёте. С заговорщицким видом сел рядом с братом и раскрыл книгу в середине.

– Фотография? – удивился Виктор. – Один раз только видел фотографию.

– В Лондоне нынче кругом открывают художественные студии, – безразлично ответил брат.

На черно-белом снимке стоял Александр в великолепном английском военно-морском мундире. На боку короткая флотская полусабля. В одной руке он держал шляпу с пышным плюмажем, другой опирался на спинку высокого резного кресла, в котором сидела тоненькая стройная девушка в строгом закрытом платье.

– Боже, как она красива, – удивился Виктор. – Рыженькая?

– Солнечная, – поправил Александр.

– Но она – совсем девочка.

– Да, – смутился Александр. – Ей всего пятнадцать…. Но мы дали обет… Она достигнет совершеннолетия, а я к тому времени сделаю карьеру…. Надеюсь….

– Я рад за тебя, брат. Искренне.

– Не дай Бог война между Россией и Англией. Что мне тогда делать? – с тревогой в голосе спросил Александр.

– Не знаю, брат, – пожал плечами Виктор. – На все воля Господня.

***

В доме Ивана Петровича Новодворцева на набережной Мойки с утра царило оживление. Иван Петрович служил при посольстве России в Мюнхене. Нынче прибыл с докладом к императору. Через три дня вновь должен был отправиться к месту службы. В воскресный день, перед отъездом решил устроить встречу для друзей. Из ресторана «Париж» заказал повара. Нанял музыкантов в «Новом театре», что у Семёновского моста. Конечно же, доставили шампанское из погреба месье де Боатье.

Вечером просторная гостиная с большой хрустальной люстрой и светлыми зелёными обоями готова была принять гостей. Сверкал начищенный паркет. В столовой сервировали роскошный стол. Аромат жареных перепелов под французским соусом проникал даже на улицу. Скрипки тонко пели, им подыгрывал рояль. Полненький, важный хозяин лет пятидесяти, в бархатном темно-вишнёвом фраке приветствовал гостей. Холодно улыбался, широко растягивая мясистые губы. Кланялся важно, неторопливо: высоким чиновникам глубокий поклон, и улыбка по шире, те, кто проще в чине – поклон проще, и улыбка едва заметная. Его супруга когда-то слыла красавицей, теперь располнела и поблекла, но ещё сохраняла остатки свежести на лице. Две милейшие дочери провожали гостей в зал. Старшая Ирина – девица двадцати лет, выпускница Смольного института и младшенькая Юленька – четырнадцатилетний костлявый лягушонок, но очень милый лягушонок. Старшая сестра высокая стройная с тонкими чертами лица и большими темными глазами. Выражение всегда строгое, холодное, даже когда пыталась улыбнуться. Многие её считали красавицей, но она так не думала о себе. Юленька – полная противоположность старшей сестры: белокурая, живая. Казалось из ясных глаз, так и брызжут звёздочки. Редкие веснушки усыпали слегка вздёрнутый носик и бледные щёчки. Ирина всегда носила закрытые платья строгого покроя, Юленька вечно в рюшечках, ленточках, бантах, как весеннее облачко.

– Ирина, не гляди так сурово, – вечно упрекала мать старшую дочь. – Взгляд у тебя, прямо как у отца, когда он гневается – испепеляющий. Всех кавалеров распугаешь. Засидишься в девицах.

– Простите мама, – отвечала девушка гордо, – характер у меня таков. Что же поделать? А кто полюбит, и такую замуж возьмёт. Нет – ну и ладно, горевать не буду.

Юленька, которую ласково родители звали Лили, наоборот, всегда была приветливая и весёлая. Широкая улыбка от уха до уха не сходила с её розовеньких губ. Может, поэтому она напоминала милого лягушонка.

Коляски, кареты подъезжали одна за другой. Важные чиновники в дорогих фраках с супругами под руку входили сквозь распахнутые двери. Седовласые генералы сияли орденами и эполетами, а с ними дородные генеральши в нарядных, но немного старомодных платьях….

Юленька быстрыми, мелкими шажочками подлетела к сестре и взволнованно зашептала:

– Ирочка, Ирочка, смотри, кто подъехал!

– Успокойся! – строго одёрнула её сестра. – Веди себя тихо.

– Ну, почему ты такая бука? – обиделась Юленька. – Не буду ничего тебе говорить. – И отвернулась.

– Лили, солнышко, ты так бежала, чуть не сбила графа Норкина, – чуть смягчилась сестра. – Лили, не дуйся. – Она положила ладони на худенькие плечики сестрёнки, поправила светлый локоны у висков Юленьки. – Ну, что ты хотела сказать, лягушонок.

Юленька вспыхнула, резко повернулась и выпалили:

– Кречены приехали. Виктор…. Представляешь, в форме, орден в петлице…. Ирочка, что с тобой? – испугалась Юленька, когда увидела, как сестра замерла. Глаза расширились. – Ирочка, ты не рада? Это же – Виктор!

– Рада, Юленька, – ответила коротко сестра, едва разжав губы. – Конечно, рада.

– Почему ты побледнела?

– Душно. Ты справишься без меня? Я выйду на балкон подышать.

– Конечно, Ирочка. Справлюсь.

По широкой парадной лестнице поднимался полный генерал Кречен со своей дородной супругой, а за ними трое сыновей. Павел самый высокий и самый тонкий в новеньком мундире прапорщика инженерных войск. В руках букетик фиалок. Александр в морском тёмном сюртуке. Каждая пуговичка сияла, каждый шовчик разглажен. Немного нелепо рядом с ними смотрелся Виктор в простом пехотном мундире, с подвязанной левой рукой, да ещё правой опирался на трость.

– Аркадий Петрович! – радостно встретил генерала Новодворцев. – Анастасия Дмитриевна! – поцеловал он пухлую руку генеральше. Заметив сыновей, ахнул: – Батюшки! Да у вас уже орлы подросли! Вот это – выводок! Господи, сколько же я их не видел. Помню, птенчиками были желторотыми, а теперь – гляди-ка! А с Виктором что? – обеспокоенно спросил он.

– Ах, не спрашивайте! – пустила слезу Анастасия Дмитриевна. Вынула кружевной платочек и утёрла глаза. – Весь изранен. От меня скрыть решил. А я как увидела его, так сердцем материнским всё почувствовала.

– Так, живой же! Живой! – утешал её Новодворцев. – А раны затянутся. Вот, супруг ваш, тоже весь в дырках – и ничего. Каких орлов вырастил!

Павел подбежал к Лили. Та вспыхнула, закрыла личико руками. Он протянул ей букет.

– Вы так прекрасны, как эти весенние цветы, – выдал он комплемент.

– Это мне? – притворно удивилась Юленька, не смея взять букет.

– Вам, и только вам!

– Спасибо! Но не стоило… так… при всех…. Вы меня смутили…. – Она и вправду залилась краской до самого кончика вздёрнутого носика.

– Пусть все знают, как я вас люблю, – смело сказал Павел.

– Тише, тише! – испуганно прошептала Лили и осторожно взяла цветы. – Маменька услышит…. – Глаза её сияли, а щеки стали пунцовыми. – Не стойте. Пройдите к гостям. Я подойду позже. – Она упорхнула, прижимая к груди букет.

***

После весёлого застолья гости разделились на три партии. Дамы создали свой круг, где обсуждали дела бытовые и скучные. Молодёжь танцевала. Мужи перешли в библиотеку и вели беседу о политике. Виктора посадили в центр, расспрашивали о положении на Дунае. Всем интересно было услышать о войне непосредственно от участника событий. Но Виктор говорил скупо, стараясь избегать излишних подробностей.

После его рассказа Иван Петрович Новодворцев печально изрёк:

– Положение России в мире весьма плачевное. Это я вам говорю, как дипломат, как поварёнок на кухне большой политике.

– Не пугайте нас, Иван Петрович, – вздыхал старший Кречен.

– Посудите сами, никто же не предполагал, что извечные враги Франция и Англия вдруг вступят в союз, чтобы защищать едва живую Турцию, – продолжал Новодворцев, сокрушённо качая лысеющей головой. – В ночном кошмаре такого не привидится. Вы же помните, как, буквально, десять лет назад наш император гостил в Лондоне. Его встречали овациями. Дорогу устилали цветами. Сладкой лести столько вылили, хоть сахарный завод открывай. В честь его персоны давали балы и званые обеды…. Что произошло? Вдруг в один миг нас предали.

– Мой сын, Александр, недавно прибыл из Англии, – сказал старший Кречен. – Всех русских офицеров попросили уехать. Им обещали хорошую морскую практику на новейших судах, с новым вооружением и техническим оснащением, но внезапно всех выставили, не дав никаких объяснений.

– Что вы хотите понять в нравах Великобритании? – пожал плечами Новодворцев. – Англия дружит только тогда, когда ей выгодно. Но если лондонским банкирам надо заработать лишний шиллинг – плевать им на всякие договоры и обязательства. В истории много было страшных событий, когда уничтожались целые народы: нашествие гуннов, варваров, монголов.… Но все эти войны – детские забавы, по сравнению с тем, что творят английские солдаты в Индии или Китае. Мало того, до сих пор клиперы под флагом Её Величества возят в Америку из Африки «чёрное дерево» для работорговли. Дружить с Англией, что дружить со змеёй, – не жди от неё благодарности. Но вот, что меня более возмущает, так это – Австрия. Ну, что же это такое, господа? Я помню, как юный Фердинанд молил нашего государя о помощи. В Вене быстро забыли, как восстали венгры и готовы были снести в тартарары империю Габсбургов. Кто из всей Европы в ту страшную годину протянул Фердинанду руку? Россия! А ещё кто? А – никого! – театральным жестом развёл руками оратор. Голос его крепчал от негодования: – Если бы не наша армия, да если бы не Паскевич, Иван Фёдорович – не было бы никакой Австрии. И вот нам урок, господа: не делай добра – не получишь зла. Фердинанд предал нас самым подлым образом. Теперь Вена ополчилась против Петербурга, позабыв, кому она обязана спасением.

– Но, объясните нам, Иван Петрович, – попросил старший Кречен. – Из-за чего весь этот сыр-бор? Неужели все началось с ключей от Храма Господня? Ну, коль надо католикам, пусть владеют ключами. У нас своих святынь полно.

– Да, нет, уважаемый, Аркадий Петрович, – задумчиво покачал головой дипломат. – Палестина тут не при чем. Палестина – это только повод. Сам Папа Римский слегка обескуражен положением дел. Святейшему престолу все равно, в чьих руках ключи от Храма Господня. У Святейшего престола есть Ватикан, есть собор Святого Петра. Тут другое дело: этому пройдохе – Наполеону нужен реванш за позор Франции в тринадцатом, за русское знамя над Парижем. Он хочет вновь быть императором великой державы. Но одному против России ему не выстоять. И против Англии – он слабоват.

– Господа, о какой силе вы говорите? – тяжело вздохнул старик Лебедев, Кастор Никифорович, обер-прокурор Сената. – Скажу вам честно, Россия не так уж сильна, как когда-то. За два года работы моей в Сенате, чего я только не видывал. Какие только, прости Господи, грязные дела через меня не проходили. Как же у нас виртуозно воруют, если б вы знали! В случае серьёзной войны мы не сможем обеспечить и половину армии. Казну грабят, натурально, – я вам говорю. Всем известно, сколько Клейнмихель и его банда своровали на ремонте Эрмитажа после пожара? Сотни тысяч, – скажу я вам! Подрядчики жаловались, что им не доплачивают, поэтому материалы закупались негодные. Потолок в Георгиевском зале едва не обрушился…. И все сошло с рук. А недавно открылось, что директор канцелярии инвалидного фонда Политковский похитил больше миллиона рублей. Закатывал на эти деньги балы. Начальник третьего отделения Леонид Дубельт – и тот не раз присутствовал на празднованиях. И генерал-адъютант Ушаков покровительствовал Политковскому. Царь был в гневе, когда ему доложили. Все члены «Комитета о раненых» были преданы военному суду. Николай Павлович в сердцах воскликнул: «Рылеев и его сообщники такого бы не посмели сделать со мной!» Стыдно сказать: комендант Петропавловской крепости – и тот был замешан в воровстве, арестован и заключён под стражу.

– Но, постойте, – вмешался солидного вида полковник Главного штаба. – Нас уже много лет уверяли, что Николай Павлович имеет надёжных союзников в лице Пруссии, Австрии и прочих государств Рейнского союза. Консерваторы Англии и Франции видят в нашем государе оплот порядка и охранителя от всякого рода революций. Пожалуй, только Франция способна поспорить с Россией, но и та опасается нашего могущества. И заметьте, если Наполеон в своё время достиг покорности Европы, благодаря громким победам, непрерывным войнам, то наш государь добился всего того же дипломатическим путём: обещаниями, иногда угрозами и даже запугиваниями, но армию применял редко. Им движет ненависть ко всему, что мало-мальски связано с революциями. Сказались на его характере переживания того злосчастного декабря двадцать пятого года, когда жизнь его и его семьи висела на волоске, а бунтари готовы были залить Россию кровью. Так с чего же все началось? Почему вдруг мы оказались одни?

– Видите ли, чтобы вам объяснить доходчиво, надо плясать от печки, – рассудительно нахмурил брови Новодворцев. – Всю историю, начиная с Екатерины Великой, русские цари мечтали овладеть черноморскими проливами. Великого князя Константина Павловича матушка Екатерина готовила для престола в Константинополе. К сожалению – не успела. Ещё при императоре Павле Петровиче сея затея была осуществима. Но со времён Наполеона Франция, а следом и Англия так же с вожделением стали поглядывать на владения Османской империи. Вы помните, как Мехмед-Али со своими египетскими мамелюками громил одну турецкую армию за другой. Флот его готов был дойти до Константинополя. Султан Махмуд слёзно молил Париж и Лондон оказать помощь, но те лишь выражали сочувствие и ждали, когда Османской империи придёт конец. Франции бы достался в управление Египет, Англия захватила бы проливы и Грецию заодно. Но, когда, казалось, Блистательной Порте пришёл конец, султан вынужден был обратиться с просьбой к своему злейшему врагу – Николаю Павловичу, и царь тут же, не раздумывая присылает войска. Эскадра адмирала Лазарева подходит к Золотому Рогу. Князь Орлов отправляется в лагерь к Ибрагиму, командующему египетской армией. Быстро и ловко проводит переговоры. Без единого выстрела он отправляет Ибрагима обратно за Тавр, тем самым спасая Турцию от раздора. Англия и Франция взбесились, но поделать уже ничего не могли. Добычу увели у них из-под носа. Да ещё Орлов подписал с султаном хитрый договор, по которому Османская империя закрывает проход через проливы военным судам всех держав, кроме российских. Какая наглость! – взвопила Европа. В то же время всполошилась Австрия. Экономика этой страны во многом зависит от устья Дуная. С Турцией у России мир, а из этого следует, что вскоре Валахия, Молдавия и даже Сербия могли бы попасть под влияние русского царя. Канцлер Австрии Меттерних пытался воздействовать на Николая Павловича, подсовывая ему декларацию, гарантирующую независимость Турции. Но государь отверг сей документ самым решительным образом. Чуть позже царь, гостивший в Мюнхенгреце, намекнул Меттерниху, что не прочь с Австрией разделить погибающую Турцию. На этот раз Меттерних не пошёл на сделку: испугался, что после раздела Османской империи, Вена сама попадёт в зависимость от Петербурга. Нет, так – нет. Тогда Николай Павлович попытался договориться с Англией: раскромсать Турцию.

– Я помню, как-то государь возил посла Великобритании, лорда Дэрма в Кронштадт, показать, как строятся новые корабли, – вспомнил генерал Кречен. – Лорд спрашивает у государя: «Зачем вам такой большой флот, Ваше Величество?» На что царь ему отвечает: «А именно затем, чтобы вы более не осмелились мне задавать подобные вопросы».

Мужское общество дружно рассмеялось.

– Англия и Франция в тридцать третьем послала гневную ноту протеста, – продолжал Новодворцев тоном знатока всех подковёрных политических схваток. – Грозила, что если Россия введёт в Турцию войска, то они: Франция и Англия, будут действовать так, как если бы Ункяр-Искелесийский договор, заключённого князем Орловым, не существует. Захотят и пройдут с боевым флотом через проливы. Царь ответил французскому королю, что если Турция попросит защиты на основании Ункяр-Искелесийского договора, то Россия будет действовать так, как будто французской ноты протеста не существует, и флот будет потоплен в этих проливах. Вот тут король Луи-Филипп и скис. Ему самому нужно было опираться на помощь России. Помните, что творилось во Франции в тридцатых годах? Голова Луи-Филиппа едва держалась на шее. Кто бы его спас в случае новой революции? Да только Россия и способна! Ходят слухи, будто король через секретного посланника, вернее, посланницу – графиню Сент-Альдегонд передал государю нашему план польского восстания. Тогда был схвачен Симон Конарский и расстрелян в Вильно. Вот тут был у нас король! – Новодворцев показал всем кулак, где должна была находиться шея Луи-Филиппа.

– А как мы поссорились с Англией? – спросил кто-то.

– С Англией случился неприятный инцидент в тридцать пятом, – ответил Новодворцев. – Наш бриг «Аякс» патрулировал Кавказское побережье и задержал на досмотр английское судно «Уиксен». По документам англичанин вёз соль на продажу в Черкесию, но на самом деле в трюмах оказался первосортный порох для Шамиля. Судно было отведено в Севастополь и конфисковано. В Лондоне поднялась волна гнева. Пример-министр Пальмерстон вызвал к себе нашего посла в Лондоне Поццо ди Борго и устроил ему бурную сцену, требуя, чтобы Россия не смела лезть в Турцию, в Афганистан, в Среднюю Азию и вообще туда, где Англия считает себя хозяйкой.

– Он так прямо и сказал? – возмутился генерал Кречен.

– Сказал примерно следующее: «Европа слишком долго терпела. Но она готова пробудиться и положить конец захватам, которые царь России желает предпринять, расширяя границы своей империи. В Польше он держит войска, дабы угрожать Пруссии и Австрии. Сеет смуту в Дунайских княжествах, для того, чтобы войти туда освободителем. Строит крепости в Финляндии, дабы держать в страхе Швецию. В Персии российские посланники подстрекают шаха к безумным и дорогостоящим экспедициям, которые разорят его, а потом захватит земли в Прикаспии. Теперь ещё вы хотите поработить Черкесию. Но вы не сможете совладать с этим храбрым и независимым народом». Поццо ди Борго мягко спросил: «Зачем же Англия беспокоится об Австрии и Пруссии, если они находятся с Россией в прекрасных отношениях?» На что Пальмерстон нагло заметил: «Англия должна играть в мире роль защитницы независимых наций, и больше – никто! Но если бараны (он имел в виду Австрию и Пруссию) безмолвствуют – говорить за них должен пастух. К тому же Россия намерено помогает Турции укреплять Дарданеллы, ибо действия эти направлены против Англии: только английский флот способен форсировать проливы, и ничей более».

– Случаем не из-за этой беседы был смещён Поццо ди Борго? – спросил Лебедев.

– История намного сложнее. Царю, чтобы окончательно не рассориться с Англией, пришлось прекратить поддерживать Персидского шаха. Тот вынужден был снять осаду с Герата. Потом, Николай отозвал из Афганистана договор, составленный графом Симоновичем. Мы сдали по всем фронтам, только бы не раздражать Лондон. А послом в Англию был направлен барон Бруннов – умнейший и хитрейший человек. Основная его обязанность – не дать совершиться военному союзу Англии и Франции. Франция, имевшая большие интересы в Турции, не должна была совать туда свой нос. Затем поступило бы предложение от Николая Павловича разделить умирающую Османскую империю между Англией и Россией.

– Что же помешало?

– Так совпало, что к власти в Турции пришёл новый султан Абдул-Меджид. В тридцать девятом. Да, именно в тридцать девятом. А в сорок первом заканчивался срок Ункяр-Искелесийского договора между Россией и Османской империей. Этот договор Англии, как кость в горле. Николай Павлович, надо отдать ему должное, придумал хитрый ход. Он заявил, что отказывается от продления договора, с условием, что Англия и Франция составят соглашение, запрещающее проходить через проливы военным судам всех стран, а так же (вишенка на торте) ограничить власть египетского бунтовщика Мехмета-Али. Франция тут же возмутилась. С помощью Мехмета-Али Париж надеялся усилить свою власть в Египте и в Сирии. Шли долгие горячие переговоры. В конце концов, Россия, Англия, Австрия и Пруссия заключили между собой договор, гарантировавший целостность Турции. Мехмет-Али мог править Египтом, но не имел права по наследию передавать Анконский пашалык. Россия добилась главного – запрета прохода по проливам военных судов. Каков наш царь? Оседлал самого Пальмерстона. Тот и сообразить ничего не успел. Отношение Англии и Франции чуть не дошли до полного разрыва. Не миновать войны. Но все же, Франция в сорок первом, благодаря хитрому Гизо, со скрипом примкнула к договору.

Конечно же, мы все прекрасно помним триумфальный визит государя в Лондон в сорок четвёртом. Как перед ним расшаркивались все эти чопорные лорды. Польская эмиграция хотела выразить протест или что-то в этом роде, но их убедительно попросили заткнуться и не высовываться. К тому же Пальмерстон прибывал в отставке со всем своим кабинетом, а у штурвала английской политике стоял Роберт Пиль, известный своими симпатиями к России. Ох, как ошибался государь, принимая лесть Лондонского кабинета за искреннюю дружбу!

Я вам передам интересный разговор, который произошёл между царём и премьером лондонского кабинета Робертом Пилем. Царь сказал прямо: «Турция должна пасть. Султан Абдул-Меджид не способен держать власть без внешней поддержки. А если с ним что-то случиться? Если в его окружении найдётся предатель? Я сам не желаю развала Турции, – заверил государь Роберта Пиля, – и не пяди земли её, не хочу. Но так же не желаю, дабы другим достался хотя бы осколок империи Османов». На это Роберт Пиль ответил согласием: «Англия в таком же точно положении, как и Россия, относительно Востока. Но все же мы имеем виды на Египет. Мы не можем допустить, чтобы слишком сильное правительство в Египте могло перекрыть Англии торговые пути. Мы этого не допустим». Вы понимаете, господа, Роберт Пиль сам предложил раскроить Турцию. Египет им нужен. А Франция должна была остаться не у дел.

– Но погодите. Я помню возмущённые статьи в Английской прессе, – вспомнил Лебедев. – Какие яркие заголовки: «Франция угрожает Гибралтару» или «Французы хотят стереть Танжер с лица земли», «Франция пытается совать свой нос в дела Сирии и Египта, а вскоре и ногу в солдатском сапоге туда поставит».

– Да, да, вы совершенно правы, – кивнул Новодворцев. – Но ещё я вам хочу напомнить, как Министр внутренних дел Великобритании Пальмерстон любил повторять: «Как трудно жить на свете, когда с Россией никто не воюет». В том-то и дело, в кулуарах Лондонского кабинета стали ходить слухи, что надобно вновь привлечь Россию к очередному разгрому Франции. У Англии есть флот, но с сухопутной армией не всё в порядке. К тому же Францию сотрясала очередная революционная волна. Луи-Филипп, взошедший на престол в тридцатом, благодаря июльской революции, теперь был сметён в сорок восьмом февральским восстанием. Затем последовало июльское побоище, где за четыре дня генерал Евгений Кавеньяк расстрелял, по слухам, около десяти тысяч повстанцев. А далее вспыхнула вся Европа. Вспомните: Меттерних! всемогущий Меттерних вынужден бежать из Вены. Прусского короля Фридриха-Вильгельма восставшая толпа заставляет снимать шляпу перед гробами павших инсургентов в Берлине. В это время во Франкфурте собирается парламент, никем не утверждённый, дабы объединить Германию. Венгрия восстаёт, в конце концов! В Праге бунт. В сорок девятом в Варшаву к фельдмаршалу Паскевичу примчались австрийские генералы. На коленях ползали, моля о спасении. Юный король Франц-Иосиф не в состоянии был подавить венгров. Хваленная австрийская армия терпела одно поражение за другим. Венгры намерены были взять штурмом Вену. Представляете, правлению Габсбургов пришёл бы бесславный конец. Мы спасли Австрию, – и вот достойная награда: Франц-Иосиф предал своего спасителя.

– У меня недавно на обеде был генерал-адъютант граф Ржевусский. Он мне рассказал, что имел беседу с императором Николаем Павловичем, – сказал Лебедев с хитрым прищуром. – Царь был озабочен холодным отношением к нему Венского кабинета. Австрийцы не желали с ним идти ни на какие союзы, а скорее, наоборот, стали враждебно относиться к России. И тогда царь спросил у Ржевудского: «По вашему мнению, кто из польских королей был самым глупым?» «Их было предостаточно, коль не смогли сохранить державу», – ответил поляк. «А я утверждаю, – продолжал царь, – что самым глупым польским королём был Ян Собесский, потому что освободил Вену от турок. Я же, подобно ему, самый глупый из русских государей, коль помог австрийцам подавить венгерское восстание. Вот она – благодарность: нож мне в спину».

– Царь слишком самонадеян. Он считал молодого Франца-Иосифа чуть ли не своим племянником, обязанным ему всем, – посетовал полковник из Главного штаба. – И на тестя своего, короля Пруссии, Фридриха-Вильгельма, надеялся и верил ему. А видите, как вышло – все предали. Подло предали.

– Что ж вы хотите от Европы. В основе европейской политике всегда лежала подлость и двуличие, – сказал на это Новодворцев. – Пальмерстон, хоть и находился в отставке, но словно паук в темной дыре плёл интриги. Он убедил посла Бруннова в том, что Англия боится вторжении французской армии и очень рассчитывает на помощь России. В то же время Луи-Наполеон ненавидит Англию и всячески желает отобрать у неё главенство над миром. Царь, мягко говоря, был введён в заблуждение. А Луи-Наполеон, тем временем, искал любой повод для разрыва отношения с Россией. Чтобы укрепить своё положение императора Франции, ему необходима была короткая победоносная война. Прославить себя. Прославить имя своё! И кого же он мечтал победить? Да конечно, того северного зверя, с которым его великий дядюшка не справился. Кольнуть вилами в зад медведя, тем самым вернуть величие Франции, и стать на голову выше победоносного предка. Переворот второго декабря прошёл блестяще. Но что потом? Луи-Наполеон не был уверен, что завтра его не сместит какой-нибудь более шустрый аферист. Сама фигура нынешнего императора Франции весьма противоречивая. Что только о нем не говорят. Если он видит цель, для него не существует никаких моральных издержек. Не задумываясь, пойдёт на самый бессовестный обман, лишь бы добиться своего. Надо положить несколько тысяч жизней, ради какой-то выгоды? Он даже глазом не моргнёт – отправит людей на смерть. Принципы, совесть, честь – он слышал что-то, но никогда не придавал этому особого значения. Но сравнивать его с великим дядюшкой Бонапартом в плане умственных способностей – смешно. Нынешний Наполеон – просто расчётливый, жестокий хитрец. Не будь он племянником великого Наполеона – стал бы обыкновенным мошенником и окончил свои годы где-нибудь на каторге. Сам бы он ничего не добился. Молодая французская буржуазия избрала этого пройдоху своим знаменем: он – Наполеон! На самом деле его поддерживает не народ Франции, а мешки с деньгами. А посмотрите кто в его окружении. Да такие же подлые интриганы. Граф де Морни – аферист, каких свет не видывал. Деньги ему нужны были, чтобы влезть в политику, а политика, чтобы делать деньги. Герцог де Персиньи – крикун и возмутитель, к тому же – двуличный трус. Ему самое место на базаре старьёвщиком. Тупой солдафон Эспинас, который резал и стрелял парижан без всякой жалости. Мясник – да и только. Любого ковырни из окружения Наполеона – все сплошь подлецы или аферисты. Он искал повод для раздора с Россией и нашёл его.

– Ох уж эти святые места! – недовольно покачал головой Лебедев.

– Да, именно – святые места, – согласился Новодворцев. – Луи-Наполеон предстал в образе покровителя католицизма. В Константинополе разыгралась целая дипломатическая война по поводу, кому владеть ключами от храма Господня в Вифлееме: православному духовенству или католическому. Митрополит Московский и Коломенский Филарет пришёл в полную растерянность, узнав о споре. Папа Римский Пий девятый, никаким боком не хотел влезать в этот конфликт. Ему абсолютно было все равно, в чьих руках ключи (храм-то не запирался), и какую звезду вешать над священной пещерой: православную или католическую. Появились какие-то глупые доводы: посол Франции в Константинополе заявил, что Гробом господним должны владеть католики, так, как это они освобождали Палестину ещё во времена крестовых походов. Представьте, какой бред! Достали из гроба призрак Людовика Девятого и потрясали им как пугалом. На что наш посол Титов придумал свою хитрость: дескать, задолго до пресловутых крестовых походов Иерусалимом владела греческая церковь Византийской империи. А Россия является прямой наследницей византийского православия. И с этого момента поехало, понеслось…

– Но объясните, чего испугалась Англия? У неё под пятой весь Восток, – недоумевал генерал Кречен. – Зачем ей проливы?

– Опять приведу вам слова Пальмерстона: «Суть вопроса не в том, имеет ли Россия право владеть побережьем, а в том, выгодно ли это Англии. Британские интересы превыше законов и справедливости, ибо они и есть – законы и справедливость». Когда Россия обоснуется в проливах, то будет неуязвима. Как же Англии тогда торговать с Кавказом? Она впрямую заинтересована в том, чтобы война на Кавказе продолжалась вечно. Английские оружейники неплохо зарабатывают на продаже черкесам пороха и ружей. Потом, Лондон боится, что император Николай Павлович не остановится на одних проливах, а обязательно предпримет попытку захватить и другие земли Оттоманской империи. А коль рухнет Турция, за ней и Персия перейдёт под Россию. А из Персии прямая дорога в Индию. А Индия для Англии, сами знаете, – священная корова, которую можно нещадно доить, а она все никак не сдохнет. Усилив своё могущество в Азии, Россия возьмёт под покровительство балканские народы: сербов, болгар, молдаван, валахов, черногорцев, греков. На Кавказе прекратится война, так, как черкесов никто не сможет поддерживать. Россия станет главенствовать в мире. Такое положение не устраивает ни Лондонский кабинет, ни Венский, ни Луи-Наполеона. А мало ли, после такого демарша царь российский вздумает направить войска на юг и выдавит Англию из Сирии, из Египта, из Месопотамии, из Палестины. Как и свойственно подлому характеру ведение дел английским правительством, Лондонский кабинет, с одной стороны уверял царя, что всячески готов идти с Россией на сближение, а за спиной в это время вёл тайные переговоры с Парижем, подстрекая Францию к конфликту на востоке. Католическая серебряная звезда, да ещё с французским гербом, была торжественно водружена в Вифлееме над нишей, где, по преданию, Мария родила Христа. В Иерусалиме прошла торжественная церемония по передаче ключей от главных ворот храма Гроба Господня католическим священникам. В Европе газеты затрубили в фанфары о духовной победе благородной Франции над варварской Россией. Царь вынужден был ответить: у него не было другого выхода. В качестве грозного фрегата, в Константинополь был послан морской министр, князь Меншиков. Предлог для претензий нашёлся сразу – притеснение христианской церкви в Османской империи. Хотя, по правде сказать, никакого притеснения не было. Турция нынче – вполне веротерпимое государство. Но нужен был повод разжечь конфликт. Адмиралу Лазареву был послан тайный приказ подготовить план десантной операции на Босфор. Царь до сих пор был уверен, что Англия поддержит его в войне с Турцией, равно, как Австрия и Пруссия.

– Осмелюсь спросить, а правильно ли сделал государь, что назначил в посольство Александра Сергеевича? – осторожно задал вопрос Лебедев. – Я к чему спрашиваю: в последнее время произошли странные назначения. Вот, взять хотя бы Назимова, которого поставили попечителем Московского учебного округа. Он же, извините за прямоту, грамоту знает с трудом. Потом, нынешнее назначение министром финансов Вронченко. Конечно, Фёдор Павлович виртуозно оттачивает гусиные перья. У него прекрасный почерк, и изъясняется он красноречиво, но на министра финансов никак не тянет. Слаб он в арифметике, а уж в экономике – подавно.

– Вы ещё вспомните нынешнего обер-прокурора Священного Синода, Протасова, – добавил полковник из Главного штаба. – Хорош гусар, лихой наездник, на балах танцует – загляденье. Но какой из него обер-прокурор?

– Извините, господа, но Меньшиков человек грамотный и вполне достоин занимать столь ответственную должность, – строго возразил Новодворцев. – В юности он посещал лекции в лучших немецких университетах. Дипломатическую работу знает не понаслышке. С семнадцати лет служил в Коллегии иностранных дел. Работал в Берлине, в Лондоне, в Вене – опыт огромный. Всю войну прошёл блестящим организатором. Аракчеев его сразу приметил. А сами знаете, покойный граф Алексей Андреевич в людях разбирался. Это он отправил Меньшикова командовать Черноморским флотом. Князь работал вместе с Новосильцевым. А вспомните, когда его в Персию послали с миссией. Думали, живым не вернётся. Вернулся, да ещё с успехом. Финляндией после управлял, и неплохо управлял. Чухонцы – народец своенравный: как что не по ним – сразу жалобы царю строчат. Однако правил князь – и никаких жалоб на него не поступало.

– Ну, что вы такое говорите? Какой из него адмирал? – усмехнулся полковник Главного штаба. – Он всю жизнь в штабах воевал. Пусти его командовать фрегатом, так утопит сразу. Финляндией он управлял, говорите. Да никак он ей не управлял. Балы устраивал, на охоту ездил. Согласен с вами: Меньшиков образован, остёр на словцо. Хохмить изволит по поводу и без повода. Но на его хохмы никто старается не обращать внимание. Всем его каламбурчики давно поднадоели. И граф Аракчеев в свои последние годы его терпеть не мог. Уж извините!

– О Меншикове можно слышать что угодно, но я знаю точно одно: он ни рубля не украл из казны, – подметил бывший обер-прокурор сената Лебедев. – Честен князь. Удивительно для нашего времени – но, честен.

– Что ж, Александр Сергеевич не ангел, спорить не буду, – подумав, изрёк Новодворцев. – Но хотел бы подметить другое событие. Извольте знать, пока Меньшиков находился на пути к Константинополю, в Тюильри к Наполеону явилась депутация английских крупных торговцев во главе с лорд-мэром Лондона. Заметьте, не министр какой-нибудь из лондонского кабинета, а денежные мешки – истинные правители мира. Если взглянуть свысока: подумаешь – торгаши устроили манифестацию. Но они представляли партию фабрикантов и негоциантов с крупным капиталом, коих в Англии насчитывается более четырёх тысяч. А денег у каждого из них в руках больше, чем у всех европейских правителей вместе взятых. Наполеону предложили союз, а если перевести с дипломатического языка – его купили, как пистолет, который выстрелит туда, куда его нацелят.

– Но что же Меньшиков? – забеспокоился генерал Кречен.

– А князь Меньшиков привёз султану письмо от императора Николая. Государь настоятельно предлагал Турции принять его военную помощь в войне против Франции, если такой конфликт возникнет. Но султану и его окружению было понятно, что любая война, будь то на стороне Франции или на стороне России приведёт к краху Оттоманской империи. Абдул-Меджид запаниковал. На стороне России может выступить Австрия и Пруссия, вытеснив турецкое влияние с Балкан, из Валахии, Молдавии и даже из Греции.

Князь Меньшиков вёл два месяца переговоры, ожидая, когда русская армия на границах Молдавии и Валахии будет приведена в полное боевое состояние. В это же время прибыл в Константинополь посол от Англии лорд Стретфорд-Редклиф. Своенравный, жёсткий, скрытный, лживый, как и большинство английских дипломатов. Характеризовать его можно одной фразой: он люто ненавидит Россию. Лорд Стретфорд-Редклиф служил не интересам Англии, а интересам английского капитала. А всем известно: любой восточный визирь, будь он мудрейший, преданнейший, бескорыстный, все одно теряет разум при виде золота. Лорд Стретфорд-Редклиф имел в своём распоряжении достаточно звонких монет и быстро закрутил интригу. Вся турецкая внешняя политика уже проходила под его диктовку и на его деньги. Он действовал весьма хитро: поверенного в делах российского посольство, Озерова, уверял, что Англия полностью поддерживает Россию в её стремлении разрешить вопрос со святыми местами и сочувствует христианам Османской империи. Но от султана Абдул-Меджида требовал, чтобы тот не шёл ни на какие компромиссы с Меньшиковым, обещая любую поддержку Великобритании, вплоть до военной силы. Слабовольный султан поддался на увещевания лорда посла. Два месяца князь Меньшиков пытаясь заставить Турцию идти на уступки, но все напрасно. В итоге: Россия разорвала отношения с Османской империей, что неминуемо привело к войне. В июне пятьдесят третьего царь издал манифест об освобождении Дунайских княжеств. И тут же поступил приказ английскому флоту следовать в Безикскую бухту. А вслед за британским, туда направился и французский флот. Дальше сами знаете: Россия ввела войска в Молдавию и Валахию. Франция запугала Франца-Иосифа, грозя поддержать повстанческую борьбу в Пьемонте и Ломбардии. Если Австрия вздумает пойти на союз с Россией, Наполеон начнёт открыто вооружать Сардинское королевство. В Венском кабинете поднялась паника: коль восстанут Пьемонт и Ломбардия, то север Италии для Австрии будет потерян. В итоге: Вена предала нас. Что теперь будет, господа, – одному Богу известно. Омер-паша хотел перебросить войска на Кавказ в поддержку Шамиля. Английский флот обещал помощь в случае столкновения с нашей Черноморской эскадрой. Но Нахимов дерзко разгромил турок в Синопской бухте, чем привёл в ярость французов и англичан. А тут ещё следом князь Бебутов разнёс в пух и прах под Боядуром Абди-пашу. Семь тысяч русских солдат прогнали Анатолийскую армию в сорок тысяч штыков. Ну, не скандал ли, господа?

– Простите. – Виктор тяжело поднялся, опираясь на трость. – Я вас покину, буквально, на пять минут.

– Не исчезайте надолго. Мы ждём от вас рассказа о сражении под Ольтеницей, – напомнил ему хозяин дома.

– Непременно, Иван Петрович, – пообещал Виктор.

***

Виктор нашёл Ирину на балконе. Небольшой, с ажурной кованой решёткой и широкими перилами, балкон выходил во внутренний двор с садиком. Уже вечерело. В сад порывами залетал прохладный балтийский ветерок. Внизу цвела сирень, окутывая все вокруг нежным, весенним ароматом. Музыка из зала сюда прорывалась приглушенными, загадочными звуками.

– Позвольте вас побеспокоить? – дрожащим от волнения голосом, спросил Виктор.

Ирина резко обернулась. Сделала шаг навстречу. Схватила его руку, опиравшуюся на трость. Виктор вздрогнул, почувствовав горячее прикосновение.

– Представляете, каково мне было вас ждать? – спросила девушка тихо, без всякого упрёка. – Когда я узнала, что вы ранены, я чуть с ума не сошла.

– С солдатами иногда такое случается, – с иронией ответил Виктор. – Однако я просил, чтобы не сообщали никому о моем ранении…. Постойте. Но никто не знал. Даже матушка не ведала. А вы откуда?

– Не думайте, что сможете что-то скрыть от меня. – Она посмотрела Виктору прямо в глаза.

– Ваш кузен, лейтенант Паршин, – понял Виктор.

– Не важно. Не вините его. Я все равно бы узнала. От него или от кого другого. – Ирина приблизилась к Виктору так, что он почувствовал на лице её горячее дыхание. – Вы останетесь в Петербурге? Ведь вам положено лечение.

Виктор виновато опустил взгляд.

– Простите, Ирина, но я долго не выдержу спокойной жизни. Вы не беспокойтесь, на мне все заживает быстро, как на кошке. – Он попытался усмехнуться.

– Куда же вы отправитесь? Неужели вам нельзя остаться служить здесь?

– Я с удовольствием останусь, жертвуя славой и быстрой карьерой…, – с волнением выдавил из себя Виктор и запнулся.

– Так в чем же дело?

Он побледнел, а Ирина требовала от него объяснения, смотрела пристально, прямо в глаза. Её взгляд невыносим. У Виктора от волнения пересохло в горле.

– Если вы согласитесь на моё предложение, – осмелев, сказал он.

– Вы о чем? – не сразу поняла девушка. – Господи! – наконец дошло до неё. – Виктор Аркадьевич, но, подождите…. Вы делаете мне предложение?

– Ответьте мне: да или нет, – умолял он.

– Простите, я не ожидала….

Ирина смутилась и отступила на полшага. Виктор ничего не мог понять. Только что она говорила, как сильно переживала за него и вдруг…

– Не могу. – Ирина едва заметно качнула головой.

– Но, почему? Вы не любите меня? – Виктор растерялся.

– Нет, что вы…. Как бы вам объяснить, Виктор Аркадьевич. – Она отпустила его руку, выпрямилась. Лицо приняло привычные строгие черты. – Вы для меня больше, чем друг. Понимаете, я семь лет училась в Смольном институте. Вообще не представляла, что творится за его стенами. Вы же не знаете, как нас воспитывали. Словно в сиротском доме. В благородном сиротском доме. Родителям разрешалось навещать нас два раза в год. А если учесть, что папенька за границей служит, так я вообще видела родителей редко….

– Но я тоже воспитывался в кадетах, – не понимал Виктор. – Причём ту воспитание?

– Я вышла из института, совершенно не понимая жизнь. Не знала, что надо расплачиваться с извозчиком, как нужно делать покупки в лавке, как общаться с прислугой…., – элементарные вещи, казалось бы…. Ах, о чем я? – сбилась она с мысли, но тут же нашлась: – Поймите, я никогда не разговаривала свободно с мужчинами. И тогда, помните, на балу в Аничковом дворце вы первый меня пригасили на вальс.

– Это был самый чудесный вечер, – с придыханием произнёс Виктор.

– Иногда я ловлю себя на мысли, – испуганно произнесла Ирина. – А если бы это были не вы? А если кто-то другой? Стал бы он мне таким же близким другом?

– Так, вы отказываете мне? Скажите прямо, – упавшим голосом потребовал Виктор.

– Виктор Аркадьевич…. Я ещё не разобралась в себе. – Ирина подошла к перилам балкона и встала к Виктору в пол-оборота. – Вы здесь не при чем. Дело во мне. Я думаю, что пока ещё не готова к жизни замужней дамы. Может, это юношеское легкомыслие, но я чувствую, что мне надо совершить что-то нужное, большое, необходимое для общества…. По вашему выражению, я вижу, что говорю какую-то глупость. Вы не воспринимаете мои слова всерьёз. Думаете, что это – вздорные мысли глупенькой девочки, начитавшейся французских вольнодумцев….

– Поверьте, я всегда считал вас разумной, с сильным характером…, – попытался вяло возразить Виктор.

– Тогда, вы должны меня понять, – спокойно и холодно сказала Ирина. – Давайте сделаем так, – она попыталась улыбнуться. Улыбка получилась фальшивой. Вновь подошла и мягко сжала руку Виктора. – Если все хорошо сложится, мы встретимся через год и продолжим нашу беседу. Вы готовы подождать?

– Хоть всю жизнь, – горячо ответил Виктор.

– Вот и отлично! А я постараюсь разобраться в себе. Повзрослею и выкину всякие глупости из головы. Успокоюсь, в конце концов….

– Да, конечно, – кивнул Виктор, но Ирина почувствовала, как он сильно расстроился.

Призывно заиграл вальс. Виктор почувствовал пустоту вокруг себя. Зачем он так спешил в Петербург? Убежал из госпиталя? Чтобы встретить её и получить отказ? Он решил перевести беседу в более умеренное русло, взял себя в руки и как можно спокойнее спросил:

– А почему вы не танцуете?

– Потому что, вы не танцуете, – просто ответила Ирина.

***

Павел кружил Юленьку в вальсе так лихо, что она вскоре попросила минутку передохнуть.

– Как вам идёт офицерская форма, – восхищалась Юленька парадному мундиру Павла. – Вы повзрослели, а ещё недавно выглядели в юнкерском сюртуке, словно мальчишка.

– Спасибо за комплемент, Лили, но я пока что – прапорщик, хоть и сдал экзамены на отлично. И орденов у меня ещё нет – одни пуговицы. Ах, да, вот этот мальтийский знак мне вручили, как выпускнику. – Он указал на белый крест, висевший слева.

– Но почему вы не в гвардии? – наивно спросила девушка.

– В гвардию попасть не так-то просто, Юленька. Надо заслужить. Но у меня все впереди.

– Вы будете служить в Кронштадте?

– Ещё не знаю. – Павел понизил голос до шёпота. – Подал прошение в Дунайскую армию.

– Господи! – Юленька схватилась за щеки. – Но там же – война!

– Так, я – офицер. И присягнул служить царю и Отечеству, – гордо ответил Павел.

– Нет! Вы меня решили покинуть? – обижено надула губки Юленька.

– Сами подумайте, в Кронштадте до штабс-капитана мне лет десять надо служить, а то и больше. А на войне звания быстрее дают и награды получают. Вот, взгляните на моего старшего брата. Ему тридцати нет, а он скоро майором будет.

– Виктор? – Юленька чуть не всплакнула. – Вы хотите появиться как-нибудь передо мной весь израненный?

– Я не это имел в виду, – попытался успокоить её Павел.

– Ах, я в этом не разбираюсь, – пожала худенькими плечиками лягушонок. Из глаз её уже катились слезы. – Простите, мне надо разыскать сестру. – Вскочила с места и упорхнула.

– Прошение подал, говоришь? – Сзади подошёл Александр.

– А ты подслушивал? – возмутился Павел.

– И, конечно же, ни отец, ни мать не знают. Совесть у тебя есть? – пристыдил его Александр.

– Но, послушай, Саша, – вспыхнул Павел, – тебе можно черт знает, куда уезжать по службе, Виктору разрешено в самое пекло, а меня – в Кронштадт? В этих замшелых фортах сидеть.

– Павел, послушай, в семье тебя любят больше всех. Ты младший. Нам разве одного инвалида мало?

– Не называй Виктора инвалидом! – рассердился Павел. – Он, всего лишь, ранен. И я устал уже быть миленьким мальчиком. Чем я хуже вас с Виктором? Почему вы сами выбирали себе путь, а обо мне вечно папенька печётся. Виктор захотел пойти в кадетский корпус – и пошёл. Ты захотел стать морским офицером – пожалуйста, кто тебя держал? А меня – в инженерное училище, к папеньке. А я гусаром, может быть, хотел стать. Дед Аслан меня на коня в шесть лет сажал. Шашкой владеть учил. Джигитом будешь – говорил он. Джигит окопный, – горько усмехнулся Павел.

– Джигит, гусар, – передразнил его Александр. – Тебе ещё Виктор не рассказал, чего он натерпелся?

– Он офицер, и обязан терпеть. И я буду терпеть! – твёрдо пообещал Павел.

– Ох и упрямый ты…. Точно – в деда Аслана пошёл.

– Но подумай сам, Саша, вот, как я приду в гарнизон? Все знают: для меня приберегли тёплое место по протекции отца. Как я буду общаться с офицерами? Меня примут, как папенькиного сыночка? Насмехаться надо мной будут….

Александр подумал, вздохнул:

– Пожалуй, ты прав. Будь я на твоём месте, так же поступил. Ладно, не дуйся. Только родителям все равно надо сказать о своём прошении.

– Обещаю, сегодня же вечером скажу отцу. А ты меня поддержишь?

– Ох, Пашка, вспомни, я всегда за тебя заступался. Даже маленький когда был, нашкодничаешь, кто вину на себя брал? Конечно же – брат Александр.

– Спасибо, Сашка! Люблю тебя! – обнял его Павел.

– Кстати, ты втюрился в Лягушонка? – хитро взглянул на брата Александр.

– Правда же, она прелестна? – краснея прошептал Павел.

– Да, ту угловатую девчонку, что я помнил до отъезда с современной Юленькой не сравнить. Но постой, ещё вчера ты был без ума от Наташеньки Пушкиной.

– Брат, ну о чем ты говоришь? – возмутился Павел. – Наталья Сергеевна старше меня.

– На год всего-то.

– Да дело даже не в том. Она тоже меня считает милым мальчиком и не принимает всерьёз. Как же мне, Сашка, надоело быть милым, маленьким мальчиком! Хочу быть таким же, как Виктор.

– На костылях?

– Ох, и злодей же ты! Вот тебе – точно надо жениться, – вспылил Павел.

– Рано ещё. Кому я с мичманскими погонами приглянусь? Потом, ну что за семьи у моряков? Он вечно в море, жена на берегу…. Моряк, что монах. Монахи служат Богу, а моряк – стихии.

– Я не помню, чтобы ты ухаживал за девушками. Может, действительно собрался в святую обитель?

– О чем спор? – Виктор тяжело опустился рядом с братьями на стул.

– Новость у нас, – сказал Александр. – Пашка в Дунайскую армию собрался.

Виктор недобро взглянул на брата.

– Что отец?

– Пока не знает, – пожал плечами Павел.

– Как это? Ты без его ведома? Ну, Павел! – Виктор хотел было его отругать брата, но передумал и махнул рукой: – Правильно. К майору Тотлебену попадёшь. Он из тебя человека сделает.

– Простите господа, – весело сказал Павел. – Объявили мазурку. Пойду искать своего лягушонка.

– Ты объяснился с Ириной? – осторожно спросил Александр.

– Не могу её понять, – пожал плечами Виктор. – Согласия не дала, но и не отказала.

– Что же вы решили?

– Встретиться через год. Ей не терпится попробовать себя в каком-нибудь благородном деле. В каком – не говорит.

– Год – это много, – задумчиво произнёс Александр.

– Всего лишь год, – возразил Виктор.

– За год столькое может произойти….

***

Новодворцев упоённо разъяснял собравшимся, какой неблагодарный оказался император Австрии Франц-Иосиф, и каким нерешительным был король Пруссии Фридрих-Вильгельм. Вдруг он замер на полуслове, заметив, как в гостиную залу вошёл высокий подтянутый адмирал. Он был уже в летах, даже можно сказать – старик, но не склонный считать себя таковым. Щегольски зауженный темно-зелёный сюртук с двумя рядами блестящих пуговиц. Золотые эполеты на плечах. Широкий аксельбант через грудь. В петлице скромно висел крест святого Владимира. Аккуратно острижен. Взгляд острый, слегка ироничный.

– Князь Меньшиков? – удивлённо произнёс Новодворцев, как бы сам себе, потом воскликнул, будто увидел чудесное знамение: – Александр Сергеевич? Князь, вы ли это?

Он вскочил и, несмотря на свою тучность, лихо бросился к гостю.

– Здравие желаю, Иван Петрович, – сухо поклонился адмирал, пожав руку хозяину. Обратился ко всем присутствующим: – Рад видеть вас, господа.

– Но, как же, ваша светлость? – пыхтел Иван Петрович. – Мне сказали, что вас нет в городе….

– Это действительно так, – слегка улыбнулся князь. – Меня нет, но я здесь. Только сегодня в полдень прибыл, и сразу к государю на доклад. Вот, решил заскочить к старому другу, проведать, так сказать.

Князь сдержано раскланялся со всеми, не пропуская никого. Особенно тепло поздоровался с генералом Креченым.

– Вы задержитесь надолго? – поинтересовался Аркадий Петрович. – Хотел бы вас пригласить к нам на ужин. У меня, как раз, вся семья в сборе. Все три сына – офицеры, представляете?

– Поздравляю, – сказал адмирал. – Искренне рад за вас. Нет более счастья для генерала – видеть эполеты на плечах сыновей. Но – увы, – он с сожалением покачал головой. – Сегодня же ночью – обратно в Севастополь.

– Но как же так? – разочарованно произнёс генерал Кречен.

– Дела, Аркадий Петрович. Сами знаете…., – ответил князь.

– А мы, тут, как раз завели спор о политике, – сообщил князю Новодворцев. – Вы смогли бы рассеять многие наши сомнения.

– О чем вы, Иван Петрович? Какие сомнения? – Адмирал помрачнел. – Всё – пустое. Я прибыл с плохими вестями.

– Так не томите нас! Что случилось?

– Английская эскадра попыталась высадить десант в Одессе, – сообщил он.

– Как же так? – зашумели все. – Расскажите!

– А что рассказывать? Девять кораблей подошли к незащищённому городу и принялись обстреливать со всех орудий. Против них – одна наша береговая батарея: прапорщик Щёголев с четырьмя старыми пушками. Вот – настоящий герой. С четырьмя ржавыми стволами отстоял город. Порт со складами и магазинами сожжён. Половина коммерческих судов потоплено. Но над Одессой до сих пор российский флаг, слава Богу! – Он перекрестился.

Все заволновались.

– Тише, тише, господа, – поморщился князь. – Я же ясно вам сказал: над Одессой российский флаг. Простите, не хотел вам портить вечер, но таково нынешнее положение.

– Это значит, война уже – дело фактическое, – испуганно произнёс Новодворцев.

– Выходит – так, – подтвердил адмирал.

– Но, Александр Сергеевич, Англия же не посмеет напасть на Петербург? – забеспокоился Кречен.

– Не волнуйтесь, Аркадий Петрович, – сказал уверенно адмирал. – Английский флот хоть и силен, но Кронштадт ему не по зубам. За наведением порядка в фортах взялся сам Павел Христофорович Граббе. Уж этот кавказский герой знает, как поднять дисциплину. Тем более, государь до сих пор зол на него за нерадивость в отношении растраты денег Комитета Инвалидов. Политковский воровал, а Граббе за это от государя тумаков получил. Так что, за Петербург будьте спокойны. Граббе – это ещё один форт в Кронштадте.

– Как вы думаете: Швеция не выступит против нас? – осторожно спросил Новодворцев.

– Вы об Оскаре Бернадоте? – усмехнулся Меньшиков. – Считаю его самым деятельным королём после Карла Великого. Но у венценосного Оскара, по сравнению с Карлом, отсутствуют две вещи: смелость и хорошая армия. Пусть попробует сунуться. Он помнит, как Багратион чуть не дошёл до Стокгольма. Английский флот только летом силен, а зимой в нашей Маркизовой луже лёд. Так, кто будет зимой защищать Швецию?




Траншей-подполковник


– Разрешите обратиться!

Перед подполковником Тотлебеным предстал юноша в форменном сюртуке прапорщика инженерной службы. Высокий, тонкий, с задорным взглядом. Тотлебену почему-то он напомнил жеребёнка. Глаза тёмные, с искоркой. Лицо какое-то кавказское: брови черные, нос прямой, острый. Над верхней алой губой едва пробились юношеские усы.

Тотлебен не очень любил шустрых юнцов. Может потому, что сам в детстве рос болезненным ребёнком. В юности из-за слабого сердца так и не смог окончить курс в инженерном училище, но военную службу не бросил. В свои тридцать шесть выглядел старше лет на пять.

Подполковник сидел за рабочим столом в просторной горнице с низким потолком. Вошла пожилая валашка в пёстрой косынке, в белом переднике. Принесла на подносе крынку молока и каравай пшеничного хлеба. По-хозяйски отодвинула в сторону бумаги, над которыми работал Тотлебен, и поставила молоко с хлебом перед подполковником.

– Благодарю, – буркнул Тотлебен.

– Разрешите представиться! – Голос звучал звонко.

– Представляйтесь! – кивнул Тотлебен.

– Прапорщик Кречен, прибыл в ваше распоряжение, – доложил юноша.

Тотлебен оглядел его новенький сюртук. Пуговицы блестели, словно звезды. Белый крест выпускника инженерного училища слева на груди.

– Только выпустились? – сухо спросил он.

– Так точно! Главное инженерное училище.

– Ах, вот, как, – потеплел лицом Тотлебен. – Ну, и как там сейчас, в училище?

– Превосходно! Но я уже его закончил.

– И как закончили?

– С отличием! – довольно выпалил прапорщик Кречен.

– Это хорошо! Ну, коль прибыли в моё распоряжение…. – Он развёл руками. – Не желаете свежего молока…, вот, хлеба. Хлеб здесь отменный пекут.

– Благодарствую, но прошу меня простить, – уже отобедал.

– Как хотите, – пожал плечами подполковник.

– Разрешите отправиться к квартирмейстеру?

– Зачем? К квартирмейстеру не надо, – остановил его Тотлебен.

– А как же? – не понял Павел, слегка растерявшись.

– Вы разве не знаете? Осада с Силистрии снята. Меня направляют в Севастополь.

– Как, снята? – На лице Павла появилось недоумение и разочарование. – Война окончена?

– Насчёт: окончена или нет – не знаю. Пока только отступаем. Что дальше будет – не спрашивайте. Но вы, если желаете, можете подать рапорт и остаться в Дунайской армии. Правда, генерал Шильдер тяжело ранен. Сейчас в госпитале в Калараше лежит. Меня командируют к князю Меньшикову в Крым. Не имею представления, кто будет инженерной частью заведовать, так что рапорт можете подать на имя командующего, князя Горчакова.

– А куда отступаем? – растерянно спросил Павел.

– Куда, куда? Экий вы любопытный, – недовольно усмехнулся Тотлебен, разворачивая белую льняную салфетку. Кликнул денщика: – Иван, нарежь хлеб и половину возьми в дорогу. – Вновь повернулся к Павлу: – Куда скажут, юноша, туда и отступим.

Павел задумался.

– Позвольте с вами, в Севастополь?

Тотлебен вскинул на него сердитый взгляд, который явно говорил: на кой черт мне этот молокосос? Ещё раз внимательно осмотрел юношу. В мундире – полный порядок. Сапоги надраены, хоть он и с дороги. Аккуратный. Глаза честные. Тотлебен, как истинный тюрингский немец, обожал аккуратность во всем. Поразмыслил, решил: шут с ним – пусть едет. На всякий случай предупредил:

– Дорога не близкая. И на кой вам, прапорщик в Севастополь?

– Говорят, Крым похож на Италию, – романтическим тоном ответил Павел.

– Чего? – усмехнулся Тотлебен. – Степь там голая да горы репеём поросшие. Тоже мне – Италия.

– Море.

– Да, море, – нехотя согласился Тотлебен. – Но учтите, я люблю порядок. – Он достал из кармана сюртука массивные серебряные часы на цепочке. – У вас есть полчаса справить бумаги в канцелярии и прибыть ко мне с вещами.

– Слушаюсь!

– А звать-то вас как, прапорщик Кречен?

– Павел Аркадьевич.

– Павел. Ага, – качнул неопределённо головой Тотлебен. – А меня – Эдуард Иванович. И учти, Павел, характер у меня – не сахар. Лодырей терпеть не могу.

– А я знаю, – просто ответил прапорщик. – Мне о вас рассказывал батюшка мой. Вы с ним вместе служили в Риге.

– Ах, вот оно что! Тот-то вижу взгляд знакомый! Полковник Кречен! Конечно! – вспомнил Тотлебен. – Ух, Кречен, Кречен, Аркадий Петрович, кажись.

– Уже – генерал-майор, – смущённо поправил юноша. – Но в отставке.

В горницу вошёл молодой поручик.

– Ваше превосходительство, все готово к отъезду. Карета заложена, багаж загружен.

– Иван, ты кофры приготовил? – крикнул Тотлебен.

– Так точно, ваше высокоблагородие! – Выскочил из соседней комнатки денщик с черными густыми усами.

– Посуду уложил?

– Так точно, все до блюдечка, до ложечки.

– А трубу мою подзорную?

– Ах, трубу, – виновато протянул денщик. – Сейчас погляжу.

– Вот, все самому проверять надо! – запыхтел подполковник, затем обратился к поручику: – Выгружайте весь свой скарб из кареты. Я один поеду.

– Простите, не понял, – изменился в лице поручик.

– Знакомьтесь: прапорщик Кречен, ваш попутчик и товарищ до Севастополя. Попросите в штабе ещё одну карету.

– Так, Эдуард Иванович, эту еле дали….

– Значит, потребуйте! – твёрдо сказал Тотлебен. – Или вы желаете пешком за мной бежать со своими чемоданами? У вас денщик есть? – обратился он к Павлу.

– Никак нет!

– И солдата потребуйте кучером, – приказал он поручику. И вновь к Павлу: – Чего застыли, Кречен, осталось пятнадцать минут в вашем распоряжении. Поручик Жернов покажет, где штаб.

***

– Как я рад вас видеть! – Поручик Жернов искренне пожал руку Павлу. Он был старше лет на пять. Лицо простое, широкое, рябое. Усы жёсткой щёткой торчали над верхней, по-детски алой губой. Кареты тронулись по пыльной дороге. Солдатик небольшого роста в серой длинной шинельке лихо посвистывал, подгоняя лошадей.

– Путешествовать с нашим подполковником – сплошная мука. Все ему не так. Все не нравится, – жаловался поручик Жернов. – А с вами мы прокатимся весело. У вас книги есть?

– Да. – Павел достал из небольшого саквояжа, что стоял в ногах, два томика в теснённом переплёте.

– Байрон! – загорелись глаза у Жернова. – А вторая? Евгений Онегин. Отлично! Будем декламировать. – Он раскрыл книгу, хитро усмехнулся, увидев дарственную надпись. – Ого, какие тонкие завитушки. Сразу видно – женская рука. Дорогому другу на долгую память, – прочитал он. – Кто же она? Судя по почерку – истинная красавица.

– Не то слово, – вздохнул Павел. – Внизу её подпись.

– Наталья Александровна Пушкина. Постойте, – глаза поручика чуть не вылезли из орбит. – Это та самая….?

– Да. Та самая, дочь Александр Сергеевича.

– Вы не шутите? А откуда? Вы её знаете? Вот, так-так!

– Приходилось видеться, – скромно ответил Павел.

– Странный вы человек, Павел Аркадьевич, – задумчиво произнёс Жернов, внимательно разглядывая дарственную надпись. – Сын генерала, крутитесь в высшем обществе, а напросились в какую-то дыру, да ещё к нашему подполковнику. Ладно, я из Воронежской глуши. У моего отца полсотни душ не наберётся. Мне выбирать не приходилось: куда послали – там и служу.

– Простите, но я не виноват, что родился в семье генерал, – сердито ответил Павел.

– Ох, не дуйтесь! – постарался примириться Жернов. – Простите. Ерунду сболтнул. Почитаем вслух? – предложил он.

– Давайте, по две страницы каждый, – согласился Павел.




Севастополь


Александр вылез из машинного отделения на верхнюю палубу. В руках он бережно нёс две жестяные кружки, наполненные темным машинным маслом. Поставил аккуратно жестянки на деревянный настил. Расстелил кусок ветоши и пролил немного масла из каждой посудины. Масло оставило темно-рыжие пятна. Алесей наклонился и внимательно рассматривал разводы на ткани, тёр пальцем, подносил к носу.

К нему широкой морской походкой, чуть вразвалочку подошёл капитан Бутаков, высокий, крепкий, как большинство черноморских офицеров. Поглаживая рыжеватый жёсткий ус, спросил:

– Ну, что наколдовали Александр Аркадьевич?

– Кажется, я нашёл причину падения мощности машины. Поглядите на масляные пятна, – показал Александр холстину.

– Думаете, масло виновато?

– Именно.

– Боцмана сюда! – тут же приказал Бутаков вахтенному матросу.

Прибежал боцман, здоровенный седой моряк с густыми баками.

– Машинному отделению какое масло отпускал? – строго спросил капитан.

– Дак, то, что из Николаева привозили, Григорий Иванович.

– Ничего не подмешивали? – задал вопрос Александр.

– Ну, того, что из Николаева…. Его вечно не хватало. Так мы конопляное доливали, – чистосердечно признался боцман. – Так, ведь, масло, он и есть – масло.

– Надо промыть маслонасос и все патрубки, – сделал вывод Александр.

– Ох, Карчук! – погрозил капитан боцману. – Выпороть тебя надо!

– Так масло же, оно и есть – масло, – жалобно оправдывался боцман. – Я конопляным все смазываю: болты, блоки, вентиля…. – и ничего.

– Александр Аркадьевич, поломка серьёзная? – беспокоился Бутаков.

– Нет, ерунда. Это даже не поломка – так, техническая неисправность. Разберёмся. С двумя механиками справлюсь за день, может – за два. Машины хорошие, новые. Продуем, промоем, где запеклось – счистим….. Под полной нагрузкой «Владимир» должен не меньше восьми узлов давать.

– Что вы! – расплылся в довольной улыбке капитан. – Мы десять давали, да ещё при волнении. – Если что понадобится – сразу ко мне обращайтесь.

– Слушаюсь, Григорий Иванович.

Александр распрямился. Снял кожаный фартук и нарукавники. Во рту стоял противный металлический привкус, который всегда остаётся, когда долго находишься рядом с механизмами. После духоты машинного отделения свежий морской воздух слегка пьянил. Солнце резануло по глазам. Палуба слегка подрагивала. Машины урчали ровным, тихим басом. Из труб клубами валил чёрный дым. Спусковой клапан пронзительно загудел, выпуская струю пара.

Босые матросы, закатав штанины и подвернув рукава, драили «машками» палубу, начищали орудия, стоявшие на поворотных платформах, соскребали угольную копоть с поручней. Между двух черных дымоотводных труб над палубой возвышался металлический капитанский мостик. Справа и слева по бортам высокие кожухи гребных колёс. На кожухах вверх килем лежали шлюпки.

Александр прошёлся на бак парохода. Перед взором открылся город во всей сияющей белизне. До берега около одного кабельтова. Море чистое, изумрудное, с белыми пузырьками медуз. Прямо по носу просматривалась Корабельная сторона с Южной бухтой Севастополя. На мыске у самой бухты рукотворной скалой возвышалась Павловская батарея. За батареей шли одноэтажные приземистые строения магазинов и казарм. Потом сама Корабельная слобода: маленькие домики разбросанные вкривь и вкось. Над слободой вырастал Малахов курган. Левее спускались две балки: Аполлонов и Ушаковская. За балками синели вершины невысоких гор. Надо же, как красиво! – подумал Александр. Не похож этот белый город на грязный Портсмут или на серый Кронштадт. Есть в нем что-то очаровательное, белокаменное. Если только на Одессу смахивает немного. Но Одесса какая-то воздушная, несерьёзная, как барышня, а Севастополь более напоминал бравого матроса. За Павловским мысом проглядывались Александровские казармы: длинное здание в три этажа. За казармами зубцы третьего бастиона.

Направо от бухты лежала Южная сторона. Белые домики, красные крыши, зелёные бульвары. У самой воды – Графская пристань. Портик на пестумских колоннах. Под портиком к пристани каскадами спускалась каменная лестница. Правее едва заметный домик в три окна. За ним, так называемый, «Екатерининский дворец»: одноэтажное здание с покатой черепичной крышей. Вправо до Артиллерийской слободки тянулось длинное строение Николаевской батареи. Сводчатые амбразуры в два яруса, массивная круглая башня у самой воды. За пристанью высился купол Михайловского собора. За собором шли дома высокие, с богатой отделкой. Над всеми строениями возвышалось здание Морской Библиотеки. Рядом гранёная башенка с островерхой купольной крышей. За библиотекой виднелся храм Святых Петра и Павла с белокаменными колоннами. Храмы необычные, – приметил Александр, – будто с античных времён остался. Разве же это православная базилика? Парфенон – да и только. Направо от Николаевской батареи, у самого моря круглая башня Александровской батареи. Из-за неё выглядывал мысок древнего Херсонеса с развалинами старинного, забытого города.

В самой бухте происходило оживлённое движение. Шаланды подходили к пристаням. К ним подкатывали длинные фурштатские телеги, доверху груженные. Грузчики переносили в шаланды мешки, бочки, ящики….

Александр прошёлся на корму. За кормой Северная сторона. Берег у воды пологий, но постепенно возвышался. Наверху проглядывались низкие стены Северного форта. А у самой кромки тянулись палатки, какие-то лачужки, крытые соломой, а местами – парусиной. Суета, толкотня, шум…

– Что это за цыганский табор? – спросил он у вахтенного.

– Рынок, ваше благородие. Все, что хочешь можно купить: от солёной рыбы, до турецкой сабли в серебре.

У пристани в правильных пирамидах складировали ядра и бомбы. Лежали лодки, вытащенные для просушки и смоления. За лодками кучи плетёных туров. На пристани толкались матросы в белых просторных рубахах. Иные работали: что-то грузили, таскали, другие бездельничали, разлёгшись за лодками, или играли в карты.

– Зачем столько туров? Полевые укрепления собираются строить? – спросил Александр.

– Кто ж его знает, ваше благородие. Армию нынче к Севастополю собирают. Корабли чужие по морю шныряют. Будет что-то….

***

Рано утром катер с «Владимира» пристал к Графской пристани. Капитан Бутаков, а вслед за ним мичман Кречен сошли на деревянный настил. Солнце едва встало, и белые дома города казались желтовато-огненными. Даже листва в высоких каштанах горела утренним пламенем.

– Чудесное утро, – вздохнул полной грудью Бутаков. – Устали, Александр Аркадьевич? Всю ночь в машинном провозились. Хоть бы раз вылезли в кают-компанию чайку выпить.

– Ерунда, – махнул рукой Александр. – Куда же я весь в масле в кают-компанию явлюсь? Главное – все исправили. Теперь наш «Владимир» будет бегать не хуже коней Посейдон.

– Ох, не знаю, что бы я без вас делал, – сокрушённо покачал головой Бутков. – До этого инженер был из англичан, старый моряк, опытный, и в машинах разбирался отлично. Но поступил приказ: всех иностранцев исключить. Представляете, каково мне было без механика? Случись что – и пароход в корыто превращается. Хорошо, что вас прислали. – Вдруг взгляд его просветлел: – Глядите-ка, сам Павел Степанович пожаловал.

На фоне белого портика Графской пристани выделялась тёмная фигура адмирал Нахимов. Высокий. Чуть сутулил плечи. Руки сцеплены за спиной. Золотом горели на плечах эполеты. В петлице поблескивал Георгий. Фуражка с небольшим козырьком сдвинута на затылок. Он внимательным ястребиным взглядом осматривал гавань.

– Зачем адмирал в столь ранний час пришёл на пристань? – удивился Александр.

– Он всегда приходит утром оглядеть гавань, хоть в дождь, хоть в снег. Корабельная привычка – вставать с третьей склянкой. Павел Степанович без моря жить не может. Видите, как широко ноги расставил и покачивается, будто на палубе стоит.

Они поднялись по ступеням лестницы.

– Доброе утро, Павел Степанович! – поздоровался Бутаков.

– Доброе, Григорий Иванович, – добродушно улыбнулся Нахимов. – Вы с вахты?

– Так точно. С машиной всю ночь провозились.

– Ах, посмотрите! – указал Нахимов на гавань, нахмурив брови. – На фрегате «Коварна» как неряшливо убраны паруса! Сегодня же сделаю выговор Николаю Максимовичу. Вы только взглянете, – недовольно всплеснул он руками. – У «Кулевича» один якорь сорвало. Вон, как его развернуло. Там что, вахтенный уснул?

– Павел Степанович, «Кулевич» в море готовиться выйти, – объяснил Бутаков. – Вон, к нему пароход «Крым» подвалил. Сейчас из гавани выводить будет.

– Ну, посмотрим, за их манёвром. – Нахимов попросил жестом трубу у адъютанта. Не отрываясь от окуляра спросил: – Как чувствует себя «Владимир»?

– Пыхтит. В море рвётся, – весело ответил капитан Бутаков. – Хочу вам представить моего нового механика, мичмана Кречена. Что голова, что руки – все на месте.

Нахимов отдал трубу обратно адъютанту. Взглянул внимательно на Александра.

– Рад видеть вас, – пожал руку. – Вы где практику проходили?

– Во флоте её величества. Два года на паровых фрегатах.

– Это замечательно! Два года в английском флоте – большой опыт. Такие люди нам просто необходимы, особенно сейчас. Послушайте, приходите как-нибудь вечерком ко мне на чай. Надо многое обсудить по поводу новшеств во флоте. Вы только по машинам специалист?

– Изучал, так же, артиллерийские системы на подвижных платформах.

– Тем более! Жду вас непременно. Григорий Иванович, – обратился он к Бутакову. – Вы уж заходите вместе с мичманом сегодня же вечерком на ужин.

– Обязательно, Павел Степанович, – пообещал Бутаков.

– Павел Степанович, опять к вам просители, – недовольно сказал адъютант Нахимова, молодой лейтенант в новеньком мундире. За его спиной стояли старики в выцветших матросских куртках, старухи в серых платках, босоногие дети.

– Ну, коль пришли, пусти их, – разрешил Нахимов.

Его тут же окружила толпа. Все галдели, перебивали друг друга.

– Постойте, не шумите! – потребовал Нахимов. – Все разом можно только «ура» кричать. Я же ничего понять не могу. Вот, ты, говори, что хотел, – обратился он к седобородому стрику в потёртой матросской куртке, на костылях, с деревянной культей вместо ноги.

– Павел Степанович, ангел наш, – прошамкал старик. – Внучки у меня две маленькие. – Он показал на чумазых девочек. Одной лет шесть, вторая года на три старше. – Мать, невестка моя, померла, отец их, сын мой, в море сгинул, в прошлом году. Он на бриге почтовом служил.

– Это тот, что затонул у Тарханкута? – уточнил Нахимов.

– Он самый.

– Ну, и чего ты хочешь?

– Я – то живу на инвалидную копеечку – хватает. Да тут, вот, крыша прохудилась, а починить некому. Мне с деревяхой со своей на крышу не залезть.

– Отчего не помочь старому служаке Позднякову? Двух плотников выдели, – обернулся Нахимов к адъютанту. – Пусть сегодня же пойдут крышу поправят. Да ещё чем помочь, посмотрят.

– Ох, спасибо, батюшка, Павел Степанович, – прослезился старик. – А вы разве меня помните?

– А как же тебя забыть? На «Трёх Святителях» служил в боцманской команде. Маляром, кажись?

– Так точно! – Старик распрямил спину. – Маляром.

– Помню, как ты вприсядку плясал. Ногу где оставил?

– Ай, в Наварине, будь она неладна. Ядро турецкое в борт треснуло, да мне щепки всю ногу искромсали. Фельдшер и отнял.

– Ну, иди с Богом, жди плотников. Что тебе надо, мать? – подозвал Нахимов сгорбленную старушку с клюкой.

– Кормилец мой недавно помер, – сказала жалобно старуха. – В рабочем экипаже был, да в доке бревном придавило.

– Помню, – кивнул Нахимов. – Был такой случай.

– Голодаю теперь. Мне бы рублей пять, ангел наш.

Нахимов вновь обернулся к адъютанту.

– Дай ей пять рублей.

– Павел Степанович, – развёл руками адъютант. – Денег нет.

– Как нет? Где же они? Недавно жалование получил, двух недель не прошло.

– Так, розданы все, и на проживание ушло….

– Хорошо. Из своих дай. Долг я верну.

– У меня у самого рубль остался, – извинился адъютант.

– Вот, незадача, – призадумался Нахимов. Обратился к капитану Бутакову и Александру. – Господа, войдите в положение. В счёт моего жалования. Не могу же я голодную старушку ни с чем отпустить.

Бутаков нашёл у себя в кармане два рубля. У Александра медяками ещё два рубля набралось. Адъютант с тяжёлым вздохом расстался и со своим рублём.

– С Богом, матушка. Вы кто такие? – спросил адмирал у очередных просителей, двух пожилых матросов. – Помню, видел вас на «Двенадцати апостолах».

– Марсовые мы, Павел Степанович. Срок отслужили, да поселились тут в Корабельной слободе.

– Чего хотите?

– Нужда у нас. На торговые суда нынче не устроиться – времена тревожные. Рыбаки боятся в море выходить: говорят, англичане всех задерживают. Без дела сидим. Дозвольте нам пристроиться к флоту, хоть за какие копейки.

– Ну, куда же я вас возьму? Снова в марсовые вы не годитесь. В ластовый экипаж, если только. В адмиралтейство ходили?

– Ходили. Без толку, – жаловались старые матросы.

– Подойдите в арсенал. Скажите: я послал. Есть во дворе арсенала телеги ломаные. Сможете починить какую из них?

– Так, руки на месте. Починим! – обрадовались матросы.

– Вот и хорошо. Лошадь вам дадут. Распоряжусь, чтобы вас приписали к рабочим ротам. Извозом заниматься будете.

– Благодарим премного, Павел Степанович!

– С Богом! Ступайте.

***

Вечером капитан Бутаков, а вместе с ним мичман Кречен, подошли к одноэтажному аккуратному дому на Екатерининском бульваре. За ними следовал ординарец капитана, бравый матрос, неся корзину, в которой весело позвякивали тёмные бутыли. Остановились перед небольшой дверью с массивной бронзовой ручкой. Из-за двери слышались звуки пианино, доносился аппетитный запах жареного мяса с луком. На стук, дверь открыл адъютант Нахимова, мичман Колтовский.

– Проходите, господа, – пригласил он.

Гостиная была небольшая. Три высоких окна выходили в сад. Из мебели: книжная этажерка с разноцветными потёртыми томиками, рядом тяжёлый комод. По стенам гравюры с морскими пейзажами. У противоположной стены от комода располагалось пианино. Вокруг собралось несколько офицеров. Играл молодой лейтенант. Нахимов заметил гостей.

– Прошу, господа, – подошёл он. – Что вы там принесли? Григорий Иванович, – неодобрительно покачал он головой, заглядывая в корзину. – Вино? Куда нам столько?

– Павел Степанович, оно же молодое, как компот, – оправдывался Бутаков. – Я всегда покупаю у одного старого караима. Уж он в вине толк знает!

– В столовую отнеси, – показал он матросу на дверь в соседнюю комнату. – Вот и славно посидим. Савелий гороховую похлёбку с барашком приготовил.

– Ох, Павел Степанович, у твоего Савелия чудесная похлёбка выходит.

– Сейчас ещё кефали жареной принесут. Знаю, что ты её не любишь, но камбалу не достали.

– Ну, почему же? – возразил Бутаков. – Люблю, просто, когда на берегу торчу, так чуть ли не каждый день мне хозяйка кефаль готовит. Сам скоро в кефаль превращусь. Она из крымчаков, упрямая. Я говорю ей: свинины свари. Она ругается сразу: свинина грязная, собака грязная. Ну, хорошо, барашка. Барашек ей дорого. Камбалы, говорю, нажарь. Камбала для неё вонючая. Никак не угодить.

В дверях появился ещё один офицер. С порога сообщил:

– Сейчас Истомин с Корниловым обещали быть.

– Как, и Владимир Алексеевич будет? – удивился Бутаков. – Он же домосед, каких свет не видывал.

– Скучает нынче Корнилов. Елизавету Васильевну в Николаев с детьми отправил. Тоскливо сидеть одному в пустом доме, – объяснил Нахимов.

Павел чувствовал себя немного скованно в новой компании. Все смуглые от южного солнца, живые, разговаривали громко, открыто. В Английском флоте офицеры, в большинстве своём, надменные, закрытые, чопорные….

Он принялся разглядывать иконы в углу у двери. Потом его заинтересовали сувениры, стоявшие на комоде. Большие перламутровые раковины, индийские слоники, вырезанные из кости, пузатый китайский болванчик с хитрой улыбкой, черепашка из зелёного камня. Посредине в золочёной рамке стоял портер адмирала с волевым лицом и строгим взглядом. Перед портретом лежал старый морской кортик в простых ножнах.

– Лазарев, Михаил Петрович, – пояснил Нахимов. – Наш отец и учитель.

– Вот он какой был. Я ни разу его не видел, – признался Александр.

– Три года уже, как ушёл от нас. Хотели на кладбище склеп поставить, но капитаны собрались и решили возвести Владимирский собор, где прах его и упокоим. Возле библиотеки уже фундамент заложили. – Нахимов поправил портрет. – Большой был человек. Великий. Он из нас из всех настоящих моряков сделал. Мы все – дети его. Флот поднял Черноморский. До него во флоте бардак был полный. А он, как пришёл, так сразу порядок навёл.

– Я слышал, что адмирал Лазарев настоял на комплектации флота пароходами, – вспомнил Александр.

– Верно. Не только в том его заслуга. Синопский бой выиграли благодаря бомбическим орудиям. Именно Михаил Петрович вооружил наш флот этими пушками. Сколько доказывал чиновникам из адмиралтейства: необходимы большие орудия на кораблях. Сколько бумаги исписал в Петербург! Просил, требовал, умолял – но все же добился своего.

– Вы долго служили под его началом?

– Долго. Почти тридцать лет. Я в его экипаже боевое крещение прошёл при Наварине. Михаил Петрович капитаном «Азова» был, я в лейтенантах; адмирал Корнилов мичманом служил; адмирал Истомин – тот вообще в гардемаринах ещё по вантам прыгал. Вы изучали сей славный бой?

– Да. В Англии о Наваринском бое много научных работ издано.

– И что о нем пишут?

– Восхваляют мужество и острый ум Адмирала Эдварда Кодрингтона. Как сей адмирал показал себя гениальным стратегом. Французский адмирал Анри де Риньи, будучи союзником, внёс большой вклад в победу. Но основная роль выделяется, все же, английскому флоту.

– Подождите, – удивился Нахимов. – А о русском флоте что ж?

– По мнению стратегов её величества, русский флот выполнял вспомогательную функцию и больше находился в резерве.

– В резерве? – недовольно переспросил адмирал.

– Именно так преподаётся история в Англии, – развёл руками Александр.

– Хороша вспомогательная функция, – неодобрительно покачал головой Нахимов. Обратился к портрету: – Вот, нам вся благодарность, Михаил Петрович: вспомогательная функция. – Горько усмехнулся и сказал Александру: – Представляете только наш «Азов» сжёг пять турецких кораблей, и среди них – флагман. Да, это мы сожгли адмиральский корабль, а не Эдвард Кодрингтон. После боя у нашего старика «Азова» в борту сто пятьдесят пробоин, из них семь – ниже ватерлинии. Мы чудом на плаву держались. Вот вам – вспомогательная функция. Да, Бог с ним, с Англичанами. Пусть себе победу забирают. У нас и без Наварины полно славных дел.

– Но как же! Синоп! – поддержал Александр адмирала.

– Синоп…, – Нахимов помрачнел. – Согласен с вами, – сказал он тихо. – Славное было дело….

– Славное? Гром о сей виктории до сих пор звучит эхом по Европе. В Лондоне, в адмиралтействе этот бой разбирала специальная комиссия.

– Разбирать-то они разбирали, да только понять господа английские офицеры одного не смогут.

– И чего же?

– Особый дух, который присущ только нашим морякам. Несгибаемый дух победы. Наш матрос не знает страха в бою, но и головы не теряет. На Черноморском флоте немного иные порядки, нежели в английском. И даже иные, чем в русской армии.

– Но, какие же, объясните, – попросил Александр.

– Какие? – Нахимов коротко пожал плечами. – Знаете, мичман, не принято среди сухопутных офицеров иметь уважение к солдату. Согласны? У вас же есть друзья среди сухопутных офицеров? Как они к своим солдатам относятся? Как помещик к крепостным. Я прав?

– Если по правде сказать – действительно, так и есть, – согласился Александр.

– А что Суворов и Ушаков нам завещали? Уважать и любить надобно нижних чинов. Солдаты победу своим трудом и кровью приносят. И если внимательно присмотреться к нижним чинам, понять их характер, чувства, помыслы, тогда служба нам представится в ином виде. Да и сами-то мы совсем другое значение получим на службе, коль будем знать, как нужно воздействовать на каждого матроса или солдата. Нельзя ко всем относиться одинаково, как к бездушным болванам. Подобное однообразие в действиях начальника показывает, что нет у него ничего общего с подчиненными. Он их вовсе не понимает. А понимать тех, кем ты командуешь, весьма важно. Разумеете меня, мичман? Именно из единения матросов и офицеров появляется сплочённая команда с единым победным духом.

– Понимаю, – кивнул Александр.

– Вы скоро сами все увидите, послужив в Черноморском флоте. Но вам надо сходу уяснить: те офицеры, которые призирают сближение со своей командой, не найдут у матросов должного понимания. А вы думаете, что матрос не заметит вашего бездушия? Заметит, ещё как! Мы говорить умеем строго и убедительно, но не стараемся понять других. А как же тогда пойдёт служба, коли подчинённые будут видеть, что начальник их призирает? Вот настоящая причина того, что на многих судах ничего не выходит с дисциплиной. Капитаны пытаются действовать одним только страхом. Иногда страх – дело необходимое, но согласитесь, мало толку выйдет из команды, когда она несколько лет работает под гнетом этого страха.

– Как же тогда действовать?

– Необходимо матросов понимать, поощрять, а не наказывать, не быть равнодушным к ним. Нужна любовь к своему делу, тогда с нашим лихим народом можно великие дела творить. И бунтовать он не будет.

– Действительно, необычные советы вы даёте. В Англии матрос – часть корабля, как мачта, как пушка…. Нас именно так учили.

– Что меня удивляет во многих молодых офицерах, так это то, что они отстранились от всего русского: от нравов, обычаев, даже беседы между собой ведут на иностранных языках. К французским манерам не пристали. На англичан тоже мало не походят. Не пойму я нынешних молодых офицеров: своим родным пренебрегают, а чужому завидуют. Они совершенно не осознают выгоды в своём, русском, непобедимом духе. Надеюсь, вы не из таких?

– Я не знаю, – признался Александр. – Но служба в английском флоте сильно повлияла на моё отношение к подчинённым. Матрос должен слепо повиноваться. Плох тот матрос, у кого на спине нет шрамов от кошек.

– Нет, это никуда не годится! – недовольно мотнул головой Нахимов. – Вам надо пересмотреть свои взгляды. Вы знаете, я много наблюдал за сухопутной армией. Да и вы, наверное, замечали: офицеры с солдатами обращаются – хуже некуда, будто барин с крестьянами. Нельзя так! Вы инженер, и я вам объясню по-вашему, по-инженерному. У меня заведено: матрос есть главный двигатель на военном корабле, а офицеры – только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами, наводит орудия на неприятеля, бросается на абордаж – все сделает с отвагой, ежели мы, офицеры не будем эгоистичны, ежели не будем смотреть на службу, как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчинённых, как на ступеньку для собственного возвышения. Вот, когда командир не себялюбив, а верный слуга отечества, вот тогда он возбуждать смелость в матросах. Своим примером надо служить подчинённым. Как ты относишься к матросам, так и матросы к тебе будут относиться.

– Конечно, соглашусь с вами. Хотя для меня такой образ службы весьма необычен. В Англии жестоко наказывают матросов по всякому поводу. Иной раз в порт заходит корабль, а на его реях болтаются повешенные. А уж на спине матроса шрамы от девятихвостой плети – обычное дело. Могущество флота Великобритании держится на жёсткой дисциплине.

– Известное дело, – согласился Нахимов. – Но разве нельзя по-другому? Разве надо обязательно вешать или наказывать плетью? Когда ты направляешься в поход, а неприятель уже ожидает тебя, главное знать, что команда твоя не дрогнет, ни у кого из экипажа не возникнет ни тени страха. А матрос в самые трудные и опасные минуты смотрит, прежде всего, на капитана. Коль капитан твёрдый, как скала, то и матрос, подражая ему, стоять будет насмерть. Воспитывать матроса надо в духе патриотизма, а не стращать его наказаниями. Вот это воспитание и составляет основную мою задачу, задачу всей жизни. Вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и наглядно достигаю своей цели. Матросы любят и понимают меня. Я этой привязанностью дорожу больше, чем мнением каких-нибудь чванных дворянчиков. У многих командиров служба не клеится на судах оттого, что они неверно понимают значение дворянина и призирают матросов, забыв, что у мужиков есть свой ум, душа и сердце, так же, как и у всякого другого человека.

– А к офицерам как вы относитесь?

– К офицерам я подхожу строго. Желаешь повышения – докажи, что достоин. Учтите, терпеть не могу молодых офицеров, которые выходят из морского корпуса недоучками, забрасывают учебные книги, морской службой занимаются спустя рукава. А потом удивляются, почему команда у них такая негодная. Дам вам совет на будущее! Необходимо чтобы матросы и офицеры на корабле были постоянно заняты. Праздность на судне недопустима. Если даже ежедневные работы идут прекрасно, все у вас надраено и блестит – не расслабляйтесь! Необходимо придумывать новые работы. И офицеры в обязательном порядке должны участвовать в этих работах, а не праздно наблюдать, как трудятся подчинённые. Даже если появилось у офицера свободное время – нечего сидеть без дела, занимайся с матросами: учи их грамоте, помогай писать письма на родину, книги полезные читай….

– Обязательно приму ваш совет.

– Вы уже посетили нашу библиотеку?

– Стыдно признаться: ещё не успел.

– Обязательно сходите. И желательно в свободный день не сидеть допоздна в ресторане у Томаша или на пикнике, а прямиком в библиотеку за книгами. И обязательно обзаведитесь собственной книжной полкой. Хоть небольшая подборка книг у вас обязана быть. Не вздумайте собирать французские романы. Иной раз приходишь в гости к офицеру, взглянешь на его книжную полку, и сразу понимаешь суть характера этого человека.

– Я так и сделаю. Но мне пока жалование не позволяет. Технические книги весьма дорогие, и достать их трудно.

– Зачем мичману жалование? – с насмешкой спросил Нахимов и тут же ответил: – Использовать деньги надо с пользой: выкрасить заново вверенную ему шлюпку, или при удачной шлюпочной гонке поощрить гребцов, даже можно по чарке водки налить, хотя я не одобряю чрезмерное её употребление на судне. В вашем же случае жалование надо тратить на приобретение новых знаний. А иначе от праздности офицер ударится в пьянство, упаси Бог, к картам пристрастится или начнёт развратничать, – какой от него тогда толк на службе? Нет уж, если вы от натуры ленивы или сибарит, лучше выходите в отставку.

– Как у вас все строго, – растерянно сказал Александр. – Но я привык. В Англии тоже строгие порядки.

– Видите ли, море – стихия неуправляемая. С ним подружиться нелегко. И нрав у моря взбалмошный. Надо быть постоянно настороже, постоянно собранным. А как без жёсткой дисциплины. Все морские правила не просто так выдуманы, все они исходят из горького опыта тысяч погибших кораблей. Слышали наверняка много историй: вроде бы капитан опытный, команда сплочённая, но вахтенный допустил небольшую оплошность – и корабль погиб. Ну – ну! Вижу, вы растерялись от моих слов, – смягчил тон Нахимов.

– Вовсе нет. Я внимательно вас слушаю.

– Хватит на сегодня нравоучений. Пойдёмте, познакомлю вас с офицерами. Теперь – это и ваша семья.

Наконец пришли адмиралы Корнилов и Истомин. Корнилов высокий, худой. Лицо скуластое. Взгляд казался немного надменным. Черные усы подстрижены ровно. Движения резкие, уверенные. Адмирал Истомин наоборот был невысокого роста, круглолицый и слегка медлительный.

Все гости перешли в столовую, где кое-как разместились за овальным обеденным столом. За ужином вели неторопливую беседу, все больше о буднях флота. Иногда заходила речь о вражеских кораблях, которые время от времени показывались на горизонте, но тут же старались переменить тему. Не хотелось никому в столь чудесный вечер нагонять тревогу. После угощений, задымили трубками.

– Господа, – обратился к гостям Нахимов, – прося внимания, – сегодня среди нас мичман Кречен. Он недавно прибыл из Англии, где два года проходил практику. Прекрасно знает нашего возможного противника, и, надеюсь, расскажет нам кое-какие секреты англичан.

– Да, мичман, поведайте, чем нынче живёт английский флот, – попросил Корнилов.

– Английский флот перевооружается, – сказал Александр. – Представьте, парусный фрегат в доке разрезают пополам, делают вставку, где размещают паровую машину.

– Этот приём нам известен, – сказал Истомин. – Непонятно, как шпангоут выдерживает. Если корабль попадёт на большую волну, неужели не переломится?

– Деревянный шпангоут частично меняют на металлический, – пояснил Александр. – Конечно, он тяжелее, но и балласта в этом случае надобно меньше. Колёсные пароходы нынче не закладывают, переходят на винтовые. С гребным винтом маневрировать легче, и механизмы неуязвимы.

– Помимо пароходов видели какие-нибудь новые разработки? – допытывал адмирал Корнилов.

– Инженеры пытаются создать плавучие батареи – мониторы. Ставят на корабль с низкой осадкой мощную паровую машину, а по борту пускают броневой пояс. Никаких мачт. Корабль едва возвышается над водой. Ядра не могут пробить борта. Зато у него есть броневые башни, в которых располагаются орудия.

– Вы нам, прямо, морское чудовище описываете. Но как же манёвренность и устойчивость? – поинтересовался Нахимов.

– Плохая. К тому же, из-за низкой осадки мониторы не способны выдержать большую волну. Но применять их предполагается против береговых укреплений. Эти плавучие батареи способны вплотную подходить к фортам и разрушать стены или подавлять казематные орудия. А береговые пушки не в состоянии их повредить, или поджечь калёными ядрами.

– Ну, и как вы считаете, смогут они приволочь к нам в Чёрное море подобные мониторы? – спросил Истомин.

– Не думаю, – ответил с сомнением Александр. – Англичане пробовали один такой монитор буксировать к Копенгагену, да чуть не утопили.

– Из артиллерии, что появилось новое?

– Мне удалось увидеть тяжёлую пушку системы Ланкастера. Орудие весит больше пяти тонн. Для стрельбы применяют особые снаряды конической формы. Такой снаряд летит дальше обыкновенного ядра. При попадании в корпус крушит борта и переборки внутри. Инерция у него огромная. По настильной траектории, снаряд не рикошетит от воды, а ныряет и пробивает корпус под ватерлинией. Может прошить оба борта насквозь. Если в месте попадания всего лишь небольшая пробоина, то в противоположном борту он выламывает огромную дыру, крушит шпангоут. После такой болванки, залатать борт невозможно.

– Снаряд разве не кувыркается в полете? – спросил офицер, командовавший артиллерией на одном из линейных кораблей.

– В стволе вытравливают насечки, отчего снаряд при выстреле вращается вокруг оси, и поэтому летит заострённой частью вперёд.

– Но для того, чтобы снаряд летел далеко, нужен приличный заряд, – сомневался артиллерист. – Хоть какую тяжёлую пушку не делай, рано или поздно металл начнёт уставать. Казённая часть может расколоться, а то и ствол разорвёт. На сколько выстрелов рассчитано подобное орудие?

– Этого сказать не могу. Но инженер Бессемер сейчас проводит удачные опыты в области металлургии. Орудия из его сплава выдерживают большее количество выстрелов, а заготовки для стволов обрабатываются легче и быстрее, – сообщил Александр. – Однако, стоимость такой пушки весьма высока.

– Если подобные орудия, да ещё на плавучих батареях попробуют буксировать к Кронштадту, что будет, господа? – обеспокоенно сказал адмирал Истомин.

– Столицу хорошо укрепили с моря, – успокоил его Александр. – Известен ли вам профессор Якоби? Так вот, этот профессор сконструировал глубинные мины. Представьте себе металлический бочонок с пороховым зарядом. Но набит не полностью. В нем есть воздушная камера, отчего он держится на плаву. При помощи якоря с канатом мину выставляют в акватории на определённой глубине, рассчитанную на осадку корабля. Внутри заряда запал. Электрический провод по дну проведён к берегу, где минёр замыкает гальваническую батарею.

– Нам бы таких приборов, – сказал с отчаяньем Корнилов. – Надо переговорить с князем Меньшиковым.

– Ну, что вы, Владимир Алексеевич, – безнадёжно махнул рукой Истомин. – До нас ли Петербургу? Самим бы им выстоять.

– Да и сколько эти мины будут добираться, – согласился с ним Нахимов. – Месяца три на телегах. С нашим интендантством могут вообще потеряться где-нибудь. А коль приедут, так каждая собака уже знать будет.

– Самое опасное в том, – продолжал Александр, – что нам придётся воевать с очень развитой индустриальной державой, где военное производство поставлено на поток. Англии может не хватить людей, но современного оружия всегда будет в достатке.

– И нехватку этих самых людей возместят французы, – заключил Истомин. – Алжирские стрелки, зуавы. Да те же турки – чем не солдаты, если над ними поставить жёсткого командира?

– У вас кортик английский, – заметил адмирал Корнилов. – Рукоять из слоновой кости?

Александр отцепил с пояса кортик и передал Корнилову.

– Из Индии. Видите, восточный чеканный рисунок какой тонкий, – объяснил Кречен. – Мне его друг подарил, Артур Хоуп.

– Тоже из флота?

– Нет, он в гвардейской кавалерии служит. Как-то сдружились с ним…

– Подарок надо беречь, но я бы посоветовал сменить его на наш, русский, – посоветовал Истомин, показывая свой кортик. – Надёжней нет. Простой, удобный…. Мне его сам адмирал Лазарев вручал.

– Владимир Иванович, вы же вечно с абордажной турецкой саблей ходили, которую вам князь Воронцов подарил, – напомнил Нахимов. – Сабля хороша!

– Хороша, но тяжёлая, – не согласился Истомин. – Потаскаешь такую полдня, и потом бок ломит.

– А у меня тоже есть интересное оружие. – Корнилов показал Александру саблю, что надел в этот вечер. Небольшая, изящная. Ножны богато украшены серебряной чеканкой и скрученной золотой проволокой. Красивая костяная рукоять, украшенная серебром в виде головки сокола с глазами изумрудами.

– Черкесская, – сразу определил Александр. – Очень дорогая.

– Вы разбираетесь в холодном оружии? Да, дорогая, – согласился Корнилов. – Вот, глядите. – Он выну на вершок саблю из ножен, обнажая лезвие. – Булат. Но куплена не за дорого.

Лезвие, отполированное до зеркального блеска, казалось, светилось изнутри. Металл был сероватым, с дымчатыми, едва различимыми разводами.

– Видно, что сабле не меньше ста лет, – прикинул Александр. – Но кто же её продал? Для черкесов подобное оружие – фамильная ценность.

– У меня друг был, мичман Железнов, – с нотками печали начал Корнилов. – Когда он лечился на Кавказе, приметил саблю на рынке, где-то возле Кисловодской крепости. Рассказывал: у одного знатного оружейника выбирал клинок подходящий, да на неё наткнулся. А стоила эта красавица дешевле, чем простая армейская в деревянных ножнах.

– Но почему?

– Торговец утверждал, будто бы эта сабля проклята.

– Вы о случае с Железновым, – присоединился к их беседе Нахимов. – Да, весьма странная история.

– Хозяин оружейной лавки рассказал, что жил один мастер в горном ауле оружейников и делал вот такие чудесные сабли, – продолжал Корнилов. – На один клинок с ковкой и отделкой уходило не меньше трёх лет. Случилось так, что в их горы пришла беда: могущественный хан совершал набеги и разорял аулы, уводил в плен юношей и девушек. Чтобы отвести беду, старейшины упросили мастера подарить хану-злодею самую дорогою саблю в знак мира. Хан принял подарок и обещал не трогать аул, но вскоре не сдержал слово. Вот, тогда мастер проклял своё оружие. После хан погиб в первом же бою. Саблю взял себе его старший сын и тоже погиб. И потом каждый, кто брал в сражение этот клинок, был убит.

– Жуткая легенда, но красивая, – согласился Александр.

– Легенда, легендой, да только случай такой роковой вышел, – сказал Корнилов. – Вот, капитан Бутаков не даст соврать. На «Владимире» мы настигли турецкий пароход «Владыка морей». Первым же залпом в щепки разнесли ему руль. Он потерял управление, сбавил ход. Железнов решил возглавить абордажную команду. Вместо тесака взял эту саблю. И что вы думаете? С «Владыки морей» умудрились выстрелить с кормовой коронады. Ядро ударило в борт. Щепки во все стороны. Никого не задело, кроме одного матроса: его ранило в руку. Железнова убило наповал.

– Не нравится мне эта сабля, – поморщился Бутаков. – Я ещё тогда предложил выбросить её за борт. Не морская она и не наша. Не знаю почему, но – не наша.

– А вы что скажете? – спросил Корнилов у Александра. – Вот здесь. – Он опять слегка обнажил клинок. – Есть надпись арабской вязью. Я давал одному учёному мулле прочесть.

– И что же здесь написано?

– Я изготовил этот клинок для мира и праздника. Пусть будет проклят тот, чья рука посмеет обагрить его кровью, – процитировал Корнилов. – Скорее всего, оружие сделано для богатого человека, как парадное убранство. А все эти страшные легенды – всего лишь легенды.

– Но Железнов погиб, – напомнил Нахимов.

– Всего лишь – случай, – спокойно возразил Корнилов.

***

Александр и капитан Бутаков ушли от Нахимова поздно ночью. Город спал. Только из гавани доносилась перекличка вахтенных. Впереди шагал ординарец, освещая тусклым корабельным фонарём тёмную улицу.

– Что не люблю, так наши летние ночи, – выругался Бутаков, споткнувшись.

– Осторожней, Григорий Иванович, – отозвался ординарец. – Я же вам фонарём свечу.

– Григорий Иванович, – задумчиво спросил Александр. – Возможно, мне показалось, но Павел Степанович не любит вспоминать о Синопском сражении.

– Не любит, – согласился Бутаков.

– Но почему? Таких громких побед давно не было в истории нашего флота.

– Я толком не ведаю, что произошло, – нехотя начал Бутаков. – Сам знаешь, мы, моряки народ суеверный…. Мне мичман с «Императрицы Марии» рассказывал: перед сражением штормило сильно. Вдруг на палубу, прямо к ногам Нахимова мёртвая чайка упала. – Он помолчал. – Дурная примета.

– Но сражение выиграли блестяще, – возразил Александр.

– В том-то и дело, – согласился Бутаков. – Знать – несчастье ещё впереди.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-anatolevich-shapovalov/russkiy-gorod-sevastopol-kniga-pervaya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.