Книга - Пираты Балтийского моря

Пираты Балтийского моря
Эдгар Крейс


Братство рыцарей Христа Ливонии огнём и мечом захватывает новые земли. Силой и хитростью принуждает порабощённые народы принимать католическую веру и безропотно подчиняться захватчикам. Трое верных друзей не испугались завоевателей и объявляют Ливонскому ордену беспощадную войну. Но что может сделать смелая троица против боевой машины католических колонизаторов? Оказывается, многое, если есть твёрдая вера в свою правоту и непоколебимое желание быть не бесправным батраком, а свободным человеком. Содержит нецензурную брань.





Эдгар Крейс

Пираты Балтийского моря





Глава 1. Пожар


Дом Стояна, где он жил вместе со своим престарелым отцом, стоял самым первым от берега залива, прямо в дюнах, среди высоких и стройных сосен. В тёмные осенние ночи мощный ветер нагонял воду на песчаный берег и полностью его затапливал, гоня волны прямо к ветхому бревенчатому дому, покосившемуся от времени и сильных бурь. Ветер налегал всей своей мощью на еле живые стены хибары и каждый раз норовил унести её в открытое море. Но проходили годы, а жилище старого рыбака каким-то чудом умудрялось удерживаться на своём месте. Отец говорил жителям рыбацкой деревни, что его дом оберегает коловрат[1 - Коловрат – славянский оберег. Символизирует энергетику солнца, изобилия, плодородия.] и только благодаря ему жилище не забрало себе море.

На все просьбы соседей убрать с двери своего дома символ старой веры, чтобы не злить ливонцев, старик с негодованием отвечал: «Наши предки на Руяне обходились без их веры и дальше жили бы счастливо, если бы к нам в Аркон не пришли поборники распятия и не разрушили святилище Святовита. Кто теперь властвует на землях нашего острова Руяна? Кто сейчас хозяин в нашем стольном городе Арконе? Кто хозяин на море Ругов? Слуги мёртвого человека! Теперь они вслед за нами пришли сюда! Была у меня надежда, что нашему племени удалось уйти от них и обрести мир и спокойствие, но нет! Им оказалось мало земель нашего народа! Им всё время мало! Они скоро весь мир заставят поклоняться своему мертвяку! Тьфу, смотреть противно! Совесть человека одной верой не заменишь! Тем более если ради торжества своей веры уничтожаешь чужую! Сколько костров и пожарищ эти убийцы ещё устроят там, куда ступит их нога? Сколько жизней людских они за веру свою ещё загубят?! Вы хотите быть уничтоженными?.. Молчите? То-то и оно! А раз молчите – значит, согласны погибнуть во имя чужой веры и не защищать свою!» Соседи не спорили с древним стариком. Они уважали его, несмотря на то что он их постоянно поучал. Никто не знал, сколько ему на самом деле лет, ибо среди единоверцев не было никого старше человека, жившего у самого берега грозного моря и не боявшегося его. Даже самые старые из односельчан помнили, что, когда они были ещё сопливыми детьми, человек с коловратом на дверях ветхой избушки был уже седовласым старцем. Они знали не только крутой норов древнего старовера, но и его удивительные способности. Чудной старик мог прикосновением рук лечить людей, его слушались звери и птицы. А если осерчает, то мог приказать и человеку, и камню. Да так, что и тот и другой незамедлительно выполнят любой его приказ. Но обычно старик помогал чем мог всем, кто к нему обращался, и никогда ещё ни с кого он не взял за свою помощь платы. Потому его и уважали, и одновременно сильно боялись.

Разложив свой нехитрый инвентарь на скамейке под глухой стеной дома, Стоян придирчиво разглядывал рыбацкие сети. Он тщательно проверял целостность ячеек и крепость узлов, удерживающих грузила и поплавки. Молодой рыбак изредка поглядывал на далёкий горизонт моря, которое отсюда казалось ему таким бескрайним. Там, вдали иногда появлялись большие суда, которые спешили в рижский порт с дорогим грузом из Ганзы или уходили из него обратно, гружённые в основном товарами из русских земель. Когда появлялось очередное судно, Стоян откладывал в сторону железную штопальную иглу и долго глядел вслед кораблю, пока тот не скрывался из виду. Тогда Стоян снова брался за иглу и продолжал латать сеть.

Престарелому отцу было уже не по силам рыбацкое дело, потому что оно требует от рыбака большой выносливости, твёрдой руки и зоркого глаза. Всё это уже в прошлом, и теперь отец Стояна частенько присаживался на скамейку рядом со своим единственным сыном, складывал старые высохшие руки на набалдашнике посоха, с которого во все стороны света сурово глядит четырёхглавый бог Святовит, и долго, не отрываясь смотрел на море, щурясь то ли от старости и плохого зрения, то ли от чрезмерно яркого солнца, то ли просто от удовольствия. Он любил наблюдать за сноровистыми действиями своего сына и радовался, что бог Солнца Хорос и покровительница любви и супружества Лада после стольких лет в конце концов смилостивились и к старости подарили ему и его жене такого замечательного, крепкого и умного парня. Его горящие огнём волосы цвета восходящего солнца и синие, как глубины моря, глаза ясно указывали ему на дарителей такого великого счастья. Стоян изредка перехватывал преисполненный гордости взгляд отца, но старался делать вид, что ничего не замечает.

Внезапно его размышления прервали заполошные крики деревенских мальчишек и нервное ржание лошадей.

– Отец, в нашей деревне чужие! – легко вскочив на ноги, крикнул Стоян.

– И кто это может быть? – вытянув морщинистую шею, недоумённо спросил старик.

– Сейчас узнаю, отец, – ответил Стоян, скрылся за стеной дома, но тут же прибежал обратно. – Меченосцы за своей десятиной к нам пожаловали!

– А чем же мы им отдавать-то будем, – встревоженно взмахнул руками старик. – Рыбы-то в море в этом году совсем мало, самим еле-еле хватает!

– Иди в дом, отец, я попробую с ними поговорить!

Едва старый рыбак скрылся в хибаре, как подъехал рыцарь в начищенных до блеска доспехах и с поднятым забралом, которого сопровождал пеший воин в кирасе и шлеме – видимо, ландскнехт[2 - Ландскнехт – наёмный пеший воин в войске рыцарского ордена.]. За спиной у кнехта висел лёгкий ручной арбалет. Рыцарь же держал правую руку на мече и остановился перед Стояном, в то время как у второго кнехта в руках были уголь и дощечка для записи изъятого оброка.

– Ты хозяин этой лачуги? – надменно спросил рыцарь, презрительно выпятив нижнюю губу.

– Хозяин приболел и не может выйти, а я его сын, – спокойно ответил Стоян.

– Веди сюда своего отца, я должен разговаривать именно с хозяином лачуги! – гаркнул педантичный немец.

– У него ноги болят, и ему трудно выйти!

– Ты что, мне перечить надумал, батрак?! – взвизгнул рыцарь.

Кнехт, стоявший позади рыбака, тут же бросил писарские принадлежности в наплечную сумку и, сняв со спины арбалет, начал его торопливо взводить.

– Я не батрак, а свободный рыбак! – гордо ответил Стоян, с ненавистью глядя прямо в глаза рыцарю, вытаскивающему из ножен свой меч. – У нас в роду испокон веков не было батраков, а такие, как ты, согнали нас с исконных земель наших предков!

Рыцарь, не дослушав, замахнулся на него мечом, но Стоян вдруг вытянул в направлении всадника обе руки и резко повернул кисти, как бы стряхивая с них капельки воды, – и тут же лицо рыцаря стало пунцово-лиловым, он захрипел, уронил меч и стал медленно заваливаться набок. Наконец железный истукан со страшным грохотом рухнул наземь.

– Колдун! – истошно завопил кнехт и тут же выпустил в Стояна болт.

Тот со свистом вылетел из арбалета и вонзился в спину рыбака. Удар был такой силы, что болт прошёл навылет и на треть вошёл в землю перед стоящим Стояном, но он не упал, а медленно обернулся к врагу. Кнехт дрожащей рукой схватился за короткий меч, но тот вдруг заклинил и никак не хотел выходить из ножен. Отчаянно дёргая рукоятку, кнехт не отрывал своего взгляда от колдуна. Тот смотрел на него, не обращая никакого внимания на расплывшееся кровавое пятно на разорванной арбалетным болтом рубахе. Из последних сил Стоян поднял руку и направил её в сторону врага. Глаза кнехта от страха остекленели. Так, с остекленевшими глазами, он и свалился замертво на землю.

Стоян начал оседать и терять сознание, когда к нему подбежали друзья – здоровяк Всеволод и живчик Герка. Они молча схватили товарища и быстро понесли его в дюны, благо те были совсем рядом. Ливонцы были чрезвычайно увлечены своим делом – сбором подати с рыбаков, а вокруг стоял такой шум из-за кричащих детей и плачущих женщин, что ничего подозрительного они не услышали и не смогли бы при всём желании. Этим и воспользовались друзья Стояна. Они осторожно положили друга на землю, и Герка тут же принялся перевязывать его, а Всеволод залёг за пригорком и оттуда стал наблюдать за происходящим в деревне.

Возле дома Стояна всё ещё лежали тела двух ливонцев, а возле них уже крутились несколько рыцарей, сидящих верхом на лошадях, и пеших ландскнехтов, настороженно оглядывающихся вокруг себя. Воины Христа явно не понимали, что случилось с их братьями. Те лежали на земле без каких-либо видимых ран, и это их сильно смущало. Ландскнехт, стоящий рядом с домом Стояна, что-то закричал, указывая на дверь. Тогда один из рыцарей поскакал к дому и мечом срубил висящий над ней на верёвочке коловрат. Тут же ландскнехт поднял его с земли и подал рыцарю, а сам вбежал в избу и через некоторое время уже тащил за собой отца Стояна. Он кинул его прямо под копыта рыцарского коня.

– Колдун?! – рявкнул рыцарь и мечом указал на старика.

– Очевидно, что именно так! – прокричал в ответ кнехт.

– К магистру его! – приказал всадник.

Кнехт схватил старика и поволок на суд своего господина. Один из рыцарей не торопясь поехал за ними. У дома Стояна остались ещё один рыцарь и кнехт. Они продолжали осматривать трупы. Наконец, насмотревшись вволю, рыцарь ускакал вслед за ушедшими, а кнехт остался охранять тела.

Всеволод лежал за пригорком и, сжав кулаки, смотрел на чужеземца. Герка напряжённо поглядывал то на здоровяка, то на Стояна. Наконец Всеволод не выдержал и вскочил было, чтобы ринуться на оставшегося в одиночестве кнехта, но Герка, который в это время, сняв свою рубашку, разрывал её на части, хладнокровно произнёс:

– Если ты сейчас погибнешь, то погибнет и твой друг. Ему нужна наша помощь!

Здоровяк ещё раз с ненавистью оглянулся на врага и опустился на землю. Обхватив руками голову, он произнёс:

– Ненавижу! За что нам посланы такие испытания? Чем отец Стояна виноват перед этими выродками?

– Я думаю, что отец Стояна поблагодарил бы нас, если бы нам удалось спасти его сына, – ответил Герка и, приложив огромный подорожник, заткнул рану на груди друга, после чего крепко перевязал его. – Лучше помоги затянуть повязку покрепче, чтобы кровь остановить!

Не прошло и часа, как полтора десятка закованных в броню ливонских рыцарей верхом на конях молча смотрели, как ненасытное пламя поглощает хибару рыбака-язычника. Лёгкий морской ветер трепал их белые накидки, на которых красовались ярко-красные крест и меч, а на отполированных до блеска латах красноватыми отблесками отражались языки обжигающего пламени огромного погребального костра, устроенного ими из хижины бедного старика. В центре шеренги на чёрной лошади сидел невысокий щуплый мужчина в чёрной кирасе, поверх которой была накинута белая мантия с большим, во всю грудь, красным крестом. Это был сам Вальтер фон Плеттенберг, великий магистр Ливонского ордена. Он недовольно морщился от летящих в его сторону пучков соломы с крыши горящего дома, но тем не менее продолжал неотрывно смотреть на языки пламени, пожирающего ветхое деревянное строение. Справа от него на пегом коне возвышался крепкого сложения рыцарь, наблюдавший за пожаром с полным безразличием, совершенно не моргая.

– Над дверью хибары рыбака висел еретический знак, господин магистр, – безразличным тоном произнёс рыцарь и протянул всаднику в чёрном сорванный оберег – знак коловрата. – Ещё у этого еретика был в руках вот этот посох с их четырёхглавым идолом. Этих доказательств вполне достаточно для вашего истинно справедливого решения, господин магистр, поэтому позволю себе заметить, что он понёс вполне заслуженное наказание. Вы совершенно правильно приказали сжечь этого непокорного вероотступника вместе с его рассадником ереси и скверны, чтобы таким путём окончательно искоренить остатки ядовитых корней язычества на этой земле, освобождённой нами во славу Господа нашего для воцарения более достойной веры на этой грешной земле.

Магистр косо посмотрел на ненавистные языческие символы и каркающим голосом приказал бросить их в огонь. Его секретарь тронул поводья коня и неспешно подъехал поближе к горящей избе, совершенно не сторонясь обжигающего жара. Он размахнулся и бросил древний посох в огонь. Вслед за посохом полетел и оберег. Проследив за его полётом и убедившись, что и тот и другой скрылись в ярком пламени, секретарь развернулся и неспешно вернулся обратно в строй.

– Исполнено, господин магистр.

– Хорошо. Нашли ли ещё в этих хибарах, которые недостойны для жизни истинно верующего человека, что-нибудь непотребное? – поморщившись, прокаркал магистр и покосился на две другие избы, которые уже догорали.

– Нет, господин магистр. В этом непотребном месте, что сейчас перед вами, мы нашли еретические знаки, а те две хибары подожгли, дабы данные нашим Господом в услужение нам язычники понимали, что уклоняться от уплаты десятины – это греховное и наказуемое деяние, которое никоим образом не может поощряться нашей властью, и мы всегда будем жестоко наказывать их за уклонение от их святой обязанности перед нами.

– Ты прав, брат мой, нам нужно учить этих дикарей искренне почитать нашу единственно истинную веру, и учить их так, чтобы у них не было даже помысла нарушать порядки, установленные нами здесь раз и навсегда. Господь Бог дал нам в управление эти земли, и мы обязаны нести тёмным, необразованным племенам истинный луч света – нашу веру. Это единственный путь избавления от лукавого. Поэтому совершенно недопустимо и сурово наказуемо наличие в их домах подобных еретических знаков. Думаю, что местные дикари сегодня получили хороший урок и надолго запомнят его! Смерть наших воинов отомщена! Колдун мёртв, а каждый второй житель деревни будет наказан за недоносительство! Их имущество будет полностью изъято в пользу ордена, а они сами и их семьи станут навечно батраками наших ландсгерров! – громко произнёс магистр и посмотрел на стоящих неровной толпой жителей рыбацкой деревни, чтобы убедиться, что и они слышали его слова.

Он специально согнал всех, от младенцев до еле стоящих на ногах стариков, чтобы те имели возможность посмотреть, как будет гореть их соплеменник. Жители деревни стояли прямо перед пылающим огнём, так что его жар охватывал их лица. Пламя пожарища разгоралось всё больше, и уже казалось, что ещё немного – и дальше терпеть этот пекло будет невозможно. Матери, держащие на руках пронзительно ревущих младенцев, старались отвернуть от огня их раскрасневшиеся от жара лица. Они пытались прятать их на своей груди, но это мало помогало. Рокочущий гул пламени перемешивался с детскими криками. Закалённые суровым морем рыбаки встали плотным строем в первой шеренге, чтобы хоть как-то защитить своих женщин и детей от обжигающего огня. Они молчали. Их лица не выражали никаких эмоций. Они все как один смотрели на огонь. Позади них, в нескольких саженях[3 - Сажень – древнерусская мера длины, примерно 2,13 метра, применявшаяся в основном для измерения земельных участков.], железной стеной стояли немцы. Лишь редкое ржание лошадей, прерывало треск огня пожарища и надрывный плач младенцев.

– Ваша правда, господин магистр, я абсолютно уверен в справедливости наших действий и искренне убеждён, что только наша вера может принести истинный свет надежды этим дикарям и отвернуть их от тьмы, в которую их затягивает язычество! – подобострастно ответил секретарь магистра и покосился на собравшуюся толпу.

– Пламя истинной веры нельзя погасить ничем, и они в конце концов поймут, что только наша вера – это абсолютная истина, дарованная нам Всевышним, и только мы являемся её проводниками! – произнёс магистр и с надменным видом взглянул на склонившего перед ним голову помощника.

Затем он перевёл взгляд на догорающую избу еретика. Над провалившейся крышей торчал обугленный крест с висевшими на нём обгоревшими останками человека. Это всё, что осталось от некогда могущественного старца. Стая воронья уже кружила над избой, предвкушая пиршество, но пока ещё не решаясь снижаться. Птицы чуяли поживу, нервничали и раздражённо каркали, но едкий дым и раскалённые угли, а также присутствие людей не давали им приступить к трапезе. Магистр посмотрел на стаю ворон, поморщился и почти в унисон им прокаркал:

– Поехали отсюда, брат мой, нам здесь больше делать нечего!

– Но у этого язычника ещё остался сын, господин магистр, – махнув в сторону обгоревшего трупа, произнёс помощник.

– Смерть отца будет хорошей наукой последышу, и я уверен, что он из этого случая извлечёт надлежащий урок, а если не сумеет, то его тоже будет ждать незавидная участь старика!

– На всё воля Господа, – склонив голову, кротко ответил секретарь.

– Воистину нашими помыслами руководит наш Господь! – нравоучительно ответил магистр. – В путь! Нас в Вендене ждут неотложные дела! По дороге заедем в Ригу. Навестим нашего уважаемого архиепископа, обменяемся с ним новостями.

Отряд собрался в походную колонну и во главе с магистром тронулся в обратный путь. В арьергарде волочились две телеги с трупами братьев-воинов, а к телегам были привязаны их лошади. Когда последняя повозка скрылась в прибрежных дюнах, Всеволод и Герка подбежали к дому, откуда только что ушли меченосцы. Жители деревни расступились перед ними. Над толпой возвышался обгорелый крест, а на нём – прибитое гвоздями обуглившееся тело отца Стояна. В этот момент прогоревшие брёвна дома с оглушительным треском рухнули, но труп старика, закреплённый умелой рукой служителя истинной веры, продолжал висеть.

Зайдя внутрь того, что осталось от избы, Всеволод и Герка стали пробираться к месту, где стоял крест с останками старика. Вороны, увидев, что людей стало меньше, осмелели и, несмотря на едкий дым, всё ещё поднимавшийся над пепелищем, попытались пристроиться на трупе. Герка стал искать, чем бы отогнать наглых птиц, и тут его взгляд наткнулся на блестевший первозданной чистотой оберег. Коловрат выглядел так, будто бы мастер только что закончил работать над ним и он сейчас не побывал в огне пожарища. Герка наклонился, осторожно поднял древний символ веры славян и заметил, что из-под обгоревшего бревна выглядывает посох отца Стояна. Он отпихнул ногой полуразвалившееся бревно и взял посох в руку. Тот тоже не оставил на себе никаких следов пожара. Герка засунул его за пояс, а оберег положил за пазуху.

Затем вместе с Всеволодом они осторожно сняли останки отца Стояна с креста и отнесли их к морю, чтобы обмыть морской водой. Сердобольная соседка принесла старую, потрёпанную простынку, но и за эту скромную помощь ребята были ей очень благодарены, потому что у них самих ничего не осталось. А может, это и хорошо, что родителям не довелось увидеть, как горят избы единоверцев.

Герка сбегал к старосте и принёс видавшую виды лопату. Раздался громкий треск. Что-то упало за их спиной. Они обернулись. Это рухнул крест, символ веры незваных пришельцев. Странные чужаки! Они молились кресту – и на нём же распинали и сжигали живых людей.

Всеволод и Герка похоронили старика на вершине пригорка, в дюнах, недалеко от того места, где стояло его жилище. Как раз оттуда было хорошо видно море, которое так любил старый рыбак, и этот пригорок первым освещало восходящее солнце. Солнце, которое всю свою жизнь так боготворил отец Стояна.

Никто из односельчан на похороны не пришёл, хотя многие из них были обязаны старцу здоровьем, а некоторые и самой жизнью. После учинённой меченосцами показательной расправы все жители деревни стали бояться друг друга. Каждый мог донести на каждого, и только троица друзей осталась верна самим себе и не боялась предательства. Все трое в этот ужасный день лишились своих жилищ. Их ещё больше сплотила общая беда: все они потеряли кров, а Стоян – отца. Отцов Всеволода и Герки давно забрало себе море, а матери ненадолго их пережили. Такова рыбацкая доля: уходишь в море – и не знаешь, вернёшься домой с добычей или сам станешь добычей.

Ещё неуверенно, при поддержке Всеволода и Герки, но Стоян мог подняться на ноги. Друзья были поражены: как только Герка повесил ему на шею оберег с коловратом, их простреленный вражьим болтом товарищ сразу открыл глаза и слабым голосом произнёс: «Спасибо!» – после чего поцеловал символ старой веры. Герка вложил ему в руку посох отца, и спустя всего час Стоян уже сидел, привалившись к сосне, и не отрываясь смотрел на солнце. Он уже знал, что сотворили с его отцом чужеземцы. Знал и почему отец пожертвовал собой. Старец принял удар на себя, чтобы его сын выжил.

Стоян быстро поправлялся. Рана затягивалась прямо на глазах, не оставляя и следа. Ни Герка, ни Всеволод не удивлялись особенностям своего друга. Они знали его с детства и уже тогда приметили, что Стоян быстро перенимал необычные способности отца, а в чём-то со временем значительно его превосходил. Спустя ещё час трое друзей уже стояли над его могилой.

– Что делать будем? – тихо спросил Герка и посмотрел на друга, безмолвно склонившегося над свежей могилой отца.

– Мне самому здесь делать больше нечего. Староста мне прямо сказал, что он бы не хотел, чтобы в его деревне остался жить сын язычника-колдуна, – опустив голову, ответил Стоян.

– И куда же ты пойдёшь? – продолжал допытываться Герка.

– Куда-куда… В разбойники пойду, а куда же мне теперь ещё идти?! – подняв голову, с горечью ответил Стоян. – Как умею буду мстить магистру и его меченосцам за убийство отца, а заодно и всем богатеям, которые за высокое покровительство несут ему денежки, дабы эта сволочь и дальше богатела и продолжала убивать людей, повинных только в том, что они думают и веруют не так, как он сам! Сколько же этот вампир вместе со своими подельниками крови нашего приморского народа выпил – и не лопнет гад! Всё такой же тощий ходит! Сколько ни жрёт – всё без толку!

– Не в коня корм! – усмехнулся здоровяк и похлопал себя по объёмному животу.

– Это точно! – поддакнул Герка и покосился на выпирающий «авторитет» своего друга.

– А знаешь, Стоян, меня теперь здесь тоже больше ничто не удерживает. И ещё не очень хочется терять такого друга, как ты! – задумчиво поглядывая в небо, произнёс Всеволод.

– Ну, раз вы, друзья, так порешили, значит, и мне одна дорога – идти месте с вами! – откликнулся Герка. – Будем вмести бить магистра и его подлипал, пока хватит у нас сил!

– Тогда как прежде – трое как один! – с благодарностью глядя на своих друзей, произнёс Стоян и протянул им руку ладонью вниз.

– Трое как один! – ответил рокочущим басом Всеволод и положил сверху свою огромную лапищу.

– Трое как один! – в тон друзьям подтвердил Герка и хлопнул по рукам друзей своей узкой, но жилистой ладонью.

– Я отомщу нашим врагам за тебя, отец, и пусть наши боги слышат мою клятву! Враги ещё горько пожалеют о содеянном! – громко крикнул Стоян, глядя в небо, и низко поклонился могиле своего родителя.

– Мы вместе будем мстить! – в один голос твёрдо и уверенно добавили его товарищи.

Им захотелось побыстрее покинуть ставшую внезапно чужой рыбацкую деревню, хотя они провели здесь всё своё детство и юность. Друзья по дешёвке продали старосте свои лодки и нехитрые рыбацкие снасти, кроме невода, который запасливый Герка приберёг на всякий случай, а Стоян оставил себе острогу, которой владел виртуозно. Теперь трое друзей имели при себе немного деньжат и были готовы отправиться навстречу своей новой судьбе.




Глава 2. Начало пути


Яркое солнце стояло высоко. Жаркий летний день полностью вступил в свои права, но мохнатые кроны стройных рослых сосен защищали путников от нестерпимого зноя. Наезженная лесная дорога была достаточно широкой, и друзья шли по ней бок о бок, беззаботно переговариваясь и мечтая о будущем. Даже нельзя было сказать, что одного из них всего лишь три дня назад насквозь прошил арбалетный болт.

– Послушай, Стоян, а что ты думаешь делать, когда мы насобираем много-много денег? – заинтересованно спросил Герка.

– Если бы мне удалось собрать достаточно денег, то я бы купил большой корабль, чтобы уйти на нём в море, – мечтательно ответил Стоян.

– А для чего тебе корабль, тем более большой? – удивлённо пожав здоровенными плечами, поинтересовался Всеволод.

– Да, Стоян, зачем тебе нужен большой корабль? – поддержал друга Герка.

– Как для чего? – в свою очередь удивился Стоян. – Вы ведь родились и всю свою жизнь прожили рядом с морем, а теперь что? Разве вы согласны так легко отказаться от его солёного, терпкого запаха? От безграничного простора, крика чаек и шума прибоя? Нам против своей воли пришлось покинуть деревню, нас лишили моря, а мы ведь уже породнились с ним. Все наши предки жили и умирали под пение моря. Разве мы имеем право отказаться от того, что нам завещано самой матушкой природой?

– Ну ты и загнул, Стоян, прямо глашатай какой-то! Где ты только набрался такого красноречия? Сколько тебя знаю, ты у нас всегда молчуном был, – улыбаясь пробасил Всеволод и с заговорщицким видом подмигнул Герке. – Но я всё-таки не против поплавать по разным морям на большом корабле!

– Отец говорил мне, что наш предок был толмачом у великого славянского князя, который жил со своим народом на острове Руян. Наверное, от него мне и передалась эта болтливость! – с лёгкой грустью улыбнулся Стоян.

– Толмачи – это те, которые с иноземными купцами разговоры ведут? – удивлённо покосившись на своего друга, переспросил Герка.

– Ну да, мой прадед умел говорить на разных языках. Знаешь, сколько купцов со всех сторон света съезжалось на остров Руян? – Стоян широко развёл руки, словно хотел показать, как велика была толпа приезжих торговцев. – А кто их разговоры толковать князю будет? Как великий князь поймёт, чего они все от него хотят? Вот тут-то такие люди, как толмачи, и нужны. Не все могут на всяческих заморских наречиях разговоры вести, помогать послам и купцам с великими князьями общаться.

– Вот это да-а! Везёт же людям, про разные страны разговоры меж собой ведут. Это ж сколько всего нового можно узнать! – мечтательно протянул Герка. – А вообще, твоя мысль с кораблём мне понравилась. Я бы вместе с вами поплавал по разным морям, повидал бы разные заморские страны. Посмотрел бы, где какие девушки живут. Красивее ли они наших деревенских. Может, и посватался бы к какой-нибудь заморской красотке, а потом бы и женился на ней. Детей бы завели…

– Вот купим корабль – тогда и сможешь приглядеть себе заморскую жену, – усмехнулся в ответ на слова друга Стоян. – И будет она тебя ждать, эта дивная красавица, долгими тёмными ночами на далёком заморском берегу. И томиться от одиночества и отсутствия мужнего внимания!

– Долгими ночами? – задумчиво переспросил Герка.

– Ага, и на таком далёком берегу, что жизнь морского бродяги нескоро позволит тебе его увидеть. Так что точно! Придётся тосковать твоей красавице без тебя так долго, что даже и не знаю, хватит ли у неё сил выдержать столь тяжкое испытание.

– А знаешь, Стоян, я что-то раздумал жениться! Мне ведь пока и без жены хорошо и спокойно живётся. Так зачем мне лишние хлопоты, заботы там всякие? Я ведь ещё совсем молодой… И потом, этих красавиц в каждом порту у меня будет навалом, – почему-то шёпотом, настороженно глядя по сторонам, произнёс Герка.

– Ты чего это в лесу шептать начал? – тоже понизил голос Стоян, недоумённо оглянувшись.

– Вон, видишь, кто-то сюда скачет, – почти беззвучно ответил Герка и указал пальцем на дорогу, уходящую вглубь леса.

Стоян прислушался и действительно услышал пока ещё слабый и глухой перестук конских копыт о сухую землю.

– Давай, ребята, быстро по местам – и действуем как раньше договаривались! – негромко скомандовал Стоян.

Он быстро спрятался в ближайших кустах. Герка же шустрой белкой взлетел на дерево, а Всеволод развалился всей своей здоровенной тушей поперёк лесной дороги, полностью её перегородив. Друзья замерли и стали ждать одинокого путника.

Дробный перестук копыт всё усиливался, и наконец из-за поворота показался вооружённый всадник на чёрном коне, одетый в доспехи, с пристёгнутым к седлу шлемом. Поверх железного нагрудника на рыцаре развевалась белая накидка, на которой был изображён знак Ливонского ордена – красный крест, а под ним такого же цвета меч остриём вниз. За него-то ливонцы и получили в народе прозвище «меченосцы». Всадник стал постепенно сбавлять ход и, немного не доехав до лежавшего на дороге человека, остановился. Настороженно огляделся по сторонам и на всякий случай потянулся рукой за шлемом.

В лесу по-прежнему стояла полная тишина, только изредка прерываемая трелями птиц. Всадник надел шлем, ещё раз осмотрелся и осторожно тронул шпорами бока лошади. Та стала медленно приближаться к неожиданному препятствию и остановилась, едва не касаясь копытами лежащего на дороге человека. Он был совершенно неподвижным и не подавал никаких признаков жизни, хотя латник и не видел его лица. Лошадь стояла, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Всадник сквозь решётку опущенного забрала пытался рассмотреть неизвестного, который, судя по одежде, был простолюдином, и для начала определить, жив ли он, но тот не шевелился. Наконец всадник взял притороченное к седлу копьё и попытался ткнуть им в бок лежащего на пути мужика.

Почувствовав боль, Всеволод неожиданно для оторопевшего всадника схватил своей мощной ручищей за древко копья и со всей силы дёрнул его на себя. Это стало для затаившихся друзей сигналом к действию, и на латника, от неожиданности выпустившего из рук копьё, откуда-то сверху опустилась рыбацкая сеть. Тот явно не был готов к такому повороту событий и, словно рыба, затрепыхался в сетях, блестя на летнем солнце начищенной до блеска чешуёй. Тут же на всадника с дерева спрыгнул Герка, а вскочивший на ноги Всеволод со всей своей недюжинной силой дёрнул его за ногу.

Рыцарь слетел с лошади и с грохотом упал на землю, прямо на спину, но, к его чести, успел вытащить короткий меч и ожесточённо им размахивал, стараясь не подпускать к себе лесных разбойников. Сеть, в которой он поначалу запутался, не выдержала натиска острого металла и стала рваться на части, но в этот момент из кустов выскочил Стоян и ловким движением остроги выбил оружие из рук рыцаря. Тут же на чужеземца всем своим весом навалился Всеволод, и доспехи поверженного латника жалобно затрещали под его тяжестью. Подёргавшись ещё немного, ливонец наконец затих. Силач для верности ещё пару раз огрел его своим кулачищем по железному шлему. Раздался громкий треск, и на шлеме осталась внушительная вмятина.

– Ты что, убил его? – суетливо забегал Герка вокруг восседавшего на пленнике друга.

– Да не-е, только приложил маленько, чтобы так сильно не трепыхался, – смущённо пробасил Всеволод.

– Сними-ка с него шлем, посмотрим, кого мы поймали, – скомандовал живчик Герка.

Всеволод ухватился обеими ручищами за шлем и со всей силы дёрнул его на себя. Раздался скрежет металла, смешавшийся с диким воплем поверженного всадника, и его голова с глухим стуком ударилась о землю. Здоровяк снова приложил свою длань ко лбу пленника, и у того безжизненно закатились глаза.

– Ты же ему голову оторвёшь, увалень! Как он без головы с нами разговаривать будет?! – возмущённо взвизгнул Герка, будто это с него самого содрали шлем.

– Да что ты за него переживаешь, как мама родная? – заворчал Всеволод. – Он же немчура и балаболит не по-нашему! Как ты с ним вообще разговаривать-то собираешься и о чём?

– Не знаю, как и о чём, – озадаченно пожал плечами Герка. – Но надо же, например, спросить, где это железное чудо свои деньги прячет.

– А чего спрашивать?! – удивился Всеволод. – Вон у него кошелёк на поясе висит. – И силач тут же не раздумывая дёрнул мешочек, с корнем оторвав его от пояса пленника.

В это время рыцарь вновь стал подавать признаки жизни. Всеволод слез с него и встал рядом, поигрывая отобранным кошельком с деньгами в своей могучей ручище.

– Ты смотри, чтоб ворог наутёк не пустился! – озабоченно произнёс Герка.

– Да как же он побежит после моей-то ласки? У него, поди, ещё головка кружится! – усмехнулся здоровяк и, обращаясь уже к Стояну, спросил: – А ты где это так наловчился острогой орудовать?

– Отец научил, а отца – его отец. Вот когда их наука пригодилась. А я всё думал: зачем мне, рыбаку, всё это нужно? А оказывается, действительно полезно знать и уметь побольше!

– Не тебе, а нам, – осторожно поправил товарища Герка. – Если бы не твоя острога, этот супостат ещё бы покалечил нас своим мечом.

– Согласен – нас! – принял поправку друга Стоян. – Смотрите, а он уже глазёнки свои стал открывать. Кажется, пытается вспомнить, что с ним произошло и где он сейчас находится.

Послышался надрывный кашель, а потом невнятное бормотание. Пленник попытался привстать, но Всеволод, не церемонясь, грубо прижал его ногой к земле, и тогда ливонец снова что-то заговорил на своём языке, но уже более внятно.

– И чего это он нам хочет сказать? – недоумённо спросил Герка и посмотрел на Стояна.

– Он просит вернуть мешок с деньгами и немедленно отпустить его на свободу, иначе нас покарает Всевышний и острый меч Ливонского ордена. Но если мы его отпустим, то нам всего лишь милостиво отрубят головы за наши варварские действия против благородного рыцаря святого ордена.

– Это что же? Мятое железное чучело грозит нам ихним поганым мёртвым идолом на кресте? – удивился Всеволод и прижал пленника к земле посильнее.

Снова раздался неприятный металлический хруст, и бывший бравый всадник вновь заорал на весь лес как оглашенный.

– Тише ты, поганый инородец! – рявкнул Всеволод и замахнулся на лежащего рыцаря здоровенным кулачищем.

Немец быстро осознал, что угроза здоровяка может быть приведена в действие гораздо быстрее, чем он дождётся помощи своего небесного покровителя, и тут же замолк.

– А откуда ты, Стоян, по-ихнему понимать могёшь? – оглянувшись на своего друга, удивлённо спросил Всеволод.

– Я же говорил, что мой предок толмачом был, а отец сохранил его знания и сумел передать их мне. Вот и ещё раз наука отца пригодилась, а я всё думал: зачем это он меня учит языкам, которыми у нас в деревне никто не пользуется? А теперь понимаю зачем, ведь знания эти нам за морем могут пригодиться, когда мы свой корабль купим. И ещё я понимаю, что ничего в жизни просто так не происходит, потому что наши боги точно знают, кому что наперёд дать!

– А что мы с ним теперь делать будем? – задумчиво поглядывая на тихо лежащего на земле пленника, произнёс Герка.

– Надо посмотреть, что у него ещё полезного для нас есть. Может, иноземец чего ценного везёт с собой, ведь куда-то он на своей лошади скакал. А кстати, куда его лошадь подевалась? – завертев головой по сторонам, спросил Стоян.

Герка мгновенно сорвался с места и скрылся за поворотом дороги. Стоян и Всеволод остались с рыцарем, который почему-то начал нехорошо усмехаться, но улыбка быстро сползла с его лица, когда из-за поворота показался живчик, ведущий в поводу попытавшуюся сбежать лошадь.

– От меня ещё никто в жизни не убегал! – издалека громко крикнул Герка и радостно помахал друзьям рукой.

Лошадь пленённого понуро шла за своим новым хозяином, а тот её время от времени нетерпеливо подёргивал за уздцы, дабы она шла быстрее. Несмотря на то что это был боевой конь, с Геркой он вёл себя тише воды ниже травы. Умел же живчик общаться не только с людьми, но и с лошадьми.

– Вот, принимайте беглеца! – радостно прокричал он, подводя коня к ожидавшим его друзьям.

Немец, увидев своего боевого друга, за которого отдал немереное количество денег, отвернул искажённое гневом лицо в сторону от поглядывающего на него верзилы и зло сплюнул.

– Чего это ему вдруг собственная коняшка не понравилась? – удивлённо пробасил Всеволод.

– Укачало его, наверное, от долгого пути, вот и шугается теперь от бедной животинки. Думает, видно, сердешный, что мы его в своё логово на ней повезём! – усмехнулся живчик.

– Не-е-е, ребята, тут явно что-то другое, – с сомнением в голосе произнёс Стоян и подозрительно посмотрел на лежащего на земле пленника. – А ну-ка, Герка, осмотри получше его лошадь! Как пить дать он на ней своему начальству что-то ценное везёт!

– Сейчас посмотрим, что он там навьючил на бедное животное! – довольным голосом произнёс Герка, почувствовав близость добычи, и стал снимать с крупа лошади перемётную сумку.

Раскрыв её, он разом вытряхнул всё содержимое на землю. Вместе со всякой мелочью оттуда с глухим стуком вывалился кожаный тубус. Увидев его, пленный попробовал привстать, но тут же ножища Всеволода припечатала его обратно к земле, и тому оставалось только недовольно застонать.

– Что это он так забеспокоился? – заинтересовался здоровяк.

– Наверное, как раз это и есть то важное, что он везёт. Вот и суетится бедолага. Сейчас проверим, чего это он так сильно разволновался, – одновременно косясь на рыцаря, произнёс Стоян и протянул руку за тубусом.

Герка подал его другу. Тот осторожно взял вещь, которая так взволновала пленника, и отщёлкнул большую медную застёжку. Внутри оказалась свёрнутая в рулон бумага. Восковая печать висела на шёлковой нити, которой было перевязано само послание.

– А что же там написано? – нетерпеливо спросил Герка, заглядывая через плечо друга.

– Сейчас узнаем, – заинтересованно произнёс Стоян и вытащил свиток из тубуса.

Развернув его, он углубился в чтение. Какое-то время вокруг стояла тишина, изредка прерываемая недовольным сопением пленника да фырканьем лошади.

– Ты чего-нибудь понимаешь в этой писанине? – нетерпеливо спросил живчик.

– Кажется, да! – радостно произнёс Стоян и, взглянув на небо, произнёс: – Спасибо тебе ещё раз, отец!

– Ну, что там? Давай говори скорее, а то мне уже невтерпёж! – произнёс Герка и принялся теребить друга за локоть.

– Подожди, я давно не читал на латыни. Сейчас переведу.

– Так ты что, на разных языках понимаешь, не только на немецком? Во наш Стоян даёт! Слышь, здоровяк, а не зря мы с тобой его всё время умником называли! – восхитился Герка.

– Похоже, друзья мои, что скоро московский князь на Ливонию войной пойдёт! – оторвав взгляд от донесения, тихо произнёс Стоян. – Значит, война будет, ребята. Об этом и хотят известить магистра ордена.

– Может, хоть наши соседи немчуру эту поганую прогонят! Надоели уже так, что просто мочи никакой нет! – воскликнул Всеволод.

– Да уж… А что мы теперь делать будем? – недоумённо воскликнул Герка.

– Помогать славянам будем! – резко ответил Стоян и так посмотрел на лежащего на земле ливонца, что тот всё понял и без перевода.

Притихший было пленник, пользуясь тем, что здоровяк, заинтересовавшись посланием, отвлёкся и снял с него свою ногу, стал потихоньку отползать поближе к кустам. Но в этот момент Всеволод обернулся.

– Куда?! – рявкнул он громовым голосом, и рыцарь от страха мгновенно застыл на месте.




Глава 3. Замок Венден


Недалеко от Риги, всего в пятидесяти милях[4 - Миля – мера длины, равна 1852 метрам.] к северо-востоку, среди густых лесов, на живописных холмах возвышался замок Венден[5 - Венденский замок – самый крупный и наиболее сохранившийся замок ордена на территории Латвии, в 90 км к северо-востоку от Риги, над рекой Гауя. Рядом с замком возник современный город Цесис.]. В нём находилась резиденция магистра Ливонского ордена. Вокруг раскинулся небольшой городок с тем же названием, который жил за счёт торговли с замком. Глава ордена выбрал это место неслучайно, и не только потому, что здесь проходил торговый путь на север, в Ревель[6 - Ревель – в настоящее время город Таллин, столица Эстонии.] и Дерпт[7 - Дерпт – в настоящее время Тарту, небольшой город в Эстонии.]; не только потому, что место было достаточно удобное с военной точки зрения, в случае осады крепости, но и потому, что именно здесь магистр мог чувствовать свою исключительность и не находиться постоянно в тени архиепископа. Только здесь он ощущал всю полноту своей власти и в то же время абсолютную безопасность, чего нельзя было сказать о его старой резиденции в Риге, откуда его не так давно силой оружия «попросили» своевольные жители города.

Хотя в Риге и был свой магистрат, а значит, и городская власть, но когда речь шла о серьёзных вопросах, все смотрели в рот прямому назначенцу Папы Римского, ибо он знал, на чью сторону в нужное время следует склониться. Самому же Папе с политической точки зрения было выгодно держать баланс в восточных землях между всеми тремя силами, но это не исключало случаев, когда хорошее подношение позволяло-таки получить его благословение в каком-либо споре. Однако здесь, к сожалению, был маленький, но достаточно неприятный нюанс: очередное хорошее подношение, уже от противоборствующей стороны, могло в корне поменять его точку зрения, и вчерашний лидер становился аутсайдером. Поэтому Венден оставался той базой, которая, находясь совсем недалеко от Риги, позволяла главе ордена постоянно держать над капризным городом свой занесённый меч и тем самым хоть как-то влиять на его правительство. Для этого в замке располагались самые лучшие боевые отряды Ливонского ордена.

Папа Римский замышлял орден как карающую десницу католической церкви во вновь обретённых землях. Он должен был силой своего оружия помогать церкви нести местным жителям слово Божье. Но, как говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. Глава ордена строго следовал этому проверенному веками принципу жизни и имел свои взгляды на развитие ситуации в Ливонии. Постоянная борьба, которую он вёл не только с иноверцами, но и внутри ордена, создавала множество проблем. Поэтому неудивительно, что магистр сильно опасался за свою жизнь, и поэтому же возле себя в замке он оставил только лучших из лучших воинов, а всех остальных распределил по гарнизонам и крепостям. Из наиболее преданных ему людей он назначил комтуров[8 - Комтурство (командорство), или коменда – минимальная административная единица в составе рыцарского ордена. Комтур – глава комтурства.], которые в меру своего разумения руководили на местах военной подготовкой вверенных им подразделений. Магистр регулярно требовал от начальников крепостей отчётов о проделанной работе, но все они, не сговариваясь, слали ему отписки: дескать, всё хорошо и беспокоиться совершенно не о чем. Самому же магистру было не с руки часто ездить с инспекцией, и поэтому он удовлетворялся присланными отчётами. Кроме того, магистр не брезговал сведениями, полученными от иногородних купцов, приезжавших в Венден со своими товарами, и время от времени ему удавалось узнать некоторые подробности жизни своих комтуров. Что, в свою очередь, нередко приводило к их замене и междоусобицам среди членов ордена. Магистр свято верил в древний принцип divide et impera («разделяй и властвуй»), и ему было на руку, что рыцари, занятые борьбой друг с другом, не имеют возможности объединиться против своего главы. Да, разногласия между комтурами частенько приводили к небольшим войнам внутри самой Ливонии, и это несколько ослабляло страну, но в то же время конфликты позволяли магистру выступать в качестве благородного миротворца. Впрочем, вмешиваться в драку он никогда не спешил, предоставляя противоборствующим рыцарям самим выяснять отношения, а потом становился на сторону сильнейшего. Путём такой нехитрой дипломатии он проводил естественный отбор среди членов ордена и одновременно укреплял свой авторитет, а потому на очередных выборах великого магистра всегда оставался единственным кандидатом на этот титул.

Вальтер фон Плеттенберг в тот день сидел за письменным столом в Звёздном зале, который он унаследовал от предыдущих владельцев замка, и составлял послание магистру Тевтонского ордена. Несмотря на то что тот значительно ослаб после битв с поляками и литовцами, он всё же сохранял за собой право старшего брата в отношениях с Ливонским орденом. В тексте своего письма владелец Венденского замка в очередной раз жаловался на русского царя Ивана, который имел наглость построить на реке Нарва новую крепость и сосредоточить в ней свои войска. Слава Богу, шведы некоторое время назад разгромили укрепления русского правителя, но тот подтянул дополнительные силы и отстроил крепость лучше прежней. Сей прискорбный факт сильно огорчал магистра. По его разумению, все эти приготовления москвитянина говорили о том, что у него может появиться возможность свести на нет все усилия Ливонского ордена, старающегося не допустить поставок Русскому государству ганзейского металла и оружия, что очень осложнит наступление на Псков и дальше на Москву. А это, в свою очередь, поставит под угрозу установление на всех славянских землях абсолютного влияния римской церкви.

Магистр уже хотел поставить последнюю точку в своём послании, когда к нему тихо подошёл секретарь.

– Что у тебя? – медленно оборачиваясь к вошедшему, недовольно прокаркал магистр.

– К вам прибыл гонец с восточных земель нашего ордена, мой господин.

– Так веди его сюда! Что-то он сильно припозднился на этот раз. Я его ждал с известиями ещё вчера.

Секретарь ничего не ответил на замечание главы ордена, лишь поклонился и, выглянув за дверь, что-то крикнул. Спустя мгновение в личный зал магистра неуверенной походкой, будто нашкодивший школяр, вошёл невысокого роста человек. На нём клоками висели остатки грязной, изодранной рубахи, а на холщовых бриджах красовались большие бурые пятна. Его руки были усеяны синяками и кровоподтёками, а под левым глазом красовался огромный лиловый синяк. Человек прошлёпал босыми ногами по серому полу из грубо отёсанных сосновых досок и на полпути остановился в ожидании дальнейшей команды магистра.

– Кто этот человек? – недоумённо проворчал фон Плеттенберг, обращаясь к своему секретарю. – Ты сказал, что ко мне прибыл гонец, но я вижу перед собой только грязного оборванца.

– Этот человек утверждает, что он и есть гонец с наших восточных рубежей, мой господин, – невозмутимо ответил тот. – Он только что прибыл к нам в замок и сразу же объявил о намерении встретиться с вами, правда, при нём не было подорожной грамоты. А свой оборванный вид, не приличествующий рыцарю Ливонского ордена, он объясняет тем, что по дороге на него в лесу напали разбойники и отобрали оружие, а вместе с ним и послание от комтура пограничной крепости.

– Рыцаря Ливонского ордена, посланника нашего брата комтура – и обобрали какие-то нищие голодранцы, которые никогда в своей жизни не видали настоящего рыцарского оружия, а тем более не умеющие должным образом вести бой? – удивлённо прокаркал магистр.

– Наш брат объясняет сей неприятный инцидент тем, что этих, как вы справедливо выразились, голодранцев было очень много. Брат говорит, что их было десятка два, а может, даже и три.

– Сколько в лесах нашего досточтимого ордена развелось разбойников! – возмущённо рявкнул фон Плеттенберг и недовольно покосился на гонца, который в полном смятении стоял у входа в зал и смущённо переминался с ноги на ногу, не зная, как скрыть от гневного взора магистра их неопрятный вид. – А ну-ка, подойди ко мне, воин!

Посланник исподлобья покосился на помощника магистра, здоровенного детину, который в это время внимательно наблюдал за ним. Поймав его одобрительный кивок, оборванец подошёл поближе к столу и смиренно опустил глаза.

– Ну, расскажи мне, как всё это было на самом деле и что ты мне должен был передать от своего комтура? Я чувствую, это было что-то очень важное!

– Мой господин, мне было поручено доставить вам послание от моего комтура, – негромко произнёс гонец, не поднимая головы и таким образом пряча заплывшее лиловым синяком лицо от внимательных и острых, как заточенное шило, глаз магистра.

– И где же это важное послание, которое ты мне должен был передать? – ехидно спросил фон Плеттенберг.

– Его у меня в лесу отобрали разбойники, господин магистр, – чуть слышно ответил посланец.

– И почему же ты не препятствовал этому варварскому поступку? Почему ты не схватил этих грязных преступников и не препроводил в крепость, на наш справедливый суд?

– Видит наш всемогущий Господь, что я как мог оборонялся от напавших на меня лесных разбойников, но силы были слишком неравными, и мне, к моему горькому сожалению, пришлось им уступить поле боя.

– И что, разбойников действительно было столь много, что тебе было совершенно невозможно их одолеть? – с сомнением в голосе произнёс магистр.

– Клянусь Пресвятой Девой, мой господин, всё было именно так, как вы говорите. Разбойников было действительно очень много, не меньше сорока человек! – не моргнув глазом, соврал гонец.

– И где же ты их встретил, этих голодранцев-разбойников?

– На лесной дороге, на полпути между Митавой[9 - Митава – небольшой город в 40 км на юго-западе от Риги. Современное название – Елгава.] и Ригой.

– Слышал, брат, где эти разбойники прячутся? – обращаясь к своему помощнику, спросил магистр.

– Слышал, мой господин! – утвердительно склонил голову секретарь.

– Тогда подготовь нужное количество людей и пройдись с ними широкой сетью вдоль дороги от Риги до самой Митавы. Сделай так, чтобы все пойманные тобой разбойники должным образом были наказаны за противление истинной власти, ибо власть эта дарована нам самим Господом и никто не смеет оспаривать её справедливость. Мы должны прилюдно отсечь еретикам-разбойникам головы, дабы исполнить Божью волю. Половину из них подвергни казни в Митаве, а вторую половину – в Риге, на центральной площади города. И проследи, чтобы все горожане видели, как орден реагирует на противозаконные деяния, и поняли, что любое неповиновение нашей власти является бунтом против истинной веры и самого Бога.

– Слушаюсь, мой господин. Будет непременно исполнено, и именно так, как вы повелели! – ответил секретарь.

– Хорошо… Так на чём я остановился? Ах да! Тебе ведомо, что хотел мне передать твой комтур? – сверля гонца своими чёрными бездонными глазами, требовательно спросил магистр.

– Мой комтур на словах ничего не просил вам передать, мой господин. Он передал послание, но разбойники подло выкрали его у меня.

– И ты посмел ко мне явиться без этого важного документа, адресованного лично мне? – каркнул магистр так оглушительно, что у гонца ноги подкосились от неожиданности. – Что было написано в этом послании?!

– Я… н-не з-знаю, мой г-господин, – от испуга стал заикаться гонец. – Мне удалось бежать от лиходеев под покровом ночи, когда разбойники утратили бдительность. Мне только известно, что тремя днями ранее из Руси к комтуру прибыл наш брат, который до этого долгое время был в Москве и выполнял там по приказу Папы специальную миссию.

– И ты, скорее всего, даже не знаешь, какие именно вести он привёз из варварской Московии?

– Нет, господин магистр, мне неведомо, что рассказал наш брат, ибо их беседа проходила за закрытой дверью и без сторонних глаз, – понурив голову, тихо произнёс гонец.

– Так почему тогда ты не выкрал у разбойников такое важное послание, если не знаешь его содержания и не можешь передать его на словах?! И ты ещё имеешь наглость прибыть ко мне и отнимать у меня драгоценное время, которое я намеревался посвятить молитве нашему Господу, а вместо того выслушиваю твоё бестолковое «не знаю, не ведаю»!

– Я боялся себя обнаружить, господин магистр, – опустив голову, тихо произнёс гонец.

– Ты побоялся погибнуть во имя нашего святого дела? Во имя Господа?! Трус! Законченный трус! В заточение его, в темницу! – вскочив с кресла и обращаясь к своему помощнику, истошно завопил магистр и в крайнем возмущении громко затопал ногами. – Завтра поутру, в присутствии всех наших братьев, я решу твою судьбу. Рыцарь обязан в любых, даже самых тяжёлых условиях выполнять свой долг во славу Господа и делать это неотступно, а если на то есть Божья воля, то смело идти на смерть ради выполнения данного ему приказа! Даже если рыцарю будет противостоять бесчисленное множество врагов, он всё равно обязан выполнить приказ командира, ибо это его священный долг! Увести этого человека, недостойного звания рыцаря, с глаз моих и отправить гонца в наши восточные земли для прояснения ситуации! Я передам с ним послание для моего брата комтура!

– Слушаюсь, мой господин! – покорно склонил голову перед хозяином секретарь.

Утро следующего дня выдалось хмурым и пасмурным. Моросил нудный, мелкий дождь. От этого холщовая одежда братьев-рыцарей, занимающихся во дворе замка Венден хозяйственными делами, быстро намокала и противно прилипала к телу, заставляя их пошустрее шевелиться, чтобы хоть как-то согреться. В выигрышном положении оказались те, кто занимался сегодня рубкой дров: они, по крайней мере, не мёрзли, несмотря на дождь, холод и пронизывающий ветер. Тем же, кого отправили полоть огород, не повезло. Не очень-то приятно было ползать между грядок на четвереньках, по мокрой земле, но что поделаешь: «Бог терпел и нам велел!» Это была любимая присказка господина магистра, а ослушаться его и тем самым нарушить раз и навсегда установленный порядок жизни в крепости не решался никто из обитателей замка, ибо Вальтер фон Плеттенберг далеко не всегда выбирал соразмерное наказание даже за самый ничтожный проступок.

Но лучше всех в это утро чувствовали себя любимцы магистра – его личная охрана. Они с самого утра на небольшой огороженной площадке во внутреннем дворе замка лениво отрабатывали приёмы фехтования и силовой борьбы. Весь двор был выложен брусчаткой, а участок для тренировок рыцарей был дополнительно посыпан жёлтым песком, который специально для этой цели монахи привезли с побережья залива. Личная охрана магистра состояла из пяти рыцарей, которых отправили в Ливонию из далёких ганзейских городов богатые родители, питая надежду, что воинская служба превратит их шалопаев в достойных людей, знающих цену себе и другим. Дорогие подарки, которые они своевременно преподнесли господину магистру, сделали своё дело, и несмотря на то, что устав ордена гласил о равенстве по отношению друг к другу всех без исключения братьев-рыцарей, среди них появились те, кто были немного «равнее» остальных. К этим людям из личной охраны магистра другие рыцари ордена особой любви не питали и относились скорее настороженно, нежели с почтением, стараясь их по возможности обходить стороной.

Одному только посланнику комтура восточных земель Ливонского ордена в это утро не нужно было себя ничем утруждать: ни нести службу, ни выполнять какое-либо очередное послушание. По указанию магистра за свой проступок он был заточён в сырую темницу. Сквозь ржавую железную решётку небольшого оконца, расположенного высоко под потолком, вместе с утренней промозглой сыростью пробивался слабый утренний свет. Его совершенно не хватало, чтобы до конца рассеять сумрак этого мрачного помещения, а по мере приближения к холодному каменному полу он всё больше сгущался.

Босой, в разорванной рубахе, посланник лежал на голом полу темницы, сжавшись калачиком и дрожа всем телом не только от холода и сырости, но и от голода. Вчера его «забыли» покормить, потому что, по заявлению магистра, рыцарь, не выполнивший приказа своего господина, не может считаться рыцарем, а значит, его имя недостойно даже упоминания вслух, не говоря уже о том, чтобы его кормили.

Гонец перевернулся на другой бок и попытался снова уснуть. Это было то немногое, что он мог себе позволить в тех условиях, в которые ввергла его несчастная судьба. Нужно было беречь силы. Он остро чувствовал, что очень скоро они ему пригодятся.




Глава 4. Поединок


Неожиданно лязгнул замок входной двери, и на пороге темницы показался толстый коротконогий монах. Он сыто икнул и расслабленно прислонился плечом к косяку. Затем равнодушно посмотрел на лежащего на полу человека, скрестил ноги и с наслаждением стал ковыряться грязным указательным пальцем в зубах. Минуты три он доставал изо рта остатки еды, при этом довольно урчал и со всех сторон облизывал толстый короткий палец. Наконец он вытащил из-за щеки большой кусок свёклы, застрявший между дырявых зубов, хорошенько разглядел его и с громким чавканьем слизал с пальца. Ещё раз довольно икнул и вновь посмотрел на заключённого.

Немного подумав, он беззлобно произнёс:

– Ну и что ты развалился на полу прям как у себя дома? Давай вставай, пошли. Тебя магистр во дворе уже битых полчаса дожидается.

Узник разомкнул глаза и слегка приподнял с пола лохматую голову. Несмотря на пронизывающий всё его сухощавое тело холод, ему очень не хотелось сейчас вставать и куда-то идти, тем более он интуитивно чувствовал, что эта прогулка лично ему ничего хорошего не сулит.

– Ну что зенки свои бестолковые вытаращил? Думаешь, господин магистр тебя весь день должен во дворе под дождём ждать?! Вставай давай, пошли! – рявкнул начавший терять своё благодушие монах.

Волей-неволей узнику пришлось встать, ибо его конвоир уже начал выказывать явное нетерпение: скривил лицо, недовольно сдвинул брови и стал недвусмысленно почёсывать свои здоровенные кулаки.

– Не сердись, брат. Я сегодня немного ослаб. Плохо спал на холодном каменном полу, да и еды мне не давали, – примирительно произнёс гонец.

– А что, магистр обязан был тебя сытно накормить, а потом ещё и свою мягкую перину отдать? А может, ещё и тёплую кухарочку прислать, чтобы она всю ночью твою постельку согревала? – ехидно захихикал монах. – Шевели костылями, может, магистр сегодня будет добр и смилостивится к тебе. Тогда, Бог даст, останешься цел, хотя я сильно в этом сомневаюсь! Уж больно погода нынче промозглая, а наш магистр терпеть не может сырости. Ревматизма, понимаешь ли, грызёт его старые кости, да так, что мочи нету, и тогда он бывает страшно недовольным. В такие дни магистр у нас злой, как сам чёрт! Спаси, Господи, мою душу грешную за слова своевольные! – быстро перекрестился монах и подтолкнул остановившегося в проёме двери гонца.

Когда тот в сопровождении монаха вышел во внутренний двор замка, там уже собрались все рыцари ордена, которые в это время были свободны от несения службы. Заключённый поднял голову и тоскливо посмотрел на серое небо, с которого продолжал моросить противный холодный мелкий дождь. Создавалось впечатление, что на дворе сейчас не лето, а глубокая осень. Резкие порывы промозглого ветра пронизывали и без того промёрзшее тело узника.

И в самом деле, с погодой в этом году не задалось, как будто вместо лета после весны сразу пришла осень. Небо было таким же хмурым и неприветливым, как и сам магистр, который боком, как ворон на плетне, сидел в своём деревянном кресле с высокой резной спинкой. Чтобы хоть как-то укрыть своего господина от непогоды, слуги поставили палатку из белого шёлка, на которой был выткан ярко-красный меч и крест – символ Ливонского ордена. Лёгкая материя трепетала от порывов ветра, периодически оглашая округу резкими хлопками, готовая вот-вот разорваться. Магистр исподлобья смотрел перед собой и совсем не хотел замечать окружающих его людей. Прямо за его спиной, в той же палатке, плотной шеренгой и при полном вооружении стояла пятёрка его приближённых рыцарей, а по правую руку примостился секретарь со скрещёнными на груди руками. Остальные рыцари стояли недалеко от входа в палатку, а поодаль, вдоль внутренних стен замка, выстроились кнехты.

– Подведи ко мне это недоразумение поближе! – громко каркнул магистр, обращаясь к толстому монаху, конвоировавшему гонца.

С крыши одной из круглых башен замка сорвалась перепуганная стая ворон и с недовольными криками рванула прочь. Монах слегка подтолкнул узника в спину по направлению к палатке магистра, и гонец, обхватив свой полуголый торс руками и ёжась от холода, медленно пошлёпал босыми ногами по булыжной мостовой.

– Давай, шевелись быстрее – не заставляй наших братьев ждать тебя на этой проклятой стуже! – резким голосом приказал магистр.

Гонец остановился в паре шагов от входа в палатку и замер в ожидании своей участи. Ледяные капли дождя тонкой струйкой стекали с его мокрых волос и струились по лицу. Холодная вода капала на голую грудь, но «недоразумение» не смел даже немного пошевелиться, чтобы их вытереть, боясь навлечь на себя новую порцию гнева магистра. Да и бессмысленно было это делать – дождь в то утро и не думал прекращаться. Утрёшься – а через мгновение снова станешь мокрым.

– Ну, объясни своим братьям по ордену: как так вышло, что ты вернулся к нам без оружия, без своего коня и, самое главное, без важных документов, которые тебе было велено доставить мне?!

– Вчера я всё уже рассказал вам, – понурив голову, тихо ответил гонец.

– Вчера ты рассказывал мне, а сегодня расскажи это своим братьям. Они тоже имеют право услышать твои объяснения из первых уст. Кроме того, я полагаю, что это будет справедливо: как рыцарь ты имеешь право защитить свою честь перед братьями по ордену. Так расскажи же своим братьям, как на самом деле всё с тобой происходило, и мы решим, как нам с тобой поступить, чтобы всё свершилось по закону высшей справедливости.

– Третьего дня на меня в лесу напала шайка разбойников. Их было человек пятьдесят, и поэтому я не смог защититься сам и уберечь тайное послание, которое вёз от моего комтура.

– Неужто и впрямь в лесу была целая полусотня бродяг? – раздался из шеренги кнехтов чей-то насмешливый голос.

– Может, немного меньше, – слегка смутившись. ответил гонец. – Во время боя мне было не до подсчётов, но нападали они непрерывно – один за другим, и я просто не успевал отбиваться от ударов лесных разбойников.

– А может, и вовсе не было никаких лесных разбойников? Просто по дороге ты завернул в кабак и беспробудно пил там, да с девками развлекался, пока у тебя не украли деньги и послание твоего комтура? Там же тебя и помяли в пьяной драке, а нам насочинял про грозную шайку бандитов, чтобы оправдаться перед господином магистром! – рассмеялся обладатель насмешливого голоса.

– Ты не имеешь права меня обвинять в том, о чём не можешь знать! – вскипел от негодования гонец, даже перестав дрожать от холода. – Волей Всевышнего мне поручено достойно выполнять свой долг воина, и я ни на шаг не отступлю от своей рыцарской клятвы! Да, я виноват, так судите меня по закону, а не обвиняйте понапрасну в том, чего не было!

– Ой ли! Я не раз слышал о твоих тайных походах по кабакам. И как же они соответствуют твоей рыцарской клятве?

– Трус, жалкий недоумок! Ты только из-за спины своих товарищей и можешь раскрывать на меня свой поганый рот! Да кто ты такой, чтобы тявкать на рыцаря? Наёмник, бастард! У тебя и твоих нищих родителей даже денег не нашлось на достойного коня и справное оружие, чтобы ты мог стоять в одном строю с настоящими рыцарями! Вот ты пешим и волочишься по полям сражений и подбираешь за нами объедки! Да ты даже не знаешь толком, от кого твоя мать тебя родила! Может, ты отродье больного ишака?!

– Да кто бы говорил! Ты на себя-то посмотри! На кого ты теперь похож?! И это образ достойного рыцаря?! Да на тебе одни лохмотья, как на нищей побирушке! Вот ты-то уж точно родственник козла! Даже рожа твоя больше на козлиную похожа! – громко рассмеялся кнехт, оставшись доволен своей остротой.

– Всё! Хватит здесь базарной склоки! Вы находитесь в рыцарском замке и обязаны вести себя подобающе! – зло прорычал фон Плеттенберг, и во дворе замка мгновенно установилась звенящая тишина. Он повернулся к гонцу: – Я принял решение не лишать тебя рыцарского звания за этот проступок и предать суду наивысшей справедливости, как оступившегося рыцаря. Твоя судьба теперь в руках нашего Господа, и пусть он распорядится ею по своей воле. Это будет справедливо, не так ли, братья мои?!

Одобрительный гул прокатился по внутреннему двору замка, и рыцари в знак солидарности с решением великого магистра стали стучать короткими мечами по щитам, а кнехты – древками копий по брусчатке.

– Вижу, братья мои, что вы приняли и одобрили моё решение, и да будет на то воля Бога. Итак, сегодня гонец сойдётся в честном поединке с ландскнехтом по кличке Пересмешник, и пусть Господь решит, кто из них двоих останется в живых. Если победит гонец – это подтвердит справедливость его слов. А если победу одержит Пересмешник, значит, он более достоин звания рыцаря и займёт место погибшего противника. Полагаю, что это тоже справедливо, ибо количество рыцарей в нашем ордене останется прежнем. В качестве награды я обещаю подарить ему коня.

Снова раздались одобрительные возгласы, особенно в рядах кнехтов. Гонец поднял голову и в первый раз за всё это время взглянул в тёмные, как безлунная ночь, глаза магистра. Они ничего не выражали, но глава ордена был явно доволен своим решением и смотрел на него пренебрежительно, как на обречённую на заклание жертву.

– Своё оружие сей человек отдал лесным разбойникам, и поэтому, я думаю, он недостоин владеть оружием рыцаря, но я сегодня добр, и поэтому кухонный нож в последнем для него бою будет в самый раз, – продолжая с насмешкой глядеть на гонца, медленно произнёс магистр. – Эй, кто-нибудь, принесите с кухни нож, но не очень большой.

Пересмешник вышел из шеренги пехотинцев и демонстративно начал разминать своё могучие тело, поигрывая коротким мечом, который в опытных руках был весьма опасным оружием. Кнехт давно уже мечтал о коне и рыцарском звании, и сегодня ему представился случай поймать удачу за хвост. Нужно было всего лишь достойно сразиться с этим неудачником и показать магистру, что он способен на многое, ведь его противник считался одним из самых коварных воинов ордена. Пересмешник оценивающе посмотрел на рыцаря. Ничего выдающегося по сравнению с собственной горой мускул он не увидел: сухощавый, жилистый и роста очень даже небольшого – на целую голову ниже его самого. «Странно, что рыцари нашего ордена старались не затевать ссоры с этим недорослем. Видно, ему ещё не попадались по-настоящему сильные бойцы! Ну так сегодня он узнает, что такое настоящая сила!» – подумал Пересмешник и рассмеялся прямо в лицо своему противнику.

– Тебе, сосунок, ещё у мамкиной титьки лежать, а не ввязываться в дела настоящих бойцов! Удивляюсь, как такому недомерку мамка позволила от своего подола оторваться! Я же тебя, вошь дохлая, пополам одной левой перешибу! – вызывающе прокричал Пересмешник и с удовольствием оглянулся на товарищей, дружно подхвативших его гогот. – Сейчас я тебе покажу, как надо владеть оружием, но это будет последним уроком в твоей жизни. Бери свой кухонный ножичек. Тебе он гораздо больше к лицу, чем меч истинного рыцаря! Потому что твоё место среди баб на кухне, а не среди воинов на поле боя. А по ночам ты должен греть постель таким настоящим мужикам, как я! Вот твоё истинное предназначение!

Раздался новый взрыв смеха, и ровные шеренги кнехтов рассыпались. Воины, продолжая гоготать над шутками Пересмешника, начали образовывать вокруг поединщиков полукруг, оставляя магистру достаточное пространство для обзора. Тот продолжал с безразличным видом сидеть в белоснежной палатке, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами с секретарём.

К поединщикам подбежал молодой ландскнехт, сунул в руки гонца небольшой кухонный нож для разделки мяса и отбежал прочь. Обречённый рыцарь поднял голову, чтобы посмотреть в глаза своему противнику. Пересмешник, вальяжно сложив руки на могучей груди и надменно усмехаясь, в упор глядел на него. На его поясе висел широкий и короткий меч, но он был раз в десять длиннее кухонного ножа гонца.

Магистр посмотрел на небо, взял в руки висящий на груди крест с распятием и, поцеловав его, произнёс:

– Господи, единственный наш защитник и опора в наших делах и мыслях, уповаем на твою справедливость! Прояви милость к рабам твоим. Мы лишь неразумные дети твои, и поэтому будь к нам благосклонен, ибо мы искренне веруем в тебя, как единственного нашего защитника и покровителя. Аминь!

В это время сплошные тучи разорвались, и на короткий миг блеснуло яркое солнце. Но уже через мгновение небо снова затянулось сплошной пеленой, и резкий порыв ветра, подхватив край мантии магистра, прикрыл ею лицо фон Плеттенберга, словно обнял его.

– Бог услышал мои молитвы! – дрожащим от волнения голосом воскликнул магистр и с благоговением, будто прикасаясь к длани самого Господа, осторожно снял левой рукой со своего лица край белой мантии. – Господь одобряет нашу сегодняшнюю жертву! Да будет так! Сходитесь!

Пересмешник, услышав приказ магистра, не раздумывая выхватил из ножен острый меч. Он казался неповоротливым, подобно медведю, но эта неповоротливость была обманчива. Словно лесной хищник, опытный боец молниеносно бросился на противника. Он надеялся неожиданным ударом сразу решить исход поединка, и ему это почти удалось. Гонец действительно не ожидал такого резкого выпада и только в самое последнее мгновение успел развернуть корпус в сторону. Лезвие клинка Пересмешника прошло на волосок от груди рыцаря и легко распороло остатки мокрой рубашки, которая до сих пор хоть как-то ещё прикрывала его худое тело. Изорванная в клочья ткань бесформенным комком упала на булыжники мостовой, прямо под ноги гонца, оставив его торс совершенно голым под холодными струями дождя. Провалившись в пустоту, меч кнехта крутанулся вокруг своей оси, и его остриё всё-таки вспороло гладкую кожу противника. Из раны показались первые капли крови, и Пересмешник, издав победный клич, быстро оглянулся на радостно гогочущую позади него толпу. Но лучше бы он этого не делал. Сотой доли секунды гонцу хватило, чтобы выпрямиться и со скоростью молнии направить лезвие своего короткого ножа прямо медведеподобному бойцу в бок, который он так неосмотрительно подставил под удар. Краем глаза тот успел заметить стремительное движение соперника, но отвернуться уже не смог. Остро заточенный кухонный нож с неприятным хлюпающим звуком вошёл прямо под рёбра Пересмешника. Гонец быстро повернул его несколько раз вокруг своей оси, и нестерпимая боль пронзила всё тело могучего кнехта. Он медленно повернул голову и с недоумением посмотрел на своего тщедушного, низкорослого противника. В глазах гонца плясали злые черти радости и удовольствия. Он криво усмехнулся и ещё раз резко повернул нож.

Двор замка огласил рёв смертельно раненного зверя. Пересмешник попытался занести над головой гонца свой верный боевой меч, который не раз легко вспарывал брюхо летящих на него вражеских лошадей, но на этот раз он почему-то отказался слушаться своего хозяина. Воин беспомощно глядел, как недоросток оставил свой нож у него в боку и, легко подпрыгнув, выбил ногой меч из его слабеющей руки. Первый раз в жизни он ничего не смог сделать. Его тело будто парализовало, и он был всего лишь пассивным зрителем этого чудовищно несправедливого спектакля жизни. Пересмешник недоумённо глядел, как верный меч вылетает из его руки, а затем почему-то очень-очень долго крутится в воздухе и падает на мокрую от дождя брусчатку. Звон ударяющегося о камень железа он слышал уже словно издалека, а его глаза видели теперь перед собой только темнеющее небо. В следующее мгновение грузное тело с грохотом рухнуло посреди площади.

Бой закончился. Гонец упал на колени, вознёс к небу сложенные ладони и начал истово молиться. Но вдруг ему показалось, что сквозь свинцовые тучи на него смотрит тяжёлым взглядом что-то огромное, неведомое и потому очень страшное. В этот момент он даже растерялся, не зная, что ему дальше делать: продолжать молиться или просто радоваться победе. Радоваться тому, что остался жив. Наконец, решив не делать ни того, ни другого, он поднялся на ноги и ещё раз посмотрел на небо. Он понял, что нужно делать. Победитель с чувством собственного достоинства благодарно поклонился небу до самой земли, затем ещё раз взглянул на безжизненное тело некогда до омерзения весёлого Пересмешника и медленно пошёл к палатке магистра.

Вальтер фон Плеттенберг пристально следил за действиями гонца и в это короткое время, пока тот приближался к нему, думал, как теперь правильнее всего с ним поступить. Бог принял своё решение и теперь ждал, что сделает он, а Господь ведь не простит ему ошибки, и потому следует хорошенько подумать, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Тем временем собравшиеся на площади молча смотрели на великого магистра и ожидали его вердикта. Рыцарь же, который, несмотря на наготу, теперь не дрожал и не казался жалким, смело смотрел в лицо хозяина замка и ждал справедливого приговора.

«Видимо, Богу было угодно свести меня поближе с этим человеком, а игнорировать волю Господа никак нельзя!» – принял окончательное решение магистр и, великодушно улыбнувшись победителю, произнёс:

– Ну что же, нашему Господу сегодня было угодно, чтобы в смертельной, но честной схватке победу одержал именно этот человек, а воля Господа для нас высший закон. Закон жизни и смерти! Во время поединка с простолюдином, брат мой, ты повёл себя достойно и, несмотря на коварство противника, оказался сильнее, показав ловкость и смелость, и тем самым подтвердил, что рыцарь в любом бою может и должен одержать победу. Поэтому своим повелением я дарую тебе новое обмундирование и перевожу тебя в свою личную охрану. Думаю, что ты сможешь оценить моё великодушие и будешь достойно исполнять свои новые обязанности!

– Мой господин, вы даровали мне возможность доказать свою честность и преданность ордену, и теперь я всецело в вашем распоряжении! – всё ещё не веря своему счастью, произнёс рыцарь и приложил правую руку к сердцу, после чего встал на левое колено и склонил перед магистром голову. – Распоряжайтесь мной и моей жизнью!

– Отныне я дарую тебе новое имя – Везунчик! – весело прокряхтел фон Плеттенберг.

– Благодарю, мой господин! – учтиво, но с достоинством ответил бывший гонец.




Глава 5. Встреча в лесу


Лёгкая крытая повозка ехала не спеша, поскрипывая давно требующими смазки колёсами. Солнышко приятно пригревало. Весело щебетали лесные пичуги. Повозка неспешно катила по наезженной лесной дороге, ведущей из Митавы в Ригу. Два города разделяли всего-то два с половиной десятка миль. Лошадью ловко управляла молодая светловолосая девушка, а рядом с ней пристроился довольно крепкий мужчина лет сорока или пятидесяти, который время от времени что-то усердно записывал. Впереди ехала телега, в отличие от повозки не имевшая укрытия от непогоды. Да и два человека, которые в ней сидели, были одеты намного проще.

Мужчиной был купец Фридрих, возвращавшийся с городского рынка Митавы вместе со своей дочерью Марией и двумя работниками. Свинцовым карандашом он аккуратным почерком записывал на серой грубой бумаге результаты своих последних сделок. Купец очень гордился новоприобретёнными писчими принадлежностями, которые он выторговал у заезжего немецкого купца. Цену, конечно, тот заломил непомерную, но Фридрих считал, что затраты того стоили, ибо карандаши позволяли вести подробный учёт доходов и расходов в походных условиях, не требуя возни с пером и чернилами. «Строгий учёт – самый короткий путь к богатству. В своём хозяйстве нужно учитывать всё, вплоть до самых мелочей! В противном случае – разорение и нищета!» – так говорил ещё его отец, зачинатель их семейного купеческого дела. Повозку время от времени резко раскачивало на ухабах лесной дороги, но это никак не могло отвлечь Фридриха от подсчётов. Он так увлёкся, что не сразу понял, что лошадь остановилась.

– Почему мы стоим? – наконец заметив это, крикнул он батракам, ехавшим впереди. – Через пять часов начнёт темнеть, а нам с последними лучами надо успеть проехать городские ворота. Пошевеливайтесь, если не хотите заночевать в чистом поле у стен Риги. Стража с нами даже и разговаривать не будет. Не успели – значит, не успели. У нашего бургомистра шибко не забалуешь!

– Хозяин, тут бревно на дороге лежит! – опасливо озираясь по сторонам, неуверенным голосом ответил работник, который был постарше.

– Ну и что?! Что нам теперь, стоять возле какого-то поваленного ветром старого дерева да смотреть на него?! Живо слезайте с повозки и уберите это бревно с дороги!

– Боязно как-то, хозяин, – неуверенно откликнулся младший батрак.

– Чего вам боязно?! Накануне непогода была, вот ветер и повалил дерево на дорогу! – крикнул хозяин нарочито твёрдым голосом, чтобы подбодрить своих батраков.

Однако на сердце у самого Фридриха стало почему-то совсем не спокойно, и он непроизвольно стал прислушиваться к окружающему их лесу. Но вокруг стояла абсолютная тишина, только одинокий дятел лениво постукивал по сосне. Пичуга искала корм. Купец ещё раз настороженным взглядом обвёл ближайшие кусты, но всё было тихо. Ни одна веточка не шелохнулась. Только по макушкам деревьев ходил ветер, но даже он не проникал вглубь леса.

Фридрих напряжённо прислушивался, но ничего подозрительного в лесных звуках не находил. Вокруг было полное спокойствие. Он уже было хотел дать отмашку батракам, уверив их, а больше самого себя, что всё в порядке, как вдруг ближайший куст затрясся. Мария громко ойкнула и, прижав от страха правую руку к впечатляюще округлой груди, кубарем скатилась с лавки, мигом забилась в самую глубину повозки под брезент и затихла. Фридрих же остался на месте, но одной рукой схватился за вилы, что лежали у него под ногами, с опаской посматривая на ходящие ходуном кусты.

– Кто там? – громко крикнул он. – А ну выходи! Я не шучу! Нас много, и вам с нами не совладать!

Ветки кустов тут же замерли, будто сидящий там лиходей испугался грозного окрика купца. Даже неугомонный дятел перестал стучать по дереву, уселся высоко на ветке и с любопытством наклонил голову, чтобы получше разглядеть, кто это там так расшумелся. Вокруг снова воцарилась полная тишина.

– Ну-ка, возьмите вилы и посмотрите, кто там такой смелый затаился в кустах! – крикнул Фридрих работникам.

Те нехотя вдвоём слезли с телеги. Вооружились вилами и опасливо озираясь по сторонам, они подошли поближе к подозрительному кусту. Остановившись в пару шагах от него, батраки стали нервно тыкать вилами в самую гущу зелёных ветвей. Некоторое время ничего не происходило, но потом куст вновь вздрогнул, а один из батраков замертво свалился на землю. В груди у него торчал нож с костяной рукояткой. Второй, испуганно озираясь по сторонам стал быстро пятиться, беспорядочно размахивая перед собой вилами, а следом за ним из кустов с гиканьем вывалилась пятёрка разбойников, одетых кто во что горазд. Один из них, верзила с взлохмаченной чёрной бородой, наклонился над убитым батраком и, уперев в безжизненное тело ногу, вытащил из него нож. Не спеша вытер лезвие об одежду покойника и, прищурившись, посмотрел на его товарища, у которого предательски начали намокать штаны на причинном месте. Заметив это, разбойники, уже обошедшие его с двух сторон, громко расхохотались.

Главарь перевёл свой взгляд на Фридриха.

– Ну, здрасте, господа проезжие, – щерясь беззубым ртом, произнёс он. – Чем поделитесь с честной компанией?

Лениво почёсывая волосатую грудь сквозь рваную рубаху, разбойник словно нехотя цедил слова. Из-под его видавшего виды серого холщового колпака выбивалась давно не мытая шевелюра.

Купец нервно оглянулся. Где-то за его спиной пряталась в повозке дочь. Он покрепче сжал в руке вилы.

– Ты там не балуй! – глядя на остро заточенные вилы, рявкнул главарь и кивнул двум подельникам.

Те быстро подбежали к Фридриху и без церемоний выволокли его на землю, поставив на колени перед главарём.

– Ты это чего, не уважаешь нас, что ли? – усмехнувшись, спросил тот, зайдя купцу за спину и резко наклоняясь, чтобы приставить к горлу жертвы лезвие всё того же ножа, которым воспользовался парой минут ранее. – Ежели ты к нам безо всякого уважения, то и мы тоже могём тебя запросто зарезать!

– Отец! – раздался из повозки девичий крик. Марта резко отдёрнула шторку и с ненавистью смотрела на дурно пахнущего верзилу. – Отпусти моего отца, рвань!

– О, гляди, какая у нас тута цаца появилась. А мы безо всякой женской ласки по лесу бродим, яко волки сирые! – произнёс с ухмылкой главарь и распрямился, убрав нож от горла Фридриха.

– Немедленно отпустите моего отца, или я пожалуюсь городским стражникам, и бургомистр устроит на вас облаву! – снова возмущённо закричала Мария.

Раздался заливистый хохот главаря, которому дружно вторили остальные четверо оборванцев. Верзила, утирая лапищей проступившие от смеха слёзы, довольно произнёс:

– Никто ещё меня так не веселил! Тебя непременно надо у нас оставить! Будешь нас и днём, и ночью развлекать, а мы тебя иногда будем за это кормить!

Разбойники снова захохотали, а батрак, увидев, что на него никто не обращает внимания, бросил вилы на землю и рванул по дороге в сторону Риги. Но не успел он пробежать и пяти шагов, как ему под левую лопатку воткнулся нож главаря.

– Тощий, сходи-ка принеси мой ножичек. Да оботри его получше! – рявкнул верзила стоявшему рядом с ним подельнику. – Не советую вам петушиться, господа хорошие, не то я могу и осерчать, а ежели я серчаю, то всем плохо бывает! Правда, Тощий?

Подельник кивнул головой и тоже, подражая главарю, ощерился, глядя масляными глазками на Марию, но тут же получил от него затрещину.

– Зенки-то свои не таращь! Не по чести товар-то! Она моя, будя!

Верзила медленно подошёл к повозке и протянул к Мария немытую лапищу. Та вся сжалась от страха и омерзения. Главарь схватил её за руку и бесцеремонно потащил к себе. Девушка завизжала так, что у злодея заложило уши, и он тут же другой рукой врезал ей по уху. Голова Марии мотнулась, как у тряпичной куклы, из уха потекла кровь, и она потеряла сознание. Здоровяк взял её на руки и, вытащив из телеги, опустил на землю. Жертва лежала без чувств, вьющиеся каштановые волосы были растрёпаны, а рот с мягкими пухлыми губами чуть приоткрыт. Блузка на округлой груди девушки разорвалась, и из-под неё виднелось белоснежное тело.

Оглядев добычу получше, главарь цокнул языком, подозрительно покосился на подельников и заявил:

– Хороша девка, да не ваша! Моя она! Я её первый пользовать буду! Давно у меня бабы не было! А вам, – верзила исподлобья осмотрел свою шайку, – и думать не моги! Что заподозрю – убью! Поняли, остолопы бестолковые?!

– Мария! – глядя на дочь, в ужасе закричал Фридрих, попытавшись подняться на ноги и броситься на главаря шайки, который с противной ухмылкой развязывал на своих грязных портках тесёмку.

Тот остановился и, оглянувшись на подельников, приказал:

– Этого крикуна обыскать и связать! И телегу не забудьте хорошенько проверить, пока я попробую, так ли вкусна эта смачная на вид девка! Хватит таращиться на чужое! Жрать да пить хотите?! Тогда за дело, бездельники!

И вряд ли бы купец и его юная дочь избежали печальной участи, если бы не случилось так, что в то же самое время и почти в том же самом месте не остановились отдохнуть и пообедать Стоян, Всеволод и Герка. Живчик оказался замечательным охотником, от него не мог уйти ни один зверь: ни кабан, ни косуля, ни заяц. Он сам, как заяц, зигзагами носился за добычей, ставил петли, рыл ловчие ямы. Так что без еды друзья не оставались. Вот и сейчас у них на вертеле источал аппетитные ароматы молодой кабанчик. И едва друзья собрались приступить к трапезе, как неподалёку послышался истошный девичий крик.

– Кто это у нас в лесу так раскричался? – поднявшись на ноги, спросил встревоженный Герка. – Не случилось ли чего?

Женские вопли затихли, но вскоре в той же стороне раздался мужской крик. Тогда на ноги вскочила уже вся троица, и, не сговариваясь, друзья помчались в сторону шума. Когда они выбежали на дорогу, то перед ними открылась неприглядная картина: здоровый детина со спущенными штанами пристраивался к лежавшей на земле девушке, двое других обыскивали беспомощного старика, а ещё двое, громко ругаясь, лазили по повозкам и выбрасывали на землю всякие тряпки, явно желая найти среди них что-то ценное.

Стоян недолго думая бросился на помощь уже пришедшей в себя и кричавшей от ужаса девушке, Герка помчался выручать старика, а Всеволод, потирая свои здоровенные кулачища, не спеша, вразвалочку подходил к оборванцам, увлечённо копошащимся в телеге.

Двое шустряков, обыскивавших купца, так и не поняли толком, что с ними произошло. Секунду назад они мирно рылись в карманах пленника – и вот уже оба лежат на земле, осыпаемые градом ударов. Они было попытались возмутится, но аргументы у них закончились очень быстро, и оба мирно пристроились друг подле друга отдохнуть. Всеволод решил вопрос с двумя другими мародёрами ещё быстрее: он просто взял их за шиворот, когда те наклонились над мешком, полным всякого добра, и с размаху приложил лбами. Наверное, сделай он это чуть сильнее – и головы бедолаг бы треснули, как спелые арбузы. Здоровяк без видимых усилий приподнял незадачливых грабителей над телегой и швырнул на землю.

– Не поторопился ли ты, охальник?! – встав за спиной главаря разбойников, сквозь зубы произнёс Стоян.

Тот обернулся и увидел недобро глядящего на него чужака. Нервно осмотревшись по сторонам, он тут же понял, что дело приобретает скверный оборот: все его подельники без движений лежат на земле, а к нему приближаются ещё двое чужих. Верзила встал на четвереньки, а затем на ноги. Портки упали на землю и обнажили горящий от нетерпения уд. Он закрыл его руками и оглянулся на отползающую к сосне и пытавшуюся прикрыть обнажённую грудь Марию. Затем повернулся к Стояну и, выдерживая форс, спросил:

– Хто такие?

– Портки подбери! – брезгливо ответил Стоян. – Теперь до конца жизни твоё хозяйство будет тебе без надобности!

Главарь слегка приоткрыл руки и взглянул на внезапно обвисший уд. Затем перевёл взгляд на Стояна и по его глазам понял, что парень не шутит. Верзила попытался что-то сказать, но лишь по-бабьи взвизгнул и в ужасе посмотрел на стоящего перед ним человека. У главаря изменился голос: от гудящего баса не осталось и следа, вместо него раздавался только неприятный писк. Подхватив с земли портки и пытаясь на ходу их надеть, он помчался прочь от вселяющего в него ужас человека. Отбежав подальше, он оглянулся, но, когда Стоян вновь посмотрел на него, истошно взвизгнул и прибавил ход.

– Позвольте помочь вам подняться, – произнёс Стоян, обращаясь к Марии, и, накинув на плечи девушки собственную куртку, протянул ей руку.

Мария впервые в своей жизни видела парня с волосами золотистого цвета и пронзительно-синими глазами. Она невольно загляделась на рослого красивого юношу, но тут же, смутившись, опустила глаза и подала ему руку.

Герка развязал купца и помог ему встать на ноги. Тот бросился к дочери, обнял её и запричитал:

– Извини, милая, не смог твой старик защитить тебя от разбойников. И батраков наших убили ни за что ни про что!

Мария обняла отца и стала гладить его по седой голове.

– Ну что же ты мог сделать один против целой шайки, отец? Слава Богу, всё обошлось, и они не успели причинить вреда ни тебе, ни мне, и мы с тобой остались живы. А всё благодаря этим смелым людям.

– Да-да, конечно, – ответил отец, с некоторым подозрением глядя на троицу рослых, сильных парней.

– Не бойтесь нас. Вам мы вреда никакого не причиним! – попытался успокоить его Стоян и, усмехнувшись добавил: – Мы с друзьями охотимся за другой добычей! Моё имя Стоян, а это Герка. Рядом с ним Всеволод.

– Меня зовут Фридрих, я купец, а это моя дочь Мария. Мы благодарны вам за своё спасение и будем благодарны всю оставшуюся жизнь. Вы спасли мою дочь, а кто ваша добыча, если не секрет? – с присущим торговым людям любопытством спросил он.

– Те, кто сжигает дома и убивает людей. Подобные тем, которые сожгли отца моего друга, – ответил Герка и посмотрел на Стояна.

– Примите наше с дочерью искреннее соболезнование по поводу такой ужасной кончины вашего родителя! – произнёс купец и склонил голову.

– Благодарю вас! – ответил Стоян.

– Как, твой отец погиб такой страшной смертью?! – ужаснувшись, воскликнула Мария. – Кто эти мерзкие люди?! Как и когда это могло случиться, когда вокруг полно воинов ордена?

Золотоволосый парень не ответил. Он погрузился в тягостные воспоминания и лишь с грустью смотрел на верхушки качающихся сосен.

– Неделю назад пришли меченосцы за десятиной, но нам было нечем им заплатить, вот они и сожги полдеревни в назидание. А у отца Стояна нашли коловорот и за это сожгли его вместе с домом. Они посчитали его колдуном, – тихо пробасил Всеволод.

– Как страшно! – с навернувшимися на глаза слезами прошептала растерянная Мария. – Но разве люди ордена способны совершить подобное? Вы, скорее всего, ошибаетесь. Это никак не могли быть рыцари. Они благородны! Кто-то под видом людей ордена совершил столь гнусное злодеяние! – И она беспомощно оглянулась на отца.

Девушка ожидала опровержения, но её отец, не проронив ни слова, только потупил голову, стараясь не смотреть Стояну в глаза. Он обдумывал услышанное и решал, как ему откупиться от своих спасителей. Кто знает, что теперь у них на уме! Наконец изрёк:

– Мы с дочерью сегодня на рынке кое-чего наторговали и хотим поделиться с тобой заработанным. Так мы сможем отблагодарить тебя и твоих товарищей за наше спасение от разбойников.

Мария улыбнулась отцу, радуясь, что хоть чем-то они смогут помочь этому красивому парню, так жестоко пострадавшему по воле злых людей. Она мягким, полным сочувствия взглядом посмотрела на Стояна. Тот тоже с любопытством взглянул на девушку, которая с явным нетерпением ждала его ответа. Тогда молодой человек повернулся к отцу Марии и медленно, но твёрдо произнёс:

– Нет, спасибо вам на добром слове, но мы от вас ничего принять не можем. Не корысти ради мы спасали вас! Мы с друзьями мечтаем насобирать денег на корабль, и мы это сделаем! Но не за ваш счёт! Отныне все меченосцы на нашей земле – наши заклятые враги, поэтому мы вправе требовать от них компенсации за наши страдания, причём в той форме, которую посчитаем для этого справедливой! Мой отец будет отомщён сполна!

– Ты, конечно, вправе требовать отмщения за чудовищную смерть своего отца, – осторожно начал Фридрих, – но ты, наверное, понял, что мы с дочерью тоже немцы, как и многие люди ордена. Но мы рижские немцы, патриоты своего города и не имеем никакого отношения к ганзейским немцам, а тем более к злодеяниям Ливонского ордена. Мы торговые люди, и нам не нужны война и людское горе. Это сильно мешает нашему делу. Мы хотим торговать мирно и со всеми людьми, невзирая на то, к какой общине или вероисповеданию они принадлежат.

Стоян бросил быстрый взгляд на притихшую Марию, потом посмотрел на ставших вдруг серьёзными друзей. Ещё раз взглянул в глаза отца девушки, который теперь смотрел на него, с нетерпением ожидая, когда их отпустят.

– Нет, вы не враги нам, а поэтому спокойно поезжайте домой, – произнёс Стоян и, вновь посмотрев в глаза Марии, продолжил: – Но клянусь, что однажды я постучусь в дверь вашего дома, когда буду готов отвести вашу дочь на свой корабль.

– Хотелось бы тебе верить, Стоян, но твоя мечта мне кажется такой призрачной, что я даже боюсь думать о ней, чтобы ненароком её не спугнуть. Но я буду молиться за тебя и твою мечту, я буду ждать тебя!

Слова купца источали елей. Стоян, немного помедлив, осторожно взял Марию за руку и внимательно посмотрел в её доверчивые зелёные глаза. Девушка не сделала попытки высвободить руку из крепких ладоней Стояна, а её отец молча наблюдал, как молодые люди жадно всматриваются друг в друга, будто пытаясь проникнуть в самые сокровенные мысли. Повидавший на своём веку всякое, Фридрих, несмотря на то что он в силу сословных различий, конечно, не желал дочери такого выбора, в этот момент не сказал ни слова. Он был уверен, что со Стояном и его компанией они встретились в первый и последний раз.




Глава 6. Дела городские и личные


На следующий день Фридрих с самого утра приглядывал за тем, как работники раскладывали товар в его новой лавке. Совсем недавно ему удалось обустроиться на Ратушной площади. Все богатые купцы города почитали за честь иметь здесь свою лавку, потому что в Риге это было самое престижное место для торговых людей. Чтобы прибыльнее организовать своё дело, многие купцы шли на всяческие ухищрения в борьбе за доходное место. В ход шли и родственные связи, и дорогие подарки, и денежные подношения господину бургомистру. Все средства были хороши, и никто не осуждал победителя за его маленькие хитрости.

Мария крутилась рядом с отцом и чем могла пыталась ему помочь. Она старалась получше разложить принесённый батраками товар и одновременно красочно расхваливала его перед прохожими, зазывая их оценить качество и приобрести хотя бы немного для пробы.

Мимо проходили бюргеры и горожане, а иногда и приезжие купцы, которые бросали оценивающие взгляды на товар и на бойкую девицу, которая заправляла в лавке наравне с отцом. Среди прогуливающих по Ратушной площади встречались и немецкие, и шведские, и датские купцы. Было довольно много торгового люда и из русских земель. Фридрих давно вёл дела с купцами из Новгорода и Пскова и даже успел немного освоить их речь. Поэтому ему было не так уж и трудно понять потребности восточных гостей города, и он всячески старался налаживать с ними добрые деловые отношения.

Как раз сегодня Фридриху удалось по выгодной цене купить у знакомого русского купца пару берковцев[10 - Берковец – большая мера веса, употреблялась в оптовой торговле преимущественно для взвешивания воска, мёда, поташа и т. д.] воска и несколько десятков сороков[11 - Сорок – единица счёта пушнины, особенно соболей, которые продавались сороками – наборами на шубу, вложенными в чехол.] меха. В свою очередь он выгодно продал ему десять пудов[12 - Пуд – мера веса, равна 16,38 килограмма.] соли, немного янтаря и серебра. А для дочери у гостя из русских земель нашлись разноцветные стеклянные украшения: ожерелье и браслет. Подарок отца ей очень понравился, и она тут же его примерила. Время от времени она поправляла на шее ожерелье и поднимала руку, чтобы полюбоваться другим подарком. Мария осторожно поворачивала кисть и ловила отблески утреннего солнца на цветных стёклышках. Её очень нравилась игра солнечного света. Она была счастлива вниманием отца и радовалась, как маленький ребёнок новой игрушке.

В это время по Ратушной площади степенно, никуда не торопясь, прогуливался глава города. Он был в новом, расшитом золотом камзоле. Высоко задрав округлый подбородок с глубокой, разделяющей его пополам ямкой, он держал путь прямо к ратуше[13 - Ратуша – здание, служившее резиденцией для органа рижского городского самоуправления.]. Хейнер фон Зиберман, так звали бургомистра Риги, держал в руке тяжёлую золочёную трость и мерно цокал ею по недавно уложенной брусчатке. Он был горд собой, а деловой люд уважительно раскланивался с главой города. Он же отвечал им выборочно, удостаивая коротким взглядом почти бесцветных глаз лишь некоторых из них.

Бургомистр с явным неудовольствием покосился на яркое солнце, которое впервые за многие дни наконец-то показалось из-за туч. Горожане и купцы, наоборот, были рады этому обстоятельству, потому что огромные лужи на Ратушной площади начали подсыхать и вскоре не надо будет через них перепрыгивать или обходить стороной. Хейнеру же солнце светило прямо в глаза, и это заставляло его прищуриваться, отчего старик морщился, хотя терпеть этого не мог: ему казалось, будто сморщенное лицо портит его внешний вид и тогда у горожан складывается о нём искажённое впечатление.

Прохаживаясь по площади, глава города с любопытством разглядывал новые купеческие ряды. Проходя мимо лавки Фридриха, бургомистр бросил короткий косой взгляд на выложенные товары, но надолго задержал взгляд на дочери купца – розовощёкой стройной красавице. В это время девушка в очередной раз разглядывала подарок отца. Хейнер фон Зиберман подошёл вплотную к лавке, чтобы получше рассмотреть, чем это там она заинтересовалась. Увидев на запястье девушки всего лишь стекляшки, которые в Ригу часто привозят русские купцы, он недовольно поморщился, как будто проглотил целую пригоршню незрелой клюквы.

Хейнер посмотрел на отца девушки, который в это время как раз о чём-то беседовал с русским купцом, и ему очень не понравилось, что Фридрих разговаривает с гостем на его родном языке. Лицо бургомистра снова скривилось в недовольной гримасе. Он приблизился к собеседникам и попытался понять, о чём они толкуют, но его знаний явно не хватало. Глава города вообще не считал нужным утруждать себя изучением иностранных языков и предпочитал со всеми своими гостями и просителями изъясняться исключительно на родном немецком. А если кто не понимал – это уже его проблемы. Хочешь, чтобы тебя поняли, – нанимай толмача. Эту моду переняли почти все немецкие переселенцы, ставшие гражданами Риги, а по-немецки – бюргерами. Поэтому простым горожанам, коренным жителям, которым приезжие давали гражданство очень неохотно, приходилось изучать немецкий язык, иначе объяснится со своими господами они не могли. Так же было и с бургомистром, хотя исконное население этих мест его никогда сильно и не интересовало. Для него было важно мнение представителей Малой и Большой гильдий, да ещё, может быть, граждан города – бюргеров, которые тоже, как правило, были немцами. Прочие же никакого веса в обществе не имели, и их роль сводилась к тому, чтобы обслуживать интересы господ и участвовать в обороне города. За это им предоставлялась возможность заработать себе на жизнь и почувствовать себя относительно защищёнными.

Русский купец с независимым видом посмотрел в холодные бледно-серые глаза главы города и поприветствовал его лёгким поклоном. Он признал в бургомистре ровню и поэтому даже не подумал снять свою шапку, отделанную дорогим мехом. Потом купец быстро, но уважительно распрощался с товарищем по ремеслу и отправился по своим делам.

– Здравствуйте, досточтимый господин бургомистр, – заметив за своей спиной главу города, заискивающе произнёс Фридрих, торопливо сняв перед ним головной убор и низко поклонившись. – Как ваше здоровье? Сегодня наконец-то солнышко выглянуло, а то вас, как я слышал, в сырость кости донимают.

Городской глава в ответ недовольно сморщил большой крючковатый нос, а затем осторожно покосился на стоявшую неподалёку купеческую дочь, и только убедившись, что та не услышала вопроса отца, успокоился и даже едва заметно улыбнулся. Несколько минут он с явным удовольствием наблюдал за Марией, которая аккуратно расправляла искрящиеся на солнце мягкие соболиные шкурки. Они лежали на прилавке в ряд и ждали своих покупателей. Наконец бургомистр обернулся к купцу и, криво усмехнувшись, как бы нехотя, медленно произнёс:

– Ну, здравствуй, Фридрих! Вот смотрю, дочь твоя год от года всё больше расцветает, а я помню её совсем ещё маленькой, такой курносой и смешной косолапой пигалицей. А теперь-то вон какая статная девица вымахала!

– Да, Мария у меня выросла настоящей красавицей, да ещё и умница какая! Уже купеческое ремесло осваивает! – похвалился купец и с гордостью посмотрел на свою дочь.

– Послушай, Фридрих, я думаю, ничего не случится с твоей лавкой, если ты пройдёшься со мной до ратуши. У меня к тебе есть один деловой разговор.

– Если не надолго, то можно, господин бургомистр. Сегодня мне удалось по очень выгодной цене приобрести у русских купцов кое-какой ценный товар, и он пока ещё здесь. Я сильно за него беспокоюсь, и потому не хотелось бы надолго отлучаться. Мало ли что!

– В моём городе все чувствуют себя в полной безопасности! Под моим руководством Рига стала ещё краше прежнего и является надёжной защитой для тех, кто находится за её стенами. Городская стража работает как часы, и она не допустит какого-либо своеволия в моём городе! Или ты сомневаешься во мне?!

Бургомистр подозрительно покосился на купца, но тот тут же опустил голову и быстро закивал.

– Это несомненно, господин бургомистр! Жители нашего города бесконечно благодарны вам за заботу, и я совершенно уверен, что мой товар останется в целости и сохранности… Но поймите меня правильно: на душе у купца спокойнее, когда он находится рядом со своим товаром.

– Неужели ты и дочери не доверяешь, раз так боишься за свой товар? – усмехнулся глава города.

– Моей Марии я могу доверить не только свой товар, но и собственную жизнь! – порывисто ответил купец, с любовью и гордостью глядя на дочь, а потом, обращаясь к ней, произнёс: – Мария, я пройдусь с господином бургомистром до ратуши. Нам надо обговорить кое-какие важные дела.

– Хорошо отец, не беспокойся. Всё будет в порядке, я пригляжу за товаром, – весело ответила Мария.

Хейнер фон Зиберман снова приклеился взглядом к дочери купца и нарочито громко произнёс, чтобы и она тоже слышала:

– Ну, тогда пойдём, Фридрих, раз твоя красавица так уверена в своих силах. Мне кажется, она должным образом покомандует твоими работниками и не даст спуску этим дармоедам!

Глава города расхохотался, довольный своей остроумной шуткой, и уже тише продолжил:

– Да, хороша, действительно хороша девка! Огонь, а не девка! А глазища-то какие, а как смотрит! Ух!

Причмокнув толстыми губами, Хейнер фон Зиберман ещё раз внимательно снизу вверх оглядел тонкую фигуру девушки. Перехватив слащавый взгляд бургомистра, Мария смутилась, зарделась и резко отвернулась от него.

– Ничего, ничего, ты ещё оценишь меня по достоинству, гордячка! – пробормотал себе под нос глава города и, резко развернувшись, широкими шагами направился к ратуше. Она была единственным местом в городе, где он мог сполна почувствовать свою исключительную значимость.

Фридрих же отдал ещё несколько указаний работникам, сказал пару ободряющих слов дочери и бросился догонять главу города. Он нагнал его уже у входа в ратушу и, открыв перед бургомистром тяжёлые двери, отступил на шаг в сторону. Хейнер фон Зиберман даже не взглянул на купца и не поблагодарил его.

– Ну, что встали?! – приказным тоном, подражая отцу, обратилась к работникам Мария. – Бургомистра никогда в своей жизни не видели? Давайте берите мешки и заносите меха на склад, им нельзя подолгу на солнце лежать. Они от этого блеск теряют. Хватит и тех соболей, что мы на прилавок выложили.

Войдя в зал ратуши, глава города, тихо покряхтывая, поудобнее расположился в любимом высоком кресле во главе длинного дубового стола. Не предлагая Фридриху сесть, он взял с серебряного блюда большое красное яблоко, хотел его укусить, но, вспомнив про свои больные зубы, кисло поморщился и взял другой рукой маленький ножик для разрезания фруктов.

– Я давно хотел с тобой переговорить без лишних свидетелей, Фридрих, – начал он. – Да вот дела городские совершенно не оставляют мне времени на что-нибудь другое.

– Я вас слушаю, господин бургомистр, – уважительно ответил купец.

– Как у тебя идёт торговля? Мне доложили, что ты взял в долг большую сумму денег и намереваешься приобрести у русских купцов крупную партию товаров. Почему именно у русских? У тебя что, с деньгами совсем плохо, раз ты решил столь опрометчиво рискнуть всем своим состоянием?

– Да, господин бургомистр, ваши люди не ошиблись. Я действительно заключил договор с ганзейскими купцами, которые собираются купить у меня большую партию русских мехов и воска, и вот как раз сегодня я приобрёл часть товара и обговорил с псковским купцом последние условия нашей сделки. Очень надеюсь, что дело сложится удачно и с помощью этой сделки мне удастся поправить своё положение.

– Но ты же должен понимать, что если твоя сделка сорвётся, ты останешься ни с чем и тогда, вполне возможно, не сможешь платить городу торговую пошлину. Твой дом придётся продать за долги, и где же ты собираешься жить? А ещё, не приведи Господь, и вовсе придётся выгнать тебя из города как банкрота! А ведь у тебя уже такая взрослая дочь. Ей бы сейчас о своей личной жизни подумать, выйти удачно замуж, а не надеяться на призрачную удачу своего отца. Купец сегодня богат, а завтра фортуна повернётся к нему другим местом – и тогда нищета и голод. Не может же она всю жизнь оставаться за твоей спиной. Ты ведь не молодеешь, Фридрих, тебе же уже почти пятьдесят, и мне кажется, что ты начинаешь терять деловую хватку. Ты бы лучше подумал о том, что будет с твоей дочерью, если ты вдруг прогоришь! Ведь Мария не заслужила такой судьбы – остаться в пору своего расцвета без крыши над головой, вместо того чтобы иметь надёжного мужа, который сможет достойно позаботиться о ней и оградить от всех житейских невзгод.

– До сего дня русские купцы меня никогда не обманывали, господин бургомистр, и я очень надеюсь, что всё будет в порядке и на этот раз. Мы с дочкой в это верим и ожидаем от этой сделки хорошей прибыли.

– Не обманывали! Он надеется! – передразнил глава города, отрезая серебряным ножичком очередной тонкий ломтик спелого яблока. – А помнишь, как я за тебя поручился, когда ты захотел получить место на Ратушной площади?

Бургомистр осторожно взял с кончика ножа ломтик яблока и начал его тщательно жевать. Некоторое время он молчал. Отрезал кусок за куском от спелого красного плода и каждый раз педантично их пережёвывал. Иногда, откусывая очередной кусок, он болезненно морщился от зубной ломоты, но через некоторое время возобновлял свой ежедневный ритуал. Лекарь сказал ему, что яблоки по утрам благотворно влияют на внешний вид, а причина молодиться у бургомистра теперь была.

Глава города ел яблоко и изредка бросал косые взгляды на купца, словно решая: сейчас его приговорить или пусть ещё чуть-чуть помучается. Фридрих же терпеливо стоял в конце длинного стола и ждал, когда бургомистр наконец объяснит, для чего он его к себе позвал.

– А как ты, Фридрих, смотришь на то, что я сам погашу твой долг перед Большой гильдией? – дожёвывая последний кусок яблока и беря со стола расшитое серебряной ниткой небольшое полотенце, небрежно произнёс глава города.

Бургомистр внимательно следил за купцом, осторожно прикладывая к влажным от яблочного сока губам полотенце. Затем неторопливо вытер им руки. Всё это время он продолжал сверлить своими водянистыми глазками стоявшего перед ним Фридриха.

– Почему именно мне вы решили оказать такую высокую честь, господин бургомистр? – отозвался тот. – Ведь я всего лишь простой купец, когда-то приехавший в Ригу из Любека в поисках торгового счастья. Вы для меня и так уже многое сделали, и если бы не вы, то вряд ли мне удалось бы получить лавку на Ратушной площади.

– Во-первых, не тебе, а твоей дочери, потому что я имею к ней, так сказать, некоторое расположение. А во-вторых, я вижу, что тебя и твою дочь обидела судьба, лишив тебя верной жены, а дочь – доброй матери, и вам обоим до сих пор трудно смириться с этой потерей. И наконец, ты же, наверное, понимаешь, что я со своей стороны тебя тоже попрошу об одолжении.

– Я всегда с радостью готов сделать для вас всё, что в моих силах, господин бургомистр, но чем я смогу вам помочь – не могу представить, – расстроенным голосом произнёс Фридрих.

– Пойми, ведь ты католик, и дочь твоя католичка, и ты должен всегда об этом помнить и не отделятся от своих соплеменников! Я тоже истинный католик и поэтому имею полное право и большое желание помочь своему земляку и единоверцу в трудную для него минуту! – вкрадчиво, как ребёнку, начал втолковывать бургомистр. – Ведь нам, приверженцам истинной веры, здесь, в Риге, вдали от нашей родины, нужно жить одной сплочённой семьёй, чтобы помогать друг другу по мере возможности. Ведь так, Фридрих?

– Разумеется, я не против того, чтобы наша немецкая община жила в Риге сплочённой семьёй единоверцев, и я, конечно, в меру своих возможностей поддержу любые ваши начинания в городе, господин бургомистр.

– Правильно мыслишь, Фридрих! А что лучше всего объединяет людей, тем более единоверцев, как не прочные семейные узы! Ты ведь, надеюсь, понимаешь, к чему это я клоню? Я тебе протягиваю руку помощи и даю возможность избежать огромного риска, которому ты совершенно неразумно подвергаешь себя и дочь, заключая договор с известными своим коварством московитами. А если они тебя обманут? К кому тогда ты побежишь? Кто тебя всегда поддержит и поможет, если не твоя семья? Так что хорошенько подумай над этим, Фридрих!

– Я всё понимаю, господин бургомистр и помню наш предыдущий разговор, когда вы помогли мне с местом на Ратушной площади. Я тогда пытался поговорить со своей дочерью о вашем предложении, но она и слышать об этом не хочет, – понурив голову, ответил купец.

– Молода ещё! Не понимает своей выгоды! Романтика ещё у неё в голове. Но ничего, образумится, если жизнь её как следует прижмёт! – зло ответил бургомистр. – Ты отец, поговори с ней ещё раз. Да понастойчивей! И объясни ей подоходчивее, что она может потерять, если не примет моего предложения!

– Конечно, господин бургомистр, я обязательно ещё раз поговорю с Марией.

– Хорошо… Это дело пока в сторону. Теперь ещё раз попробую тебе растолковать по поводу русских купцов. Ты, Фридрих, совершенно не понимаешь, какая сейчас обстановка складывается на границах, и поэтому рассуждаешь как всякий торговец: прибыль, прибыль и только прибыль! Но ты пойми: русские уже отстроили новую крепость в Ивангороде и стянули к ней свои войска. Вот-вот московский царь наберёт достаточное количество воинов и тогда наверняка решится выступить против Ливонии. Что, если русские войска встанут под стенами нашего города? У нас, конечно, хорошие крепостные стены, и горожане все как один выступят на защиту родного города. Но ты же понимаешь, что будет тогда с торговлей. Ведь если царь варваров угрожает нам войной, то это значит, что твоему купеческому делу придёт конец! Разве не ясно, что все московские купцы – лазутчики и шпионы. Они глаза и уши московского царя. Они ходят по городу и выведывают наши военные тайны, все оборонительные хитрости, все слабые места наших укреплений, сколько у нас оружия, где находятся пороховые погреба. Разве можно в такой ситуации доверять русским купцам, верить в их честность и искренность, а тем более вести с ними дела?

– Но ведь некоторые русские купцы давно поселились в нашем городе и уже стали его гражданами. Они тоже считают Ригу своим городом. Они открыли в нём лавки, привозят к нам товар из Москвы, Пскова, Новгорода, покупают в большом количестве наш. Они помогли нам наладить очень выгодную торговлю с русскими городами! Я уже давно торгую с их купцами. Они честные люди! Ни с товаром, ни с деньгами ещё ни разу не подводили, и до сих пор я ни разу от них не слышал, что они собираются на нас напасть. Откуда у вас такое представление о коварстве московитов, господин бургомистр? – недоумённо спросил купец.

– Это не твоё дело, откуда я знаю всё об этих варварах! Говорю – значит, знаю о чём! Ты по своей наивности считаешь, что враг придёт к нам и будет испрашивать у нас разрешения: мол, не позволите ли напасть на ваш город? – раскатисто рассмеялся бургомистр. – Да-а, гляжу я на тебя и удивляюсь, Фридрих! И как ты только дела свои ведёшь? Да тебя же малый ребёнок сможет обмануть! Но я твой истинный друг и хочу помочь тебе разобраться, с кем дружить можно, а кто уже стал или завтра может стать твоим кровным врагом. Поэтому подумай о том, что я тебе сегодня сказал, и настоятельно советую поговорить дочерью ещё раз. И обязательно скажи ей, что от её решения теперь во многом зависит не только её собственное благополучие, но и судьба любимого папаши и его купеческое счастье! Подчеркни это особо! Мало того, скажи, что от этого зависит, сможете ли вы оба остаться в нашем городе! Ведь не столь же бессердечна, в конце концов, твоя дочь, чтобы к старости оставлять отца без куска хлеба и крыши над головой! Да ещё и за стенами города, где о её чести никто не побеспокоится, а любой проходимец покуражатся над ней на глазах любимого папочки!

– Я, конечно, благодарен вам за всё, господин бургомистр. Благодарен и за вашу заботу обо мне, но я всё-таки не могу поверить, что русские купцы хотят нашему городу вреда. У нас ведь с ними взаимовыгодная торговля. Зачем им рушить то, что даёт им огромную выгоду?

– А я тебе объясню, Фридрих! Всё очень просто. Русские и их правитель хотят лишить наш город той прибыли, за счёт которой мы живём. Вся наша прибыль основывается на посредничестве между Ганзейским союзом и русскими купцами, поэтому московский царь и хочет захватить Ригу, чтобы торговать с Ганзой самому, без посредников. Ему же тоже хочется получить свою выгоду! А теперь подумай, что будет с твоим купеческим делом, если к нам в город придут русские войска. Разве им нужны будут немецкие купцы-посредники? Разве им будете нужны ты и твоя дочь? Дочь-то, может, они и оставят для потехи, а вот ты им точно будешь без надобности. Да они просто уничтожат всех ганзейских купцов, как саранча уничтожает посевы! Удивляюсь, как ты этого до сих пор не можешь понять?!

– Я как-то об этом и не задумывался, господин бургомистр, – растерянно произнёс купец.

– Вот и подумай! Поразмышляй над тем, что я тебе сейчас сказал, Фридрих, а заодно и со своей дочерью посерьёзнее переговори! Я думаю, что она не настолько глупа и должна в конце концов понять свою собственную выгоду! – голосом человека, привыкшего к полному повиновению, произнёс Хейнер и, уставившись холодным взглядом водянисто-серых глаз на понурившего голову купца, жёстким, ледяным тоном добавил: – А теперь ступай и к воскресенью жди меня к себе в гости. Я навещу вас с дочерью сразу после богослужения. Думаю, что за три дня ты сумеешь подготовить Марию к принятию правильного решения.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64969261) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Коловрат – славянский оберег. Символизирует энергетику солнца, изобилия, плодородия.




2


Ландскнехт – наёмный пеший воин в войске рыцарского ордена.




3


Сажень – древнерусская мера длины, примерно 2,13 метра, применявшаяся в основном для измерения земельных участков.




4


Миля – мера длины, равна 1852 метрам.




5


Венденский замок – самый крупный и наиболее сохранившийся замок ордена на территории Латвии, в 90 км к северо-востоку от Риги, над рекой Гауя. Рядом с замком возник современный город Цесис.




6


Ревель – в настоящее время город Таллин, столица Эстонии.




7


Дерпт – в настоящее время Тарту, небольшой город в Эстонии.




8


Комтурство (командорство), или коменда – минимальная административная единица в составе рыцарского ордена. Комтур – глава комтурства.




9


Митава – небольшой город в 40 км на юго-западе от Риги. Современное название – Елгава.




10


Берковец – большая мера веса, употреблялась в оптовой торговле преимущественно для взвешивания воска, мёда, поташа и т. д.




11


Сорок – единица счёта пушнины, особенно соболей, которые продавались сороками – наборами на шубу, вложенными в чехол.




12


Пуд – мера веса, равна 16,38 килограмма.




13


Ратуша – здание, служившее резиденцией для органа рижского городского самоуправления.