Книга - Быть жизнью

Быть жизнью
Сергей Юрченко


Жизнь Валентина полностью перечеркнула авария, в которой погибли его родители. После 4-х лет скитания по приемным семьям, он отчаивается в попытках понять и найти себя, поэтому прибегает к простому избеганию этих вопросов в голове: беспробудно пьет. Но в один момент тот, кто сидел с ним рядом в баре, представляется смертью, вместо бармена напитки разливает судьба, а с другой стороны сидит одиночество. Валентин окончательно понимает, что сошел с ума, когда в бар заходит Любовь.





Сергей Юрченко

Быть жизнью





Глава 1





Бар


Я сижу и курю.

Я сижу здесь уже, наверное, несколько дней, не шевелясь, пока все вокруг то приходят, то уходят.

Я сижу у самой барной стойки, стул подо мной уже скрипит от моей массы, но мне все равно.

Я просто курю, пока другие посетители этого места занимают столики, мило общаются с дамами, которых сюда приводят, нажираются, как скоты, а потом бьют друг другу морды.

Я достаю еще одну сигарету и закуриваю.

– Сегодня в суд ходил, – говорю я тому, кого вижу впервые в жизни. – Разбирательство идет уже несколько лет, а я до сих пор не могу добиться своего. Видимо, тот пьяница за рулем был с хорошими связями и теперь придется немного попотеть, чтобы выбить из него компенсацию.

Никакие суммы не заменят того, что мои родители погибли, когда мне исполнилось 15. Никакие цифры на чеке не компенсируют мне те ужасные адские годы, которые я прожил без них в детдоме, а потом здесь, в этом сраном городе. В полном одиночестве.

Я сижу и курю. Я просто сижу и курю уже.. я сбился со счета. Сколько я выкурил? Это где-то третья пачка. Да, точно, третья пачка.

– И чего думаешь делать с этим? – спрашивает меня неизвестный голос.

Я не поворачиваюсь к нему. Я продолжаю курить, пока клиенты бара заходят и выходят из него.

– Продолжать настаивать на своем. Выбора у меня не остается, – отвечаю я.

Я сидел в этом баре, переполненным одинокими душами и всем божественным театром уже несколько суток.

Обычно на смену одних приходят другие. Но те, что сидели вокруг меня, и бармен, и управляющий, и менеджер, и весь остальной персонал – он не менялся никогда.

Я выстроил этот бар для себя. И в него я возвращаюсь постоянно, когда остаюсь один.

Мне гораздо проще напиться, чтобы мои мысли не съели меня.

Однажды это произошло: когда мысли чуть не съели меня. В тринадцать лет я узнал, что такое настоящая взрослая боль. Ее обычно испытываешь, когда тебя предают и предают настолько неожиданным образом, что приходится всю оставшуюся жизнь собирать себя по крупицам.

Я развалился однажды на границе переходного возраста и до сих пор не смог собрать себя.

В одиннадцать я познакомился с девочкой, которая позже перевернула весь мой мир. Конечно, о какой любви может идти речь, когда тебе буквально только что в голову ударила сперма? И правда.

Однако у меня не было никаких теневых намерений на ее счет. Мне нравилось то, как она играла, то, как она грациозно заправляла волосы за ушком. За ее миниатюрным ушком.

У нас были одинаковые интересы.

Я сидел, курил и рассказывал все это своему новому незнакомому другу. Тот, кому повезло меньше остальных, тот, который всегда попадается под руку, когда так сильно хочется излить душу.

Я выпил изрядно много для этого вечера. Меня крутило, мыло застелило глаза, однако я продолжал смотреть прямо. Домой я сегодня не собирался уходить.

– Я думаю, у меня получится это сделать, – говорю я, стряхивая пепел с сигареты.

– У тебя определенно получится это сделать, – отвечает мне незнакомец.

– Самое интересное в этом, что моей сестре даже не дали возможность побывать на похоронах. Родители матери забрали ее к себе, сказав, что меня они брать не будут. И что у меня дурные намерения на эту жизнь, а их девочку я только порчу. Тупые ублюдки.

Я продолжаю курить и рассказывать все, что во мне скопилось.

– Я очень хотел бы с ней еще раз увидеться, но я уже не могу найти для этого никаких сил.

– А что ты для этого уже сделал? – спрашивает голос.

– Ничего.

Не стоит осуждать меня за мое бездействие, пока вы не познакомитесь со мной поближе.

Мне стоило только добраться до совершеннолетия, когда я понял, что в этом нет никакого смысла. Мы живем в городе, в котором живет более 10 млн человек, какой поиск тут можно осуществить? Я боюсь, это попросту бессмысленная работа, которая не будет иметь никакого результата.

Поэтому я и не пытался. Мне понадобилась одна бутылка виски, один свободный вечер и пустая квартира, чтобы понять это.

Иногда для того, чтобы жить стало проще, нужно просто лишь упростить жизнь.

– Ты таким образом совсем один останешься, – говорит голос. – Мне это по душе, а тебе?

– Да, мне тоже. Людям нельзя верить. Особенно девушкам.

– Чем же девушки тебе так не угодили? – голос усмехается.

А тем, друг мой, что они способны уничтожить любого, кто будет не в их вкусе. Они не будут думать о последствиях, они не станут искать компромисс – они развернутся и уйдут.

Трахаться с твоим лучшим другом, потому что у него глаза красивее.

– Это детская позиция, – говорит голос, но уже с другой стороны. Этот голос чуть выше, чем предыдущий, более похож на голос старой бабки. Старой костлявой бабки. – Если она уходит от тебя, то пусть идет. Это была не любовь. В конце концов, у всего один исход, друг мой.

Да, может, это и так. Однако я не могу смириться с тем, что в итоге все чувства умирают. Я просто не готов к такому в этой жизни.

Я попытался вскрыть себе вены из-за той девочки в тринадцать лет, и чтобы скрыть это от родителей, мне пришлось надеть багровый свитер, который сшила бабушка.

Мама с папой ничего даже не заметили.

– Как же ты выжил? – спрашивает бабка.

– Мне повезло. Просто повезло, – отвечаю я.

– Обычно в таких ситуациях везение – дело посредственное. Это, скорее, твоя предосторожность. И твой жуткий страх, что задуманное может и правда произойти. А в этом нет, на самом деле, ничего такого.

– Извините, а вы, собственно, кто? – спрашиваю я, не поворачивая головы.

– Мое имя Смерть. А тот, что сидит слева от тебя, это Одиночество. Мы сидим тут с тобой уже несколько недель, да вот только ты этого не помнишь.

Как?

От удивления я повернул голову. Рядом со мной сидел человек в темном плаще и с капюшоном. Лица было не видно, но я знал, что голос бабки принадлежал этому человеку.

Я обернулся в другую сторону: точно такой же плащ, точно такой же капюшон.

Я слез с барного стула и попятился.

– Вы сейчас разыгрываете меня да? Если это шутка, то она очень дерьмовая. Мне сейчас совсем не до шуток.

– Какие могут быть шутки, мой друг? – спрашивает голос, представившийся Одиночеством. – Среди нас нет шутников.

– Мне нужно домой, – говорю я. Я хочу сбежать отсюда и больше никогда сюда не возвращаться.

– Ты можешь уйти отсюда в любой час, – отвечает голос, представившийся смертью. – И вернуться тоже можешь в любое время. Мы всегда будем тут, будем тебя ждать.

Я отошел к самой дальней стенке от барной стойки.

– А что это все, собственно, значит?

И тут из-под барной стойки вылезает еще один силуэт.

– Ничего особенного, – говорит он. – Просто ты потихоньку сходишь с ума, наш друг.

– А ты еще кто? – спрашиваю я, указывая на него пальцем.

– Меня зовут Судьба, – он протирает стаканы тряпкой. – Виски не желаешь? Целую пинту за счет заведения.

Я аккуратно делаю шаг навстречу к ним.

– Какие-то вы херовые шутники, – говорю. – Давайте без этого. И снимите свои проклятые капюшоны, они напрягают меня.

– Нельзя, друг, – говорит Смерть. – Мы должны сохранить анонимность, чтобы в следующий раз ты также спокойно зашел в бар. Поверь, тебе так будет просто проще.

– Так, получается, я умер, да? Если тут собрались все, кто должен меня сопровождать по жизни.

– Не совсем, – говорит Одиночество. – Ты еще жив. Просто здесь тебе комфортнее, чем в остальном мире. И кстати, мы здесь не все.

– Вон сидит Страх, – говорит Смерть, указывая на столик в самом далеком и темном углу. – Он всегда там сидит. А если подходишь, начинает верещать, как черт.

– Еще есть? – спрашиваю.

Мне даже показалось это забавным.

Я уселся обратно на стул у барной стойки, закурил сигарету, взял в руки пинту виски. Судьба улыбнулась мне, продолжая протирать стаканы.

– Есть. Жизнь, – говорит Смерть как будто с пренебрежением.

– Где она? – я оглядываюсь.

Я не нашел ее. Никто из них не указал, где она сидела. Остальные столики мне показались пустеющими. Забавно, ведь мне казалось, что они приходят и уходят с невероятной скоростью, а я попросту не успеваю за ними. Они такие быстрые, все бегут и бегут, а я просто сижу.

Сижу и курю.

– Жизни нет, – говорю.

– Зайдет позже, – отвечает судьба.

– Как она может меня оставлять?

– Она всегда появляется, когда ты уходишь отсюда.

– Она меня избегает?

Мне никто не ответил.

Жизнь попросту уходила, когда приходил я.

– А кто еще должен быть?

Они игнорировали меня. Они все сидели здесь, потому что однажды я понял, что жизнь без любви не стоит ничего и поэтому попытался покончить с нею. Раз и навсегда.

Возможно, поэтому в моем баре никогда не было Жизни.

– Так что там с судами? – говорит Одиночество. – Когда следующее заседание? Ты уже подготовился? Был у меня один пациент, который постоянно ходил в суды, пытался засудить девушку одну, которая ушла и забрала почти все, что у него было. Мы постоянно сидели с ним темными долгими ночами, когда его начала терзать бессонница. Он сидел на кухне, смотрел на ночной город в окне и так же, как и ты сейчас, курил. Прямо в квартире.

– И что с ним в итоге случилось? – спрашиваю я.

– Умер. Все в итоге умирают, – говорит Смерть.

– Но ведь не ты его убиваешь, Одиночество? – спрашиваю я.

Я подыгрываю им, пытаюсь довести их до точки, когда я смогу их раскусить. Пытаюсь их подловить, поймать их на вранье, чтобы они больше никогда так ни с кем не делали.

Одиночество мне не ответило.

Скорее всего, это просто театр или какой-нибудь дешевый розыгрыш. Где-то стоит камера, я более чем уверен в этом. Стоит камера и снимает то, как меня разыгрывают эти четверо упырей в капюшонах.

А позже, когда я уйду, это видео наберет миллионы просмотров и миллионы человек будут смеяться во всю глотку с меня.

Я сижу и курю, прокручивая все это в своей голове.

И решаюсь рассказать еще одну историю из моей жизни.

Не то, чтобы я повелся на их спектакль, я не хотел быть негласным актером их шоу, просто мне стало интересно.

И я спрашиваю у Судьбы:

– Слушай, а ты не помнишь мою сестру? Где она сейчас?

Судьба продолжает натирать стаканы, один за другим, и отвечает:

– Я знаю не больше, чем ты, Валентин. Ведь это твой бар или ты уже забыл?

– Не подливай ему больше, ему и этого хватит, – вмешивается Одиночество. – Хотя скоро пробьет полночь, снова протрезвеет.

– Пусть нажрется в усмерть, пока еще есть время, – говорит бабка Смерть.

– Да вы охренели что ли все? – взрываюсь я.

Я подскакиваю со стула и ухожу в сторону выхода из бара. Меня никто не сможет остановить. Да и, если честно, никто не пытается меня остановить.

Я открываю дверь, толкаю ее от себя, и захожу снова в помещение бара.

Эта дверь – лишь связующая между двумя барами. А больше дверей здесь нет. Никаких. Абсолютно.

Даже туалета.

– Уже вернулся? – с улыбкой спрашивает Смерть. – Быстро ты. Присаживайся, для тебя место всегда свободно, Валентин.

Я медленно прохожу чуть глубже в помещение.

Мы с моей сеструней в детстве, когда прощались, а прощались мы редко, говорили друг другу фразу «Банзай!». Не знаю до сих пор почему именно это слово, но оно нам так понравилось после просмотра какого-то японского фильма, что мы решили присвоить его себе.

Летом нас забирали в разные поселки. Мама ехала к своим родителям, отец – к своим. И в итоге мы расставались на пару месяцев. И каждый раз мы говорили друг другу «Банзай!».

Глупость какая-то. Но зато какие теплые воспоминания.

Я прошел к стулу, который оставили для меня Смерть с Одиночеством, и неуклюже залез на него.

– Пинту? – спрашивает Судьба?

– Почему Судьба на разливе? – спрашиваю я. – Почему Одиночество сидит слева, а Смерть – справа? Почему страх где-то прячется в темном углу? Что вообще все это значит?

Не то, чтобы я впал в отчаяние, когда понял, что выхода отсюда нет.

Это было похоже на очень реалистичный сон или, я бы сказал, какую-то зарисовку безумного художника или сценариста. Только вот я не давал согласия помещать меня в этот театр остервенелого безумца.

– Нас было больше, Валентин, когда ты был молод, – говорит Судьба. – Здесь были полностью забиты все столики, некоторым приходилось пить даже стоя. Поверь мне, это были твои лучшие годы. Как раз тогда, когда ты только вышел из детдома и выбирал дальнейший путь. Здесь были и амбиции, здесь были и мечты, желания, рвения, цели. Здесь было и отчаяние, ненависть, апатия и бессмысленность в своих действиях. Из-за последнего, кстати, все отсюда и ушли. Бессмысленность практически полностью захватила этот бар. Теперь нас осталось здесь всего четверо. И этот бар – это твой бар, Валентин. Он угасает.

Я смотрел то на Судьбу, то на Одиночество, то на Смерть, то на Страх. Все они, кроме Судьбы, сидели с поникшими головами, прикрытыми капюшонами, и молча слушали то, что говорила Судьба. Лишь иногда кивая и приговаривая:

– Как здесь было красиво!

Или:

– Какой же ты слабак!

Или:

– Ты все испортил!

Но я до конца не мог понять одного: где я, черт возьми, нахожусь? Что это за место, в котором какие-то непонятные мне люди представляются какими-то метафорическими определениями чувств и жизни? И почему я не могу выйти отсюда?

Я решил подойти к страху. Я решил поговорить с ним с глазу на глаз.

Как только я начал подходить, он зашипел на меня. Я сделал еще два шага, он пригрозился, что кинет в меня вилку и проткнет насквозь.

Я все равно подошел к нему и сел напротив. Он перестал шипеть, он перестал грозиться убить меня. Он сидел и молчал, глядя мне в глаза.

И я видел эти глаза. Они отражали тусклый свет из-за моей спины. Темные глазенки, в которых, казалось, заточена целая жизнь.

– Если ты и правда тот, о ком они говорят, тогда я хочу тебя кое о чем попросить, – говорю я. Медленно, спокойно, чтобы ни в коем случае не спугнуть его. – Мы сможем с тобой ужиться, если ты мне позволишь управлять ситуацией, а не брать надо мной верх. Мы сможем довести начатые судебные разбирательства до конца и засадить за решетку того сраного пьяницу, который отобрал наших родителей, если ты не будешь так часто набрасывать на меня панические атаки. Мы сможем наладить свою жизнь и перестать пить, если ты прислушаешься ко мне и будешь слушать меня. Мы сможем даже отыскать нашу сестру, если нам повезет, если ты снова не попытаешься взять надо мной верх. И в конце концов, мы сможем найти того, кто нас примет. Понимаешь, о чем я говорю?

Тот, кто сможет принять весь мой бар головных мыслей.

Дверь в бар открылась. Я резко обернулся. В нее вошла женщина в белом плаще, таком ярком, что она светилась ярче любой другой лампы в этом заведении.

Если она смогла войти, значит, она сможет и выйти из него? Тогда мне показалось это логичным, и я тут же ринулся к ней, но она как будто была за тысячу километров от меня. Я попросту не мог подойти к ней. Она все быстрее и быстрее отдалялась от меня.

Я уже бежал ей навстречу.

Судьба налила ей стопку Пины Колады. Женщина в плаще выпила ее одним глотком, поставила стопку и вышла из бара.

Я побежал за ней на выход, но снова оказался в другом помещении бара. Там женщины в плаще уже не было.

Я подошел к Смерти и Одиночеству, достал сигарету, закурил.

– Кто это был? – спрашиваю я, отпивая из пинты виски.

– Это? Любовь, – отвечает Одиночество. – Она появляется здесь каждый вечер, пока твой хозяин в реальном мире дела всякие вытворяет.

– Каждый вечер? – спрашиваю я. – Не понимаю.

– Ты поймешь. И поймешь, почему любовь постоянно уходит. Ты сам ее гонишь прочь, поэтому не можешь ее поймать, – говорит Одиночество. – Хотя очень хочешь.

– Только вот ее не ловить надо, – вмешивается Судьба. – Для нее нужно подготовить место, чтобы не ты ее попытался поймать, а чтобы она сама не захотела уходить. Понимаешь, о чем я?

Я стряхнул пепел с сигареты и кивнул головой.

Я не оборачивался, просто сидел и курил, пока посетители бара приходили, уходили, снова приходили и уходили. Это мой бар и это мой выбор.

Выбор просто сидеть и курить. Сидеть и курить.




Глава 2





Женщина со шрамом.


Я возвращался с работы домой. Тогда я еще работал на какого-то старпера комунистской закалки. Он вечно орал, а не говорил. И если говоришь ему не орать, он отвечал, что просто говорит.

И снова начинал орать.

Это предприятие, не требующее общения с людьми. Все, что я делал, это молча перебирал коробки по партиям на складе. Работа в тишине и одиночестве. То, что мне было нужно.

Я зашел в квартиру. В нос ударил запах прогнившей курицы из мусорного ведра. Как обычно.

Я открыл дверцу, за которой стоял пакет с мусором. Половина развалена на весь кухонный шкафчик: и банки, и бутылки, и кости от недоеденного мяса, и прочее дерьмо. Пришлось все собрать обратно в пакет и вынести в подъезд. Лишняя трата времени.

Я закончил и вернул пакет на место. Даже есть не хотелось после этого.

Я открыл холодильник: хотелось смочить горло. Кроме прокисшего молока там ничего не было.

И как я вообще водил сюда всех тех тупых куриц-красавиц.

Впрочем, алкоголь знает свое дело.

Зато в спальне был идеальный порядок, и там даже пахло прилично.

Сексом.

И спиртом. Разбавленным. Дешевым виски с коньяком и водкой.

Я закрыл дверь в спальню и пошел в ванную. Стоило привести себя в порядок. Плоть требовало крови, молодой женской крови.

После всех обрядов подготовки, я приоделся. Как обычно, без помпезных костюмов с шикарными запонками и разноцветным галстуком: обычная кофта, под нее майку и узкие джинсы. Единственное, на что я делал акцент, это парфюм. Матушка говорила, что главное в мужчине то, как он пахнет. И неважно даже во что он будет одет. Парфюм придает авторитет, поднимает в глазах.

Я вышел из квартиры. Звякнул ключами около двери, затем закрыл ее. Необходимый обряд, незначительный знак пустому коридору, что здесь скоро появится очередная моя жертва. Жертва, с помощью которой я утолю свою жажду.

В последнее время только это помогало мне не сойти с ума и не покончить с собой. Чем-то они захватывали – женщины. Интересовали. Незначительно. Не так, чтобы начать ради них меняться.

Так или иначе, каждая по утру казалась до чертиков тупой. Эта сволочь-тупизна так и лилась из них. И это выводило из себя.

Проклятая человеческая природа нетерпимости.

Таким образом, к вечеру мне уже снова нужно было утолить жажду.

Утром ее вызывает тот же, кто ее утоляет.

Да, я сволочь. Я животное. Лицемерное и эгоцентричное.

Уж так навострила меня жизнь. Я ничего с этим не поделаю.

В конце концов, в каждом свои чертики. Ведь так?

Я шел по влажному асфальту. Еще пару часов назад прошел дождь, но сейчас уже светилось солнце и припекало сверху. От этого контраста воздух пропитался приятным запахом сырого асфальта после дождя.

Я даже улыбнулся.

Странно.

По дороге я вижу вывеску бара на фоне заходящего солнца за горизонт. Самое время. Я захожу внутрь.

У него еще название такое странное – "Утоли кипящую жажду". Наверное, это бар для школьников.

Хорошо звучит. Бар для школьников. Максимум – детское шампанское. Минимум – киндер сюрприз.

Киндер сюрприз с отцовским ремнем внутри.

Но в самом баре все выглядело, к слову, не так уж и плохо. Не так уж и отталкивающе.

Я прошел до барной стойки и заказал себе водки. Затем ещё. И еще. Теперь можно попробовать развязать себе язык.

И рот той, что ждет.

Я огляделся в поисках той самой.

Жажда.

Она сидела одна за столиком в углу, самый дальний от окна. И над ней висела одинокая лампочка в каком-то нелепом канделябре.

Черные длинные волосы, смуглая кожа и довольно привлекательное, я бы даже сказал, весьма прекрасное лицо.

Как может быть такое?

Я подошел к ее столику и уже с отработанной вежливостью спросил:

– Могу присесть?

Она подняла на меня свои зеленые глаза. Они казались очень хрупкими и в то же время невероятно сильными.

И вообще вся она выглядела очень миниатюрной и хрупкой.

Она ответила вопросом на вопрос:

– Подумай хорошенько, нужно тебе это или нет? А потом, – она пожала плечами, – садись, конечно.

Я на мгновение растерялся. Но потом сел.

– Вы всегда так отвечаете парням? – спрашиваю.

– И не только парням, к вашему сведению. – Она улыбнулась. – По обыкновению, очень часто они жалеют, что пошли на это. Не знаю, может, дело в них.

Она смотрела на то, что заказала себе. Перед ней стояло некое блюдо – какого хера вообще люди едят в баре? – небольшая порция. Она приглядывала, как ей взять вилку.

Я не понимал до конца, как ей ответить: пойти по ее ноте и поддержать диалог или все же просто встать и уйти? Да как-то некрасиво получится, что ли. Хотя с каких пор это меня должно волновать?

Я уже собирался встать – правда, собирался, не такая уж она и сногсшибательная, – но чуть позже она сделала один жест. Он выглядел примерно так: откидывая мизинец, она взяла в левую руку нож, а в правую – вилку, и попыталась отрезать небольшой лист салата. Около половины минуты она с ним боролась, а потом бросила вилку с ножом и со словами «да к черту» взяла руками целый салат и закинула в рот.

А затем так удивленно смотрела на меня, прожевывая этот гребаный лист. В ее глазах так и читался вопрос: «чего вылупился? Я есть хочу!».

– Как я вас понимаю, – говорю, громко глотая.

Она улыбнулась краем рта и сказала:

– Эти парни на самом деле такие пустышки.

Интересная стратегия – начать знакомство с жалоб на парней. Как будто я ее старый друг, который прекрасно ее понимает и знает всех ее бывших. Или подружка, которая даст свой непрошенный совет и разобьет ее надежды на любого нормального парня.

– Точно, – ответил я.

Из всех возможных вариантов, которые могли бы произойти сейчас, я выбрал наиболее проигрышный для себя – поддержать диалог.

Она явно не в себе.

Мы заказали себе выпить. Она взяла виски неразбавленный. Я взял водку.

– Виски – элитарный напиток для элитных людей. – Говорит она.

Салат в ее рту, похоже, закончился. Слава богу.

– Водка – для таких, как мы. – Отвечаю я.

Она мельком глянула на меня. А затем отвела взгляд куда-то вниз как бы скрывая улыбку в темноте.

Эти мелкие знаки, это сочетание аристократичной грациозности и невероятно глупые ошибки этикета вызывали неоднозначные ощущения.

Она была как глянцевая раритетная шкатулка, которую хотелось открыть и посмотреть, что у нее внутри. Однако ключ к этой шкатулке, казалось, добыть практически невозможно.

– Вы частый гость баров, не так ли? – спрашивает она. – Судя по тому, как вы сидели у барной стойки и как себя ведете сейчас, это особенно заметно.

– Что же не так с моим поведением?

И ровно в этот момент я почувствовал нотки раздражения. Потому что я ненавижу, когда меня, сука, пытаются прочитать.

– Вы не можете отвести от меня глаз. Глазеете и глазеете, как будто я какой-то бриллиант, который вы видите впервые в жизни. И это неудивительное поведение для частого гостя подобных мест.

– Что же не так с этим местом? Вам не нравятся бары?

– От баров я без ума, но меня смущают их постоянные посетители. Как правило, это люди, не всегда следящие за собой. Именно поэтому я не люблю знакомиться в баре.

Я поглядел на нее, отпил из своего стакана, затем сказал:

– Тогда что вы тут делаете?

Она, пожимая плечами, как бы говоря, что ей все равно где быть, ответила:

– Не знаю.

К нам подошла официантка и спросила, будем ли мы заказывать еще что-нибудь. Девушка напротив заказала еще один такой же салат. Я же просто отмахнулся от официантки.

– Знаете, – говорит она, – кажется, мы друг друга не совсем правильно понимаем. Я никак не хочу сказать, что вы мне не симпатичны, и никак не хочу выделиться на фоне других людей в этом заведении. Потому что это тогда являлось бы еще одним из способов самоубийства, а мне пока что это неинтересно. Я хочу лишь сказать, что вы, скорее всего, стараться будете зазря. У нас с вами ничего не выйдет.

Я помню, как мне в тринадцать лет отказала девчонка, сказав, что я скупой размазня, не умеющий даже постоять за самого себя. Я помню, как мне еще в одиннадцать лет мама сказала, что ложь во благо – это такая же ложь, за которую меня будет ждать отдельный котел в аду.

И я помню, как еще в 9 лет отец показал мне, что такое настоящее насилие. Тогда я подумал, что это посвящение во взрослую жизнь, потому что все актеры были взрослыми.

Она – моя вечерняя спутница, которая рьяно пыталась меня слить, – дождалась салата и снова рукой закинула его в рот. Сидела и с довольным лицом поедала его.

Все это время я сидел и просто пытался быть джентльменом. Но меня это изрядно достало.

– Да, я частый гость подобных мест. – Начал я. – И да, я не понимаю, как человек может в баре заказывать вместе с выпивкой местные блюда. Таким, как вы, место в ресторане, а не в баре, но тем не менее вы зашли сегодня именно в бар. Знаете, почему мне так нравится это место? Потому, что здесь неважно, какие заведения вы предпочитаете посещать. Здесь важно то, каким человеком вы являетесь внутри, понимаете? А эта ваша напыщенность и тщеславие вас совсем не красят. Скорее, наоборот, они вас съедают.

Я встал, взял свой стакан и допил одним глотком. А затем отправился к бару.

Но она меня остановила простой фразой:

– Узнать бы ваше имя.

Я повернулся к ней: она пристально следила за моими глазами.

– Кажется, у вас может получиться сделать первый шаг, который другим в баре не удавалось сделать. – Говорит она.

Она поставила руки на локти и с такой женской легкостью поправила свои темные прекрасные волосы, заправив их за ухо.

– Я уже сделал первый шаг, после которого вы меня отвергли. – Отвечаю я.

– Да бросьте, вы ли не знаете, насколько сейчас важна осторожность?

Я присел обратно на свое место напротив нее.

– Вот видите, вы опять говорите про осторожность, но забываете, что находитесь в баре. Вам здесь не место, моя дорогая. – Говорю я.

Что-то в ней казалось не таким, каким она показывала. Что-то она как будто бы скрывала, не хотела, чтобы это обнаружилось в ней. И скрывала она это очень тщательно.

– Я не люблю, когда меня пытаются прочитать, к вашему сведению, – заверяет она. – Поэтому попрошу вас воздержаться от подобных действий в дальнейшем.

Она грациозно взяла в руки стакан и сделала глоток.

– Что пьете? – спрашиваю.

С каждым мгновением злость во мне усиливалась, но по какому-то непонятному мне наваждению я не мог просто встать и покинуть ее.

– Виски. Мы же вместе с вами заказывали, или вы уже забыли об этом?

Ах, да, точно.

Я отвернулся, чтобы она не видела отражение моей глупости на моем лице.

– Не берите в голову, все хорошо, – она язвила, это чувствовалось в голосе, в ее взгляде, во всех ее движениях.

– Сколько же в женщинах неподдельной фальши, которую невозможно долго терпеть. Я не понимаю, как вы вообще прошли все стадии эволюции.

Она удивленно посмотрела на меня, однако не решилась отвечать мне грубостью и сказала:

– У нас сейчас с вами две проблемы. Первая – это решить, кто за наш с вами прекрасный ужин заплатит, а второй – у кого будет продолжение вечера. И исходя из простых гендерных соображений, даю волю вам решить хотя бы одну из этих двух проблем.

Она договорила и отпила из своего стакана. Он оказался пуст.

– Вы будете удивлены, – говорю я, – но я уже решил обе проблемы.

Я также добил свой стакан и попросил счет.

– Заплатите за ужин вы, потому что я оказался слишком бедным для такого заведения. И поедем мы к вам, потому что у меня дома в мусорном ведре уже две недели лежит протухшая курица, а мы выпили слишком мало, чтобы этот запах не чувствовать.

Она со страстью, с какой-то нелепой, неуклюжей заинтересованностью поглядела на меня. Затем приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь снова нелепо улыбнулась.

Нелепо, так казалось мне.

Официантка принесла счет. Та, что напротив, вдруг заговорила с ней:

– Извините, а не могли бы вы разделить чек. Тут я пила только виски и один салат. Можно мне только мой чек, пожалуйста?

– А ваш спутник не против? – уточняет официантка.

– Не против. Ах да, дорогой, – она кладет свою ладонь на мою, – оставишь чаевые для этой милой девочки. Они ей будут кстати.

Официантка распласталась в благодарной улыбке, глядя на мою "спутницу".

Водка вышла дешевле виски. Но учитывая чаевые и еще один салат, который она каким-то чудом повесила на меня, получилось поровну.

Девушка-гармония. Девушка-сука.

Мой типаж. Похожий на меня характер.

Мы вышли из бара вместе. Она все улыбалась и смеялась, изображая тупую заинтересованность для официантки, для тех, кто нас видел, для тех, кто нас слышал.

Для всех остальных, которые глазели на нее.

Они улыбались в ответ, наверное, прокручивая в голове мысли что-то вроде: «вот ведь счастливые. Аж тошно!».

Как только мы оказались за дверьми бара, ее улыбка тут же превратилась в оскал. Тут же забегали глаза по машинам в поисках такси.

– Иди за мной, – говорит она.

Иду за ней. Она тянет с силой меня за руку, как будто мы куда-то опаздываем.

Иду за ней, чуть ли не бегу через толпы зевак, через толпы прохожих, вечно куда-то спешащих.

В садик за детиной, в школу за детиной, к сестре за детиной.

Домой.

К детине.

Она довела меня до такси, и мы уселись на заднее сиденье. Она назвала адрес, мы тронулись.

Час пик кончился. И мы добрались до места достаточно быстро. В пути не обмолвилась и словом. Может, разве что, нелепыми мимолетными гляделками.

Город прекрасен в расцветающем мае. Прекрасен без людей глубокой ночью.

Конечно, не везде и не всегда.

Только в особые праздники, когда отходы этого города – люди – спят с похмелья, глубоко зарывшись в своих норах никчемности и неузнаваемости.

Она сидела и не поворачивалась в мою сторону, как будто меня с ней вовсе нет рядом. Всем видом она говорила о том, что это обычный ее вечер, обычное возвращение из бара. Или с работы.

Впрочем, у меня был такой же вид. Я был уверен в этом.

Мы остановились у засраной пятиэтажки где-то глубоко в богом забытых дворах. Она расплатилась с таксистом и вышла из машины. Я последовал за ней.

Мы зашли в подъезд.

– Здесь твое ложе? – спрашиваю.

– Специально для вас, мой хороший, – отвечает она.

– Весьма мило.

– У меня нет протухшей курицы, – говорит, – но, если захотите есть, можете сделать бутерброд. Там где-то колбаса валялась.

– В холодильнике?

– Что? Нет, что вы. В мусорном ведре. Это специально для гостей.

– Вы хотели сказать, для меня?

Она просто улыбнулась в ответ.

Мразь.

Мы поднялись на этаж. Кажется, третий, если не ошибаюсь. Она открыла дверь, и мы пошли внутрь.

Скажу сразу, даже моя квартира выглядела и пахла в разы лучше, чем эта. Здесь несло рваниной вперемешку с острым запахом женского одеколона. А в купе с запахом просроченных яблок получался просто отвратительный, невыносимый запах, от которого даже слезы появлялись в глазах.

Нас встретила весьма просторная гостиная, по центру которой располагался старый кожаный диван. Перед диваном, как и подобает старперской квартире, стоял маленький газетный столик, а на стене напротив дивана стоял не телевизор, как мы обычно привыкли. Там висел старый грязный ковер, красный, с узорами из советской эпохи. Диван стоял спинкой к дверям в спальню, на пути в которую было сооружено что-то вроде маленькой кухни.

Весьма странное решение дизайнеров интерьера.

И тут же я захотел домой.

– Чувствуйте себя как дома. Хотя нет, не смейте, это место создано, чтобы ненавидеть мир и собственную жизнь, поэтому я желаю вам именно такого же ощущения.

Она скалилась, она язвила и бросала все силы на то, чтобы я возненавидел ее.

– Там спальня, там ванная, на приготовления тебе 20 минут.

Она изменилась в голосе. Как будто стала какой-то другой, в одно мгновение перешла на «ты», в одно мгновение почувствовалась жуткая агрессия.

Она тыкнула на своих цифровых часах время, и сама приступила к приготовлению.

Только к чему готовиться?

Если спросить ее, выставит ли она меня за дверь?

Может, она хочет убить меня. Или заключить договор, по которому я буду убивать ее ненавистников. Может, она хочет, чтобы я перемыл ее квартиру для продажи.

Так или иначе, дверь уже закрыта, а она начала раздеваться.

Кажется, все не так плохо.

Но, о боже, эти изгибы тела поначалу ввели меня в ступор. Вдоль всей спины на пояснице тянулась неглубокая ямка, прямо до черных трусиков в кружевах.

Как банально.

Темные волосы с головы спускались чуть ниже лопаток. И едва смуглая кожа придавала этой картине невероятный блеск.

Твою мать, она красивее всех, кто был до нее.

Мой дьявол.

Она обернулась, заметила, что я даже с места не сдвинулся, и сказала:

– Ты может уже начнешь что-нибудь делать? У тебя всего 20 минут, а ты себя ведешь, как будто первый раз видишь женскую грудь, малыш.

Малыш, чтоб ее черт оттрахал. Еще никто меня малышом прежде не называл.

Никто, кроме нее.

Да что она вообще о себе возомнила?

Я отправился в ванную, там же и разделся. И уже стоя под душем, меня посетила мысль, какого дьявола я вообще еще здесь? Почему не развернулся и не ушел? Почему не послал её еще в баре, когда уже вроде бы уходил.

Нужно было так и сделать: сразу послать ее.

Сраное чувство нужды. Нужды, которую необходимо утолить.

Жажда.

Хотя, я мог бы и подсесть к другой.

Я придушу ее, когда она уснет. Да, точно.

Так и сделаю.

Чтобы не нарушала гармонию во вселенной.

Чтобы не было баб, использующих мужиков. Чтобы были только мужики, использующие баб.

Ведь это природный постулат. Женщины моногамны. Мужчины полигамны.

Так и должно быть.

Но не наоборот.

Наверное, она росла в семье без матери. С одним отцом.

Хотя, с такой дочкой я бы точно выпилился. Или ушел из семьи.

Но сначала изнасиловал бы ее.

Только после ушел бы. Пропал. Испарился.

Вылил весь природный инстинкт в нее. Внутрь.

Я вышел из душа, когда она уже расставляла стаканы в спальне. Я слышал звон фужеров.

Я крикнул из комнаты в спальню:

– Зачем они?

– Слишком мало выпито, чтобы начать. Да и страсть, какой алчной бы ни была, нужно завести.

Я зашел в спальню, оставив на себе только трусы.

– Так и думала, что дрищ.

Она усмехнулась.

Я думал, как ей ответить, чтобы она выпала в осадок, но пока я думал, она лишь еще пуще прежнего рассмеялась. Судя по всему, мое выражение лица в замешательстве меня выдало.

– Лучше просто сядь и возьми фужер, – не скрывая улыбки, говорит она.

Она протянула мне фужер с вином. Я сделал глоток и тут же обплевался: вкус был хуже, чем у водки.

– Что это?! – я буквально кричу.

– Дешевое вино. Я добавила в него этилового спирта. Правда, получилось не слишком приятно, но зато, убив пару стаканов, мы будем готовы.

– Ты издеваешься? Мы будем убиты!

– Так хорошо же. Боже, не говори, что ты так никогда не делал и боишься. Ты же не маленький мальчик.

Ее ядовитые змеиные глаза ни на секунду не отводились от меня.

– Ты хочешь взять меня на понт? – спрашиваю.

– Нет, конечно.

– Да, сука. Еще как хочешь. Но у тебя не получится. Обычно бабы не усложняют все своими сраными тараканами в голове. Да и ладно бы они были, но не такие, как у тебя. Ты же совсем пизданутая.

Она посмеялась.

– О да, я знаю. Но ты же еще здесь, а значит, моя тактика работает. А вот твоя пока не очень.

Она встала со стаканом в руке и зашагала вокруг меня, пританцовывая.

– Тебе и музыка не нужна. – Говорю.

– Когда душа поет, ее должна слушать тишина. А когда поет сердце, его должно слышать другое сердце.

Она сделала несколько умелых движений телом, иногда касаясь меня своей грудью в лифчике. Она терлась об меня то грудью, то животом, то задницей.

Я хочу придушить ее, трахая. Взять за глотку, когда буду вбивать в нее свой хер и держать, пока она будет биться в конвульсиях.

Почему-то мне казалось, что она хочет того же самого.

– Давай же, – говорит, – пой вместе со мной. Пой своим сердцем. А когда души споются, споются и тела.

– Ты со всеми прокручиваешь этот спектакль?

– Это неважно сейчас. Давай же, пей, пой, целуй.

Она схватила меня за задницу и вцепилась своими губами в мои. Ее язык провалился ко мне в рот. Теплый и влажный.

От нее тащило спиртом.

– Пей, – прошептала она.

Я почувствовал, как ее рука скользнула по моему телу к члену. Но тут же она отпрянула, выставив указательный палец и сказав:

– Ты ничего не получишь, пока все не выпьешь.

У меня уже стоял, как камень.

Я взял фужер и, закрыв глаза, чтоб не слезились, выпил его до дна.

Ужасный, просто отвратительный вкус. Тут же меня едва не вырвало, но я сдержался.

– Мама говорила тебе, что не стоит держать всё в себе? – говорит она.

– Да что ты за человек?

Я сел на край кровати. Матрас был ортопедический. Правда, уже не новый: пружины слишком уж давили снизу.

Она села ко мне на колени. Сквозь края ее трусиков просвечивали едва заметные коротенькие черные волоски.

Легким движением руки, смотря прямо мне в глаза, она отстегнула свой лифчик сзади. Он повис у нее на плечах.

– Ты всегда так развлекаешься со своими мужиками? – спрашиваю.

Она обняла меня за плечи, и теперь ее лифчик спал ей на руки. Ее розовые сосочки стояли то ли от холода, то ли от возбуждения. Она наклонила голову на бок.

– Обычно они называют имена. Меня это неимоверно бесит. Я была и Лизой, и Дашей, и даже Анфисой.

– Имя настоящей шлюхи.

– Так звали мою матушку. – Она улыбнулась. – Но в тебе меня завело то, что тебе не нужны имена. Безликий, страстный, животный секс. Именно то, что мне нужно. А сколько имен ты сменил?

– Я не менял имен. Я представляюсь своим именем.

Она отвела взгляд на полупустой стакан неподалеку. Протянула руку за ним. Лифчик и вовсе спал.

Меня это выбесило. Я сорвал проклятый лифчик. Она на секунду изумилась.

Я прошептал:

– Я хочу тебя придушить.

Она подвинулась вагиной к моему члену – я чувствовал ее сквозь трусы – и прошептала на ухо:

– Я тебя тоже.

Затем она добила свой стакан и толкнула меня на кровать.

– Девушка без имени и парень без достоинства. Что может быть хуже и прекраснее, чем их соитие?

Она подняла руки вверх и принялась елозить всем своим телом вдоль моего, словно танцуя.

Она танцует пиздой на мне.

Эта девушка явно росла без матери, но с отцом, который каждый день показывал ей порно.

Приучая маленькую дочурку к взрослой жизни.

Чтобы вернуться к ней и изнасиловать через десяток лет.

Кажется, я помешан на насилии.

Мой член уже болел, моля о том, чтобы дать ему волю.

Я толкнул ее на кровать рядом с собой и рывком стянул с себя трусы. В воздухе забарабанил ее пьяный, очарованный смех, переполненный истомой.

Я взгромоздился над ней и впился взглядом в ее пьяные полузакрытые глаза.

– Давай же, сосунок, – зарычала она.

Вдруг ее пальцы вцепились мне в спину и шею. Она силой прибила мой рот к своему. Ее язык слился с моим.

Конечно, я тоже был пьян, но даже пьяным я чувствовал, как от этого бренного тела несло алкоголем.

И вдруг меня посетила мысль, что в моей спальне не так уж и сильно пахнет сексом, как казалось.

Я стянул с нее черные кружевные трусики. Она взяла мой член в свою руку и сунула внутрь себя. Я сразу же начал вколачивать.

Не церемонясь.

Как и она.

Сучка извивалась подо мной, как змея, как многоножка.

Я чувствовал ее тепло, и мне хотелось большего. С каждой секундой все больше. Все глубже. Все сильнее.

Я трахал и трахал. Без любви. Без чувств. Просто истребляя нужду в сексе. Обычная природная нужда.

Я не мог уже влюбиться. Я не чувствовал ничего, кроме физического осязания. Не было привязанности. Не было ничего.

Совсем.

Я схватил ее за горло. Она смотрела мне в глаза, но не сопротивлялась.

Я схватил ее за горло, чтобы хоть что-то почувствовать. Большую страсть, большее желание долбить ее, больший страх.

Но снова ничего.

Она закатила глаза. Ее тяжелое дыхание слилось с моим. Кроме удовольствия и ненависти я ничего не ощущал.

Самое настоящее изнасилование.

Она начала постанывать, а я нагонял и нагонял.

Она царапала, резала, терзала мою спину и шею. И стонала.

Еще чуть-чуть и она взорвется. А с ней взорвусь и я.

Я сдавил ей глотку еще сильнее. Я чувствовал приближение.

Второе пришествие! Долгожданное, которого все ждали. Черт возьми, это прекрасно. Да!

Я выпустил все в нее. И, переводя тяжелое дыхание, сполз с нее, весь в поту.

Она прокашлялась. И еще полежала со мной какое-то время. Молча. Также переводя дыхание.

Затем она произнесла:

– Хуже среднего.

Она встала и ушла в ванную. Я остался лежать на простыне, отдыхиваясь. Мне уже было неважно, что она думает об этом сексе.

Когда она вышла из ванной, моему взору предстало все ее обнаженное тело. Это сравнимо только с красотой богов.

Идеальный мой вариант.

Я медленно провел глазами по всем чертам ее прекрасного тела. Эта кожа. Гладкая, нежная, хрупкая.

Эти ручки, эти пальчики, эти груди.

Член снова начал твердеть.

Я опустил глаза и заметил шрам чуть выше ее лобка. Длиной, может, в пару-тройку сантиметров вниз. Он скрывался за маленькими черными волосиками, аккуратно выбритым лобком.

Я спросил:

– Операция?

Она глянула вниз и ответила:

– Слишком большой член.

Я откинулся на кровати, уставившись в потолок.

– Дай мне сигарету, – говорю, указывая на свою куртку в прихожей. – Там, в левом кармане.

– Это тебе или мне нужно? Сам встань да возьми.

Она стремительно одевалась.

– Ты херли разлегся? Одевайся, нам еще нужно убраться здесь. – Говорит она.

– Я думал, квартира твоя.

– Ей богу, малыш, если ты так думаешь, то странно, что ты вообще не девственник.

– Иди нахуй!

Я встал и отправился в ванную. После я оделся. И мы убрались в квартире где-то за час. Не разговаривая. Единственное, может быть, только перекрикивали друг на друга матом.

– Готово? – спрашиваю.

– Насрать, пойдем.

Мы вышли. Она даже не стала дверь закрывать, просто кинула ключи под коврик у соседской двери, брезгливо отряхнула руки и пошла вниз. Я за ней.

На улице уже темнело. В мае темнеет поздно.

Она спрашивает:

– Тебя мама не потеряет?

– Твоя? Нет. Куда теперь?

– К тебе. Или ночуем на улице.

– У тебя нет дома? – спрашиваю я.

– Есть. Но не для тебя.

– Кажется, я понял. Ты просто живешь с матерью.

– Разве что с твоей.

– И поэтому не хочешь позориться. И кто из нас малыш еще? – говорю.

– Даже если я живу с матерью, то позориться я не хочу лишь перед ней, что я выбрала такого мудака.

– Разве мудак может развести взрослую женщину на секс, даже не представляясь?

– Все. Молчи. – Она махнула рукой и опередила меня на пару шагов.

Пускай идет. Может, наугад она придет в морг.

И тело не придется тащить.

Тупая сука.

Мы дошли до остановки, на которой я укрылся.

– Я не буду тратиться на такси. – Говорю ей вслед.

– Ну и пидор.

Мы простояли около 15 минут на безлюдной, проклятой остановке. Благо все ограничивалось лишь редкими взглядами в мою сторону.

Так она бесила меня меньше.

Когда закрывает свой вонючий рот.

Подошел автобус. Последний рейс. Мы сели.

Доехали тоже молча. Может быть, вечер даже не так уж и плох.

Вышли и пошли в сторону моей квартиры.

Спустя время я все-таки решился спросить ее:

– Ты росла с отцом?

Она не торопилась с ответом. Лишь когда мы подошли к двери в мою квартиру, она решилась ответить:

– Мать ушла, когда мне было 8. И до совершеннолетия я жила с отцом.

В чем я, впрочем, и был уверен.

– Тяжело, наверное, это.

– Насрать. Это в прошлом.

Мы вошли внутрь. Запах курицы выветрился.

– Ах ты гребаный лжец!

Она прошла сразу в спальню, скинув сумку на диван в гостиной.

– Ты спишь здесь. – Сказала она.

– На твоем месте я бы не стал так верить в себя. Все-таки, ты находишься в квартире маминого мальчика. И в любой момент может прийти мамочка.

Она оскалила зубы.

– Можно оформить.

– Сколько ж в тебе истомы.

Говорят, трогать родителей и семью – слишком святое дело. И слишком греховное. Если это действительно так, тогда меня ждет отдельный котел в аду.

И он раскален.

Если это так, тогда эта сука вообще не должна была появиться на свет.

Маминькин сыночек и папина дочка.

Отличный, рьяный, яростный дуэт, чтобы сорвать шконку с петель, чтобы разбудить всех соседей вокруг, чтобы в дверь постучали полицейские.

Все для нас двоих.

Она кричит с кухни:

– Сколько стоит этот виски? А эта водка? Кажется, около 200 рублей за литр, нет?

– Тебя это так волнует? – спрашиваю.

– Само собой. Как мне пить то, во что ты не вложил хотя бы половину своей зарплаты?

– Сколько мне заплатить, чтобы смерть забрала тебя уже из моего дома?

– Поменьше.

Я услышал, как ударились туфли о пол в спальной. Затем дверь скрипнула. Она выглянула из нее и спросила тихим голосом:

– Идешь?

Тихим, сука, нежным голосом. Я даже слегка обмяк. На мгновение захотелось даже перестать ненавидеть ее, и поэтому я спросил:

– Есть не хочешь?

Она потупилась на меня.

Дверь в спальню хлопнула. Она растворилась за дверью. Скрипнула койка. Тишина.

Ну и хер с ней.

Побыстрее бы утро. Побыстрее бы она ушла отсюда.

Впервые я жду утра, чтобы разлюбить девушку. Обычно, наоборот.

Впервые я довольствуюсь перед сном лишь дрочкой, пока за дверьми в моей спальне лежит стерва, мразь, шалава и блядь.




Глава 3





Увидимся завтра


Когда я проснулся, ее уже не было. Дверь в квартиру была прикрыта, в спальню – на распашку. В гостиной на столе перед диваном лежала записка. Я проигнорировал ее.

Первая мысль – выкинуть её и забыть об этой стерве.

Вторая мысль – сжечь.

И, наконец, третья – прочитать.

Шанс один из трех, что клочок бумажки еще останется в этой квартире, но он выигрышный.

"Увидимся завтра," – вот что было написано там.

Тупая наивная стерва.

В гостиную с кухни волокло вонью протухшей курицы. Неужели снова, черт его дери?

Я зашел в ванную и спустил все содержимое желудка в унитаз. Все, что смогло выдержать мое горло. Смыл и отправился одеваться.

Через 15 минут нужно уже быть на работе. Этот коммунист снова будет верещать.

Каждый раз он рассказывает, как раньше было лучше. Каждый раз он кричит о том, что сейчас в кадрах – хаос, и о том, что мечта молодежи сейчас не то, что было раньше. Что сегодня им нужен не карьерный рост, не цель главное в жизни, не семья и не любовь. «Для них главное потрахаться и узнать, кто больше выпьет и первый не отключиться! Что за ужасное поколение?»

Он зациклен.

Я ухожу к себе в отдел укладывать коробки и мешки по партиям.

Говорят, здесь же раньше работал некий Эдуард Послов. Тот самый, который уже заработал на книжках об успехе, создал свою философию и продолжает усердно толкать ее в массы.

Проклятые философы.

Что вы смыслите в жизни?

Такие же теоретики, как и Дарвин. Смотрите в пустоту и что-то там видите. Иногда пустота – это просто пустота.

Рабочий день подходит к концу.

Что она имела ввиду? Неужели, она будет ждать меня дома после работы?

Как романтично. Более чем уверен, что она спрячет нож под подушку.

Она ведь росла с отцом.

Старик учил, что всегда стоит быть на чеку.

Я иду домой с работы и уже знаю, что там будет лежать протухшая курица на кухне.

Вставил ключ в замок, повернул.

Дверь со скрипом открылась. В гостиной никого, на кухне тоже пусто.

Может, в спальне?

Тоже никого.

В гостиной и спальне пахнет женскими духами. Она была здесь. Может, даже ждала, но не дождалась.

Или ограбила, сучка?

Хотя не смогла бы, у меня нечего воровать, даже парфюм и тот дешевый.

Что ж, ладно, тогда придется искать новую жертву.

И почему я зову их жертвами?

Это же женщины, посланники красоты, посланники Венеры.

Чистейшей красоты создания, только до ужаса сложны их конструкции поведения для понимания.

Я надеваю ту же кофту, те же джинсы и кроссовки, что и вчера. Парфюм. Я готов.

Этот запах женских духов в квартире стоит чем-нибудь перебить. Своим одеколоном это не удастся.

Да хер с ним.

Я захлопнул за собой дверь и вышел на улицу.

Если я иду в магазин, о чем я думаю? Чего хочу купить? Размер, внешний вид, примерная цена, все ли устроит и надолго ли хватит?

С этими мыслями я сидел в очередном баре "Омерзительная тройка" и выглядывал очередную бесценную покупку. В этом заведении было не так мило и уютно, как в "Утоли кипящую жажду", но баб здесь было больше. Больше ласки для глаз. И сложнее выбор. Каждая будто ждет, когда к ней кто-нибудь подсядет.

У некоторых уже кто-то рядом, уже кто-то разливает грезы о великих вещах и великой любви. Нежным, кротким жестом касается руки партнерши, и она тает.

Как нелепо, как наигранно, как по-детски.

Жаль, что такие амбиции ограничиваются лишь одной ночью.

К барной стойке за два стула от меня подсаживается девушка: светлые волосы, резкие черты лица, уверенный взгляд.

Что ж, попробовать стоит. Фигура вроде ничего. Не эталон страсти, конечно, но сойдет.

Главное развести себя и ее алкоголем, а затем раздеть.

– Позвольте вас угостить? – спрашиваю, подсаживаясь рядом. В руке моей стакан виски неразбавленного.

Она глянула на меня, сверкнув своими светлыми длинными ресничками и кивнула только после того, как оглядела меня полностью.

– Какие предпочтения у вас? – спрашиваю.

Я пытался ее разговорить, мне хотелось услышать ее голос, понять, как она говорит, чтобы сложилось понимание каких она кровей.

Мне хотелось ее прочитать, но она как будто бы держала меня на расстоянии.

Она тыкает миниатюрным пальчиком в меню на Пину Коладу, на цену и объем.

– Хорошо, – говорю.

Я сделал заказ бармену. И пока он его готовил, она молчала. Я тоже.

– У вас весьма своеобразный подход к мужчинам. – Говорю.

Бармен отдал заказ.

– Спасибо, – сказала она. Ангельский голосок.

Черт.

– У вас красивый…

– Да. Мне говорили.

– Почему же вы молчали?

– Мужчины не любят, когда девушки много разговаривают. Да и тратить слова попусту – самое ненавистное мое занятие.

Я сделал глоток.

– Вы, конечно, извините за вопрос, но кто вам сказал про мужчин такое?

– Думаете, у меня было мало мужчин?

– Вы выглядите молодой.

Она усмехнулась.

– В наше время это не показатель.

– К великому сожалению.

Она глотнула.

– Разве это плохо, что девушка выглядит старше своего реального возраста? Мне кажется, это наоборот открывает многие пути еще в юных годах. Чем больше ошибок, тем мудрее девушка.

Она отпила.

– В этом и состоит косяк этого суждения, – говорю я, – она выглядит старше, но внутри она такой же ребенок, который не способен себя защитить. Да даже не то, что не способен, этот ребенок попросту даже не знает, как это сделать.

Она делает еще один глоток и отвечает:

– Все же я надеюсь, что мир плавно придет к тому, чтобы люди чувствовали себя в безопасности. Я бы очень хотела в это верить.

– Безопасность повлечет за собой волну невероятного взрыва свободного ощущения.

– Что же плохого в ощущении свободы?

– К нему привыкаешь, – отвечаю.

И добиваю свой стакан.

Как бы я сильно ненавидел всех, с кем мне приходилось в подобных заведениях знакомиться, с ней мне было разговаривать весьма приятно. Даже очень.

Вплоть до того мне это было приятно, что я не сразу заметил глубокое декольте на ее белом платье, которое она умело скрывала за обнаженным плечом.

– Вам не холодно в такой легкой одежде? – интересуюсь я.

Она удивленно поглядела на меня, словно не ожидала от меня такой заботы. А позже ответила:

– Разве что слегка.

– Может, с вами поделиться кофтой? – предлагаю я.

Я знаю, что она откажется. И я точно также понимаю, что я замерзну больше, чем она, в этом баре, если сниму с себя кофту.

Из меня вышел бы слишком ужасный джентльмен.

Но предложить должен был.

Очередная ступень любой легкой манипуляции, приводящей к росту доверия к моей персоне.

– Не стоит, – отвечает она.

Я лишь жму плечами в ответ и отпиваю свой виски. Стакан кончается. Я заказываю еще.

– А у вас парфюм отличный, – сказала она.

Я посмотрел на нее.

– Вы уверены? – спрашиваю.

– Этот голос не может врать. Разве не так говорит ваше внутреннее Я?

– Оно говорит, что сегодняшний вечер обещает быть насыщенным.

Она снова улыбнулась.

Мне стало чуточку – совсем чуточку – уютнее. И приятнее.

Да, черт подери, это сработало.

– Может, вам заказать что-нибудь покрепче? – предлагаю я.

Мне захотелось отблагодарить ее за столь меткий и редкий комплимент, которым она выстрелила в меня.

– Спасибо, не стоит. От крепкого алкоголя я становлюсь сама не своя.

Я пододвинул ей стакан с виски.

– Поверьте, я слышал это столько раз, что уже даже и не счесть. Тем более, мне приятно находиться в вашей компании, я как-то должен это возместить.

Она вежливо оттолкнула стакан.

– Не сегодня.

– Обижаете.

– Есть и более деликатные и приятные способы возместить то, что вам приятно находиться со мной в компании, – говорит она.

– Например?

Она пожала плечами, сделав вид, что не говорила последних слов.

– Все же я откажусь. Если вы все равно будете настаивать, то я, пожалуй, пойду, если вы не против, – говорит она.

Чертова стерва.

– Ладно. Попробуем снова? – говорю.

Она неуверенно посмотрела на меня. Затем закинула сумку на плечо и, оставив наличные за выпивку, которую я ей заказывал, сползла со стула.

– Постойте, не торопитесь. Куда же вы?

Она быстрым шагом направилась к выходу, не поднимая глаз.

На улице ее уже ждала машина: она заказала такси заранее. Девушка села на заднее сиденье, машина не двигалась.

Я обошел ее и сел с другой стороны.

– Позволите? – спрашиваю я, когда уже сижу позади водительского сидения.

– Вы уже здесь.

– Я еще не закрыл дверь.

Но она не ответила, лишь отвернулась к окну, а спустя минуту, как мы тронулись, она сказала:

– Вы даже не представились.

– Это так необходимо? – спросил я.

Она странно посмотрела на меня и снова отвернулась.

У каждой девушки, у каждого представителя этого прекрасного пола есть свои фишки, свои особенности что ли. У нее же особенность была в том, что ее поведение было крайне нелогичным.

Если только не приплести к этой логике мысль, что это может быть простейшая манипуляция.

Так, стоп.

– А куда мы едем? – спрашиваю, выглядывая из-за водительского сидения.

Улицы еще казались знакомыми, но я четко понимал, что везут меня куда-то, где я еще никогда не был. Ни трезвым, ни пьяным.

– За город. – Отвечает девушка. – Там у меня семейный дом. Не переживайте, моих родственников не было там с десяток лет.

Так вечер и правда обещает быть насыщенным.

– Вы живете одна? – спрашиваю.

– С недавних пор, как дядя уехал в Европу и перестал выходить на связь. Неужели это так странно?

– Ну, вы выглядите молодой и в наше время не редкость, что молодые девушки уже живут не одни. Или еще не одни. Поэтому скорее нет, это не странно, а просто мой интерес.

Она ухмыльнулась.

– Вы пытаетесь раскусить меня. Я уверена, что вы так делаете каждый раз. И сейчас вы скажете, что каждый раз вы угадывали почти полностью.

Она с хищным интересом поглядывала на меня.

– По поведению человека можно многое о нем рассказать, – отвечаю я.

– Расскажите обо мне.

Мы стояли в пробке. Впереди была авария, об этом заверил таксист.

Я поглядел на нее и спросил:

– Уверены?

Она кивнула, улыбаясь.

– Что ж… – начал я. – Вы боитесь этого мира и скрываете это за своей несменяемой ничем другим улыбкой. Вы жили, возможно, с матерью. Вы очень женственны, весьма ласковы и нежны, манерны и до сих пор не нарушали этикет. По крайней мере, из тех правил этикета, которые мне известны. Возможно, дело в возрасте. На вид вы лишь недавно перепрыгнули возраст согласия, но как вам продавали алкоголь в баре для меня, конечно, загадка. И вы пунктуальны. Вы думаете наперед. Иначе с чего бы нас ждало такси на улице.

Она слушала меня внимательно, не перебивая ни мимикой, ни словами, ни жестами, и это меня в ней подкупало.

Дослушав, она еще какое-то время обдумывала мои слова, затем, отвернувшись к окну, заговорила:

– А вы явный похититель сердец. Развращаете юных дам на одну-две ночи, даете надежду, а затем пропадаете из их жизни. Вы ненавидите женщин и постоянно не смотрите ни на кого, кроме своей жертвы, на хвост которой присели, иначе стали бы вы так рьяно предлагать незнакомке выпить крепкий алкоголь? Возможно, это из-за какого-нибудь травматичного опыта в прошлых отношениях, откуда и берется ваш сексизм. И именно из-за вашего сексизма, мне кажется, вы росли с отцом. По другому я не могу объяснить такую неприязнь к противоположному полу.

– Вы не угадали, – сказал я и улыбнулся.

– А кто сказал, что вы угадали? – спрашивает она.

В ответ я лишь улыбнулся.

Мы оба прекрасно понимали друг друга, мне даже казалось, что мы просто изумительно друг друга дополняли.

Мне становилось все приятнее и приятнее находиться в ее компании.

Внезапно водитель сказал:

– Минут через 15 будем на месте.

– Хорошо, Сергей, – откликнулась девушка.

– Вы знаете таксиста?

Она рассмеялась.

– Все-таки, у вас отвратительная интуиция.

Мы подъехали к железным воротам. Водитель Сергей нажал на какую-то кнопку на своем пультике на брюках, и ворота отворились. По вымощенной гравием дороге мы проехали еще около 300 метров среди сосен, елей и дубов, и только после мы доехали до особняка. Вокруг него тусовалось около пяти человек. Трое из них садовники, как я понял, и двое еще стояли в костюмах дворецких.

– Я, кажется, сильно промахнулся, – прошептал я, озираясь на особняк.

Она засмеялась.

– Да, – говорит, – сильно мимо, но не страшно. Этот вечер обещает быть насыщенным. Пойдемте.

– Вы ведь так и не представились, – сказал я.

Она улыбнулась.

– Анна.

– Валентин.

– Весьма приятно.

– Взаимно.

Еще как взаимно. Чтоб меня драли семеро мужиков, особняк!

Она… Эта Анна не такая, какой показалась на первый взгляд. Только я одного не понимаю, какого дьявола она делала в том убогом и дешевом баре?

Мы прошли по вымощенной кафелем тропинке ко входу в дом. Выглядел особняк вблизи еще угрожающе, чем с расстояния.

Дворецкие, завидев меня, вежливо ретировались в отдаленные углы особняка, и мы остались одни.

Внутри эти амбиции огромных денег смотрелись еще игривее.

Дорогие ковры, картины, узоры из перил на лестнице, кожаная мебель и проклятая, чарующая, невероятная, несносная чистота.

– Тут безумно красиво. – Говорю. – Но мне даже не верится…

– Во что именно вам не верится, Валентин?

– В то, что девушка, живущая в таком месте, сидит в дешевом и убогом баре, где сидят такие же убогие и дешевые люди.

Она прошла вдоль огромной гостиной, скинула сумку на диван и сказала:

– Дешевых людей не бывает, Валентин. Даже в самом убогом есть то, что можно вывести для себя: урок или убеждение. И в таких барах, как раз-таки и есть такие люди. Недешевые, понимаете?

О, да, еще как понимаю.

Она огляделась.

– Все это – последствия дешевизны души. Самые богатые люди ходят именно в такие бары.

– Хотите сказать, что для вас неважно, сколько зарабатывает парень? – спрашиваю.

– Оглядитесь, неужели это так странно по-вашему?

– Люди разные, – я пожал плечами.

Она усмехнулась:

– Это приходит не сразу, но со временем.

Анна ушла на кухню, оставив меня одного в гостиной.

Богатенькая мамочка или папочка, или вся семейка. Предки дворян, богатейших дворян, которых не удалось раскулачить Сталину и которых не тронула война.

Либо везунчики, либо опять отвратительная интуиция.

Скорее, второе.

Картины смахивали на высокую цену. Если бы я еще хоть что-нибудь смыслил в их ценности, я бы, может, сказал бы больше, но у меня нет чувства вкуса.

Ведь я даже пью лишь водку.

Чистая, пахнущая новизной мебель, черт ее дери.

Если бы Анна зашла в мою квартиру, она бы тут же выпрыгнула из квартиры в окно от одного лишь запаха.

Анна вернулась в гостиную.

– Есть хочешь? – спросила.

– Можно попробовать.

Она улыбнулась и снова пропала на кухне.

Попробовать еды богатых. Богатой, золотой курицы. Платиновой свинины. Серебряной говядины. Мраморного мяса.

На что хватит фантазии у денег.

Ходячие мешки, переполненные зелеными.

Я же не заплатил за свою выпивку в том баре.

Спустя несколько минут вернулась Анна с двумя тарелками и двумя фужерами.

– У меня есть красное полусладкое. Ты как?

– Я предпочитаю крепкие напитки.

Она задумчиво посмотрела на меня.

– Выпью побольше, – пожал плечами я.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-urchenko-32321360/byt-zhiznu/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.