Книга - Найтись и потеряться

Найтись и потеряться
Светлана Черемухина


Как быть, если тело манит, а души нет вовсе? Она влюбилась в красивую звезду, которая светила, но не могла согреть. И упорно хваталась за нее, даже сознавая, что несчастлива. Ради этой любви она пошла на предательство, перечеркнув все хорошее, что было в ее жизни до встречи с красивым манекенщиком. Но однажды наступит расплата, ведь плотская любовь еще никого не сделала счастливой. Для нее все закончилось бы плохо, если бы не добрый фей, покровитель со странным чувством юмора и неуемной тягой перевоспитания.





Светлана Черемухина

НАЙТИСЬ И ПОТЕРЯТЬСЯ





ГЛАВА 1


– Девочки, я минут на пятнадцать отбегу, хорошо? – Дана заглянула в бухгалтерию, застегивая пуговицы легкого пальто.

«Девочки» как раз заваривали чай. В начале рабочего дня обязательна чашка чая и отчет о проведенном накануне вечере, об успехах детей и промахах мужей. Разговаривать об этом в уютном кабинете, уставленном цветами в разноцветных горшочках и наполненном ароматами духов, было приятно и легко, и Данины коллеги неукоснительно соблюдали данную традицию долгие годы.

– А ты куда? Ой, а ты в магазин не пойдешь? – встрепенулась Ирина, красивая, полная и энергичная женщина лет сорока. Она всегда обращалась ко всем с улыбкой, немного ироничной, и Дане часто казалось, будто Ирина подшучивает над ней или тихо посмеивается.

– Да нет, я до Сбербанка добегу, за квартиру заплачу и быстро обратно, – Дана повесила сумочку на плечо, готовясь выйти из кабинета.

– Фу, какая ты, – наморщила нос Ирина. – А за пятнадцать минут все равно не управишься. Я вчера весь обед там просидела: такая очередь была. Центр города, чего ты хочешь.

– Ну я же к открытию бегу, может, с утра не много народу наберется. Буду надеяться, что все еще спят, – улыбнулась Дана.

– Ну, ну, давай, дерзай, оптимистка ты наша, мы тебя прикроем. Но чтобы через час была в офисе, а то начальство заподозрит что-нибудь, ясно?

– Ясно, спасибочки!

Вопреки ожиданиям, за десять минут до открытия народу набралось достаточно, и через час Дане пришлось бы покинуть битком забитый зал, чтобы вернуться в офис, так и не дождавшись своей очереди. Она остановилась в нерешительности у самых дверей, рассматривая разношерстную толпу, заполнившую просторное фойе перед заветной дверью, пока еще закрытой. Оставаться или возвращаться обратно?

Самым первым стоял уроженец Кавказа и, обратив на Дану внимание, принялся бесстыдным образом ее разглядывать. С чувством, с толком, с расстановкой, как умеют делать только лица кавказской национальности.

Дану всегда раздражала подобная бесцеремонность. Она начинала испытывать неловкость и неуверенность, словно стояла раздетая на сквозняке, поэтому неприязненно покосилась на мужчину. Он же улыбнулся ей, и улыбка вышла такой залихватски компанейской и заговорщической, что девушка не удержалась и улыбнулась в ответ, иронично и смущенно одновременно. Мужчина это оценил. Когда охранник банка торжественно и неспешно открыл двери в вожделенный операционный зал, стоящий первым черноглазый чернобровый мужчина кивнул Дане, пропуская ее вперед себя.

С округлившимися глазами она несмело шагнула через порог, ожидая в свой адрес упреков и грубостей от честно отстоявших очередь посетителей, но прошла в абсолютной тишине и первая оторвала билетик.

Уже через пятнадцать минут она вернулась в офис и в длинном узком коридоре столкнулась с Ириной, несущей на подносе грязные чашки.

– Что, я же говорила, что бесполезно пытаться, – сочувственно покивала женщина головой, направляясь в дамскую комнату.

– Ну, я бы так не сказала, – загадочно улыбнулась Дана, помахав оплаченными квитанциями у нее перед носом и любезно раскрывая дверь.

– Вот это да! – Ирина завистливо посмотрела на нее со своей фирменной насмешливой улыбкой. – Вот что значит красивая женщина. Спасибо, дорогая, – и с легким вздохом прошла к умывальнику.

Дану всегда смущали подобные утверждения. Красивой она себя не считала, таких людей вообще на свете очень мало. Больше – миловидных, симпатичных, приятных, но и к ним Дана могла отности себя с большой натяжкой, если только пребывала в хорошем настроении.

Вот ее Андерсон красавец, как раз из той небольшой горстки людей на земле. Их единицы, и они на перечет.

У нее перехватило дыхание, как только вспомнила о нем, как бывало всегда, когда перед глазами вставало точеное лицо с безупречными чертами, красивое и выразительное. Безупречный молодой человек. Манекенщик, модель.

Дана поспешно вошла в свой крошечный кабинетик и закрыла дверь, прижавшись к ней спиной. Здесь, в замкнутом пространстве три на четыре метра, в окружении стен в светло-зеленых тонах она чувствовала себя в полной безопасности, надежно укрытая от посторонних глаз и излишнего любопытства – ее коллеги любили постирать чье-нибудь белье и перемыть кому-нибудь косточки. Что ж, это сколько угодно, только без нее.

Она с трудом справилась с пуговицами на пальто, в котором вдруг стало нестерпимо жарко, и, стащив наконец его с хрупких плеч, не глядя набросила на металлическую вешалку в углу. Мысли об Андерсоне выбили из рабочего ритма, и сейчас ей требовался свежий воздух. Дана прошла к окну, по пути бросив сумку на стол, заваленный документами.

Уличный шум проник в помещение, но девушка привычно не замечала снующих пешеходов и проносящиеся машины, все ее мысли были поглощены мужчиной ее мечты.

Она живет только им, а в остальное время или страдает от невозможности соприкасаться с ним, или благополучно забывается на время, когда можно спокойно поработать или сделать какие-то обыденные дела, бессмысленные, как и вся ее жизнь до встречи с ним и без него.

Нежная мелодия звонка вывела ее из раздумий. Очнувшись от грез, она подбежала к столу и принялась рыться в сумке в поисках мобильного телефона. Отдельные листки со стола слетели на пол, но девушка даже не заметила этого. Главное – успеть нажать вызов до того, как мелодия оборвется. Успела.

– Милый, – выдохнула она, счастливо улыбнувшись. Снова слушать его голос, снова пропускать сердечные удары, волноваться, как в первый раз, и падать в эту бездну страсти и красоты – да, она согласна.

– Привет, Данюсь, – похоже, он навеселе. – Слушай, Данюсь, я это… Я сегодня задержусь, мы тут отмечаем удачный контракт. Сама понимаешь, повод сильный. Меня потом домой отвезут, так что ты меня сегодня не жди, хорошо? Я буду пьяный, глупый, в общем, никакой. Ага?

Почему так заколотилось сердце, сжало и скрутило внутренности? От того, что ее ждет унылый вечер в пустоте и одиночестве? Или потому, что в трубке слышны взрывы хохота и женские голоса? Модели, красавицы, воровки. О, мало кто из них равнодушен к ее Андерсону.

Дана осторожно обошла стол и села в свое кресло, уставившись на циферблат настенных часов на противоположной стене. Обычные круглые часы, единственные свидетели Даниных мечтаний и печалей.

– Эй, ну ты что молчишь? Детка, ты расстроилась? Не хочешь порадоваться вместе со мной моим успехам? – голос мужчины такой нежный и ласковый. Как можно оставаться равнодушной к этому тембру, к мягкой и нежной буке «ш»? И плевать, что он забыл сообщить ей, что ждал этот контракт, и не важно, что не поделился новостью о его удачном заключении. Главное, он все же позвонил и предупредил ее.

– Родной, все хорошо, я все понимаю. Давай, повеселись там, но не хулигань, слышишь? – она заставила себя улыбнуться. Мягкий голос, мягкая интонация.

Он ни за что не догадается, что она почувствовала на самом деле. Он сделал ей больно, но как же может быть иначе? Он таким родился: причиняющим боль своей красотой, своим ростом, телосложением, улыбкой. Она знала, на что шла, выбрав его. Или не знала? Или не выбирала? Это добровольное рабство, когда захватывает дух, когда счастье – если даже плетка вместо ласки, когда гневный взгляд – все же взгляд в ее сторону. Она готова выпрашивать его внимание, вымаливать его ласки и вечность ждать одной улыбки. Только бы дождаться.

Вздохнув, придвинула к себе папки. Чтобы составить отчет, понадобится время, и лучше начать прямо сейчас, если она не хочет просидеть здесь допоздна. Начальник обязательно поинтересуется результатом ее работы, и не стоит лишний раз его раздражать своей медлительностью. Дана перебирала документы, но сосредоточиться не получалось, перед глазами вставал родной образ.

Андерсон… Они познакомились случайно, и для любого другого человека это закончилось бы пощечиной и какими-нибудь гневными словами, но… лишь взглянув в его бездонные глаза, на умопомрачительный изгиб его губ, она потеряла голову.



…В тот вечер она скучала на какой-то вечеринке, куда отправилась с Романом, позволив уговорить себя, впрочем, как и всегда. Бывшие одногруппники куда-то утащили ее спутника, и Дана уныло ходила из комнаты в комнату, отводя глаза от незнакомых людей.

Тогда-то он и подошел. Высокий, стройный, нереально хрупкий и изящный, с бокалом вина в длинных тонких пальцах с крупным перстнем на мизинце, с костяными бусами на шее. Узкие черные брюки, ярко-зеленая рубашка расстегнута на груди, открывая обширный участок кожи, к которой так хочется прикасаться руками, губами, тереться о нее щекой.

– Кто-нибудь здесь делает минет? – спросил он, не сводя с нее темно-синих глаз.

Задохнувшись от нахлынувших чувств, где смешались стыд, возмущение и острое желание, Дана застыла, не в силах произнести ни слова. Незнакомец же ждал ответа. Ждал именно от нее.

– Я не знаю, – наконец выдавила она из себя. – Спроси у хозяина квартиры. Полагаю, он должен был заранее озаботиться этим вопросом.

Она хотела уже отойти, но почувствовала его ладонь у себя на локте. Боже, у нее будет ожог! Как сладко, как больно, причем во всем теле!

– Постой, может быть, мы не будем беспокоить хозяина и сами разберемся? – спросил он.

Определенно, он обучался гипнозу, потому что от этого взгляда невозможно отвести глаз, и хочется сделать все, что угодно. Что ему угодно.

Было ошибкой оставаться рядом с ним и смотреть в синюю бездну глаз, которая манила и не отпускала, до головокружения, до сухости во рту, до сбоя дыхания, но Дану уже затянуло. С первой секунды, с первого его вздоха, который проник в ее естество, наполняя все тело его влиянием, отравляя кровь, подчиняя нервы и волю его желанию.

Она не помнила, как оказалась в огромной ванной комнате, где они пили из одной бутылки вино, прямо из горлышка, смеялись, и неземной красоты мужчина обнимал ее, шептал на ухо какие-то слова, смысл которых Дана не могла понять, но весь его вид, выражение его лица недвусмысленно говорили о том, как он к ней относится в этот момент. «Что я делаю!» – пронеслось у нее в голове, но как-то отстраненно и мимолетно. Все равно уже было не остановиться.

Она не испугалась, когда дверь сотряслась от мощных ударов и, наконец, сорвалась с петель. В проеме показалось бледное, перекошенное лицо Романа. Он ничего не сказал, только боль отразилась в приятных чертах строгого лица. «У меня грязная душа», – безучастно подумала тогда Дана, обернувшись к нему, и снова прижалась к тому, кто стал теперь для нее смыслом жизни.

Они сбежали ото всех, поймав такси. В тот вечер она была в наркотическом угаре, в нирване, но мысль о том, что она оказалась полностью зависимой от желания Андерсона, пугала и заводила, но радости не доставляла.

Она ничего не могла с этим поделать, никто не смог бы тогда остановить ее…



…Весь день Дана провела в борьбе с воспоминаниями, сгорая в обличительном огне совести. Кое-как удалось создать подобие таблицы с необходимыми данными, но это творение было еще далеко от того варианта, который удовлетворил бы требовательного и придирчивого начальника. Порадовал лишь тот факт, что директор сам заглянул к ней за полчаса до окончания работы и сообщил, что уезжает по делам, а значит, можно следом за ним самой потихоньку собираться домой.

Дана со вздохом убрала в сумку мобильный телефон, понимая, что сегодня уже не стоит ждать звонка, и не имеет смысла проверять его на наличие присланных эсэмэсок: Андерсону будет не до нее.

Закрыв окно и погасив в кабинете свет, девушка выглянула в коридор – никого, все наводят красоту перед выходом на улицу. Работа в самом центре города, излюбленном месте золотой молодежи, обеспеченных горожан, готовых сорить деньгами, и шумных раскованных иностранцев, обязывала выглядеть соответственно. И кому же не хочется ловить свое безупречное отражение в зеркальных витринах роскошных бутиков.

Накинув пальто, Дана осторожно повернула ключ в замке, стараясь не шуметь. Тихо ступая, незамеченной прошла по коридору и вздохнула свободно, только когда оказалась на улице. Стемнело, зажглись фонари и неоновые вывески над магазинами, вечер вступал в свои права, маня загадками и соблазняя тайнами ночной жизни.

Многочисленные кафе и ресторанчики зазывали в свои уютные залы красочными рекламными вывесками, но сегодня Дана не замечала приятного оживления вокруг, хотя очень любила брести по главной улице города в сторону остановки, разглядывая куда-то спешащих людей, растворяющихся в недрах салонов, кофеен и гостиниц.

Тяжелые воспоминания преследовали ее весь день, и сейчас не давали покоя. Наверное, до конца своей жизни она будет чувствовать вину пред Романом и помнить его лицо, искаженное мукой. Особенно в такие дни, как сегодня, когда сама оказалась брошенной и забытой. И в автобусном стекле, запотевшем от жаркого дыхания усталой толпы, она сейчас видела Ромкины глаза.

Он заявился к ней домой через два дня после ее предательства, под вечер. Пьяный, что очень напугало Дану. Нет, она нисколько не переживала за себя, и была уверена, что этот высокий сильный человек, в прошлом десантник, а сейчас сотрудник СБОРа, никогда не обидит ее. Он скорее сломает себе руку, чем ударит, но… то, что он напился, говорило о многом. Ему больно, очень больно, и он потерялся, лишившись опоры под ногами.

А он смотрел на неё во все глаза, и взгляд был пристальным, как у трезвого человека, опьяненного душевной болью. Роман нервно сглотнул, глаза почему-то щипало, и он отчаянно моргал, пытаясь загнать непонятно почему наворачивающиеся слезы обратно, туда, где поселилась тупая ноющая боль с прострелами ужасающего страха.

– Ты как? – спросил он заплетающимся языком, качаясь и пытаясь ухватиться за косяк двери, постоянно от него отпрыгивающий.

Дана устало вздохнула и потянула его за рукав в свою маленькую прихожую. Усадила на банкетку, а сама осталась стоять, прислонившись к стене.

– Ты уже не моя? – пробасил он, не в силах поднять глаза, будто боялся прочитать в них ответ, кажущийся таким очевидным, но надеясь на то, что невысказанный вслух, он еще может быть иным.

– Ром, – прошептала Дана, и мужчина зажмурил глаза.

– Не надо, все понятно, – проговорил он, притянув ее к себе. Обхватил талию дрожащими руками и уткнулся лицом в живот.

Такой родной запах. Здесь все родное, и эта маленькая прихожая, и старое зеркало на стене, и обшарпанный линолеум с проплешиной у входной двери.

– Прости меня, – снова прошептала Дана, и ее губы задрожали.

Она ненавидела себя в эту минуту. Причинять боль ему – самая большая подлость, но она ничего не могла изменить. С ней останутся ее уважение к этому человеку, безграничное доверие к нему и сожаление, что она подвела его, обманула.

Он как-то сразу связал все свои мечты и надежды с ней одной, и долгое время это грело ей душу, но… она никогда не испытывала с ним того, что открыл для нее Андерсон за эти два дня ее жизни, или нежизни? В ту минуту Дана понимала только одно: заберите у нее Андерсона, и ее не станет. Она просто не выживет с той болью, которая откроется, когда его отдерут от ее тела, сердца и души.

Она позволила Роме уйти тогда из своей жизни, но сама осталась одна, и впереди ее ждала целая ночь без Андерсона. Или целая жизнь?

Дана едва не проехала свою остановку. Очнулась от резкого удара в бок, когда какая-то женщина не посчитала нужным попросить разрешения пройти мимо нее и сделала это самостоятельно, зато успела выскочить из переполненного автобуса в последнюю секунду. Поправив пальто с чудом сохранившимися пуговицами, медленно побрела к дому.

Как пережить этот вечер? Как сейчас сдержаться, чтобы не расплакаться? Так было всегда, когда обстоятельства вынуждали их проводить время врозь. Любое расстояние между ними мучило ее, словно это смерть разлучила их навеки. И она умирала каждый раз без него, чтобы вновь возродиться с его появлением, с его улыбкой, с ласковым и чуть насмешливым: «Детка, ну иди же ко мне».

Рассеянно кивнув соседям, встретившимся во дворе, Дана забежала в подъезд и неспешно поднялась на свой этаж. Оставив за порогом суету угасающего дня, вошла в пустую квартиру и включила свет во всех комнатах, как делала всегда, когда вечерами оставалась одна. Она не переносила темноту и тишину. Очень уж остро они давали почувствовать ей одиночество. Это всегда было время страхов, волнений и сильного сердцебиения. До тех самых пор, пока она не слышала звонок в дверь. Андерсон! Он никогда не открывал дверь сам. Заявлял, что нет большей радости, чем быть встреченным на пороге родной улыбкой любимого человека. И за эти слова Дана прощала ему ночные возвращения за полночь, вскакивая без слов и на крыльях несясь к двери – он вернулся! К ней!

Не раздеваясь, прошла в зал. Гардины никогда не закрывали окна, и свет фонарей назойливо заглядывал сейчас в комнату, где на диване валялся отвергнутый свитер Андерсона – с утра он долго выбирал, в чем же отправиться на репетицию – в кресле скучал забытый им журнал, оставленный еще с вечера, пока он ждал Дану из душа, на столе сиротливо вздыхала его чашка с недопитым утренним чаем.

«Ну вот ты и со мной», – с бесконечной печалью подумала Дана, взяв чашку с холодным чаем. Выпила залпом, поморщилась – Андерсон всегда очень сильно его сластит. Но это единственное, что он позволяет себе делать «через чур», больше ни грамма сладкого, и никаких других излишеств: его фигура – его хлеб. И икра на нем, как он всегда пояснял, лукаво подмигивая зачарованной девушке, чем вызывал волны восторга, лавиной проносящиеся через все ее тело.

Сбросив пальто прямо на пол, Дана натянула на себя вязаный свитер, хранящий тепло любимого мужчины и легкий аромат его одеколона, и с ногами уселась в кресло, сбросив на пол журнал. Конечно же, журнал мод с роскошными девушками. Дана всегда ревновала его к моделям, с которыми он работал, что всегда сильно смешило молодого человека.

– Да они страшные, как смерть, – говорил он с улыбкой. – Видела бы ты их до того, как им сделают профессиональный мейк-ап.

– Правда? – сомневалась в честности его ответа девушка.

– Говорю тебе: они страшилища. Не то, что ты, – и выражение его глаз менялось.

От такого взгляда все внутри у Даны обрывалось и ухало куда-то в бездну, над которой невесомо оставалась парить ее бестелесная свободная душа, обласканная лучами синевы его глаз.

Этой ночью девушке приснился кошмар. Каким-то образом она оказалась на болоте ночью одна. Вокруг мрак с оттенками фиолетового, темно-синего и черного цвета, заброшенность и безлюдье. По краям трясины высится мощный забор черного леса, пики деревьев рвут чернильное небо в клочья, мрачное серое облако закрыло тусклый глаз луны. Но вдруг что-то блеснуло впереди, в болоте. Девушка подбежала и с удивлением увидела прямо на кочке яркую длинную нить, напоминающую новогодний 'дождик', разноцветное елочное украшение. Конец ленты терялся в глубине трясины. Девушка нагнулась, дотянулась пальцами до красочной ленты, потянула к себе, и та легко поддалась. Рядом оказалась еще подобная, и еще одна. Они переливались всеми цветами радуги, сильно контрастируя с окружающей одноцветной мрачностью.

Дана взяла несколько лент и потянула их за собой, сразу найдя дорогу к дому. Дом почему-то был частный, одноэтажный, деревянный. Она повесила ленты на застекленной террасе и отправилась досыпать, пока не наступило утро. И тут случилось что-то ужасное. Девушка увидела в окно, как дом окружили мрачные фигуры, много, и это явно не люди. Контуры человеческие: и голова, и туловище, и руки с ногами, но то, что это не разумные существа, как-то сразу бросалось в глаза. Их походка не была человеческой, и сами они походили скорее на смоляные фигуры без лиц, чернильно-черные болванки. И вот стоят, заглядывают в окна и чего-то ждут, и не уйдут, пока не заберут свое, то, что принадлежит только им.

Сердце девушки сильно заколотилось от ужаса, пока ее вдруг не озарило, за чем же именно они вернулись. Она бросилась на террасу, непослушными пальцами открепила от гвоздя радужные ленты, странное детище мрачных болот, и выбросила за дверь. Вскоре фигуры разошлись, оставив ее в покое.

Дана резко раскрыла глаза. Мягкий свет бра успокаивал, и вскоре ее дыхание выровнялось. Это просто сон, глупый сон. Она повернулась на другой бок, и вдруг замерла. Кажется, она поняла смысл этого сна.

Натянув теплый мужской свитер, прошла на кухню. Поставила чайник на огонь и закуталась поудобнее, пряча руки в слишком длинные рукава. В голове крутилась только одна мысль: «Не бери то, что тебе не принадлежит, все равно придется отдать, вернуть, оставить». Сердце заныло, на душе стало беспокойно и тоскливо.

Она присвоила себе чью-то чужую вещь или чьего-то чужого человека… нет, она просто не проснулась окончательно, это ночной морок все еще держит ее в своей власти.

Дана тряхнула головой, потерла глаза, достала чашку и коробочку черного чая с корицей. Резкий свист чайника заставил ее вздрогнуть от неожиданности, и слезы, наконец, навернулись на глаза. Чужой человек. Не принадлежит ей. И если это не так, тогда почему она постоянно боится потерять Андерсона? Почему ей так мучительно больно оставаться без него? И что, в таком случае, мешает ей безгранично доверять ему? Почему тогда она потеет от страха и ее бьет дрожь, когда зуб на зуб не попадает от ужаса при мысли о неминуемой разлуке? Почему она сама не верит в прочность и долговечность этих отношений?

Дана закрыла лицо руками. Боже, как же она несчастна. За что ей это? Почему? Она просто хочет быть с ним, подчиняться ему, растворяться в нем, отражаться в его глазах, вызывать его улыбку, заставлять его сбиваться с дыхания, и всегда притягивать к себе.

Она всего лишь хочет быть женщиной, к которой радостно возвращаться…

Чайник все свистел, а она беззвучно рыдала, закрыв лицо руками, и слезы сочились из-под пальцев, капали ей на колени.

До утра она просидела на кухне, упершись лбом в оконное стекло, глядя на улицу, в предрассветную серость. Мелкий дождик моросил, ослепляя окно, и тоска не отпускала ее. Из комнаты донеслась мелодия будильника, и Дана заставила себя подняться. Пора собираться на работу. Жизнь продолжается, и никто не отменял ее обязанность вовремя приходить на работу, выполнять свои должностные инструкции, спрятав личные переживания и эмоции куда подальше. От назойливых глаз, от недовольного начальника, и даже от себя самой.

Она устала, как же она устала притворяться, что у нее все в порядке, что она счастлива, что ей совсем не больно. Больно! И от того, что очень обидела Романа, и от того, что нет никаких перспектив в отношениях с Андерсоном, и от того, что никуда не спрятаться от собственных обвинений в распущенности, в бесхребетности. Ну не может она без него. Нашла его, а себя потеряла, и изменить ничего не хочет.




ГЛАВА 2


В автобусе она удачно устроилась у окна и решила немного вздремнуть. Есть, по крайней мере, полчаса, раз дома под утро не нашлось ни минутки для того, чтобы сомкнуть глаза, но назойливый звонок мобильного телефона вывел ее из забытья. Инка. Подружка. Чего ей надо в такую рань? Она никогда не звонила в восемь утра.

– Дануль, это ты? – веселый звонкий голосок как всегда согрел душу. Жизнерадостная, светлая и красивая – она была совершенным антагонистом Дане, и этим всегда ее привлекала. Впрочем, как и всех, кто хоть раз пообщается с Инкой. Ее невозможно забыть, мимо нее трудно пройти и не оглянуться.

– Я, а это ты? – Дана усиленно моргала, чтобы прогнать сон.

– Данусь, я по поводу твоей новой работы.

– Чего-чего?

– Ну ты что, уже не ищешь?

– Ах, да, конечно, ищу. Но пока не нашла.

– Зато я нашла! У нас есть такая тетенька, Лариса Ивановна…

– Инк, меня к вам не возьмут, квалификация не та, – сразу перебила Дана, чтобы не мечтать впустую о несбыточном.

– Да я не про нас, не перебивай ты! У нее дочка работает в одной фирме, частной, но ужасно серьезной. И вот там начальник ищет себе личного помощника, секретаря-референта. Я сразу вспомнила о тебе, и даже телефончик взяла для тебя, ты понимаешь? Можешь позвонить и записаться на собеседование.

– Позвонить-то я могу, и даже, может, записаться, но что это изменит…

– Ну ты как всегда, оптимизм из тебя… выдавливать по капле приходится, – Инка рассмеялась. – Короче, пересылаю тебе номер телефона эсэмэской, а ты звони, прям сейчас, слышишь?

– Слышу, – буркнула Дана. – Я вообще-то в автобусе еду.

– И хорошо. Вот все за тебя и порадуются, – поддержала ее подруга.

– А вчера не могла мне позвонить?

– Не, вчера не могла, извини, – и тон такой странный, то ли она улыбается, то ли лениво потягивается.

– Ну понятно, причина столь уважительная, что не смею более упрекать, – хмыкнула Дана.

– Ладно-ладно, а сама-то! – засмеялась Инка.

– А я… одна, – неожиданно для самой себя призналась девушка.

– Вот! Я сразу сказала, что так и будет, этим все и закончится. Говорила я тебе, или нет? – возмущенно затараторила Инка.

Ей никогда не нравился этот денди. Слишком эгоистичен, самовлюблен и зациклен на одном себе, а из Данки веревки вьет.

– Инка, если делаешь доброе дело для меня, так и делай, а плохих не надо. Мне и так тошно, – пробормотала Дана.

– Ладно, все, умолкаю, самой пора на работу. Так что звони, вечером мне отчитаешься. Целую, удачи, пока! – и подруга отключилась.

Через минуту телефон ахнул, оповестив о пришедшем сообщении, но Дана решила дождаться, пока доедет до места и хотя бы выйдет на улицу.


* * *

В тепломй холле офисного здания она достала мобильный, набрала присланный подругой номер и замерла, слушая длинные гудки соединения. Десять раз хотелось сбросить вызов, но она просто зачарованно стояла и не двигалась, прижавшись к стене около входной двери. Возможно, оттого, что очень хотелось спать и лень было делать лишние движения. И движения мысли в том числе.

«Не съедят же меня, в конце концов!» – оптимистично подумала она, но ее чуть не съели.

– Слушаю, – раздался в трубке неожиданно резкий и громкий мужской голос.

Дана растерялась. Не известно почему, но она полагала, что звонит в отдел кадров, какой-нибудь милой девушке, а тут такое энергичное и строгое «слушаю».

– Ээээ… ммм… – попыталась Дана объяснить ситуацию, не в силах собрать разбежавшиеся от окрика мысли, но ее грубым образом перебили.

– Вы корова? Тогда причем тут я? Мычите в другом месте.

Дана опешила.

– Але, у вас есть еще что сказать мне, но на человеческом языке? – решил дать ей еще один шанс неведомый мужчина.

– Вообще-то, есть. Вам на каком из человеческих сказать? На французском или английском? – девушке никогда не нравились натиск и насмешки, и реагировала она на подобное давление несколько иначе, чем от нее могли ожидать: начинала дерзить.

Теперь с той стороны произошла легкая заминка.

– А давайте первую часть вашего сообщения на французском, а закончите по-английски, – разрешили ей, и в голосе послышались ироничные ноты.

– А давайте я лучше уйду по-английски, – буркнула Дана, совсем приуныв. Вот и поговорили.

– Воля ваша, – разрешили ей. – Только один вопрос: откуда у вас этот номер телефона?

– Ну, мне его дали, одна моя подруга.

– А подруга у нас кто?

– А подруга у нас Инка, но вам это вряд ли о чем-то скажет.

– Вы правы, ни о чем не сказало. Но я так и не получил ответ на поставленный вопрос.

– Вы ищете помощника?

– Допустим, ищу.

– А мне передали этот номер, чтобы позвонить и записаться на собеседование, – Дана уже была не рада этому разговору, раздосадована, что вообще позвонила, но бросить трубку стыдилась. Почему-то это казалось жутко неприличным.

– Немного проясняется, но почему по-русски? – тон по-прежнему строгий.

– Что? А… как же… не поняла…

– Вы же собирались проворковать мне на языке любви первую часть вашего обращения ко мне, – напомнил ей злопамятный мужчина. Сердитый тон никак не вязался с содержанием его речи, и Дана вконец смутилась.

– Вообще-то, я не знаю других языков, – призналась она.

– Зачем же предложили мне выбор? Девушка, вы, я уверен, очень милая, и я согласен дать вам бесплатный совет: говорите и предлагайте только то, за что вы можете ответить, что в силах исполнить, доказать и аргументировать. В противном случае репутация пустышки вам обеспечена.

Вот так сразу! Дана не могла найти слов, держала трубку у красного от стыда уха и моргала в предрассветную муть за окном.

– Извините, но я не пустышка, даже если вам так хочется в это верить, – произнесла она тихо.

– Девушка, милая девушка, – мужчина устало вздохнул. – Если честно, меньше всего я интересуюсь вашим духовным содержанием. Это вы мне позвонили и до сих пор не сообщили ничего вразумительного, а я вас слушаю, а мое время, не постесняюсь заметить, деньги.

– И сколько же я вам должна за потраченное на мое оскорбление время? – все, ее понесло. Сейчас он первый бросит трубку, возмущенно чертыхнувшись, не иначе.

– Да бога ради, считайте, что вы попали на аттракцион моей неслыханной щедрости. Итак, вы – помощница?

– Уже не уверена в этом, – пробормотала Дана.

– И я, но стало интересно. Вы готовы пройти собеседование?

– Готова ли я? Не знаю. А что для этого нужно? Валерьянка, корвалол?

– Нет, всего лишь два купальника. Открытый и закрытый, – сообщил сухим деловым тоном мужчина.

– Что? Да вы в своем уме? – забывшись, вскричала Дана. Это уже не входит ни в какие ворота. Он что, издевается? Инка уверяла, что фирма серьезная, а тут, похоже, балаган какой-то с домом терпимости на пару.

Смех в трубке заставил ее захлебнуться своим возмущением.

– Девушка, вы умеете держать себя в руках?

– Я только это и делаю, – проворчала Дана. – И я хочу понять: нам стоит дальше продолжать этот странный разговор, или все же я по-английски, как бы…

– Хорошо, уговорили, приходите в платье, или в чем вы там ходите, – соблаговолил согласиться мужчина. – Сегодня у нас какой день недели?

– Вторник.

– Отлично, вторник… Давайте, скажем так… в пятницу! Вам подойдет?

– Да, конечно.

– Время? Как вам удобно?

– Лучше вы назовите удобное для вас время, а я подстроюсь. Это, все же, в моих интересах.

– Вот это разговор, – усмехнулся мужчина. – Вы работаете?

– Да.

– Как насчет вашего обеденного перерыва? Готовы рискнуть потратить его на беседу со мной?

– А готова. Кто не рискует, тот не пьет…

– Помилуйте, вы еще и пьете?

На этот раз Дану не смутил строгий тон мужчины. Она уже понимала, что это очередная попытка задеть ее и посмеяться.

– Боюсь, что после разговора с вами начну.

– Ну полно, не такой уж я и ужасный, – усмехнулся таинственный абонент. – Или все же ужасный?

– Нет, конечно, – беспечно отмахнулась девушка, – а просто очень ужасный!

– Вот спасибо! Тогда в пятницу в обед.

– С двенадцати до тринадцати? – рискнула угадать время Дана.

– Отлично, – похвалил ее мужчина. – Вместе и пообедаем. Итак, жду вас в моем офисе.

– Ой, а это где? – Дана растерялась. Она же понятия не имела, куда надо ехать.

– А вот кто дал вам мой личный номер телефона, пусть и сообщит, где меня искать в пятницу. До встречи, девушка, – и мужчина отключился.

Разговорчик, однако, получился. Это как же она с таким начальником работать будет?

Но придя в офис и включив компьютер, Дана обо всем забыла, переключившись мыслями на своего любимого человека. Он улыбался ей с экрана компьютера, никогда не давая забыть о себе надолго.

Дана на автомате принялась печатать сводные таблицы и как-то умудрялась отвечать на телефонные звонки, но все ее мысли были заняты Андерсоном. Она не решилась позвонить ему с утра, прекрасно сознавая, что богемные люди, вернувшись с вечеринки под утро, обычно спят в то время, когда простые смертные трудятся или бездельничают в своих офисах. Она все надеялась, что он сам наберет ее, как только раскроет свои прекрасные глаза, и снова и снова представляла его сонного, как он мило щурится и моргает. Вот он трет свое лицо, пытаясь прогнать остатки сонливости, встречается с ней взглядом и улыбается своей волшебной фирменной улыбкой, сияющей с многочисленных плакатов, городских баннеров и модных журналов. Вот он тянет к ней руки, но целует осторожно, почти не разжимая губ. «Извини, – говорит он, – мне срочно нужно умыться». И уносится в ванную комнату, где долго плещется, принимает душ, и выходит преображенный, благоухающий ароматами свежего тела, геля для душа, лосьона, молочка, дезодоранта и одеколона.

Если при Романе Дана считала, что очень много мужской парфюмерии в ее доме, то с появлением Андерсона ее ванная комната стала напоминать модный магазин элитного парфюма. Плеяда разномастных флаконов, бутылочек и баночек разных форм и цветов, ароматов и консистенций расположилась и в зеркальном шкафу, и на стеклянной полке над раковиной, и на металлической полке, где раньше сиротливо ютилась лишь пара флаконов самой девушки.

Она обожала все это рассматривать, нюхать, вдыхать. Так она ощущала его присутствие, когда он вынужден был оставлять ее, отправляясь на очередную фотосессию в Вену, или на дефиле в Рим, или куда-то еще.

Наступил обед, а звонка так и не последовало. Часы показывали половину первого, и Дана рискнула нарушить покой своего мужчины. С замирающим сердцем набрала его номер, слушая долгие гудки, с нетерпением ожидая соединения, когда услышит такой родное и дорогое «Да?». Чуда не произошло. Ни сейчас, ни полчаса спустя. Дана дала ему еще минут пятнадцать, потом еще двадцать, потом набирала его каждые десять минут. Безуспешно. Андерсон не брал трубку. Дана уверяла себя, что нет причин для волнений: или он до сих пор спит, или не слышит звонок.

В восемь вечера девушка была сражена наповал: Андерсон выключил телефон! Он не только не позвонил ей, но вообще отключился!

Через полчаса до нее достучалась здравая мысль, что аппарат мог разрядиться, а он так его и не нашел, и не услышал ни одного входящего звонка.

Она решила ехать к нему, но не радость наполняла ее в предвкушении встречи, а страх. Откуда он взялся, неужели так подействовал сон? Это все ерунда, надо выбросить из головы и не вспоминать.

Она уныло смотрела на его окна, замерев в салоне такси, прижавшись к стеклу, и слезы закипали на глазах. Два окна его однокомнатной квартиры-студии были черны как ночь. Цвета ее отчаяния и тоски.

– Девушка, что делать будем? Вы выходите, или еще куда-то поедете? – поторопил ее шофер.

– Да, я выхожу, спасибо, – Дана расплатилась с водителем и вышла во двор.

Она понимала, что нет смысла подниматься в квартиру, но, может, он все еще спит? Или в темноте смотрит телевизор, задернув шторы так плотно, что синий свет от экрана не пробивается на улицу?

Медленно ступая вмиг отяжелевшими ногами, девушка поднялась на второй этаж и замерла перед дверью. До нее не доносилось ни звука. Абсолютная тишина. Вот у соседей справа прошаркали шлепанцы, хлопнула дверь. Вот слева возится ребятня. Бренчит посуда, бурчит телевизор. А из-за его двери не доносится ни звука.

Дана положила руки на холодный металл и прижалась к нему разгоряченной щекой, закрыв глаза. «Милый, где ты?».

– Его нет, – вывел ее из задумчивости мужской голос. Сосед Андерсона вышел на лестничную площадку в одних тренировочных штанах, с голым торсом. – И не было сегодня, по-моему. Я весь день дома. Обычно он появляется под смех и крики девчонок и парней, которых притаскивает с собой, но сегодня ничего такого не было, – и он закурил.

Не говоря ни слова, Дана побежала по ступеням вниз, выскочила во двор, подставила лицо прохладному воздуху, мельчайшим снежинкам, решившим опуститься на темную землю.

Ребятня носилась по двору с клюшками наперевес, лаяли выгуливаемые псы, шла обычная жизнь, и только она выпала из нее, погрязнув в своих страхах и одиночестве.

Знакомый голос окликнул ее. Дана хотела улыбнуться, но не смогла. Так и обернулась, с болью в глазах, с выражением безысходности на белом, как снег, лице. Роман в волнении смотрел на нее. По иронии судьбы он жил в соседнем дворе, по соседству с ее любовником.

– Привет, – также безуспешно попытался улыбнуться молодой человек.

На плече спортивная сумка, черные брюки заправлены в высокие шнурованные ботинки, короткая куртка, знаменитая шапка-маска, закатанная почти в маленькую тюбетейку.

– А я вот, с тренировки возвращаюсь, – Роман решил заполнить паузу, понимая, что Дана в данную минуту говорить не может. Он видел ее глаза и понимал, откуда в них такое страдание.

Такая родная, такая близкая, и… такая несчастная. Ненависть к смазливому подонку, уведшему у него его Дану, привычно захлестнула его. Сволочь, что же он с ней делает! Как он ее ломает! Она создана петь и порхать, а вместо этого он втаптывает ее в грязь! А она молчит и даже не сопротивляется.

– Ты прекрасно выглядишь, несмотря ни на что, – сказал он чистую правду.

Для него давно уже не существовало никого прекраснее и желаннее этой девушки с немного неуверенной улыбкой в глубоких грустных глазах. В его сердце живут только она и боль. Боль отверженности. И та страшная картина с того проклятого вечера. Уж лучше бы он не выламывал ту дверь. Все бы отдал за то, чтобы никогда не знать, что там происходило.

– Ром, я пойду, – ожила, наконец, Дана. – Извини, мне пора.

Молодой человек встал у нее на пути.

– Постой, – он посмотрел на нее почти с мольбой, но под пристальным взглядом опустил глаза. – Дана… я хочу сказать…

– Ром, прости, но не надо ничего говорить. Я все понимаю, – она сделала шаг в сторону от него. – Не надо.

– Даночка, – он почти шептал.

– Ты добрый, честный, порядочный… – девушка нервно сглотнула. – Я вообще не стою тебя, – в глазах заблестели слезы, сердце разрывалось на части. – Прости меня, – и, опустив голову, она прошла рядом с ним, торопясь покинуть двор.

Она не ожидала столкнуться с ним, совсем забыв, что это возможно. Они давно не виделись. Девушка вспомнила, как они сидели в кафе несколько месяцев назад.



…Вокруг шумели радостные люди, туда-сюда сновали озабоченные официанты, бурлила жизнь. Роман не сводил взгляда с ее лица, она не отрывала глаз от своей чашки с остывшим кофе.

– Как ты живешь? – спросил мужчина после долгого молчания.

Дана только пожала плечами. Разве она живет? Разве можно назвать жизнью ее состояние между отчаянием и сумасшествием. Разве можно назвать любовью то, что с ней происходит?

– Ты похудела, – констатировал факт Роман.

– Да, аппетита совсем нет, – кивнула Дана, по-прежнему рассматривая содержимое своей чашки.

– Он тебя изводит, ты стала другой. Часто ли ты улыбаешься? – с каждым новым вопросом Роман все больше бледнел. Его сердце разбивалось вдребезги вновь и вновь. Разве этот моральный урод ее любит? Он мучает ее. Сколько еще времени пройдет, прежде чем он выпьет ее до дна и отбросит в сторону, чтобы навсегда забыть?

– Роман, я ни за что не променяю эту свою жизнь на что-то другое, – тихо сказала тогда девушка.

– Да, я понимаю… – Роман вымученно улыбнулся. – Я просто хочу, чтобы ты знала, что если ты останешься одна…

Дана вспыхнула от этих слов, шумно втянула воздух и дернулась, но Роман настойчиво продолжил, чуть повысив голос.

– Даночка, родная, ты всегда можешь вернуться ко мне. Какая угодно, израненная, или счастливая, потерянная, или самодостаточная, любая. Ты просто приди ко мне, если захочешь. Потому что я все равно буду тебя ждать. Иначе… иначе зачем это все? – Роман отвернулся, сильно заморгав. Зачем ему жизнь без этой девушки? Просто теряется смысл, смывается яркость, забывается вкус. Не остается причин дорожить ею, и появляется опасность сложить голову на поле боя…



– Дана, – голос Романа заставил её вздрогнуть. – Я провожу тебя.

Опять этот умоляющий взгляд, будто она чего-то стоит, что-то значит после всего, что сделала с ним.

О, нет! Этого она не выдержит. Когда же он оставит ее в покое! Прошло столько времени, а он по-прежнему на что-то надеется.

– Рома, я сама, – сказала она четко и твердо, поднимая воротник куртки и натягивая на замерзшие руки перчатки.

Он услышал и понял. Ему не надо повторять дважды.

– Дана, – крикнул ей вслед Роман достаточно громко. Что поделать, с годами у него выработался командный голос. – Дана, я буду ждать, когда ты вернешься ко мне. В любое время дня и ночи. Или позвони, и я сам примчусь за тобой. Слышишь?

Девушка неслась прочь. От этого всепрощения, от милосердия, от несчастной ненужной любви, которую она в любом случае не заслужила.

Ее знакомство с Романом было абсолютно случайным, но этот человек знал, чего хочет, и получил это, благодаря своей настойчивости и упорству.

Тем зимним утром Дана стояла на обочине дороги, ожидая неизвестный микроавтобус с неизвестным водителем по имени Вячеслав. Накануне вечером директор позвонил ей из аэропорта, сообщив, что в офис она поедет с этим человеком, чтобы передать ему деньги и ключи от его загородного дома. Почему она не могла отправиться на работу как обычно, на рейсовом автобусе, она не понимала, но уточнять не решилась. Вероятно, директор счел ее доставку личным транспортом своего подрядчика более удобной и быстрой. На деле же все вышло иначе. Вячеслав задерживался уже на двадцать минут, а учитывая, что Дана пришла в назначенное место еще раньше, боясь опоздать и не имея привычки заставлять кого бы то ни было себя ждать, то уже изрядно замерзла на пронзительном ветру, стоя в осенних сапогах по щиколотку в снегу, медленно покрываясь снегом из-за легкой, но продолжительной метели.

Рядом затормозил автомобиль, но, увы, не микроавтобус, а значит, это не за ней. Дана никогда не рассматривала в упор людей, не разглядывала машины, не интересовалась тем, что происходит вокруг. Всегда погруженная в свои мысли, в свой мир, наполненный впечатлениями от прочитанных книг, отголосками романтических песен, аурой лирических фильмов, девушка никогда не скучала наедине с собой. И если бы не эта промозглость и сырость, она долго могла бы наслаждаться своими ощущениями и душевным покоем, который уже начинал испаряться по мере продолжительности ожидания.

Автомобиль сдал чуть назад, поравнявшись с ней. Водитель наклонился через пассажирское сиденье к опущенному стеклу.

– Девушка, доброе утро, не меня ли вы ждете? – спросил улыбчивый парень. Короткая стрижка, светлые волосы, прямые черты, открытое лицо, такое правильное и чистое.

– Нет, – Дана отвернулась, давая понять, что разговор продолжать не будет.

– Ну, видимо, тот, кого вы ждете, задерживается, – продолжил парень разговор с ее спиной.

Дана промолчала, лишь подняла воротник пальто. Да, она не была готова к такой встрече рассвета. Давно бы уже ехала в теплом автобусе, подъезжая к офису. И главное, некуда позвонить: не беспокоить же директора, жалуясь на необязательного подрядчика.

– А не хотите подождать того, кем бы он ни был, в моей машине? – продолжал парень.

– Нет, – снова буркнула девушка. Назойливость стала ее раздражать.

– А у меня тепло. Я вам и печку включу, погреете свои бедные ножки, – соблазнял ее парень, улыбаясь во весь рот.

Дана резко обернулась.

– Послушайте, – произнесла она решительно, сдерживая раздражение, на что парень насмешливо зацокал языком. – Я не буду к вам садиться, а вы не будете дразнить меня своей печкой, хорошо? Это… не красиво, – она снова отвернулась.

– Не красиво? Не красиво что? Пытаться спасти человека от неминуемой простуды? Девушка, я просто желаю вам добра, – парень веселился. – Вы заболеете, будете пить лекарства, а они горькие. Я не могу с этим смириться. Как офицер, и в душе – честный порядочный человек, я просто обязан вас спасти, – говорил он весело. Его забавлял этот разговор. Он и сам не знал, почему остановился, но теперь ни за что бы уже не уехал.

Слова о том, что он офицер, вдруг зацепили Дану, она обернулась.

– Ну вот, совсем другой разговор, – обрадовался молодой человек.

Он вышел из машины и подошел к Дане.

– Вот мое удостоверение, – он протянул ей жетон офицера. – Я не маньяк, не грабитель и очень даже неплохой человек.

– Специальный батальон особого реагирования, – прочитала Дана, с трудом разбирая буквы в скудном свете тусклого фонаря. – Ого! Какая честь для меня быть обогретой офицером-СБОРовцем, – она впервые улыбнулась за это утро.

– Ну, я не позволю этой улыбке пропасть, – ответил молодой офицер, распахивая перед ней дверцу. – Садитесь! – он подал ей руку, усадил в машину и помог пристегнуть ремень, после чего захлопнул дверь, позволив насладиться покоем и теплом, разлитым по салону.

– Хотите, ждите того, кто вас тут мучает на холоде, а хотите – я отвезу вас, куда прикажете, – предложил он, садясь за руль. – Итак, что скажете? – он повернулся к ней.

– Ну, я бы сказала вам: «Везите меня на край света», но… позволю себе лишь попросить довезти меня до офиса, и черт с ним, с этим человеком, который все никак не может приехать, – вздохнула Дана.

Молодой человек тихо рассмеялся приятным смехом и включил зажигание.

Дана все же заболела, причем сильно. Вечером, выходя из офиса, уже едва держась на ногах из-за высокой температуры, она увидела знакомую машину. Роман вышел к ней навстречу. Его улыбка погасла, как только он понял, как ей плохо. Без слов усадил в машину и повез в больницу. Дана пролежала в центральном военном госпитале десять дней с воспалением легких, и ее персональный рыцарь навещал ее каждый день.

Вся палата угощалась сладостями и фруктами, которые Роман не уставал таскать ей каждый день в больших количествах. Он развлекал ее забавными историями, не сводя улыбчивых добрых глаз с бледного лица, и Дана грелась в лучах его заботы, пробуждаясь от многолетней душевной спячки.

В день выписки Роман взял на работе выходной, чтобы лично отвезти девушку домой, и был отпущен под дружное улюлюканье коллег-бойцов, с хлопками по спине и плечам, с двусмысленными пожеланиями силы и выносливости. В тот вечер он впервые остался у Даны на ночь.

Все было красиво, романтично, мило. Розы, свечи, вино, нежность, шепот невпопад, сбивчивое дыхание, сумасшедшие объятия, неожиданное падение с кровати под общий хохот, совместный душ, кофе утром в постель, долгие поцелуи у двери перед расставанием.

Так вскоре в ванной прописались новая зубная щетка, бритва и лосьон для бритья. В шкафу прибавилось одежды, для чего были куплены новые плечики, а в прихожей поселились мужские тапки сорок третьего размера.

Иногда Дана ходила по квартире, раздвигая панель шкафа, чтобы провести рукой по пиджакам и рубашкам, хранящим легкий нежный аромат одеколона, заглядывала в ванную, чтобы вдохнуть смешение запахов и ароматов, влезала в большие тапки или с трепетом прикасалась к его расческе, и никак не могла поверить, что теперь не одинока.

Роман поразил ее своей добротой и заботой. Все в нем казалось правильным и единственно верным. С ним было спокойно и легко.

Сейчас она думала, что ей просто льстило то, что этот глубокий честный человек так дорожил ею. Впечатляло его особенное отношение к ней и повышенное внимание. И она видела, как у него кружилась голова от одной ее улыбки.

Каждый раз после опасных заданий с риском для жизни, он возвращался к Дане, такой теплой и уютной, и чувствовал себя счастливым. У него появилась тихая гавань. Появился повод задержаться в этом мире, и он перестал безрассудно геройствовать, почувствовав ответственность за человека, который однажды доверился ему, стал нуждаться в нем, в какой-то мере стал зависим от него.

Может, она и не любила Романа, просто принимая обожание, наслаждаясь светом его чувства, когда и не требовалось ее участие. Одно ее присутствие делало его счастливым, таким образом, ее собственные чувства оставались невостребованными. Тогда это как-то не замечалось, но, как оказалось, сердце оставалось свободным.

А разве Андерсону дороги ее чувства? Если Роман наслаждался своей любовью к ней, то Андерсон упивался ее любовью к себе. Все, что ему было нужно – это ее преклонение, и он сполна его получал. Взамен ей позволялось прикасаться к его божественному телу, вдыхать его аромат и умирать от его магнетизма, растворяться в жгучей страсти, так до конца никогда и не утоленной.

Дана легко и не раздумывая променяла Романа на этого мужчину. Несколько месяцев с Андерсоном пролетели как одна длинная ночь, с болью и счастьем, со слезами и рваным дыханием. Дана не помнила себя, отдаваясь новому чувству, посвящая себя своему кумиру, отдавая всю себя до капли, до вздоха, до стона.

Но то же самое одиночество занозой сидело в сердце, и время от времени саднило, когда что-то задевало ее по неосторожности. Какая-то фраза, небрежно оброненная, какой-то жест, без почтения и уважения, странный взгляд, пробирающий до дрожи.

Насколько нежным и внимательным был Роман, прикасаясь к ней, наслаждаясь ее близостью, настолько небрежным был Андерсон. Дана часто ловила себя на мысли, что ей хочется сжаться, словно она оказалась на легком сквозняке, и чем-то прикрыться.




ГЛАВА 3


Поднявшись на свой этаж, Дана остановилась с улыбкой на усталом лице: под дверями ее ждала Инка. Дремала, прислонившись к двери квартиры, смешная. Неожиданное появление подруги очень обрадовало Дану: только та сейчас могла спасти ее от мучительных воспоминаний и страхов настоящего.

– Инка, ты что тут делаешь? – Дана копошилась в сумке в поисках ключа.

– А тебя-то почему нет? Я ее, понимаешь, предупредила, что вечером обязательно захочу узнать подробности славного восхождения на Олимп. Ну и где виновница моей радости? Где та самая победительница, моя гордость, практически моя протеже? Ее нет! Я ее жду! А ее нет!

Инка зашумела и затараторила, не изменяя своим привычкам. Ее энергичность всегда восхищала Дану, инертную и медлительную от природы. И конечно, веселая подружка не забыла захватить сладости – на полу у ее ног притулилась коробка из пекарни за углом. Ну конечно! Кто еще может трескать столько сладкого и при этом оставаться дюймовочкой, хрупкой, изящной, тонкой и почти невесомой? Только она.

– А позвонить сначала не могла? – Дана уже справилась с замком, толкнула дверь, пропуская подругу вперед, и нащупала рядом с дверью выключатель.

– И ты бы все бросила и переместилась в пространстве в один миг? – девушка прищурила карие глаза. – У меня батарейка села, – сообщила она. – И я хочу есть, – она резво сбросила сапоги, куртку, и уже неслась на кухню ставить чайник.

Девушки устроились за круглым кухонным столом, погасив верхний свет и оставив настольную лампу. Красивый чайный сервиз, хрустальное блюдо с пирожными, ароматические свечи – они любили украшать свои встречи. Грязную посуду аккуратно сложили в раковине.

– Данка, я рада за тебя. Адрес пришлю завтра. Спрошу у своей Ларисы Ивановны и эсэмэской скину. И на «корову» не обижайся, – она снова весело рассмеялась, вспомнив рассказ подруги, – это же шутка была. Кому бы понравилось, если бы с утра ему в трубку мычал какой-то незнакомый человек.

Хотела бы Дана так легко относиться к жизни. Быть такой же безупречно красивой, бесконечно доброй и так любить жизнь. И чтобы вокруг толпились поклонники и воздыхатели, готовые носить на руках за одну только улыбку.

Чтобы ее взяли на руки, ей пришлось предать себя, Романа и свою мораль. Опуститься в грязь, чтобы вознестись на вершину блаженства. И вершина ли это? И блаженство ли? Нет, тот сон, все же, был в руку. Подлая судьба пришла забрать свое – эту ее вымученную любовь. Нельзя так зависеть от человека, нельзя мужчину делать своим кумиром. Но как быть, если для нее это так и есть, и она хоть на костер за него, хоть в петлю? Хоть за него, хоть вместо него и даже ради него…

– Данка, ты уже спишь? Ты меня не слушаешь! – подружка тряхнула ее за плечо. – Говори теперь ты, что произошло с твоим… красавчиком.

– Да что говорить… Я не знаю, даже, веришь? – Дана вынырнула из своих грустных размышлений. – Может, и не произошло ничего, а может, все уже и закончилось, – она тяжело вздохнула.

– То есть как это не знаешь? Он вообще где? Где его носит нечистая сила?

– Если бы я знала… Он просто пропал. Весь день не брал трубку, а потом отключил телефон, – опять предательские слезы на глазах, и губы дрожат, и голос изменился в сдавленном горле.

– Вот гад! – Инка, как всегда, была искренна в своем возмущении, и так же бессильна в желании хоть чем-то помочь.

– Я не знаю, на что подумать, может, у него батарейка села…

– Конечно, села батарейка в единственном на весь город телефоне! И позвонить больше не откуда и не от кого, чтобы сообщить, что с ним все с порядке, чтобы за него не беспокоились и спокойно ложились спать! – Инка возмущенно откусила очередное пирожное.

– Пожалуйста, не делай так, чтобы я себя стыдилась за свою ничтожность, – тихо попросила Дана. – Мысль, что я не стОю его заботы и беспокойства как-то уничижает…

– Ты-то стОишь, и забот, и переживаний, и любви. Поверь мне, ты очень даже дорого стоишь, только сама себя задешево отдаешь, – Инка раздухарилась. – И так бездарно распоряжаешься своим богатством! Аппетит даже пропал из-за этого гада, – буркнула она, отложив недоеденное пирожное.

– Как же, из-за него. Просто седьмое пирожное не полезло, а ты на бедного парня готова еще один грех повесить, – грустно усмехнулась Дана.

– И вот что ты будешь теперь делать, а? Нет, ты мне скажи! Сколько ты будешь убиваться по нему? У тебя впереди новая жизнь на новой работе…

– Ну, это еще бабушка надвое сказала…

– Это я тебе сказал, и не надвое. Вот попомни мои слова: все у тебя будет хорошо.

– Если не будет его, то ничего уже хорошо не будет. Без него ничего не может быть, – Дана прикрыла лицо волосами, низко склонив голову.

– Ой, а вот этого не надо. Я бы вас попросила, девушка, побольше оптимизма. Ни на одном мужчине еще свет клином ни разу не сошелся! И здесь прорвемся! Мы же есть друг у друга! – Инка с участливой улыбкой подергала подругу за плечо.

– Меня Ромка опять зовет, – вспомнила вдруг Дана.

– Куда зовет? – Инка даже опешила от неожиданности.

– Ну куда он может меня звать? К себе.

– Ты его видела?

– Да прямо сегодня, до тебя.

– И что он сказал? – девушка побледнела, но Дана не могла этого заметить, она оказалась поглощена своими переживаниями.

– Сказал, что всегда готов принять меня обратно, – тихо призналась Дана.

– А ты? Согласилась?

– Нет. Ты же знаешь, я его не люблю, – как-то резко получилось. – Хотя… не знаю. Если честно, только не ругай меня за это признание, мне так плохо сейчас, что очень хочется выплакаться на чьем-то плече.

– А мое плечо для тебя не подходит?

– Не обижайся, дорогая, я про мужское.

– И ты готова позвать его, потому что тебя обидели, тебе плохо, и до тех пор, пока тебя вновь не подпустят к божественному телу, ты согласна провести это время в объятиях старинного друга?

– Зачем ты так грубо, Инка, ну ты чего?

– Это я-то грубо? Ты вспомни, что с ним сделала, когда оставила его, – Инка вскочила из-за стола и бросилась к раковине, включила воду и с остервенением принялась мыть посуду. – Ты была счастлива, а он остался один на один со своей болью. Преданный, брошенный, выкинутый из твоей жизни как балласт, как надоевшая вещь, как лишний багаж!

– Ин, ну ты что в самом деле? – Дана не ожидала такой реакции от подруги. – Он просто мой друг, и готов поддержать в трудную минуту.

– Поддержать он ее готов! Да не только поддержать, но и… сказала бы я тебе, на что он готов, – Инка снова отвернулась, бренча вилками. – А что потом? А потом услышишь хозяйский свист и попросишь бедного Ромку из своей постели, да?

– Ин, ну зачем так-то!

– Нет, ты мне скажи! Ты не понимаешь, что если к Ромке вернешься, то это навсегда? Не понимаешь? С ним не надо играть, он не игрушечный пупс!

– Инка, я понимаю, ты очень уважаешь этого человека, и я клянусь тебе, что больше не обижу и не оскорблю его, да я даже и не думала к нему возвращаться, просто…

– Просто? Что у тебя когда-либо было просто, Данка? У тебя же все через душу, через нервы, через боль и слезы. Да ты же не умеешь просто! А другим что – страдать из-за этого?

– Я не виновата, что он страдает, я этого не хотела, – тихо произнесла девушка. – Он еще летом звал меня, и сейчас. Ну что мне делать?

– Как летом? Каким летом? – Инка отложила тарелку и повернулась к подруге. – Когда это он тебя звал?

– Ну летом. Встретились случайно, попили кофе, он и сказал, что простил, и что ждет.

– Вот как… – Инка на секунду зажмурилось, и Дана в изумлении уставилась на нее, но в следующее мгновение та уже улыбалась, только стала бледнее, чем обычно. – Хороший парень, правда? Настоящий друг, – сказала она тихим голосом.

– Я не понимаю, я ничего не понимаю. Ты чего, дорогая? Ты из-за него так, да? – Дана растерялась.

– Знаешь, мне пора. Посуду сама домоешь, – Инка глянула в мойку. – Тут один салатник остался, а мне завтра рано вставать, – проговорила бесцветным голосом и направилась в прихожую. Дана последовала за ней, не понимая, что случилось с подругой.

Та быстро оделась, по традиции чмокнула хозяйку в щеку, но при этом даже не взглянув на нее, и выскочила за дверь.

«Что это было?» – Дана, обескураженная, вернулась в кухню.

А Инка бежала по улице, не замечая ничего вокруг, и слезы текли по красивому лицу. Летом, значит. Ждет и надеется? Готов принять? Ну-ну. Молодец какой! Настоящий друг! Значит, еще летом, да? И сегодня? А как же она? Она… С ней-то так за что?


* * *

– Как ты мог! Негодяй! Обманщик! – Инка набросилась на него, как только Роман приоткрыл дверь.

От его тела исходил тонкий аромат морского бриза – он только что принял душ. Высокий, широкоплечий, с красивым лицом, сейчас он выглядел обескураженным поведением Инки. Самым лучшим было схватить ее и обездвижить. Пусть придет в себя.

На мгновение девушка замерла в его руках, послушная мягкой силе, но в следующую секунду вырвалась и снова принялась колотить кулаками по литой груди, прикрытой тонкой материей темной рубашки.

– Да что с тобой, остановись! – вскричал раздосадованный Роман. – Хватит, я сказал. Успокойся!

Он прикрыл входную дверь, стянул с ее головы шапку, прижал трепещущее тело к себе, такой спокойный, монолитный, надежный… такой не ее.

– Ты обманывал меня все это время! – девушка готова была разрыдаться, и сдерживалась лишь усилием воли. Плакать перед ним? Ни за что! Ни перед кем! Хотя, он не все.

– Да с кем же я мог тебя обманывать? – Роман искренне не понимал ее и не чувствовал за собой никакой вины.

– Ты обманщик, ты лжец, ты… – в его объятиях Инка почувствовала покой и тепло, и сердце стало биться тише, и даже обида потихоньку отпускала. Главное – он ее обнимает, он рядом, а чей он – это дело десятое. Сейчас – только ее.

– У тебя что-то случилось? – уже тише спросил он, зарывшись носом в ее каштановые волосы.

Девушка согласно закивала, и слезы ручейками побежали по холодным с мороза щекам.

– Давай я тебе накормлю, ты успокоишься и все мне расскажешь, – предложил Роман.

– Нет, я не голодная, и успокоиться не могу, и рассказывать нечего. После того, что рассказали мне, – Инка всхлипнула.

– И что же тебе рассказали?

– Ром, почему ты не говорил мне, что зовешь к себе Данку, что постоянно ждешь ее и готов принять обратно? – в глазах такой упрек, такая боль. Полное море обиды плещется, бушует, ветер вздымает волны.

Молодой человек сразу убрал руки, взъерошил волосы, выдохнул громко и нервно.

– Вот дела, – проговорил он, пряча глаза.

– Я думала, что мы…

– Да что ты думала, Инка! – он сердито посмотрел на нее. – Ты умная, вот и думаешь много, – он схватил ее за плечи и наклонился к ее лицу. – Но вот только за меня думать не надо, хорошо? Неблагодарное занятие. Что ты можешь понять во мне, в моих мыслях, в моих чувствах? Это мое, понимаешь? Только мое, и никого не касается.

Он резко выпустил ее и отвернулся к стене, сцепив руки на затылке.

– А я? Я, значит, пустое место, да? – губы девушки задрожали, голос переставал подчиняться ей.

– Ну почему сразу такие крайности? Ты это ты, Дана это Дана. Вы разные, и отношусь я к вам по-разному, можешь ты это понять? Нет? Вот и не думай об этом.

– А кто я для тебя?

– Ох, ну что за вечер-то сегодня! – тихо взвыл молодой человек. – Инка, ну вот почему в одиннадцатом часу вечера мы должны с тобой разбираться в таких сложных вопросах, а?

– То есть, сказать тебе мне нечего, – прошелестела едва слышно девушка. – Знал бы, кто я тебе, отвел бы мне достойное место, так и сказал бы об этом без труда, – она шмыгнула носом. – Вот Данка тебя спросит о том же, и ничего сложного не будет, ведь правда? Хоть в час ночи разбудит – сразу скажешь, что любишь и жить без нее не можешь.

– И люблю. И не могу, – не оборачиваясь, произнес Роман.

Наверное, зря. Встречаться взглядом с расстроенной Инкой было тяжело. Такого взрыва эмоций он не ожидал. Ему казалось, что между ними с самого начала все было понятно, и сцена ревности, да еще такая неистовая, его потрясла.

– Да ясно все, о чем тут говорить, – Инка печально улыбнулась, будто насмехаясь над собственной наивностью. Нет, над непроходимой глупостью. – Ты ее любишь, а я так… Модистка – для тела, дантистка – для души.

– Послушай, – Роман резко обернулся к ней, – а я и не скрывал, что люблю ее. Я просто не говорил с тобой об этом никогда, даже не предполагал, что надо было. Но ты же знала, что это так. Ведь знала? – он подошел к ней вплотную и решился посмотреть в глаза.

От его близости, от запаха, исходящего от прокачанного тела, у Инки закружилась голова. Она принялась расстегивать пуговицы своей куртки непослушными нервными пальцами.

– Ром, я знаю, я все понимаю, но… ты же однажды впустил меня в свою жизнь. Всего лишь в прихожую, но, все же, впустил… Не выгоняй теперь, а? – слезы снова закапали с ресниц. – Ромочка, прошу тебя, милый, родной, будь сейчас со мной, только моим. Пусть на несколько минут… – она приблизилась к нему и вцепилась в мускулистые плечи, крепко прижалась к телу, задышала громко и медленно, он не должен устоять, он не должен остаться равнодушным. Ей так надо сейчас!

– Инка, что ж ты делаешь, – он пытался отцепить ее пальцы, ставшие такими жесткими, но делал это не так решительно, как мог на самом деле.

– Я знаю, я нужна тебе сейчас, – шептала девушка, – а ты нужен мне. Мы же можем помочь друг другу, правда? Помоги мне, прошу. Ведь тебе это ничего не будет стоить, ну, Ромочка.

– Ошибаешься, – проговорил он мрачно, уже ощущая жар ее тела. – Мне всегда эти встречи дорого даются. И я плачУ большую цену.

– Такую же, как и я? – Инка подняла на него свои огромные глаза.

– Наверное.

– Но я-то готова, – она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам. Еще недавно он так нежно гладил их, в их последнюю встречу. Говорил что-то про их шелк, про аромат и мягкость.

– Инка, это же больно, – проговорил тихо Роман. – Быть не с тем, с кем жаждешь, любить не того, кого хочешь, терять самое дорогое, отдавая недостойным… – столько тоски в его голосе, столько черноты в глазах.

– Ну я-то, допустим, отдаю достойной, – прошептала девушка. – Данка достойна, я знаю, как ни горько мне это признавать, вот только… к чему тешить себя пустыми надеждами.

Молодой человек рванулся, хотел было отвернуться, но Инка крепко вцепилась в него. Его лицо так близко, дыхание теплое, сердце стучит, и она все это чувствует. «Ну же, покажи, что хочешь меня!»

– Я здесь, я рядом, а она далеко, – прошептала Инка, прикоснувшись кончиком языка к его уху. Для этого поднялась на цыпочки, проведя грудью по его плечу. Положила его руку, ставшую горячей, себе на ягодицы. – Я здесь, – шептала она, словно убаюкивая, замершему мужчине. – Ты нужен мне.

Роман выдохнул воздух сквозь сцепленные зубы. Он боролся сейчас с самим собой, со своей природой, со своей душой.

– Зачем ты делаешь это? – тихо простонал он ей в лицо, и ее дыхание сбилось от блаженства.

– Я еще много чего могу сделать, – прошептала она, целуя его шею, горло, кадык, расстегивая пуговицы рубашки, лаская пальцами крепкую шее.

Мужчина тяжело задышал.

– Мы будем об этом жалеть, – еще пытался он хоть как-то сопротивляться.

– Я так точно не буду, – легкий смех, словно колокольчик, разнесся по прихожей. – Позови меня, и ты обо всем забудешь.

Резко прижалась к его бедрам. Ну вот, наконец-то! Она почувствовала: он сдался. Теперь он ее, и ему стала вдруг так необходима женская ласка.

С каким-то не то всхлипом, не то воплем, мужчина подхватил девушку на руки, вцепившись в ее губы, и понес в спальню.

Инка любила этого человека так, будто была создана исключительно для него. Она была добра к тем, кто пытался за ней ухаживать, засыпая цветами и делая дорогие подарки и недвусмысленные намеки, но не более того. Улыбалась, благодарила, что-то принимала, от чего-то категорически отказывалась, кого-то подпускала к себе, кого-то тактично удерживала на расстоянии. Но все это было просто ветром, солнечными лучами, набухающими почками на деревьях с молодыми клейкими листиками, ароматом цветов, которыми она не могла не восхищаться, но которым не могла ничего дать взамен, кроме как принимать, вдыхать и наслаждаться, но Роман – с ним все было совершенно иначе. Он – не просто веяние ветра, а что-то настоящее, ощутимое, глубокое и… недоступное.

Она впервые увидела его на кухне у подруги. Никак не ожидала, и даже замерла на месте, пораженная тем, что, наконец-то нашла его! Единственного. Единственно нужного, единственно важного.

Инка влюбилась с первого взгляда. И даже не в черты лица, не в выражение глаз. Она увидела его спину, широкий разворот плеч, уверенную осанку, военную выправку, которая бывает только у высших чинов офицеров Ордена (уж ей ли не знать об этом, любимой генеральской дочке!), бритый затылок, чтобы удобно было носить фуражку. Увидела, и замера, и забыла, о чем говорила, вбежав на кухню с полным пакетом овощей для предстоящей вечеринки.

Молодой мужчина обернулся, и Инка задохнулась от нахлынувших чувств, словно с головой ушла под воду жарким солнечным днем. На нее смотрел он. Взглянул в широко распахнутые глаза, скользнул карим огнем по полураскрытым губам цвета лепестков алых роз, по груди, бурно вздымающейся от теснящихся в душе чувств, расцветших в одно мгновение от его присутствия, и открыто улыбнулся.

– Привет! Какие красивые подруги у моей Даны. Это что? Можно взять? – он протянул руки и принял тяжелый пакет, который хрупкая девушка держала двумя руками, прижимая к себе все это время. – Что тут у нас? Но разве можно хрупким девушкам таскать такие тяжести, – в глазах смех и легкая укоризна. – У вас мужчин, что ли, нет для таких поручений?

Инка молчала, не в силах подобрать ни одного слова, чтобы хоть что-то ответить.

Она услышала только одно: «моя Дана». Его Дана. А она, Инка, не его, созданная для него, но не нужная ему. Она, прекрасная, как лесная фея, как нимфа – как там еще ее называли ее почитатели? – оказалась просто безликой «красивой подружкой» его Даны. Его персональной феей назначена другая. А парень уже мыл овощи, поглядывая на застывшую Инку.

– Если в мойке много овощей, что это означает? – вдруг спросил он весело.

– И что же? – отмерла, наконец, девушка. Она заставила себя изобразить самую милую улыбку, какая полагается «подружке его девушки».

– А то, что скоро будет салат, – парень усмехнулся. – Поможешь мне? Меня Рома зовут, – он уже вытер руки полотенцем, и протягивал ей широкую сильную ладонь, умеющую сжимать приклад автомата, РПГ или 'Мухи', умело и уверенно управляющуюся с другими смертоносными орудиями, метающую ножи, и сокрушившую не одну челюсть.

– Инка, – девушка протянула свою руку, и ее тонкая узкая ладошка утонула в его ручище в легком осторожном рукопожатии.

Она старательно пыталась резать помидоры и огурцы, но все время попадала мимо остро наточенным ножом, прямо по пальцам, ставшим вдруг деревянными и неловкими. Она усиленно это скрывала, боясь быть отправленной с кухни. Это было бы равносильно изгнанию из рая, отлучению и проклятию, и она не могла этого допустить. Она шутила, смеялась, а ее бедное сердце отчаянно кровоточило, совсем не так, как неосторожно порезанные пальцы. К концу их разговора ее душа захлебывалась в крови.

Так в ее жизни все кончилось, даже не успев начаться, и все надежды на счастье пошли прахом, потому что в доме Данки появились наточенные ножи, и тот, кто теперь за этим следил.

Девушка не могла ненавидеть свою подругу, но стала отчаянно ей завидовать, чего раньше с ней никогда не случалось. Инка росла счастливым ребенком. Она ни разу ни с кем не поссорилась в своем радостном детстве. Никого не исключила из игры, никому не сказала ни одного обидного слова – не было причин. Она была девочкой, у которой самые милые бантики, самое волшебное платье, самая красивая улыбка. Она всегда могла подарить любую свою игрушку ребенку, если тому она очень нравилась. Ей никогда ничего не было жалко. Еще больше она получала в ответ.

С ней хотели дружить в школе, гулять во дворе. Она по-прежнему всем щедро делилась, и мальчиками в том числе. Не одну девочку она познакомила с молодым человеком из числа своих воздыхателей, и делала это всегда с легким сердцем. Ей нравилось устраивать чье-то счастье.

Дана появилась в восьмом классе в конце учебного года, переехав в их район после развода родителей. Семейная драма сделала ее замкнутой и нелюдимой. Она не шла на контакт, не заводила знакомств, не стремилась общаться. Пряталась за занавесом длинных светлых волос, отводила глаза, когда к ней обращались. Очень быстро ее оставили в покое, потеряв к ней всякий интерес, но Инке однажды удалось заглянуть этой девочке в глаза, и то, что она в них увидела, заставило ее замереть. Столько музыки, тепла, романтики, доброты и… печали. Такая глубина. Инка понимала, что эта девочка грустит, но никогда не скучает наедине с самой собой. Инке очень захотелось войти в этот мир красоты и утонченности, и ее впустили. Ей доверились и раскрылись. С тех пор они стали неразлучными подругами, верными своей дружбе по сей день.

Инка не раз пыталась устроить Данкину судьбу, упорно знакомила ее со своими друзьями, но девушке никто не нравился, или она была не готова к таким отношениям. Дана по-прежнему оставалась одна. И вот в двадцать пять в ее дом пришел он, принц из Инкиных снов. Ну почему он перепутал квартиры? Инка была готова отдать все, буквально все, что у нее было, за одного этого человека, но именно он оказался недоступным. Судьба жестоко посмеялась над ней: щедро одаривала ее своей милостью на протяжении стольких лет, убеждая в том, что она любимица фортуны, чтобы однажды разбить ей сердце одним только фактом: самое важное для нее недоступно. А без этого уже не в радость были никакие дары и подарки.

Инке ничего не оставалось, как спрятать свое чувство глубоко внутри, даже намеком не выдавая истинного отношения к чужому мужчине. Она искренно желала подруге счастья, а сама при этом каждый день медленно умирала от горя и тоски.

Когда Дана рассталась с Романом, рассталась плохо, оскорбив и унизив его прилюдно, девушка не испытала никакой радости. Она просто увидела Ромкины глаза, залитые алкоголем, не способным притупить его боль, и страдала вместе с ним, каждым нервом чувствуя его боль, корчась от бессилия помочь и облегчить ее. Нет, такой ценой получить свою мечту она никогда не желала. И еще она поняла, что тогда-то она Ромку и потеряла окончательно. Навсегда. Никогда он уже не оправится от этой потери, не забудет эту боль, не исчезнут его шрамы. И она, Инка, не сможет заменить ему его любимую, «его Дану». Ни-ког-да…

То, что между ними случилось, она и сама не посмела бы назвать любовью. Она знала, что это жалкие подачки уязвленного отвергнутого парня, боящегося оставаться наедине с самим собой слишком долго. Ее долго не хотели впускать в эту ставшую ненужной для кого-то жизнь, и она стучалась настойчиво, упорно, ломая ногти и сдирая кожу в кровь, но ворвалась, пытаясь удержаться на краешке чужой судьбы, хоть недолго, сколько сможет, сколько получится.

Она понимала, что надеяться ей не на что, но все же делала все, что могла и умела, и даже то, что не умела, чтобы помочь Роме забыться, отвлечься и обратить, наконец, на себя его внимание. Она даже на какой-то миг поверила, что что-то может появиться на этом пепелище, но… одна фраза подруги оборвала эти надежды. Он ждет Дану. Выходит, все то время, когда Инка дарила ему свою любовь, изощренный и изысканный секс, растворяясь в нем, пытаясь пробудить в нем страсть, он ждал свою Дану, мечтая лишь о ней. Что ж, она понимала с самого начала, что надеяться не на что, но что можно урвать – она не выпустит из рук.




ГЛАВА 4


Утро не задалось с самого начала. Дана долго ждала автобус, продрогла, простояв на одном месте около сорока минут, и опоздала к началу рабочего дня. Вбежала в кабинет, застигнутая ожидающим ее начальником, и, поймав недовольный осуждающий взгляд, только виновато пожала плечами. А что поделаешь! С пересадками еще дольше было бы, все равно бы опоздала. Стоит в конце осени выпасть снегу, как все дороги замирают, транспорт встает, и образуются длиннющие пробки. От нее тут ничего не зависит.

Потом еще менеджер обидел. Зашел за кипятком и с порога сообщил:

– Дана, вы сегодня прекрасно выглядите.

Пока она пыталась собраться с мыслями, чтобы хотя бы поблагодарить за комплимент, услышала неожиданное продолжение:

– Так, подхалимаж прокатил, теперь можно вашим чайником воспользоваться? – и, как всегда, не дожидаясь ответа, с улыбкой направился к журнальному столику.

Это он так пошутил? Это, по его мнению, весело?

– Так это только подхалимаж, и выгляжу я не прекрасно? – спросила Дана растеряно.

– Ну что вы, вы всегда выглядите прекрасно, – улыбнулся молодой человек. – А можно кофейком вашим угоститься?

– Нет, конечно. Сегодня нельзя.

– А что так?

– Да не прошел подхалимаж, – пожала плечами Дана.

Не то, что бы уязвили ее самолюбие. Кто ей этот парень, и что его слова для нее, но сегодня она так измучена ожиданием, страхом и переживаниями, что не стоило попадать к ней под горячую руку.

– Что ж, придется пить «белую розочку», – улыбнулся молодой человек, легко согласившись с приговором. – И вы в этом виноваты.

– Меня радует, что я виновна только в этом. А в убийстве Кеннеди, как сейчас модно, вы меня не обвините?

– Нет, я рискну быть оригиналом: не пойду по проторенной тропе, – менеджер подмигнул Дане и вышел из кабинета с чашкой крутого кипятка.

Отложив ручку и отодвинув папку с документами, девушка подперла голову рукой и задумалась. Что же ей делать и как теперь быть? Жить, как ни в чем бывало? Смириться с тем, что Андерсон ее бросил? Но ведь он не сообщал ей об этом… Боже, неужели она так для него неважна, что ее можно даже не уведомлять о переменах в личной жизни? А с чего она взяла, что он ее бросил? Боже, как плохо… двое суток без него, а она загибается так, будто из нее душу вынули и положили умирать на кусок льда.

Неужели за эти шесть месяцев она так и не стала чем-то важным для него? Ничего не значит и ничего не стоит? Слезы навернулись на глаза.

Дана нервно схватила телефон, принявшись в тысячный раз набирать его номер, едва различая цифры из-за слез, и замерла: в трубке послышались гудки. Длинные. Как бешено забилось сердце. А она думала, что потеряла его. Сейчас он возьмет трубку, и она услышит такой родной голос. Ну не может он забыть все, что их связывает. Столько всего было. А что, собственно было? Страсть, секс, и… и больше ничего. Ему больше ничего не нужно от нее? С Ромкой были премьеры в театре, прогулки по набережной, веселые компании остроумных интересных людей, чтение стихов, обсуждение фильмов, какие-то разговоры до утра. Постоянные признания в любви, восхищение в глазах, обожание и преданность. С ним всегда было легко и интересно. Ужин превращался в развлечение. Они постоянно смеялись, играя в догонялки, карты и лото. И не было страха потерять его. Только надежность, уверенность в завтрашнем дне и покой.

С Андерсоном все обстояло иначе. Ее не отпускало постоянное волнение, она жила в ожидании чего-то страшного, непоправимого, и все ощущения были на грани терпения: обостренное чувство удовольствия, вымученного, с примесью горечи предощущения утраты. Вечное нервное напряжение, когда все чувствуется и ощущается острее, тоньше, мучительнее и слаще. Все через страх, на фоне страха, с привкусом страха.

– Але? – услышала вдруг Дана, и слезы быстрее побежали по щекам. – Але? Дана, это ты?

– Андерсон, – Дана, казалось, лишилась сил говорить, и только шептала в трубку. – Милый, с тобой все в порядке? У тебя все хорошо?

– Хорошо. Да, спасибо, – сухо ответил молодой человек.

– Я волновалась.

– Да ладно, ничего со мной не случится, – отмахнулся Андерсон. – Дана… нам нужно поговорить.

И сказал это так, что сердце девушки оборвалось. Самые темные предчувствия начинали сбываться прямо сейчас. Вот он, трагический финал. Пустота, абсолютная пустота внутри, и вселенская тишина. А мир продолжал существовать. Всего-то не стало в нем одной девушки, не очень хорошей и не очень-то нужной. Просто разбилось еще одно сердце. Так часто бывает, кого это волнует. Только Бог слышит этот хрустальный звон каждую секунду на протяжении вечности. Звон, сравнимый с шумом Ниагарского водопада, когда не слышно ни звука и необходимо кричать, чтобы тебя услышали. Столько сердец, столько боли, столько душевных смертей. Наверное, Бог рыдает.

– Дан, ты меня слышишь?

– Где? Где и когда мы встретимся? – надо взять себя в руки.

Надо выдержать и не показать ему свои чувства. Ему нет до них дела, так стоит ли обременять его такими пустяками? А в глаза он и не заглянет. Он не умеет читать по глазам. Это она однажды заглянула и пропала, а он проверяет девушек совсем по другому принципу, для него имеет значение умение ублажить его, угодить ему, сделать приятно. В свое время Дана этот отбор прошла, но, видимо, приелась, и его наслаждение притупилось. Вот он и нашел другую. Что же, надо выдержать. Необходимо сцепить зубы и пройти на эшафот с гордо поднятой головой. Она будет страдать, она умрет без него, но только не при нем.

С первого взгляда Дане стало понято, что Андерсону плохо. Вид он имел просто ужасный. Помятое лицо, мешки под глазами, пустые глаза подернулись мутью, красивые черты любимого лица словно покрылись пылью. Видимо, двое суток он беспробудно пил, и теперь расплачивался за беспечность головной болью и в один миг увядшей красотой. Молодой человек морщился время от времени, когда спазмы боли сдавливали его бедную беспутную голову. Поэтому он выбрал место у самой стены, в относительной тишине и подальше от солнечного света, бьющего в большие окна.

Пробираясь через заполненный зал к заветному столику, Дана не могла не заметить взгляды, обращенные в сторону Андерсона. Присутствующие в кафе девушки буквально пожирали его глазами.

Молодой же человек никого не замечал, ему было не до того. Он поднял страдальческие глаза на вошедшую девушку, и тут же прикрыл с легким стоном. Судорога пробежала по бледному опухшему лицу.

Дана поняла, что приглашения присесть не дождется, сама отодвинула стул и села, расстегнув пальто. Он не сказал ни слова, она тоже не поздоровалась. Так и сидели друг напротив друга молчали, тихо страдая, каждый по-своему.

Наконец, Андерсон придвинул девушке чашку с остывшим кофе, заказанным для нее. Сам он уже допивал свою муть, пытаясь хоть как-то облегчить страдания, но все казалось бесполезным, боль не покидала его.

– Ты пришла, – наконец произнес измученный красавец, запоздало констатируя факт, и Дану обдало неприятным алкогольным амбре.

В чудовищном букете она уловила запах табака. Он что, курил? А всегда говорил, что сигаретный дым губителен для кожи лица. Не для легких, не для здоровья и жизни, но для кожи его драгоценного лица. Вот теперь и видно, насколько: наглядное пособие в действии.

– Андрей, ты пригласил меня, чтобы… – девушка увидела, как поморщился молодой человек. Его всегда раздражало, если кто-то называл его настоящим именем.

– Дана, тут такое дело, – пробормотал он, не отрывая взгляда от своей чашки с кофейной гущей на дне. – В общем, ты должна понять… – он поерзал, пошебуршил под столиком длинными ногами, тяжело вздохнул.

– Что я должна понять? Что ты алкоголик?

– Что? Нет, акстись, – Андерсон снова поморщился, теперь от чудовищности предположения. – Просто, вечеринка затянулась… бывает…

– Плавно перейдя в оргию… – вставила насмешливо девушка.

– Дана, я, вообще-то, о другом хотел поговорить, – он, наконец, поднял свои синие как море глаза и обиженно взглянул на девушку.

– Любовь прошла? – решила Дана помочь любимому.

Она мужественно смотрела ему в глаза и не отводила взгляда. Открытая, доброжелательная и спокойная. Он не узнает, чего ей стоила эта легкость. Танец босиком на битом стекле, песня с порванными связками. Да она звезда лицедейства! Сама не предполагала, насколько.

– А чего ты хотела? – возмутился парень. – Я личность творческая, понимаешь? Мне муза нужна, – он попытался успокоиться, привычным движением поправил волосы, на мизинце сверкнул небольшой перстень. – Да, ты была ею, детка, и довольно долго, и поверь, ты – супер.

Он попытался обворожительно улыбнуться, но не вышло. Дана видела перед собой перепившего человека, подурневшего и потертого. Лак потускнел и местами облез, открывая неприглядную картинку.

Андерсон протянул руку, пытаясь накрыть ладонь девушки, но Дана демонстративно отодвинулась, спокойно положив руки на край столешницы. А внутри все кричало, стонало и корчилось от боли. Она ему не нужна, он не любит ее и больше не хочет быть с ней. У любой другой девушки в этом зале больше шансов, чем у нее.

– Шесть месяцев – это для тебя долгий срок? – она картинно подняла брови, крутя пальцами чашку с нетронутым кофе. Внутри разливалась головокружительная пустота, и только гулко стучало сердце. Все кончено, для нее в этой жизни теперь точно все закончилось.

– Пойми, у любви нет сроков, ничего нельзя планировать, все происходит спонтанно. Просто взрыв, и я попался, – он взглянул на нее, ожидая хоть какой-то реакции. Она обязана его понять, он же пытается все объяснить.

По правде говоря, Андерсон готовился к бурной истерике. По крайней мере, раньше все так и было. Не зря выбрал людное место, справедливо полагая, что присутствие посторонних остановит Дану от слишком энергичного возмущения по поводу отставки. Но она молчала.

– Вспомни, как это было у нас с тобой, – он намекал на их первую встречу. – Ты тоже забыла обо всем и обо всех, а? Тебе было все равно, что о тебе скажут, как назовут, что подумают. Ты была во власти страсти, жила только ею. Вот так и я. Это сильнее нас. Ты же все понимаешь, детка, сама прошла через это.

Дана усмехнулась.

– Мне нужна свобода, – проговорил он. – Пойми, я уже не здесь…

Молчание.

– Ты не думай, с тобой все в порядке, и это не из-за тебя. Просто… просто… я встретил человека…

Молчание.

Почему она молчит? Он же спасает ее от комплексов, уверяя, что дело не в ней, должна же она быть ему хоть немного благодарна за это великодушие!

– …и нам хорошо вместе. Я понял это сразу, и ничего не смог с собой поделать. Все так же, как и у тебя когда-то… Мне жаль. Меньше всего на свете я хотел бы сделать тебе больно, но ты большая девочка, и ты же все понимаешь, так ведь?

Молчание.

Мужчина подался вперед, схватил холодную руку девушки.

– Дана, ну скажи что-нибудь. Почему ты молчишь? – просил он. Было как-то тревожно на душе, уж слишком она подозрительно спокойна. Или ей все равно? Нет, не может быть.

Дана медленно подняла на него глаза, бездумно разглядывая его, мгновение взгляд ничего не выражал, но, наконец, она улыбнулась. Приветливо и спокойно.

– Что? Дана, что такое? Я не понимаю тебя. С тобой все в порядке? – молодой человек растерялся. В висках застучало, и ему пришлось схватиться за голову.

– Да, конечно, спасибо, что спросил, – девушка легко кивнула, не забирая своей руки из его ладоней. Последняя ласка. Продлить бы ее как можно дольше, насладиться на всю оставшуюся жизнь. На всю пустую никчемную бессмысленную жизнь.

– Конечно, я беспокоюсь за тебя. Мы в ответе за тех, кого приручили, – пробормотал молодой человек, и Дана дернулась, словно получила пощечину. Но сразу взяла себя в руки, тихо высвободила свою ладонь и сложила руки на коленях.

– В общем, если я правильно поняла, ты встретил свою настоящую любовь, – сказала она.

Вот всю встречу она ему помогает. Он только что-то бормочет, а главное говорит она. За него. Она всегда все делала за него. Даже любовью занималась за него.

– Ну… да… – Андерсон не знал, к чему она ведет и чего от нее ожидать.

– Милый, я так рада, что все, наконец, решилось. И решилось так хорошо, – Дана улыбнулась.

– Не понял. Так ты рада? – Андерсон всматривался в ее лицо, и ничего не мог прочесть кроме доброжелательности и умиротворения.

– Я очень рада, потому что ты снял с моей души тяжелый груз. Дело в том, что, – Дана отвела глаза, стыдливо улыбнувшись, – что я и Рома… мы… в общем, мы с Ромкой опять решили сойтись, – произнесла она, решительно подняв на него ясные глаза.

Андерсон какое-то время смотрел на нее, не в силах воспринять новость, и когда до него дошло, изменился в лице. Глаза гневно заблестели, на щеках проступил румянец.

– Что? Что ты сказала? Причем тут Ромка?

– Я просто не могла решиться, не хотела делать тебе больно, – объяснила спокойно девушка. – Не могла вот так взять и бросить тебя, сообщить, что ухожу к своей первой любви. А тут как раз и твоя судьба устроилась. И все так хорошо сложилось, что теперь мы все четверо можем быть счастливы. Ну разве это не превосходно? – она радостно улыбнулась бывшему теперь любовнику.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=48503355) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.