Книга - Тернистая дорога в рай

Тернистая дорога в рай
Борис Петрович Саприн


В данном романе повествуется о жизни, непредсказуемой и сложной, счастливой и несчастной; такой, какая она есть: с потерями и болью, с подарками судьбы и радостью.

Покинув свой отчий дом, Глеб ищет свой путь, своё предназначение и свою любовь, претерпевая многие лишения и жестокие удары судьбы.

Но как он поступит, когда в его новую историю любви ворвётся прежняя? И что будет, когда над ним нависнет призрак смерти? Сумеет ли Глеб остаться верен себе и своим мечтаниям? А главное – сумеет ли он отыскать среди тернистых дебрей скорби свой путь к счастью?





Борис Саприн

Тернистая дорога в рай





Вступление


Глядя в окно в сумеречное время, созерцая ало-оранжевые блики, отсветы на облаках клонящегося к закату солнца, Глеб одновременно мысленно оглядывался на своё прошлое. Пробуждая в своём сознании воспоминания о минувших днях, он никак не мог понять: почему его жизнь сложилась так печально? Почему самовластная непостижимая судьба одарила его столькими ударами, безжалостно сбивая с ног? Почему она не раз накидывала на его шею огнетворную петлю гнетущей скорби и уныния?

Едва держась на ногах, обагрённый кровью Глеб с трудом мог стоять возле окна. Только лежать на кровати, уставившись в безжизненный и мрачный потолок, ему вовсе не хотелось. Лучше было, превозмогая боль, наблюдать за теченьем заоконной жизни, погружаясь в омут коловратных мыслей.

Если бы он только знал, предвестием чего был тот суровый взгляд старика, из неоткуда взявшегося среди полумрака лесополосы и пристально смотревшего прямо на него. Если бы он знал, какие проблемы тот ему сулил, явившись ему в самом начале его многотрудного пути.

Неужели он, Глеб, должен был снести все эти злополучные и чудовищные тяготы, чтобы заслужить исполнение своей пьянительной мечты, мечты, которую он обрёл случайно, но которая стала смыслом его жизни? Неужели неумолимое провидение, спустя двадцать лет, возвратило ему непроходящую любовь всей его жизни лишь затем, чтобы в последствии отнять? Это возвращение поначалу казалось ему каким-то подарком свыше, озарением лучами высших сил. Однако же теперь она казалось измученному Глебу чудовищной издёвкой провидения.

Смотря на сидевших на скамье, а кое-где и лежавших под скамьёй людей, утопивших свои прекрасные юношеские мечты, былые надежды и стремления в отравляющем сознанье жидкостном дурмане, Глеб не понимал их слабохарактерности. Хотя и сам когда-то чуть было не стал жертвой своих мглистых разочарований и безрадостного горя.

Жизнь… Что в сущности это означает? Это ведь не просто пять букв, сложенных в многозначительное слово. Какова же её суть? Кто-то скажет, что её суть кроется в любви, кто-то – в достижении поставленных целей, а для кого-то смысл жизни заключается в добродетельной помощи другим, в самоотверженном служении человечеству. И каждый из них несомненно будет прав, но лишь отчасти.

Жизнь человека не прямая линия кем-то проложенной тропы. Она безгранична, как вселенная в бесконечности её разнообразия, и состоит из бесчисленного множества вариаций. Каждый день – это чистое полотно, белый холст, подаренный нам, как художникам, судьбой. И у каждого из нас в предстоящем дне имеется 16-17 часов на написание картины для создания общей композиции нашего пути на этом свете. Или, если угодно, можно использовать распространённое, избитое сравнение жизни с чистой книгой, которую каждый пишет сам.

Так и наш герой писал свою историю прямо набело. Порой ошибаясь, он прошёл свой путь сквозь тернии к звёздам, став небожителем, рухнувшим в бездну беспросветных разочарований и невзгод, однако впоследствии вернувшимся на небо счастья озарённым лучами радости, и стал сам излучать этот свет, пока всесильная злодейка-жизнь снова не заточила его в удушливую темницу горестной кручины.

Каким бы человек не обладал характером: бунтарским или кротким, все схожи в одном – рано или поздно каждый стремится обрести свой дом или же в него вернуться. Так и наш герой по молодости лет своих обладал огромным количеством стремлений и желаний. Ему хотелось многого достичь, многое повидать и испробовать. Словом, он желал полнее ощутить вкус сладостной, счастливой жизни, испить до дна благостную чашу, которую ему преподнесло его рождение.

Только ему было неведомо: для того чтобы наслаждаться жизнью, чтобы она была счастливой, достаточно теплотворным светом доброты изгнать из своего сердца бездонный мрак тлетворной ненависти, прогнать неуёмные болезненные страхи и перестать ждать перемен в лучшую сторону, научившись наслаждаться каждым упоительно прекрасным днём безо всяких предпосылок к этому.

Уже с четырнадцати лет, в отличие от многих сверстников, Глеб больше всего боялся даром потратить даже драгоценную минуту времени, поэтому и закончил экстерном восьмой и девятый классы за один год, а если такое ненароком или из-за некоторых неотвратимых слабостей и происходило, он впоследствии безмерно корил себя за легкомысленное слабоволие. Порой это самобичевание доходило до какой-то цепенящей и пустой фрустрации, и получалось, что жизнь бесплодно протекала мимо него ещё быстрее. К счастью, такое происходило довольно редко, а в последствии и вовсе исчезло, подобно обжигающей воде, которая после определённого времени кипения летуче покидает ёмкость, превратившись в пар.

Гонимый неуёмной жаждой, Глеб пустил корабль своей души по бурливой, пенистой реке туманной жизни, то и дело причаливая к разным берегам. Порой его путь усложняли мимолётные негаданные бури, иногда бесцельный штиль не позволял продолжить путешествие, а бывало, что на его пути встречались островерхие рифы и буйные водовороты событий. Однако он всё равно каждый раз продолжал плыть вперёд. Пока, наконец, не настал момент возвращения в родную гавань.




Глава 1


По окончании школы Глеб поступил на учёбу в академию, в которой исправно посещал все занятия. Только вынужденная учёба не приносила ему никакой, даже малоразмерной, радости. Изо дня в день он пробуждался рано утром с мучительной, гнетущей мыслью, что ему снова предстоит бессмысленно сидеть на скучных, заунывных лекциях и выслушивать нудные речеизлияния преподавателей. Больше всего юношу пугало, что все навыки и знания, которые он получит в процессе обучения, никак не пригодятся ему в дальнейшей жизни. Оттого дальнейшее посещение академии казалось ему совершенно бесполезным.

У его родителей было иное мнение. Они полагали, что любое образование неотвратимо делает человека лучше, умнее, и с лазоревых высот жизненного опыта видели в обучении одну лишь благостную пользу.

Поэтому спустя полгода, заметив явное нежелание продолжать обучение, появившееся у их сына, они, как и подобает любящим родителям, стали осыпать Глеба нескончаемыми уверениями закончить академию и получить столь надобный ему диплом. «Знания никогда не бывают лишними», – неустанно молвили ему родители. Только Глеб не до конца внял их убеждениям и на втором курсе самовольно прекратил тягостное обучение.

Прав он был или же нет – покажет только время. Но одно было неоспоримо верным: родители любили Глеба и желали ему только добра и неомрачаемого счастья.

«Вот, наконец-то, у меня начнётся настоящая жизнь», – наивно полагал Глеб, воодушевлённо забирая документы из ВУЗа. – «Теперь осталось определиться, как жить дальше».

Только об этом стоило задуматься прежде, чем покидать академию, а теперь уже было поздно. Оказалось, что его неприкаянно блуждающий корабль не может прибиться ни к одному из заветных берегов из-за полного отсутствия благоуханного порывистого ветра.

Бессмысленное раскачивание на взбалмошных волнах бездействия продолжалось больше полугода. Из-за своего категоричного решения Глеб пришёл к тому, чего так неистово боялся: он даром растрачивал свою единственную жизнь. Отчего он становился с каждым днём всё подавленней и горемычней.

В конце концов его родителям это надоело, и они заставили Глеба начать поиски работы, чтобы их сын хоть как-то начал устраивать свою жизнь благоразумно. Но ни одна вакансия не подходила ему из-за явного несоответствия его грандиозным планам на светлое, многорадостное будущее. И именно здесь таился мракотворный зачинатель безысходности. На самом деле Глеб не имел ни малейшего представления о своей будущности. Как и большинству людей, в размышлениях о будущем ему грезилась беззаботная жизнь с полным достатком, в которой нет места отчаянным лишениям. И, думая об этом, Глеб никогда не задавался вопросом: как этого достичь? Он не задумывался о том, сколько усилий необходимо приложить, чтобы получить всё это. Да и вообще, нужно ли оно ему.

Осознав, что под лежачий, вдавленный в сырую землю камень вода не течёт, Глеб стал дворником, подметающим дворы и убирающим мусор два раза в день: рано утром и поздно вечером.

Такая работа определённо не была предметом его сладостных мечтаний и возвышенных надежд, но другого ничего не оставалось. Его нигде не принимали, куда бы он ни приходил на собеседование. Главной причиной для безапелляционного отказа у всех служило отсутствие у соискателя высшего образования. Более того, бдительных работодателей больше настораживало, что человек, сидящий перед ними, добровольно, без каких бы то ни было веских, вразумительных причин, отказался от образования. Подобный поступок вселял в них неустранимые сомнения относительно здравомыслия Глеба.

Ни один человек, заинтересованный в успехе дела, не станет нанимать безответственного, легкомысленного глупца, не умеющего расставлять жизненные приоритеты в правильном порядке.

Только кто определил этот порядок? Разве же кто наделён неоспоримым правом решать какой порядок приоритетов верный? Каждый сам решает для себя, какой будет его жизнь. А вот будет ли она соответствовать представлением окружающих – это другой вопрос. Единственно верный путь – следовать велениям своего сердца и всегда разумно подходить ко всему, стараясь предвидеть вероятные последствия, которые повлечёт за собой то или иное решение. Но эту истину Глеб понял много позже.

Поначалу такая работа, пусть не во всём, но в целом, устраивала Глеба. Тёплыми летними вечерами и незадолго до рассвета он, наслаждаясь умилительной природой, подметал дворы. Утро ему нравилось свежим воздухом и умиротворяющей тишиной, среди которой сладкозвучно раздавалось успокоительное пенье птиц. А вечера он любил за сумрачное время, неотменно наводившее его на благотворные раздумья. Он размышлял над тем, как ему вырваться из этой гравийной колеи сменяющих друг друга однотипных докучливых событий. Но не видел спасительного выхода.

«Обучаясь в школе, я только и помышлял о будущей жизни, строил грандиозные планы, – думал про себя Глеб. – Всё, вроде бы, казалось предельно чётким, хорошо спланированным, а главное, достижимым. Я верил, что сумею претворить свои замыслы в жизнь. А на деле оказалось всё совсем не просто. И что пошло не так? Отчего моя жизнь покатилась вниз с горы, крутой и каменистой, вместо того чтобы воспарить к немеркнущим лучистым звёздам?»

Родители больше не приставали к нему с беспрестанными, но справедливыми требованиями искать работу. Зато взамен этого они принялись убеждать его в необходимости вновь поступать в ВУЗ. Хотя, впрочем, их старания были излишни: Глеб и сам, испытав на себе угнетающую трудоёмкость зарабатывания денег, не являясь дипломированным специалистом, обзавёлся твёрдой решимостью снова попробовать свои силы на экзаменах, но уже на интересующем его направлении.

Весь скоротечный год он неустанно готовился к поступлению в перерывах между утомительной работой и чудесным сном. И в конце мая отправился на первый из четырёх экзаменов. Глеб чувствовал себя совершенно спокойным, ведь он знал, что хорошо подготовился, и был уверен в неизбежности своего поступления. Но увы, довлевший над ним всё это время злой, жестокосердный рок не покинул его и в этот раз. Глеб не сумел обойти по количеству баллов других абитуриентов, жадно ждущих поступления, и не был зачислен ни в один из ВУЗов.

«Что же мне теперь делать? – сокрушался Глеб в своих внутренних стенаниях. – В школе была хоть какая-то облегчительная определённость: с утра идёшь в школу, после обеда возвращаешься домой; выучил урок – молодец, не выучил – получаешь двойку. Изо дня в день непрекращающееся вращение в бесконечном круговороте повторяющихся событий. А что же взрослая жизнь, к которой я так стремился? Она оказалась гораздо, гораздо тяжелее, чем я по-детски наивно полагал. Сквозь исказительную призму своей детской беззаботности и простодушной мечтательности я не сумел разглядеть истинный порядок вещей взрослой жизни. Что ж, остаётся надеяться, что всё рано или поздно наладится и примет должный вид, который я нарисовал в своих блаженных грёзах».

Однако даже по прошествии почти года после сдачи экзаменов долгожданные улучшения никак не проявлялись на предрассветном горизонте, не было ни намёка на их приближение. Напротив, становилось всё только хуже. Экономическая ситуация в стране ухудшалась, цены росли, а зарплаты демонстрировали стабильную разогорчительную неизменность.

Всё это заставило Глеба уйти с работы и, собрав все свои скудные пожитки, отправиться в битвенный, упорный путь, не заботясь о последствиях. Простому обывателю его побег покажется проявлением легкомысленной иль дерзновенной погони за лучшей жизнью, но лишь подлинно добросердечные люди сумеют разглядеть в его поступке истинный мотив: Глеб не хотел излишне обременять своих родителей. Он, возможно из-за своей юношеской врождённой гордости, считал себя нахлебником, обузой для семьи. О, как же он ошибался. Но что сделано, то сделано.

Глеб покидал свой дом с пустынной грустью от вынужденного расставания, но, подобно ярому мечтателю, он с радостным восторгом смотрел вперёд на предстоящий путь. Убеждённый в своём неминуемом успехе, он дал себе клятвенное слово возвратиться, лишь обретя высокое положение и богатство, и как неоспоримое доказательство безошибочности своих взглядов возложить их благочинными дарами к ногам родителей, которых он очень любил. А грубил он им порой не оттого, что плохо к ним относился или не уважал их, а просто потому, что в моменты оживлённого спора мнил себя непогрешимо правым, даже не подвергая сомнениям свои суждения, и считал необходимым отстаивать свою позицию до зудящей хрипоты в воспалившемся от спора горле, иногда даже сам не сознавая ради чего.




Глава 2


Оставляя свой родимый дом далеко позади, Глеб ехал навстречу своим юношеским обольстительным мечтам. Из окна автобуса, мчавшегося в другой город, он смотрел на мелькавшие широколиственные майские деревья и думал: правильно ли он поступил? Если вчера он был уверен в безукоризненной правильности сделанного выбора, то сегодня его стоическое убеждение громогласно пошатнулось. Его терзали огнепалимые сомнения в том, что в дали от родных мест, за длиннющих двести километров, он сумеет отыскать свой благотворный путь к безоблачному счастью.

Наверное, виной тому был первобытный страх. Боязнь неизвестности, испокон веков преследующая человека, всегда старается помешать ему победоносно творить свою жизнь по собственному, подчас никому не понятному, шаблону, образовавшемуся из причудливых сплетений восторженных мечтаний, обманчивых желаний и чужих примеров.

Вдруг, безо всяких очевидных предпосылок к тому, перед мысленным взором Глеба, устремлённым в потайные недра его души, появился нежданный, незабвенный образ той, которая вот уже более десятка лет, долгих и суровых, явно и подспудно занимала его мысли. Глеб не знал, откуда явилось это эфемерное видение и почему. Возможно, оно было рассеивающим сладостный туман мечтаний горьким напоминанием того, что полновластная насмешница-судьба любит то и дело низвергать людей в пугающую бездну неудач и горестных разочарований, было поучительным напоминанием того, что не всё в жизни зависит от наших пламенных желаний.

А может, только сейчас, когда Глеб выехал за околицу родного города, к нему пришло безотчётное осознание того, что позади остались не только его родители и былые неудачи, но и его неназванная, тайная любовь, нетленная любовь, потерянная в лабиринте жизни.

Чреда сменяющих друг друга беспощадных, горьких мыслей и монотонно рябивший за окном пейзаж всё же усыпили утомлённого сиденьем путника. Но ни одно пленительное сновидение не проникло в его беспокойный разум, из-за чего часовое забытье показалось ему всего мгновением. Лишь на исходе неясного забвения Глеб за мгновение до пробуждения явственно увидел грозное лицо некоего старца, совершенно незнакомого ему. Тот столь пугающе проницательно и испытующе смотрел прямо на него, что у Глеба во сне перехватило дыхание.

Но Глеб и представить себе не мог, что явившийся ему во сне старик однажды явится ему и во плоти. И не просто промелькнёт, как едва различимая предутренняя дымка, уже почти рассеянная нарождающимся солнцем, он окажет самое что ни на есть прямое влияние на течение жизни Глеба.

Разбуженный чьим-то случайным прикосновением Глеб повернул голову направо и увидел очаровательную девушку, садившуюся рядом с ним на единственное свободное место в автобусе.

– Ой, простите, пожалуйста. Я не нарочно, – вымолвила она, заметив, что случайно разбудила своего соседа, и уселась поудобнее.

– Ничего страшного, – ответил Глеб, улыбкой показывая, что нисколько не обижен. – Я лишь ненадолго закрывал глаза.

Но его голос дрожал едва заметно, а сердце бешено колотилось.

– Кстати, меня зовут Глеб. А Вас как? – вдруг опомнившись, выпалил окончательно пробудившийся юноша.

Он надеялся, что разговор с обворожительно прекрасной девушкой быстрее успокоит его встревоженное сновиденьем тело.

– Вера, – кратко, но с улыбкой ответила девушка.

– Приятно познакомиться, – любезно проговорил Глеб.

– И мне, – ответила Вера вовсе не из вежливости. Ей действительно было приятно.

– Подскажите, какая сейчас была станция? – поинтересовался Глеб для поддержания беседы.

– «Русятино», – ответила Вера, ненадолго остановив свой взгляд на лице Глеба, после чего, засмущавшись, отвернулась и принялась расправлять джинсы.

Глеб понял, что бесцеремонной прямотой своего взгляда он окончательно смутил целомудренную девушку, и без того неловко себя чувствовавшую от соседства с незнакомым парнем. Её скромность сразу бросилась ему в глаза. Вера не была похожа на девушек, которые встречались Глебу повсеместно. До этого лишь одна девушка, чьё имя он неизменно произносил с благоговейным придыханием, была таковой. Она была его неизменным идеалом, а её светлый незабвенный образ был для него спасительным, благодатным очагом, неугасимо горящим внутри него и согревающим его душу. Но она была для него недостижима, поскольку её сердце было отдано другому.

– Похоже, я Вас всё же разбудила, – произнесла Вера, прервав ненадолго воцарившееся неловкое молчание. – Ведь название было написано на остановке как раз с Вашей стороны. Вы его не могли не заметить.

– Вы весьма проницательны, как я посмотрю, – улыбнулся Глеб.

– Это всего лишь обычная наблюдательность, не более того, – уверила Вера.

Подстёгиваемый распалявшимся огнём желания, Глеб неодолимо жаждал поговорить с ней, не столько ради коротания времени, сколько ради того, чтобы слушать её бархатистый голос, ласкавший его слух, снова и снова. Впервые за очень долгое время он ощущал какое-то необъяснимое будоражащее чувство. И причиной тому была эта девушка, незнакомка, судьбоносно подсевшая к нему в первый же день его путешествия. Что же это? Всего лишь приятная случайность или всё же неизбежное проведение? Как бы там ни было, в душе он был несказанно рад этому случайному знакомству.

«Как она красива, – думал про себя Глеб. – Но что мне ещё сказать ей? О чём заговорить?»

Ему было трудно подобрать слова, выцепить нужные из пыльной заверти случайно мельтешивших в его обеспокоенном разуме мыслей, а трудно именно потому, что Глеб боялся сесть в лужу, предварительно ещё и ударив в грязь лицом, перед Верой, очаровавшей его своей прелестной красотой. Как знать, может, если бы в его сердце не заронилось быстро зреющее семя опьяняющей влюблённости, – о любви говорить пока что было рано, – он вёл бы себя с ней совершенно по-иному, непринуждённо, и непременно отыскал бы множество тем для желанной беседы. Но его уже успела накрыть игольчатая пелена отравной робости.

Пылкая юношеская душа Глеба стала жертвой поглотивших её каверзных сомнений. Он боялся показаться назойливым и глупым. Этот мутный страх неизбежно отдалял его от неё. И Глеб чувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. Едва он вновь взглянул на девушку с нескрываемым намерением обратиться к ней, как тут же отвернулся к окну из-за нахлынувшего приступа безмолвия.

«Лучше я буду ехать молча, наслаждаясь её присутствием, чем своими нелепыми фразами сделаю её присутствие невыносимым, – думал Глеб. – Мне будет невозможно перенести её презрительного взгляда или тем более её брезгливого чувства отвращения ко мне. Разве кому доставит удовольствие общение с человеком, неспособным связать и пары слов? Конечно, это не про меня. Но в данную минуту, именно в её присутствии, кажется, что и про меня».

Внезапный съезд на обочину и остановка автобуса прервала ход его гнетущих мыслей.

«Что?». «Что случилось?» – раздавались недоуменные голоса беспокойных пассажиров.

– Небольшая поломка, – бесстрастно отвечал водитель. – Скоро мы продолжим путь.

«Хорошенькое выдаётся путешествие: на полпути поломался автобус! Ещё не известно, сколько водитель с ним провозится. Все они, не желая возбуждать людское беспокойство, даже самую серьёзную проблему называют всего лишь крохотной поломкой. А ты потом сидишь и ждёшь, как дуралей, по нескольку часов, когда автобус тронется с места». Именно такие мысли промелькнули в головах некоторых пассажиров.

– Скажите, пожалуйста, за время Вашего пребывания в этом транспорте случалось нечто подобное? – прозвучал вопрос, обращённый к Глебу, давно жаждавшему услышать этот милый голосок.

Обрадованный, он обернулся к Вере, стараясь притушить лучезарный пламень несказанной радости, разгоревшийся в его глазах, и сдержанно ответил:

– Нет, что Вы. Я еду с отправной точки его маршрута, и такого ещё не было.

– Надеюсь, мы не долго простоим. Не хотелось бы застрять здесь на несколько часов, – обронила Вера.

– Не беспокойтесь. Полагаю, поломка скоро будет устранена, и мы двинемся дальше, – успокаивал Глеб.

Хотя, в общем-то, бестревожно восседавшая на кресле Вера нисколько не нуждалась в этом. Что Глеб и сам прекрасно понимал, видя её лучезарное личико. Однако же его страстное желание поддерживать беседу было непомерно сильным, что даже оглупляло.

Но у него не получилось. Вера ничего не ответила на его последние слова, что заставило Глеба снова уставиться в окно. Только сейчас он заметил, что смотреть вообще не на что. Густая животрепещущая лесополоса, до сего момента привлекавшая его внимание, теперь казалась ему невзрачной и безжизненной.

Глеб не знал, что делать, чем себя занять. Повернувшись к девушке, уповая на её спасительную словоохотливость, он увидел, что та уже оживлённо рылась в поисках чего-то в своей сумочке, положив её себе на колени. А когда Вера, достав книгу, убрала сумку себе под ноги, Глеб окручиненно подумал:

«Теперь ей, видимо, будет не до беседы. Ужасный, однако, сегодня день: всё идёт наперекосяк. И в тоже время он очень счастливый, ведь я познакомился с такой красивой девушкой».

Однако Глеб, раздосадованный полным отсутствием у Веры девичьего интереса к нему, вновь сумрачно взглянул в окно. Перед ним были всё те же неприглядные деревья с уныло свисавшими ветвями и листвой.

«Снова мне придётся слушать эту безмолвную оглушительную тишину. И почему я не умею общаться с девушками?» – отчаялся Глеб.

Ему было неведомо, что Вера тоже непреодолимо жаждала общения с ним. Только, увидев, что он уставился в окно, не обращая на неё внимание, она сочла это за безобманное свидетельство нежелания попутчика с ней разговаривать. Поэтому и не стала докучать. Ведь она тоже боялась показаться слишком настырной.

Из-за стеснительности и страха двое молодых людей, схожих в своих пламенных желаниях, находились в полном одиночестве близ друг друга, невзирая на гомон сидевших рядом людей. Нередко случается, что люди, оказавшись под влиянием пустопорожних страхов и сомнений, не делают ни одного шага навстречу друг другу, опасаясь быть непонятыми или упасть в марающую лужу неловкого положения.

Бывает, что вся жизнь проходит в напрасных сомнениях, нелепых заблуждениях, отчего в неотвратимой старости становится невыносимо больно. И человек бывает готов заплатить любую цену, лишь бы вернуться назад и, отбросив все бессмысленные страхи и пагубные предрассудки, поступить так, как ему тогда хотелось, чтобы узнать, к чему тогда привёл бы его иной, не сделанный им, выбор. Но уже поздно: в прошлое вернуться не дано. Всё проходит, и хуже всего, что ничего уже нельзя исправить.

Если бы Глеб знал об этом, он непременно отбросил бы своё болезнетворное стеснение и шагнул вперёд, навстречу этой девушке. Но эта истина была ему неведома. Поэтому, будучи не в состоянии проникнуть в девичьи расплывчатые мысли, он считал, что Вера, уставившись в книгу, и безоглядно погрузившись в чтение, тем самым повернулась к нему спиной и нарочито не желает слушать его.

По прошествии разительного получаса водитель устранил неполадку, и автобус тронулся с места.

Снова сменявшийся за окном животрепещущий пейзаж завладел вниманием Глеба, но в этот раз не полностью. Он смотрел в окно, а сам прислушивался к ней. Может, наскучившее ей чтение побудит Веру захлопнуть эти скреплённые страницы, отложить книгу в сторону, и тогда она вновь умиротворительно заговорит с ним своим прелестным голосочком.

Но даже спустя ещё двадцать минут этого не произошло. Глеб сквозь удушливый туман своего негодования не сумел разглядеть, что книга в её руках была всего лишь обманчивым прикрытием, прикрытием её безотчётной нерешительности и стеснения. Её также, как и его, сдавливала воцарившаяся тишина безмолвия, которую они, однако, отчего-то не спешили прогнать обоюдным дружелюбием.

Наверное, они бы и дальше сидели отстранённо и безмолвствуя, пока нужная остановка не заставила бы одного из них выйти, навечно распрощавшись с новым знакомым или знакомой, если бы во время одной из плановых остановок Глеб не набрался победоносной храбрости и не предложил Вере выйти прогуляться.

– Долгое сидение пагубно сказывается на здоровье, – слетело с уст Глеба побудительное уверение.

Естественно, Вера охотно согласилась составить ему компанию, и в её обрадованной душе незаметно для других даже загорелся огонёк сердечной, но пока что призрачной, надежды на любовь.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Глеб, не представляя, как завязать диалог, и поэтому задал первый пришедший ему на ум вопрос.

– Я досрочно окончила школу и поступила в институт, – с бесхитростностью доверчивого человека отвечала девушка. – А сейчас еду к бабушке. Но я всегда мечтала… Только не смейтесь… Стать художником.

Глеб не понял, с чего в светлую головку его прелестной собеседницы могло закрасться шипованное подозрение, что он может посмеяться над такой великолепной мечтой.

«Видимо, кто-то, отравленный эгоцентричной дурью самомнения, уже однажды излил на её цветок жизненных стремлений свои смрадные помои язвительных насмешек, раз она заранее просит не смеяться. А может, она сама не до конца верит в свою мечту», – подумал Глеб.

– Это прекрасная мечта, – произнёс он, уже обращаясь к девушке. – Я в какой-то степени завидую Вам. Ведь у Вас есть эта путеводная звезда, озаряющая путь в глубоком мраке ужасающей неопределённости жизни. У меня же нет ни малейшего намёка на её благотворное присутствие в моей душе.

– Что же Вам ничего не хочется? Вы не представляете, как будете жить? – изумилась Вера, бросив недоумённый взгляд на Глеба.

– По-моему, проще спросить: чего мне не хочется. И я охотно отвечу, – но произнеся это, Глеб застыл, устремив свой внутренний душевный взор в недра своего опустелого сознания.

«Действительно… Чего же я хочу на самом деле? Чтобы у меня было много денег? Несомненно! Но для чего? Чтобы жить счастливо. А будет ли моя жизнь от этого счастливей? Или напротив, моё счастье будет ещё больше придавлено к грязи волнения тяжеловесным камнем мелочных забот. Когда мне в детстве подарили тысячу рублей, я был несказанно рад им. Но, потратив их на разные развлечения, доставившие мне радость на не очень долгое время, потом я уже не был счастлив оттого, что у меня когда-то была эта ныне потраченная тысяча. Удовлетворение желаний – лишь мимолётная вспышка радости, счастливый проблеск среди удручающей повседневности. Так чего же я на самом деле желаю?»

В действительности же у возникновения в душе Глеба желания стать богатым была определённая побудительная причина, произраставшая в сокрытых от остального мира чертогах его пламенного сердца и разума, полного опасливых сомнений. Только Глеб, завалив их саморазрушающимися камнями отчуждения, с годами позабыл об этой причине, и осталось лишь желание.

– Удивительно, – проговорила Вера.

– Что? – промолвил Глеб, бросив на неё вопросительный, пытливый взор.

– Я впервые встречаю человека без каких-либо желаний, словно вам и так всего хватает, – изумлялась Вера. – Обычно на подобный вопрос люди всегда находят ответ. Пусть это будут самые низменные желания: стать богатым, купить что-то. Но они есть. У Вас что, даже нет и этих незатейливых стремлений?

Вера даже не представляла, что интуитивно попала в самую суть его обманчивых желаний. Глебу как раз-таки единственное, чего хотелось – стать непростительно богатым. По крайней мере так было до настоящего момента.

Целый, но скоротечный, час до следующей остановки они непринуждённо разговаривали, откинув прочь свои смущения, обменивались легко струящимися мыслями, словно старые добросердечные знакомые. Она рассказывала ему о своей школьной жизни, а он поведывал ей о своей. Им обоим казалось, что в их немногоцветных жизнях нет того, чем можно было бы похвастать. Каждый из них находил свою жизнь монотонной, ничем не примечательной. Потому и приходилось говорить о периоде, которому они посвятили большую часть своего существования и который у всех без исключения занимает обязательное место в жизни.

На остановке Глеб вышел купить два мороженых, чтобы порадовать Веру приятным угощением и полакомиться самому.

Выходя из магазина, Глеб невольно бросил свой взор на вытекающую из только что остановившегося автобуса толпу. Внезапно его пронзил колючий, пламеносный страх: по ту сторону дороги, среди лесополосы, в кустовой листве стоял тот самый старец, что привиделся ему, когда он задремал в автобусе. Этот незнакомец, недвижимо затаившись в полумраке лесополосы, пристально смотрел на Глеба – по телу оцепеневшего юноши пробежал жуткий холод, из-за которого Глеба с ног до головы осыпало мурашками. Лишь промчавшийся по дороге автомобиль прервал цепенящую Глеба связь их, Глеба и устрашающего старика, взглядов. Этот автомобиль лишь на краткий миг сокрыл от взора Глеба то место, где стоял старик, но и его оказалось достаточно, чтобы напугавший Глеба человек исчез во глубине лесистой местности.

Вернувшись в автобус с добытыми в честном поединке убеждающих словес с каким-то настырным покупателем двумя эскимо, он обнаружил, что Вера уже мирно дремала, пересев на его место и прислонившись головой к стеклу. Не посмев потревожить безмятежный сон приятной девушки, Глеб, скованный неодолимым страхом, осторожно опустился на покинутое ею место и уставился в спинку стоявшего впереди кресла. Ощущая что-то неведомое, пугающее, он даже не смел пошевелиться, чтобы ненароком не взглянуть в окно. Внутри Глеба боролись две чудовищные силы: страх и любопытство. Глебу хотелось ради собственного успокоения взглянуть в окно, дабы убедиться, что там никого нет, но он боялся снова увидеть там того старика, из-за которого его душа скрылась в его пятках. Однако же, даже не успев перевести дух, он всё же повернулся лицом к окну и взглянул туда. Но там никого не было. Неужели это всё почудилось ему?

Дабы успокоиться, Глеб принялся любоваться беззаботно дремлющей девушкой.

«До чего она прекрасна, – думал Глеб. – Не скажу, что она лучше, чем… – Тут усилием воли просветлённое на скоротечный миг лицо Глеба помрачнело, на лазурный небосклон его мечтательной души набежала сумрачная туча неутешной, укоренившейся печали. – Но надеюсь, наша встреча – это верный знак того, что я двигаюсь в нужном направлении».

К тому времени, как приветливая девушка вернулась из непостижного неосязаемого мира противоречивых грёз, Глеб уже давно съел своё мороженое и держал в руках Верино, совершенно растаявшее от тепла его надёжных рук. Лишь упаковка спасала не только белую массу, смешавшуюся с талым шоколадом, от растекания по полу, но и стоявшие в ногах сумки соседствующих пассажиров, которые не удосужились поднять свои вещи на специальные надголовные полки.

– Это Вам, – сказал Глеб, протягивая пробудившейся Вере мороженое. – Каких-то сорок минут назад оно ещё было твёрдым и холодным.

– Спасибо. Неужели я так долго спала? – удивилась девушка, принимая угощение.

– Это всё дорога, с её однозвучными шумами и убаюкивающей тряской, – заметил Глеб, с глубокомысленным видом умудрённого мечтателя.

– Возможно, – согласилась Вера. И, повертев в руках лакомство, добавила: – Это мороженое, точнее, то, во что оно превратилось, придётся сохранить до дома – положить в морозилку. Мне как-то не очень хочется пить молочный коктейль с шоколадом, – засмеялась Вера.

– Как пожелаете, – с ободрительной улыбкой обронил Глеб.

– Ой, что же это я! – вдруг спохватилась девушка. – Может, Вы хотите сесть на своё место и продолжить любоваться видом из окна.

Одолеваемая новоявленным стремительным порывом Вера уже было хотела резво подняться с места, но Глеб остановил её:

– Не беспокойтесь. Я уже скоро выхожу.

Эти слова подобно раскатистому грому, произведённому внезапной молнией, незримо поразившей ясный небосклон, ворвались в ошеломлённый разум Веры, привыкшей к обществу Глеба. «Скоро выходит», – безотчётно повторила она про себя, опечаленная тем, что через некоторое время Глеб оставит её одну среди скучающих, обременённых какими-то своими мыслями и переживаниями несловоохотливых людей.

– Через полчаса, – ободрительно уточнил он.

«Всего полчаса», – подумала раздосадованная Вера и, понурив голову, стала смотреть на впереди стоявшее кресло взглядом, исполненным сожаления о том, что их приятное знакомство, их любезное общение были столь непродолжительными.

Бывает, случайно встретив человека, если не навсегда, то довольно надолго сохраняешь его светлый образ в своём сердце. И за неимением возможности встретиться с ним, принимаешься отыскивать его прекрасный образ в недрах своей памяти, в самых дальних её безрассветных уголках, и стараешься извлечь из этих потерянных глубин даже малейшие черты его светозарного характера, детали встречи, даже самые крохотные. Неожиданно для самого себя находя эти микроскопические мелочи, которые казались незначительными и давно забытыми, начинаешь невольно понимать, насколько сильное впечатление произвёл этот человек на тебя, раз ты пронёс неизгладимую память о нём сквозь быстро утекающие годы и вереницу самых разных событий. Бесспорно, такие негаданно-волнующие встречи откладывают несмываемый отпечаток не только на нашем неугомонном сердце, но и на всей нашей дальнейшей жизни.

На удивление оставшиеся полчаса Глеб и Вера сидели, почти не проронив ни слова. Отчего вдруг погас теплотворный огонёк их пламенного общения?

– Вот и всё. На этом наше совместное путешествие, к сожалению, заканчивается, – с нарочитым огорчением подытожил Глеб, когда автобус стал замедлять свой мерный ход, приближаясь к остановке. – Дальше мы пойдём разными путями. Хочу заметить: эти несколько часов были великолепны. Надеюсь, я сумел скрасить для Вас серый отрезок Вашего пути и Вы будете вспоминать меня добрым словом.

– Непременно, – коротко ответила Вера.

– Удачи Вам и всего самого наилучшего, – пожелал Глеб, встав с кресла и потянувшись одной рукой на полку за своей сумкой. – Я уверен, что Вы сумеете воплотить свои благословенные мечты в славную реальность,

– И Вам удачи, – с ласкающей улыбкой произнесла Вера.

Глеб благодушно улыбнулся ей в ответ и, достав сумку, неспешно покинул автобус. На остановке его ожидал давний приятель, Василий, знакомый с ним ещё со школьной скамьи, который согласился приютить Глеба и помочь в поисках работы.

Василий жил один в съемной квартире и подыскивал себе соседа, чтобы пополам разделить с ним обременительную плату за жильё. Он сразу предупредил об этом Глеба во время телефонного разговора и тот согласился.

По пути к съёмной квартире Василия они оба шли в задумчивом молчании. Казалось, Глеб не замечал ничего, что происходило вокруг. Словно он шёл по узкому безлюдному коридору, окутанный крылатыми и неотвязчивыми мыслями. Он никак не мог выбросить из головы то, что с ним произошло. Ужасное лицо старика всё время было у него перед глазами.

– Чёрт возьми! – внезапно воскликнул Глеб, чем слегка напугал приятеля.

– Что такое? – поспешил осведомиться на мгновение обескураженный Василий.

– Да ведь я забыл взять у неё номер телефона, – ответил Глеб, повернувшись лицом к приятелю.

– У кого? – недоумённо вопросил Василий, и в то же время был бесцветно осенён туманным подозрением.

– У девушки, с которой познакомился в автобусе. Я должен вернуться, – решительно продекламировал отравленный оглупляющей влюблённостью наивный Глеб.

– Постой! – останавливал Василий. – Остановка автобуса длится всего десять минут – она уже уехала.

– Дьявол! – бессильно выругался огорчённый Глеб.

От опытного глаза искушённого Василия не укрылось заронившееся в сердце Глеба всепожирающее бессмысленное чувство влюблённости в упущенную незнакомку.

Глеб же, раздосадованный своей непоправимой оплошностью, не мог более думать ни о чём из-за раздирающего его душу язвительного чувства. Ведь он надеялся в Вере найти спасение от много лет терзавшей его боли и думал, что эта девушка наконец залечит его кровоточащие раны на разбитом сердце, склеив его воедино.

За ужином Глеб поведал Василию о своём знакомстве с Верой, о своих новоиспечённых, но прекрасных чувствах. Так же он рассказал приятелю о своём давнишнем первом опыте, о напрасной попытке завязать общение с незнакомкой, которая была известной фигуристкой, олимпийской чемпионкой. Он же был простым парнем, который не купался в головокружительных лучах славы. Его от силы знало тридцать–сорок человек: его одноклассники и учителя. К тому же, из-за своей врождённой мучительной стеснительности он был всечасно обделён вниманием прелестных одноклассниц, что ещё больше загоняло его в неразрушимую клетку неотвязной робости. И в конце концов, устав от опостылевшего ему чувства, он решил написать письмо этой спортсменке. Глеб с детальной точностью припомнил каждое слово, вдохновенно изложенное в том письме.

«Не случайно моё сообщение начинается с посвящённого Вам стихотворения, которое я сочинил сегодняшним днём, озарённым лучистой надеждой и восторженным ожиданием ответа. Тем самым я хотел доказать, что Вам пишет живой человек, способный мыслить, а не бездушная программа, рассылающая спам.

Я полон убеждения, что в социальной сети, в этой виртуальной паутине, скрывающей подлинность человеческих чувств и эмоций, Вы получаете бессчётное множество сообщений от различных людей. Многие незнакомцы, наверняка, в своих письмах рассыпаются перед Вами в дифирамбах, восхваляющих вашу красоту, являющую собой неоспоримое совершенство, хваля Ваш талант и успехи, служащие лучшим свидетельством Вашей усидчивости. Но какова вероятность, что среди них найдётся хоть один, не подстрекаемый желанием познакомиться со знаменитостью, который написал Вам непосредственно ради самого общения?

Порой ни к чему не обязывающая беседа с незнакомым человеком, которого вы никогда не видели и, вероятнее всего, никогда не увидите, позволяет открыть в себе что-то новое. Новые знакомства расширяют грани обыденности, прогоняя прочь рутинную тоску.

Поэтому я, отбросив лишнее смущение и вооружившись некоторой толикой смелости, пишу Вам эти строки, уповая на Вашу благосклонность к общению. И надеюсь, что моя чрезмерная словоохотливость не смутила Вас и не побудила отправить моё сообщение на свалку истории, удалив его.

PS. Не беспокойтесь, докучать я Вам не стану. Если Вы не осчастливите меня своим ответом – более я Вас не потревожу».

– И каков же был её ответ? – осведомился Василий, изрядно удивившийся содержанию письма, но подспудно догадался, что попытка Глеба была бесплодной.

– Она ответила мне язвительным молчанием, – приподняв нижнюю губу и брови, ответил Глеб, покачав головой и разведя руками.

– Не удивительно. А что за стих ты ей посвятил? – осведомился Василий.

– Не помню: давно это было. Почему «не удивительно»? – смутился Глеб.

– Сам посуди, разве взор знаменитой и наверняка богатой девушки, перед которой завидные ухажёры бегают толпой, может упасть на парня, вроде нас с тобой, у которого нет ни денег, ни известности. Мы с тобой не представляем интереса для ей подобных, разве что в качестве предмета для насмешек. И потом, твоё сообщение похоже… Только не обижайся… на порождённый воспалённым мозгом сумасшедшего фаната несуразный бред.




Глава 3


Василий помог Глебу устроиться на работу в магазин электроники. И отныне Глеб без устали работал не покладая рук, чтобы помимо вынужденной платы за квартиру, скопить денег и продвинуться вверх по карьерной лестнице. Надо отдать должное его самоотверженному трудолюбивому подходу к своей работе. Задавшись вожделенной целью, он неуклонно следовал к ней, не обращая внимания на трудности.

Впервые со школьной поры он чётко знал, ради чего, освобождаясь от пленительных оков роскошных, дивных сновидений, вставал с кровати по утрам. Однако в этой однообразной веренице постоянно сменяющихся суматошных дней, складывающихся в месяц, он постоянно думал о ней, о девушке, чьё имя он неизменно произносил с благоговейным придыханием, и от звуков которого его сердце трепетало на протяжении многих лет, о девушке, которой он тайно отдал всё своё сердце без остатка.

Гуляя упоительными вечерами в благоуханном парке, Глеб в своём воображении рисовал цветистые картины будущей умиротворённой жизни, вернее, своего желаемого будущего. Он не знал наверняка, как она сложится, зато в его многодумной голове сложился некий живописный образ будущности. И там, за позади оставленным десятилетием, его жизнь была невообразимо превосходной. Там он в неомрачаемом счастье жил со своей супругой и двумя невероятно смышлёными сыновьями. Неумолимые горести всегда обходили их удалённой стороной, чтобы случайно не столкнуться с ними. Но всё это – лишь прекрасная эфемерная мечта, возможно, даже и несбыточная.

После нескольких часов зачарованных блужданий по своим обольстительно-приятным грёзам, Глеб всегда возвращался к серой томительной действительности, окутанной пепельным туманом приевшейся обыденности. Ибо невозможно реальную жизнь подменить своими мечтами, сколь прекрасными бы они ни были. Зато можно попробовать перенести их из иллюзорного мира несбыточных, но благодатных грёз в мир реальный, полный как сладости идиллического счастья, так и горечи безнадёжных разочарований, стоит лишь приложить вдохновенное упорство. Что под силу не каждому, по крайней мере, до тех пор, пока он не попробует.

Чудесный облик зеленолиственного парка всегда был приятен взору Глеба. В этой благотворной зелени он находил какую-то чудодейственную силу утешения, смиряющую все неистовые бури его пламенной души и разгоняющую все сгрудившиеся над нею тучи треволнений. Природа – вот то сказочное место, которое необходимо человеку, болезненно уставшему от беспрерывной череды забот и несносимых тягот от совершённых им ошибок. Только в ней возможно скрыться от угнетающей суетной повседневности. Лишь она способна целебно одарить современного человека тем, что порой бывает недосягаемо для него – девственным покоем.

Глеб сам не понял, как обнаружил для себя эти райские кущи, озарённые божественным сиянием. Его к ним манила какая-то неведомая сила, таинственно сокрытая в нём самом. Он не понимал – он с упоеньем ощущал эту притягательную силу, манящую его к природе. И ему этого было достаточно. Ведь человек не старается понять, почему в счастливые моменты он счастлив, он лишь бездумно упивается этим сладостным и тёплым чувством. Лучше насладиться живительной водой в часы губительного алкания, чем словоблудно рассуждать о её происхождении.

Возвращаясь домой в один из подобных унылых вечеров, Глеб и представить себе не мог, что сегодня своим отходом ко сну откроет дверь знаменательным событиям, которые вольются в его серую, однообразную жизнь, подобно солнечному свету, согревающему сердце и воспламеняющему давно остывшие в нём чувства.

На следующий день на работе во время обеденного перерыва, Глеб, как всегда, прежде чем приступить к трапезе, подошёл к стоявшему на кухне телевизору и включил его. Появившаяся нечаянно телевизионная картинка ошеломила его. На экране он увидел её, оказавшуюся гимнасткой соседку по автобусному креслу, укравшую его сердце и подчинившую своей усладительно приятной воле его не противящийся этому пленённый разум. В самозабвенном созерцании её Глеб совершенно забыл про свой остывающий обед, про спешный ход неумолимого времени, отведённого ему на трапезу. В столь счастливый момент ему было безразлично всё это. Единственное, чего ему хотелось – лицезреть Веру.

Не способный оторвать от неё свой умилённый взор, он простоял так весь обед, пока насмешливые работники, дивившиеся забавляющим их ступором Глеба, не сообщили ему, что настала пора возвращаться к работе. Преодолев жгучее любовное желание, он наконец выключил телевизор и убрал свой нетронутый обед в шкафчик.

Спустя три долгих месяца, прошедших для Глеба в беспрестанных душевных мучениях, она снова стремительно ворвалась в его мысли, в его жизнь. Рассеяв удушливый мрак тлетворной удручённости, сгустившийся над ним, она стала для него путеводным светом в непроглядной темноте, к которому стремятся, в надежде покинуть промозглую пещеру одиночества.

«Почему именно сейчас, – размышлял Глеб, совершенно забыв о своей работе, – спустя столько времени, когда её чарующий прелестный взгляд, её длинные мягкие волосы, чудно развевавшиеся на весеннем ветре, да и сам образ Веры почти изгладились из моей памяти, она снова предстала предо мной, пусть лишь на экране телевизора. Словно сама судьба не позволяет мне бросить её миловидный образ в бездонную пучину холодного забвения, не позволяет окончательно угаснуть уже поблёкшему огню воспоминаний».

В течение всего оставшегося времени опостылевшей ему работы он бездумно, словно окутанный неприветливым туманом, слонялся по безжизненному магазину. Глеб не мог внятно объяснить покупателям функции или же преимущества той или иной продукции, поскольку его разум, как заброшенный в бушующее море унынья и смятений челн, бился о незыблемые скалы воспоминаний о своей первой и пока единственной любви. Управляющий магазином, заметив это, посоветовал ему забыть обо всём, что не касается работы.

– Пока ты на работе, будь добр, думай лишь о ней, а все остальные отвлечённые мысли безвозвратно выброси из головы, – сказал управляющий.

Сделав вид, что он беспрекословно подчинился, Глеб всё равно продолжил молчаливо размышлять о своём печальном положении.

«Как же он не понимает, ведь есть вещи намного важнее работы, – рассуждал про себя Глеб. И дабы избавиться от мучительных, кручинных мыслей, он задумался о Вере: – Значит, она – видная спортсменка. И, на сколько я помню, в ней не было эгоистической заносчивости, одного из симптомов «звёздной болезни», которой людей могут заразить окутавшие их болезнетворные лучи нагрянувшей внезапно славы. Ею поведанный мне отрывок из её жизни, её непринуждённое общение со мной, не осквернённое грязью пренебрежительной надменности – лучшие свидетели её добросердечной скромности».

Вскоре Глеб узнал, что через три дня состоится этап кубка мира по спортивной гимнастике в Москве, на котором, возможно, будет выступать и Вера. Он не знал, удастся ли ему встретиться с ней, но это не стало препятствием на пути к девушке, которая могла спасти его от многолетней боли. Одурманенный медовым предвкушением столь вожделенной встречи, он ходил по магазину, всецело отданный своим радужным мечтаниям. Только в моменты безмерной эйфории никто не задумывается, что однажды его прекрасный мир может невозвратимо кануть в небытие. К тому же никому неведомо, что может произойти даже через одно скоротечное мгновение.

Вдруг в кармане Глеба зазвонил телефон, возвращая юношу с лазоревых высот блаженства на землю. Это был его отец.

– Привет, – сказал Глеб.

– Бабушка умерла, – со скорбной болью донеслось из динамика мобильного.

– Что?! – вопросил Глеб, неспособный понять смысл этих обескураживающе ужасных слов, что пронзили его душу, словно миллионочисленные раскаленные кинжалы.

– Бабушка умерла, – те же огнедышащие слова вновь пронзили замершее сердце Глеба. – Завтра состоятся её похороны.

– Я приеду, – бессознательно обронил Глеб и повесил трубку.

Эта чудовищная новость повергла душу Глеба в безоглядную бездонную пучину неутешной скорби, которая питала яростный огонь мучительной безмерной боли. Глеб молча сидел, уставившись в пол ничего не видящим тяжелым взором. Лишь теперь к нему пришло понимание того, как жестоко он ошибся. Нужно было, он обязан был бросить все насущные дела, невзирая на их значимость для его карьеры, и навестить бабушку на прошлой неделе, когда позвонил отец и сообщил о плохом состоянии её здоровья. Он должен был понимать, что бабушка находилась в том преклонном возрасте, когда каждый день может стать последним. Глеб думал, что ничего страшного не будет, если он отложит эту поездку на неделю. Однако, неснимаемо носящая чёрную мантилью с капюшоном, вооружённая, согласно общепринятому образу, косой старуха, всегда незримо кроется во мраке непредвиденности. Поэтому никто не знает, когда эта незванная, но всё же неизбежная, безжалостная гостья придёт и пронзит его копьём невыносимой и непроходящей боли, забрав кого-нибудь из близких. Хотя для Глеба близкие были важнее денег, в этот раз он сделал чудовищно неверный выбор. Конечно, разве же он мог заранее предугадать, что произойдёт непоправимое? Одурманенный своей заветной целью, Глеб на прошлой неделе отложил поездку к бабушке ради одного рабочего мероприятия, которое должно было поднять его не на одну, а сразу на десять ступенек на пути к богатству. Ведь всё время после того, как он покинул отчий дом, Глеб неустанно трудился, чтобы заработать деньги на свой собственный бизнес. Он умудрялся продавать всё, что попадало к нему в руки и не было нужным ему. Друг Глеба постоянно продавал через него различную электронику и прочие вещи, а Глеб не только получал свой процент с продаж, но и умудрялся продавать товары друга по завышенной цене, конечно, втайне от того. Нельзя сказать, что, когда Глеб решил отложить поездку к бабушке, им завладел корыстный сребролюбец, ведь делал он это не только для себя, но и для своей семьи. Однако сути это не меняет, то, что он сделал, а вернее, чего не сделал, будет терзать его до самой смерти. Глеб целый год не навещал бабушку и знал, как сильно та ждала его этим летом. Она одухотворённо с просветлённым от радости лицом говорила сыну, отцу Глеба, и своим соседкам: «Вот приедет мой внучок, Глебушка, и мы с ним сделаем то-то и то-то». Она очень сильно любила его, а он не приехал, даже узнав о её плохом самочувствии. Естественно, ему можно было найти оправдание, только от этого Глебу не стало бы ни на каплю лучше. Он знал, что очень виноват перед бабушкой, виноват непростительно и непоправимо.

Не замечая ничего вокруг, окручиненный, почти убитый Глеб отправился на улицу, не обращая внимание на негодующе смотрящего на него начальника. Разогорчительно пасмурный день, заволочённое черногрудыми тучами безрадостное небо были под стать мучительному состоянию душевно разбитого Глеба. Он и сам не знал, зачем вышел на улицу. Просто в магазине стало невыносимо душно – Глеб не мог дышать чрезмерно спёртым магазинным воздухом. Он неприкаянно блуждал по улице, как потерянный, совершенно не обращая внимания на трезвонивший в кармане телефон.

Спустя незаметно пролетевший час бесцельного блуждания среди помертвевших с безжизненной серостью домов Глеба настигла заслуженная кара за совершенную им неисправимую ошибку: какая-то птица обильно нагадила ему на голову. В тот миг он сразу подумал: может, это бабушка так показала ему свою неостывшую обиду на него.

Когда Глеб вернулся в магазин, начальник набросился на него с унизительными поучениями.

– Простите, но я должен сейчас уехать на несколько дней, – произнёс Глеб, прервав пылкие речения начальника.

– Что? – возопил тот. – Уехать на несколько дней?! Ты спятил? Завтра приезжает генеральный директор, которому ты должен продемонстрировать…

– У меня умерла бабушка, – пояснил Глеб. – Завтра её похороны.

– Она всё равно уже мертва – ей без разницы приедешь ты или нет!

– Это нужно мне, – твёрдо возразил Глеб. – Когда она была жива, я не приехал из-за работы, но сегодня я не позволю работе помешать мне проводить бабушку в последний путь.

– Я не отпущу тебя с работы, – категорично заявил разгневанный начальник.

– Я в любом случае уеду! – отрезал Глеб.

– Тогда можешь попрощаться не только с бабушкой, но и с работой.

Не промолвив ничего в ответ, Глеб ушёл. Уже на выходе его догнал Василий и, останавливая, сказал:

– Подожди… Раз уж твой рабочий день уже закончился, ты не мог бы выручить меня?

– Как? – осведомился безрассудно безотказный Глеб.

– В холодильнике находится торт, не мог бы ты передать его моему дяде. У него сегодня годовщина свадьбы, – жалобно смотря на Глеба, умолял Василий.

Немного побродив в тернистых дебрях нерешительности, Глеб согласился.

– Спасибо огромное! – возликовал Василий и бросился обнимать Глеба. – Ты даже не представляешь, как сильно выручишь меня.

– Для того и нужны друзья, – с дежурной улыбкой заключил печальный Глеб.

– Адрес я пришлю тебе чуть позже, – обронил Василий, возвращаясь на работу.

Вернувшись в сиротливую съёмную квартиру, Глеб зашёл на кухню и, открыв дверь холодильника, окинул беглым взглядом торт, видневшийся из-под прозрачной крышки упаковки.

Получив адрес, Глеб отыскал в интернете, где это находится, уложил торт в заранее подготовленный Василием бумажный пакет и вышел.

За полчаса Глеб доехал на автобусе до нужной улицы, вышел на безлюдной остановке и по стелившейся вдоль домов асфальтовой дорожке отправился на поиски дома с номером семнадцать. Отыскав его и ознакомившись с номерами видимых ему подъездов, он понял, что нужный находится во дворе. Но едва он вознамерился завернуть за угол, как на его телефон пришло сообщение. Вынув телефон из кармана, Глеб, продолжая идти, прочёл сообщение от Василия, в котором говорилось, что получатель посылки будет дома не раньше пяти часов вечера. Беспокойная мысль о том, что из-за злосчастного полуторачасового ожидания он может опоздать на рейсовый автобус, пронзила огненной стрелой смятенный разум Глеба. И в это же досадное мгновение, как будто многострунных глухих переживаний было мало Глебу, беззаботно отвлечённая своим телефоном девушка, выходя из-за угла, ошеломительно столкнулась с ним. Ручка бумажного пакета не прошла такой каверзной проверки на прочность.

– Простите меня, пожалуйста! Я отвлеклась на телефон – и не заметила Вас, – скороговоркой изрекла обеспокоенная девушка свою извинительно-оправдательную речь.

Поскольку их неожиданное столкновение нанесло вред лишь вещам Глеба, то девушка сочла себя более виноватой. Она наклонилась, чтобы поднять упавшие вещи, но из приоткрытого порванного пакета торчала перевернувшаяся на бок прозрачная упаковка торта. Глядя на эту ужасную картину, на мгновение охваченный скоропреходящим ступором ошеломления, Глеб задался лишь одним, вполне естественным, вопросом: где найти точно такой же торт? Он угрюмо посмотрел на девушку и, не теряя самообладания, спросил:

– У Вас есть выход в интернет?

– Да, – ответила девушка, в голосе которой отчётливо выражались сожаление и досадливое чувство чудовищной вины.

– Можете найти ближайший к нам этот кондитерский магазин? – показывая упаковку, монотонно молвил Глеб с явным безразличием смирившегося со своей безотрадной участью человека.

– Конечно, – ответила девушка, торопливо достав из кармана джинсов телефон, который она успела спрятать сразу после столкновения.

Когда девушка посмотрела название магазина, Глеб выбросил уже непригодный для подарка торт в мусорный контейнер.

– Вот смотрите… Ближайший магазин не очень далеко находится, – сказала девушка, жестом подзывая Глеба. – По этой улице, домов через десять.

Подойдя к ней, Глеб взял у неё телефон и посмотрел на найденную девушкой карту.

– Ясно, – изрёк Глеб, возвращая телефон.

– Ещё раз прошу простить меня, – положив руку себе на сердце, с откровенным сожалением промолвила девушка.

– Ничего, я ведь и сам виноват: не смотрел на дорогу, – успокоил Глеб.

– Сколько торт стоил? – поинтересовалась девушка.

– Не знаю, – разводя руками, ответил Глеб. – Я просто должен был отнести его дяде друга.

– Давайте вместе пойдём в магазин и разделим плату пополам, – с улыбкой предложила девушка.

Любезно сделанное Глебу предложение поначалу немного ободрило его, но потом, когда на миг усыплённое сребролюбием мужское достоинство снова пробудилось, он наотрез отказался. После чего каждый отправился своей дорогой.

Совершив вынужденную покупку, одолеваемый зудящим беспокойством Глеб спешно вернулся обратно. Хоть он и удивился, что купленный им торт был гораздо легче, но не стал придавать этому особого значения.

Несмотря на все эти тленно-мелочные хлопоты, до назначенного времени оставался целый час. Поплутав немного в тернистых дебрях гнетущей душу нерешительности, он пришёл к неминуемому выводу, что ему следует позвонить в квартиру дяди Василия. Вдруг удастся освободиться раньше, ведь он никак не может опоздать на свой автобус.

Стоило Глебу подступить к подъезду, как прозвучал предупреждающий сигнал, и металлическая дверь беззвучно отворилась. Зайдя внутрь и отыскав нужную квартиру, он нажал на кнопку звонка – и помещение за дверью огласилось слышной Глебу благозвучной трелью соловья. Где-то через полминуты дверной замок зашевелился и перед Глебом предстал невзрачный человек исполинского размера, от которого исходила какая-то необъяснимо ужасающая сила. Поэтому Глеб поспешил объясниться, дабы поскорее распрощаться с ним.

– Да, Евгений Леонидович предупреждал меня о твоём приходе. Только он говорил, что ты должен был прийти к пяти часам вечера, – недоверчиво оглядев Глеба, сказал не вселяющий доверия субъект.

– Просто у меня есть ещё одно безотлагательное дело, поэтому пришлось прийти пораньше, – оправдался Глеб, протягивая подарок.

Взяв в руки торт, мужчина оглядел его со всех сторон, а после испытующе-недобрым взором уставился на Глеба.

– Ладно, я пойду, – неуверенно проговорил Глеб.

– Иди, – небрежно ответил здоровяк, пытливо смотря на Глеба.

Когда скрывающееся за пустынным горизонтом солнце стало уступать место задумчивому сумраку, Глеб сел в автобус и с безнадёжной болью в защемлённом сердце поехал на похороны.

Преодолев пятьсот километров безотрадного пути, он наконец переступил порог бабушкиного дома. Поздоровавшись и обнявшись со скорбящими отцом, матерью и братом, Глеб сразу же подошёл к гробу, в котором лежала почившая бабушка. Он безотрывно смотрел на её бестревожное лицо, укрытое неснимаемым покровом смертного покоя. Стоявший в доме жуткий холод был внешним безобманным отражением его внутреннего состояния. Будто всё неразменное, пленительное счастье невозвратно ушло из этого подсолнечного мира вместе с добрейшей бабушкиной душой.

Обремённый тяжким грузом несносимой скорби Глеб долго стоял неподвижно, словно его слабеющее тело тоже утратило жизненную силу. Как же он был несносно виноват перед бабушкой, которая неостываемо любила его. Словами невозможно передать всесозидающую силу её безмерной заботливой любви. Только теперь не у кого слёзно вымаливать прощения. Не раз сказанные бабушкой слова: «Вот Глеб приедет, и мы вместе сделаем…» (а дальше шло перечисление различных дел) несмолкаемо звучали в голове Глеба ещё очень долгое время. Они были своего рода неотвратимым вразумительным бичом для него, что должен был заставить Глеба переосмыслить его жизненную позицию, его коснеющие, ошибочные взгляды на те или иные вещи.

Часто мы самообманно полагаем, что у нас впереди ещё уйма времени, что мы когда-нибудь потом непременно навестим близкого человека, навестим, но в следующий раз. Только мы преступно забываем, что следующего раза может и не быть.

То и дело отходя от бабушки по различным делам, а их в связи с подготовкой к похоронам было предостаточно, Глеб снова и снова неизбежно возвращался к ней. Он смотрел на неё и ясно видел своими страдальчески-кручинными глазами, что она мертва, только безгранично любящее сердце всё равно отказывалось верить в это. Глеб смотрел на бабушку, и ему казалось, что она всего лишь спит, что она сейчас встанет и приветственно обнимет его, как бывало раньше. Но этого не происходило и не могло произойти: бабушка мертва, и этого не изменить, как и не изменить того, что Глеб в своё время трагически не изыскал возможности лишний раз увидеться с ней.

Охлаждённый безутешной скорбью дом постепенно наполнялся людьми, пришедшими проститься с бабушкой Глеба. Раздавленный гранитною плитой горестной кручины Глеб ходил по некогда принадлежащим бабушке владениям и вспоминал многорадостные дни, проведённые с горячо любимой бабушкой. Он вспоминал, как с великой радостью охотно помогал ей по хозяйству, как она была счастлива рядом с ним и другими любимыми внучатами.

К полудню в опустелом доме возле гроба бабушки Глеба собралось много народа. Местные бабушки, укрывшись чернотканным пологом печали, стали отпевать усопшую. Заунывные мотивы болезненно накладывались на огненную скорбь Глеба, из-за чего терявшему самообладанье юноше приходилось часто отлучаться. Уединяясь в промозглом надподвальном помещении, он, не способный сдерживать прорывавшийся жгучий фонтан душевных мук, плакал горестно навзрыд. Ему было не под силу сдерживать свои беспомощные, мучительные слёзы. К тому же масла в душевный яростный огонь его неисходной горести добавляло шипованное осознание того, что он непростительно променял бабушку на «грязные зелёные бумажки», которые в действительности не приносят счастья. Не даром говорится: «с милым рай и в шалаше». Лучше быть бедным, но жить в окружении родных людей, чем мелочно погрязнуть в непролазной пучине одиночества вместе со своими залежными деньгами. Конечно, будет хорошо, если удастся заработать деньги, не пренебрегая встречами с родными.

После заупокойной службы в церкви бездыханному телу бабушки предстояло безвольно преодолеть свой последний путь в этом, уже оставленном её душою, мире. Лишь выходя из церкви, раздавленный тяжеловесным камнем скорби Глеб увидел своих двоюродных сестёр. Поздоровавшись, он обнялся с ними, после чего все расселись по машинам и поехали к месту предстоящего захоронения.

Уже на кладбище Глеб подошёл к гробу, поцеловал покойную бабушку в лоб и отошёл в сторону, безотрывно смотря на родное личико, которое ещё год назад, при их последней встрече, впрочем, как и всегда, неизменно украшалось радостной улыбкой, а глаза светились неподдельным счастьем. Но отныне Глебу не дано ни видеть счастливых бабушкиных глаз и радостных улыбок, ни слышать её ласковый приятный голос. Всё, что ему осталось – лишь воспоминания, наиценнейшие воспоминания о тех мгновениях, когда она была рядом.

Внезапно в голове Глеба всплыло тёплое и вместе с тем ранящее его воспоминание о том, как он, попрощавшись с бабушкой, в их последнюю встречу уходил от неё по полуденным зноем раскалённой асфальтовой дороге, а она сидела на придомовой скамейке и, не отрывая взгляда, с провидческой грустью смотрела ему вслед. На протяжении всего пути Глеб миллион раз оборачивался и видел бабушку, неподвижно наблюдавшую за ним. В конце концов, он развернулся и пошёл спиной вперёд, чтобы подольше посмотреть на неё. Как будто где-то в потаённых глубинах своих душ они оба, с горечью смотревшие друг на друга, знали, что это была их последняя встреча, поэтому и желали получше запечатлеть друг друга в своих любящих сердцах.

Глеб всегда знал, что важно, очень важно как можно чаще видеться с родными и близкими, но только теперь, стоя у бездыханного тела бабушки, он ясно осознал эту простую, не требующую доказательств истину.

После того как все подошли и поцеловали бабушку в лоб, Глеб сквозь дрожащую жидкостную пелену бессильно наблюдал, как крышка гроба навечно заколачивалась остроконечными гвоздями. Затем гроб осторожно опустили в разверзнутое холодное чрево земли, и все члены семьи по старинному обычаю бросили на гроб по горсти вырытой земли, перед тем как рабочие окончательно погребли родного Глебу человека.

Всё это время Глеб с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать, однако несколько горючих слезинок всё же прорвали его стоическую оборону.

После похорон все поехали в дом бабушки, посидели за столом, предаваясь счастливым и незабываемым воспоминаниям, сопровождаемым скорбными стенаньями, потом Глеб с сёстрами немного прогулялись, вспоминая радостные дни беззаботного детства, совместно проведённые рядом с бабушкой, а вечером все разъехались.

Теперь, когда у Глеба больше не было работы, а душа была наполнена невыразимо сколь мучительной печалью, ему оставалось лишь отправиться вслед за своей спасительной мечтой, совершенно не заботясь о насущных проблемах. Тогда Глеб, исполнившись незыблемым, граничащим с маниакальным безрассудством влечением своей израненной души, нисколько не колеблясь, решил вернуться в Москву в след за Верой.

Глеб чувствовал непреодолимую необходимость в поездке, чувствовал, что непременно следует всегда быть более решительным. Потому как сомнения – всего лишь густой дым, который не даёт окинуть скрывающуюся за ним даль будущности. Но он и понятия не имел, что с ним произойдёт в Москве.




Глава 4


Купив в кассе спортивного комплекса билет, Глеб зашёл в здание. Внутри он то и дело лихорадочно озирался по сторонам, тая в душе лазурную надежду на встречу с Верой. Но его воодушевлённые искания глазами оказались бесплодны: он не сумел отыскать её в толпе суетившихся людей.

По прошествии трёх утомительных часов настал тот самый миг, долгожданный миг, когда девушки сменили парней на помосте. Услышав свои имена, выстроившиеся в ряд девушки делали шаг вперёд и, помахав руками, приветствуя зрителей, возвращались обратно в строй. Когда начались выступления, Глеб смотрел только на Веру. Она неизъяснимо приковала его взгляд к себе не то чарующей красой, не то чем-то неведомым, таящимся внутри её непостигаемых глубин. Глеб сам не знал, чем именно, не знал, откуда взялось столь сильное, неодолимое влечение, затмившее собой всё остальное.

Теперь можно с полной уверенностью, положив руку на волнуемое трепетом сердце, сказать, что он был влюблён. Любовь искренняя, чистая, пробуждающая душу, овладела им и заполнила не только его сердце, но и разум. Не отрывая от Веры своего взволнованного взгляда, он просидел до конца выступления, совершенно не замечая, что перед ним то и дело сновали люди, перекочевывающие с места на место в поисках более удобного ракурса.

И когда девушки покинули соревновательную площадку, предвкушение предстоящей встречи на несколько мгновений прервало дыхание Глеба, по его телу пробежал холодок. Выйдя из зала в многолюдные коридоры, он воодушевлённо побрёл к выходу из спортивного комплекса. Окидывая беглым взором окружающих его людей, простодушно опьянённый Глеб надеялся заметить Веру, выцепить её своим молниеносным взором из людского скопища. Но так никого и не найдя, он покинул комплекс и встал возле входных дверей, из которых струился нескончаемый бесформенный поток словоохотливых людей. После бесплодных поисков в здании он надеялся отыскать девушку, похитившую его покой и сердце, снаружи. Только ему было неведомо, что для выступающих спортсменов предусмотрен отдельный выход.

Утопая в объявшей его пенистой волне огнедышащего трепета, Глеб простоял так больше получаса. Нестройный людской поток мелел всё больше, и юноша, отчаявшись, решил, что ждать Веру возле входа – глупо: она наверняка его даже и не помнит, из-за чего он несомненно будет выглядеть нелепо, когда подойдёт к ней. Поэтому Глеб развернулся и ушёл.

По дороге к метро его разрывало двойственное чувство: одна часть Глеба порицала его за трусливую безвольность, проявленную им возле комплекса, а другая часть считала, что это правильный поступок – прервать бесполезное ожидание человека, который тебя вообще не ждёт.

Но с другой стороны, разве же человек, окружённый непроглядной тьмой неведения, может что-либо за ней увидеть? Вот и Вера разве же могла ждать Глеба, если она и вовсе не знала, что на одном из кресел трибуны сидел он.

Однако, может быть, образ Глеба даже не запечатлелся в её памяти: он был для неё всего лишь одним из многих, мимолётно встречающихся на жизненном пути. И если бы не непреодолимое желание Глеба снова встретить её, увидеть, он таковым бы и остался, но только не теперь. Одна упущенная возможность не означает, что ты непременно упустишь и другую. Всегда можно предпринять попытку открыть следующую дверь, если набор всех имеющихся у тебя на руках ключей не помог открыть эту. А в распоряжении Глеба было множество ключей. Ему оставалось лишь отыскать их и испробовать.

Проснувшись ранним утром следующего дня, одухотворённый Глеб вдохнул ароматный дух отбелённого везения, возникшего в его комнате. Сегодня он собрался испробовать очередной ключ – приехать за пару часов до начала мероприятия и, опустившись на одну из скамеек метрополитена, возле выхода к спортивному комплексу, носящему символичное название «Олимпийский», ждать Веру до победного. Ему даже почти неуловимой, мимолётной мысли в голову не пришло, что она может добираться до комплекса не на метро, а на автомобиле.

С наступлением положенного времени Глеб вышел из дома и направился к метро. Самозабвенно предвкушая восхитительный момент встречи с Верой, он был восторжен как никогда. В его неомрачённой тучами забывчивости памяти снова засиял её прелестный образ, как в день их судьбоносного знакомства, словно он видел её только вчера. Преисполненный великолепным вдохновенным чувством, позволяющим ему парить в высоте благостных небес, чувством опьяняющей влюблённости, он ехал в вагоне поезда, не замечая никого вокруг. Слушая ритмичный стук колёс, пробивавшийся сквозь прочий тоннельный шум, Глеб даже не представлял, что скажет Вере, когда встретится с ней. Он не думал об этом, надеясь, что нужные слова сами отыщутся в подходящий момент, а его влюблённое сердце само заговорит свободно.

Но чем ближе Глеб подъезжал к нужной станции, тем сильнее нервничал. Его захлёстывало ледяной волной ребяческого ощущения, свойственного мальчику, впервые идущему на свидание с девушкой.

Словосочетание «Проспект мира», словно отрезвляющий раскат оглушительного грома прозвучавшее из динамиков вагона, вмиг развеяло сладостные грёзы, окутавшие разум Глеба.

«Всё, пора! – повернувшись лицом к выходу, подумал он и сделал шаг к раздвинувшейся металлической ширме, навстречу своей обворожительной судьбе. Пройдя между в ряд выстроенными вдоль путей колоннами, Глеб невольно устремил свой взгляд налево. Вдруг произошло что-то невообразимое. Не то его ослепила яркая вспышка приветливых небес, произведённая внезапно разразившейся молнией, такой, что обычно своенравно нарушает покой нависшей ночи; не то силы вместе с отхлынувшей от головы кровью покинули его – и у Глеба побелело всё в глазах.

На последней скамейке, ближайшей к бегущим на дрожащий солнечный свет металлическим ступенькам, сидела та, что некогда пробудила внутри Глеба нечто головокружительное. Хотя его ноги мгновенно ослабли, он всё же безвольно направился к ней, сам не понимая, как идёт – он уже был не властен над своими членами, те сами вели его к ней. Только Вера, несмотря на сокращающееся меж ними расстояние, не видела Глеба, пока тот совсем вплотную не подошёл к ней.

– Привет, Вера! Может, ты не помнишь меня? Мы вместе ехали в автобусе несколько месяцев назад, – еле сдерживая дрожь в голосе, промолвил Глеб. – Ты после окончания школы ехала к своей бабушке.

Вначале Вера с недоумением взглянула на немного оробевшее лицо Глеба, тем самым сильнее смущая его, а потом сказала:

– Привет. Как же! Я тебя хорошо помню, – с улыбкой произнесла Вера. – Глеб, правильно?

– Именно, – ответил Глеб, улыбнувшись ей в ответ и обрадовавшись в душе, но не подавая вида. – Можно присесть рядом?

– Да, конечно, – согласилась Вера, убирая свою сумку со скамьи себе на колени.

К слову, умышленно или бессознательно – она сделала это, дабы устранить имеющуюся между ними преграду.

– Давно занимаешься гимнастикой? – ни с того ни с сего поинтересовался Глеб, не зная, о чём ещё спросить.

– Да, с самого детства, – ответила Вера.

– Я увидел твоё выступление по телевизору, – поспешил объясниться Глеб.

– Ясно, – произнесла Вера и посмотрела на экран своего телефона.

Мимолётно осевшее чугунное безмолвие вселило в Глеба опасение, что настал тот тягостный момент, когда он или Вера, не зная, что ещё сказать, предпочтёт выжидать реплики собеседника, или, что более страшило Глеба, Вера, утратив интерес к нескладной столь беседе, нарочно сделает вид, будто вынуждена срочно ответить на важное сообщение или же на целый нескончаемый их камнепад.

– А как ты вообще здесь оказался? – вдруг спросила Вера, на мгновение одарив Глеба сиянием своих небесных глаз, и тем развеяла как дым появившееся в его душе жгучее опасение. – Помнится, ты остановился километрах в ста-ста пятидесяти отсюда.

– Если быть точным, то в двухстах километрах, – поправил Глеб. – А приехал сюда…

Он не знал, стоит ли говорить ей правду или – нет. Вдруг истинный мотив, напористо высказанный сразу, отпугнёт её, оттолкнёт от него на такое немыслимое расстояние, которое ему никакими даже самыми красноречивыми словами не удастся сократить.

Однако резво подскочившие к ним подруги Веры избавили его от необходимости отвечать на неудобный вопрос. Только своим бесцеремонным появлением они избавляли его не от одного лишь несподручного вопроса – они договорились о встрече с Верой в метро, чтобы вместе пойти к спортивному комплексу.

В безмолвии колючего смятения наблюдая за тем, как Вера берёт в руки свою сумку, а затем решительно встаёт со скамейки, беспомощный Глеб тревожно затаил дыхание. С замиранием сердца он бессильно ждал, что произойдёт дальше. Ему неудержимо хотелось, чтобы Вера пошла не со своими подругами, а с ним. Но кто он для неё? Всего лишь случайный попутчик, нежданно и незначительно встретившийся на пути. Естественно, что она предпочла ему своих запазушных подруг.

– Пока. Была рада видеть тебя, – улыбнулась на прощанье Вера.

В этот момент её подруги с недоверительным любопытством заботливых покровительниц посмотрели на Глеба.

– Пока, – только и мог отчаянно промолвить Глеб.

В то ненастное мгновение густой холодный мрак тягостного разочарования сгустился над ним, словно все небесные теплотворные светила погасли разом, а обольстительная надежда сменилась сумрачной досадой от бессилия. Первые минуты Глеб даже думал не идти на соревнования, будучи неспособным подняться со скамьи: так сильно он был придавлен к ней тяжеловесным грузом неудачи. Но когда в его голове вновь забрезжил вдохновенный свет упорства, побуждая его искать новые возможности, чтобы неуклонно продолжать движение в выбранном судьбоносном направлении, Глеб наконец вышел из пагубного ступора.

«Не всегда с первого раза получается добиться желаемого результата, – вздохнув, подумал Глеб и, поднявшись, направился к подъехавшему поезду, чтобы поехать обратно домой. Он понимал, что ему не стоит сегодня поджидать Веру, ведь её подруги по-прежнему будут с ней: они – одна команда. Ему не хотелось повторения того конфуза, что он пережил только что. Тем более, что в его голове зародился новый план действий.

Восторженный разум Глеба не омрачался даже полупрозрачной тенью мимолётного сомнения в том, что он найдёт Верину страницу в самой популярной социальной сети, поэтому первым делом, придя домой, вдохновлённый юноша включил компьютер. И вот после непродолжительных исканий по благосклонности улыбнувшейся ему судьбы он наткнулся на её страницу. К удивлению Глеба, у них было несколько общих друзей. При одном лишь взгляде на фотографию Веры внутри него сразу что-то всколыхнулось, осыпав кожу приятными мурашками. Нажатием всего одной лишь кнопки Глеб испросил у Веры дозволения добавить её себе в друзья и стал ждать. Только он не стал уподобляться безрассудным фанатикам, что, отбросив все насущные проблемы, ожидали бы желаемого, не отрываясь от экрана монитора.

В ожидании радостного чуда Глеб решил заняться тем, что было ему более всего по душе: прогулкой. Он мог часами бродить по улице, самозабвенно наслаждаясь приятным дуновением ветра и любуясь ласкающей взор зеленью листвы. Тем более, что теперь он был так одухотворён. Ему казалось, будто он не ступает по земле, а плывёт на облаках по безбрежной синеве небес. Столь сладостного чувства он не испытывал очень давно. На удивление, это ожидание не было для Глеба томительным. Отчего-то оно было для него слаще сладостного мёда.

Возможно, так и бывает у мечтателей, дурманящих себя вином чарующих, прекрасных грёз, которые способны насладиться результатом, претворённым в жизнь лишь в своём умозримом мире. Как бы парадоксально это ни звучало. Ведь в своих мыслях Глеб уже давно был там, в счастливом будущем, отделённом несколькими днями от действительности.

Придя домой, Глеб со сбившимся дыханием уселся за компьютерный стол и замер в трепетном предвкушении. Неукротимые волны радости нахлынули в его душе, когда он увидел, что она добавила его в друзья и была в сети.

Они немного пообщались, а после Вера отправилась спать: завтра ей придётся рано вставать на тренировку. Воодушевлённый Глеб не мог последовать её примеру, несмотря на то, что он сам всегда рано ложился спать. Ведь сегодня он так сильно опьянён своим неизмеримым счастьем, что, пожалуй, ему не удастся сразу же заснуть. И Глеб принялся разглядывать Верины фотографии в социальной сети. Влюблённое сердце Глеба учащённо билось, его дыхание время от времени сбивалось нахлынувшими на него восхитительными, наиприятнейшими чувствами.

«Вот оно – счастье! Завтра я наконец снова с ней увижусь, – думал Глеб, паря в лазоревых высотах своего безоблачного упоения. – Ах, если бы можно было управлять быстротечным ходом неукротимого времени, я бы, не раздумывая, приблизил миг нашей встречи и остановил бы его, чтобы упиваться блаженством, сопутствующим нашему общению».

И дабы приблизить желанный миг, Глеб прибегнул к единственному доступному ему средству – лёг спать. Но как бы он ни старался, не покидавшие его мысли о Вере, сменяясь быстрым вихрем, не позволяли ему перескочить через эти часы, отделявшие его от неё. Переворачиваясь с боку на бок, он тщетно силился прогнать самопроизвольно вторгавшиеся в его разум щетинистые мысли, приятные в любое другое время, а сейчас невыносимые до безумия.

Вот парадокс бытия: одни и те же вещи воспринимаются человеком по-разному, порой приобретая противоположное значение в зависимости от призмы обстоятельств, сквозь которую он смотрит на них.




Глава 5


Не заметивший, как к нему подкралось спасение от терзаний, навеянных неотступными мыслями, которое укрыло его пеленою успокоительных грёз, Глеб проснулся с радостным трепетом томительного ожидания. Поначалу, после пробуждения время для него тянулось нестерпимо долго, но по мере приближения желанного момента, оно стало для него столь мимолётно, что он не заметил, как настала долгожданная пора выходить.

Направляясь в сторону метро, Глеб радостно оглядывался по сторонам сияющими от счастья глазами. Впервые за очень долгое время он испытал то великолепное чувство, которое накрывает влюблённого человека. И вот, когда ему оставалось сделать всего пару шагов до входных дверей станции, его неожиданно сразила ослепляющая молния воспоминаний, лишив способности ориентироваться в пространстве, поразив в самое сердце. Он бесчувственно замер, словно необъяснимые силы в быстролётное мгновение ока превратили его из мыслящего человека в каменное изваяние. Взволнованное сердце Глеба забилось быстрее, а поначалу сбитое дыхание вскоре участилось. Внутри него что-то самодержавно шевельнулось, а он безотрывно, не смыкая век, как заворожённый созерцал возникший перед ним призрачный мираж, преодолевший толщу безвозвратно утёкших лет. Это сбивающее с ног светозарное, великолепное видение на мгновение лишило его способности мыслить. Он решительно не понимал, что происходит. Ведь он должен был уже сесть в поезд и мчаться на встречу с Верой. Однако незримые силы немыслимой красоты воспоминания совершенно обездвижили его. Глеб был не в силах поверить в увиденное. Всё происходящее показалось ему сладостным волшебным сном, который окутал его, вырвав из цепких лап докучливой реальности.

«Не могу поверить! – думал про себя Глеб. – Неужели это и впрямь она предстала передо мной здесь во плоти, а не иллюзия, порождённая таящимися где-то в глубине моей души чувствами. Неужели это возможно, что спустя столько лет мне суждено было повстречать её».

– Настя! – вдруг воскликнул Глеб, желая проверить, что он не сходит с ума.

Беззаботно проплывающая по поверхности асфальта девушка остановилась и оглянулась. А когда она нашла глазами того, с чьих губ слетело это имя, её губы расплылись в радостной улыбке.

– Глеб! – удивилась она, направившись к окликнувшему её юноше.

Следуя общепринятому в молодёжной среде правилу, они по-дружески прикоснулись губами к щекам друг друга и обнялись. В этот несказанно божественный, но краткий миг Глеб ощутил то, о чём смел мечтать лишь в самых сокровенных, дерзновенных грёзах. Её бархатные губы случайно прикоснулись к краям его губ. Её ангельские уста были нежнее самых нежных лепестков созревшей розы.

Погружённый этим сладостным прикосновением в бескрайний океан пленительного счастья, Глеб только и мог вымолвить:

– Давно не виделись.

– Да, давненько. Как ты поживаешь? Какими судьбами? – держа Глеба за руки вопрошала Настя. – Ты же, вроде, уехал из Москвы.

– У меня всё хорошо, – улыбался Глеб. – Как видишь, вот вернулся. А ты как?

– У меня тоже всё отлично. Как раз иду на работу, – сладкозвучно ответила Настя.

– Позволишь мне проводить тебя? – с затаившейся в душе надеждой на положительный ответ спросил Глеб, сам не понимая, почему он об этом попросил, ведь он же собирался встретить Веру после выступления.

Настя посмотрела на часы, а после дала оправдавший волнительные ожидания Глеба благостный ответ.

«Как я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эти чудные мгновения, – безмолвно ликовал в душе вознесённый на седьмое небо счастья, окрылённый Глеб. – Ну разве, я мог представить, отправляясь в этот город, что вновь встречу свою беззаветную детскую любовь. Поистине, необъяснимый ветер переменчивой судьбы иногда доносит до нас неожиданные, но необыкновенно приятные потоки перемен».

Садясь в поезд, Глеб на мгновение вспомнил о Вере, но это мимолётное помышление было развеяно донёсшимся до его слуха мягким Настиным голосом:

– Ты работаешь или ещё учишься?

– Работаю, – с улыбкой ответил Глеб, содрогаясь внутри от мысли, что она начнёт расспрашивать его об учёбе в институте.

– А где ты учился? – разяще прозвучал обескураживающий вопрос.

– На технической специальности, – неоднозначно ответил Глеб. – Но я никогда не был предрасположен к техническим наукам, поэтому учёба давалось мне с трудом и сильно угнетала меня.

Этими словами Глеб хотел, предотвратить возможное осведомление Настей по поводу его диплома – закончил он институт или нет. Однако его уловка не возымела желаемого результата.

– Сейчас по специальности работаешь или нет? – спросила девушка.

Сначала к сознанию Глеба подступило давящее острым камнем чувство стыда, что он, не под стать остальным своим знакомым, не имеет высшего образования, этакого общепринятого показателя умственных способностей, которое, по мнению многих, свидетельствует исключительно о положительных качествах человека.

– Нет, не по специальности, – уклончиво ответил Глеб.

– Сейчас многие работают не по специальности, – заключила Настя. – Я почему спросила – на мой взгляд, если человек работает по специальности, значит, он чётко умеет заглядывать за туманную грань будущности и видит там свои воплощённые мечты. Как считаешь?

– Возможно, – согласился Глеб. – Только не каждому выпадает такое счастье – следовать своей мечте.

– Может, просто не все способны ясно видеть её перед собой? – предположила Настя.

– Но ведь не всегда судьба благоволит человеку, лелеющему свою мечту. Иногда эта безжалостная властительница человеческих жизней словно нарочно накидывает давящее лассо на хрупкую шею людских мечтаний, дабы позабавиться видом человека, утопающего в горьких роптаниях на неё, – выпалил Глеб.

Настины слова о мечте, больно кольнули его душу, ведь он был одним из тех, кто не способен добиться грезившихся ему целей. Но не из-за своих способностей, а из-за коварно обрушивавшихся на него ударов злодейки-судьбы.

– Позволь узнать, чего хочешь ты от жизни? – спросила Настя. – Если это не секрет, конечно.

– Знаешь, я предпочитаю не распространяться на этот счёт, – отвечал Глеб. – Вдруг не удастся воплотить свою мечту в жизнь.

– Понимаю, – произнесла Настя. – О, это моя станция.

Её работа была буквально в двух шагах от метро – прямо через дорогу.

Остановившись возле проходной, Настя поблагодарила Глеба за скрашенный им обыденный путь на работу. И едва она подошла к дверям, Глеб бросил ей вдогонку:

– Может встретимся как-нибудь, поговорим. Я убеждён, что за столько времени произошло много интересных событий в жизни каждого из нас. Мне кажется, нам обоим будет интересно это общение.

Немного постояв в раздумьях, Настя возвратилась к неподвижно стоявшему в ожидании её Глебу.

– Я свободна сегодня вечером, – сказала Настя, обменявшись с Глебом номерами телефонов. – Давай встретимся где-то в восемь часов в том кафе, – она указала на стоявшее рядом с бизнес-центром заведение.

– Я позвоню, – самопроизвольно сорвалось с губ Глеба.

Он безотрывно смотрел вслед удаляющейся Насте. В это сладостное мгновение внутри него пробудилась от многолетнего сна какая-то воодушевляющая сила. Разорвавшее полупрозрачный полог студёного забвения восхитительное чувство затопило душу Глеба благовонным бальзамом счастья. И старая, незабываемая мелодия упоения вновь полилась из громогласных труб его мечтаний. В голове Глеба тут же зароилось множество разноголосых мыслей.

«До чего она прекрасна, – помыслил заворожённый Глеб. – Божественные черты её лица, изящная фигура – всё в ней превосходно и неповторимо. Второй такой невозможно сыскать на всём белом свете. Немыслимо, что мне посчастливилось встретить её. Я думал, что за столько лет томительной разлуки огонь моих любовных чувств к ней давно погас. Оказывается – нет. Стоило этой поднебесной пламенной звезде вновь озарить мою душу теплотворным светом, и пожар моей былой любви разгорелся с необычайной силой. (Внезапно на светозарной глади его мыслей появилась удручающая рябь сомнений.) Но смогу ли я признаться ей? Смогу ли я на подносе чувственных признаний преподнести ей многокрасочный цветок своей любви? Что если она не разделит мой порыв? Что если из-за этого она навечно отгородится от меня островерхим забором отчуждения?.. А… Будь что будет!»

Глеб уже не тот робкий мальчик, который под сенью молчаливой тайны предавался восхитительным мечтам о Насте. При общении с ней его больше не опутывало терновой вервью боязливого стеснения. Теперь ему под силу высказать всё то, что сладкоструйным бешенным фонтаном рвётся из его груди. Так ему казалось. Пусть даже сегодня он снова почувствовал себя беспомощным перед неумолимой властью невольного трепета.

Хоть при этой милой встрече от пугающе приятной неожиданности Глебом снова на время овладела нерешительность, к вечеру он сумеет совладать с собой и прогнать подобную зловредную помеху. В этот раз Глеб уже не позволит своему страху выстроить непробиваемую стену на пути к своему окрыляющему счастью. В этот раз он признается Насте в своих неистребимых нежных чувствах.

С таким решительным настроем Глеб бродил по улице несколько часов. Он был воодушевлён, словно беззаботный маленький ребёнок, которому преподнесли его любимое лакомство. Его неописуемое счастье подпитывалось сказочными, божественно прекрасными картинами будущего, что он самозабвенно рисовал в своём опьянённом разуме. Несмотря на то, что Насти уже давно не было рядом с Глебом, её ласковые ручки всё ещё обнимали его, её нежнейшие уста всё ещё соприкасались с его губами и щекой в сладостном приветном поцелуе. Пускай это – всего лишь добрый знак давнишней дружбы и ничего больше. Однако, это невыразимо чудное мгновение останется в душе и в сердце Глеба, как неизгладимая печать, навечно. Оно может… Нет! Оно непременно станет поворотным в его жизни, положив начало долгой, пожизненной, истории их невероятной любви. В своих отрешающих от реальности мечтах он не замечал течения времени, не замечал, как один час сменялся другим, приближая его к ночи. Блуждая по мостовой, переходя с неё на тропы усеянной травой земли и теряясь в бесчисленных стволах деревьев, Глеб провёл весь остаток дня, пока тускнеющий свет клонившегося к закату солнца не ознаменовал конец прогулки.

Когда же дурман любви немного поослаб в нём, Глеб отправился домой, чтобы подготовиться к встрече с девушкой своей мечты, к встрече с той единственной, которую он любил большую часть своей жизни. Ведь он должен выглядеть хорошо, обязан быть безукоризненным во всём, если хочет добиться расположения этого восхитительного ангела, что спустился к нему с благостных лазоревых небес.

Только с ослаблением эйфории в нём возрастал страх. Глеб начинал бояться, что будет занудным на встрече. Он не знал, какие вопросы может задать Настя, да и вообще, о чём он будет с ней разговаривать. Хотя круг его интересов довольно-таки широк, но вот багаж его знаний, несмотря на их разношёрстность, был не очень-то велик. К тому же Глеб не был никогда душой компании. Он не умеет устранять неловкие паузы в разговоре, когда таковые появляются. Да и его опыт общения с противоположным полом до того ничтожен, что, кажется, общих тем для разговора у него не будет. О чём спортивный парень, увлекающийся философией и боевыми искусствами, может разговаривать с девушкой. Он никогда не покидал пределов своей страны, а Настя бывает за границей. Он не посещал театров, почти ни с кем не виделся. Круг его общения сводится к дорогим друзьям, которых он приобрёл в свои школьные годы по доброй воле милостивейшей судьбы. Его жизнь скучна и малоинтересна, как безжизненный невзрачный камень средь живописных мест очаровательной природы. Разве кто остановится полюбоваться им, когда вокруг полно благоуханных красочных цветов, когда неподалёку шумит бурливый водопад и реют над речужками пугливые стрекозы? Кто заметит укрывшийся в траве недвижный серый камень, когда в бескрайнем небе безмятежно плавают волнистые облака, местами продырявленные златоцветными лучами полуденного солнца? Глеб ужасно боялся стать предметом чьих-либо насмешек, а в особенности той, которую он без памяти любил все эти долгие годы их угнетающей разлуки. Больше всего на свете он страшился, что Настя после сегодняшней беседы заклеймит его бесперспективным первосортным дураком, безнадёжно закоснелым в собственном занудстве. Тогда вряд ли ему удастся добиться её благосклонности в будущем. В добавок ко всему болезненное сознание ограниченности своих финансовых возможностей было причиной тяжкого стеснения, неизбывно обитающего в нём. Это стеснение, как неразрываемая цепь, сковало пламенное сердце Глеба, исполненное светлой искренней любви.

Кто знает, где кроется первопричина данных страхов, откуда взялся этот жалящий гудящий рой мучительных сомнений и жестоких заблуждений, умертвивших в Глебе здравомыслие?

С горем пополам Глеб всё-таки собрался с мыслями и в положенное время отправился на встречу с Настей.

Придя в условленное кафе чуть раньше назначенного времени, Глеб огляделся внутри и, убедившись, что Насти ещё нет, вышел на улицу – ожидать её там. Обуянный трепетным волнением, влюблённый юноша живо оглядывался по сторонам в сладостной надежде отыскать её среди нестройной мимо протекающей толпы. У Глеба появлялось странное чувство в верхней части живота каждый раз, едва его мечтательный торопливый взгляд падал на какую-нибудь девушку, удивительно похожую на Настю. Он чувствовал, как будто внутри него, в районе солнечного сплетения, мгновенно образовывалось нечто вроде вакуума, попутно с этим протекало ощущение лёгкого покалывания в том же месте, а также появлялась слабость в ногах. В его животе, там же, в районе солнечного сплетения, словно появилась чёрная дыра, непостижным образом оказавшаяся там. Казалось, она невозвратимо поглощала всю смелость Глеба, взамен одаривая его выступавшими на коже мурашками и пробегавшим по телу холодком. В такие мгновения Глеб ясно понимал, что означает выражение: «душа в пятки ушла». Лучше и нельзя описать то, что в нём тогда происходило.

Вдруг в этом нескончаемом людском потоке Глеб увидел Настю, идущую к нему. Она появилась ослепительной вспышкой молнии, раздирающей небесный полог мрака. Все минутами ранее испытанные им ощущения повторились вновь с удесятерённой силой, и электрический ток пробежал по всему его телу. У него едва не подкосились ноги. Сдерживая свой любовный трепет, Глеб наслаждался её беспримерной, упоительной красой. Он восхищенно любовался, как ласковый весенний ветерок нежно игрался с её длинными пепельного цвета волосами. Ах, как чудесно она улыбнулась ему, когда их взгляды встретились. Глеб улыбнулся ей в ответ и помахал рукой. Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, Глеб пошёл навстречу воплощению своей многолетней любви.

Дружеские объятия, дружеский поцелуй, и они входят в кафе. Усевшись за свободный столик, они для начала заказали чай, зелёный, по предложению Глеба. Черный он не пил уже много лет, и совсем забыл его вкус.

– Ну, рассказывай, как живёшь? – обратился Глеб к Насте в неуклюжей попытке завязать приятный разговор. – Мы не виделись с тех пор, как ты перевелась в другую школу после четвёртого класса.

– Школу я закончила раньше положенного срока: программу десятого и одиннадцатого классов экстерном за год освоила, – ответила Настя.

– Надо же! – удивился Глеб. – Ты – молодец. Я тоже восьмой и девятый классы окончил экстерном за год. Как раз нашу школу закрыли после девятого класса и, объединив с соседней, сделали центром образования. Вот там я и доучивался.

– Это здорово. Я тоже десятый и одиннадцатый классы в Центре образования имени Чехова заканчивала. Там как обычные классы, так и экстернат есть.

– Правда, в новоиспечённое заведение не очень-то хотели принимать учеников из нашей школы, – сказал Глеб и отхлебнул немного чая.

– Почему? – с неподдельным интересом воспросила Настя.

– В соседней школе издревле бытовало, быть может, небезосновательное убеждение, что в триста пятой школе учились сплошь бездарные оболтусы, лишённые хоть какой-то мало-мальски радужной перспективы. Впрочем, я помню, какие в мою бытность пятиклассником были разбитные неотёсанные старшеклассники–выпускники. Но ведь не все были такими обалдуями. Были и у нас умные, целеустремлённые ребята с блестящей перспективой. Однако ученики соседней, более престижной, школы считали нас людьми второго сорта и относились к нам с нескрываемым презрением. Наверняка и преподаватели разделяли подобный взгляд на нас. Поэтому при объединении двух школ искали всевозможные причины для отказа нам в приёме. И действительно, очень мало человек смогли перевестись в центр образования. Меня тоже вначале не хотели брать, хотя за меня бывшая директриса нашей школы и замолвила словечко. Лишь благодаря моему брату директриса этой престижной школы, готовая уже отправить меня на все четыре стороны, резко передумала.

Тут обслуживающий их официант снова подошёл к ним, в надежде, что Глеб с Настей уже были готовы сделать основной заказ. Почти никогда не посещавший подобных заведений Глеб решил довериться Настиному выбору. Она что-то заказала, и учтиво поклонившийся официант спешно удалился.

– И каким же образом тебе помог брат? – участливо осведомилась Настя.

– Как-то речь зашла о том, что я был не единственным ребёнком в семье, – ответствовал Глеб, – и любознательная директриса поинтересовалась, где учился мой брат. Название того учреждения, словно чарующее гипнотическое заклинание непреодолимой силы, вмиг переменило отношение директрисы ко мне. Та немного разоткровенничалась: поведала о своих дружеских отношениях с директором школы брата. Потом снова взяла мои документы и взглянула на оценки. У меня была одна единственная тройка по русскому языку. Директриса сказала, что в её школу принимаются дети без троек, но для меня она сделает исключение. Только я должен буду походить на факультатив по этому предмету, чтобы подтянуть оценку. Вот так мой брат, сам того не ведая, сыграл значительную, решающую роль в вопросе моего приёма в школу.

– Удивительно, – улыбнулась Настя. – Тебе повезло.

– Да, действительно повезло, – с глубокомысленным видом согласился Глеб, как бы заглядывая в недра собственного разума. – Два года в новой школе дали мне больше, чем последние пять лет в прежней.

После этих слов установилась небольшая пауза. Подошёл услужливый официант и выставил на стол заказанные блюда. Поблагодарив его, Глеб взглянул на Настю и, дождавшись, когда посторонний отошёл, спросил:

– Наверное, тяжело было экстерном заканчивать? Заканчивать так восьмой и девятый классы – это одно, а вот десятый и одиннадцатый – это совсем другое, – добавил Глеб, как бы демонстрируя Насте своё восхищение ею.

– Не то чтобы тяжело, просто пришлось немного поднапрячься, – ответила Настя и добавила: – В институте учиться было сложнее. Впрочем, ты это и сам знаешь. Кстати, в каком ВУЗе ты учился?

Вот и прозвучал этот неумолимо разящий вопрос, который неизменно низвергал Глеба в промозглую бездну колкого смущения. Хоть ему и не было стыдно за то, что он бросил институт, всё же от разговоров на эту тему ему становилось не по себе. Быть может, потому, что его собеседники, почти все, неодобрительно отзывались по поводу его, как им казалось, безрассудного поступка. И он, подспудно взирая на себя сквозь мутную призму их одноприродных убеждений, ощущал свою неполноценность что ли.

– В Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, – чеканно промолвил Глеб это важное название солидного учреждения.

– Ух, ты, – поразилась Настя. – Это хороший ВУЗ. Я тоже туда поступала. И какой факультет у тебя был?

– Вообще-то… то была совместная программа академии и института стали и сплавов, – пояснил Глеб, который очень не любил рассказывать об этой малоприметной и горестной главе своей жизни. – Специальность была технической. Я поступил туда, куда вообще не собирался, поскольку ещё со школы, едва познакомившись с техническими науками, на дух их не переношу. Я даже всегда с нерушимой убеждённостью декламировал при случае, что никогда они мне не пригодятся. Теперь-то я хорошо усвоил непогрешимое проверенное временем правило: «никогда не говори никогда».

– Зачем тогда поступал? – Настя задала вопрос, недоуменно посмотрев на Глеба.

– Потому что больше никуда не прошёл, – с едва уловимой грустью в голосе признался Глеб. – Видишь ли, бездумно погнавшись за двумя резвоногими чуждыми друг другу зайцами, я само собой не поймал ни одного. Перейдя в десятый класс, мне следовало определиться со своей дальнейшей жизнью: либо делать упор на учёбу, либо всецело отдаваться спорту. Ты же помнишь, что я серьёзно занимался спортивной гимнастикой?

– Да, я помню, – с улыбкой ответила Настя. – Помню, мы должны были пойти вместе на каток, но у тебя не получилось из-за соревнований.

Настя даже и представить себе не могла, что простосердечно обмолвленное воспоминание, долженствующее засвидетельствовать, что она всё помнит, болезненно вонзится в сердце Глеба и ранит того до глубины души. Ведь этот свой отказ Глеб считает одной из худших ошибок в своей жизни. Безысходно-горестное воспоминание о ней он влачит, как тысячетонный плуг, вонзённый в землю и привязанный к нему колючей цепью, влачит всё это время.

Еле-еле сохраняя весёлый вид лица, горько окручиненный в душе Глеб продолжил:

– Но я тогда даже и не думал покидать размеренно текущих вод привычной мне рутины. В итоге ни в одном, ни в другом я не преуспел. К тому же, опьянённый страстным желанием поступить в какое-нибудь хорошее учебное заведение, которое стало бы фундаментом моей дальнейшей обеспеченной жизни с хорошо оплачиваемой работой, я неадекватно подошёл к выбору института. Хотя у меня были неплохие результаты выпускных экзаменов, но всё же они были недостаточными для ВУЗов, выбранных мною в дурманящей горячке от вожделенного стремления. Тогда я не понимал, что бывают моменты, когда просто необходимо признавать ограниченность своих возможностей, как бы это ни было горько и больно.

Произнеся это, Глеб немного провалился в топкую трясину раздумчивого безмолвия.

– Понятно, – произнесла Настя, чтобы разбавить немного затянувшуюся паузу в беседе.

– А у тебя что-нибудь интересное происходило за эти годы, что мы не виделись? – поинтересовался Глеб.

– Ничего особого, – призадумавшись, ответствовала Настя. – Пока училась в институте, много времени проводила за книгами. В досужие часы встречалась с друзьями. Мы гуляли, ходили в кино, ездили куда-нибудь или ещё как-либо приятно проводили свободное время. Недавно побывала в Праге. Очень красивый город, сказочный. Его своеобразный вид настолько завораживающе восхитителен, что мне даже не хотелось уезжать оттуда. Стоит выйти на Карлов Мост и обозреть нависающий над городом Пражский Град с собором Святого Вита, сразу складывается впечатление присутствующего рядом некоего идеала. Словом, чудесный городок. Это один из тех случаев, когда лучше самому один раз увидеть, чем сто раз услышать от других. Ведь Прага неописуемо прекрасна.

– Здорово! А мне пока не довелось выбраться за пределы России, – с улыбкой неунывающего оптимиста обронил Глеб. – Но ничего страшного! У меня впереди ещё вся жизнь. Будет и на моей улице праздник путешествия и не один.

– Конечно, – ободряюще произнесла Настя и взглянула на зазвонивший телефон. – Глеб прости, мне было приятно с тобой пообщаться, и я бы с превеликим удовольствием продолжила нашу беседу, только мне уже пора домой. Завтра рано вставать, а у меня возникло срочное дело. Не подумай, что это надуманный предлог, чтобы сбежать. Мне действительно пора.

– Ну что ты! Я всё понимаю, – со всепрощающей улыбкой успокоил Глеб всерьёз обеспокоенную возможным недоразумением Настю и, подозвав официанта, попросил того принести счёт.

– Не нужно – я плачу, – категорично заявил Глеб, увидев, что Настя полезла в сумочку за кошельком, когда принесли счёт.

Выйдя на улицу, он, обуреваемый пламенным желанием продлить этот восхитительный, незабываемый вечер, предложил Насте проводить её до дома. Своё предложение Глеб подкрепил убедительным доводом: на улице уже было темно, а он, как настоящий мужчина, не может позволить девушке ходить одной в столь поздний час. Не раздумывая, Настя согласилась.

Когда они подошли к двери Настиного подъезда, Глеб осведомился у возлюбленной насчёт её завтрашних планов. Её ответ низверг его с бархатного седьмого неба безоблачного счастья. Раненую, обескрыленную душу Глеба в этот наигорчайший миг пронзило раскалённым лезвием горестной кручины. Глеб, оглушённый громоподобными словами Насти, на скоротечный миг утратил дар речи, но, вовремя опомнившись, всё же сумел сохранить на своём лице благосклонную улыбку.

Попрощавшись с Настей, Глеб, не помня себя от давящего чувства безысходности, побрёл в сторону метро. Он шёл, как потерянный, сквозь сгущавшийся унылый мрак. Он снова опоздал! Оказавшись дома, удручённый Глеб улёгся в кровать с надеждой на успокоительную силу целебных сновидений. Но нескончаемая вереница мыслей не позволяла ему попасть в усладительный, туманный мир прелестных грёз. В его обеспокоенном сознании всплывало множество картин из прошлого. Глеб вспомнил, как одним чудесным летом ему удалось отыскать Настину страницу в интернете. В тот превосходный день его душа возвысилась надо всеми разогорчительными обстоятельствами, поднявшись на недосягаемую для печали высоту, он был несказанно счастлив. Глебу вспомнилось, как восхитительными вечерами он общался с Настей. Он был тогда весел и восторжен. Каждый вечер той очаровательной поры Глеб брал в руки телефон или садился за компьютер и, затаив дыхание, ждал, когда она появится в сети. И каждый раз с её появлением у него сбивалось дыхание и что-то ёркало внутри, заставляя влюблённое сердце биться чаще. Ему нравилось общаться с Настей, несмотря на то, что иногда он не знал, о чём ещё может написать ей. Только за мгновениями упоительного счастья неизбывно следуют минуты и часы уныния, в которых, как в гнилой трясине, можно потонуть надолго. Лишь мудрому хватает ума не зацикливаться на своей боли и малозначительных проблемах. К сожалению, Глеб подобной мудростью не обладал.

Когда однажды в прошлом Настя предложила ему встретиться, он чрезвычайно обрадовался. Однако это событие произошло в преддверии соревнований – и Глебу предстояло сделать очень трудный выбор: либо встретиться со своей возлюбленной и подвести товарищей по команде, либо упустить благоприятную возможность для завязки отношений с Настей, но, приложив все силы, помочь своей команде подняться на пьедестал. Глеб был очень ответственным, поэтому и впал в мучительную, тяжкую растерянность. К тому же между ним и Настей встала его беспредельная любовь к своим родителям. Он не хотел их огорчать, и поэтому решил попросить у них дозволение пропустить одну из многих тренировок ради этой встречи. Только Глеб не уточнил с кем именно желает встретиться и почему. Неудивительно, что родители отказали ему.

Много позже Глеб поймёт, какую чудовищную ошибку совершал много лет, не говоря с родителями по душам, не рассказывая откровенно им то, что его беспокоило и что было у него на сердце. Когда Настя переехала, именно мама Глеба могла помочь ему продолжить с ней общаться, поскольку у неё был номер телефона Настиной мамы. Но отчего-то Глеб боялся говорить родителям о своей любви. Только ежели бы он больше доверял своим родителям, то и жизнь его сложилась бы иначе.

В добавок ко всему, по мнению Глеба, у него тогда была невзрачная одежда. Поэтому он все выходные провёл в блуждании по магазинам, не расставаясь с призрачной надеждой на встречу с Настей.

В итоге после недели невыносимых, душераздирающих смятений он вынужден был с нестерпимой болью в защемлённом сердце отклонить Настино предложение. Точнее дать неопределённый ответ: «Если получится, то он с радостью пойдёт с ней на каток».

К слову, на эту встречу должны были прийти некоторые из их общих знакомых. Если бы Глеб знал, что ему всё равно не суждено выступить на предстоящих соревнованиях, он бы непременно сделал всё возможное и даже невозможное, чтобы встретиться с Настей, и тем самым он бы невольно помешал непредвиденному роковому для него стечению обстоятельств, наложивших на его сердце неизгладимую печать тягостных страданий. Из-за полученного накануне соревнований перелома Глеб не смог принять участие в соревнованиях, ради которых он отказался от пламенного желания своей души и возможно судьбоносной встречи, встречи с Настей. По всевластной воле безжалостной насмешницы-судьбы, та, чей образ Глеб неустанно и бережно хранил в своей душе как зеницу ока со второго класса, нашла себе парня на пропущенной им встрече. Кто знает, может, увидевшись тогда с Глебом, Настя запала бы на него. Может поэтому она и пригласила его? Эти вопросы впоследствии долгие годы мучили Глеба. Он даже начал думать, что полученный перелом – это расплата, наказание за неверное решение, принятое им в тот судьбоносный вечер. Ведь его спортивная карьера тоже не сложилась. Может, спорт никогда и не был его судьбой? Такое помышление приходило к нему всякий раз, когда он оглядывался назад. За свою жизнь Глеб заработал много переломов, хоть и не слишком серьёзных, но каждая из этих травм случалась с ним непосредственно перед соревнованиями.

Быть может, и теперь судьба привела его в Москву неслучайно. Возможно, она подарила ему второй шанс, чтобы он поборолся за свою любовь. Однако общепризнанная истина: «на чужом горе счастья не построишь» несмолкаемо звучала в голове Глеба. Он боялся сделать больно той, которой отдал своё сердце и которой был готов отдать последний вздох. Он знал наверняка, что сумеет сделать счастливой Настю, как знал и то, что может потерять её в случае своего поражения. Поэтому Глеб решил укрыть свою любовь непроницаемым покровом тайны и безмолвно хранить её в недрах своей опечаленной души. Он вновь смирился, как смирялся уже много раз, с тем, что Настя находится в объятиях другого.

Вернувшись в своих размышлениях к Насте, Глеб вспомнил, как спустя два месяца после отказа от встречи, он уже сам приглашал её погулять. Только Настя в категорически вежливой форме отказалась. И тогда Глеб понял, что он потерял свой шанс.

Утопая в этом бешенном водовороте мыслей, он незаметно погрузился в бездонную пучину сновидений.




Глава 6


Что теперь оставалось Глебу? Его сердце разбито! Он сам его разбил. На его душе лежал такой огромный островерхий камень сожаления, боли, горечи и многих других душевных мук. Страдая о своей любви, Глеб каждый день смотрел на Настины фотографии. Он делал это неосознанно, на каком-то инстинктивном уровне. Глядя на прекрасные изображения, Глеб хотел прикоснуться к Настиному прелестному личику, к её волшебным волосам, обнять и поцеловать её, в конце концов. Но он не мог этого сделать. Даже понимая, что от просмотра фотографий ему будет больно, Глеб всё равно смотрел на них. В такие моменты его безумно влюблённое сердце непременно дарило ему сладостные чувства, пробуждая упоительные мечтания, многослойно обёрнутые шипованной верёвкой горестных страданий. Глеб был готов, как сумасшедший, терпеть эти непрестанно терзающие муки, лишь бы хоть на мгновение, пускай и в мыслях, побыть наедине со своей неземной любовью. Он даже сохранил на телефон несколько особо дорогих его душе фотографий, на которых был изображён светлый белокрылый ангел, чтобы всегда носить их с собой. Ведь едва он вспоминал о Насте, и его неудержимо влекло ещё раз заглянуть в её безгрешные глаза. В них было что-то неизъяснимо притягательное, какая-то светозарная, чудотворная, окрыляющая сила благостно заключена в них. Глеб подолгу неотрывно созерцал два этих бесценных, шедеврально-восхитительных зеркала чудной жизнерадостной души. Даже в минуту особой горести Настины чудотворные глаза наполняли Глеба успокоительным целебным снадобьем любви, и все неистовые бури в миг рассеивались.

В цепкой памяти Глеба всплыл тот многорадостный, неповторимый день, не подвластный истребительным силам вечного забвения, день, когда он в первый раз увидел Настю. Именно тогда и зародилось то неизбывное чувство, что он с невыразимой радостью и болью пронесёт сквозь долгие мучительные годы. Он помнит, как сидел с нею за одной партой. Помнит, как в те радужные дни застенчиво старался смотреть на неё так, чтобы она не догадалась о его чувствах. В голове Глеба даже возник вопрос, на который у него не было безукоризненного ответа: возможно ли в восьмилетнем возрасте влюбиться так, что эта любовь не пройдёт и даже не ослабнет спустя почти тринадцать лет?

К сожалению, не все истории любви счастливые и не все ответные. Порой те, кого мы любим, или не могут ответить нам взаимностью или остаются в непроглядной тени неведения относительно нашей любви. А порой мы сами, становясь объектом чьей-либо любви, не можем ответить тем же. Глебу довелось столкнуться и с первым и со вторым.

Заблудившись в тернистых дебрях своего сознания, не в силах сносить своё безотрадное одиночество Глеб пошёл прогуляться, чтобы ненадолго избавиться от угнетающе кручинных мыслей.

Только сегодня дверь его души была наглухо закрыта для радостного воодушевления. Прежде неизменно благолепная природа в эти горькие часы тягостной кручины приобрела неприятный угнетающий облик. Для Глеба всё происходящее вокруг, всё, на что падал его печальный взгляд, было напоминанием его отвратительного злоключения. Однако вскоре Глеб и вовсе перестал замечать безжизненную серую обстановку, окружавшую его. Он не выбирал маршрута для прогулки – ноги, не получая приказаний, самопроизвольно вели его куда-то. Отсутствующий взгляд Глеба был устремлён лишь в глубь его души. По такому выражению глаз легко определить в каких колючих дебрях мыслей блуждает разум человека.

И друг, случайно встретившийся Глебу на пути, сразу распознал неумелое притворство своего товарища, когда тот при виде его напустил на себя радость.

– Что случилось? – спросил участливый приятель.

– Что случилось?.. – выдохнув, повторил Глеб, сообразивший, что ему не удастся обмануть друга. – Безжалостная своевольница-судьба в очередной раз отравила мою жизнь незримым сильнодействующим ядом неотступной боли! – произнеся это, он взглянул на своего товарища. Заметив на его лице предсказуемо-закономерное недоумение, Глеб поспешил добавить: – Андрей, помнишь, я рассказывал тебе о своей любви к Насте?

– Помню, – ответил Андрей.

– Так вот, вчера я узнал, что у неё есть парень! – произнёс Глеб, с таким выражением лица, словно он был свидетелем неслыханной и непоправимой катастрофы вселенского масштаба, сравнимой с затуханием небесного светила, без которого невозможна жизнь на нашей зелено-голубой планете.

Впрочем, так оно и было, правда, это, пока ещё не роковое, бедствие произошло лишь в его опечаленной душе. Внутри Глеба на время померкло теплотворное светило, рассеивающее удушливый унылый мрак тягостного горя.

– Всего-то, – с облегчением прокомментировал выдохнувший Андрей. – Увидев твой угрюмо-скорбный вид, я было подумал… И что? Ведь ты сам в прошлом году говорил мне, что у неё есть парень, – с ещё большим недоумением промолвил Андрей.

– У неё теперь другой парень, – с бессильной злостью на себя, обронил Глеб, – а это означает, что я из-за своего вредоносного отчаяния, пытаясь забыть её, перестал следить за её жизнью и упустил свой шанс.

– Послушай, сколько ты ещё будешь корить себя? Ну, встречается она с кем-то, и что? Жизнь на этом не заканчивается. Найдёшь себе другую девушку.

– Другую? – с нарочитым удивлением и зарождающимся гневом переспросил Глеб. – Скажи, разве можно наполнить чашу, которая и так уже полна? В моём влюблённом, пусть и уязвлённом, сердце есть место только для одной.

– Тогда признайся ей в своей любви. Откройся без страха и стеснения, – посоветовал Андрей.

– И этого я тоже не могу сделать, – отчаянно обронил Глеб.

– Интересно у тебя получается: забыть Настю не можешь, но и признаваться в любви тоже не собираешься. – Пристально всматриваясь в глаза Глеба, Андрей выдержал небольшую паузу и добавил: – За свою любовь надо бороться.

– Бороться? С кем? – вопросил Глеб.

– Это просто выражение такое, – пояснил Андрей, озадаченно взглянув на несведущего, не смыслившего ничего в любви Глеба. – Ты должен показать ей, как сильна твоя любовь, показать, что будешь заботиться о ней всегда и неустанно. А когда она поймёт, что ты лучше того, с кем она по недоразумению встречается, она несомненно выберет тебя. И ты победишь. Вот что означает выражение: «за любовь нужно бороться». Или, когда твоя девушка от тебя уйдёт, тебе придётся так же доказывать ей свою любовь, чтобы та, ради которой ты готов на героические свершения, вернулась к тебе.

– С последними твоими словами я полностью согласен, но всё, что ты сказал до них – полнейшая ерунда, чушь несусветная, – запротестовал Глеб. – На мой взгляд, если девушка по-настоящему, всем своим пламенным сердечком, всей своей возвышенной душой искренне любит кого-то, она никогда не обратит внимание ни на кого другого. Лишь в глазах одного своего возлюбленного она будет неизменно видеть наиважнейший смысл собственного существования. Лишь глядя в его глаза, она будет ощущать себя светозарным ангелом, парящим в заоблачных высотах лазоревых небес. То же самое относится и к парням. Любовь делает нас лучше.

– Ну ты даёшь! – усмехнулся Андрей. – Ты такой безнадёжный романтик и идеалист, прям до невозможного. Неужели ты действительно думаешь, что в жизни всё происходит так же, как в сказках? Знаешь, бывает девушки начинают встречаться с парнем, потому что у них возникает неодолимая потребность быть с кем-то.

– Не думаю, что все без исключения девушки такие, – возразил Глеб. – Те, о ком ты говоришь, – просто взбалмошные, потакающие своим желаниям девушки лёгкого поведения.

– Ты просто не знаешь девушек, – с видом безукоризненного знатока заключил Андрей. – И я не говорил, что все такие. Хотя такие тоже есть. Но вернёмся к нашей теме. Если бы ты по-настоящему любил Настю, разве ты бы отпустил её.

– Я считаю иначе, – возразил Глеб, – если действительно любишь кого-то, то не станешь причинять ему боли своим докучливым преследованием сумасшедшего, охваченного навязчивым стремлением. В противном случае разве то любовь? Это будет самым что ни на есть себяугодливым стремлением обладать кем-то, словно вещью. Собственничество не присуще истинной все созидающей любви. Настоящая благотворная любовь не знает эгоизма. Любящий человек более печётся о благополучии и счастье своего любимого или любимой.

– Андрей! Глеб! Привет! – воскликнул кто-то.

Повернувшись, Глеб с Андреем увидели троих, идущих к ним друзей.

После приветственных рукопожатий те предложили зайти с ними в торговый центр и посидеть там. А друзьям сложно было отказать.

Уже сидя за круглым столом одного из ресторана быстрого питания в ходе общения один из не осведомлённых о безумной, всепоглощающей любви Глеба спросил у него:

– Почему ты не найдёшь себе девушку?

Этот вопрос больно ранил и без того истерзанное сердце Глеба, и взгляд юноши тут же покрылся сумрачной и беспросветной пеленой глухой печали. Выражение его лица, не подвластное контролю, изменилось. Но Глебу не хотелось раскрывать больше никому своей сердечной тайны, поэтому он уклончиво ответил: “Просто пока ещё не встретил ту единственную”.

– Если будешь безвылазно сидеть дома, то никогда и не встретишь, – заявил товарищ Глеба, возомнив себя всезнающим и мудрым. – Сколько раз мы звали тебя пойти с нами на ту или иную вечеринку?!

Пропустив эти слова мимо ушей, Глеб посидел ещё немного в окружении приятелей, а после удалился в туалет. Хотя в своих мыслях он ещё раньше покинул их.

– Что это с ним? – озадаченно вопросил Сергей, обращаясь к остальным приятелям.

– Просто ты напомнил ему о той, которые он уже многие годы старается забыть. Да, он беззаветно с самого детства любит одну девушку, – пояснил Андрей недоумённо-вопрошающе уставившимся на него друзьям.

Андрей знал о Глебе больше остальных, сидящих в эту минуту с ним за столом. Лишь ему и Эльнуру Глеб поверял все свои печали и мечты.

– Что, она бросила его? – участливо поинтересовался один из приятелей.

– Нет. Они так и не начали встречаться, – ответил Андрей, продолжив рассудительно: – Это длинная история. Скажу только, что такой любви я ещё не видел. Любовь Глеба граничит с безумием. Я много раз говорил ему, что он должен забыть её, раз им не суждено быть вместе. Только всё без толку.

– Странно, ведь Глеб – хороший парень. Любой девушке очень повезёт с ним, – промолвил кто-то из сидевших за столом приятелей.

Тут Глеб возвратился. Его лицо было покрыто множеством капель воды. Он сразу же, не садясь за стол, объявил, что ему уже пора. Вначале парни пытались убедить друга остаться, но очень быстро поняли, что Глеба бесполезно упрашивать и попрощались с ним.

Покинув своих приятелей, Глеб неприкаянно продолжил туманные блуждания своей израненной души. И даже сам не заметил, как вышел на те, множество раз исхоженные тропы, что вели к дому его возлюбленной.




Глава 7


Весь следующий месяц Глеб общался с Верой совершенно не стремясь влюбить её в себя. Ему просто нравилось их непринуждённое общение. Глеб также не стремился найти в Вере какое-либо утешение. Напротив, когда он с ней общался, в его голову не приходило ни единой мысли, даже мимолётной мысли о Насте.

Однако, в часы томительного уединения Глеб непрестанно размышлял о своём положении. Ведь при первой встрече с Верой он смог дать волю своим новорождённым слабосильным чувствам, родившимся от одного лишь взгляда на неё. И старая необоримо сильная любовь совсем не помешала развиться новым чувственным росткам. А ведь раньше эта любовь к Насте неизбывно населяла его мальчишеское сердце. Лишь в новой школе была девушка, которая тоже очень ему понравилась, но у него с ней не срослось. Даже когда он всеми силами своей души пытался изгнать из себя эту неназванную, тайную и оттого бесплодную любовь, у него ничего не выходило. И лишь теперь Глеб задался вопросом: не наваждение ли это? Ведь он ни о ком не мог думать кроме Насти. Все мысли были лишь о ней одной. Все эти невыносимо длительные годы Глеб любил (или ему казалось, что любил) одну лишь Настю. Поэтому, когда другие девушки в него влюблялись, он не отвечал им взаимностью.

Недостижимая, призрачная, вожделенная мечта не покидала его сердце никогда. Бывали дни, когда Глебу удавалось усыпить единовластную владелицу его мыслей и желаний, и тогда он снова начинал обращать внимание на окружавших его потрясающих девушек. Он снова был готов влюбиться.

Может, действительно то, что Глеб считал возвышенным, прекрасным чувством, на самом деле – всего лишь застарелый недуг его души. Впрочем, как отличить одно от другого? Разве любовь не походит на болезнь? Разве она порой не заглушает призывный глас рассудка? Как написано у Пушкина: «…Пора, пора мне быть умней!// Но узнаю по всем приметам// Болезнь любви в душе моей…» Глеб не мог справиться с этой тягостной болезнью. Возможно, причиной тому было лучезарное немеркнущее упование на то, что Настя рано или поздно снова будет свободна, как легкокрылая птичка, парящая в лазурной выси благостных небес. Конечно, Глеб желал ей только нескончаемого счастья. Его надежда на то, что Настя расстанется со своим парнем, была лишь способом утешить своё страждущее сердце. Иначе он давно бы что-нибудь предпринял, дабы завоевать Настину любовь. Однако он никогда этого не делал.

Включив компьютер, Глеб открыл Верину страницу в социальной сети и принялся просматривать её фотографии. Каждый раз при взгляде на неё внутри него шевелилась какая-то волнительная сила. Несомненно, он влюблён в Веру. Лишь теперь к нему пришло светозарное осознание того, в чём разница между настоящей незыблемой любовью и трудноизлечимым наваждением. Настю он любил (или ему только казалось, что любил), потому что она была первой красивой девочкой, которую он увидел. А потом она переехала и сменила школу. За годы этой разлуки Глеб превратил Настю в некий идеал, к которому стремилась его душа. Таким образом он сам запер себя в удушливой темнице нескончаемого одиночества. И этим маниакальным самодурством он чуть было не причинил боль Вере.

Однако теперь у него возникла новая проблема: раньше он никому не признавался в своих чувствах. А говорить про какие-то серьёзные отношения с девушками вообще не приходится. Поэтому вместе с окрыляющим душу упоением на него нахлынул ещё и страх неизведанного. Чего именно он испугался, Глеб и сам не в силах был понять. Поэтому, когда в одно прекрасное утро Глеб увидел сообщение от Веры, в котором та призналась, что он ей безумно нравится, на него нахлынул знобящий страх неизведанного. Ведь такое с ним произошло впервые. Но уже через несколько мгновений этот страх был смыт сладостным потоком безудержного счастья. И Глеб сразу забыл обо всём на свете и впал в беспредельную эйфорию. В его голове проносилась лишь одна непередаваемо приятная мысль: я ей нравлюсь. В этот восхитительный, волшебный миг Глеб окончательно утвердился в своём умозаключении: настоящей любовью является его чувство к Вере, а всё, что связано с Настей – всего лишь проявление дружбы и одурманивающего наваждения. Поскольку сейчас он даже на крохотную долю скоротечного мгновения не вспомнил о Насте. Верно кто-то сказал: «Новая любовь убивает прежнюю».

Доселе неведомые Глебу подобного рода обстоятельства набросили на его разум холодные путы цепенящего смятения. Не зная, что написать в ответ влюблённой в него девушке, он выключил компьютер и пошёл завтракать. Его душа, вознесённая Вериным признанием на седьмое небо райского блаженства, ещё долго не покидала тех незримых благодатных мест.

Помимо Вериного признания в тот день произошло ещё одно важное событие, изменившее жизнь Глеба навсегда. Отныне его мировоззрение уже не будет иметь прежний обывательский вид, увенчанный венцом стяжательства. Благодаря случайному стечению обстоятельств, Глеб наконец-то обретёт ту путеводную звезду – смысл своего существования. Он наконец поймёт, какой жизнью хочет жить на самом деле. А может, то, что многие именуют счастливым случаем, в действительности является предрешённым обстоятельством, подстроенным высшим разумом, чтобы направить человека на уготованный ему путь. Как бы там ни было, в любом случае человек сам проживает свою жизнь. И если внутри него имеется хоть малейший слабосильный огонёк жизненного стремления, ещё не обнаруженная, сокровенная мечта кем-то стать, тогда те или иные обстоятельства непременно разожгут в нём неистовое пламя главенствующей цели. Однако эти ветра обстоятельств могут также и погасить огонь стремления, если подуют чуть сильнее, а тот не будет заслонён неколебимой волей.

Друзья пригласили Глеба в кино. Фильм был выбран наугад, ведь картина не имела никакого принципиального значения. Главное, что друзья, на время разлучённые житейскими делами, снова соберутся вместе.

И вот, оказавшись в зале кинотеатра, Глеб разговаривал с друзьями, совершенно не думая о фильме. Ему было безразлично что смотреть, большее значение имело дружеское общение. Но так было лишь до того, как оказалось, судьбоносного мгновения, когда из динамиков донёсся волнующий одухотворённый глас дублёра, интригующе изрёкшего три вступительных заветных слова: «Он – душа века…». И всё, что было дальше произнесено, всё лиричное вступление приковало обострённое внимание Глеба к огромному экрану и заставило с затаённым дыханием безотрывно просмотреть от начала и до конца весь фильм под выразительным названьем «Аноним».

По версии создателей картины, все приписываемые авторству Шекспира произведения на самом деле были написаны одним придворным графом, который ради своей неодолимой страсти, поэзии, из «самого богатого человека, когда-либо дышавшего воздухом Англии, превратился в беднейшего».

Никто из тех, кому Глеб впоследствии показывал этот фильм, не мог похвально отозваться о нём. Кто-то даже назвал его вульгарным плодом больной фантазии. Однако Глеб сумел за неприглядной для кого-то мишурой сюжета разглядеть нечто неоценимо важное, по крайней мере для него. Для главного героя фильма сочинительство было самым важным делом его жизни; написанные им произведения он именовал своей душой. Отчего-то Глеб невольно поставил себя на место этого сочиняющего графа и почувствовал всё то, что, как казалось, чувствовал и тот.

Когда же фильм закончился, Глеб поднялся с кресла и в немом безмолвии самосозерцания покинул зал. Придя домой, он без промедления взялся за «перо» и начал сочинять историю.

А где-то через месяц начались международные соревнования по спортивной гимнастике: «кубок имени Михаила Воронина», и Глеб собирался посетить это мероприятие.

– Зачем тебе идти на эти соревнования? – спросил отец Глеба, когда тот сообщил ему о своём намерении.

– Просто хочу посмотреть, – бесхитростно ответил Глеб, не зная, чем ещё объяснить своё желание.

– Пора бы уже определиться со своей дальнейшей жизнью, – принялся увещевать отец. – Если собираешься связать её со спортом, тогда всё ясно. В противном же случае я не вижу смысла тратить время на подобные вещи.

– Просто я хочу сходить туда, встретиться с друзьями. Что нельзя? – начал раздражаться Глеб.

– Почему нельзя?! Можно, – с невозмутимым видом ответил отец Глеба. – Но лучше бы ты занялся чем-нибудь полезным. Учёбой, например.

Стоило родителям Глеба заговорить с ним об учёбе, и внутри него разгорался неистовый огонь неукротимой, но быстро проходящей злости. Для него это огнедышащее слово было всё равно что красная тряпица для разъярённого быка. Уж больно часто родители Глеба упрекали его в том, что он в своём непримиримом пагубном упрямстве уподобился тупоумным вертопрахам, лишённым блистательного будущего. Глеб устал давать им защитительные и, как ему казалось, убедительные аргументы в пользу своей неизменной позиции по этому вопросу. Всё равно родители его не слышали. А ведь Глеб был совсем не против учиться. Однако он считал, что обучаться нужно лишь тому, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь, что тебе по душе. Ему чудовищно претила мысль о том, чтобы потратить четыре года своей не бесконечной, быстро преходящей жизни на обучение тому, чем он никогда не будет заниматься. Для него подобная учёба – это напрасно потраченное время, невозвратимо улетевшие четыре драгоценных года жизни.

Дабы не ввязываться снова в долгую бесплодную полемику, Глеб сказал отцу, что уже опаздывает.

Собравшись, он попрощался с родителями и ушёл. Для Глеба это были не просто соревнования: на них он мог увидеться с Верой. Ведомый этой затаённой призрачной надеждой и лишь ей одной, он незаметно для себя добрался до нужного спортклуба. Его сердце бешено неугомонно билось, вгоняя с кровью Глебу в голову бессознательный ознобный страх. Каким-то невероятным, непостижным образом его подсознание догадывалось о грядущем ошеломительном событии, которое поистине оставит неизгладимый след на жизни Глеба.

Распахнув входную дверь, он вошёл внутрь и проследовал к мужской раздевалке для спортсменов. Глеб всегда переодевался там, когда бывал здесь. До его появления в раздевалке полновластно царило безмолвное, почти пугающее безлюдье. Сняв куртку и повесив её на вешалку-крючок, Глеб уселся на скамейку и стал ждать прихода друзей. Угнетающее уединение со своими беспокойными неотвязными мыслями было ужасным, но идти в зал одному было страшно. Обзаведясь чудесным сиюминутным даром безукоризненного ясновидца, Глеб знал наверняка, что Вера уже там. При одной лишь мимолётной мысли об этом его пронзал неисчислимый сонм горящих стрел панического страха. Казалось бы, чего ему бояться, ведь его никто там изуверски не убьёт, а Вера – сам добродетельнейший ангел во плоти. Но неразрешимая проблема состояла в том, что при виде красивой девушки, пусть и знакомой, его всегда одолевало это пагубное чувство. Глеб не знал, что ему делать с этим необуздываемым животным страхом. Он даже не понимал, откуда тот берётся.

Внезапно дверь Глебова убежища, тихо скрипнув, отворилась, и в раздевалку со звонкозвучным смехом вошла весёлая компания. То были столь ожидаемые Глебом его давнишние друзья. Поприветствовав его, парни поснимали куртки, кто-то ещё и переобулся. После чего все дружно отправились в спортзал. Правда, в коридоре и при входе в спортзал им пришлось пробираться сквозь скученную говорливую толпу людей.

Глеб вслед за друзьями перешёл вдоль стенки на противоположную сторону к трибунам. Одновременно с переходом он нетерпеливым спешным взглядом отыскивал среди удалённых друг от друга немноголюдных групп зрителей ту, ради которой и пришёл сюда. И он её нашёл. Едва обворожительная Вера показалась из-за сидевших перед ней девиц, и в спешащих к ней ногах Глеба появилась слабость.

Когда Вера увидела Глеба, её лицо озарилось несказанным светом счастья. Она встала и легковесными шагами пошла ему навстречу. Произнеся радостным елейным голосом: «Привет!», Вера нежно поцеловала Глеба в щёку и заключила его в тёплые объятия. А после поприветствовала и остальных.

– Как делишки? – вдруг осведомилась Вера, обратившись к Глебу.

– Хорошо, – ответил тот. – А твои?

– Тоже хорошо, – с неизменной заразительной улыбкой ответила Вера.

– А как твои пятки? – участливо поинтересовался Глеб.

– Хорошо. Уже вот бегаю, – с довольным приглушённым смехом произнесла Вера.

Тут кто-то из Вериных подруг позвал её, и она вернулась на своё место, оставленное ради приветствия Глеба. Тот вместе с друзьями присоединился к их бескручинной компании, увеселённой им одним понятным разговором. А может, Глеб не понимал их шуток, потому что не был просвещён ни в одной из обсуждаемых ими тем. И эта неосведомлённость глухой непробиваемой стеною отчуждения установилась между ним и окружавшими его в тот час людьми. Но он не интересовался популярнейшими юмористическими шоу, транслируемыми как телевидением, так и «всемирной паутиной». Эти передачи совсем не нравились Глебу, и он не видел в этом ничего постыдного, заслуживающего неодобрительных, насмешливых оценок. Ему было больше по душе смотреть только те фильмы или передачи, которые заставляли о чём-либо задуматься и были наполнены мудрой философией, или читать книги: художественные произведения зарубежных и соплеменных Глебу авторов, образовательную литературу и философские трактаты. Глеб находил в этом много неоценимой, благодатной пользы. Конечно, кто-то скажет, что подобное увлечение в конце концов неотвратимо превратит человека в скучного зануду, заунывно изрекающего мудрые, наверняка, не понимаемые им самим, слова. Однако Глеба это не пугало, поскольку начитанность не синоним утомляющего собеседников занудства. Напротив, много знающему человеку легче поддерживать беседу. Только Глеб к таковым себя не причислял.

Он просидел около получаса, окружённый более десятка человек, в гнетущем одиночестве, не проронив почти ни слова. Сумрачное чувство сиротливости легло на его юношескую душу непосильным давящим ярмом. И кто знает, сколько Глебу пришлось ещё бы так проплавать в кипучей лаве обжигающего неудобства, если бы Вера и её подруги не ушли куда-то. Да и вообще за эти полчаса от их большой компании почти ничего и не осталось. Все как-то незаметно рассредоточились по залу. Рядом с Глебом остался лишь один его товарищ по гимнастике.

– Слушай, а что, Вера тебе совсем не нравится? – обращаясь к Глебу, ни с того ни с сего прямолинейно выпалил не покинувший его Женя.

– Почему же? Нравится, – коротко ответил Глеб, не расположенный к сердечным откровениям.

– Тогда почему ты не предложишь ей встречаться? – спросил Женя, продолжая свой докучный допрос.

Этот вопрос, словно раскалённый нож, вонзился Глебу в сердце. Он не знал, что сказать в ответ, потому что разумно-внятного ответа у него и не было. Слишком много факторов довлело над его смятенным разумом, мешая принимать решение.

Случайно, а может, по наитию какого-то необъяснимого инстинкта, Глеб посмотрел на вход в спортзал. Его печальный взор сразу же упал на появившуюся там, среди бесформенной толпы, Веру. Неподвластное ему волнение снова чудовищно объяло Глеба бессознательным страхом: она несомненно шла к нему. Он понял это потому, что Вера возвращалась тем же, а впрочем, единственным разрешённым путём: вдоль стенки. Женя посмотрел туда же, куда и Глеб. Только вопреки ожиданиям Глеба, Вера направлялась не к нему. Поравнявшись с его другом, Сашей, она о чём-то с ним заговорила и после непродолжительного разговора увела его.

– Ты не ревнуешь? – пытливо посмотрев на Глеба, осведомился докучливый Женя.

Сражённый таким громоподобным вопросом, заронившим в его голову скороспелое зерно шипованных сомнений, онемевший Глеб провалился в омут затаённых мыслей. Неужели то, что он сейчас испытывает, – и в самом деле подлинная угнетающая ревность. Но отчего? Неужели он и в самом деле её любит. То, что Вера ему нравилась, не вызывало никаких, даже наипрозрачнейших сомнений. Но любовь… Как определить её, как распознать среди несметной купы тёплых чувств, питаемых к близким драгоценным людям? Особенно, если ты имеешь беззаветно-добродетельное сердце истинного человеколюбца, а добродушный Глеб был именно таким.

Он знал о том, что Вера испытывает к нему пламенное все созидающее чувство, светлую любовь. Он знал, что её сердце и душа неодолимо тянутся к нему. Да и его сердце тоже к ней тянулось. Но что он мог с собой поделать? Необоримая и пагубная, если не сказать убийственная, нерешительность издавна отравляла ему жизнь и коверкала её.

Спустя каких-то пять минут Саша с Верой вернулись в поле зрения Глеба, витавшего в черногрудых градоносных тучах треволнений, вернулись с весёлыми, таинственно довольными выражениями лиц. Они шли к нему, а по пути к ним присоединялись подруги Веры, так что до Глеба с Женей дошла целая компания. Все опять принялись шутить с задорными смешками. Лишь один Глеб снова остался за бортом их оживлённого общения, правда, умело нацепив личину участливого слушателя.

Вскоре то и дело проверявшая свой телефон Вера куда-то снова удалилась, захватив с собой подругу. Спустя какое-то время случайно услышанная Глебом фраза раскрыла ему причину ухода Веры – приехала её мама. Между тем быстроногое неистовое время продолжало свой неумолимый бег. К тому же Глеб обещал своему запазушному другу навестить его к семи часам. А времени уж было: полседьмого. Поднявшись с места, Глеб оповестил всех сидевших рядом, что ему уже пора уходить. Попрощавшись со всеми, он неторопливой, но решительной походкой направился к выходу из зала. И вот когда Глеб преодолел больше половины своего пути, с ним поравнялась Вера. Не останавливаясь, она на скоротечный, но волшебный миг приобняла его и нежным голосом сказала: «Всё будет хорошо». Глеб сразу понял очевидный смысл произнесённых ею слов. Таким образом она надеялась развеять сгустившийся над ним ненасытный душный мрак мучительных сомнений и подтолкнуть его в свои распростёртые объятия.

Даже переступив порог квартиры друга, Глеб всё равно находился в своих мыслях рядом с Верой. Мерное волнистое течение дружеской беседы не сумело отнести его в другую сторону. Не выпуская телефона из рук, Глеб в жгучем ожидании её письма поминутно проверял входящие сообщения.

– После Нового года мы с Любой планируем жить вместе, – поведал навещённый Глебом друг, Андрей.

– Да? И где вы будете жить? – осведомился Глеб, оторвавшись от телефонного экрана.

– Будем снимать комнату где-нибудь, – ответил Андрей.

По нерешительному тону друга Глеб сразу понял, что этот запланированный шаг совершенно не обдуман. И дабы уберечь Андрея от скорополительного безрассудного решения, он задал ему вполне закономерный, стандартный для подобных случаев вопрос:

– На какие деньги вы будете снимать жильё?

– Её мать даст ей деньги, – пояснил Андрей. – Вообще-то, Люба и так будет снимать комнату. У неё есть на то личные причины. Вот я и подумал: «А почему бы, собственно, и не пожить с ней». Ведь она одна будет находиться на съемной комнате. Кто знает, какие ей достанутся соседи. А так она будет под моей защитой.

– Ну, не знаю, – промолвил Глеб, задумчиво уставившийся в пол. И, выдержав непродолжительную паузу, сопровождённую постукиванием пальцами по поверхности стола, добавил: – А ты хорошо подумал?

– Да, я окончательно решил, – не без колебаний ответствовал Андрей. – К тому же, мой возраст вынуждает меня так поступить.

– Твой возраст? – с незлобивой усмешкой воскликнул удивлённый Глеб. – Да ты же мой ровесник!

– Мне кажется, что мужчине следует заводить семью до двадцатипятилетнего возраста, – с нерушимой, твердокаменной убеждённостью заявил Андрей.

Глеб хотел было спросить у друга, почему тот думает подобным образом, однако его внимание переключилась на внезапно завибрировавший в его руках телефон. Он ещё даже не успел включить экран, а его уже болезненно ужалила ядовитая змея испуга. К тому же ему не нужно было включать телефон, чтобы узнать от кого пришло сообщение. Каким-то провидческим образом Глеб снова безошибочно определил, что сообщение пришло от Веры.

Прочитав её сообщение: «А почему ты ушёл?», он не замедлил дать ответ: «Просто у меня было ещё одно неотложное дело». Но Глебу стало вдруг не по себе, едва он отправил эту фразу. Ему показалось, что подобная формулировка чудовищно груба и что ему следовало ответить как-то по-другому. Только ничего уже нельзя было исправить: сообщение уже было отправлено.

– Жениться и родить ребёнка – дело нехитрое, – глубокомысленно промолвил Глеб, возвращаясь в русло доверительной беседы. – Куда сложнее сохранить брак и воспитать своё чадо достойным человеком. И потом, мне кажется, нужно сначала самому встать на ноги, прежде чем создавать семью.

– А если ты никогда так и не встанешь на ноги? – категорично возразил Андрей. – Если бы все и всегда обзаводились семьями лишь в надёжные периоды финансового благополучия, то нас с тобой сейчас наверняка бы не было. Моя бабушка родилась в годы Великой Отечественной войны. В нашей стране, да и не только в нашей, уйма людей, рождённых под заревом полыхающей войны и под оглушительные взрывы вражеских снарядов. А сколько было рождено в послевоенные голодные годы?

Вопрос Андрея и приведённые им доводы столкнули Глеба в ледяную реку переосмысления своей позиции. Действительно, что, если ему не удастся извилистыми корнями основательно углубиться в плодородную почву материального достатка? Что, если он встанет на ноги лишь к сорока – пятидесяти годам? К тому времени лучшая, самая подходящая пора для создания семьи пройдёт невозвратимо. Да и тогда неотступно преследующий призрак разорения всё равно не покинет его.

Размышляя надо всем этим, Глеб сделал один неоспоримый вывод, разбивающий все его прежние убеждения, относящиеся к данному вопросу: благоприятная пора может никогда не наступить, а если даже и наступит, то может быстро закончится.

Вдруг в этот момент, как будто специально улучённый провидением, сжимаемый пальцами Глеба телефон снова завибрировал.

«Почему мы не можем встречаться?» – значилось в новом сообщении от Веры.

Данная вопросительная фраза опустошила разум Глеба, остановив на тягостно-тревожный миг его неиссякаемый источник мыслей. Поражённый юноша невидящим застывшим взором смотрел на присланные кинжальные слова и не знал, чем на них ответить.

Спустя несколько мгновений, вычеркнутых из его жизни душевным потрясением, Глеб освободился от тяжеловесных пут оцепенения. Не сумев придумать ничего лучше, он выключил раздражающе светящийся экран мобильного и убрал злосчастный аппарат в карман своих штанов до тех пор, пока тот не оповестил его о новом сообщении.

«Что во мне не так?» – прямодушно спросила Вера.

Тут уж Глебу смолчать было нельзя. Он не мог с не присущим ему жестоким бессердечием допустить, чтобы на душу обаятельной хорошей девушки свалился тяжкий груз ошибочного убеждения в её неполноценности.

«Дело не в тебе, Вера, а во мне», – в ответ написал Глеб.

Отправив это сообщение Глеб испытал чудовищную боль, пронзившую его душу. Он понимал, что сейчас своими словами причинил Вере такие же страдания, испытываемые им уже много лет, ею вовсе не заслуженные. А всё из-за чего? Из-за своего несусветного панического страха. А ведь ему самому хотелось быть с Верой, хотелось наконец-то испытать на себе ласковую силу девичьей любви. Однако Глеб был неспособен совладать с этим незримым зверем, разрушающим человеческие жизни и обескровливающим людские души.

А может, дело было совсем в другом? Возможно, страх был всего лишь подсознательным защитным механизмом, оберегающим ту неоспоримую святыню, что неизбывно обитала в сердце Глеба большую часть прожитых им лет. Иначе зачем сразу после отправки Вере сообщения Глеб, отыскав в телефоне Настину фотографию, принялся самозабвенно созерцать её.

Дальше нормально разговаривать с Андреем он уже не мог: его ум был всецело поглощён горестными думами и обжигающим душу сознанием своей вины. Впрочем, основное и так уже было сказано Андрею. Дальше Глебу требовалось побыть одному, чтобы поразмыслить над тем, что он натворил. Завершив беседу, он извинился перед другом за то, что вынужден того покинуть, и направился к выходу.

Выйдя на улицу, Глеб не сразу пошёл домой: прежде ему нужно было проветриться. Как раз дул пронизывающий холодный ветер. Но даже после часовой прогулки, основательно продрогнув, он не смог охладить своего разгорячённого переживанием ума. Непроходящее огненное чувство никак не отпускало его.

Перед мысленным взором Глеба попеременно представали многокрасочные картины из далёкого, но сладостно-прекрасного детства. Вот одним сырым осенним днём он выходит из школы и видит стоящих неподалёку трёх одноклассниц, среди которых стоит и усладительный свет его очей, Настя. Без всякого стеснения он подходит к ним. Тогда у него не было панического пагубного страха перед девочками. После непродолжительного задушевного разговора Настя инициирует начало игры в догонялки. Глеб соглашается. Бессознательно и совершенно безошибочно он ощущает благосклонность Насти к нему, чувствует, что он не безразличен ей. О том свидетельствовали все её слова, заискивающие ужимки, да и поведенье в целом. Глеб быстро убегал от двух других девочек, но старался быть как можно ближе к Насте. И каждый раз, когда она приближалась к нему, он давал ей себя поймать. Ему нравились её прикосновения, от которых он возносился на безоблачные выси счастья и дышал там сладостным эфиром упоенья. Когда же Настя ловила его, тут же подбегали две другие девочки и хватали Глеба за руку. В ответ Настя брала его за другую руку и начинала тянуть на себя, как бы отнимая его у девочек. Быть может, совершенно бессознательно поступая так, она проявляла свою инстинктивные чувства, питаемые к Глебу.

Затем Глебу вспомнился тот день, когда Настя вместе со своей мамой зашли к нему в гости в последний раз. Сначала все сидели за столом, потом Глеб повёл Настю в свою комнату, оставив двух заботливых прекрасных матерей на кухне. В то время были модны лазерные указки, а у Глеба как раз появились новые насадки, благодаря которым красный свет преломлялся таким образом, что на стенах вырисовывались различные изображения вместо безыскусной точки: звёздочка, волшебная палочка, ведьма на метле и многое другое.

Такая по-детски нехитрая уловка позволила Глебу уединиться со своей любимой. И пока Настя любовалась причудливой игрой света, меняя одну насадку на другую, Глеб любовался ею. В тот момент ему ничего не нужно было, кроме как быть с нею рядом. Её обаятельный весёлый смех – невыразимая услада для души Глеба.

Теперь же неразрываемая цепь мучительного сожаления, от которой он тщетно пытался избавиться, снова очень сильно сдавила душу Глеба. Как же ему не хватало душевного общения с Настей. Он бы многое отдал, лишь бы всё исправить или по крайней мере вернуть ежевечернюю переписку с Настей, которая была у него с ней в одиннадцатом классе.

Со злости на себя Глеб хотел разрушить всё вокруг, разбить свои руки о кирпичные стены зданий или о твёрдую кору деревьев. Но разве кирпичи или деревья виноваты в том, что он такой идиот. Если бы у него была такая возможность, он мгновенно заключил бы Настю в свои крепкие объятия и расцеловал. Только он не мог этого сделать. А перед его мысленным взором самопроизвольно проносились те драгоценные мгновения, когда он виделся с ней. Воспоминания о том, как они играли в детстве, как она приходила к нему в гости, как они переписывались в интернете, были столь явственны, что ему казалось, будто она и сейчас рядом с ним. А сколько раз по ночам он думал и мечтал о ней и вовсе неисчислимо. Всё это было незабвенным в его душе.

Придя домой, Глеб, не поужинав, сразу завалился спать. Только сон никак не шёл к нему. Как будто этот жизненно необходимый гость, обладая разумом, решил не посещать сегодня Глеба, чтобы тот сквозь колючие тернии душевных мук пришёл к верному решению.

Но этого не произошло!




Глава 8


Душевно согбенный осознанием чудовищности своего поступка Глеб день рождения брата встречал совершенно разбитым. Он не мог разделить радостного настроения своих родных, воодушевлённых тем, удручительным в сущности фактом, что очередной год утёк невозвратимо в прошлое. Даже плавая среди всеобщего необъяснимого веселья, Глеб не мог проникнуться этим настроением. Глубоко укоренившаяся в его душе огнетворная печаль была сильнее счастья. Ему было не под силу избавиться от невыносимо тягостного, ранящего душу груза сожаления о соделанном. Своей горестной печалью он наказывал себя за то, что пошёл против воли своего сердца. Такое подавленное состояние, в котором он невольно находился, не давало ему жить полной жизнью. Кто знает, может, Вера сумела бы унять его мучительную боль и залечить изнурительные раны его сердца.

Ещё недавно Глеб посетил спорткомплекс – проявил инициативу, чтобы добиться прогресса в отношениях с Верой. Но когда же благостный свет Вериной любви засиял в ответ, что он сделал? Разбил ей сердце! И теперь, не имея ни работы, ни девушки, он лишь прозябал в холодной удушливой темнице скорби по вероломно им утраченной любви. Только в силу своего скрытного характера Глеб никому не стал рассказывать о своём горе. В большинстве случаев он безмолвной тайной оборачивал всё плохое, что с ним происходило. Поэтому его знакомые даже понятия не имели о действительном состоянии дел Глеба, о его проблемах и его переживаниях. Все видели лишь то, что он им сам желал раскрыть. Однако четкого, ясного понимания: правильно это или – нет, у него не было.

Только к середине июля, когда Глеб решился рассказать друзьям, что у него нет работы, кто-то нашёл ему хорошее место с достойной заработной платой. А когда настал день встречи с работодателем, хоть Глеб и не был весел, в его голове промелькнула ободрительная мысль: «Наконец-то черногрудые поражающие меня огненной кручиной тучи невезения, сгрудившиеся надо мной, развеются».

Этот день представлялся ему судьбоносным. Глеб думал, что в скором времени для него начнётся та благоденственная красочная жизнь, полная довольства, которой он всегда мечтал жить. Роскошная жизнь, неизбывно венчающаяся нескончаемым богатством – вот его давнишняя мечта. И скоро она осуществится.

Только у непостижимой, не подвластной простому разумению судьбы были иные планы на Глеба. Когда тот уже собрался выходить из дома и направиться на встречу с работодателем, его телефон внезапно зазвонил. Отчего-то Глебу сделалось тревожно, словно шестое чувство подсказало ему, что случилось нечто плохое. Исполненный тревожного чувства Глеб достал телефон из кармана брюк и, увидев, что ему звонит друг с гимнастики, ответил, попутно обуваясь.

– Привет! Как у тебя дела? – спросил Саша.

– Привет! Всё хорошо. А у тебя как? – в ответ осведомился Глеб.

– Тоже неплохо, – но после этих слов умеренно радостный тон Саши изменился, став несколько сумрачно-печальным. – Я вот почему звоню: Вера сейчас находится в больнице с травмой ноги. Во время выполнения сложного элемента она неудачно приземлилась на бревно и снова раздробила пятку. Ей уже сделали операцию по извлечению осколков кости.

Эта удручительная новость больно пронзила разум Глеба и умертвила его лучистое, окрыляющее душу счастье от сладостного предвкушения того, что скоро он на шаг, хоть малый, зато верный шаг, приблизиться к своей непроходящей цели.

– Ты поедешь с нами к ней? – поинтересовался Саша.

– Конечно, – безотчётно сорвалось с губ Глеба.

– Тогда встретимся на станции метро «Аэропорт» в три часа, – сказал Саша.

– Хорошо, – ответил Глеб и, обескураженный, отнял от уха телефон.

Через некоторое время, когда образовавшийся в его мозгу туман ошеломления рассеялся, Глеб, смирившись с горьким осознанием того, какое огорчение он принесёт родителям своим поступком, развязал шнурки своих туфель, разулся и отправился в комнату переодеваться.

Через каких-то мимолётных пятьдесят минут Глеб уже был на станции метро «Аэропорт». Вместе со встретившимся там с Сашей Глеб стал дожидаться Вериных подруг-гимнасток. Саша рассказал Глебу, что Вера очень обрадовалась, узнав, что тот собирается навестить её. Услышанное Глебом вновь распалило ту паническую оторопь, что поселилась в нём немногим ранее безвылазно гнездящейся змеёй.

Не прошло и получаса, как появились Верины подруги, с которыми, кстати, Глеб уже виделся на соревнованиях. Впятером они дружно вошли в вагон подземного стучащего по рельсам поезда и отправились к Вере.

Через час, войдя на территорию больницы, кто-то из девочек позвонил Вере, чтобы узнать в каком та находится корпусе и как к нему пройти. Ведомые объяснениями Веры, они запросто нашли нужное им здание. Ещё издалека Глеб разглядел в одном из окон знакомый силуэт, озарённый светом люминесцентной лампы. Оказывается, Вера не находилась в постели, как положено послеоперационной пациентке. Видимо, разыгравшаяся в её душе чувственная буря вынесла её на волнах светлой сладостной любви в коридор к окну. Неизвестно, сколько Вера просидела вот так: уставившись в окно и отыскивая в опустившихся на землю сумерках своего возлюбленного.

По мере приближения к входной двери корпуса внутри добросердечного юноши возрастало безотчётное волнение. А когда он всё же оказался перед дверью, за которой был нужный коридор, сердце Глеба неистово забилось. Дабы выиграть хоть немного спасительного времени для усмирения мятежной робости, Глеб, открыв дверь, принялся пропускать всех вперёд себя. Благо, этот учтивый жест невозможно было истолковать никак иначе, кроме как проявление врождённой вежливости. Набравшись смелости, он выдохнул и сдержанной походкой пошёл за остальными. Глеб видел с какой горячей радостью Вера обнялась с подругами и с приблизившимся к ней Сашей.

Должно быть, тому, кто лежит в больнице, замурованным среди бездушных одноцветных стен, крайне одиноко и тоскливо. Вероятно, тому виной неослабно довлеющее над ним угнетающее чувство заточения, ощущение ограниченности благоденственной свободы. Находясь, в больнице, ты должен беспрекословно подчиняться самодержавной воле лечащих врачей. Таков вневременной закон лечебниц. Но когда восторженный взгляд Веры упал на Глеба, её блестящие глаза красноречиво залучились светом возвышенной любви. Вера обняла подошедшего к ней Глеба и поцеловала его в щёку. Её объятия с Глебом были продолжительнее, чем с другими, пусть всего на несколько секунд. Только в этих упоительных мгновениях было столько невыразимого блаженства, что его с лихвой хватило бы на много безотрадных дней глухого одиночества.

Буквально через пять минут подруги Веры под каким-то таинственным предлогом удалились в её палату. Вскоре Саша последовал за ними. Не нужно обладать незаурядным, выдающимся умом, чтобы понять смысл такого неслучайного события.

Оставшись вдвоём, Глеб с Верой посмотрели друг другу в глаза, боясь нарушить неловкое молчание ещё более неловким разговором. Но вскоре одно робко слетевшее с уст слово потянуло за собой другое, и так завязался разговор.

Но через десять минут некстати зазвонивший телефон Глеба разрушил упоительную атмосферу общения. Увидев, кто звонит, Глеб попросил у Веры прощения и удалился на лестницу: предстоящий разговор не был предназначен для ушей Веры. Плотно затворив за собой дверь, Глеб ответил на звонок.

– Ты что, совсем разума лишился? – осуждающе-обиженным тоном поинтересовался друг Глеба. – Мне таких трудов стоило устроить эту встречу! Я поручился за тебя! А ты взял и не пришёл. Ты подставил меня. Впрочем, речь не обо мне. Какого чёрта ты вытворяешь? Тебе что, не нужны деньги?

– Прости, что я подвёл тебя, – примирительно заговорил Глеб извиняющимся тоном. – Но я, правда, не мог приехать. Обстоятельства так сложились.

– Что случилось? – уже участливо поинтересовался друг Глеба.

– Да так, – уклончиво ответил Глеб. – Не мог и всё тут.

– Не хочешь говорить – не надо, – голос друга снова приобрёл тон раздражения, но уже поблёкшего. – Только больше я тебе ничем не могу помочь. Этот поезд ушёл. Ты же понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом сожаления ответил Глеб.

– Надеюсь, оно того стоило? – в завершение разговора спросил друг Глеба.

– Да, ещё как стоило, – улыбнувшись, ответил Глеб.

– Ладно… Удачи тебе. Как-нибудь увидимся, – сказал друг Глеба.

– Обязательно. И тебе удачи, – произнёс Глеб и, нажав на кнопку отбоя, вернулся в больничный коридор.

Саша и подруги Веры уже были рядом с той, что пламенно любила Глеба.




Глава 9


Вот уже несколько лет, а точнее сразу после окончания школы, Глеб неустанно размышлял над тем, как ему заработать огромное состояние. И как это обычно бывает, озадаченный чем-то мозг, непрестанно генерирующий миллионы разношёрстных мыслей, умудряется найти решение там, где раньше бы и не заметил.

Блуждая в бесконечном лабиринте интернет-пространства, Глеб наткнулся на видеоролик, на котором известный актёр, очень богатый человек, готовится в спортзале к съёмкам нового фильма. По окончании просмотра ролика в голове Глеба промелькнула окрыляющая душу мысль, пока ещё неразличимое в твердыне быстро зреющее семя однозначного решения: «Хорошо ему, наверное; тренируется в своё удовольствие, да ещё и зарабатывает уйму денег».

Вскоре Глебу опостылело чахнуть в давящем узилище прозябания, и он решил выбраться из удушливого непроницаемого дыма неопределённости дальнейшей жизни и наконец отыскать заветный огонёк истинной цели своего существования. Лучше всего сделать это он мог только на умиротворяющей прогулке. Свежий воздух, вдыхаемый измученными духотой квартиры лёгкими, обогащает тело кислородом и оживляет неустанный генератор мыслей.

И вот пересекая детскую площадку одного из многочисленных дворов, Глеб невольно обратил свой вдумчивый, неторопливый взор на бездвижные качели. Какая-то необъяснимо притягательная сила, исходящая от них, породила в нём неодолимое желание покачаться. С самого детства, едва познакомившись с этим наиприятнейшим занятием, Глеб полюбил его на всю оставшуюся жизнь. Оно приносило ему много нескончаемой радости и неизменно усмиряла бушевавшие внутри него бури треволнений. Стоило ему усесться на качели и, оттолкнувшись ногами, закачаться, словно бы неугомонный маятник, и градоносные тучи печали и тревог рассеивались, очищая светлый небосклон его сознания.

Всего пятнадцать-двадцать быстро убегающих минут – и Глеба озарило восхитительной, чудесной мыслью. Он понял, кем хочет стать – актёром. Эта, вознёсшая Глеба не безоблачное небо счастья, мысль прельстила его настолько, что весь остаток дня он проходил в беспредельном блещущем воодушевлении.

«Конечно! – мысленно возликовал Глеб. – Как же это я раньше не думал об этом? Ведь работа актёра как нельзя лучше мне подходит. На экране я смогу осуществить всё то, что недоступно мне в действительности. Я смогу проживать множество изумительных полнокровных жизней. Помнится, на одной из пар по философии, вдохновлённый ярким примером преподавателя, я захотел овладеть многими профессиями. Меня тогда поразила, словно благостная отрезвляющая вспышка, фраза, произнесённая им: «Я очень жадный до жизни». В этом коротком, но полновесном, исчерпывающе содержательном изречении заключалось всё то, что неизбывно меня переполняло: мои ощущения, мои устремления, мысли и желания. Мне сразу же представилось, как я, овладев десятком разных, не связанных между собой профессий, удовлетворюсь тем, как проживаю жизнь. Но тогда восторженное состояние быстро сменилось горьким осознанием непреодолимой ограниченности своих возможностей. На осуществление подобного необдуманно-дерзновенного замысла попросту не хватит жизни. Немного огорчившись, я стал выбирать наиболее значимые для меня занятия, кропотливо изучая собственную жажду жизни. Однако, даже когда круг желаемых занятий сузился всего лишь до пяти, всё равно отпущенного мне времени, проживи я ещё хоть сотню лет, не хватит для достижения мастерства в каждом из них. И это – несомненно. Тогда я задался вопросом: стоит ли, безрассудно распаляясь, браться за множество дел или, поверхностно ознакомляясь с каждым, переходить от одного к другому, ради иллюзорной видимости многогранного таланта, заключённого в тебе? Ответ простой, но безоговорочный: нет. В тот день, сидя на лекции, я впервые и задумался о профессии актёра. Правда, тогда я сразу же смекнул, что подобное занятие будет всего лишь неким подобием настоящей жизни, всецело пропитанным эфемерностью. Кино, как и любое другое искусство, – это способ донести до других свои чувства, мысли, убеждения. Оно может быть верным способом временного побега от опостылевшей реальности, но никак не способом прожить множество различных жизней. Однако, работа актёра довольно прибыльна, если пробиться на самую вершину. Как раз об этом родители всё время мне толкуют: «Надо зарабатывать деньги». Поэтому наилучший выход для меня – стать актёром. Родители удовольствуются тем, что я пойду учиться, а я – тем, что смогу зарабатывать много денег и параллельно буду заниматься мне нравящимся делом. Вот и чудненько!»

Теперь перед ним встала проблема: как стать высокооплачиваемым актёром? На взгляд неопытного Глеба было всего лишь два пути: поступать в театральный институт либо пробивать себе путь непосильным трудом на практике, начиная с самого низа кинематографического мира, а именно с роли статиста. Первый путь сопряжён с неминуемой тратой четырёх лет жизни на просиживание штанов на студенческой скамье. Тогда как второй путь, по наивному представлению Глеба, был гораздо быстрее, ведь он сразу начнёт сниматься в кино, и его талант заметят гораздо раньше.

В тот же день Глеб нашёл в интернете множество объявлений о наборе статистов в различные кинопроекты и разослал свои фотографии по всем найденным электронным адресам. Однако он никому об этом не сказал. Какой в том смысл? Вот если пригласят на съёмки, тогда можно и похвастаться.

Каждый день Глеб по многу раз проверял свою почту, в сладостной, трепетной надежде обнаружить приглашение на съёмки. Только чёрные, вселяющие в его душу горечь безнадёги тучи невезения не оставляли его. И в конце концов, отчаявшись, Глеб перестал думать о съёмках в роли статиста, всё равно его не приглашают, и решил сам снимать ролики. Глядишь, и его заметит какой-нибудь продюсер или режиссёр.

Глеб не имел ни малейшего представления о том, что снимать. Две недели его бесконтрольно посещали полубредовые идеи, которые мгновенно отметались. Как вдруг в один из вечеров, ничем не примечательных, комната Глеба огласилась нежданным телефонным звонком. Когда Глеб ответил, приятный женский голос известил его о том, что он утверждён на роль статиста. По завершении разговора несказанно воодушевлённый Глеб поведал об этом приглашении родителям. Поначалу лёгкая тень недоумения коснулась их удивлённых лиц, но после разъяснений Глеба всё прояснилось.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/boris-petrovich-saprin/ternistaya-doroga-v-ray/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.