Книга - История изучения восточных языков в русской императорской армии

История изучения восточных языков в русской императорской армии
Михаил Казбекович Басханов


Русское военное востоковедение
Монография впервые в отечественной и зарубежной историографии представляет в системном и обобщенном виде историю изучения восточных языков в русской императорской армии. В работе на основе широкого круга архивных документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, рассматриваются вопросы эволюции системы военно-востоковедного образования в России, реконструируется история военно-учебных заведений лингвистического профиля, их учебная и научная деятельность. Значительное место в работе отводится деятельности выпускников военно-востоковедных учебных заведений, их вкладу в развитие в России общего и военного востоковедения. Уникальность издания определяется как использованием при разработке темы широкой археографической и источниковедческой базы, так и новизной и оригинальностью концепций и подходов. Работа предлагается вниманию специалистов и широкого круга читателей, интересующихся историей русской императорской армии и военного востоковедения, а также вопросами восточной филологии, взаимоотношений России с сопредельными странами Востока.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Михаил Казбекович Басханов

История изучения восточных языков в русской императорской армии



© М. К. Басханов, 2018

© Издательство «Нестор-История», 2018


Посвящается Alma Mater – Военному Краснознаменному институту, его преподавателям и выпускникам.


Мы слишком близки к Востоку для того, чтобы интересоваться им только отвлеченно.

    профессор И. П. Минаев

Из всех европейских армий только одна лишь русская армия соприкасается на огромном протяжении непосредственно с восточноазиатскими театрами войны, и она одна принуждена быть всегда наготове к борьбе с противником-азиатом, который так значительно отличается от каждого из противников-европейцев, и при том не в пользу господ европейцев. А эти условия ставят русскую армию в исключительное положение.

    есаул П. З. Черепахин






Введение


Одной из наименее известных страниц истории русской императорской армии является организация изучения стран Востока и восточных языков. В русской армии интерес к подготовке военных специалистов со знанием восточных языков относится к периоду деятельности Петра Великого, когда была сформирована армия на регулярных началах. По мере расширения азиатских владений России и активизации ее колонизационной и оборонной политики на Востоке потребность в специалистах, знающих языки и страны Востока, непрерывно нарастала. Начало систематической подготовке военно-востоковедных кадров в русской императорской армии было положено учреждением в 1789 г. Омской Азиатской школы с целью подготовки административных кадров для пограничного управления Сибирской линии.

В первой половине XIX столетия развитие дела изучения восточных языков в русской императорской армии происходило под влиянием тех военно-политических задач, которые Военное министерство решало на Кавказе и в Средней Азии. Кавказская война и туркестанские походы имели важное значение для формирования у высшего военного руководства взглядов на необходимость знания восточных языков при ведении боевых действий на Востоке. С покорением Кавказа и Средней Азии и введением системы военно-народного управления потребность в специалистах со знанием восточных языков, религии, культуры, быта и обычаев местного населения еще более возросла. Для подготовки таких специалистов в военном ведомстве были открыты Неплюевское военное училище (1824 г.) и Новочеркасская войсковая гимназия (1850 г.): первое учебное заведение готовило переводчиков для русской военной администрации в Средней Азии, второе – для Кавказского края.

Середина XIX столетия совпала с началом Крымской войны (1853–1856 гг.), явившейся результатом обострения так называемого Восточного вопроса – борьбы европейских держав за военно-политическое и экономическое доминирование на Востоке. Война со всей очевидностью указала на возрастающие возможности турецкой армии и на способность Османской империи быть сильным противником, особенно при действиях ее в коалиции и при использовании европейского оружия. Опыт войны свидетельствовал о нарастании для России угроз и вызовов с Востока, и что для противодействия им русская армия должна быть в полной мере готова как в военном, так и в страноведческом и лингвистическом отношении. Ближайшим результатом переоценки Турции как военного противника стало открытие курсов турецкого языка в Императорской военной академии (1853 г.). Тем самым в России впервые была признана необходимость владения восточными языками для офицеров Генерального штаба, а сами восточные языки становились одним из факторов, которые подлежали учету при военном планировании.

Значительный прогресс в постановке изучения восточных языков в русской армии последовал после учреждения офицерских курсов восточных языков при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел (1883 г.). С этого события подготовка военно-востоковедных кадров переносилась на качественно новый уровень, который характеризовался основательностью и системностью востоковедного образования, большей ориентацией на реальные потребности штабов военных округов, дислоцированных на русской границе в Азии.

Конец XIX в. ознаменовался в истории русского военного востоковедения началом подготовки языковых специалистов непосредственно на азиатской окраине империи, в региональных центрах военного востоковедения. В 1897 г. в Ташкенте открылись курсы языка индустани (урду) с целью подготовки специалистов по основному языку мусульманских народов Британской Индии. Деятельность курсов имела важное значение для оборонных задач России в условиях нараставшего англо-русского соперничества в Центральной Азии. В связи с активизацией русской внешней и оборонной политики на Дальнем Востоке руководство военного ведомства обратило внимание на подготовку специалистов со знанием языков дальневосточных соседей России. В результате в 1899 г. состоялось открытие офицерского отделения в Восточном институте во Владивостоке, благодаря чему в русской армии впервые появились квалифицированные офицеры-востоковеды[1 - В настоящей работе применительно к военным специалистам с высшим военно-востоковедным образованием в качестве синонимичных используются названия – офицер-востоковед, офицер-восточник и офицер-ориенталист, – по примеру того, как они использовались в русской императорской армии.] со знанием китайского, маньчжурского, японского, монгольского, корейского и тибетского языков.

Война с Японией (1904–1905 гг.) вскрыла многие недостатки в подготовке армии к войне на Востоке и в системе подготовки военно-востоковедных кадров. Новый тип войны, развернувшейся на суше и на море, с участием массовых армий и привлечением новейших средств вооруженной борьбы, потребовал от русской армии пересмотра многих положений военного искусства, стратегии и тактики по самому широкому диапазону вопросов. Война выявила новую стратегическую реальность на Дальнем Востоке и специфику вооруженного противоборства с армиями Востока. Результатом осознания этой реальности стала военно-востоковедная реформа (1905–1911 гг.) в русской армии, которая предусматривала совершенствование системы изучения армий и государств Востока и реорганизацию процесса изучения восточных языков. В ходе реформы была принята концепция перехода от подготовки офицеров-восточников с высшим востоковедным образованием к подготовке офицеров-переводчиков с целью насыщения языковыми специалистами строевых частей в мирное время и боевых порядков войск на войне. Короткий опыт применения этой концепции не позволил сделать однозначный вывод о ее эффективности и жизнеспособности.

Одним из центральных элементов военно-востоковедной реформы явилась разработка и введение в действие нового «Положения об изучении офицерами восточных языков» (1911 г.). Положение предусматривало создание окружных подготовительных школ восточных языков при штабах военных округов – Кавказском, Туркестанском и Приамурском. Школы готовили офицеров-переводчиков для штабов и строевых частей русской армии, расположенных по обширному периметру русской азиатской границы – от Азиатской Турции до Японии. Таков общий абрис истории изучения восточных языков в русской императорской армии, которая будет в деталях предложена читателю настоящей книги.

Всего в военно-востоковедных заведениях русской императорской армии за период с 1883 по 1914 г. было подготовлено около 300 военных востоковедов, которые в разное время изучали в общей сложности 15 языков народов Российской империи и сопредельных стран Востока. Язык урду изучался в императорской России только в военном ведомстве. Изучение языку пушту было возобновлено в России также силами военного ведомства спустя полвека со времени первых попыток академика Б. А. Дорна организовать его изучение на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета[2 - См.: Материалы для истории факультета восточных языков: [в 4 т.]. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1905. Т. I. 1851–1864 гг. С. 301–302.]. Русские военные лингвисты также стали одними из первых в России, кто предпринял попытку научного изучения языков Памира и Гиндукуша – канджутского, шугнанского и читральского.

История изучения восточных языков в русской императорской армии – тема, которая долгое время незаслуженно оставалась в России как бы на периферии военно-исторических и востоковедных исследований. Причиной тому отчасти является тот факт, что тема междисциплинарна и лежит на стыке двух научных дисциплин – истории общего востоковедения и военной истории, что предполагает необходимость вовлечения в исследование принципов, методик и подходов, используемых как в востоковедных, так и в военно-исторических исследованиях. Между тем тема представляет несомненный интерес, поскольку позволяет существенно расширить наши представления об истории отечественного востоковедения и значительно дополнить сведения по одному из наименее известных разделов истории русской императорской армии. Новизна темы и отсутствие сколько-нибудь устоявшегося взгляда на вопрос потребовали не только установить исторические события, их последовательность и хронологию, но и представить вопрос в концептуальной форме, дать анализ господствовавших в русской армии основных идей, взглядов и подходов к изучению восточных языков в их эволюции и взаимосвязи. С этой целью в работе значительное внимание уделяется рассмотрению различных проектов, концепций и идей, которые помогают лучше представить тему изучения восточных языков в русской императорской армии.

Настоящая книга опирается на широкий круг источников – архивных, печатных, нарративных. Центральный массив сведений, представленных в исследовании, получен на основе изучения фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), крупнейшего и уникального хранилища документов по русской военной истории. Наибольшую ценность представляют коллекции фондов высших и центральных военных учреждений и управлений, а также органов местного военного управления и подведомственных им учреждений: «Канцелярия Военного министерства» (Ф. 1), «Главный штаб Военного министерства» (Ф. 400), «Военно-ученый комитет Главного штаба» (Ф. 401), «Главное управление Генерального штаба» (Ф. 2000), «Главное управление военно-учебных заведений» (Ф. 725), «Николаевская академия Генерального штаба» (Ф. 544), «Штаб Туркестанского военного округа» (Ф. 1396), «Штаб Омского военного округа» (Ф. 1450), «Штаб Иркутского военного округа» (Ф. 1468), «Штаб Приамурского военного округа» (Ф. 1558), «Послужные списки офицеров» (Ф. 409). Весьма ценными для целей настоящей работы явились сведения из военно-востоковедных изданий императорского периода, хранящихся в научно-справочной библиотеке РГВИА.

Для разработки вопроса об истории офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД были широко использованы документы Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), прежде всего коллекция документов фонда «Учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте» (Ф. № 153).

Для реконструкции истории офицерского отделения Восточного института и, особенно, событий военно-востоковедной реформы использовались документы личного архива известного русского военного востоковеда П. В. Шкуркина (Shkurkin Far East Archive. San Pablo, CA, USA (ShFEA)). Документы Российского государственного военного архива (РГВА) позволили уточнить ряд вопросов, связанных с подготовкой военных востоковедов на офицерском отделении Восточного института и их дальнейшей служебной деятельностью.

В настоящем издании все даты приведены по старому стилю; названия органов государственного и военного управления, а также воинские звания соотносятся с конкретными эпизодами в фиксированный момент времени и могут быть различны применительно к одному и тому же учреждению или лицу в зависимости от времени повествования. Географические названия, кроме общепринятых, приводятся в соответствии с традицией их использования в императорский период[3 - Там, где имелась необходимость дополнить историческое географическое название современным, использовались сведения из специализированных справочников: Словарь географических названий Китая: [в 3 т.] / Ин-т Дальнего Востока АН СССР; [Сост. Я. А. Миропольский, Г. Е. Тихонова]. М.: Наука, 1984. 848, 258 с.; Словарь географических названий Кореи / Г. Е. Тихонова, Я. А. Миропольский; Гл. упр. геодезии и картографии при Совете Министров СССР. М.: Наука, 1973. 560 с.; Словарь географических названий Афганистана / Гл. упр. геодезии и картографии при Совете Министров СССР; [Сост. Гаврилова С. С., Ежов Г. П.]. М.: ЦНИИГАИК., 1988. 383, [1] с., и др.].

Русско-японская война 1904–1905 гг. в тексте книги дается как «русско-японская война» (без обозначения дат), как для удобства подачи материала, так и по причине явного анахронизма использования дат в указании события, не имевшего повторов в дальнейшей истории.

В книге в качестве справочного материала в виде приложений приведены списки выпускников основных военно-востоковедных учебных заведений русской императорской армии, а также основные законодательные и нормативные документы, которыми регламентировалось изучение восточных языков как в императорской армии в целом, так и в отдельных военно-востоковедных учебных заведениях. Книга иллюстрирована редкими фотографиями эпохи и документами.

Настоящая книга не смогла бы состояться без участия и поддержки многих специалистов – историков, лингвистов, архивистов, библиографов, фалеристов и др., которые на всем протяжении работы автора над темой оказывали широкое содействие полезными советами, замечаниями и предложениями, а также в поиске и подборе документов, биографических и библиографических сведений, иллюстративного ряда. Автор считает своим приятным долгом выразить слова благодарности академику М. И. Стеблин-Каменскому, профессору А. А. Колесникову, профессору Е. А. Резвану, Р. С. Авилову, А. И. Андрееву, Л. С. Афанасьевой, С. А. Баубековой, А. М. Буякову, Т. А. Вавиловой, П. П. Вибе, С. Ю. Врадию, А. С. Дыбовскому, Д. Н. Максимову, О. А. Сыромятникову, Н. К. Тер-Оганову, А. К. Терентьеву, А. А. Торопову, С. Л. Шевельчинской, В. В. Шкуркину, Э. Якобсону. Автор также выражает благодарность руководству и сотрудникам Российского государственного военно-исторического архива за оказанное содействие в работе с фондами архива.




Глава I

Становление системы подготовки военно-востоковедных кадров русской императорской армии (1789–1874)





Омская Азиатская школа


Начало систематической подготовке в России военно-востоковедных кадров было положено в эпоху императрицы Екатерины II с образованием в Омске Азиатской школы. К эпохе правления императора Александра I относится появление в России еще одного военно-учебного заведения с преподаванием восточных языков – Неплюевского военного училища в Оренбурге. Школа и училище были учреждены для пограничных сношений с народами Западной Сибири, Казахской степи и Средней Азии. Этим определялся и основной контингент обучавшихся в них – выходцы из казачьего сословия. В более поздний период в этих учебных заведениях получили право учиться дети из офицерских и солдатских семей, а также дети мусульманских чиновников, находившихся на русской службе. Азиатская школа и Неплюевское военное училище положили собой начало традиции системной подготовки в военном ведомстве собственных востоковедных кадров для службы на Востоке.

Омская Азиатская школа[4 - За время существования школы ее название несколько раз менялось: Омская Азиатская школа, Омское азиатское училище, Русско-киргизское училище и Омское училище азиатских языков. Cм.: Баринова К. В. К 220-летию Омской Азиатской школы (по материалам фондов Исторического архива Омской области) // Казахи России: история и современность: материалы Международной научно-практической конференции (20–22 мая 2009 г., Омск). Т. 1–2. Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та им. Ф. М. Достоевского, 2010. Т. 2. С. 242–247.] была учреждена 25 апреля 1789 г. с целью подготовки кадров для пограничного управления Сибирской линии. Идея создания учебного заведения принадлежит командиру Сибирского корпуса генерал-поручику И. И. Шпрингеру, но непосредственно осуществлена несколько позже генерал-майором Г. Э. Штандманом. Деятельность школы регламентировалась Положением 1789 г., которое было переработано в 1792 г. Учебное заведение было основано на базе гарнизонной школы в Омске, в которой солдатские, драгунские и казачьи дети учились грамоте, арифметике и основам военного дела – «солдатской экзерциции». Первоначально школа имела в своем составе 25 учеников из детей чинов Сибирского казачьего войска. Позднее школа была преобразована в военно-сиротское отделение с классами топографов и съемщиков. Заведование отделением было возложено на смотрителя и его помощника. На содержание школы отпускалось в год 443 руб.

В Азиатской школе изучались татарский, монгольский и маньчжурский языки, как наиболее необходимые для сношений с коренными народами Западной Сибири и сопредельными Монголией и Западным Китаем. На маньчжурском отделении школы обучалось до 20 учеников при одном учителе, на маньчжурско-монгольском отделении – пять учеников и два учителя (монгольского и маньчжурского языков).

Выпускники школы занимали разнообразные административные должности по пограничному управлению – переводчиков и толмачей, участвововали в топографических работах, сопровождали с конвоями торговые караваны. В 1821 г. один из выпускников школы в качестве переводчика татарского языка состоял при помощнике смотрителя Омского военно-сиротского отделения Лещеве, которому было поручено с казачьим конвоем сопроводить до ущелья Джеты Огуз (южное побережье оз. Иссык-Куль) торговый караван, направлявшийся из Семипалатинска до китайского г. Кашгара[5 - Поездка стала первой глубинной разведкой подступов к Центральному Тянь-Шаню и рекогносцировкой путей, ведущих в Восточный Туркестан со стороны Западной Сибири. См.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 20648. Л. 1–49 об. Маршрут Омского военно-сиротского отделения смотрительского помощника 14-го класса Лещева, командированного в 1821 году из крепости Семипалатинской при купеческом караване под прикрытием казачьего отряда Киргизской степью по тракту к городу Кашкару.].

После 1821 г. на содержание Азиатской школы выделялись средства по линии министерств народного образования и иностранных дел. В 1821 г. последовало разрешение из числа учеников школы посылать шесть наиболее способных в Казанскую гимназию для дальнейшего совершенствования в восточных языках с оплатой обучения по 600 руб. в год до момента, когда эти ученики поступят в Казанский университет и перейдут на содержание университета. В 1823 г. в Казань для продолжения изучения восточных языков были направлены ученики школы Курбанаков и Бикмаев. Примерно с этого времени была расширена и учебная программа Азиатской школы, введены дополнительные предметы – Закон Божий, русский язык, география, история и основы математики[6 - Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 57.]. В таком виде Азиатская школа просуществовала вплоть до своего закрытия в 1836 г.

В августе 1829 г. Азиатскую школу посетил известный немецкий ученый Александр Гумбольдт, почетный член Петербургской академии наук, совершавший в то время обширную научную поездку по Азиатской России. В Омске Гумбольдту был оказан торжественный прием. Одним из центральных событий стало посещение Азиатской школы, во время которого к Гумбольдту, известному полиглоту, по очереди четыре ученика школы обратились с приветственным словом на русском, французском, монгольском и татарском языках. Посещение школы произвело на Гумбольдта очень приятное впечатление, о чем он сообщил министру финансов Российской империи графу Е. Н. Канкрину[7 - Переписка Александра Гумбольдта с учеными и государственными деятелями России / [Ред. коллегия: Д. И. Щербаков (отв. ред.) и др.]; [Акад. наук СССР. Ин-т истории естествознания и техники]. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1962. С. 80.].




Училище Сибирского линейного казачьего войска


22 августа 1826 г. в Омске было открыто училище Сибирского линейного казачьего войска[8 - Основано на базе Омского войскового казачьего училища (1813–1826).]. Директором училища был назначен полковник Н. Л. Черкасов. В октябре 1828 г. приказом командира Отдельного Сибирского корпуса генерала И. А. Вельяминова в ведение директора училища Сибирского линейного казачьего войска была передана Омская Азиатская школа[9 - Краткий исторический очерк Первого Сибирского императора Александра I кадетского корпуса. 1813–1913. М.: [Б. и.], 1915. С. 33.]. Мера эта была вызвана стремлением «вывести названную школу из ничтожного состояния, в котором она до того находилась». При этом школа административно подчинялась руководству училища, но сохранила собственную учебную программу и специализацию. В самом училище в это время восточные языки не преподавались.

Начало преподавания восточных языков в войсковом училище относится к 1835 г., когда для казачьих детей французский язык был заменен на татарский. В 1836 г. последовало окончательное слияние войскового училища и Омской Азиатской школы с образованием на базе училища особого класса восточных языков, в котором было продолжено обучение татарскому, монгольскому и маньчжурскому языкам (последний вскоре был упразднен)[10 - Там же. С. 38.]. Ввиду того, что из особого класса предполагалось выпускать не только переводчиков восточных языков, но и военных топографов, то учебная программа была частично расширена для обучения математике, основам геометрии и черчения. Общее количество учеников в особом классе составило 30 чел., которые занимались под руководством трех учителей на трех отделениях: топографическом (15 чел.), монгольского языка (5 чел.) и татарского языка (10 чел.). Срок обучения в особом классе составлял девять лет. Для обучения принимались дети от 10 до 12 лет, обладавшие хорошим здоровьем. На летнее время для речевой стажировки ученики отправлялись в близлежащие к Омску казахские аулы.




Сибирский кадетский корпус (Сибирская военная гимназия)


В 1845 г. училище Сибирского линейного казачьего войска было преобразовано в Сибирский кадетский корпус и подчинено Главному управлению военно-учебных заведений. В 1846 г. на отделении восточных языков Сибирского кадетского корпуса обучались 22 ученика. В январе 1847 г. отделение восточных языков в корпусе было закрыто, и его ученики переведены в специально учрежденное отделение восточных языков при Омском батальоне военных кантонистов[11 - С введением в России в 1810 г. системы военных поселений дети военных поселян были выделены в особую категорию «кантонистов». Они считались «собственностью» государства и содержались за его счет. Кантонисты старшего возраста для получения общего и военного образования поступали в резервные части. В 1826 г. школы при гарнизонных полках («военно-сиротские отделения») были преобразованы в роты, полубатальоны и батальоны военных кантонистов.].

В Сибирском кадетском корпусе после упразднения отделения восточных языков было продолжено преподавание татарского языка для детей из казачьего сословия. В 1853 г. было введено новое Положение о Сибирском кадетском корпусе. Срок обучения в корпусе составлял семь лет, обучение разделялось на периоды («классы»): подготовительный, общие (5 лет обучения) и специальный (офицерский) класс. По новому Положению, в учебной программе был оставлен татарский язык. В приготовительном классе изучение татарского языка заключалось в чтении печатных и письменных текстов, заучивании наиболее употребительных слов и выражений. В общих классах изучались основы грамматики и составление фраз (1-й и 2-й классы), переводы с татарского, ведение простых бесед и изучение идиоматических выражений (3-й), завершение изучения грамматики (4-й), несложные письменные сочинения и разговорные беседы (5-й). В специальном классе проводилась речевая практика татарского языка.

Изучение татарского языка продолжилось и после преобразования корпуса в Сибирскую военную гимназию (1866 г.) и велось вплоть до 1874 г. Вместе с тем преподавание татарского языка не предполагало подготовки переводческих кадров. Изучение татарского языка будущими офицерами было связано с задачами по военно-географическому изучению края и сопредельных стран Востока, а также с потребностями военно-народного управления. «Многонациональный состав населения региона, – справедливо указывает О. В. Гефнер, – делал актуальным для военнослужащих знание татарского языка, так как служба в Сибири и в Степном крае требовала от них умения общаться с инородцами»[12 - Гефнер О. В. Военные и культура в Западной Сибири в последней трети XIX – начале XX в. / О. В. Гефнер. Омск: Изд-во ФГОУ ВПО ОмГАУ, 2004. С. 107.]. Знание татарского языка, имевшего широкое распространение у народов Западной Сибири и Средней Азии, открывало большие возможности для выпускников Сибирского кадетского корпуса в их практической деятельности. Не случайно среди выпускников корпуса были такие выдающиеся исследователи Центральной Азии, как Г. Н. Потанин, Ч. Ч. Валиханов, Н. М. Ядринцев и др.




Особое отделение при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков (1850–1858)


25 августа 1850 г. состоялось Высочайшее утверждение «Положения об особом отделении при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков». Согласно Положению, особое отделение учреждалось «для приготовления на службу в Сибири переводчиков монгольского и татарского языков» (§ 1)[13 - Положение об особом отделении при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков. СПб.: Тип. Департамента военных поселений, 1850. С. 3.]. На отделении предусматривалось обучение до 30 воспитанников. Отделение находилось под общим руководством командира Отдельного Сибирского корпуса и в непосредственном заведовании командира 5-й учебной бригады военных кантонистов. Прямое управление отделением осуществлял командир Омского батальона военных кантонистов.

Право поступления на особое отделение предоставлялось преимущественно детям обер-офицеров и служащих Сибирского линейного казачьего войска, а также детям зауряд-офицеров[14 - Зауряд-офицер – в русской императорской армии военнослужащий, занимавший офицерскую должность, но не имевший офицерского чина.], гражданских чиновников казачьего сословия и представителям коренных народов края («азиатцам»). На учебу принимались дети в возрасте от 10 до 14 лет «здорового телосложения и умеющие читать и писать по-русски». Прием в отделение производился ежегодно в августе месяце, решение о зачислении на учебу принимал непосредственно командир Отдельного Сибирского корпуса.

Курс обучения разделялся на два класса: нижний и верхний, в каждом из которых воспитанники обучались в течение двух лет. На отделении изучались следующие предметы: Закон Божий; русский, татарский и монгольский языки; арифметика и геометрия; краткая российская история; черчение ситуационных планов. В свободное от изучения основных предметов время воспитанники занимались строевой подготовкой. Преподавание татарского и монгольского языков возлагалось на учителей, состоящих на службе в Сибирском кадетском корпусе. В летнее время воспитанники отправлялись в ближайшие к г. Омску казахские кочевья для «практического разговора в обучаемых азиатских языках» (§ 18)[15 - Положение об особом отделении при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков. СПб.: Тип. Департамента военных поселений, 1850. С. 7.].

При переводе воспитанников из класса в класс производились «частные испытания». Воспитанники, окончившие обучение в верхнем классе, ежегодно в мае месяце сдавали экзамен («публичное испытание») в присутствии командира Отдельного Сибирского корпуса, военных и гражданских чиновников, родственников воспитанников. Для экзаменов по восточным языкам по распоряжению командира корпуса назначались «особые экзаменаторы». Воспитанники, показавшие на публичных экзаменах отличные успехи в науках, в знании восточных языков и при примерном поведении, выпускались в переводчики: окончившие с отличным результатом производились в старшие урядники, остальные – в младшие урядники. В случае отсутствия вакансий переводчиков, воспитанники, происходящие из казачьего сословия, поступали на службу в Сибирское линейное казачье войско, впредь до открытия вакансий переводчиков. Лучшие из воспитанников, выпущенные в званиях старших урядников, по ходатайству командира Отдельного Сибирского корпуса, могли быть произведены в звания хорунжих.

С языков и продолжилось обучение татарскому и монгольскому языкам. Одновременно в училище Сибирского линейного казачьего войска в дополнение к имевшимся 30 ученикам, предназначенным для подготовки в переводчики восточных языков, приняли на учебу еще 20 учеников («казачьих малолеток») для подготовки из них учителей в школы Сибирского линейного казачьего войска. В 1859 г. в школе числилось 33 воспитанника, из которых в дальнейшем семеро поступили на службу переводчиками, а пятеро отчислены «по неспособности к наукам». В период с 1859 по 1867 г. в школе ежегодно обучалось около 35 учеников (при комплекте в 40 чел.), средний ежегодный выпуск переводчиков был незначительный – около пяти человек[16 - См.: Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 58. Н. И. Веселовский не до конца разобрался в системе военно-учебных заведений, существовавших в Омске в 1850-х – 1860-х гг. Омскую военно-начальную школу он именовал «Омским училищем», ошибочно полагая, что оно берет свое начало от училища Сибирского линейного казачьего войска.]. В 1866 г. набор учеников в Омскую военно-начальную школу был приостановлен, и в 1867 г. она преобразована в Омскую военную прогимназию[17 - Военные прогимназии были учреждены в 1867 г. для подготовки воспитанников из числа детей офицеров и чиновников к поступлению в юнкерские училища или (менее успешных) в специальные школы военного ведомства, готовившие унтер-офицеров для нестроевых должностей. С 1874 г. программы военных прогимназий были перестроены для подготовки выпускников в юнкерские училища. Срок обучения составлял четыре года. Выпускники военных прогимназий выходили на службу унтер-офицерами, с 1874 г. – с правами вольноопределяющихся 3-го разряда, а также могли переводиться в учительские семинарии и военные гимназии. После преобразования в 1882 г. военных гимназий в кадетские корпуса военные прогимназии были закрыты.].

При образовании Омской военной прогимназии комиссией Главного управления военно-учебных заведений, по представлению Западно-Сибирского губернатора А. П. Хрущева, было признано желательным создать отделение восточных языков на 30 учеников для подготовки переводчиков киргизского (казахского) языка для нужд войск Западно-Сибирского военного округа[18 - Н. И. Веселовский ошибочно указывал, что в программу Омской военной прогимназии было включено изучение татарского и монгольского языков. См.: Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 58.]. При этом указывалось, что «вместо отправления воспитанника в каникулярное время для практических упражнений в близлежащие аулы, полезнее иметь в отделении воспитателя, хорошо знающего киргизский язык»[19 - Записка Авилова. Л. 346 об.]. Программа обучения на восточном отделении в Омской военной прогимназии была идентична той, что была принята для Оренбургской военной прогимназии. Преподавание восточных языков в Омской военной прогимназии прекратилось в 1874 г. «ввиду изменившейся потребности в приготовлении переводчиков» для службы в Западно-Сибирском военном округе. Вместо восточных языков в прогимназии вводилось изучение французского и немецкого языков.




Неплюевское военное училище


К периоду царствования императора Александра I относится создание в Оренбурге Неплюевского военного училища[20 - В 1844–1866 гг. и 1882–1917 гг. училище носило название Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, в период между указанными датами – Оренбургская военная гимназия.], которое в течение продолжительного периода времени готовило военно-востоковедные кадры для нужд Отдельного Оренбургского корпуса, а затем и для Оренбургского и Туркестанского военных округов. Училище открыто по Указу императора Александра I от 9 февраля 1824 г. и получило имя бывшего начальника Оренбургской экспедиции[21 - Оренбургская экспедиция (с 1737 г. – Оренбургская комиссия, 1734–1744) – государственное учреждение, ведавшее административным управлением коренных народов Оренбургского края, вопросами обороны российских приграничных районов и организацией торговли с народами Средней Азии.] Ивана Ивановича Неплюева (1693–1773), много сделавшего для развития Оренбургского края, в то время лишенного «самых примитивных условий общественного благоустройства» и находившегося в состоянии, которое вызывало «постоянную тревогу у русского правительства за безопасность разбросанных там поселений»[22 - Краткий очерк истории Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. Оренбург: Тип. А. Н. Гаврилова, 1913. С. 3. О деятельности И. И. Неплюева см.: Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г.: Ист. моногр. В. Н. Витевского [в 5 т.] / В. Н. Витевский. Казань: Типо-лит. В. М. Ключникова, 1889–1897.]. Наследники Неплюева также пожертвовали крупные денежные средства (11 000 руб.) на создание первого в Оренбургском крае учебного заведения. 24 февраля 1824 г. первым директором училища был назначен подполковник Г. Ф. Генс.

2 февраля 1825 г. военный губернатор Оренбургского края генерал от инфантерии граф П. К. Эссен торжественно открыл училище. Новое учебное заведение существенно отличалось от прочих учебных заведений военного ведомства как по своим задачам, организации и финансированию, так и по учебной программе и составу учащихся. Цель нового учебного заведения заключалась в том, чтобы «способствовать сближению азиатцев с русскими, внушать первым любовь и доверие к русскому правительству и доставлять этому отдаленному краю просвещенных чиновников по разным частям военной и гражданской службы»[23 - Краткий очерк истории Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. Оренбург: Тип. А. Н. Гаврилова, 1913. С. 5.]. В училище принимались не только дети русских офицеров и чиновников, служивших в Оренбургском крае, но и «дети киргизов, казаков, башкир, мещеряков и разного звания татар». Одной из главных задач училища была подготовка военно-востоковедных кадров для нужд Отдельного Оренбургского корпуса и администрации края. «Училище сие, – отмечалось во время официальной церемонии открытия училища, – есть первое в своем роде. Преподавание восточных языков составляет один из главных предметов обучения. Образование переводчиков, офицеров для иррегулярных войск[24 - Иррегулярные войска – войска, не имевшие правильной организации или по комплектованию, организации и обучению значительно отличавшиеся от регулярных войск. В русской императорской армии к иррегулярным войскам относились казачьи войска (до 1874 г.) и инородческие части.] здешнего корпуса и распространение просвещения между азиатцами есть цель сего заведения»[25 - РГВИА. Ф. 1754. Оп. 1. Д. 1. Л. 35 об. Описание торжественного акта открытия в Оренбурге Неплюевского военного училища.].

При открытии училище было рассчитано на 80 учеников, но в первый год своего существования имело лишь 20 воспитанников, половина которых была из числа мусульман. Для последних в учебную программу дополнительно вводилось изучение Корана и правил мусульманского вероисповедания. Училище состояло из трех классов: нижнего, среднего и верхнего; продолжительность обучения в каждом классе составляла два года. Из восточных языков преподавались арабский, персидский и татарский[26 - Встречающиеся в литературе сведения, что Неплюевское военное училище явилось первым военно-учебным заведением, где в обязательном порядке изучались восточные языки (см.: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 13), нельзя считать обоснованными. Как уже было отмечено выше, первым подобным заведением в России явилась Омская Азиатская школа.]. В нижнем классе преподавали грамматику восточных языков, в среднем – синтаксис и написание сочинений по грамматическим правилам, в верхнем – чтение литературных произведений восточных авторов на языке оригинала[27 - Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 189.]. Учебное время распределялось следующим образом: в нижнем классе на татарский язык отводилось шесть часов в неделю, на арабский и персидский – по три часа[28 - РГВИА. Ф. 1754. Оп. 1. Д. 1. Л. 13. Описание торжественного акта открытия в Оренбурге Неплюевского военного училища.].

В качестве учителей восточных языков были приглашены носители языка, предварительно прошедшие аттестационный экзамен. Учителем татарского языка был назначен сотник 9-го Башкирского кантона[29 - Кантон – военно-административная единица на территории Башкортостана (17981865 гг.). 9-й кантон находился на территории Оренбургского уезда Оренбургской губернии.] Хусейн Абдусалямов (преподавал в училище до самой своей смерти в 1828 г.). Преподавание персидского языка было доверено «находящемуся при мечети Менового двора» имаму Абдул-Гасан Сардакову[30 - Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 16.].

Среди воспитанников Неплюевского военного училища и Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса особо следует отметить тех генералов и офицеров, которые оставили заметный след в истории русского военного востоковедения – генералы от инфантерии В. Д. Дандевиль и Н. Г. Залесов, генерал-лейтенант В. А. Карликов, генерал-майоры Д. А. Мельников, Р. Ш.-А. Сыртланов, А. К. Разгонов, полковник Д. И. Ливкин, подполковники М. А. Полумордвинов, Г. А. Панкратьев, Н. Н. Стромилов и др.

Среди выпускников Неплюевского военного училища были Мир-Салих Мирсалимович Бекчурин, Салих-Джан Кукляшев и Искандер Батыршин, которые затем преподавали в училище восточные языки. Бекчурин составил несколько учебников, среди которых наиболее известно «Начальное руководство к изучению арабского, персидского и татарского языков с наречиями бухарцев, башкир, киргизов и жителей Туркестана»[31 - Учебник издан в Оренбурге в 1859 г. и переиздан в Казани в 1869 г.]. Бекчурин также явился автором «Нового самоучителя татарского языка»[32 - Самоучитель издан в Казани в 1885 г. с последующим переизданием в 1893 г.] и казахского букваря. Батыршин служил драгоманом в Оренбургской пограничной комиссии, в 1858 г. в качестве переводчика участвовал в составе военно-дипломатической миссии Генерального штаба полковника Н. П. Игнатьева в Хиву и Бухару. Кукляшев по окончании филологического факультета (разряд восточной словесности) Казанского университета был назначен в 1836 г. в Оренбургское Неплюевское военное училище преподавателем арабского и персидского языков. Продолжительное время служил в составе Оренбургской пограничной комиссии переводчиком восточных языков. Известен как составитель татарской хрестоматии и словаря[33 - Кукляшев С.-Д. Татарская хрестоматия, составленная Салих-Джаном Кукляшевым, коллежским советником, старшим учителем арабского и персидского языков при Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе. Казань: Унив. тип., 1859. [2], IV, 126 с.].

Подготовка переводчиков и толмачей в Неплюевском военном училище продолжалась без особых изменений до преобразований, внесенных в деятельность училища Оренбургским военным губернатором П. П. Сухтеленом. В сентябре 1831 г. он поднял вопрос об изменениях как самого Положения об училище, так и его организации. В основу реорганизации были положены соображения, изложенные Г. Ф. Генсом в рапорте к П. П. Сухтелену (21 августа 1830 г.), в котором он считал программу училища несколько перегруженной и предлагал точнее сформулировать ее цели. Генс, назначенный 1 января 1825 г. председателем Оренбургской Пограничной комиссии (с оставлением в должности директора училища), высказался за расширение программы подготовки переводческих кадров для нужд Оренбургского края. Генс отмечал в этой связи: «Пограничная комиссия, имея их весьма ограниченное число, должна употреблять в сей должности людей разного сословия, недостаточного образования и, кроме всего, за редким исключением, магометан, на которых не всегда можно положиться, особенно в делах тайных»[34 - Цит. по: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 28.].

Основываясь на предложениях, высказанных Г. Ф. Генсом, П. П. Сухтелен в конце декабря 1831 г. направил в Совет о военно-учебных заведениях предложения по усовершенствованию учебной программы училища. Сухтелен предлагал сделать подготовку кадров более специализированной, в связи с чем считал необходимым разделить училище на два отделения – восточное и европейских наук. В первом отделении должны были обучаться «дети азиатцев и иноверцев», во втором – «русские, которые желают обучаться восточным языкам».

Новый проект училища и штаты были Высочайше утверждены 6 декабря 1840 г. По новому проекту, училище было выведено из подчинения Оренбургского генерал-губернатора и переподчинено Главному управлению военно-учебных заведений. Основные изменения затронули порядок преподавания европейских и восточных языков: было образовано два отделения – восточных и европейских языков. На восточном отделении при сохранении прежнего набора изучаемых языков произошло увеличение учебного времени, выделяемого для их изучения. В нижнем классе на изучение татарского языка отводилось в неделю двенадцать часов, в среднем классе – восемь и в верхнем (офицерском) классе – десять часов. Количество часов, отводимых на арабский и персидский языки, для всех трех классов было одинаковым – по пять часов в неделю. На отделении европейских языков вводилось преподавание французского и немецкого языков. На обоих отделениях преподавался русский язык, но на восточном отделении на него выделялось в два раза больше учебного времени. Кроме того, в программе восточного отделения отсутствовали такие предметы, как фортификация и артиллерия. Других существенных изменений учебная программа Неплюевского военного училища не претерпела и продолжала действовать вплоть до 1854 г., когда была введена новая программа. Окончившие восточное отделение прикомандировывались по линии пограничного управления в Оренбургском крае для занятия должностей, на которых было необходимо знание восточных языков.

С 1832 г. в училище татарский язык преподавал Мартиниан Иванович Иванов[35 - Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 189.], который успешно совмещал преподавательскую деятельность с исполнением обязанностей переводчика при канцелярии военного губернатора. Иванов в качестве переводчика участвовал в Хивинском походе 1839–1840 гг., за свою деятельность во время похода был пожалован орденом Св. Станислава 3-й ст. В 1841–1842 гг. Иванов сопровождал в Петербург послов среднеазиатских ханов. Им были составлены «Татарская грамматика»[36 - Иванов М. И. Татарская грамматика, составленная Мартинианом Ивановым. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1842. [12], IV, 341 с.] с «Татарской хрестоматией»[37 - Иванов М. И. Татарская хрестоматия, составленная Мартинианом Ивановым. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1842. 8, VII с., 192, 174 с.] – лингвистические работы, способствовавшие распространению татарского литературного языка.

В апреле 1831 г. учитель арабского и персидского языков А. Сардаков вышел в отставку, и на его место был приглашен преподаватель Казанского университета П. И. Демезон (старший учитель в 1831–1836 гг.), впоследствии известный востоковед и исследователь Средней Азии. В 1836 г. Демезона, переведенного в Азиатский департамент МИД, сменил Салих-Джан Кукляшев.

В 1841 г. по инициативе директора училища Генерального штаба подполковника И. М. Маркова (вступил в должность в мае 1837 г.) в училище введены должности младших преподавателей восточных языков. Тем самым произошло подразделение преподавателей восточных языков на две категории – старших и младших. На должность последних были приглашены бывшие воспитанники училища, служащие Оренбургской Пограничной комиссии коллежские регистраторы Искандер Батыршин (татарский язык) и Василий Костромитинов (арабский и персидский языки). Костромитинов перед назначением на должность выдержал экзамен по восточным языкам в Санкт-Петербургском университете и был признан «способным к их преподаванию». В 1842 г. М. И. Иванов ушел в отставку по расстроенному здоровью, и место старшего преподавателя татарского языка занял В. Костромитинов. На должность младшего преподавателя арабского и персидского языков поступил М. Бекчурин.

В 1844 г. училище было преобразовано в Неплюевский кадетский корпус. В 1848 г. в России программы кадетских корпусов подверглись существенному изменению. В соответствии с ними, Неплюевский кадетский корпус был разделен на два эскадрона – первый и второй, с разными программами обучения. Для первого эскадрона была установлена программа, существовавшая в «европейском» отделении, а для второго – программа «азиатского» отделеления с изучением арабского, персидского и татарского языков[38 - Записка Симонова. Л. 1 об.]. В самостоятельные предметы были выделены физика, химия, механика, математическая и физическая география. Изменения коснулись и программ преподавания русской словесности и истории[39 - Аурова Н. Н. Система военного образования в России: кадетские корпуса во второй половине XVIII – первой половине XIX века / / Аурова Н. Н.; Ин-т рос. истории. Рос. акад. наук. М.: [Ин-т рос. истории РАН], 2003. С. 85.]. Однако каких-либо изменений в программе преподавания восточных языков не произошло. В 1854 г. было введено новое Положение о Неплюевском кадетском корпусе, по которому кроме трех ранее существовавших классов вводился «приготовительный» класс с двухгодичным обучением. В целях «ближайшего применения курса Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса к мирным потребностям Оренбургского края и к специальному кругу службы кадет» преподавание европейских языков в первом «европейском» отделении было прекращено, а взамен введено преподавание арабского, персидского и татарского языков[40 - Записка Симонова. Л. 2.]. Одновременно были увеличены штаты преподавателей восточных языков.

Летом 1857 г. в Неплюевский кадетский корпус был командирован из Петербурга чиновник штаба Е. И. В. главного начальника военно-учебных заведений статский советник В. Н. Семенов, в задачу которого входило изучение учебного процесса в корпусе и выработка необходимых рекомендаций по его совершенствованию. Необходимость улучшения учебной программы корпуса признавал и новый оренбургский и самарский губернатор генерал-адъютант А. А. Катенин, считавший необходимым приблизить ее к программам других военно-учебных заведений империи. При этом учитывалось и недовольство дворянства Оренбургской и особенно Самарской губерний действовавшей программой, тем, что обязательное изучение в 1-м эскадроне трех восточных языков – арабского, персидского и татарского, лишало их детей прав, которыми пользовались выпускники других подобных военно-учебных заведений, и они были вынуждены служить на пограничной линии и в башкирских кантонах, «где в удалении от общества, не находя для себя никакого умственного занятия, забывая все, чему учились, они поневоле коснеют в праздности»[41 - Цит. по: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 93.].

В. Н. Семенов по возвращении в Петербург представил проект (официально утвержден 30 января 1858 г.), согласно которому в Неплюевском кадетском корпусе сохранялась прежняя эскадронная организация, но было предложено, что в 1-й эскадрон будут приниматься только дети потомственных дворян, а во 2-й эскадрон – дети личных дворян, чиновников, духовенства, почетных граждан, купцов и «азиатцев». При этом детям потомственных дворян, желавшим изучать восточные языки, разрешалось поступать на учебу и во 2-й эскадрон. В виде поощрения для слушателей 2-го эскадрона было оставлено право для наиболее успешных в науках и поведении переводиться в 1-й эскадрон (с разрешения начальника края). Ввиду перегруженности предметами учебной программы 1-го эскадрона из нее были изъяты арабский и персидский языки и оставлены французский и татарский языки, один из которых являлся необязательным. Из учебной программы 2-го эскадрона изъят арабский язык, как «крайне трудный к изучению и малопригодный воспитанникам в будущем назначении их». Нетрудно заметить, что при такой организации корпуса и постановке учебной программы сословные ограничения выходили на первый план и ставили кадет, изучающих восточные языки, в положение изгоев. Это, безусловно, негативно отразилось на качестве подготовки военно-востоковедных кадров.

В связи с изменением учебной программы и упразднением преподавания арабского и персидского языков в 1-м эскадроне преподаватели этих языков С.-Д. Кукляшев и М. Бекчурин остались за штатом. С целью дать им возможность дослужить определенный для пенсии срок, по распоряжению А. А. Катенина, их оставили в корпусе еще на два с половиной года «для практических занятий с кадетами восточными языками».




Оренбургская военная прогимназия


В 1860 г. главным начальником военно-учебных заведений стал Великий князь Михаил Николаевич, под руководством которого началась подготовительная работа к реформе кадетских корпусов. В декабре 1862 г. проект реформы был Высочайше одобрен, и в следующем году началось преобразование в системе военно-учебных заведений. Кадетские корпуса были упразднены и взамен их созданы военные гимназии. В 1866 г. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус был преобразован в Неплюевскую военную гимназию. Произошло изменение и учебной программы гимназии, в которой более не предусматривалось изучения восточных языков.

В докладной записке сотрудника Главного управления военно-учебных заведений подполковника И. С. Симонова «О преподавании восточных языков в Оренбургском Неплюевском и Сибирском кадетском корпусах» (1908 г.) указывалось, что в обоих корпусах «восточные языки преподавались со времени основания этих заведений до 1874 года»[42 - Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 93.]. Здесь имеет место очевидная неточность, связанная с тем, что Симонов по какой-то причине не разделил деятельность военных гимназий и военных прогимназий, действовавших в Оренбурге и Омске в одно и то же время. Именно прекращение преподавания восточных языков с целью подготовки переводчиков в новых военных гимназиях и вызвало к жизни проект учреждения отделений восточных языков при Оренбургской и Омской военных прогимназиях, о чем речь пойдет ниже.

В докладе начальника Главного управления военно-учебных заведений генерал-адъютанта Н. В. Исакова в Военный Совет от 12 июля 1868 г. о проекте учреждения особых отделений восточных языков при Оренбургской и Омской военных прогимназиях содержится указание на то, что к тому времени в Оренбургской Неплюевской военной гимназии восточные языки не изучались. «В настоящее время, – отмечалось в докладе, – преобразованная из кадетского корпуса, Оренбургская военная гимназия не имеет уже назначения приготовлять переводчиков восточных языков, а потому оказывается настоятельно необходимым неотлагательно открыть для этой цели особое заведение»[43 - РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 359 об. Об учреждении особых отделений при Оренбургской и Омской военных прогимназиях для приготовления переводчиков восточных языков. Доклад в Военный Совет № 134 от 12 июля 1868 г.].

Прекращение подготовки военно-востоковедных кадров в Оренбурге не замедлило негативно сказаться на деятельности управлений вновь образованных Оренбургского и Туркестанского военных округов, а также в работе территориальных органов системы военно-народного управления. В конце 1867 г., в связи с преобразованием в России военно-начальных школ в военные прогимназии, Главное управление военно-учебных заведений направило командующим Оренбургского и Западно-Сибирского военных округов запрос о том, насколько соответствуют преобразуемые военно-начальные школы местным потребностям. В связи с этим командующий войсками Оренбургского военного округа генерал-адъютант Н. А. Крыжановский[44 - Крыжановский Николай Андреевич (1818–1888) – генерал-адъютант, генерал от артиллерии. Оренбургский генерал-губернатор и командующий войсками Оренбургского военного округа (1866–1881). Видный администратор Оренбургского края, особое внимание обращал на распространение общего и военного образования. При нем были основаны Оренбургское юнкерское военное училище и Оренбургская военная прогимназия.] распорядился создать особую комиссию для изучения вопроса о подготовке переводчиков восточных языков для нужд войск округа и администрации края. В феврале следующего года Крыжановский на основе заключения комиссии вышел с представлением на имя военного министра Д. А. Милютина о необходимости создать при вновь образуемой в Оренбурге военной прогимназии специального отделения для подготовки переводчиков восточных языков. Аналогичное предложение поступило и от командующего войсками Западно-Сибирского военного округа генерал-лейтенанта А. П. Хрущева.

Для рассмотрения предложений Крыжановского и Хрущева в Главном управлении военно-учебных заведений была создана комиссия под руководством действительного статского советника В. Авилова. В состав комиссии на правах эксперта вошел видный русский востоковед профессор факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета В. В. Григорьев. Комиссия в целом согласилась с необходимостью учредить особое учебное отделение для подготовки переводчиков восточных языков. Было признано, что будущие переводчики должны пройти за время учебы полный курс программы военно-начальной школы, но «для большего сбережения времени на специальные занятия» из курса общеобразовательных предметов предлагалось исключить геометрию, рисование и чистописание[45 - Записка Авилова. Л. 342 об. – 343.]. Комиссия признала невозможным ввод в программу подготовки переводчиков особого курса географии Оренбургского и Туркестанского края, на чем настаивал генерал-адъютант Крыжановский. Для привлечения на учебу в отделение восточных языков как можно большего числа способных учеников комиссия признала необходимым сократить для выпускников срок производства в первый офицерский чин. Комиссия согласилась с мнением профессора В. В. Григорьева о том, что для поощрения будущих военных востоковедов следует принять особое постановление, по которому «занимать места по администрации в покоренных азиатских землях и по дипломатическим сношениям с прочими могут только лица, обладающие знанием нужных для того языков»[46 - Там же. Л. 343 об. К записке Авилова приложено мнение профессора В. В. Григорьева (Л. 358–358 об.). Примечательно, что Григорьев предлагал отказаться от подготовки военных переводчиков восточных языков и заменить их чиновниками, владеющими восточными языками. «На что дипломатическому агенту или административному чиновнику переводчик, – задавался он вопросом, – когда агент и чиновник эти сами умеют говорить и писать на тех языках, знание которых нужно им по службе». Здесь в Григорьеве, как в специалисте вопроса, больше сказывается академический, нежели практический опыт языковой деятельности. В знании и использовании иностранного языка Григорьев не делал разницы между профессиональной и вспомогательной функциями, между профессией и навыком. Сами переводчики для него – «это паразиты, зло, не масло, а песок в машине администрации». Григорьев также исключал возможность какого-либо участия правительства в поднятии престижа профессии переводчика: «Устранить невыгодность службы в должности переводчика восточных языков – не в силах правительства: это потребовало бы денежных расходов несообразных ни с какими существующими тратами, даже с тратами акцизного управления». Эта мысль весьма понравилась чиновнику военного ведомства, выделившему ее в тексте записки отдельной пометкой.].

Комиссия Авилова также рекомендовала в новом Положении об отделении переводчиков восточных языков указать, что в него «предполагается принимать также детей казачьего сословия как офицерского, так и нижнего звания, равно как и детей мусульман из пределов по сию сторону Урала, из пределов же по ту сторону его – детей только тех, которые известны правительству своею преданностью и заслугами»[47 - Записка Авилова. Л. 346.].

По результатам работы комиссии Авилова состоялось представление начальника Главного управления военно-учебных заведений в Военный Совет[48 - Военный Совет – коллегиальный орган Военного министерства, наделенный правом законодательной инициативы; подчинялся непосредственно императору, в круг его обязанностей входило обсуждение вопросов военного законодательства, решение наиболее важных хозяйственных дел, вопросов по устройству и организации армии и др.], в котором излагалось состояние подготовки военно-востоковедных кадров в Оренбургском крае и Западной Сибири[49 - РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 358–362 об.]. В представлении отмечалась необходимость создания специальных учебных заведений для подготовки переводчиков восточных языков для нужд военного и административного управления и предлагался проект Положения об этих заведениях[50 - РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 363–365. Проект Положения об особых отделениях при Оренбургской и Омской военных прогимназиях для приготовления переводчиков восточных языков.].

В соответствии с проектом Положения, отделения восточных языков учреждались для «приготовления переводчиков восточных языков для службы в Оренбургском, Туркестанском и Западно-Сибирском военных округах» (п. 1). Отделения были рассчитаны для обучения 40 учащихся в Оренбургской прогимназии и 30 – в Омской из числа тех, «которые уже говорят на местных восточных языках и изъявят желание готовиться в переводчики» (п. 2). Положением предусматривалось обучение в Оренбургской прогимназии персидскому и татарскому языкам, в Омской – киргизскому (казахскому) языку. Изучение восточных языков начиналось с третьего года обучения и продолжалось в течение всего четвертого года.

Программа первых двух лет обучения для слушателей восточных отделений совпадала с общей программой обучения, предусмотренной для остальных учеников прогимназий, за исключением таких предметов, как алгебра, геометрия, черчение, рисование и чистописание. По окончании четвертого года обучения слушатели восточных отделений оставлялись для продолжения образования на дополнительном курсе, который длился в Оренбургской прогимназии два года и в Омской – один год. В это время они должны были заниматься преимущественно изучением восточных языков, другие предметы из учебной программы были изъяты (за исключением Закона Божия и русского языка). Во время обучения на дополнительном курсе слушатели размещались отдельно от остальных учеников прогимназий и находились под «надзором особого воспитателя, говорящего на местном восточном наречии» (п. 3).

Для обучения восточным языкам предусматривалось иметь «особых преподавателей», а для практических языковых занятий – «специальных дядек», хорошо владеющих восточными языками и «из лиц надежной нравственности». Кроме того, в Оренбургской прогимназии одному из преподавателей восточных языков, выбранному директором прогимназии и утвержденному Оренбургским генерал-губернатором, за дополнительную плату поручалось «общее наблюдение» за ходом занятий в отделении (п. 4).

По окончании учебы переводчики получали аттестаты об окончании курса отделений и поступали в распоряжение штабов Оренбургского, Туркестанского и Западно-Сибирского военных округов. По выпуску из прогимназии переводчики получали по 100 руб. «в пособие на обмундирование» и «прогонные деньги» для проезда к месту службы (п. 5). Переводчики зачислялись на службу в военное ведомство вольноопределяющимися на нестроевые должности и получали соответствующий классный чин (п. 6).

В начале 1873 г. командующий войсками Оренбургского военного округа генерал-адъютант Крыжановский посетил с инспекцией восточное отделение Оренбургской военной прогимназии. По итогам инспекции он подготовил докладную записку, на которой стоит остановиться подробнее ввиду изложенных в ней взглядов крупного военно-административного деятеля на систему подготовки военно-востоковедных кадров и на предъявляемые к их деятельности требования. Документ интересен и в том отношении, что в нем указывается на необходимость привития военным востоковедам более широких и комплексных знаний (по географии, страноведению и пр.), а не только узкоспециального знания восточных языков. Мнение генерал-адъютанта Крыжановского диаметрально отличалось в этом вопросе от выводов комиссии Авилова, посчитавшей излишним курс географии в учебной программе отделения восточных языков. «При обозрении класса переводчиков, – отмечал Крыжановский, – я был неприятно поражен незнанием учениками самых простых вещей из географии Средней Азии. Невежество их особенно резко бросается в глаза, когда вопросы, им предлагаемые, касаются стран, можно сказать, только что сделавшихся известными в последние годы, а именно об тех-то странах первее всего придется им переводить разговоры, письма и бумаги. Названия различных пунктов, рек, озер, а также титулы управителей Коканда, Кашгара, Кульджи, Афганистана и пр. должны быть официальным переводчикам хорошо известны. Не надо забывать, что приготовляемые здесь переводчики будут употребляться не для разговоров обиходных, а для сношений политических. Они будут писать письма владетелям Средней Азии, переводить заключаемые с ними трактаты, излагать по-персидски Высочайшие повеления, переводить объявления, делаемые нашими начальниками различным азиатским племенам и народам, короче сказать, через их руки должны проходить дела, в коих одна ничтожная ошибка может иметь громадное влияние; и как же не предположить ошибок в переводе, производимом лицом, не знающим ни самых крупных событий последних годов, ни имен географических пунктов и лиц, связанных с этими событиями. По мнению моему, дело это столь важно, что география Азии должна составлять в школе переводчиков обязательный предмет и притом в таком объеме, какой для всей прогимназии не мыслим»[51 - РГВИА. Ф. 725. Оп. 11. Д. 152. Л. 12–13. Отношение командующего войсками Оренбургского военного округа на имя начальника Главного управления военно-учебных заведений.].

Следует обратить внимание на исторический момент, в который генерал-адъютант Крыжановский озаботился состоянием дел с подготовкой в вверенном ему военном округе переводчиков восточных языков – начало 1873 г., т. е. период активной фазы подготовки к Хивинскому походу, когда вопрос о переводчиках восточных языков приобрел особое значение. В марте 1873 г. при личном участии Крыжановского была составлена «Программа географии для отделения переводчиков Оренбургской военной прогимназии»[52 - Там же. Л. 4–4 об.]. Программа состояла из 13 пунктов и предусматривала изучение физической географии (включая орографию и гидрографию) Сибири, Киргизской степи и Арало-Каспийской низменности, административного деления русских владений в Азии с частным обозрением Уральской, Тургайской, Акмолинской, Сыр-Дарьинской и Семиреченской областей; общий взгляд на географию Южной Азии с упором на изучение горных систем (Гиндукуша, Болорских гор и пр.), перевалов и проходов в них. Отдельно ставились вопросы изучения этнографии Средней Азии – «пространство и народонаселение киргизских степей и Туркестанского края. Разделение киргизов на орды и племена, происхождение их; религия, этнография Туркестанского края: сарты, узбеки, таранчи и пр.; главные занятия жителей, торговля»[53 - РГВИА. Ф. 725. Оп. 11. Д. 152. Л. 4–4 об.]. Программа предусматривала краткое ознакомление с географией среднеазиатских владений – Бухары, Хивы, Коканда, Кундуза, Кашгара, Афганистана, Персии и Белуджистана и путей в них из Русского Туркестана, а также Индостана, Китайской империи, Азиатской Турции и Аравийского полуострова.

В 1868 г. в период обсуждения программы восточного отделения Оренбургской прогимназии Главное управление военно-учебных заведений отклонило предложение Крыжановского о введении расширенного курса географии Средней Азии «за неимением ни одного [учебного] руководства по этому предмету». В 1873 г., когда военные действия в Хиве были уже в самом разгаре, позиция Петербурга стала иной – Главное управление военно-учебных заведений просило Крыжановского подыскать для прогимназии учителя географии, на содержание которого управление готово было выделить 300 руб. в год.

В 1873 г. состоялся первый выпуск переводчиков восточных языков из восточного отделения Оренбургской военной прогимназии – всего шесть человек. Характерно, что за четыре года их обучения на восточном отделении мало кто задумывался не только о месте их будущей службы, но даже над тем, какой аттестат им надлежит выдать по выпуску из отделения. В марте 1873 г. директор прогимназии доносил в Главное управление военно-учебных заведений, что «по неимению указания формы и содержания встречается затруднение в их изготовлении»[54 - Там же. Д. 151. Л. 1. Рапорт директора Оренбургской прогимназии в Главное управление военно-учебных заведений, 15 марта 1873 г.]. Вместе с рапортом директор представлял и копию образца аттестата, разработанную в прогимназии и согласованную с начальником штаба Оренбургского военного округа[55 - Там же. Л. 3.].

Точно не известно, принимали ли выпускники первого выпуска Оренбургской военной прогимназии участие в Хивинском походе. Отрывочные сведения имеются лишь об участии в походе преподавателя персидского языка прогимназии Александрова, который в качестве переводчика сопровождал Генерального штаба капитана Л. Н. Соболева при исследовании им дельты р. Амударьи и земель каракалпаков. Александров занимался составлением списков поселенных мест (более 110), изучением судебной системы в Хивинском ханстве, состояния туземных школ, вел полевые лингвистические сборы. Им было записано значение 300 наиболее распространенных каракалпакских слов с указанием фонетической транскрипции[56 - См.: Аму-Дарьинская экспедиция. I. [Столетов Н. Г.]. Из донесений вице-председателю Общества начальника экспедиции Генерального штаба полковника Н. Г. Столетова // ИИРГО. 1874. Т. X, № 7. С. 238–239.].

В 1874 г. в связи с изменением учебных программ военных прогимназий, преобразованных для подготовки выпускников к обучению в юнкерских училищах, восточное отделение Оренбургской военной прогимназии было закрыто. Общее количество переводчиков восточных языков, подготовленных в Оренбургской прогимназии, остается неизвестным.




Отделение восточных языков Новочеркасской войсковой гимназии


В продолжение почти всей Кавказской войны в составе органов военного управления на Кавказе и в строевых частях кавказских войск отсутствовали профессионально подготовленные военные переводчики. Само количество штатных мест переводчиков турецкого и арабского языков в войсках Отдельного Кавказского корпуса в 1840–1850-х гг. было ограничено, и должности эти занимались по преимуществу из числа представителей кавказских народностей[57 - В начале 1850-х гг. штатные должности письменных переводчиков имелись при дипломатической канцелярии командующего Отдельным Кавказским корпусом, которые занимали майор И. Л. Цилосани (турецкий и арабский языки) и Мирза Фетх Али Ахундов (персидский и татарский языки). При отделе Генерального штаба в Тифлисе также имелись две штатные должности переводчиков, которые занимали офицеры Конно-мусульманского полка – майор Мирза Маггарем и поручик Магад Айгуни. Кроме того, по одной штатной должности письменных переводчиков имелось при штабе войск Кавказской линии в Ставрополе и при штабе командующего войсками в Прикаспийском крае в Темир-Хан-Шуре.]. По мере усложнения процессов административного управления Кавказом и боевой деятельности кавказских войск такое положение дел перестало соответствовать требованиям времени. В этой связи командование Отдельного Кавказского корпуса поставило перед Военным министерством вопрос о подготовке переводческих кадров для нужд корпуса в одном из учебных заведений Юга России. В качестве наиболее подходящего места для такой цели была выбрана Новочеркасская войсковая гимназия Донского казачьего войска, как расположенная в непосредственной близости к Кавказу.

История подготовки военно-востоковедных кадров на отделении восточных языков Новочеркасской войсковой гимназии восходит к 1843 г., когда последовало повеление императора Николая I об учреждении при Новочеркасской войсковой гимназии специализированного отделения «для приготовления переводчиков для Отдельного Кавказского корпуса»[58 - При составлении истории восточного отделения Новочеркасской войсковой гимназии использованы документы РГВИА (Ф. 1. Канцелярия Военного министерства) и работа священника Иоанна Артинского. – Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. V, 2–469, [4] с.]. В повелении указывалось количество обучающихся на отделении переводчиков, их образовательный ценз, а также общий проект учебной программы. Предполагалось, что основу программы будет составлять изучение языков и наречий народов Кавказа, выбор которых определялся по усмотрению командира Отдельного Кавказского корпуса. Организация отделения и общее руководство им возлагалось на наказного атамана Войска Донского. Весной 1845 г. проект Положения об отделении восточных языков при Новочеркасской войсковой гимназии был составлен в отделении по иррегулярным войскам Департамента военных поселений. 18 мая 1845 г. проект передан на рассмотрение Военного Совета[59 - Текст документа публикуется в Прил. № 11 настоящего издания.].

Необходимость учреждения отделения восточных языков была связана с потребностью иметь в кавказских войсках собственный кадр военных переводчиков из числа русских офицеров. «Молодые люди из азиатцев, – отмечалось в докладной записке канцелярии Военного министерства, – воспитывающиеся в военно-учебных заведениях, могли бы со временем образовать для войск наших хороших переводчиков, но благодетельные виды правительства в отношении этих юношей не всегда достигают своей цели. Так как для военных управлений верность переводчика вместе с его знаниями составляют главнейшее достоинство, то признано удобнейшим переводчиков образовывать из русских»[60 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16088. Л. 29–29 об. Докладная записка канцелярии Военного министерства. Об учреждении отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии, июль 1850 г.].

При разработке общей концепции деятельности отделения восточных языков было признано целесообразным в первую очередь готовить военно-востоковедные кадры для войск, действовавших на Кавказской линии и в Дагестане. Затем, по мере насыщения переводчиками войск на Восточном Кавказе, обратиться к подготовке переводчиков для войск Черноморской линии.

Одним из основных вопросов при разработке Положения об отделении восточных языков при Новочеркасской войсковой гимназии стал вопрос об оптимальном наборе восточных языков, который бы наиболее полно отвечал потребностям кавказских войск. В Высочайшем повелении 1843 г. об учреждении отделения восточных языков указывалось на необходимость изучения арабского, татарского, аварского и абхазского языков[61 - Там же. Л. 25 об. Доклад по Департаменту военных поселений, 22 июня 1850 г.]. Однако вскоре обнаружилось, что кавказские языки не имеют собственной письменности и их грамматика не разработана. Поскольку отменить Высочайшее повеление было невозможно, то в проект Положения об отделении восточных языков была внесена формулировка, что в нем «преподаются языки: татарский, арабский и – при отыскании учителей – аварский и абхазский» (§ 8 проекта Положения). В действительности изучение кавказских языков на отделении восточных языков так и не было организовано. Грамматики аварского и абхазского языков будут разработаны Генерального штаба полковником П. К. Усларом только накануне закрытия отделения, а на их издание потребуется еще почти двадцать лет.

26 апреля 1844 г. наказной атаман Войска Донского генерал от кавалерии М. Г. Власов в рапорте на запрос военного министра о восточных языках, предполагаемых к изучению в Новочеркасской гимназии, сообщал о целесообразности включения в программу нового отделения татарского, турецкого, персидского и армянского языков, а также одного-двух наиболее распространенных языков народов Кавказа[62 - Там же. Л. 19 об. Рапорт наказного атамана Войска Донского военному министру, 5 ноября 1846 г.]. Главнокомандующий Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютант князь М. С. Воронцов считал, что ввиду отсутствия письменных кавказских языков и неразработки их грамматик будет невозможно найти подходящих преподавателей кавказских языков. В связи с этим он предлагал ограничиться татарским, персидским и арабским языками[63 - Там же. Л. 20 об.]. В качестве преподавателей Воронцов предлагал пригласить выпускников Казанского университета. По его же инициативе в качестве преподавателя татарского языка в отделение был рекомендован учитель Санкт-Петербургского батальона военных кантонистов унтер-офицер Т. Н. Макаров[64 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16088. Л. 26. Доклад по Департаменту военных поселений, 22 июня 1850 г.], который по Высочайшему повелению в 1840 г. был отправлен на Кавказ для изучения восточных языков.

Фактическое открытие отделения переводчиков произошло с задержкой в шесть лет, что явилось результатом межведомственных согласований по организационным вопросам и учебной программе. В июле 1850 г. проект Положения об отделении восточных языков при Новочеркасской войсковой гимназии был повторно внесен на рассмотрение Военного Совета, который рассмотрел и одобрил представленный проект. 18 сентября 1850 г. последовало Высочайшее утверждение «Положения об отделении восточных языков при Новочеркасской гимназии»[65 - Там же. Л. 35. Отношение военного министра на имя начальника Департамента военных поселений, 21 сентября 1850 г.]. В соответствии с Положением, отделение получало организацию и программу, отвечавшую «нуждам долгой и упорной войны за обладание Кавказом». На наказного атамана Войска Донского возлагалось общее руководство восточным отделением, он же обладал исключительным правом приема и исключения учеников. На руководство Новочеркасской гимназии возлагалась ответственность за то, чтобы «в военные переводчики Отдельного Кавказского корпуса не были выпускаемы молодые люди, недостаточно для сего подготовленные». Состоявшим при отделении преподавателям из числа как офицеров, так и гражданских лиц предоставлялись права и преимущества преподавателей военно-учебных заведений. В служебном отношении они наравне с прочими преподавателями подчинялись директору войсковой гимназии.

Общее количество воспитанников отделения определялось в 30 чел.: 20 воспитанников от казачьих детей Войска Донского, 10 воспитанников – от Черноморского казачьего войска. Подбор воспитанников осуществлялся строго по сословному признаку, выходцы из неказачьей среды не имели права обучаться на восточном отделении. Воспитанникам предоставлялись права наравне со студентами университетов. Наиболее отличившиеся в изучении восточных языков и обладавшие примерным поведением по выпуску награждались чином хорунжего[66 - Хорунжий – обер-офицерский чин в казачьих войсках, закрепленный в Табели о рангах в 1722 г. в XIV классе, c 1884 г. – в XII классе; соответствовал подпоручику в пехоте и корнету в кавалерии.], остальным присваивался чин урядника[67 - Урядник – унтер-офицерский чин в казачьих войсках.]. По поступлению на службу военным переводчикам назначалось двойное жалованье против окладов офицеров казачьих войск. Окончившие курс восточного отделения были обязаны прослужить в войсках Отдельного Кавказского корпуса шесть лет. Оставшимся на службе по истечении этого срока делалось добавочное жалованье в размере половины оклада казачьих офицеров. Положение, таким образом, впервые в истории подготовки в России военно-востоковедных кадров указывало на необходимость материального поощрения специальных знаний у офицерского состава и предельно ясно это регламентировало.

Впоследствии этот подход будет широко применен при организации подготовки военно-востоковедных кадров в специализированных учебных заведениях русской армии.

Курс обучения на восточном отделении составлял четыре года и разделялся на «первоначальный» и «окончательный», по два года в каждом. В программу обучения входило изучение арабского, татарского и аварского, а в качестве дополнительного и абхазского языка. Программа предусматривала как теоретическое, так и практическое изучение восточных языков с тем условием, чтобы «воспитанники, свободно изъясняясь на изученных языках, могли соответствовать своему будущему назначению»[68 - Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 136.]. В соответствии с учебной программой предполагалось иметь пять учителей: по два преподавателя для арабского и татарского языков и одного для обучения аварскому языку. С тем, чтобы снизить нагрузку на воспитанников восточного отделения, директор гимназии получил разрешение исключить из учебной программы ряд предметов, обязательных для остальных гимназистов, – латинский и немецкий языки, высшую математику, сельское хозяйство и коммерческое практическое счетоводство. Посколько изначально отделение создавалось в виде «благородного пансиона», то в нем, по ходатайству директора гимназии, начиная с 1853 г., были дополнительно введены должности «инспектора» и «надзирателя». На содержание 30 воспитанников выделялась сумма в 5142 руб. в год. Всего же на содержание отделения, как воспитанников, так и чиновников, определялась в год сумма в 6808 руб. с тем расчетом, чтобы средства поступали от Донского и Черноморского казачьих войск пропорционально количеству воспитанников, определенных на учебу от этих войск. На Войско Донское приходилось две трети, а на Черноморское казачье войско – одна треть от общей суммы расходов.

Из гимназии востоковедная библиотека была передана в фонды гимназической библиотеки и продолжала там храниться до 1880 г., затем по просьбе Туркестанского генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана была передана в Ташкент на формирование фондов Туркестанской публичной библиотеки. Всего в Ташкент было отправлено 54 наименования (112 томов) редких книг по Востоку и все 380 экземпляров «Учебника татарско-азербайджанского наречия», составленного преподавателем отделения восточных языков Новочеркасской войсковой гимназии Абуль-Гасанбеком Визировым[69 - См.: Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 213.].

Церемония официального открытия отделения восточных языков затягивалась по причине неполучения гимназией средств, составляющих долю Черноморского казачьего войска[70 - Прием воспитанников на восточное отделение из числа вакансий Черноморского казачьего войска состоялся в 1854 г. Право отбора кандидатов в воспитанники было предоставлено директору Екатеринодарской гимназии с утверждением наказным атаманом Черноморского казачьего войска.]. Наконец 1 февраля 1853 г. состоялась торжественая церемония открытия отделения восточных языков Новочеркасской войсковой гимназии. На торжество кроме официальных и именитых лиц Новочеркасска были приглашены и родители будущих военных переводчиков. В церемонии открытия приняли также участие все находившиеся в то время в Новочеркасске генералы и до ста штаб-офицеров. «В 11 часов утра, – отмечалось в официальном сообщении, – по прибытии войскового наказного атамана М. Г. Хомутова с архиепископом Донским и Новочеркасским Иоанном в дом[71 - Частное домовладение подполковника Ф. И. Ушакова, снятое в аренду за 1000 руб. серебром в год. В последний период деятельности отделение располагалось в частном доме, принадлежавшем генерал-майору Ф. И. Шумкову.], занимаемый отделением, началось соборное молебствие <…>. Затем директор училищ Войска Донского полковник Золотарев прочитал предписание военного министра на имя войскового наказного атамана об учреждении по Высочайшему повелению при Новочеркасской гимназии отделения восточных языков, а также положения и штата отделения. По оглашению этих актов, старший учитель татарского языка Макаров произнес речь «О языках и наречиях, употребляемых на Кавказе»[72 - Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 213. С. 141–142.]. Затем воспитанники 1851 академического года продемонстрировали собравшейся публике свои успехи в изучении восточных языков – письмо под диктовку, чтение и перевод несложных восточных текстов.

Первый выпуск воспитанников восточного отделения состоялся в декабре 1856 г. После выпускных экзаменов аттестатов удостоились 12 слушателей. Право быть выпущенными со званием военного переводчика получили пять воспитанников: Гавриил Подхалюзин (за отличия в науках награжденный чином хорунжего), Василий Михайлов, Дмитрий Голубов, Петр Фицхелауров и Иван Ротов. Остальные семь воспитанников были оставлены на восточном отделении еще на один год – «дабы дать им возможность для пользы будущей их службы дополнить сведения их в восточных языках»[73 - Там же. С. 170.].

Основные выпуски восточного отделения пришлись на годы окончательного покорения Кавказа, и участие первых выпускников отделения в боевых действиях было незначительным. Основная полезная их деятельность состоялась на ниве мирной жизни, по преимуществу на службе по линии военно-народного управления, в сфере судебной системы, образования и науки. По замечанию военного востоковеда полковника П. Г. Пржецлавского, бывшего приставом при имаме Шамиле, сделанному в конце 1860-х гг., – «При управлении в судах [в Дагестане] служат с большою пользою военные переводчики из уроженцев земли Войска Донского, воспитанники Новочеркасской школы восточных языков; они во всех отношениях стоят далеко выше большей части переводчиков из туземцев Кавказа <…>»[74 - Пржецлавский П.-П. Г. Дагестан, его нравы и обычаи // Вестник Европы. 1867. № 9. С. 180.].

Из офицеров первого выпуска наибольшую известность получил есаул Г. А. Подхалюзин благодаря своей педагогической деятельности в горской школе (затем в прогимназии и реальном училище) в Темир-Хан-Шуре[75 - См.: Козубский Е. И. Историческая записка о первом десятилетии Темир-Хан-Шуринского реального училища, 1880–1889. Порт-Петровск: Тип. А. М. Михайлова, 1890. 211 с.]. В горской школе Подхалюзин кроме прочих предметов преподавал и арабский язык. Он также известен как автор ряда переводов с арабского языка на русский – сочинения «Низам Шамиля» и работы Гаджи Али «Сказания очевидца о Шамиле». Известен своей деятельностью на Кавказе и А. А. Подхалюзин (брат Г. А. Подхалюзина), также выпускник восточного отделения Новочеркасской войсковой гимназии. В 1878 г. в чине подполковника он состоял на службе по линии военно-народного управления, занимая должность помощника начальника Казикумухского округа Дагестанской области, и был известен как человек очень энергичный, даровитый, хорошо знавший арабский и азербайджанский языки.

Подготовка военно-востоковедных кадров на восточном отделении Новочеркасской войсковой гимназии продолжалась без изменений вплоть до конца 1866 г., пока наказным атаманом Войска Донского генерал-адъютантом А. Л. Поповым в январе 1867 г. в письме на имя главнокомандующего Кавказской армии не был возбужден вопрос о закрытии восточного отделения «как несоответствующего требованиям настоящего времени»[76 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 27957. Л. 1 об. Доклад по Главному управлению иррегулярных войск. О закрытии отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии Войска Донского, 18 сентября 1867 г.]. Формальным основанием для закрытия послужило окончание Кавказской войны, для нужд которой отделение и было создано. Но имелась и другая причина, которая заключалась в том, что отделение восточных языков, существовавшее при гимназии, не соответствовало требованиям новой образовательной реформы, проводившейся в то время в России и предполагавшей усиленное и преимущественное внимание к классическим языкам и литературе.

В отзыве на запрос генерал-адъютанта А. Л. Попова Главнокомандующий Кавказской армии отмечал: «С изменившимися на Кавказе военными обстоятельствами совершенно справедливо освободить Донское Войско от обязанности содержать при Новочеркасской гимназии отделение восточных языков»[77 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 27–27 об. Докладная записка Главного управления казачьих войск в Главный штаб, 8 декабря 1881 г.]. Была также выражена мысль о желательности «для образования военных переводчиков <…> учредить особую школу в пределах Кавказского края»[78 - Там же.]. С этой целью предполагалось дополнительно рассмотреть вопрос и, выработав новый проект, представить его на Высочайшее рассмотрение[79 - Там же.]. Впрочем, каких-либо практических действий в этом направлении не последовало, и проект «особой школы» так никогда и не был реализован. Также рассматривалась возможность подготовки военных переводчиков для Кавказской армии в проектировавшемся Азиатском институте для изучения восточных языков в Астрахани[80 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 27957. Л. 18 об. – 19 об. Доклад по Главному управлению иррегулярных войск. О закрытии отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии Войска Донского, 18 сентября 1867 г.]. Идея создания такого института получила Высочайшее одобрение в 1866 г.

31 октября 1867 г. последовало Высочайше утвержденное постановление Военного Совета о закрытии отделения восточных языков Новочеркасской гимназии по окончанию в нем курса остающихся 11 слушателей (7 чел. – уроженцы Войска Донского, 4 чел. – Кубанского казачьего войска). Из этого числа успели окончить курс со званием военного переводчика только семеро человек, остальные четверо покинули отделение до окончания курса. Последний, двенадцатый выпуск восточного отделения состоялся в августе – сентябре 1869 г. Со званием военных переводчиков были выпущены: Варфоломей Болдырев, Петр Власов, Георгий Иванков, Виктор Кирп, Никифор Пужай, Михаил Сидоров и Михаил Ульянов.

Из выпускников восточного отделения Новочеркасской гимназии известны по своей деятельности на Востоке дипломат Петр Михайлович Власов (1850–1905)[81 - П. М. Власов занимал различные дипломатические должности: генеральный консул в Мешхеде (1888–1897), глава российской чрезвычайной миссии в Аддис-Абебе (18971900), российский посланник в Черногории (1900–1902), Персии (1902–1905).] и генерал-майор Иван Иванович Драчев (1843–?), специалист по турецкому языку[82 - В 1911 г. в связи с открытием в Тифлисе окружной подготовительной школы восточных языков генерал-майор Драчев предложил штабу Кавказского военного округа свою кандидатуру в качестве преподавателя турецкого языка. См.: РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 4006. Л. 102.].

Деятельность военных переводчиков – выпускников Новочеркасской войсковой гимназии была столь успешна на Кавказе, что в военном ведомстве периодически возвращались к мысли о возобновлении в ней подготовки военно-востоковедных кадров. В период обсуждения в военном ведомстве вопроса об учреждении офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД на одном из документов военный министр П. С. Ванновский сделал пометку: «В Новочеркасске было училище инородческое, что ли? Все лучшие переводчики-офицеры на Кавказе из этого заведения. Надо навести справку, когда и зачем его упразднили. Подумать бы и возобновить»[83 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 21. Пометка военного министра П. С. Ванновского на докладной записке по Главному штабу, 24 ноября 1881 г.]. Командующий войсками Кавказского военного округа генерал-адъютант князь А. М. Дондуков-Корсаков в 1884 г. в письме на имя начальника Главного штаба с большим сожалением указывал на закрытие восточного отделения в Новочеркасске, с деятельностью которого он был прекрасно знаком по своей службе в должности начальника штаба Войска Донского (1860–1863). «На Кавказе, – сообщал Дондуков-Корсаков, – со времени последовавшего в конце [18]60-х годов уничтожения существовавшего при Новочеркасской войсковой классической гимназии особого отделения восточных языков постоянно чувствовался вред от закрытия этого училища, дававшего для Кавказа очень хороших переводчиков и полезных для службы в крае офицеров, вполне знакомых с местным языком»[84 - Там же. Л. 172 об. – 173. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.].




Курсы турецкого языка в Императорской военной академии


В русском военнном ведомстве изучению Османской империи традиционно уделялось большое внимание, что было обусловлено рядом геополитических и военных факторов. Войны с Турцией дали русской армии значительный боевой опыт и оказали влияние на развитие русского военного искусства. Военные конфликты с Турцией указали на необходимость учитывать в военном планировании и боевых действиях специфику национально-психологических особенностей, традиций и ментальности армий восточного типа. Для войн с восточными армиями понадобились специалисты, знающие не только их специфику, но и восточные языки. Подготовка таких специалистов для русской армии была очевидна, но часто откладывалась до лучших времен. Крымская война представила турецкую армию в качественно новом состоянии – с иностранными военными инструкторами и европейским вооружением она стала более опасным противником. Осознание этого факта имело большое воздействие на русскую военную элиту. Образ турка в английском мундире при крупповском орудии, словно ночной кошмар, со времен Крымской войны неотступно преследовал русское военное руководство. Неудачи в Крымской войне привели к пересмотру взглядов русской военной элиты на необходимость системного изучения Турции и ее вооруженных сил. Ближайшим следствием этого нового подхода стало учреждение курсов турецкого языка в Императорской военной академии[85 - Примечательно, что курсы турецкого языка в ИВА остались незамеченными как в официальной истории академии, составленной генералом Н. П. Глиноецким, так и в работе академика А. Н. Кононова по истории изучения тюркских языков в России. Небольшое упоминание о них имеется в работе Н. И. Веселовского: Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 57. Краткие сведения о курсах также приводятся в работе: История отечественного востоковедения (2). С. 138.].

9 декабря 1853 г. военный министр князь В. А. Долгоруков в письме на имя директора Императорской военной академии сообщил о получении от профессора Санкт-Петербургского университета А. К. Казем-Бека предложения о безвозмездном преподавании турецкого языка офицерам Генерального штаба и слушателям академии. В письме также указывалось, что по Всеподданейшему докладу по этому вопросу император высказался «с удовольствием о похвальном предложении профессора Казем-Бека» и соизволил для окончательного принятия решения по этому вопросу получить заключение директора Императорской военной академии[86 - РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 1–1 об. Военный министр директору Императорской военной академии, 9 декабря 1853 г.].

Предложение профессора Казем-Бека адресовывалось «русским офицерам, в особенности офицерам Генерального штаба и Военной академии, желающим изучить турецкий язык, как европейский, так и малоазиатский, в самоскорейшем времени». С этой целью он предлагал составить на русском языке учебное пособие «доселе не существующее», а также открыть «особенный бесплатный курс турецкого языка в одном из заведений ведомства Военного министерства». С ноября 1853 г. Казем-Бек приступил к сбору подготовительных материалов для написания учебного пособия (объемом в 15–20 печ. л.), которое он предполагал закончить к весне 1854 г. При этом Казем-Бек выразил готовность безвозмездно передать свой труд в полное распоряжение Военного министерства для использования в качестве учебного пособия для офицеров, изучающих турецкий язык.

Сам учебный курс турецкого языка, по замыслу Казем-Бека, должен был длиться четыре месяца и состоять из трех лекций в неделю. Число слушателей ограничивалось 50 офицерами, которые назначались Военным министерством. Посторонние слушатели на курсы не допускались. К занятиям Казем-Бек предполагал привлечь двух своих помощников – муллу Гусейн Фейзханова и каллиграфа Ибни-Ямина, которые должны были заниматься со слушателями во время практических занятий.

Казем-Бек представил также на рассмотрение Военного министерства план учебного пособия турецкого языка и план самого учебного курса. Учебное пособие состояло из четырех отделений: первое – очерк грамматики турецкого языка с указанием при необходимости на отличительные особенности малоазиатского диалекта, очерк дополнялся примерами для упражнений по всем основным частям речи; второе – языковые ситуации и тематическая лексика («разговоры») «о самонужнейших предметах офицерской полезной жизни во время похода, войны и мира, как то: о предметах окружающего нас мира; о распознании дороги; о путях сообщения; о местности; о разговорах с пленными; о нуждах жизни и пр.»[87 - РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 4.]. Третье отделение включало «избранные статьи на турецком языке» и предназначалось для офицеров, занимающихся по углубленной программе. Четвертое отделение состояло из двустороннего русско-турецкого и турецко-русского словаря, причем в первую часть входили общеупотребительные выражения и лексика, а во вторую – лексика, используемая в учебном пособии. Развитие лексического запаса и разбор хрестоматийных статей предполагалось осуществлять по принципу от простого к сложному. Диалектное различие в языке указывалось в скобках, произношение турецких слов давалось русскими буквами.

Учебная программа курсов делилась на два разряда: первый – «для начинающих и не имеющих никаких еще сведений в восточных языках», второй – «для тех, кто уже знаком с первоначальными элементами языка». Весь курс строился на основе 50 лекций продолжительностью по полтора часа каждая. В первом разряде четыре лекции посвящались изучению букв «в разных их положениях с правильным произношением», составлению слогов, слов, упражнению в чтении и письме на основе примеров. Восемь лекций отводилось на чтение и письменные занятия с изучением краткого очерка грамматики турецкого языка. Десять лекций предназначалось для продолжения занятий по письму и чтению, закреплению грамматики и для грамматического разбора при чтении и переводе с турецкого на русский язык самых простых статей. Остальные лекции составляли занятия по разговорной практике, переводу с турецкого на русский и с русского на турецкий язык. В течение всех лекций проводились упражнения по чтению и письму под диктовку. Во втором разряде шесть лекций отводились для занятий по чтению, письму и грамматическому разбору. Еще шесть лекций использовалось для перевода с грамматическим разбором с турецкого на русский язык. Остальные лекции посвящались разговорной практике и переводу с русского на турецкий язык.

12 декабря 1853 г. директор Императорской военной академии генерал-адъютант И. О. Сухозанет доносил военному министру о том, что имел личную встречу с профессором Казем-Беком для обсуждения деталей организации курсов. «Касательно распределения времени, – сообщал Сухозанет, – и порядка преподавания все уже условлено окончательно, и кафедра турецкого языка в академии будет открыта немедленно по получении распоряжения о сем»[88 - Там же. Л. 6–6 об. Рапорт директора Императорской военной академии военному министру, 12 декабря 1853 г.]. Рапорт Сухозанета военным министром был доложен императору Николаю I, который лично интересовался развитием проекта. Вскоре князь Долгоруков уведомил Сухозанета о том, что «Государь император <…> с удовольствием Высочайше разрешил соизволить открыть кафедру турецкого языка в Императорской военной академии»[89 - РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 7. Об открытии кафедры турецкого языка. Отношение военного министра на имя директора Императорской военной академии, 16 декабря 1853 г.].

20 декабря 1853 г. последовал приказ по академии, в котором указывалось: «Преподавание турецкого языка в Военной академии принял на себя безвозмездно ординарный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета действительный тайный советник Мирза Казем-Бек. Лекции назначаются по понедельникам и субботам вечером от семи с половиной до девяти часов, а по четвергам от восьми с половиной до десяти часов утра в часы, назначенные для классных академических занятий. При таковых лекциях должен всегда находиться дежурный полковник»[90 - Там же. Л. 8. Приказ по ИВА № 34 от 20 декабря 1853 г. На приказе стоят отметки профессоров и преподавателей академии об ознакомлении, среди них и пометка полковника Д. А. Милютина – «читал».].

После отбора слушателей академии, предназначенных для изучения турецкого языка, выявилось еще 13 вакантных мест, которые были предложены для офицеров Генерального штаба. Вице-директор академии генерал-майор Г. Ф. Стефан в письме на имя вице-директора Департамента Генерального штаба генерал-лейтенанта Е. Е. Ризенкампфа просил сообщить, «не найдется ли желающих слушать лекции» из числа офицеров Генерального и Гвардейского Генерального штаба[91 - Там же. Л. 9–9 об. Рапорт вице-директора Императорской военной академии, 18 декабря 1853 г.]. В ответном письме Ризенкампф представил список офицеров Департамента Генерального штаба, изъявивших желание изучать турецкий язык на учрежденных в академии курсах. Кроме того, Ризенкампф ставил в известность, что от Гвардейского Генерального штаба кроме пяти выделенных вакансий имеется еще пять офицеров, желающих изучать турецкий язык. В связи с этим Ризенкампф обращался к генералу Стефану с просьбой предоставить возможность еще пяти («или по крайней мере трем») офицерам заниматься на курсах.

Как следует из документов, для обучения на курсах турецкого языка от Гвардейского Генерального штаба рекомендовались: капитан Г. В. Мещяринов, штабс-капитаны П. Д. Зотов, И. В. Турчанинов и И. П. Новиков, поручик Ф. П. Веймарн. От Генерального штаба – полковник Н. Х. Агте, подполковник барон А. К. фон Штакельберг, капитаны А. П. Клачков, князь И. А. Мещерский, штабс-капитаны П. И. Мезенцов, М. А. Терне, И. Ф. Пейкер, причисленный к Генеральному штабу ротмистр А. И. Беренс. Позже штабс-капитан Пейкер отказался от курсов, и его место было предоставлено офицеру Гвардейского Генерального штаба[92 - Там же. Л. 11. Список офицерам Гвардейского Генерального штаба и Генерального штаба, изъявившим желание слушать в Императорской военной академии лекции турецкого языка.]. Полный список офицеров-слушателей Императорской военной академии и офицеров Генерального и Гвардейского штаба, обучавшихся на курсах, остается неизвестным. Из офицеров Генерального штаба, проходивших обучение на курсах турецкого языка, отметим тех, кто получил известность своей деятельностью на Востоке. Александр Иванович Беренс плодотворно занимался педагогической и научной деятельностью в стенах академии: адъюнкт-профессор, профессор и заслуженный профессор военной истории и стратегии в НАГШ (1855–1875 гг.), генерал-майор (1868) и член ВУК Главного штаба; совершил в 1856 г. поездку в Алжир, автор ряда востоковедных работ[93 - К примеру, см.: Беренс А. И. Кабилия в 1857 г. // Воен. сб. 1858. № 4. С. 247–274; № 5. С. 121–172; № 6. С. 449–486; Обзор известий о русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Вып. 1–3. СПб.: [Б. и.], 1878.]. Петр Иванович Мезенцов также получил известность своей педагогической деятельностью, занимал должности адъюнкт-профессора в НАГШ (1856–1864), директора 2-й Московской военной гимназии (1864–1871) и Пажеского корпуса (18711878), генерал-лейтенант, член ВУК Главного штаба. Полковник Николай Христофорович Агте прославился своими путешествиями и исследованиями в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.

На издание учебного пособия турецкого языка, приспособленного к программе курсов, Казем-Бек испросил 1000 руб. серебром, но получил отказ военного министра по причине того, что «для изучения турецкого языка уже изданы разные учебные пособия»[94 - РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 14–15. Военный министр директору Императорской военной академии, 10 января 1854 г.]. При этом к ответу министра прилагался перечень имевшихся пособий, из которых две работы принадлежали русским востоковедам, а три были французскими.

В числе русских работ рекомендовались «Общая грамматика турецко-татарского языка», составленная самим Казем-Беком, и «Карманная книга для русских воинов в турецких походах»[95 - Сенковский О. И. Карманная книга для русских воинов в турецких походах: Ч. 1. Разговоры российско-турецкие; Словарь российско-турецкий употребительнейших слов; Ч. 2. Основные правила турецкого разговорного языка / [О. И. Сенковский]. СПб.: Тип. Деп. нар. просв., 1828–1829. II, 107; 76 с.]. О последней стоит сказать особо, как об одном из первых (если не первом) опыте военного разговорника на восточном языке для русской армии. Русско-турецкий военный разговорник «Карманная книга для русских воинов в турецких походах» предназначался для чинов действующей армии в период русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Разговорник составлен профессором Санкт-Петербургского университета О. И. Сенковским. Работа состояла из двух частей: в первой части имелось два раздела – «Разговоры российско-турецкие» и «Словарь российско-турецкий употребительнейших слов». Словарь явился одним их первых русско-турецких словарей и включал в себя около 4000 слов. Вторая часть – «Основные правила турецкого разговорного языка» – явилась первой в России грамматикой турецкого языка. Работу Сенковского выгодно отличала весьма точная транскрипция турецкого языка русскими буквами. «Карманная книга» оказалась столь успешно составленной, что была переиздана в 1854 г. в период Крымской войны[96 - Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 226–227.].

В качестве компромиссного варианта было принято решение не издавать пособия по турецкому языку типографским способом, а издать лекции более дешевым литографическим способом. С этим согласился и сам Казем-Бек, который писал директору Императорской военной академии: «Взявшись за дело, удостоенное монаршим одобрением, я не щадя сил предался ему; как известно начальству Военной академии, я приготавливаю все нужные материалы для моего курса, эти материалы предварительно литографируются, и мои слушатели имеют все, что нужно для успешного продолжения курса; следственно, вопрос об издании учебного пособия, о котором я имел честь предложить Военному министерству, вовсе не касается до моих занятий в Военной академии. Мои слушатели здесь будут иметь все средства к продолжению курса мною начатого и не будут нуждаться в особых учебных пособиях, имея в руках своих «Материалы для курса турецкого языка в Императорской военной академии»[97 - Точное название изданных лекций: Казем-Бек А. К. Учебные пособия для временного курса турецкого языка, с Высочайшего разрешения открытого в Императорской Военной академии: [в 3 ч.] / [Соч.] Проф. Имп. С.-Петерб. ун-та, д. с. с. мирзою Александром Казем-Беком. СПб.: [Литогр. в ИВА], 1854. 300 с.]. Первые литографированные лекции Казем-Бека были доставлены в Императорскую военную академию, Департамент Генерального штаба и в штаб Главнокомандующего Гвардейским и Гренадерским корпусами уже в конце декабря 1853 г.

Курсы турецкого языка при Императорской военной академии были полностью прочитаны профессором Казем-Беком в декабре 1853 – июле 1854 гг. и больше не возобновлялись. Отчасти этому помешали обстоятельства военного времени. Несмотря на свою краткую историю, курсы сыграли весьма важную роль в развитии в России системы военного востоковедения. Они были первой попыткой соединить высшее военное образование в России с классической востоковедной наукой. Кроме того, курсы положили собой начало подготовке военно-востоковедных кадров в Петербурге – военной столице империи. До их открытия языковые специалисты готовились на азиатских окраинах России – в Сибири, Оренбургском крае и на Кавказе. Большой успех курсов в среде офицеров Генерального штаба свидетельствовал об имевшейся уже в то время потребности у наиболее передовой части русского офицерского корпуса в изучении стран Востока и восточных языков, что было вполне естественно, принимая во внимание, что многие офицеры Генерального штаба проходили службу в Азиатской России и делали там успешную карьеру, а также тот факт, что первая половина XIX в. явилась для русской армии полосой непрерывных войн на Востоке – Кавказская война, вооруженные конфликты с Персией и Турцией, начало военных кампаний в Средней Азии. Курсы также явились примером удачного соединения академической востоковедной науки с практическими задачами военного ведомства на Востоке.




Санкт-Петербургский университет и военное ведомство


В 1860 г. при факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета кяхтинским купечеством были учреждены первые «частные» стипендии им. Н. Н. Муравьева-Амурского (Высочайше утверждена 3 октября 1860 г.) и Николая Игнатьева (Высочайше утверждена 4 апреля 1861 г.)[98 - С 1882 г. – стипендии графа Муравьева-Амурского и графа Игнатьева.]. Стипендии учреждались для поощрения молодых людей к изучению китайского, маньчжурского и монгольского языков. Согласно положению о стипендиях, стипендиат по окончании курса на факультете восточных языков и получении ученой степени обязан был прослужить по указанию правительства в пограничных пунктах, установленных для ведения сношений с Монголией и Китаем. Стипендии по своим размерам (525 руб. в год) значительно превосходили правительственные (300 руб.). Именные стипендии не только признавали заслуги государственных деятелей, но и стимулировали процесс целевой подготовки востоковедных кадров для решения колонизационных и оборонных задач на русском Дальнем Востоке. Между тем выпускники факультета восточных языков с неохотой покидали столицу и отправлялись на восточные окраины империи. Еще осенью 1859 г. генерал-губернатор Западной Сибири генерал от инфантерии Г. Х. Гасфорт отправил в адрес руководства факультета запрос, «не желает ли кто из окончивших курс факультета занять вакантную должность старшего переводчика татарского языка при генерал-губернаторе». Желающих ехать в Сибирь не оказалось. Летом 1863 г. на факультет поступила аналогичная просьба найти кандидата на вакантную должность переводчика маньчжурского языка при военном губернаторе Амурской области, но и она осталась безответной.

В разные годы отдельным офицерам по личной инициативе в качестве вольнослушателей удалось получить востоковедное образование в ведущих учебных заведениях России: генералы Д. Н. Богуславский, П. Ф. Унтербергер и Генерального штаба полковник Н. А. Караулов закончили факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета, генерал М. А. Терентьев – Лазаревский институт восточных языков. Все они получили известность на ниве военного востоковедения и внесли в его развитие весомый вклад. Вместе с тем подготовка офицеров-востоковедов в этих учебных заведениях носила случайный характер, без какого-либо участия со стороны военного ведомства.

Главный штаб для подготовки офицеров-востоковедов со знанием китайского и японского языков для войск Приамурского военного округа рассматривал возможность обучения офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. С этой целью предполагалось ежегодно направлять на факультет восточных языков двух офицеров для изучения китайского и японского языков. Каждому офицеру предполагалось выдавать по 600 руб. в год на оплату лекций и учебные пособия. В 1895 г. Главный штаб испрашивал Высочайшее разрешение на выделение средств на университетскую подготовку военных специалистов: на 1896 г. – 1200 руб., 1897 г. – 2400 руб., 1898 г. и последующие – 3600 руб.[99 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 48 (1896 г.). Л. 7. Докладная записка начальника Главного штаба на имя военного министра, 4 апреля 1896 г.] Такое разрешение последовало, и Главный штаб получил испрашиваемые средства.

Между тем проект так и остался нереализованным в связи с обращением временно командующего войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенанта Н. И. Гродекова в Главный штаб с просьбой разрешить использовать средства, выделенные для подготовки офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета для устройства во Владивостоке офицерского курса китайского, японского и корейского языков. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев счел возможным согласиться с предложением Гродекова в связи с тем, что «преподавание языков в университете более теоретическое, а на Дальней окраине нужны по преимуществу практические знания»[100 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 48 (1896 г.). Л. 10 об. Доклад по Главному штабу на Высочайшее имя, 8 апреля 1896 г.].

В более поздний период в военном ведомстве также изучалась возможность подготовки кадров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета, к примеру, известен проект генерала В. П. Целебровского (1901 г.), о котором будет сказано ниже. Однако дальше изучения возможностей военное ведомство не продвинулось, причиной тому, возможно, были опасения поместить офицеров в студенческую среду. В послемилютинский период в военном ведомстве на университеты смотрели как рассадники антиправительственной пропаганды. В известной мере такие опасения имели свои основания, об этом будет сказано в разделе, относящемся к истории офицерского отделения Восточного института во Владивостоке.




Лингвистические работы: словари, учебные пособия, разговорники


Важное значение для развития в русской армии традиций изучения восточных языков имела деятельность выдающегося русского лингвиста и кавказоведа Петра Карловича Услара (1816–1875). Получив образование в Инженерном училище и Императорской военной академии, П. К. Услар непродолжительное время служил в Отдельном Сибирском корпусе (1844–1846), дивизионным квартирмейстером 1-й Гренадерской дивизии, принимал участие в Венгерском походе 1849 г. В мае 1850 г. Услар был назначен на службу в Отдельный Кавказский корпус (с 6 декабря 1857 г. – Кавказская армия) и провел на Кавказе без малого четверть века[101 - См.: РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 12730. Послужной список генерал-майора Услара, сост. 1 января 1875 г.]. В штабе Кавказской армии на Услара были возложены работы по военно-статистическому описанию Эриванской губернии и составлению истории Кавказа. С конца 1850-х гг. П. К. Услар принимается за изучение языков народов Кавказа и посвящает этому грандиозному делу всю свою последующую жизнь[102 - Деятельность П. К. Услара в области изучения кавказских языков достаточно подробно рассмотрена в работе: Магометов А. А. П. К. Услар – исследователь дагестанских языков. Махачкала: Дагучпедгиз, 1979. 100 с.]. Изучение языков горских народов Кавказа Услар начал с западно-кавказской группы – черкесского, абхазского и убыхского. Результаты работ по изучению черкесского и убыхского языков (вместе с очерком сванской грамматики) были опубликованы уже после смерти Услара. В 1861–1862 гг. Услар работал над составлением грамматики и азбуки абхазского языка, изучение которого положило начало серии лингвистических работ по кавказским языкам. В 1861 г. Услар разрабатывает «Кавказскую азбуку» в качестве универсальной основы для записи бесписьменных кавказских языков. За основу он взял принцип грузинской азбуки с использование русских букв и букв осетинского словаря, созданного русским лингвистом А. М. Шёгреном. К разработке грамматик, букварей и словарей горских языков Кавказа Услар привлекал наиболее образованных горцев – носителей языка. В относительно короткий период времени ему удалось разработать кабардинскую азбуку и чеченскую грамматику. Отлитографированные монографии «Абхазский язык» и «Чеченский язык» Услар представил на конкурс Императорской академии наук и был удостоен за эти сочинения Демидовской премии.

С 1863 г. Услар приступает к изучению дагестанских языков – аварского, лакского («казикумухского»), арчинского, ураклинского («хюркилинского»), лезгинского («кюринского») и табасаранского. В этот период Услар много путешествовал по Кавказу, проживал в удаленных и не всегда безопасных местах края, встречался со многими просвященными горцами. В ходе многочисленных поездок Услар разработал основы методики полевых исследований в российском языкознании. Лингвистические работы Услара (за исключением грамматики табасаранского языка[103 - Табасаранская грамматика по рукописи Услара издана дагестановедом А. А. Магометовым. См.: Табасаранский язык: (Исследование и тексты) / Акад. наук Груз. ССР. Ин-т языкознания. Тбилиси: Мецниереба, 1965. XVI, 398 с.]) были опубликованы уже после его смерти Управлением Кавказского учебного округа[104 - Работы Услара были опубликованы под названием: Этнография Кавказа / Языкознание / П. К. Услар; [С вступ. статьями М. Р. Завадского. К т. 1–4].: [в 6 т.]. Тифлис: Упр. Кавк. учеб. округа, 1887–1896. Издание состояло из следующих томов: I. Абхазский язык (1887); II. Чеченский язык (1888); III. Аварский язык (1889); IV. Лакский язык (1890); V. Хюркилинский язык (1892); VI. Кюринский язык (1896).]. Научное наследие Услара не ограничивается только лингвистическими работами, он также известен своими исследованиями в области этнографии и истории кавказских народов.

В 1894 г. штабом Приамурского военного округа была организована крупная рекогносцировка малоизвестных районов Уссурийского края силами нескольких рекогносцировочных групп. Одну из них возглавлял начальник строевого отделения штаба Владивостокской крепости Генерального штаба капитан С. Г. Леонтович. В его задачу входило исследование бассейна р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив. Им был собран ценный географический и статистический материал, представленный в штаб округа в форме отдельной записки. За выдающиеся научные результаты рекогносцировки и «лишения, которые экспедиции пришлось испытать в дикой и негостеприимной стране» удостоен ордена Св. Анны 3-й ст. На основе лингвистических материалов рекогносцировки Леонтович составил «Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой»[105 - Леонтович С. Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой: Наречие бассейна р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив, севернее Императорской гавани / Сост. Сергей Леонтович. Владивосток: Тип. Н. В. Ремезова, 1896. 147 с.; (Зап. О-ва изучения Амурского края, Фил. Отд. Приамурского отдела Имп. Русского географ. о-ва; Т. 5, вып. 2).]. За исполненную работу был избран в члены-сотрудники Общества изучения Амурского края.

До появления работы Леонтовича уже имелся небольшой словарь, составленный протоиереем Александром Протодиаконовым и изданный Православным миссионерским обществом[106 - Краткий русско-ороченский словарь / Сост. прот. А. Протодиаконов. Казань: Православное миссионерское общество, 1888. 48 с.]. Леонтович обнаружил в словаре Протодиаконова, основанном на малораспространенном амурском наречии орочского языка, некоторые неточности и ошибки. На основе собранного в ходе рекогносцировки лингвистического материала Леонтович создал свой словарь орочского языка, в основу которого был положен тумнинский диалект, более крупный и распространенный в бассейне р. Тумнин. В словаре Леонтович рассмотрел также фонетические особенности и грамматику орочского языка, в котором на тот момент отсутствовала письменность. Словарь Леонтовича явился важным вкладом в изучение южной группы тунгусо-маньчжурских языков.

В середине 1880-х гг. Главный штаб приступил к реализации важного проекта по изданию разговорников на восточных языках, предназначенных для использования офицерами строевых частей и проходящими службу по линии военно-народного управления. В основу проекта легло предложение А. В. Старчевского[107 - Старчевский Альберт Викентьевич (1818–1901) – журналист, историк русской литературы, публицист, переводчик. С конца 1840-х гг. принимал участие в редактировании «Библиотеки для чтения», редактировал «Справочный энциклопедический словарь» Крайя (1848–1853), редактор «Сына Отечества» (1856–1870), ряда периодических изданий (18731885). Автор различного рода «Переводчиков», «Спутников» и «Толмачей» с восточных языков.], известного в России журналиста и историка русской литературы, передать безвозмездно Военному министерству подготовленные им разговорники с русского на восточные языки. Старчевский еще в 1878 г. по поручению военного губернатора Семиреченской области генерала Г. А. Колпаковского составил «Спутник русского человека по Средней Азии». «Спутник» состоял из словарей и кратких грамматических очерков узбекского, казахского, татарского и таджикского языков. Издание пользовалось спросом, и им были снабжены все офицеры и чиновники Степного генерал-губернаторства[108 - Положительные отзывы на «Спутник русского человека по Средней Азии» были сделаны известным востоковедом Н. Ф. Петровским в газетах «Голос» (1878, № 259) и «Туркестанские ведомости» (1878, № 27).].

Предложение Старчевского было поддержано начальником Тверского кавалерийского училища генерал-майором бароном А. А. Бильдерлингом. В специальной записке, подготовленной для ВУК Главного штаба, Бильдерлинг указывал на неудовлетворительное положение в русской армии дела изучения иностранных языков и рекомендовал воспользоваться предложением Старчевского с тем, чтобы придать процессу изучения иностранных языков «практический, а не учено-филологический интерес». «Занятия эти (иностранными языками. – М. Б.), – отмечал Бильдерлинг, – в наших учебных заведениях идут крайне неудовлетворительно, и, несмотря на признанную всеми способность славянских рас усваивать иностранные языки, большинство нашей молодежи после восьмилетних занятий французским и немецким языками не говорит впоследствии ни на одном из этих языков.

Так, например, во время последней войны [с Турцией] парламентер выехал однажды на аванпостную цепь[109 - Аванпост – передовой сторожевой пост (отряд) боевого охранения, вынесенный на удаление от основных сил. Аванпостная цепь – расположение стрелков в цепи на аванпосту.], занятую эскадроном вверенного мне полка. Несмотря на то, что высланный из армии Мегмета Али-паши[110 - Мехмед Али-паша (наст. имя – Карл Детрo?, 1827–1878) – османский офицер немецкого происхождения, турецкий маршал (1877). Командующий одной из турецких армий в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.] турецкий офицер отлично говорил по-французски, ни эскадронный командир, ни его офицеры не могли с ним объясниться и просили меня выехать на аванпосты»[111 - Записка Бильдерлинга. Л. 4.].

Бильдерлинг отмечал, что собранный Старчевским богатый лингвистический материал еще не издан, сам Старчевский человек уже не молодой и что в случае его смерти накопленный полувековой работой материал может пропасть бесследно. Бильдерлинг считал, что «для целей военных, административных и коммерческих желательно, подобно тому как в Англии, иметь возможно большее число справочных книжечек, карманных переводчиков, словарей нужнейших слов для разных языков, на которых говорят наши соседи»[112 - Там же. Л. 3 об.]. Записка генерала Бильдерлинга, имевшего влияние в ВУК Главного штаба и пользовавшегося личным расположением начальника Главного штаба Н. Н. Обручева, имела важное значение для успеха всего проекта по изданию разговорников восточных языков для нужд русской армии.

В феврале 1886 г. начальник Главного штаба докладывал военному министру, что Старчевский в течение 40 лет собрал до 700 тыс. «слов разных языков и наречий» и по разработанной им системе составил самоучители для десяти азиатских языков – «персидского, курдского, афганского, бухарского, тибетского, монгольского, маньчжурского, китайского, корейского, японского и подготовил материал для руководств турецкого, арабского, мадьярского, татарского, тюркского, индустанского и тунгузского языков»[113 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 17. Докладная записка по Главному штабу, 4 февраля 1886 г.]. Все самоучители Старчевский снабдил разговорной лексикой (слова и фразы), а также необходимой военной лексикой и краткими словарями с русского на восточные языки. Старчевский предлагал Главному штабу издать на выбор пять самоучителей и просил выделить на издание каждого по 150 руб. и еще 100 руб. на «наем помощника для надзора за печатанием».

Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал воспользоваться предложением Старчевского и приступить к изданию самоучителей, начиная с персидского языка. «Предлагаемые Старчевским самоучители, – отмечал Обручев, – будут весьма полезны не только лицам, командируемым для исследования Азии, но и всем офицерам и чиновникам, служащим на окраине и в частях Империи, населенных татарами, киргизами, китайцами и пр., а также всем нашим купцам, ведущим торговлю с Азиею»[114 - Там же. Л. 17 об.]. Обручев предлагал в качестве первого шага издать до 1000 экз. самоучителей персидского, турецкого, сартовского и китайского языков. Поскольку сам Старчевский не был знатоком восточных языков, то в помощь ему были привлечены авторитетные специалисты – военный востоковед генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский для составления персидского, турецкого и сартовского самоучителей и известный китаевед, русский консул в Ханькоу П. А. Дмитревский для работы над китайским самоучителем. Предложения Обручева были встречены с полным пониманием военным министром П. С. Ванновским, одобрившим реализацию проекта.

В октябре 1886 г. Обручев докладывал Ванновскому, что изданные Старчевским «Переводчики»[115 - При издании название «Самоучитель» заменили на «Переводчик».] с персидского, турецкого, сартовского и китайского языков тиражом в 1000 экз. каждый доставлены в Главный штаб[116 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 27. Докладная записка по Главному штабу, 27 октября 1886 г.]. «Переводчики» Старчевского были отправлены в войска Кавказского, Туркестанского, Омского, Приамурского, Иркутского и Одесского военных округов, на офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД, в штаб войск Гвардии и Петербургского военного округа, Азиатскую часть Главного штаба[117 - Азиатская часть Главного штаба – орган военного управления, созданный в 1867 г. для решения административных задач в азиатских военных округах и военно-народного управления на Кавказе и в Средней Азии. В сферу деятельности входили также вопросы обустройства границ в Азии, организация военно-ученых экспедиций, подготовка военно-востоковедных кадров и др. В разное время имела названия: Азиатская часть (1867–1903, 1910–1918), Азиатский отдел (1903–1910).], Азиатский департамент МИД, в Николаевскую академию Генерального штаба, военным агентам в Константинополе и Пекине, заведующему обучением персидской кавалерии.

«Переводчики» Старчевского быстро разошлись по войскам и получили в целом положительную оценку офицеров, соприкасавшихся с восточными языками по роду службной деятельности. В апреле 1887 г. военный агент в Константинополе доносил в ВУК Главного штаба: «Пять экземпляров “Переводчика с русского языка на турецкий” Старчевского, полученные мной из канцелярии Комитета в Петербурге, розданы мною офицерам парохода “Тамань”[118 - Пароход «Тамань» спущен на воду в 1849 г., исключен из сил флота в 1896 г. Находился в составе Черноморского флота, после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. использовался в качестве парохода-стационера в порту Константинополя и находился в распоряжении российского посла. В октябре 1881 – сентябре 1882 г. пароходом командовал капитан II ранга C. О. Макаров, который проводил в этот период важные гидрографические исследования пролива Босфор.], занимающимся изучением турецкого языка. Ввиду встретившейся надобности для тех же офицеров и вновь ожидаемых имею честь покорнейше просить зависящих распоряжений для высылки мне еще десяти экземпляров упомянутого “переводчика”»[119 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 69. Военный агент в Константинополе в канцелярию ВУК Главного штаба, 16 апреля 1887 г.].

Старчевский еще в 1878 г. обращался в ВУК Главного штаба с предложением профинансировать издание подготовленного им «афганско-русского и русско-афганского словаря и разговорников (военных) и грамматического очерка языка»[120 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 3. Д. 73 (1878 г.). Л. 1–1 об. Письмо А. В. Старчевского на имя Н. Н. Обручева, 9 октября 1878 г.].

По отпечатании тиража Старчевский выражал готовность передать в распоряжение военного ведомства 200–300 экз. словаря и разговорника. Это лингвистическое пособие представляло значительный интерес для Главного штаба в связи с обострением военно-политической обстановки вокруг Афганистана и началом второй англо-афганской войны (1878–1880). Главный штаб обратился с просьбой к известному востоковеду И. П. Минаеву дать оценку работе Старчевского с научной и практической точки зрения. Минаев высказался резко против работы Старчевского, указав, что она во многом скомпилирована со словаря британского военного медика Г. Беллью[121 - Беллью Генри (Henry Walter Bellew, 1834–1892) – британский военный врач, родился в Индии в семье британского офицера. Участник Крымской войны, с 1855 г. на службе в индо-британской армии. Участник дипломатической миссии в Афганистан (1857) к кашгарскому правителю Якуб-беку (1873–1874). В период службы на границе с Афганистаном самостоятельно изучил язык пушту и издал по этому языку несколько лингвистических работ.] и «не имеет никакого научного достоинства, и сомнительно, чтобы ею возможно было воспользоваться для практических целей»[122 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 73 (1878 г.). Л. 1–1 об. Отзыв И. П. Минаева на работу А. В. Старчевского.]. Вместо издания работы Старчевского Минаев предлагал переиздать в русском переводе сам первоисточник – словарь Беллью[123 - Имеется в виду работа Г. Беллью: A Dictionary of the Pukkhto or Pukshto Language, in which the words are traced to their sources in the Indian and Persian languages. London, Thacker & Co., 1867.].

В рассматриваемый период разработкой военно-востоковедных лингвистических пособий плодотворно занимался Генерального штаба подполковник Н. А. Волошинов. В конце 1884 г. он был командирован с научной целью на Командорские острова и по делам службы провел полтора месяца в Японии. Находясь в Японии, он на собственном примере убедился в том, насколько сложно подыскать в Японии хорошего переводчика японского языка. Постоянные трудности в переводе испытывали и офицеры русских военных кораблей и судов, имевших зимнюю стоянку в Йокогамском порту. Это обстоятельство подтолкнуло Волошинова к мысли составить специальный русско-японский разговорник. «С этой целью, – доносил он в Главный штаб, – я взял с собой один экземпляр книжки “Военный переводчик с русского языка на турецкий, болгарский и румынский” издания Военно-ученого комитета Главного штаба 1877 года. Убедившись на практике в полной пригодности этой книжки при сношениях с турками, румынами, а также болгарами во время последней русско-турецкой войны и считая ее за наиболее краткий, но вместе с тем вполне достаточный сборник всего того, что нужно для сношений с иностранцами, я принял ее за образец»[124 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 1. Д. 36 (1886 г.). Л. 44 об. Рапорт штаб-офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа Генерального штаба подполковника Волошинова управляющему делами ВУК Главного штаба, 13 ноября 1886 г.].

Волошинов обратился к переводчику Российского императорского консульства в Йокогаме Ханиуде с просьбой составить русско-японский переводчик. Ханиуда давно служил в консульстве, заведуя канцелярией и исполняя обязанности переводчика при официальных сношениях русского консула с японцами. Он изучил русский язык в русской школе в Токио и продолжительное время совершенствовал свои знания как разговорного, так и литературного языка, занимаясь переводами русской литературы на японский язык. Волошинов попросил Ханиуду исполнить работу как можно тщательнее, не торопясь с ее окончанием, с тем, чтобы избежать ошибок и неточностей. В конце 1885 г. Ханиуда закончил работу и прислал ее рукопись Волошинову в Хабаровск.

Неотложные служебные дела и недостаток шрифта не позволили Волошинову издать «Переводчик» в типографии штаба Приамурского военного округа. Находясь в ноябре 1886 г. в служебной командировке в Петербурге, Волошинов представил в ВУК Главного штаба рукопись работы и обратился с просьбой помочь издать «Переводчик». В докладной записке на имя военного министра начальник Главного штаба генерал-адъютант Н. Н. Обручев отмечал: «Эта книга по системе отличается от китайского переводчика, изданного г. Старчевским, но для военных целей она более пригодна, потому что в ней отдел военных фраз и военный словарь несравненно обширнее. Главное же достоинство “Японского переводчика” состоит в том, что транскрипция слов сделана на месте и природным японцем»[125 - Там же. Л. 46–46 об. Докладная записка по Главному штабу, 30 ноября 1886 г.]. Обручев предложил издать «Японский переводчик» тиражом в 1200 экз., из которых 300 экз. безвозмездно передать подполковнику Волошинову «в возврат сделанных им затрат по заказу этой книги». Военный министр полностью согласился с мнением Обручева. 19 марта 1887 г. Обручев представил Ванновскому экземпляр изданного «Японского переводчика», первого в военном ведомстве издания на японском языке[126 - См.: Ханиуда. Японский переводчик / Зав. канцелярией рус. консула в Иокогаме Ханиуда. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1887. [2], IV, 80 с.].

В докладной записке П. С. Ванновскому по поводу издания «Японского переводчика» Н. Н. Обручев также высказал мысль о желательности иметь аналогичное издание по монгольскому языку. Для подготовки такого пособия он предлагал обратиться к командующему войсками Забайкальской области с просьбой оказать содействие в подборе офицера, хорошо знающего монгольский язык, для работы над «Монгольским переводчиком». Н. Н. Обручев считал, что выполнить эту работу будет проще в Забайкалье, «где знание монгольского языка довольно распространено, чем в Петербурге, где трудно найти человека свободно говорящего по-монгольски и в то же время знающего русский язык». Найти такого специалиста в Забайкалье не удалось, и за разработку «Переводчика» взялся полковник Н. А. Волошинов. Основную работу по составлению русско-монгольского разговорника принял на себя видный русский монголовед профессор факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета А. М. Позднеев[127 - См.: Позднеев А. М. Монголо-бурятский переводчик / Предисл. ред.: Ген. штаба полк. Николай Волошинов. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1891. XVIII, 108 с.; Позднеев А. М. Русско-монголо-бурятский переводчик / [А. Позднеев]; [Ред.: Н. А. Волошинов]. 2-е изд. СПб.: Столич. скоропеч., 1898. XVIII, 108, II с.].

В самом начале русско-японской войны Главный штаб в спешном порядке осуществил переиздание «Японского переводчика» полковника Волошинова и Ханиуды[128 - См.: Ханиуда. Японский переводчик / Предисл.: Ген. штаба полк. Адабаш. 2-е изд. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1904. [4], 76 с. В период войны с Японией было опубликовано еще два исправленных и дополненных издания «Японского переводчика»: 3-е (1904) и 4-е (1905).]. Переиздание разговорника велось под руководством помощника начальника 7-го отделения (военная статистика иностранных государств) Главного штаба полковника М. А. Адабаша. В работе ему помогал мичман А. А. Де-Ливрон (Деливрон), выпускник Морского кадетского корпуса и юридического факультета Токийского университета (1903). Де-Ливрон в 1903 г. издал в Порт-Артуре «Русско-японский словарь», который в 1904 г. вышел вторым изданием[129 - Де-Ливрон А. А. Русско-японский словарь / Сост. А. А. Де-Ливрон. 2-е изд. СПб.: Южно-рус. кн-во Ф. А. Иогансон, 1904. 251 с.].

Издание Адабаша вызвало критику со стороны чиновника Главного управления уделов В. П. Панаева[130 - Панаев Владимир Павлович (1872 – после 1934 г.) – лингвист, востоковед, художник. Образование получил в Московском университете, служил в Главном управлении уделов, Мариинском ведомстве, с 1920 г. – на пенсии. В августе 1930 г. арестован и заключен в Бутырскую тюрьму, приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1931 г. после пересмотра дела освобожден досрочно с ограничением проживания на оставшийся срок. Поселился в г. Борисоглебске.], который в самом начале войны с Японией также издал русско-японский военный разговорник, составленный по его просьбе японцем Иосибуми Куроно[131 - См.: Куроно И., Панаев В. П. Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь. СПб.: Тип. Мин-ва фин. (В. Киршбаума), 1904. [4], IV, 68 с. Тираж толмача (4 тыс. экз.) был преподнесен императрицей Александрой Федоровной в качестве дара действующей армии на Дальнем Востоке. Толмач был переиздан в 1904 г. См.: Куроно И., Панаев В. П. Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь: С применением японск. шрифта «катакана» и «иероглифов». 2-е изд. [СПб.]: Тип. В. Киршбаума, 1904. [2], IV, [2], 133 с. Куроно Иосибуми (1859–1918) – ориенталист, преподаватель японского языка в Санкт-Петербургском университете (1888–1916).]. «Как мог полковник Адабаш, – задавался вопросом Панаев, – редактировать столь ответственное издание, как разговорное пособие для военных, сам будучи совершенным невеждой в японском языке, является более чем непонятно. Но во всяком случае факт тот, что из-под его редакции вышел безграмотный японский переводчик, отнюдь не может хоть мало-мальски послужить намеченной цели. Однако, как об этом ни указывалось Панаевым Адабашу, какие доказательства он тому ни приводил, все было напрасно, и полковник Адабаш продолжал и продолжал наводнять армию десятками тысяч экземпляров своей макулатуры, благо это право было в его руках»[132 - РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 4377. Л. 702 об. Панаев В. П. Краткая история введения японского переводчика издания Главного штаба и военного русско-японского толмача В. П. Панаева на театр военных действий последней русско-японской войны.].

В начале русско-японской войны В. П. Панаев обратился в Главный штаб с предложением приобрести у него права на издание составленного им «Военного русско-японского толмача». Главный штаб отклонил предложение по причине как высокой стоимости – 40 000 руб., так и в связи с тем, что в феврале 1904 г. вышло второе издание «Русско-японского переводчика». После войны Панаев предпринимал энергичные усилия, чтобы добиться покупки военным ведомством его работы. С этой целью он не только обращался на имя военного министра, но и непосредственно к императору Николаю II. В настойчивых предложениях Панаева Главный штаб даже обнаружил признаки «предложения взятки»[133 - Там же. Л. 475 об. Докладная записка по ГУГШ, 29 сентября 1909 г.]. После отказа военного ведомства от услуг Панаева последний обвинил Главный штаб в том, что при издании «Русско-японского переводчика» из работы Панаева были без его разрешения позаимствованы «таблицы числительных». Панаев пригрозил Главному штабу судебным разбирательством, но затем предложил мировую с условием, что его работа все же будет приобретена военным ведомством со скидкой.

В сентябре 1909 г. Генеральный штаб окончательно отказался от всяких переговоров с Панаевым по поводу его «Толмача». Генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор Ю. Н. Данилов отмечал в этой связи: «Отклонение покупки стереотипа было вызвано, во-первых, его непомерной дороговизной, совершенно несоразмерной с достоинством издания, а во-вторых, и это главным образом, отрицательными отзывами специалистов о выпущенном г-ном Панаевым “Толмаче”, причем достоинства “Толмача” были сравнены с изданным Главным штабом “Переводчиком”. Между прочим, это сравнение привело к заключению, что “Толмач” не отличается никакими преимуществами перед “Русско-японским переводчиком”, а приложенная к “Толмачу” “Таблица чисел”, которой издатель придает особенное значение, составлена крайне небрежно и поверхностно, не говоря уже о том, что она далеко не обнимает все необходимые и употребительные в японском языке категории числительных»[134 - Там же. Л. 476.].

В период русско-японской войны Главный штаб предпринял также издание русско-корейского словаря «Разведчику в Корее», предназначенного для частей войск, действовавших на Дальнем Востоке[135 - Разведчику в Корее. (Русско-корейский словарь). СПб.: Воен. – стат. отд. Гл. штаба, 1904. 84 с.].

В 1887 г. выходит в свет один из первых в России военно-технических словарей на восточных языках, подготовленный директором Учебного отделения восточных языков при Азиатском департаменте МИД М. А. Гамазовым, – «Краткий военно-технический русско-французско-турецко-персидский словарь с русскою транскрипцией восточных слов»[136 - Второе, исправленное и значительно дополненное, издание словаря вышло в 1888 г.]. Экземпляр словаря был подарен Гамазовым военному министру П. С. Ванновскому. При работе над словарем Гамазов пользовался широкой поддержкой Главного штаба. По просьбе Гамазова ВУК Главного штаба отдал распоряжение русскому военному агенту в Константинополе собрать и отправить в Петербург новейшие турецкие издания по военному делу. В марте 1886 г. состоящий при военном агенте Генерального штаба подполковник Н. М. Чичагов доносил управляющему делами ВУК генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, что для Гамазова приобретены и отправлены в Петербург «турецкие руководства, принятые в училище генерального штаба в Константинополе». Среди отправленных наставлений и учебников оказались: «Тактическое учение», «Организация и устройство иностранных армий» (2 тома), «Курс тактики», «Курс полевой фортификации» (с атласом), «Курс топографии», «Курс артиллерии» (2 тома), «О порядке службы в военное время» (2 тома). Кроме того, как указывал Чичагов, в скором времени он надеялся дополнительно приобрести еще несколько изданий, из которых «наиболее интересными будут география и устройство турецкой армии»[137 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 10 (1886). Л. 14. Рапорт состоящего в распоряжении военного агента в Константинополе управляющему делами ВУК Главного штаба, 20 марта 1886 г.].









Глава II

Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД





Часть первая (1883–1901)


Втечение почти десяти лет с момента закрытия в 1874 г. отделений восточных языков при Оренбургской и Омской военных прогимназиях и вплоть до открытия офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД в 1883 г. в русской армии отсутствовала какая-либо системная подготовка специалистов со знанием восточных языков, и наступил кадровый кризис, последствия которого не замедлили сказаться в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Реализация проекта специальных офицерских курсов восточных языков произошла на смене эпох в истории развития русской императорской армии – «милютинской» и «ванновской» и хронологически совпадает с крупными кадровыми перестановками в высшем руководстве Военного министерства, произошедшими после ухода Д. А. Милютина с поста военного министра. При военном министре П. С. Ванновском, в период деятельности которого быстрыми темпами происходило усиление военного потенциала России на Востоке, в руководстве Главного штаба образовалась влиятельная группа генералов, которую условно можно назвать «азиатским лобби». К ней относились начальник Главного штаба Н. Н. Обручев, управляющий делами ВУК Главного штаба Ф. А. Фельдман, генералы при Главном штабе А. Н. Куропаткин, Л. Н. Соболев, Н. М. Пржевальский, заведующий Азиатской частью Главного штаба Л. Ф. Костенко и др. Представители этой группы не только выступали за наращивание русского оборонного потенциала в Азии, но и придерживались той идеи, что Россия должна быть хорошо осведомлена о военно-политической обстановке в сопредельных странах Востока. Как ближайший результат деятельности «азиатского лобби», следует рассматривать реализацию программы военно-географических исследований в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, учреждение института военных агентов и негласной агентуры в сопредельных азиатских государствах, издание специализированных военно-востоковедных изданий. Эта новая концепция усиления русской армии на Востоке явилась тем благоприятным событийным и интеллектуальным фоном, на котором происходило создание офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД[138 - Деятельность курсов нашла освещение в ряде исторических работ и исследований: Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 185–199; М[алинов]ский Н. Н. К 25-летию офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел // Русский инвалид. 1908. № 192; Терлецкий Н. К 25-летию курса восточных языков (19 ноября 1908 г.) // Русский инвалид. 1908. № 253; Мариамбей П. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Русский инвалид. 1908. № 262; Снесарев А. Е. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Голос правды. 1908. № 950; Рыженков М. Р. Изучение восточных языков в системе военного ведомства в начале XX в. // Анналы. М., 1996. Вып. 3. С. 80–90; Воевода Е. В. Офицерский курс при учебном отделении восточных языков МИД Российской империи // Военно-исторический журнал. 2010. № 4. С. 21–24; Сумарокова О. Л. Языковая подготовка военных специалистов Российской империи для службы в Туркестанском крае в конце XIX – начале XX в. // Вестник КРСУ. 2015. Т. 15. № 6. С. 113–116.].

После учреждения в Министерстве иностранных дел России Азиатского департамента (1819 г.) при последнем в 1823 г. было открыто особое учебное отделение с целью «приготовления молодых людей к драгоманской службе при императорских миссиях и консульствах на Востоке»[139 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 97. Л. 6.]. Это отделение иногда неофициально именовалось Институтом драгоманов. Первоначально на учебном отделении велось преподавание пяти иностранных языков – арабского, персидского, турецкого, новогреческого и французского, а также отдельного курса мусульманского права. Знание французского языка при поступлении в учебное отделение являлось необходимым условием ввиду того, что преподавание арабского и турецкого языков велось на французском языке. Срок обучения на отделении в зависимости от потребностей Министерства иностранных дел составлял от одного до двух лет.

Руководил учебным отделением заведующий (затем – управляющий), который подчинялся непосредственно директору Азиатского департамента. С 1872 г. управляющим учебного отделения состоял известный востоковед М. А. Гамазов[140 - Гамазов Матвей Авелевич (1812–1893) – тайный советник, ориенталист и переводчик, управляющий учебным отделением Азиатского департамента МИД (1872–1893).], которого в 1893 г. сменил И. А. Иванов[141 - Иванов Иван Александрович (1835–1908) – тайный советник, выпускник учебного отделения восточных языков (1860), управляющий отделением (1894–1905).], которого, в свою очередь, в 1905 г. сменил В. А. Жуковский[142 - Жуковский Валентин Алексеевич (1858–1918) – выдающийся русский востоковед, член-корреспондент Российской академии наук, заведующий учебным отделением МИД.]. При руководстве учебным отделением этими лицами происходило становление и протекала основная деятельность офицерских курсов восточных языков. Профессорско-преподавательский состав отделения набирался из чиновников Министерства иностранных дел и специально приглашенных иностранных специалистов из числа «просвещенных туземцев Востока».

Штат учебного отделения был небольшой – кроме управляющего отделением имелись четыре преподавателя, секретарь и смотритель. Преподавателями на курсе состояли И. Г. Нофаль[143 - Нофаль (Nauphal) Ирений Георгиевич (1835–1902) – действительный статский советник, востоковед, исследователь мусульманского права. Родился в Дамаске, происходил из известной арабско-христианской фамилии, востоковедное образование получил в Великобритании и Франции. С 1863 г. состоял штатным преподавателем учебного отделения восточных языков Азиатского департамента МИД.] – по арабскому языку и мусульманскому праву, М. К. Абединов[144 - Абединов Мирза Казем-Бек (1855–1912) – статский советник, перс по происхождению, с 1867 г. преподаватель языка фарси на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.] – по персидскому языку и А. Фардис[145 - Александр Фардис Эфенди – бывший турецкий подданный греческого происхождения, с 1876 г. преподаватель турецкого языка на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.] – по турецкому языку.

Сохранились довольно интересные зарисовки, что называется с натуры, портретов преподавателей учебного отделения, сделанные студентом отделения (19001902 гг.), впоследствии известным дипломатом С. В. Чиркиным. Мы намеренно приводим здесь пространное цитирование, чтобы лучше представить атмосферу учебного отделения и его основных деятелей. «Араб Нофаль, – вспоминал Чиркин, – был старый и больной человек, относившийся к преподаванию арабского языка совершенно индифферентно, что было в полном соответствии с отсутствием у студентов, хорошо знавших классический арабский язык, интереса к разговорному арабскому языку, без которого можно было отлично обходиться на службе. <…> При Нофале уроки сводились к болтовне на французском языке на разнообразные, большею частью фривольные темы, до которых и сам Нофаль, человек остроумный, много видавший на своем веку, был большой охотник. Изредка, в особенности в дни посещения класса И. А. Ивановым, о чем студенты знали заранее, брались за чтение арабской газеты. Квартира Нофаля находилась в доме учебного отделения, и он по болезненному состоянию (у него был не то хронический ревматизм, не то несросшийся перелом ноги), кажется, никуда не выходил. Он был единственным авторитетом министерства по арабскому языку, но в тех случаях, когда требовалось перевести какой-либо документ с арабского, работал у себя на дому»[146 - Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 12.].

Весьма интересно представлен в описании Чиркина и другой преподаватель учебного отделения – М. К. Абединов: «Преподаватель персидского языка Мирза Казем-Бек Абединов не был настоящим коренным персом. Если не ошибаюсь, он был уроженцем Северной Персии, сродни нашим бакинским татарам. Это был уже пожилой, грузный человек, интересовавшийся главным образом состоянием биржи, готовый всегда дать справку о котировках тех или иных бумаг. Усовершенствование наше в персидском языке, самом легком и красивом из арабской группы, состояло в чтении и переводе на русский жалких тегеранской и тавризской еженедельных литографированных газет, провозглашавших благополучие и процветание нищенской и косной в то время Персии под мудрым правительством Каджарской династии»[147 - Там же. С. 13.].

Учебное отделение располагалось в центре Петербурга недалеко от Министерства иностранных дел в особняке на ул. Большой Морской, д. 20[148 - Здание сохранилось до наших дней, и его фотография приводится в настоящем издании.]. Слушатели отделения из гражданских лиц получали комнату в этом же здании и проживали на условиях пансиона. В распоряжении учебного отделения находилась отличная библиотека, в которой имелось немало ценных и редких восточных рукописей, книг и периодических изданий.

Несмотря на то что после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. настоятельная потребность в высшем учебном заведении для подготовки военно-востоковедных кадров сознавалась в Военном министерстве многими высшими должностными лицами, сам проект такого заведения возник достаточно случайно и не в правительственных кабинетах. Успеху дела, как это часто бывает, помог частный почин. В начале сентября 1881 г. к управляющему учебным отделением восточных языков при Азиатском департаменте МИД М. А. Гамазову обратился генерал-майор А. А. Бильдерлинг с просьбой допустить к слушанию лекций в учебном отделении трех гвардейских офицеров[149 - Л.-гв. Егерского полка штабс-капитан Соколовский и поручик граф Толстой и Л.-гв. Московского полка прапорщик Гольцгауэр.]. Генерал-майор Бильдерлинг, выпускник Пажеского корпуса, видный и влиятельный представитель сообщества гвардейских офицеров, не мог не посодействовать просьбе молодых офицеров, увлекшихся благородной мыслью об изучении восточных языков. В ответном письме Бильдерлингу Гамазов сообщил, что хотя в предыдущие годы отдельные офицеры и могли посещать лекции на начальном курсе, удовлетворить просьбу стало невозможным в связи с изменениями в порядке обучения – приемом на курс только закончивших изучение восточных языков в Санкт-Петербургском университете или в Лазаревском институте – и в связи с ликвидацией начального курса[150 - См: АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 3. Письмо тайного советника М. А. Гамазова генерал-майору А. А. Бильдерлингу, 15 сентября 1881 г.].

Вместе с тем Гамазов отнесся весьма сочувственно к идее организовать обучение офицеров на вверенном ему отделении, выдвинув условие, что такое обучение должно финансироваться Военным министерством. В письме к Бильдерлингу он сообщал, что ранее имел беседу с военным министром Д. А. Милютиным, и тот вполне разделял мнение Гамазова. «Если Военное министерство сознает пользу, по-видимому несомненную, – отмечал Гамазов, – иметь собственных специалистов восточных языков, то оно едва ли остановится перед незначительными для достижения этих целей расходами в размерах не многим более 2000 руб. в год»[151 - Там же.].

Готовность к открытию курсов, выраженная М. А. Гамазовым, а также последующая активность, проявленная им в переписке с Главным штабом, со стороны могли показаться довольно необычными, принимая во внимание традиционную манеру ведения дел на Певчьем мосту и боязнь взять на себя дело новое и неизвестное. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и открыть курсы, Гамазов способствовал приему на учебу первых офицеров «без расхода от казны». Он же заявлял, что преподаватели отделения готовы трудиться на благо военного ведомства и интересы дела «ставят выше денежных расчетов».

В то же время в вопросе о создании офицерских курсов у управляющего учебным отделением могла быть вполне определенная мотивация, оставшаяся за кадром официальной переписки с военным ведомством. Дело в том, что к моменту описываемых событий учебное отделение переживало не самые лучшие времена. По штату в отделении имелись всего семь студентов и один-два вольнослушателя. Выпуски также были немногочисленны – обычно два-три, редко пять человек в год. Фактически отделение готовило «штучный товар», и подготовка таких специалистов обходилась достаточно дорого. Содержание самого учебного отделения обходилось министерству в приличные суммы, и на него начинали смотреть как на обузу и явный пережиток. Среди студентов отделение часто называлось «лавочкой» ввиду его общей бесполезности для тех, кто уже владел восточными языками. «Я думаю, – отмечал в этой связи С. В. Чиркин, – мало кто слышал о существовании учебного отделения восточных языков. Странное это было учреждение, существовавшее по инерции и совершенно ненужное для молодых людей с хорошей теоретической подготовкой по языкам Ближнего и Среднего Востока»[152 - Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 10.].

В условиях явно обозначившегося в учебном отделении кризиса интерес Военного министерства к учебному отделению был для М. А. Гамазова подарком небес; он быстро оценил ситуацию и постарался не упустить момент. Внезапно открывшийся проект позволял Гамазову значительно поднять авторитет возглавляемого им учреждения и вывести его из нараставшего кризиса. После открытия офицерских курсов число обучающихся в стенах отделения выросло более чем в двое. Начиная с 1887 г., количество офицеров, обучавшихся на учебном отделении, постоянно превышало количество студентов. С этой поры М. А. Гамазов значительно укрепил свое личное влияние, он стал вхож в высшие кабинеты Главного штаба, получил возможность инициировать через военное ведомство награждение своих сотрудников, добиваться выделения дополнительных средств на оплату лекций, издание пособий и пр.[153 - Уже в апреле 1885 г. после введения в действие Положения о курсе восточных языков Военное министерство приступило к регулярной выплате содержания преподавателям восточных языков (по 1200 руб. в год каждому) и 1000 руб. на приобретение офицерам словарей, учебников, карт и других пособий. В 1891 г. по ходатайству военного министра были удостоены орденов профессор международного права М. И. Муромцов (орден Св. Станислава 2-й ст.) и преподаватель татарского языка Г. Баязитов (орден Св. Станислава 3-й ст.). В 1892 г. по ходатайству военного министра «ввиду заслуг по офицерским курсам» состоялось награждение И. Г. Нофаля орденом Св. Станислава 1-й ст., М. К. Абединова – чином действительного статского советника, А. Фардиса – орденом Св. Станислава 2-й ст. Периодически преподавателям выплачивались «экстраординарные суммы» в качестве разового вознаграждения.] Из захиревшей «лавочки» учебное отделение довольно быстро превратилось в солидный учебный центр, респектабельный и авторитетный.

Возвращаясь к событиям осени 1881 г., заметим, что решение вопроса о финансировании офицерских курсов было выдвинуто Гамазовым в качестве основного условия. В представленном им проекте сметы будущего курса расчет основывался на том предположении, что на курсе будут обучаться десять офицеров-слушателей, изучающих арабский, персидский и турецкий языки, и что лекции будут вестись три раза в неделю. В смете расходов по содержанию курса на выплату вознаграждения трем преподавателям предусматривалось 2160 руб. в год. В случае заинтересованности Военного министерства в изучении офицерами языков, распространенных в Средней Азии, предусматривалось приглашение дополнительного преподавателя с вознаграждением в 720 руб. в год. При большем комплекте обучающихся офицеров от Военного министерства потребовалась бы и дополнительная сумма на приобретение для офицеров-слушателей учебных пособий. В заключении письма к генералу Бильдерлингу Гамазов сообщал, что в случае интереса к этому предложению со стороны Военного министерства он готов обсудить вопрос с представителями Главного штаба.

Письмо Гамазова было переправлено генералом Бильдерлингом в ВУК Главного штаба. Оно инициировало рассмотрение вопроса об офицерском курсе в Военном министерстве. События при этом развивались достаточно стремительно, без традиционной канцелярской волокиты. Это было весьма необычно, принимая во внимание то обстоятельство, что для военного ведомства обсуждаемый вопрос не относился на тот момент к числу приоритетных. Не исключено, что к ускоренному решению вопроса об открытии офицерских курсов могли быть причастны влиятельные лица, в том числе и из царственных особ[154 - Известно, что генерал-майор А. А. Бильдерлинг пользовался расположением Великого князя Николая Николаевича (старшего).].

2 октября 1881 г. военный министр в отношении на имя министра иностранных дел просил сообщить, на каких условиях могло бы состояться обучение офицеров на подготовительном отделении восточных языков[155 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 6. Отношение военного министра на имя министра иностранных дел, 2 октября 1881 г.]. В ответном письме управляющий МИД статс-секретарь Н. К. Гирс сообщил, что со стороны его ведомства «не встречается никаких препятствий к допущению офицеров к слушанию лекций»[156 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 5. Отношение управляющего МИД к военному министру, 9 октября 1881 г.]. В письме Гирс повторил те же условия обучения офицеров на подготовительном отделении, что были высказаны ранее тайным советником Гамазовым. Для решения конкретных вопросов по созданию офицерского курса Н. К. Гирс предлагал Военному министерству войти в сношения с управляющим учебным отделением.

Военный министр на основании письма Н. К. Гирса отдал распоряжение начальнику Главного штаба обсудить вопрос с управляющим учебным отделением МИД. Для выяснения деталей вопроса генерал-адъютант Н. Н. Обручев распорядился вызвать к нему трех гвардейских офицеров, с которых, собственно, и началась вся история с учебным отделением. По итогам рассмотрения вопроса Обручев докладывал военному министру: «Предварительно испрошения установленным порядком денежного ассигнования на устройство особых курсов для офицеров, желающих заняться изучением восточных языков с целью занятия впоследствии должностей агентов в пограничных азиатских государствах (подчеркнуто в тексте документа военным министром П. С. Ванновским. – М. Б.), приглашены были для личного объяснения заявившие такое желание офицеры.

При переговорах с ними, а равно с управляющим учебным отделением Азиатского департамента тайным советником Гамазовым выяснились, между прочим, размеры воспособлений, на которые рассчитывают упомянутые офицеры. Из числа их один только прапорщик Гольцгауэр ограничивается просьбою об освобождении его от обыкновенных служебных занятий, т. е. об откомандировании от полка на том же основании, как это положено для поступающих в военные академии. Остальные же офицеры, число которых возросло теперь до пяти, просят поставить их в денежном отношении в такое положение, которое не было бы менее выгодным, чем настоящее их положение в полку, где они пользуются, по гвардейскому окладу, полуторным содержанием, казенною квартирою и прислугою. На этом основании они просят о назначении им тех же добавочных окладов, которые положены для обучающихся в академии Генерального штаба. Один из этих офицеров просит сверх того о назначении суточных ввиду недостаточности денежного квартирного оклада[157 - Справка: Обучающиеся в академии офицеры пользуются усиленным окладом жалованья, сохраняют получаемые ими в полку столовые и, сверх того, получают ежегодно при переводе (из класса в класс. – М. Б.) в виде пособия от 100 до 150 руб. – Прим. док.].

Ссылка офицеров на права академистов представляется не вполне основательною, так как поступление в академию обставлено условиями экзамена, гарантирующими интерес казны от расхода, который может оказаться впоследствии бесполезным; поступление же на предполагаемые курсы последует без экзамена; предметы изучения в академии представляют во многом менее затруднения, чем изучение азиатских языков.

Тайный советник Гамазов разделяет мнение о том, что было бы желательно, по крайней мере в течение первого года лекций, пока не выяснятся успехи обучающегося, ограничить по возможности отпускаемые добавочные оклады, дабы назначаемые преимущества не послужили остальным поводом и целью поступления на эти курсы. Для уменьшения расхода тайный советник Гамазов предлагает снабдить обучающихся (но не более шести) учебниками из библиотеки отделения»[158 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 7–8. Докладная записка начальника Главного штаба на имя военного министра, 28 октября 1881 г.].

На докладной записке военный министр оставил резолюцию, в которой распорядился определить продолжительность курса, число офицеров-слушателей, сумму на вознаграждение преподавателей. Также было указано на необходимость определить продолжительность срока, который офицеры-выпускники курсов обязаны были прослужить по специальности за полученное образование. Рассматриваемый документ интересен в том отношении, что впервые обозначил два важных вопроса – место языковых курсов в системе высшего военного образования в России и порядок последующего прохождения службы офицеров-выпускников.

21 ноября 1881 г. Главный штаб представил на Высочайшее утверждение первоначальный проект курсов. В документе указывалось на необходимость для армии иметь собственных специалистов со знанием восточных языков: «Со времени окончательного покорения Кавказа и упрочения нашего влияния на среднеазиатские владения весьма часто встречается необходимость в офицерах, на которых возможно бы возложить постоянные или временные поручения в пограничных районах. Назначения военных чинов допущены, начиная с 1878 года, даже на консульские должности, по примеру того, как это принято западными государствами. Одним из важных условий при подобном назначении является знание местного языка. На необходимость распространения знания турецкого языка в Кавказских войсках также указано было в Высочайше одобренных 25 января 1879 года предположениях Кавказского начальства»[159 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 21. Доклад по Главному штабу на Высочайшее имя, 21 ноября 1881 г.].

24 ноября 1881 г. проект создания офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД получил Высочайшее соизволение[160 - В работе М. Г. Певцова «Офицерские курсы восточных языков» (С. 187) дата Высочайшего соизволения указывается другая – 21 ноября 1881 г. Здесь вкралась неточность; документ всего лишь датирован этой датой, но решение по нему состоялось 24 ноября, о чем свидетельствует запись на документе, сделанная рукой военного министра П. С. Ванновского.]. В соответствии с проектом, офицерские курсы восточных языков открывались «в виде опыта». Срок обучения на курсах составлял три года. Право выбора и приема слушателей на курсы предоставлялось Главному штабу по согласованию с управляющим учебным отделением Азиатского департамента. Количество обучающихся ограничивалось десятью офицерами. На курсе предполагалось изучение арабского, турецкого и персидского языков. Слушатели курсов на период обучения считались в командировке от своих частей, не занимающими штатных должностей. Офицеры, обнаружившие слабые результаты в изучении восточных языков, по представлению управляющего учебным отделением, возвращались в свои части. По завершению курса наук офицерам выдавалось удостоверение об успешном окончании полного курса, засвидетельствованное управляющим учебным отделением. За полученное образование офицеры обязаны были отслужить в азиатских округах не менее трех лет по окончании курса.

После принятия решения об открытии офицерских курсов стало ясно, что приступить к занятиям можно будет не ранее сентября 1882 г. Как следует из докладной записки управляющего ВУК Главного штаба генерал-майора Ф. А. Фельдмана, для вызова кандидатов и «справедливого выбора» будущих слушателей необходим был запас времени[161 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 26 об. Докладная записка управляющего делами ВУК Главного штаба, 5 декабря 1881 г.]. Для того чтобы «выработать приемы преподавания», на вновь открытом курсе М. А. Гамазов предложил первоначально принять трех наиболее серьезных кандидатов. В качестве таких кандидатов ВУК Главного штаба предлагал Л.-гв. Московского полка прапорщика Гольцгауэра, Л.-гв. Семеновского полка поручика Петрова («говорящего по-турецки») и Л.-гв. 2-го Стрелкового батальона князя Химшиева («знающего несколько кавказских языков»).

По свидетельству выпускника офицерских курсов М. Г. Певцова, известие о учреждении офицерских курсов восточных языков было встречено в армейской среде с большим энтузиазмом. «Когда проникли в общество первые слухи, – отмечал Певцов, – что при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел учреждаются для офицеров курсы восточных языков, где будет даваться им и подготовка к дипломатической деятельности, к директору учебного отделения со всех сторон стали поступать просьбы от офицеров о принятии их в число слушателей.

Желание заявляли офицеры всех родов оружия – даже и моряки. Число желающих быстро росло и в течение первых же двух недель достигло семнадцати»[162 - Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 186–187. В эту цифру не входят трое офицеров, ранее отобранных для учебы на курсах.]. Подавляющее большинство кандидатов (12) являлись офицерами Гвардии, лидером стал Л.-гв. Егерский полк, в котором оказалось шесть офицеров, желавших поступить на курсы[163 - См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 28. [Список офицеров, изъявивших желание поступить на офицерские курсы восточных языков].].

В конце декабря 1881 г. по докладу управляющего делами ВУК Главного штаба выяснилось, что отпущенный военному ведомству кредит по статьям, из которых изначально планировалось выделить 2160 руб. для оплаты преподавателей, исчерпан. Генерал Фельдман отмечал в докладе руководству, что единственным ресурсом оставался наградной кредит. Прикасаться к этому деликатному фонду начальник Главного штаба не решился и на докладной записке об открытии курса поставил короткую резолюцию: «Повременить»[164 - Там же. Л. 29. [О финансировании офицерских курсов восточных языков при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел].].

В конце декабря 1881 г. ВУК Главного штаба разработал Положение о новом курсе – «Основания для курса восточных языков, учреждаемого для офицеров при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел»[165 - Там же. Л. 31–35 об.]. За базовые положения «Оснований» были взяты докуметы, регламентирующие деятельность военных академий императорской армии. «Основания» включали в себя сведения о целях курса, порядке его управления, приеме офицеров, обучении, переводных и выпускных экзаменах. Отдельно оговаривались права и обязанности по выпуску и отчислению от курса. В связи с разработкой документа ВУК Главного штаба подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой испрашивал разрешение на доведение до войск сведений о новом курсе и условиях приема на него. Начальник Главного штаба счел преждевременной эту меру и оставил на документе резолюцию: «Повременить до рассмотрения сметы на 1882 г.». Таким образом, открытие курсов вновь откладывалось по финансовым соображениям на неопределенное время.

«Основания» представляют собой любопытный исторический документ, в котором отразились взгляды и подходы Главного штаба в вопросе подготовки военно-востоковедных кадров. По этой причине остановимся на основных положениях документа подробнее. В разделе о целях курса отмечалось, что он учреждается «в виде опыта для офицеров, желающих изучить арабский, персидский и турецкий языки и подготовить себя для службы в восточных округах, в которых чувствуется недостаток в таких офицерах»[166 - Там же. Л. 31.]. При этом обращает на себя внимание очевидный отход от первоначально заявленной цели курса – предоставить офицерам возможность, пройдя трехлетнюю курсовую программу, посвятить себя службе в качестве военных агентов в пограничных азиатских государствах. Ввиду того, что содержание «Оснований» не обнародовалось, эта замена целей курсов осталась незамеченной для офицеров, как желавших поступить на учебу, так и тех, кто уже приступил к занятиям в 1883 г. Фактически эти офицеры обучались на курсах, цели которого оставались им неведомы. О целях курсов официально было объявлено только в «Положении о курсе восточных языков», обнародованном в 1885 г.

Вторым важным моментом «Оснований» стало положение о порядке управления курсами. Интересной особенностью здесь было то, что заведование офицерами-слушателями было передано в руки управляющего учебным отделением, а не представителю военного ведомства. Это связано с относительно небольшим числом обучающихся на курсах (всего ок. 15 чел.) и нежеланием Военного министерства идти на дополнительные расходы. Как показала последующая практика, подобная организация управления доказала свою полную эффективность и во многом сблизила офицеров-слушателей с руководством и профессорско-преподавательским составом учебного отделения, что не могло не сказаться на общей атмосфере курсов и результативности процесса обучения. Общее служебное руководство офицерами, наложение на них дисциплинарных взысканий, решение служебных вопросов передавалось в ведение управляющего делами ВУК Главного штаба, который в отношении офицеров-слушателей наделялся правами начальника бригады.

Важное значение имела регламентация порядка приема и обучения на курсах восточных языков. Офицеры, изъявившие желание поступить на курсы, обязаны были получить от старших начальников «одобрительные аттестаты», подтверждающие их высокие моральные и служебные качества, и пройти предварительный экзамен при штабах дивизий. Вступительный экзамен держался при учебном отделении Азиатского департамента. К поступлению на курсы допускались офицеры всех родов оружия без ограничения времени службы в строю, но не старше звания штабс-капитана (штабс-ротмистра) армии или поручика Гвардии. Вольнослушатели на курсах не предусматривались. Обучение на курсе продолжалось в течение трех лет; обязательными предметами были арабский, персидский и турецкий языки. Предполагалось, что в течение трех месяцев (с начала июня по конец августа) слушатели будут освобождаться от языковых занятий для топографических работ и производства военно-глазомерных рекогносцировок[167 - Глазомерная съемка – упрощенная топографическая съемка, проводимая с помощью легкого планшета, компаса (буссоли) и визирной линейки для получения приближенного плана маршрута или участка местности.]. Руководство этими занятиями возлагалось на одного из делопроизводителей ВУК Главного штаба. Экзаменационные испытания должны были производиться два раза в год (после рождественских праздников и после летнего отпуска). В зависимости от результатов, показанных на выпускных экзаменах, офицеры распределялись на два разряда: к первому относились окончившие курс на «отлично», ко второму – на «удовлетворительно». Офицеры-выпускники за полученное образование обязаны были прослужить в войсках или штабах азиатских военных округов не менее трех лет. Отчисление с курса предусматривалось в случае «неодобрительного поведения», пропуска занятий и неудовлетворительных результатов в учебе.

С конца декабря 1881 г. в реализации проекта учреждения офицерских курсов наступила пауза, которая длилась до июля 1883 г. В конце июля управляющий учебным отделением М. А. Гамазов уведомил Главный штаб, что учебное отделение «находит возможным в виде опыта учредить у себя безвозмездно начальный курс языков арабского, персидского и турецкого для пяти знакомых с французским языком офицеров и предоставить им на время прохождения означенного курса и по мере надобности те учебные пособия, которые имеются в его распоряжении»[168 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 37. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента в Главный штаб, 25 июля 1883 г.]. Это письмо вывело из оцепенения основные лица в военном ведомстве, к ведению которых относился проект создания курсов восточных языков.

Управляющий делами ВУК подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой отметил, что получивший Высочайшее разрешение курс восточных языков не мог быть открыт по причине отсутствия свободных средств. В связи с предложением Гамазова, указывал Фельдман, появилась возможность вновь вернуться к проекту открытия курса на временных началах. С этой целью он просил разрешения вновь испросить Высочайшего соизволения на открытие курса, на который предполагалось допустить только офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа[169 - Там же. Л. 38–39 об. Докладная записка по Главному штабу, 29 июля 1883 г.]. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев согласился с предложением управляющего делами ВУК Главного штаба. 1 сентября 1883 г. был сделан доклад по Главному штабу с предложением об открытии курсов «без всякого сверхштатного на этот предмет расхода», который получил Высочайшее соизволение[170 - Там же. Л. 44–45. Доклад по Главному штабу, 27 августа 1883 г.].

Число желающих поступить на курсы восточных языков было в это время весьма значительно: от войск Гвардии – 26 офицеров, от армейских частей – 23 офицера[171 - Там же. Л. 73–82. Списки офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа, частей 1-го армейского корпуса, изъявивших желание поступить на курс восточных языков.]. Гамазов высказал Главному штабу просьбу зачислить на курс восемь офицеров с тем расчетом, чтобы после двухмесячного испытания отчислить тех из них, которые по недостатку знаний не смогут продолжить обучение. При этом предполагалось, что если все восемь офицеров покажут успешные результаты, то средства учебного отделения позволят оставить на курсе всех офицеров. В результате совместного рассмотрения кандидатур учебное отделение и ВУК Главного штаба остановились на восьми гвардейских офицерах: поручики Фидровский, Гиппиус, подпоручики Шлиттер, Шимкевич, прапорщики Гольцгауэр, Шах-Тахтинский, Божерянов, Абаковский. По докладу генерала Фельдмана генерал-адъютант Обручев сделал доклад на Высочайшее имя, который 8 ноября 1883 г. получил одобрение[172 - Там же. Л. 85–87 об. Докладная записка по Главному штабу, 7 ноября 1883 г.]. 19 ноября 1883 г. после молебствия в помещении учебного отделения Азиатского департамента офицеры приступили к слушанию лекций.

Занятия на курсе велись с понедельника по субботу и включали в себя лекции по арабскому, турецкому, персидскому языкам, международному и мусульманскому праву (последние два предмета читались в старшем классе). Продолжительность лекций составляла четыре часа в день с получасовым перерывом на чай между двумя лекциями.

Уже с первых дней выяснилось неудовольствие Гвардейских офицеров в связи с их материальным положением. Управляющий учебным отделением секретным письмом уведомлял генерала Фельдмана о сложившейся на курсе ситуации: «Гвардейские офицеры, слушающие в управляемом мною учебном отделении курс восточных языков, объяснили мне, что поступление на этот курс лишило их полугодового оклада, отпускаемого из капитала в 300 000 руб., Высочайше пожалованного гвардейским офицерам; что если, по существующему положению, слушатели военных академий также теряют право на получение упомянутой добавки к их содержанию, то взамен этого им производится усиленный оклад жалованья. Находя себя поставленными таким образом по сравнению как с товарищами их, находящимися в строю, так и со слушателями военных академий в невыгодное материальное положение, упомянутые офицеры просят меня представить об этом Военному министерству в той надежде, что, быть может, оно признает уместным принять какую-либо меру к улучшению оного.

Я тем охотнее побуждаюсь поддержать перед Военным министерством такое ходатайство господ офицеров, что не могу не опасаться, не охладело бы их расположение к избранной специальности вследствие того, что на все время приобретения оной они должны быть стеснены в материальном отношении, и не ослабило бы рвение, с которым они, все до одного, принялись за трудное дело изучения восточных языков; такой оборот не мог бы не затруднить и успешности преподавательской деятельности учебного отделения по отношению к его военным слушателям»[173 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 102–102 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].].

В конце 1883 г. Главный штаб вновь поднял вопрос об учреждении в 18841885 учебном году постоянного офицерского курса при учебном отделении Азиатского департамента. Возник вопрос о денежном вознаграждении в связи с предстоящим увеличением числа офицеров-слушателей и количества лекций. На запрос Главного штаба о возможной сумме вознаграждения преподавателям М. А. Гамазов ответил, что преподаватели по ознакомлении с письмом Главного штаба заявили ему, что «честь трудиться для надобностей Военного министерства они, во всяком случае, ставят выше денежных расчетов» и оставляют решение вопроса на усмотрение военного ведомства[174 - Там же. Л. 115–115 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].].

Однако при организации постоянного отделения в 1884–1885 учебном году у Главного штаба вновь возникли финансовые сложности. Пытаясь найти средства на открытие отделения, начальник Главного штаба обратился к начальнику Николаевской академии Генерального штаба с просьбой рассмотреть вопрос о выделении в распоряжение Главного штаба 5000 руб. из сверхсметного кредита академии. В ответном письме генерал-адъютант М. И. Драгомиров сообщил, что выделить указанную сумму «без ущерба для дела» невозможно[175 - Там же. Л. 116–117. Письмо начальника НАГШ к начальнику Главного штаба, 27 января 1884 г.]. В результате Главный штаб вновь отложил открытие постоянного отделения еще на один год. Таким образом, набор офицеров на 1884–1885 учебный год не был произведен.

В мае 1884 г. состоялся переводной экзамен офицерам-слушателям учебного отделения Азиатского департамента: 21 мая был принят экзамен по арабскому языку, 22-го – по персидскому и 23-го – по турецкому. Сдача экзамена осуществлялась по специальной программе учебного отделения. Экзамен должен был показать результаты, достигнутые офицерами за пять учебных месяцев (с ноября 1883 г. по май 1884 г.).

Как следует из отношения тайного советника Гамазова на имя генерала Фельдмана, экзамен строился исходя из объема знаний, которые должны были усвоить офицеры за пять месяцев обучения. За это время они получили следующие знания и навыки: по арабскому языку – «<…> начав, за исключением двух офицеров, с азбуки, прошли четыре главы Евангелия (в арабском переводе) и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на французском языке содержание прочитанного, сделать грамматический разбор арабского текста и составить изустно легкие задаваемые фразы, построенные из элементов прочитанного»; по персидскому языку – «[офицеры] прошли четыре главы Евангелия (в персидском переводе) и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на русском языке содержание прочитанного, сделать грамматический разбор персидского текста и составить изустно на персидском легкие фразы, построенные из элементов упомянутой части Евангелия и первых страниц Оллендорфа[176 - Оллендорф (Ollendorf) Генрих-Готфрид (1803–1865) – немецкий лингвист, изобретатель популярного метода изучения новых языков.]»; по турецкому языку – «[офицеры] прошли несколько первых страниц турецкого перевода Робзона[177 - Установить, о каком учебном пособии идет речь, нам не удалось.] и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на французском языке содержание прочитанного, ответить на вопрос из первой части грамматики турецкого языка, перевести на этот язык заданное место из первых 45 параграфов французского текста Оллендорфа, составить задаваемые фразы по-турецки и, наконец, изустно и письменно перевести несколько фраз из “Военного переводчика”[178 - Имеется в виду издание: Военный переводчик с русского языка на турецкий, болгарский и румынский. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1877. 363, IV с.] с военными терминами»[179 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 140–141. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД управляющему делами ВУК Главного штаба, 24 мая 1884 г.]. Кроме того, в ходе экзамена офицеры должны были представить образцы каллиграфии канцелярских шрифтов, употребляемых в Турции и Персии.

На экзамене офицеры-слушатели показали достаточно высокие результаты. Наиболее высокие баллы получили Гольцгауэр, Шах-Тахтинский, Фидровский и Гиппиус, имевшие по 10 баллов за каждый из трех восточных языков[180 - Там же. Л. 133. Учебное отделение восточных языков, 1884 г. [Экзаменационная ведомость].]. Шимкевич от сдачи экзамена был освобожден по причине нахождения в госпитале. От Главного штаба для проверки знаний офицеров был командирован генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский – известный специалист по восточным языкам, продолжительное время служивший драгоманом при императорском посольстве в Константинополе. Генерал Богуславский принес с собой на экзамен из своей библиотеки несколько книг на арабском, турецком и персидском языках, а также составленные им диктанты, совершенно незнакомые офицерам-слушателям. Фактически Богуславским был устроен дополнительный экзамен, который длился почти 7 часов[181 - На экзамене отсутствовал поручик Фидровский, страдавший чахоткой и выехавший в Крым на лечение.]. Генерал заставил офицеров читать и переводить на русский и французский языки, а также писать под диктовку. Каждый офицер экзаменовался Богуславским более часа, и сам экзамен проходил «при трудной обстановке».

Как отмечал в письме на имя начальника Главного штаба генерал Ф. А. Фельдман, «все офицеры прекрасно выдержали экзамен, и генерал-лейтенант Богуславский остался весьма доволен их знаниями по всем трем языкам и успехами, которые они сделали в течение года по французскому языку»[182 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 274. Рапорт управляющего делами ВУК начальнику Главного штаба, 28 мая 1884 г.].

В связи с тем, что процесс обучения офицеров на курсах восточных языков приобрел устойчивый характер и показал свою жизнеспособность, в Главном штабе пришли к мнению, что настал момент озаботиться о будущем выпускников. С этой целью в июне 1884 г. Главный штаб направил запросы командующим Кавказского и Туркестанского военных округов, как наиболее заинтересованным в специалистах с высшим востоковедным образованием, с просьбой указать, какие должности могут быть предложены выпускникам курсов и какие служебные перспективы их могут ожидать[183 - Там же. Л. 149–152 об. Отношение начальника Главного штаба к командующим Кавказским и Туркестанским военными округами.]. При этом Главный штаб указывал, что пополнение слушателей курсов будет происходить преимущественно за счет офицеров войск Гвардии, как наиболее подготовленных и перспективных (чего в действительности не произошло). Полученные от командующих военных округов ответы не вселяли оптимизма в успех востоковедного проекта Главного штаба.

Командующие войсками, вполне сочувствуя идее учреждения курсов, вместе с тем указывали, что основной сферой деятельности выпускников курсов могла быть служба по линии военно-народного управления, но что даже такая служба требует определенной подготовки и знания местных условий, которые офицеры не могут получить в Петербурге. Кроме того, служба по военно-народному управлению не дает офицерам-выпусникам никаких благ и преимуществ и потому не может удовлетворить офицеров с высшим востоковедным образованием, и что едва ли офицеры Гвардии при всех своих достоинствах и выдающихся качествах будут подходящими для службы по военно-народному управлению.

Командующий войсками Кавказского военного округа вообще поставил под сомнение пользу приема на курсы офицеров Гвардии. «Считаю нужным со своей стороны сделать замечание, – отмечал генерал-адъютант князь А. М. Дондуков-Корсаков, – по поводу <…> этого проекта, согласно которому к приемному экзамену для поступления на этот курс постановлено допускать исключительно офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа и только в особых исключительных случаях представляется начальству отдаленных округов империи возбуждать ходатайство о командировании для этой цели офицеров из этих округов. По моему мнению, вопрос этот должен был бы быть поставлен совершенно обратно, т. е. что курс этот должен наполняться исключительно офицерами из азиатских округов, так как знакомство с краем и бытом, и нравами его населения играет несомненно в данном случае солидную роль, и если к этому знанию края и его жизненных условий присоединить обучение туземным языкам, тогда действительно получится отличный контингент офицеров для службы в азиатских округах. Если же курс этот будет наполняться исключительно офицерами Гвардии, то при всех несомненных достоинствах этих офицеров, в них не будет важного элемента – знакомства с особенностями, столь присущими отдаленным окраинным округам»[184 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 171 об. – 172. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа к начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.].

И действительно, вскоре после первого выпуска офицеров-ориенталистов, служебная практика обнаружила полную их неподготовленность к административной деятельности. Полученная ими «лингвистико-дипломатическая» подготовка была излишней для административно-полицейской службы. Командующие войсками затруднялись принимать офицеров-ориенталистов, ссылаясь на отсутствие штатных должностей, которые подходили бы для офицеров со специальным высшим образованием. Для того чтобы быть назначенными впоследствии по военно-народному управлению, получать должности участковых приставов и уездных начальников, совсем не обязательно было иметь специальное высшее образование. Для подобной деятельности больше подходили строевые офицеры Кавказского и Туркестанского военных округов, продолжительное время прослужившие на местах и успевшие ознакомиться с языками и жизнью местных народов. Подобные офицеры могли быть эффективнее использованы для целей местной администрации, к тому же без дополнительных расходов от казны для их специальной подготовки. Кроме того, сама программа учебного отделения, составленная Министерством иностранных дел для подготовки дипломатических кадров на Востоке, не была приспособлена к подготовке военных специалистов, предназначенных для административно-полицейской деятельности. Военное министерство изначально также не планировало подготовку офицеров со знанием восточных языков для прохождения службы по линии военно-народного управления, о чем косвенно говорит и тот факт, что сам проект курсов разрабатывался и курировался Военно-ученым комитетом – структурой, ведавшей военной агентурой, а не Азиатской частью Главного штаба, отвечавшей за кадры военно-народного управления в азиатских военных округах.

В октябре 1884 г. ВУК Главного штаба подготовил проект Положения о курсе восточных языков, учрежденном для офицеров при учебном отделении восточных языков Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Проект прошел согласование в департаментах Военного министерства и был представлен на доклад военному министру генерал-адъютанту П. С. Ванновскому. Многочисленные правки и замечания, сделанные по тексту проекта, свидетельствуют о большом интересе военного министра к офицерским курсам восточных языков[185 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 200–205 об. Оригинал проекта «Положений» с заключениями военного министра.]. Проект курсов также был направлен на согласование в Министерство иностранных дел. В письме на имя военного министра по проекту Положения Н. К. Гирс отметил, что со стороны Министерства иностранных дел «препятствий не встречается»[186 - Там же. Л. 226–226 об. Письмо министра иностранных дел на имя военного министра, 26 ноября 1884 г.].

24 января 1885 г. проект Положения был внесен на рассмотрение Военного Совета. В ходе слушаний Военный Совет согласился с необходимостью предоставить право поступления на курс не только офицерам – выпускникам военных училищ, но и получившим образование в других высших учебных заведениях. Военный Совет поставил точку в дискуссии о преимущественных правах офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа при поступлении на офицерские курсы восточных языков. Было признано «бесполезным сохранять относительно поступления на курсы преимущества, установленные для офицеров Петербургского военного округа, так как в восточных округах могут найтись офицеры из туземцев, знанием восточных языков более подготовленные к успешному прохождению курсов»[187 - Там же. Л. 234–234 об. Выписка из «Журнала Военного Совета», 24 января 1885 г.]. Этим решением упразднялась монополия Гвардии и войск Петербургского военного округа на право поступления на курсы и открывалась возможность для выбора кандидатов из более широкого круга офицеров.

11 февраля 1885 г. «Положение о курсе восточных языков» было официально утверждено и опубликовано в Приказе по военному ведомству 1885 г. за № 96[188 - См.: Приказы по военному ведомству, 2 мая 1885 г., № 96. Приказы по военному ведомству. 1885. № 1–154. СПб., [1885]. С. 353–360. В тексте приказа кроме самого положения имеются еще и программы вступительных экзаменов по русскому и французскому языкам, географии и военной топографии. Текст положения о курсе восточных языков публикуется в Прил. № 12 настоящего издания.]. В марте 1885 г. Государственный Совет рассмотрел предложения военного министра о содержании курса восточных языков и постановил отпустить из смет Главного штаба на содержание курсов в 1885 г. 1980 руб. с последующим выделением на эти цели по 5760 руб. на 1886 и 1887 гг., а начиная с 1888 г. – по 6300 руб. в год. 16 апреля 1885 г. мнение Государственного Совета[189 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 251–252 об. Мнение Государственного Совета.] получило Высочайшее соизволение. Тем самым была подведена прочная финансовая основа под учреждаемые курсы восточных языков.

В своих общих чертах «Положение о курсе восточных языков» 1885 г. основывалось на ранее разработанных ВУК Главного штаба «Основаниях для курса восточных языков» 1881 г. Положение 1885 г. избавлялось от излишней детализации ряда статей и в более системном виде определяло порядок прохождения курса от поступления до выпуска и дальнейшее прохождение службы. В частности, были уточнены правила приема на курсы – наличие строевого ценза (не менее трех лет в строю в офицерском чине), введены некоторые ограничения (не допускались к сдаче вступительных экзаменов офицеры запаса; офицеры, два раза экзаменовавшиеся, но не выдержавшие испытания; офицеры, бывшие под судом и им не оправданные). Принципиально новым моментом в Положении 1885 г. по сравнению с Основаниями 1881 г. стало изменение основных целей подготовки офицеров на курсах, отказ от обязательных летних топографических работ и рекогносцировок, увеличение продолжительности обязательной службы в азиатских округах с трех до четырех с половиной лет.

Отсутствие в Положении упоминания о подготовке офицеров для военно-дипломатической службы нанесло серьезный удар по ожиданиям в офицерской среде, разочарованию многих не было пределов. Особенно оно было заметно среди офицеров гвардейских частей, энергии и настойчивости которых курсы и были обязаны своим появлением на свет. Это не замедлило отразиться на составе второго набора курсов (1885 г.), в котором не оказалось ни одного офицера Гвардии, – в то время как в ноябре 1883 г. от войск Гвардии и Петербургского военного округа управляющему учебным отделением Азиатского департамента поступило 35 заявок офицеров, желавших поступить на учебу в 1884 г.![190 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200. Л. 35.] Введение в действие Положения привело к резкому оттоку желающих не только в Гвардии, но и в офицерском корпусе в целом. Два последующих года при приеме на курсы восточных языков наблюдался некомплект кандидатов.

Изменение целей курса имело особенно негативное воздействие на офицеров первого набора, которых выход Положения застал во время учебы на среднем курсе. Ближайшим последствием этого явилась утрата мотивации и, как следствие, снижение интереса к учебе. Ситуация усугублялась еще тем обстоятельством, что офицеры стали как бы заложниками сложившихся условий, когда оставлять курс и возвращаться в свои части было уже поздно без признания факта напрасно потраченного времени и сил. В докладе в Главный штаб по итогам выпускных экзаменов управляющий учебным отделением отмечал: «Смело могу сказать, что гг. офицеры, с таким отличием окончившие курс восточных языков в нынешнем мае, вынесли бы из стен учебного отделения еще больший запас знаний, если бы, обескураженные незаманчивостью обстановки своей будущей служебной карьеры, не утратили в последний год посещения классов прежнего расположения к занятиям»[191 - Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники (краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 188.].

В мае 1885 г. состоялся переводной экзамен в старший класс для офицеров первого набора. Представителем от Военного министерства на экзаменах вновь присутствовал генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский, а также директор Азиатского департамента МИД И. А. Зиновьев. Экзаменационная комиссия признала высокими результаты, достигнутые офицерами на втором году обучения. Ознакомившись с итогами экзаменов, военный министр П. С. Ванновский выразил благодарность М. А. Гамазову и профессорам учебного отделения.

В августе 1885 г. на курсы был сделан второй набор офицеров-слушателей. Среди поступивших не было ни одного офицера Гвардии. Особенностью этого набора слушателей явилось наличие офицера Генерального штаба (капитан Э. Х. Калнин), первого и единственного за всю историю офицерских курсов.

В 1885–1886 учебном году на старшем курсе начались лекции по международному и мусульманскому праву. Международное право читал профессор Ф. Ф. Мартенс[192 - Мартенс Федор Федорович (1845–1909) – российский юрист-международник, дипломат, член Совета Министерства иностранных дел России (с 1881 г.). Автор фундаментального труда: Современное международное право цивилизованных народов / [Соч.] Ф. Мартенса, проф. СПб. ун-та и члена Ин-та междунар. права: Т. 1–2. СПб.: Тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1882–1883. 417; 563 с.], признанный авторитет по вопросу международных правовых отношений. Лекции по мусульманскому праву читал Нофаль, который специально для слушателей курса восточных языков составил на французском языке руководство – «Мусульманское право». По представлению М. А. Гамазова, ВУК Главного штаба ходатайствовал перед генерал-адъютантом Н. Н. Обручевым об издании на средства военного ведомства труда Нофаля в русском переводе, обосновывая это тем, что «по этому предмету не имеется ни одного сочинения, а между тем в подобном руководстве встречается настоятельная надобность на всех наших азиатских окраинах»[193 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 273. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба на имя начальника Главного штаба, 25 мая 1885 г.]. Работа Нофаля в 1886 г. была издана на средства Главного штаба[194 - Курс мусульманского права, читанный в 1884/85 г. в учебном отделении восточных языков при Азиатском департаменте профессором И. Нофалем: Пер. с фр. Вып. 1. О собственности. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1886.].

17 мая 1886 г. состоялся первый выпуск офицеров набора 1883 г., или, как его называли, «гвардейского» набора, ввиду комплектования исключительно офицерами Гвардии[195 - Список выпускников офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД приводится в Прил. № 1 настоящего издания.]. Всего были выпущены шестеро офицеров – поручики Гольцгауэр, М. А. Шлиттер, А. И. Гиппиус, А. И. Абаковский, П. П. Шимкевич и А. А. Шах-Тахтинский. Обучавшиеся вместе с ними два других офицера – поручики Фидровский и А. В. Божерянов – курса не окончили. Фидровский сдал выпускной экзамен, но вскоре скончался от чахотки. Божерянов по причине болезни был отчислен от курса в свой полк.

Как и предполагалось, определение офицеров на службу происходило в танталовых муках. Только после долгой переписки со штабами Кавказского, Туркестанского и Омского военных округов для офицеров были найдены места по линии военно-народного управления. Поручики Шимкевич и Шах-Тахтинский отправились на Кавказ, где первый получил должность окружного начальника в Закаспийской области, второй – помощника Александропольского уездного начальника. Поручики Гольцгауэр и Шлиттер определены на службу в Туркестан: первый – комиссаром вакуфной комиссии[196 - Вакуфная комиссия – временный административный орган в Ферганской области, в ведении которого находились вопросы, связанные с определением вакуфных прав на землю, обеспечением вакуфного права и учет вакуфной собственности.] Ферганской области, второй – комиссаром поземельно-поданной комиссии[197 - Поземельно-податная комиссия – административный орган в областях и уездах Туркестанского края, в ведении которого находился учет земельной собственности, опись и съемка земель, определение прав собственности на землю, оценка земель и обложение их налогом.] Сыр-Дарьинской области. Поручик Абаковский отбыл в распоряжение командующего войсками Омского военного округа для последующего назначения на должность.

Определение офицеров на должности военно-народного управления, к каковой службе их не готовили, и психологически они не были готовы сами, вызвало у офицеров полное разочарование в полученном востоковедном образовании. Неудивительно, что офицеры-выпускники курсов искали первой возможности, чтобы вырваться из тенет административной службы. Первым, сославшись на расстроенное здоровье, покинул Туркестан поручик Гольцгауэр, прослужив в Фергане всего несколько месяцев (с января по август 1887 г.). В том, что Гольцгауэр, один из инициаторов учреждения курсов восточных языков, стал первым офицером, покинувшим службу на Востоке, угадывалась тревожная тенденция, предвещавшая военному ведомству немало проблем. Внезапная смерть Гольцгауэра, последовавшая вскоре после отъезда из Туркестана, произвела тяжелое впечатление на всех офицеров курсов восточных языков. По прошествии положенных четырех с половиной лет обязательной службы на Востоке поспешили вернуться в строй Абаковский, Шлиттер и Шах-Тахтинский. Надолго задержался в Туркестане только поручик Шимкевич.

Наиболее удачно сложилась служба у поручика А. И. Гиппиуса, который был единственным из офицеров выпуска 1886 г., получившим назначение, полностью соответствовавшее полученному образованию. Около десяти лет Гиппиус занимал должность негласного военного агента в Ризе (Азиатская Турция), где плодотворно занимался изучением Турции и турецких вооруженных сил. Интересна характеристика А. И. Гиппиуса и его деятельности в Турции, данная другим выпускником офицерских курсов восточных языков, капитаном К. Н. Смирновым: «Гиппиус был из гвардейской артиллерии, окончил артиллерийскую академию, а потом пошел на восточный курс, который кончил с неприятностями с товарищами[198 - О каких неприятностях идет речь, остается неясным.]. Как академик, не в пример прочим, он скоро был командирован в Турцию, а работы его по изучению дорог Турции считались долго очень ценными. Он изучил Сивасский район и потом был назначен в Трапезунд. Здесь он не ладил с консулом. После Трапезунда он был откомандирован в Петербург, в Главный штаб, и впоследствии был военным губернатором в Туркестане. Там он сумел очень хорошо успокоить [туземное] население во время волнений [1916 г.], прочитав и растолковав им соответственное место из Корана, но, говорят, его методы (будто бы он надел однажды халат и чалму) в Питере не понравились, и он был отозван. Во всяком случае, на восточном поприще он достиг генеральских чинов. Конечно, Гиппиус <…> был большим знатоком Турции»[199 - Смирнов К. Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта. С. 215–216. Смирнов оставил замечательные записки о службе в штабе Кавказского военного округа и Кавказского фронта – «“Интеллидженс” Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», в которых содержится немало ценных сведений о выпускниках офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД. Полный текст записок Смирнова впервые был опубликован Н. К. Тер-Огановым в работе: Из истории разведки штаба Кавказского военного округа в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Saarbr?cken, LAP LAMBERT Academic Publishing, 2015. С. 162–262.].

В 1887 г. выпуска офицеров на учебном отделении не было. В этом году на курсы поступили штабс-капитаны Гутор, Кашуба, поручики Ломакин, Юрьев, Зельстрем. Последний в феврале 1890 г. был отчислен с курса «за неуспеваемостью»[200 - АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 208. Л. 11. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба управляющему учебным отделением Азиатского департамента МИД, 23 февраля 1890 г.].

Второй выпуск офицерских курсов восточных языков состоялся в 1888 г., выпускались четыре офицера – Генерального штаба капитан Калнин, штабс-капитан Корвин-Каменовский, поручики Сатов и Алексеев. По отзыву управляющего учебным отделением М. А. Гамазова, «по всем предметам результаты испытаний отличные; при этом с каждым годом офицеры оказывают все лучшие успехи, и объем их знаний расширяется; при выпуске почти все пишут под диктовку без ошибок на всех трех языках, хорошо переводят и довольно свободно изъясняются. Мусульманское и международное право офицеры усвоили себе очень хорошо и из первого предмета отвечали на изысканном французском»[201 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 195. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.].

Выпускники были удостоены возможности представиться императору Александру III на церковном параде войск Л.-гв. Уланского и Конно-гренадерского полков. На представлении офицеры-выпускники офицерских курсов восточных языков следовали за выпускниками артиллерийской, инженерной и юридической академий. Эта маленькая церемониальная деталь несла в себе своеобразный иерархический код, который указывал на то, что офицерские курсы восточных языков по своему статусу относятся к военным академиям императорской армии и по своему значению замыкают их список. Когда в 1902 г. в газете «Русский инвалид» курсы назвали «самой маленькой академией» русской армии, то в этом не было преувеличения[202 - Русский инвалид. 1902. № 25.].

Все офицеры выпуска, за исключением Генерального штаба капитана Э. Х. Калнина, получили распредение по линии военно-народного управления на Кавказ и в Среднюю Азию. По просьбе военного агента в Турции Генерального штаба подполковника Н. Н. Пешкова капитан Калнин был командирован в Константинополь для работ по составлению карты Верхнего Босфора[203 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1888 г.). Л. 3–3 об. Доклад по Главному штабу, 4 мая 1888 г.]. Срок командировки изначально определялся в шесть месяцев, но затем был продлен еще на полгода. В дальнейшем служба Калнина сложилась вполне благоприятно, чему во многом способствовало прекрасное образование, полученное на курсах восточных языков. В 1890 г. он был вновь направлен в Константинополь, затем служил на посту военного агента в Греции (с 1895 г.), состоял военным агентом в Константинополе (1899–1904), возглавлял генерал-квартирмейстерскую службу штаба Одесского военного округа (1904–1913). В русской армии Калнин по праву считался одним из авторитетных специалистов по Турции и турецкой армии.

По итогам вступительных экзаменов в 1888 г. в младший класс были зачислены поручики Туманский, Михайлов, Дмитриев, Белов и Ножин. Поручик Туманский стал первым гвардейским офицером, поступившим на курс после введения в действие Положения 1885 г. Положение оказало столь негативный эффект на настроения гвардейских офицеров, что на его преодоление потребовалось почти три года.

По согласованию с Военным министерством, программу курса учебного отделения в 1888 г. дополнили татарским языком. Как следует из докладной записки начальника Главного штаба, «опыт показал, что офицеры при поступлении по окончании курса на службу в азиатские округа для ознакомления с местными наречиями вынуждены приняться за изучение татарского языка. На этом основании полезно было бы дать им уже на курсе возможность ознакомиться с этими наречиями, чтобы лучше подготовиться к дальнейшей службе»[204 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 153 об. – 154. Докладная записка начальника Главного штаба военному министру, 20 ноября 1888 г.]. Для чтения лекций по татарскому языку был приглашен коллежский регистратор Гатаулла Баязитов[205 - Гатаулла Баязитов (1846–1911) – религиозный и общественный деятель, многолетний лидер мусульманской общины Санкт-Петербурга, преподаватель тюркских наречий и мусульманского права в учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.]. Содержание нового преподавателя отделения – 500 руб. – взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент. Документы, относящиеся к деятельности офицерских курсов восточных языков, содержат мало подробностей о постановке на курсах изучения татарского языка. Известно, что татарский язык изучался преимущественно в старшем классе. В архивных фондах имеются только две экзаменационные ведомости (1893 и 1894 гг.), в которых отражены результаты экзаменов по татарскому языку в среднем классе[206 - См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 20; Там же. ч. 2 (1894 г.). Л. 54.]. Первая экзаменационная ведомость, где указываются татарский язык и отметки по нему для офицеров-выпусников, относится к 1889 г.[207 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 28. Учебное отделение восточных языков. [Экзаменационная ведомость, 8 мая 1889 г.]] Отметка за татарский язык входила в общий подсчет баллов итогового экзамена. Предположительно, преподавание татарского языка было прекращено в конце 1890-х гг.

В 1888 г. М. А. Гамазов поднял перед ВУК Главного штаба вопрос о введении в программу старшего класса нового предмета – курса чагатайского языка[208 - Чагатайский язык – средневековый среднеазиатско-тюркский письменно-литературный язык.]. Как отмечал Гамазов, изучение этого языка могло принести существенную практическую пользу ввиду то, что «турецкий язык, происходя от чагатайского корня, облегчает офицерам, по выходе из курса, усвоение местных татарских наречий Туркестана и стран, соседних с Кавказом, т. е. сартовского, киргизского, туркменского и пр. языков»[209 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 196–196 об. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.]. Предложение не нашло поддержки у руководства Главного штаба, опасавшегося перегрузить учебную программу для офицеров дополнительными предметами, особенно после введения в программу курса татарского языка.

В 1886 г. профессор Ф. Ф. Мартенс прекратил чтение лекций по международному праву на учебном отделении. По рекомендации Мартенса курс по этому предмету в конце 1888 г. перешел к тайному советнику М. И. Муромцову. Расходы на ведение курса (500 руб. год) взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент.

В рассматриваемый период был сформирован бюджет офицерских курсов восточных языков, который в последующие годы практически не подвергался сколько-нибудь значительным изменениям. Ежегодно Главным штабом на содержание курсов выделялось 5760 руб., из которых 3600 руб. – на вознаграждение профессорско-преподавательского состава. На содержание офицеров-слушателей выделялось 2160 руб. из расчета по 15 руб. в месяц на слушателя для приобретения учебных пособий и канцелярских принадлежностей.

С 1888 г. на учебном отделении была введена практика привлечения офицеров-слушателей к выполнению самостоятельных научных работ. Слушатели приняли участие в литографировании на персидском и тюркском языках составленной русским консулом в Кашгаре Н. Ф. Петровским «Программы и вопросов среднеазиатским туземным разведчикам, посылаемым для собирания политических и других сведений»[210 - См.: РГАДА. Ф. 1385. Оп. 1. Ед. хр. 466. Л. 184–193.]. Работа была издана Главным штабом в количестве 150 экз. и отправлена в штабы азиатских военных округов. По инициативе офицеров-слушателей для «Сборника материалов по Азии» был осуществлен перевод персидского историко-географического описания Афганистана[211 - Остался неопубликованным.]. Поручик С. А. Геппенер по материалам лекций преподавателя персидского языка М. К. Абединова составил «Краткий очерк персидской грамматики (этимология)», который был литографирован осенью 1888 г. По отзыву М. К. Абединова, составленная Геппенером грамматика была вполне удовлетворительна и могла служить хорошим руководством для начинающих[212 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 162. Отзыв преподавателя персидского языка М. К. Абединова на работу поручика Геппенера, 24 ноября 1888 г.]. Офицеры-слушатели также готовили для издания извлечение в русском переводе из грамматики турецкого языка, составленной на французском языке профессором Фардисом.

С целью пополнения библиотеки учебного отделения ВУК Главного штаба регулярно отправлял на имя управляющего свежие издания Главного штаба и военных округов на восточную тематику, географические карты Азиатской России и сопредельных стран Востока, выделял средства на приобретение периодической печати на восточных языках (150 руб. в год).

В связи с исполнявшимся 29 мая 1888 г. 65-летием учреждения учебного отделения Азиатского департамента управляющий отделением М. А. Гамазов обратился к министру иностранных дел Н. К. Гирсу с ходатайством об установлении для всех лиц, с успехом закончивших курс учебного отделения, особых академических знаков. Право ношения таких знаков Гамазов предлагал распространить и на офицеров – выпускников курсов. В служебной записке по этому вопросу Гамазов отмечал: «Ни воспитанники Министерства иностранных дел, ни военные слушатели отделения не получают от него по окончании курса ни дипломов, ни простых аттестатов, ни даже каких-либо внешних доказательств того, что они получили специальную подготовку к службе на Востоке и кому именно они обязаны этою подготовкою. Военные слушатели отделения не пользуются правами, соответствущими тем, которые предоставляются окончившим курс в военных академиях; а между тем приобретенная ими путем усидчивых трудов совершенно новая (подчеркнуто М. А. Гамазовым. – М. Б.) для них специальность и исключительность обязанного с нею рода службы обрекают их на нравственные и очень тяжелые жертвы провести, быть может, всю жизнь вдали от родины и привычной обстановки»[213 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 57–57 об. Служебная записка управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД, [1888 г.].].

В свою очередь, ВУК Главного штаба признал желательность введения такого знака для офицеров и просил генерал-адъютанта Н. Н. Обручева обратиться с ходатайством к министру иностранных дел распространить право ношения знака на офицеров. Обосновывая желательность введения знака, управляющий делами ВУК Главного штаба отмечал: «Офицеры эти не пользуются никакими преимуществами по службе, а по знаниям не только не уступают гражданским слушателям, но, может быть, даже превосходят их»[214 - Там же. Л. 197. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.].

Составленный по проекту Гамазова знак представлял собой серебряный академический значок, в центре которого располагался государственный герб в обрамлении лавровой и дубовой ветвей, с золотым восходящим солнцем в нижней части. Знак предназначался для ношения на правой стороне груди. Знаком удостаивались выпускники учебного отделения, получившие на выпускном экзамене не менее 10 баллов по каждому предмету учебной программы. 30 января 1890 г. знак для окончивших курс учебного отделения восточных языков Азиатского департамента получил Высочайшее утверждение[215 - Внешний вид знака приводится в настоящем издании.].

Введение академического знака имело большое морально-психологическое значение для офицеров курса восточных языков, поднимало их авторитет в военной среде и являлось дополнительным стимулом для успешной учебы. В то же время мнение о полезности знака разделялась не всеми в русской армии, особенно в высшем военном руководстве. Вопрос о целесообразности награждения офицеров-выпускников специальным академическим знаком был поднят в начале 1900-х годов в ходе пересмотра в Военном министерстве программы подготовки офицеров на учебном отделении восточных языков. К этому сюжету мы еще вернемся несколько ниже.

В мае 1889 г. состоялись выпускные экзамены, на которых присутствовали директор Азиатского департамента тайный советник И. А. Зиновьев и русский консул в Астрабаде (Персия) Л. С. Кохановский. «Результаты экзаменов <…>, – отмечалось в докладе начальника Главного штаба, – были отличные. На всех трех восточных языках офицеры говорили, переводили и писали свободно, а на персидском языке они даже представили сочинения на темы, заданные тайным советником Зиновьевым. Из мусульманского права экзамен происходил на французском языке»[216 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 42–42 об. Доклад начальника Главного штаба, 11 мая 1889 г.]. За труды по подготовке военно-востоковедных кадров, по представлению начальника Главного штаба, управляющему учебным отделением была объявлена Высочайшая благодарность.

Все выпускники получили назначение на службу по линии военно-народного управления Туркестанского края и практически всю жизнь провели в Туркестане, оставив о себе добрую память. С. А. Геппенер занимал различные руководящие должности в администрации Туркестанского края, известен своими работами по изучению Ферганской долины. Л. Л. Иессен, сын тайного советника Л. П. Иесена, руководителя дешифровальной службы при МИД, продолжительное время занимал руководящие должности в Ферганской области. А. А. Ломакин получил известность своими работами в области тюркских языков Средней Азии и преподавательской деятельностью. Продолжительное время преподавал тюркские и персидский языки в учебных заведениях Туркестанского края, в Ташкентской офицерской школе восточных языков.

В 1889 г. на курс восточных языков поступили пять офицеров: капитан Мышаков, подъесаул Ливкин, поручики Левшин, Иванов и Шамин.

В 1889 г. на офицерских курсах введена практика языковых и страноведческих стажировок в Турции и Персии. После 1889 г. такие стажировки больше не проводились вплоть до 1901 г., но они создали прецедент и доказали свою эффективность для повышения качества изучения офицерами восточных языков и стимулирования у них интереса к познанию стран и народов Востока. Как следует из докладной записки управляющего делами ВУК Главного штаба, в основу командировок выпускников был положен пример зарубежных стажировок гражданских выпускников учебного отделения до их назначения на штатные должности в Министерстве иностранных дел. В отношении трех офицеров-выпускников ВУК Главного штаба выражал мнение, что, являясь отличными офицерами, «они вполне заслуживают поощрения и могут, состоя при консульстве, собрать разные статистические сведения, которыми мы очень бедны, в особенности относительно Персии»[217 - Там же. Л. 45 об. – 46. Докладная записка по Главному штабу, 21 мая 1889 г.]. По согласованию с Министерством иностранных дел, офицеры сроком на четыре месяца командировались в русские дипломатические представительства: Ломакин – в Мешхед, Иессен – в Тегеран, Геппенер – в Трапезунд[218 - Там же. Л. 85. Доклад по Главному штабу, 26 мая 1889 г.].

В период стажировки поручик Иессен получил предложение от заведующего обучением персидской кавалерии полковника А. Н. Кузьмина-Караваева занять место инструктора артиллерии в Персидской казачьей бригаде[219 - Там же. Л. 294–294 об. Письмо поручика Иессена управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Тегеран, 12 октября 1889 г. В период стажировки офицеры регулярно писали письма генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, в которых сообщали о ходе изучения восточных языков и ознакомления с особенностями страны пребывания.]. Назначение поддержал и командующий войсками Кавказского военного округа, но по неизвестной причине место в бригаде Иессен не получил.

Поручик Ломакин доносил из Мешхеда о ходе стажировки: «<…> первое время по приезде в Мешхед я по совету г-на генерального консула занялся разбором рукописей, поступающих в Генеральное консульство, и таким образом имел возможность, во-первых, усовершенствоваться в чтении манускриптов, а во-вторых, ознакомиться с формою ведения переписки в консульствах. В настоящее время я главным образом занимаюсь практическим изучением персидского языка»[220 - Там же. Л. 297. Письмо поручика Ломакина управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Мешхед, 27 октября 1889 г.].

В 1889 г. был поднят вопрос о возможности продолжения образования офицеров – выпускников офицерских курсов восточных языков в Николаевской академии Генерального штаба. Руководство Главного штаба исходило при этом из желания иметь подготовленных к службе в азиатских округах офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков. На это, в частности, указывал генерал-лейтенант Ф. А. Фельдман: «В числе офицеров, кончающих курс восточных языков, были и имеются в настоящее время выдающиеся молодые люди, изъявляющие желание поступить в академию Генерального штаба»[221 - Там же. Л. 44. Докладная записка по Главному штабу [май 1889 г.].]. Как указывал генерал Фельдман, выпускникам офицерских курсов восточных языков представлялось затруднение при поступлении в НАГШ в связи с обязательным условием прослужить на Востоке не менее четырех с половиной лет (ст. 40 «Положения о курсах»). По мнению Фельдмана, за этот период офицеры «могут потерять привычку к занятиям или получить чин капитана, лишающий их права на поступление в академию»[222 - Там же. Л. 44 об.]. В этой связи он предлагал разрешить офицерам держать экзамен в академию Генерального штаба по выслуге в азиатских военных округах одного года с условием, что после окончания академии в звании офицеров Генерального штаба они обязаны будут выслужить остающиеся три с половиной года на Востоке. В 1889 г. начальник Главного штаба не поддержал эту вполне здравую идею.

К этому вопросу вновь вернулись в мае 1891 г. В докладной записке на имя военного министра начальник Главного штаба указал на ненормальность положения, при котором выпускники офицерских курсов обязаны были прослужить на Востоке четыре с половиной года, прежде чем получали право на поступление в НАГШ. Это требование выглядело особенно нелепо в связи с тем, что все остальные выпускники академий обязаны были прослужить в строю по одному году за каждый год обучения и у них не было обязанности служить на Востоке. Создавшееся положение привело к тому результату, что во всей русской армии в то время имелся лишь один офицер Генерального штаба, профессионально подготовленный по восточным языкам, – капитан Калнин.

Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал решить проблему подготовки офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков по двум направлениям: первое – допустить к приему на офицерские курсы восточных языков офицеров Генерального штаба до капитана включительно через два года после выпуска из академии[223 - Это предполагало изменение общего требования для офицеров, поступающих в академии, иметь чин до штабс-капитана, а также сокращение срока обязательной воинской службы за время, проведенное в академии, с трех лет до двух. Подобные меры требовали больших законодательных инициатив, поэтому в документе напротив этого предложения военный министр поставил пометку – «Не согласен сократить установленный срок».]; второе – разрешить бывшим слушателям офицерских курсов восточных языков поступать в академию Генерального штаба по прошествию двух лет со времени окончания курса, чтобы они дослужили обязательный срок в Азии по выпуску из академии. Со вторым вариантом военный министр полностью согласился.

Новый порядок поступления в НАГШ для офицеров-выпускников офицерских курсов восточных языков был введен в действие с 22 мая 1892 г. В этом году поступил в академию состоящий в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа штабс-капитан И. С. Кашуба (вып. 1890 г.)[224 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28а (1892 г.). Л. 102–102 об. Отношение штаба Кавказского военного округа в Главный штаб, 23 августа 1892 г.]. За ним последовали состоявший в распоряжении военного губернатора Сыр-Дарьинской области поручик Д. М. Левшин (вып. 1892 г.)[225 - Там же. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Отношение начальника канцелярии Туркестанского генерал-губернатора на имя управляющего делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г. Левшин был зачислен в НАГШ в октябре 1894 г. См.: Приказы по Туркестанскому краю, 30 декабря 1894 г., № 192 // Туркестанские ведомости. 1895. № 1.], а также состоявший в распоряжении военного губернатора Самаркандской области поручик П. А. Рейхель (вып. 1894 г.)[226 - См.: Приказы по Туркестанскому краю, 22 ноября 1896 г., № 159 // Туркестанские ведомости. 1896. № 90.]. Тем не менее следует отметить, что открывшаяся в 1892 г. возможность к поступлению в НАГШ не оказалась востребована у выпускников офицерских курсов восточных языков. Это наглядно видно на примере офицеров-восточников, проходивших службу в Туркестане. Из шести офицеров выпусков по 1892 г. включительно, удовлетворявших условиям поступления в академию, желание получить академическое образование высказал только один офицер (поручик Д. М. Левшин)[227 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Письмо управляющего канцелярией Туркестанского генерал-губернатора управляющему делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г.]. Б?льшая часть офицеров, поступивших на офицерские курсы восточных языков, оставляла строевую службу с желанием поступить на военно-агентурную и административную службу на Востоке. Получение дополнительного образования в НАГШ означало автоматическое возвращение в строй, с которым офицеры ранее простились вполне осознанно и возвращаться в который уже не желали. В этом можно найти объяснение низкого интереса у офицеров-восточников к академии Генерального штаба.

В конце 1890-х гг. офицерские курсы восточных языков продолжали пользоваться популярностью у офицеров, но поступить на курсы было крайне сложно из-за малого числа вакансий и довольно сложного предварительного отбора кандидатов. На протяжении всей истории курсов наблюдались попытки офицеров быть зачисленными на курсы хотя бы в качестве сверхштатных слушателей. Однако руководство Главного штаба в этом вопросе строго придерживалось законодательства (ст. 9 «Положения о курсах»), которое запрещало прием сверхштатных слушателей. При управлении Военным министерством генерал-адъютантом А. Н. Куропаткиным ввиду малого числа офицеров на среднем курсе (в 1900 г. числилось три вместо положенных пяти) было разрешено принять на младший курс двух сверхштатных слушателей, которых разрешалось зачислить в штатные слушатели среднего курса после сдачи переводных экзаменов[228 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 308 (1901 г.). Л. 70 об. Доклад по Главному штабу, 12 мая 1901 г.].

Одной из наиболее известных попыток попасть на курс в обход существовавших правил стало обращение поручика А. И. Термена (брата уже обучавшегося на курсе поручика Р. И. Термена) к министру народного просвещения графу И. Д. Делянову с просьбой оказать содействие. Просьбу он мотивировал тем, что два раза поступал на курс, оба раза выдержал экзамен, но зачислен на курс не был. Когда военному министру П. С. Ванновскому доложили о просьбе графа Делянова помочь поручику, который «страстно желает изучить восточные языки, чтобы посвятить себя службе в Азии», то последовал категорический отказ. В резолюции на документе военный министр указал, что «нельзя и нет надобности делать отступлений» и что офицеру предосудительно «обращаться не к начальству своему, а к министру народного просвещения»[229 - РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 28. Доклад по Главному штабу, 30 сентября 1893 г.]. На документе также имеется и пометка помощника начальника Главного штаба генерал-лейтенанта Ф. К. Величко «вытребовать его (поручика Термена. – М. Б.) в Главный штаб, где я сам объясню п[оручику] Термену неправильность его шага». На следующий год поручик Термен все же поступил на курсы, но на общих основаниях.

Одно исключение из строгих правил приема все же было сделано. В апреле 1901 г. военный министр А. Н. Куропаткин представил императору Николаю II справку о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне. В документе упоминалось о подпоручике Августусе, «весьма предприимчивом и храбром», у которого была заветная мечта поступить на офицерский курс восточных языков. Однако этому мешала одна техническая деталь – Августус получил образование не в военном, а в юнкерском училище, что, согласно Положению о курсах, делало поступление невозможным. Узнав о желании офицера, император лично распорядился принять его на офицерский курс восточных языков. В резолюции на докладной записке на Высочайшее имя Куропаткин указал: «Государь высказал пожелание, что Августуса надо принять на курс восточных языков. Прошу исполнить это в исключение из правил теперь же»[230 - Там же. Д. 308 (1901 г.). Л. 41. Справка о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне.].

В 1890 г. на офицерский курс восточных языков поступили: штабс-капитан Дандевиль, поручики Баумгартен, Войно-Оранский, Дельфин и Гриневский. Окончили курс штабс-капитан Гутор, поручики Давлетшин, Юрьев и Кашуба.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66994324) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


В настоящей работе применительно к военным специалистам с высшим военно-востоковедным образованием в качестве синонимичных используются названия – офицер-востоковед, офицер-восточник и офицер-ориенталист, – по примеру того, как они использовались в русской императорской армии.




2


См.: Материалы для истории факультета восточных языков: [в 4 т.]. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1905. Т. I. 1851–1864 гг. С. 301–302.




3


Там, где имелась необходимость дополнить историческое географическое название современным, использовались сведения из специализированных справочников: Словарь географических названий Китая: [в 3 т.] / Ин-т Дальнего Востока АН СССР; [Сост. Я. А. Миропольский, Г. Е. Тихонова]. М.: Наука, 1984. 848, 258 с.; Словарь географических названий Кореи / Г. Е. Тихонова, Я. А. Миропольский; Гл. упр. геодезии и картографии при Совете Министров СССР. М.: Наука, 1973. 560 с.; Словарь географических названий Афганистана / Гл. упр. геодезии и картографии при Совете Министров СССР; [Сост. Гаврилова С. С., Ежов Г. П.]. М.: ЦНИИГАИК., 1988. 383, [1] с., и др.




4


За время существования школы ее название несколько раз менялось: Омская Азиатская школа, Омское азиатское училище, Русско-киргизское училище и Омское училище азиатских языков. Cм.: Баринова К. В. К 220-летию Омской Азиатской школы (по материалам фондов Исторического архива Омской области) // Казахи России: история и современность: материалы Международной научно-практической конференции (20–22 мая 2009 г., Омск). Т. 1–2. Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та им. Ф. М. Достоевского, 2010. Т. 2. С. 242–247.




5


Поездка стала первой глубинной разведкой подступов к Центральному Тянь-Шаню и рекогносцировкой путей, ведущих в Восточный Туркестан со стороны Западной Сибири. См.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 20648. Л. 1–49 об. Маршрут Омского военно-сиротского отделения смотрительского помощника 14-го класса Лещева, командированного в 1821 году из крепости Семипалатинской при купеческом караване под прикрытием казачьего отряда Киргизской степью по тракту к городу Кашкару.




6


Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 57.




7


Переписка Александра Гумбольдта с учеными и государственными деятелями России / [Ред. коллегия: Д. И. Щербаков (отв. ред.) и др.]; [Акад. наук СССР. Ин-т истории естествознания и техники]. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1962. С. 80.




8


Основано на базе Омского войскового казачьего училища (1813–1826).




9


Краткий исторический очерк Первого Сибирского императора Александра I кадетского корпуса. 1813–1913. М.: [Б. и.], 1915. С. 33.




10


Там же. С. 38.




11


С введением в России в 1810 г. системы военных поселений дети военных поселян были выделены в особую категорию «кантонистов». Они считались «собственностью» государства и содержались за его счет. Кантонисты старшего возраста для получения общего и военного образования поступали в резервные части. В 1826 г. школы при гарнизонных полках («военно-сиротские отделения») были преобразованы в роты, полубатальоны и батальоны военных кантонистов.




12


Гефнер О. В. Военные и культура в Западной Сибири в последней трети XIX – начале XX в. / О. В. Гефнер. Омск: Изд-во ФГОУ ВПО ОмГАУ, 2004. С. 107.




13


Положение об особом отделении при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков. СПб.: Тип. Департамента военных поселений, 1850. С. 3.




14


Зауряд-офицер – в русской императорской армии военнослужащий, занимавший офицерскую должность, но не имевший офицерского чина.




15


Положение об особом отделении при Омском батальоне военных кантонистов для приготовления переводчиков. СПб.: Тип. Департамента военных поселений, 1850. С. 7.




16


См.: Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 58. Н. И. Веселовский не до конца разобрался в системе военно-учебных заведений, существовавших в Омске в 1850-х – 1860-х гг. Омскую военно-начальную школу он именовал «Омским училищем», ошибочно полагая, что оно берет свое начало от училища Сибирского линейного казачьего войска.




17


Военные прогимназии были учреждены в 1867 г. для подготовки воспитанников из числа детей офицеров и чиновников к поступлению в юнкерские училища или (менее успешных) в специальные школы военного ведомства, готовившие унтер-офицеров для нестроевых должностей. С 1874 г. программы военных прогимназий были перестроены для подготовки выпускников в юнкерские училища. Срок обучения составлял четыре года. Выпускники военных прогимназий выходили на службу унтер-офицерами, с 1874 г. – с правами вольноопределяющихся 3-го разряда, а также могли переводиться в учительские семинарии и военные гимназии. После преобразования в 1882 г. военных гимназий в кадетские корпуса военные прогимназии были закрыты.




18


Н. И. Веселовский ошибочно указывал, что в программу Омской военной прогимназии было включено изучение татарского и монгольского языков. См.: Веселовский Н. И. Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 58.




19


Записка Авилова. Л. 346 об.




20


В 1844–1866 гг. и 1882–1917 гг. училище носило название Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, в период между указанными датами – Оренбургская военная гимназия.




21


Оренбургская экспедиция (с 1737 г. – Оренбургская комиссия, 1734–1744) – государственное учреждение, ведавшее административным управлением коренных народов Оренбургского края, вопросами обороны российских приграничных районов и организацией торговли с народами Средней Азии.




22


Краткий очерк истории Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. Оренбург: Тип. А. Н. Гаврилова, 1913. С. 3. О деятельности И. И. Неплюева см.: Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г.: Ист. моногр. В. Н. Витевского [в 5 т.] / В. Н. Витевский. Казань: Типо-лит. В. М. Ключникова, 1889–1897.




23


Краткий очерк истории Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. Оренбург: Тип. А. Н. Гаврилова, 1913. С. 5.




24


Иррегулярные войска – войска, не имевшие правильной организации или по комплектованию, организации и обучению значительно отличавшиеся от регулярных войск. В русской императорской армии к иррегулярным войскам относились казачьи войска (до 1874 г.) и инородческие части.




25


РГВИА. Ф. 1754. Оп. 1. Д. 1. Л. 35 об. Описание торжественного акта открытия в Оренбурге Неплюевского военного училища.




26


Встречающиеся в литературе сведения, что Неплюевское военное училище явилось первым военно-учебным заведением, где в обязательном порядке изучались восточные языки (см.: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 13), нельзя считать обоснованными. Как уже было отмечено выше, первым подобным заведением в России явилась Омская Азиатская школа.




27


Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 189.




28


РГВИА. Ф. 1754. Оп. 1. Д. 1. Л. 13. Описание торжественного акта открытия в Оренбурге Неплюевского военного училища.




29


Кантон – военно-административная единица на территории Башкортостана (17981865 гг.). 9-й кантон находился на территории Оренбургского уезда Оренбургской губернии.




30


Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 16.




31


Учебник издан в Оренбурге в 1859 г. и переиздан в Казани в 1869 г.




32


Самоучитель издан в Казани в 1885 г. с последующим переизданием в 1893 г.




33


Кукляшев С.-Д. Татарская хрестоматия, составленная Салих-Джаном Кукляшевым, коллежским советником, старшим учителем арабского и персидского языков при Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе. Казань: Унив. тип., 1859. [2], IV, 126 с.




34


Цит. по: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 28.




35


Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 189.




36


Иванов М. И. Татарская грамматика, составленная Мартинианом Ивановым. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1842. [12], IV, 341 с.




37


Иванов М. И. Татарская хрестоматия, составленная Мартинианом Ивановым. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1842. 8, VII с., 192, 174 с.




38


Записка Симонова. Л. 1 об.




39


Аурова Н. Н. Система военного образования в России: кадетские корпуса во второй половине XVIII – первой половине XIX века / / Аурова Н. Н.; Ин-т рос. истории. Рос. акад. наук. М.: [Ин-т рос. истории РАН], 2003. С. 85.




40


Записка Симонова. Л. 2.




41


Цит. по: Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 93.




42


Матвиевская Г. П. Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. Очерк истории. М.: Изд. дом Академии Естествознания, 2016. С. 93.




43


РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 359 об. Об учреждении особых отделений при Оренбургской и Омской военных прогимназиях для приготовления переводчиков восточных языков. Доклад в Военный Совет № 134 от 12 июля 1868 г.




44


Крыжановский Николай Андреевич (1818–1888) – генерал-адъютант, генерал от артиллерии. Оренбургский генерал-губернатор и командующий войсками Оренбургского военного округа (1866–1881). Видный администратор Оренбургского края, особое внимание обращал на распространение общего и военного образования. При нем были основаны Оренбургское юнкерское военное училище и Оренбургская военная прогимназия.




45


Записка Авилова. Л. 342 об. – 343.




46


Там же. Л. 343 об. К записке Авилова приложено мнение профессора В. В. Григорьева (Л. 358–358 об.). Примечательно, что Григорьев предлагал отказаться от подготовки военных переводчиков восточных языков и заменить их чиновниками, владеющими восточными языками. «На что дипломатическому агенту или административному чиновнику переводчик, – задавался он вопросом, – когда агент и чиновник эти сами умеют говорить и писать на тех языках, знание которых нужно им по службе». Здесь в Григорьеве, как в специалисте вопроса, больше сказывается академический, нежели практический опыт языковой деятельности. В знании и использовании иностранного языка Григорьев не делал разницы между профессиональной и вспомогательной функциями, между профессией и навыком. Сами переводчики для него – «это паразиты, зло, не масло, а песок в машине администрации». Григорьев также исключал возможность какого-либо участия правительства в поднятии престижа профессии переводчика: «Устранить невыгодность службы в должности переводчика восточных языков – не в силах правительства: это потребовало бы денежных расходов несообразных ни с какими существующими тратами, даже с тратами акцизного управления». Эта мысль весьма понравилась чиновнику военного ведомства, выделившему ее в тексте записки отдельной пометкой.




47


Записка Авилова. Л. 346.




48


Военный Совет – коллегиальный орган Военного министерства, наделенный правом законодательной инициативы; подчинялся непосредственно императору, в круг его обязанностей входило обсуждение вопросов военного законодательства, решение наиболее важных хозяйственных дел, вопросов по устройству и организации армии и др.




49


РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 358–362 об.




50


РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 3. Л. 363–365. Проект Положения об особых отделениях при Оренбургской и Омской военных прогимназиях для приготовления переводчиков восточных языков.




51


РГВИА. Ф. 725. Оп. 11. Д. 152. Л. 12–13. Отношение командующего войсками Оренбургского военного округа на имя начальника Главного управления военно-учебных заведений.




52


Там же. Л. 4–4 об.




53


РГВИА. Ф. 725. Оп. 11. Д. 152. Л. 4–4 об.




54


Там же. Д. 151. Л. 1. Рапорт директора Оренбургской прогимназии в Главное управление военно-учебных заведений, 15 марта 1873 г.




55


Там же. Л. 3.




56


См.: Аму-Дарьинская экспедиция. I. [Столетов Н. Г.]. Из донесений вице-председателю Общества начальника экспедиции Генерального штаба полковника Н. Г. Столетова // ИИРГО. 1874. Т. X, № 7. С. 238–239.




57


В начале 1850-х гг. штатные должности письменных переводчиков имелись при дипломатической канцелярии командующего Отдельным Кавказским корпусом, которые занимали майор И. Л. Цилосани (турецкий и арабский языки) и Мирза Фетх Али Ахундов (персидский и татарский языки). При отделе Генерального штаба в Тифлисе также имелись две штатные должности переводчиков, которые занимали офицеры Конно-мусульманского полка – майор Мирза Маггарем и поручик Магад Айгуни. Кроме того, по одной штатной должности письменных переводчиков имелось при штабе войск Кавказской линии в Ставрополе и при штабе командующего войсками в Прикаспийском крае в Темир-Хан-Шуре.




58


При составлении истории восточного отделения Новочеркасской войсковой гимназии использованы документы РГВИА (Ф. 1. Канцелярия Военного министерства) и работа священника Иоанна Артинского. – Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. V, 2–469, [4] с.




59


Текст документа публикуется в Прил. № 11 настоящего издания.




60


РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16088. Л. 29–29 об. Докладная записка канцелярии Военного министерства. Об учреждении отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии, июль 1850 г.




61


Там же. Л. 25 об. Доклад по Департаменту военных поселений, 22 июня 1850 г.




62


Там же. Л. 19 об. Рапорт наказного атамана Войска Донского военному министру, 5 ноября 1846 г.




63


Там же. Л. 20 об.




64


РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16088. Л. 26. Доклад по Департаменту военных поселений, 22 июня 1850 г.




65


Там же. Л. 35. Отношение военного министра на имя начальника Департамента военных поселений, 21 сентября 1850 г.




66


Хорунжий – обер-офицерский чин в казачьих войсках, закрепленный в Табели о рангах в 1722 г. в XIV классе, c 1884 г. – в XII классе; соответствовал подпоручику в пехоте и корнету в кавалерии.




67


Урядник – унтер-офицерский чин в казачьих войсках.




68


Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 136.




69


См.: Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 213.




70


Прием воспитанников на восточное отделение из числа вакансий Черноморского казачьего войска состоялся в 1854 г. Право отбора кандидатов в воспитанники было предоставлено директору Екатеринодарской гимназии с утверждением наказным атаманом Черноморского казачьего войска.




71


Частное домовладение подполковника Ф. И. Ушакова, снятое в аренду за 1000 руб. серебром в год. В последний период деятельности отделение располагалось в частном доме, принадлежавшем генерал-майору Ф. И. Шумкову.




72


Артинский И. Очерк истории Новочеркасской войсковой гимназии / Сост. свящ. И. Артинский. Новочеркасск: Обл. В. Д. тип., 1907. С. 213. С. 141–142.




73


Там же. С. 170.




74


Пржецлавский П.-П. Г. Дагестан, его нравы и обычаи // Вестник Европы. 1867. № 9. С. 180.




75


См.: Козубский Е. И. Историческая записка о первом десятилетии Темир-Хан-Шуринского реального училища, 1880–1889. Порт-Петровск: Тип. А. М. Михайлова, 1890. 211 с.




76


РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 27957. Л. 1 об. Доклад по Главному управлению иррегулярных войск. О закрытии отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии Войска Донского, 18 сентября 1867 г.




77


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 27–27 об. Докладная записка Главного управления казачьих войск в Главный штаб, 8 декабря 1881 г.




78


Там же.




79


Там же.




80


РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 27957. Л. 18 об. – 19 об. Доклад по Главному управлению иррегулярных войск. О закрытии отделения восточных языков при Новочеркасской гимназии Войска Донского, 18 сентября 1867 г.




81


П. М. Власов занимал различные дипломатические должности: генеральный консул в Мешхеде (1888–1897), глава российской чрезвычайной миссии в Аддис-Абебе (18971900), российский посланник в Черногории (1900–1902), Персии (1902–1905).




82


В 1911 г. в связи с открытием в Тифлисе окружной подготовительной школы восточных языков генерал-майор Драчев предложил штабу Кавказского военного округа свою кандидатуру в качестве преподавателя турецкого языка. См.: РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 4006. Л. 102.




83


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 21. Пометка военного министра П. С. Ванновского на докладной записке по Главному штабу, 24 ноября 1881 г.




84


Там же. Л. 172 об. – 173. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.




85


Примечательно, что курсы турецкого языка в ИВА остались незамеченными как в официальной истории академии, составленной генералом Н. П. Глиноецким, так и в работе академика А. Н. Кононова по истории изучения тюркских языков в России. Небольшое упоминание о них имеется в работе Н. И. Веселовского: Сведения об официальном преподавании восточных языков в России. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1879. С. 57. Краткие сведения о курсах также приводятся в работе: История отечественного востоковедения (2). С. 138.




86


РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 1–1 об. Военный министр директору Императорской военной академии, 9 декабря 1853 г.




87


РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 4.




88


Там же. Л. 6–6 об. Рапорт директора Императорской военной академии военному министру, 12 декабря 1853 г.




89


РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 7. Об открытии кафедры турецкого языка. Отношение военного министра на имя директора Императорской военной академии, 16 декабря 1853 г.




90


Там же. Л. 8. Приказ по ИВА № 34 от 20 декабря 1853 г. На приказе стоят отметки профессоров и преподавателей академии об ознакомлении, среди них и пометка полковника Д. А. Милютина – «читал».




91


Там же. Л. 9–9 об. Рапорт вице-директора Императорской военной академии, 18 декабря 1853 г.




92


Там же. Л. 11. Список офицерам Гвардейского Генерального штаба и Генерального штаба, изъявившим желание слушать в Императорской военной академии лекции турецкого языка.




93


К примеру, см.: Беренс А. И. Кабилия в 1857 г. // Воен. сб. 1858. № 4. С. 247–274; № 5. С. 121–172; № 6. С. 449–486; Обзор известий о русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Вып. 1–3. СПб.: [Б. и.], 1878.




94


РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 377. Л. 14–15. Военный министр директору Императорской военной академии, 10 января 1854 г.




95


Сенковский О. И. Карманная книга для русских воинов в турецких походах: Ч. 1. Разговоры российско-турецкие; Словарь российско-турецкий употребительнейших слов; Ч. 2. Основные правила турецкого разговорного языка / [О. И. Сенковский]. СПб.: Тип. Деп. нар. просв., 1828–1829. II, 107; 76 с.




96


Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: Дооктябрьский период / АН СССР. Ин-т востоковедения. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 226–227.




97


Точное название изданных лекций: Казем-Бек А. К. Учебные пособия для временного курса турецкого языка, с Высочайшего разрешения открытого в Императорской Военной академии: [в 3 ч.] / [Соч.] Проф. Имп. С.-Петерб. ун-та, д. с. с. мирзою Александром Казем-Беком. СПб.: [Литогр. в ИВА], 1854. 300 с.




98


С 1882 г. – стипендии графа Муравьева-Амурского и графа Игнатьева.




99


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 48 (1896 г.). Л. 7. Докладная записка начальника Главного штаба на имя военного министра, 4 апреля 1896 г.




100


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 48 (1896 г.). Л. 10 об. Доклад по Главному штабу на Высочайшее имя, 8 апреля 1896 г.




101


См.: РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 12730. Послужной список генерал-майора Услара, сост. 1 января 1875 г.




102


Деятельность П. К. Услара в области изучения кавказских языков достаточно подробно рассмотрена в работе: Магометов А. А. П. К. Услар – исследователь дагестанских языков. Махачкала: Дагучпедгиз, 1979. 100 с.




103


Табасаранская грамматика по рукописи Услара издана дагестановедом А. А. Магометовым. См.: Табасаранский язык: (Исследование и тексты) / Акад. наук Груз. ССР. Ин-т языкознания. Тбилиси: Мецниереба, 1965. XVI, 398 с.




104


Работы Услара были опубликованы под названием: Этнография Кавказа / Языкознание / П. К. Услар; [С вступ. статьями М. Р. Завадского. К т. 1–4].: [в 6 т.]. Тифлис: Упр. Кавк. учеб. округа, 1887–1896. Издание состояло из следующих томов: I. Абхазский язык (1887); II. Чеченский язык (1888); III. Аварский язык (1889); IV. Лакский язык (1890); V. Хюркилинский язык (1892); VI. Кюринский язык (1896).




105


Леонтович С. Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой: Наречие бассейна р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив, севернее Императорской гавани / Сост. Сергей Леонтович. Владивосток: Тип. Н. В. Ремезова, 1896. 147 с.; (Зап. О-ва изучения Амурского края, Фил. Отд. Приамурского отдела Имп. Русского географ. о-ва; Т. 5, вып. 2).




106


Краткий русско-ороченский словарь / Сост. прот. А. Протодиаконов. Казань: Православное миссионерское общество, 1888. 48 с.




107


Старчевский Альберт Викентьевич (1818–1901) – журналист, историк русской литературы, публицист, переводчик. С конца 1840-х гг. принимал участие в редактировании «Библиотеки для чтения», редактировал «Справочный энциклопедический словарь» Крайя (1848–1853), редактор «Сына Отечества» (1856–1870), ряда периодических изданий (18731885). Автор различного рода «Переводчиков», «Спутников» и «Толмачей» с восточных языков.




108


Положительные отзывы на «Спутник русского человека по Средней Азии» были сделаны известным востоковедом Н. Ф. Петровским в газетах «Голос» (1878, № 259) и «Туркестанские ведомости» (1878, № 27).




109


Аванпост – передовой сторожевой пост (отряд) боевого охранения, вынесенный на удаление от основных сил. Аванпостная цепь – расположение стрелков в цепи на аванпосту.




110


Мехмед Али-паша (наст. имя – Карл Детрo?, 1827–1878) – османский офицер немецкого происхождения, турецкий маршал (1877). Командующий одной из турецких армий в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.




111


Записка Бильдерлинга. Л. 4.




112


Там же. Л. 3 об.




113


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 17. Докладная записка по Главному штабу, 4 февраля 1886 г.




114


Там же. Л. 17 об.




115


При издании название «Самоучитель» заменили на «Переводчик».




116


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 27. Докладная записка по Главному штабу, 27 октября 1886 г.




117


Азиатская часть Главного штаба – орган военного управления, созданный в 1867 г. для решения административных задач в азиатских военных округах и военно-народного управления на Кавказе и в Средней Азии. В сферу деятельности входили также вопросы обустройства границ в Азии, организация военно-ученых экспедиций, подготовка военно-востоковедных кадров и др. В разное время имела названия: Азиатская часть (1867–1903, 1910–1918), Азиатский отдел (1903–1910).




118


Пароход «Тамань» спущен на воду в 1849 г., исключен из сил флота в 1896 г. Находился в составе Черноморского флота, после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. использовался в качестве парохода-стационера в порту Константинополя и находился в распоряжении российского посла. В октябре 1881 – сентябре 1882 г. пароходом командовал капитан II ранга C. О. Макаров, который проводил в этот период важные гидрографические исследования пролива Босфор.




119


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 36 (1886 г.). Л. 69. Военный агент в Константинополе в канцелярию ВУК Главного штаба, 16 апреля 1887 г.




120


РГВИА. Ф. 401. Оп. 3. Д. 73 (1878 г.). Л. 1–1 об. Письмо А. В. Старчевского на имя Н. Н. Обручева, 9 октября 1878 г.




121


Беллью Генри (Henry Walter Bellew, 1834–1892) – британский военный врач, родился в Индии в семье британского офицера. Участник Крымской войны, с 1855 г. на службе в индо-британской армии. Участник дипломатической миссии в Афганистан (1857) к кашгарскому правителю Якуб-беку (1873–1874). В период службы на границе с Афганистаном самостоятельно изучил язык пушту и издал по этому языку несколько лингвистических работ.




122


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 73 (1878 г.). Л. 1–1 об. Отзыв И. П. Минаева на работу А. В. Старчевского.




123


Имеется в виду работа Г. Беллью: A Dictionary of the Pukkhto or Pukshto Language, in which the words are traced to their sources in the Indian and Persian languages. London, Thacker & Co., 1867.




124


РГВИА. Ф. 401. Оп. 1. Д. 36 (1886 г.). Л. 44 об. Рапорт штаб-офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа Генерального штаба подполковника Волошинова управляющему делами ВУК Главного штаба, 13 ноября 1886 г.




125


Там же. Л. 46–46 об. Докладная записка по Главному штабу, 30 ноября 1886 г.




126


См.: Ханиуда. Японский переводчик / Зав. канцелярией рус. консула в Иокогаме Ханиуда. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1887. [2], IV, 80 с.




127


См.: Позднеев А. М. Монголо-бурятский переводчик / Предисл. ред.: Ген. штаба полк. Николай Волошинов. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1891. XVIII, 108 с.; Позднеев А. М. Русско-монголо-бурятский переводчик / [А. Позднеев]; [Ред.: Н. А. Волошинов]. 2-е изд. СПб.: Столич. скоропеч., 1898. XVIII, 108, II с.




128


См.: Ханиуда. Японский переводчик / Предисл.: Ген. штаба полк. Адабаш. 2-е изд. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1904. [4], 76 с. В период войны с Японией было опубликовано еще два исправленных и дополненных издания «Японского переводчика»: 3-е (1904) и 4-е (1905).




129


Де-Ливрон А. А. Русско-японский словарь / Сост. А. А. Де-Ливрон. 2-е изд. СПб.: Южно-рус. кн-во Ф. А. Иогансон, 1904. 251 с.




130


Панаев Владимир Павлович (1872 – после 1934 г.) – лингвист, востоковед, художник. Образование получил в Московском университете, служил в Главном управлении уделов, Мариинском ведомстве, с 1920 г. – на пенсии. В августе 1930 г. арестован и заключен в Бутырскую тюрьму, приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1931 г. после пересмотра дела освобожден досрочно с ограничением проживания на оставшийся срок. Поселился в г. Борисоглебске.




131


См.: Куроно И., Панаев В. П. Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь. СПб.: Тип. Мин-ва фин. (В. Киршбаума), 1904. [4], IV, 68 с. Тираж толмача (4 тыс. экз.) был преподнесен императрицей Александрой Федоровной в качестве дара действующей армии на Дальнем Востоке. Толмач был переиздан в 1904 г. См.: Куроно И., Панаев В. П. Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь: С применением японск. шрифта «катакана» и «иероглифов». 2-е изд. [СПб.]: Тип. В. Киршбаума, 1904. [2], IV, [2], 133 с. Куроно Иосибуми (1859–1918) – ориенталист, преподаватель японского языка в Санкт-Петербургском университете (1888–1916).




132


РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 4377. Л. 702 об. Панаев В. П. Краткая история введения японского переводчика издания Главного штаба и военного русско-японского толмача В. П. Панаева на театр военных действий последней русско-японской войны.




133


Там же. Л. 475 об. Докладная записка по ГУГШ, 29 сентября 1909 г.




134


Там же. Л. 476.




135


Разведчику в Корее. (Русско-корейский словарь). СПб.: Воен. – стат. отд. Гл. штаба, 1904. 84 с.




136


Второе, исправленное и значительно дополненное, издание словаря вышло в 1888 г.




137


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 10 (1886). Л. 14. Рапорт состоящего в распоряжении военного агента в Константинополе управляющему делами ВУК Главного штаба, 20 марта 1886 г.




138


Деятельность курсов нашла освещение в ряде исторических работ и исследований: Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 185–199; М[алинов]ский Н. Н. К 25-летию офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел // Русский инвалид. 1908. № 192; Терлецкий Н. К 25-летию курса восточных языков (19 ноября 1908 г.) // Русский инвалид. 1908. № 253; Мариамбей П. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Русский инвалид. 1908. № 262; Снесарев А. Е. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Голос правды. 1908. № 950; Рыженков М. Р. Изучение восточных языков в системе военного ведомства в начале XX в. // Анналы. М., 1996. Вып. 3. С. 80–90; Воевода Е. В. Офицерский курс при учебном отделении восточных языков МИД Российской империи // Военно-исторический журнал. 2010. № 4. С. 21–24; Сумарокова О. Л. Языковая подготовка военных специалистов Российской империи для службы в Туркестанском крае в конце XIX – начале XX в. // Вестник КРСУ. 2015. Т. 15. № 6. С. 113–116.




139


АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 97. Л. 6.




140


Гамазов Матвей Авелевич (1812–1893) – тайный советник, ориенталист и переводчик, управляющий учебным отделением Азиатского департамента МИД (1872–1893).




141


Иванов Иван Александрович (1835–1908) – тайный советник, выпускник учебного отделения восточных языков (1860), управляющий отделением (1894–1905).




142


Жуковский Валентин Алексеевич (1858–1918) – выдающийся русский востоковед, член-корреспондент Российской академии наук, заведующий учебным отделением МИД.




143


Нофаль (Nauphal) Ирений Георгиевич (1835–1902) – действительный статский советник, востоковед, исследователь мусульманского права. Родился в Дамаске, происходил из известной арабско-христианской фамилии, востоковедное образование получил в Великобритании и Франции. С 1863 г. состоял штатным преподавателем учебного отделения восточных языков Азиатского департамента МИД.




144


Абединов Мирза Казем-Бек (1855–1912) – статский советник, перс по происхождению, с 1867 г. преподаватель языка фарси на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.




145


Александр Фардис Эфенди – бывший турецкий подданный греческого происхождения, с 1876 г. преподаватель турецкого языка на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.




146


Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 12.




147


Там же. С. 13.




148


Здание сохранилось до наших дней, и его фотография приводится в настоящем издании.




149


Л.-гв. Егерского полка штабс-капитан Соколовский и поручик граф Толстой и Л.-гв. Московского полка прапорщик Гольцгауэр.




150


См: АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 3. Письмо тайного советника М. А. Гамазова генерал-майору А. А. Бильдерлингу, 15 сентября 1881 г.




151


Там же.




152


Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 10.




153


Уже в апреле 1885 г. после введения в действие Положения о курсе восточных языков Военное министерство приступило к регулярной выплате содержания преподавателям восточных языков (по 1200 руб. в год каждому) и 1000 руб. на приобретение офицерам словарей, учебников, карт и других пособий. В 1891 г. по ходатайству военного министра были удостоены орденов профессор международного права М. И. Муромцов (орден Св. Станислава 2-й ст.) и преподаватель татарского языка Г. Баязитов (орден Св. Станислава 3-й ст.). В 1892 г. по ходатайству военного министра «ввиду заслуг по офицерским курсам» состоялось награждение И. Г. Нофаля орденом Св. Станислава 1-й ст., М. К. Абединова – чином действительного статского советника, А. Фардиса – орденом Св. Станислава 2-й ст. Периодически преподавателям выплачивались «экстраординарные суммы» в качестве разового вознаграждения.




154


Известно, что генерал-майор А. А. Бильдерлинг пользовался расположением Великого князя Николая Николаевича (старшего).




155


АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 6. Отношение военного министра на имя министра иностранных дел, 2 октября 1881 г.




156


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 5. Отношение управляющего МИД к военному министру, 9 октября 1881 г.




157


Справка: Обучающиеся в академии офицеры пользуются усиленным окладом жалованья, сохраняют получаемые ими в полку столовые и, сверх того, получают ежегодно при переводе (из класса в класс. – М. Б.) в виде пособия от 100 до 150 руб. – Прим. док.




158


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 7–8. Докладная записка начальника Главного штаба на имя военного министра, 28 октября 1881 г.




159


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 21. Доклад по Главному штабу на Высочайшее имя, 21 ноября 1881 г.




160


В работе М. Г. Певцова «Офицерские курсы восточных языков» (С. 187) дата Высочайшего соизволения указывается другая – 21 ноября 1881 г. Здесь вкралась неточность; документ всего лишь датирован этой датой, но решение по нему состоялось 24 ноября, о чем свидетельствует запись на документе, сделанная рукой военного министра П. С. Ванновского.




161


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 26 об. Докладная записка управляющего делами ВУК Главного штаба, 5 декабря 1881 г.




162


Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 186–187. В эту цифру не входят трое офицеров, ранее отобранных для учебы на курсах.




163


См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 28. [Список офицеров, изъявивших желание поступить на офицерские курсы восточных языков].




164


Там же. Л. 29. [О финансировании офицерских курсов восточных языков при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел].




165


Там же. Л. 31–35 об.




166


Там же. Л. 31.




167


Глазомерная съемка – упрощенная топографическая съемка, проводимая с помощью легкого планшета, компаса (буссоли) и визирной линейки для получения приближенного плана маршрута или участка местности.




168


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 37. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента в Главный штаб, 25 июля 1883 г.




169


Там же. Л. 38–39 об. Докладная записка по Главному штабу, 29 июля 1883 г.




170


Там же. Л. 44–45. Доклад по Главному штабу, 27 августа 1883 г.




171


Там же. Л. 73–82. Списки офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа, частей 1-го армейского корпуса, изъявивших желание поступить на курс восточных языков.




172


Там же. Л. 85–87 об. Докладная записка по Главному штабу, 7 ноября 1883 г.




173


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 102–102 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].




174


Там же. Л. 115–115 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].




175


Там же. Л. 116–117. Письмо начальника НАГШ к начальнику Главного штаба, 27 января 1884 г.




176


Оллендорф (Ollendorf) Генрих-Готфрид (1803–1865) – немецкий лингвист, изобретатель популярного метода изучения новых языков.




177


Установить, о каком учебном пособии идет речь, нам не удалось.




178


Имеется в виду издание: Военный переводчик с русского языка на турецкий, болгарский и румынский. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1877. 363, IV с.




179


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 140–141. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД управляющему делами ВУК Главного штаба, 24 мая 1884 г.




180


Там же. Л. 133. Учебное отделение восточных языков, 1884 г. [Экзаменационная ведомость].




181


На экзамене отсутствовал поручик Фидровский, страдавший чахоткой и выехавший в Крым на лечение.




182


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 274. Рапорт управляющего делами ВУК начальнику Главного штаба, 28 мая 1884 г.




183


Там же. Л. 149–152 об. Отношение начальника Главного штаба к командующим Кавказским и Туркестанским военными округами.




184


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 171 об. – 172. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа к начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.




185


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 200–205 об. Оригинал проекта «Положений» с заключениями военного министра.




186


Там же. Л. 226–226 об. Письмо министра иностранных дел на имя военного министра, 26 ноября 1884 г.




187


Там же. Л. 234–234 об. Выписка из «Журнала Военного Совета», 24 января 1885 г.




188


См.: Приказы по военному ведомству, 2 мая 1885 г., № 96. Приказы по военному ведомству. 1885. № 1–154. СПб., [1885]. С. 353–360. В тексте приказа кроме самого положения имеются еще и программы вступительных экзаменов по русскому и французскому языкам, географии и военной топографии. Текст положения о курсе восточных языков публикуется в Прил. № 12 настоящего издания.




189


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 251–252 об. Мнение Государственного Совета.




190


АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200. Л. 35.




191


Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники (краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 188.




192


Мартенс Федор Федорович (1845–1909) – российский юрист-международник, дипломат, член Совета Министерства иностранных дел России (с 1881 г.). Автор фундаментального труда: Современное международное право цивилизованных народов / [Соч.] Ф. Мартенса, проф. СПб. ун-та и члена Ин-та междунар. права: Т. 1–2. СПб.: Тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1882–1883. 417; 563 с.




193


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 273. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба на имя начальника Главного штаба, 25 мая 1885 г.




194


Курс мусульманского права, читанный в 1884/85 г. в учебном отделении восточных языков при Азиатском департаменте профессором И. Нофалем: Пер. с фр. Вып. 1. О собственности. СПб.: Воен. – учен. ком. Гл. штаба, 1886.




195


Список выпускников офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД приводится в Прил. № 1 настоящего издания.




196


Вакуфная комиссия – временный административный орган в Ферганской области, в ведении которого находились вопросы, связанные с определением вакуфных прав на землю, обеспечением вакуфного права и учет вакуфной собственности.




197


Поземельно-податная комиссия – административный орган в областях и уездах Туркестанского края, в ведении которого находился учет земельной собственности, опись и съемка земель, определение прав собственности на землю, оценка земель и обложение их налогом.




198


О каких неприятностях идет речь, остается неясным.




199


Смирнов К. Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта. С. 215–216. Смирнов оставил замечательные записки о службе в штабе Кавказского военного округа и Кавказского фронта – «“Интеллидженс” Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», в которых содержится немало ценных сведений о выпускниках офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД. Полный текст записок Смирнова впервые был опубликован Н. К. Тер-Огановым в работе: Из истории разведки штаба Кавказского военного округа в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Saarbr?cken, LAP LAMBERT Academic Publishing, 2015. С. 162–262.




200


АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 208. Л. 11. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба управляющему учебным отделением Азиатского департамента МИД, 23 февраля 1890 г.




201


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 195. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.




202


Русский инвалид. 1902. № 25.




203


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1888 г.). Л. 3–3 об. Доклад по Главному штабу, 4 мая 1888 г.




204


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 153 об. – 154. Докладная записка начальника Главного штаба военному министру, 20 ноября 1888 г.




205


Гатаулла Баязитов (1846–1911) – религиозный и общественный деятель, многолетний лидер мусульманской общины Санкт-Петербурга, преподаватель тюркских наречий и мусульманского права в учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.




206


См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 20; Там же. ч. 2 (1894 г.). Л. 54.




207


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 28. Учебное отделение восточных языков. [Экзаменационная ведомость, 8 мая 1889 г.]




208


Чагатайский язык – средневековый среднеазиатско-тюркский письменно-литературный язык.




209


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 196–196 об. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.




210


См.: РГАДА. Ф. 1385. Оп. 1. Ед. хр. 466. Л. 184–193.




211


Остался неопубликованным.




212


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 162. Отзыв преподавателя персидского языка М. К. Абединова на работу поручика Геппенера, 24 ноября 1888 г.




213


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 57–57 об. Служебная записка управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД, [1888 г.].




214


Там же. Л. 197. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.




215


Внешний вид знака приводится в настоящем издании.




216


РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 42–42 об. Доклад начальника Главного штаба, 11 мая 1889 г.




217


Там же. Л. 45 об. – 46. Докладная записка по Главному штабу, 21 мая 1889 г.




218


Там же. Л. 85. Доклад по Главному штабу, 26 мая 1889 г.




219


Там же. Л. 294–294 об. Письмо поручика Иессена управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Тегеран, 12 октября 1889 г. В период стажировки офицеры регулярно писали письма генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, в которых сообщали о ходе изучения восточных языков и ознакомления с особенностями страны пребывания.




220


Там же. Л. 297. Письмо поручика Ломакина управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Мешхед, 27 октября 1889 г.




221


Там же. Л. 44. Докладная записка по Главному штабу [май 1889 г.].




222


Там же. Л. 44 об.




223


Это предполагало изменение общего требования для офицеров, поступающих в академии, иметь чин до штабс-капитана, а также сокращение срока обязательной воинской службы за время, проведенное в академии, с трех лет до двух. Подобные меры требовали больших законодательных инициатив, поэтому в документе напротив этого предложения военный министр поставил пометку – «Не согласен сократить установленный срок».




224


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28а (1892 г.). Л. 102–102 об. Отношение штаба Кавказского военного округа в Главный штаб, 23 августа 1892 г.




225


Там же. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Отношение начальника канцелярии Туркестанского генерал-губернатора на имя управляющего делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г. Левшин был зачислен в НАГШ в октябре 1894 г. См.: Приказы по Туркестанскому краю, 30 декабря 1894 г., № 192 // Туркестанские ведомости. 1895. № 1.




226


См.: Приказы по Туркестанскому краю, 22 ноября 1896 г., № 159 // Туркестанские ведомости. 1896. № 90.




227


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Письмо управляющего канцелярией Туркестанского генерал-губернатора управляющему делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г.




228


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 308 (1901 г.). Л. 70 об. Доклад по Главному штабу, 12 мая 1901 г.




229


РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 28. Доклад по Главному штабу, 30 сентября 1893 г.




230


Там же. Д. 308 (1901 г.). Л. 41. Справка о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне.