Кино Индии вчера и сегодня
М. К. Рагхавендра

Кинотексты
Невероятные сюжеты, зрелищные драки, скрытая эротика, музыка и танцы… Индийское кино очень узнаваемо, и его характерным признакам посвящена эта книга. В нее вошли две книги известного индийского киноведа М. К. Рагхавендры: «Болливуд» и «52 индийских фильма». Чем Болливуд отличается от Голливуда, как он связан с индийским обществом и национальной культурой? Как индийским режиссерам удалось создать мгновенно узнаваемую кинопоэтику? Рагхавендра рассказывает о самых ярких и характерных фильмах, снятых в Индии, и объясняет, как болливудская продукция меняется с постепенной модернизацией страны.

М.К. Рагхавендра

Кино Индии вчера и сегодня

ИНДИЯ И ЕЕ КИНЕМАТОГРАФЫ[1 - Предисловие написано автором специально для данного издания. (Примеч. ред.)]

Предисловие

Прошлое Индии

Пожалуй, невозможно как следует понять, что представляет собой индийский кинематограф, не имея представления об Индии и ее истории начиная хотя бы с колониального периода. В Индии не существовало нации до тех пор, пока не ушли англичане, и не было, в отличие от многих других стран, никакой Индийской империи, хотя большие части территории, принадлежащей современной Индии, оказывались под властью единого монарха – как в империи Маурьев в IV веке до н. э. или в Империи Великих Моголов в XVII–XVIII веках. Несмотря на многовековое подчинение мусульманским захватчикам, а в недавнем прошлом – британцам, Индия является преимущественно индуистской страной, хотя в ней существуют и другие религии, такие как сикхизм, буддизм и джайнизм. Сами же пришлые мусульманские правители интегрировались в индийский образ жизни, а ислам сильнейшим образом повлиял на индийскую культуру, какой мы ее знаем сегодня. Но все же доминируют в Индии именно индуистские социальные практики, в частности кастовая система, возникшая около 100–150 года н. э.

Формально существуют всего четыре касты, или варны, основанные на роде занятий: брахманы, или жреческое сословие; кшатрии, или воинское сословие; вайшьи, или торговое сословие; и шудры, или крестьянское сословие. Однако сложно совместить эти варны с джати – локальными кастовыми группами. Последние являются более древними, чем система варн, и можно предположить, что система варн была позднейшим наложением на уже существовавшие категории джати, сложившиеся в результате смешения рас в ходе тысячелетних переселений. Большинство индийцев не могут быть отнесены ни к одной из четырех варн; в Индии существуют родоплеменные группы (или адиваси) и люди вне каст (бывшие неприкасаемые), ныне называемые далитами. Кастовая система иерархична и основана на расплывчатом понятии чистоты; чистота определяет, какой должна быть иерархия джати. На высшем уровне находятся жрецы, в самом низу – кожевники и те, кто занимается очисткой выгребных ям и канализации и вывозом нечистот. Поскольку система иерархически распределенных родов занятий существовала тысячелетиями, представители низших каст часто живут в жалких условиях, которые мало изменились со времени обретения Индией независимости. Для низших каст существует система резервирования мест в системе образования и на рынке труда, но это лишь привело к появлению элитарных слоев внутри этих каст, тогда как сама система осталась нетронутой. В принципе, кастовость – свойственное индуистам явление, но практикуется она и индийцами, принадлежащими к другим религиям (сикхизму, исламу, христианству).

Поскольку пространство субконтинента чрезвычайно плодородно, оно видело множество рас, переселявшихся туда на протяжении тысячелетий, и именно это, вероятно, привело к тому, что в Индии много языков и их диалектов. Сегодня на идентичность в Индии влияют и религия, и язык; джати также соотносятся с языками. Результатом неоднородности Индии стало то, что там не образовалась единая нация, и даже под властью британцев мало что соответствовало национальному чувству. Когда же это чувство возникло, то появилось оно в главных городах, где в XIX веке размещались органы британской власти. Прежде чем Индия стала частью Британской империи, ею управляла британская Ост-Индская компания, начинавшая с торговли с местными князьями, но очень скоро превратившаяся в военную силу, восстанавливающую одного монарха против другого. Общепризнано, что армия, которую содержала эта компания в Индии, количественно превосходила британскую армию. Князья были печально известны как ненадежные работодатели, поэтому, чтобы набрать себе постоянную армию, Ост-Индской компании достаточно было своевременно платить жалованье солдатам из местного населения. Переломным стал 1857 год, когда произошло восстание нескольких монархов, поддержанное солдатами армии. Мятеж был подавлен, лидеры – убиты, и английская корона получила власть над Индией. Колониальная Индия состояла из земель, находившихся под прямым правлением, и княжеств, имевших некоторую автономию, хотя премьер-министра, который фактически управлял государством, избирали британцы. После 1947 года (когда Индия получила независимость) княжествам пришлось войти в состав Индийского Союза, хотя некоторые из них и оказали сопротивление. В качестве компенсации князья получали ежегодное содержание, которое впоследствии было отменено.

Незадолго до независимости Мусульманская лига и Индийский национальный конгресс (ИНК), прежде выступавшие по ряду вопросов сообща, разделились, что привело к усугублению религиозного конфликта между индуистами и мусульманами. Поскольку шанса на примирение не было, Индия тоже разделилась; одновременно обрели независимость Пакистан (отдельное мусульманское государство) и Индийский Союз. Пакистан был разделен на две не соединявшиеся между собой части, в каждой в основном жили мусульмане. Синд и часть Пенджаба составили Западный Пакистан, а часть Бенгалии стала Восточным Пакистаном. Раздел Индии сопровождался вооруженным столкновением. Согласно некоторым оценкам, в ходе конфликта было убито до двух миллионов человек. Ганди предпринял отважную попытку установить мир, но она не имела большого успеха.

Независимая Индия

Поскольку движение за независимость возглавляла партия Ганди – Индийский национальный конгресс, то она и образовала правительство в 1947 году, но сам Ганди не вошел в него. Вскоре он был убит фанатиком, решившим, что тот предал индуистов. Первым премьер-министром стал Джавахарлал Неру, пользовавшийся поддержкой Ганди. Неру получил западное образование и отличался либерально-социалистическими взглядами; вторым человеком в партии был традиционалист Валлабхаи Патель. Именно Патель в должности министра внутренних дел обеспечил присоединение княжеств к Индии. У Пателя и Неру были разногласия, но в 1950 году Патель умер, и с тех пор Неру правил, не имея серьезной оппозиции. В 1956 году границы индийских штатов были изменены на основе границ распространения того или иного языка; это означало, что местные власти в своем противостоянии центру могли использовать в качестве опоры языковую идентичность. Формально национальным языком был хинди, но большинство людей, живших вне «пояса хинди» (лингвистического региона, который охватывает части Северной, Центральной, Восточной и Западной Индии), на нем не говорили.

«Социализм» Неру был попыткой достичь не экономического равенства классов, а смешанной экономики – сочетания государственных и частных предприятий. Он опирался на разросшийся бюрократический аппарат, и эта комбинация громоздкой государственной машины и частного предпринимательства привела к убыточности и неэффективности государственных предприятий и к масштабной коррупции. Неру хотел сделать Индию современной и вкладывал средства в строительство плотин и в тяжелую промышленность, опираясь на внешнюю поддержку, особенно со стороны Советского Союза. Он также содействовал созданию многочисленного среднего класса при помощи государственных инвестиций. В 1950?е годы оптимизм в Индии был на подъеме. Хотя в этот период и вспыхнули инспирированные коммунистами аграрные волнения в Телангане (в Южной Индии) с требованием проведения земельных реформ, однако к 1960 году они угасли.

Руководствуясь идеями интернационализма, Неру возглавил Движение неприсоединения, и он же был ответственен за признание Индией Китайской Народной Республики, но в 1962 году между Индией и Китаем возник спор о границах. Возможно, для Китая этот спор и не имел большого значения, но Индии военное противостояние грозило поражением. Армия была плохо оснащена и не могла сохранять позиции на снежных вершинах, ставших полем боя за границы. В Индии принято считать эти события китайской агрессией, однако позднейшее исследование показало, что ЦРУ проникло в индийские правящие круги и дезинформировало их. В результате Индия предприняла шаги, на которые и ответил Китай. Быстро заняв позиции, которые они считали истинными границами, китайцы остановились, но социальный оптимизм в Индии угас, а Неру утратил доверие. Он умер через полтора года, в 1964 году, и его место занял Лал Бахадур Шастри. Дела в Индии обстояли плохо, не хватало даже еды – ее недостаток компенсировала помощь США. Именно тогда были начаты «зеленая революция» (повсеместное внедрение высокоурожайных мексиканских гибридных сортов продовольственных культур, предполагавшее применение новых технологий земледелия, удобрений и средств защиты растений) и масштабное инвестирование в сельское хозяйство, направленные на самообеспечение Индии продовольствием.

Отношения Индии с Пакистаном никогда не были простыми, особенно из?за Кашмира, присоединенного к Индии несмотря на то, что в основном там живут мусульмане. В 1965 году между Индией и Пакистаном вспыхнула война, в которой каждая из сторон прочила себе победу, хотя позднейший анализ показал, что верх одерживала Индия. При посредничестве Советского Союза в январе 1966 года в Ташкенте президент Пакистана Айюб Хан и индийский премьер-министр Шастри подписали мирный договор. Шастри умер на следующий день в Ташкенте при весьма загадочных обстоятельствах – эта смерть до сих пор остается предметом дискуссий. Его место заняла дочь Неру, Индира Ганди, до этого являвшаяся министром, но она была под контролем группы высокопоставленных политиков, которую принято называть «Синдикатом».

Отношения Ганди с «Синдикатом» стали постепенно портиться, когда она начала проводить левую политику (например, осуществила национализацию частных банков и упразднила выплаты бывшим князьям); наконец в 1969 году она разошлась с ИНК во мнениях относительно кандидата в президенты. Большинства у нее не было, однако ей удалось удержаться благодаря поддержке региональных партий. К этому времени Пакистан сотрясали массовые волнения из?за итогов выборов, поскольку Муджибур Рахман из восточной части страны получил достаточно мест в парламенте, чтобы править Пакистаном. Началась война между Восточным и Западным Пакистаном; Индия поддержала Восточный Пакистан в еще одной войне в 1971 году и помогла ему добиться независимости. Восточный Пакистан стал отдельным государством Бангладеш во главе с президентом Муджибуром Рахманом. Ганди сразу стала героиней, а ее партия победила на выборах 1971 года.

С 1971 года Ганди усердно искала расположения левых, предпринимала популистские шаги, благодаря которым стала восприниматься как покровительница угнетенных. Но вместе с тем в стране нарастало недовольство из?за инфляции, обострившейся в результате нефтяного кризиса 1973 года. Ганди начала оказывать давление на судебную власть во имя социальной справедливости и в итоге создала себе шумную оппозицию. Оппозиционные партии объединились под началом Джаяпракаша Нарайяна, ветерана движения Махатмы Ганди, на что Индира Ганди ответила поддержкой коммунистических партий, допустив нескольких левых в ИНК. Ее оппоненты изображались как правая и антинародная сила. Ее риторика в этот период была крайне антизападной и просоветской.

В 1975 году Верховный суд Аллахабада признал ее избрание в 1971 году юридически недействительным вследствие злоупотреблений, и ей следовало уйти в отставку, однако она не сдавалась. Когда оппозиция усилилась, Ганди объявила в стране чрезвычайное положение и арестовала лидеров оппозиции, а также тех членов своей партии, которые выступили против чрезвычайного положения. Она стала жестко контролировать прессу и правила как диктатор, в чем ей помогал ее неопытный младший сын, Санджай Ганди. Действия ее приближенных, включая кампанию массовой стерилизации населения, лишили ее популярности, и в 1977 году она проиграла выборы. Оппозиция, состоявшая из очень разных политических партий, правых индуистов и социалистов, объединилась, чтобы сформировать правительство, но ненадолго, до 1980 года, когда ИНК Ганди вернул себе власть. Чуть позже в том же году ее сын Санджай погиб в авиакатастрофе. Это заставило Ганди вовлечь в политическую деятельность – против его воли – своего старшего сына, Раджива Ганди, прежде избегавшего внимания публики.

Для усиления своих позиций Ганди привлекала на свою сторону лидеров самого разного толка, включая даже пенджабских сикхов-радикалов, которые вскоре сделались опасными и действовали как боевики. Ее второй срок был лишен заигрывания с левыми, что она делала ранее; теперь она была занята борьбой с сепаратистами в Пенджабе и Кашмире и с региональными партиями, которые также усилились в нескольких регионах, например в Андхра-Прадеш. К 1984 году сикхские боевики стали неуправляемыми, и, когда они обосновались в Золотом храме в Амритсаре, Ганди – вероятно, по совету сына – решила использовать против них армию, в результате чего их лидер Джарнаил Сингх Биндранвал (которого она однажды, плетя свои политические интриги, сама же и поддержала) был убит. Это привело к недовольству сикхов, и в том же году Ганди была убита сикхами из числа собственных телохранителей. Приход к власти Раджива Ганди был отмечен беспорядками в Дели: люди из ИНК яростно выступили против сикхов, и несколько тысяч человек были убиты.

Раджив Ганди привел в правительство своих друзей и руководствовался их советами. Он постарался отойти от «социализма», но сделал лишь несколько нерешительных шагов в этом направлении. Раджив Ганди пришел к власти с огромным большинством – в результате выборов, объявленных после убийства его матери, но становился все менее популярным. Величайшим несчастьем для него обернулась попытка вмешаться в гражданскую войну в Шри-Ланке между правительством и тамильскими боевиками: он послал индийскую армию как миротворческую силу, что привело его к открытому конфликту с «Тиграми освобождения Тамил-Илама». К тому же произошел коррупционный скандал, и в 1989 году его партия проиграла выборы. И вновь оппозиции не удалось сформировать устойчивое правительство; в 1991 году были объявлены промежуточные выборы, во время которых Раджива Ганди убили «Тигры освобождения Тамил-Илама».

В 1991 году ИНК вновь пришел к власти, на этот раз премьер-министром стал П. В. Нарасимха Рао. Тогда-то и выяснилось, что годы популизма и государственного контроля над производством ослабили экономику: она оказалась на грани краха. Правительство было вынуждено брать кредиты у международных организаций, и потребовались реформы, чтобы освободить экономику. Таким образом, в 1991 году «социализм» был оставлен позади и Индия избрала рыночный путь развития.

Действия Рао (которому помогал министр финансов Манмохан Сингх) были эффективны, но в тот же период набирало силу правое крыло индуистов. В декабре 1992 года группы индуистов разрушили старинную мечеть в Айодхье, и вслед за протестами мусульман произошли межобщинные столкновения в Бомбее (организованные правой партией Шив сена), в ходе которых погибло около семисот человек. В ответ на эти столкновения 12 марта 1993 года в Бомбее прогремели 12 взрывов бомб, что повлекло за собой 257 смертей. Вина за это была возложена на Давуда Ибрагима, криминального авторитета, жившего в Пакистане, и на его сторонников в Бомбее, братьев Тайгера и Якуба Мемонов. Тайгер Мемон сейчас живет в Пакистане, а Якуб Мемон был казнен в 2015 году.

Период с 1996?го по 1999 год можно назвать эпохой электоральной нестабильности. Выборы 1996 года ничего не решили, поскольку привели к появлению «подвешенного» парламента. Три премьер-министра за два года – сначала Атал Бихари Ваджпаи из правой индуистской партии Бхаратия Джаната Парти (БДП), затем Х. Д. Деве Говда, который был кандидатом от противостоявшей ИНК и БДП коалиции, и, наконец, И. К. Гуджрал, возглавлявший ту же коалицию, но при поддержке ИНК, – привели страну к еще одним выборам в 1998 году. Результаты были вновь неубедительны, хотя БДП и получила ненадолго власть при поддержке со стороны. В 1999 году, однако, Национально-демократический альянс под предводительством БДП пришел к власти на полный срок.

Премьер-министр Атал Бихари Ваджпаи попытался нормализовать отношения с Пакистаном, но по ним серьезно ударило короткое столкновение в Каргиле (в Ладакхе) из?за попытки Пакистана ввести нерегулярные войска в Кашмир. После этого ИНК вернулся к власти на два срока (2004–2014), сперва при внешней поддержке, а во второй раз своими силами – с Манмоханом Сингхом в качестве премьер-министра. Правое крыло индуистов набрало силу с восхождением сторонника жесткого курса Нарендры Моди, и БДП находится у власти с 2014 года, выиграв выборы и в 2019 году.

Индийское кино

Кино в Индии снимается на нескольких языках, но больше всего на хинди. Заметными являются южноиндийские языки: телугу, тамильский, малаялам и каннада, а также маратхский и бенгальский языки. Кинопроизводство сосредоточено в трех центрах: Мадрасе (сейчас – Ченнаи), Бомбее (сейчас – Мумбай) и Калькутте (сейчас – Колката), которые были столицами округов при британцах; там развивалось кинопроизводство и там же до сих пор создается основная часть индийских фильмов.

Учитывая количество кинематографий в Индии на разнообразных местных языках, удобнее всего будет подойти к кино на каждом из языков с точки зрения публики, к которой оно обращается. Мейнстримное кино на хинди (называемое сегодня Болливудом) лучше всего охарактеризовать как общеиндийское: его авторы стремятся обращаться к аудитории всей Индии. Язык его – не литературный, и зрителю достаточно знания нескольких основных слов, чтобы ухватить смысл фильма. Массовые фильмы на региональных языках апеллируют к местной языковой идентичности, но при этом привлекают и иноязычных зрителей Индии; это значит, что они могут быть пересняты на других языках. Когда их переснимают, в них вносят небольшие изменения с учетом новой аудитории. Например, тамильский фильм «Роджа» («Roja», 1992), о котором пойдет речь ниже, снят на тамильском; при дублировании фильма на хинди его смысл был изменен так, чтобы он был более националистичным, нежели тамильский вариант, фильмом, сильнее подчеркивающим региональную языковую идентичность.

Большинство мейнстримных картин снимались в формате эпоса, и в них действовали легендарные персонажи, взятые из мифологии, пусть даже действие и переносилось в наши дни. Это объясняется сильной устной традицией в Индии, в рамках которой повествования распространялись устным путем. Большое значение придает произнесению и брахманская традиция. Этот принцип нарушило арт-кино, поскольку оно адресовано образованным зрителям, а возникло как боковая ветвь вдохновленного коммунистами театрального движения; фильм «Дети земли» («Dharti Ke Lal», 1946) был, пожалуй, первой картиной о простых людях, персонажах скорее романа, чем эпоса. И эта картина, и величайший индийский художественный фильм «Песнь дороги» («Pather Panchali», 1954) рассмотрены далее в книге «52 лучших индийских фильма». Хотя были и картины, которые занимали промежуточное место – такие, как фильмы Бимала Роя и В. Шантарама, – арт-кино как целостное движение появилось примерно в 1970 году благодаря культурным инициативам Индиры Ганди, и авторы таких фильмов обходились без эпических героев и мифологических сюжетов. Однако арт-кино стало все больше зависеть от государственной поддержки: оно пытается обращаться к социальным вопросам, важным для государства, и вряд ли демонстрируется публично в качестве коммерческого продукта. Оно является всеиндийским, но обслуживает лишь незначительное меньшинство населения Индии.

В последнее время (после 2000 года) существует также развлекательное кино на нескольких языках, следующее тенденциям арт-кино, но при этом лишенное социального пафоса («Ланч-бокс» («The Lunchbox»), 2013); такие фильмы предназначены образованным и платежеспособным зрителям, как правило, англофонам. Последняя рассматриваемая в книге «52 лучших индийских фильма» картина – «Поминки» («Thithi», 2016) – может быть также отнесена к этой категории. Мультиплексовая революция совпала в Индии с переходом к новой экономике, а последняя создала капитал для класса, говорящего по-английски, и часть Болливуда начала обслуживать индийцев-англофонов в крупных городах так, как не могло это сделать арт-кино. В фильмах этого типа также использовались романные персонажи, простые люди вместо героев. Это соотношение, в котором простые и легендарные персонажи связаны с устной культурой и образованием соответственно, четче проявляется в малаяламском массовом кино, возникшем в отличающемся высоким уровнем образования регионе (Керале); в нем используется такой тип повествования, который восходит скорее к роману, чем к эпосу или мифологии. В последнее же время стало возможно говорить об однородной городской культуре, сложившейся в крупных городах и демонстрирующей близость к массовому кино на региональных языках, которое поэтому стало нередко пересниматься на других языках.

БОЛЛИВУД

Посвящается Пии и Бхарату

Кино создает для нашего взгляда мир, гармонирующий с нашими желаниями.

Андре Базен

Введение

КИНО НА ХИНДИ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

Кино и реальность

Утверждение, что кино – это расширение фотографии, отпечаток реальности, получаемый механическим способом, стало общим местом. Началось кино с изобретения Луи Люмьером, семье которого принадлежала фабрика фотоматериалов, аппарата для съемки и проецирования на большой экран движущихся фотографий. Первый платный публичный киносеанс состоялся в Париже 28 декабря 1895 года и длился полчаса. К этому времени Луи с братом Огюстом сняли уже около полусотни крохотных фильмов; первый из них показывал рабочих, выходящих с фабрики Люмьеров в Лионе, снятых через окно дома напротив. Все эти фильмы представляли собой фиксацию неких событий, либо публичных (прибытие официальных лиц на прием у главы государства), либо частных (отец Люмьер играет с приятелями в трик-трак). Среди приглашенных на первый кинопоказ в 1895 году был Жорж Мельес, фокусник-иллюзионист, увидевший другие возможности в синематографе Люмьеров. История гласит, что однажды, когда Мельес снимал свой фильм, пленка в примитивной кинокамере застряла, и пока он ее освобождал, прохожие и экипажи продолжали двигаться. Просматривая «испорченную» ленту, он увидел, как из?за сбоя пленки омнибус превратился в катафалк, а мужчины – в женщин.

Если Люмьеры считали синематограф способом фиксации реальности, то Мельес усмотрел в нем метод создания иллюзий. Поток образов, создаваемый синематографом, черпался из «реальности», даже когда они были результатом трюков. Это делало его идеальным источником магии. В числе фильмов Мельеса значатся «Меломан» (1903), в котором мужчина жонглирует собственной головой, и «Человек с резиновой головой» (1902), где безумный ученый снимает с плеч собственную голову и надувает ее как воздушный шар, пока она не лопается. Мельес также экранизировал волшебные сказки, которые оснащал подобными трюками.

Из двух этих противоположных качеств – способности схватить реальную жизнь и предрасположенности создавать иллюзии – возникли два направления, без которых кино (почти) непредставимо. Поскольку кино началось как фиксация реальности, оно идеально подходило для следования в русле мимесиса, составлявшего преимущественную основу западного искусства и литературы. Мимесис (как его понимал Аристотель) предполагает имитацию воспринимаемого чувствами физического мира, но он также подразумевает наличие в произведении доли авторской субъективности. В кино это означает, что помимо фиксации реальности здесь требуется выразительность, благодаря чему реальность становится доступной для восприятия другими людьми. Недостаточно всего лишь схватить реальность как движущийся поток образов, ибо реальность не может существовать независимо от наблюдателя. Тут требуется некое искажение – посредством монтажа или мизансценирования, чтобы фильм соответствовал взгляду художника на реальный мир, – и именно здесь приходят на помощь трюки Мельеса по созданию иллюзий. Если на ранней стадии кино совершенствовало либо фиксацию реальности, либо создание иллюзий, то в дальнейшем оно стало лавировать между «реализмом» и «экспрессионизмом» (или «формализмом»), между воспроизведением реальности и ее формированием средствами кинематографа с субъективной точки зрения.

Дада Сахеб Пхальке и индийское кино

Джундирадж Говинд Пхальке, или, как его обычно называют, Дада Сахеб Пхальке считается родоначальником игрового индийского кино – режиссером первого фильма «Раджа Харишчандра» (1913). Согласно Энциклопедии индийского кино (Encyclopedia of Indian Cinema), этот фильм длился около часа, хотя из оригинальной копии сохранилось только 1475 футов. Другие частично сохранившиеся немые игровые фильмы Пхальке (общей длительностью менее трех часов) – «Отпечатки ладоней» (1914), «Сожжение Ланки» (1917), «Рождение бога Кришны» (1917), «Детство Кришны» (1919), «Сант Экнат» и «Бхакти Прахлада» (оба – 1926). Пхальке видел перспективу развития индийского кино иначе, чем она была задана для кино Люмьерами и Мельесом. По-видимому, на Рождество 1910 года он увидел фильм «Жизнь Христа» и чрезвычайно воодушевился идеей увидеть на экране «индийские образы». Существуют различные интерпретации мифологического кино Пхальке как жанра, с которого началось индийское кино, но все согласны, что значительное влияние на его творчество оказал художник Рави Варма (1848–1906). Параллель между экспериментами Пхальке в кино и тем, что делал в живописи Рави Варма, обнаруживается прежде всего в том, что оба были нацелены на воссоздание мифического прошлого в качестве национальной идеи, при этом Рави Варма пользовался натуралистическими методами, заимствованными из европейской живописи, а Пхальке прибегал к «фронтальной» эстетике современного ему театра парсов[2 - Театром парсов (парсы – этноконфессиональная группа последователей зороастризма) называют в Индии группы коммерческих театральных компаний 1870–1920?х гг., репертуар которых состоял из мелодрам, которые ставились в пышных декорациях и костюмах. (Примеч. ред.)].

В творчестве Пхальке можно заметить некоторое противоречие: он создавал мифологические фильмы как снятые на пленку спектакли, не прибегая в эпизодах из мифологии к натуралистичности, свойственной Рави Варме, но при этом настаивая на их «реалистичности». Притом что Пхальке стремился к созданию и укреплению индийской киноиндустрии, он также намеревался населить индийский экран «индийскими образами», но не всеми подряд: его цель состояла в том, чтобы ввести в пространство колониального «модерна» традиционную сакральность. В процессе создания фильмов он не использовал западные приемы, которые были близки образности Рави Вармы, потому что ему было недостаточно придать мифологии физическое измерение; нужно было подчеркнуть сакральность мифа.

В отличие от живописи, в театре возможна реальная встреча аудитории и актеров – именно это Пхальке и пытался воспроизвести. Хотя Пхальке был хорошо знаком с западным кино, его стиль съемки представлял собой регистрацию сценического спектакля театра парсов, где не существует воображаемой четвертой стены (предполагаемой натуралистичным театром, в котором актеры ведут себя, как бы не предполагая присутствия публики); здесь же актеры лицом к лицу, глаза в глаза контактируют со зрителями. Его стиль подвергался нападкам некоторых критиков, например Чидананды Дасгупты, за некинематографичность, однако нельзя отрицать, что этот стиль был тщательно проработан. В фильмах его современников те же мифологические истории поданы более натуралистично, как, например, в «Мараливале» (1927) Бабурао Пейнтера, где в изображении персонажей ощутимо присутствие камеры. Однако в этом сказании о детстве Кришны отсутствует «божественность», присущая ребенку, в отличие от фильмов Пхальке, например в его версии истории Кришны «Детство Кришны» (1919).

Размышляя о том, почему Пхальке использовал фронтальную съемку вместо более натуралистичного стиля, близкого к живописи Рави Вармы, следует серьезно отнестись к его утверждению о «реалистичности» его фильмов. Они очевидным образом были реалистичными не в том смысле, как картины Люмьеров, и не создавали иллюзии, как мельесовские, потому что снимались в примитивных декорациях, где мужчины играли женские роли, – в отличие от продукции Бабурао Пейнтера, более близкой к реализму в духе Люмьеров. Теоретики объясняют, что фронтальный стиль вытекает из понятия «даршан», согласно которому божество или священник должен дать свое благословение поклоняющемуся, стоящему перед ним. Пытаясь предоставить публике «реалистичные» воплощения их верований и «сделать живым знаемое», Пхальке выбирал фронтальный способ съемки, поскольку тот более всего напоминал священное предстояние в храме. «Реалистичность» означала для Пхальке, что публика во время просмотра его фильмов будет опознавать предсуществующие истины благодаря собственному пониманию мифологии и священных текстов. Когда реалистичное западное кино имитировало то, что действительно было реальным в мире, эта реальность воспринималась лишь как репрезентирующая эфемерные или преходящие истины, потому что существовали священные истины, более «истинные», нежели повседневный опыт. Если, согласно Люмьерам и Мельесу, кино – расширение возможностей фотографии, то для Пхальке оно было фиксацией священнодействия и, в свою очередь, другим типом мимесиса – встречи человека с божественным.

Пхальке видел предназначение индийского кино не в том, в чем видят предназначение кино на Западе; однако это не подразумевало, что он не доверял ему других функций, поскольку снимал и документальные ленты; в частности, одна из них показывала, как растет горох. Но важнее то, что он усматривал в кино воспроизведение священного акта. Вот почему, даже когда массовое индийское кино вышло за пределы мифологического жанра, оно на протяжении десятилетий следовало эстетике фронтальности. Соответственно, массовое кино имело дело не с обычными людьми и повседневной жизнью; все разыгрывалось на уровне героики. Это означает, что, в отличие от Голливуда, который рассказывал истории, ориентируясь на романную форму, индийское массовое кино, даже в «социальных» жанрах или в жанре отечественной мелодрамы, действие которой разворачивается в современности, не экранизировало романы, а все еще зависело от мифологии – хотя сами истории становились секулярными, чтобы быть более доступными зрителю. Таким образом, большинство мотивов массовых фильмов в зрелые годы кинематографа можно проследить до эпических сказаний и пуран[3 - Пураны – древнеиндийские повествования, созданные в период с III по XII в. н. э., в которых излагаются индуистская философия, история Вселенной и генеалогия царей, героев и дэвов. (Примеч. ред.)].

Этот существеннейший аспект индийского кино знаменует отход от аристотелевского мимесиса (который является попыткой воспроизведения мира посредством чувств) и предполагает, что понятия «реализм» и «экспрессионизм» неприменимы к его рассчитанной на массового зрителя разновидности. В то же время кино – это не искусство для искусства, оно соответствует мимесису особого типа, представленного в Индии ее классической поэтикой. Индийская драматургия, возможно, более пригодна для исследования кино, нежели эта поэтика; традиционный подход исходит из того, что литература не имитирует внешнюю реальность, она есть нечто большее. Если роман имеет дело с обычными людьми, вовлеченными в узнаваемую повседневную деятельность, то мифология обращена к ситуациям, выходящим за пределы обыденности, к героям, пребывающим на более высоком уровне бытия, и массовое кино как раз пыталось воспроизводить именно такой тип «истины». Фронтальная эстетика в основном ушла в прошлое, но все еще сохраняет свои позиции, пытаясь в изображении добра и зла возвести определенные ситуации и деяния в достойный подражания образец. В качестве примера того, как это воплощается в современной сюжетике, можно привести фильм «Три идиота» (2009) Раджкумара Хирани по роману Четана Бхагата («Five Point Someone», 2004), где привычный герой романа приобретает более возвышенный облик гения технологии, обладающего невероятным даром. Различия между романным и мифологическим нарративами можно использовать для концептуальной характеристики индийского кино.

Различия

На ранних стадиях развития индийского кино, точнее, в эпоху немого кино, как можно заключить по дошедшим до нас фильмам и фрагментам, оно лишь за редкими исключениями следовало мифологической модели Пхальке. Кроме работ Бабурао Пейнтера (в 1925 году поставившего реалистический фильм о ростовщике «Савкари Паш», от которого мало что сохранилось), можно назвать еще несколько лент, не следовавших модели театра парсов. Это три фильма немца Франца Остена – «Свет Азии» (1925), «Шираз» (1928) и «Бросок костей» (1929). Их продюсировал Химансу Рай, а сценарии к ним писал Нираджан Пэл; за рубежом они демонстрировались с английскими субтитрами.

По-видимому, только в эпоху звукового кино модель театра парсов стала активно использоваться благодаря включению в фильмы песен, и индийское кино приобрело ярко выраженную специфичность. Но даже после того, как в кино появились звук и музыка, продолжались попытки отхода от «героического» канона ради фильмов об обычной жизни простых людей. Появилось несколько важных фильмов, затрагивавших социальные проблемы, прежде всего картины Раджарама Ванкудре Шантарама, такие как «Не ждали» (1937), где молодую женщину принуждают к замужеству со стариком, а она оказывает сопротивление. Однако нельзя сказать, что эти фильмы далеко отходят от мифологического образца. Этот аспект будет рассмотрен отдельно, а пока следует заметить, что роман – произведение о частных лицах, в то время как мифология имеет дело с архетипами и символами, репрезентирующими определенные ситуации или качества героев. Наиболее значимы здесь отличия экранизаций романа «Девдас» П. Х. Баруа 1935?го и 1936 годов и Бимала Роя 1955-го. В первых двух случаях Девдас (его играли соответственно Баруа и К. Л. Сайгал) выступает как символ, а в третьем – индивид с психологией (в исполнении Дилипа Кумара), не способный правильно строить отношения с женщиной из?за плохого характера.

Первым звуковым фильмом, отошедшим из мифологического канона и обратившимся к жизни реальных людей, предвосхитившим кино Сатьяджита Рея и артхауса, был фильм испытывавшей коммунистическое влияние Ассоциации индийского народного театра (IPTA) «Дети земли» (1946) Ходжи Ахмада Аббаса, который был поставлен по сценарию Аббаса и Бхаттачарии по пьесе Биджона Бхаттачария и рассказу Кришана Чандара «Аннадата» об отчаянном положении крестьян во время голода в Бенгалии в 1943 году. Нельзя сказать, что эта лента успешно справилась со своей задачей, так что первый безусловный успех применения романного нарратива в кино выпал на долю «Песни дороги» (1954) Сатьяджита Рея.

При том, что Сатьяджит Рей считается родоначальником индийского арт-кино, как движение оно началось на рубеже 1970?х при поддержке государства. Финансовая кинокорпорация (FFC), функционировавшая как любой другой государственный институт, лишь пополняя бюджеты успешных кинематографистов, стала продюсером и дистрибьютором другого рода кино. Если ранее только Сатьяджит Рей, получавший незначительную поддержку от государственных программ, представлял индийское арт-кино и считался культурной иконой, теперь оно стало составлять конкуренцию мейнстриму. Среди первых достижений этой политики следует назвать «Большое небо» Басу Чаттерджи (1969) и «Бхуван Шоме» Мринала Сена (1969). Оба рассказывали о простых людях, были по-настоящему реалистичными и соответствовали этой политике. Их можно назвать первыми фильмами движения арт-кино, снятыми в романном ключе.

Как бы то ни было, если возникновение романной формы в индийском кино и повлекло его разделение на два направления, сам этот водораздел не столь отчетлив, как могло бы показаться. Например, творчество режиссера Ритвика Гхатака нельзя однозначно отнести к той или иной категории, а кроме того, были занимающие промежуточную позицию, в том числе Раджарам Ванкудре Шантарам, Бимал Рой, Ришикеш Мукерджи и Басу Бхаттачария. Арт-кино зачастую использует коды массового; поскольку оно, как правило, рассказывает о бедноте, то бедные люди выступают скорее символами бедности, нежели индивидами, сталкивающимися с материальными трудностями. Интересно заметить, что в некоторых регионах (например, Керале) и массовое кино прибегало к использованию романных ходов. Различие арт- и массового кино, столь заметное в фильмах на хинди и во многих региональных кинематографиях, выглядит гораздо менее четким в кино на языке малаялам, хотя этот вопрос требует отдельного изучения. Век глобализма еще в большей степени стер региональные отличия, о чем пойдет речь в следующей главе.

Сделав первый шаг в различении способов наррации массового и арт-кино, увязав их соответственно с мифологической и романной формами, следует далее провести различия внутри массового кино, а наиболее надежным способом для этого является выделение направлений массового индийского кино в зависимости от групп населения, к которым они адресуются, а это все определяется языком. Хотя арт-кино снималось на разных языках, возникло оно благодаря инициативе государства и зависело от государственного патронажа, представляя страну на международных кинофестивалях. Таким образом, арт-кино можно рассматривать как всеиндийский феномен, независимо от того, на каком языке снята та или иная картина.

Массовое кино и его адресаты

Из региональных кинематографий Индии только мейнстримное кино на языке хинди преодолевает местные различия и как культурный артефакт достигает самых отдаленных уголков страны. Кино на хинди пытается избегать местных различий в Индии, чтобы обеспечить общедоступность. Оно лишено колорита и специфических черт того или иного региона. Даже в такой касающейся сакральных сюжетов пьесе, как «Раджа Харишчандра», когда благородная королева Тарамати просит деньги для кремации умершего сына, она танцует, пристукивая каблуками и виляя бедрами. В религиозном сказании Сита поет о своей трагической доле, бросая призывные взгляды. Такая дерзость непредставима в фильме на хинди, когда речь идет о священных историях. Исследователи театра отмечали непристойные нерелигиозные моменты в танцевальных представлениях тамаша[4 - Тамаша – популярные в Индии индийские песенно-танцевальные представления о воинах-героях маратских войн XVII в. (Примеч. ред.)] с Кришной и молочницами, но подобная нечестивость редко встречается в кино. Фильмы на хинди явно более благочестивы и адресованы более широкой аудитории. Для фильмов на хинди обязательно воздержание от любых проявлений, которые могут вызвать раздражение. По тем же причинам язык фильмов на хинди является универсально приемлемым. Можно сказать, что после 1947 года кинематография на хинди, в отличие от других, стремилась выступать от имени индийской нации и более подходит под описание национального кино, нежели всеиндийское арт-кино. Следует отметить, что автономные национальные кинематографии в странах третьего мира зачастую создавались элитами, получившими западное образование, которые преимущественно продвигали культурную продукцию. В Индии арт-кино в целом не достигло статуса национального кино, в то время как коммерческий успех Болливуда на протяжении последних нескольких десятилетий помог ему в итоге добиться респектабельности, которой он довольно долго не мог достичь.

Статус мейнстримного кино на хинди как национального не следует понимать так, будто оно предназначено для потребления только индийцами, поскольку оно получает огромное распространение как внутри диаспоры, так и за ее пределами. В этом оно родственно Голливуду, который придерживается ценностей, свойственных своей стране, но в то же время в той или иной степени разделяемых и в других. Распространенность кино на хинди вне Индии характерна и для некоторых других кинематографий, например тамильской и бходжпури[5 - Бходжпури – индоарийский язык, близкий к хинди, распространенный в нескольких штатах Индии, а также среди национальных меньшинств Гайаны, Суринама, Тринидада и Тобаго, Маврикия. (Примеч. ред.)]. Тамильское кино смотрят везде, где есть тамильская диаспора, например в Малайзии, а кино бходжпури – в таких странах, как Фиджи и Маврикий. В Малайзии кино на тамильском и кино на хинди конкурируют между собой, поскольку тамильское популярно у этнических тамилов, а хинди – большей частью у местных малайцев. Эти факты дают основание заключить, что кинематографии на региональных языках так же адресуются к национальной идентичности, как и кино на хинди, и сами эти идентичности определяются языком, на котором сняты данные фильмы, хотя не только им.

В 1956 году была произведена реорганизация штатов по языковому принципу и созданы территории, основанные на языковой общности, но при этом игнорировались аспекты идентичности внутри штатов, что впоследствии привело, например, к разделению штата Андхра-Прадеш на штаты Теленгана и Андхра. Трудно сказать, как повлияло это дальнейшее разделение по языковому принципу на региональное кино, но такие последствия безусловно имели место. Если кино на телугу было преимущественно андхрским, то кино на языке каннада адресовалось штату Майсур, где правил махараджа. После того как говорящие на языке каннада территории округов Мадрас и Бомбей, княжества Хайдарабад и (позднее) штата Кург (ныне Кодагу) стали частью штата Большой Майсур (в 1974 году переименованного в Карнатаку), кино на языке каннада продолжало адресоваться народам тех же территорий, которые составили штат. Об этом свидетельствуют как язык, на котором снимаются фильмы, так и выбор главных героев, которые почти никогда не являются выходцами из немайсурских территорий Карнатаки, таких как Гулбарга, Мангалор и т. д. Кино на хинди включает фильмы категории «Б», представляющие собой дешевые хорроры и экшены, востребованные в небольших городках пояса хинди и некоторых метрополисах. Этот корпус фильмов оправданно считать «региональным кино на хинди».

Существование региональных ветвей индийского кино предполагает его разделение в отношении тематики и ее осмысления, причем речь идет о вещах, далеко выходящих за пределы языка. В первом приближении к многообразию картин, идущих в кинотеатрах, в качестве архетипного сюжета успешных мейнстримных фильмов на хинди 2010?х годов можно назвать историю путешествия в Европу амбициозных молодых людей, живущих по стандартам состоятельных граждан, погруженных в мир потребления и встречающих настоящую любовь («Жизнь не может быть скучной!», 2011). Архетип успешного блокбастера на каннада примерно того же времени («Дунийя», 2007) сосредоточивается на истории молодого жителя сельской Карнатаки, переезжающего в Бангалор. Этот персонаж не может найти жилье, ночует на улице, питается в самых дешевых забегаловках нищих районов города, попадает в гангстерские разборки, становится одним из главарей банды и погибает от пули полицейского на пороге большой любви. Как будто иллюстрируя различие этих противоположных по духу сценариев, разнятся цены за билеты на эти фильмы. Зрители мегаполисов платят 500 рупий или больше за билет в мультиплекс, средняя цена по стране только 35 рупий, а в большинстве населенных пунктов она может быть и 20 рупий. Отсюда ясно, что зрительская аудитория в Индии чрезвычайно обширна, а экономические различия отражаются и на ее составе. Мейнстримное кино на хинди располагается в рамках этого спектра, но было бы натяжкой считать однородными как его тематику, так и аудиторию.

Структура книги

«Болливуд» – термин, который при всей его меткости нельзя использовать применительно ко всему массовому кино на хинди, однако он может послужить в качестве удачной стартовой точки для обсуждения нашей темы. Сложно представить всеобъемлющий анализ всего массового индийского кино, но вполне можно вкратце охарактеризовать более узкий его сектор – мейнстримное кино на хинди. Большая работа в этом направлении проделана исследователями, многие из которых защищали диссертации за границей, в американских университетах, или работали там. Однако, как правило, их труды не были адресованы кинозрителям высокого уровня образования и культуры. К изучению кино на хинди могут привлекаться различные методологические подходы; прежде всего в этой сфере использовались либо психоанализ, либо культурологические методы, нацеленные на извлечение идеологических смыслов. А вот внимания к изучению феномена привлекательности кино на хинди для зрителей уделялось недостаточно. Поэтому Введение в этой книге посвящено именно влиянию кино на хинди на аудиторию, и потому я не буду исходить из теоретических выкладок этих исследователей. Это не предполагает, что речь пойдет об очевидных вещах, поскольку визуальное воздействие зачастую происходит на уровне подсознания и зрители далеко не всегда способны четко артикулировать, как повлиял на них тот или иной фильм. Конкретный фильм обращен к аудитории, обладающей неким общим опытом, исключающим прочих из зоны общедоступности. Это означает, что многие кажущиеся самоочевидными для жителей Индии аспекты могут не столь легко восприниматься в других культурах. Исключительную природу индийской художественно-эстетической традиции и культурно-политической истории принято считать причиной триумфов Болливуда на своем поле, в то время как другие и лучше устроенные кинематографии пасуют под глобальным натиском Голливуда, так что мой пафос состоит как раз в постижении этой исключительности. В соответствии с этой задачей книга разделена на четыре главы.

В главе «Историческая траектория нарратива кино на хинди» речь пойдет в основном об изменениях сюжетов в свете исторических изменений в стране, о сюжетных мотивах, которые становились популярными в определенные периоды времени, и о том, в чем состояла их значимость. В главе дается периодизация и характеристика каждого периода кино на хинди: кино до обретения независимости и реформаторские фильмы 1930–1940?х годов; кинематограф эпохи Неру, заканчивающейся около 1962 года, включая Китайско-индийскую пограничную войну; появление эскапистского кино 1960?х; кино во время правления Индиры Ганди, включая «среднее кино»; начало движения арт-кино; кино в последние годы социалистического периода курса Неру и кино после либерализации 1991 года.

В главе «Грамматика и эстетика массового кино на хинди» рассматриваются ключевые аспекты мейнстримного кино на хинди, делающие его специфичным (главным образом в аспектах обращения с пространством и временем, причинной обусловленности, этического дискурса и морализации). Здесь же мы коснемся гендерной проблематики и значения любовных историй, мелодрамы и ее значимости, типологии характеров, использования страдательного залога, точки зрения камеры, всевидящего ока и господствующей идеологии. Будут проведены параллели с литературой и другими искусствами, в том числе с театром.

Глава «Производство и дистрибуция фильмов на хинди» посвящена механизмам индустрии и системы распространения кино на хинди в Индии, а также экономике кинопроизводства сегодня.

В главе «Глобальный Болливуд» рассматривается меняющийся облик кино на хинди в новом тысячелетии, после того как оно превратилось в глобальный бренд «Болливуд», а также будущее кино на хинди, причем особое внимание уделено вопросу, сохранит ли оно свой статус национального.

Стиль и смысл

Достойной сожаления чертой практики индийского кинематографа является отсутствие кодификации его грамматики и условностей. В результате даже представители кинодинастий оказываются неспособными воспринять накопленный поколениями опыт. Причина такого положения дел частично заключается в недостаточности документальной информации о практике кинопроизводства в Индии. Отсюда же, видимо, и нестабильность корпуса условностей и грамматики кино, поскольку многие кинематографисты плохо знают прошлое собственного кино; поэтому данная книга должна заполнить определенные лакуны. В ней представлен краткий, но информативный обзор важнейших аспектов кино на хинди, который может заинтересовать тех, кто занимается изучением его художественных особенностей. Избегая использования специального профессионального языка, хотелось бы призвать тех, кто берет в руки эту книгу, к внимательному чтению, поскольку в фильмах на хинди поднимаются достаточно глубокие проблемы, требующие предварительных пояснений. Эти пояснения будут лаконичными, но по возможности касающимися наиболее сложных моментов, чтобы всесторонне осветить суть дела. И наконец, поскольку в тексте содержатся пересказы сюжетов некоторых фильмов, следует отметить, что это не всегда делается в привычной для читателя форме, так как в каждом конкретном случае важно понимание их в специфическом контексте.

Глава 1

ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАЕКТОРИЯ НАРРАТИВА КИНО НА ХИНДИ

Социальное реформаторство и кинематограф до провозглашения независимости

Поскольку я уже касался творчества Дж. Г. Пхальке и – в общих чертах – периода немого кино, я обращусь сразу к нарративным мотивам в кино на хинди до 1947 года. Общепризнано, что в случае фильмов на языке хинди – в большей степени, нежели в других кинематографиях за пределами Индии, – внимание зрителя концентрируется прежде всего на содержании. Вне Индии песни, при том что они чрезвычайно соответствуют содержанию, воспринимаются сами по себе и живут долгой жизнью после того, как сами фильмы забываются, но все обстоит иначе в голливудских мюзиклах. Поэтому оправданно рассматривать историческую траекторию фильмов на хинди в терминах нарративных стратегий и мотивов. Возможно, песни следует вывести в отдельную область исследования.

Считается, что «кино примитивов» закончилось в Америке в 1908 году. Если рассматривать как его фирменный знак стабильность сюжетных мотивов, то для индийского кино подобной вехой станет 1930 год, когда эти мотивы стали проявлять определенную степень стабильности, что произошло почти одновременно с появлением первого звукового фильма Ардешира Ирани «Алам Ара» (1931). Следует, однако, отметить, что сведения о раннем периоде кино на хинди основываются в основном на устном предании, поскольку значительная часть фильмов не сохранилась и таким образом предположение о стабильности сюжетных мотивов основывается на знакомстве с целиком дошедшими до нас картинами. Таковы две картины, хранящиеся в Национальном киноархиве Индии (NFAI) в Пуне, обе из коллекции семьи Агарвал. Это исторические фильмы – «Благородные сердца» и «Падение рабства», снятые в 1931 году и повествующие о сильных женщинах; в первом появляется мстительница в маске, предвосхищая Бесстрашную Надию из фильма «Охотница» («Hunterwali», 1935). Фильмы Франца Остена 1920?х годов, упомянутые во Введении, здесь не рассматриваются в силу своего ориенталистского характера, не оказавшего влияния на дальнейшее развитие индийского кино.

Как было сказано выше, кино формально значительно изменилось после прихода звука (и музыки), но формой и синтаксисом я займусь в следующей главе. Наиболее значительные фильмы, вышедшие до 1947 года и в основном принадлежащие к жанру, обозначаемому как социально-реформаторский, могут быть поняты в соотношении с реформаторскими движениями XIX века, считающимися инициированными христианскими миссионерами, но впоследствии национально оформившимися благодаря представителям индийского среднего класса. Ключевыми составляющими этого движения являются общество Брахмо самадж, основанное Рам Мохан Роем; деятельность таких религиозно-социальных реформаторов, как Свами Вивекананда, Даянанда Сарасвати и Ишварчандр Видьясагар; литературное творчество писателей Банкима Чандры Чаттерджи, Рабиндраната Тагора, Саратчандры Чаттерджи, писавшего на языке маратхи романиста Хари Нарайян Апте и писавшего на урду и хинди Мунши Премчанда. Среди результатов деятельности этих реформаторов было запрещение похоронного ритуала сати[6 - Сати – похоронный ритуальный обряд в индуизме, в ходе которого на погребальном костре вдову сжигали вместе с покойным мужем. (Примеч. ред.)], попытки превращения индуизма в монотеистическую религию на основе обращения к ведам и упанишадам, а также монистической философской системы Шанкары (адвайта-веданта). Это была попытка вернуться к «золотому веку» индуизма как древней версии западной религии. Литература того времени была проникнута идеями «христианизации» индуизма. Банким Чандра пытался представить Кришну более приемлемым для неиндуистов, вуалируя его андрогинные признаки и делая менее языческим божеством. Утверждали даже, что предпринималась попытка возвысить его до верховного бога в иудео-христианской традиции. Возможно, именно в качестве компенсации это вызвало процесс усиления роли женщин в обществе. Все это было бы невозможно без понимания традиционного индуизма с его магическими и иррациональными элементами как морально не соответствующего религии колонизаторов, так что реформаторство можно рассматривать как националистически окрашенный способ преодолеть это ощущение несоответствия. Именно в свете реформаторских начинаний наиболее плодотворно рассматривать фильмы 1930?х – начала 1940?х годов. Среди них «Очищение нектара» (1934) – о запрещении обычая, связанного с человеческими жертвоприношениями, «Чандидас» (1932) и «Неприкосновенная дева» (1936) – о кастовой дискриминации, «Не ждали» (1937) В. Шантарама – о молодой женщине, принуждаемой выйти замуж за старого вдовца и противостоящей этому, «Ошибка общества» (1934) – о праве вдовы снова выйти замуж, «Президент» (1937) Нитина Босе – об эксплуатации в промышленности, «Мать-земля» (1938), где поддерживается технологизация сельского труда. Реформаторство и кино совпадали там, где сильнее всего ощущалось колониальное влияние, на территориях британского административного правления, и многие лучшие писатели некоторое время работали как сценаристы. Мунши Премчанд из Бенареса (сейчас – Варанаси), старейшина реформаторской литературы на языке хинди, последние годы жизни провел в Бомбее (сейчас – Мумбай), где пытался работать в киноиндустрии.

Сильная женщина, слабый мужчина

Отличительной чертой реформаторского периода было увязывание норм сексуальной жизни колониальной культуры и традиционного индуизма. Как отмечает Ашис Нанди, колониальная культура исходила из того, что мужское начало (пурусатва) выше женского (наритва), которое в свою очередь было выше женского в мужчине (клибатва), в то время как праведность, высоко ценимая в индуизме, включала в себя женское-в-мужском как единое качество. Здесь непросто выявить логику, но вкратце колонизаторы ассоциировались с мужским, а колонизованные – с женским, что можно интерпретировать как кризис маскулинности, рельефно отображавшийся в кино на хинди вплоть до начала 1940?х. Это нашло свое воплощение в сюжетном мотиве слабого мужчины и сильной женщины в таких разных фильмах, как «Девдас» (1935) П. Х. Баруа, «Сант[7 - Санты – представители средневекового индийского религиозно-реформаторского движения сант-мат, считавшие преданность богу высшей ценностью и выступавшие против неравенства каст и проведения различий между индусами и мусульманами. (Примеч. ред.)] Тукарам» (1936) Вишнупанта Говинда Дамле и Шейха Фаттетала, «Охотница» (1935) Хоми Вадиа – соответственно в «социальном», мифологическом и приключенческом ключах. Слабость Девдаса у Баруа проявляется как упадок мужского, но то же самое совершенно иначе трактуется в «Санте Тукараме», где мужская слабость принимает обличье клибатвы; святой – в силу присущего ему качества человека «не от мира сего» – нуждается в сильной жене, чтобы служить семье. Еще одна группа фильмов с мотивом слабого мужчины и сильной женщины включает такие картины, как «Не ждали» (1937) и «Жить так жить» (1939) В. Шантарама, «Женщина» (1940) Мехбуба Хана – фильм, ремейк которого назывался «Мать Индия» (1956), «Связи» (1940) Н. Р. Ачариа, «Дурга» (1939) Франца Остена, «Качели» (1931) Гьяна Мукерджи. Во многих подобных фильмах в главной мужской роли снимался молодой Ашок Кумар с его андрогинной внешностью. Мотив сильной женщины / слабого мужчины внезапно исчезает около 1942 года; в дальнейшем фильмы с феминными героями или святыми не появляются. Объяснение – японское вторжение в Бирму (сейчас – Мьянма) и аннексия Сингапура, когда была поставлена под вопрос британская мужественность. Резко усилились националистические настроения. Ганди отверг предложения миссии Криппса как «чек на обанкротившийся банк»[8 - Английский министр Стаффорд Криппс в марте 1942 г. прилетел в Индию и предложил принять участие в войне в обмен на превращение в доминион после войны. (Примеч. ред.)]. Началось движение «Прочь из Индии!». Интересно, что в 1943 году появляются два фильма – «Судьба» Мехбуба Хана и «Судьба» Гьяна Мукерджи, где сын порывает со своим властным отцом. В первом его приемная мать, потерявшая рассудок и принимавшая сына за свою дочь, обретает разум и признает в нем мужчину. Именно в это время Ашок Кумар перестает играть главные роли и переходит на совсем иные.

Накануне обретения независимости и распада страны

После 1943 года, когда все реальнее становилась перспектива независимости страны, более важное место в Индии начинает занимать мусульманский вопрос, что привело в кинематографе к появлению сюжета, связанного с освещением места мусульманского правления в индийской традиции. Наиболее значительными в этом плане стали фильмы «Тансен» (1943) Джаянта Десаи, «Хумаюн» (1945) Мехбуба Хана и «Шахджехан» (1946) Абдула Рашида Кардара. Исторические фильмы дают ценный материал для понимания того, как общество реконструирует свою идентичность, проецируя в прошлое императивы настоящего; соответственно, возникает базовая оппозиция в оперировании прошлым/настоящим. Эти три картины можно считать историческими, но они же ставят вопрос о положении мусульман в современной Индии. В «Хумаюне» армия Бабура завоевывает Северную Индию, но при этом Бабур благородно возвращает власть принцессе Раджпур и становится для нее «отцом», хотя ее жених князь Рандхир клянется отомстить ему за убийство отца. Оставаясь в Индостане, Бабур не называет себя завоевателем и отказывается воевать против Рандхира.

Лояльность по отношению к будущей самостоятельной нации – ключевой мотив, который сквозит не только в исторических фильмах. Известный режиссер Мехбуб Хан поставил в этот период один из наиболее интересных фильмов на хинди «Драгоценные времена» (1946). Это история о том, как бедный юноша и богатая девушка полюбили друг друга еще в детстве, но отец девушки, не одобряя эти отношения, увозит дочь в город. Юношу воспитывает мать, вдова, которая трудится из последних сил, чтобы прокормить сына и дать ему образование. Повзрослев, он пытается разыскать любимую в городе, их любовь не угасает, хотя мать увещевает сына оставить пустые надежды. Мать стареет и слабеет, а сын забывает о ней, думая только о возлюбленной, пока та не объявляет, что не может принадлежать ему, и выходит замуж за его богатого друга. Мать, лишенная заботы, умирает, сын кремирует ее и поет о том, кто же на самом деле ему близок.

Это, по-видимому, был первый фильм о святости материнской любви, о матери-кормилице (на чем поставлен акцент) как символе матери-земли. Аллегорическая трактовка фильма напрашивается сама собой. Вот его послание: не оставляй родную землю в погоне за богатством. Мехбуб и сценарист Ага Джани Кашмери оба были прогрессивными мусульманами, с тревогой ожидавшими грядущее разделение страны, и фильм читается как призыв к братьям-мусульманам не покидать родную землю. Партию Всеиндийская мусульманская лига возглавляли богатые люди, но за ней следовали и бедняки, и это как раз отразилось в фильме. Трудно было больше сказать о персонажах-индийцах, которые для Мехбуба Хана были прежде всего просто людьми и уж потом мусульманами. Согласно канону кино на хинди представитель этого народа – прежде всего личность, а не исповедующий определенную религию индивид, на чем я подробно намерен остановиться в следующей главе. Фигура святой матери часто появляется в кино на языке хинди после 1947 года в разных вариантах, и связано это с возникновением нации как объекта лояльности. Этот аллегорический аспект массового кино проявляется в фильмах, адресовавшихся аудитории, имеющей общий социальный опыт, и обращавшихся к аспектам общности в национальной общине. Фредерик Джеймисон писал, что, поскольку личная жизнь развивалась в странах третьего мира не так, как в развитых странах, тут все истории имеют публичные коннотации и вольно или невольно становятся аллегорическими, то есть выступают аллегориями самой нации. Аллегория (например, «Путь паломника» Джона Беньяна, 1678) точно воспроизводит абстрактные понятия через конкретных персонажей и конкретные события, хотя Джеймисон предполагает, что это может происходить и помимо творческой воли автора.

Мелодрама, преданность и конфликт

Возникшая в колониальный период отечественная (или социально-реформаторская) мелодрама уже в достаточной мере описана. Если в 1930?е и в начале 1940?х годов жанровая палитра исчерпывалась категориями мелодрамы и мифологического кино, то после 1947 года в кинематографе на хинди начинает доминировать социальное начало. После обретения независимости мелодрама, можно сказать, наследовала социальным фильмам более раннего периода, но здесь есть и существенные различия. Критики отмечали, что тема независимости в фильмах после 1947 года трактуется более сложно, и главная причина этого – становление преданности индивиду или сообществу людей в виде движущего сильного мотива, примером чего служат «Драгоценные времена». Если раньше люди были только «хорошими» или «плохими», то теперь появились персонажи, отступающие от этой полярности; главный герой фильма Мехбуба Хана в принципе «хороший», но он же забывает о матери, так много для него сделавшей. Именно эта преданность независимой нации переводит коллизию в «эдипов комплекс» – как в «Бродяге» (1951) Раджа Капура; в нарратив входит фрейдистский мотив, который не наблюдался до обретения независимости. Эта преданность проходит проверку в отношениях к другу (как в «Новом веке», 1957). А преданность сообществу наиболее ярко проявилась в фильме Мехбуба Хана (1956) «Мать Индия», где мать жертвует своим бунтарем-сыном, выступившим против законов общества. В отличие от фильма «Женщина», ремейком которой была эта картина, здесь мать выступает матриархом и материнской фигурой общества; сын же в первом фильме был не бунтовщиком, а скорее преступником.

Преданность становится ключевой темой после 1947 года, когда появляется также новое понимание ответственности через понятие конфликта – между борющимися классами и между разными установками по отношению к бедным и маргинализованным слоям общества. Очень часто эта ответственность проявляется в показе классовых различий между героем и героиней, которые оказываются непреодолимыми, как в фильмах «Невинные глазки» (1950) и «Отчий дом» (1950). В «Удивительной роли» (1948) молодой горожанин с розеткой в петлице, который любит детей, заботится о девочке-сироте и ее брате, – мотив, который, вероятно, отсылает к «осиротевшей» Индии после смерти Отца нации, взявшего на себя ответственность за нее, то есть Джавахарлала Неру (который тоже носил розетку в петлице). Все это разные фильмы, в том числе жанрово, но в каждом из них по-своему звучат одни и те же мотивы. Например, в картине Камала Амрохи «Особняк» (1949) в жанре мистического сказания классовые различия представлены образами двух женщин, соперничающих за благосклонность одного мужчины. Знаковым во многих подобных фильмах является участие Дилипа Кумара, чьи персонажи в «Отчем доме» и «Джогане» (1950) отличаются экзистенциальной свободой, нехарактерной для кино на хинди; именно через мужчину – главного героя осуществляется моральный выбор, прежде нетипичный для экранных персонажей, которые представляли собой не индивидуальности, а социальные типы. Можно согласиться с мнением, что независимость неожиданно подарила индийцам чувство ответственности за себя, что и проявилось на экране.

Опасности и соблазны модернизации

Ключевым понятием после обретения независимости и в последующие годы вплоть до 1960?х становится модернизация, первоначально встреченная обществом с большими опасениями, но постепенно все более и более принимаемая. Один из первых в этом ряду – фильм Мехбуба Хана «Репутация» (1949) с Наргис в главной женской роли, Дилипом Кумаром и Раджем Капуром в главных мужских. Героиня бездетна, избалована отцом-миллионером, и ее «современность» заключается в том, что у нее роман с одним мужчиной, в то время как она обручена с другим, что заканчивается трагедией. Однако вскоре кино на хинди начинает признавать, что и у современной жизни есть достоинства, но не закрывает глаза и на его отрицательные стороны. Соответственно то и другое приобретает на экране разную оценку, что заметно на примере фильма Гуру Датта «Игра случая» (1951), где за любовь мужчины (Дев Ананд) соперничают клубная танцовщица и женщина-врач. Здесь мы видим положительные стороны модернизации (символизированные фигурой доктора) и дурные (символизированные ночным клубом и западными танцами). Если в более ранних ролях Дилип Кумар, играя внутренне свободных персонажей, репрезентировал независимость, то в эпоху Неру актер Дев Ананд подчеркивает в своих героях опасности модернизации. Он, как правило, изображает аморальных, занимающихся темными делами личностей – игрока в «Особняке», контрабандиста в «Сетях» (1952) Гуру Датта, спекулянта билетами в кинотеатр в «Черном рынке» (1960). Его также часто можно было увидеть в роли человека, притворяющегося принадлежащим к более высокому классу. Именно эта аморальная сторона героев Дева Ананда позднее была эффективно использована Виджаем Анандом в фильме «Святой» (1965), где герой подделывает чужую подпись и затем попадает в тюрьму. «Святой» снят по роману Р. К. Нарайяна, но превращен в типичный мейнстримный фильм на хинди с акцентом на экшене и мифическо-героической обрисовке характеров.

Упомянутый выше фильм «Игра случая» значим во многих аспектах, в частности в том, что ключевая роль отдана здесь полицейскому, который становится моральным арбитром. Полицейский и судья, которые обычно высмеивались в колониальную эпоху (как в «Судьбе»), приобретают значимость после 1947 года; отныне священность государственной власти отождествляется с их моральным авторитетом. Пространством торжества истины становится не только зал суда; для признания моральной вины персонажа достаточен уже его привод в полицейский участок, как в фильмах «Тропа» (1953) Зии Сархади и «Снова будет утро» (1958) Рамеша Сайгала по роману Достоевского «Преступление и наказание». Чтобы предъявить легитимность государства в этом плане, кино показывает, что перед судом могут предстать и сами судья или полицейский, как в «Бродяге» (1951) Раджа Капура, «Детективе» (1956) Раджа Хослы или в фильме «Цветок в пыли» (1959) Яша Чопры. Строго беспристрастным предстает государство в фильме К. Азифа «Великий могол» (1960), где император Акбар наказывает сына за проступок – «неправильный» любовный роман.

Еще один важный мотив, появляющийся к концу 1950?х, – мотив города, который был связан с проводимой Неру политикой модернизации. Город ассоциируется с городской преступностью, как у Гуру Датта («Туда-сюда», 1954) или у Шакти Саманты («Ховрский мост», 1958); это одновременно территория социального оптимизма, как в «Туда-сюда», и глубокого пессимизма, как в фильмах «Деревушка в горах» (1957) и «Господин 420» (1955) Раджа Капура. Выражением амбивалентности восприятия города в эту эпоху является часто встречающийся на киноплакатах образ – уличный фонарь, подчеркивающий и свет, который он излучает, и окружающую тьму. Курс на «строительство общества» обрастал на экране оптимистичными деталями: часто появлялись ирригационные каналы, как в «Матери Индии» (1956), дамбы и воздвигающие их инженеры, как в фильмах «Ах!» (1953) с Раджем Капуром и «Народ пробуждается» (1959) Шакти Саманты. А вместе с тем и сам город, и его строители иногда проявляли на экране луддитский алармизм, как в картине Б. Р. Чопры «Новый век» (1957), где полный энтузиазма крестьянин (Дилип Кумар) устраивает гонку своей двуколки с автобусом, как будто бросая вызов жуликоватому городскому бизнесмену (Дживан).

Иллюстрация оптимизма по отношению к модернизации в индийском кино будет неполной, если мы не примем во внимание изображение женщин и творчество Наргис как кинозвезды 1950?х. Ее роли – всегда портретирование сильной женщины, причем надо заметить, что в отличие от фильмов начала 1940?х новая сильная женщина эффективно выполняет свою социальную роль, типичными примерами чему являются фильмы Наргис в паре с Раджем Капуром. Кроме того, теперь женщины не выступают сексуальным объектом, а выражают желание, и не только в «Бродяге» и «Господине 420», но и в «Цветке в пыли» (1960) с Малой Синха. Раджендра Кумар, исполнитель главных мужских ролей, теперь часто оказывается в роли мужчины, которого желают женщины.

В силу особой важности модернизации и ее эмблематизации городом в 1950?х годах проблемы села не так часто возникают на экране, хотя перипетии земельной реформы иногда попадают на экран через фигуру мошенника-заминдара (землевладельца). Это был период, когда произошло крестьянское восстание в Теленгане, и фильм «Мать Индия» может читаться как аллегория матери-нации, готовой наказывать своих сынов, если они в своем бунте не уважают законов родной земли. В более позднем фильме Нитина Босе «Ганга и Джамна» (1961) этот мотив звучит по-иному, когда брат офицера полиции стреляет в своего бунтующего родственника и женится на дочери алчного заминдара, причем сама она ни в чем не повинна. Здесь можно усмотреть новый расклад отношений между государственной и местной феодальной властью.

Эскапистское кино

Период национального оптимизма в кино на хинди резко закончился с Китайско-индийской пограничной войной 1962 года. Поражение в этой войне привело к различным последствиям, в частности кино обвинили в эскапизме. Авторы фильмов 1950?х очень серьезно воспринимали свою социальную ответственность. Если в то время город был территорией оптимизма, то после 1962 года настроения изменились и горожане стали переселяться в сельскую местность, в живописные ландшафты. Начиная с «Сангама» (1964) Раджа Капура, действие которого разворачивается во время войны, появляется целый ряд фильмов, которые даже переносят события за границу. В качестве примера того, как после 1962 года исчезает с повестки дня модернизация, недавно репрезентировавшаяся противопоставлением образов женщины-врача и танцовщицы в клубе, можно назвать фильм «Кто она такая?» (1964), где действие происходит в сельской местности и где как обычная вещь представлены западные танцы, в которых участвуют врачи и медсестры. Более ранние фильмы, снимавшиеся в период, когда нация находилась в турбулентном состоянии, заканчивались, как правило, неопределенными финалами; теперь же однозначный расклад сил, введение в сюжет ярко выраженных злодеев и эпизодов бурных схваток предопределяли вполне ожидаемое разрешение сюжетного конфликта. Часто фильмы посвящаются поискам невесты, как в «Красавице Кашмира» (1963), воссоединению семей, как в «Испытании временем» (1965) – в обоих случаях с совершенно определенным финалом. За исключением нескольких картин, таких как «Моя любимая» (1963) Харнама Сингха Раваила, «Заключенная» (1963) Бимала Роя и «Святой» (1966) Виджая Ананда, художественные достижения той поры довольно скромны. В особом фаворе были гламурные визуальные детали, заимствованные из бондовских фильмов (типа раздвижных дверей), а также экзотические злодеи, словно пришедшие из шпионских триллеров в фильмы «Похититель ценностей» (1967) и «Долг» (1967). Как наиболее успешные звезды-мужчины того периода выдвигаются Раджендра Кумар и Джитендра.

В 1965 году Индия вела успешную войну с Пакистаном, и это привнесло в кино тематическую серьезность, особенно ощутимую в фильме Маноджа Кумара «Долг» (1967), где война присутствует как в виде реальных военных действий, так и в аллегорическом ключе. Главная коллизия – спор братьев за наследственную землю и, соответственно, разделение семьи (повторенное Раджем Хослой в фильме «В смятении», 1969) – это, конечно, аллегория раздела страны. Аграрный мотив в «Долге», рассказывавшем о противостоянии прогрессивного крестьянина с торговцем, можно соотнести с завоеванием аграриями власти в 1960?х в ходе Зеленой революции в Пенджабе благодаря крупным инвестициям государства в ирригацию. Но гораздо более значительную трансформацию кино на хинди переживает с возвышением Индиры Ганди.

Индира Ганди незаметно входит в кино на хинди через олицетворение ее личности в характерах персонажей; два фильма могут служить аллегорией ее постепенного прихода к власти. Первый – «Соседка» (1968), веселая комедия о том, как хитроумный мужчина с юга Индии (Мехмуд) манипулирует любимой девушкой с севера страны, чтобы оттеснить влюбленного в нее соперника, тоже человека с севера (Сунил Датт), и терпит поражение, когда на помощь северянину приходят друзья, объединившиеся в североиндийское братство. Фильм был снят, когда Индира Ганди занимала пост премьер-министра, но ею очевидным образом манипулировала группа конгрессменов из так называемого «Синдиката», где главенствовали южане – Камарадж из штата Тамил-Наду и С. Ниджалингаппа из Карнатаки, оба лысые и носившие дхоти[9 - Дхоти – традиционная мужская одежда в Индии, представляющая собой прямоугольный кусок ткани длиной в несколько метров, обертываемый вокруг ног и бедер с пропусканием одного конца между ног. (Примеч. ред.)], как персонаж, которого играл Мехмуд. Второй фильм – «Преданность» (1969) – был поставлен после того, как Индира Ганди триумфально прошла в конгресс. Теперь женщина-политик предстала в мифологическом образе одинокой женщины, которая успешно преодолевает препятствия, чинимые гендерным неравенством. Интересно, что у героини фильма, одинокой женщины, есть сын, пилот воздушного флота. Муж, он же отец этого молодого человека, существует только в далеком прошлом, и о нем почти никому ничего не известно. Эти обстоятельства соответствуют тем, что были публично известны касательно Индиры Ганди, включая сына-пилота Раджива и вдовство – ее мужем был Фероз Ганди, о котором почти ничего не было известно.

Эпоха Индиры Ганди

«Социалистический курс Неру» как широко распространенная мировоззренческая платформа продолжает проявлять себя в 1960?х в исповедании равноправия бедных и богатых, но предпочтения бедноте как особому предмету отражения в кино на хинди не наблюдается; последнее теряет интерес и к тематике национального строительства, доминировавшей в 1950?х. Ситуация меняется в 1970?х в связи с вошедшим в повестку дня популизмом Индиры Ганди и близкой ей риторикой, наэлектризовавшей общественное пространство.

1970?е годы начинаются с успеха Раджеша Ханны, кинозвезды, у которого отсутствовало устрашающее качество, ассоциирующееся с мужской властью, и который может даже рассматриваться как объективированный секс-символ феминного типа. Трудно объяснить эту звезду как исторический феномен, но его пассивное обаяние знаменует переход от эскапизма к новой политической риторике, захлестнувшей общественное пространство; зачастую он занимает место катализатора перемен: сам по себе он мало что делает на экране, но так или иначе способствует трансформации жизни других. Часто встречающийся прием – доброта его персонажа, порождающая кризис и дающая возможность его разрешения: как в «Ананде» (1971), где людей сводит вместе способность осознать свои истинные чувства; как в «Поваре» (1972), где его присутствие помогает внести порядок в распадающуюся семью.

В числе политических шагов начала карьеры Индиры Ганди было поощрение ею мелкобуржуазных слоев, выступающих против господства монополий. Это отразилось в фильме Раджа Капура «Бобби» (1973), где мелкий предприниматель (Премнат) выступает против крупного промышленника (Пран), считавшего себя превосходящим прочих по статусу и запрещавшего сыну (Риши Капур) жениться на дочери первого (Димпл). Еще одной актуальной темой того времени было свершение правосудия, благодаря чему маргинализованные слои вводились в магистральный общественный поток. Маргинализованные персонажи часто репрезентировались в фильмах на хинди как благородные мелкие мошенники; можно назвать ключевые картины, где государство (в лице офицера полиции) подряжает мелких воришек/контрабандистов бороться с более существенными преступлениями, – это «Затянувшаяся расплата» (1973) и «Месть и закон» (1975). Еще одним аспектом риторики Индиры Ганди было предвзятое отношение к Западу, которое подчас находило странное воплощение на экране – это, к примеру, изображение западного «разложения», в частности распространения наркотиков, в фильмах «Восток и Запад» (1970) и «Брат и сестра» (1971), где действует блондин-иностранец, контрабандой вывозящий из Индии храмовые ценности. «Рассерженный молодой человек» Амитабха Баччана в фильмах «Стена» (1975), «Владыка судьбы» (1978), «Трезубец бога Шивы» (1978), «Шакти» (1982) и «Огненный путь» (1990) – пожалуй, наиболее яркий пример проявления такого рода мотива в этот период. Политическая риторика акцентировала социальную несправедливость как причину социального недовольства, и фигура «рассерженного молодого человека» олицетворяла того, кого эта несправедливость сбила с истинного пути, кто несет на себе ее шрамы, но сохраняет достоинство в мире беззакония.

Значительное развитие в этот период получило арт-кино, о котором говорилось во Введении; оно в свою очередь породило «среднее кино» таких режиссеров, как Басу Чаттерджи («Раджнигандха», 1974) и Ришикеш Мукерджи («Неблагодарный», 1973), снимавших фильмы об индивидуальностях, а не о типах, однако серьезно относившихся к социальным проблемам. «Гордыня» (1973) Мукерджи – история о соперничестве супружеской пары певцов, то есть о том, чего мейнстримное кино не могло касаться, поскольку это подразумевало новую психологическую глубину и сложность, характерную для эстетики не мифологии, а романа.

Нахождение у власти Индиры Ганди представляется судьбоносным, однако период ее бурного правления длился всего несколько лет, потому что в 1975 году под угрозой отставки она ввела чрезвычайное положение. В то время ее часто сравнивали с богиней Шакти[10 - Шакти – супруга бога Шивы; мать мира, высшая творящая сила. Она может быть как мягкой, так и воинственной и очень жестокой. (Примеч. ред.)], и знаменитый художник Макбул Фида Хусейн даже изобразил ее в этом образе. Это был черный период для кино, особенно для кино на хинди, и суперхит 1975 года, мифологический фильм категории «Б» «Во славу матери Сантоши», повествует о благонравной женщине, которая своей святостью одерживает победу над тремя устрашающими, разрушительными персонификациями Шакти. Самый известный злодей в истории кино на хинди Габбар Синх (Амджад Хан) из фильма Рамеша Сиппи «Месть и закон» – тиран, одевающийся в хаки, – в значительной мере обязан своей обрисовкой представлениям об авторитаризме. Один из соавторов фильма Джавед Ахтар описывал в одном из интервью Габбара как воплощение тирании.

Кино на хинди 1970?х – вероятно, в силу радикальной риторики в общественном пространстве и в условиях отсутствия веры в политику – постепенно становится все более гротескным. Переизбыток «политического оптимизма» и маркировка «врагов общества», воплощенных в образах контрабандистов, – в стране был принят специальный законодательный акт против контрабанды и других нарушителей закона (их часто играл Аджит) – превращали кино в самопародию. Наивысшей точки эта барочная фаза достигла в фильме Манмохана Десаи «Амар, Акбар, Антони» (1977), где задействованы все мотивы того периода – дети, разделенные с рождения и воспитывающиеся в разных регионах; мелкие мошенники, сотрудничающие с полицией; честный человек, вынужденный из?за бедности пойти на преступление; религиозная вера, творящая чудеса; близнецы, следующие разными жизненными путями (ученый и преступник), и стереотип святой матери (Нирупа Рой), отлученной от любящего мужа и детей, но вновь воссоединяющейся с ними. Ганди утратила власть в 1977 году, и три года правления Джаната партии[11 - Джаната партия (Народная партия) – политическая партия Индии, возникшая на основе объединения различных партий и существовавшая в 1977–1980 гг. Создана она была с целью отстранить от власти премьер-министра Индиру Ганди, которую обвиняли в коррупции и авторитаризме. Партия победила на парламентских выборах 1977 г., но, поскольку объединяла очень разные политические силы, оказалась непрочной и, в свою очередь, не чуждой коррупции. В результате она проиграла выборы 1980 г. (Примеч. ред.)] во главе с разными премьер-министрами протекли для кино на хинди без особых событий; в это время снимались не вызывающие общественного интереса фильмы. Однако в 1980 году Ганди выиграла выборы и вновь стала премьер-министром, но ее второй срок привел к совершенно иным результатам.

Бурное десятилетие

Согласно политологам, 1980?е годы были периодом, когда в индийской политике вышли на первый план центробежные силы, поддерживаемые сепаратистами, что было связано с усилившимися требованиями регионов. Последние годы правления Джаната партии были отмечены конфликтами с различными региональными силами, ослаблявшими традиционно сильный центр, но и Индира Ганди в течение своего второго срока действовала довольно нерешительно. В частности, ранее она предприняла маневр с поддержкой молодого религиозного деятеля-сикха[12 - Сикхи – этноконфессиональная группа в Индии, последователи возникшего в XVI в. сикхизма – специфической религии. В основном они живут в Пенджабе, где сильны сепаратистские настроения. (Примеч. ред.)] Джарнаила Сингха Биндранвала, чтобы ослабить партию Акали дал[13 - Акали дал – политическая партия штата Пенджаб, стремящаяся повысить статус сикхов в обществе, политике и экономике Индии. (Примеч. ред.)], входившую в Джаната партию. Однако, вернувшись во власть в 1980?м, она решила, что им можно пожертвовать. Тем не менее Биндранвал был кумиром большой части сикхской молодежи и воодушевлял ее на борьбу с правительством, в сущности, разговаривая с властью на языке сепаратизма. Центр испытывал давление и со стороны штатов; наиболее благополучные из них, такие как Пенджаб, требовали автономии, а другие, такие как Ассам, считавшие, что подвергаются дискриминации, требовали более крупных финансовых дотаций. Постепенно эти группировки, использовавшиеся заинтересованными лицами в электоральных целях, значительно укрепились. Региональные политики изменили свою риторику по сравнению с 1950?ми годами. Тогда претензии на региональную автономию были реакцией на колониальное правление, создавшее административные территории, в состав которых входили инородные языковые группы, недовольные таким административным делением. В 1980?е годы региональные требования были направлены против центральной власти, которая вмешивалась в дела штатов, нередко вводила там прямое президентское правление и подрывала принципы федерального устройства.

Фильм Рамеша Сиппи «Месть и закон» представляет собой пример демонстрации насилия на экране в период до 1980?х годов, но фильмы 1980?х резко от него отличаются. Типичные примеры – «Весы правосудия» (1980) Б. Р. Чопры, «Свершающие правосудие» (1985), «Месть» (1987) и «Жгучая страсть» (1988) Н. Чандры, «Огненный путь» (1990) Мукула Ананда, два молодежных фильма «Созданы друг для друга» (1982) К. Балачандера и «Приговор» (1988) Мансура Хана, «Арджун» (1985) Рахула Равайла и «Голубая река» (1990) Раджкумара Сантоши. Насилие в фильме «Месть и закон» «чище», поскольку действие большей частью происходит в сельской местности, а не в смутной атмосфере современного города, как это обычно было в кино 1980?х. Город исчез из массового кино после 1962 года, но появился в нем вновь в 1970?х, но уже в другом ключе. В таких фильмах, как «Стена» и «Трезубец бога Шивы», герой-мигрант обживается в городе и правдами или неправдами добивается определенного успеха. Если в фильмах 1950?х основной коллизией было столкновение с модернизацией, то эти фильмы рассматривают ее как символ открывающихся перспектив. Город изображается как коррумпированный, но предоставляющий определенные материальные возможности, и таким образом его притягательность оказывается важнее утверждений о нем как о воплощении зла. Если в период обещаний вертикальной мобильности в первый период правления Индиры Ганди город ассоциировался именно с этими перспективами, то фильмы 1980?х предъявляют другой тип дискурса. Мотивы, доминирующие в фильмах 1980?х, отмечены нарастанием агрессивности, – это сексуальное насилие и лишение женщин чести, соперничество преступных банд, городская преступность, кастовое насилие и региональный антагонизм. Во многих фильмах эти мотивы соседствуют, причем действия полиции и судебных органов показываются как малоэффективные.

«Весы правосудия» начинаются с эпизода, в котором неизвестную женщину насилует некто, тоже неизвестный, но у нее находится защитник и убивает насильника. Следующая сцена происходит в суде, где армейского офицера с наградами на мундире (Дхармендра) обвиняют в убийстве. Офицер заявляет, что совершил его во имя служения нации, и будет убивать впредь, чтобы защитить честь женщины, поскольку женская честь священна, как честь Родины-матери. Фильм призывает нас прочитывать лишение женщин чести как метафору, что не означает, что само насилие здесь не эксплуатируется. Мотив насилия над женщиной встречается довольно часто и нередко соседствует с понятием региональной идентичности, как в картине «Свершающие правосудие», где индийцы с севера страны, обладающие большей экономической силой, подавляют носителей языка маратхи из Бомбея. Мотив насилия рельефно представлен в фильме «Созданы друг для друга», где роман южноиндийского юноши и североиндийской девушки встречает массу преград и дело заканчивается жестоким убийством влюбленных. Кастовые мотивы проявляются в «Приговоре», хотя там речь идет прежде всего о жестком соперничестве между семьями, принадлежащими к одной и той же касте кшатриев[14 - Кшатрии – вторая по значимости (после брахманов) каста. В прошлом ее представители были профессиональными воинами. (Примеч. ред.)], за которое, как и в фильме «Созданы друг для друга», расплачиваются юные влюбленные. Среди наиболее интересных фильмов того периода следует назвать четыре, снятые Дж. П. Дуттой, – «Рабство» (1985), «Сирота» (1988), «Раздел» (1989) и «Оружие» (1989), где подчеркивается: независимо от этнической принадлежности кшатриев – их склонность к насилию. В «Разделе» тхакур[15 - Тхакуры – этносословная группа в Северной Индии в составе касты кшатриев. (Примеч. ред.)], полицейский (Амриш Пури), заявляет, что он прежде всего тхакур и только потом полицейский, что указывает на то, как разделено индийское общество по кастовым и региональным критериям. Заслуживает также внимания фигура бандита, которого боится полиция («Жгучая страсть», «Огненный путь»). В «Мести» Н. Чандры судья поспешно закрывает окно, когда на улице появляется обнаженная женщина в окружении толпы хулиганов; кино после 1950?х, где судьи и полицейские служили моральным авторитетом, явно прошло большой путь.

Индира Ганди была убита своими охранниками-сикхами в ноябре 1984 года, что было местью за операцию «Голубая звезда» (июнь 1984), когда индийские военные атаковали Золотой храм в Амритсаре, чтобы уничтожить базу сикхских сепаратистов. Число жертв со стороны гражданских лиц достигло тогда пятисот человек, среди них был и Биндранвал. За смертью Ганди последовали антисикхские бунты в Дели, во время которых были убиты почти три тысячи сикхов. Ни одно из этих событий не нашло отражения в кино на хинди. Причина может заключаться в том, что оно было нацелено скорее на рассказ об ожиданиях, чем на повествование о свершившихся событиях. Тем не менее сюжет участия в антитеррористическом подразделении молодого сикха, жертвующего собой ради родины, можно найти в фильме Субхаша Гхая «Карма» (1986). Поворотным пунктом в развитии кино на хинди стала экономическая либерализация 1991 года, но прошло три года, прежде чем стали заметны ее результаты, а в начале 1990?х кино продолжало развивать мотивы 1980?х, например, в таких фильмах, как «Свидетельница» (1993) Раджкумара Сантоши, впечатляющей истории об изнасиловании и его последствиях.

Смена национальных целей

В экономической истории Индии чрезвычайно важное место занимают широкомасштабные реформы, предложенные в июне 1991?го и феврале 1992 года правительством Нарасимхи Рао. Предыдущие кабинеты (например, Раджива Ганди в конце 1990?х) уже делали решительные шаги к ослаблению регулирования экономики, но инициативы 1991–1992 годов были продиктованы изменением ситуации на мировом рынке. Распад Советского Союза и социалистических экономик, кроме ликвидации бартерной системы товарообмена с Индией, способствовал еще и ликвидации альтернативной капитализму рыночной модели внутри страны. В Индии больше не существовало значимой оппозиции ощутимому ослаблению государственного контроля над экономикой, промышленные и деловые круги нашли новых союзников. Премьер-министр П. В. Нарасимха Рао и министр финансов Манмохан Сингх не были сильными политиками, но их кажущаяся слабость на самом деле шла им на пользу. Убийство в 1991 году Раджива Ганди привело к установлению в Индии политического равновесия. Уязвимое правительство с небольшим набором экономических рычагов в своем распоряжении приступило к экономическим реформам, и их «неизбежность» была встречена с пониманием, а то, что правительство казалось беспомощным, обеспечивало реформам легитимность. В результате реформы репрезентировали официальный отказ от «социализма Неру» и решительно – как восприняло это общество – изменили национальные приоритеты Индии. Иначе говоря, нация сошла с курса, которым двигалась после 1947 года. Излишне говорить, что это радикально изменило индийское кино, хотя только в 1994 году сдвиг в сознании нации зафиксировал фильм «Кто я для тебя?» Сураджа Р. Барджатьи.

Ощущение того, что в Индии все навсегда изменилось, обнаруживается и в некоторых более ранних фильмах. Фигуры родителей (особенно матерей) прежде часто олицетворяли традиции и таким образом служили проводниками моральных ценностей, но в начале 1990?х их роль меняется. Например, в «Свидетельнице» родители героини – настоящие конформисты, а родители героя, покрывающие преступление сына-насильника, попадают в тюрьму. В литературном источнике дело обстояло иначе, но теперь фигуры родителей стали символизировать прошлое, а Индия находилась в процессе пересмотра своего исторического прошлого. Еще одним знаковым фильмом того периода был фильм Аббаса Алибхая Бурмаваллы «Игра со смертью» (1993) о двух семействах, соперничающих за контроль над промышленной империей. Правда, фильм показывает захваты чужой собственности или стычки в офисах, а не драму мести с финальной схваткой глав этих семей. Однако самое интересное – то, что полиция наблюдает за кровавой развязкой с безопасной дистанции и не вмешивается, как будто не подходит представителям либерального государства разнимать соперников по бизнесу, как это было бы в «социалистическую» эпоху, когда финансовыми институтами управляло государство.

Итак, фильм, репрезентирующий наступление новой экономической эпохи в массовом кино на хинди, – романтическая музыкальная комедия Сураджа Р. Барджатьи «Кто я для тебя?». За ней выстроилась цепочка картин, пользовавшихся популярностью в 1990?х, как правило с длинными, в целое предложение названиями, обычно сокращаемыми в быту для удобства до аббревиатур. Этот чрезвычайно успешный фильм считался «чистым» развлечением, поскольку не содержал элементов секса и насилия, сосредоточиваясь на любовной истории. Комедия «Кто я для тебя?» непритязательна; она рассказывает о брачных связях двух семейств – промышленного магната (Алок Нат) и ученого (Анупам Кер), бывших однокашников по университету. Сюжет движется от одного брачного празднества к другому, по ходу дела поглощается большое количество еды и сладостей. За пределами этих семейств внешнего мира будто не существует, хотя в их круг включаются представители других социальных слоев – этнических меньшинств (мусульманская пара) и низших классов (слуг), дополняющих общую картину общества своими песнями и танцами. Счастливое семейное торжество в фильме можно прочитывать как аллегорию нации в том виде, в каком она представала в политическом идеале Рамрайджьи (правления Рамы), продвигаемом правым крылом индийского политического спектра. Еще более успешным хитом стал фильм Адитьи Чопры «Непохищенная невеста» (1996), действие которого разворачивается в Лондоне среди индийцев, мечтающих об идеальной жизни на родине. Шахрух Хан, дебютировавший в «Игре со смертью» как антигерой, здесь сыграл главную мужскую роль – внешне аморального типа, не имеющего связей с Индией, но, как выясняется, глубоко уважающего ее традиции. В умах индийцев зарождалось опасение, что с отходом от «социализма Неру» претерпевает изменение моральное состояние общества, и персонаж Шахруха Хана как раз выражает момент, когда прокламировавшаяся Неру политическая этика покидала общественное пространство, и герои фильмов должны были отмежеваться от традиций, чтобы морально сохранить себя.

Основополагающий принцип нового кино возникает из понимаемого всеми ухода государства из пространства национальной жизни – намеки на этот факт содержались уже в «Игре со смертью». В результате в ряде фильмов национальное символизировалось идеальным сообществом богатых/избранных людей. У Адитьи Чопры во «Влюбленных» (2000) это привилегированная школа; у Санджая Лила Бхансали в «Навеки твоя» (1999) – частное владение музыканта-гуру, где процветает высокая культура нации. Положение привилегированного класса при отсутствии государственного посредничества между разными слоями общества находит иное воплощение в фильме Мани Ратнама «Бомбей» (1995), пожалуй, первом, где речь идет о любви между индусом и мусульманкой, что стало возможным благодаря тому, что в стране начинали исчезать этнические перегородки. В кульминационный момент фильма – когда полиции не удается остановить межрелигиозные стычки – примиряющий жест главного героя находит отклик в разбушевавшейся толпе. Вместо показа традиции в позитивном свете, как в фильме «Кто я для тебя?», вина за болезни нации возлагается на межрелигиозную вражду в прошлом, а оба традиционно мыслящих отца – почти с облегчением – уничтожаются. Передвижение главных героев фильма из закоснелой деревни в космополитичный Бомбей символизирует возрождение нации. Само название фильма не только относится к месту действия, но и является эмблемой экономического подъема Индии в 1990?х, характеризирующегося бумом биржевого рынка. Взрывной экономический рост Бомбея 1993 года в первую очередь обязан оживлению финансового рынка как знака встающей с колен Индии.

Следует особо выделить значимую линейку патриотических фильмов 1990?х, в качестве примеров которых можно назвать «Сагу о любви» (1995) Видху Винода Чопры и «Границу» (1998) Дж. П. Дутты. Индийско-пакистанский конфликт в Каргиле произошел гораздо позднее, и вряд ли можно обнаружить в публичном пространстве 1990?х патриотизм, спровоцированный войной. Я объясняю его тем, что окончание «социализма Неру» вывело из кинематографа классовый конфликт, который очевиден в таких фильмах, как «Свидетельница», где служанку изнасиловал ее хозяин. В некоторых фильмах, подобных картине «Кто я для тебя?», вообще отсутствуют какие бы то ни было межгрупповые конфликты, однако, чтобы компенсировать их отсутствие, используются прецеденты на границах страны. Это может быть территориальный конфликт – и тогда вспоминается Пакистан; конфликт может быть оттеснен в другое время – тогда противником становится Британия. Патриотизм, правда уже увядший, фигурирует в фильме Ашутоша Говарикера «Лагаан: однажды в Индии» (2001), где антибританская риторика приглушена и даже слегка ностальгична.

Читателю, вероятно, надоел термин «постмодерн», но он так или иначе соотносится с текстами конца ХХ столетия, отказавшимися от сугубой серьезности модернизма, отождествляемого в основном с большими нарративами (в частности, с марксистской идеей исторического прогресса) и постепенно утрачивавшего свою значимость. Ключевой признак постмодернистских текстов – тенденция имитировать другие тексты, но довольно непродуктивно. Смену национальных целей в том виде, в каком она представлена в кино на хинди, в этом контексте тоже можно понимать как конец большого нарратива («социализма Неру»), в результате чего возникают признаки постмодерна. Отсюда пастиш, особенно в фильмах с Говиндой, в таких картинах, как «Жена номер один» (1997) и «Славная парочка» (2001) Дэвида Дхавана, в которых деликатно обыгрывались, не доходя до пародийности, более ранние фильмы. Народный кумир Говинда обладал иным, чем у других актеров, скажем, у Шамми Капура, обаянием комика. Если персонажи Шамми Капура соответствовали социальным типам или архетипам (например, избалованный молодой бизнесмен в «Диком», 1961), то герои, которых играл Говинда, не воплощали типы или архетипы, взятые из социального опыта, а скорее были воплощением архетипичного киногероя как пастиш, и фильмы с его участием были интересны отсылками к популярным картинам. «Жена номер один» в этом плане – явная отсылка к «Повару», лишенная серьезности оригинала, а герои «Славной парочки» носят имена Джаи и Вира, как в «Мести и законе». Как постмодернистский пастиш читается и «Весельчак» Рама Гопала Вармы (1996), действие которого происходит в кинематографическом закулисье. Патриотичная «Сага о любви» окрашена ностальгическим настроением, что Фредерик Джеймисон относит к признакам пастиша – в отличие от исторического кино. Ностальгические фильмы имитируют внешние признаки реальности и лишены всяких поползновений проникнуть в историю.

Обзор кино 1990?х будет неполным, если не упомянуть новый вид гибрида триллера и гангстерского жанра, примером которого может служить «Сатья» (1999) Рама Гопала Вармы, отличающийся от предыдущих фильмов этого рода, таких как «Огненный путь», жестким реализмом. В художественном плане его наследниками можно считать фильмы «Негодяи» (2009) Вишала Бхарадваджа и «Банды Вассерпула» (2012) Анурага Кашьяпа, но в свое время он был единственным в своем роде. Характерно, что в «Сатье» полиция не так слаба, как в «Огненном пути», но ее не сдерживают и рамки закона. Именно это делает полицию эффективной, но в то же время в силу этого она становится неотличимой от городских банд, то есть действует скорее как частное агентство, чем как государственный институт. Еще один характерный для духа 1990?х фильм – «Тяжесть на душе» (2000) Е. Ниваса, соавтором сценария к которому стал Рам Гопал Варма. Это повествование о политической жизни в штате Бихар и о честном полицейском (Манодж Баджпаи), чьи усилия в отстаивании закона и порядка разбиваются о препятствия со стороны местного заправилы Бахчу Ядава (Саяджи Шинде). В финале главный герой проникает на сессию ассамблеи штата, обходит охрану, направляется прямо к Бахчу Ядаве и приставляет пистолет к его голове. Извинившись перед собравшимися за крайнюю меру, он спускает курок и убивает врага. Затем кладет на пол оружие, отдает национальный салют («Победа Индии»), а все вокруг с уважением замирают. Кадр с «патриотичным» офицером, взывающим к нации, казался экстраординарным для массового кино, поскольку было принято, что офицер полиции должен быть не просто государственным служащим, он считался олицетворением государства. Если прежде мы видели в кино свидетельства того, что государство уходит из публичного пространства, то картины «Сатья» и «Тяжесть на душе» показывают, что оно уходит и из собственных институтов. Вероятно, по этой причине главный герой вынужден апеллировать не к своим моральным принципам, а к абстрактной нации.

Трансформация кино на хинди, которую оно претерпело в 1990?х, ставшая одним из последствий экономической либерализации, была прелюдией к более разительным переменам в новом тысячелетии, привнесенным глобализацией. В начальном периоде «глобальное» несло в себе признаки «модернизационного» 1950?х, то есть одновременно угрожающего и привлекательного. Поскольку перспективы модернизации представлялись достаточно неопределенными, кино на хинди в 1950?е годы обратилось к нуару; назову такие фильмы, как «Поединок» и «Ховрский мост», где за «черноту» отвечают неоднозначные персонажи, например криминальный отец героини – владелец ночного клуба (в «Поединке»). В 2000?х появилась целая серия фильмов в жанре нуар, начиная с «Темной стороны желания» (2003) Амита Сахены, где действуют готовые на измену и убийство женщины, чьи моральные представления почерпнуты за пределами Индии или в глобализованном окружении. Если в первых фильмах этого цикла адюльтер практически приравнивался к убийству, то в фильме «Никогда не говори „Прощай“» (2006) Карана Джохара он ассоциируется с любовью и, можно сказать, маркирует момент, когда глобализация перестала быть угрозой нравственности индийского общества.

Механика аллегории

Тема, которая, думается, должна заинтересовать читателя, – механизм, с помощью которого политические ситуации так отчетливо аллегорически отражались в кино на хинди, например в образах матери-кормилицы в «Драгоценном времени» (1946), символизирующей родину-мать, и лысого индийца с юга страны, пытающегося манипулировать женщиной с севера в «Соседке» (1968), что соответствовало действиям членов «Синдиката»[16 - Став премьер-министром Индии в 1967 г., Индира Ганди начала борьбу за контроль над правящей партией Индийский национальный конгресс (ИНК) с «Синдикатом», как называли правое крыло партии. В 1969 г. «Синдикат» вышел из состава ИНК и образовал свою партию Организация Конгресс (ИНК (о)). (Примеч. ред.)], пытавшихся контролировать Индиру Ганди с той минуты, когда она заняла пост премьер-министра, до того времени, когда покинула его, расколов партию Индийский национальный конгресс. Когда возникли такие аллегории и чем объясняется временна?я пауза в их возникновении? Это непростой вопрос, но анализ дает ключ к ответу. Кроме тезиса Джеймисона о том, что все тексты третьего мира могут читаться как национальные аллегории, здесь следует учесть исследование (Беатрикс Пфайдерер) о реакции аудитории на фильмы на хинди, тестирующее гипотезу, что поп-культура выполняет функцию культурной преемственности. Фильмы на хинди, безусловно, стабилизируют социальную систему, предъявляя, утверждая новые смыслы и мифологизируя традицию. Новые идеи создаются самим ходом исторического процесса, и, разумеется, необходим инструмент культурной преемственности, соединяющий ожидания, рождаемые традицией, и их актуальную реализацию в историческом развитии. Массовое кино проблематизирует опыт истории на языке, знакомом массам благодаря традиции, и предлагает обнадеживающие, но фиктивные решения. Можно сделать вывод, что насущные ожидания являются ключом к тому, что в данный момент проблематизируется, а не к тому, что остается в прошлом. «Драгоценное время», как уже отмечалось, аллегоризирует ожидания после разделения страны, а годом позже фильм «Соседка», содержащий опасения по поводу махинаций южанина, дает решение, которое может представиться убедительным для северян. Существенные изменения, произошедшие в кино на хинди около 1947 года, были результатом не независимости, а ее ожиданий, таких как вероятность эрозии традиционных ценностей и вера в государство как морального посредника. Такое важное событие, как Китайско-индийская война, породило аллегоризацию не военного поражения, а понятий, ассоциирующихся с тем, как независимая нация утрачивает свои святыни. После 1962 года в фильмах рефлектируется/репрезентируется ослабление националистических чувств, а не поражение в войне. Иногда, как в случае с либерализацией 1991 года, ожидания возникают не сразу, вот почему «Что я для тебя?», фильм, как правило воспринимаемый как факт эпохи либерализации, появился лишь в 1994?м, почти через три года после начала этих событий. Повторю: фильм не аллегоризирует «экономическую либерализацию», а скорее предвосхищает реакцию общества на окончание «социализма Неру».

Глава 2

ГРАММАТИКА И ЭСТЕТИКА МАССОВОГО КИНО НА ХИНДИ

Во Введении я отметил, что массовое кино на хинди отвергает мимесис в аристотелевском смысле, основываясь на том, что некоторые истины больше, чем эмпирическая реальность, и массовое кино нацелено именно на трансляцию этих истин. Если для Дж. Г. Пхальке пураны и эпос были вечным источником истин, то более поздние «социальные» режиссеры продолжали встраивать свои истории в ту же «героическую» парадигму, хотя сами пребывали в современном им мире. В массовом кино нет места обыкновенным людям, даже при наличии главного героя-бедняка, так что крестьяне в «Матери Индии» (1956) или «Долге» (1967) воспринимаются как героические/мифические фигуры, а не как простые смертные. Эта глава посвящена грамматике массового кино на хинди, и я попытаюсь показать, как философские размышления о цели искусства и литературы в Индии привели к возникновению уникальной версии грамматики и эстетики, которые выводят ее на особое место и способствуют коммерческому успеху, в то время как другие давно оформившиеся кинематографии пасуют перед глобальным Голливудом. Поскольку массовое кино на хинди намеренно отстраняется от аристотелевского мимесиса, полезно будет сравнить его грамматику с неоаристотелевскими принципами классического повествования, которые действуют в Голливуде и глубоко изучены такими учеными, как Дэвид Бордуэлл. Однако следует предупредить: кино на хинди не обрело теоретического обоснования своей эстетики и грамматики, поэтому все сказанное ниже является всего лишь результатом наблюдений над эмпирическим материалом, который претерпевает изменения, но не до такой степени, чтобы стать неузнаваемым. Традиции других искусств в Индии тоже будут приняты во внимание при рассмотрении методов наррации в массовом кино.

Как отмечает Дэвид Бордуэлл, нарративный фильм, как правило, включает три системы: репрезентацию пространства (главным образом за счет структуры и ориентации), репрезентацию времени (последовательность, длительность, повторяемость) и нарративную логику (определение событий, причинные связи и параллели между событиями). Целесообразно подробно рассмотреть индийское массовое кино в аспекте трех этих систем, после чего перейдем к рассмотрению других его сторон.

Репрезентация пространства

Стремление к воспроизведению реальности побуждает кино различными способами сохранять правдоподобие пространства. Эпизод – это ряд кадров, снятых в одном месте или соседних местах и воспроизводящих непрерывающееся действие. Есть два способа организации пространства – одномоментный (непосредственный) и последовательный. «Осевой» принцип установки камеры так организует съемку и монтаж, что зритель всегда находится на одной стороне происходящего. Если нам показывают путешествие на движущемся слева направо автомобиле, то показ его в движении справа налево будет обозначать возвращение из путешествия. Съемка «восьмеркой»[17 - «Восьмерка» – технический термин в кино, означающий, что во время диалога камера как бы описывает восьмерку вокруг персонажей, т. е. направление взгляда актеров в эпизоде должно сохраняться. (Примеч. ред.)] помогает создать ощущение, будто ничто существенное не остается скрытым от зрителя. Монтаж и крупный план придают изображению особое драматическое или психологическое напряжение. Благодаря камере, установленной на уровне глаз персонажа, его взгляд становится ключом к монтажному соединению кадров. Камера, снимающая на уровне ушей, также помогает сориентировать зрителя. Если персонаж прикладывает руку к уху справа и одновременно мы слышим звук шагов, появляющийся персонаж должен двигаться влево. То, как персонаж выходит из одного эпизода и входит в другой (включая временной параметр), обрисовывает отношение между пространствами этих кадров. Таким образом, внеэкранное пространство функционирует как слепая зона, «экран», приглашающий зрителя проецировать на него гипотетические элементы, благодаря чему все пространство нарратива создается в голове зрителя как некий целостный континуум.

Соответствие линии взгляда направлению распространения звука и оси действия столь же эффективно в кино на хинди, как и в голливудском, поскольку помогают обеспечить целостность восприятия, но в первом нарративное пространство не унифицировано. Вместо постепенного создания тотального пространства через монтаж или съемку с движения в кино на хинди используется промежуточный кадр, который привлекает внимание внутри каждого заявляемого пространства. Тотальность каждого пространства не устанавливается, а лишь предполагается. В результате фильмы обозначают действия в каждом эпизоде как абстракцию (это может быть, например, зал суда, офис, жилище, полицейский участок или больница), хотя общепризнано, что, будучи воспроизведением физической реальности, фотографический/кинематографический образ не может репрезентировать абстракции так, как это делает вербальный язык. Кино не располагает средствами транслировать понятие «жилище», поскольку любой фильмический образ будет уникальным, конкретным – образом определенного дома, снятого в определенный момент (скажем, хижиной на склоне холма после полудня). Но в массовом кино на хинди предпринимаются попытки определить нарративное пространство не как сингулярное и непрерывное, а как набор отдельных установочных настроек, воспринимаемых как абстракции в отдельных пространствах, специфически обозначенных присущим им качеством. Теоретики по разным причинам часто обращаются к фильму Мехбуба Хана «Репутация» (1949), и в частности к тому, как там репрезентируются «дома» и как это раскрывает характеры персонажей. Главные герои – Радж и Нина (их играют Радж Капур и Наргис) очень богаты, у обоих роскошные дома в Бомбее, но у Нины есть еще дом в горах. Он ассоциируется с юностью Нины (годами, проведенными с отцом), а городской дом – это обиталище жены и матери. Нина не возвращается в дом в горах после смерти отца (и ее последовавшего бракосочетания); два этих пространства соответствуют двум разным состояниям хозяйки. Далее, дом в горах отличается от городского – он одноэтажный, в то время как в городе богатый дом имеет два этажа и винтовую лестницу, так же как особняк Раджа. Поскольку два этих дома так схожи, для их различения в фильме используется другая стратегия. У Нины нет матери, а мать Раджа жива. И когда мы впервые видим дом Раджа, его мать тихо стоит в дверях, что указывает на то, что это «материнский дом», и отличает его от «сиротского» дома Нины.

Обозначение каждого пространства с точки зрения его свойств легко опознается, когда фильм снимается в павильоне, но это гораздо труднее сделать в более поздних фильмах, снимавшихся на натуре, примером чему может служить «Граница» Дж. П. Дутты 1998 года, военный фильм, снимавшийся в Раджастанской пустыне. Действие происходит во время индийско-пакистанского конфликта в 1965 году, и в нем отсутствует элемент, без которого редко обходятся военные фильмы, изображающие военные действия, а именно географические карты. Карты могли бы обозначить пространство действия в отдельных связанных районах, сделать пространство не столь абстрактным, но авторам важно было показать «поле боя», и безжизненная пустыня как нельзя лучше передавала это понятие именно в силу ограниченности изобразительных средств. Как бы то ни было, несмотря на возобладавшую тенденцию снимать преимущественно на натуре, массовое кино на хинди остается верным первоначальному видению с его отказом очерчивать целостность каждого отдельного пространства и учитывать наличие внеэкранного пространства.

Репрезентация времени

Универсальное время в большинстве кинематографий представляется в экспозиционном эпизоде; нарратив задает время, место и основных персонажей. Время предъявляется последовательно (если не используется обратное его течение), в голливудском кино обычно временной вектор обозначается через встречу или определенный срок выполнения действия. (Если некто назначает свидание кому-то через неделю, то повествование проскакивает недельный срок из?за отсутствия событий.) Если время в будущем не специфицируется в каком-либо эпизоде, то отсылка к нему дается в начале следующего (календарем, часами или диалогом), чтобы указать на его место во временной структуре фильма. Когда сцены разыгрываются в разной обстановке или в разных местах, они репрезентируют разные линии развития действия. Параллельный монтаж разных линий обозначает одновременность действий. Внутри каждой повествовательной траектории события развиваются последовательно, а взятые в параллельном монтаже, они предстают как одновременные. Это можно проиллюстрировать так. Герой просыпается утром слишком поздно; врезка кадра начальника, который смотрит на часы; герой завтракает; врезка кадра с нервно шагающим взад-вперед начальником. В каждом фильме необходимо обозначать длительность действия – время, нужное для развития сюжета. Для контекстуализации истории в фильмах часто используются исторические маркеры, например фиксация хронологии повествования в рамках общепризнанной периодизации: в голливудских военных фильмах даты 1939–1945 указывают на период Второй мировой войны.

В массовом кино на хинди время, как в эпосе или пуранах, представлено приблизительно, и это означает, что тут контекст не особенно важен. А если контекст утрачивает значимость, то не важен и сам исторический момент, поскольку действие становится «вечным». Послание фильма связано с судьбой главного героя; по-видимому, вечная ценность послания делает неважным универсальное время в массовом кино на хинди. Отсутствие внеэкранного пространства – молчаливое отрицание одновременности, что также указывает на вечную ценность послания. Что касается длительности, то это понятие приобретает значимость благодаря необходимости сравнивать параллельные действия (например, перед назначенным временем встречи герой обнаруживает, что его друзья уже успели прибыть на место). При отказе от параллельно развивающегося действия длительность его тоже неощутима. Международное признание фильма Ашутоша Говарикера «Лагаан: однажды в Индии» (2001) в значительной степени связано с тем, что там наличествует определенная длительность – индийцам отведено три месяца на то, чтобы собрать команду по крикету и подготовиться к матчу с британцами. Следствием отказа от универсального времени является также малозначительная роль флешбэка. Перетасовка хронологического порядка прошлого и настоящего не имеет большого смысла в массовом кино на хинди. Например, эпизоды детства Девдаса в экранизации романа Саратчандры Чаттерджи можно или расположить в начале фильма, или дать флешбэком. Поэпизодная нарративная конструкция выстраивается как своего рода таблица. Поскольку история предполагает универсальное время, рассмотрим теперь, как она представлена в кино на хинди.

История и кино на хинди

Начать с того, что помещение действия в исторический контекст предоставляет любому повествованию определенные преимущества. Если в начальном эпизоде фильма фигурирует 1945 год и действие происходит в Соединенных Штатах, мы улавливаем намек на окончание войны, предвидим изображение суматохи, много музыки и возвращение солдат домой. Аллюзии необязательно указывают на прошлое, они могут быть обращены к современности и даже предвосхищать будущее (или скорее наши представления о нем). Аллюзия – знак, создающий сиюминутный контекст. Зритель вовлекается в сюжет на основе того, что ему уже известно об этом периоде, и ожидает, что события будут развиваться в зависимости от его особенностей. Историческая привязка фильма зачастую бывает чрезмерно навязчивой, и даже мечты о будущем нередко сопровождаются точными датами. Большинство фильмов на современные темы увязываются с историческим настоящим за счет злободневности.

Нежелание массового кино на хинди привязывать себя к историческому контексту даже в случае политического дискурса можно проиллюстрировать фильмом Мехбуба Хана «Мать Индия» (1957). Это ремейк его же картины «Женщина» (1940), но «Мать Индия» отмечена оптимистическим национализмом эпохи Неру и воспринимается как национальный эпос, аранжированный лиризмом в духе советского кино о возрождении деревни. В фильме присутствует рамочный эпизод, изображающий механизацию страны 1950?х, но явных отсылок к реальным политическим или историческим событиям тех лет в нем нет. Фильм охватывает несколько десятилетий, но кроме седеющих голов исполнителей достоверных маркеров движения времени здесь нет. Заключительный эпизод показывает повзрослевшего старшего сына, уже в ранге государственного чиновника, но стержневая линия сюжета не фокусируется на теме борьбы за независимость, которая оправдывала бы такую его репрезентацию. Если аналогичные произведения советского кино разыгрывались на фоне послереволюционных событий или коллективизации (как в «Генеральной линии» Эйзенштейна), то драматургическая основа «Матери Индии» лишена каких бы то ни было событийных элементов за пределами семейной истории.

Метанарратив истории (и универсального времени) представляет каждый нарратив потенциально вписанным в общий универсальный контекст. Массовое кино на хинди не признает универсальный контекст, и, соответственно, тут каждый нарратив должен выстраивать собственный контекст. Имея дело с историческими персонажами, такими как в фильмах «Великий могол» (1960) К. Азифа или «Джодха и Акбар» (2008) Ашутоша Говарикера, авторы помещают их в рамки любовной или семейной костюмной драмы. Все исторические детали подчинены любовному мотиву, в отличие от таких картин, как, например, «Тысяча дней Анны» (1969) Чарльза Джэррота или «Человек на все времена» (1966) Фреда Циннемана. Другой тип исторического кино, которого мы касались в первой главе, сосредоточивается на отношениях Индии с Британией или Пакистаном и в широком смысле может быть определен скорее как патриотический, чем как исторический. Наиболее яркие примеры этого – «Сага о любви» (1992) и «Граница». Здесь опять-таки политические обстоятельства, в которых происходили события, отступают на задний план, а главным оказывается патриотический настрой. Третий тип фильмов данной категории – политическое кино, которое приобрело особое звучание в последнее время. Это направление, которое наиболее рельефно представляют фильмы «Цвет шафрана» (2006) Ракеша Омпракаша Мехры и «Политики» (2010) Пракаша Джхи, тоже делает акцент на патриотизме, хотя и в ином плане. Если большинство патриотических фильмов были нацелены на то, чтобы вызвать ненависть демонизацией внешнего врага, то здесь демонизируется враг внутренний, но с той же целью. В «Политиках» ощутимы и связи с мифом, когда этот фильм явно опирается на «Махабхарату».

Четвертое направление в этой категории фильмов, которое следует принять во внимание, – жесткое городское гангстерское кино, снятое в естественной среде, обычно в Мумбае. Это такие фильмы, как «Сатья» (1998) Рама Гопала Вармы и «Негодяи» (2009) Вишала Бхарадваджа. Присущий им исключительный натурализм может подвигнуть на рассмотрение их как соответствующих сегодняшнему политизированному сообществу, но это чистая иллюзия, хотя некоторые политические ассоциации они порождают, например образы персонажей, настроенных против северных индийцев в «Негодяях», вполне узнаваемы. В моем понимании в этих фильмах в ходе сюжетного движения главного героя возникают объекты любви и ненависти подобно тому, как это делалось в более ранних фильмах, но при этом отрицательные персонажи приобретают политическую окраску. Вместо контрабандистов и бандитов 1970?х нам показывают политических подлецов нового тысячелетия, но как только эта замена становится понятной, столь же внятной становится и узнаваемая любовно-героическая коллизия. В «Негодяях» политик «деполитизируется», когда охотно соглашается отказаться от своих антисевероиндийских убеждений ради денег. Реальному политику потребовалось бы изобразить более твердую неуступчивость, когда дело касается политических взглядов.

По мере того как фильмы, особенно о темных сторонах действительности, все чаще снимаются на натуре, мою гипотезу о времени наррации в кино на хинди становится все труднее отстаивать. Я, однако, мог бы сказать, что «чернушность» «Негодяев» не в меньшей степени мифологична, чем семейное счастье фильма «Кто я для тебя?». Если выделять ключевой маркер, трансформирующий реальный мир в мифологический, то, я думаю, это будет музыка. Фонограмма в фильмах типа «Негодяев» очень шумная, драматичная и лишена пауз, во время которых можно было бы услышать подлинные звуки реальной жизни. Я усматриваю в этом способ заглушить – через звук – «реальность», которую акцентирует визуальный строй, в результате она превращается в мифологический мир вне потока исторического времени.

Семья, генеалогия и любовный роман

Использование Голливудом семьи в качестве мотива часто воспринимается как идеологически нагруженное, а изменение в показе семьи отражает, как принято считать, меняющийся социальный запрос. Один из частотных сюжетов семейной жизни – вопрос супружеской неверности, как, например, в «Порочной страсти» (2012) Николаса Джареки, где аферист, владеющий хедж-фондом, чтобы окончательно обрести негативный статус, должен еще изменять жене. Есть, однако, фильмы, где семья никакой роли в сюжетной конструкции не играет, в частности некоторые приключенческие ленты. Семья в кино на хинди в последнее десятилетие, судя по фильмам, сильно изменилась и иначе позиционируется на экране. Хотя роль семьи кажется более существенной, она не сакрализируется, как это делает Голливуд по отношению к нуклеарной семье. Это означает, что она играет другую роль в нарративе, чем просто укрепления традиционных начал, как можно предположить на основе мелодрам, особенно таких, как «Что я для тебя?» (1994).

В репрезентации семьи в массовом кино на хинди есть две стороны: во-первых, генеалогия или семейное прошлое, во-вторых, любовная история, которая завершается рождением новой семьи. Долгое время кино на хинди не обходилось без присутствия родителей, что проще всего прочитывалось как дань традиции. Родители необязательно должны были быть биологическими. В фильме Рамеша Сиппи «Месть и закон» (1975) тхакур выполняет роль отца по отношению к главным героям Джаи и Виру. Нельзя сказать, что родители в фильмах всегда были морально безупречны, они, например, могли быть подвержены влиянию Запада, но это означало, таким образом, что они являются примером отхода от традиции и не могут служить образцом нравственности. В то же время есть моральные авторитеты в «Бобби» (1973) Раджа Капура, где склонные к снобизму родители Раджа показаны в контрасте со свободомыслящим отцом Бобби Джеком.

Генеалогия – семейное прошлое, которое делает вполне уместным сравнение с Голливудом. Мифологические голливудские жанры, такие как вестерн и гангстерское кино, находят в истории Америки нравственную опору; гангстерские фильмы содержат сожаления об утрате того, что утверждалось в вестернах. Даже пересматривающие мифы жанра вестерны, такие как «Мак-Кейб и миссис Миллер» (1971) Роберта Олтмена, проникнуты сожалением о том, что было разрушено с ростом монополий. Поскольку «традиция» в кино на хинди – несмотря на расплывчатость этого термина – могла бы нести в себе те же позитивные коннотации, что и прошлое времен завоевания Дикого Запада для вестерна, можно предположить, что присутствие на экране родителей репрезентировало в кино на хинди суррогатный идеал прошлого, утверждаемый его шаткими связями с реальной историей. Поскольку традиция еще не получила свою долю признания, требуется обратиться к другим функциям, выполняемым генеалогией.

Еще раз оглядываясь на то, как используется история в Голливуде, трудно представить себе нарратив, лишенный исторического контекста, к которому он был бы привязан, по крайней мере в настоящем. Даже инопланетные фантазии нуждаются в историческом контексте; даже «история Средиземья» во «Властелине колец» (2001–2003). «Звездные войны» (1977), если вспомнить, начинаются с легендарного титра «Давным-давно, в далекой-далекой галактике…», подразумевающего временно?й контекст. Фильмы на хинди при отсутствии исторического контекста базируются на семейном прошлом, даже если оно не очень хорошее. В фильмах «Три идиота» (2009), «Гуру: путь к успеху» (2007) и «Банти и Бабли» (2005) родители, которые не могут похвалиться славным прошлым, тем не менее присутствуют.

Традиция обросла не только культурно-религиозными, но и политическими смыслами, в частности связанными с идеологией Неру. Когда Индия вышла из эпохи Неру, создалось впечатление, что она отошла от традиции, и появились такие фильмы, как «Свидетельница» (1992) и «Бомбей» (1995), где родители, отягченные консервативными предрассудками, явно не служат нравственными авторитетами. В «Трех идиотах» и «Банти и Бабли» родители представлены как помеха, а в «Бесстрашном» (2010), хотя им и уделено много экранного времени, их моральное влияние ничтожно. Однако в каждом из этих случаев нарратив привязан к родительской фигуре как суррогатному контексту. Социологи, вероятно, свяжут генеалогию в фильмах с феноменом большой семьи, занимающим важное место в жизни Индии, но, кроме того, пусть не очень последовательно, она также является воплощением сакрального.

Если генеалогия выполняет роль суррогатного контекста, то какова тогда роль любовного романа? Трудно представить себе фильм на хинди без любви, причем она всегда торжествует в финале. Прежде всего это, конечно, удачное завершение фильма. Давно ведется спор о том, должен ли реалистичный фильм заканчиваться открытым или закрытым финалом; если финал закрытый, то мы имеем дело с фильмом, мир которого с его персонажами и событиями существует только на экране, в то время как при открытом финале фильм – всего лишь временна?я рамка окружающей действительности. Жанровые фильмы обычно имеют закрытый финал, обусловленный каноном и повторяющимися конкретными образами, исчерпывающими смысл нарратива. Жанровое кино предъявляет замкнутую структуру мифа, и даже историческое кино непременно заканчивается неким завершением исторического момента, чего в реальной истории не бывает.

Однако структура массового кино на хинди сильнее изолирует содержание, поскольку повествование в данном случае не вписывается в поток истории. Даже такой жанр, как вестерн, будучи помещенным в исторический континуум, в определенном смысле имеет открытый финал. В каждом индийском массовом фильме повествование завершается к финалу, не выходя в метанарратив исторического времени. Приведу в качестве примера обратного фильм «Патриот» (2000) Роланда Эммериха – приключенческий фильм, действие которого происходит во время Войны за независимость и Американской революции, а одним из злодеев является англичанин, лорд Корнуоллис. В конце фильма он признает поражение, капитулирует со своей армией, и это завершает рассказанную в фильме историю. Однако мы знаем, что тот же Чарльз Корнуоллис в дальнейшем был назначен генерал-губернатором Ост-Индской компании и главнокомандующим британскими войсками в Индии, и, таким образом, финал фильма представляется достаточно условным.

Как было сказано, такие исторические проекции чужды массовому кино на хинди, и поскольку только семья сообщает нарративу контекст, в финале должны так или иначе улаживаться семейные отношения. Если историческое знание вписывает «Патриота» в универсальное время, то автономная, внеисторическая вселенная массового кино делает необходимым закрытый финал. Эта завершенность может достигаться на уровне семьи (как социальной единицы, независимой от истории), и торжество любви – один из самых ее легко осуществляемых стратегических вариантов. В одном из редких фильмов, где не нашлось места любовной истории – «Двух бигхах земли» (1953) Бимала Роя, – в финальном эпизоде семья все же воссоединяется. Фильм, где речь идет об актуальной истории, «Реальность» (1964) Четана Ананда, события которого происходят во время Китайско-индийской войны 1962 года, завершается гибелью главных героев, стоящих перед врагом, держась за руки.

Если обратиться к общепринятым формам конструирования нарративов, то стратегия закрытого финала означает, что главный герой переходит в новое состояние. К нему должно прийти осознание (даже на пороге смерти) того, что он нечто познал, преодолел препятствия или понял, что препятствие непреодолимо; он должен признать, что добился успеха или потерпел поражение, и для демонстрации этой перемены удобно воспользоваться некими внешними признаками, маркирующими естественные этапы жизни человека, например детство, юность, зрелость и старение. Таким образом, завершение фильма соответствует переходу от одного из этих этапов к другому: взросление индивида (от детства к зрелости) или, напротив, ослабление и поражение (от зрелости к старости). В индуизме выделяют четыре стадии: детство, брахмачарья (холостячество), грихастха (семейная жизнь) и ванапрастха (уход от дел); таким образом, замкнутая структура должна соответствовать этим ступеням жизни. Поскольку переход от брахмачарьи к грихастхе является особенно важным, когда речь идет о молодых людях, брак (кульминация любовной истории) становится ключевым событием финала. Следует отметить, что в западном любовном романе, например, у Джейн Остин в «Гордости и предубеждении», главные герои движутся скорее от незрелости к зрелости, чем от холостой жизни к супружеству.

Мотивация и причинность

Существует множество вариантов причинности, действующей в нарративном пространстве; простейший из них – предпочитаемый Голливудом психологический. Классическая формула голливудского фильма включает в себя психологически мотивированных индивидов, которые пытаются решить ясно очерченную проблему или добиться определенных целей. В ходе реализации этих стремлений персонажи вступают в конфликтные отношения с другими действующими лицами или внешними обстоятельствами. Повествование заканчивается решительной победой или поражением, разрешением проблемы (достижением цели или неудачей). Проводником принципа причинности становится персонаж, наделенный неким набором качеств, черт характера и особенностей поведения. В ранний период Голливуд в основном использовал совпадения, на которых основывались и театральные мелодрамы XIX века. Но на рубеже веков с постепенным подъемом реализма модели из других искусств становятся все менее пригодными для кино. Голливуд, разумеется, прибегает и к причинности, обусловленной внешними причинами, но все же они обычно подчинены причинности психологической. Внешние объективные причины могут провоцировать развитие истории или менять ее течение, но все же именно психологические причины должны выходить на первый план и задавать траекторию движения сюжета. Совпадения и случайности должны ограничиваться исходными условиями. В структуре классического голливудского кино причины зачастую долгое время неясны, чтобы наиболее эффектно проявиться ближе к финалу. Этот прием заставляет зрителя ждать развития действия, а также гарантирует ему, что действие не заглохнет где-то между эпизодами. Проиллюстрирую эту модель на примере хорошо известного кинокомикса Сэма Рейми «Человек-паук» (2002). Питер Паркер обретает сверхспособности в результате случайности, но его психологическое состояние помогает подростку воспользоваться полученными преимуществами, и каждый из последующих эпизодов сходным образом связан с предыдущим. Чтобы завоевать сердце Мэри Энн, Питеру требуется автомобиль, но на покупку нет денег. Питер находит вариант получить их, для этого надо вступить в борцовский поединок. Он побеждает благодаря своим «паучьим» способностям, но распорядитель боев обманывает его. Далее Питер сталкивается с грабителем, но из?за злости, которая им в тот момент овладела, позволяет преступнику сбежать. Грабитель убивает дядю Питера – именно потому, что сумел скрыться благодаря племяннику. Считая себя виновным в смерти дяди, Питер Паркер решает бороться с преступностью. Каузальные связи представлены здесь в виде серии звеньев одной цепи, и ни одно из них нельзя убрать, не нарушив целостности сюжета.

Индийское массовое кино отличается от голливудского двумя основными качествами. Во-первых, оно не базируется на психологической причинности, поскольку его персонажи не наделены психологией. Во-вторых, они редко инициируют некие действия. Подлый злодей редко ассоциируется с каким-либо хитро задуманным планом, он зол по природе и лишен качеств, которые толкали бы его к достижению какой-то цели, как, например, в «Мести и законе» (1975). Вспомним также схватку, которая в приключенческих фильмах обычно предшествует неизбежному воссоединению семьи. Большинство подобных схваток происходит после того, как проявила себя предательская природа отрицательного героя. И все же, когда наступает время действовать злодею, финальная схватка по разным причинам откладывается. Этот прием повествования затягивает действие, и большинство боевиков используют его, чтобы выжать из кульминационных сцен как можно больше эмоций. Следует тем не менее видеть различие между гибелью злодея от рук Джеймса Бонда и кульминациями в индийских мелодрамах. В цикле бондовских кинолент главный герой поначалу попадает в крайне невыгодную ситуацию, но когда препятствия преодолены, в фильме обстоятельно и подчас с долей презрения показывается расправа со злодеем. В индийских приключенческих фильмах для этой фигуры обычно уготован более благоприятный исход.

Вместо того чтобы предложить зрителю удовольствие от зрелища уничтожения ненавидимого объекта, эти эпизоды пренебрегают удовлетворением от такого возбуждения. В «Мести и законе» инспектор-тхакур просит воров Джая и Виру помочь схватить злодея, но, когда они выходят на его поиски (как охотники за головами идут по следу жертвы в вестерне Серджио Леоне «На несколько долларов больше», 1965), на родственников инспектора нападают люди негодяя Габбара. Неопределенность сюжетного вектора, характерная для массового кино на хинди, корректируется четкой конструкцией и монтажом эпизодов. Если сравнить методологию построения сценария массовых фильмов с покорением высокой горы, то я бы сказал, что зрителю предлагается не пройти этот сложный путь, а насладиться результатом восхождения на вершину. То есть речь идет не о процессе достижения цели, а о том, чтобы увидеть, что она достигнута. Следует отметить, что в индийском эпосе изначально читателя/слушателя цепляют тем, что отрицательный персонаж поселяет злую мысль в уме главного героя, как поступает Мантхара в отношении Кайкейи в «Рамаяне» и Шакуни в отношении Дурьодханы в «Махабхарате». Если рассматривать структуру нарратива массового кино на хинди в категориях грамматики, то справедливо будет утверждать, что она является визуальным эквивалентом пассивного залога. В кино на хинди предпочитают не провоцировать эмоциональную вовлеченность через «активный залог», как делается в голливудском кино. И если продолжить это сравнение, то я бы провел здесь аналогию между понятиями свободной воли и предопределенности.

В голливудском кино изначальная эмоциональная зацепка запускает сюжет, который далее мало-помалу начинает развиваться сам по себе. В классическом сюжете фильмов на хинди, напротив, изначальная эмоциональная вовлеченность последовательно движет каждым нарративом, эпизод за эпизодом, при отсутствии между ними каузальной связи. Изначальная эмоциональная зацепка нередко выносится в предысторию сюжета или показывается как преамбула, например, в фильме «Стена» (1975) Яша Чопры. Там причина озлобленности «рассерженного» главного героя коренится в пережитом им в детстве унижении и определяет его поступки в последующих эпизодах. Иногда первопричина даже не показана в фильме, но лишь вспоминается в разговоре, как в «Кто я для тебя?» (1994). В этом фильме Кайлашнат и Сиддхарт были друзьями-однокашниками в колледже и любили одну женщину. Кайлашнат благородно отступил, и она вышла замуж за Сиддхарта. Благодаря этому жертвенному поведению дружба двух мужчин священна, и фильм далее повествует о том, как она продолжается уже между семьями. Первопричина уходит на задний план. В «Трех идиотах» (2009) гениальный сын садовника поступает в колледж, выдавая себя за своего хозяина, и эта (заэкранная) первопричина запускает интригу, а обнаруживается в самом конце. Можно сказать, что первопричина напоминает события из прошлой жизни героя, которые в большей степени воздействуют на его судьбу, нежели актуальные события жизни в настоящем. Она также напоминает «зерно», из которого вырастает сюжет в традиционной санскритской драме.

Типы персонажей

В голливудских фильмах существуют разные типы персонажей: одни не подлежат развитию на экране; другие благодаря намеренным действиям, обусловленным изначально запускающим сюжет эмоциональным триггером и строгой причинной связью между событиями, развиваются и изменяются. Например, в «Человеке-пауке» главные герои меняются, но вот тетя и дядя Питера Паркера остаются неизменными как типажи. Мне могут возразить, что развитие характера было бы трудно показать без причинной связи между событиями и без того, чтобы целенаправленное действие было руководящим принципом. Во Введении я указывал, что, поскольку массовые фильмы основываются на эпосе и пуранах, действие развивается на уровне героики, а это означает, что фильмы должны быть нравоучительными, содержать трансцендентальное послание, более «истинное», нежели позволяет эмпирическая реальность. Я полагаю, что послание должно хорошо восприниматься, персонажи должны быть четко очерчены как типы. Для сравнения можно привести в пример басню: она не производила бы эффекта, не будь ее персонажи заведомо определены в своей сущности – лисе полагается быть хитрой, льву – смелым, а обезьяне – проказливой.

Критики массового индийского кино, должно быть, удивятся тому, что описанные выше тенденции отмечены явной интеллектуализацией. Они возразят, что в данном случае имеет место стереотипизация или неадекватно чрезмерная характеризация. Здесь следует заметить, что американское кино тоже подвержено использованию стереотипов, но воспринимаются эти стереотипы иначе. В качестве примера приведу распространенный стереотип домохозяйки и/или матери, поведение которой радикализуется при столкновении с мужским доминированием – как в фильмах «Норма Рей» (1979) Мартина Ритта или «Эрин Брокович» (2000) Стивена Содерберга. В индийском массовом кино используется другая модель: стереотипизируется не характер, как в Голливуде, а процесс. То есть речь идет о том, например, как он или она меняют семейный уклад.

Если действие фильма занимает длительное (хотя и неопределенное) время, те или иные перемены могут иметь место, но в массовом кино утверждается неизменность исходной ситуации. В таких фильмах, как «Байджу Бавра» (1952) Виджая Бхатта и «Огненный путь» (1990) М. С. Ананда, ребенок растет, мечтая исправить несправедливость, допущенную по отношению к его отцу. Застывшая в своей нетерпимости решимость ребенка сохраняется в период его взросления, организуя повествование на основе этой причины. К тому времени, как ребенок стал взрослым, мир хоть и изменился, но немного. Злодей по-прежнему остался целью отмщения, но герой тоже должен прекратить существовать, когда цель достигнута, поскольку месть целиком овладела им. Это существенно отличается от реализма «Крестного отца–2» (1974) Фрэнсиса Форда Копполы, где главный герой бесстрастно мстит убийце своего отца, впавшему в старческое бессилие и забывшему свою жертву двадцатилетней давности. В «Огненном пути» мстительность – внутреннее состояние героя и неотделима от него. Вместе с тем он не активный мститель – этого не позволяет пассивный залог повествования. Выражаясь точнее, он пребывает в состоянии возбуждения вплоть до того момента, когда обстоятельства наконец подводят его к возможности отомстить.

Стремление идентифицировать персонажа с его «сущностью» практически всегда присутствует в массовом кино, хотя критики, ратующие за реализм, подчас относятся к нему крайне иронично. Критик Чидананда Дасгупта заметил, что существует некий негласный договор между создателем фильма и аудиторией: массовое кино старается преодолеть генетически присущий кинематографу натурализм и скрестить этот медиум, родившийся в западном технологическом обществе, с собственным мифологичным стилем дискурса. Борода Вальмики в «Рамаяне» – в кино или на телеэкране, продолжает критик, это не фотографическое воспроизведение настоящей бороды реального человека, а символ некой персоны, относительно которой существует негласная договоренность между автором и аудиторией, символ традиционного мудреца. Это утверждение неоспоримо, но нуждается в уточнении. Искусства в Индии развивались в направлении мифологического способа репрезентации, но когда речь заходит о кино, то само включение этого способа в пространство фильма дисгармонирует с присущим ему естественным дистанцированием от зрителя, задаваемым условиями исполнения. Индийский художественный критик С. Н. Дасгупта, комментируя офорт Рембрандта «Христос перед Пилатом», отметил, что великому художнику «не удалось поместить Иисуса в правильную перспективу», поскольку он сконцентрировался на преходящем моменте. Индийский художник не стал бы акцентировать сколь угодно значимый преходящий момент, но попытался бы раскрыть сущность объекта изображения. Это предполагает, что высокое искусство в Индии функционирует в рамках тех же предписаний, что и массовое кино.

С этим фактором непосредственно связан способ использования песен. Для их записи приглашались профессиональные певцы, однако редко предпринимались попытки сделать так, чтобы их голос соответствовал голосу актера, имитировавшего на экране пение. Такой метод передачи песен блокирует ассоциирование индивидуального певческого стиля с персонажем и индивидуальностью актера на экране. «Бестелесный» поющий голос – своеобразная маска, деталь вроде парика, очков или бороды, превращающая живое существо в абстракцию, помогающую редуцировать героя или героиню к нематериальной «сущности». Нипа Маджумдар называет очень небольшое число поющих на экране кинозвезд. На протяжении почти полувека все крупные киноактрисы прибегали к использованию одного голоса, принадлежавшего Лате Мангешкар. Число поющих кинозвезд-мужчин ненамного больше. Лата Мангешкар своим голосом помогала создавать образ «идеальной женственности», а голос ее сестры Аши Бхосле стал ассоциироваться с «вызывающей чувственностью».

Будучи компонентом передаваемого фильмом послания, тип персонажа трудно сочетается с его или ее сложностью, то есть воплощением более чем одного качества. Сложность в характеризации означала бы, что персонаж обладает как бы противоречивыми, но согласующимися одно с другим свойствами. Кино на хинди, отказывающееся от создания сложных характеров, наследует в этом санскритскому театру с его ограниченным набором типов героев и героинь. В кино на хинди человеческие качества ассоциируются с профессиями, и качества могут изменяться вслед за тем, как меняется отношение к профессиям в разные периоды времени. Вот, например, какие существуют соответствия между свойством характера и профессией: врач – альтруизм, полицейский – твердость, крестьянин – доброта, простодушие, промышленник – благородство. В свою очередь невозможны такие комбинации, как отрицательные черты у смертельно больного человека; трудно представить себе порочного человека в очках, это обычно ассоциируется с ученостью. Если верить герою по имени Ранчо в «Трех идиотах», гениальность несовместима с предприимчивостью. Нельзя нанять на ответственную работу романтичных юношу или девушку, поскольку это повредит развитию любовного романа. В «Долге» (1967) Маноджа Кумара есть героиня-врач; преданность своему народу сводит ее с крестьянином, но в силу причины, породившей их роман, профессиональное призвание не входит в конфликт с романтизмом девушки.

Смена смыслов

На страницах этой книги уже не раз говорилось, что фильмы на хинди стремятся передать трансцендентальные истины. М. Мадхава Прасад противопоставляет понятия «передача смыслов» в индийском массовом кино и «производство смыслов» в классическом голливудском кино. Придание более высокого смысла истинам эпоса и пуран, нежели эмпирической реальности, имеет своим последствием то, что мир каждого фильма воспринимается не с точки зрения реалистичности, но как имеющий трансцендентальный смысл, который он должен транслировать. «Производство смыслов» предполагает наличие двусмысленностей, требующих интерпретации, то есть действия, которого не требует кино на хинди, ибо смысл лежит на поверхности. Смысл нередко – в самом названии: «Kismet» («Судьба»), «Dhool Ka Phool» («Цветок в пыли»), «Sangam» («Соединение»)[18 - В СССР шел под названием «Сангам». (Примеч. перев.)], «Dil Ek Mandir» («Храм сердца»), «Sholay» («Пламя»)[19 - В СССР – «Месть и закон». (Примеч. перев.)], «Deewar» («Стена») и «Chirag Kahan Roshni Kahan» («Где лампа и откуда свет?»)[20 - В СССР – «Собственный ребенок». (Примеч. перев.)]. Коль скоро кино – инструмент для абстрактного означивания, отношения названий с текстом носят скорее метафорический, чем метонимический характер.

Аргументом в пользу данной трактовки является такой не имеющий аналогов в кинематографе за пределами Индии элемент фильма, как песня. В отличие от египетского кино, с которым кино на хинди часто сравнивают, песни, как я уже указывал, здесь не являются дополнительным средством самовыражения поющих звезд, их «пение» озвучивают профессиональные певцы. Далее, стихи для песен не соотносятся жестко с нарративным контекстом; это абстрактные высказывания о любви, жизни, смерти и т. д., что вряд ли можно сказать о песнях в голливудских мюзиклах. Песни в кино на хинди заслуживают отдельного изучения, но можно предположить, что они располагаются в ключевых моментах для отображения значения действия в неком обобщенном виде. В новейшем кино песни либо исполняются в танцевальных сценах, своеобразных театральных представлениях (танцевальных номерах), либо включаются в фонограмму без актерской артикуляции. Так или иначе, стихи не вносят вклад в нарратив, хотя в них могут находить свой отклик чувства, имеющие отношение к тому или иному эпизоду. Отсутствие причинной связи между эпизодами делает фильм фрагментарным, а введение между эпизодами песен не разрезывает действие, что могло бы случиться, если бы такая межэпизодная связь существовала.

Универсальная, то есть внеконтекстуальная, значимость, присущая посланию фильма, удаляет из нарратива субъективность, а следовательно, и фактор точки зрения. Взгляд камеры всеведущ и вездесущ, и этот аспект тоже может быть отнесен к наследию традиционного театра и фигуры сутрадхары («держателя нити»), то есть декламатора, который представляет спектакль. Его задача выходит за пределы размышления о действии, поскольку в нарративе нет ни одного события, о котором бы он заранее не знал и которое бы не контролировал. Нарратив и представление – это его зона деятельности, они не могут скрывать от него свои тайны. Универсум действия, будучи всецело творением сутрадхары, не может быть «непознаваемым», как в реальном мире; это мир, имеющий свое предназначение; в отличие от хора в греческой трагедии, сутрадхара не является интерпретатором.

Можно утверждать, что для создания саспенса или для того, чтобы удивить зрителя, очень важна точка зрения, поскольку то и другое зависит от субъективности, знания, информации, которые исключаются из нарратива. Например, нарратив «Головокружения» (1958) Альфреда Хичкока во многом зависит от субъективной точки зрения Скотти. Большинство исследователей индийского кино сегодня признают, что индийское массовое кино равнодушно к аттракционам саспенса и удивления. Существует множество атрибутов, сопутствующих этим двум факторам, и один из них – предвкушение, ожидание зрителя, обусловленное жесткой причинной связью, а также «подвешивание» такой связи, неожиданно обнаруживающейся, чтобы произвести определенный эффект. Однако введение сюжетных приемов для сокрытия результата на самом деле может быть родственным препятствованию «передачи смыслов», а это годится не для каждого фильма. Можно вспомнить попытки создания детективов в индийском массовом кино, результаты которых были сомнительны. Дело в том, что детективы базируются на отказе предоставить зрителю ту или иную информацию, даже при том, что камера остается всеведущей. В индийском же массовом кино зрителю сообщается вся информация, причем это не означает, что каждый эпизод в нарративе выполняет только ту задачу, которая ему предназначена в отведенных рамках. Говоря точнее, акцент делается на том, «как в конце концов обернется дело», а не просто на том, «что произойдет дальше».

Относительная лаконичность умалчивания предполагает, что на экране возникает бо?льшая часть ожидаемого зрителем. Иными словами, создатели фильмов не пытаются шокировать нас или удивить чем-то, что выходило бы за рамки наших предположений относительно развития действия. Ударное использование музыки в кульминационных моментах усиливает ощущение того, что соответствующие ситуации нам знакомы; это обусловлено отмеченными выше нормами эстетики. Исследователи кино на хинди признают, что его эстетика базируется не на познании, а на узнавании, и привыкший к этим правилам зритель понимает, чего следует ожидать. Мы имеем дело с особого рода продуктом «эстетики идентичности», контрастирующей, согласно мнению теоретиков, с «эстетикой оппозиции». Типичным образчиком последней является детектив, как правило исходящий из того, что зритель не знает, «кто это сделал».

Мелодрама

Наиболее изученная теоретиками в индийском массовом кино область – мелодрама, причем рассматривается она в русле западных исследований этого явления. В общем виде мелодраму можно трактовать как проявление сильной моральной и эмоциональной поляризации и схематизации; она изображает экстремальные ситуации и действия, откровенное злодейство, гонения на добро и финальное торжество добродетели, для нее характерны преувеличенно экзальтированное выражение, внезапные повороты судьбы и темные интриги. Большинство этих тропов присуще индийскому массовому кино, что как будто оправдывает применение западных теорий для понимания индийской мелодрамы. Мелодрамы рассматриваются с точки зрения заимствования эмоционально насыщенного материала из жизни – это убийство и преступление, природные катаклизмы, судебное расследование, аресты, наказания и обнищание. Сюда же примыкают драматические перемены в обыденной жизни – мать теряет ребенка; супруг попадает за решетку; а также несчастья, выпадающие на долю персонажей, вызывающих естественную симпатию, таких как беззащитные девушки и честные мужчины. Мелодрама утешает, наказывает, учит и вознаграждает; в этом плане степень моральной поляризации в индийском массовом кино вплоть до нового тысячелетия была очевидной. Однако пылкие речи, характерные для таких фильмов, как «Бродяга» (1951) или «Стена» (1975), к 1990?м сошли с экрана, и массовое кино стало менее шумным. Вместе с тем в нем сохранились другие характерные признаки, например введение в действие неожиданного фактора (как внезапная гибель Пуджи в фильме «Кто я для тебя?», 1994).

Питер Брукс вписывает возникновение западной мелодрамы в контекст Великой французской революции и ее последствий, когда утратили свое значение традиционные священные ценности и представляющие их институты (церковь и монархия). Место проводника морали вместо традиционно сакрального заняла сама Республика, и мелодраматические тексты стали включать профанное, «морально оккультное», метафизический промысел, вознаграждающий добродетель и карающий неправедных[21 - Brooks P. The Melodramatic Imagination: Balzac, Henry James, Melodrama, and the Mode of Excess. N. Y.: Columbia University Press, 1985.]. В эстетическом плане мелодрама, таким образом, рассматривается как дополнительный элемент демократизации общества, что придает ей особую значимость. То, что на Западе голливудская мелодрама считается развлечением для женщин, является результатом «феминизации массовой культуры», но это нехарактерно для индийской мелодрамы, в гендерном плане адресующейся к смешанной аудитории. Так же трудно указать на родство между Французской революцией и индийскими текстами, но и нельзя утверждать, что сюжеты, заимствованные из пуран, например о радже Харишчандре, не являются мелодраматическими. Принципиальная сложность при сравнении приемов западного и индийского массового кино возникает из отмеченного выше сходства между индийскими и западными текстами за пределами кинематографа. Санскритская драма напоминает некоторые пьесы драматургов-елизаветинцев. Общими для них являются такие приемы, как письма, пьеса внутри пьесы и воскрешение из мертвых. Часто указывают на сходство приемов «Ромео и Джульетты» Шекспира и пьесы Бхавабхути «Малатимадхава», хотя у последней счастливый финал. Эти совпадения приводятся как примеры того, что одни и те же приемы изобретаются разными авторами независимо друг от друга. Так что индийское массовое кино могло выработать собственные методы конструирования мелодрамы независимо от западного влияния.

Так или иначе, существуют ярко выраженные принципиальные различия между западными и индийскими мелодрамами. В качестве примера обратимся к хорошо известному роману с отчетливыми признаками мелодрамы – я имею в виду «Большие надежды» Чарльза Диккенса. Кроме саспенса и удивления – не обнаруживаемых в индийских текстах, поскольку там наличествует всевидящее око – этот роман вычерчивает надлежащие жизненные траектории для всех персонажей в зависимости от их недостатков и праведных дел, а также преподает им уроки. Этот процесс обучения предполагает ту степень свободы воли, которую вряд ли отыщешь в индийских текстах. И вот контрпример: раджа Харишчандра не следует чужим урокам, ибо он сам есть праведность. Если «Большие надежды» учат смирению Пипа и Эстеллу, то история Харишчандры образцовым примером наставляет только зрителя/слушателя.

Возвращаясь к кинематографу, следует сказать, что в числе лучших голливудских мелодрам называют фильмы Дугласа Сёрка, такие как «Все, что дозволено небесами» (1955); там персонажи тоже выходят на новый уровень понимания, к которому их подводят траектории их жизни, чего нельзя сказать о героях «Бродяги», «Стены» и «Кто я для тебя?», остающихся неизменными по своей сути. Виджай в «Стене» номинально плохой, и он не сожалеет о содеянном. Судья Рагхунат в «Бродяге» смягчается, но не потому, что раскаивается в своей чрезмерной жесткости, а потому что обнаруживает, что молодой человек, выступавший против него в суде, – его сын. Обстоятельства (уже известные нам) становятся известными и судье. Западные и индийские мелодрамы включают в нарратив «моральную мистику», вмешательство потусторонних сил, но в последнем случае мы видим, как работает его механизм, например, что боги озабочены судьбой Харишчандры и даруют ему божественное благословение, как и в фильме «Кто я для тебя?», где проводником этой божественной воли становится семейный пес.

Нравственное поучение

Как я отмечал в предыдущей главе, индийские имена персонажей в кино на хинди не подразумевают принадлежности к конкретной религии, а обозначают среду, в которой религия способствует идентификации только неиндуистов. Зеркальным отражением этой ситуации является жанр мусульманского социального кино (часто снимаемого режиссерами-индусами) с такими картинами, как «Моя любимая» (1963) и «Замужество» (1982), где все носят мусульманские имена, и если используется имя на языке хинди, то им наделяется чужак. Можно сказать, что индуизм – это не вера, а социальная практика, связанная с окружающей средой. Это согласуется с тем, что индуизм не допускает обращения иноверцев в свою веру. Соответственно в мусульманском социальном кино ислам тоже выступает не как вера, но как набор социальных практик. Если такие фильмы, как «Бен-Гур» (1959) Уильяма Уайлера, показывают чудеса, чтобы пропагандировать веру, то изображение веры в фильмах на хинди подчас граничит с автопародией, как в «Амар, Акбар, Антони» (1977). Из-за изменения отношения к вере в более поздних фильмах, таких как «Три идиота», религиозная принадлежность представляется как доставляющая неудобство.

Здесь следует обратиться к некоторым парадоксальным аспектам кино на хинди. Выше было отмечено, что нарратив в этом кино выражает известное; можно предположить, что кино на хинди «поучает» через содержащееся в фильме послание зрителю; вопрос: каким образом нечто известное зрителю может стать поучительным? Теоретически религиозное/моральное наставление может ассоциироваться с прозелитизмом, однако в Индии моральные нормы ассоциируются с дхармой, контекстуальной системой этических норм, соответствующих рождению и положению человека. Эта гипотеза кроме всего прочего объясняет значимость генеалогии в киноисториях, о чем говорилось выше. Поскольку дхарма контекстуальна, за ее «границей» нет никого, кто нуждался бы в наставлении, то есть в обращении в свою веру. Отсюда можно предположить, что послание фильма – это всего лишь знакомое утверждение, только приобретающее форму наставления. В то же время их контекстуальная природа делает принципы дхармы нечеткими, и таким образом послания фильмов трансформируются, приспосабливаясь к новым социальным условиям. Там, где ранее послание имело моральный смысл, подразумевающий преданность родителям, нации, сообществу, семье, послание, получающее распространение в новом тысячелетии, несет в себе ценности самореализации и достижения личных целей, как это имеет место в фильмах «Три идиота», «Гуру» и «Банти и Бабли». Самый большой парадокс заключается в том, что если дхарма контекстуальна, то кино на хинди проводит ее ценности как внеконтекстуальные. Контекстуальная природа дхармы может быть эффективно использована применительно к разным типам злодеев в кино на хинди, что требует отдельного объяснения.

Злодеи – это те, кто вредит главным персонажам, причем чинимое ими зло необязательно исходит от плохого человека, а может быть результатом непонимания, как в фильме «Репутация» (1949), или введения в заблуждение неудачным советом (как делает королева Кайкейя в «Рамаяне»). Если внимательно рассмотреть образы отрицательных персонажей кино на хинди, обнаружится, что вплоть до 1960?х годов злодеи представляли собой узнаваемые социальные типы, чьи дурные поступки, как правило, ассоциировались с тем, что они плохо исполняли свои социальные роли. Авторитарные отцы подавляют детей, как в «Девдасе» (1935), «Судьбе» (1943), «Кисмете» (1943), и/или дурно с ними обращаются, как в «Бродяге». Матери обычно были олицетворением добродетели, но мачехи и свекрови (тещи) явно не годились для этой роли. Можно назвать черты, ассоциирующиеся с образом злодея; например, жадность, проявляемая ростовщиком/хозяином дома, эксплуатирующим крестьян, как в драме Бимала Роя «Два бигха земли» (1953); распутство, свойственное любовнику (его играет Премнат), в «Сезоне дождей» (1949) Раджа Капура и злой умысел, демонстрируемый брахманом Саломало в «Санте Тукараме» (1936) Вишнупанта Говинда Дамле и Шейха Фаттетала. Однако наряду с этой дхармической категорией существует и более темный персонаж, профессиональный преступник, появляющийся в фильмах «Бродяга» и «Поединок»; находящийся вне сферы действия дхармы, само «зло»; один из «практикующих нарушителей закона» в 1950?х с опытом, лежащим за пределами кода дхармы, то есть связанным с современной эпохой. Например, преступник в «Поединке» – владелец ночного клуба и игорного дома, то есть носитель черт, ассоциирующихся с этим периодом времени.

С начала 1960?х и позднее, как указывалось выше, общество столкнулось с чем-то особенно для себя сложным – разочарованием, постигшим нацию после Китайско-индийской войны, и кино на хинди вступило в фазу эскапизма. Экранные истории, снимавшиеся до 1950?х, в образах своих героев воплощали судьбы нации; те, что появились после войны, уже рассказывали чаще всего о том, как действует профессиональный преступник, как в фильмах «Испытание временем» (1965) и «Похититель ценностей» (1967). Всё более экстравагантные злодеи 1960–1970?х годов могут быть интерпретированы как свидетельство определенной степени невосприимчивости кинематографа по отношению к нации и национальным интересам. Если в «Бродяге» семья воссоединяется в зале суда, то в фильмах «Испытание временем» и «Найти друг друга» (1973) это организует преступник. Аллегорический аспект сцены в суде ранее уже был разработан, но преступнику еще не отводилась столь важная роль. В качестве примера независимости злодея от социальных моделей, где они традиционно соответствовали определенным социальным типам и получали значащие имена, можно привести персонажа в фильме Раджа Капура «Бобби» (1973), где у него то же имя, что и у исполняющего эту роль актера – Прем Чопра. Тем самым обнаруживается недоверие фильма к реальности, а злодей выполняет чисто служебную роль, чтобы подготовить развязку.

Эти экстравагантные злодеи продолжали появляться на экране до начала 1990?х, но когда в 1991 году эпоха Неру официально завершилась, выполнять эту аллегорическую задачу стало проще. Было уже необязательно воплощать на экране государственные и политические установки, поскольку государство по умолчанию признало, что его вмешательство в общественную жизнь было ошибкой. Барочные злодеи 1960–1980?х покинули кино на хинди в 1990?х; хотя сам образ злодея не вышел из моды, но он получил иное измерение в связи с обращением к дхарме как способу обрисовки неправедного человека. Виру Сахастравудхе в «Трех идиотах» – учитель, который всего лишь превышает свои полномочия, в то время как не столь добрые герои фильмов «Ом Шанти Ом» (2007) и «Негодяи» (2009) отмечены таким эгоизмом, который заставляет их ставить личные интересы выше обязанностей, налагаемых на них их социальными ролями.

Жанры

Фильмы на хинди нетрудно классифицировать по содержанию, но гораздо труднее сделать это по жанровому признаку, если не считать мифологическое кино и камерные мелодрамы; в остальных случаях просто отсутствуют устоявшиеся жанровые нормы. Согласно Ролану Барту, жанры можно рассматривать как механизм сотворения мифов из исторических событий, в определенном смысле рассматривающий злободневность с точки зрения вечности. Например, вестерн обращается к историческим корням американской нации. Ранее я останавливался на том, что темпоральный аспект кино на хинди не допускал апелляции к истории и универсальному времени; этот фактор, по всей видимости, срабатывает в отношении формирования жанров на основе ключевых событий, таких как борьба за независимость. Кроме того, здесь возникает проблема жанровой несовместимости элементов в рамках одного фильма.

Как уже говорилось выше, структура фильмов на хинди не подчиняется логике каузальной связи. Фильмы приобретают вид цепи эпизодов, выстроенной наподобие серии картинок. Именно эта характеристика индийского массового кино объясняет его сборную композицию, отсутствие жанровой дифференциации, наличие бесчисленных подсюжетов и иную нарративную непоследовательность. Эта тенденция приводит к возникновению гетерогенного жанра, который я называю агрегацией. Он по-разному описывался теоретиками: как «кино аттракционов», «бриколаж», «конгломерация» и «кино отступлений». Соответственно, каждый из этих терминов подразумевает разные объяснения феномена. Индийское массовое кино включает в себя различные нарративные элементы, в том числе лежащие за пределами отечественной мелодрамы, тем не менее оно сохраняет жанровое отличие, представляющее чрезвычайно трудную задачу для интерпретации. Многие родовые элементы имеют соответствия в жанрах голливудского кино – вестерне, гангстерском кино, фильмах о призраках и хоррорах, и эти общие родовые элементы иногда доминируют в нарративе. Например, «Месть и закон» (1975) включает элементы вестерна, в «Стене» (1975) используются мотивы гангстерского кино, и братья Рамсей нашли свое призвание в постановке таких хорроров, как «Старый храм» (1984), но во всех этих фильмах встречаются также элементы других жанров (например, «комедии пощечин» в «Мести и законе»). Как и в американском жанровом кино, доминантные элементы во многих из этих фильмов определяют и зрительскую категорию. Если молодежные фильмы типа «Любящих сердец» (2001) предназначаются молодой аудитории мегаполисов, то хорроры благодаря элементам колдовства обычно рассчитаны на посетителей кинотеатров небольших городов Северной Индии и с точки зрения дискурса могут квалифицироваться как домодерные. Некогда существовал субжанр небольших фильмов, в которых играли актеры категории «Б», такие как Дара Сингх и Шейх Мухтар, и которые смотрел «субпролетариат», состоявший преимущественно из мусульман. Триумфальный успех крупных фильмов «Месть и закон» и «Вечная сказка любви» (1977) частично обязан объединению мотивов из этих фильмов с мотивами отечественной мелодрамы. Соединение несовместимых (по голливудским стандартам) элементов в гибридный жанр становится возможным как раз благодаря поэпизодному строению каждого из фильмов-доноров. Та же поэпизодная структура обеспечивает использование внутри фильма и других аттракционов – автономных комических сцен, песен и танцев и даже религиозных проповедей. Все чаще отмечается, что подобные «аттракционы» нечетко отделены от основного повествования, и если попытаться их как-нибудь обозначить, то можно сказать, что «аттракцион» – всего лишь эпизод, не укладывающийся в логику повествования и существующий независимо в фильме. Для иллюстрации можно вспомнить фильм «Чужой среди своих», в нарративе которого сращиваются «Бешеные псы» (1992) Квентина Тарантино и «Подозрительные лица» (1995) Брайана Сингера – два главных героя сбрасывают пакистанского торговца оружием через перила лестницы и наблюдают, как он летит вниз с двадцатого этажа. Этот эпизод не играет сюжетной роли и может рассматриваться как автономный аттракцион. Возможно, «патриотичному» индийскому зрителю доставило удовольствие видеть, как пакистанский торговец оружием летит с огромной высоты. Включению аттракционов способствуют эпизодная структура и нарративная агрегация, позволяющая инкорпорировать в сюжет «современные» элементы, подобные приведенному выше. Интересно, что, согласно одному из определений искусства театра в «Натьяшастре»[22 - «Натьяшастра» – древнеиндийский трактат по театральному искусству, созданный в интервале от V в. до н. э. до VIII в. н. э. (Примеч. ред.)], это не что иное, как природа мира с его радостями и горестями, изображаемыми через актерскую игру. Это было понято так, что санскритская драма сама представляет собой агрегацию типичных ситуаций.

Поклонение

Одним из следствий «контекстуальной» этической системы является отсутствие универсального руководящего принципа, организующего поведение. Действие считается хорошим, если способствует укреплению взаимосвязи между эмпирическими явлениями, а нравственный конфликт – это противоречие, возникающее между сплоченностью и разобщенностью. В любом случае для опознавания праведности требуется универсальное означающее, одинаково воспринимаемое разнородной массовой аудиторией. Наиболее распространенным признаком праведности является благочестие, возможно потому, что при отсутствии универсальной социальной этики заключение о праведности предоставлено богам. Подлинное поклонение или самоотверженность выступают основным и универсальным компонентом нарративной стратегии, поскольку, например, в некоторых хоррорах на хинди вампиры одинаково уязвимы перед крестом, Кораном и «Бхагавадгитой»[23 - «Бхагавадгита» – древнеиндийский философский трактат, составленный за несколько веков до н. э. и являющийся частью шестой книги «Махабхараты». (Примеч. ред.)].

Есть еще один требующий пояснения интересный аспект этого качества, используемого в нарративах массового кино. Идолы, которым поклоняются в индуистских храмах, воспринимаются как объекты поклонения, и, поскольку индуистские божества антропоморфны, эти идолы часто служат культовыми символами, без особой точности повторяющими пропорции тела. Именно в силу этого возникают споры относительно символичности идолов. Теоретики ссылаются на традицию даршана, то есть лицезрения бога в индуистской религии, где необходимым условием являются молчание поклоняющегося и медитация, но моменты поклонения в фильмах на хинди не следуют этому предписанию. Поклонение в массовых фильмах обычно обращено к идолам, изображенным в натуралистичном, западном стиле, который подчеркивает их человеческие атрибуты. Эти идолы иногда выглядят мускулистыми и способными к движению, в то время как традиционные идолы статичны в своей неподвижности. Объект поклонения в обычном храме Шивы представлен в виде лингама (каменного фаллоса), но в массовом кино в храме Шивы мы видим «жизнеподобную» статую бога. Это не значит, что в кино не показывают лингамы. Например, до титров в фильме «Истина, любовь, красота» (1978) есть кадр с людьми, поклоняющимися придорожному камню в форме лингама, – чтобы продемонстрировать, что вера делает объект поклонения священным. Вместе с тем поклонение божественному в этом фильме изображается далее через обращение к антропоморфным божествам (обычно это Кришна и Радха); преданность им выражается также и в песнях. Во многих других фильмах сцены поклонения сняты и смонтированы как бы в диалоге с божеством. Молящее лицо персонажа монтируется с сочувственным выражением идола (здесь часто используются съемка на уровне глаз или «восьмерка»), в результате возникает впечатление успешной коммуникации между ними. Намерение режиссера заключается не в том, чтобы ввести бога с целью «контролировать психическую установку», а в том, чтобы он более внимательно относился к материальным притязаниям молящегося. Здесь представлена не только икона, обнадеживающая зрителя, но и достижимое божество, способное к человеческому пониманию проблем. Мне хотелось бы завершить свои соображения по поводу поклонения замечанием, что внезапное божественное вмешательство, часто встречающееся в массовых фильмах, представляется чуждым нарративной логике и выбивалось бы из общего повествования, будь отдельные эпизоды каузально связаны между собой. Когда Голливуд допускает божественное вмешательство («Десять заповедей», 1956; реж. Сесил Б. Де Милль), бог воплощает причинность.

Ранее, комментируя мелодраму, я отметил, что в этом жанре допускаются внезапные перемены судьбы, и может показаться, что обусловлены они божественным вмешательством. С упадком мелодрамы в кино на хинди в новом тысячелетии и заменой нравственных проблем самореализацией божественное вмешательство тоже уходит в прошлое, несмотря на то что в общественной жизни сама религиозная практика становится ключевой проблемой.

Глава 3

ПРОИЗВОДСТВО И ДИСТРИБУЦИЯ ФИЛЬМОВ НА ХИНДИ

Макроперспектива

Термин «Болливуд», применяемый для обозначения массового кино на хинди, предполагает, что кино на хинди институционализировано подобно Голливуду (в организации производства и дистрибуции). Однако едва ли это так. Понятие «студийная система», исторически соотносящееся с Голливудом, относится к деятельности крупных студий в период 1920–1960?х годов, прежде всего к производству фильмов на собственной базе и со своим творческим персоналом, имеющим долгосрочные контракты; распространению через вертикальную интеграцию, то есть при контроле над дистрибуцией и кинопоказом. Во времена голливудского «золотого века» (с конца 1920?х до конца 1940?х) восемь компаний представляли собой так называемые студии-мейджоры, причем пять из них были полностью интегрированными конгломератами, совмещавшими владение производственными мощностями, отделами дистрибуции и значительными сетями кинотеатров, а также заключавшими контракты с исполнителями и техническим персоналом. Болливуд не соответствует этим характеристикам; можно сказать, что это в большой степени децентрализованная система, где фильмы финансируются через предпринимательский капитал. Договорные соглашения заключаются чаще устно, чем в письменной форме, что предполагает создание сетей и трастовых компаний на основе родственных связей, через которые проводятся финансовые потоки. Это также означает, что сделки совершаются не всегда законно и в случае невыполнения контракта трудно взыскать долги.

В отличие от Голливуда интеграция кинопроизводства, дистрибуции и кинопоказа здесь крайне слаба, и все три сферы контролируются семейными фирмами, где дети обычно продолжают дело отцов и наследуют их бизнес. Термин «студия» приобретает здесь особую коннотацию: это только место съемок, у нее нет других функций, которые есть у голливудской студии-мейджора. Поскольку успех предпринимателя в киноиндустрии в огромной степени зависит от его места в сети, профессиональные роли часто меняются в зависимости от влиятельности индивида. Например, актер в Индии может стать продюсером или дистрибьютором. Это, однако, не означает, что к процессу не может подключиться человек со стороны; хорошо известно, что большое число продюсеров – люди случайные, и они не отваживаются на создание более чем одного фильма.

Индийская киноиндустрия привлекает к себе большое внимание, но по сравнению с другими отраслями промышленности страны ее доля ничтожно мала. С ежегодным оборотом в два миллиарда долларов она составляет всего 2% от оборота индустрии недвижимости. Индия завоевала репутацию крупнейшей кинопромышленности мира (по количеству производимых фильмов), но менее 10% снятых лент окупились в прокате, а в подавляющем большинстве случаев их ожидал финансовый провал. Кино завоевало любовь индийской публики, и кинобизнес считается высокопрестижным, но если задаться вопросом о существовании надежной производственной модели в этой индустрии, то ответ будет отрицательным. Тем не менее нельзя игнорировать влияние киноиндустрии на другие отрасли делового предпринимательства. Например, она тесно связана с рекламной деятельностью и различными сферами развлечений, например музыкальной. И из?за этих многочисленных и сложных связей трудно определить реальный коммерческий потенциал киноиндустрии.

Экономика кинопроизводства

При преобладании коммерчески провальных проектов высока доходность тех, что попали в другую категорию, – она может составлять сумму, вчетверо превышающую инвестиции. Однако риск столь велик, что банки и финансовые учреждения не финансируют кинопроизводство, поэтому требуются частные вложения – размер ежегодной процентной ставки кредитования варьируется от 36% до 48%. Но высокая престижность участия в кинобизнесе привлекает финансовые вливания как из других областей производства в стране, так и из?за рубежа. Источники финансирования – ювелирная промышленность и добыча алмазов, строительство, продажа недвижимости, то есть сферы деятельности, которые управляются неформально и зачастую по семейным связям. Общеизвестно также участие в финансировании киноиндустрии организованной преступности. Бюджеты фильмов на хинди составляют от 15 миллионов рупий (около 250 тысяч долларов) до 650 миллионов (около 10 миллионов долларов) в случае особо престижных картин. Поскольку фильмы продаются в соответствии с тем или иным участием кинозвезд, гонорары последних могут составлять до 25% бюджета. Затраты на производство и постпродакшн составляют всего лишь 35% и 10% соответственно.

Поскольку дистрибуция отделена от производства и децентрализована, она разделена на пять крупных территорий, что исторически связано с доколониальной эпохой и не соответствует нынешнему территориальному делению страны. Это Бомбей (часть Махараштры и Гуджарат), Дели/Уттар-Прадеш/Восточный Пенджаб (включая Джамму и Кашмир, Пенджаб, Дели и часть штата Уттар-Прадеш), Центральная провинция/Берар (Раджастан, Мадхья-Прадеш, Чаттисгар и часть Махараштры), Восточная территория (Бихар, Орисса, Бенгал и северо-восток) и Южная территория (Андра, Теленгана, Карнатака, Тамилнад, Керала и часть Махараштры). В зарубежной прибыли от успешного фильма важную роль играет высокая цена билета. Речь идет прежде всего о Северной Америке, Великобритании, государствах Персидского залива, ЮАР и т. д. Дистрибьюторы приобретают права показа на этих территориях на 5–10 лет и перепродают их определенным регионам, которые в свою очередь продают права кинопоказа владельцам кинотеатров или уступают в пользование после получения аванса. Дистрибьюторы могут либо закупить фильм на определенный период, либо распространять его с получением комиссии, удерживая часть прибыли и отдавая остаток продюсеру. Общее соглашение – так называемая «минимальная гарантия» – заключается до начала производства фильма, основываясь на привлеченных звездах, сценарии и т. п. 30–40% гарантированной суммы выплачиваются на различных стадиях производства фильма, а остальное – после получения копий. Эта система возлагает риски большей частью на дистрибьютора и защищает продюсеров, однако дополнительную прибыль, которую они могут получить в случае сверхуспешности продукта, предсказать трудно из?за недостаточной прозрачности сделок. Дистрибьюторы стараются компенсировать ущерб от провалов прибылями от проката хитов. Этому кроме всего прочего способствует удаленность от производственных центров. В качестве способа классификации районов дистрибуции используется разделение территорий на категории A, B и C. В категорию А входят крупные и средние города, где легко получить прибыль, превышающую указанную в минимальной гарантии сумму. В категориях В и С продюсеры не располагают данными для определения прибыли; они только ориентируются на данные по категории А, приблизительно рассчитывая вероятную прибыль. Фильмы сначала выпускали на экран в Мумбае, затем в других городах, но с появлением видеопиратства стали прибегать к одновременному релизу в городах, причем одновременно с зарубежными столицами – Лондоном, Нью-Йорком и Торонто.

Цены на входные билеты в кинотеатрах зависели от места в зале: самые дешевые продавали на самые близкие к экрану. По сути, это была сегрегация по классовому признаку: рабочий класс располагался прямо перед экраном, средний класс – в середине и в конце зала, а социальная элита – на балконе. Интересно, что в залах, где демонстрировались голливудские фильмы, низшим классам предназначалось гораздо меньше мест – исходя из того, что в этой среде очень мало знающих английский язык. В мультиплексах подобное классовое разделение аудитории стало исчезать, поскольку цена билетов в таких кинотеатрах гораздо выше, чем в однозальных, и классовая клиентура ограничена естественным образом. В новом тысячелетии и сами фильмы на хинди, получившие возможность таргетировать аудиторию мультиплексов в небольших залах, содержательно изменились. Последнему способствовало в том числе увеличение наплыва мигрантов в большие города; в итоге «городская аудитория» теперь уже не та, которой она была раньше.

Как обеспечить фильму успех

Самый многообещающий способ обеспечить фильму успешный старт – выбрать идею, завязанную на звездном исполнителе главной мужской роли, и заинтересовать его, прежде чем речь зайдет о сценаристе, режиссере и продюсере. Мужчина-звезда стал самым продаваемым элементом любого фильма. Многие режиссеры приписывают себе заслугу создания звезд, но в недавнем прошлом звезды, как правило, рождались в кинодинастиях – как Ранбир Капур – и появлению их на экране предшествовала известность, обеспеченная медиа. Это значит, что сценарий и его автор гораздо менее значимы, и уж совсем мало внимания уделяется разработке высококачественных скриптов. Теджасвини Ганти сделал интересное наблюдение над тем, как проходят переговоры; вместо посредничества агентов требуется встреча лицом к лицу продюсера и звезды, во время которой устанавливается иерархия их позиций. Например, то, что продюсер приходит в дом звезды, а не наоборот, указывает на преимущества последнего. Сценарист всякий раз занимает в этой иерархии низкий уровень, рядом с хореографом и композитором. «Второстепенные элементы» – в основном песни и танцы – часто оказываются главными для достижения успеха фильма, и тогда тем, кто ответственен за них, отводится соответствующее место. Между тем бывали случаи, когда сценаристы тоже становились звездами; например, диалоги Джаведа Ахтара и Салима Хана в «Мести и законе» (1975) популярны в народе до сих пор. И все же бо?льшую известность приобретают композиторы и иногда авторы текстов к песням.

Личные связи делают устные договоренности обязательными к исполнению, и существует тесная связь между иерархическим статусом вовлеченных в них лиц и характером устного общения. Вероятно, по этой причине актерский и технический состав знакомят со сценарием не в письменной, а в устной форме – его зачитывает сценарист или режиссер. В этой стратегии просматривается следование традиции, согласно которой занимающий высокое положение патрон был первым зрителем представления. Поскольку ключевая фигура – звезда, нарратив можно рассматривать как акт иерархического подчинения режиссера или сценариста, имеющих гораздо более низкий статус в индийской киноиндустрии, чем режиссер как автор в Голливуде. Этим также объясняется и то, что прославленные режиссеры, такие как Каран Джохар и Адитья Чопра, постепенно стали продюсерами.

Слово «махурат» на хинди обозначает ритуал, связанный с началом работы над фильмом и предполагающий в том числе консультации с астрологами. Махурат может быть незатейливым или, напротив, демонстративно шумным и амбициозным, и можно вспомнить целые страницы анонсов предстоящих фильмов в журнале «Скрин», посвященных фильмам, которые в результате не были завершены. Махурат включает в себя религиозные элементы, но снимается во время него и эпизод, дающий понятие о фильме. Он редко находит место в итоговой версии ленты. Махурат выполняет роль рекламы, целью которой является привлечение инвестиций.

Интегрирующим стержнем окончательной версии фильма становятся песни и танцы, которые в большинстве случаев продолжают самостоятельную жизнь как аудио- и видеоклипы и после того, как фильм уже забыт зрителями. Как говорилось в предыдущей главе, песни достигают той степени абстрактности, которая превращает их в романтическую поэзию. Некогда песни служили инструментом портретирования внутреннего состояния персонажа – от острой тоски до ужаса, но в последнее десятилетие преобладают «забавные» песни, обычно исполняемые на веселых вечеринках. С акцентированием возобладавшей в последнее время реалистичности песни из кино не исчезли, но чаще слышатся за кадром, в фонограмме, как и прочие шумы. Песни – ключевой элемент маркетинга, и выпускаются они за два месяца до выхода на экран фильма, чтобы запечатлеться в памяти публики и заинтересовать потенциальную аудиторию эпизодами, в которых они звучат. Песни часто снимают на натуре, например в горах или в Европе. Одним из преимуществ съемок за рубежом является то, что там легко контролировать передвижение звезд, что немаловажно, поскольку многие из них имеют обыкновение не соблюдать рабочую дисциплину и внезапно исчезать. Это приводит к удорожанию производства, так что съемки за границей оказываются дешевле. К тому же состояние природы в Индии быстро ухудшается, а в Европе ее ревностно охраняют. Так что нет ничего необычного в том, что эпизод, действие которого происходит в Индии, снимается в Европе, скажем в Швейцарии, которая выдается за Ути в Южной Индии.

После 2000 года свою лепту в изменение кинопроизводства внесло спутниковое телевидение, обеспечив весомый элемент профессионализма. Некоторые компании стали собирать деньги через пожертвования публики. Спутниковое телевидение дает образец того, как можно покрыть часть расходов; однако преждевременный показ фильмов на спутниковых каналах негативно сказался на сборах, особенно в регионах B и C. Некоторые телеканалы даже начали финансировать фильмы на хинди как раз потому, что это облегчало им получение денежных средств в банках и кредитных учреждениях.

В своих деловых предприятиях Болливуд использует специфическую терминологию; например в понятие «стоимость фильма» входят бюджет и расходы на промоушен. Валовой сбор – это деньги, полученные от продажи билетов, а «внетеатральная прибыль» включает продажу прав на телепоказ, музыку и т. д. Чистая прибыль – это валовой сбор за вычетом налогов. Посещаемость определяется по числу проданных билетов. Доля дистрибьютора в чистой прибыли в мультиплексах еженедельно сокращается: 50% в первую неделю, 32–37% во вторую и третью и далее 32% в каждую последующую. В однозальных кинотеатрах она варьирует в интервале 70–90%.

Заключение об успехе фильма определяется числом недель демонстрации. «Хит серебряного юбилея» – 25 недель проката; «хит золотого юбилея» – 50 недель, а «хит бриллиантового юбилея» – целых 75 недель. Сегодня важнее всего как можно раньше определить масштабы затрат. Уже вторая неделя проката дает повод для оптимизма. Причина заключается в том, что с появлением мультиплексов (со средней ценой на билет 140–200 рупий против 60 рупий в однозальном кинотеатре) резко поднялась средняя цена билетов и обострилась конкуренция. Каждый новый релиз изо всех сил пытается низвергнуть с пьедестала предшествующий хит. Кроме того, в ситуацию вмешивается фактор видеопиратства, существенно понижающий оптимизм в отношении судьбы проката фильма – аудитория теряет интерес к фильму на большом экране. Например, фильм «Кто я для тебя?» (1994) демонстрировался только в 500 кинотеатрах, а «Жил-был тигр» (2014) был одновременно выпущен на 3300 экранов. В результате теперь целевой ориентир – 100 миллионов рупий чистой прибыли (около 15 миллионов долларов), и в первую неделю его достигает все большее число фильмов. Но поскольку производственные затраты тоже обходятся в 100 миллионов рупий, то прибыль от проката становится проблематичной, как в случае «Случайного доступа» (2011), который должен был рассчитывать на зарубежный прокат и продажу сопутствующей продукции.

Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=54125738) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1

Предисловие написано автором специально для данного издания. (Примеч. ред.)

2

Театром парсов (парсы – этноконфессиональная группа последователей зороастризма) называют в Индии группы коммерческих театральных компаний 1870–1920?х гг., репертуар которых состоял из мелодрам, которые ставились в пышных декорациях и костюмах. (Примеч. ред.)

3

Пураны – древнеиндийские повествования, созданные в период с III по XII в. н. э., в которых излагаются индуистская философия, история Вселенной и генеалогия царей, героев и дэвов. (Примеч. ред.)

4

Тамаша – популярные в Индии индийские песенно-танцевальные представления о воинах-героях маратских войн XVII в. (Примеч. ред.)

5

Бходжпури – индоарийский язык, близкий к хинди, распространенный в нескольких штатах Индии, а также среди национальных меньшинств Гайаны, Суринама, Тринидада и Тобаго, Маврикия. (Примеч. ред.)

6

Сати – похоронный ритуальный обряд в индуизме, в ходе которого на погребальном костре вдову сжигали вместе с покойным мужем. (Примеч. ред.)

7

Санты – представители средневекового индийского религиозно-реформаторского движения сант-мат, считавшие преданность богу высшей ценностью и выступавшие против неравенства каст и проведения различий между индусами и мусульманами. (Примеч. ред.)

8

Английский министр Стаффорд Криппс в марте 1942 г. прилетел в Индию и предложил принять участие в войне в обмен на превращение в доминион после войны. (Примеч. ред.)

9

Дхоти – традиционная мужская одежда в Индии, представляющая собой прямоугольный кусок ткани длиной в несколько метров, обертываемый вокруг ног и бедер с пропусканием одного конца между ног. (Примеч. ред.)

10

Шакти – супруга бога Шивы; мать мира, высшая творящая сила. Она может быть как мягкой, так и воинственной и очень жестокой. (Примеч. ред.)

11

Джаната партия (Народная партия) – политическая партия Индии, возникшая на основе объединения различных партий и существовавшая в 1977–1980 гг. Создана она была с целью отстранить от власти премьер-министра Индиру Ганди, которую обвиняли в коррупции и авторитаризме. Партия победила на парламентских выборах 1977 г., но, поскольку объединяла очень разные политические силы, оказалась непрочной и, в свою очередь, не чуждой коррупции. В результате она проиграла выборы 1980 г. (Примеч. ред.)

12

Сикхи – этноконфессиональная группа в Индии, последователи возникшего в XVI в. сикхизма – специфической религии. В основном они живут в Пенджабе, где сильны сепаратистские настроения. (Примеч. ред.)

13

Акали дал – политическая партия штата Пенджаб, стремящаяся повысить статус сикхов в обществе, политике и экономике Индии. (Примеч. ред.)

14

Кшатрии – вторая по значимости (после брахманов) каста. В прошлом ее представители были профессиональными воинами. (Примеч. ред.)

15

Тхакуры – этносословная группа в Северной Индии в составе касты кшатриев. (Примеч. ред.)

16

Став премьер-министром Индии в 1967 г., Индира Ганди начала борьбу за контроль над правящей партией Индийский национальный конгресс (ИНК) с «Синдикатом», как называли правое крыло партии. В 1969 г. «Синдикат» вышел из состава ИНК и образовал свою партию Организация Конгресс (ИНК (о)). (Примеч. ред.)

17

«Восьмерка» – технический термин в кино, означающий, что во время диалога камера как бы описывает восьмерку вокруг персонажей, т. е. направление взгляда актеров в эпизоде должно сохраняться. (Примеч. ред.)

18

В СССР шел под названием «Сангам». (Примеч. перев.)

19

В СССР – «Месть и закон». (Примеч. перев.)

20

В СССР – «Собственный ребенок». (Примеч. перев.)

21

Brooks P. The Melodramatic Imagination: Balzac, Henry James, Melodrama, and the Mode of Excess. N. Y.: Columbia University Press, 1985.

22

«Натьяшастра» – древнеиндийский трактат по театральному искусству, созданный в интервале от V в. до н. э. до VIII в. н. э. (Примеч. ред.)

23

«Бхагавадгита» – древнеиндийский философский трактат, составленный за несколько веков до н. э. и являющийся частью шестой книги «Махабхараты». (Примеч. ред.)

Жанр: Зарубежная литература о культуре и искусстве, Кинематограф / театр
Теги: индийская культура, история кино, киноведение, киноиндустрия, кинопроизводство, киносценарии
Язык: Книги на русском языке
Объём: 470 стр.
Возрастные ограничения: 16+
ISBN: 978-5-4448-1380-5
Дата выхода книги: 07 мая 2020
Версия: 📚 Электронная книга

Невероятные сюжеты, зрелищные драки, скрытая эротика, музыка и танцы… Индийское кино очень узнаваемо, и его характерным признакам посвящена эта книга. В нее вошли две книги известного индийского киноведа М. К. Рагхавендры: «Болливуд» и «52 индийских фильма». Чем Болливуд отличается от Голливуда, как он связан с индийским обществом и национальной культурой? Как индийским режиссерам удалось создать мгновенно узнаваемую кинопоэтику? Рагхавендра рассказывает о самых ярких и характерных фильмах, снятых в Индии, и объясняет, как болливудская продукция меняется с постепенной модернизацией страны.

Как скачать книгу - "Кино Индии вчера и сегодня" в fb2, ePub, txt и других форматах?

Нажмите на кнопку "полная версия" справа от обложки книги на версии сайта для ПК или под обложкой на мобюильной версии сайта
Полная версия книги
Купите книгу на литресе по кнопке со скриншота

Если книга "Кино Индии вчера и сегодня" доступна в бесплатно то будет вот такая кнопка
Выполните вход в личный кабинет на сайте ЛитРес с вашим логином и паролем.
В правом верхнем углу сайта нажмите «Мои книги» и перейдите в подраздел «Мои».
Нажмите на обложку книги -"Кино Индии вчера и сегодня", чтобы скачать книгу для телефона или на ПК.
В разделе «Скачать в виде файла» нажмите на нужный вам формат файла:

Для чтения на телефоне подойдут следующие форматы (при клике на формат вы можете сразу скачать бесплатно фрагмент книги "Кино Индии вчера и сегодня" для ознакомления):
- FB2 - Для телефонов, планшетов на Android, электронных книг (кроме Kindle) и других программ
- EPUB - подходит для устройств на ios (iPhone, iPad, Mac) и большинства приложений для чтения
Для чтения на компьютере подходят форматы:
- TXT - можно открыть на любом компьютере в текстовом редакторе
- RTF - также можно открыть на любом ПК
- A4 PDF - открывается в программе Adobe Reader
Другие форматы:
- MOBI - подходит для электронных книг Kindle и Android-приложений
- IOS.EPUB - идеально подойдет для iPhone и iPad
- A6 PDF - оптимизирован и подойдет для смартфонов
- FB3 - более развитый формат FB2
Сохраните файл на свой компьютер или телефоне.