Книга - Захват «Генерала» и Великая паровозная гонка

Захват «Генерала» и Великая паровозная гонка
Виктор Пахомов

Уильям Питтенгер


"Экспедиция Митчела", "Рейд Эндрюса" и, наконец, "Великая паровозная гонка" – под множеством имен – что весьма примечательно – известно, пожалуй, самое яркое из событий Гражданской войны в США – невероятным мужеством и отвагой его участников – диверсионный рейд руководимой федеральным шпионом Джеймсом Эндрюсом группы из нескольких, отобранных из разных волонтерских полков солдат, задачей которой было уничтожение коммуникационных связей между Атлантой и Чаттанугой – единственных, посредством которых южане отправляли на передовую различного рода армейские пополнения. И нам – живущим в 21-м веке, – весьма посчастливилось, что нашелся среди них один такой – молодой, хорошо образованный, почти не участвовавший в настоящих боевых сражениях, солдат – капрал Уильям Питтенгер (1840 – 1904) – который подробно и эмоционально рассказал нам обо всех перипетиях этой – даже по современным меркам – почти невероятной военной железнодорожной экспедиции. И самого Джеймса Эндрюса, и своего командира и ученого генерала Митчела, своих товарищей, он описывает с любовью и теплотой, а самого себя – свои собственные ощущения и переживания – с предельной искренностью. Шума этот рейд наделал много – усвоив урок, южане приняли ряд мер, чтобы в дальнейшем никогда ничего подобного не повторилось. Мужество всех, кто в нем участвовал, произвело неизгладимое впечатление на всю нацию – и память о нем заняла одну из почетнейших страниц истории США. Множество научных исследований, два полнометражных художественных фильма, музеи и мемориалы – все они неизменно пользуются заслуженным вниманием. Впрочем, здесь нет нужды пересказывать фабулу его повествования, ибо с самого начала, взяв внимание читателя под свою опеку, мягко и увлекательно, Питтенгер ведет его до последней страницы, – а потому, интересующийся, как историей, так реально случившимися приключениями читатель, не сможет остановиться, не дойдя до самой последней строки его невероятного повествования.





Уильям Питтенгер

ЗАХВАТ «ГЕНЕРАЛА» И ВЕЛИКАЯ ПАРОВОЗНАЯ ГОНКА

Перевод с английского В.Пахомова



«Пушки бьют справа,
Пушки бьют слева,
Пушки бьют сзади,
Сейчас их сметёт.
Легкая прочь отступала бригада.
Конь и герой пали жертвой снаряда.
Те, кто сражались бесстрашно, как надо,
Мчались назад
Из кромешного ада —
Всё, что осталось
От шестисот».

    Альфред Теннисон. Атака легкой бригады.[1 - Перевод К. Николаева.]

Моим выжившим товарищам в этом железнодорожном рейде на Чаттанугу и семьям погибших во время этой миссии, памяти об их отваге и боли, посвящается эта книга.










ИМЕНА УЧАСТНИКОВ РЕЙДА





КАЗНЕННЫЕ:

Д. Д. Эндрюс, командир – житель Кентукки;

Уильям Кэмпбелл – житель Кентукки;

Джордж Д. Уилсон – рота «B», 2-й Огайский волонтерский полк;

Марион Э. Росс – рота «A», 2-й Огайский волонтерский полк;

Перри Г. Шадрак – рота «К», 2-й Огайский волонтерский полк;

Сэмюэль Славенс – 33-й Огайский волонтерский полк;

Сэмюэль Робинсон – рота «G», 33-й Огайский волонтерский полк;

Джон Скотт – рота «K», 21-й Огайский волонтерский полк.





СБЕЖАВШИЕ В ОКТЯБРЕ:

Уилсон У. Браун[2 - В 1881 проживал в Перрисберге, Огайо. – Прим. автора] (машинист) – рота «F», 21-й Огайский волонтерский полк;

Уильям Найт[3 - В 1881 проживал в Миннесоте – Прим. автора] – рота «E», 21-й Огайский волонтерский полк;

Д. Р. Портер[4 - В 1881 проживал в Карлайле, Арканзас. – Прим. автора] – рота «C», 21-й Огайский волонтерский полк;

Марк Вуд[5 - Умер в 1866. – Прим. автора] – рота «C», 21-й Огайский волонтерский полк;

Д. А. Уилсон[6 - Хаскинс, округ Вуд, Огайо. – Прим. автора] – рота «C», 21-й Огайский волонтерский полк;

М. Д. Хоукинс[7 - В 1881 проживал в Топике, Канзас. – Прим. автора] – рота «A», 33-й Огайский волонтерский полк;

Джон Воллам[8 - Место проживания неизвестно. – Прим. автора] – рота «А», 33-й Огайский волонтерский полк;

Д. А. Дорси[9 - В 1881 проживал в Джефферсоне, Висконсин. – Прим. автора] – рота «Н», 33-й Огайский волонтерский полк.





ОТПУЩЕННЫЕ ПО ОБМЕНУ В МАРТЕ:

Джейкоб Парротт[10 - В 1881 проживал в Кентоне, Огайо. – Прим. автора] – рота «К», 33-й Огайский волонтерский полк;

Роберт Баффум[11 - Умер в 1871. – Прим. автора] – рота «H», 21-й Огайский волонтерский полк;

Уильям Бенсингер[12 - В 1881 проживал в Мак-Комбе, округ Хэнкок, Огайо. – Прим. автора] – рота «G», 21-й Огайский волонтерский полк;

Уильям Реддик[13 - Место проживания неизвестно. – Прим. автора] – рота «B», 33-й Огайский волонтерский полк;

Э. Г. Мейсон[14 - Место проживания неизвестно. – Прим. автора] – рота «K», 21-й Огайский волонтерский полк;

Уильям Питтенгер[15 - Вудбери, Нью-Джерси, пастор Нью-джерсийской Конференции Методистской Епископальной церкви. – Прим. автора] – рота «G», 2-й Огайский волонтерский полк.





ПРЕДИСЛОВИЕ


У любой войны есть как тайная, так и явная история. О маршах и битвах наша публика прекрасно осведомлена, но бывали и иные предприятия, особого рода – тайные по сути своей, – но не менее значимые и зачастую гораздо интереснее первых. Работа шпионов и разведчиков, внезапные, застигающие врага врасплох рейды в их тылах, военные советы, тайные замыслы, благодаря которым небольшие скаутинги зачастую заканчиваются невероятно успешно, события, происходившие в госпиталях и тюрьмах, как правило, занимают немного места в исторических исследованиях, хотя они довольно часто бывают очень живописны и нередко определяли судьбу армии. Описанное на этих страницах дело, невероятно драматично – с самого начала – и прибытие его участников в глубокий тыл противника, и все их невероятные приключения, – до самого конца, до их возвращения, – хотя не всем это удалось, – к их старому флагу! Ни в одной из военных экспедиций в эпоху мятежа, не было столько скрытного и тайного, как в этой. Глубокая секретность, светлые надежды, радость от почти чудесного успеха, тюремные страдания и мрачность отчаяния в единое целое слились в этой красочной военной истории.

Ни одной попытки как-то украсить это повествование, не предпринималось. Только то, что происходило на самом деле, все имена, даты и географические названия в нем реальные, а потому читатель может быть полностью уверен, что если он захочет проверить это, никаких трудностей у него не будет.

Рассказывая о тех событиях, свидетелем которых был он сам, автор, отказавшись от ложной деликатности, использовал местоимение «я». Так проще и правдивее, ведь в противном случае, рассказ приобрел бы привкус жеманности.

Эта книга не является дополненным переизданием той небольшой книжки, которая была опубликована ее автором во время войны. «Отвага и боль…», как и многие подобные ей опубликованные в газетах и журналах краткие заметки – это краткий рассказ о личных приключениях и не претендует на полноту. А вот «Захват «Генерала»…» – пространнее и намного солиднее, при ее написании было использовано очень много других ценных материалов, и вся эта история изложена совершенно в иной манере. Из предыдущего издания в нее не вошло ни строчки.



    Вудбери, Нью-Джерси, январь 1882 года.




ГЛАВА I

СЕКРЕТНАЯ ВОЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ


Когда теплым мартовским днем 1862 года автор этих строк на мгновение отвлекся от лежавшей перед ним рукописи, перед его глазами предстала очень живая, и, надо сказать, довольно занимательная сцена. Автор этих строк сидел на красивом и лесистом склоне, спускавшемся к берегу прозрачной и спокойной Стоун-Ривер в Теннесси. Не будучи в то время «в наряде», я покинул белевшие чуть выше меня по склону холма, палатки, и провел преприятнейший час в подготовке «письма с фронта» для газеты «Steubenville Herald». Время от времени я поднимал глаза, чтобы посмотреть, как идет работа в нескольких ярдах от меня, выше по течению. Большой мост, сожженный неприятелем при отступлении несколькими неделями ранее, теперь быстро восстанавливался, точнее сказать, строился заново. Руководил этой работой генерал О. М. Митчел, знаменитый астроном, в дивизии которого я тогда служил. Он – во всех отношениях, – был очень талантливым офицером и знал, как надо возводить железнодорожные мосты, а также – как и искусством наблюдения за звездами – он обладал умением превращать зеленых новобранцев в опытных ветеранов. Тем не менее, его таланты и знания не спасали его от того, чтобы иногда казаться несколько смешным. Солдат Союза не страдал от недостатка любви к своему командиру и при случае всегда посмеивался над ним. В тот момент генерал Митчел был обуреваем невероятным нетерпением – он хотел поскорей покончить с этим мостом, и, таким образом укрепив линию коммуникации, продолжать идти дальше на юг. Будучи сейчас – впервые – самостоятельным и единоличным командиром, он хотел отличиться – каким-нибудь великолепным ударом, нанесенным в самое уязвимое место противника. Поэтому, истязаемый вынужденной задержкой из-за этого уничтоженного моста, он трудился как бобр, измученный и раздраженный, заставляя своих людей работать много и очень тяжело. Наблюдая, как он, бегая то туда, то сюда, понукал бездельников и сам лично хватался за любую черную работу, кричал и ругался, но твердо зная, что нужно делать, добивался потрясающего успеха, я не мог не восхищаться этим человеком, даже в те минуты, когда всплески переполнявшего его рвения, вызывали у меня смех. Ученость Митчела, его практический опыт и гениальная изобретательность здесь пригодились как нельзя кстати, что подтверждалось быстротой растущего перед моим взором моста. Солдаты обожали своего талантливого и усердного командира, но не лишали себя своей солдатской привилегии иногда поворчать о его неуемности. Практически в любой час ночи его можно было встретить на пикетной линии, и горе тому задремавшему часовому, который не смог бы ответить на пароль или умело «отмазаться». До сих пор никаких серьезных наказаний еще не было, но некоторые из нерадивых были изрядно напуганы и постоянно утверждали, что «старина Митчел» так много времени провел в наблюдении за звездами, что теперь сам по ночам не спит, и другим не дает! И, тем не менее, дисциплина в его дивизии была на должном уровне, а потому сердечная похвала ее командиру, который умел и хвалить и упрекать, мягко, но в то же время так, чтобы этого больше никогда не повторялось.

Мое внимание привлек один крепкий и явно не желающий работать, солдат. Вскоре и Митчел заинтересовался им. Солдат притворялся, что он работает, но в действительности он ничего не делал, а потому стал большой помехой, поскольку его пример был заразительным. Скрытно и осторожно генерал подкрался к нему, а усмотрев в его руке кусок гнилой деревяшки, я понял. Что сейчас произойдет нечто. И это случилось. Генерал так огрел бездельника этой деревяшкой, что едва не свалил его с ног, но особого вреда ему не причинил. Разъяренный парень, желая дать сдачи своему обидчику, повернулся, но увидев перед собой лицо своего командира и его окрик: «А ну, за работу, ленивый негодяй!», был очень смущен. Свидетели этого происшествия получили невероятное удовольствие от выражения лица провинившегося, после чего работа закипела с двойным усердием. Но через несколько минут несколько мостовых настилов рухнули вниз. Огромные массы сколоченных вместе деревянных досок плавали рядом с тем местом, на котором они должны были находиться, а люди, с помощью веревок и блоков медленно и мучительно старались вернуть их на мост. Один из этих настилов приблизился к опоре, и разгоряченный генерал, добравшись до конца нависавшего над водой бревна, начал подбадривать работавших громкими криками: «Тяни! Еще тяни!», а они тянули веревки. Затем мимо того бревна, на котором стоял Митчел, прошло несколько солдат – они несли доски. Как только они дошли до бревна, – а с ними и тот самый лентяй, который теперь был такой же сильный, как и другие, – я не понимаю, как это было сделано, но, вероятно, благодаря резкому толчку ногой – и бревно генерала так внезапно крутнулось, что у него не было иного варианта, кроме как упасть в воду. Ваш рассказчик думал, что генерал разозлится, а может даже прикажет арестовать негодяя, но как я был удивлен, – когда у меня появилась такая возможность – увидеть, как Митчел, стоя в воде, покрывающей его ноги не более чем на два фута, и даже головы не повернувшего в сторону берега, продолжал кричать: «Тяни! О! Ну тяни же!» – и так же воодушевленно, как и раньше! Смех, конечно же, был, но солдаты очень уважали такое хладнокровие и присутствие духа. Генерал не предпринял никаких усилий, чтобы выявить виновника своего неожиданного купания, хотя он, должно быть, подозревал, что это произошло не по случайности. «Олд Старс»[16 - «Олд Старс» – «Старые звезды» – шутливое армейское прозвище генерала О. М. Митчела. – Прим. перев.] понимает шутку, – одобрительно заметил стоявший рядом со мной солдат.

Я только что закончил читать своему другу написанную мною газетную статью, когда подошедший ко мне капитан Митчел – дальний родственник генерала, и командир одной из рот 2-го Огайского – полка, в котором я служил, – уселся рядом, и поинтересовался тем, что собирался сообщить в газету. Это всегда вызывало большой интерес у офицеров и солдат наших волонтерских полков, поскольку газеты являлись для наших семей главным источником новостей и, таким образом, дополняли наши личные письма. После ознакомления с моими заметками он завел разговор о войне и о ее дальнейших перспективах. А они, как мы полагали, были исключительно благоприятными. Макклеллан собирался атаковать Ричмонд, и мы ожидали, что с такими огромными силами он легко захватит столицу мятежников. Бьюэлл, сопутствовавший нам в нашем марше по Кентукки, отправился на юго-запад к Гранту. И в том, что, объединившись, они могли отбросить врага далеко вниз по Миссисипи, пусть даже не до самого Залива[17 - Мексиканский залив. – Прим. перев.], оба мы были совершенно уверены. Но куда же попадем мы – лишь десять тысяч человек и отчаянно храбрый генерал, если мы и дальше будем так быстро продвигаться на юго-восток? Перед нами не было вражеских войск, но в любом случае, продолжая идти в этом направлении, на большое сражение мы могли не рассчитывать. Мы стояли между несколькими крупными армиями мятежников и при достаточном прорыве вглубь могли бы полностью разрушить их коммуникации. На этом этапе разговора Митчел стал сдержаннее, он как будто боялся проговориться. Я высказал свое собственное мнение, которое я разделял с большей частью армии, что нам бы следовало пойти в Чаттанугу, а может и Атланту, но мятежники непременно воспользуются возможностью пополнить свои силы с помощью железной дороги и дадут нам столь желаемый нами бой еще до того, как мы достигнем первого из упомянутых городов.

– Да, вполне возможно, – сказал Митчел, – но есть способ решить этот вопрос.

– Как? – с интересом спросил я, поскольку знал, что он очень умен и прекрасно информирован.

Улыбнувшись, Митчел ответил, что я узнаю об этом в «свое время».

Его поведение – гораздо больше, чем его слова, – возбудила мое любопытство. Кроме того, существовало еще кое-что, о чем я решил расспросить его при первой же возможности. За несколько дней до этого разговора несколько лучших солдат нашего полка внезапно исчезли. Четверо из них служили в той же роте, что и я, а остальные двое – в роте Митчела. Их видели во время их тайного и, по-видимому, очень конфиденциального разговора с полковыми офицерами, а потом они попросту пропали! Никто из солдат ничего не знал о том, куда они ушли. И тогда я почувствовал, что есть некая связь между недоговоренностями Митчела и исчезновением этих людей. Может быть, они получили какое-то секретное задание? Если да, я бы тоже хотел принять в нем участие. Кроме того, мое любопытство подогревало то обстоятельство, что один из пропавших был моим младшим кузеном, в чьем благополучии я был очень заинтересован.

– Митчел, – сказал я, резко повернувшись к нему, – я так понимаю, что Фрэнк Миллс и другие люди были отправлены в расположение врага с какой-то важной и опасной миссией. Я хочу, чтобы вы поподробнее рассказали мне о ней.

Как только я произнес эти слова, я понял, что был прав. Митчел немного помолчал, а потом спросил меня, от кого я узнал об этом.

– Неважно, – ответил я. – Вы можете полностью доверять мне. Расскажите мне все, что вы об этом знаете.

– Я сделаю это, – ответил он, – потому что я очень беспокоюсь о наших ребятах и хочу обсудить это с другом. Я не уверен, что мы продумали все, прежде чем отпустили их.

Поднявшись, мы прошли чуть дальше вверх по течению реки, пока не остановились в укромном месте, вдали от моста и шумных рабочих. Затем, устроившись на большом камне, я выслушал рассказ капитана Митчела. Этот наш разговор стал одним из самых важных в моей жизни. Детали его рассказа были такими странными и романтичными, что поначалу я даже внутренне не мог ему поверить.

– Вы помните м-ра Эндрюса, кентуккийца, который приезжал в наш лагерь прошлой осенью?

Сначала я хотел сказать, что нет, но через мгновение вспомнил, что видел одного красивого и хорошо одетого мужчину на одном из перекрестков Престонсберга, в горах Восточного Кентукки. Совершенно непринужденно он держал в своих руках красивую винтовку Винчестера, которую с большим восхищением рассматривал и я, и многие другие солдаты. Поэтому я ответил на вопрос Митчела утвердительно, хоть полагал, что он начинает слишком далеко от главной темы. Митчел продолжал:

– Некоторые из вас утверждали, что он был мятежником, а может и шпионом, который только притворялся юнионистом – ведь наша армия была рядом.

Я сказал, что да, лично я так и полагал, поскольку, когда я впервые увидел его, он показался мне идеальным южанином, но несмотря на то, что впоследствии я узнал, что был шпионом и секретным агентом на службе Союза и пользовался большим доверием наших офицеров, к тому же добавив, что я снова видел его нашем лагере, я после первой встречи ни разу не разговаривал с ним.

– Что ж, – продолжал Митчел, – он был и является шпионом и много раз очень помог нам. Но временами я тревожусь – не слишком ли мы доверяли ему? Наши ребята сейчас в Джорджии, вместе с ним.

Я вскочил на ноги. Для меня это была потрясающая новость. В самом деле, на эту тему у лагерных костров велось много разговоров – равно, как и о других событиях, – но ни одного предположения о том, что эти пропавшие люди стали шпионами не было – а мне удалось разгадать эт тайну. Я думаю, что большинство наших солдат полагало, что их отправили в ближайшие окрестности, чтобы при поддержке кавалерии они смогли захватить какой-нибудь важный пункт. Но мы находились в ста пятидесяти милях от ближайшего к границе штата Джорджия города.

Удивленно посмотрев на своего собеседника, я воскликнул: «Чем же они там, в Джорджии занимаются?»

– Эндрюс повел их туда, – ответил тот, – переодетыми южанами, с намерением захватить поезд. Он также взял с собой одного южанина – машиниста на той же железной дороге, чтобы управлять захваченным локомотивом, а потом, на захваченном паровозе они направятся к нашим позициям, и по пути будут сжигать все мосты. Да еще и перерезать телеграфные провода и, таким образом, врагу, останется лишь беспомощно кусать себе локти.








В моем воображении сразу ярко вспыхнула обрисованная им всего в нескольких словах, картина. Похищенный горсткой храбрецов – в глубоком тылу врага – поезд, пассажиры и служащие компании, вынужденные под угрозой смерти покинуть его, возможно, отчаянный бой перед его захватом, а потом – перерезание проволоки – чтобы никто не мог послать вперед молниеносное сообщение; тайный конфедерат – которому придется управлять паровозом, поезд – мчащийся по вражеской земле, мимо городов и лагерей противника, и все же защищенный – скоростью и внезапностью; большие мосты (например, через Грин- и Стоун-Ривер, и в других местах, которые стоили нам стольких горьких задержек и тяжелой работы по их восстановлению) – все они взлетают в воздух после их прохождения, возможно, будет нанесен и иной урон, а потом – триумфальное возвращение смельчаков к своим. Я достаточно хорошо разбирался в делах войны, чтобы тотчас понять, громадную военную значимость разрушения железной дороги, ведь разве я не видел, как наша дивизия стояла на месте, а генерала Митчела чуть ли не разрывало от ярости из-за одного сожженного моста? Кроме того, не требовалось особого труда, чтобы осознать, какое моральное воздействие окажет такой смелый выпад на противника на его собственной земле. По всем армиям мятежников прокатится волна неуверенности и страха, если благодаря нему они почувствуют, что нигде в этом штате они не могут чувствовать себя в безопасности.

– Ну, и что вы об этом думаете? – поинтересовался, заметив мое волнение, Митчел.

– О, это самое грандиозное из всего, о чем я когда-либо слышал! – таков был мой восторженный ответ. – Мне так жаль, что я сейчас не с ними. Но вы уверены, что шпиону можно доверять? Ведь шпионы постоянно общаются, то с нами, то с ними, и если он работает на них, жизнь наших ребят в опасности. Я слышал, что он несколько раз пересекал пикетные линии, и если он работает на мятежников, я думаю, для его карьеры было бы весьма неплохо, если бы, поведя за собой нескольких наших лучших парней, он в итоге сдал их мятежникам.

– Я не сомневаюсь в верности Эндрюса, – сказал Митчел. – Он не раз подтверждал ее, но я не уверен, что он сможет осуществить все, что он задумал, и в том, что наши ребята сумеют сохранить свою маскировку до достижения того места, где они будут готовы нанести свой удар. Если их, переодетых в мятежников, разоблачат, более чем вероятно, что их будут судить как шпионов и повесят. Мне будет очень жаль, если они не вернутся в лагерь. Но если они будут успешны и сожгут мосты, мы дойдем до Чаттануги со всей быстротой, на которую способны наши ноги. Это и есть одна из причин, которые побуждают генерала как можно скорее восстановить этот мост. Если мы завтра узнаем, что мосты южан уничтожены, мы выиграем эту гонку до Чаттануги. Но вам не следует ни говорить об этом с другими солдатами, ни писать об этом в газеты или любому и родственников наших несчастных товарищей, пока они не вернутся к нам, – если они когда-нибудь вернутся! Скажите мне прямо – правильно ли я поступил, позволив им пойти на такой риск?

Без малейшего колебания я заявил, что да, правильно, приведя несколько аргументов, которые казались мне наиболее весомыми. Война полна рисков. И случайная стычка, и наобум пущенная часовым пуля, может унести самую благородную жизнь. И теперь, если рискуя совсем немного, несколько человек могут сделать работу тысяч, – работу, которая будучи исполняема обычным способом, несомненно, поставила бы под угрозу в десятки раз больше жизней – в таком случае этот риск оправдан. Конечно, было бы неправильно отправлять людей на такое предприятие без их согласия, но в армии Союза никогда не было необходимости принуждать людей. Волонтеров всегда было предостаточно.

Потом я спросил, сколько всего человек было занято в этой миссии, и с изумлением узнал, что это был отряд из людей нашего полка – всего восемь человек – и все. Такие силы казалась мне абсолютно не соответствующими масштабу этого замысла, но я понимал, что с количеством участников и риск разоблачения сильнее. Поэтому было выбрано минимальное число – ровно столько людей, сколько реально могло выполнить это задание. Если бы они добились успеха, они стали бы теми немногими, которые намного лучше многих.

По окончании долгой беседы мы с Митчелом вернулись к мосту. Обгоревшие остатки старого железнодорожного моста и быстро возведенные опоры нового, теперь выглядели, как никогда впечатляюще. Восстановление этого моста и гибель от огня некоторых других далеко на Юге были теми двумя обстоятельствами, в силу которых, целая дивизия, палатки которой густо покрыли простиравшиеся позади нас луга, бессмысленно стояла на месте. Моя голова переполнялась догадками и планами, когда уже после захода солнца я возвращался к своим товарищам. Я ни с кем не мог обсудить то, что я узнал, но в тот вечер, укладываясь спать, я принял столь важное для меня решение. Я устал от медлительности армии и однообразности солдатской службы. Я старался наилучшим образом исполнять свой долг, офицеры хвалили меня, но в настоящих боевых действиях я еще ни разу не участвовал. Если бы я хоть немного рискнул, я смог бы сделать больше для своей страны, я бы избавился от омерзительной рутины и, нашел бы для себя новое дело – я был более чем готов принять всю связанную с этим предприятием опасность. К действующей миссии я присоединиться уже не мог, но я решил сразу же, если нечто подобное этой экспедиции будет организовано снова, непременно воспользоваться возможностью поучаствовать в этом предприятии.

Таким образом, в преддверии наступающего дня, я пошел в штаб полка и сказал полковнику Л. А. Харрису, командиру 2-го Огайского, что мне надо поговорить с ним. Там присутствовал и майор (теперь генерал) Энсон Д. Маккук, в роте которого я служил в течение первых трех месяцев войны. Я сказал им, что узнал, что некоторые из наших людей были отправлены в секретную экспедицию, и что, если в ближайшем будущем с таким заданием будет отправлен еще один отряд, я бы хотел оказаться в его составе. Майор Маккук, произнося несколько теплых слов обо мне, все же высказал некоторые сомнения касательно моего плохого зрения – я страдал близорукостью – что могло бы помешать мне при выполнении опасного задания. Однако полковник Харрис по-другому взглянул на этот вопрос, сказав, что он полагает, что если я переоденусь в гражданскую одежду и надену очки (как я привык делать даже в строю), ни один южанин не заподозрит меня в том, что я солдат, и именно очки делают меня пригодным для любой секретной миссии. Маккук не настаивал, а потом, узнав причину моей просьбы и после нескольких тщетных попыток разгадать тайну моей осведомленности, полковник Харрис сказал:

– Питтенгер, я не знаю, будет на подобное задание послан другой отряд, но я обещаю вам – если мы примем такое решение, вы станете первым, кто войдет в его состав.

Его ответ полностью удовлетворил меня. Я вернулся к своей службе, и в рутине лагерной жизни несколько дней пребывал в постоянной тревоге. По ночам мне снились горящие мосты и невероятные приключения. Но мои ежедневные обязанности, как в карауле, так и в лагерных нарядах, не считая и других поводов для волнения, немного поуспокоили меня, день сменял день и ничего не происходило. Но однажды, один из моих друзей сообщил мне, что один из пропавших – солдат из роты «C», вернулся и снова занял свое место в строю. Некоторое время все попытки заставить его рассказать, где он был, один ли, а может с кем-то еще, были напрасны. Он ни слова не проронил – ни о своем задании, ни о своих успехах. Я был очень обеспокоен тем, что он вернулся один, но, не будучи его близким другом, у меня не было никаких шансов выудить у него хоть какие-нибудь сведения. Тем не менее, вскоре я узнал, что он дошел до Чаттануги и повернул назад, – так считали некоторые из его товарищей – спасовав перед трудностями миссии, он решил дальше не идти, – решение, которую он имел полное право принять, и которое никоим образом не умаляло его солдатских достоинств. Его собственное, услышанное мною позднее объяснение, в истинности которого причин сомневаться у меня не было, было намного драматичнее. Он сказал, что, будучи переодетым в гражданское, он дошел до Чаттануги, но потом был узнан солдатом-мятежником, его старым знакомым, который знал о том, что он солдат армии Союза. Этот человек слышал, как он рассказывал свою вымышленную историю в одном общественном месте и не помешал ему закончить ее, но потом, улучив момент, он отвел его в сторонку и заявил ему, что он его помнит, и знает, что в таком переодетом виде он пришел ради какой-нибудь пакости, но если он пообещает немедленно вернуться обратно к федералам, он – ради их старой дружбы – не донесет на него, но в противном случае, он исполнит свой долг и расскажет о нем своему командиру. В таких обстоятельствах, наш товарищ посчитал самым разумным уступить и дать ему такое обещание.

Наконец мост через Стоун-Ривер был закончен, и нам было очень приятно видеть, как по нему идет первый поезд – из Нэшвилла и нагруженный разным армейскими припасом. На следующее дивизия получила приказ снабдить каждого солдата трехдневным пайком. Это был верный признак того, что мы идем дальше. Наши пропавшие товарищи все еще отсутствовали, а на Юге было тихо. Беспокойство генерала Митчела и полковых офицеров 2-го Огайского, а особенно командира моей роты капитана Сарратта, и моего друга капитана Митчела, было понятно каждому.

Незадолго до начала марша, когда, уложив свои пайки в ранцы и свернув палатки, мы ждали команды «вперед», капитан Митчел подошел ко мне и шепотом произнес одну фразу, которая словно электрический ток поразила меня. Он сказал – буквально: «Миллс вернулся и сейчас он с докладом в штабе». Стоя на своем месте в строю, я не мог ему ни ответить, ни вопроса задать, я просто переполнялся догадками. Означает ли это, что если наши ребята достигли цели, то теперь, когда коммуникации врага разрушены, мы теперь тоже внесем свой вклад в великое дело – быстро и далеко продвинемся на юг? И тогда нас ждут тяжелые бои и душераздирающие сцены, причем очень скоро. А может их постигла неудача? Если так, тогда, возможно, будет создан другой тайный отряд, – и тогда я тоже стану участником этого опасного рейда. В любом случае, я был рад возвращению Миллса, и я знал, что, когда у меня появится возможность поговорить с ним, я узнаю все. Поскольку рота «K» – рота Митчела – шла непосредственно за моей, такая возможность, пусть даже на марше, не заставит себя долго ждать.

Вскоре прозвучала команда «марш!», и колонна двинулась на юг, к Шелбивиллу, находившемуся примерно в пятидесяти милях отсюда. До полудня я покинул свою роту и разыскал Миллса – и, когда мы шли свободно, вне строя, как это разрешалось на время долгих маршей, нам было нетрудно держаться колонны, но в то же время, достаточно далеко от других солдат, чтобы иметь спокойный разговор наедине. Вся история приключений моего родственника полностью открылась передо мной. Я убедился, что рассказ Митчела абсолютно правдив, а кроме того, теперь, те огромные трудности, с которыми можно было столкнуться в такой экспедиции, стали намного очевиднее. Миллс рассказал мне, что в первую очередь, он и его товарищи переоделись в гражданскую одежду, а свои мундиры и оружие оставили в лагере. Затем, под руководством Эндрюса, они отправились в горы, на восток от нашего лагеря, выдавая себя за притесненных федеральной армией беженцев из Кентукки и, таким образом, через четыре дня добрались до Чаттануги. Мой друг очень красочно изобразил мне, в каких тонах и выражениях ему пришлось оскорблять Союз, и поддакивать похвалам вождей и идей Сецессии. Его отряду не пришлось испытать особых трудностей в том, чтобы прослыть группой хороших мятежников. Человеку, который вернулся первым, повезло намного меньше. Из Чаттануги они на поезде доехали до Атланты и, в назначенный срок, добравшись до нужного места, расселились по нескольким отелям и роскошно прожили (у них было много денег) целых три дня. Каждый час Эндрюс ожидал прибытия того машиниста-конфедерата, о котором мне говорил Митчел. Но он так и не появился. Его пытались найти – очень осторожно, поскольку проявлять излишне настойчивое любопытство было весьма рискованно.

– И как вы себя чувствовали во время этого ожидания? – поинтересовался я.

– Я чувствовал, что мне очень хочется вернуться обратно в лагерь и больше никогда не возвращаться в этот город, – ответил Фрэнк. – Слушать проклятия и угрозы в отношении всего, что касалось Союза, но при этом сохранять спокойствие или поддакивать, было просто невыносимо. А те люди, что тоже жили в этой гостинице, каждый день страстно желали узнать, кто я, и я был вынужден врать им напропалую, но, в конечном счете, я не выдержал.

– Ты действительно боялся быть раскрытым, Фрэнк? – спросил я. – Ты полагал, что твоя жизнь в опасности?

С большим пафосом он ответил:

– Никакие деньги не соблазнят меня вновь оказаться в таком положении. Еще немного, и я бы точно сбежал.

Фрэнк был таким же храбрым, как и любой другой человек. Я видел его невероятно хладнокровным и собранным в такие опасных ситуациях, когда другие из его роты, дрожали от страха. У меня даже в мыслях не было, что он преувеличивает рискованность его тогдашнего положения и, имея глубокий личный интерес касательно этого дела, я спросил его прямо:

– Если для новой попытки снова потребуются люди, ты пойдешь?

– Ни за что! – прозвучал недвусмысленный ответ. – Если Эндрюс и Митчел хотят сжечь мосты, пусть сами идут и сами их сжигают! Я исполню свой долг как солдат, но в это дерьмо я больше не полезу.

Те слова и эмоциональность, которыми он приправил свое описание того ужасного ощущения полной беззащитности в кольце кровожадных врагов, и осознание того, что, спишь ты или бодрствуешь, петля всегда на твоей шее, и она в любой момент затянется, пророни ты хоть одно неосторожное слово, я думаю, в данном случае, пояснений не требуют.

– Но почему же тот человек не пришел к вам? Вы пытались это выяснить?

– Эндрюс рассказал нам, что на третий день после того, как мы прибыли в Атланту, от некоторых служащих железной дороги он узнал, что этого машиниста перевели на Mobile and Ohio Railroad, для помощи в перевозке войск в Коринф (незадолго до битвы при Шайло). Но лично я полагаю, что этот человек просто испугался и сам, чтобы избежать проблем, отправился туда.

– И как Эндрюс воспринял эту неудачу?

– Он очень расстроился, он расспросил всех, был ли кто из нас когда-нибудь машинистом или кочегаром, но таких в отряде не нашлось. Он страшно злился от того, что придется сдаться, но, поскольку больше ничего нельзя было сделать, он, в конце концов, сказал нам, что мы можем возвращаться в лагерь.

– А где же другие парни?

– Полагаю, они уже в пути. Возвращаться было сложнее, чем уходить. Кажется, все были полностью уверены, что мы отправляемся на Юг, и нам пришлось принести немало извинений за то, что мы, по их словам, «пошли не туда». Чтобы не быть замеченными, нам пришлось разделиться и идти по ночам, и если хоть кто-нибудь из них не будет ни схвачен, ни призван в армию мятежников или не повешен, я буду счастлив.

– Как думаешь, Эндрюс откажется от этого замысла – сжечь мосты – или попробует еще раз?

– Если он сможет найти желающих, будь уверен – он будет пытаться сделать это, пока либо не добьется успеха, либо не погибнет. Но я сам с ним уже не пойду и другому не посоветую. Да, он сказал, что задержится еще на несколько дней после нашего ухода и осмотрит все железные дороги – чтобы попытаться снова провести такой рейд.

– Что ты думаешь об Эндрюсе? Ему можно доверять?

– Да, он тверд как сталь, и очень умен, но я боюсь, что когда-нибудь это плохо закончится – и для него, и для тех, кто пойдет с ним.

Я не упомянул о множестве поразительных деталей повествования Миллса, более любого романа интересные для меня, поскольку о своих – очень схожих с ними приключениях, – я расскажу в ином месте.

Я вернулся на свое место в строю, пребывая в полной уверенности в том, что если будет предпринята еще одна попытка уничтожить мосты южан, я буду в ней участвовать и не отступлю, а кроме того, я был убежден, что он будет невероятно трудна, очень опасна и даже с большими шансами на провал.

На следующий день вернулись и другие ребята из отряда Эндрюса – они подтвердили рассказ Миллса. Им повезло, они вернулись благополучно. Они были очень рады этому и абсолютно единодушны во мнении, что они больше никогда, переодевшись, не пойдут на вражескую территорию. В рассказах о своих похождениях они были немногословны – офицеры разрешили им это, но без подробностей, поскольку полного отказа от намерения совершить другую экспедицию пока еще не было.

Субботним вечером 5-го апреля, мы стали лагерем у Дак-Ривер, на красивом лугу примерно в миле от Шелбивилла. Следующий день было просто восхитителен. Весна 1862 года наступила рано, и уже сейчас над зелеными лугами пели птицы. Спокойствие, тишина и красота этой субботы, белые, усеявшие луга солдатские палатки, и сами солдаты, с удовольствием отдыхающие после тяжелого и насквозь пропитанного дождями и грязью марша – все это – одно из моих самых приятных воспоминаний. А вот следующая суббота была совершенно иной. Смутная и неясная меланхолия поглотила меня, – может быть это была просто небольшая грусть, которая частенько возникает в свежий, яркий и спокойный день ранней весны, а может и легкая тень грядущей беды. Большую часть того дня я посвятил письмам друзьям и газетам, – последним за несколько последних и утомительных месяцев. В тот же день – хотя тогда мы этого не знали, – началась великая битва при Шайло или Питтсбург-Лэндинге – в ста пятидесяти милях к западу от нас.

В понедельник сам Эндрюс посетил наш полк – он, как я и ожидал, – пришел за разрешением на новую экспедицию. Несколько дней он посвятил изучению Western and Atlantic Railroad – ее поездов, расписания и всего остального, что могло потом очень пригодиться. А затем он отправился в лагерь – имея при себе пропуска, которые позволяли ему двигаться кратчайшими путями и хорошую лошадь, он пришел почти одновременно с солдатами, которые начали свой путь намного раньше него.

Но никто из этой первого экспедиции не захотел участвовать во второй. Они устали от ощущения, как выразился один из них, того, что их шеи зависели от их лжи. Как ныряльщик Шиллера, они однажды погрузились в бездну и благополучно вернулись, но, в отличие от дерзкой и безрассудной молодежи, второго – и фатального – погружения туда же, они бы никогда не сделали.

Новая, задуманная Эндрюсом, экспедиция, отличалась от первой тремя иными качествами. Он хотел взять больше людей – двадцать четыре человека вместо восьми. Он убедился, что на место удара можно было привести намного больше людей, и намеченного им их количества не было излишне много ни для захвата большого железнодорожного поезда, ни для того, перебить всех охранников на всех особо важных мостах. Он также хотел, чтобы в составе отряда было несколько машинистов, чтобы ни одна помеха не оставила его без возможности управлять своим поездом. Таким образом, было отобрано пятеро – достаточно, на случай, если кто-то из них либо попадет в плен, либо погибнет во время вооруженного столкновения. Таким образом, в этом вопросе, эта экспедиция была совершенно независима от Юга. Третье отличие было намного важнее, чем может показаться на первый взгляд. У первой экспедиции было много времени. Недельная задержка, даже после того, как солдаты оказались на вражеской территории, и безопасная во всем, кроме риска разоблачения, – могла бы быть действительно выгодной, поскольку она не позволила бы южанам до прибытия Митчела в Чаттанугу в полной мере возместить нанесенный железной дороге ущерб, но в данный момент все было иначе. Дивизия была готова к продвижению, о ее маршруте враг прекрасно знал, а потому каждая секунда была поистине на вес золота. Доведя скорость до максимальной скорости, можно было сжечь все мосты в нужный срок, но любая задержка весьма затруднила бы эту работу, и ее успешность оказалась бы под большим сомнением. Именно эта несогласованность по времени и сыграла столь печальную роль в нашей истории.

Генерал Митчел ознакомившись с рапортом м-ра Эндрюса (в котором этот искусный шпион упомянул и обо всем, что он узнал о численности и расположении войск противника), одобрил благоразумность его приказа о возвращении солдат и дал добро на вторую попытку. Тем не менее, он очень деликатно намекнул Эндрюсу, что ему не следует наносить удар в том случае, если он не будет уверен в полном успехе. Он не возражал против увеличения количества рейдеров, если это будут добровольцы. Пятерых – умеющих водить паровоз – нашли без всяких трудностей – все они служили в трех огайских полках бригады генерала Силла. В конечном счете, из всего состава нового и окончательно сформированном отряде, девять человек принадлежали к 21-му, восемь – к 33-му и семеро – ко 2-му Огайскому полкам.




ГЛАВА II

ПОЛУНОЧНЫЙ СОВЕТ


В понедельник, 7-го апреля, в то время когда я, находясь в своей палатке, занимался обычной для лагерной солдатской службы работой, мой товарищ, приподняв ее полог, позвал меня:

– Питтенгер, капитан Сарратт ищет тебя.

Я вышел и встретился с капитаном, а потом мы пошли по проходу между двумя рядами палаток в самую большую, занимаемую ротными офицерами палатку, которая располагалась в конце этого прохода. Он ввел меня внутрь, а потом со вздохом сказал:

– Полковник Харрис только что сообщил мне, что вы идете с Эндрюсом в Джорджию. Я не знаю, почему он выбрал вас, но я не советую вам туда идти. У вас есть полное право отказаться.

Я ответил ему, что я не отказываюсь, я согласен, и что об этом я уже договорился с самим полковником Харрисом. Сарратт удивился, услышав это, но изо всех сил постарался отговорить меня, заметив мне, что благополучное возвращение четверых из предыдущей экспедиции, сняло весьма тяжкий груз с его сердца, и что если я уйду с новой, он вряд ли себя будет чувствовать лучше, чем прежде. Я был глубоко тронут его вниманием, но я зашел слишком далеко, чтобы теперь отказаться. Я спросил его, пойдет ли кто-нибудь еще из нашей роты. Он ответил отрицательно, сказав, что он полагает, что от каждой роты должен был пойти лишь один человек. Видя, что все его убеждения тщетны, он вручил мне пропуск в Шелбивилл, где я должен был встретиться с Эндрюсом и получить все необходимое для этого путешествия. А затем я ушел – пораженный добротой этого человека, которая побуждала ценить его солдат как собственных детей, и за благополучие которых он чувствовал себя столь ответственным.

Никто из моих товарищей по роте не знал о намечающейся экспедиции. Во второй половине дня, вместе с ними, я пошел в Шелбивилл, красивый небольшой городок из нескольких сотен жителей и купил кое-что из одежды, хотя полного костюма мне найти не удалось. Тем же занимались и другие, к примеру, сержант-майор нашего полка Марион Росс. Рассмотрев его покупки и задав несколько осторожных вопросов, я понял, что он в том же деле, что и я. Ничего из личного оружия мы тоже не приобрели, но я знал, что в лагере мы сможем легко устранить эту неприятность. Расставшись с нашими товарищами, мы с Россом некоторое время, внимательно глядя по сторонам, гуляли по городу, до тех пор, пока, наконец, не встретили Эндрюса. Его удивительная внешность позволила нам сразу же узнать его, и, приблизившись, мы сказали ему, что нам приказали встретиться с ним. После быстрого и внимательного осмотра он спросил нас о наших званиях и ротах, в которых мы служили, а потом, заметив, что было бы крайне неразумно разговаривать в общественном месте, и нам следует вечером, уже после захода солнца. Встретиться с ним в миле или чуть больше к востоку от Шелбивилла, у дороги в Уортрас, где он подробно обо всем нам расскажет и, если его план нам не понравится, мы сможем спокойно вернуться в наши полки. После этого краткого разговора мы вернулись в наши палатки для того. Чтобы закончить сборы. У одного из участников первой экспедиции я позаимствовал недостающие детали моего костюма. Все свое оружие, экипировку и мундир я аккуратно упаковал в свой ранец – они перешли под опеку моих командиров, – затем переоделся в штатское и покинул свою палатку. Вскоре – все те солдаты, которые просто прогуливались, иногда перебрасываясь парой-тройкой слов с теми, кто сидел в палатках, читавшие, игравшие в карты или развлекавшиеся иными, соответствовавшими полевой жизни в лагере способами, в общем, почти вся рота – действительно, все те, кто тогда не был в наряде, засыпали меня вопросами. «Ты на прогулку, Питтенгер? А может, домой? А может ты теперь шпион? Что, увольнение получил? Неужели отпуск? – это лишь немногие из тех вопросов, которыми меня засыпали у каждой палатки. В то же время я слышал, как кто-то утверждал, что еще несколько человек оделись так же, как и я. Ответив утвердительно на все заданные мне вопросы, я перешел на территорию роты «К», располагавшейся рядом с нашей ротой и нашел палатку Фрэнка Миллса. У него был очень хороший револьвер, я хотел взять его взаймы. Едва я вошел внутрь, он сразу понял, в чем дело.

– Итак, ты идешь с Эндрюсом.

Я кивнул и поспешил добавить: «Одолжи мне свой револьвер».

– Бери, конечно, ведь если ты знаешь, что ты хорошо вооружен, ты сумеешь вернуться. Пусть я сделал глупость, согласившись пойти туда, но это не значит, что и ты должен так поступать.

Я не стал дискутировать по этому поводу, но он, видя, что он уже давно решен, дал мне свой револьвер и хороший запас патронов. Теперь я был совершенно готов, но серьезность ситуации еще сильнее обострила мои мрачные предчувствия. Я не предполагал вернуться в лагерь до полного завершения данного предприятия. Поэтому, учитывая то, что наши люди в лагере так много знали о нем по рассказам других участников, и то, что они видели меня таким, каким я тогда был, я не понимал, почему для меня было бы лучше уйти тайно и незамеченным. А значит, руководствуясь такой мыслью, я подошел к палатке капитана Сарратта и попрощался с ним. Он был так взволнован, что даже не сумел отпустить ни одной из своих привычных и добродушных шуток. Затем я попрощался со своими товарищами. Некоторые из них имели какое-то более или менее отчетливое представление о характере моего задания, но они знали, что оно секретно и опасно, и этого было достаточно, чтобы встревожить их. Они изо всех сил старались отговорить меня. Трогательная верность одного из них – моего верного друга Александра Миллса, – особенно потрясла меня. Несмотря на то, что очень больной, он весь день пролежал в нашей палатке, он подполз к двери и умолял меня не идти. Узнав, что я полностью определился, он – со всех своих слабых ног – поспешил к штабной палатке за разрешением последовать за мной! Несмотря на все свое недомогание, он настаивал на удовлетворении своей просьбы так, что полковник пригрозил арестовать его. Если бы он был здоров, ему бы не отказали, поскольку он был прекрасным солдатом, но, судя по воспоследствовавшим затем тяжелым временам, я был очень рад, что он остался. Бедняга! Он утратил свою жизнь, неся флаг 2-го Огайского в битве при Лукаут-Маунтин, восемнадцать месяцев спустя, и теперь спит на прекрасном Национальном кладбище в Чаттануге, – в городе, куда теперь лежал наш путь.

Попрощавшись со всеми, я вернулся в Шелбивилл, встретился с сержантом Россом, как мы и договаривались, с удовольствием, пока не стемнело, прогулялись с ним по городу, а потом, узнав, как пройти в Уортрас, отправились на назначенное Эндрюсом рандеву. Мы шли не торопясь, рассчитывая на то, что другие некоторые из нашего отряда, которые, вероятно, были еще далеко позади, вскоре догонят нас, и сможем удовлетворить свое любопытство, попытавшись понять, сумеем ли мы по их виду или речи угадать, являются ли они нашими компаньонами. Мы видели нескольких человек, но они шли в обратном направлении, поэтому нам начало казаться, что мы идем по не той дороге.

По пути мы заметили чей-то окруженный большим двором дом, и Росс предложил зайти внутрь и выпить воды. Перепрыгнув через ограду, мы направились к дому, но, прежде чем нам удалось дойти до его двери, собака, тихо подкравшись к моему спутнику, укусила его за ногу и спряталась под домом задолго до того, как на свет появился револьвер.

Ее укус не был тяжелым, и я добродушно посмеялся над его неудачей, но потом, когда, выпив воды, мы снова были у ограды, та же собака появилась снова. Росс заметил ее вовремя и перепрыгнул через ограду, но я, сидя наверху, воображал, что я в полной безопасности. Злобное существо бросилось на меня, ухватило зубами мое пальто и вырвало из него большой клок. Именно это порванное пальто, я носил в течение всего года, оно прошло со мной через все наши приключения. Обычное дело, ничего особенного, но если учесть, что было очень темно, да еще и грозу, которая с ворчанием медленно, издалека приближалась к тому месту, где находились наши товарищи, – и это в самом начале нашего отчаянного предприятия – из глубин памяти оно выплывает с особо ядовитой отчетливостью. Суеверный человек наверняка решил бы, что нашу экспедицию ждет провал, ведь Росс погиб, а я вернулся из нее беспомощным инвалидом.

Пистолетная пуля успешно избавила нас от собаки, и мы продолжали свой путь, – не очень радостно, поскольку с каждым шагом нам становилось все неспокойнее. Никого из наших товарищей мы не встретили, и мы пребывали почти в полной уверенности, что пошли по неверной дороге. Наконец, мы решили вернуться по нашим следам и попытаться найти в Шелбивилле новую подсказку о нашем путешествии. В противном случае, мы бы вообще не знали, куда нам следует идти. В лагерь нам возвращаться не хотелось, поскольку из-за этого мы бы опоздали и вообще не смогли бы принять участие в этом предприятии, и к тому же такая неудача после нашего столь торжественного прощания опозорила бы нас и побудила бы наших товарищей заподозрить нас в трусости. На перекрестке у Шелбивилла, где, как мы были уверены, что мы не сможем разминуться ни с одним из шедших вместе с нами компаньонов, мы остановились и просидели там около часа.

Наше терпение было вознаграждено. Просто мы вышли слишком рано, вот от того и возникло это недоразумение. Несколько человек, которых мы почти инстинктивно признали как членов нашего отряда, проследовали по дороге в правильном направлении. Их тихий и осторожный разговор засвидетельствовал нам нашу правоту, и мы медленно двинулись вслед за ними. Вскоре нас догнали и другие люди, среди которых был Эндрюс. Мы сразу же почувствовали невероятное облегчение – наш проводник был с нами. Вскоре мы оказались уже довольно далеко от Шелбивилла, да и людей стало еще больше. Отряд был большим, хорошо заметным, а потому имело большой смысл ради безопасности воспользоваться еще и покровом темной ночи. Мы сошли с дороги и потихоньку дошли до назначенного для встречи места.

Небольшая роща мертвых и увядших деревьев, находившаяся недалеко от дороги и достаточно открытая для того, чтобы уверить нас, что нас никто не может подслушать, и являлась местом нашего совета. Никогда доселе обсуждение какого-нибудь отчаянного дела не случалось при более подходящих обстоятельствах. Буря, которая собиралась в течение всего вечер, была уже совсем рядом. Черные облака закрыли половину неба, вскоре исчезла и только-только поднявшаяся на западе молодая луна. Частые вспышки молнии, казавшиеся еще более яркими в кромешной тьме, и рокот сопровождавшего его грома, становились все сильнее и сильнее, частенько образуя невероятнейшие паузы в серьезной, но тихой речи нашего вождя. Очень необычно, что из всех этих зловещих явлений, кои так хорошо соответствовали духу нашего дела, моя память особо выделяет один – самый обычный звук – самый понятный из всех, что сопровождали эту сцену. Где-то вдалеке лаяла, а может, завывала собака – без сомнения со двора какого-нибудь фермерского дома, – может, потревоженная надвигающейся бурей, а может каким-то запоздалым путником. Популярное суеверие, вероятно, сочло бы этот звук предвестником зла, но многие из нас действительно были суеверны, несмотря на свою молодость и то, что стоя здесь в темноте, они готовились к борьбе с неведомыми опасностями.








Мы стояли вокруг м-ра Эндрюса, а он рассказывал нам о своих смелых планах. Голосом – мягким и низким, как у женщины, но слегка дрожащим от едва сдерживаемого воодушевления, он обрисовал нам все величие нашей будущей миссии – о молниеносном рейде на несущемся во весь дух по вражеской земле паровозе, оставляющем за собой пылающие мосты и беснующихся, но совершенно беспомощных врагов. Но, все же, он не умалчивал о тех, с которыми мы могли бы столкнуться, опасностях.

– Солдаты, – сказал он, – если вас схватят, есть большая вероятность того, что вы будете казнены, – либо как шпионы, либо просто озверевшей толпой. Я хочу, чтобы вы ясно это понимали, и если вы не хотите рисковать, возвращайтесь в лагерь и помалкивайте об этом.

Приглушенный шум голосов стоявших вокруг него людей подтвердил их уверенность в том, что они безоговорочно последуют за ним.

– Наш план, – продолжил он, – очень прост: пешком или с помощью любого какого-нибудь транспортного средства, каковое вы можете нанять, вы доберетесь либо до Чаттануги, либо до какой-нибудь ближайшей станции Memphis and Charleston Railroad, и тогда вы сможете на поезде доехать до Мариэтты – там будет наше следующее место сбора, а не в Атланте. Вы должны быть там вечером в четверг, так, чтобы утром в пятницу быть готовыми поездом отправиться на север. Я тоже буду там, тогда же, когда и вы, а теперь задавайте вопросы.

– Как насчет денег за проезд? – спросили его.

– У меня много денег в Конфедерации, и перед расставанием я поделюсь ими с вами. Что же касается вашей истории, для вас будет лучше всего, если вы будете рассказывать о том, что вы кентуккийцы и направляетесь на Юг, чтобы сбежать от янки и записаться в армию Конфедерации, но будьте осторожны и всегда имейте что ответить на вопрос, почему вы идете так далеко. Очень многие кентуккийцы прошли этим путем и получили очень теплый прием. Если вы отправитесь на восток через Уортрас и Манчестер, вы выйдете на их обычный путь, а затем повернете на юг – вас не заподозрят в связях с федералами. Если же кого-нибудь из вас будут расспрашивать слишком уж настойчиво, вы можете сказать, что вы из округа Флеминг, потому что я знаю, что в этой части штата нет ни одного солдата из этого округа.

Все эти наставления были выслушаны со вниманием, но когда дошло до дела, результат оказался очень печальным.

Один из солдат спросил его: «Если кто-нибудь из нас будет заподозрен и поймет, что он не сможет уйти, что бы вы посоветовали ему делать?

– Без всяких колебаний записаться в армию мятежников, – ответил он. – Вы совершенно вправе сделать это, и никто из этого отряда не будет обвинен в дезертирстве, даже если он будет схвачен среди мятежников. Мне было бы жаль потерять кого-либо из вас, но будет намного лучше, если вы прослужите некоторое время на врага, чем признаете, кто вы такие, ведь иначе все дело может закончиться полным провалом.

– Но будет ли у нас такая возможность? – продолжил солдат.

– Конечно, – сказал Эндрюс. – Они забирают военнопленных из тюрем и отправляют в армию. Также они поступают и с уклоняющимися от мобилизации, ищут их повсюду и поступают с ними точно так же. Если вы будете твердо держаться своей истории, даже если не очень-то будут уверены в ее правдивости, они все же отправят вас на службу. И тогда вы прослужите на них до первого же ночного пикета. Но я надеюсь, что вы избежите неприятностей, и все благополучно встретите меня в Мариэтте. Разделитесь по трое, по четверо, и, будучи в пути, будьте незнакомы друг с другом. Я буду идти тем же путем, и, по возможности, помогать вам. Но в присутствии посторонних делайте вид, будто вы меня не знаете.

Была еще одна тема, на которую я хотел задать несколько вопросов, касательно непредвиденных обстоятельств. Я очень хорошо знал суть первой части нашего будущего дела.

– Предположим, нам удалось захватить поезд, – сказал я, – мы сожгли мосты, а потом мы покинем поезд и попытаемся достичь наших полков так же, как мы сейчас пытаемся попасть на Юг?

– Ни в коем случае, – ответил м-р Эндрюс. – Мы поведем поезд прямо через Чаттанугу на запад, до встречи с Митчелом, который к тому времени подойдет из Мемфиса с востока. Поскольку мы будем слишком далеко от него, на нужно будет сделать все, чтобы как можно ближе приблизиться к нему.

Такой ответ более или менее удовлетворил меня, но все же оставалось еще одно – больше всего на свете я боялся остаться один в неизвестных мне местах.

– А если мы не сможем довести захваченный поезд до Чаттануги, мы уйдем вместе или по одному?

– После сбора в Мариэтте, мы будем вместе, и, при необходимости, попытаемся прорваться к нашим расположениям. А теперь разделитесь, и я выдам вам деньги.

Мы очень быстро выбрали своих компаньонов, времени на это было мало. Большинство людей не были знакомы между собой. Тьма сгустилась, и громовые раскаты разносились прямо над нашими головами. Спустя пару минут мы сформировали шесть или семь небольших групп. Мой старый друг Росс, еще с одним или двумя, стоял рядом с Эндрюсом. Возле меня стали два солдата из роты капитана Митчела и один из другого полка. Переходя от группы к группе, Эндрюс щедро раздавал деньги и отвечал на задаваемые ему по ходу дела вопросы. Закончив с деньгами, он снова обратился ко всем собравшимся, и мы опять, чтобы выслушать его прощальные слова, окружили его. Эти слова дали нам полное понимание задуманного им рейда.








– Завтра утром, – сказал он, – Митчел со всей своей армией начнет ускоренный марш прямо на юг в Хантсвилл. Он захватит этот город не позднее пятницы (сейчас был вечер понедельника), а затем направится на восток – к Чаттануге. Именно к тому дню мы должны сжечь все мосты к югу от Чаттануги, поскольку потом вся дорога будет переполнена поездами с воинскими пополнениями и вывозимым имуществом, и наша задача сильно усложнится, а значит, времени нам терять нельзя. Мы должны быть в Мариэтте в четверг вечером. Последний поезд до этой станции уходит из Чаттануги в пять часов вечера. Прошу вас, не опоздайте на него. Прощайте.

Каждому из нас он пожал руку – крепко и с горячими и добрыми пожеланиями. А потом – со всей накопленной ею яростью – разразилась буря. Хлынул проливной дождь. Моя четверка поспешила по указанному ей пути, и я в последний раз увидел Эндрюса – при вспышке молнии, сверкнувшей с такой мощью, что на мгновение вокруг стало светло, как днем. Он, только что распрощавшись с последней группой, стоял и смотрел нам вслед.




ГЛАВА III

МОИ КОМПАНЬОНЫ И РАЗНЫЕ ДОРОЖНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ


Кто же был этот м-р Эндрюс, с которым мы только что расстались во мраке и во время бури – человек, задумавший эту железнодорожный рейд на Чаттанугу и тот, кому мы так бесстрашно доверили наши жизни? Мало кто из нас в то время достаточно много знал о нем, но впоследствии они стали намного осведомленнее. Поскольку он является главным героем первой части этой истории, я полагаю, что, вполне возможно, читателю тоже будет интересно получше познакомиться с ним.

М-р Дж. Д. Эндрюс родился в той части Западной Вирджинии, которая известна как «Сковородочная ручка», на восточном берегу Огайо-Ривер, – она же и отделяет ее от моего родного округа Джефферсон. В молодости он удалился в горы Восточного Кентукки и поселился в округе Флеминг. Там он приобрел немалые богатства, но с началом гражданской войны большую их часть утратил. Затем, занимаясь бизнесом и путешествуя по Югу, он познакомился со многими из тех, которых впоследствии война сделала знаменитыми. Сразу же после начала военных действий он присоединился к армии Союза, но не как солдат, но в более полезной и опасной роли – шпиона и тайного посредника. Он сопровождал генерала Нельсона в его кампании в Восточном Кентукки, именно потому я видел его в Престонсберге, а затем, незадолго до взятия этого города, он еще дважды или трижды посещал Нэшвилл. Он также провел несколько дней в Форт-Донельсоне – в течение той недели, которая предшествовала его захвату генералом Грантом. С большим трудом ему удалось уйти оттуда – его почти раскрыли. Потом он посетил Атланту и принес из него много полезной информации. Выдавая себя за блокадопрорывателя и привозя на Юг разные мелкие и недорогие – но для врага поистине бесценные – товары, он завоевал доверие к себе, а обратно привез информацию – в сотни раз более значимую, чем продаваемые им безделушки. Его бизнес принес как невероятные прибыли ему самому, так и пользу армии Союза. Впоследствии м-р Уайтмен из Нэшвилла утверждал, что за одну упаковку товара он платил ему 10 000 долларов, и большая часть этой суммы была чистой прибылью. Некоторые из офицеров Юга, с которыми он был в прекрасных отношениях, снабдив его пропусками, позволили ему таким образом без всяких трудностей пересекать пикетные линии конфедератов. Я совершенно не намерен хоть как-то оправдывать человека, который таким образом злоупотребляет доверием – пусть даже мятежников. Все то, что справедливость требует сказать по этому вопросу, найдет свое достойное место в описании положения тех, кто сопровождал его в его последнем и опаснейшем из всех предыдущих, заданий. Его профессия была исключительно опасной, и в случае ареста он не мог рассчитывать на милость. Он даже согласился принять присягу на верность Южной Конфедерации, хотя был невероятно верен старому правительству. В самом деле, его ненависть к Сецессии и всему, что было с ней связано, лишь усилилась – благодаря его великолепной маскировке, которой он так часто пользовался, и желание внести свой вклад в дело ее разрушения, намного сильнее поощряла его продолжать заниматься своим опасным делом, и о каком-либо денежном вознаграждении даже речи идти не могло. Южные офицеры говорили мне, что он признал, что ему было обещано вознаграждение в 50 000 долларов, если ему удастся уничтожить мосты от Атланты до Чаттануги, но лично я о такой договоренности ничего не знаю. Разумеется, никаких обещаний награды – ни прямых, ни тайных – тем солдатам, которые сопровождали его, не было, и я никогда и ни от кого не слышал, чтобы сам Эндрюс говорил о каком-либо денежном поощрении.

М-р Эндрюс был почти шести футов ростом и крепкого телосложения. Темные волосы, длинная, темная и шелковистая борода, римские черты лица, высокий и широкий лоб, голос мягкий и глубокий, как у женщины. Изысканные манеры, величественная представительность и незаурядная физическая красота, широкий кругозор, невероятная догадливость и проницательность – он был именно тем, кто непременно смог бы завоевать благосклонность южного, или ему подобного, общества, которое всегда придавало большое значение чисто личностным качествам. Кроме того, еще и потрясающая предусмотрительность при разработке сложных планов и хладнокровие, столь необходимое ему для той опасной игры, в которую он играл. Неся свою жизнь в своих собственных руках всякий раз, когда он отправлялся за пределы пикетной линии Союза, и постоянно сталкиваясь с опасностями, когда одно бездумное слово или даже просто неосторожный взгляд мог привести к разоблачению и смерти, он научился полностью полагаться лишь на свои личные качества и относиться к этим опасностям с такой отважной непринужденностью, которая без предварительно накопленного опыта и постоянной практики являлась бы просто чистейшим безумием с его стороны.

Но, поговаривали, что он устал от этого бесконечного риска и намерен, если это его последнее и самое сложное из всех, дело, завершится успешно, уйти в мирную жизнь. К сему намерению присоединилась и любовь, она привнесла романтику в его жизнь. В июне он собирался жениться и покинуть армию. Увы! Июнь приготовил ему иную судьбу.

Во время нашего вечернего, а также и полуночного разговора, Эндрюс произвел на меня впечатление человека, сочетающего в себе и интеллект, и изысканность, и невероятное мужество. Тем не менее, его рассудительность, неторопливая речь и мягкий голос не сумели скрыть от меня то, что являлось его главным и единственным недостатком как лидера – неспособность в нужный момент принимать моментальные решения и тотчас подкреплять их быстрыми, энергичными и решительными действиями. Это не умаляло его ценность как секретного агента, когда он действовал в одиночку, тогда все его действия были продуманными и совершенными храбро и хладнокровно, но, командуя другими людьми в незнакомой, непредвиденной и чрезвычайной ситуации, он повел себя иначе. О том, как это произошло, я расскажу в следующих главах.

Каким же образом отбирались пришедшие тем вечером на встречу с Эндрюсом, солдаты? Враг удивлялся и очень хотел знать ответ на этот вопрос, он очень важен для правильного понимания того, почему ему удалось взять так много пленных. В то время враг никоим образом не мог получить никаких верных сведений по этому вопросу, но теперь надобность в секретности полностью отпала. Характер этого рейда был таков, что о нем нельзя было рассказывать публично, и потому обратились к добровольцам, поскольку существовала вероятность того, что в нашем лагере были вражеские шпионы, а кроме того, согласно военным законам, нельзя было просто так лишить солдата его мундира и сделать шпионом – без полного на то его согласия. Компромисс был найден – капитаны, которым было приказано отправить в отряд кого-нибудь из своих людей, потихоньку переговорили со своими солдатами, подчеркнув при этом, что для такого опасного дела нужны только добровольцы. Тем из отобранных ими, кто изъявлял готовность принять в нем участие, сказали просто, что они, замаскировавшись, пойдут на вражескую территорию под руководством одного, облеченного полным доверием командования, южанина. Если они чувствуют себя уверенными в том, что справятся с этой исполненной опасностями работой, у них будет возможность встретиться с этим джентльменом и узнать подробности, а если нет, они имеют полное право отказаться. В одном или двух случаях эти предварительные объяснения были настолько расплывчатыми, что люди, с которыми велся разговор, не вполне уяснили себе суть этого вопроса и впоследствии утверждали, что если бы они знали больше, они бы никогда так не поступили. Тем не менее, после встречи с Эндрюсом, они почувствовали, что на карту поставлена их репутация, и они уже не хотели «отступать». Но было и такое – некоторые капитаны просто выбрали кое-кого из своих людей и, без каких-либо предварительных объяснений, приказали им присоединиться к Эндрюсу.

Таким образом, всего получилось 24 человека, 23 из которых встретились на совете у Эндрюса. О 24-м мы ничего не знаем – может он пытался найти нас, но у него это не получилось, а может, кто-то из тех капитанов, которым поручили отправить в отряд одного из своих людей, не смог его уговорить принять столь опасную честь, – это осталось тайной. В действительности, должно было быть еще на одного человека меньше, поскольку с нами был тот, о ком изначально даже речи не шло. Капитан Митчел выбрал одного человека – Перри Г. Шадрака. Его частенько навещал Уильям Кэмпбелл, житель Салайнвилла, штат Огайо, но на тот момент, старожил Кентукки, человек дикого и авантюрного нрава. С ним поговорили, и он сразу же согласился составить Шадраку компанию. Несмотря на то, что он был штатским, мы всегда говорили о нем как о солдате капитана Митчела.

Пока мы, чавкая грязью, бредем в полном мраке и под проливным дождем, возможно, самое время для описания моих попутчиков. Первые двое – Шадрак и Кэмпбелл. Шадрак – маленький, но довольно полный, веселый, бесшабашный, иногда вспыльчивый, но очень добрый и бескорыстный. Кэмпбелл был физически самым сильным человеком нашего отряда и, возможно, он состоял в роте Митчела. Он весил двести двадцать фунтов, имел атлетическое телосложение, очень энергичный, похоже, очень любил опасности и был тверд как сталь. Ни у одного из этих двух людей не было ни малейших признаков, ни двуличности, ни осмотрительности. Они предпочитали меньше задавать вопросов и меньше отвечать на них, и в то же время, они были всегда внести свою лепту в общее дело.

Третий – Джордж Д. Уилсон из Цинциннати, – был совершенно другим. Высшего образования не имел, хотя читал очень много, но что касается природной проницательности, таких, как он, я встречал очень редко. Он был вполне зрелым мужчиной, в отличие от нас, едва вышедших из подросткового возраста. Он много путешествовал, и помнил все, что он видел во время своих скитаний. Большой мастер по части пламенных речей и разносов и страстный любитель подавлять своего оппонента шквальным и неудержимым потоком своего обличительного и жесткого красноречия. В деле – отважный и хладнокровный – никакая опасность не могла напугать его, никакая чрезвычайная ситуация не могла застать его врасплох. Я дружил с ним, и мое уважение к нему неуклонно возрастало до самого дня его трагической смерти. К его суждениям и советам я прислушивался намного чаще, чем к оным других участников этой экспедиции.

Автор сих строк был тогда первым капралом роты «G» 2-го Огайского волонтерского полка, и только-только повышен до сержанта. Мне было 22 года, я родился в округе Джефферсон, штат Огайо и вырос на ферме, несколько лет преподавал в школе, а совсем недавно занялся изучением права. Возможностей для повышения уровня своих знаний у меня было мало, но теми, что имелись, я очень хорошо воспользовался. Я прочитал много книг и получил классическое английское образование. К войне и солдатской жизни я не испытывал ни малейшего интереса, кроме того, я был до такой степени близорук, что никак не думал, что я вообще могу стать хорошим солдатом. После бомбардировки форта Самтер и объявления трехмесячной мобилизации, я почувствовал, что ситуация сложилась очень серьезная, и каждый истинный патриот должен взять в руки оружие и послужить своей стране, а потому я немедленно записался в армию. Я не думал тогда, что мой срок службы так затянется, я полагал, что правительство сумеет за этот срок организовать тех, кто намного лучше меня приспособлен к солдатскому ремеслу. Мое решение стать в ряды не было непродуманным. Как раз накануне того дня, когда мое имя было занесено в списки, я, устроив себе уединенную вечернюю прогулку, попытался представить себе все возможные опасности и трудности, с которыми я мог бы столкнуться на войне, и спрашивал себя – готов ли я выдержать любую из них, если я совершу задуманный мною шаг? Приняв положительное решение, я пришел на призывной участок (располагавшийся в здании окружного суда в Стьюбенвилле, штат Огайо) и записался добровольцем. Сформированная тем же вечером моя рота поспешила в Вашингтон, и по пути, вместе с некоторыми другими стала частью 2-го Огайского полка. За все те три первых месяца, что я прослужил, я получил свой первый боевой урок лишь в жалкой битве, точнее сказать, в стычке у Булл-Рана. Будучи тогда на поле боя, когда фортуна отвернулась от нас, я пришел к выводу, что я должен продолжить свою службу – по двум причинам. Мне было очень обидно покидать армию, не имея за спиной ничего, кроме поражения, да и потребность страны в людях была тогда еще актуальной. Когда 2-й Огайский был реорганизован на новый трехлетний срок, я продолжал оставаться в его рядах. Мы были отправлены в Восточный Кентукки, и после нескольких мелких сражений нам удалось добиться освобождения этой части штата от мятежников. Затем мы пошли к Луисвиллу, где к моему великому удовольствию меня отдали в распоряжение астронома Митчела. Несколькими годами ранее я очень увлеченно изучал астрономию и даже дошел до мысли самому изготовить для своих собственных исследований десятифутовый телескоп. Общность наших интересов невероятно обрадовала меня, и почти стал хорошим другом нашему новому генералу. Его слава как астронома не являлась гарантией его успешности как полководца, но талантливость в одной профессии всегда была обнадеживающим признаком для другой. Наша дивизия участвовала в маршах на Боулинг-Грин и Нэшвилл. Я не испытал ничего, кроме тягот зимнего марша, поскольку захват Форт-Донельсона генералом Грантом, сильно ослабил противника. Во время этого марша Митчел и его менее энергичный начальник – генерал Бьюэлл – постоянно ссорились и препирались между собой. Даже солдаты знали об их противоречиях, и они были очень рады, когда в Нэшвилле Митчела отделили от основной армии, и он начал действовать самостоятельно. Спустя три дня он оказался в Мерфрисборо, где и началась эта история.

Попрощавшись с Эндрюсом, мы пошли на восток, держась ведущей в Уортрас железнодорожной колеи. Долгого марша под таким сильным дождем нам не хотелось – мы намеревались только выйти за пределы федеральных пикетов, чтобы потом наметить ясный путь для долгого путешествия в течение всего следующего дня. Мы хотели ускользнуть от наших собственных пикетов не только для того, чтобы избежать задержания, но и для того, чтобы немного потренироваться в этом деле. Таким образом, мы хотели той ночью лишь добраться до Уортраса – наш последний форпост в том направлении, но успех наш был настолько слаб, что мы передумали и решили где-нибудь переночевать. Принять такое решение было, конечно, просто, а вот осуществить его – намного сложнее.

Долгое время наши поиски были тщетны. Казалось, что в этих местах вообще никто не живет. Но потом залаяла собака, и мы вняли этому лаю. Чтобы сделать наш поиск более эффективным, мы рассыпались цепью и внимательно осматривали местность во всех направлениях. Сначала мы нашли сарай, но мы так вымокли и так замерзли, решили проявить настойчивость и найти такие желанные для нас постель и очаг.

Вскоре мы наткнулись на грубосколоченный двойной бревенчатый дом, разбудили его обитателей и потребовали приюта на ночь. Фермер, похоже, встревожился, но дверь открыл, а затем принялся изучать нас.

Я так подробно рассказываю о первом этапе нашей миссии не столько из-за того, что эти подробности интересны сами по себе, сколько затем, чтобы как можно лучше описать ту манеру поведения, каковой требовала природная суть нашей экспедиции. Кстати, здесь уместно ответить на очень часто задаваемый вопрос: «Имеют ли право на оправдание двуличность и прямая ложь?» Я не намерен даже пытаться искать хотя бы каких-нибудь формальных оправданий, поскольку совершенно очевидно, что эта нравственная проблема есть лишь часть одного – общего вопроса о нравственности самой войны. По самой природе своей война является сочетанием насилия и обмана – в почти равных долях. Если один из этих составляющих ее компонентов – аморален, то и другой вряд ли можно назвать высоконравственным. Добросовестный генерал никогда не замышляет никаких маневров и не пишет фальшивых депеш только для того, чтобы обмануть своего противника. Если убивать наших ближних – это правильно, я полагаю, что также правильно и обманывать их, чтобы обрести больше шансов убить их! Золотое правило, лежащее в основе морали, никак не относится к враждующим народам и их армиям. Подстеречь спящих и ничего не подозревающих людей, ограбить их, а потом начать стрелять в них и бить прежде, чем они смогут окончательно проснуться, чтобы защитить себя, во всем мире считается мерзким и жестоким преступлением, но на войне – это лишь нападение врасплох, и если оно успешно, оно прославляет тех, кто замышляет и осуществляет его. Неужели есть две морали – одна для мира, а другая для войны? «Но, – продолжит мой оппонент, – разве постоянное прибегание ко лжи во время тайной экспедиции не является особенно бесчестным?» Давайте с предельной искренностью рассмотрим этот вопрос. Все армии используют шпионов, и старая поговорка: «Скупщик краденого все равно, что вор», здесь как никогда уместна. Генерал, который побуждает солдата, рассчитывающего на денежное вознаграждение или повышение в звании, замаскироваться, войти во вражеские ряды и обманывать его – для пользы самого генерала, – есть полноправный участник сего предприятия, и имеет свою долю вины. Разумеется, по законам войны вся тяжесть покарания обрушивается на шпиона. Но ведь именно генералы, а не шпионы, установили эти самые законы войны. Кроме того, между законами войны и законами морали вообще никаких связей нет. Первые – это просто правила, по которым люди играют в самую невероятную из всех своих игр, и они никогда не смогут оказать влияние на сущность правильного и неправильного. Я не хочу вдаваться в споры об абстрактном праве обманывать врага, или во имя любой цели отклоняться от строгой истины. Для меня достаточно показать, что обман является одним из основных составляющих этой войны. Беспристрастный и честный читатель не должен забывать, что большинство из нас были очень молодыми людьми. Весь лагерь был объединен идеей того, что обманывать мятежников – любым способом – это очень хорошо. С полным благословением наших офицеров мы начали эту экспедицию – исполненную маскировкой и обмана. Нам прямо сказали, что нам без всяких сомнений следует присоединиться к армии мятежников, что подразумевало принятие присяги на верность Конфедерации, – если этот шаг сохранит нас от разоблачения. На протяжении всей этой экспедиции мы были верны друг другу и задаче, ради которой мы в нее записались, и в то же время, нас абсолютно не заботило, насколько мы искренни и правдивы по отношению к нашему врагу. Мы были настроены так решительно, что никто, насколько я знаю, никогда не грустил и не терзался угрызениями ни за одно слово обильного потока лжи. Действительно, до самого последнего дня войны, я не встречался ни с одним человеком – ни в армии, ни вне ее, который хоть раз осудил бы нашу экспедицию с моральной точки зрения. Мне казалось, что восставшие штаты – из-за восстания – утратили все понятия об истине – даже те, которые они сами считали истиной. Должен признаться, поначалу, врать мне было очень трудно, и в силу своего характера и благоразумности я применял ложь как можно более редко. Но со временем – в обозначенных выше пределах, – постоянная практика сделала ее для меня относительно легкой и даже приятной.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43121357) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Перевод К. Николаева.




2


В 1881 проживал в Перрисберге, Огайо. – Прим. автора




3


В 1881 проживал в Миннесоте – Прим. автора




4


В 1881 проживал в Карлайле, Арканзас. – Прим. автора




5


Умер в 1866. – Прим. автора




6


Хаскинс, округ Вуд, Огайо. – Прим. автора




7


В 1881 проживал в Топике, Канзас. – Прим. автора




8


Место проживания неизвестно. – Прим. автора




9


В 1881 проживал в Джефферсоне, Висконсин. – Прим. автора




10


В 1881 проживал в Кентоне, Огайо. – Прим. автора




11


Умер в 1871. – Прим. автора




12


В 1881 проживал в Мак-Комбе, округ Хэнкок, Огайо. – Прим. автора




13


Место проживания неизвестно. – Прим. автора




14


Место проживания неизвестно. – Прим. автора




15


Вудбери, Нью-Джерси, пастор Нью-джерсийской Конференции Методистской Епископальной церкви. – Прим. автора




16


«Олд Старс» – «Старые звезды» – шутливое армейское прозвище генерала О. М. Митчела. – Прим. перев.




17


Мексиканский залив. – Прим. перев.