Книга - Бездна

Бездна
Роберт Шмидт


МетроВселенная «Метро 2033»Бездна #1
«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!

Имя, данное ему при рождении, он забыл. Имя, под которым он был известен когда-то, лучше не вспоминать. Ныне его знают как Учителя. В мире, где больше нет места любви, жалости, искренности – ничему человеческому, – он старается жить по-людски. Чтить справедливый кодекс анклава, воспитывать сына, заниматься с детьми в школе. Иногда приходят страшные воспоминания, но ненадолго. И все же наступает время, когда темное прошлое, которое он так хотел забыть и искупить, снова требует крови. И он бежит по грязным подземным тоннелям и зараженным улицам Вроцлава. Но разве от прошлого – убежишь?..





Роберт Шмидт

Бездна



© Д. А. Глуховский, 2016

© R. J. Szmidt, 2016

© С. Легеза, перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2015




Mirabile Futurum

Объяснительная записка Вячеслава Бакулина


Знаете, дорогие читатели, я, хоть и знатный ценитель традиции и в чем-то лютый ретроград, все-таки очень люблю знакомиться с новым. Во-первых, потому что хочу развиваться и совершенствоваться. Во-вторых, потому что довольно любопытен. В-третьих, потому что убежденный гедонист по натуре, а процесс познания, как давно уже установили ученые, является сильнейшим источником выработки в человеческом организме дофамина, одного из «гормонов удовольствия».

А еще больше я люблю видеть, слышать, воспринимать нечто привычное или знакомое – через чужую, непривычную призму. Призму чужого восприятия. Ну, к примеру, отведать pelmeni или borsch, приготовленные каким-нибудь энтузиастом из американской глубинки, о России имеющем примерно такое же смешное и нелепое представление, как у жителя российской глубинки – об Америке. Или, скажем, посмотреть итальянскую экранизацию «Собачьего сердца» с великим Максом фон Сюдовым в роли профессора Преображенского. Или послушать памятную по пионерскому детству песню «Прекрасное далёко» на латыни, да еще в исполнении хора католического собора. Скажу сразу: мне может не понравиться. Я могу быть даже глубоко возмущен результатом. И все равно буду обеими руками приветствовать каждую новую попытку «их» попытаться сделать по-своему что-то «наше». И наоборот, соответственно. Разумеется, в том случае, когда целью не ставится пародия. Хотя и против пародий в целом тоже ничего не имею. Хоть и не Шарли ни разу.

Поэтому не странно, что я, как и вы все, наверное, всякий раз с повышенным интересом и энтузиазмом жду очередной книги, написанной в нашу «Вселенную» иностранным автором. Не считая ее, сразу оговорюсь, априори лучше, талантливее, увлекательнее, чем любой – даже дебютный – текст автора отечественного. Ведь талант, одаренность, мастерство – штука индивидуальная и никак не зависящая от нации или места проживания конкретного творца. Особенно если мы говорим об искусстве. Разумеется, писатель, скажем, из Франции и Французской Гвианы изначально поставлены в несколько неравные условия. Значит ли это, что любой француз априори талантливее любого гвианца? Не думаю.

Много ли среднестатистический российский читатель фантастики знает о фантастике польской? Не очень. С ходу он назовет, скорее всего, Станислава Лема и Анджея Сапковского (если мы имеем дело с молодым человеком, то, скорее всего, в обратной последовательности, а то автора «Соляриса» и вовсе позабудут; впрочем, представитель старшего поколения вполне может не знать и создателя «Ведьмака»), после чего глубоко задумается. Тем приятнее мне, не только как главреду «Вселенной Метро 2033», но и просто как издателю, познакомить вас всех с еще одним автором. Человеком, который захотел и смог сказать что-то новое о мире, который если не каждый, то уж многие из читателей нашей серии точно считают исконно своим. Русским.

Не спешите обвинять меня в отсутствии патриотизма, друзья, но я не считаю это утверждение верным. Да, «Метро 2033» написано на русском языке и о России (хотя и не только о ней. Прежде всего, как и любое произведение художественной литературы, – о людях). Да, то же самое можно сказать о подавляющем большинстве из более чем семи десятков книг проекта Дмитрия Глуховского. Но ведь Вселенная не может быть только русской. Только английской. Только немецкой. Как не может принадлежать одной нации музыка. Кино. Живопись. Спорт. Фантастика, наконец.

Русская фантастика? Отлично! У нее свои традиции, своя история, свои герои и вехи.

Так же, как и у любой другой. У польской, к примеру.

Можно ли сказать: «Я люблю русскую фантастику?» В принципе, можно. Но что вы под этим понимаете? Фантастику, написанную на русском языке? А как тогда быть, скажем, с украинцем, белорусом, прибалтом, пишущим на русском? Фантастику, написанную русским? Тоже не очень получается, ведь русские авторы способны писать – и пишут – на многих языках, помимо родного. И фантастику – в том числе.

Что до меня, я люблю просто фантастику. Хорошую. Качественную. Способную цеплять и удивлять. И мне совсем не важно, кем и на каком языке она создана изначально. Разве только оговорку сделаю: по-русски мне читать наиболее комфортно, а для всего остального есть переводчики. Замечательные люди, которые, как и я, считают, что дофамина много не бывает.



То, что меня не убивает, делает меня сильнее.

    Фридрих Вильгельм Ницше (1844–1900)




Глава 1

Приманка


Белый миновал кучу мусора на углу и снова ускорился. Увидел вдалеке Ловкачку; та сидела на корточках на блоке кирпича между перекрестком и подворотней, одним из трех входов во все еще не обрушившуюся часть дома. Пятьдесят, а может, сорок пять шагов. Пятнадцать секунд. Если он не станет тормозить.

Сжав зубы, он сосредоточился на одном: быстрее двигать ногами. Не обращал внимания на сбивающееся дыхание, на пульсацию крови в висках, что заглушала все остальное, на тяжесть кожаного плаща, от которой, пока ты на поверхности, не избавиться.

Он не смел оглядываться, хоть и знал: шарики, по всему, уже близко. Все внимание он сосредоточил на девушке, которая ожидала его в глубине улицы, чуткая, будто охотящийся крылач. Это она теперь была его глазами и ушами. Это она давала ему знаки. Ключевой момент наступит, когда Ловкачка повернется и тоже бросится наутек. Если сделает это раньше, чем Белый минует характерно изломанный фонарный столб, будет худо. Шарики быстрее человека, они сильнее и ловчее – доберутся до него раньше, чем он успеет приблизиться к темному прямоугольнику ворот.

Пока же все было в порядке. Белый двигался широкими прыжками, преодолевая метры узкого, извилистого каньона улицы. По обе стороны громоздились отвесные осыпи руин, увенчанные выжженными фрагментами уцелевших стен. Черные ямы окон следили, казалось, за каждым движением бегущего внизу человека, а тот ни на миг не останавливался, не сдавался, зная, что любая секунда колебания может стоить ему жизни.

Ловкачка встала и двинулась в сторону подворотни, когда от оплетенного синими лианами фонаря его отделяла всего пара шагов. «Все?!» Белый с немалым трудом переборол желание оглянуться через плечо. Как любой мужчина в анклаве, он был опытным манком, и все же лишь самая малость сдерживала его от того, чтобы страх победил наработанные годами навыки. Он заставил себя напрячься еще сильнее, хотя пот уже заливал глаза, а исцарапанный визор противогаза начинала застить туманная дымка. «Этого еще не хватало!» Он не опасался наступить на одно из семнадцати щупалец сарлака – их расположение и вид он знал наизусть, как и любой обитатель анклава. Но замутненный плексиглас суживал поле зрения, а это грозило опасностью споткнуться, потерять скорость и неминуемо встретить свой конец.

Он сильнее наклонил голову, чтобы лучше видеть узкую, вьющуюся между развалинами полоску мостовой – единственный путь, которым он мог в меру безопасно и быстро добраться до подворотни. У шариков такой проблемы не было. Неслись они вперед напролом, предательскими осыпями, лишь бы поскорее добраться до жертвы. Он достаточно часто видел их в деле, когда страховал других манков, как сейчас страховала его Ловкачка. При малой доле счастья – а этого нынче требовалось ему не меньше, чем, скажем, сбор изотопов, – зов крови окажется губителен для кого-то из преследователей.

А вот узнает ли о том Белый – совсем другой вопрос. С маской на лице и натянутым капюшоном, он не слышал даже эха собственных шагов, хотя подкованные берцы, должно быть, крепко гремели о мостовую. Тум-дум, тум-дум, кровь пульсировала все быстрее, сердце лупило как обезумевшее, еще минута – и оно выломает прутья ребер, вырвется из тесноты клетки.

Нервы и страх брали верх, адреналин обострял восприятие, течение времени странно замедлилось. Тут Ловкачка оттолкнулась от большого бетонного обломка, выглядела она в этот миг словно астронавт, шагающий поверхностью Луны, – если, конечно, верить россказням Учителя. Белый даже в такие мгновения замечал изрядную грацию ее движений. Была она худенькой, гибкой и… дьявольски ловкой. Ведь недаром в анклаве ей дали именно такое прозвище. Вот она без труда перескочила широченное, в пару метров, щупальце…

«Сарлак! Твою мать!» Белый свернул в последний момент, мысленно себя понося. Все из-за нервов. Размечтался, задумался, вместо того чтобы помнить о ловушках. Скрытая слоем обломков сетка щупалец гигантского хищного растения была едва заметна. Если бы он не знал ее положения, оказался бы теперь в душащей хватке, парализованный ядом, обреченный на болезненную и медленную – действительно медленную – смерть. Сарлак переваривал пойманные жертвы по нескольку дней, а яд его был настолько токсичен, что и мгновенная спасительная операция оказывалась напрасной. Если выстрелившие иглы пробивали кожу, приговор был неотвратим. Паралич не отступал. Никогда. Проверено десятки раз. Освобожденного от такой ловушки человека можно было лишь добить.

Обход без малого трехметрового щупальца потребовал от убегающего манка немалой эквилибристики. Особенно учитывая, что в этот миг он не мог сбавлять скорость. К счастью, Белый отрабатывал подобные маневры. Раз сто, а может, и того больше. Должен был попасть на лежавшие на осыпи, забрызганные почерневшей кровью обломки бетона. Лишь они и оставались достаточно стабильными, чтобы можно было от них оттолкнуться и пройти над ловушкой поверху. Первый шаг… Второй… Удалось без ошибки, с третьим он уже не рисковал. Пролетел над щупальцем, молясь лишь об одном: чтобы не споткнуться, приземлившись.

Сарлаку в этот день повезло больше Белого. Щупальце мгновенно свернулось, сбросив маскирующие его обломки, и сомкнулось в убийственной хватке на неосторожной жертве.

«Шарики уже настолько близко?»

Белый не выдержал; едва лишь его ботинки соприкоснулись с землей, он быстро оглянулся. Сетчатая ловушка уже сомкнулась на теле твари, но продолжала дрожать, словно ее кто-то тряс изнутри. Толстые, с палец, волокна в нескольких местах порвались, на камни пролился ручеек зеленоватой опалесцирующей жидкости. Пойманный хищник сражался за жизнь. Был он сильнее человека, но судьба его оказалась предопределена. Еще миг, и щупальце подняло его ввысь, потом оно распустится, вбрасывая все еще живую, но уже обездвиженную жертву в пищеварительную яму.

Остальные твари, черно-синие, лишайные, тут и там покрытые пучками жесткой щетины, остановились, слыша ужасный скулеж слабеющего товарища. Уставились большими раскосыми глазищами на все еще подрагивающее щупальце, рыча и склоняя головы. Их было восемь. Семеро молодых – теперь уже шестеро – и невероятно массивная самка, наверняка их мать или предводительница стаи. Молодые шарики… Наполовину меньше взрослых особей, зато более ловкие и быстрые. «Это объясняет, отчего они меня почти достали…»

Белый не остановился, как его преследователи. Бросив взгляд через плечо, он погнал дальше, в сторону ожидающей его в воротах перепуганной девушки. Шарики, пусть пойманные врасплох внезапной гибелью товарища, через миг возобновят погоню. Это ясно, как миллион солнц. Вопрос лишь, надолго ли они остановились. Получил он три или пять дополнительных секунд? Сука, похоже, не станет переживать из-за гибели одного члена стаи, потянет за собой остальных, и тогда…

Белый сосредоточил внимание на черном прямоугольнике подворотни и на выглядывающей оттуда Ловкачке. Пятнадцать шагов, десять, пять. «Только не сейчас, не так близко от спасения», – молил он мысленно, выжимая из немилосердно горящих ног последние капли силы.

Ворвавшись на темную лестничную площадку, он оттолкнулся от матраса, прислоненного к стене и смягчившего удар. Ждавшая его девушка в тот же миг захлопнула массивную дверь. Стук створки о фрамугу слился с другим, еще более громким звуком. Что-то грохнуло в толстое дерево с внешней стороны – так, что посыпались побелка и ржавчина.








Это препятствие не задержит оставшихся тварей надолго. Они оба знали об этом, а потому – понеслись в сторону лестницы, Ловкачка впереди, Белый – сразу следом, как на тренировках. Не могли столкнуться, потеряв ритм, потеряв равновесие. Каждая секунда задержки могла привести к их смерти. «Три этажа, шесть пролетов – и окажемся у цели». Снизу донесся громкий треск. Укрепленные в это утро замки уступили напору ярости тварей. Дикий визг, многократным эхом отражающийся от облупленных стен, заставлял холодеть кровь. Предпоследний пролет. Пыль, поднимаемая тяжелыми ботинками, отмечала дорогу беглецов, когда они резко поворачивали, хватаясь за расшатанные поручни.

Дверь слева, открытая почти настежь. Она минует дверь не останавливаясь, он же должен попасть ладонью по ручке и дернуть створку так сильно, чтобы захлопнуть все замки. Если он ошибется или если что-то пойдет не так, они – трупы. Мутировавшие собаки порвут толстую кожаную защиту и доберутся до… «Сосредоточься, парень». Белый впился взглядом в круглую латунную ручку. Была она такой маленькой, такой скользкой. Одолев две последних ступеньки, он вытянул руку вперед. Три четверти визора маски покрывал пар. Он должен это сделать, пусть и вслепую. Бегущий в голове своры шарик как раз отталкивался от обожженной стены, ловко преодолевая последний пролет.

Пальцы, укрытые в толстой перчатке, не настолько ловки, как того хотелось бы, хотя и сжались на гладком металле с натренированной точностью. Рывок изо всех сил, дверь со скрипом двинулись к косяку – со скрипом настолько громким, что тот прорвался сквозь биение пульсирующей в ушах крови. Удастся ли ее захлопнуть, прежде чем гонящаяся за людьми тварь минует порог? Белый убедится в этом через долю секунды. Если опоздал – окажется сбитым с ног и разодранным, даже ногу не поставив на подпаленный ковер…

Он пронесся коротким загроможденным коридорчиком и ворвался в комнату за ним. С трудом затормозил у зияющей на полу дыры. Вся внутренняя часть дома обрушилась в колодец двора. Впереди была пропасть в несколько этажей, за спиной – хлипкие двери, а справа и слева – треснувшие стены. Из этого помещения наружу вела лишь одна дорога. Он глянул на Ловкачку. Та была бледна, тряслась, словно в лихорадке. «Ничего странного, – подумал он, – мы уже трижды избежали почти верной смерти». Оглядываясь в сторону спрятавшегося во тьме коридора, он протянул к ней руки. Она крепко его обняла, он почувствовал ее ладони на своей спине.

– Люблю тебя, сумасшедшая, – просопел он, когда они сделали, что нужно, и она, в конце концов, выскользнула из его объятий. Она покачала головой, показывая, что не слышит, потому он заорал так громко, как сумел: – Люблю тебя, Ловкачка!

Теперь она его услышала. Встала спиной к бездне и подала ему все еще дрожащую руку. Он сплел с ней ладонь, крепко стиснул в своей. Оба они глянули на ритмично содрогающуюся дверь. Шарики бились в нее непрерывно, изо всех сил, обезумев от голода и зова крови.

Белый украдкой глянул на девушку, которая уже вскоре должна была стать его официальной партнершей. Оскалился, чтобы подбодрить ее. Не могла она этого знать, точно так же, как и он не мог рассмотреть сквозь маску его губы, но довольно было взглянуть в эти блестящие голубые глаза, чтобы знать: она тоже улыбается ему сквозь слезы.

Замки с громким треском уступили. Оба они непроизвольно вздрогнули. В узком коридорчике сделалось тесно от черно-синих, лишайных, покрытых сочащимся гноем фигур. Дико скулящие шарики бросились прямо на замерших людей.

Белый почувствовал удивительно сильную хватку Ловкачки. Их вылазка на поверхность заканчивалась здесь и сейчас. Теперь они могли сделать только одно. Не поворачиваясь, он дернул девушку за руку и… прыгнул, потянув ее следом.

Пока они летели вниз, она кричала. Продолжала орать, как одержимая, когда натянувшиеся веревки рывком затормозили их полет и они повисли высоко над покрытым обломками двором. Механизм сработал как задумано. Они съехали к стене дома по ту сторону и остановились этажом ниже, наблюдая за развитием событий. Четыре молодых шарика, что бросились следом, уже обмякли на бетонных глыбах, проткнутые насквозь толстыми, с палец, ржавыми прутьями арматуры. Пятый все еще балансировал на грани, отчаянно пытаясь удержаться на сломанных досках. Шансов, однако, у него не было. На глазах у людей, жалобно пища, он полетел вниз.

– Пять! – крикнул Белый, показывая ей растопыренные пальцы на правой руке. – Мы прикончили пятерых!

Ловкачка глянула на него, покачав головой, а потом указала наверх, на вертящуюся на краю пропасти тварь.

– Двое остались! – напомнила она, прежде чем в поле зрения появилась огромная самка.

– Да ладно тебе, девушка! И так – больше, чем мы хотели!

Однако она его не слушала. Принялась махать рукой как безумная, чтобы обратить внимание мутантов на себя. Самка кое-что соображала, потому проигнорировала ее, но последний из молодых, дурной, как любой щенок, принялся выть, а потом носиться туда-сюда у самого края сорванного пола. Это подтолкнуло Ловкачку к еще более энергичным дразнилкам. Она даже стянула перчатку и бросила ее в сторону твари. Глупый шарик прыгнул, чтобы ухватить зубами кусок пропитанной потом шкуры. Не разжал челюстей до того самого момента, как напоролся на штыри.

Когда последний из молодых погиб, самка отчаянно взвыла. Рыча и исходя пеной, она смотрела четверкой слезящихся глазок на висящих в нескольких метрах от нее людей. Белый не верил, что твари разумны. Это ведь только животные. Просто мутировавшие собаки. Самое большее, могли они действовать инстинктивно, пусть и – признавал он с неохотой – порой охотились на людей стаей, разделяясь по ролям, как настоящие ловчие.

Теперь же, глядя на ощеренные желтые клыки, свисающий между ними язык, а прежде всего, на красные и совсем уж не бессмысленные глаза, отмерявшие, казалось, расстояние, отделявшее тварь от неудавшихся жертв, он начал задумываться, истинны ли его убеждения. Сука не отреагировала на вторую перчатку, которая упала на пол рядом с ее лапой. Даже не обнюхала ее. И все же, вдохновленная предыдущим успехом, Ловкачка не переставала махать руками. Это была ее первая охота на поверхности. К тому же – настолько удачная. Она имела право радоваться и чувствовать гордость. Но перегибать не стоило. Белый ухватил ее за плечо, когда она потянулась к сделанному из велосипедной шестерни механизму, благодаря которому они могли перемещаться по веревке в обе стороны.

– Что ты вытворяешь? – спросил он.

Девушка послала ему удивленный взгляд.

– Приманиваю эту падаль, – ответила гордо.

– Оставайся на месте. Мы прикончили их достаточно много…

– Смеешься? – спросила она с издевкой, сбрасывая его руку с плеча. – У нее и шанса нет до нас добраться.

Это правда. Шарики – плотно сбитые, быстрые, сильные, но тяжелые. А потому не были хорошими прыгунами, и Учитель выбрал это место после целой серии тестов. Пока они придерживались его советов, проблем не должно возникнуть. Но было понятно, что успех вскружил Ловкачке голову. Белый тихонько выругался. Не хотел, чтобы она рисковала зря, поскольку должна была стать матерью его детей, но… он глянул вниз, на двор, где крутилось несколько одетых в кожаные плащи мужчин. Ножовщики умело разделывали мертвых тварей, грузя мясо, кости и внутренности в ведра. Их помощники быстро уносили добычу к открытому люку. Часть работающих на руинах людей, услыхав вопли девушки, с интересом поглядывали вверх. «Пусть будет зрелище и для них, пусть увидят, насколько отважна их будущая предводительница», – решил он наконец, готовый отреагировать, если Ловкачка сделает нечто действительно глупое.

Девушка продвинулась на метр, заблокировала механизм и снова принялась дразнить поглядывающую на нее самку. Тварь не реагировала, однако буркалы, неподвижно устремленные на потрошащих ее помет ножовщиков, зловеще блестели. Ловкачка это заметила и, не обращая внимания на предупреждения, передвинулась еще на метр. Но даже это не спровоцировало ответной реакции. Огромная самка шариков неподвижно высилась на краю пропасти, словно впав в оцепенение.

Белый глянул вниз. Его люди уже заканчивали работу. На развалинах остались только пятна крови.

– Уходим! – крикнул он, зная, что время подходит к концу.

Их крики наверняка уже привлекли внимание всех хищников вокруг, а запах пролитой крови вот-вот притянет крылатых убийц.

Ловкачка гневно фыркнула, но потом неохотно взялась за карабинчик и, повернувшись к самке спиною, потянулась, чтобы ухватить брошенный в ее сторону вытяжной линь. Белый знал девушку достаточно хорошо, чтобы понимать – она зла. Так жаждала яркого успеха, которым доказала бы остальным кандидаткам, что она – и только она – имеет право родить сыновей предводителю анклава. По его мнению, своего она и так добилась, но ей все было мало. «Хорошо, что она настолько амбициозна», – думал он, глядя, как Ловкачка начинает опускаться.

Сосредоточившись на своей женщине, он на миг позабыл об оставшемся шарике. И это оказалось ошибкой. Впрочем, он все равно ничего не сумел бы сделать. Чуть раньше он приметил, что самка медленно отступает внутрь комнаты, и решил, что она – сдалась. Но та не намеревалась уходить, по крайней мере, так, как понравилось бы людям. Исчезла из поля зрения Белого всего-то на несколько мгновений. Столько ей понадобилось, чтобы взять длинный разбег и, оттолкнувшись от самого края, полететь в пропасть, прямо на спину Ловкачки.

Шарики не были хорошими прыгунами. Учитель хорошо рассчитал безопасное расстояние, но не принял во внимание одну действительно важную деталь. Ни одна тварь не сумела бы допрыгнуть до того места, где висел манок, но… Тяжелая тварь не падала камнем, а летела вниз по дуге, приближаясь к противоположной стене, о которую в конце концов она и разбилась бы, где-то между первым и вторым этажами. Если бы на пути ее не оказалась ни о чем не подозревающая девушка.

Только и того, что Ловкачка, в отличие от Белого, понятия не имела, что случится. До последнего момента она сосредотачивала внимание на лине. Возможно, и погибла-то, не почувствовав боли. Самка весом более сотни килограммов ударила в гибкое тело девушки, вонзив когти и клыки на уровне талии. Они повисли вместе – на мгновение, показавшееся следящему со стороны, переполненному адреналином мужчине вечностью. Рывок от удара был настолько силен, что тварь буквально разорвала жертву пополам, а после полетела вниз, уже под другим углом, грохнувшись среди запаниковавших ножовщиков.

К счастью для людей, шарик попал в одну из ловушек, щетинящуюся металлическими прутьями. Когда бы не это, тварь пережила бы падение, и как знать, не оказалось бы тогда жертв еще больше. Заостренные, с метр длиной и толщиной в палец, железные шипы прошили кости и мышцы мутанта в нескольких местах. Вокруг умирающей, но все еще взрыкивающей самки брызгала кровь и пульсировали разорванные внутренности.

Белый замер, не в силах произнести ни слова. Тупо глядел на безжизненно качающийся торс девушки, всего через несколько дней собиравшейся стать его первой партнершей.




Глава 2

Анклав


– Учитель, тебя Белый вызывает!

Сидящий перед тройкой детей массивный, совершенно лысый мужчина в выгоревшем «моро»[1 - Марка польской военной униформы.]отвел взгляд от потрепанной и уже крепко пожелтевшей страницы, которую держал в руках. С интересом, как и его ученики, глянул на задыхающегося гонца.

Его не удивил ни вызов, ни личность того, кто этот вызов принес. Лютик был порученцем Белого, одним из двенадцати членов гвардии, которые выполняли в анклаве функции полиции, а потому именно на нем или на ком-то из его коллег лежала обязанность сообщать людям, когда их вызывает предводитель этого сообщества.

Куда интересней ему показалось то, что Лютик прибежал в школу прямо в кожаной защите, которую носили во время ежедневных вылазок на поверхность. Броня его, к тому же, припахивала кровью и за километр воняла трупом.

Что-то наверняка случилось, и это «что-то» было действительно важным, если уж Белый отослал его сразу после того, как спустился с поверхности.

– Иду, – ответил Учитель, откладывая страницу потрепанного учебника в затертую коробку от обуви, в которой лежали остальные части ценного тома. – Передай Белому, что буду у него через пять минут.

Лютик покачал головой.

– Он приказал тебя доставить.

Бровь сидящего на разваливающемся стуле учителя поползла вверх. Вместе с нею задвигались вытатуированные на виске линии. Длинный шрам, идущий по правой щеке от линии волос до подбородка, слегка побелел, выдавая растущее раздражение. Однако учитель не произнес ни слова, лишь махнул рукой, отпуская учеников. Дети собрались мгновенно, понеслись к выходу и, порскнув мимо гвардейца, исчезли в полумраке за подъемом коридора. Они терпеть не могли школу, это было видно с первого взгляда. Мужчина, ответственный за их обучение, не слишком этому удивлялся. Здесь, под землей, кроме зубрежки и выполнения заданий, подопечные его должны были еще и трудиться. Причем – тяжело. В анклаве Иного ел лишь тот, кто на это наработал.

– Ну, тогда пошли, – проворчал Учитель.

Он поставил коробку с учебником рядом с другими картонками на верстак, сколоченный из пары кривых досок, осмотрелся в последний раз, тщательно погасил все масляные лампы и вышел из бокса, гордо именуемого школой.

Три стены из местами насквозь проржавевшей гофрированной жести, которую примотали проволокой к обычным стойкам. Старое армейское одеяло, служащее дверью. Так выглядела альма-матер анклава Иного. Над ее уродством насмехались бы даже в трущобах глубочайшего африканского зажопья, но здесь, в каналах Вроцлава, школой изрядно гордились. В «стенах» ее училось уже второе поколение людей, переживших атомный пожар. Еще пара лет – и в единственном классе сядут внуки тех, кто первыми закончил подземную школу жизни.

Лютик соскочил на уровень канала, идущего чуть ниже, в русло, которым перед Атакой текли стоки. Двинулся вперед, грозно покрикивая на немногочисленных прохожих. Не оглядывался. Хотя он и не принадлежал к излишне сообразительным, но знал, что Учитель пойдет за ним. В сообществе действовала железная дисциплина. Лютик даже представить себе не мог, чтобы кто-то сумел проигнорировать приказ Белого.

Учитель и его проводник покинули короткое боковое ответвление канала, в котором кроме школы располагалось еще несколько мастерских, где старшие ученики могли учиться по выбранной специальности. Миновав кузницу, устроенную точнехонько под канализационным колодцем, что служил естественным дымоходом, они повернули вправо, входя в туннель, ведший к главной артерии анклава. Здесь тянулся ряд «апартаментов», как именовали – некогда с иронией, а нынче всерьез – возведенные из того, что под руку попадется, боксы: тут гнездились восемьдесят четыре гражданина, из которых и состояло все их общество. Включая шестерых детей.

Дети…

Учитель ухмыльнулся. В этих подземельях в зрелый возраст вступали куда раньше, чем перед Атакой. В постъядерном мире человек достигал совершеннолетия уже после десятого дня рождения, хотя, если верить слухам, в южных районах Вроцлава все еще существовали анклавы, в которых относительно беззаботное детство длилось несколько дольше. Но здесь, на краю Запретной Зоны – так называли пояс наиболее пораженной поверхности, – ситуация выглядела совсем иначе, чем в более освоенных и менее пострадавших районах города.

Сорокасемилетний Учитель был старейшим гражданином этого сообщества и одновременно – последним из местных Помнящих, – как называли в туннелях людей, родившихся за много лет до Атаки и хорошо знавших обычаи погибшей цивилизации. Остальные обитатели анклава Иного пришли в мир уже в каналах – или попали сюда в первые годы жизни и не могли знать о тех временах слишком многого.

Взрыв, который оставил между Подвальем и Рынком кратер глубиной метров в тридцать и превратил в стеклоподобную гарь целые кварталы Старого Города, был лишь прелюдией кошмара. Кто-то некогда сказал, что те, кто выживет в атомной войне, позавидуют погибшим. Забытый автор этой сентенции был прав. Момент Атаки пережило много вроцлавцев – после тревоги в каналы и подземелья сумели сойти десятки тысяч людей, – но это был не конец, а лишь начало их долгой дороги страданий. Излучение, голод и атомная зима собрали богатый урожай. Особенно в первые годы после апокалипсиса. Уцелевшие в атомном пожаре «счастливчики» мерли в туннелях буквально как мухи; от голода, холода и болезней. Однако те, кому удалось выжить в худшее время, произвели под землей более сильное потомство. Ницше был прав, когда заявлял: «Что меня не убивает, делает меня сильнее». Люди эти были наилучшим тому примером.

Немногочисленные обитатели, мимо которых проходили Учитель и Лютик, поглядывали на двух мужчин с интересом. Их лица и фигуры Учитель видел или в бледно-голубом свечении, испускаемом вездесущими фосфоресцирующими грибами, которые в шутку звали неонками, или в золотом свете масляных ламп, которые разгоняли тьму в немногочисленных боксах, где пребывали люди, отдыхающие от трудов или готовившиеся к очередному выходу на поверхность. Жизнь в каналах была такой же монотонной, как отсидка пожизненного. По сути, здесь либо работали, либо спали. Да время от времени прикладывались к самостоятельно гонимой моче, недостойной зваться алкоголем.

Гвардеец и идущий за ним Помнящий добрались до самого широкого, транзитного туннеля, которым многие годы шли люди, несущие товары и новости из самых дальних уголков Вроцлава. Окрестные анклавы пульсировали жизнью – в лучшие времена Иной держал под своим управлением вчетверо больше душ, чем нынче было у его сына. Теперь старый путь из Купеческой Республики в просторы Шарикового поля был пуст. От комнаток для странников и мест для ночлега, нанимаемых пришельцами из отдаленных районов, не осталось и следа. Исчезли и почти все лавки местных купцов, а в тех, что все еще стояли, можно было найти лишь кучу малостоящего мусора.

В половине дороги между двумя жилыми туннелями, в стене слева, находился выложенный дополнительным слоем кирпича зев короткого технического коридора, который вел к четырем большим камерам. Три первые, прилегающие к боковым стенам прохода, служили складами. В последней – и наибольшей – пребывал предводитель сообщества. Единственный сын и наследник Иного, прозванный Белым из-за его альбинизма.

Часовые гвардейцы расступились, когда Лютик приостановился на миг, чтобы впервые проверить, где приведенный им Учитель. Тот же был всего в шаге за его спиной, потому они сразу прошли пост и, миновав охрану складов, добрались до некогда красной портьеры, что перегораживала коридор и у которой стоял еще один гвардеец. По знаку поручика парень отвел тяжелую ткань, открывая короткий, очень тесный проход и видимые в глубине, настежь распахнутые стальные двери, из-за которых бил яркий свет.

Прямоугольная, шесть на восемь метров, комната была очень высокой, особенно если сравнивать с окружающими ее туннелями; кроме того, потолок ее, видимый в мерцающем свете развешанных по стенам ламп, нисколько не напоминал привычные своды каналов девятнадцатого и начала двадцатого веков. В отличие от них, был он прямым и не кирпичным, а бетонным – на крошащейся, покрытой лишаями влажных пятен поверхности все еще виднелись следы опалубки. Но самый интересный элемент зала аудиенций, как звали это место, все же находился под ногами Учителя. Ведь помещение имело два уровня. Из дна водосборника, которым некогда оно было, до половины наполненного ранее водою или стоками, вырастала почти четырехметровая колонна, на которую опирались две скрещивающихся посредине балки шириной метра в полтора. Прямоугольные отверстия между ними и стенами были забраны тяжелыми чугунными решетками. Предводитель анклава правил наверху, а ниже устроили тюрьму, куда сажали осужденных за различные преступления граждан.

Белый пребывал на троне – как его отец привык называть слегка обгоревшее раскладное кожаное кресло, которое притянули сюда много лет назад, естественно, кружной дорогой, через сливные каналы, поскольку настолько крупная мебель черта с два поместилась бы в каком-то из канализационных люков. От входа его отгораживал уставленный на поперечном помосте стол, у которого иной раз сиживали судьи, доверенные советники или приглашенные гости. Сегодня все расшатанные стулья стояли под стенами, рядом с деревянными, грубой склейки плитами, которыми во время собраний закрывали часть решеток, чтобы ни с кем не случилось несчастье. А на столе… На столе, на военной палатке, лежало тело.

Учителю даже не пришлось вглядываться в изуродованные останки, чтобы понять, кто погиб во время нынешнего заманивания. Его лишь удивило, каким чудом Белый сумел получить останки любимой женщины. Шарики, котокаты и крылачи не позволили бы отобрать добычу, а сарлак не рвал жертву в клочья…

Лютик остался в дверях; заинтригованный Учитель спокойно обошел его, приблизившись к столу. Внимательно всмотрелся в располосованный плащ и разорванное пополам, почти лишенное внутренностей тело. Меловая белизна лица Ловкачки казалась такой спокойной, словно девушка и не почувствовала перед смертью, что сотворила с ней разъяренная тварь.

Помнящий перевел взгляд на сидящего в нескольких метрах предводителя анклава.

– Что случилось?

– Это ты мне скажи, Учитель, – ядовитым тоном ответил альбинос.

– Не понимаю.

Зал аудиенций наполнила гробовая тишина. Толстый полог и находящийся за ним коридор в несколько метров гасили звуки. В конце концов Белый не выдержал, вскочил с кресла и подошел к столу. Склонился над трупом, его лишенные пигмента радужки кроваво блеснули.

– Твоя ловушка не сработала, как нужно.

– Это невозможно, – пойманный врасплох Учитель снова опустил взгляд, чтобы присмотреться к ранам девушки. – Все было рассчитано точно. Если порвался один из тросов, ты не можешь иметь претензий ко мне. Не я их…

Белый ударил кулаком в стол с такой силой, что тело девушки вздрогнуло, словно внезапно вернув себе возможность дышать.

– Хватит нести херню! – заорал Белый, обрызгивая слюной себя, собеседника, труп. – Это все твоя вина!

– Не думаю, – мужчина с татуировкой на виске смерил предводителя гневным взглядом. – Не знаю, что случилось на поверхности, но я уверен, что мы можем спокойно все выяснить, если…

– Мы не можем и не станем ничего выяснять! – альбинос двумя кулаками уперся в край столешницы. Дышал он тяжело, словно едва сумел сбежать от шариков. – Мы сделали ловушку, поскольку ты утверждал, что она будет безопасной, и, как видно, хрен там получилось! – эту фразы он едва ли не прорычал.

Учитель тоже склонился над столом.

– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – произнес, понижая голос так, чтобы Лютик и стоящие на краях помоста гвардейцы его не услышали. О заключенных думать не приходилось, камеры внизу стояли пустыми вот уже несколько месяцев. – Правда. Однако ты должен мне сказать, что там случилось, в противном случае…

Белый не слушал.

Взревел, запрокидывая лицо к бетонному потолку. Когда же наконец умолк, то отвернулся и, не глядя на собеседника, пошел к трону. И лишь с него окинул Помнящего кривым взглядом – а после ухмыльнулся так скверно, что Учитель почувствовал, как по спине у него поползли мурашки. Трагическая смерть будущей партнерши вызвала у этого неопытного восемнадцатилетнего паренька, не пережившего до сей поры ни единой трагедии, немалый шок. Матери он не знал, та умерла родами, а отец отдал душу после длительной болезни. Тогда у Белого хватило времени, чтобы смириться с фактом потери единственного родственника – да и не слишком-то он его и уважал. Зато Ловкачка…

– По твоему лицу, – захрипел альбинос, вырывая Помнящего из глубокого раздумья, – я вижу, что ты уже прикидываешь, какие словечки использовать, чтобы меня умилостивить. Но это не удастся. Не на этот раз. Не после того, что случилось во время заманивания.

– Ты так и не сказал мне до сих пор, что там, собственно, случилось, – татуировка на виске Учителя, когда он щурился, странно шевелилась.

– Я сказал.

– Тогда повтори, но на этот раз опиши, как все происходило, более подробно. – Помнящий с трудом удерживался от вспышки. Краем глаза он заметил, что гвардейцы покидают посты, а их ладони – ложатся на рукояти ножей. Пятеро… взгляд украдкой в сторону двери дал понять Учителю, что именно столько вооруженных людей находится в зале… он не справится, особенно учитывая, что никакого оружия у него с собой нету, а эти парни – по настоящему хороши в своем ремесле. Он об этом знал, поскольку сам же их и вышколил. Двое страховали оставшуюся троицу, держа наготове пращи. – Прошу тебя, – добавил он, переводя взгляд на предводителя.

– Да что ты! – произнес с издевкой Белый, усаживаясь поудобней. – Ладно, если просишь – скажу. Мы заманили шариков на последний этаж и съехали к другой стене, согласно твоим инструкциям. Пять вшивых собак попали в ловушку, но две последних – уцелели. Ловкачка… – в этот момент голос его слегка задрожал, – Ловкачка попыталась их рассердить, заставить прыгнуть.

– И подошла слишком близко… – догадался Учитель.

– Не прерывай меня, старик! – заорал альбинос, вскакивая с кресла.

Старик? Это было что-то новое. Этот щенок ранее никогда не выказывал столь серьезного отсутствия уважения к последнему из Помнящих. К человеку, которому отец его был многим обязан, не исключая и возможности править этим анклавом.

– Я лишь…

– Я сказал, не прерывай! – Белый вытер губы тыльной стороной ладони и снова рухнул на сиденье. – Нет, она не подъехала слишком близко. До отметки оставалась еще пара метров.

Он вспомнил об окрашенном в желтый цвет фрагменте веревки, указывающем место, до которого, теоретически, мог допрыгнуть атаковавший хищник. Учитель высчитал это расстояние после нескольких недель наблюдений. Провел немало часов на поверхности, присматриваясь к бродящим в руинах шарикам. Измерил все очень точно, набросил еще кусок на безопасность, чтобы знать наверняка: обойдется без несчастного. Он был уверен, что все дело в недоразумении.

– Тогда я совершенно не понимаю, как…

– И в этом вся проблема, Учитель, – бесцеремонно прервал его альбинос. – Или ты ничего не понимаешь, или ничего не знаешь, а я… Я из-за твоего незнания потерял женщину.

– Это не так…

Белый махнул рукою, словно отгоняя муху.

– Хватит нести херню. Твоя ловушка не настолько гениальна, как ты нам тер. Ты и только ты несешь ответственность за то, что случилось.

– Не думаю, – пробормотал Учитель. Он был уверен в своих расчетах, недаром же он посвятил этому проекту столько времени и стараний. – Ты не говоришь мне всего.

– Чего-чего? – Белый грозно прищурился.

– Ты в глубоком шоке, как я погляжу. И это не удивительно. Всякий чувствовал бы себя так на твоем месте. – Помнящий выразительно глянул на гвардейцев, и те непроизвольно кивнули. – Потому позволь мне поговорить с ножовщиками…

– Ты говоришь, что я вру?! – Белый снова сорвался с трона.

Его подчиненные отреагировали моментально, выхватывая ножи из-за поясов и раскручивая пращи. Атмосфера сделалась нервной, одно неосторожное слово могло привести к концу разговора и к началу резни.

– Нет! Я не говорил ничего подобного! – воскликнул Учитель, высоко вскидывая руки и медленно поворачиваясь, словно желая продемонстрировать всем отсутствие дурных намерений. На самом деле он проверял местность, расстановку противников, их вооружение. Хорошего было мало. Выход контролировали двое парней с пращами в руках. Потянись они за мачете, Помнящий имел бы больше шансов, но если воспользуются метательным оружием, то подстрелят его раньше, чем он успеет разоружить кого-нибудь из ножовщиков, а тех было трое, по одному с каждого конца помоста. Если уж бой начинать нельзя, то Помнящий решил потянуть время. – Я не говорю, что ты врешь, – добавил он примирительным тоном. – Однако я вижу, что ты ужасно расстроен, а в таком состоянии… – он замолчал, увидев, как альбинос синеет лицом. – Позволь мне проверить расчеты, поговорить с ножовщиками, они видели… видели все с другой перспективы.

Белый качал головой, и с каждым мгновением все сильнее.

– Нет, нет и еще раз нет!

Учитель замолчал. Однако продолжал стоять с широко разведенными в стороны руками, словно заверяя этим жестом окруживших его гвардейцев, что вожаку не стоит его опасаться. Однако это их не успокоило, они не отступили ни на шаг и не опускали оружия. Если Помнящий хотел выйти из схватки живым-здоровым, то требовалось изменить тактику.

– Да, ты прав. Ловушка не подействовала, как должна. И все же уверяю тебя, что я приложил все усилия, чтобы всякий манок, добравшийся до веревок, был на них в безопасности. Но мы могли что-то пропустить, – он специально использовал множественное число, чтобы дать понять Белому: он – не единственный человек, которого можно обвинить в несчастном случае. – Из того, что ты говоришь, я могу сделать вывод, что шарики нынче быстрее или сильнее, чем еще год назад… – он изобразил задумчивость, словно прокручивая эту мысль. – Да, это может оказаться настоящей причиной нашей проблемы. В конце концов, мы имеем дело с мутантами. Не знаем мы о них ничего, кроме того, что они эволюционируют из поколения в поколение.

Альбинос замер. Он не ожидал такой быстрой капитуляции противника. Может, даже рассчитывал, что облыжно обвиненный Учитель возразит ему, как делал это во время многих менее важных споров. В случае открытого противостояния он бы получил возможность на ком-то сорвать злость, переживания из-за смерти партнерши. И никто не стал бы тогда обвинять гвардейцев, рань они – или даже убей – опасного противника, который напал на предводителя анклава, когда тот лил слезы над трупом любимой.

Учитель понял это моментально. Не видя другого выхода, решил поддаться еще сильнее. «Согнись, и не будешь сломлен. Уступи – и победишь». Эти максимы древних мастеров искусства боя сохраняли актуальность даже в постъядерной реальности. Потому Помнящий решил воспользоваться скрытой в них мудростью, чтобы выиграть это столкновение. Белый не был настолько уж умен, чтобы меряться с ним словами, но упорства ему хватало, да и не уступал он так уж легко.

– Значит, ты признаешься, что отвечаешь за смерть Ловкачки? – спросил альбинос после короткого молчания.

– Признаюсь, что могу в какой-то степени нести за нее общую ответственность, – ответил Учитель, осторожно подбирая слова.

– Ха! – Белый тяжело опустился в кресло. Он тоже начинал тянуть время, не зная, как выбраться из расставленных силков. – Ха! – повторил он.

– Уверяю тебя, что я сделал все, что в моих силах, чтобы ловушка действовала безупречно. По крайней мере, на последнем этапе приманки. Сегодня она подвела нас впервые, а пользуемся мы ею вот уже семь месяцев. Случилось жуткое, я не стану спорить. Потому – прими мое глубочайшее сочувствие, – Помнящий склонил голову, но так, чтобы не выпустить оппонента из поля зрения. – Я переживаю твою утрату столь же тяжело, как и ты.

– Не пытайся меня разжалобить, – предостерег его Белый, рассерженный неожиданной утратой инициативы. – Кара должна наступить! – добавил он, повышая голос.

– Конечно, – сразу же согласился Учитель. – Если я провинился, то я должен принять последствия этого. Я сам созову совет анклава, чтобы тот оценил мой проступок и вынес справедливый приговор.

Совет анклава состоял из четырех наиболее доверенных советников – ранее Иного, а теперь его сына. Помнящий стоял во главе его, прекрасно знал остальных членов и верил в их рассудительность. У Белого при столкновении с ними не будет и шанса. Если пожелают его обвинить, потерпит постыдное поражение, поскольку этих людей он не сумеет ни подкупить, ни запугать, а попытка избавиться от всех советников сразу может привести к серьезным беспорядкам – и как знать, не к утрате ли власти. Потому мысль созвать совет показалась Учителю гениальной, как и все простые решения. Не говоря уже о том, что все произойдет согласно предписаниям кодекса, который даже наследник Иного не мог поставить под сомнение. «Туше, белячок!»

Альбинос нервно закусил нижнюю губу. Конфронтация с Помнящим пошла не так, как он задумал. Отец готовил его к управлению несколько лет, но мудрость, истинную мудрость, невозможно привить, даже если человек внимательно слушает наибольших мудрецов и изучает самые выдающиеся из их трудов. Таким-то образом можно обрести знание, которое сильно пригодится любому правителю, но чтобы суметь им воспользоваться, необходимо много лет практики и немалый опыт. А последнего-то наследнику Иного и не хватало.

Однако порой для того, чтобы выбраться из ряда ситуаций, хватает толики счастья, проблеска одной идеи в нужное время… как, увы, случилось и в этом случае. По крайней мере, так показалось Учителю.

– Нет, – ответил на удивление спокойным тоном альбинос. – Нам нет нужды собирать совет. Ты признал вину при свидетелях. При пяти свидетелях, – подчеркнул он с удовольствием. – А если я не ошибаюсь, кодекс четко говорит, что уже троих достаточно, чтобы я вынес приговор.

Помнящий мысленно выругался. Засранец случайно загнал его в угол. «А может, вовсе и не случайно… – и эта мысль заставила его похолодеть. – Возможно ли, чтобы альбинос все это спланировал? Использовал смерть Ловкачки, чтобы…»

Хоть еще минуту назад такое показалось бы ему маловероятным, Белый хладнокровно прокачивал ситуацию. Присутствие в зале пятерых наиболее доверенных гвардейцев говорило о том, что изначально дело было в чем-то большем, чем просто в желании сорвать злость на человеке, который, возможно, – всего лишь возможно! – нес некоторую толику ответственности за трагедию, до которой дошло на поверхности. А это все меняло коренным образом.

Учитель уже давно понимал, что раньше или позже дойдет до столкновения с новым предводителем анклава. Потому сразу после смерти Иного он заверил альбиноса, что власть его не интересует. Он не стремился к ней ни разу за время главенства Иного – хотя имел к тому немало возможностей – и тем более не намеревался делать этого сейчас. Единственное, о чем он просил, – о сохранении статус-кво, на что Белый сразу же дал согласие. Это, как думалось Помнящему, решило дело. Но, видимо, его оппонент имел несколько иное мнение на этот счет. Оказался он и куда большим сукиным сыном, чем кто-то мог допускать. Прикрываясь потрясением от смерти любимой, пытался теперь испечь двух крыс на одном костре. Что, похоже, ему удастся при том преимуществе, которого он достиг.

– Я сказал, что могу в какой-то степени нести за нее общую ответственность, а это, не можешь не признать, кое-что иное, чем то, что ты говоришь. Потому я бы предпочел, чтобы именно совет решил… – Учитель замолчал, поняв, что любая попытка спастись приводит его к исходной точке. – Давай позволим разрешить этот спор тем людям, которым оба мы доверяем, – закончил он максимально безопасным для себя образом.

– Ты признался, Учитель, – триумфально заявил Белый. – Пять человек слышало это. Потому мы все решим здесь и сейчас, – добавил он, щеря желтые зубы. – Кодекс отчетливо говорит, что в подобном случае я имею полное право вынести окончательный приговор, и именно это я и намереваюсь сделать.

– Тогда – слушаю, – Помнящий взглянул Белому прямо в глаза.

– Око за око. Зуб за зуб. Так говорит наш закон.

Учитель впервые в жизни пожалел, что подбросил Иному мысль воспользоваться несколькими записями из законов Хаммурапи.

– Так гласит наш закон, – согласился он, сохраняя каменное лицо.

Он понял, что оказался в безвыходной ситуации. Теперь уже лишь чудо могло его спасти. Или Белый вынесет приговор – известно какой, – или станет тянуть до того момента, как у противника сдадут нервы, что также закончится единственно возможным способом.

– Итак… – торжествующий альбинос колебался, но лишь миг. – Впрочем – нет. Сделаем иначе, – обронил он. – Ты знаешь кодекс лучше многих из нас, ведь ты сам был его соавтором. Процитируй мне второй пункт, прошу тебя.

– Рационы даются только тем, кто может на них заработать, – процитировал Помнящий, одновременно пытаясь понять, что пришло в голову альбиноса.

– С сегодняшнего дня правило это станет касаться всех жителей анклава, – заявил Белый. – Без исключений.

Учитель замер. Громко сглотнул. Это был точный удар. Более болезненный, чем могло бы показаться.

– У нас есть уговор… – начал он осторожно.

– У нас? – засмеялся альбинос.

– У меня и твоего отца.

– Верно, у вас был договор, но вместе со смертью Ловкачки он перестал действовать. Немой должен вкалывать, как и все остальные. Бендер! – кивнул он стоящему справа гвардейцу. – Впиши угрёбка в список завтрашних собирателей.

Учитель почувствовал знакомые мурашки по затылку. Лицо его покраснело.

– Ты не можешь этого сделать. Твой отец…

– Мой отец мертв, – альбинос уселся поудобней. Уже знал, что выиграл эту битву, а потому легкомысленно взмахнул рукою. – В свете нашего закона, обязательства моего отца утратили силу с того мига, когда я сел на его трон.

– После его смерти ты согласился…

– Это правда. Я уступил твоим нашептываниям, но теперь я передумал. Привилегии твоего… сына… закончились.

– Не забывай, что это благодаря мне Иной сделался предводителем этого анклава, и если бы не я, ты работал бы простым ножовником или…

– Старые дела, Учитель, – оборвал его Белый. – Времена изменились. Отец с лихвой отплатил тебе за все, что ты для него сделал. Твой ублюдок жил за наш счет более восемнадцати лет. Этого достаточно…

– Ты прекрасно знаешь, отчего я заключил с твоим отцом тот договор. Мой сын – глухонемой. Он не переживет первого же выхода на поверхность.

– Моя женщина тоже там погибла, – гневно фыркнул альбинос, стискивая пальцы на подлокотниках кресла. – Око за око, гласит закон. А теперь… – Белый замолчал, издевательская ухмылочка сбежала с его губ, когда со стороны двери раздался какой-то шум.

Учитель глянул через плечо в сторону выхода. За гвардейцами стояла группка мужчин и женщин с лицами, измазанными пеплом, как требовала погребальная традиция. Это было чудо, которого он ждал.

– Братья и сестры! – проговорил он, поворачиваясь к прибывшим и одновременно отступая от стола, чтобы не дать Белому шанса на скрытое нападение. – Нынче на поверхности погибла одна из нас, Ловкачка, избранница предводителя. Я ощущаю вину за ее смерть, поскольку она оказалась разодрана в построенной мною ловушке, и потому прошу вас стать судьями в моем деле.

– Замолчи, Учитель! – крикнул Белый. – Согласно кодексу…

– Согласно кодексу, – оборвал его Помнящий, – я признаю твой приговор слишком суровым и желаю вердикта двенадцати справедливых!




Глава 3

Немой


Немой улыбнулся. Вытянул вперед руку, показывая оттопыренный в характерном жесте большой палец. «Все будет хорошо». Учитель кивнул. «Должно быть хорошо. В ином случае…» Нет, он предпочитал не думать, что случится с его сыном, если он, Учитель, проиграет очередную схватку с Белым. Двадцатилетний парень, доверительно глядящий на него, не только был глухонемым, но и обладал разумом ребенка вдвое младшего. Несчастливая травма головы имела последствия как физические, так и умственные. То, что немой прожил столько лет в жестокой реальности, уже было чудом, но сверхъестественного в том не было ничего – когда бы не упорство и жесткость Помнящего, сын его давно бы разделил уже судьбу детей-инвалидов, которые сразу же по рождению выносились судьями на поверхность и гибли там, как некогда дети-калеки викингов.

К счастью, противостояние с альбиносом произойдет на глазах почти всех жителей анклава – в главном туннеле не будет только динамщиков, лежачих больных и горстки гвардейцев, которые не могли покинуть посты на баррикадах, оберегающих три входа в анклав.

Альбинос и Помнящий представят свои версии произошедшего двенадцати – а вернее, тринадцати справедливым. Обвиненный и обвинитель встанут перед дюжиной «присяжных», случайным образом выбранных перед собранием из всех присутствующих, – и перед одним из двух «судей», как называли выбираемых каждый год арбитров, чьим заданием, кроме обычной работы, было решать малые споры между членами сообщества. После них показания дадут вызванные обеими сторонами свидетели. Потом двенадцать справедливых передадут вердикт присматривающему за делом судье, и так будет вынесен приговор. Выиграет та из сторон, которая сумеет убедить большее число присяжных. В случае равного раздела голосов решать, виноват ли обвиняемый, будет арбитр. Так выглядела окончательная кассационная инстанция в постъядерном аду. Максимально упрощенное американское измерение справедливости. Единственная институция, что стояла в этот момент между Учителем и жаждущим смерти его сына противником.

А может, лучше было бы сказать – единственный способ оттянуть неизбежное. Помнящий не имел никаких иллюзий. Даже если присяжные вынесут вердикт в его пользу, дни его в анклаве все равно сочтены. В подземельях Вроцлава открытый конфликт с почти абсолютным владыкой местного сообщества означал или необходимость бегства, или сдачу на милость победителя, что в обоих случаях закончилось бы одним и тем же – то есть неминуемой смертью. Однако Учитель не видел иного выхода – если бы не желание жителей отдать почести убитой девушке, он бы уже был мертв.

Из задумчивости его вырвал громкий стук. Кто-то молотил металлическим предметом в трубы, окружающие вход в школу, – одновременно и апартаменты последнего Помнящего и его инвалида-сына.

– Я готов! – крикнул он в сторону закрывающего вход старого одеяла, а потом ласково глянул в карие глаза перепуганного парня и, ощерив зубы, показал ему два больших пальца. «Все должно быть хорошо…»

Обнял сына и вывел его из бокса. Оставлять его одного было не слишком разумной идеей. Между людьми он будет в большей безопасности. В туннеле перед школой ждали трое гвардейцев. В бледно-голубоватом свете неонок виднелись их фигуры и лица. Лютика сопровождали два наибольших скандалиста в гвардии: ножовщик Декстер и всегда мрачный молчун Дрого. Учитель ухмыльнулся про себя. Новая мода, состоящая в том, чтобы давать прозвища всем, кто вступает в возраст зрелости, обладала своей прелестью.

В первые годы после Атаки родители давали своим чадам обычные имена, однако со временем, когда в туннелях стало тесновато от необычайно популярных среди спасшихся Адамов и Ев, руководители анклавов заметили нарождающуюся проблему. Ситуация требовала разрешения – особенно учитывая, что старые имена и фамилии утрачивали под землей свой смысл. И тогда в одном из южных анклавов ввели упорядочивающее этот вопрос решение, а новость о новом законе молнией разнеслись по всем каналам, попав с караванами даже на край Запретной Зоны.

Новорожденным все еще можно было давать любые предвоенные имена, пусть бы даже странные и чуждо звучащие. Дети носили их до совершеннолетия, когда во время церемонии, в шутку называвшейся «миропомазанием», они выбирали себе подходящее прозвище, которое утверждалось одним из судей и записывалось в хроники. В этом случае заботились лишь об одном – чтобы в анклаве не оказывалось двух людей с одинаковым прозвищем. А поскольку функции арбитров обычно исполняли люди, одаренные немалым разумом и чувством юмора, то редко доходило до отказа от предложения миропомазываемого – если то не вступало в конфликт с упомянутым условием.

Точно так же было и с тремя этими гвардейцами. Марцин, сын одного из самых отважных собирателей, в детстве носивший цветные рубахи, родными был назван Лютиком. Его товарищ Анджей, оставшийся в раннем детстве сиротой и воспитанный гвардейцем, работал ножом, как никто из детей, а потому никого не удивило, что он принял имя героя одного из популярных рассказов, плетущихся у костров, из тех, что базировались на известных предвоенных сериалах. Схожим образом произошло и с Дрого, хотя его случай оказался сложнее: отец этого хмурого верзилы, один из первых торговцев анклава, заламывал на все, что предлагал в своей лавке, несусветные цены и когда услышал, какое прозвище выбрал себе его старший сын, принялся горячо протестовать, не до конца уверенный, действительно ли имя это происходит от кхала из «Игры престолов», или же оно – скрытая издевка насчет его живодерства.

В первые годы после Атаки такие правила казались забавными, однако нынче никто не видел ничего смешного в том факте, что известный своей любовью к блестяшкам сын шорника и толстой кухарки после миропомазания сделался Бендером. Для большинства обитателей анклава, рожденных уже под землей, это были обычные имена, лишь немного разнящиеся с теми, что использовались до войны.

– Ты идешь? – сухое ворчание вырвало Помнящего из задумчивости.

Гвардейцы начинали нервничать. Переглядывались неуверенно, словно не зная, что им нужно делать. Этот момент раздражения напомнил Учителю, что Белый выслал за ним самых верных и слепых последователей. Парней, которые без раздумий сделают все, что он им скажет. Неужели предводитель так сильно боится публичного столкновения, что решил убрать противника, прежде чем дойдет до расправы? Чем дольше Учитель задумывался над этим, тем более правдоподобным ему казалось, что альбинос может что-то крутить.

К этому времени все жители анклава наверняка уже собрались в главном туннеле. Согласно закону, выбор двенадцати справедливых должен состояться до прибытия сторон процесса. Идеальный момент, чтобы решить дело вдали от заинтересованных глаз.

Учитель сунул руки в карманы «моро» и сверху вниз глянул на гвардейцев. Те оказались хороши. Им хватило пары мгновений, чтобы совладать с рефлексами. Дрого неспешно жевал кусок сушеного крысиного мяса. Декстер протяжно зевал – как тот, кого едва-едва разбудили. И только Лютик, с отвращением кривясь, махнул нетерпеливо рукой, подгоняя Помнящего и его сына.

– Уже время, – рявкнул он.

Учитель даже не шевельнулся.

– Мне не нужен эскорт. Я знаю, как попасть на суд, – бросил он, глядя бывшему ученику прямо в глаза.

– Ну, раз так… – не смутившийся гвардеец отступил на шаг, словно давая ему проход. – Прошу.

– Идите вперед, – предложил равнодушным тоном Помнящий.

Они не сдвинулись с места. Переглянулись со значением, словно поняв, что он предвидел их планы. Все больше подробностей указывало на то, что они получили от Белого очень конкретные приказы. Учитель же не намеревался облегчать им работу. Если хотят убрать его до процесса, то им придется изрядно попотеть. И на этот раз он был вооружен и готов к столкновению.

– Если бы мы пришли тебя убить, ты был бы уже мертв, старичок, – буркнул раздраженно Декстер.

– Если бы вы попытались меня убить, мне бы не пришлось слушать ваш скулеж, – ответил он гордо, сжимая пальцы на тяжелых четырехлучевых сюрикэнах. Каждой рукой Помнящий держал по паре убийственных «звездочек».

Распоротые карманы «моро» давали возможность дотянуться до спрятанного на поясе оружия так, чтобы противник об этом не знал. Сделай гвардейцы первый ход, и по крайней мере один из них, а то и оба – при толике счастья – будут серьезно ранены. Помнящий холодно просчитывал ситуацию. Сперва оттолкнет Немого, чтобы с ним случайно ничего не произошло, потом постарается убрать Декстера. Этот чертов забияка с улыбкой ребенка был самым опасным и самым быстрым изо всей троицы, но от двух одновременно летящих «звездочек» уклониться он не сумеет. Следующей целью станет Дрого, стоящий на расстоянии пинка. Удар ботинком в висок выведет верзилу из строя – или хотя бы оглушит. Это даст время на то, чтобы атаковать стоящего дальше остальных Лютика.

– И чего вы, соседи, ждете?

Четверка переглядывающихся мужчин замерла. Вход находящейся шагах в двадцати кузницы перекрыла коренастая фигура единственного кузнеца анклава.

– Да в общем-то, ничего, Станнис, – ответил Учитель, вытягивая пустые руки из карманов.

Он соскочил на нижний уровень и помог сойти сыну, мельком заметив гневные взгляды, которые Дрого и Декстер послали побледневшему Лютику. Идиот не проверил, пустые ли соседние боксы, из-за чего вся операция пошла прахом. А кому-то же придется за это отвечать…

Помнящий и его сын оставили молчащих противников за спиной и быстрым шагом подошли к закрывающему кузницу соседу.

– А ты отчего не на собрании? – спросил притворно радостным тоном Учитель, когда они пожали друг другу руки.

Станнис зыркнул на проходящих мимо гвардейцев.

– Меня такие представления не притягивают, – обронил он.




Глава 4

Суд


Шум стих, когда обвиняемый появился в туннеле и, оставив сына в толпе, соскочил с помоста, чтобы встать перед двенадцатью справедливыми. Белый, который прибыл минутой раньше, не сумел скрыть растерянности при виде иронически улыбающегося Учителя. Морщинка на лбу Помнящего лишь углубилась, когда он приметил держащихся по краям разъяренных гвардейцев. Он делал вид, что не смотрит в сторону молодого вождя, однако внимательно следил за каждым его движением, а потому от его внимания не ушел немой вопрос, обращенный в сторону Лютика и остальных. Едва заметный жест подтвердил: подозрения были небезосновательны. И понял он еще кое-что: выигрыш в начавшемся процессе будет означать конец его спокойной жизни в анклаве.

Альбинос решил убрать Учителя из сообщества, в котором он правил. Может, делал он это по чьей-то подсказке, а может, из-за обычного страха. Несмотря на причины, одно можно было сказать наверняка – мерзавец имел возможность и средства, чтобы добиться своего. А значит, он уберет предполагаемого врага – если не открыто, то скрытно, как и решались такие дела когда-то, во времена, когда основы подземной цивилизации лишь закладывались.

Учитель глянул на собравшихся перед ним людей. Обитатели анклава уже давно заняли места на длинных лавках. Было их раза в четыре меньше, чем годы назад, когда трибунал создавали, но все еще оставалось достаточно много. Более полусотни человек, которых Учитель с вытатуированными на виске линиями знал с самого их детства. Подавляющее большинство присутствующих здесь обитателей анклава прошли через его школу. Потому он видел, как они росли, как теряли близких, а порой и здоровье. Был он для них авторитетом, а нередко – почти вторым отцом. Они ему верили, слушали его поучения и советы, а теперь он стоял перед ними как обычный преступник. Униженный, но все еще свято убежденный, что не совершал ничего дурного.

Двенадцать справедливых уселись на стулья, принесенные в туннель из зала аудиенций. Лишь пара метров отделяла их от фактического палача и его жертвы. Учитель спокойно рассматривал бледные лица присяжных. Альбинос наверняка имел три голоса, поскольку именно столько гвардейцев было отобрано, а ворон ворону глаз не выклюет, как гласила старая пословица. Еще два человека – санитар Грязный и кузина Ловкачки фильтровщица Трашка – могли, хоть и не должны были, перейти на сторону вождя. Остальные справедливые казались достаточно независимыми и честными, чтобы не поддаться прессу. Собиратели Ксаврас и Эйнштейн, надсмотрщица на ферме крыс языкастая Аннека, шорник Геральт, заведующая коптильней, хромая, но все еще гордая Бона, столяр Струг и толстяк Гордый, делающий лучшие мачете от Запретной Зоны до самого Нового Ватикана, – все они не слишком любили нового предводителя, о чем охотно, пусть и не слишком громко, говорили. А значит, расклад сил в самом начале оказывался для Учителя полезным, о чем должен был знать и его противник тоже.

Судьей стал Вуко, бородатый двадцатидвухлетний парень с фигурой и внешним видом нордического грабителя, а одновременно – один из умнейших людей, встреченных Помнящим во вроцлавских каналах. Он тоже казался гарантией справедливого приговора.

Процедура была простой, как и большая часть законов подземного города. Арбитр сперва постучал деревянным молотком по толстой доске, чтобы обратить на себя внимание собравшихся, а после указал пальцем на Белого, приглашая его взойти на кафедру.

Альбинос занял место и без колебаний пошел в атаку. Говорил длинно, красочно и подробно, описывая все, что случилось на последнем подманивании, и само происшествие. Однако, противу ожиданий, не сказал ничего, о чем не говорил раньше в зале аудиенций. Обвинил он Помнящего в недосмотре, из-за которого он, предводитель, утратил любимую. Так хорошо вжился в роль оскорбленного, что чуть было слезу не проронил над трагичной судьбой Ловкачки. Однако в последний момент сдержал себя – как видно, не хотел, чтобы соратники посчитали его плаксой. Эта игра не ускользнула и от внимания справедливых.

Когда он закончил, наступила очередь Учителя. И он повторил то, что говорил раньше альбиносу. Признал, что при расчете безопасного расстояния мог пропустить несколько подробностей, но сделал все, чтобы позаботиться о манках. Рискуя жизнью, наблюдал за гнездами нескольких стай шариков, просидел на поверхности много часов, причем все – в свободное время, используя его не для собственной выгоды, а лишь в надежде, что анклав получит источник дополнительного мяса и корма для крыс. Был убежден, что в плане его нет слабых точек. Да и ловушка подействовала безупречно. В конце он добавил, что, несмотря на его отчаянные просьбы, предводитель не желал согласиться на расспрос ножовщиков, а это имело немалое значение для выяснения обстоятельств будущего дела и, возможно, позволило бы избегнуть этого непростого процесса. Ошибку в расчетах, если она была, необходимо поскорее убрать, если уж ловушке в полуразрушенном доме суждено продолжать действовать. Во время своего выступления Помнящий не давал присяжным понять, что Белый намеренно пытался загнать его в безвыходную ситуацию, а потом – уничтожить. Боялся, что никто ему не поверит. Ведь никаких доказательств того, что альбинос все подстроил, не было – точно так же, как он не мог сказать со всей уверенностью о подозрениях, связанных с троицей гвардейцев, которые должны были «сопроводить» его в главный туннель.

На этом закончилась первая часть процесса. Во второй давали показания ножовщики, принимавшие участие в этом подманивании. Шестеро из них не сказали ничего нового – все случилось, когда они уже спустились в колодец. Двое других чуть более подробно описали последние минуты Ловкачки, но это тоже прояснило немногое. Ведь работающие на поверхности ножовщики смотрели, главным образом, вниз, а потому не видели момента, когда тварь прыгнула на девушку. О том, что что-то пошло не так, они узнали, только когда огромная тварь грохнулась на заостренные прутья сразу за их спиной. Лишь тогда они взглянули вверх и увидели колыхающийся на веревке торс Ловкачки и подползающего к нему Белого. Нет, как им запомнилось, девушка висела близко к противоположной стене. Судя по брызгам на побелке, после удара она могла даже раз-другой столкнуться со стеной. Да, ее карабинчик для перемещения стоял где-то метрах в двух от пометки на канате. В этом оба они были уверены.

Учитель выспрашивал сперва одного, потом второго насчет мельчайших подробностей. Он дважды прогнал их через вопросы, в надежде, что запутаются в деталях, но нет, они всякий раз повторяли одно и то же, подтверждая версию альбиноса. Знал он их хорошо, смотрел им в глаза, но не заметил ничего, дающего понять, будто их заставили повторять заученные слова. Все указывало на то, что говорят правду.

Белому не было нужды вызывать никого из свидетелей, но он поймал врасплох всех, включая Помнящего, вызвав из толпы Бендера. Гвардеец соскочил на более низкий уровень, поклонился судье, а потом, после короткого мига колебания, с явной опаской открыл плоскую металлическую коробочку от слив в шоколаде, которую держал в руках. Альбинос кивнул в сторону справедливых. И тут же им предъявили содержимое коробки. Бендер медленно обнес ее вдоль ряда стульев, останавливаясь перед каждым присяжным, чтобы тот мог спокойно заглянуть внутрь.

Учитель не знал, что находится на белой тряпице, выглядывающей над краем коробки, но выражения лиц присяжных подсказали ему: там находится нечто, могущее склонить вердикт не в его сторону. Громко сглотнул, когда гвардеец развернулся и двинулся в его сторону. Несколькими секундами позже он вытаращил глаза, как и все справедливые раньше. Бендер показал ему изуродованный зародыш. У трехсантиметрового эмбриона были черные глазки, выступающие ручки и ножки, вдоль его изогнутого хребта сквозь тоненькую кожу просвечивали крохотные точечки позвонков. Это был ребенок… Ловкачки?!

Помнящий медленно выпустил воздух из груди. Проведя взглядом гвардейца, он взглянул на справедливых. «Худо дело. Мерзавец зашел с козырей и теперь как пить дать выиграет процесс». Это казалось предрешенным, но хватит ли заигрываний с мертвым эмбрионом, чтобы присяжные согласились с наказанием, которое предложил Белый? Несомненно, он приготовил все это представление с зародышем с единственной целью – потрясти этих бедных людей и склонить их в миг их слабости к тому, чтобы поддержали его проклятую жажду мести.

Учитель расправил плечи и поднял голову. Приближался кульминационный момент расправы. Вуко поднял с земли треснутый круглый аквариум. Установил его на постамент, который находился перед рядом стульев, потом принес туда небольшую коробку и встал так, чтобы не заслонять стеклянную емкость.

– Справедливые, вынесите вердикт! – потребовал.

В этом суде не было длинных совещаний, необходимых для того, чтобы добиться единого для всех приговора. Присяжные по очереди подходили к судье, показывали ему выбранный из коробки камень – белый, если считали обвиненного невиновным, или черный, если, по их мнению, вина была бесспорной, – а потом клали его в стеклянный шар, чтобы всякий житель анклава мог убедиться, какое решение принято. В каналах не было места для скрытности и секретов.

Помнящий считал камни. При девятом голосе он уже знал, что проиграл. Только два были белыми, остальные имели цвет смолы.

– Десять обвиняющих и два – оправдательных, – заявил судья после окончания голосования.

Сам он удержался от голосования. Кодекс давал ему такую возможность. Приговор выносился – так или иначе. Этот – был почти единогласным, а потому дополнительный камень ничего не изменял. Когда присяжные снова заняли свои места, Вуко опорожнил аквариум, вновь всыпал камни в коробку, после чего повернулся к Белому.

– Какого наказания ты требуешь? – спросил.

Альбинос ответил лишь после паузы. Сперва он окинул ненавидящим взглядом стоящего рядом Учителя.

– Закон наш говорит отчетливо: око за око, зуб за зуб, – он заговорил притворно слабым голосом, но от фразы к фразе, от слова к слову к нему возвращался пафос. – Это простое условие, согласно которому смерть нужно карать смертью, увечье – увечьем, а каждой из жертв мы обязаны полностью восполнить нанесенные обиды. Так говорит кодекс, – он услышал шум, раздавшийся со стороны жителей и даже справедливых, а потому поднял руку, словно желая утихомирить собравшихся. – Не я придумал эти законы, но сам обвиняемый! – добавил он, указав пальцем на Помнящего. – Я был ребенком, когда он и мой отец писали законы анклава, по которым все мы нынче живем. – Он сделал шаг вперед; театральный жест, ничего больше. – Око за око, зуб за зуб, – повторил несколько тише. – Так было некогда, но… – он замолчал на мгновение. – Но я хочу это изменить. Не будет смерти за смерть…

Вуко чуть склонил набок голову.

– И какого наказания ты желаешь? – повторил он, бесцеремонно обрывая тираду вождя.

Белый смерил его яростным взглядом, но проглотил оскорбление. Судья был прав: кодекс явственно требовал в этот момент конкретного решения, а не очередного выступления, должного повлиять на зрителей и справедливых.

– Я желаю, чтобы ответом на смерть Ловкачки и моего ребенка стал отзыв привилегии Немого. Желаю, чтобы сын Учителя с этого времени работал, как мы все.

– Но ведь он работает, – не выдержал Помнящий, поворачиваясь к Справедливым. – Каждый день он помогает мне в школе, а кроме того дежурит на крысиной ферме, – он указал пальцем на толстощекую блондинку.

– Я говорю о его освобождении от труда на поверхности, – нажал Белый.

– Не требуешь, говоришь, ока за око? – произнес иронически Учитель, поворачиваясь к альбиносу и невольно сжимая кулаки. – Не будет смерти за смерть?!

Вуко тут же встал между ними, спиной к вождю.

– Замолчи, – предупредил, не повышая голос. – Подашь голос, лишь когда получишь позволение.

Человек с татуировкой на виске послушно замолчал. Он сам разрабатывал эти правила, а потому – не должен их ломать, особенно сейчас, когда судили его. Поразмыслив, он также решил: если он сохранит спокойствие в столь непростой ситуации, то справедливые могут прислушаться к нему. Ведь судья позволит ему взять ответное слово. Так гласил закон анклава.

Вуко вернулся на свое место, подав Белому знак продолжать.

– Я потерял слишком много, а взамен желаю лишь, чтобы в моем анклаве все стали равны перед лицом давным-давно установленного закона. Всякий из вас рискует каждые несколько дней собственной жизнью – как и я сам, а потому я не вижу причин, по которым ублюдок Учителя должен быть выведен из-под этого закона.

– Я забираю у тебя слово! – судья утихомирил предводителя, а потом обернулся к Помнящему: – Говори. Но предупреждаю: один призыв – и он окажется последним, что ты скажешь во время этого суда, – он зыркнул на альбиноса: – Условие касается обеих сторон.

Учитель принял это напоминание кивком. Белый не отреагировал на упрек никаким видимым способом.

– Мой сын – калека. Он не слышит и не говорит от рождения. Он отстает в развитии, это правда. Отослать его на поверхность – это обречь его на смерть, вынести ему приговор. Вам прекрасно известно, что инвалид не выживет там ни дня. Если хотите вынести справедливый приговор, накажите его работой на динамо. Даже двойной сменой, – он предлагал действительно тяжелое наказание. Крутить педали по нескольку часов в день в душной камере – настоящая каторга, однако мучение это не продлилось бы долго. Неделя, самое большое – две, поскольку столько времени потребовалось бы ему, чтобы организовать бегство или избавиться от альбиноса.

Белый слегка улыбнулся, рука его вежливо поползла вверх, словно он сидел в классе. Вуко кивнул, позволяя ему взять слово.

– Другое правило, написанное рукою обвиняемого в том самом кодексе, приказывает избавляться от любого из детей-калек сразу после его рождения. И многим из вас пришлось выполнить этот суровый закон. Не далее месяца назад Голова положил на жертвенный камень свою доченьку, – альбинос протянул руку в сторону зрителей, указывая на сгорбленного, мрачного мужчину. – И стал бы кто выслушивать ваши просьбы, захоти вы сберечь порченого новорожденного? Нет, не позволили бы вам чего-то подобного, поскольку именно так и гласит наш закон. Мой ребенок, будь у него шанс прийти в мир, тоже подчинился бы этим суровым предписаниям. Потому я говорю четко: хватит привилегий. Равные права для всех!

Помнящий мысленно выругался. Если бы даже справедливые хотели оставить желание предводителя без внимания, после такого заявления – не сумели бы этого сделать. Если уж дело повернули подобным образом, то Учитель оказывался в оппозиции не только по отношению к Белому, но и по отношению к остальному сообществу. Подарить жизнь Немому означало необходимость выслушивать пожелания родителей любого ребенка-калеки, а следовательно – отказ от одного из фундаментальных правил анклава. Потому справедливые проголосуют так, как необходимо альбиносу, даже если сделают это с болью в сердце, а Учитель не сумеет их за это винить. Проклятый мерзавец снова выставил его на смех. А значит, остается ему один выход…

Он лишь ждал момента, когда Вуко снова передаст ему слово.

– Я с покорностью принимаю желание нашего нового предводителя, – выдавил из себя Учитель, вызвав удивление у всех, даже у Белого. – Прошу лишь о трех днях, чтобы суметь приготовить моего сына для работы на поверхности.

Альбинос покачал головой, поглядывая на судью, словно требуя слова, однако Вуко был непримирим.

– Ты сам сказал, что хотел бы отступить от правила «око за око и зуб за зуб», – напомнил он ему. – А послать парня наверх без подготовки равнозначно смертному приговору.

Белый опустил голову, не желая, чтобы справедливые заметили, насколько он разъярен. Когда же он снова встал ровно, лицо его напоминало каменную маску.

– Я согласен с условием обвиняемого.

Судья обернулся к присяжным.

– Обвинитель желает кары уничтожения привилегий для сына Учителя. Однако готов дать ему три дня для приготовления к работе на поверхности, – заявил он. – Приступаем к голосованию.

На этот раз все камни были черными.




Глава 5

Сон


Из полутьмы проявилось лицо умирающей женщины. Локоны светлых волнистых волос заслоняли ее лоб по самые брови. Полуоткрытый рот наполнялся темной пенной кровью. Сильно подведенные глаза раскрывались все сильнее, стекленея. Грудь, обтянутая ярко-желтой блузкой, застыла на половине хриплого вдоха. Из простреленной щеки все еще поднималась струйка синего дыма.


* * *

Вспотевший Учитель сел на постели. Опершись на распрямленные руки, он тяжело дышал, уставившись в окружающую его тьму египетскую. Кошмар, который долгие годы не позволял ему спокойно спать, вернулся! И он все еще оставался настолько же реальным, настолько же отчетливым, словно касался переживаний последних часов, а не времен дня Атаки.

«Спокойно, только спокойно». Помнящий взял себя в руки. Несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить дыхание, а потом прикрыл глаза. Когда кровь в ушах перестала пульсировать, он лег снова, ткнувшись головою в мокрую от пота, набитую комками перьев подушку. Непроницаемая темнота и гробовая тишина обостряли его чувства, и так уже бывшие на пределе.








Лежащий неподалеку Немой чмокнул губами сквозь сон, а несколькими секундами позже шевельнулся неспокойно. В остальном же вокруг школы царила ничем не нарушаемая тишина. В «промышленном районе», как шутливо называл это ответвление канала Станнис, жизнь замирала сразу после «сумерек», когда механические, все еще рабочие часы отбивали полночь. Даже здесь, под землей, где царил вечный мрак, люди старались жить согласно старому делению времени на предельно условные для них день и ночь.

Обитатели школы были единственными людьми, остававшимися в этой части анклава после того, как приходила ночь. Разве что кузнец слишком много выпивал в последнем местном кабаке. Его жена, Ахайя, в такие моменты бывала неумолима – и ему приходилось ночевать в кузнице, пока он не мирился с ней, а такое занимало порой и пару дней. Во время подобных – редких, к счастью, – ночей стены из гофрированной жести сотрясались от доносящегося из его мастерской басовитого храпа. Остальные ремесленники обладали большей властью в собственных домах, или же их глотки не подражали работающим на полных оборотах лесопилкам: по крайней мере, даже если они и бывали на улочке после сумерек, Учитель не имел о том ни наименьшего представления.

Чтобы выгнать из головы кошмар, нужно было сосредоточиться. Подумать о чем-то, что могло выдавить из памяти мрачные воспоминания. О чем-то, что не станет, к тому же, напоминать и о вчерашнем дне…

Смотреть в непроглядную тьму – это успокаивало Помнящего. Этим он отличался от большинства выживших, поскольку тьма, наполнявшая туннели, вселяла в них ужас. Это оказалось очень заметным сразу после Атаки. Именно тогда произошел первый серьезный отсев. Отчаявшиеся люди не выдерживали сидения в тесных, вонючих и темных каналах. Они ломались и, не слушая никого, даже родных, покидали относительно безопасные укрытия, возвращаясь на зараженную поверхность. Большинства из них не видели больше никогда, а тех немногих, которые пытались потом вернуться, просто-напросто не впускали. Поскольку те оказывались слишком больными, чтобы вновь допускать их к гнездящимся под землей уцелевшим. Приходилось им оставаться на поверхности и умирать среди моря руин, невзирая на то, оставались ли в каналах их родные или нет. Не все желали принять это к сведению, а потому кровь продолжала проливаться.

Учитель сделал вдох поглубже, вспоминая те мрачные времена. Сгрудившиеся в тесных каналах люди радовались, словно дети, когда земля перестала трястись, когда смолк доносящийся с поверхности рев и до всех наконец дошло, что они пережили ядерную войну. Мало кто допускал тогда, что им придется провести остаток жизни в туннелях, по которым еще недавно сливались в Одер нечистоты и дождевая вода. К счастью для остальных уцелевших, среди них были и те немногие, кто не только допускал подобные мысли, но и знал, что делать, чтобы выживание в подобных условиях вообще оказалось возможным. Именно они и начали налаживать жизнь здесь уже в первые дни после Атаки.

Бывшие солдаты, полицейские, политики и даже обычные бандиты. Желающих захватить власть над растерянными толпами после упадка цивилизации оказалось немало, но не им вроцлавцы могли быть благодарны за новый порядок, хоть и нельзя было преуменьшать ту роль, которую самозваные командиры сыграли в организации и мотивировке выживших. Это благодаря их отчаянным усилиям многие из участков тоннелей так быстро очистили и изолировали. К счастью – если можно так выразиться – для изолированных под землей людей, догорающие руины почти на два года оказались скованными льдами ядерной зимы. Прежде чем мерзлота отступила и в каналы снова начала стекать все еще сильно радиоактивная вода, многочисленные шлюзы и плотины закрыли ей доступ к части подземелий, в которых жили уцелевшие. Однако это был лишь первый акт представления, называемого борьбой за выживание.

Истинных героев тех времен называли – еще до войны – препперами, поскольку те утверждали, что готовы к любому катаклизму, в том числе к зомби-апокалипсису и к ядерной войне. Над ними подшучивали на каждом шагу, их высмеивали на главных медиа-каналах, их воспринимали как неопасных безумцев, но уже через несколько месяцев после Атаки, когда начали заканчиваться добытые на поверхности запасы, эти люди сделались богами подземелий. Только они и знали, как очищать воду, только они и умели делать новые фильтры для противогазов, только благодаря им можно было добыть неотравленную еду. Это благодаря им выжила цивилизация.

Когда бы не немногочисленные препперы и их знания о постапокалиптическом мире, сейчас не было бы анклавов. И как знать, возможно, не осталось бы самих людей.

Помнящий провел кончиками пальцев по виску и по украшающим его линиям. Татуировка и свербящий порой шрам напоминали ему о чуть более позднем, хотя и не менее бурном периоде, когда он состоял в отряде охраны одного из таких странствующих мудрецов. Более года они вместе ходили каналами Вроцлава, проведывая новые и новые группки и впитывая знание, которым преппер так охотно, пусть и не задаром, делился со всеми. То самое знание, благодаря которому какое-то время спустя он и сам сделался Учителем. То самое, которое ему придется использовать сейчас, чтобы уберечь спящего на соседней постели сына. Мысль эта опасно приблизила его к видению, от которого он столь отчаянно пытался сбежать.

Если он не справится, старый кошмар сменится новым или, кто знает, не придется ли ему бороться тогда с двумя сразу… Он вздрогнул, словно кто опрокинул на него ведро холодной воды. За три дня он не сумел бы подготовить для работы на поверхности и полностью здорового человека, что уж говорить о глухонемом, да еще и отстающем в развитии парне, который и руины-то видел только по наибольшим праздникам. Помнящий знал об этом с самого начала, с того мгновения, как открыл рот, чтобы просить об отсрочке приговора.

Что бы там ни думали себе присяжные, это время было необходимо ему, чтобы приготовиться к расправе над Белым и его прислужниками. Поскольку без боя сдаваться он не собирался. Если уж придется ему отсюда уйти, то сделает он это в своем привычном старом стиле, бродя по колени в крови, по телам умирающих врагов. Альбинос на собственной шкуре убедится, чем грозит дразнить Черного Скорпиона.




Глава 6

Кузнец


Шестнадцать чуть заржавевших сюрикэнов, много лет назад вырезанных из полуторамиллиметровой закаленной стали. Трофейный штык. Три ножа – два тяжелых, топорной работы, изготовленных ремесленниками каналов, и оригинальный «кизляр-акула», еще довоенный. Вытравленная на его клинке акула уже слабо заметна, но до блеска отполированная рукоять из настоящего орехового дерева все еще лежит в ладони как влитая. Еще – почти метровый мачете с изящным клинком. Так выглядел собранный на одеяле арсенал, с которым Учитель собирался отправиться на врага. Разобранный на части и завернутый в промасленные тряпки служебный «глок» он не считал. Последний патрон он выпустил семь… нет, уже восемь лет назад. С сожалением взглянул на лежащий рядом с пистолетом кожаный мешочек с гильзами и на кусок свинца. Огнестрельное оружие – без пороха – могло пригодиться самое большое для оглушения противника.

Учитель замер над разложенным оружием, когда Немой заворочался в постели. Парень чмокнул, громко всхрапнул, но такое с ним бывало, – а потом размашисто перевернулся на левый бок. Спал он столь спокойно, поскольку ничего не знал о планах отца. Помнящий не сказал ему, чего на самом деле касался суд, за которым Немой следил, стоя в задних рядах зрителей, чтобы не суметь прочесть движений губ судьи и альбиноса. Впрочем, даже знай он о содержании их беседы, все равно не дошло бы до него, что означает приказ работы на поверхности. Ему это показалось бы очередным приключением, развлечением, как и все прочее до настоящего времени. А Учитель предпочел бы, чтобы парень до последнего момента оставался не в курсе, что должно произойти не далее как через пару ночей. А может, даже и раньше, если Белый не посчитает необходимым выполнить решение, вынесенное двенадцатью справедливыми. А такое было возможно, и даже куда как вероятно, если он уже дважды пытался избавиться от Помнящего.

Учитель глянул в сторону выхода – умело сплетенная сеть из бечевы и ржавых банок не сумела бы удержать вероятных нападающих, но вызвала бы такой шум, что закончить их с Белым ссору тайно не получится. У этого бокса, в отличие от апартаментов, находящихся в обитаемых коридорах, крыша была сделана из такой же гофрированной жести, что и стены. Помнящий всегда слыл очень осторожным и предусмотрительным человеком, поэтому с самого начала настаивал, чтобы школу выстроили закрытой конструкцией, как все мастерские и находящийся на противоположном конце транзитного туннеля кабак. Уцелевшим, которые протестовали против расхода ценных стройматериалов, – а были это времена, когда в анклаве в достатке были лишь люди, а всего остального не хватало, – он предоставил очень простое и логичное объяснение: детишки порой изрядно чудят, а доставка нового комплекта учебников, по которым те так неохотно учатся читать, считать и писать, потребует организации нескольких серьезных экспедиций на зараженную поверхность. Он не врал и даже ни капли не преувеличивал. До войны в окрестностях анклава не было ни одной школы, а в выжженных жилых домах над каналом, пожалуй, не уцелело ничего, что могло бы гореть. Более упорным оппонентам он предложил купить запасной комплект книжек у странствующих торговцев. Идея эта пришлась людям по душе еще менее, поскольку купцы на границы Запретной Зоны заглядывали все реже и все дороже просили за доставку туда заказанных товаров. Расчет оказался верным, и Помнящий быстро добился своего.

Но дело было вовсе не в шалящих малолетках. Школа должна была стать его крепостью на тот случай, если его однажды настигнут призраки бурной его молодости, а грязи под его ногтями было побольше, чем у иного мусорщика под конец смены. Однако и в самых ужасных видениях ему и в голову не приходило, что буквально через несколько лет ему придется обороняться от сына человека, которому он на блюдечке преподнес безграничную власть.

Из задумчивости его вывело тихое, неритмичное похрустывание. Кто-то приближался к школе. Кто-то не собирающийся скрывать свое присутствие. Минутой-другой позже до слуха донесся еще один, более громкий и отлично знакомый звук. Кто-то чихнул; раз, а через миг – и второй. Неужто Станнис прибыл в очередное изгнание?

Помнящий накрыл лампу жестяным колпаком, подождал несколько секунд, пока взгляд не привык к темноте, и, подползши к стене, отвел тряпку, заслонявшую отверстие в жести, чтобы выглянуть наружу.

Станнис, пошатываясь, стоял шагах в двадцати от кузницы. Его было хорошо видно в некоем подобии лунного света, отбрасываемого колонией неонок: те уже довольно давно захватили транзитный туннель и разрастались теперь в самых дальних уголках анклава. На текущий момент синеватые светящиеся полусферы доходили уже до стены мастерской шорника: еще год-другой, и весь промышленный район будет светиться, словно кожа на заднице облученного мутанта.

Кузнец ощупывал карманы, словно в поисках чего-то. Недавно он пыжился, словно павлинорог, когда выцыганил у сталкеров огромный, пусть и запертый замок, полученный от них вместе с вырванной скобой. Еще сильнее начал он задирать нос, когда через несколько недель ему удалось сделать ключ. С той поры он закрывал кузницу на замок и уходил в темноту, не опасаясь, что в подземной «ночи» кто-то сумеет что-либо оттуда стащить. Воровство в анклаве все еще случалось – хоть в последнее время сделалось редким, поскольку Белый, как делал это и его отец, приказывал гвардейцам патрулировать все туннели. Ночами – тоже.

Даже в таком скупом свете было видно, что у кузнеца серьезные проблемы не только с поисками ключа, но и с открытием кузницы. А поскольку неудачи ужасно его раздражали, особенно когда он бывал выпившим, приближался неминуемый момент, когда анклавный Вулкан взорвется и это закончится – как, впрочем, и всегда – немалым переполохом и скандалом. И тогда – не впервые, кстати, – в закоулок придет патруль гвардейцев.

Учитель тихонько выругался. Предпочел бы, чтобы люди Белого держались как можно дальше от этого места, особенно теперь, посреди ночи. Он подозревал, что Декстер и остальные попытаются закончить работу, воспользовавшись сумятицей. Альбинос наверняка сухой нитки на них не оставил, а зная запальчивость молодых сторонников предводителя, можно было ожидать от них худшего.

Потому выбор оказался предельно прост. Помнящий осторожно отстегнул часть шнурков, блокирующих вход, протиснулся сквозь отверстие и, отведя в сторону одеяло, вышел наружу. Станнис еще не закончил обыскивать самого себя. Занятый поисками ключа, он не обратил ни малейшего внимания на приближающегося соседа.

– Какие-то проблемы? – спросил Учитель, остановившись в нескольких шагах от пьяного до синевы ремесленника.

Стоящий спиной к нему кузнец сперва выпрямился, а потом осмотрелся вокруг – не вполне в сознании, словно пытаясь найти источник таинственного голоса.

– Ахайя? – пробормотал неуверенно, сражаясь с заплетающимся языком. – Шо ты тут д’лаешь, ж’щина?

– Ты что, уже соседа от жены не отличаешь? – засмеялся Помнящий. – И с чего это ты нынче напился, человече?

– А, это ты! – выдавил Станнис, щеря кривые зубы. – Бр’тишка, ты с неба мне ’пал, – показал на вывернутые карманы. – Был, с’кин сын, а я, черт, не м’гу его отыскать.

– Помогу тебе, если позволишь.

– Будь, бр’т, как у себя д’ма, – пробормотал кузнец, сгибая ноги и упираясь ладонями в край подмостков, на которых стояла кузница. Наполовину полная бутылка, которую он задел рукой, качнулась, но он подхватил ее за миг до того, как она опрокинулась.

– Можно? – Учитель быстро и профессионально обыскал его, но ничего не нашел.

Зато он заметил в бледном отсвете человека, скрывающегося за поворотом стены в туннеле. Кто-то глядел на них из-за угла. Наверняка кто-то из гвардейцев приплелся сюда за Станнисом. Или проверял, все ли в порядке, или присматривался к ценной бутылке. При таком-то свете заметно было немногое, но форма бутылки, а прежде всего запах, исходящий от кузнеца, свидетельствовали, что кому-то нынче крепко повезло на поверхности, и он притащил в туннели поллитровку довоенной водки. Ради такого сокровища можно было рискнуть и в морду получить.

– И шо? – спросил Станнис, когда Учитель отступил на шаг.

– И ничего, – честно ответил сосед. – Ключа у тебя нет.

– Сп’рли, – опечаленный ремесленник тяжело присел на ступеньку.

– А может, ты потерял его по дороге или оставил дома? – подсказал Помнящий.

– Сп’рли! – гудел обиженно Станнис. – Сп’рли его, падлы!

Наблюдатель шевельнулся, когда раздались эти слова. Помнящий заметил, что по полу туннеля передвинулась тень. Что интересней, пьяный тоже это заметил.

– Ты, там! Д’вай сюда! – крикнул кузнец, махнув рукой с такой силою, что едва сам не свалился на дно канала. – В’рюга!

Тень исчезла, словно по мановению волшебной палочки. Кто бы ни скрывался за углом, он предпочел уйти прочь с глаз пьяного Станниса и Помнящего. Учитель поступил бы точно так же, но это он сейчас стоял рядом с постанывающим от переполнявших его чувств соседом и не имел другого выхода. Нужно было заняться Станнисом.

– Пойдем, – сказал он, хватая Станниса за локоть. – Переспишь у меня, а завтра поищем ключ вместе.

– Сл’вный ты м’жик, – всхлипнул кузнец, ощупывая кирпичный фундамент в поисках бутылки. Когда ухватил ее за стройное горлышко, дал глотнуть Помнящему.

Лихо покачиваясь, они подошли к школе.

Учитель в последний момент вспомнил о не до конца разобранной страховке и… об оружии, разложенном на одеяле.

– Подожди здесь, – попросил он, пытаясь освободиться из захвата Станниса, но тот не хотел отпускать Учителя. Более того, притянул соседа поближе и шепнул ему на ухо вполне трезвым голосом:

– Спокойно, дружище. Я справлюсь.

Учитель скривился, чувствуя запах подгоревшего крысиного мяса и алкоголя.

– И что ты, человече, тут устроил? – прошипел раздраженно, когда кузнец ему подмигнул.

Станнис не ответил; оттолкнувшись от Помнящего, пошел к кирпичному помосту и принялся неловко на него взбираться.




Глава 7

Разговор


Кузнец был трезв, как стеклышко. Когда одеяло опустилось за его спиной, он сразу же встал ровно и окинул внутренности школы внимательным взглядом.

Накрытая колпаком лампа давала немного света, но и этот слабый отблеск позволил гостю заметить разложенное оружие. Он некоторое время вглядывался в него. А потом, ни с того ни с сего, рыкнул во всю глотку, имитируя пьяное пение:

– Од’н еще и од’н раз! – закончил выступление громким чихом и тяжело свалился на стул.

Скрежет ножек по кирпичному полу был настолько ужасен, что по спине Учителя поползли мурашки.

– Что ты творишь? – прошипел он разозленно.

Станнис кивнул на все еще приоткрытое отверстие в стене.

– Проверь, не вернулась ли та гнида, – прошептал, после чего снова принялся громко и невнятно бормотать.

Помнящий выглянул наружу. В туннеле царила полная тьма и тишина. Гвардеец, если это был один из людей Белого, а не просто любитель дармовой выпивки, отступил вне поле зрения.

– Пусто, как у тебя в башке, – проинформировал он кузнеца.

– Лучше посматривай вокруг, – посоветовал ему Станнис, игнорируя ядовитый комментарий. – И отреагируй же, наконец, на мои вопли, – добавил с усмешкой, начиная очередной куплет пьяной песенки.

– Да заткнись и ложись, наконец!

Короткого напоминания хватило, чтобы кузнец присмирел и с гоготом потянулся за бутылкой.

– П’сто грамм!

– Давай, только пасть закрой, пол-анклава разбудишь!

– Да ладно…

Увидав вопросительный взгляд гостя, Учитель еще раз зыркнул в дыру в стене и снова покачал головой. Кто бы ни следил ранее за Станнисом, теперь – ушел.

– Нужно поговорить, – чуть позже проговорил кузнец, передвигая стул так, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от сидящего на полу соседа.

Откупорил бутылку и глотнул настоящей водки, наслаждаясь ее вкусом. Самогон, который гнали под землей, не мог равняться с предвоенным алкоголем. Даже настоящие викинги имели бы проблему с усвоением канальной бормотухи, а в их-то времена случалось по-настоящему скверное пойло.

«Собиратели давненько уже не находили настолько ценного предмета», – подумалось Помнящему. Последняя бутылка настоящей водки попала в анклав год назад и была продана кузнецу – а как же иначе? – за поднебесную цену в броне и стали. Богатый все может – это правило не перестало действовать и после апокалипсиса, пусть даже деньги и исчезли из оборота.

– Раз считаешь, что мы должны поговорить, – говори, – ответил Учитель, набожно принимая бутылку, на которую ему пришлось бы работать месяц, а то и дольше. – Твое здоровье, сосед! – крикнул он, повышая голос для возможного наблюдателя.

– Вза’мно! – пробулькал Станнис, снова вживаясь в роль подхмеленного забулдыги, а потом, добавил нормальным голосом: – Я пришел, чтобы тебя предупредить…

Помнящий отер запястьем губы. Бутылка, после секундного колебания, вернулась к владельцу.

– Ты мог сделать это утром. Без всякого цирка.

– Может да, может нет, – кузнец сложил руки на груди. – Скажи-ка мне лучше – в нескольких словах – что там с Белым?

Учитель немного подумал:

– Он чувствует угрозу.

– И у него есть на то причины?

– Нет. Я не сделал ничего, совершенно ничего, чтобы поставить под сомнение его статус. Меня власть не интересует.

– А не удивляет тебя, что он, хотя ты и подчинился, все еще пытается тебя убрать? – спросил Станнис, загадочно улыбаясь.

Кузнец был прав.

Это было странно. Очень странно.

– Я сегодня задумался над этим, – признался Помнящий. – Там, в зале аудиенций.

– Тебе не кажется, что он поставил на тебя ловушку?

– Верно.

– А ты на такое не рассчитывал, поскольку оно совершенно не в его духе.

– Верно.

– И если бы мы вовремя не отреагировали…

– …я был бы уже трупом, – признался Учитель, не сводя с соседа глаз.

«Значит, внезапное появление плакальщиков – тоже твое дело?»

– Я пытался тебя уберечь, – пояснил кузнец, заметив в глазах хозяина вопрос. – Тогда, в зале для аудиенций, и после, перед самим процессом. Я не случайно остался в кузнице Кому-то крайне необходимо тебя убрать.

– Демоны прошлого настигают человека в самый неудобный момент, – обронил Учитель.

– Ты и правда веришь, что кто-то желает отомстить тебе через почти двадцать лет за поступки, которых ты и сам уже не помнишь? – спросил Станнис.

– Ты бы удивился, расскажи я тебе, что я помню до сих пор.

– Хм.

– А кому другому может понадобиться меня убивать?

– А это, дружище, вопрос, на который я все еще ищу ответ… – кузнец собрался с мыслями, прежде чем заговорить снова, переходя, собственно, к главному. – Я проверил, как все было. Там, на поверхности. Ты не несешь ответственности за несчастный случай с Ловкачкой.

– Хочешь сказать, оба свидетеля врали? – удивился Учитель.

Он бы голову поставил на кон, что ножовщики говорили искренне, не утаивая ничего. Годы практики научили его отделять правду от лжи.

– Нет, они не врали, – Станнис отпил небольшой глоток водки, скривился, словно на этот раз она не пришлась ему по вкусу, а потом громко рыгнул и снова загоготал, словно обычный пьяница, одновременно указав на дыру в стене. Помнящий окинул взглядом пустой туннель, после чего выжидающе глянул на гостя.

– Не понимаю, – прошептал.

– Речь о перспективе. Белый и Ловкачка висели у них над головой. Парни были настолько испуганы нападением шарика, что не обращали внимания на несущественные, с их точки зрения, подробности. Ты бы тоже ошибся, лейся тебе на голову кровь и падай кишки… – кузнец содрогнулся, автоматически поднимая к губам бутылку. – Слушая их, я чувствовал неладное. А учитывая, что Белый вот уже несколько дней к чему-то готовился… – он вскинул руку, видя, что Помнящий открывает рот. – Не перебивай меня, пожалуйста. К этому мы тоже доберемся, но пока – сосредоточимся на причинах несчастного случая. Как ты наверняка знаешь, после каждой охоты мне приходится проверять, не слишком ли погнулись прутья арматуры и не затупились ли они. Согласно с правилами…

– Знаю, – прервал его Учитель. – В конце концов, я ведь сам их разрабатывал. Ты мог бы и к сути перейти.

– Ага, конечно. Коротко говоря, Ловкачка погибла не потому, что шарики теперь прыгают дальше, и не потому, что выехала за ограничитель. Убила ее гордыня и собственная глупость. По моему скромному мнению, ее веревка начала опускаться с того места, где лютовала уцелевшая тварь. Сделала это, не ожидая, пока сука-вожак отойдет. Этих пары метров хватило, чтобы… – он показал руками вероятное течение событий.

– Как это? – спросил Помнящий, протягивая руку к ополовиненной бутылке.

– Не пей так мн’го! – проревел Станнис, видя, что на этот раз хозяин приложился к горлышку всерьез. – Отда-ай!

– На, алкаш, только пасть закрой, а? – рявкнул и Учитель, дезориентированный этой внезапной вспышкой, и отдал водку владельцу.

– Оба ножовщика признались, что верхняя половина тела Ловкачки, после того как она была разорвана шариком, ударилась о стену, – напомнил кузнец, смерив взглядом уровень идеально прозрачной жидкости.

– Да, якобы на побелке остались брызги.

– Верно. Когда я осмотрел место происшествия, то проверил, на какой высоте должна была находиться девушка, чтобы труп ее мог ударить в то место. Этот эксперимент дал мне полную уверенность, что она успела опуститься вниз как минимум на несколько метров, прежде чем тварь до нее добралась.

– Вот сука… – выругался Помнящий. – Да, в этом есть смысл. Если бы…

– Если бы Ловкачка оставалась на месте до конца охоты, как ты ее учил, шарик никак не смог бы причинить ей вред, даже если бы он прыгнул, – подвел итог Станнис и снова глотнул из бутылки, да так, что аж булькнуло.

Скромные остатки алкоголя перешли в руки учителя.

– Это все меняет, – шепнул распереживавшийся Помнящий, осушив бутылку до дна – с молчаливого согласия приятеля. – Утром я потребую нового созыва справедливых…

– Это ничего не изменит, – мрачный тон кузнеца моментально остудил его запал.

В школе снова сделалось тихо. Учитель использовал короткий перерыв в разговоре, чтобы снова проверить ситуацию снаружи. На этот раз он не был настолько уж уверен, действительно ли ровна и неподвижна тень на углу, как еще минуту назад. Или ему передалось конспирологическое настроение, усиленное воздействием настоящей водки, или же таинственный наблюдатель вернулся и вновь присматривал за ними. С такого расстояния, однако, он не сумел бы услышать, о чем они разговаривают.

– Что ты плетешь? – прошипел он, поворачиваясь к кузнецу.

– Я знаю, что ты считаешь альбиноса дураком, но поверь мне, на этот раз ты играешь не только против него, – кузнец поднял ладонь, не дав соседу запротестовать. – Позволь мне закончить. Я не знаю всех подробностей, поскольку Белый с самого начала держит важнейшие из карт за пазухой, но знаю одно: за всем этим должен стоять кто-то куда более умный, чем наше Солнце Стоков…

– Если это так, то завтра мы перечеркнем планы его доверителей, если такие есть. Расскажешь собранию о своих выводах. У нас есть железное доказательство, что Белый соврал всем – причем, несмотря на принесенную клятву. Раскрытие правды дисквалифицирует его как вождя анклава. Люди…

– Ты меня не слушаешь, дружище, – бесцеремонно прервал его Станнис. – Будь все настолько просто, я бы сам заявился к судье сразу после возвращения с поверхности. Но вся проблема в том… – он сделал короткую паузу, – что наш таинственный противник подумал обо всем. Прежде чем я закончил проверять прутья, на улице появилась команда Тавота. А потом ловушку разобрали. На моих глазах, поскольку наш любезный механик уверял, что во время несчастного случая серьезно повредились шестеренки. Понимаешь?

Учитель покачал головой, хотя все прекрасно понял. Теперь никто не сумеет доказать, что шестеренки не опустились под тяжестью напавшей твари. Утром же будут смонтированы новые механизмы, а обвиненный во лжи Белый покажет справедливым всего лишь кучу сломанных шестерен, доказав: Ловкачка оказалась ниже, чем должна, не перед столкновением с шариком, но – после.

– Понимаю, – прошептал он раздраженно.

– Я знаю, что это вероломный обман, поскольку я успел сам осмотреть оба механизма. Они действовали корректно, но потом появился Тавот и с улыбкой заявил, что шестерни после случившегося с Ловкачкой треснули и что если их продолжить применять – могут рассыпаться в пыль. Если бы это было правдой… – ему можно было и не заканчивать.

Они снова замолчали. В туннеле снаружи царила тишина.

– Если так, – отозвался наконец Учитель, – то мне не остается ничего, кроме как решить дело по-своему.

Кивнул на разложенное оружие.

– Мы догадывались, что ты попытаешься его убить, – Станнис даже не обернулся. – Потому-то я и пришел к тебе, прежде чем ты сглупишь по-настоящему.

– Мы? – Помнящий насторожился. – Какие такие «мы»?

– Люди, которым не по вкусу то, что в последнее время творит Белый, – ответ был настолько же краток, как и загадочен.

– И почему я о вас ничего не знаю?

Кузнец тихонько засмеялся:

– Может потому, что мы до поры воспринимали тебя как одного из его присных?

Учитель задумчиво кивнул. У них было на это право. Он всегда оставался лояльным к Белому, как раньше и к его отцу, – пока сам не оказался на мушке.

– Что ж, теперь можешь спать спокойно. Завтра я уберу этого мерзавца.

– Я уже говорил тебе, дружище, дела это не решит.

– А мне кажется, решит. Все проблемы – и мои, и ваши. Лишимся правящего анклавом идиота, а его доверители, если такие существуют, утратят возможность влиять на нас и им придется отступить.

– Ты ошибаешься.

– Правда?

– Пока ты доберешься до альбиноса, тебе придется пробиваться сквозь его приспешников.

– Нож сквозь масло, – презрительно проворчал Помнящий.

– Теперь – это синоним чего-то недосягаемого, – издевательским тоном напомнил ему кузнец.

– Не лови меня на слове. Если будет такая нужда, я пробьюсь сквозь всех его присных.

– Даже через половину гвардии?

Учитель глянул на него исподлобья.

И правда, Белый удвоил свою охрану. И никуда не выйдет как минимум три ближайших дня, а потом… Взгляд Помнящего прошелся по спящему на постели Немому. Потом убийство будет лишь актом бессмысленной мести.

– А может… – сказал он куда менее уверенным голосом. – Я не говорю, что будет легко, но, по крайней мере, попытаюсь.

– Ага. Однако позволь задать тебе один вопрос. Ты знаешь, кто такие эти мальчишки?

– Как это – кто? Они – приспешники этого гада.

– Чистая правда. Грязи под ногтями у них – достаточно. Но я не о том.

– Не понимаю, о чем ты… – Помнящий утратил нить беседы.

– Серьезно? Ты, ученый человек, не понимаешь, что гвардейцы не на грядках растут? Это сыновья людей, которых ты прекрасно знал, братья наших друзей, приятели соседей. Отцы детей, которые через несколько лет попадут в эту школу. Кто из справедливых встанет на твою сторону, если ты убьешь хотя бы одного из них?

– Мне нет нужды убивать их, если уж это настолько тебе мешает.

Станнис покачал с недоверием головой.

– А ты сам себя хоть иногда слушаешь? Нападение на Белого – будет не ножом сквозь масло, если уж использовать твою довоенную риторику. И убьешь ты этих парней или только ранишь, не будет иметь ни малейшего значения. И в одном, и в другом случае появится у тебя немало врагов. Даже если удастся убрать альбиноса, ты не сумеешь спасти сына, а ведь в нем все дело.

Учитель смерил его ненавидящим взглядом.

– Другого выхода нет, – не сдавался он.

– Ты ошибаешься, дружище.

– Правда?

– Да.

Очередной взгляд наружу позволил Помнящему удостовериться, что в туннеле все еще никого нет.

– И что вы предлагаете? – спросил он.

Станнис глянул ему прямо в глаза. И там было видно колебание, словно он не знал, нужно ли произносить вслух то, что вертится у него на языке.

– Единственным разумным выходом мне кажется бегство, – проворчал он наконец.

– Бегство? – Помнящий вытаращил глаза. – Ты серьезно? Куда?

– В Башню.

То место имело немало названий. Башня, Мордор, Палец, Хер. Любой, кто выходил на поверхность, видел маячивший вдали скелет гигантского небоскреба. Самая высокая постройка Вроцлава некогда была туристической достопримечательностью, доказательством богатства и гордыни человека. Потом, в первые годы после Атаки, она сделалась символом возможного возрождения – это оттуда, из Купеческой Республики, отправлялись в город многочисленные караваны, доставляющие в дальние и сильнее прочих пострадавшие районы необходимое оборудование и товары. Надежда, поддерживаемая в изолированных анклавах, из-за мифа Башни не умирала, даже когда купцы окончательно проиграли столкновение с постъядерной реальностью и отказались от опасных странствий на другой конец города. Огонь, каждую ночь зажигаемый на вершине небоскреба, давал людям, обитающим в анклавах, отрезанным от богатого юга, знак, что непрестанная борьба за выживание пока имеет смысл, поскольку все еще может наступить тот день, когда человек перехватит инициативу и отобьет поверхность для себя. И понадобилось несколько лет, чтобы и самые безумные уяснили, в конце концов, что этот слабый огонек над горизонтом – не что иное, как обычный мираж. Добраться туда было невозможно, в чем убедились десятки смельчаков, предпринимавших отчаянные попытки прорваться на юг. Любая дорога, которую они выбирали, вели к верной гибели.

Учитель знал об этом лучше прочих, поскольку это он выслушивал первые рапорты возвращающихся недобитков и это он записывал потом их свидетельства в хронику как предостережение. И именно это знание позволяло ему теперь оценить предложение кузнеца.

– Ты всерьез? – спросил он, не скрывая иронии.

Кузнец кивнул. Не казалось, что он шутит.

– Погоди, у меня идея получше, – обронил Учитель, вскакивая с пола. – Я дам тебе мое мачете. Оно острее когтей молодого пиляка, – двинулся в сторону одеяла, где разложил оружие.

Станнис развернулся вместе со стулом.

– И что мне с ним сделать? – спросил, крепко обеспокоенный иррациональным, как ему казалось, поведением Помнящего.

– Да все просто: убьешь меня, а потом Немого, – спокойно пояснил Учитель, склоняясь над арсеналом.

– Ты охренел, что ли? – простонал кузнец.

– Я? – Помнящий выпрямился, взвешивая оружие в руке. – Скорее ты, брат. Приходишь ко мне, разыгрываешь этот… этот… спектакль, а потом говоришь, как ни в чем не бывало: ты должен идти в Башню, – он вернулся к неподвижно сидящему Станнису и наклонился так низко, что чуть не уткнулся в него носом. – В Башню?! Знаешь, человече, где мы сейчас находимся? – процедил он, а когда кузнец кивнул, добавил быстро: – Похоже, ты и малейшего понятия не имеешь, но не бойся, сейчас я все тебе поясню. Ты задумывался когда-нибудь, отчего все вокруг так воняет? Да потому, что сидим мы в самом глубоком уголке жопы этого медленно разлагающегося города. Да, брат. На самом ее дне. А ты хочешь послать меня на прогулку. И куда? В продуваемый ядерным дыханием железобетонный хер, – он хрипло засмеялся. – Скажу честно, я предпочел бы помереть здесь, а не подыхать неделями в не обозначенных на картах зарослях сарлака или загибаться от голода в каком-нибудь забытом Богом и людьми лабиринте труб, из которого нет выхода. На, – он протянул Станнису мачете. – Ты сильный, прикончишь меня одним ударом. Бей вот сюда, – встал на колени, указывая на шею. – Обещаю, что сопротивляться я не стану. А парня приколешь во сне. Если постараешься, он и вообще ничего не почувствует.








Кузнец не шевельнулся. Выдержал взгляд Учителя, хотя веко его начало понемногу дрожать.

– Думаешь, я предлагаю тебе этот поход и не уверен, что ты доберешься до цели?

– После того, что я тут услышал, такой вероятности я исключать бы не стал.

– Гонишь, как подорванный, – рассердился Станнис, отталкивая рукоять поданного ему оружия. – Прекрасно знаешь, что ждет тебя и его, – указал на спящего Немого, – если ты останешься здесь или если убьешь Белого. В обоих случаях ты подпишешь вам обоим смертный приговор.

– Если все правильно разыграем, то, может…

– У тебя нет и малейшего шанса, пойми наконец.

– А там, выходит, шанс у меня будет? – Помнящий указал глазами наверх, на потолок туннеля.

Кузнец поднялся, положил ему руку на плечо.

– Выслушай меня до конца, и увидишь, что идея наша не настолько безумна, как тебе может показаться.

Учитель посмотрел на него с жалостью.

– Не настолько безумна? – повторил он, даже не пытаясь замаскировать издевательского тона.

Станнис подошел к стене с дырой, присел на корточки, чтобы глянуть на туннель, а когда удостоверился, что снаружи никого нет, опустился на кирпичный пол и уперся спиной в ржавую арматуру.

– Сядь, – попросил кузнец Учителя, указав на стул. – И не прерывай меня, хорошо?

Подождал, пока хозяин займет место, а потом, тяжело вздохнув, начал излагать свой план.




Глава 8

Предложение


Бегство в Башню.

Идея, которая в первый момент показалась Учителю совершенно неуместной, всего лишь через несколько минут обрела куда более отчетливые формы.

– Если кто и сумеет это сделать, то только ты, – подытожил кузнец.

И не ошибался. В первые годы после Атаки Помнящий прошел немало километров туннелей. Он не был вроцлавцем с деда-прадеда, как большая часть уцелевших, а потому не чувствовал никакой связи с местами, до которых добирался во время бесконечных странствий. Ища безопасную пристань для себя и сына, он обследовал немалый фрагмент подземелий, сперва в северной периферии города, на Шариковом поле, а потом и под старым Фабричным районом. И именно там, во время стоянки в одном из едва-едва возникших анклавов, он наткнулся на преппера по прозвищу Президент и после коротких переговоров присоединился к немногочисленным его сопровождающим. Однако довольно быстро понял, что предложение сотрудничества прозвучало потому лишь, что при нем был сын-инвалид. Немой сделался талисманом группы, ключом, что отворял любую дверь – вернее, проход в баррикаде. Некоторое время спустя, после трагической, пусть и заслуженной гибели работодателя, Учитель вступил в ряды недоброй славы Черных Скорпионов. Вместе с ними он покорял новые анклавы, сражался за спорные территории с гангами районных, а затем возвращался на пограничье зараженной зоны к сыну, оставленному в месте, которое всякий рассудительный человек должен был бы обходить далеко стороной. Двумя годами позже он совершил вещь почти невозможную. Убегая от эпидемии, которая проредила колонию, созданную старыми солдатами, с Немым на плечах он прошел широкий, километра в четыре, радиационный пояс Запретной Зоны, через несколько дней блужданий в лабиринте покинутых каналов добравшись до новых для него северо-восточных районов города.

Потому ничего странного, что поступок его сделался легендарным в Вольных Анклавах. От русла Одера до границы Нового Ватикана не было кабака, где не рассказывали бы о нем хотя бы раз в неделю. Никто раньше, а уж тем более позже, не преодолел этот путь самостоятельно – после того как остатки высланного в Запретную Зону отряда сталкеров вернулись, принеся пугающие новости с запада города, обеспокоенные вожди Вольных Анклавов решили заблокировать все известные им проходы. Раззадоренные падением Черных Скорпионов районные бандюки сразу же заняли ничейные территории, поделив их на два воюющих лагеря – Лигу Полос и Панвроцлав Спортивок, – где всякий чужак воспринимался как злейший враг. По приказу тогдашнего совета, объединявшего людей, командующих немалой частью окрестных анклавов, большую часть дорожных туннелей завалили и замуровали, оставив лишь два хорошо защищенных шлюза, ведущих к пограничному магистральному каналу, чтобы разведчики могли патрулировать территории под Запретной Зоной, высматривая приближающиеся угрозы. Благодаря их усилиям, возникла в меру подробная карта этой части подземелий, та самая, копию которой Учитель держал теперь в руках. Люди, которые ее выполнили, должны были проводить его на запад, до одного из анклавов тамошнего пограничья.

Помнящий предпочел бы идти в одиночку, как когда-то, но ему пришлось согласиться на эскорт по одной простой причине. Отравленные локальными радиоактивными осадками территории со временем сделались рассадником страшнейших мутаций – это оттуда расползались по городу твари, которых не придумали бы и создатели самых кассовых фильмов ужасов. Именно потому одиночная вылазка в пограничье, а затем и в саму Запретную Зону казалась, скорее, дурацкой идеей.

К отряду сталкеров ему придется присоединиться еще и потому, что в Запретную Зону чужих не впускали. Оберегаемые мощными довоенными шлюзами проходы открывались лишь несколько раз в году, чтобы можно было провести поверхностную инспекцию туннелей. Кузнец обещал, что смотритель одного из шлюзов, его хороший знакомый, включит беглецов в высылаемый на днях патруль. Объяснение, отчего они не вернулись, будет простым. Люди все еще гибли в тех туннелях, хотя в последнее время и не заходили в них слишком глубоко.

Станнис придумал толково. У Учителя было достаточно опыта, он знал местность и, пожалуй, что самое важное, не был заносчивым наглецом, как большая часть молодых, которые отправлялись в неизвестность, рассчитывая исключительно на фарт. С другой стороны, со времен его героических деяний прошло уже немало лет. Когда Помнящий отправился на восток, был он еще молод, полон веры и сил. А нынче?… При одной мысли, что придется покинуть анклав Иного, у него странно обмякали колени. Увы, кузнец был прав в одном: оставаться было невозможно. Даже в том случае, если бы он принял бой и уничтожил Белого.

Потому единственной альтернативой оставалось – покинуть анклав. Вот только…

– Все хорошо, – Учитель прервал молчание после долгой паузы. – Вижу, добраться этим путем до границы Запретной Зоны можно без проблем. Супер. Твои парни, как утверждаешь, доставят меня на запад. Клево. Но вся проблема в том, что ты забыл об одной мелкой, но необычайно важной подробности, – он указал пальцем на татуировку.

– Я не забыл, – спокойно ответил Станнис. – Со времен эпидемии, которая положила конец владычеству Черных Скорпионов, прошло уже почти двадцать лет, да и, кроме того, ты обойдешь далеко стороной места, которые вы оккупировали… прежде чем ты сбежал на восток, – он постучал пальцем в карту, разложенную на полу, а потом медленно провел вдоль западного края Запретной Зоны, почти доведя до Пепелища и граничащего с ним Старого Мяста, который нынче называли просто Мястом.

– Я знаю, что шансы повстречать старых приятелей и врагов – минимальны, – признался Помнящий, – но ты ведь не станешь утверждать, будто весь запад пережил приступ амнезии и полностью позабыл о том, что мы сделали на территории Фабричного. Мужик, да в мои времена половина жителей Мяста готова была обосраться от одной мысли о том, чтобы увидеть одного из нас на противоположном краю Поповиц, – он кивнул на карту.

– Полагаю, ты всегда можешь воспользоваться фокусом с повязкой, – напомнил ему Станнис.

Перевязать голову – было хоть каким-то выходом. Учитывая, сколько времени прошло, местные не должны бы поглядывать с подозрением на пришельца с замотанным правым виском, и уж наверняка не станут видеть в нем агента враждебной фракции, которая перестала существовать многими годами ранее. «Это может удаться, – мысленно признал Учитель, – но не наверняка». Он все еще не был уверен, хороша ли идея кузнеца и его соратников. Хотя перед ним лежал очень подробный план туннелей, оставалась одна, но большая проблема: на карте этой отображалась ситуация пяти-шестилетней давности. А с того времени многое могло измениться.

– Когда эти твои сталкеры в последний раз ходили на запад? – спросил он подозрительно.

– Некоторое время назад, – неохотно признался Станнис.

– Некоторое? – иронично произнес Учитель. – Мы, сосед, говорим о нескольких годах, так мне кажется.

– Не совсем… – кузнец слегка ухмыльнулся. – Трассу проверяют систематически, как минимум, раз в год, – уверил он Помнящего. – Конечно, неофициально.

– Твои парни неофициально входили в Зону? – удивился Помнящий.

Станнис фыркнул:

– Ты бы удивился, дружище, как много можно сделать без чьего-то надзора.

«Если бы ты знал, кому ты это говоришь», – подумал Учитель, сохраняя каменное лицо. Он и сам был лучшим доказательством таких слов. Никому бы и в голову не пришло, что он, необычайно спокойный человек, вскоре после прибытия на восток заключил договор с Иным и, проделав всю «мокрую» работу, превратил того в предводителя анклава. Об этом эпизоде нынче не знал никто, кроме самих заинтересованных сторон, из которых одна уже успела распрощаться с жизнью. Даже Белый не знал подробностей операции, которая дала иммунитет Немому. Услышал столько, сколько должен был – что отец его большой должник Помнящего. Конец, точка. Кузнец и его товарищи тоже не сумеют проникнуть в эту тайну. Ибо Учитель был уверен, что спасители его могли бы утратить желание спасать персону, которая тайно убрала наиболее разумного кандидата в предводители, приготовив жителям пятнадцать лет управления истинного деспота, а потом – и его глупого сынка, так легко поддающегося манипуляциям.

Никто не додумался до истинного положения дел, даже когда в Вольных Анклавах появились наконец-то купцы, прибывшие на территорию бывшего Средместья через несколько лет после Помнящего, предлагая уцелевшим не только товары, но и новости из остальных районов. Охотно рассказывали они обо всем, что происходило со времен Атаки, в том числе и о большой захватнической войне на западе, в которой столкнулись бывшие солдаты, стоящие в Козанове, и не менее отчаянные банды, контролирующие кварталы Нового Двора и Гендовую. Это от них, хотя и не непосредственно, Учитель узнал об окончательном падении бывшей своей колонии, о погромах, которые устроили остаткам Черных Скорпионов, и обо всей массе кровавых событий, сопровождавших возвращение Спортивок на спорные территории.

Он выслушивал эти доклады из вторых рук, поскольку опасался сам встать с купцами лицом к лицу – те моментально распознали бы в нем старого палача с запада. Татуировка, которая пробуждала дрожь у жителей подземелья от границ Мяста до самых обводных каналов, здесь, на северо-востоке, была всего-то еще одним странным украшением лица. О том, что эти символы значат на самом деле, местные узнали уже после того, как носящий их человек сделался уважаемым местной общиной Учителем. Потому ничего странного, что они высмеивали купцов, которые рассказывали невероятные, как им казалось, истории о безжалостных убийцах в мундирах, подчинивших себе чуть ли не четверть города. Ведь один из них был много лет их соседом и даже другом. Всегда вежливым и готовым помочь. Они видели в нем лишь отца-одиночку, истово опекающего сына-инвалида.

Учитель отряхнулся от этих воспоминаний.

– Если все так, как ты говоришь, ты должен хорошо знать, как выглядит ситуация на западе, – сменил он тему.

Станнис окинул его внимательным взглядом. Он был достаточно опытным заговорщиком, чтобы понять, к чему ведет собеседник.

– Не тяни меня за язык, дружище. Тебе не обязательно знать все.

– Я и не хочу знать все. Интересует меня лишь одна вещь. И касается она этой экспедиции.

– Тогда – спрашивай, – кивнул кузнец.

– Кто теперь управляет этими территориями? – Учитель указал на анклавы, находящиеся между пограничьем и Мястом.

На этот вопрос Станнис не ответил сразу, а когда наконец отозвался, в голосе его Помнящему послышалось… опасение?

– Еще год тому назад эти анклавы принадлежали Спортивкам, – пояснил он. – Но ситуация там предельно динамичная, а потому запросто можешь наткнуться там сегодня на Полос.

Спортивки и Полосы. Две конкурирующих банды, гопники и фанаты, захватившие каналы под самыми большими спальниками в Фабричном районе. Наибольшие и самые лютые враги Черных Скорпионов. Для них повязка на том месте, где каждый вражеский солдат носил татуировку, все еще могла быть подозрительной, особенно если находилась она на голове незнакомого и, к тому же, пожилого человека, а Учитель не сумеет скрыть возраст, как бы он ни старался.

– Твои парни доставят меня до границы Зоны и вернутся.

– Да.

Палец Помнящего продвинулся по той самой линии, которую некоторое время назад показывал его собеседник.

– И эту часть пути я должен преодолеть сам?

– Да.

Кузнец отвечал очень кратко, но, одновременно, резко и решительно.

– Знаешь, что Полосы или Спортивки сделают со мной, если я попаду им в руки?

– Не попадешь, – уверил его Станнис. – Мы позаботимся, чтобы отвлечь их внимание от пограничья.

– Несмотря ни на что, я бы предпочел идти через государство церковных, там и дорога в два раза короче, и…

– …в сто раз опасней, – закончил за него кузнец. – До Запретной Зоны ты доберешься, ни разу не выходя на поверхность, оттуда попадешь на старую свалку, а там до границ Мяста – рукой подать.

– От сталкеров, которые ходили в охране караванов, мы знаем, что туннели к югу от нас не настолько уж и непроходимые, как представляли это купцы, – защищал свою идею Учитель. – Торговцы обходили самые сложные участки, идя по поверхности, чтобы сэкономить время и облегчить труд носильщиков. Я спокойно преодолею большую часть известных мне осыпей и завалов. Могу обойти их и боковыми, узкими проходами – у меня-то не будет ящиков с товарами на спине.

– Знаю, знаю. Но проблема не в этом, – Помнящий заметил, что последнее замечание его кузнеца рассердило.

– Тогда – в чем? – решил он продолжить тему.

Станнис вновь поколебался, как и тогда, когда предлагал ему бегство.

– Хотя бы в том, что у нас там нет людей, которые сумеют тебе помочь, если что-то пойдет не так…

– А что может пойти не так? – засмеялся Учитель.

– Все.

– Ты преувеличиваешь.

– Не преувеличиваю. Можешь поверить мне хотя бы раз и прислушаться к доброму совету? – кузнец глянул ему прямо в глаза. – Той дорогой ты до цели не доберешься.

Помнящий тоже сделался серьезен.

– Ты что-то от меня скрываешь.

Станнис медленно кивнул.

– Верно. Однако я придержал только ту информацию, которая тебе не понадобится.

– Но…

– Никаких «но»! – рявкнул разозленный кузнец. – Или ты идешь конкретной трассой, или мы забудем об уговоре.

И потянулся к карте.

Помнящий схватил его за запястье. Они снова взглянули друг другу в глаза. На этот раз – напряженно. Очень напряженно.

– Ладно, я пойду, но с одним условием. Ты скажешь мне, отчего тебе так важно, чтобы я выбрал дорогу через Фабричный.

Станнис сжал губы, с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться. Длилось это несколько секунд, а потом черты его лица обмякли.

– Ладно, – обронил он, со значением поглядывая на руку.

Учитель ослабил пальцы и убрал ладонь.

– Говори.

– Мы хотим, чтобы ты доставил в Башню очень важную весть, которую получишь в анклаве Слепая Ветка, – наконец проговорил кузнец, упоминая о месте, где находился шлюз. – Это совершенно секретная информация, которая ни за какие сокровища мира не должна попасть в руки папских псов.




Глава 9

Исход


В туннеле под колодцем стояла очередь из собирателей. Люди спокойно ждали, пока гвардейцы проверят через визоры, пуста ли территория поблизости от выхода. Когда посланный наверх наблюдатель наконец спустился по сильно проржавевшим скобам, Бендер и двое его коллег принялись перетаскивать бетонные отбойники, из которых был сделан противовес, блокирующий толстый чугунный клапан. Семьсот килограммов бетона хватало для того, чтобы обезопасить один из немногочисленных выходов на поверхность. Механизм этой конструкции был сказочно прост. Три полудюймовых кабеля, проволоченные сквозь припаянные к средней части клапана ухваты, метром ниже сплетались в один толстый стальной канат. На нижнем его конце, сразу над фундаментом канала, размещалась крестовина, изготовленная из сваренных тавровых уголков. На нее и клали – слой за слоем – отбойники.

Дополнительной защитой выхода была петля, размещенная внизу всей конструкции, свисающая точнехонько между двумя прикрученными к полу ухватами. В случае тревоги сквозь нее вдевали толстый прут, стоящий наготове под ближайшей стеной. Клапан, таким вот образом заблокированный, невозможно было отворить снаружи – разве что с использованием тяжелого оборудования, а таким в городе никто не обладал вот уже много лет. Разрушить колодец тоже было невозможно, по той простой причине, что шум и вибрации привлекали монстров. Потенциальные нападающие в несколько минут притянули бы на свою голову стаи шариков, котокатов, пиляков, а то и крылачей.

Разблокировка входа прошла быстро. Хватило снять крестовину и поднять крышку. Гвардейцы сделали это быстро и умело. Двое из них вышли на поверхность, чтобы защищать территорию. Внизу остался только Бендер, следя за порядком в туннеле. Собиратели по очереди проходили мимо, чтобы быстро взобраться и исчезнуть в узком проеме. Двадцать человек – в последнее время на поверхность посылали каждого, у кого не было других обязанностей. Пополнение сокращающихся припасов требовало жертвенности, все прекрасно об этом знали, а потому никто не жаловался на двойную частоту выходов.

Учитель стоял в самом хвосте очереди, рядом с Немым. Когда пришла их очередь, они без колебаний двинулись в направлении снопа света, вливающегося сквозь открытый люк.

– А вы куда? – гвардеец заступил им дорогу.

Его ладонь уперлась в грудь Помнящего. Хватило одного взгляда, чтобы Бендер отдернул руку. В глазах задержанного тлело нечто большее, чем просто холодное презрение.

– А ты как думаешь? – насмешливо спросил Учитель, обнимая сына за плечи.

Гвардеец поднял восковую табличку – старое римское изобретение, которое теперь, в постъядерную эру, вернуло свои позиции. Быстро просмотрел записи, а когда закончил, показал собеседнику аккуратно процарапанные слова.

– Вас нет в списке, а значит – не выходите, – заявил он. – Все просто, как двери.

Когда страж услышал громыханье подкованных ботов, сразу обрел уверенность. Его товарищи как раз возвращались в подземелье. Всякий, кому не было нужды пребывать на поверхности, бежал оттуда как можно скорее, едва только это удавалось. От приобретенных рефлексов непросто отказаться, и недаром люди перед войной говорили: молодого кровь греет…

Уровень облучения снижался медленно, зато постоянно. Люди, одетые в толстые кожаные плащи и дышащие фильтрованным воздухом, могли бывать в руинах и по нескольку часов в день, не рискуя ни жизнью, ни здоровьем – конечно, если не принимать во внимание угрозы со стороны все более агрессивных мутантов. И все же уцелевшие продолжали делать, что могут, лишь бы поменьше радоваться свету дня.

Не было в таком ничего странного. Учитель годами вталдыкивал им, что наверху их может убить все, а потому они впаяли эту истину себе в голову. И немало воды должно утечь, пока эти гвардейцы и их ровесники преодолеют атавистический страх перед контактом с отравленной землей.

– Немой послезавтра выходит на свои первые сборы, – спокойно ответил Помнящий, когда вся троица гвардейцев встала между ним и выходом. – Поэтому…

– Поэтому он придет сюда через два дня, сразу после побудки, а мы выпустим его, как и всех прочих собирателей, – закончил за него Бендер. – Сорри, но вот такие у нас правила, Учитель.

– Ты, сынок, забываешь об одном… – не спуская глаз с гвардейцев, Учитель передвинул сына к себе за спину, словно намереваясь убеждать их силой. – Белый перед всем собранием выразил согласие, чтобы я приготовил парня к этой работе. Ты не станешь это отрицать, поскольку ты там был и собственными ушами слышал, что сказал предводитель. А если так, то я объявляю выход на поверхность необходимым в деле обучения Немого. Сейчас.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/robert-shmidt/bezdna/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Марка польской военной униформы.