Книга - Всеми частями тела. Визуальная поэзия

Всеми частями тела. Визуальная поэзия
Наташа Трейя


Поэты нашего времени. Лирика, меняющая сердца
Наташа Трейя – поэтесса, певица и музыкант из Минска. Ее читают и смотрят миллионы человек, на ее тексты написаны песни для Аллы Пугачевой, Григория Лепса и других звезд российской сцены. Ее песни звучат в сериалах Валерии Гай Германики.

В этой книге собраны стихи разных лет, они идут не по хронологии, а по велению чувств. «Всеми частями тела» – это история жизни Наташи, отголоски которой являются и нашей историей тоже.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Наташа Трейя

Всеми частями тела. Визуальная поэзия



© Наташа Трейя, текст, 2023

© Екатерина Самофеева, фото-арт-концепт и фото, 2023

© Аля Панина, иллюстрации, 2023

© Дарья Дементьева, дизайн, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023


В этой книге – стихи разных лет. Я собрала их в неназванные темы, которые повторяются в жизни, как и темы в музыке. Поэтому в книге нет хронологии. Рядом может быть школьное стихотворение и стих, написанный через много лет. Наверное, если бы к каждому стихотворению я написала музыку, то это можно было бы назвать саундтреком моей жизни.

Но песни написаны только на несколько стихотворений из книги. И это значит, что саундтрек ещё не закончен. И если мир не погибнет в эти тревожные дни, то будет продолжение…


Посвящается Мэй










Половинка


С детства мечтала найти свою половинку,
Как возраст – морщинку, как пестик —
тычинку,
Как горе – слезинку, как хейтер —
слабинку…
Сидеть на скамейке, обнявшись, в каком —
нибудь скверике.
Но попадались всегда какие-то
четвертинки,
Осьмушки какие-то и четверики.
Я влюблялась безжалостно и до боли,
Проявляла бешеные эмоции.
Но всегда попадались какие-то доли,
Какие-то детские, что ли, порции.
И поэтому разных и всяких столько.
И о том, и о том, и о каждом – строчки.
Потому что пытаюсь собрать осколки,
В половинку вторую сложить кусочки.
И они приходят – седьмые части.
И хватаю руками я их обеими.
Но ни с кем не случается целого счастья,
Чтобы ни пробоины, ни расщелины.




Место


Хорошо бы, чтоб было такое место,
Куда можно приехать, когда надоест всё,
И найти, просмотрев жизни даты,
Всё, что ты потерял когда-то:
Куклу в платье из розового сукна,
Попугая, вылетевшего из окна,
Во дворе – черепашку в миске
В Минске, мысли,
Ключи, очки,
Волос пучки,
Колпачки и крышки,
Номер из записной книжки,
Книгу, в центре торговом покупки,
Телефон тот, что выпал из куртки
Где-то… около дома в Марьино,
И расческу, конечно же, мамину,
Одноклассника имя и шутки,
Что погиб, когда ехал в маршрутке,
И прогулки, ногами как шаркали
С дедушкой в меховой шапке,
Время и колесо фортуны,
Детство… юность,
Стихи, записанные на обоях,
Встречи с тобою.
Просто печали вместо
Приехать в то место,
Полное красоты,
А там – ты.
Стоишь и ждешь, как и прежде,
С букетом помятым,
Потому что приехал в надежде
Встретить меня там.




Венеция


Разбежимся же, как ног поток… чтоб не выплеснуть, как кипяток… в лицо, гнев – в чемоданы пакуем бережно,
Как тряпье. Чтоб остынуть, кофе холодный пьем… на набережных
В лучах солнца и ультрамарина.
В каждом доме – Христос распят. Развернемся же
у Риальто на сорок пять, как рыбный рынок.
После – плоть утешат жизни новые главы, язык – крэк, помидоры черри…
А сейчас – располземся, как тени от сувенирных лавок, как от пьяцца – мерчерии.
К необщим друзьям разлетимся, как к конвертам прилипшие марки.
Но сперва переклеим указатели до Сан-Марко
В нашу последнюю ночь, пока
Все спят. Посмотрим, как уткнувшиеся в карты, как в плечо кого-то родного… будут искать выход из очередного… тупика.
Напялим смеющиеся венецианские маски, словно собственных чувств нет,
И ни один мускул лица не дрог-нет.
Кофе допит. Мерцающий вечер дожит.
Разойдемся же, как в коридорах дворца – дожи.
Расплывемся, как два катера, в противоположные,
Заменив очевидное на понятия ложные.
Будем считать, что каждый своего достиг.
Разорвемся, как сердце – на мине гор-дости.







Куба





«Время остановилось. Где-то в шестидесятых…»


Время остановилось. Где-то в шестидесятых.
Социализм, свобода… С чувством и непредвзято:
«Сорок девятого года, а все ещё, видишь, в форме», —
Выкурив важно трубку, гордо сказал шофер мне.
Ветхие закоулки, и каждый дом обшарпан.
На барахолках куклы смотрят легко и с шармом.
Стекла побиты в окнах и облупились стены.
И человек с сигарой счастлив, идя со смены.




«Город-призрак. Мечтать – его главный признак…»


Город-призрак. Мечтать – его главный признак.
В переулках помочь затеряться признан.
Как никто, дружелюбен… свой шарм и призвук.
Круглый год – загорелый народ и лето.
По дорогам, катаясь в кабриолетах,
Едут дамы в театры смотреть балеты.
Из всех баров доносятся звуки сальсы.
Пеликан извернулся и сделал сальто.
Затянул кто-то Quanta na mera альтом.
Если хочешь отправиться куда-либо,
Пусть на нем остановится тотчас выбор:
Будешь есть Pastelitos, пить «Куба либре».
И забудешь, волны аромат вдыхая,
Что погода и дружба была плохая,
Потому что нет скуки и нет вай-фая.




«Я люблю наблюдать за людьми, заглядывать им в души…»


Я люблю наблюдать за людьми, заглядывать им в души
И представлять, что я могла бы быть любым из них.
Мы бы сидели большой семьей на террасе дружные
На другом полушарии среди новых родных.
Тело каждого могло бы быть моим домом:
Мужчины-официанта в очках больших,
Женщины-продавщицы с глазами бездонными,
Мальчишки, продающего беляши.
Я бы могла ощущать всё по-новому,
Другие проблемы бы меня волновали.
Они бы были самыми важными, безусловно, —
Где-то в Мексике, на Карибах или в Непале.
Я люблю смотреть на кого-то и ощущать себя им.
Полностью погружаться в его разум.
Мир необыкновенен и неповторим:
Со своим цветом кожи, разрезом глаза.
Трудягой, идущим в свои трущобы.
Старушкой, делающей замечания.
«Ты всё так же любишь меня?» – «Еще бы», —
Говорил бы мне кто-то вместо молчания.
Я так пытаюсь разнять тиски,
Мыслить учусь иначе
И абстрагироваться от тоски,
Которая ничего не значит.




Иерусалим


Люди такие разные. Женщин всякие типажи:
Одни замотаны с ног до головы, только глаза из-под паранджи;
Другие – разряжены, взгляды кроткие, платья в пол;
Третьи – юбки короткие, почти голые, смотрят с вызовом и в упор.
И мужчины, молча, идут к святыням рядами:
Одни – серьезные, с бородами;
Другие – в черных сюртуках, с косичками и в шляпах черных;
Третьи – в майках, джинсах, без манер утонченных.
Одни крестятся и кланяются, зажигают свечи,
Целуют иконы и просят шепотом что-то вечно;
Другие снимают обувь, ритуал выполняют некий,
Молятся пять раз в день, повернувшись к Мекке;
Третьи качаются и суют записки с просьбами в щели
в стене.
Люди такие разные. Лицом к лицу. Спина к спине.
Выглядят все по-разному, а заглянешь в души —
все похожи:
Думают об одном же, просят одно и то же:
Здоровья, денег, славы, быть рядом с милыми.
Боятся одиночества, что не измеряется милями,
Смерти боятся и стать ненужными.
Копошатся внизу там со своими нуждами.
И я их немного жалею, но лишь слегка.
Они изрядно наскучили мне за эти века:
Пробуют подкупить, пожертвования несут,
Думают, что судьба зависит от их заслуг,
Они придумали имена мне, и страшный суд,
Грехи, и правила, и как провести досуг.
И я послушаю их пение не слишком уж увлеченно,
Мысли их, крик муэдзина, погляжу на блеск куполов золоченых,
И без любви излишней, без лишней злости
Вздохну, зевну – и брошу кости:
Чтобы решить судьбу их – кто будет огорчен,
Кто награжден и от радости слезы прольет ручьем,
А кто не замечен вовсе и не учтен.
Чтобы никто не догадался, смысл в чем:
Сижу, баламучу воду в океанах тростью —
И просто бросаю кости.







Барселона


Ночи – бессонные.
Волны – соленые.
Что-то нашептывает Барселона мне
Там, где когда-то бродили влюбленными,
Я, благосклонная,
Кофе с бурбоном пью
В бежевом доме с большими балконами.
Я б зачеркнула все надписи броские,
Сюрреализм, на картинах что Босха,
Письма писала б тебе в стиле Бродского,
Только нет адреса, даже наброска.
Только неясен их пункт назначения.
Тут ничего не имеет значения.
Чувства сквозь сито,
И бусы рассыпаны.
Как аллергия, их звездная сыпь по мне.
И Барселона, веселая, сытая,
Что-то нашептывает голосом сиплым мне.
О том, как в краске коробок картон линял.
Мы с непробитыми сели талонами,
И наш автобус с Carrer de Mosc? тронулся,
Ехал до площади Каталонии.
Как ты вплетал мне гацанию в локоны.
Только те дни, ну, настолько далекие.
Ночи – бессонные.
Волны – соленые.
Что-то нашептывает Барселона мне
Там, где когда-то бродили влюбленными,
В твои глаза я смотрела бездонные…
Как была счастлива, хоть и бездомная.




Индия





«Волны – под ноги вдребезги со скандалом…»


Волны – под ноги вдребезги со скандалом.
И индийские девушки шьют сандалии
И рисуют цветы у дверей сандалом.
На лбах – точки… и фрукты в подол собрали.
Псы, как яблоки с яблони, в тень попадав,
У подруг выедают с любовью блох.
И у каждого есть колесо без палок
И свой бог.




«Будто бы под зонтиком – за стволом…»


Будто бы под зонтиком – за стволом,
Под густыми листьями, словно в шляпке,
Я болтаю ногами под столом
И смотрю на свои слегка растоптанные тапки.
И думаю: когда я их купила,
На них не было ни трещинок, ни пыли,
Они были яркие и красивые,
Новые были.
Безусловно, я дорожила ими,
Хотя они жали немного,
Иногда – слегка, но, бывало, сильно
Натирали ногу.
А сейчас они такие мягкие и удобные,
Хотя немножко потрепанные.
Сижу в них, по полу топаю.
Поднимаю глаза и тебя вижу:
Все та же ухмылка и ямочки около губ.
И только чуть больше морщинок у глаз кожу выжгли,
И седая прядь вплетена в чуб.
Вспоминаю, как мы ругались, ссорились,
Как, собрав рюкзак, убегала в ночь,
Чтоб переживал, отключала сотовый.
Как подружки, мне пытаясь помочь,
Говорили, что от тебя нет толку.
Ты бухал и звонил телкам.
А сейчас нас соединяет столько:
Столько теплого и тонкого.
Мы сидим, родные, с тобой в теньке
И молчим. И думаем о своем.
Нам сейчас так хорошо вдвоем,
Как со старыми тапками на ноге.




«Если бы я выросла на узких улочках…»


Если бы я выросла на узких улочках,
Из бамбука мне б дедушка сделал дудочку.
Лотос бабушка бы продавала на цепочке.
Была бы я маленькой индийской девочкой.
Угощали бы сладким бурфи соседи.
Меж людьми нет обид, когда каждый беден.
Папа бы возил меня на мопеде.
Всемером на одном, бывает, едем
С четырьмя моими сестрами и братиком.
Волосы украшены красным бантиком.
Я бы рыжего пса на руках держала.
А потом сама на велосипеде ржавом,
Достался мне от сестер который,
В платье, которое было не впору,
Ездила б в школу.
Или пешком с большим ранцем за спиной
Топала со школы домой,
Щебеча с подружками что-то на языке тамильском.
И картину в уме рисовала мысленно:
Как я вырасту, в доме с большими окнами
Буду жить и шить чуридар и сари.
И вдруг передо мной возникла высокая
Девушка со светлыми волосами.
Она сказала бы мне что-то на непонятном языке,
Достала фотоаппарат, что был в замшевом рюкзаке,
И стала бы меня фотографировать.
Интересно, какое там фото выйдет?
И подумала б я, прядь смахнув рукой:
А вот если бы я была такой.
Я была бы несчастней, хотя и стройней.
Выросла бы в далекой незнакомой северной стране
И поехала путешествовать в Индию…




«Мой маршрут звучит как заклинание…»


Мой маршрут звучит как заклинание.
Пусть все сбудется, что не загадаю я,
О подставах все знают заранее.
И к мерзавцам придет наказание.
Маршрут: Пондичерри —
Тиручираппали.
Закат был как черри,
И чайки напали.
Пусть каждый получит
В Аппели и Кочи
Все самое лучшее
И все, что он хочет.
В Кумили, в Кумили
Курили, курили.
И в Каньякумари
Были в кумаре.
И чаек кормили.
Ракушки в кармане
Сверкали
И пели,
Как море, в Варкале.
Тривандрум.
Улыбнись, кто угрюм.
Скажи правду, кто врун.
Музыкант – коснись струн.
Все сбудется soon.












Сицилия





«Живешь, путешествуешь, начал сначала…»


Живешь, путешествуешь, начал сначала,
Как будто б любовь никогда не случалась,
И я не встречалась, и в дверь не стучалась…
Живешь там, как будто б меня и не было.
Распахнуты шторы, там – краешек неба
И шумная улица солнцем согрета,
Дымит сигарета, звучит чей-то бас,
И жизнь продолжается где-то…
Без нас.




«Захлебнувшись от чувств… До Сицилии – письма и мили…»


Захлебнувшись от чувств… До Сицилии – письма и мили.
Взгляд тогда у меня был другой и другая фамилия,
Тогда не было третьего… выбор был лишь – «или – или».
Я лежала, смеясь… под тобой… на камнях… слишком острых.
И вода попадала мне в ноздри, и плавился остров.
И мы были семьей… неразлучной семьей – Коза Ностра.




«Приплыву на надувной я лодке на Стромболи…»


Приплыву на надувной я лодке на Стромболи,
Чтоб заесть печаль всю сдобами и вином запить всё, что болит,
И противиться чтоб спаду настроения резкому,
И в доверие втереться чтоб морю Тирренскому.
Чтобы слушать мощь вулкана и оползней рокот,
Чтобы Эол повелел тоску сдуть сирокко,
Буду бусинки блестящие скупать, как сорока,
Не смотреть в твои глаза, ища любовь, как сиротка.
И цветов благоухание вдыхать буду вечером,
Буду ласковой, как кошки, что живут там, доверчивой:
Не бояться подойти, чтоб за ушком погладили,
Так, как будто никогда мне в душу не гадили.







Крым





«Клейкая лента…»


Клейкая лента
Песчаных карьеров, рельефы.
Мыс Фиолент.
И волны резвятся, как эльфы.
Выступы, камни
Отвесные, полдень и дзоты.
Горечь бескрайняя.
Синий излом горизонта.
Выключен сотовый.
Что-то, как тень эшафота.
Сделать охота
Над склоном опасное фото.
Выезда нет. Нет и въезда.
И черная бездна —
Море без дна.
И старушка ко мне в кадр влезла.
Катер причалил
Внизу, фуксом пару обрив волн.
И за плечами —
Крыло, чтоб сорваться с обрыва.




«Где, скажи, сил раздобыть…»


Где, скажи, сил раздобыть,
Чтобы тебя разлюбить?
Так, чтоб не броситься с пирса,
Чтоб в сотый раз не был написан
Текст тебе в смс
О том, какой в сердце замес.




«Бухта «Мечты»…»


Бухта «Мечты».
Безутешные мачты
В дымке маячат.
Дно – в цвет чая матча.
Губы – в цвет брюквы.
Тот, кто с большой буквы,
Возвращен в бухту,
Будто сын блудный
В снах и стенаниях,
В зыбких страданиях,
В сказках и триллерах
Ларса фон Триера.
Пусть сотрет Ласпи
Грусть всю, как ластик.
Вырежут скалы
Скорбь всю, как скальпель.
Номер твой набранный.
Брит отель наголо.
Портит вид на гору.
Выстроен внаглую.
И в неотвеченных
Вызов мой вечно.
Я с бухты-барахты
В миг бунта барахтаюсь.
Бухта Мечты.
Как, скажи мне, не мрачной быть,
Не обмельчать,
О мечтах не замалчивать?
Бухта Мечты,
Как, скажи мне, как мяч отбить,
Образ заманчивый,
Не заморачиваясь?




Нью-Йорк





«Посреди американской мечты, у барных стоек…»


Посреди американской мечты, у барных стоек,
Ликер подливает бармен густой мне —
Я подрываю страны устои:
Где граждане все излучают счастье,
Проблемы свои за улыбкой прячут,
Я стою и – плачу.




«Я бы хотела жить с тобой в одном из этих цветных домиков…»


Я бы хотела жить с тобой в одном из этих цветных домиков,
Целоваться голыми на подоконнике,
Обнимать по утрам и заваривать кофе в зернах
И не выходить хотя бы год из нашей заветной зоны,
Упиваясь друг другом целыми сутками…
Быть может, только за продуктами с цветастыми сумками,
Чтобы не ругались ни редко, ни часто,
На год запастись шоколадной пастой
И смотреть наши мультики и фантастику.




«Можно бесконечно смотреть на океан…»


Можно бесконечно смотреть на океан
И медитировать на Брайтон-Бич,
Русским квасом наполнив стакан.
С пенсионерами поболтав, стричь
Волосы на улочке, где вывески
С русскими надписями, но английскими
Буквами… Борщ несут, мощь океана
И ресторан «Татьяна».




«Есть плюсы в том, что тебя нет около…»


Есть плюсы в том, что тебя нет около.
Мой каждый день без тебя такой огромный, как тысячи окон
В небоскребах, которые, чтоб рассмотреть, голову ходишь, вверх задирая.
И, если нажать выше сотого, можно доехать до рая.
Собачки бульдожки и йорки
Повсюду в кафешках, как в норках,
Я прячусь от мыслей и орков
На улочках где-то Нью-Йорка,
И каждый мой миг без тебя ощущаю я… пусть и поломками.
Наверное, можно найти плюсы в том, что тебя нет около.




«Никого, меня кроме… и в поисках крошек от булки…»


Никого, меня кроме… и в поисках крошек от булки
Сядет на подоконник, нахохлившись, голубь и буркнет.
И под вечер – в сон клонит. В музеях и в граффити Бруклин
Тонет, в Хадсоне будто.
И повсюду хасиды в еврейском квартале и осень,
И район Бруклин-Хайтс, где когда-то жил Бродский Иосиф.
И снимаю квартиру я, сердце порадовать чтобы,
С видом на небоскребы.




«Чтобы тебя забыть, я путешествовать буду…»


Чтобы тебя забыть, я путешествовать буду
По городам и дорогам с большими мостами,
Но я тебя никогда не забуду.
Как бы красивы ни были другие места.
Чтобы меня забыть, ты в другие страны,
Уедешь любить девушек новых,
Но будешь вспоминать меня снова и снова
Ночами поздними и утром ранним.
И мы случайно встретимся под крики чаек,
Там, где играют кошки с солнечными лучами,
В каком-то далеком городе, пожмем плечами —
И сделаем вид, что с тобою вовсе
Не помним друг друга и у нас хорошо все.




«Разбросаны где-то… под небом синим…»


Разбросаны где-то… под небом синим.
Где птицы летают… и феи – с ними.
Где слезы из облака моросили —
Места силы.




Грузия. Зарисовка


В зелени башни… грузинские улочки.
Вкусное – всё… хачапури и булочки.
Все – угощают… гостям рады очень.
Церковь на площади… лавки цветочные.
Фрески… С цитатами из «Мимино»
Вывески… Джаз… Катамадзе Нино.







Гереме


Поселок спросонок развесил по склонам вывески,
И вылезли из-под простынок ростки и выселки.
И капли росы (или слезы) пока не высохли,
И воспоминания из мира мертвых вызвали.
И сердце забилось, как будто бы вновь зависело
Хоть что-то от нас, но песками покрыты выступы,
И здешние вырубки брешь здесь когда-то высекли.
Прогнав ностальгию, решила поспать – и выспалась.




Монблан


Вершины. Снежинки
Становятся жидкими,
Бегут под ногами ручейками-жилками.
Забывшись, не сетую.
И облако серое
Плывет от нас в метре и свет рассеивает.
Простор белоснежный. Дочь ручкой вдаль тычет.
Склон. Фуникулер. Высота пять тысяч.
Над пропастью мостик вихляет от ветра.
И вдруг все равно, что любовь без ответа.




«Сидишь, пьешь чай, завернувшись в плед…»


Сидишь, пьешь чай, завернувшись в плед,
Смотришь в небо ночное, куришь…
Нашей земле четыре с половиной миллиарда лет.
Лишь через двенадцать миллиардов лет солнце поглотит Меркурий.
В своих мыслях живешь, звенишь чашкой.
В небе сотни звезд в этот миг сгорают.
Человечеству всего-то – миллиона два с натяжкой.
Исчезновение наше не за горами.
Только вдумайся: два миллиона и – четыре с половиной миллиарда.
Через тысячу о нас уже никто и не вспомнит.
Ну а звезды всё рождаются и взрываются, как петарды.
А мы лишь за сотню лет свои знаем корни.
Из простых частиц зародилось что же?
Упиваемся гордостью своей и местью.
Все такие нужные и ничтожные,
И такие хрупкие, и – не вместе.
Нашей земле четыре с половиной миллиарда лет.
Лишь через двенадцать миллиардов лет солнце поглотит Венеру.
Сколько же лет я буду ждать от тебя ответ
И не потеряю веру?




«Чей-то бюст с пьедестала смотрит, щерясь…»


Чей-то бюст с пьедестала смотрит, щерясь.
Но большинство людей человечество забыло.
От кого то остался рисунок на стене пещеры:
От кого-то – каменное зубило.
Кто-то оставил после себя глиняный кувшин,
Кто-то – коренной зуб,
Но никто не оставил надежд души
И привкус соленых губ.
А кто-то жил позже и оставил после себя имя:
Название деревни, речки, горного пика,
Но никто не знает, какой была на вкус клубника,
Которую он нес для любимой.
Литературные герои живут дольше, чем большинство настоящих людей.
А люди всё суетятся, хотят чего-то.
Дом снесут, могилу засыплют, правнуки уже не будут знать, кто ты —
Праведник или злодей.
Каких-то сто лет (а для Вселенной это пшик) – и никаких следов.
И только бескрайняя ширь садов.
Или бескрайняя гладь пустынь.
Но не ты.
Погаснет сознание, смерть разорвет нейросети,
Никто и не вспомнит, что жил такой парень на свете,
К которому чувства, казалось, у ней бесконечны,
Смешной и беспечный.
Никто и не вспомнит, как пел в волосах его ветер
И верилось в нечто.







«Мы жертвы случайности… той, что приводит к печали…»


Мы жертвы случайности… той, что приводит к печали.
Случайные встречи, случайные взгляды вначале,
Влечение, секс, которого не было б в здравом рассудке,
Затем – боль и мысли о нем/о ней круглые сутки.
Потом: отношения, дети, пеленки, уроки,
Ненужные ссоры, бессмысленные упреки,
Обман, сожаление, родственники тупые,
Тоска, унижение, скука, шкафы в слое пыли.
Кто в выигрыше? Слезы бессилия льются.
А выиграла эволюция.




«Жизнь – дорога…»


Жизнь – дорога.
Идешь по ней, обречен.
На обочине дети играют в мячик,
Заглянуть пытается некий мальчик,
Чтоб списать домашку, через плечо.
Кто-то мимо промчался, промелькнул так,
Что ты даже не успел рассмотреть, кто это,
Заслонив собой предупредительный знак,
Куртку развеяв по ветру.
Кто-то рядом шел, значил многое,
Но отстал, свернул, пошел своей дорогой.
Парень, что верен был и любим,
Встретил девушку, и она повела его путем другим.
С кем-то песни писали, смеялись, спали,
Но они почему-то тоже отстали.
Вдоль дороги – церкви, фасад из фресок
И большие окна без занавесок:
В каком-то – влюбленные – ночи
Целуются напролет,
В каком-то старушка сидит в одиночестве —
Чай пьет.
Днями светлыми самыми —
Воздух вкуса зефирного.
Девочки стали мамами,
Вышли замуж рано.
С кем-то сидели, смотрели вместе фильмы,
И он так и остался сидеть у экрана,
Растерянный, как на экзамене.
Люди в воспоминаниях замерли.
Идешь себе и идешь по дороге один.
Ты знаешь, что ждет тебя впереди.
Но чувствуя почву, лучами согретую,
Не хочешь думать об этом.
И надеешься, что шаг за шагом к мечте ближе будто бы,
Всколыхнется под пульсом аорта,
И что-то, что ждет тебя, отступит,
Как линия горизонта.







«Всё как и прежде: за окном – акации…»


Всё как и прежде: за окном – акации,
Всё тот же крепкий и здоровый сон,
Твоя постель и комнаты локации…
Что изменилось? Изменилось всё.
И всё такое ж сердца замирание,
Знакомый запах улицы и сел…
И ты – такой же, в зеркале, как ранее.
Что изменилось? Изменилось всё.
Звонит будильник, стрелки ходят – ровно так.
И слов порядок… и березы сок…
Всё как и было, всё стоит нетронуто.
Что изменилось? Изменилось всё.
Всё, что для нас когда-то много значило…
И ничего, что порван мир, как нить.
Мир не придет к тому, с чего мы начали,
Чтоб вновь обнять… и вновь соединить.




Герои


Когда-нибудь герои моих фантазий
Соберутся за большим столом,
Как пазл.
И будут друг другу секреты рассказывать,
Смеяться, шутить, обсуждать за трапезой
Мой стокгольмский синдром.
Код будет реальности взломан, как прога.
Их можно будет обнять и потрогать.
И мир будет вовсе не черный, как деготь,
И светом наполнен дом.
Стол без углов острых, круглый, как остров.
Все гости – друзья, сердца – без следов оспы.
Кого-то не существовало вовсе:
Придуманы даже их кисти из ворса,
Вопросы их, возглас, какой длины волосы,
Их жизнь и семейный альбом.
А кто-то на самом был деле, без трипа,
В реальности есть у них прототипы, но
Общение наше закончено, титры,
И каждый своим путем.
Мы будет галдеть, искать клад, достав компас.
И вспомним, как дружно летали мы в космос,
Как ленты вплетали волшебные в косы,
Шли в грязь, не боялись запачкать кроссы,
И волосы – серебром,
Как на небоскребах катались на скейте,
Как кто-то, вступившись, сказал вдруг: «не смейте».
Возможно, в какой-то из дней моей смерти,
Когда деревья в цвету,
В какую-то «из незначительных» дату,
Когда не смогу я сбежать, как когда-то,
В мечты, развернув в своих снах циферблаты, —
Так будет невмоготу.




«Вначале – ты нежен, похож на ангела…»


Вначале – ты нежен, похож на ангела,
Кожа розовая, гладкая и без мыла.
Можно рожицы корчить, побриться наголо,
Все равно останешься милым.
Лица – как карты.
Вначале – пеленки, потом – парты,
После становишься мужем/женой,
А потом – как ты
Себя проявляешь, то на лице и изображено.
Мысли твои задают вектор,
Притащат мешки и опущенные веки,
С твоей подачи и с легкой руки
Чертят на лицах морщинки-реки,
Отметины-материки.
И вот ты не так уж и свят на фото,
Рассержен, не слишком мил,
Нужны усилия, чтобы кто-то
Так же тебя полюбил.
Нам всем даются лица-раскраски,
Лист чистый для карты, мы сами их чертим.
Нельзя утаить ничего, все огласке
Лицо придает, проступают, как маски,
И ангелы наши, и черти.







«Когда я приду к тебе скромно… чинно…»


Когда я приду к тебе скромно… чинно,
Рассмотри во мне не женщину, не мужчину,
Не ноги, не грудь, не лицо, не веко…
Рассмотри во мне человека.
Слышишь – не признаки половые,
Рассмотри в руках цветы полевые.
Не красоту, не цвет кожи, не возраст.
Рассмотри в глазах моих звезды.
Не счет в банке и не одежду,
Рассмотри в сердце моем надежду.
Не дом с фасада мой и с торца,
Рассмотри же во мне творца.
Не худобу, не длину скелета.
Я же уйду и всё выброшу это.




Индеец


Индеец готовится к решительной битве.
Его острые зубы подобны бритве.
Он точит кинжал свой движениями смелыми.
В руках – томагавк, за спиной – лук со стрелами.
Лицо – решительное, очерченное,
Красные и белые полосы на нем.
Глаза-черти,
Пылают огнем.
Вот так и я: стою и смотрю на себя в зеркало.
В моих руках стрелы становятся стрелками.
Решительно провожу по губам красную полосу.
Вместо перьев на голове – брошь в волосы.
Лишние в хвост убрав,
Чтобы в глаза смотрел.
Сумочка – мой томагавк.
Духи, как яд кураре для стрел, —
Немного на шею и в складки одежды.
Действуют так же не сразу, но так же
не оставляют надежды.
Амулет из когтей гризли, нож в ножнах…
А у меня невинный взгляд, игривая улыбка,
педикюр на ножках,
Темные тени по векам.
Я сегодня иду завоевывать человека.
Сломлю сопротивление. Выбью из-под него стул я.
Повергну, завоюю еще одного!
Только припудрю чуть скулы.
В отношения подсыплю специи.
Скальп не сниму, но вырву сердце.
Тропа войны ведет меня в кафе.
И там в озорстве
Сломлю его стержень —
Противник будет повержен.
Страсть и в груди жжение
Пробудят в нем мои речи.
Горечь давнего поражения
Лишает меня жалости в нынешних встречах.







«Бывшие звери, пришедшие на водопой…»


Бывшие звери, пришедшие на водопой,
Толпой, тайной тропой (допой,
Ветер, тему звериной песни)
В поисках воды пресной.
Но она оказалась морской, тоской,
Соленой, наполненной сном и треской —
И они поросли мхом, камелией —
Окаменели.
У одной горы – шкурка в складочку.
У подножия плавает лодочка.
Две другие – как детка с мамочкой:
Чуб торчком, конопатая мордочка.
У четвертой бока упитанные,
Упирается в берег копытами.
Ну, а пятая – шерстью покрыта
Черной, как шоколадными плитками.
Есть та, что наклонила голову.
Та, что в небо смотрит в отчаянии.
Есть – бесшерстная, кошка голая,
Корабли от которой отчаливают.
И с рогами есть, в профиль, грозная,
Чья вершина встречается с грозами.
И ещё – пучеглазая, с гротами,
И с клыками, пологими, ровными.
Затерялась я без следа.
И ко мне не привозят сюда
Самолеты тебя и суда.
И вокруг меня – гор стада.












«Сижу в кафе. Что-то стряслось…»


Сижу в кафе. Что-то стряслось:
Я вижу людей насквозь.
Все, что в мыслях у каждого пронеслось,
Мой мозг пробивает, как гвоздь.
Вот эти два человека, что врозь
Сидят, каждый на своем месте, —
Хотели бы быть вместе.
Но каждый, зайдя в зал,
Вид сделал, что чувств нет,
И бегло сказал:
«Привет».
И голос его был сух.
Я слышу, что люди чувствуют, но не хотят сказать вслух.
По коже пошли трещины.
Мужчина говорит своей женщине:
«Люблю, как и прежде, тебя, конечно,
Мне не важно, какая ты внешне».
А сам думает: «Надоела.
Хочу вон ту – молодую».
Официант без дела.
Кондиционер дует.
А та вон, «подружке», заботясь о выгоде,
Говорит: «Как ты прекрасно выглядишь.
Подниму же за тебя тост я».
А мысли читаю: «Дура ты толстая».
За соседним столиком шепот:
«Ты поправишься, все будет хорошо.
Полоса пройдет черная и невзгоды».
Но этот человек не протянет и года.
Слышу каждого так, что с ума сойдешь.
Не слушать чтоб, песню насвистываю.
Как страшно жить, когда ложь
Перестала скрывать истину.




Кафе «Чашка»


Шаль электризуется.
Сижу у окошка в кафе и смотрю на улицу:
Вот прошел человек, нахохлившийся от ветра,
С портфелем в руке, поскользнулся, взмахнул руками-ветками
И чуть не упал нелепо.
Прошла пара: парень с девушкой, вспоминая лето,
Им холодно, но счастья край непочатый,
И они держатся за руки без перчаток.
Вот парень без шапки в расстегнутой куртке
Мимо урны бросил окурки,
Увидел меня, зыркнул глазами и ускорил шаг.
Бабушка прошла с авоськой, медленно ногами шаркая.
И земля такая мерзлая и шаткая.
И косынка, уютно чтоб было ушам.
Молодая мама, чтобы закатить коляску в горку,
Воспоминания спрятав горькие,
Разбежалась – и с разгону ее закатывает.
Кто-то промчался – уши закладывает.
Ноги скользят. В куртке, как черная клякса.
Она сама всего в два раза выше, чем коляска.
Маленькая девочка остановилась у окошка:
Волосы вьются, нос картошкой.
Кто-то – папа, наверное, – позвал: «Жанна».
Слизнула снежинку с губ и убежала.
Куда идут все эти люди, что их ждет?
Кто кого любит, кто кому руку жмет?
Такой пребольшой и людный земной шар.
Вот и я сейчас встану, закутаюсь в шарф,
Выйду из кафе, чашка замрет на столе…
И затеряюсь в снежной мгле.




Убийство


Сны в полушариях плавают,
Приходят в голову мысли:
Что если бы у каждого человека было право
На одно безнаказанное убийство?
Ты живешь и осознаешь,
Что в каждый момент тебя может убить кто-то:
Воткнуть в спину нож
За каким-нибудь поворотом
За грех твой, в шкафу скелеты,
За какую-нибудь оплошность…
И ты не знаешь, совершил ли этот
Человек убийство в прошлом.
И ты убить можешь кого-то.
Какого-нибудь идиота.
Но стоит ли спешить так?
Вдруг что тебя злит – пустяк?
И шанс этот приберечь
Стоит для будущих встреч?
Как не лишиться всего?
Как совладать с судьбой?
Ты можешь убить одного,
А тебя – почти любой.
Возможно, забыт патрон.
Возможно, не в этот раз.
А про кого-то будут говорить: «Он
Так и не использовал свой шанс».
Можешь однажды, сев в автобус,
Выпустить пар, бесов пару.
Если ты никого не убил до сих пор,
У тебя есть приятный бонус —
Продать свое «право».
Какие-то вещи, которые защищены
Деньгами, должностями, положением —
Возмездия были б не запрещены, —
Имели бы продолжение?
Происходили бы реже?
Наверное, люди были бы подчеркнуто вежливы.
Хотя было бы много и нелепостей,
Сцен бурных, волос всклокоченных:
Вот ты преподаватель, поставил
двойку – и что?
Жизнь окончена.
Заправился вне очереди – и что?
Смертью пойман, как в сеть.
Не позвонил девушке, как обещал… и что?
Ранняя смерть.
Наступил дедушке в метро на ногу, не уступил место…
Смерть – в качестве мести.
Кого ты достойным видишь
Смерти и пустоты?
Кого бы убил ты?
Кого пощадил из тех, кого ненавидишь?
В таком непривычном мире
Как бы вели себя мы —
Ситхи или джедаи?
И не факт, что в этом мире я все еще была бы живая.




«У музыкантов внутри арпеджио…»


У музыкантов внутри арпеджио,
Отношения душат прежние,
Модуляции бесконечные,
И сердца успокоить нечем им.
Вдруг надежда, как трепет паруса,
А потом неожиданно – пауза.
Вдруг сверкнет диссонанс, как молния,
А потом вдруг в душе – гармония.
На мелизмы уходит столько сил.
И вибрато срывает голос им.
Лейтмотив беспощаден, тембр зол.
Иногда – большой слишком диапазон.
Ажитато и ожидания.
Как, скажи мне, унять желания?
Как такую, чтоб в легких не зудело,
Жизни аранжировку сделать?







Прекрати


Подозревать, беспокоиться, колебаться,
Недоумевать, раздумывать, затрудняться,
Комплексовать, утрачивать суть,
Быть на распутье,
Бояться рискнуть,
Не верить, брать под сомнение,
Стесняться, бояться сравнений,
Не решаться, всё рушить, не нарушать,
Не давать себе шанс, за других решать,
Бояться, что откажут,
Что скажут,
Как посмотрят, как поступят,
Что засмеют, что подумают, не уступят,
Что не так поймут, что не в этот раз,
Бояться получить отказ.
Прекрати
Медлить, оттягивать, тянуть резину,
Промаргивать, рот разинув,
Упускать, прохлопывать, откладывать в ящик,
Ждать момента подходящего.
Прекрати
Заморачиваться, замалчивать, омрачать,
Залечивать, загоняться, не замечать,
Быть самим собой себе запрещать,
Забивать, забывать и за подлость прощать,
Выйти за рамки себе не дать,
Прекрати страдать,
Терпеть, терять, стенать,
Изнывать, стонать,
Сдерживаться, когда гнев копится,
Болеть, белеть, беспокоиться,
Переживать, жизнь прожигать,
Змей к груди прижимать,
Мечты выключать, как прожектор,
Быть жертвой,
Вздыхать, засыхать, проигрывать,
Носить маски, врать, переигрывать,
Без сил падать в кровать,
Мучиться, но скрывать,
Опустошая стаканы,
Держать в голове тараканов,
Неровно дышать, быть без памяти,
Душить, что душа жаждет, париться.
Прекрати
Претить, за любовь платить,
Тешиться иллюзиями, стоять на ложном пути.
Прекрати
Бранить, возбранять, не дозволять,
Закрываться, бичевать себя, не доверять,
Обманываться, одурманиваться, обольщаться,
Когда-нибудь все изменить обещать себе,
Темнить, надумывать, морочить,
Кидать, сохнуть молча, любя что есть мочи,
Обесцвечивать, очернять, подозревать,
Говорить одно, но другое подразумевать,
Держать лицо, быть угрюмым,
Бояться шуток, штурма, шума,
Прослыть глупым, свежего грунта.
Прекрати думать!
Пока не сгнил весь плод спелый.
Просто возьми и СДЕЛАЙ.




Преодолеть


…недовольство, визги и возгласы,
Слёз комизм, кризис среднего возраста,
Предел Хейфлика, седые волосы,
Жизнь вполсилы, вполсна, вполголоса.
Игры правила и нормативы.
Преодолеть гнев от рекламы нативной,
Диссонанс когнитивный,
Ощущение негатива.
Любопытство… любовь соседа,
Шопинг по средам,
Хандру, когда съеду,
И, заглянешь когда в комментарии,
Ощущение того, что живешь в серпентарии.
Омерзение преодолеть… мир не рухнет.
Увлечение среднеазиатской кухней.
К справедливости влечение, к светлому/лучшему,
К экономическому благополучию.
Преодолеть ящик «Джим Бима»
Под песни Жобима.
Страхи: в драке не встать за щитом,
Страх симптома беременности щенком.
И, подключив алгоритмы логические,
Преодолеть страхи эсхатологические.
Желания: есть, спать, идти на поводу,
Кем-то стать, быть у всех на виду,
Подчиняться, общаться, чтить выси —
Все программы, которые в нас зашиты.
Преодолеть гиперстимулы игровой зависимости,
Перед которой нет эволюционной защиты,
Интерактивное рабство, пляски в рясах,
Родство, расы, клопов в матрасах,
Маразм навынос, людей на выброс,
Простуду, СПИД и коронавирус,
Занавесы, заборы, засовы,
Будущее на честном слове.
Социальную референтность,
Которая иногда заменяет совесть.
Преодолеть все пятьдесят шлюзов на Темзе,
Интриги в местном ДЕЗе,
Жизни тезис.
Не нажимать белые в фа-диезе.
Ощущение своей миссии,
Дурные мысли:
Что корм из миски
Дают не боги.
В конечном итоге —
Преодолеть здравый смысл.




Комплексы


Лица похожи на комиксы.
У каждого свои комплексы:
Чьи-то нарушит цельности
Комплекс неполноценности,
Комплекс голоса, личика,
Мученика, отличника,
Комплекс веса, вины,
Комплекс к себе нелюбви,
Комплекс власти и плена,
Комплекс Питера Пена.
А у меня как мантры:
Комплекс мажорной доминанты,
Кварта-квинтового круга,
Комплекс предавшего друга,
Аккомпанемента трезвучиями,
Чувств к тебе, что замучили.
Вместо комплекса полного
Комплексов у красотки,
Комплекса Наполеона
И отношений коротких —
Комплекс виски паленого
И третьей бутылки водки.




«Время заполненных витрин и пустых складов…»


Время заполненных витрин и пустых складов.
Время таблеток, которые избавят от жировых складок,
Возбуждают нас, убивают нас, погружают в сон.
Время таблеток, которые делают за нас всё.
Время дешевых людей и дорогих игрушек.
Время красивых домов и домашних очагов разрушенных.
Время по лицам, как от слез разводы.
Время роста семейных доходов и роста числа разводов.
Время разовой морали и одноразовых подгузников.
Время картинок веселых и душ грустных.
Время снимать со всех мерки и ставить метки.
Время больших людей и душ мелких.
Время, когда технологии позволяют этим словам
За одно мгновение попасть к вам,
Поделиться ими, вдруг кого вдохновит…
И в то же время нажать «Delete».




Из подслушанного


Когда мы еще себе позволяли
Бокал шампанского, торта кусочек…
В коротком платьице попой виляли
И из-под кружев виднелся сосочек.
Ай, даже не думали, помнишь, что вредно, —
Да всё подряд ели, дурехи, в то время.
Когда женихом был еще он и верным.
«Не знаю, – ему отвечала, – наверно…»
Ты помнишь, подруга, как из дому с другом
Сбежала ты… И дурака как валяли…
Красавчик был…. статный… взгляд черный, как уголь.
Когда мы еще себе позволяли.
Ты помнишь, поссорились – чей. Да не очень
И нужен он был мне. Так… вредность… Со зла ли?
Мы раз… целовались. Плясали до ночи.
Сейчас вон – чуть что, то тревожный звоночек.
А помнишь, когда мы еще позволяли…




«Женщина устает…»


Женщина устает
Не от работы и от забот,
Не когда целый день цейтнот,
А когда пелена спадет.
Не когда не хватает ног,
Не когда не хватает рук,
А когда не хватает нот
И тепла угасает звук.
И тихонько играет Шуберт
Так, что сердце аккорды глушит.
От жестокого равнодушия
Тех, кого она любит.




«Пускай будет больно. Только не ври…»


Пускай будет больно. Только не ври.
Я привыкла болеть: усталость, неврит,
Мигрень, пролапс клапана,
Судороги тела…
Сама ж всё наплакала.
Сама наревела.
Пускай нестерпимо. Всё же – не лги.
Я найду объяснение: кармические долги,
За преданность кара,
Характер, как вата…
Сама ж нарыдала.
Сама виновата.












«Если я злюсь – значит, слаба я…»


Если я злюсь – значит, слаба я.
Вижу в других лишь изъяны – слепая.
Если твержу, что он грешен, тогда,
Значит, сама я не без греха.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68467855) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.