Книга - Гимн комару. Премия им. А. А. Блока

Гимн комару. Премия им. А. А. Блока
Василий Фомин


«ГИМН КОМАРУ» – сборник стихотворений городской лирики разных лет, попытка представить отпечаток судьбы человека на стыке эпох, история мировоззрения личности. Отсылки, заимствования, аллюзии и реминисценции… Стиль написания порой шокирует, порой отсылает к А. С. Пушкину, но что это – эпатаж или дерзость? – предстоит решить каждому читателю самостоятельно.





Гимн комару

Премия им. А. А. Блока



Василий Фомин



НП «Литературная Республика»



Благодарности:

Директор издательства: Бояринова О.В.

Руководитель проекта: Крючкова А.А.

Редактор: Петрушин В.П.

Вёрстка: Измайлова Т.И.

Обложка: Дондупова С.Ж.

Книга издаётся в авторской редакции

Возрастной ценз 18+

Печать осуществляется по требованию

Шрифт Old Fashioned

ISBN 978-5-7949-0790-2

ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА

Издательство

Московской городской организации

Союза писателей России

121069

Россия, Москва

ул. Б. Никитская, дом 50А/5

2-ой этаж, каб. 4

В данной серии издаются книги номинантов

(участников) конкурса им. А.А. Блока,

проводимого Московской городской организацией

Союза писателей России

Электронная почта: litress@mail.ru

Тел.: + 7 (495) 691-94-51



© Василий Фомин, 2022



ISBN 978-5-7949-0790-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Сделайте паузу – почитайте стихи!


В эпоху глобализации, увеличенных до предела скоростей жизни, перехода во всемирную сеть – Интернет, где каждый соревнуется со всеми жителями планеты за количество полученных лайков под выложенными фото с краткими подписями (а попробуй написать по-человечески с душой – нет-нет, страшно! – ведь кто-то за это время тебя обязательно опередит по количеству выложенных постов), нам реально не хватает банальных остановок.

Да-да, остановок – пауз, тишины, возможности переварить полученную информационную пищу путём размышлений для перезагрузки и со-творения нечто своего, выстраданного душой.

Душевность – утраченное многими людьми качество, поскольку в большинстве своём они закормлены не литературой, а рекламой, воспитывающей из них полноценных членов общества потребления, в котором главное – наличие огромной суммы на счёте в банке, а не инвестиции в свой интеллект и духовный рост.

На этом выжженном поле бездушия едва заметными ростками всё же продолжают появляться книги и пока ещё неизвестных миру авторов «самиздата», чья душа не может молчать. И даже если их слово несовершенно с точки зрения мастерства, их голоса сегодня – лучики Истинного Света, без которых мир погрузится во Тьму.

Когда в стихотворениях звучит голос души, прошедшей через огонь-воду-и-медные-трубы, но не потерявшей вкуса к жизни, жизни реальной, не виртуальной, наполненной настоящей Любовью и Светом, мы не просто знакомимся с интересным человеком-автором, но и отдыхаем душой от меркантильной повседневной суеты.

Сделайте паузу – почитайте стихи!



    Алиса Глинская,
    журналист,
    литературный критик




РЕМИНЕСЦЕНЦИИ





ПРОЛОГ


Перед тем как проглотить бабочку,

надо оторвать у нее крылья.

«В мире животных»

Никогда не надо думать о том,

что ешь и кого любишь.

Доктор фон Рюль


Друзья! Сюрпризом, без сомненья,
Вам будет исповедь моя.
Так извините мне волненье
И не сердитесь на меня.
Я школьным классикам вослед
Иду неверными стопами.
А этих опусов предмет
Вот-вот предстанет перед вами.
Кто он? Покуда умолчу,
Тут тайны нет – я так хочу.




ГЛАВА ПЕРВАЯ


I


Я, в силу прирожденной лени,
Особо формы не блюду,
Но вы не ждите извинений:
Ведь в пиитическом ряду
Я крайний слева по ранжиру,
Так, согласитесь, каждый жить,
Как хочет, волен, и любить,
И истязать несчастну лиру.
И пусть мне скажут: все вторично,
Мне это, право, безразлично.

II


Играл ветвями ветер шалый,
Вступая с пылью в шумный спор,
Дождь начинался; я, усталый,
Свернул на постоялый двор.
Хозяйка, добрая старуха,
Поесть внесла, я сел и ел…
Напев, приятнейший для слуха,
Вдруг с антресолей долетел,
Вмиг в моем сердце воскресив
Равеля праздничный мотив.

III


Я, к сожаленью моему,
Воспитан был не в лучшей школе;
Там получал я – поневоле —
Лишь упражнение уму,
Лишь факты там преподавали,
Смесь цифр и букв излить спеша.
И в запустеньи пребывали
Мои и сердце, и душа.
Как сад, где рядом – так и сяк —
Растут и розы, и сорняк.

IV


Поэзии я не любил,
Был равнодушен к рифмы пенью.
Хотя порой и находил
Забаву в строчек повтореньи.
Читал же много – что попало,
Без рассужденья, без систем,
Запоминал, однако, мало…
Но научился, между тем,
Довольно складно строить речь
И пользу из того извлечь.

V


Цветную музыки струю
Не знал и сторонился злобно,
Напоминая ту свинью,
Что небо видеть неспособна.
Однако годы шли, и книг
Смысл до души моей достиг
И некую сместил преграду,
Я обратился снова к саду,
Стал свой возделывать цветник,
В гармонии найдя отраду.

VI


Обрел я Гайдна торжество,
Затейливый изгиб Бизе,
И венских вальсов маркизет,
И много разного всего,
Что гений в этот мир принес;
Но чуждо мой Равель звучал
В стране, где больше слёз, чем грёз.
Я тщетно в жизни суть искал,
И беглый взгляд мой отражал
Кругом бессмысленный развал.

VII


Я думал: как же скучно жить!
Вертится колесо Фортуны,
И так же тянут парки нить,
Взирая вниз на мир подлунный.
Я не потомок Чингисхана,
Да кто их видел, тех татар!
На дне разбитого стакана
Собрало солнце весь свой жар.
И отдает нам по чуть-чуть,
Напрасный освещая путь.

VIII


Все это вспомнил я, когда
Услышал голос с антресолей,
Огонь, рожденный изо льда,
Святой и сладкой полный боли.
– Кто там, хозяйка? Расскажи,
Чей это голос вдохновенный
На этой мызе сокровенной
Среди заброшенной глуши?
– Ах, парень, тут беда такая.
История-то не простая.

IХ


– Так кто? – Племянница моя.
В консерватории училась
Она в Москве. Её семья
Её успехами хвалилась.
Но жизнь в столице – ад, содом,
Гулянки. Водка и постели.
Наркотики. Затем с панели
Нам удалось её с трудом
Забрать. Теперь живет со мной.
У ней неладно с головой.

Х


Она заплакала. Я встал.
– Как жаль! – Да все по воле Бога…
– Я поживу у Вас немного…
Как бы магический кристалл
Вдруг в голове моей, сияя,
Вращаясь, осветил кругом
Благословенный этот дом,
Где сумасшедшая младая —
Столице бешеной упрёк —
Тянула призрачный свой срок.

ХI


Когда проснулся я, светало,
Еще метались по стене,
Как бы в колодезе на дне,
Ночные тени; было мало
Так звуков в воздухе пустом,
Что весь, казалось, вымер дом.
Оделся я и вышел в сени,
Чтобы отдать природе долг.
Ты, мой читатель, без сомнений,
Сам понимаешь в этом толк.

XII


Уже застегивая зиппер
Своих дорожных старых брюк,
Я увидал её. За липой
Она стояла молча. Вдруг
Она шагнула на тропинку.
Я был смущен – не без причин,
Но все же справился с ширинкой.
И, по обычаю мужчин,
Я рассмотрел её вполне
В колеблющейся тишине.

XIII


Невысока. Тонка, как ласка.
На тонких ножках черный стрейч
И черная же водолазка;
Прямые волосы до плеч,
Блестящие, прямой пробор.
Котурны на большой платформе.
Стандартный девичий набор.
Теперь все в этой униформе.
Огромные из-за ресниц
Глаза; а взгляд то вверх, то вниз.

ХIV


Тот взгляд ловил я увлечённо,
Но так ни разу не поймал.
А бледного лица овал
И подбородок заострённый
Все время мне напоминал
Актрис из фильмов Тарантино.
Они мне нравились сперва,
Но в них одни и те ж слова,
Одна особая рутина.
И мне теперь уже не люб
Болезненный кармин их губ.

ХV


– Привет! – Она не отвечала,
Стояла, голову склонив
Чуть набок, губку закусив,
– Возможно, с Вами мы встречались
В Москве? Знакомо мне лицо,
Мне кажется, я помню даже
Вас в ЦДХ, на вернисаже,
Да, я Вас видел – с молодцом
Каким-то… – нес я всякий вздор,
Начать пытаясь разговор.

ХVI


Ах, эта вечная задача,
Как их подвигнуть на контакт,
Чтобы два сердца бились в такт;
Мы это делали иначе…
А ныне молодые волки
Живут в больном полубреду,
И с русской речью не в ладу:
Безумных шёпотов восторги,
Признаний тайных милый лад
Им заменил видеоряд.

ХVII


Но нет, галантному искусству,
Знать, умереть не суждено, —
Повеет в воздухе весной,
И романтическое чувство
Опять зовет, опять пьянит…
И молодость к тому влекома,
Что гонит вечером из дома,
Чем полнятся девичьи сны,
О чем теперь поет порой
Известный Ляпис Трубецкой.

ХVIII


Девице я болтал о разном
Ещё с лишком минуты две,
Смотрел в лицо ей томно, страстно,
Одно молчание в ответ.
На выручку пришла мне тётка:
«Мария, отправляйся в дом!»
Мария улыбнулась кротко
И нас оставила вдвоём.
Есть не хотелось; тёткин вид
Отшиб мне напрочь аппетит.

ХIХ


Однако ж завтрак был превкусный,
Ему я должное воздал;
Скитаясь в этой жизни грустной,
Я никогда не понимал:
Почто всегда позывы плоти
Над духом нашим верх берут?
Почувствовав в желудке зуд —
Мы забываем о работе,
А долг и честь важны не столь,
Когда томит зубная боль.

ХХ


В подобном духе размышляя,
Я закурил Парламент свой.
Хозяйка бегала. Лесная
Шумела даль передо мной;
За полем по шоссе со свистом
Летели бойкие авто;
Над речкою, как странный торт,
Белела церковь; серебристо
Блестела быстрая вода
И убегала в никуда.

ХХI


– Скажите, Клавдия Петровна,
Зачем не вижу Машу здесь?
Её упрятали Вы, словно
Какая-то угроза есть,
Коль она будет вместе с нами?
И не услышу я, – как жаль! —
Как её голос льется вдаль
Над сопредельными полями,
Как дополненье к чуду дня?
За что же кара для меня?

XXII


– Вот, кстати, к случаю, я вспомнил, —
Вы тут потратились слегка…
…Я потянул, вопрос дополня,
Купюры край из кошелька,
Кладу сто грин на край стола.
Старуха тут же их взяла.
– Спускайся, Машенька, к нам вниз!
Да спой нам, радость, потрудись! —
Я же наполнил вновь бокал
Продуктом чистым, как кристалл.

XXIII


Читатель, видимо, считает,
Что дело в роковых страстях,
Что тут история простая…
На самом деле, все не так.
Я не какой-нибудь чудак,
Чтобы влюбляться в первых встречных
И тратить сердца жар беспечно.
(Тем более законный брак…)
Не увлеченный красотой,
Имел я свой расчет иной.

ХХIV


На этом месте, друг-приятель,
Позволь отвлечься, отойти
За пивом, дух перевести.
Поэт, а также и писатель,
Порою может в кресло сесть,
Написанное перечесть,
Грядущую смакуя славу.
За тем и я – имею право —
Повествование прерву,
Закончив первую главу.




ГЛАВА ВТОРАЯ


I


В районе Старого Арбата,
Где переулков тихих вязь,
Есть малый дворик; там когда-то
Жизнь оживлённая велась.
Направо в подворотне двери,
В дверях железных домофон;
И вывеска есть: Галерея
И артистический салон.
Тут были выставки (продажи)
И проходили вернисажи.

II


Вы помните, друзья, Россию
В тот девяносто первый год;
Наш старый ржавый пароход,
Влекомый штормовой стихией,
В неведомое бойко мчал,
Украшен флагами, цветами,
С раскраденными парусами,
И невесть кто держал штурвал.
Еще не стар был капитан,
Но, видимо, все время пьян.

III


Нам всем свободу объявили,
Как бы метнув народу кость,
Затем цензуру отменили,
И понеслось, и понеслось…
Даешь искусство на продажу!
По большей части гнали лажу.
Открыли массу галерей,
Салонов, частных экспозиций,
Из них едва ли треть в столице
Дошла кой-как до наших дней.

IV


Увы! Прошел халявы час,
И иностранцы, пуча глаз,
Уж не бросаются на нас,
Крича: «О, рус! Высокий класс!»
Художник должен напрягаться,
Чтоб был коммерческий успех,
Художник должен выставляться
И угощать при этом всех.
Вот на одну из этих party
Я приглашаю вас, читатель,

V


Там, от стены и до стены, —
(Перед искусством все равны) —
Художник, музыкант и критик,
Банкир, писатель и политик,
И неизвестно чьи подруги,
Чьи ягодицы так упруги,
Так нежен взор, так томна речь,
Что хочется их тут же влечь,
Схватив за задницу, в кровать,
А там… не буду продолжать…

VI


Тут был ещё поэт маститый,
Герой концертов, автор книг,
Неимоверно плодовитый,
Вершин в поэзии достиг;
Он у фуршетного стола
Тихонько выпивал, харчился,
Зачем сюда он и явился.
А водка хороша была!..
Он явно больше пил, чем ел,
И взгляд всё больше стекленел.

VII


В ковбойских рыжих сапогах
И в брюках кожаных в обтяжку
Стоял певец, держа за ляжку
Парнишку в розовых носках,
Тот тонким голосом смеялся,
Манерно взмахивал рукой,
А отвратительный плейбой
Юнцу умильно улыбался
И наполнял вином бокал,
Чтоб опьянел провинциал.

VIII


Сейчас, как ни выходишь в свет,
Заметны всюду голубые;
Не тем плохи, что не такие,
А в том беда, что меры нет.
Ведь и в советские года
Не мало было средь поющих
Не по традиции дающих,
Но на эстраде, господа! —
Уж коль «мужчина» – будь в штанах
И без помады на губах!

IX


В том дело, что судьбой убит
Весь наш российский шоу-бизнес
(Виной тому, конечно, кризис).
Плачевный и убогий вид:
Жестокий дефицит талантов,
Бездарность жалких дилетантов,
Зато неимоверна спесь!
Народ же хавает, что есть,
Кидая деньги за билеты,
Сметая диски и кассеты.

X


И, зову доллара покорны,
Продюсеры сажают зёрна;
Сонм дарований молодых,
Небесталанных, но сырых,
На час кумиров, что ни год,
Провинция нам поставляет
И тем исправно пополняет
Наш доморощенный бомонд,
Все, все, кого ни назову,
Стремятся в матушку – Москву[1 - © В. Степанцов].

XI


Москва же всем приезжим рада;
Известность – сладкая награда,
Здесь бабки, спонсоры, почёт,
И сладкий мёд рекой течёт.
Гордыня нас на сцену гонит
Пред рев восторженных зевак
И чувства чистые хоронит,
Ввергая душу в вечный мрак.
Тщеславье – двигатель прогресса,
Оно толкает всех к перу,
Рождая песенки, пиэсы,
Стихи и прочую муру.

XII


И в нашем цехе так бывало:
Поэт – с далекого ль Урала,
Из Казахстанских ли степей, —
В Москву бежит: скорей, скорей!
Ведь он талантлив, безусловно,
Вокруг него восторгов рой,
Поклонницы жужжат толпой,
Он пьёт и пишет; благосклонность
Не знает публики границ;
Пред ним столица пала ниц!

XIII


Все славно, но! – вопрос оплаты —
В Москве уж долго наш поэт,
Вот он уже с брюшком, женатый,
А денег не было и нет!
Не удалось попасть в обойму,
Туда так просто не берут,
И ни талант, ни тяжкий труд
Тебя не сделают достойным,
Экран TV не распахнут
И гонорар не принесут.

XIV


Поэт в панельном сером доме
Живёт, не в замке золотом,
Пьёт только на чужие, кроме
Бутылки пива вечерком.
Уже он дома в воскресенье,
(Перо продать своё готов)
Статьи строчит взамен стихов;
Порой, бывает, вдохновенья
В душе затлеет огонёк;
Он, в общем, очень одинок.

XV


Знакомая картина, верно?
И опасаюсь, что теперь
Друзья обидятся безмерно,
Захлопнув предо мною дверь.
Предвижу, вы взглянули строго:
«А сам-то ты чего достиг,
Коли берёшь судить других?»
Отвечу просто: «Слава Богу,
Доход имею верный я
Не от стихов, мои друзья!»

XVI


Ну, впрочем, хватит отступлений,
Вернемся к делу; есть один
Собой приятный господин.
Промоушена тихий гений.
Есть деньги, ум и знанье дела,
И всякой дуре заводской
Помочь он может стать звездой,
Как плохо бы она ни пела,
Была бы талия стройна,
Бойка и телом не бедна.

XVII


Он вынимает из деревни
Каких-то лабухов смешных,
Неделя-две, и песни их
Торчат в ротациях бессменно,
Ди-джеи их ужасно любят,
А наш герой капусту рубит;
Полгода-год; пора придёт,
Других бедняжек он найдёт.
Вот так и крутятся дела,
Богата жизнь и весела.

XVIII


NN**** – его под маской скрою —
Фигурою был непростою;
Когда-то, люди говорят,
Он истину искал по свету;
Пять лет скитался по Тибету,
Там долго жил в монастырях;
И некий лама умудрённый,
Его талантом покорённый,
Ему бесценный дар вручил
Или какой секрет открыл.

XIX


Созвучий тайной трансцендентной,
Гармоний неземной игрой,
Познавши, овладел герой,
И, выступая на концертах,
Как бы в насмешку над толпой,
Он заставлял её порой
То в исступленьи бесноваться,
То в отупении молчать,
То похотливо обниматься,
Порою ж в панике бежать.

XX


Конечно, стал он знаменитым,
Завел рок-группу; женский пол
Визжал, когда на сцену шёл
Он в свете яростном софитов.
Скандален, громок и талантлив,
Известен был на весь совок.
Я в первых строчках хит-парадов
Встречал фамилию его.
Он водку пил, стихи писал
И весь бомонд очаровал.

XXI


За все платить, однако, надо,
Во многом знании – печаль.
Понятно, при таких раскладах
Он к жизни вкус не потерял.
Но не даёт таланту ходу
Житейских обстоятельств топь,
Хоть три столетия угробь,
Не переделаешь природу.
(Кто раз подсел на рев толпы,
Тот с этой не свернет тропы…)

XXII


Еще писать ему охота,
И получается – пока…
Все чаще – в жанре анекдота,
Все реже – добрая строка.
Пузырится, что «Кока-кола»,
Всех ублажает, как Дисней…
Читатель требует прикола?
На вот – возьми его скорей!
…Ужели жребий лишь таков
Везде для истинных творцов?

XXIII


К нему-то я и вёз Марию,
Чтобы, прослушав, он сказал,
Годится ли ее вокал
Для нашей песенной стихии;
Собрать ли сможет полный зал
И деньги нам принесть большие.
Вот час назначенный пробил,
Я вывез Машу на прогулку,
И «Опель» мой затормозил
В Старо-Арбатском переулке.

XIV


Вот мы вошли с подругой в залу;
Уже тускнело торжество,
И на столах мало-помалу
Не оставалось ничего.
Стихал галдёж, толпа редела;
Глядели искоса на нас
Те, кто еще не залил глаз,
Как будто им до нас нет дела.
Я ж, Машу взяв под локоток,
Её к начальству поволок.

XV


– NN****, позволь тебе представить…
Принцессу подмосковных кущ,
Тебя, который всемогущ,
Сей образ, верно, позабавит.
Она всегда как спит… да ладно,
Зато поет весьма изрядно!
…Моя красавица очнулась
От очарованного сна:
– Bonjour, monsieur, – шепнув, она,
Глаза потупив, улыбнулась.

XVI


Затем, за фортепьяно сев,
Знакомый завела напев;
Вокруг все мигом замолчали,
И голос, как китайский шёлк,
Исполнен неги и печали;
Звучал – томил – манил – умолк —
В тревожном сумраке; и мне
Наш гений бросил в тишине:
– Есть стиль, манеры, голосок…
Да… тут, возможно, будет прок…

XVII


…Итак, история катится
Наезженною колеёй,
Запущен механизм; и птица
Закрыта в клетке золотой,
Ей не видать свободной воли:
Поездки, записи, гастроли,
Концерты там, концерты тут,
Билеты все с руками рвут.
И я процент имею свой…
На том конец главе второй.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ*


*Внимание: в главе использована ненормативная лексика. Детям до 16 читать можно, но никому не рассказывать.



Запретить толлинг – хватит грабить Россию.

Плакат

I


Читатель, друг, ну как же сладко —
Домой спешить издалека,
Москвы понюхать ветерка,
Почувствовать её повадку,
Пройдя по центру не спеша,
Листвой осеннею шурша,
И в улицы свернуть с бульвара,
Который описать нельзя,[2 - © Н. Заболоцкий]
И – в сутолоке тротуаров —
Вдруг старый друг – глаза в глаза.

II


Тут надо сделать отступленье,
Все по порядку: он певец,
Поэт, актёр и, без сомненья,
В кругу своих имеет вес.
…Я же, гонимый жаждой денег,
Всегда кручусь, всегда в бегах…
Читатель, милый современник!
Да кто ж из нас не при делах?
Вот так и в это лето было:
Судьба вдали меня носила.

III


Он мне: – Привет! Ну, как ты сам-то?
– Да, в общем, как тебе сказать?
Кручусь помалу: воровать
Сегодня стало трудновато.
Теперь я казачина вольный,
А раньше было много дел:
Полгода я в первопрестольной
Бывал наездами: сидел
На алюминиевом заводе
Под Красноярском (знаешь сам)
От крупной фирмы: был навроде
Там разводящим по долгам.

IV


Когда-то гордостью народа
Заводу быть пришлось тому,
Но – наконец – пришла свобода,
И вместе с ней – п…ц всему.
Завод в долгах – поставщикам,
За воду, свет и по зарплате,
Банкирам, фондам и браткам…
Налоги же семь лет не платит.
Его б закрыть, едрёна мать,
Да работяг куда девать?

V


Налоги? Кто их вовсе платит?
Разве узбек в базарный день,
И то – когда за жопу схватят…
Случается такая хрень…
Госналогслужбе до болванки:
На кой им эта суета?
Они, конечно, в местном банке
Арестовали все счета.
Ну, а заводу безразлично,
Он без счетов живёт отлично.

VI


За свет и воду – полный бартер,
Или взаимно, блин, зачёт,
И не отмечено на картах,
Куда деньга рекой течёт.
Вот наша фирма – трейдер крупный,
Что значит: через нас идёт
Весь сбыт и все сырья закупки;
К нам – прибыль падает на счёт.
И ровно столько мы дадим
Заводу, сколько захотим.

VII


Моя задача – отбиваться
От кредиторов, чтоб могли
Долги в пределах оставаться
В разумных; месяцы текли;
И получилось, как ни странно,
Наладить дело; но сперва —
Конфликты были постоянно —
Все больше из-за воровства.
Ах, братец, тут такие драмы:
Все воры: гендиректор, замы,
Зам по финансам, например,
Бухгалтер, главный инженер.

VIII


Ломали печку раз в заводе
(Была уж старая она),
И главный наш – при всем народе —
Труд оценил в сто штук грина.
– Дороговато вроде будет?..
Я усомнился; он в ответ:
– Дак сколько техники; и люди —
Специалистов круче нет!
Не сомневайся, дорогой:
Работу сладят – Боже мой!

IX


А через месяц у нач. цеха
Спросил я – просто так, для смеха:
– Пригнали техники вагон?
Сломали печку-то?.. А он:
– Где техника – там работяг
Штук восемь было инвалидов;
Да я им… свой компрессор выдал,
Пять дней еб… сь… и все ништяк!
…Я понял: главный инженер
В таком же варится говне.

X


Еще, пожалуйста, пример:
Наш финдиректор – хитрый хер;
Онэксимбанка векселёк
(В милльон грина по номиналу)
Он отдаёт кому попало —
За полумиллионный долг!
Бегу к нему: что за фигня;
Тебе бы в банке, обормот,
За вексель дали девятьсот!
А он: – Не понимаю я

XI


В бумажках ваших, мать ити…
Мы заводские, от станка!
…Но сразу видно: дурака
Включает… Бог его прости…
Он может, правда, и не знал,
Но уж разведка мне доносит:
Он отпуск взял и умотал
В края, где не наступит осень,
На берегу встречать закаты —
К себе на виллу в Эмираты.

XII


А гендиректор, старый волк,
Всегда переуступит долг;
К примеру, фирма есть – с деньгами,
Весьма известна и сильна,
Она давно торгует с нами
И, скажем, миллиард должна.
На цессию[3 - Переуступка прав, в том числе прав требования.] по договору
Дает добро наш шеф – и вот:
Другая нам должна контора,
Но мёртвая уж третий год.

XIII


И в чём изюминка: все знают,
Все понимают, что к чему,
Но шум никто не поднимает,
И что тут предъявить кому?
Все по Закону, честь по чести,
(ГК[4 - Гражданский Кодекс РФ.], такая-то глава…)
Переуступлены права.
Директор хапнул тысяч двести.
Жаль, не получит долг завод,
Ну, как-нибудь переживёт.

XIV


Вот в этой каше я копался,
Налаживал стабильный сбыт,
Проконтролировать пытался
Все, что контролю подлежит.
Мотаясь, в кровь стирая ноги,
Я тех и этих разводил,
И получилось, что в итоге
И тем, и этим стал не мил.
Москва кричит: контроль, доклад!
А заводским – как шило в зад…

XV


И вот однажды пригласили
Меня в контору на совет:
Все лица первые там были,
Все, кто имел авторитет.
И говорят: – Ты шустрый, парень,
Ты наш, сибирский, нам – как брат,
И потому давай-ка, барин,
Ты поезжай в Москву назад,
Возьми деньжат и в добрый путь.
А то – прости! – тебя убьют.

XVI


Я, предложеньем убежденный,
Вмиг чемоданы уложил,
И скоро драйвер полусонный
В аэропорт меня влачил.
Вдали росло заката зарево.
Окрашивая гребни крыш.
Час – и на «Боинге» «Трансаэро»
Лечу, считая свой барыш,
Итоги занося в блокнот.
…Так я покинул свой завод…

XVII


Всё это я дружку поведал
За чашкой кофе. Слушал он
Вполуха, чем-то увлечён.
Кругом народ шумел – обедал,
Болтал, звонил иль ждал звонка;
Кто просто тихо расслаблялся,
Принявши водочки слегка,
Запив бутылочкой пивка,
И плыл в негромком ритме вальса,
Плескавшем из динамика.

XVIII


Уют осеннего кафе!
Свет сквозь пластмассовую крышу
Так по-особенному дышит,
Скользя в редеющей листве.
Тепло на улице, однако —
Нет удушающей жары,
И люди пьяные к собакам
Так убедительно добры.
Они их кормят шашлыками.
Собаки машут языками.

XIX


Однако, к делу… Средь забот
Я не отметить мог едва ли:
Проценты мне не поступали
Уже два месяца на счёт.
Что ж там NN***? И как там Маша?
Неужто крякнулся проект?
(Жаль, коли так… Но в жизни нашей
Ни в чём уверенности нет.)
И только пиво друг допил,
Как я, естественно, спросил:

XX


– А где NN****? Что слышно в мире?
Ты здесь, в Москве, ты должен знать,
А то, ты знаешь, там, в Сибири,
Я понемногу стал дичать.
Там, видишь ли, ложатся рано
И рано поутру встают,
И если пьют – то водку пьют,
И пьют, конечно, из стаканов.
Так что тут? Расскажи скорей,
Кого встречал ты из друзей.

XXI


– С NN**** проблемы. Он сначала
Светился на виду у всех;
Девчонка эта выступала,
Имела бешеный успех.
Потом наш друг все реже, реже
Стал появляться. Грустен стал,
А после – и вообще пропал.
Тут выставка была в Манеже;
Я забегал туда на час —
И он зашёл. Последний раз,

XXII


Когда его я видел в свете.
Он был рассеян, похудел,
И, знаешь, я ещё заметил, —
С зимы ни разу он не пел.
Ты поезжай; он, верно, дома;
Да жаль, не хочет никого.
Визиты близких и знакомых
Уже не радуют его.
Я встал. – Прощай же, друг, звони!
– Эй, шеф! До Кунцева – гони!

XXIII


День к вечеру… Машина мчится,
Попав в зеленую волну,
И расступается столица,
И я в ней попросту тону.
Тону – захлестывает память,
Арбат, Садовое и вниз —
К мосту. Прости, что отвлекаюсь,
Читатель! Это мой каприз.
Пойми, Москва и я – одно,
Так повелось уже давно.

XXIV


Так жизнь устроена везде:
Грибы растут в лесу сосновом,
А рыбы малые – в воде.
Пингвины – в климате суровом
Антарктики; вся тварь жива
Свой ареал предпочитает.
И пусть меня всю жизнь бросает
Туда-сюда… но есть Москва!
Под эту мысль автомобиль
К главе четвертой прикатил.




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


I


О, эти спальные районы!
Утесы белые домов,
По ним узоры огоньков —
Глазницы окон воспаленных;
Вдоль улиц чахлый строй дерев,
Магнитофон орёт с балкона;
Дворы, кусты, под вечер – стоны
И хохот захмелевших дев;
Их пареньки невдалеке
С девяткой «Балтикой» в руке.

II


Они, вернувшись в город с дач,
За лето жару накопили:
Каникул пору пережили,
Как поле пробежали вскачь,
И вновь за парту, вновь тоска,
А там зима недалека.
Живут, как бы скользя по льду,
Как в безмятежной полудрёме…
Мы их оставим в этой коме,
Поскольку я в подъезд войду.

III


Вы знаете, в Москве моей
Подъезды разные бывают;
Зависит это от людей,
Что в данном доме проживают.
Вот что встречаю постоянно:
Подъезд – как черная дыра,
На стенах надписи: Nirvana,
Спартак, «Рэп – кал» et cetera.
Свет не горит на этажах,
Разбиты окна, лифт зачах.

IV


Все это – отпрыски плебеев,
Что, от безделья сатанея,
Дабы досуг свой провести,
Готовы все вокруг снести,
Дом мрачной делая могилой…
Ах, как был прав профессор милый,
Что не любил пролетарьят!..
Однако, разворчался я.
Читатель, не брани Москвы!
Ведь всюду люди таковы.

V


Их не исправить и плетьми,
Поскольку время упустили;
И нынче в матушке России
Проблемы с умными людьми.
Никто не глянет дальше носа,
Чуть шире своего гнезда.
Живём, смешные эскимосы, —
Из ниоткуда в никуда.
Да я и сам с недавних пор
Зануда стал и резонёр.

VI


Вот подхожу к заветной двери,
Обитой в чёрный дерматин.
Звонок забился, неврастеник,
Один, другой, еще один…
Стучу, затем сильней… Как странно.
Не открывают; ну, ужо!
Тащу отмычки из кармана…
Блестящим маленьким ужом
Сталь в скважину замка метнулась
И с тихим щелком провернулась.

VII


Стою. За дверью тишина.
Не дай Бог, кто-то из соседей
Не в шустром лифте вниз поедет,
Решит по лестнице – хана!
Однако ж, что стоять? Решаюсь,
В карман поглубже залезаю,
Рукою отогнув жилет,
И достаю… не пистолет,
Фонарик маленький; вздохнул,
Перекрестился и нырнул.

VIII


Луч мечется в стенах прихожей:
Вот зонт, пальто, трюмо, рога.
Вот двери в холл; смелее, что же,
Коли вошёл – смелей шагай.
Дверь аккуратно прикрываю,
Задвинул за спиной засов,
Однако свет не зажигаю…
Прислушиваюсь, озираюсь;
Слух настороженный вбирает
Лишь мерный стук стенных часов.

IX


Тут дверь… Вот черт, чуть не свалился…
(Ботинок – в сторону его!)
На шум никто не появился,
Не отозвалось ничего.
Ну что ж, тем лучше… Или хуже?
Прикрыв глаза, включаю свет,
– NN***! Ты здесь? Откликнись, друже!
Есть кто живой???.. Похоже, нет…
Направо в комнату. Жильё
Хорошее. Жаль, не моё.

X


Здесь студия. Стоят колонки
И стойка с техникой в углу,
Вот пульт, наушники и тонких
Вязь проводочков на полу.
Вдоль стен винил, кассеты, диски,
И ни бумажки, ни записки…
…Включаю деку. Легкий шум.
Аккорд. Звук заметался в стенах,
Но тут же покорился плену
Ударных. Барабан: бум! бум!

XI


Основу клавиши сплетают,
Упрямо повторяя ход;
В мир падающих верных нот
Вокал изысканный вступает.
Звучит, звучит знакомый мне
Все тот же голос; как во сне,
Я чувствую: валюсь во тьму!
И эхом чувству моему,
Так исподволь, суля подвох,
В музыку тонкий голосок

XII


Какой-то дудки, злой, больной,
Настырно лезет, наполняет
Мне душу страхом и тоской,
И извращенно повторяет
Звучащий голос неземной;
И только голос замолкает —
Смеется дудка надо мной…
Так полчаса прошло шутя.
…Очнулся я, башкой крутя.

XIII


Ну не фига себе! Во штука…
Дрожащим пальцем надавил
Я стоп. С такого перепуга
Свет станет запросто не мил.
В карман кассету; открываю
Дверь в спальню. На полу – NN****!
Лежит в бесчувствии. Толкаю,
Трясу его. Очнись же, хрен…
Глаза открыл, ну, поскорее!..
Гляжу в глаза – и столбенею.

XIV


Зрачков не видно. Пустота
Глядит через него слепая,
Не шевелясь и не моргая.
И слюни – ниткой изо рта.
По пульсу – вроде все в порядке.
Но смотрит сквозь, не узнаёт…
Молчит, как корнеплод на грядке.
Сам тощий, как помойный кот.
Одет в костюм, в одном носке,
Другой носок зажат в руке.

XV


А в полумраке, как зерцало,
Экран светился со стола,
По темно-серому мерцала,
Строка бегущая плыла:
«О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг».
При чем тут Пушкин, а, приятель?
Быть может, ты поймешь, читатель?..

XVI


Шагнул к компьютеру я. …Enter.
И на экране вспыхнул свет.
Письмо от Маши. Словно ветер
Мне тронул волосы: «Привет.
Прости, я не смогла, любимый,
С тобой проститься. Я должна
Сейчас уехать. Тишина
Зовет меня неодолимо.
Прости, я ухожу на зов,
Пусти меня без лишних слов.

XVII


…На пульте для тебя кассета,
Та сторона, где буква B;
Там продолженье темы этой,
Что так не нравилась тебе.
Произведение моё.
Я доработала её
Немного. Ну, ты сам послушай,
Мне кажется, так стало лучше…
И жди – я появлюсь сама».
И вместо подписи – М.А.

XVIII


…Смотрю на дату – лишь вчера
Пришло. Откуда? Адрес знаю.
vitek, «собака», mail.nora,
И «точка ru», как подобает.
Понятно, Питер. Это Витя,
Наш закадычный друг навек.
NN***; пивка и баб любитель,
А в общем добрый человек.
Он на компьютерах помешан.
А кто из нас сейчас не грешен?

XIX


И у меня компьютер есть.
Я с ним общаюсь неумело;
Все больше, в основном, по делу;
Но иногда люблю присесть,
Час поколбаситься в Рунете,
Взглянуть, что нового на свете,
Зайти на Яндекс, поискать
Забав различных, почитать
В библиотеке у Мошкова[5 - www.lib.ru (http://www.moshkow.ru/), кажется…]
Лукьяненко или Бушкова…

XX


Само собой, есть и страница,
Где вся поэзия хранится;
Но dial-up, и html,
И Java, и ASDL —
Всё для меня слова пустые,
Что туарегу хлебный квас…
Однако нет в моей России
Прелестней прелести для нас —
С людьми встречаться в Интернете…
Ну, в общем-то, все ясно с этим.

XXI


Итак, без всяких промедлений
Я еду в Ленинград. Ах, да!
Звоню врачу: «Привет, Евгений.
Да, это я; у нас беда;
Нет времени для объяснений.
Скорее, друг, лети сюда.
Вот адрес…» Полчаса, не боле
Прошло, и взвыла под окном,
Как олицетворенье боли,
Сирена скорой; замер дом.

XXII


Звонок и крепкое пожатье
Руки товарища. Объятье
Короткое. – Ну, где больной? —
Присвистнул. – Что ж это с тобой?
И вмиг укол, и вмиг бригада,
Носилки, – в общем, все как надо.
– Куда его? – В стационар.
– Я позвоню? – Да-да, попозже…
Не знаю, что с ним. Как угар
Какой-то. Наркота, быть может…

XXIII


Итак, мой друг в руках надежных;
Я потихонечку ушёл,
Чтоб в кабинете осторожно
Взглянуть на письменный на стол.
Два-три письма. Наброски песен.
«Война и мир», четвертый том;
NN****, я помню, с интересом
Мне отзывался о Толстом.
Ответ, мол, сыщешь без труда
Здесь на любой вопрос – всегда.

XXIV


Чуть взял, сама открылась книга,
Там, где был загнут уголок,
И я, захвачен этим мигом,
Волнения сдержать не мог…
Строка как будто бы светилась,
Обведена карандашом:
«Свобода есть необходимость.
Необходимость есть закон».
Я постоял; захлопнул том
И пулею помчался вон.

XXV


…Спешит таксист, шуршит асфальтом,
Вокруг летит бурлящий свет,
Вокруг рекламы крутят сальто,
Вокзалы. Стоп. Один билет
До Питера, СВ, скорее, —
Кассирше сверху – четвертак…
В купе, конечно, веселее.
…Да, с дамой, прихватив коньяк,
Я раньше часто, было время,
Мотался в Питер – просто так.

XXVI


Садишься в поезд бабьим летом,
Еще трепещет свет зари,
И из окна мне машут светом
Качающимся фонари.
Проквакал что-то голос строгий,
Вокзал в момент сожрала тьма;
И быстро вдоль луча дороги
Мелькают сонные дома,
Платформы, лестницы, мосты,
Заборы, гаражи, кусты…

XXVII


Когда в окошко, отъезжая,
Гляжу на сердцу моему
Любезный город, – твердо знаю,
Нет в мире равного ему.
…Однако же пора стелиться;
Нелегким будет завтра день.
Вот ведь паршивая девица,
Втянула в эту хренотень.
Я лег, Марию костеря.
И очень может быть что зря…

XXVIII


Не можно сразу разобраться,
Кто, в чём, насколько виноват.
И мне случалось ошибаться
И ругань брать свою назад.
А потому спешить не будем
И делать выводы, спеша,
Давайте, братцы, верить людям,
Пока в нас теплится душа!
И я под неумолчный гул
Колёс тихонечко заснул.




ГЛАВА ПЯТАЯ


I


Мне снился сон: как будто в море,
Плыву, качаясь на волне,
Не видно берега; опоры
Не сыщешь в черной глубине.
И ночь кругом, и в тучах серых
Гиеной шастает луна,
И бледной хищною химерой
Мне в спину скалится она.
А я плыву уже давно,
Мне страшно, холодно, темно.

II


До нитки вымокла одёжа
И тянет вглубь, как жернова;
Придется сгинуть тут, похоже,
Но что это?.. едва-едва…
Мне кажется: вдали зарею
Чуть-чуть, но теплится восток…
Вдруг нечто гибкое, живое
Из-под воды коснулось ног,
Обвилось, тянет вниз с собою.
И крика я сдержать не смог.

III


Но рот наполнился водою…
Влеком неведомым врагом,
Я погружаюсь в глубь густую,
Шалишь, зараза! Нипочём
Мне эти штуки! Я вращаюсь
И дергаю ногой вперед.
Вражина ногу отпускает,
В плечо вцепился – и трясёт,
И что я вижу: демон сна,
Передо мной парит она!

IV


В воде клубятся космы жутко,
Глаза – два бешеных огня,
Вот тут, признаюсь, не на шутку —
Всерьез заволновался я.
Ну, погоди ужо! Лукавый
Не одолеет моряка!
И с криком, развернувшись, с правой
Я в репу бью… проводника.
Успел бедняга увернуться,
Насилу удалось пригнуться.

V


– Э, эй ты что, браток, однако?
– Ты, командир, того… прости…
Устал, ты знаешь, как собака…
– Ну ты и нервный; глянь, почти
Свалился с полки; дверь-то на ночь
Не запер… А? Вот это зря;
Вот обнесут тебя разА —
Попомнишь, скажешь: прав Степаныч!..
Однако подымайся, друг,
Приехали в Санкт-Петербург!

VI


Спасибо старому – отрада
Помыться и попить чайку…
Я на прощание, как и надо,
Дал сто рублей проводнику.
Ступаю на перрон знакомый…
А это кто? Какой пассаж!
Толпою шумною влекомый,
Идёт навстречу Карандаш.
Отличный от других людей
Тяжелой поступью своей.

VII


– Семён? Карандашов!!! Здорово?..
– Вот это встреча, вот так вот!!!
Что ж ты, такого и сякого
Рожна, пропал – почти на год?
А помнишь, позапрошлым летом…
…И я от дружеских шлепков
Чуть юзом не пошёл при этом,
Семён был дьявольски здоров.
Да, у приятеля рука
Хоть дружелюбна, но крепка.

VIII


– Ты счас куда? Я на машине,
И, коли надо, вмиг домчим…
– На Стрелку… – Запросто закинем!
И он пошёл, и я за ним.
Семён – бандит, его владения —
На таможне, в морском порту;
Он хулиган, но с разуменьем,
И не переходил черту.
Да, я люблю его, как брата…
В студенческие те года

IX


Он, сколько помню, был всегда
Одет неброско, но богато;
Помешан был на коньяке,
И раз пол-литра «Арарата»
Он, стоя на одной руке,
На спор из горлышка прикончил;
В дни удивительные те
Имел дела с ним сам Япончик,
А также Коля-каратэ.

X


«Трёхсотое» дитя прогресса
Открыл нам кожаное лоно.
В уютном чреве Мерседеса
Мы скрылись, как в ките Иона.
Пахнуло роскошью; мотор
Бесшумно пыхнул – и попёр.
Все поплыло, как на экране,
Гибэдэдэшник честь отдал,
«Паджеро» с хлопцами – охрана —
За нами следом поскакал…

XI


Объехав площадь вкруговую,
Где серый камень рвется ввысь,
На Невского стрелу прямую
Мы вырвались – и понеслись.
Лишь семь утра; заря облила
Верхушку царского столпа,
А у метро уже бурлила,
Металась чёрная толпа,
Метро брало их на клыки…
Но лезли новые полки…

XII


Петербуржане? питерчане? —
Предпочитают черный цвет
Всем остальным же не случайно,
На их палитре места нет.
Уснувший город на костях;
Не летаргия даже – кома,
Похоже – дунь, и будет прах…
Я, например, везде – как дома,
Они же дома – как в гостях!
И страх! страх! страх! у них в сердцах;

XIII


Любой отдельно взятый житель,
Богат иль беден, трезв иль пьян,
Внимателен, как сам Спаситель,
И гордый, словно д’Артаньян!
Бывало, заплутаешь тут —
На твой вопрос всегда дадут
Подробный, вежливый ответ,
Но обязательно вослед
Звучит язвительно: «А Вы,
Я полагаю, из Москвы?»

XIV


Что бизнесмены, что бандиты
Здесь тщатся доказать всегда,
Что, мол, и мы не лыком шиты,
Что мы, мол, тоже – хоть куда!
Чтоб перещеголять соседа,
Не скажут слова в простоте;
Тут Борхес, Маркес, Кастанеда…
Им надо быть на высоте.
Москвич бежит за свой пятак,
А питерский – за просто так.

XV


«Мосты нависли над водами…»
Читатель, дальше знаешь сам,
Ведь часто белыми ночами
Бродил по этим ты местам,
Ведомый страстию арапа
К столице северной, ты плыл
В её потоках; тихой сапой
Их ритм гасил твой юный пыл
И сердце подчинял застою,
И усыплял его грешно…

XVI


Когда-то давнею порою
Велик был этот город, но —
Не красит нищета героев,
И ныне… раннею весной,
Когда природа веселится,
И осенью, и в летний зной
Особо нечем похвалиться
Столице северной больной.
Так в доме, что роскошным был, —
Фасад хорош, но пол прогнил.

XVII


Промчалась Стрелка слева; пулей
Мы к Петропавловке свернули
Направо за мостом; вдали,
Толпясь, прощались корабли,
В Неву зашедшие гостями,
Пока мосты разведены;
Сверкая яркими огнями,
Всю ночь стояли у стены;
А ночь мелькнула только чуть,
И вот уже пора им в путь.

XVIII


«О, Петербургский двор!» – так, может,
Лет пять назад бы начал я
Повествование; похоже,
Мне некий смысл бытия
Все чудился в словах стихов,
Что лил на нас Гребенщиков.
Теперь, куда ни обращаюсь,
Скелет забыт в любом шкафу;
И я, тесня к строфе строфу,
Разочарованно бросаю:

XIX


«А, Петербургские дворы!
Помойки, мрачные квадраты,
где ни рассвета, ни заката,
ни детям места для игры…»
…По длинной подворотне стоном
Отдался звук шагов моих,
И тяжкий топ шагов Семёна;
Метнулся эхом и затих…
Подъезд, табличка: «три звонка».
И к кнопке тянется рука.

XX


Вдруг голос тихий, неприятный,
Дал настоятельный совет:
– А ну-ка, братцы, стоп! Обратно.
Сегодня тут прохода нет…
Стоят у Витькиной квартиры,
Подходим – что за хренота?
Один длиннющий, как верста,
Другой пониже, но пошире,
Хотя Семёну не чета…
Их двое, и готовы к драке,
А третий сбоку, в полумраке,
Похож на дикого кота.

XXI


Похоже, длинный – главный. Он
И тычет в нос поэту ксиву.
(Её я выделю курсивом,
Поскольку не люблю жаргон.
Мне режет ухо, дразнит глаз:
Почто все русские ребята —
Писатели и депутаты —
По фене ботают сейчас?
Что это – модно? иль красиво?
Или я сам уже не тот?)

XXII


Семён спокойно, молчаливо
Слегка подвинулся вперед,
Казалось бы неторопливо,
Однако – глаз не разберёт,
Каким манером этот, дохлый,
Что руку протянул ко мне,
Вдруг побледнел, тихонько охнул
И на пол съехал по стене.
Второй, держась за пах, сидит,
В беззвучном крике рот открыт.

XXIII


Тут третий, что стоял спокойно,
Налево голову склоня,
Пришёл в движение, и больно
Толкнул к перилам он меня;
Крутнулся этакой лезгинкой,
Сверкнула сталь в его руке,
И – бьёт пружинистой дубинкой
Карандашова по башке.
И – с левой – в челюсть кулаком!
Семён, как бомба, пал ничком.

XXIV


Ну все, конец тебе, паскуда!
Бросаюсь бешено вперёд…
Читатель, не случилось чуда,
Я получил ногой в живот.
Да, лишь в кино герой отважный
Всех мочит с криком «Вашу мать!»
А мне вдруг стало все неважно
И захотелось полежать,
Но искрами взорвался глаз,
И я упал во тьму, кружась.




ГЛАВА ШЕСТАЯ


I


Мировоззренье человека
Растет из прошлого его,
И в этом деле век от века
Не изменилось ничего.
Семья, обычаи, общенье,
Движенья радость, ветер в грудь,
С искусством соприкосновенье,
И музыка, и книги путь, —
Вот что растит мировоззренье,
Вот что питает нашу суть.

II


На свете очень славно жить,
Приятно мне занятье это!
Да не угодно ль оценить
Все предпочтения поэта?
Что мне по нраву? Я люблю
Игру в вопросы и ответы;
Смешную родину мою,
Её закаты и рассветы,
Девчонок, Пушкинский музей
И праздники в кругу друзей.

III


Люблю минуты среди пира,
Когда замолкнут все на миг,
Как будто из миров эфира
К нам вестник памяти проник.
И тишь вдруг замершего зала,
И чей-то шепот, и опять
Стук вилок, звяканье бокалов,
И зов скорее наливать.
И снова тостов череда,
Еда, питьё, опять еда.

IV


Да, радостно себя потешить
За шумным праздничным столом
И заедать салатов свежесть
Еще горячим пирогом.
Страна у нас, брат, небогата,
Откуда трюфли – боже мой!
Зато соленые опята
Идут под водочку зимой!
За ними я, признаюсь вам,
Всегда хожу на рынок сам.

V


Люблю при купле огурцов
На рынке строго и сурово
Я припечатать метким словом
Забывших всякий стыд купцов.
Небрежно бросить на прилавок
Купюру смятую и взять
Бесплатно яблоков вдобавок
На пробу штуки три иль пять.
И – фертом этаким пошёл…
А есть ещё ведь женский пол…

VI


До их ужимок все охочи,
И я был славным ходоком —
И светлым днём, и темной ночью
Мечтал когда-то об одном…
И будто от избытка сил
Разнообразие любил.
Любил явиться с новой дамой
Порой в собрание друзей
И величать ее упрямо
Притом «единственной своей».

VII


Сказать, упреки принимая,
За эту дерзостную ложь,
Что у меня одна такая
И что другой такой, я знаю,
На целом свете не найдешь!
Когда ж девица не стремится
С поэтом сразу лечь в кровать,
С ней ненадолго разлучиться
И на другую обратиться,
Чтобы заставить ревновать;
А после – к первой возвратиться
И – снова ручки целовать!

VIII


Теперь уже угомонился,
С разбором, с толком подхожу,
С тех пор как вторажды женился,
На дам иначе я гляжу.
В них стал ценить образованье,
Приятность стиля и манер;
Не манят бурные лобзанья…
Хотя, конечно, например,
Девчонок юных свежий вид
Порой мне душу горячит.

IX


По нраву больше – час в манеже
На тихой лошади верхом;
Люблю лежать в постели, нежась,
Открыв Монтеня толстый том.
Давно знакомые страницы
Рассеянно листать, мечтать;
И вдруг вскочить, приободриться,
В костюм вечерний нарядиться
И на моторе в ночь умчать
И до утра в Москве гулять.

X


Люблю, когда настанет осень,
Поехать к другу своему
В Фирсановку; дела забросив,
Глядеть, гуляя среди сосен,
Сквозь строй дерев – на неба просинь,
Безумно радуясь всему!
Да мало ли прекрасных дарит
Нам радостная жизнь минут…
За то поэт натуру славит
И свою лодку точно правит —
Туда, где наслажденья ждут.

XI


Читатель добрый, друг сердечный,
Прости за многие слова…
Терпи мой эпос бесконечный,
Поскольку жизнь всегда права.
Поскольку, будь ты трижды гений,
Но все же, как ни гоношись,
Жизнь состоит из отступлений,
Тех, что и составляют жизнь.
Она бурлит, она течёт
И нас с тобой влечет вперёд.

XII


Пора заканчивать, как видно,
Поскольку музам недосуг,
А может, тёткам несолидно
Ко мне вот так являться вдруг,
Чуть что – по первому призыву,
Как только в голову взбредёт,
К таким причудливым порывам,
К моим приливам и отливам
Стремиться может торопливо
Один лишь полный идиот.

XIII


Проблем проблема – недоделать,
Недописать, недосхватить.
Нужна недюжинная смелость,
Чтоб планы в строки воплотить.
Когда кончается упорство,
Когда за пятки схватит жизнь,
Советует закончить спор свой,
На ухо шепчет: «Спать ложись!»
Где взять ту силу, что влекла —
Вдаль, закусивши удила,

XIV


Звала, легко несла, кормила,
Давала бить не в бровь, а в цель;
Давала жизненные силы,
На мель сгоняла слов макрель,
И воля с радостью под руку
Влекли меня вперед! вперед!
Так в джунглях носорог идет,
Почуяв воду; мне наукой
Отныне будет факт простой:
Беда, коль твой кувшин пустой.

XV


Кому ниспослано словами
Играть, кидать, крутить, вертеть,
Тому сперва над головами
Парить, а после – плеть да клеть.
Какого же рожна, Мария,
Скажи, связался я с тобой?
На ощупь склизкие, сырые,
Нависли стены надо мной.
Какой-то бункер. Я живой;
Не связан; руки-ноги целы…

XVI


Перекатился на живот.
Встаю на корточки несмело.
Башкой кручу; да, парень бьет
Весьма конкретно и умело.
Ползком обследую округу.
Темно кругом – хоть глаз коли.
Пол – из утоптанной земли,
Бетон и лестница; в испуге
На ноги я нетвердо встал,
Прокашлялся и заорал.

XVII


О чудо! – двери вдруг открылись,
И верные братки мои
Меня под руки подхватили
И вверх куда-то повлекли.
По лестнице крутой, все дале, —
Вот мы втроем в огромном зале
Почти без мебели; у стен
Везде светильники стояли;
Тряпьё и мусор; смрад и тлен,
Зола и пепел. Опоздали…

XVIII


Все было до смешного просто:
Меня спасли от пустоты
Семенова охрана; хлопцы
Пусть туповаты, но круты.
Они нас ждали; не выходим;
Они толпой влетают в дом;
Охрану мочат; двери сносят…
Прошли в квартиру – там погром:
Семён лежит без чувств; над ним
Витёк склонился; вонь и дым.

XIX


Паркет обуглен в центре зала…
С пробитой головой Семён
С трудом был в чувство приведён…
…Услышав вопли из подвала
Свободу дали мне тотчас;
И вовремя – я Витю спас.
Он всё ж схватил две смачных плюхи…
И, в красных путаясь соплях,
Братве рассказывал в испуге
О происшедших чудесах.

XX


…Она приехала под утро,
Подняла Витю ото сна;
С ней были люди; почему-то
Была бледна, возбуждена,
Погнала Витю за травою;
Уже знакомые нам трое
На страже стали у дверей;
Мария, в длинном платье белом,
Из комнаты большой велела
Всю мебель вынести скорей;

XXI


И окна плотно занавесить;
Потом минут примерно десять
Чертила что-то на полу
Фломастером; затем в углу
«Хай-энд» витюхинский включила;
Услышав грохот и трезвон
И шум у двери, заспешила,
Велела Вите выйти вон
И не глядеть; но он не внял
И через щель всё наблюдал.

XXII


Он слышал звуки, вроде стоны;
Пытался прятаться от них,
Как острой спицей раскаленной,
Ему ударили под дых;
Он продолжал глядеть, и вот,
Под водопады странных нот,
Раздались стены; потолок
Вверх прянул; наблюдатель смог
Еще заметить по углам
В происходящих переменах

XXIII


Цветы, растущие на стенах;
Светильники; и тут, и там
Вертелись тени; посредь зала
Нагая женщина стояла
И пела, глядя в никуда.
Горела на полу звезда.
Кругом разбросано тряпьё —
Ее одежда и бельё.
Она шагнула; свет возник —
Слепящий ужас; в тот же миг

XXIV


Её черты заколебались,
Поплыли в вязкой темноте,
Вдвойне, втройне они сплетались,
Свивались, уходя в нигде.
И в плавных звуках жуткой песни
В переплетении возник
Тот самый, мерзкий, но – чудесный
Величественно-жалкий лик,
Перекрутился, искривясь,
В себе три раза отразясь.

XXV


Запахло серой; сонмы теней
Легли на стены, и, урча,
Метнулась в бешеном кипеньи
Золототканая парча —
Фантомы дрогнули, поплыли,
В струи огня фигуры взмыли,
Одновременно и праматерь,
И тварь, и стерва, и сестра,
Черты единые утратив,
Исчезли в пламени костра.




ЭПИЛОГ


I


Настал миллениум! Эвоэ!
Осанна в вышних! Каждый раз
Господь со мною и с тобою!
Читатель, друг! уже сейчас
Шампанским хлопают повсюду,
Чтобы наутро увидать
Всю ту же грязную посуду,
Всю ту же Божью благодать.
И все две тыщи долгих лет
Любовь жива, а смерти нет.

II


Последний год был странным годом,
Куда ни плюнь – везде война.
С едой проблемы у народа,
Земля больна, земля пьяна.
С ума сошла сама природа,
И холодна была весна.
Землетрясения и взрывы,
Повымерзали города;
Тонула лодка; но всегда
Народу делали красиво.

III


В горах джигиты удалые
Язвили воинский дозор;
А душу матушки России
Искал в постели прокурор.
Между инфарктом, СПИДом, гриппом
Вор с обворованными им
О гимне спорили до хрипа,
Кичась участием своим.
И над безумием людским
Тянулся с башни сизый дым.

IV


Американские бирюльки:
то Гор – то Буш; то Буш – то Гор.
…А за работой три бабульки
Ведут неспешный разговор.
И поминают отчего-то
Моё и ваши имена,
Лахесис, Атропос и Клото,
Не зная отдыха и сна.
Но всё ж – две тыщи долгих лет
Любовь жива, а смерти нет.

V


Здесь в ожидании исхода,
Живут, друг другу не нужны,
Страна, не знавшая народа,
Народ, не чующий страны.
В ночь новогоднюю вступая,
Москва являет тот же вид,
Шампанское, любовь без края,
Без края пьянство; всё шумит,
Кругом салюты; елок свет,
И в красном жутковатый дед.

VI


Мы любим подводить итоги,
Они подводят нас порой;
То недоверчивый, то строгий,
Господь все тешится игрой
С живыми куклами своими, —
То так их повернет, то сяк,
Уходит вдаль моя Мария,
Как символ силы, как маяк.
И я печалюсь ей вослед,
Жилец страны, которой нет.

VII


В сто первый раз сменились вехи,
Меняет галсы лодка-мир,
Мои утехи и огрехи
Вобрал изменчивый эфир.
Сижу, растерянный и глупый,
Не глядя, клавиши давлю,
Зачем мне отмеряют скупо
Всех тех, кого я так люблю?
Зачем летит быстрее время,
Не с каждым годом – с каждым днем;

VIII


И мы прощаемся со всеми;
И остаемся при своём.
При мамином спокойном взгляде,
При ласке чьих-то добрых глаз,
Не при параде – при награде,
Даваемой один лишь раз.
При снеге с гор, при рыбе в реках.
При шуме ветра и дождя.
При солнце на сомкнутых веках,
В своё другое уходя.

IX


Перед последнею дорогой
Через обман, туман, дурман
В момент прощанья у порога
Становится понятно нам,
Что жизнь и бренна, и тревожна,
Но есть же, есть отрада в ней;
А жить на этом свете можно
Лишь ради близких и друзей.
Так будет тыщи тысяч лет.
Любовь жива, а смерти нет.

    Москва
    1998—2001



СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ





«Зачем даровано бездельнику – творить?..»


Зачем даровано бездельнику – творить?
Дано, шутя, – о главном говорить…
Ему б еще усидчивости малость,
Ему б терпение не помешало б,
Чтоб записать хоть чуть, чтоб не забыть
То, что ему даровано, – творить,
Что так свободно, вольно изливалось,
Чтоб красотою целый мир пленить,
Собой наполнить – и заставить – жить!..
Зачем – скажи – природы что ли шалость? —
Зачем даровано бездельнику творить?

    1997



«Затейливо и прихотливо…»


Затейливо и прихотливо
блуждает мысль моя игриво
по закоулкам тайных дум…

Она что бабочка порхает,
соцветия осеменяет
и оплодотворяет ум.

Подстегнуты воображеньем,
в извилинах и там и тут
всеобщим мира отраженьем
уже созвучия ползут.

Но не успеет стих готовый
запечатлеть моя рука,
гляди: маячит образ новый,
опять же требуя стиха.

И, в предвкушеньи гонорара,
сижу, пью чай и не спеша
слежу, как льется струйкой жара
моя бессмертная душа.

    январь 1998



«В прекрасном добром настроеньи…»


В прекрасном добром настроеньи
Катил я по ночной Тверской.
Но мимолетное виденье
Явилось вдруг передо мной.

Твой взгляд, задумчивый и нежный,
Среди мелькающих авто
Будил поток страстей безбрежный
И звал творить черт знает что.

И ты, руля движеньем робким
Воспламенила в сердце жар,
Взорвался я и выбил пробки,
Как гром небесный, как удар,

И я орал тебе: – Собака! —
Машину оглядев свою,
– Да что ты, блин, не видишь знака?!
Ты что, слепая, мать твою??

Но красота твоя святая
Смягчила весь мой лютый пыл.
И я, гаишника встречая,
Уже практически остыл.

Он был внимательный и строгий:
– Претензий нет? – Да наплевать!..
***
Нет, нет, нельзя, святые Боги,
Красивых баб за руль пускать.

    1997



Credo


В здоровом теле и дух здоровый.

Изречение


Холоднокровно, безучастно,
на жизнь расчетливо смотрю
и не завидую напрасно
тем, кто кричит: «Люблю, люблю!»

Не разделяю их поступков
и потому всегда здоров…
Все страсти – от больных желудков!
Все чувства – от плохих зубов!

Пускай несчастный меланхолик,
страдая от душевных колик,
стихи выплескивает в мир!

Я же в ларек иду за пивом
иль деловито, молчаливо
смакую утренний кефир.

    1997



«Когда, веселый и смешной, я вышел из авто…»


Шумел камыш, деревья гнулись…

Народная песня


Когда, веселый и смешной, я вышел из авто,
Стояла ты передо мной в распахнутом пальто.
Твои красивые глаза – сверкающий неон.
Кругом визжали тормоза, и терпко пах гудрон…
Душа запела, воспарив,
под струн любовных звук,
И этот праздничный мотив
ты услыхала вдруг…
К тебе я робко подошел, и разговор возник…
«А сколько?» «Сто» «Ну хорошо» —
твой голос, как родник,
Как ручеек среди равнин, когда лежит роса…
«Дороговато, сотку грин…»
«Дак это – два часа!..»
За руки взялись мы и в лес отправились вдвоем,
И меркантильный интерес
во взгляде был твоем…
А темный парк кругом шумел,
и ветер гнул камыш,
И город за спиною пел нам песню мокрых крыш.

    1997



«Погубитель, погубитель!» …»


«Погубитель, погубитель!» —
ты шептала в упоеньи…
Я вошел в твою обитель,
прочь отбросивши сомненья.

Юбки, фижмы с легким газом —
полетели в дальний угол,
Мы о них забыли разом,
увлеченные друг другом.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vasiliy-fomin-25664647/gimn-komaru-premiya-im-a-a-bloka/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


© В. Степанцов




2


© Н. Заболоцкий




3


Переуступка прав, в том числе прав требования.




4


Гражданский Кодекс РФ.




5


www.lib.ru (http://www.moshkow.ru/), кажется…