Книга - Знатные истории: элита Гродно в период XVI—XVIII веков

Знатные истории: элита Гродно в период XVI—XVIII веков
Евгений Асноревский


Книга знакомит с историями королей, магнатов и шляхты. От громкого политического убийства до семейной ссоры королевской пары, от интриг князей до фривольных балов с полуголыми шляхтянками, от подробного описания жизни Стефана Батория до биографий мелких дворян. Политика и быт элиты Речи Посполитой показаны с помощью большого количество цитат из старинных документов. Знатные истории читателю расскажут их очевидцы.





Знатные истории: элита Гродно в период XVI—XVIII веков



Евгений Асноревский



© Евгений Асноревский, 2023



ISBN 978-5-0056-1129-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




О громком политическом убийстве и этой книге


На стыке XV и XVI веков, в Великом княжестве Литовском было неспокойно. Нарастал конфликт между могучими литовскими панами, а именно: Яном Юрьевичем Заберезенским и князем Михаилом Львовичем Глинским. К 1508 году положение Глинского, который ранее являлся почти всесильным фаворитом великого князя Александра, значительно пошатнулось. При новом правителе, Жигимонте Старом, боевитый военачальник Михаил Львович впал в немилость. Быть может, более разумным было бы переждать бурю и взяться за тайные интриги в духе «Игры престолов». Но Глинский, как следует из его биографии, был горяч, а выверенные решения, несмотря на его несомненный опыт в политике, как покажут различные позднейшие события, давались князю с трудом. Михаил решился на весьма радикальные меры. И одной из важных личных целей Глинского была месть. Михаил Львович хотел отплатить тому, кого считал виновником утраты своего положения. Об этих событиях рассказывает в своём произведении «Записки о Московии» Сигизмунд фон Герберштейн, который был современником Глинского и Заберезенского. Этот австрийский посол писал следующее:

«Окончив дело с московским государем в соответствии со своими желаниями и пылая жаждой мести, Михаил стремительно напал на Яна Заберезинского, который был в то время на своей вилле около Гродно (на ней я после ночевал однажды). Расположив караулы вокруг жилища, чтобы тот не мог убежать, он послал в дом убийцу, а именно, одного мусульманина, который застал Заберезинского спящим в кровати и отсёк ему голову».

Так, согласно Герберштейну, началось восстание князей Глинских против правителя ВКЛ, закончившееся поражением мятежников, действовавших, стоит сказать, достаточно хаотично.

Михаил и его брат Василий выехали в Москву. Там беглые князья были встречены весьма тепло. Дочка Василия – Елена, которая, по разным данным, родилась ещё в ВКЛ, или уже после отъезда Глинских ко двору великого князя московского, была выдана замуж исключительно удачно. Этот брак, совершенно точно, был невероятным успехом для семьи литовских эмигрантов. Мужем княжны стал сам московский правитель Василий III.

Елена родила великому князю двух сыновей, но вскоре овдовела и получила полномочия фактической правительницы русского государства. Выступивший против некоторых действий Елены, дядя Михаил, так, очевидно, и не научившийся осмотрительности, оказался, по воле дерзкой племянницы, в заточении. Там убийца Яна Заберезинского закончил свои дни. Однако вскоре, несмотря на молодой возраст, скончалась и сама Елена. Предполагают, что она была отравлена.

Старший сын Елены Васильевны, видимо, унаследовавший буйный нрав Глинских, носил имя Иван. Мальчику суждено было стать одним из самых жутких тиранов в русской истории и первым «царём Всея Руси», известном как Иван Васильевич Грозный.

Вот так история, начавшаяся в Гродно, закончилась эпохальными событиями, имевшими значение для всей Европы.






Смерть Елены Глинской. Иллюстрация из Лицевого летописного свода, XVI век.



В этой книге читатель сможет найти множество историй о людях, в своё время наделённых разными, и зачастую немалыми, полномочиями. Своеобразным фоном для большинства этих рассказов выступит город над Неманом, то есть Гродно, но поскольку многие из показанных героев имели влияние значительно большее, чем то, которым обладали местные дворяне Гродненщины, книга фактически представляет множество важнейших персонажей общеевропейского, а не локального, масштаба. Речь тут, к примеру, о Стефане Батории и Станиславе Августе Понятовском. Эти, казалось бы, весьма и весьма разные монархи, провели в Гродно много времени, и уже только это, в определённом смысле, объединяет названных властителей. Именно гродненские эпизоды их биографий положены в основу многостраничных рассказов об этих правителях, которые автор включил в книгу «Знатные истории».

Показаны в издании и другие короли польские и великие князья литовские, ну а, кроме того, значительные вельможи Речи Посполитой. Упоминаются также простые шляхтичи, некоторые из которых были так бедны, что не имели даже коня.

Целью издания является показ самых разных деталей жизни правящего класса Речи Посполитой. Поэтому в книге, кроме сложных политических игр, изображён ещё и быт литвинских дворян. Подобный подход призван помочь читателю погрузиться в особый мир шляхетской республики, похожий и не похожий на мир европейцев XXI столетия.

Издание может заинтересовать тем, что герои рассказывают свои истории самостоятельно: в книге собрано большое количество дневников, писем, манифестов и прочих документов титульной эпохи.

Автор хотел, как можно реже выступать пересказчиком занимательных историй прошлого. Вместо этого, он предлагает читателю самому побыть историком и вглядеться в старинные тексты, созданные трудом шляхетных правителей прошлого. Переводы всех представленных в книге документов выполнены автором. Итак, перед вами вступление-ключ к миру «Знатных историй». Сделав следующий шаг, вы окажетесь внутри…




Стефан Король, или первый великий монарх Речи Посполитой





Происхождение


Стефан Баторий родился в 1533 году, в городе со сложным названием Шимлеу-Сильваней, который иначе называют Шомью или Шомьё. Местность с не очень высокими, зелёными холмами, явственно напоминает Гродно, и этой схожестью иногда объясняют любовь Стефана к городу над Неманом.

Располагался родовой центр Баториев, или как их ещё называют: Батори, на территории Трансильвании. Некогда она была формально независимой страной. Название этой исторической области примечательно тем, что достаточно плотно закрепилось в поп-культуре. Разумеется, произошло это благодаря огромной популярности одного из персонажей писателя Брэма Стокера, а именно, графа Дракулы.

Влад III Цепеш, реальный прототип литературного графа-вампира, вёл многочисленные войны, а одним из его надёжных боевых товарищей был Стефан (Иштван) Баторий, правда, не главный герой этого раздела и правитель Польши и Литвы, а просто тёзка короля и один из значительных представителей рода, живших в XV веке.

Род Баториев, предположительно, уходит корнями в немецкие земли.

На гербе этих венгерских магнатов красуются клиновидные элементы, так называемые «зубы дракона». Родовая легенда связывает их с мифическим драконом, которого победил предок короля и великого князя. Интересно, что вокруг гербового щита Баториев, нередко помещался дракон, с хвостом, закрученным к пасти. Подобное изображение было эмблемой Ордена Дракона, членам которого как раз являлся отец Влада Цепеша. Благодаря этому факту Влад и приобрёл прозвище Дракул, то есть дракон. К слову, в это почётнейшее братство якобы входили и правители ВКЛ: Ягайло и Витовт.






Герб Стефана Батория. Ян Матейко, 1875 год.



Помимо человека, связывающего род с одним из самых известных героев масскульта, Батории имели в своих рядах и свою собственную суперзвезду мировой поп-культуры.

Елизавета Батори, известная также как Кровавая графиня, подобно Владу Дракуле, смогла стать персонажем фильмов, книг, компьютерных игр и мультфильмов, хотя её популярность, конечно же, очень сильно уступает популярности самого знаменитого вампира всех времён.

Елизавета, которая согласно свидетельствам современников, убила сотни юных девушек, приходилась королю и великому князю Стефану Баторию племянницей.

Вот в такой интересной семье и родился будущий монарх Речи Посполитой.




На вершинах власти


Стефан Баторий был хорошо образованным и талантливым политиком.

За трон родной Трансильвании ему пришлось бороться с Каспаром Бекешем, которого судьба в итоге приведёт к дружбе с монархом, и она же свяжет имя венгерского дворянина с Гродно, в котором этот, достаточно способный, человек, завершит свой земной путь.

Пробиваясь к трону Трансильвании, Баторий эффектно лавировал между Габсбургами и султаном Османской империи.






Стефан Баторий. Ксилография неизвестного автора, первоисточник В. Бродзский, вторая половина XIX века. Национальный музей Краков.



Но впереди его ждало самое значительное карьерное достижение, среди всех представителей его рода. Речь, конечно же, о получении власти над Речь Посполитой.

В конце 1575 года, несмотря на конкуренцию со стороны могучего императора Священной Римской империи Максимилиана II, которого уже публично назвали польским королём, Стефан Баторий добился поддержки шляхты, в том числе и литовских дворян, и был избран королём польским и великим князем литовским. Стефан должен был стать королём с непременным условием женитьбы на Анне Ягеллонке – последней представительнице своей династии, при этом Анна формально имела бы монаршие права, хотя реальную власть предполагалось отдать Баторию.

1 мая 1576 года Баторий женился на Анне и был коронован в вавельском соборе Кракова.

Теперь венгерский аристократ стал королём польским и великим князем литовским, то есть правителем огромных территорий, и даже подпись, свежеиспечённого властителя Литвы и Польши, сообщала о его новом статусе «Стефан Король».






Оригинальная подпись Батория на документе: Stephanus Rex (Стефан Король). Гродно, 1586 год. Библиотека Чарторыйских.




Гродненская жизнь Стефана Батория


История Батория и его любимого города начинается в тот момент, когда король прибыл в Гродно, в 1579 году. Выехав из Варшавы в начале января, Баторий потратил чуть больше недели, чтобы добраться до Гродно. У города его встретила делегация литовских панов. Позднее он совещался с ними о военных действиях против Москвы.

Множество сведений о правлении Батория есть в книге польского историка итальянского происхождения, работавшего в XVIII – XIX веках, Яна Альбертранди (Jan Albertrandy). Труды этого исследователя опубликовал другой историк – Зегота Онацевич, кстати, в своё время учившийся в Гродно. Эти материалы уже сами по себе являются интересными документами, свидетельствующими о хорошем развитии исторической науки в поздней Речи Посполитой. Итак, стоит взглянуть на цитаты из этих трудов.

«Год 1579. Мелецкого из Варшавы отправив домой, чтобы он подготовился, король сам выехал в Гродно, не без беспокойства о том, что деньги от налогов медленно поступали в казну, и даже если бы они были полностью собраны, казалось, что этого недостаточно для такой великой войны. Однако король боролся как мог с этим недостатком, то беря в долг, то оплачивая общественные нужды из собственной частной казны. По всей Польше он приказал вербовать солдат. К Кшиштофу, своему брату, трансильванскому князю, он отправил посланника, обязывая его послать ему определённое количество венгерской пехоты, подходящей для войны, и несколько рот кавалерии.

Кшиштофу Розражевскому и Эрнесту Вейхеру он приказал вербовать солдат в Германии. Литовские паны, когда король рассказывал им о своих трудностях, предложили помощь, и каждый из них, в соответствии со своими возможностями, выделил военный отряд. Это укрепляло надежду короля на благоприятный исход.

Прибыв в Вильно, король приказал отлить пушки, такие, которые он, исходя из своего опыта, считал наилучшими.

В Ковне король приказал построить мост, который весьма пригодился во всём этом предприятии. А так как армия не собралась вся вместе, а зима в этих краях, в том году, была долгая, и аж до конца июня растянулась, лишив лошадей возможности пастись, король потратил время на рассмотрение нерешённых литовских дел. После, он послал Василия Лопатинского с письмами к царю».

Из вышеизложенного видно, что король планомерно готовился к войне с Московским царством, используя свой немалый военный опыт. С финансами компании ситуация была не слишком хорошая, но всё-таки дело двигалось и Баторий мог надеяться на удачный исход.

И такой исход не заставил себя ждать, уже в августе этого года Баторий отбил у Ивана Грозного Полоцк.






Осада Полоцка войсками Батория (1579). Георг Мак. Warhaffte Contrafactur vnd gewisse… Нюрнберг, 1579.



Вернувшись с первого этапа войны, Баторий в октябре вновь был в Гродно. Правитель собрал в городе литовских панов и обсуждал с ними военные дела.

Был там и давний соперник, а теперь друг, Каспар Бекеш. Этот знатный венгр, ожесточённо сражавшийся с будущим монархом Речи Посполитой за трон Трансильвании, получил прощение Батория и теперь помогал ему в военных действиях против врагов, подвластной другу-правителю огромной страны. В советские времена Бекешу было принято приписывать необычные для XVI столетия атеистические взгляды, хотя учёные XXI века считают, что в вопросе веры соратник короля не был столь радикален. Так или иначе, Бекеш скончался в Гродно в ноябре 1579 года. Утрата друга должна была произвести на Батория тягостное впечатление.

Из Гродно Баторий отправился на варшавский сейм, а затем вернулся в город над Неманом.

Альбертранди пишет об этом так:

«1580 год. После сейма король уехал в Гродно готовиться к войне с Московией. Две вещи были для него большими препятствиями: нехватка денег и медлительность военных сборов. После последней компании, уставшие граждане не торопились воевать. За набор войска взялся Замойский, который хотя и не был на военной должности, но о нём знали, что отец его был гетманом и предки славными воинами, и вокруг него были хорошие отряды и рыцарское окружение. В конце концов, услышав об этом, многие охотно вступили в армию. Вдобавок, король у своего брата Кшиштофа Трансильванского, попросил изрядное количество венгерских солдат.

Король намеревался начать свои военные предприятия с Великих Лук. Чтобы лучше укрыться от врага, он, однако, приказал армии собраться в Чашниках».

Вскоре король, вынашивавший хитрые военные замыслы, уехал в Вильно, где продолжил готовиться к следующему этапу войны. Военные действия вновь были удачными и Баторий, оставив армию, вернулся на время в Вильно, а затем и в Гродно. Ян Альбертранди рассказывает и об этих событиях:

«Король, проведя непродолжительное время в Вильно, отправился в Гродно, и уже тогда он думал о войне в следующем году и готовился к ней. Думая, что из-за сейма, поздно начавшегося, налоги соберут в казну не скоро он решил устранить это затруднение. Поэтому он отправился, ради того, чтобы одолжить деньги, к прусскому князю Ежи Фредерику, Августу Саксонскому и Яну Фредерику Бранденбургскому (Видимо, всё-таки речь о Яне Ежи, или иначе Иоганне Георге Бранденбургском. Прим. Е.А.). Эти князья прислушались к королевской воле и дали нужные суммы».

И снова Баторий показан мудрым и рачительным правителем, способным стратегически планировать военные действия и учитывать различные стороны военных компаний. Теперь у монарха были деньги для дальнейших военных походов.

Из Гродно король выехал в Варшаву. Альбертранди продолжает описывать события:

«1581 год. Генеральный сейм в Варшаве начался в первые дни февраля (На самом деле 23 января. Прим. Е.А.). Закончив сейм, король приказал Замойскому как можно скорее набрать солдат и отправиться с ними в Литву, а сам – в Гродно, а оттуда и в Вильно поспешил, написав Кшиштофу, брату своему, князю Трансильвании, чтобы послал ему новые венгерские войска.

Когда король уже стоял в Гродно, прибыл гонец от царя с письмами, сообщая, что главные посланники имеют настолько благоприятные приказы, что может наступить мир, в это время от короля хотели, чтобы тот не собирал войска и не продвигался дальше, поскольку может сэкономить свои усилия и расходы».

Баторий был в Гродно в апреле 1581 года, а затем поехал в Вильно. Последующие военные действия были менее удачными: Баторию не удалось взять традиционно неуступчивый Псков.






Ян Замойский – соратник Батория. К. Александрович, XVIII век. Национальная галерея, Краков.



Условия подписанного вскоре Ям-Запольского мира были, однако, неплохими для Речи Посполитой.

В июле 1582 Баторий приехал в Гродно и снова принимал важные решения, например, занимался вопросом безопасности инфляндских границ.



В конце 1583 года Баторий опять посетил город над Неманом. Альбертранди сообщает, что:

«В конце сентября король выехал из Кракова, по пути немного задержался в Корчине и Люблине, и примерно в первых числах ноября остановился в Гродно. Туда приехал к нему Фаренсбах, которому во время последней войны пришлось немало невзгод претерпеть и тут он получил заслуженную награду».

Рождество этого года и начало нового 1584 Баторий провёл в Гродно.

В феврале король послал из Гродно ещё молодого и не слишком влиятельного Льва Сапегу послом в Москву.

Альбертранди описывает и другие события, произошедшие с королём в его любимом городе в феврале 1584 года.

«В этом году в феврале прибыли Ян Линде, Конрад Ленка из гданьского магистрата, и Генрих Лемпка, чиновник города (sendyk miasta) к королю в Гродно, а он их послал к канцлеру Замойскому в Кнышин, при посредничестве которого вопрос был решён. Как раз в то время, когда гданьские послы прибыли, посол Герберт от английской королевы, приехал, чтобы заложить с королём торговое место для английской торговли и правила для такой торговли. Торговля была перенесена в Эльблонг из Гданьска и гданчане теряли немалые средства из-за этого, и старались вернуть к себе английскую торговлю.

Тогда же возникли некоторые споры с прусским князем. Насчёт правильного календаря несколько раз король предупреждал его, что, следуя примеру Короны, членом которой он был, календарь также принимать должен. Князь упирал на разницу веры и свои вольные права, но ему было доказано, что календарь не имеет ничего общего с верой, потому что календарь был создан не по воле Христа или его учеников, а идёт от Юлия Цезаря, который не имел никакого отношения к христианству. Всё это, однако, не убедило князя, который твёрдо держался своего мнения».

Таким образом, в Гродно король решал ряд значительных вопросов, а именно: вёл переговоры с ретивыми представителями Гданьска насчёт портовых, налоговых сборов, принимал посла английской королевы Елизаветы I, которая планировала активно развивать экономическое сотрудничество с государствами Восточной Европы – Речью Посполитой и Московией, и лоббировал в Пруссии своё же нововведение – Грегорианский календарь, без особого, правда, успеха.

Кроме того, дальше автор пишет о прусских шляхтичах, жаловавшихся на своего князя, и о внушении Батория, который напомнил правителю о шляхетных вольностях, но при этом и уверил князя в его автономии и пообещал поддержать в случае сепаратизма в его крае. Князь вызвал к себе недовольных, но те опасаясь ареста, кинулись «преследовать короля в Кракове, Вильно и Гродно», забрасывая его просьбами о защите от князя.

В апреле Баторий был в Вильне и узнал там о смерти Ивана Грозного.






Изображение Стефана Батория в фарном костёле Гродно.



В мае этого года монарх жил в Гродно, и тут он советовался с литовскими вельможами насчёт новых политических возможностей, которые, вне всякого сомнения, открывала смерть русского царя.

В начале осени 1584 года Баторий надолго окопался в Гродно, охотясь в гродненских лесах и рассматривая политические дела до самого 1585 года.

После нового года Баторий отправился в Варшаву, где решил ряд важных вопросов, в частности: добился конфискации имений своего противника Кшиштофа Зборовского и отказался от планов создания пиратского флота.



В 1585 году здоровье короля значительно ухудшилось. В это время властитель, квартировавший на польской территории, принял пару английских мистиков, знаменитых Джона Ди и Эдварда Келли. Англичане показывали Баторию сеанс с хрустальным шаром, в который сосредоточено вглядывался Келли.






Джон Ди (слева) и Эдвард Келли. Коллаж автора. Оригиналы в Музее Ашмола и Лондонском университете.



Интересно, что некоторые слова Келли можно трактовать как указание на реальные обстоятельства жизни монарха, а именно: скрываемую язву на ноге, которая много лет мучала короля. Было ли это реальным мистическим и научно необъяснимым откровением, или же чем-то иным… Кто знает. Однако Баторий был, видимо, не слишком впечатлён и никаких особых почестей англичане не получили, хотя король честно расплатился с ними за сеанс деньгами.

В будущем чародеев ждало ещё много интересного. Например, спустя пару лет после встречи с Баторием Келли вдруг открыл Ди, что ангелы сказали ему поделиться с товарищем своей женой, а он, в свою очередь, должен сделать тоже самое. Ди не посмел ослушаться ангелов, и обмен свершился. Таким образом, парочка мистиков с Альбиона занималась свингом задолго до появления первого свинг-клуба.

Яркие биографии англичан помогли им стать популярными персонажами западной поп-культуры. Различные упоминания магов присутствуют в известных художественных произведениях, в том числе культовых голливудских фильмах: «Ведьма из Блэр» и «Сердце ангела».

Баторию, однако, нужно было заниматься политикой, а не только принимать иностранных чародеев. Альбертранди так пишет об этом периоде:

«После сейма король уехал в Краков и там, а также в Неполомицах, он провёл лето и большую часть осени. С наступлением зимы король поехал в Гродно, где занимался строительством зданий, но на самом деле, его занимали куда более грандиозные замыслы».

По другим данным Баторий был в Гродно уже в конце ноября и созвал тут раду сенаторов. Обсуждались всё те же московские вопросы.

С этого момента Гродно приобретает по-настоящему столичный статус так как Баторий перестаёт бесконечно разъезжать по разным уголкам страны и поселяется в городе над Неманом. Весь следующий 1586 год Баторий проводит здесь.

Чем же занимался монарх в Гродно?

Интересны легендарные сведения о романе правителя с какой-то жительницей города или окрестностей. Якобы от этой связи родился Лжедмитрий I, который на своём самом известном портрете даже похож на Батория внешне.

В феврале 1586 с королём происходит неприятный инцидент. Переправляясь через замёрзшее озеро в окрестностях Гродно, монарх почувствовал, что лёд под ним треснул. Баторий запретил приближаться к нему и сам аккуратно двигался по льду, пока не достиг безопасного места.

Несмотря на проблемы со здоровьем, король позволял себе развлечения и даже, якобы, участвовал в маскарадном бале.

В мае этого года правитель принял своего московского посла Гарабурду. А затем и царского посла Троекурова, договориться с которым в общем-то не удалось, хотя мир между странами продлили.

В Гродно Баторий вынашивает планы персональной унии с Россией, то есть видит себя правителем объединённого государства Польши, ВКЛ и России. Такому государству-тяжеловесу было бы по силам сокрушить османов и освободить, родную для Батория, Трансильванию.

В это время к Баторию заезжал и ещё один весьма интересный гость – князь Генрих XI (Henryk XI Legnicki) из польской королевской династии Пястов. Этот аристократ правил Легницким княжеством и в определённый момент не нашёл общего языка со своим сюзереном, императором Рудольфом II. В итоге, Генрих оказался в темнице, откуда смог бежать в Польшу, а затем посетил и Батория в Гродно.






Генрих XI Легницкий. Liegnitzische Jahr-B?cher, Worinnen so wohl… Thebesius. G. Jauer 1732—1733.



Ценнейшими материалами, иллюстрирующими жизнь короля в 1586 году, являются воспоминания немецкого путешественника Самуэля Кихеля. Этот гость города над Неманом видел, как Баторий скачет на службу из замка в костёл. Вид короля, в шапке с чёрными перьями, показался путешественнику чрезвычайно величественным и шикарным. Монарха окружала свита из рыцарей и самых знатных сановников, а по обеим сторонам улицы Замковой стояли королевские гвардейцы. Самуэль отмечает, что король остаётся в городе только в воскресенье, и именно в этот день в Гродно проходят приёмы, остальное время монарх проводил на охоте.

Кихелю чрезвычайно повезло, и он увидел крайне запоминающееся событие, а именно: пожар в замке. Резиденция, впрочем, не слишком пострадала, так как достоверно известно, что Баторий именно во дворце Старого замка провёл свои последние дни.

В свите правителя Кихель особенно выделил некоего спутника, с которым у историков связана занимательная загадка. Этого человека путешественник видел поблизости от короля, а затем, во время пожара, незнакомец вылез на крышу замка. Самуэль называет человека Scotus, что можно перевести как «шотландец» или же понять, как имя собственное, что позволяет предположить: это тот самый Скотто из Пармы, который нередко, на страницах специальной литературы, назывался архитектором Старого замка ещё до того, как главным зодчим назначили Санти Гуччи. В некоторых публикациях Скотто даже величают «известным архитектором», и, видимо, настолько известным, что даже его существование стоит под вопросом.






Замок Батория в Гродно. Гравюра Т. Маковского, 1600 год.



Осмотрев Гродно, Кихель поехал дальше, и посетил ещё много городов, например, Псков, о населении которого он рассказал в хорошо знакомой манере: плохие дома, злобные жители и много водки.

Любопытно, что редактор издания путевых заметок Кихеля, в своём послесловии к книге Самуэля, где перечисляются различные яркие моменты путешествия автора, из всего массива данных о Речи Посполитой выбрал именно эпизод с гродненским Scotus-ом, которого называет zauberer (волшебник). Документы действительно показывают, что интерес Батория к оккультистам не ограничивался англичанами Ди и Келли.

Хотя монарх, как следует из записок Кихеля, продолжал производить впечатление крепкого мужчины, однако здоровье правителя стремительно ухудшалось. При этом король и великий князь не прекращал охотиться, в частности, в Кундинском лесу, находившемся в районе современной Кузницы.




Болезнь, смерть, вещи короля и его похороны


Болезнь Батория и его последние дни неплохо описаны современниками. Некий загадочный человек Ежи Хъякор (Jerzy Chiakor) за именем которого прятался, как считают, один из врачей короля – Николай Буччелло, описал финальный отрезок жизни выдающегося монарха. Вот перевод, сделанный по тексту в книге польского историка Юлиана Урсын-Немцевича.

«В тот момент, когда Веселини отправляет письма к примасу Его Мосци и сенаторам, информируя их о фатальной смерти Наияснейшего короля Его Мосци Пана нашего, я не хотел упускать случай для подробного описания того, как это произошло, потому что каждый день я записывал всё, что мне, как свидетелю, попадалось на глаза. Не без пролития многих слез приходится мне исполнять этот долг. Кто же эту смерть оплакивать не будет, а именно мы, венгры, остались в этой стране, как стадо без пастыря, потеряв с этим героем всех заслуг наших награды и надежды.






Сграффито с Баторием. Старый замок Гродно, реконструкция 10-х годов XXI века. Изначальный вариант (слева) и с исправленной титулатурой. Фото автора.



Четвёртого числа, месяца декабря 1586 года, Светлейший Пан вернулся в Гродно и провёл три дня на охоте. Через два дня после этого, король отлично себя чувствовал, и доктору Буччелло разрешили поехать к своему маленькому племяннику, который заболел в его имении. Шестого числа, в воскресенье, король почувствовал тяжесть и какие-то боли в теле, со всем этим он был на службе и публично ел обед. Вечером он не хотел спать, и согласно рецепту Буччелло, он хотел, чтобы ему растёрли всё его тело, но доктор Симмониус посоветовал только потереть руки и ноги, а королю, чтобы заснуть, посоветовал два кубка старого вина с кусочком хлеба. Так и случилось, и король пошёл отдыхать. Из-за лихорадки, и от головной боли, король не мог уснуть, он встал и пошёл в малый боковой алькеж, где окна были всегда открыты, чтобы охладиться. Когда он вернулся оттуда на него навалилась слабость, и так, что он без чувств упал на землю и о скамейку сильно, но не глубоко, поранил правое колено. На этот шум прибежал Веселини, поднял короля и осмотрел кровавый ушиб. Король не помнил, каким образом с ним произошло такое; ведь он сам вернулся в постель.

Позваны, сразу же, Веселини и вместе с ним доктор Симмониус. Этот приложил яичные белки к ране с небольшим количеством миры и сказал, что в этом случае всё произошло из-за головокружения между пробуждением и сном, а, кроме того, из-за дувшего ветра, но это не будет иметь малейших последствий, если только король примет немного манны на следующий день и останется в постели ради более быстрого заживления раны.

Король проснулся очень ранним утром, вызвал к себе Веселини и приказал ему пойти к канцлерам, чтобы они не приходили к нему в этот день с какими-нибудь делами. Более того, он строго рекомендовал ничего не упоминать о случае, который произошёл ночью, и, если кто-нибудь спросит, следует сказать, что из-за обычного геморроя он остаётся в постели.

Он также приказал, чтобы ключи от покоев отдали Веселини. Никому, поэтому, кроме трёх этих людей, не разрешалось войти к королю. Симмониус приготовил лекарство в комнатах, дал его королю, а позже сам принёс обед. Обед состоял из ячменной каши, телятины и стью из каплуна. С разрешения Симмониуса он также пил вино и воду с корицей столько же, сколько пил обычно, когда воздерживался от вина.



Между тем употреблённое королём лекарство мало или ничего не дало.






Баторий и Гейденштейн, его историк. Киприан Дильчиньский, 1886 год. Национальный музей в Кракове.



Вечером явился доктор Буччелло, вызванный Веселини, и, услышав о болезни из уст короля, он попросил, чтобы сам Наияснейший Пан несколько дней воздерживался от вина. Но король сказал:

– Мне ведь позволил вино доктор Симмониус.

– В данном случае, – сказал Буччелло, – вместо вина должен король пить приготовленный шалфей с сахаром или лимонад, как приятный и укрепляющий голову напиток.



Тем временем Симмониус узнал, что Веселини привёз Буччелло из деревни, и стал его упрекать, что выглядит это так, будто собственных знаний Симмониуса недостаточно и нужно ещё кого-то позвать. Разгневанный, он на ужин не пришёл к королю. Во время этой еды, король настоятельно просил вина, и Буччелло, хотя и долго сопротивлялся этому, но позволил, наконец, вино, смешанное с водой. Король, попробовав только, предпочёл пить воду с корицей. Симмониус пришёл после ужина. В присутствии Веселини Буччелло сказал ему:

– По-моему, это болезнь, с которой не нужно шутить и победить её нужно либо кровопусканием, либо сильным слабительным.

– Нет ничего опасного, – ответил Симмониус, – не нужны кровопускание или слабительное, не нужно короля беспокоить, он еле-еле и на это лекарство согласился, достаточно дать больному персиковую конфету, которую тот хочет принять. Буччелло долго спорил со своим коллегой, но в конце концов ему пришлось замолчать.



На следующий день король с разрешения Симмониуса съел за обедом персиковую конфету, выпил вина и весь остаток дня веселился. Во время ужина, видя, что Буччелло очень кривится, когда принесли вино, он выпил только один кубок и два воды с корицей. После ужина, перевязав рану, Симмониус сказал:

– Надейся на лучшее, Твоё Королевское Величество, опасности никакой нет.

– Я прекрасно знаю, что нет, – сказал король нетерпеливо, но тут же выкинул ноги из постели, закатил глаза и начал скрежетать зубами.

Напуганные присутствующие стали руки заламывать и кричали, чтобы король успокоился.

– Что вы делаете? – воскликнул король.

– Тебе плохо, Твоё Королевское Величество, – сказал Веселини.

– Правда, – ответил король, – я чувствую жар и ужасную головную боль.

Эти слова прерывались из-за тяжёлого дыхания. За ними последовали беспокойство и тошнота.



Только тогда было замечено, что этот пароксизм случился в то же время, что и последний.



Затем Симмониус согласился, чтобы Буччелло дал королю пилюли, и, поскольку их король не любил, их растворили в воде ландыша с пятью граммами экстракта морозника. Это вызвало лёгкий понос у короля четыре раза.



За обедом снова разгорелась ссора из-за вина, но победило мнение Симмониуса о приближении пароксизма и о том, что вода может навредить. Тогда Буччелло настоял на том, чтобы хотя бы вино было смешано с водой.

– Сначала я хочу выпить вино, – ответил король, – а затем, саму воду.



Но после того, как он выпил два кубка самого старого вина, король сказал, что этого достаточно и вода не нужна.



На обед были яйца, бульон из каплуна и печёные яблоки с сахаром.



Через час он много разговаривал с коронным канцлером, дышал медленно, и почти не было видно, что он болен.






Стефан Баторий. По некоторым данным, портрет создан в Гродно, в год смерти короля. Национальный музей, Краков.



При этом Буччелло, видя, что король намеревается не отказываться от вина и считая его самым опасным при этой болезни, попросил коронного кухмистра предупредить канцлера о состоянии короля, так как эта болезнь была очень тяжёлой и ещё тяжелее от того, что в лечении не соглашались оба врача. Так что пусть сенаторы решают, что им в этом случае делать.



Это же самое он сказал подканцлеру Литвы, попросив его сообщить об этом виленскому каштеляну, но, однако, самым тайным образом, из-за королевского запрета.



Пришло время ужина, и король не хотел пить воду, говоря, что после неё всегда становится хуже.

Когда он собирался спать, случился третий пароксизм, но он был легче первого. Потом пароксизмы случались каждый день. Буччелло заклинал короля и увещевал Симмониуса, чтобы прекратили давать вино.



Соизволил наконец король и пообещал. Здесь снова вспыхнул спор между врачами о типе болезни, Буччелло, называл её эпилепсией, Симмониус астмой.



Причина этого спора заключалась в том, что они с трудом соглашались насчёт лекарства, которое нужно было дать. В итоге, они согласились на отвар иссопа, поскольку он не вреден ни при каких заболеваниях, добавили несколько капель купоросного экстракта, поместили четырёх пиявок ему на спину, двух на крестец – эти до восьми унций крови высосали, добавили немного безоара и лосиного копыта, которые король всегда с удовольствием употреблял.






Камень безоар. Подобным пытались лечить Батория.



Во время обеда Симмониус не показался, потому что пообещал Буччелло, что в этот день он будет молчать о вине.



Буччелло, чтобы предупредить все просьбы об этом напитке, приготовил разнообразные приправленные воды, между которыми одна была с сахаром и гренками из пшеницы, а король остывшим пил это во время обеда. Блюда были почти такими же, как и раньше.



После обеда, король об обычной для него во время лихорадки воде попросил, в которой растворяли консервированную розу. Выпив это, он крепко спал в течение двух часов.



Проснувшись, он приказал позвать литовских канцлеров.



В полночь вновь вернулось тяжёлое дыхание. Симмониус прошептал Веселини, что если король не выпьет вина, то скоро умрёт. И снова врачи посоветовались, и было решено дать те же таблетки, что и раньше, но они не помогли.



Во время обеда король решительно приказал дать себе вина, на что Симмониус с радостью разрешил.



Сразу же Буччелло послал своего племянника к литовскому подканцлеру, сказать, что король скоро умрёт и что, хотя он, кажется, весело разговаривает и не так измучен болезнью, он не может встать и идти, и если Бог не сжалится, то величайшая опасность остаётся.



Услышав это, подканцлер немедленно сообщает об этом присутствующим сенаторам, не упоминая, однако, о том, что получил это послание от Буччелло так как этого доктор не хотел.



Оба канцлера отправились сразу же в замок.



К вечеру король снова выпил своё вино, обмакивая в него хлеб, потому что он испытывал ужасную жажду, был чрезвычайно печален и молчал, а когда Буччелло поддерживал его и просил надеяться на лучшее король сказал:

– Я уже отдал себя в руки Бога, я приготовлен к смерти, меня это не пугает, если я и не буду говорить, это потому, что у меня тяжёлая голова и я хотел бы заснуть.



Тут канцлеры подошли к королевской комнате, упрекая врачей в том, что они не предупредили об опасности. Буччелло ответил, что, когда король говорил никого не впускать, они боялись не исполнить королевский приказ, но теперь, когда они его спрашивают, он должен сказать, что король вскоре попрощается с жизнью. Только он сказал эти слова и у короля случился жестокий пароксизм.



Именно тогда Симмониус впервые сказал сенаторам, что он также понял, что королевская болезнь была смертельной, но как долго король сможет прожить только после второго пароксизма он сможет судить.



Потом его позвали растереть короля, ему помогал сам Веселини, но тотчас второй был ужасный пароксизм, такой, что наш лучший господин, храбрейший из королей, отдал во время него свой дух.



Залитый слезами Веселини вышел к сенаторам и повёл их к уже покойному королю. Он немедленно отдал им ключи от сокровищницы и все, что у него было с собой. Тут сказал Буччелло: – Если паньство думают, что смерть короля должна быть скрыта для общественного блага, это можно сделать легко.

– Мы проконсультируемся по этому поводу с сенаторами, – ответили они, – но говорить об этом пока не стоит.



Когда наступила ночь, послали за подскарбиями, чтобы те тайно пришли в замок. Они немедленно запечатали сокровищницу и покои, где находились королевские вещи, и всю ночь несли вахту с двумя подкомориями и двумя докторами у тела короля.



Утром весть о королевской смерти разнеслась по Гродно. Паны радные, дворяне, горожане со слезами устремились к замку. В ту ночь Симмониус выслал жену из города с деньгами и имуществом.



На следующее утро, по приказу сенаторов, тело вскрыли, когда оно уже начинало пухнуть. Присутствовали Буччелло, Симмониус, Гослас (Видимо, врач Гославский. Прим Е. А.), хирург, медик и другие. Симмониус объявил, что все найденные внутренности здоровы, за исключением мелких камешков в  пузыре, и что пузырь наполнен не желчью, а чистой водой.



Это грустное приключение, которое нельзя до конца оплакать, и я посылаю его Пану с искренней правдой описанным. Я ничего не оставляю себе. Я решил, что как только причитающееся мне получу, так и поспешу к Ясновельможному Пану, желая, чтобы Ясновельможный Пан и просвещённый князь долгие счастливые годы жил.



Дано в Гродно, 19 декабря 1586 г.

Ежи Хъякор».



Баторий скончался 12 декабря 1586 года в своём гродненском замке, в комнате, находящейся в южной части дворца. Королю было всего 53 года.



Стоит отметить, что сообщения о деталях последних дней короля достаточно значительно отличаются в разных документах. В анонимном описании «Смерть польского короля Стефана в Гродно 12 декабря 1586 года», автором которого считают королевского лекаря Гославского, есть отличия от приведённого описания, к примеру, Баторий, кроме вина и воды, пьёт ещё и водку с корицей, принимает бобровую струю.

Однако нет сомнений, что врачи Батория спорили о его лечении, и разумности употребления вина, использовали растирания и различные снадобья, эффективность которых, разумеется, не могла быть высокой, ведь вряд ли короля могло спасти лосиное копыто или бобровая струя. Баторий страдал от обмороков и скончался во время одного из приступов с потерей сознания. Буччелла говорил, что подобные припадки происходили с будущим королём ещё на родине.

Именно в предполагаемом послании Гославского сообщается о необычных почках короля, напоминающих воловьи. Кроме того, в желчном пузыре был большой камень. Но проблемный отток желчи, разумеется, не мог убить Батория.

Что же стало причиной смерти этого монарха? Интриги в эту ситуацию добавляет письмо известного европейского «чернокнижника» Леонарда Турнейссера. Этот занимавшийся врачеванием кудесник, писал Баторию из Берлина, в 1578 году:

«Я получил письмо Вашего Королевского Величества через пана Бояновского из Львова 21 мая ко мне написанное. Я посылаю Вашему Королевскому Величеству определённое противоядие (antydotum), то есть Alexipharmacum против всякого яда, приспособленное к естеству и комплекции Вашего Королевского Величества. Бальзам этот я с немалым трудом сделал, в соответствии с правилами кабалистики и натуральной магии, потому что людская злость теперь до такой степени дошла, что осторожным следует быть не только в еде и питье, но даже и в одежде, умывании и прикосновениях, потому что предательство может быть скрыто в самых разных вещах: столиках и лавках, таких, которых если кто коснётся или переступит через них – может умереть. При этом результат иногда через 15, а то и 30 дней приходит, а яд через мускулы, нервы и жилы проникает в сердце. Поэтому этого ценного бальзама, который сильно укрепляет здоровье и охраняет от яда, я посылаю Его Королевскому Величеству четыре порции. Их я, согласно обычаев королевского двора, попробовал, в присутствии пана Бояновского, и он за мной то же самое сделал».






Леонард Турнейссер. Национальная библиотека медицины США.



Так был ли причинной смерти короля яд, о котором предупреждал Батория Леонард? Это версия яркая, однако же весьма сомнительная.

Тогда от чего же умер Баторий? Об этом размышляли не только доктора XVI века, но и специалисты новейшего времени. Наиболее устоявшейся версией является предположение об уремии – синдроме острой или хронической аутоинтоксикации, вызванной плохой работой почек. Плавное ухудшение здоровья монарха и приступы с потерей сознания, происходившие с давних пор (к слову, венгерский аристократ, как было сказано ранее, страдал ещё и от язв на ногах, причём много лет) подталкивают к сомнениям насчёт версии, повествующей о смерти от яда. При этом, хотя припадки, похожие на эпилепсию, на первый взгляд, не слишком хорошо объясняются уремией, пусть даже сильно запущенной, но остальные симптомы, такие как апатия, жажда, плохой аппетит, мурашки на коже, проблемы с дыханием, могут сопровождать это заболевание. В тяжёлых случаях может развиваться энцефалопатия и, как следствие, спутанное сознание, судороги и обмороки. Язвы на ногах, появившиеся ещё у молодого Батория, могут быть симптомами сахарного диабета, который в свою очередь, способен приводить к уремии. При этом и трофические язвы иногда появляются в следствие запущенной уремии. Бугристость почек, описанная при вскрытии, может говорить о наследственном поликистозе почек, который, опять же, способен приводить всё к той же уремии.

Уверено связывать предполагаемую уремию короля с неумеренным употреблением алкоголя, как это любят делать многие авторы статей о Батории, на самом деле не стоит, ведь пьянство является лишь одним из факторов способных, в теории, вызвать почечную недостаточность, однако именно генетические заболевания венгерского магната выглядят более правдоподобными причинами для развития у него серьёзных проблем с почками.

Непосредственной причиной смерти короля могла стать остановка сердца во время уремической комы.

После Батория в гродненском замке осталось множество вещей. Их описание представляет определённый интерес, ведь именно предметы обихода зачастую могут немало рассказать о своём владельце.

Итак, что же хранилось при дворе Батория в Гродно. Среди прочего:

Несколько ящиков с книгами и шкатулка с письмами от императора Рудольфа II.

Белый ящик с ручницами (огнестрельное оружие. Прим. Е.А.)

Большие часы, подаренные князем Ансбаха (Видимо, речь о Георге Фридрихе Гогенцоллерне. Прим. Е.А.)

Несколько табуретов с красными покрытиями и шкатулка, украшенная янтарём.

Ложе с красным узорчатым балдахином и серебряными навершиями, а вместе с ним пара узорчатых красных матрасов, красное, узорчатое, изголовье кровати, перина с шёлковым покрытием.

Несколько карт.

Медные ёмкости для мытья головы.






Предположительно, столовые приборы Стефана Батория. Утрачены в период II Мировой. Фото из архивов Национального музея в Кракове.



В гардеробе короля польского и великого князя литовского было немало нарядов, в том числе одежда, выполненная по венгерской моде.

Значительная часть одежд Батория была красного цвета. Это вообще один из любимых цветов местных дворян.

Многие наряды имели золотые пуговицы и отделку соболиным мехом. Об одном из нарядов, а именно кобеняке (копеняке), то есть своеобразном широком плаще, отдельно сказано, что в нём король лежал после смерти. Это был кобеняк красного цвета с одной красной пуговицей.

Судя по описи, у короля было более двадцати нарядов, в том числе три собольи шубы.

На столовом серебре Батория красовался его герб. Тут были фляжки, миски, тарелки, кубки, солонка и другие вещи. В собрании серебра, привезённого из Венгрии, находилось более 60 предметов. Из этих столовым принадлежностей было взято два предмета для создания королевских короны, скипетра и державы. Эти знаки монаршего достоинства использовали во время церемонии погребения.

Кроме того, в распоряжении королевского двора была ценная посуда из польской королевской сокровищницы. Тут было больше сотни предметов, в том числе и золотая ложка с золотыми вилками.

Учитывались и потери королевского имущества. Известно, что одна из серебряных ложек потерялась под Полоцком, одно серебряное блюдо в Гродно.

Среди привезённых предметов была стеклянная воронка для фляжек, сделанная в Гродно.






Корона Стефана Батория (находится в его могиле). Видимо, та самая, которую сделали из оставшейся в Гродно серебряной посуды.



Кроме того, среди вещей короля находились: золотое седло, принадлежавшее ещё королю Жигимонту Августу, водяные часы (клепсидра), часы, видимо, предназначенные для размещения на башне так называемой Фары Витовта, охотничьи трофеи, то есть рога лосей и оленей, а также шкуры рысей.

В подвале короля, согласно описи, находилась 51 бочка вина.

У правителя была и огромная конюшня, причём упоминаются не только лошади, но даже верблюды.

Известны и имена лучших и наиболее породистых коней. Например, белый турецкий конь носил имя Ивашко. А тёмно-гнедой испанский скакун звался Балаго. Был там и жеребец, получивший имя в честь хозяина – Баторий.

Слух монарха должны были услаждать музыканты, в пользовании которых находились клавесин, скрипки, несколько экземпляров популярного в средние века духового инструмента под названием шалмей, и другие орудия труда оркестрантов: всего не менее двух десятков.






Музыканты. Ханс Бургкмайр старший, начало XVI века.



Своим завещанием король и великий князь поддержал строительство гродненского коллегиума иезуитов, присутствие которых он считал чрезвычайно важным для просвещения подвластного ему края.






Копия завещания Батория. Текст о гродненском иезуитском коллегиуме с подписью. Ultima voluntas D. Stephani… 1585 год. Курницкая библиотека.



Основная часть похорон Стефана Батория прошла в Кракове. Однако торжественные обряды начались уже в Гродно. Сведенья об этом можно подчерпнуть в работе Юлиана Немцевича. Согласно его публикации, тело Батория отправили из Гродно 29 апреля 1588 года. Таким образом, тело короля находилось в Гродно более года и четырёх месяцев, или несколько более 500 дней.

Место, в котором хранили останки усопшего, также является предметом дискуссий. Наиболее логичными вариантами выглядят замок, построенный Баторием храм, известный позднее как Фара Витовта, и здание напротив этого храма, стоявшее на месте дворца Текстильщиков. У Немцевича указано, что выносили тело из солидного здания, названного в оригинале «gmach». По мнению автора, это свидетельствует в пользу некоего дворца, а не храма.

Существует, кроме того, гипотеза о том, что внутренние органы короля остались где-то в Гродно, ведь в те времена тело могли похоронить отдельно от, к примеру, сердца.

Перед отправкой останков монарха была проведена служба, а нести тело Батория должны были дворяне, в том числе и важные сановники ВКЛ, среди прочих, один из лучших полководцев страны за всю её историю, Кшиштоф Радзивилл Перун.

Роли в церемонии были строго оговорены. Многие шляхтичи несли в руках свечи.

Тело короля положили на повозку-катафалк, отделанную чёрной тканью и с чёрным пологом, на котором был большой белый крест. У костёлов, из которых слышался колокольный звон, встали сотни нищих, одетых в специальные одежды. Повозка была запряжена лошадьми в чёрных капюшонах с гербами короля.

Впереди прочих, во время выноса тела монарха, шли капелланы короля, после двигались хорунжие с флагами, а за ними несли останки Батория, далее шествовали виленский, полоцкий и новогрудский воеводы, которые несли корону, скипетр и державу правителя. Вся эта процессия направилась к мосту через Неман и покинула город.






Надгробный памятник Батория в Кракове. Фото Игнация Кригера. 1896 год. Национальный музей в Кракове.



После торжественного выезда из Гродно, тело короля доехало до польской столицы в мае 1588 года. Церемония похорон в Кракове длилась несколько дней, и её участники выполняли различные символические действия, в частности, обряд предполагал даже въезд в костёл всадника на коне и в доспехах, а затем – падение его, с громким шумом, что должно было обозначать смерть короля-рыцаря.

Над могилой Батория воздвигли красивый памятник, который туристы могут увидеть в кафедральном соборе Вавеля. И всё же, воля короля не была исполнена, и монарха похоронили не в городе над Неманом, где он сам желал упокоиться, а значит, было бы справедливо, если б в Гродно появилась символическая могила (кенотаф) Стефана Батория, навечно вписавшего себя в историю его любимой резиденции.




Noblesse oblige, или мир шляхты королевского города





Становление шляхты в ВКЛ


Традиционно, привилегированное сословие ВКЛ называли боярами. Это название перешло в систему классовых наименований Великого княжества Литовского из предшествующих ему княжеств Руси. Однако полонизация, набирающая обороты уже в XV веке, добавила в обиход ВКЛ новое название – шляхта. Само это слово было, по некоторым данным, привнесено в Польшу из Чехии. На землях Великого княжества Литовского такое название феодального класса приживалось постепенно, вытесняя употребление слова «бояре» в качестве имени феодалов, хотя при этом боярами продолжали величать людей, занятых в воинском деле. Некоторые из таких поданных ВКЛ занимали как бы промежуточную позицию между шляхтой и крестьянами, а позднее многие бедные представили бояр попали в селянское сословие. Таким образом, наименование шляхта утвердилось в качестве названия привилегированного класса, или, иначе говоря, дворянства.

В период XVI – XVIII веков эта прослойка населения ВКЛ испытывала сильное влияние польской культуры, но в массе так никогда и не потеряла полностью самосознания литвинов, которое было отличным от собственно польского.

Вместе с тем, следует признать, что во многих случаях «литвинство» было проявлением «краёвости», то есть жители ВКЛ осознавали себя жителями региона Польши, «Литовской провинции», как сейчас жители, к примеру, Щучинщины, могут осознавать свою региональную самобытность, но обычно не отделяют себя от белорусского народа.

У отдельно взятых персоналий, разумеется, были различные представления об этом вопросе: от чёткого отрицания собственно польской идентичности, до полного её принятия, поэтому обобщения тут следует делать осторожно.

Важнейшим событием, предопределившим массовую полонизацию, стала известная Люблинская уния 1569 года.




На военных смотрах


Полонизация конкретно гродненской шляхты может быть хорошо прослежена, в частности, весьма простым способом: с помощью данных «пописов», или, иначе говоря, военных смотров шляхты. Там гродненцы представляли свой повет, входивший в Троцкое воеводство. Своего воеводства у города не было до самого конца XVIII века, хотя фактическое значение Гродно уже в XVI веке было выше, чем у воеводского центра – Трок.

В перечне войска 1565 года, сделанным незадолго до формального объединения ВКЛ и Польши в конфедерацию, именуемую Речью Посполитой, упоминаются, среди многих гродненских воинов, следующие люди: гродненский хорунжий Богуш Петрович Мицута, Иван Карп, Сидор Костюкович, Ждан Павлович Эйсмонтович, Нечай Тышик и другие представители русинских и балтских по происхождению местных родов.

Зачастую, бойцы вооружались ощепами, то есть древковым оружием. О некоторых гродненцах сказано, что они имели, корд или секиру, а иногда лук и стрелы.

В перечне есть и женщины, например, Федя Сеньковая, которая, разумеется, не была военнообязанной, но выставила молодого человека на коне и с ощепом.






Конные воины Польши и ВКЛ в предместье Гродно. Панорама Адэльгаузера-Цюндта, 1568 год.



Огнестрельное оружие всё ещё было редким удовольствием для местных шляхтичей, однако кое-кто из дворян обладал и таким опасным для врагов предметом. Например, сделавший неплохую карьеру в повете Станислав Глядовицкий, имел в арсенале аркебузу.

В начале семнадцатого века на флаге гродненского повета была изображена «Пагоня». Всадник на гродненском полотнище сидел на чёрном коне, чёрный и красный цвета выделялись и в облачении самого «рыцаря збройного».






Рыцарь на хоругви Гродненского повета во времена Жигимонта Вазы. Рисунок автора по мотивам оригинала.



Перепись 1765 года также интересна. Пара сотен лет, конечно же, значительный срок, и упомянутые в списке паны заметно отличаются от своих пращуров из XVI века.

8 июля 1765 года, гродненский хорунжий Михаил Эйсмонт выдал универсал, предписывающий шляхте собраться на смотр. Среди прибывших шляхтичей есть люди, которые носили такие имена: Шимон Кульбацкий, Рох Снарский, Шимон Пурский, Каспер Томашевский. Вот тут как раз и можно заметить, что даже сами имена представителей гродненского повета говорят о влиянии польской культуры.






Пистолет XVIII века. Национальный музей в Кракове.



Огнестрельное оружие, к тому времени, уже перестало быть большой редкостью, и шляхтичи используют как холодное вооружение, и прежде всего саблю, так и удобные для кавалеристов пистолеты. Однако бедные представители шляхты иногда не имели даже коня. К примеру, пан Якук Коженевский был на переписи пешим, хотя и имел при себе саблю.




Высокородные сарматы


Военное дело, безусловно, занимало особое место в жизни шляхетского сословия ВКЛ, в том числе и гродненских дворян.

Укоренившаяся в среде шляхты, как раз в период XVI—XVII веков, идеология сарматизма, обосновывающая особое происхождение местной элиты, якобы отличной по крови от крестьян, была проникнута культом силы и воинской доблести. Шляхтич-сармат просто обязан был быть настоящим рыцарем, защитником отчизны и своей веры. Продемонстрировать свои боевые навыки благородный воин мог во время посполитого рушения, то есть всеобщей военной мобилизации шляхты.






Наплечник гусара Речи Посполитой XVII века. Гродненский историко-археологический музей.



Интересно, что сарматизм, в значительной степени, ориентировался на восточную культуру, и прежде всего это выявлялось в образцах одежды и вооружения.

Одним из заметных проявлений сарматской культуры, и её своеобразным символом, является теперь так называемый сарматский портрет, а одним из лучших примеров такого искусства – изображение Кшиштофа Веселовского, маршалка ВКЛ, основателя гродненского монастыря бригитток, где этот влиятельный сановник был похоронен.

Кшиштоф изображён в дворцовом интерьере. На вельможе достаточно строгая, но богатая одежда. На столе лежит шапочка с драгоценным украшением. В правой руке у Кшиштофа жезл – символ власти маршалка. Жезл украшает королевская монограмма Жигимонта Вазы. Левая рука покоится на рукояти сабли. Значение этого вида оружия вообще было чрезвычайным, так как сабля являлась одним из непременных атрибутов шляхтича, знаком его благородного происхождения.






Кшиштоф Веселовский. Портрет из монастыря бригитток в Гродно, 1636 год. Национальный художественный музей Беларуси.



Тут уместно вспомнить, что английский путешественник Уильям Кокс, посещавший Гродно и другие города региона во второй половине XVIII века, получил от местного дворянина совет носить оружие, если путешественники действительно принадлежат к дворянскому сословию. Сарматизм всё ещё процветал в местной культуре и контраст ментальности литовских шляхтичей с ментальностью образованного английского джентльмена, или даже короля польского и великого князя литовского Станислава Августа, можно заметить и в мемуарах Кокса, и в воспоминаниях последнего монарха Речи Посполитой.






Сабля короля Станислава Лещинского, XVIII век. Национальный музей в Кракове.



Тут следует ещё отметить важный элемент сарматизма – веру в республиканский строй, и желание ограничить власть короля. Подобные идеалы могут выглядеть чрезвычайно прогрессивными, в рамках периода существования Речи Посполитой, однако именно шляхетская вольница, в итоге, и погубила эту могучую европейскую державу.




Религия


Кроме милитаризма, в фундаменте идеологии местной шляхты лежал и ещё один важнейший элемент. Основой мировоззрения литвинского дворянства была вера, и несмотря на религиозную толерантность, наличие в стране шляхты православного, протестантского, униатского вероисповедания, всё же наиболее предпочтительным, для продвижения по карьерной лестнице, в период XVII—XVIII столетий, был именно католицизм. Не случайно поэтому, что гродненский староста Фредерик Сапега, живший в первой половине XVII века, перешёл в католичество, перестав быть «схизматиком», и даже заложил в Гродно монастырь доминиканцев, как бы демонстрируя тем самым свою активную поддержку католической веры.

Стоит тут отметить и могучий гродненский род Воловичей, родовой усыпальницей которых была старинная Пречистенская церковь, построенная ещё в XII веке. Но уже в XVII веке все заметные представители этого дома являются католиками, и в их рядах находится даже глава католической церкви ВКЛ, виленский бискуп Евстафий Волович.

Попытка ряда магнатов XVI века, таких как Остафий Волович, продвигать в ВКЛ протестантизм, в общем-то была неудачной. Значительные православные роды активно переходили в католичество, и в начале XVIII века высшая прослойка дворянства была почти исключительно католической.

Господствовал католицизм и в среде гродненской шляхты XVIII века.

По воспоминаниям Яна Охотского, воспитание шляхтича-католика, в вере костёла, начиналось уже в колыбели. Не удивительно, поэтому, что фанатически настроенных католиков в среде шляхты было много.




Имущественное расслоение


Формальное равенство всех представителей шляхетского сословия, разумеется, никак не препятствовало широкому ранжиру дворян ВКЛ на основе их реального влияния.

Расслоение шляхты было чрезвычайно сильным, и безземельного шляхтича-голоту отделяла от самых обеспеченных дворян, по крайней мере в имущественном плане, гораздо более широкая пропасть, чем та, что размежёвывала его с крестьянами.

Бедный шляхтич мог ходить в деревянных лаптях и жить в доме своего господина, например, среднего шляхтича, в качестве слуги. В это же самое время, верхняя прослойка шляхты, то есть магнатерия, владела огромным количеством движимого и недвижимого имущества. Города, деревни, земли и бесчисленные крестьяне – всё это составляло собственность олигархического класса элиты ВКЛ.






Толстый и пьяный шляхтич. Я. П. Норблин, 1784. Muzeum Narodowe w Krakowie.



Среди достаточно широко представленных в гродненской поветовой иерархии домов, маркировать магнатским статусом можно Воловичей, Хрептовичей, Мосальских и, с некоторыми оговорками, Сципио-дель-Кампо.

Разумеется, магнатами были Сапеги и Ходкевичи, имевшие достаточно тесную связь с Гродно.

Статус тех или иных благородных фамилий мог меняться на разных исторических отрезках, и, хотя наиболее влиятельные магнаты, такие как Радзивиллы, Сапеги и Чарторыйские, неизменно выделялись своим могуществом на протяжении всего периода XVI—XVIII веков, всё же и у этих знатнейших панов случались моменты некоторого упадка.

К средней гродненской шляхте можно отнести, например, известные в повете роды Александровичей, Котовичей, Эйсмонтов, Кирдеев и Вольмеров, которые в разные периоды исторического отрезка от XVI до XVIII столетия, добивались достаточно значительной позиции в местной иерархии.

Менее могущественные роды, такие как Сопоцьки и Боуфалы, тоже имели в своих рядах людей, которые занимали важные должности в гродненском повете.

Беднейшая часть шляхты, не добиравшаяся до местных постов, конечно же, обычно не могла сделать ощутимого вклада в историю региона и страны, хотя её деяния, нередко, интересуют прямых потомков, копающих архивы ради знакомства с бедными, но гордыми поветовыми сарматами.




Политическая жизнь


На уровне политической жизни, важнейшей для шляхты ВКЛ, в том числе и гродненских дворян, была система сеймиков, прижившаяся, а затем и ликвидированная в Литве, как раз в период XVI – XVIII столетий.

Сеймик представлял собой сход шляхтичей повета или воеводства, на котором местная элита решала различные вопросы. По сути, сеймик напоминал древнерусское вече, с той, правда, разницей, что бал тут правила лишь привилегированная часть общества – прослойка дворян, а не все свободные главы городских семей.

Сеймики делились согласно своему предназначению.

Предсеймовый сеймик был предназначен для выбора региональных послов на общегосударственный сейм Речи Посполитой.






Сейм в Сенаторском зале Баториевки, в Гродно. Рисунок XVIII века.



Реляционный сеймик заслушивал доклады послов с общегосударственного сейма и, теоретически, мог отказаться принять представленные решения фактического парламента страны. Важным вопросом таких сеймиков являлись вопросы налогов, сбор которых могли и не утвердить. Например, согласно дневника Яна Храповицкого, гродненский реляционный сеймик в декабре 1669 года, прошёл с участием малого количества шляхты, и заседание завершилось без одобрения налогов.

Элекционный сеймик был посвящён элекции, то есть выбору шляхтичей на некоторые посты, например, на должность местного подкомория.

Каптуровый сеймик собирался после смерти короля и имел характер организованного замещения королевской власти, как бы утраченной в результате смерти монарха, в частности, шляхта выбирала членов каптурового суда, который был необходим в связи с тем, что суды, действовавшие от имени правителя, переставали работать. После восшествия на престол нового короля и великого князя, каптуровые суды прекращали работу, а монарх должен был утвердить их решения.

Депутатский сеймик выбирал депутатов, или иначе говоря, судей в Трибунал ВКЛ, то есть в высший государственной суд страны.

На господарском сеймике решались вопросы налогов.

Гродненские сеймики проходили в разных местах, например, в костёле бернардинцев, интерьер которого был расписан гербами местной шляхты.






Голосование на сеймике в костёле. Я. П. Норблин, 1801. Национальный музей в Кракове.



Шляхтичи, выбранные депутатами в литовский трибунал или послами на сейм, естественно, имели все основания гордиться своими статусами. Для представителей не слишком знатных родов средней шляхты, участие в сеймах и трибуналах могло стать одним из высших достижений в карьере. Не случайно поэтому, что статус посла и исполнение обязанностей судьи упомянуты в рифмованной эпитафии гродненского шляхтича Мицуты, похороненного в фарном костёле Гродно.






Адвокат в суде. Я. П. Норблин, после 1750. Национальный музей в Кракове.



Выбранные послы региональных сеймиков ездили на сеймы в Варшаву, Краков или Гродно, где представляли интересы своих регионов в специальной Посольской избе.

Верхняя прослойка шляхты, занимающая определённые высшие должности страны, имела места в Сенате. Таких шляхтичей называли, соответственно, сенаторами.

Сами заседания сейма зачастую наполнялись склоками, и политический процесс шёл под аккомпанемент множества криков разгорячённых шляхтичей. Дополнительно усложняла эти сессии возможность использования знаменитого права «liberum veto», согласно которому, любой депутат мог прекратить работу сейма по своему желанию. Несколько парадоксальным, на этом фоне, выглядит соблюдение достаточно сложного церемониала. Перед заседаниями происходило обязательное богослужение, шляхтичи произносили вступительные речи, и даже рассаживались участники согласно иерархии: на первых местах в Сенаторском заде сидели высшие церковные сановники, а потом уже сенаторы миряне. В Посольской избе послы занимали места и голосовали также в определённом порядке. Председательствовал на сейме сеймовый маршалок. Для того чтобы унять хаос, наполнявший заседания, ему приходилось прилагать немалые усилия. Тут маршалку весьма пригождался символ его власти – жезл. Вильгельм Шлемюллер вспоминает, как на гродненском сейме 1752 года, сеймовый маршалок и родовитый гродненский шляхтич Юзеф Андриан Мосальский стучал жезлом по полу, требуя тишины.

Сенаторы и послы, вместе с монархом, вершили судьбы Речи Посполитой, хотя участие в сеймах, по некоторым данным, принимали ещё и мещанские делегации отдельных городов, в том числе и Гродно, но всё же власть в стране, без сомнения, принадлежала шляхте.

Аристократические семьи, как было сказано выше, опираясь на свою экономическую мощь, контролировали распределение высших должностей, поэтому именно магнаты занимали главные посты государства.






Сенатор и Смерть. Фрагмент полотна Танец Смерти, монастырь бригитток в Гродно XVII—XVIII вв.



Изредка до верхушки шляхетской иерархии мог добраться и какой-нибудь средний шляхтич, к примеру, Андрей, представитель гродненского рода Котовичей, смог стать каштеляном виленским и, соответственно, войти в сенат.

Послы, которые, обыкновенно, представляли не самые бедные, по меркам повета, семьи, получали инструкции от своего сеймика и должны были пытаться решить местные вопросы на общегосударственном уровне.

Иногда шляхта могла объединиться в своеобразный союз, призванный обеспечить интересы дворянского сословия, так называемую «конфедерацию». Назывались конфедерации, зачастую, по месту заключения. Гродно являлось одним из самых популярных мест для подобных союзов.

В городе над Неманом было создано несколько конфедераций, в том числе и одно из последних шляхетских объединений – Гродненская конфедерация 1793 года.

Шляхта ВКЛ могла обращаться в различные суды, а процессы в них нередко имели политическое значение.

К услугам дворян, в том числе и гродненских, были, среди прочих, ассесорский, земский, подкоморский и гродский суды. Каждый из них имел определённые особенности.

К примеру, асессорский суд или иначе «асессория», занимался, помимо иного, вопросами, которые были связаны с королевскими имениями. Председательствовать там должен был канцлер или подканцлер.

Известно, что в «асессории», проходившей в Гродно в 1751 году, председательствовал князь Михаил Фредерик Чарторыйский, подканцлер ВКЛ и гродненский староста. По воспоминаниям одного из асессоров, Мартина Матушевича:

«На эту асессорию съехалась почти вся Литва, и для дел, и для разных выгод, и ради будущих сеймиков депутатских, и чтобы понравиться князю подканцлеру».

В этом сообщении отражается важнейший момент политической системы Речи Посполитой, а именно: важность протекции наиболее влиятельных магнатов, которые заправляли не только мелкой и средней шляхтой, но даже менее могучими магнатами. Подобная система именуется «клиентской». Клиентом, в таких отношениях, выступал менее могущественный шляхтич, а патроном – более влиятельный, зачастую обладающий магнатским статусом. Именно здесь золотое правило «клиент всегда прав» может быть переосмыслено в ироническом ключе.

Патроном, к слову, могла быть и женщина магнатка, и о протекции «вельможной панны добродейки» просили не менее подобострастно, чем о протекции магната мужчины.




Должности


Карьера шляхтича не ограничивалась получением статуса посла на сейм или депутата-судьи в судебном органе.

Длинный перечень государственных должностей манил дворян своими перспективами. Посты шляхтичу могли пожаловать его товарищи на сеймике, или же предоставлял монарх.

Названия должностей и формальные обязанности этих чиновников XVI – XVIII веков, безусловно, могут быть весьма интересны.

В гродненском повете шляхтич мог занять следующие посты или, иначе говоря, уряды:

Войски – присматривал за порядком в повете. Должность была по-своему уникальной, ведь человек с этим воинским чином должен был обеспечивать жизнь семей шляхты, ушедшей на войну. Таким образом, исполняющий обязанности войского шляхтич оставался в относительной безопасности, пока его товарищи по оружию воевали. Разумеется, на подобную «почти синекуру» логично было ставить пожилых мужчин с хорошей репутацией, однако на практике часто получалось иначе.

Городничий – должен был присматривать за городами и замками, хранил ключи от важных дверей города.

Земский судья – являлся главой земского суда.

Ловчий – изначально человек, занимавшийся организацией монаршей охоты.

Маршалок земский или поветовый маршалок – управляющий местными сеймиками, имеющий и некоторые другие важные полномочия. Один из важнейших чиновников повета.






Гродненский маршалок упал с коня. Фрагмент росписи скамей в Конгрегатской каплице фарного костёла Гродно. Фото М. Супрон



Мечник – особа, присматривающая за вооружением правителя.

Писарь земский – тот, кто заботился о книгах земских судов и занимался написанием судебных протоколов.

Подкоморий – главный судья в подкоморском суде.

Подстароста – заместитель старосты.

Подстолий – изначально заместитель стольника, который даже нёс перед ним его жезл.

Подсудок – заместитель земского судьи.

Подчаший – урядник, который изначально заведовал королевским кубком, заботясь о том, чтобы нужный напиток всегда был доступен для монарха.

Староста гродовый – администратор староства и председатель гродского суда.

Стольник – изначально подобный пост предполагал попечение о столе монарха.

Хорунжий – титулярный знаменосец, который объявлял военный сбор местной шляхты и командовал ей, иногда с помощью помощников – ротмистров.

Чашник – ещё один «алкогольный» пост. Обязанности чашника смахивали на обязанности подчашего, который изначально был подчинённым чашника.

Кроме выше перечисленных существовало ещё множество должностей-титулов, к примеру: мостовничий, лесничий, деревничий, крайчий, будовничий, неводничий, пивничий.

Большинство урядов, постепенно стали лишь почётными должностями.

Женщины не занимали должностей, но использовали титул мужа или отца. К примеру, жена воеводы это воеводина, а дочь – воеводянка. Читатели могут самостоятельно, в рамках практикума, образовать женские формы титула деревничий. А читательницы, кроме того, спросить себя: хотели бы они быть дочкой деревничего, и носить соответствующий титул, или всё-таки нет.

В конце существования Речи Посполитой, Гродно наконец-то получил своё воеводство, и в иерархии гродненской знати появились важнейшие должности воеводы и каштеляна.

Разумеется, представители местных родов далеко не всегда ограничивались внутренней карьерой, и порой доходили до общегосударственных должностей. Кое-кому удалось получить даже важнейшие светские, военные и духовные посты ВКЛ, то есть занять должности маршалка великого, канцлера, великого гетмана и виленского бискупа.




Повседневная жизнь





Религиозное мировоззрение и учёба


Как уже было сказано ранее, религиозное мировоззрение определяло канву жизни среднестатистического шляхтича ВКЛ в период XVI – XVIII веков. Гродненские дворяне не были исключением. Шляхта жила в системе церковных праздников и регулярно посещала храмы. Например, гетман великий литовский Михаил Мосальский, любил подолгу молиться в гродненском иезуитском костёле. А жена витебского воеводы Яна Храповицкого однажды отправилась на богослужение в Гродно, из близлежащего имения, причём она шла пешком и прихватила с собой детей. Сделано это было, видимо, ради демонстрации особого религиозного рвения, аналогичного тому, которое демонстрируют пешие паломники XXI века.

Религиозная составляющая прививалась домашними учителями, а также в иезуитских коллегиумах и Виленском университете, который основал Стефан Баторий, преобразовав в иезуитскую академию виленский коллегиум.

Весомый вклад в развитие местного образования внесли и другие католические ордена, в частности, доминиканцы: их гродненское учебное заведение было одним из лучших в стране и могло похвалиться одной из самых больших библиотек в ВКЛ.

Разумеется, обеспеченная шляхта нередко выезжала учиться за рубеж.




Охота и рыбалка


Одним из базовых занятий гродненских шляхтичей, самых разных возрастов, являлась охота. Подобное времяпрепровождение помогало (автор тут не постесняется каламбура) убить сразу нескольких зайцев. Охота служила развлечением, разновидностью военной тренировки, а трофеи, безусловно, были полезны и могли использоваться для приготовления блюд из дичи, а кроме того, в шляхетском хозяйстве не были лишними и шкуры добытых животных.






Охота на оленя. Стефано делла Белла. XVII век. Национальная библиотека Польши.



Гродненские леса славились как отличное место для преследования дичи, и не зря покои Стефана Батория, в его замке, были заполнены многочисленными охотничьими трофеями, а на гербе города красуется олень святого Губерта (либо же Евстафия), то есть небесного покровителя охоты.

Не сторонились шляхтичи и от рыбалки. В 1699 году, Кшиштоф Завиша ловил рыбу в весьма элитной компании, и написал об этом так:

«Я отправился в Гродно, вместе с чашником ВКЛ Тарло, где он устраивал своим слугам свадьбу. Во время пребывания в Гродно, мы постоянно вели беседы на разных ужинах и заседаниях. Когда мы выезжали из Гродно, нас пригласили на рыбалку к пану Езерскому, где были пан гетман, пан чашник и другие».

Тут стоит заметить, что рыбаки тех лет, точно также как охотники, имели возможность добывать значительно более многочисленные и разнообразные трофеи. Гродненский рыбак вполне мог поймать великолепного лосося, форель или даже огромного осётра, и шляхта, стоит заметить, с удовольствием вкушала рыбные блюда.




Транспорт и связь


Более или менее крупные сановники много ездили по стране, участвуя в политической жизни Речи Посполитой. Перемещаться между городами, или по улицам одного населённого пункта, можно было на коне, либо в экипаже.

Известно, что Мартин Матушевич ехал в карете гетмана Мосальского, от гродненского иезуитского костёла к замку.

Иногда использовался и речной транспорт. Судоходство на гродненской земле было развито с давних времён, и в бассейне Немана даже строили особенные суда, считавшиеся характерными именно для гродненского кораблестроения. Речь об огромных витинах, длина которых, по некоторым данным, переваливала за 40 метров. В апреле 1668 года, согласно записям Яна Храповицкого, шляхтич Милановский плыл на таком судне по Неману, но пьяный рулевой не справился с управлением и судьбу «Титаника» витина не повторила, согласно мемуаристу, благодаря тому, что «Чудесным образом её Бог спас».






Шляхтичи едут на сеймик. Михал Ключевский. XIX век. Национальный музей в Кракове.



Кроме важных политических собраний, целью поездок нередко был монастырь, который посещали из религиозных побуждений, или усадьба другого шляхтича, приглашавшего знакомых дворян на свадьбы, крестины, похороны, религиозные праздники или просто дружеские посиделки. При этом отсутствие телефонов и интернета не мешало поддерживать связь с нужными особами. Шляхтич мог написать в день несколько писем.

К примеру, Ян Храповицкий, находясь на занеманском предместье Гродно, писал письмо на правый берег, не нуждаясь, для общения, в личной встрече с квартировавшим поблизости адресатом – гетманом ВКЛ, Михаилом Казимиром Пацем. Храповицкий мог себе позволить пользоваться курьерами, как легкодоступной системой связи, примерно так, как если бы он звонил своему соседу в XXI веке.




Кухня и посуда


Особенно приятным общение могло быть во время дружеских посиделок.

Известно, что застолья были обычным делом для местных дворян. Во время пиршеств гости и хозяева банкетов, разумеется, зачастую употребляли горячительные напитки.

В Гродно были давние традиции пивоварения, многие пивоварни размещались, к примеру, в долине Городничанки. Пользовались популярностью и импортные вина, среди прочих, венгерские. Шляхтичи знали также водку, которая была вполне популярна.

Как и люди XXI века, шляхта времён Речи Посполитой далеко не всегда придерживалась умеренности. Например, известна недельная гродненская попойка знаменитого Кароля Радзивилла по прозвищу «Пане Коханку», который купил в Гродно венгерского вина на огромную сумму, а затем поехал с этим вином дальше, продолжая кутить в попадавшихся по пути местечках.

Рацион шляхтича, как не трудно догадаться, сильно зависел от его финансовых возможностей. Высшая прослойка аристократов могла позволить себе наслаждаться самыми удивительными яствами. К примеру, на дне рождения короля Августа III, когда монарх праздновал в Гродно, в 1752 году, на десерт, как сообщает Вильгельм Шлемюллер, были поданы особые сладости:

«Три часа длился банкет. В конце внесли десерты, а они были так великолепны, что воистину достойны королевского стола. Прежде всего обращали на себя внимание две святыни, очень искусно сделанные: всех достоинств и славы, как об этом говорили надписи. А в середине триумфальная арка, на которой воображаемая фигура славы. В одной руке она держала трубу, а в другой надпись следующего содержания: [Август II король, рождённый в 1696 году.] Ну а дальше большие, по-мастерски исполненные, сады, лавки, и всё это удивительно красивое и очень ценное».

Безземельный шляхтич мог только помечтать о таких вещах ведь его рацион более-менее соответствовал рациону крестьян и обычно включал различные злаки, горох и солонину.

Средняя и богатая шляхта поедала много местных блюд: говядину, свинину, различную дичь. Станислав Понятовский, будущий правитель ВКЛ, наблюдал в гродненском дворце Михаила Радзивилла Рыбоньки, в 1752 году, блюдо с мясом и шпинатом, которое, впрочем, не показалось гостю аппетитным.

В ходу были приправы, например, перец и шафран, которые нередко использовали в больших количествах.

Попадала на стол и рыба, ведь, как сказано выше, даже магнаты не сторонились от рыбалки.

В большой цене был бигос, то есть блюдо из капусты и мяса.

Каши, салаты и супы, а также фрукты и овощи, были желанными гостями на столах дворян.

В обиходе XVI—XVII веков за столом зачастую использовали практичную металлическую посуду. Использовалась также глиняная, стеклянная и деревянная.

Разумеется, обеспеченная шляхта могла себе позволить серебряные изделия, а вот более бедная, иногда обходилась посудой из недрагоценных металлов. У Стефана Батория, проживавшего в гродненским замке, имелись даже золотые столовые приборы.






Серебрянная ложка XVI—XVII веков с польской, рифмованной надписью: «Ты запомни человек, у тебя недолог век» (перевод Е.А.). Национальный музей в Кракове.



Во второй половине XVIII века, достаточно широкое распространение получили фарфор и хрусталь, причём последний великолепно делали и в гродненском регионе, например, в Налибоцкой мануфактуре. Подобное производство стекла имелось и в самом Гродно.

Импорт, конечно же, был представлен изделиями со всего мира.

Ян Охотский наблюдал, в 1793 году, у своих друзей в Гродно, не только европейский, но и японский и китайский фарфор.

Сделанная на заказ посуда обеспеченной шляхты и монархов нередко украшалась родовыми гербами.






Бокал с гербовым орлом Радзивиллов, предположительно, принадлежавший Михаилу Радзивиллу Рыбоньке. Национальный музей в Кракове.



После застолий наступала пора танцев и различных азартных игр. Хотя, иногда шляхтичи ограничивались душевной беседой.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/evgeniy-asnorevskiy/znatnye-istorii-elita-grodno-v-period-xvi-xviii-vekov-67215987/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.