Книга - Неделя в Патриархии

Неделя в Патриархии
Елевферий Богоявленский


В книге содержатся воспоминания митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского) о его поездке в конце 1928 года в большевистскую Москву, в Патриархию по приглашению Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского).

Это была первая встреча представителя духовенства русской эмиграции, оставшегося верным Русской Православной Церкви со Священноначалием РПЦ на Родине.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет.





Митрополит Елевферий

Неделя в Патриархии. Впечатления и наблюдения от поездки в Москву



По благословению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского

ВЛАДИМИРА








© Издательство «Сатисъ», составление, оригинал-макет, оформление, 2005




Предварительное слово


Смотреть на российскую смуту, в центре которой стоит большевистская власть, только как на результат не соответствующих жизни политических, экономических условий государства последнего мирного времени, или как на последствие мировой войны, огромной тяжестью легшей на русский народ, а на большевистское порабощение страны, как на ловкий захват власти над взбаламученным народом группой лиц, накопивших в подполье революционную силу, – мне представляется не исчерпывающим существа дела. Несомненно, политическое положение и быть может, отсталая экономическая жизнь России, и мировая война почти в центре которой была она, – факты исторические, но о них в вопросе о смуте можно сказать то, что сказал Христос Никодиму в отношении всех явлений, которые с внешней своей стороны нами наблюдаются, ощущаются, переживаются, но в глубинных истоках своих не опознаются: дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит (Ин. 3, 8). Если все жизненные явления нельзя серьезно понимать вне Божественного Домостроительства, особенно в христианском мире, то тем непременнее это нужно утверждать в отношении великой российской смуты, которая, как ни стараются это замалчивать, стоит уже в центре мировой жизни, осложняя и запутывая ее во всех странах и государствах, хотя и в неодинаковой степени.


* * *

Дана мне всякая власть на небе и на земле; итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се Я с вами во все дни до скончания века. Аминь (Мф. 28, 18–20). Это торжественное благовестие Христос сказал Своим апостолам, возносясь на небо, после совершения Им искупления мира Голгофской Жертвой. Вся суть этого благовестия в том, что Искупитель, как Богочеловек, получил от Бога всякую власть исключительно для проведения в мир, усвоения миром спасительного Его дела. Пока оно не совершено, власть над спасаемым миром неизменно и неотъемлемо будет принадлежать Ему (1 Кор. 15, 20, 28). И Он, по недоведомым не только для людей, но и ангелов спасительным планам, впрочем приоткрываемым, и в нужную меру для спасения уразумеваемым, лучше – в исторической уже перспективе, в Его истинной Церкви, применяет соответствующие тому меры при сохранении свободы человеческой. Этого последнего земного благовестия Христова никогда и никак нельзя забывать христианам. Забыть его не придавать ему центрального значения в мировой жизни – значит в сторону уклоняться от Христа, терять действительную свободу (Ин. 8, 31–36), порабощаться достижениями стихийных сил обольщаясь, что тут свобода. Здесь неизбежны потрясения.[1 - Это представляет собой нынешняя мировая жизнь, в которой происходит конференции за конференциями только запутывающими жизнь, и нимало не ослабляющими страха пред чувствуемым всеми как бы неизбежным грозным новым мировым, почти стихийным взрывом.]

Но при них и чрез них все же Небесный Кормчий постепенно направляет греховный мир на должный путь. В познание нами одного из спасительных путей Христос через Своего величайшего апостола Павла подтвердил открытую Богом еще в Ветхом Завете непреложную Истину: Несть власть, аще не от Бога (Рим. 13, 1–4). Колебать абсолютность этой Божественной воли, которая должна быть фактом христианской веры, ограничивать ее какими бы то ни было человеческими соображениями, значило бы только свидетельствовать о своем невхождении сознанием в эту Божественную волю, которая совершается верой и духовным подвигом подчинения себя Богооткровенной Истине вообще. С высоты этой Истины, какая бы ни была власть, часто вопреки своим намерениям, она в домостроительных путях Христовых содействует спасению мира.

Итак, христианское миропонимание нудит нас со всей несомненностью признать, что в центре мировой жизни лежит совершающийся факт спасения мира и все разнообразные проявления ее в этом отношении похожи на волны океана, жизнь которого совершается по недоступному для человеческого наблюдения закону, положенному Творцом в глубине его.

Спасительный процесс в разных стадиях своего продвижения происходит во всем мире, однако, самое спасение совершается только во «единой, святой, соборной, стоящей в истине, апостольской Церкви, каковой, по твердому убеждению нас православных, является Православная Церковь. В составе этого богочеловеческого мистического Тела самую видную часть Его представляет Русская церковь, видную не по огромному только числу членов своих, но по сравнительному превосходству раскрытия разнообразных сторон своей жизни перед другими автокефальными Православными Церквами. В этом смысле она является центром Православия. Естественно, что на нее больше, чем на другую церковь обращались религиозные взоры в разных направлениях и с различными целями других христианских вероисповеданий. Ей, как видимому православному центру, надлежало бы жить полной жизнью в христианской свободе, являющейся дыханием Церкви, чтобы всесторонне раскрывать и выявлять внутреннее богатство истинного христианства. Но в этой свободе, к сожалению, она была стеснена православной же государственной властью. При христианской свободе неизбежны соблазны (Мф. 18, 7) и ереси (1 Кор. 11, 19). Истинной Церкви Христовой они не страшны. При живой соборности и при некоторой в известных отношениях поддержке православной государственной власти, в меру нужного живого духовного напряжения, она сама справлялась бы со своими врагами. Но главная сила ее – соборность – была связана государственной властью, которая не довольствуясь положением внешнего опекуна над церковью, во вред ей взяла себе и контроль над жизнью ее. В течение двухвекового периода, оставаясь в существе православной, в ущерб внутренней своей жизни, она сжилась со своим подчиненным положением. Создалось ненормальное, греховное соотношение церкви и государства, и как всякая ненормальность, вредная для той и другой стороны. Внешняя для церкви, как внемирного Божественного установления для спасения мира, государственная власть, естественно содействовала раскрытию и обогащению церкви преимущественно во внешнем ее ритуале, а во внутреннем своем росте она увядала, беднела. Владея чистой спасительной истиной, она не могла в потребную меру благотворно влиять этой силой на мир, в частности на западно-христианский. Между тем последний, отпав от «Единой», потому истинной (Истина вообще одна) Церкви, вынужденный естественным следствием этого развивать материализованное христианство, так сказать, плотскую сторону его, достигнув в этом гиперболических размеров, сам в своих духовных глубинах осознавал нужду в приобщении к благодатной истине, подойти к которой в Русской церкви много претило ему несвободное положение ее в русском государстве. Требовался какой-то путь сближения. Началом этого сближения была великая европейская война. Воевали не армии только, но целые нации. В необычном обилии смешивалась кровь, а ведь по слову Божию, в крови душа человека, т. е. жизнь, проявление ее. В недрах человечества, в духовных глубинах его через проливавшуюся кровь происходила встреча душ человеческих; со спасительной точки зрения здесь была встреча Истины с заблуждением вне всяких земных преграждений. Только здесь война вообще, в особенности христианских наций находит свое оправдание, чтобы не оставаться враждебным и в конце концов бессмысленным взаимным самоистреблением людей. Россия в жертву Истине принесла больше, чем какое-либо другое государство. Это и понятно: для своего торжества. Истина должна жертвовать многим.

Начавшись за земной гранью человеческой жизни, спасительная мировая Истина должна была жертвенностью выявиться в церкви земной, первее всего в Церкви Русской. По воле Божией пришло время ей быть свободной, и, к сожалению, она получила эту свободу не от родной ей государственной власти, а от жестокой, беспощадной революции, от величайшей русской смуты, которая всесокрушающим ударом большевистской власти, смела прежние государственные устои, обнажив церковь от долговременной господствовавшей над ней государственной связи, поставив ее в непривычное для нее в этом смысле одиночество. Тогда сказалось, насколько было крепким установившееся ненормальное соотношение церкви и государства. Среди всеобщего развала, пред лицом враждебно настроенной к церкви власти, свобода для нее без внешней опоры показалась тяжелым бременем. Встало большое искушение: власть есть, не опереться ли на нее, заняв прежнее положение в отношении к ней? Известно, как раскололо церковь это искушение, когда живоцерковники, обновленцы и т. п., поддавшись ему, мутными волнами распространились по всей русской земле. Своими каноническими бесчиниями они выявили, насколько ослабело каноническое сознание в церкви без действительного выражения канонической «соборности» ее, а некоторые вероучительные уродства, высказанные отдельными представителями этих болезненных церковных течений, показали, что и в догматическую область, святое святых бытия церкви стали проникать, хотя в виде отдельных мнений, лжеучения вплоть до еретических, хотя публично в мирное время не высказанных, но все же существовавших: ничтоже бо есть покровенно, еже не откроется, и тайно, еже не уведено будет (Мф. 10, 26). И это подтверждало, насколько вредно для Церкви фактическое молчание ее свободного соборного разума.

Оставшейся верной Истине Патриаршей Церкви, чтобы без боязни пребывать в истинной свободе, надлежало, как ни тяжело было это сделать, покончить всякую опору в виде государственной власти и видеть ее только в невидимом, но несомненном, твердом Небесном Кормчем, во Христе. Это и сделало гонение на Церковь. Под тяжестью его ей оставалось одно: войти в себя и быть со Христом; с Ним она будет жива, а тюрьмы, ссылки и всякие другие угнетения – это тяжкий, страдный, неизменный исторический путь к выявлению ее истинной сущности, утверждению и славе ее.

Так я обсуждал, взвешивал, расценивал всю изумительную трагедию Русской Церкви, веруя, что эти мученические годы ее – воля Божия, в конце концов благая, спасительная, что сия болезнь несть к смерти, но к славе Божией, да прославится Сын Божий ея ради (Ин. 11, 4). Свидетельство уже совершающейся в ней славы Божией являет собой чудесный сонм священномучеников мучеников, мучениц, со смирением, «как овцы заколения», принявших смерть за веру. В крови их слава Христова, а для земной Церкви – новая непобедимая сила, на крови она создалась, на крови растет, укрепляется, кровью восходит от славы в славу. Потому, все мрачные слухи, печатные известия о бедственном положении нашей Церкви не только от внешних гонений на нее, но и от внутренних раздоров, разделений, конечно, не могли не ударять болезненно по сердцу иерарха ее, но они никогда не приводили меня в уныние; я светло смотрел на будущее своей Матери, помня утешительные слова св. Апостола Павла: Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1 Кор. 10, 13). Внутренне я чувствовал, что наша Русская Церковь обновляется, восстановляется. Восстановление это должно свидетельствоваться не подъемом религиозности, молитвенности вообще, ибо гонения и в сектах могут создавать возбуждение молитвенного духа даже до экстатичности. Истинная спасительная религиозность может быть только в «Единой Святой» Церкви, которая должна быть и Соборной, содержащей не только истинное верование, но и устроенной на Истине канонической. В опубликованных в заграничной печати актах Высшей Церковной власти, начиная с приснопамятного Святейшего Патриарха и оканчивая заместителем местоблюстителя митрополитом Сергием, отсюда, из-за границы не легко было не только проследить процесс восстановления церковной каноничности, «соборности», но даже признать это просто как факт в известной мере.

Все наши первосвятители признавали советскую власть. Богом данную, конечно, не в общем нормальном порядке, но в домостроительной, спасительной цели и не проявляли со своей стороны никакой активной против нее враждебности, между тем как советская власть, не имея никаких реальных оснований, считала их фактически контрреволюционерами, если не считала таковым мотивом к тому самое Православие. Хаос, в который советская власть обратила внешнее бытие Церкви, для простого мирского взгляда, можно сказать, исключал по крайней мере близкую возможность восстановления в какой-либо степени канонической «соборности». Можно было не без основания повторить восклицание свт. Василия Великого, произнесенное в разгар арианства: «вера и Церковь гибнут». Но вера первосвятителей в «несть власть аще не от Бога», как богооткровенный закон, должна была вселять убеждение, что и советская власть, безмерно жестокая, но данная Богом для исключительно высокой цели, не угасит окончательно канонический свет в Церкви, но как-то, против своего желания тяжкими мерами она будет усиливать его вплоть до выявления пред взорами всех. С точки зрения этой веры, несомненно, что и в самые темные безотрадные годы жизни Церкви как бы из пепла должна была возрождаться каноническая соборность, расти, шириться и укрепляться, вопреки всякому беспросветному чисто мирскому мышлению: Мои мысли не ваши мысли, ни ваши пути – Мои пути, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших и мысли Мои выше мыслей ваших (Ис. 55, 8–9).

Однако, усмотреть это нарастание церковной соборности, осознать процесс его отсюда было бы трудно, почти невозможно без личного соприкосновения, вхождения в самую жизнь Патриаршей Церкви, и то при известном условии, особенно для хотя некоторого понимания того, как безбожная власть, ведущая борьбу с религией вообще, содействует домостроительному Божию плану, воссозданию соборности в Истинной нашей Церкви.

Сверх всякого ожидания Господь судил мне побыть в Патриархии всего неделю и в это краткое время приобщиться благодатной жизни, духовно возрождаемой Христом Церкви. Меня не интересовала политическая жизнь России, не интересовала не потому, чтобы она была далека моему сердцу, – кто может забыть родину, святую родину и народ свой, особенно во дни его бедствий – но потому, что она достаточно известна всему миру и особенно нам, русским. Я был захвачен более существенной мыслью, высшим желанием узнать, душой ощутить – возвращается ли и насколько православный русский народ к устроению христианской жизни на Евангельском начале: Ищите прежде Царствия Божия и правды Его и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 33), так как перемещение этих жизненных христианских принципов в обратное соотношение было главнейшей причиной постигших его величайших бедствий. Для меня несомненно: будет искание Царства Божия, будет тверда Церковь на канонических началах, будет и великая Россия. Последняя приложится первому. Я непосредственно входил в различные проявления церковной жизни, знакомился с ней по актам Патриархии, расспрашивал о ней живых носителей и свидетелей ее. Однако, нужно сказать, что когда совершается великое Божие дело, переживающими его, оно только духовно ощущается и лишь несколько осмысливается в своей активности, но во всем своем процессе оно едва ли охватывается сознанием их. Это, мне кажется, нужно сказать и о великом Божием деле в России – возрождении ее Церкви. Тем неуловимее там процесс этого возрождения, что он совершается при исключительно труднейших внешних условиях, которые своей силой ежедневно ударяют по сознанию или держат его в напряженном ожидании новых проявлений, не давая возможности остановиться вниманием на нем, быть может для того, чтобы надолго в сознании запечатлелось благовестие Христа: Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли; от верующих требуется: Блюсти вся, елика заповедах вам, и тогда: Я с вами есмь до скончания века. Для осмысления процесса нужна как бы некоторая историческая перспективность его, представление его, как совершившегося факта, созерцание его уже в результатах. Неделя – времени немного, чтобы обстоятельно ознакомиться с пульсом новой церковной жизни, но вполне достаточно для того, чтобы внутренне восчувствовать благодатность ее, твердо установившуюся каноническую соборность Церкви. По возвращении в свою епархию, при обычных условиях жизни я разобрался в полученных от личного соприкосновения с жизнью нашей Матери впечатлениях и, когда все пережитое там стало для меня в близкую отдаленность, и я стал вновь перечитывать все известные всему нашему зарубежью изданные в России нашими первоиерархами церковные акты, тогда я усмотрел в них иной смысл, и, насколько мог, уяснил себе болезненный последовательно-наступательный процесс восстановления именно канонической соборности Церкви; в этом, вопреки своим безбожным целям и расчетам, немало содействовала советская власть, подобно тому, как гонения на христиан римских императоров споспешествовали расширению и укреплению Церкви Христовой и обогащали небесные обители святыми насельниками, новыми усердными молитвенниками за страждущих на земле своих братьев. Это уже дело Божие.

Чтобы не только поделиться своими сведениями о внешней стороне жизни дорогой нам Русской Церкви, что теперь является быть может уже запоздалым, но главным образом познакомить зарубежных русских братьев с внутренней стороной ее, с величайшим фактом чудесно возрождающейся в ней, но еще незавершенной канонической соборности, к чему уже не может быть непреодолимых внешних препятствий, ибо это – дело Божие, я и предпринял этот малый труд.




Глава I


Когда я возвратился из Московской Патриархии (2-го декабря 1928 года), то, естественно, некоторые заграничные иерархи, священники, а больше знакомые миряне письменно просили меня уведомить их о действительном положении Патриаршей церкви на родине. Многие из них придавали моей поездке общецерковный характер. А профессор Н.Н. Глубоковский в виду того, что различные церковные течения не одинаково смотрели на мое пребывание в Патриархии, рекомендовал мне, не замедляя временем, дать как бы «отчет» о нем для зарубежной нашей церкви. Сам я не смотрел и не смотрю на свою поездку туда с точки зрения только личной, но почти исключительно общецерковной. Не говоря о горячности личных чувств к нашей церкви и родине, весьма понятных для православных русских, я и на момент не могу отрешиться от сознания того, что я иерарх Русской Церкви, причастник той русской иерархической соборности, возглавляющей мирян ее, которой Бог поручил в меру ее не только хранить истину, пребывать в ней, но исповедовать, возвещать ее. Тем настойчивее ощущается этот долг, что внутренняя смута, не улегшаяся и доселе в центре нашей церкви, как пламень перебросилась и в заграничную церковную жизнь и питается внутренним церковным расколом. В цели внести хотя малую долю в дело примирения не по братски живущих двух сторон заграничной церковной жизни, я счел первым долгом по возвращении из Патриархии, как собрат, обратиться со своими письмами к некоторым иерархам, так называемой «Карловацкой партии». Стараясь по возможности всесторонне хотя в главных чертах представить каждому из них действительное состояние Матери Церкви в России, я просил их принять все возможные меры для погашения церковного раздора, предлагая им со своей стороны, если появится у них какое-либо недоразумение или покажется недоговоренность в моих письмах, написать мне о том, обещая немедленно ответить и разъяснить. Это взяло у меня много времени. Но к сожалению в ответ я получил только от одного иерарха краткое письмо, в котором он всецело разделяет мою скорбь о церковном раздоре, ни мало не поддерживает действий Карловацких иерархов и готов по возможности помочь в восстановлении мира. Думаю, что и другие иерархи не могут отнестись безразлично к представленным мной им сведениям о матери Церкви. По крайней мере они не могут не задуматься над учиненным в церковном зарубежье расколом, который по св. Иоанну Златоусту тягчее ереси. Если мирянин, по недостаточному знанию сущности дела еще может держаться ошибочного положения в церковной жизни и вносить в нее политическую сторону, придавая здесь ей первенствующее значение, то иерарху, хранителю церковной истины, это не соответствует ни в малой степени.

Теперь я могу более подробно сообщить русским православным о своем недельном пребывании в Московской Патриархии.

17 октября 1928 года я получил от заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия официальное письмо следующего содержания: «Высокопреосвященнейший Владыко. По газетным сведениям митрополит Варшавский Дионисий созывает Собор для окончательного оформления автокефалии Православной Церкви в Польше, не взирая на то, что я в своем письме от 4 января 1928 года, за № 29 с совершенной решительностью разъяснил ему что Московская Патриархия не признает этой автокефалии до тех пор, пока она не будет дарована польской церкви поместным собором ее матери Церкви Русской, и что, поэтому он, Митрополит Дионисий, канонически обязан впредь до указанного Собора приостановить дело с автокефалией и по-прежнему возносить за Богослужением имя своего Кириарха, в настоящее время – Местоблюстителя нашего Патриаршего Престола.

Предполагая, что Вашему Высокопреосвященству ближе получить верные сведения о происходящем в Польской Православной Церкви, прошу Вас сообщить мне, насколько верны вышеизложенные сведения и если дело оформления автокефалии грозит идти экстренным порядком, заявить со своей стороны протест, со ссылкой на вышеупомянутое мое письмо, от 4 янв. за № 29, и с увещанием приостановить дело до получения ответа нашей Патриархии.

В виду чрезвычайной важности Польского вопроса, а также и вообще того, что у нас начинает налаживаться церковно-организационная работа не только для Союза, но и для заграницы, я бы крайне нуждался в личных переговорах с Вашим Высокопреосвященством, и потому решаюсь утруждать Вас просьбой ответить мне, – не можете ли Вы лично прибыть в Москву для доклада в Патриархии о польских церковных делах в возможно непродолжительном времени. К сему считаю долгом присовокупить, что мной уже сделаны сношения с гражданской властью относительно дня Вашего приезда сюда и выезда отсюда, и отказа со стороны гражданской власти в визе не последует».

Чего угодно другого можно было ожидать, только не этого приглашения. Казалось, что между Патриархией и зарубежной церковью лежит такая непроходимая пропасть, что о каком-либо личном общении нельзя и думать. Нам, зарубежным, оставалось довольствоваться только случайными разнообразными вестями, цену которым, быть может, немногие давали применительно к своим убеждениям, чаще всего доверяли им.

В тяжелые годы страданий нашей матери Церкви, когда она, омываясь мученической кровью, на небе обогащалась новыми молитвенниками за нас пред Богом, а здесь на земле, согреваясь и укрепляясь воздыханиями узников и изгнанников за веру, когда не мы русские православные, а инославные церкви, воздавая должное духовным подвигам ее, сблизив ее с первенствующей церковью, назвав ее мученическую страду одиннадцатым гонением на Церковь Христову, и во мне росло все выше и выше чувство благоговения перед страдалицей; где-то в тайниках сердечных нет-нет появится казавшаяся неосуществимой мечта: хотя бы вступить на край родной земли и с поцелуем ее послать глубокий поклон матери-страдалице, а с ним для немногих понятный привет: «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на Тебе возсия», а потом, если будет на то воля Божия, можно сказать себе: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко». В земных условиях приобщился Матери Святой, а больше что? Не пустая мечта. Конечно, ни границы, ни пространство не могут преградить духовного общения детей с матерью, но все же хочется большего. Иерусалим не весь освящен стопами Христа и Голгофа не вся орошена Пречистой Его Кровию, но когда паломник вступает в святой город, и всходит на святую гору, где было совершено искупление мира, то он уже как бы в некоторой реальности входит в общение с великими событиями спасения мира.

Разразилась заграничная церковная смута: одна сторона с ненужной быстротой наносила тяжелые удары другой, в изнеможении защищавшейся от них, и обе стороны старались оправдать свои действия актами воли своей Матери; новая духовная страда, но уже вызванная не внешним гонением, а внутренними погрешностями; не легко она переживалась. А тут, за рубежом неизвестно, знает ли Матерь о ней, и как она смотрит на нее? Вот бы поехать кому-нибудь туда, обо всем рассказать и обо всем узнать. И вдруг я получаю приглашение приехать в Патриархат. Радость и страх сменяли друг друга. Несказанно хотелось побыть в самом сердце нашей церкви, посмотреть исповедников веры, обо всем расспросить, обменяться взаимными рассказами; но неизвестность того, что может ожидать меня там, немного устрашали; однако, это было недолго. Нужно ехать, решил я. Воля Божия. Рубикон воли перейден. Но нужно было обо всем сообщить своему Литовскому Правительству. Я лично дал г. Премьеру проф. Вольдемарасу прочесть письмо митрополита Сергия: «Если Вы желаете поехать, то Правительство со своей стороны окажет Вам всякое содействие», – сказал тот, прочтя письмо. Я поблагодарил его, выразив свое согласие исполнить предложение митрополита Сергия. Министерство Иностранных Дел взяло на себя труд, без малейшего моего участия, в сношении через своего посланника в Москве с Советским Правительством в получении для меня визы. В Москве не сразу решились дать ее. Долго шли прения по этому делу. Наконец, недели через три, по возбуждении вопроса, наше Министерство меня уведомило, что разрешение на въезд мне в Москву дано. Дальнейшее затруднение представлялось в моем выборе спутника. Я хотел иметь при себе местного Протоиерея, но в Москве не согласились, чтобы сопровождающим меня было лицо в духовном сане. Пришлось остановиться на нашем церковном Старосте, Члене Литовского Епархиального Совета А.С. Соколове, которому при хорошем отзыве о нем Литовского Посланника в Москве была выдана проездная виза.

21 ноября н. ст. с ночным скорым поездом, сопутствуемые благожеланиями собравшихся прихожан, мы отправились исполнить волю Божию. На следующий день утром уже в Риге мы пересели на Московский поезд Рига-Москва. С немалым волнением мы ожидали ст. Бигосовой, на которой производится осмотр вещей пассажиров. Около 2-х ч. дня мы подъехали к ней. Взяли у нас паспорта. Кондуктор предложил вещи нести в помещение осмотра. Вошел неторопливо носильщик с предложением услуг. Носильщики там на артельном начале, с оплатой за труд за каждую вещь, будь то хоть палка, 30 к. Станция Бигосово, по-видимому, новая, специально устроенная, как пограничная, для контроля проезжающих иностранцев. Помещение для осмотра довольно просторное. Посредине длинный глаголем прилавок для осматриваемых вещей. Тут же недалеко вправо меняльная касса. Валюту меняют на советские деньги по номинальной ее стоимости и сколько угодно. На обратном пути советские деньги, если кто пожелает получить за них иностранную валюту, оплачиваются по той же стоимости. Пассажиров ехало в Россию человек 15. Не сразу приступили к осмотру. Пришлось томительно обождать около получаса. Осмотр делали два чиновника. Один осматривал вещи, а другой провозимые книги, письма или какие-либо писанные акты. Наши вещи лежали в средине вещей других пассажиров, так что нам возможно было понаблюдать, в каком порядке происходит контрольный экзамен, трудно ли спрашивают экзаменаторы, придираются ли или снисходительны. Осмотр был не особенно тщательный, но по существу основательный. Видимо, ревизоры были люди достаточного в этом опыта и привычным глазом определяли пассажиров. Несколько больше задержались они над небольшими чемоданчиками одного, по-видимому, еврея: нашли лишние новые перчатки и еще какую-то незначительную вещь, отложили в сторону, записали в протокол: «На обратном пути получите». Подошли к нам. Мы раскрыли чемоданы и корзину с продуктами. Корзину даже нисколько не осматривали; да нам еще в Ковне сказали, что провианта можно вести сколько угодно. Поверхностно осмотрели содержимое чемодана, сняли газетную обертку с некоторых вещей; были там Новый Завет и некоторые нужные для ежедневного пользования богослужебные книги, их не осматривали. В портфеле было несколько документов церковного характера, церковный календарь, записные книжки. Несколько заинтересовались документами; медленно перелистав и перебрав их, все оставили при мне. В портфеле случайно лежал экземпляр «День русской культуры о Толстом».

– Разрешите оставить его, – обратился ко мне контролер, и не дождавшись ответа, бросил его под прилавок. – Сколько денег при Вас?».

– Столько-то и таких-то, – и я хотел было вынуть все из бумажника для проверки.

– Не надо, мы верим.

Количество денег было отмечено в паспорте. Осмотр кончен. Мы свободны. Я пошел пройтись по платформе. Два-три рабочих прошли мимо, один снял шапку и я ему ответил тем же. Около 4-х ч. два звонка уведомили, что поезд вот-вот отойдет. Мы уже сидели в отдельном купэ «мягкого» вагона. Мы уже «на том свете». Что-то будет там? Теперь можно спокойнее, хотя в окно вагона смотреть на родную землю – та ли она, что прежде? «Равнодушная природа», как будто не изменилась: те же поля, луга, те же при линии мелкие кустарники, те же виднеются сельские хатки с кое-где уже вечерним дымком из труб, те же блестят скромные огоньки в окнах. Нет-нет да покажется вдали с зеленым куполом и желтым крестом маленькая сельская церковь. Вид ее трогает теплые родные чувства. Поезд шел вполне удовлетворительно. Проезжались станции, а народу на них почти никого. Впрочем было ночное время. Утром 23-го на совершенно чистом безоблачном небе взошло яркое солнце и послало нам в окно родной привет – свои поздней осени теплые лучи. Вот-вот близится Москва. Было уже около 10 ч. утра. «Вот и Москва», – улыбаясь сказал проводник. Вещи были уже готовы к выносу. Поезд остановился. Москва. Александровский вокзал. Входит носильщик.

– Вас ожидает архиерей, – сказал он, обращаясь ко мне. Мне показалось, что я не расслышал его слов.

– Что он сказал? – спросил я своего спутника.

– Вас ожидает архиерей.

Немало меня смутило это; не привык я к таким встречам. Он, вероятно, мелькнула у меня мысль, в каком-либо архиерейском отличии, а я в теплой рясе, обычной, осенней шляпе, без посоха, с зонтом в руке. Нужно торопиться выходить. Смотрю, и с немалым, не скрывшимся от владыки, удивлением, против двери вагона стоит в меховой с бобровым воротником рясе, в клобуке и с архиерейским посохом в руках архиепископ Алексий, член Патриаршего Синода. Поприветствовали друг друга принятым порядком:





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66807798) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Это представляет собой нынешняя мировая жизнь, в которой происходит конференции за конференциями только запутывающими жизнь, и нимало не ослабляющими страха пред чувствуемым всеми как бы неизбежным грозным новым мировым, почти стихийным взрывом.