Книга - Мутанты. Взламывая генетический код человечества

Мутанты. Взламывая генетический код человечества
Эбен Киркси


Научный подход
В ноябре 2018 года по всему миру прогремела новость: на конференции в Гонконге доктор Хэ Цзянькуй объявил, что создал двух детей с отредактированными генами – близняшек по имени Лулу и Нана.

Ученые по всему миру стремятся догнать Китай в сфере генетических исследований. Редактирование гена двигает инновационную экономику, а она может усугубить экономическое и расовое неравенство. На кону фундаментальные вопросы науки, здравоохранения и социальной справедливости: кто получит доступ к технологии редактирования гена? Эбен Киркси познакомит вас с крупнейшими учеными, популяризаторами и предпринимателями, благодаря которым передовые технологии генной инженерии, такие как CRISPR, появляются в больницах ваших городов.

Эта книга написана не в «башне из слоновой кости» – автор обсуждал насущные проблемы с врачами, людьми с хроническими заболеваниями, активистами, которые имеют иной взгляд на генетически модифицированное будущее человечества.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Эбен Киркси

Мутанты. Взламывая генетический код человечества


Лулу и Нане



Перевод оригинального издания:



Eben Kirksey

THE MUTANT PROJECT: INSIDE THE GLOBAL RACE

TO GENETICALLY MODIFY HUMANS



Впервые книга опубликована в США St. Martin’s Press, импринтом St. Martin’s Publishing Group.






.



© Eben Kirksey, 2020

© Перевод на русский язык. ООО «Издательство АСТ», 2022

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022




Хроника событий



Прошлое

1818

Первый в мире научно-фантастический роман Мэри Шелли «Франкенштейн» повествует о молодом исследователе, который создает существо со сверхчеловеческими способностями.

1859

Чарльз Дарвин публикует «Происхождение видов».

1901

Гуго де Фриз в «Мутационной теории» представляет фундаментальные идеи о генетической изменчивости и эволюционных изменениях.

1953

Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик заявляют, что открыли «секрет жизни» – двойную спиральную структуру ДНК, – разглядев ее на рентгеноструктурном снимке, сделанном Розалинд Франклин, который был у нее украден.

1963

Дебют Людей Икс из комиксов Marvel – супергероев-мутантов, борющихся за равенство и справедливость.

1978

В Англии рождается Луиза Браун – первый в мире ребенок из пробирки.

1978

Есидзуми Исино обнаружил в локусах бактерий CRISPR, или короткие палиндромные повторы, регулярно расположенные группами. Функция CRISPR неизвестна.

2000

Президент Билл Клинтон обнародовал предварительные результаты проекта «Геном человека», заявив: «Независимо от расы, люди на 99,9 % одинаковы».

06.2012

Дженнифер Дудна и Эмманюэль Шарпантье демонстрируют, как изменять ДНК с помощью CRISPR.


Настоящее

04.2015

Лаборатория Джунджу Хуана в Гуанчжоу (Китай) сообщает о создании генетически модифицированных человеческих эмбрионов.

06.2016

Первое клиническое испытание CRISPR в США получило первоначальное одобрение правительственной комиссии.

2016

На канале Netflix выходит сериал «Очень странные дела», который рассказывает о секретных правительственных экспериментах над детьми со сверхъестественными способностями.

09.2016

Открыт Китайский национальный генный банк (China National GeneBank). Его цель – собрать ДНК всех людей на земле.

10.2017

Председатель Китайской Народной Республики Си Цзиньпин произносит свою речь в поддержку «Китайской мечты». В ней он призывает страну сделать приоритетными инновации «с новейшими прогрессивными технологиями».

2018

В январе Хэ Цзянькуй имплантирует генетически модифицированный эмбрион в утробу матери, но он не приживается. В марте, после нескольких неудачных попыток, женщина, известная как P6, забеременела.

10.2018

В континентальном Китае на свет рождаются Лулу и Нана – первые в мире «отредактированные» младенцы.

12.2018

На открытии Второго международного саммита по редактированию генома человека в Гонконге новость о рождении ГМО-детей просачивается в прессу.

12.2019

Доктор Хэ получает трехлетний тюремный срок




Пролог

Заявить на весь мир


Сюрреалистическая картина в холле отеля – из очищенного апельсина выглядывает горилла с сигаретой, астронавт едет верхом на киборге-жирафе – была прекрасной заставкой для сенсации, которая потрясла мир. В ноябре 2018 года отель Le Mеridien Cyberport в Гонконге оказался в эпицентре скандала, связанного с Хэ Цзянькуем. Тогда журналист сообщил всему миру, что Цзянькуй, остановившийся в этом отеле, создал первых в мире «отредактированных» младенцев. В Le Mеridien Cyberport приехали многие мировые эксперты на Второй международный саммит по редактированию генома человека, встречу, созванную для обсуждения будущего человеческого вида. И пока CNN обзывало эксперимент «чудовищным», а в лабораториях и домах по всему миру жарко обсуждали содеянное, доктор Хэ сконфуженно сидел на диване в холле.

Хэ Цзянькуй пытался объяснить ситуацию Дженнифер Дудне – химику из Калифорнийского университета в Беркли, стоявшим у истоков нового инструмента генной инженерии – CRISPR. Дудна предсказывала, что CRISPR начнут использовать для управления эволюцией нашего вида. Она писала: «Мы обладаем способностью редактировать не только ДНК каждого живого человека, но и ДНК будущих поколений». И пока Хэ рассказывал о лабораторном регламенте и описывал свои манипуляции с генами свежеоплодотворенных человеческих яйцеклеток с помощью CRISPR, Дудна качала головой. Она понимала, что этот момент когда-то настанет. Но Дудна полагала, что это произойдет в далеком будущем. Вот так, в отельной суматохе, научная фантастика начала превращаться в доказанный факт.

Когда разразилась шумиха, я как раз заселялся в Le Mеridien. А впервые я столкнулся со слухами о ГМО-детях Хэ, беседуя в лифте с другими участниками саммита. Мы приехали в Гонконг, чтобы обсудить науку, этику и управление CRISPR, а также ряд менее известных инструментов для работы с ДНК. Пытаясь преодолеть ощутимый джетлаг (участники прибыли самолетами из Европы, США и разных частей Азии), мы прислушивались к разговорам в холлах отеля, находясь на границе реальности, между сном и бодрствованием.

Открыв дверь своего гостиничного номера – роскошного люкса, предоставленного Национальной академией наук США, – я начал искать надежные источники информации в Интернете. Меня пригласили выступить на панели по этике исследований сразу после Хэ Цзянькуя, поэтому нужно было быстро наверстать упущенное. Я нашел на YouTube видео с подробностями эксперимента, которые лаборатория Хэ опубликовала буквально за пару часов. Позируя на фоне своего лабораторного оборудования, Хэ с лучезарной улыбкой объявил миру: «Несколько недель назад две красивые китайские малышки по имени Лулу и Нана пришли с криком в этот мир – такие же здоровые, как и любые другие младенцы». Эксперимент был направлен на удаление одного гена с помощью CRISPR. Хэ утверждал, что этот новый метод генетической хирургии позволяет рожать ВИЧ-устойчивых детей.

Склонившись над ярким экраном ноутбука, я внимательно изучал мнения, которые только начинали формироваться. Китайские обозреватели видели на горизонте возможную Нобелевскую премию и заявляли, что Хэ пошел по стопам неоднозначных ученых – создателей первого «ребенка из пробирки» в 1978 году. На Weibo — крупнейшей китайской соцсети – шли бурные дебаты, хештег #??? ?????? ????# (#FirstGeneEditedHIVImmuneBabies; «первые генно-измененные дети с иммунитетом к ВИЧ») просмотрели 1,9 миллиарда человек. Некоторые китайские лидеры мнений восхваляли Хэ Цзянькуя как национального героя от науки. Другие осуждали его, говоря, что постыдно обращаться с детьми, как с морскими свинками. Журналисты обнаружили связи доктора Хэ с биотехническими компаниями (как сообщалось, стоимость одной из них составляла 312 миллионов долларов США) и утверждали, что у ученого был серьезный финансовый конфликт интересов.

Все, кто следил за новостями, знает, что было дальше. За последующие несколько дней Цзянькуй Хэ пережил свой звездный час, после чего впал в немилость. В конце концов он лишился работы в университете и оказался на тюремной скамье. Окружной суд Китая приговорил его к трем годам тюремного заключения за ведение медицинской практики без лицензии, обвинив ученого в погоне за «личной славой и выгодой».



После бессонной ночи на гала-приеме, устроенном гонконгским миллиардером, я встретился с Дженнифер Дудной. Общаясь с международными финансистами и научной элитой, я чувствовал себя слегка не в своей тарелке. На мне все еще сказывалась усталость от долго перелета из Сан-Франциско, где несколько дней назад я встречался с активистами ВИЧ-положительного сообщества. Попивая бокал шампанского в кулуарах с Дудной, я взял у нее интервью. Я включил цифровой диктофон и предложил ей поразмышлять над экспериментом Хэ Цзянькуя.

Дженнифер Дудна призналась, что манипуляция с генной устойчивостью к ВИЧ – еще «не самое худшее, что он мог выбрать», поскольку ранние эксперименты в США уже демонстрировали многообещающие результаты. Но тут же добавила: «Я ни в коем случае не одобряю это исследование». Несмотря на это Дудна предположила, что в ближайшем будущем с Хэ могут снять обвинения. «Давайте перенесемся на какое-то время вперед, – продолжила она. – Допустим, на два года. Теперь это здоровые двухлетние девочки, и кажется, что все прошло хорошо… Тогда люди оглянутся назад и скажут: “Может, сам процесс и не был правильным, но результат оказался достойным”». Дудна критиковала «процесс», поскольку считала его тщательно спланированным рекламным ходом. Результаты исследования были представлены в видеороликах на YouTube, а не в рецензируемой научной публикации. «Заявление вбросили как неожиданный релиз альбом Бейонсе», – сообщали STAT News.

Позже я узнал, что всего за несколько недель до публичного объявления доктор Хэ отправил свое исследование редактирования эмбрионов в престижный журнал Nature. Он планировал сохранять эксперимент в тайне, пока авторитетный журнал не примет статью к публикации. Но Антонио Регаладо, журналист-расследователь из MIT Technology Review, разузнал ключевые факты и обнародовал историю еще перед началом саммита. Заранее записанные видео публиковались на YouTube по мере нарастания споров. На фоне этой шумихи Nature отклонил статью.

История докторе Хэ должна была стать неким переходом к более масштабной области – рассказу о CRISPR и открытию генетической медицины. На мероприятии неоднократно звучали новости о других попытках генетически модифицировать человека. В Англии, США и многих других лабораториях континентального Китая уже проводились эксперименты. И так как миллиардеры и инвесторы с Уолл-стрит активно подключались к процессу, а врачи и ученые делали карьеру в сфере CRISPR, я невольно задавался вопросом: кого же считать провидцем, а кому суждено стать изгоем?

Сама Дженнифер Дудна не интересовалась эмбриональной инженерией; ее лаборатория занималась в основном фундаментальными науками. Но пару лет назад к ней обратился предприниматель из Сан-Франциско с вопросом, не хотела бы она присоединиться к венчурному стартапу по фертильности, «ориентированному на женщин – предположительно фертильных – в возрасте от 20 лет, которые какое-то время не хотели бы иметь детей». Бизнесмен намеревался собрать яйцеклетки у молодых женщин и сохранить их в замороженном состоянии до тех пор, пока сами женщины позже не захотят иметь детей. Нанимая передовых ученых в сфере CRISPR, предприниматель надеялся предоставить клиентам самые лучшие решения в области генной инженерии. «“Людям, которые возвращаются в 40 лет с намерением завести ребенка, я смогу предложить сразу несколько вариантов”, – вспоминает Дудна слова бизнесмена. – Звучит фантастически, но кто знает».

От этого коммерческого предложения Дудна отказалась, но поучаствовала в ряде других стартапов: Caribou Biosciences, Intellia Therapeutics и Mammoth Biosciences, призванных развивать медицинское применение генетической хирургии для взрослых. Кроме того, Дудна оказалась вовлечена в затянувшийся патентный спор, который, по некоторым данным, оценивается в миллиарды. Суть спора заключается в том, чьей интеллектуальной собственностью является CRISPR.

В погоне за славой и богатством доктор Хэ был не одинок. Казалось, на саммите не было ученых, не виновных в финансовых конфликтах интересов. Все эти предприимчивые биологи уже собрали от венчурных инвесторов, крупных фармацевтических компаний и фондового рынка сотни миллионов для экспериментов по генной инженерии на людях. Я подслушал оживленную беседу о новых инвестиционных возможностях. Недавно в США одобрили первую генную терапия для лечения рака – терапию стоимостью в 475 000 долларов. И пока ученые восторгались CRISPR-революцией, я спокойно размышлял, как генетическая медицина потрясает общество. Ориентированные на прибыль предприятия в области исследований и медицины открыли новую эру колоссального медицинского неравенства.

Поскольку рыночные силы продвигают CRISPR в клиническую практику, я решил ответить на основные вопросы о науке и справедливости: кто получает доступ к передовой генетической медицине? Есть ли творческие способы демократизировать эту область? Размышляя над этим, я параллельно исследовал и вопросы, которые могут серьезно повлиять на будущее нашего вида: можно ли дать родителям право выбирать генетические характеристики своих детей? До какой степени допустимо изменять состояние человека, вмешиваясь в ДНК?



Будучи культурным антропологом, я часто замечал, что во всех спорах о природе человека выступаю против биологов. С тех пор как в 1928 году Маргарет Мид написала «Взросление на Самоа»[1 - Маргарет Мид. Культура и мир детства. Избранные произведения. – М.: Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1988.], антропологи стали утверждать, что жизнь человека определяется «социальным окружением, средой, где родился и был воспитан человек», а не одной наследственностью. Недавно антропологи присоединились к другим прогрессивным мыслителям в попытках выяснить, какие новые экспериментальные возможности открывает перед людьми наука


. Теперь мы изучаем, как нашу социальную среду формируют синтетическая химия, смартфоны, интернет и биотехнологии.

Вместо того чтобы ограничить свое исследование какой-то одной культурой, я преследовал цель картировать влияние генной инженерии на человечество. Я путешествовал по миру, следуя за CRISPR, – как он переходил от сообщений в СМИ в лаборатории, проходил через алгоритмы искусственного интеллекта в клетки эмбрионов и тела живых людей. Пока ученые, корпоративные лоббисты, врачи и предприниматели в сфере биотехнологий пытались реконструировать саму жизнь, я изучал через призму антропологии новые формы власти.

Я предложу вам мозаичный портрет. Это история о людях и проблемах по обе стороны власти, которые появились вместе с CRISPR. Я вращался среди влиятельных людей, находясь в их родной среде обитания: на конференциях, в роскошных отелях, ресторанах, корпоративных офисах и оснащенных лабораториях. Чтобы лучше понять, как изменяется социальное неравенство в этом дивном новом мире, я брал интервью у хронических больных, ученых-инвалидов и хакеров. От центров власти к периферии – я шел туда, где мог найти ответы. В то время как новые технологии преобразовывали науку и медицину, вновь возникали старые конфликты.

Когда я задался целью встретиться с одними из первых генетически модифицированных людей, то вышел на активистов, которые вели борьбу со страховыми агентами и биотехнологическими компаниями за методы лечения, потенциально спасающие жизнь. За 10 лет до того, как Хэ Цзянькуй спровоцировал разногласия в Китае, небольшая группа ВИЧ-позитивных геев в США незаметно приняла участие в клиническом испытании, получившим название «Эксперимент по редактированию генов, впервые проводимый с участием человека». Исследователи планировали удалить у этих людей ген – ту же последовательность ДНК, которую позже выбрал доктор Хэ, намереваясь создать устойчивость к вирусу и восстановить поврежденную СПИДом иммунную систему. Мэтт Шарп, один из ветеранов-активистов по борьбе с ВИЧ и участник этого исследования, убедил меня, что изменение его личной ДНК не так уж важно, но в генной инженерии сокрыт действительно большой медицинский потенциал. Кроме того, Шарп подтвердил мои подозрения: биотехнологические компании ставят прибыль выше здоровья человека, поскольку ищут перспективные сферы применения генного редактирования в клинической практике.



«Редактирование» генов – не самая подходящая метафора для объяснения научной стороны CRISPR. На компьютере я могу без труда вырезать и вставлять текст из одного приложения в другое или удалять части – буква за буквой, строка за строкой. Но у CRISPR отсутствуют эти точные методы редактирования. CRISPR скорее похож на крошечный дрон Reaper, умеющий адресно повреждать ДНК. Иногда он наносит высокоточный ракетный удар, уничтожая цель. Но в то же время он способен нанести и серьезный опосредованный урон – например, если вместо намеченной цели дрон атакует свадебную вечеринку. Зачастую в своих попытках улучшить код жизни ученые случайно разрушают большие куски ДНК. CRISPR также может «сбиться с пути», если запрограммированные координаты окажутся неоднозначными, как беспилотник, который автоматически поражает друзей, соседей и родственников подозреваемых в терроризме. CRISPR может сохраняться в клетках неделями, перескакивая по хромосомам и вызывая новые повреждения ДНК всякий раз, когда будет находить близкое совпадение с намеченной целью.

Для изменения идей «редактирования» предлагались и другие метафоры: генетическая «хирургия» или «взлом» ДНК. Крайне важно указать на возможный риск и необходимость проявлять осторожности, используя CRISPR. Идея генетической хирургии предполагает, что нож хирурга может дрогнуть, и это приведет к непреднамеренной травме


. Каждая из представленных аналогий – запрограммированный беспилотник, скальпель хирурга, хакерский код – дает свой ракурс на то, как работает CRISPR, хотя и скрывает беспорядок внутри клеток. На мой взгляд, пока не появилась идеальная метафора, мы можем использовать технический язык: CRISPR – это фермент, который производит направленный мутагенез.

Иными словами, CRISPR создает мутантов.



Строго говоря, мы все – мутанты. На молекулярном уровне каждый из нас уникален. Жизнь любого из нас начинается с 40–80 новых мутаций, которых нет у наших родителей. С самого рождения у всех нас присутствует около 20 неактивных генов из-за мутаций, утративших функцию. Среднестатистический человек всю жизнь накапливает мутации внутри тела и даже в мозге. Согласно исследованию, опубликованному в Proceedings of the National Academy of Sciences, к 60 годам в одиночной клетке кожи будет 4000–40 000 мутаций. Эти генетические изменения являются результатом ошибок, которые возникают при каждой репликации ДНК в процессе деления клеток, либо при повреждении клетки радиацией, ультрафиолетовыми лучами или токсичными химическими веществами. По сути, мутации – это не плохо и не хорошо, просто по-другому.

Ученые только начинают понимать всю сложность последовательностей ДНК, которые делают нас людьми. Пока что относительно хорошо изучены гены, отвечающие за основные внешние признаки человека: цвет волос, глаз и кожи. С помощью простого генетического теста можно выявить определенные заболевания, такие как серповидно-клеточная анемия и гемофилия. По мере развития науки становится ясно, что гены – это крошечные кусочки очень сложной головоломки. Некоторые признаки, которые кажутся нам простыми (например рост), могут определяться не столько генетикой, сколько нашим рационом. В одном исследовании, опубликованном в журнале Nature, обнаружили, что гены объясняют только «10 % фенотипических вариаций роста». По мере публикации все большего количества доказательств мы сможем ответить на извечные вопросы о природе человека, например, чем обусловлено то или иное поведение – природой или скорее воспитанием.

Ген гомосексуальности исследователям найти не удалось. В то время как психиатры с уклоном в биопсихологию продолжают твердить, что в психических заболеваниях играют роль гены, ученые так и не смогли разработать надежные тесты ДНК, позволяющие выявлять такие состояния, как шизофрения, депрессия и биполярное расстройство. Сложные признаки (интеллект и так далее) будоражат умы ученых-генетиков. И все-таки незначительные мутации ДНК могут привести к катастрофическим последствиям.

В самых отдаленных уголках мира уже появляются мутанты с особыми способностями. В 1932 году в малоизвестном медицинском журнале появилась информация об «искреннем и простодушном» чехе из Праги, который был не способен испытывать боль. Он работал швейцаром и шофером, а на сцене водевиля превращался в человека-игольницу. Из материалов первичного врачебного заключения следовало, что на своих шоу он просил зрителей «выйти на сцену и вонзить булавки в любую часть тела, кроме живота и паха». Чех стал известен благодаря своему коронному номеру: распятию на кресте четырьмя позолоченными шипами. Научное сообщество того времени изо всех сил пыталось объяснить этот странный феномен


.

Позднее ученые обнаружили редкую мутацию в SCN9A – гене, который встречался у людей по всему миру и позволял обладателям не испытывать боли. Один мальчик из клана Куреши на севере Пакистана стал местной знаменитостью за свои уличные шоу: он протыкал руки ножами и ходил по горящим углям, но не испытывал при этом ни малейшего дискомфорта. Мальчик умер незадолго до своего четырнадцатилетия, спрыгнув с крыши дома. Люди, не испытывающие болевых ощущений, рождались в Аргентине, Италии и отдаленной канадской провинции Ньюфаундленд. Те, у кого отсутствовала функциональная копия SCN9A, накопили изрядную долю синяков, порезов и ожогов. В младенчестве некоторые такие мутанты откусывали себе языки. Но, как нам часто напоминает Голливуд, особая способность может стать проклятием.

Наличие мутантов в массовой культуре играет важную роль в создании мифов о высоких технологиях. Некоторые мультфильмы воспевают мутации как фантастические способности. Известные любители пиццы Черепашки-ниндзя знамениты своей борьбой с преступностью во имя закона и порядка. В более мрачной научно-фантастической литературе мутантов используют, чтобы проиллюстрировать лицемерие и бесчеловечность научных институтов. Жестокие эксперименты над детьми, рожденными с особыми способностями, показаны и в современных сериалах на Netflix (например «Очень странные дела»). Фильмы ужасов и видеоигры о безмозглых зомби и плотоядных мутантах объединяет общая тема: наука может создать монстров, которыми нельзя управлять.

Репортеры, которые забили тревогу из-за рождения Лулу и Наны, называя их причудливыми CRISPR-«франкенкрошками», с литературным первоисточником явно не были знакомы. Сейчас монстра Франкенштейна представляют в виде тупоголового гиганта с электродами на шее – этот образ прочно закрепился в нашем сознании после выхода в 1931 году первого черно-белого фильма студии Universal Pictures. В оригинальном же готическом романе «Франкенштейн», который в 1818 году создала Мэри Шелли, монстр описывался как сверхъестественное существо, движимое желанием быть любимым. Очень умное, благородное существо, четко излагающее свои мысли, стало агрессивным, только когда человеческое общество отвернулось от него. На фоне споров об эксперименте доктора Хэ политолог и литературовед Эйлин Хант Боттинг защищала права генетически модифицированных детей на жизнь, любовь и процветание. Переосмыслив популярный сценарий, она написала эссе для Washington Post, в котором высказала предположение, что Франкенштейн является поучительной историей о возможной «вопиющей дискриминации в отношении биоинженерного ребенка»


.

На заре своих международных приключений в мире CRISPR-исследований я старался держать классику научной фантастики под рукой. Богатый архив научно-фантастических произведений помог мне осознать потенциал и опасности экспериментов по изменению человеческого вида.

Самыми каноническими мутантами в поп-культуре стали Люди Икс – герои со сверхъестественными суперсилами и серьезными физическими недостатками. Эту серию комиксов Marvel в 1963 году создали двое американских евреев как притчу о гражданских правах. Оригинальный фильм «Люди Икс» открывается сценой из Освенцима. Когда нацистские солдаты разлучают еврейского мальчика с родителями на входе в лагерь смерти, металлические заборы неестественно скручиваются и деформируются. В последствие этот мальчик становится могущественным суперзлодеем Магнето. Он видит будущее, в котором усовершенствованные мутанты будут властвовать на Земле. По словам Лоуренса Барона, специалиста по истории Холокоста, Магнето «испытывает обоснованный страх, что новая раса подобных ему мутантов может столкнуться с преследованием и, в конечном счете – истреблением, если не нанести превентивный удар по параноидальным людям»


. Люди Икс постоянно осуждали фанатизм и дискриминацию. Тем не менее настоящими героями первого поколения комиксов были белые люди. И все-таки Люди Икс пользовались большой популярностью, поскольку с «мутантами» могли отождествляться жертвы всех форм дискриминаций, а не только отдельной группы, подвергаемой гонениям


.

Сверхъестественные способности мутантов из серии «Люди Икс» (взять хотя Шторм, управляющую погодой, или Циклопа, стреляющего лазерами из глаз) – это чистой воды фантазия. Но другие признаки (например светящаяся зеленая кожа) с использованием уже существующих технологий вполне возможно «перенести» на людей. В 2020 году бразильский художник-модернист в сотрудничестве с французским генетиком создали генетически модифицированного кролика по кличке «ЗФБ-кролик». ЗФБ расшифровывается как «зеленый флуоресцирующий белок»; при добавлении ДНК медуз его без труда синтезирует большинство организмов. Поскольку базовая структура людей близка к кроликам, можно было бы сравнительно легко создать ЗФБ-людей с необычным зеленым свечением.

Ученые выявили ряд генов, которыми в принципе можно было бы управлять. Например, теми, которые связаны с цветом кожи и глаз. Федор Урнов, американо-русский эксперт по редактированию генов, заявил, что с точки зрения биологии возможно создать солдат или спортсменов с повышенной выносливостью, скоростью и мышечной массой. Генетические «улучшения» сопряжены с серьезным риском для здоровья, но военачальники давно пренебрегают здоровьем и благополучием своих солдат. Такая же дурная репутация и у клиник по лечению бесплодия: как у организаций, ориентированных на прибыль и готовых продавать парам дорогие и научно неподтвержденные методы лечения. Так, ЭКО-клиника New Hope Fertility Center на Манхэттене уже рекламирует новую методику: в скором времени будущие родители смогут создавать «дизайнерских детей» с помощью CRISPR


.

Пока ученые теоретизируют о страшных военных сценариях и будущем без расизма, а рыночные силы с головокружительной скоростью приносят клиникам новые генетические технологии, наступает момент, когда необходимо сбавить скорость и четко прописать правила дорожного движения. Необоснованные попытки улучшить человеческий вид уже приводили к зверствам. Вспомнить хотя быть нацистские лагеря смерти, которые систематически «очищали» общество от гомосексуалистов и евреев. Попади CRISPR в плохие руки, это может оказаться разрушительным для всего человечества.



В водовороте незатихающих споров все гадали: явится ли доктор Хэ Цзянькуй на свою публичную казнь на саммите. В назначенный час мы собрались в переполненном зале Гонконгского университета, и еще 1,8 миллиона человек смотрели веб-трансляцию в режиме реального времени. Помещение наводнили репортеры. Ведущий саммита строго предупредил их о правилах поведения. Затем на сцене поприветствовали Хэ. Человек, к которому было приковано все внимание, не появился. Секунды превращались в минуты. Внезапно из черного хода показался Хэ. Его сопровождала служба охраны с проводами наушников, свисающими с ушей. Показав 58 слайдов PowerPoint, изобилующих технической информаций, Хэ ошарашил нас новой сенсацией. Отвечая на вопросы после доклада, ученый заявил, что в ходе его эксперимента CRISPR-ребенком забеременела еще одна женщина.

Как только Хэ закончил речь, на трибуну поднялся старейшина научного сообщества. Дэвид Балтимор получил Нобелевскую премию в 1975 году за новаторскую работу о вирусах. С тех пор он стал ведущей фигурой, призывающей ученых упражняться в самообладании с новыми, мощными технологиями генной инженерии. Как главный организатор и председатель Международного саммита по редактированию человеческого генома, Балтимор надеялся установить международные правила ответственного использования CRISPR. В тот день, на глазах у всего мира, он признал, что ученые больше не смогут сдерживать себя. Нобелевский лауреат заявил: «Научное сообщество с треском провалилось в саморегуляции». Позже той же ночью, в счастливые часы Le Mеridien Cyberport, Дэвид Балтимор и 13 членов оргкомитета саммита слонялись вокруг бара. Бесплатные еда и напитки (оливки, сыры, орешки и начос) лишь подогревали обсуждения доктора Хэ и их личной ответственности за будущее человечества. Эта группа международных биологов и специалистов по этике – научных умов из Японии, Южной Кореи, Индии, Франции, США и Китая – пыталась решить, стоит ли научному сообществу продолжать эксперименты, провоцирующие мутагенез в эмбрионах человека. Другие участники – 46 делегатов саммита, остановившиеся в отеле, – остались наедине со своими мыслями.

Когда над грузовыми судами в Телеграф-Бей садилось солнце, я сидел в баре с Уильямом Херлбатом, профессором нейробиологии в Стэнфорде и членом Президентского совета по биоэтике Джорджа Буша. Херлбат разделял мои сомнения о создании генетически спроектированных детей, но совсем по другим причинам. Будучи христианином, глубоко убежденным в святости человеческих эмбрионов, Херлбат стоял на саммите неким особняком. Но он представлял важный избирательный блок в Америке, поскольку по религиозным причинам многие люди выступали категорически против исследований стволовых клеток и эмбрионов человека. Несмотря на то что я не разделяю христианских убеждений, его труды кажутся мне весьма убедительными. В эссе под названием «Создавая будущее» (Framing the Future) Херлбат указывает, что «преувеличенные ожидания и представления о человеческом совершенстве» привели к стремительному и неосмотрительному выходу на арену улучшения человека


.

Оргкомитет саммита собирался в закрытом режиме в нескольких футах от нас. Херлбат переживал о том, что обсуждали за закрытыми дверьми – отчасти потому что являлся близким другом доктора Хэ. Еще до того, как новости о CRISPR-близнецах приковали внимание к Хэ, оба ученых часами обсуждали этичность экспериментов с человеческими эмбрионами. Херлбат выступал категорически против испытаний доктора Хэ на людях, хотя и знал, что многие другие исследовательские инициативы движутся в том же направлении. «Похоже, что Хэ сделали козлом отпущения, – сказал Херлбат, – чтобы защитить другие проекты по редактированию эмбрионов в США и Европе от нападок общественности».

Старые опасения об упадке Запада и боязнь того, что Китай станет мировым лидером в области научных инноваций, снова всплыли на поверхность. Многие журналисты, особенно те, кто заклеймил доктора Хэ «чудовищем», невольно вдохнули новую жизнь в старые стереотипы из колониальной литературы. Доктор Фу Манчу, безумный ученый с Востока, впервые появился в британском романе 1913 года. Его образ олицетворял собой страхи перед «жестоким коварством народов Востока, собранном в одном гигантском интеллекте, со всеми богатствами научных знаний прошлых и нынешних времён»


. Первый фильм о Фу Манчу с участием белого актера с фальшивым китайским акцентом вышел в США в 1923 году, за год до того, как в Акт об исключении китайцев[2 - Первые китайцы появились в Америке, когда началась Калифорнийская золотая лихорадка 1848 года. К 1880-му году более 200 000 китайцев осели в Калифорнии, что составляло 10 % от ее населения. Это привело к усилению конкуренции на рынке, и на первый план вышел национальный вопрос. В 1882 году Конгресс издал акт, запрещающий китайцам въезд в страну, который действовал до 1943 года. – Прим. изд.] были внесены поправки, запрещающие гражданам Китая иммигрировать в Соединенные Штаты. Теперь, почти столетие спустя, обновленный страх перед азиатскими учеными-злодеям отвлекал общественность и влиятельных ученых от главного.

«Мне кажется, в итоге он оказал человечеству как минимум одну услугу, – позже сказал журналисту Уильям Херлбат. – Хэ заявил на весь мир, что будущее наступило быстрее, чем мы планировали, а с мощью новых технологий пришли и новые серьезные трудности».

Уже в баре отеля Le Mеridien, где, как гласила табличка на стене, «изысканное звуковое сопровождение и днем, и ночью», с легкостью сочетались классика пост-панка и фолк середины века, к нам присоединился младший из четы Херлбат. У Бенджамина Херлбата, историка науки из Университета штата Аризона, были собственные провокационные взгляды на силу и мощь технологий. Бенджамин твердо уверен, что генно-модифицированное будущее не является для человечества неизбежностью. Он утверждает, что мы не должны рассматривать технологии как «двигатель истории». Сам по себе CRISPR не имеет власти; эта молекула становится могущественной только в руках отдельных людей


.

Пока мы с Херлбатами обсуждали взаимосвязь власти в науке и обществе, комитет до поздней ночи корпел над написанием коммюнике. Альта Чаро, один из ключевых членов оргкомитета, рассказала, что испытывала проблемы со сном: в 2:30 утра она проснулась одновременно из-за джетлага и восторга от собственной причастности к такому историческому моменту. Альта продолжала работать над заявлением из гостиничного номера, передавая черновики другим членам комитета, пока на рассвете итоговый документ не был готов к публикации. Рассказывая о своей бессонной ночи, Чаро вспомнила высказывание выдающегося профессора Э. Аллана Фарнсворта – своего преподавателя по договорному праву в Колумбийском университете: «Побеждает тот, кто первым зафиксирует это на бумаге».

Следующим утром оргкомитет саммита представил миру заявление, в котором резко осуждал Хэ Цзянькуя. В то же время своим заявлением они открыли дверь к «строгому и ответственному» созданию еще большего количества генно-модифицированных детей. Оргкомитет настаивал на том, чтобы клинические испытания на эмбрионах продолжались, но только при «строгом независимом контроле, веском медицинском обосновании, отсутствии разумных альтернатив, долгосрочном последующем наблюдении и внимании к социальным последствиям»


. Порицая Хэ за нарушение научных и социальных норм, комитет тем не мене настаивал, что разумное развитие в этой области все-таки возможно.

Коммюнике подчеркивало необходимость проявлять осмотрительность и осторожность. Но также гласило, что гонка за генетическое изменение человека снова началась. Небольшая группа элитных исследователей, в том числе с серьезным конфликтом интересов, решила вырваться вперед в тот самый момент, когда мировая общественность недвусмысленно просила их притормозить.




Глава 1

Я даже рада, что не оказалась первой


Давайте представим, что история первых в мире CRISPR-малышей началась иначе. Во время перелета из Лондона в Гонконг 33-летний ирландский генетик Хелен О’Нил заговорила с сидевшим рядом с ней человеком. Он спросил ее: «Если бы вы могли выбрать одну вещь, за которую люди бы вас помнили, то что бы это было?» Генетик ответила, что хотела бы войти в историю как первый ученый в мире, возвестивший о появлении отредактированного ребенка. О’Нил, как и доктор Хэ, который был всего на несколько месяцев старше ее, мечтала продемонстрировать прорывное применение этой технологии. После новостей с саммита ее попутчик нашел страницы О’Нил в LinkedIn и написал: «Готов поспорить, вы даже рады, что не были первой».

В воскресенье, через неделю после того рейса и сразу после окончания саммита, я встретился с О’Нил на позднем завтраке в Гонконге. Я чувствовал себя вялым, как будто бы с похмелья. Хелен О’Нил поведала мне, что в Университетском колледже Лондона у нее была готовая лаборатория со всем необходимым оборудованием для генетической инженерии человеческих эмбрионов, но генетик активно пересматривала свои амбиции и жизненные цели. «Я даже рада, что не оказалась первой, – призналась она. – Я все еще не отказалась от этой затеи, но надо сделать все правильно. Не хочу оказаться под пристальным радаром людей, постоянно спрашивающих: “Что же ты творишь?”»

О’Нил была разочарована поспешностью и неаккуратностью исследований Хэ Цзянькуя. «Именно такие ученые сжигают мосты для всех остальных», – сказала она. В то же время О’Нил признала, что на подобную реакцию людей могли повлиять и националистические настроения, недоверие к Китаю и даже расизм. Генетик сказала: «Если бы этот эксперимент проводили в Европе или Америке, его могли бы встретить совершенно иначе».

Несколькими днями ранее, в ходе своей лекции на саммите, О’Нил рассказала о двух британских ученых, знакомых большинству присутствующих. Когда в 1978 году Патрик Стептоу и Роберт Эдвардс создали первого в мире «ребенка из пробирки», разгорелась буря негодования: исследование во всю критиковали пресса, Папа Римский и известные ученые. Клинику Стептоу и Эдвардса даже закрыли на два года. Со временем Стептоу и Эдвардс получили частное финансирование и продолжили свои эксперименты, разработав первые методы экстракорпорального оплодотворения (ЭКО), даже несмотря на то что общество ясно просило их остановиться. Работа ученых была отмечена Нобелевской премией, но ЭКО стало распространенной практикой только в 2010 году, 30 лет спустя


.

О’Нил рассказала и о другом исследователе, имя которого было мало знакомо делегатам саммита. Индийский врач Субхас Мукерджи открыл экстракорпоральное оплодотворение независимо от Стептоу и Эдвардса. Второй в мире ЭКО-ребенок появился на свет в Калькутте всего через 67 дней после объявления о рождении первого такого младенца в Англии. Доктор Мукерджи впервые применил криогенные методы – заморозку и разморозку эмбрионов человека. Но индийское правительство раскритиковало авантюрного ученого. Отвергнутый обществом, Мукерджи покончил жизнь самоубийством


. «Что может оказаться разрушительным для карьеры одного человека… то иногда, в другой культурной среде, могут принять и восхвалять», – прокомментировала О’Нил.

Хелен О’Нил по-прежнему хочет проводить эксперименты по генной хирургии эмбрионов, чтобы устранять нежелательные мутации, а также «исправлять гены, вызывающие болезни». В лондонской клинике по лечению бесплодия не хватало складских помещений, поэтому они планировали частично избавиться от своей коллекции эмбрионов. О’Нил хотела выкупить у этой клиники криогенную емкость с сотнями замороженных эмбрионов. Все эмбрионы были пожертвованы для исследования потенциальными родителями, которые пытались зачать ребенка с помощью ЭКО. Генетические тесты показали, что каждый из эмбрионов был идиосинкразическим, то есть проявляющим различные нежелательные признаки от муковисцидоза до заболевания крови под названием бета-талассемия. О’Нил хотела проводить эксперименты с CRISPR и другими средствами для манипуляций с ДНК, чтобы постараться исправить эти генетические заболевания.

О’Нил полагала, что в тех случаях, когда эффективных альтернатив попросту не существует, для устранения генетических заболеваний можно использовать CRISPR. По словам генетика, смелый призыв руководства саммита продолжать эксперименты объяснялся чисто техническим фактом: скорее всего, генно-инженерные технологии окажутся крайне эффективными на свежеоплодотворенных яйцеклетках с одной – двумя клетками-мишенями. Клинические испытания генной терапии у взрослых имели ограниченный успех, потому что генетически изменить весь организм очень трудно. В среднем взрослый человек состоит из 37 триллионов клеток, каждая из которых имеет собственную ДНК, упакованную в хромосомы. Таким образом, крайне сложно и практически невозможно изменить с помощью CRISPR все клетки.

Большинство эмбрионов, которые О’Нил пыталась получить из лондонской клиники, были заморожены в период от трех до пяти дней после оплодотворения. То есть они состояли из 8–200 клеток. CRISPR все еще далек от 100 % точности, поэтому О’Нил прекрасно понимала, как трудно «исправить» дефектный генетический код в каждой клетке даже такого эмбриона. Тем не менее О’Нил уверена, что семьи с генетическими заболеваниями благодаря CRISPR могут получить шанс завести здоровых детей.

Отчаявшиеся люди, которые мечтают о ребенке и изо всех сил стремятся стать родителями, не остановятся ни перед чем. «Ради своей цели они готовы на все», – объясняет О’Нил. Но в действительности она ни разу не встречалась ни с одной из пар, которые пожертвовали эмбрионы лондонской клинике. О’Нил часто думает, нашли ли такие семьи способ завести здорового ребенка или все еще надеются на достижения науки. Некоторые эмбрионы были пожертвованы клинике десятки лет назад, когда редактирование нежелательных генов казалось невозможным. Некоторые из доноров, вышедшие из детородного возраста, могут получить внезапную возможность завести ребенка. Если клинические испытания CRISPR на эмбрионах одобрят в Англии, О’Нил представляет буквально, как эти родители будут спрашивать: «У вас есть мои эмбрионы? Где они? Можно ли их исправить?». По мнению генетика, крайне неэтично будет модифицировать гены этих эмбрионов и не перенести их в утробу матери.

Хелен О’Нил предупредила меня, что, помимо известных рисков ЭКО, исследование CRISPR на эмбрионах человека сопряжено с множеством неизвестных рисков. Прием высоких доз гормонов, хирургическое удаление яйцеклеток и имплантация эмбриона в ходе обычного ЭКО – все это «довольно инвазивные для женщины процедуры, – сказала она. – Это длительный процесс, который, кроме того, является стрессовым для организма – и для эндокринной, и для нервной системы». Доктор О’Нил – восходящая звезда в науке, области, где традиционно доминировали мужчины. Ей хотелось бы видеть более строгие этические руководства и продуманные законы, которые защитили бы женщин от необоснованной экспериментальной практики и произвола в медицине, ориентированной на прибыль.

Пока Хэ с непомерной скоростью шел напролом к своей цели, О’Нил вела параллельную работу, более медленную, вдумчивую и осторожную. Доктор О’Нил разделяла большинство ценностей, амбиций и убеждений доктора Хэ. Она являлась поклонницей CRISPR и считала, что не использовать этот новый мощный инструмент глупо. Перед саммитом О’Нил готовила заявку в Управление по оплодотворению и эмбриологии человека – это отрасль британского правительства, которая следит за эмбриональными исследованиями и клиниками репродуктивной медицины. Скрупулезно заполнив пачку документов, О’Нил готовилась к новым бюрократическим испытаниям. Она прекрасно знала: прежде чем она сможет начать свой эксперимент, все должно быть подписано и скреплено печатями.

В ходе нашей беседы в Гонконге О’Нил помогла мне разобраться в технических аспектах эксперимента доктора Хэ. Я же помог ей разобраться в основных этических проблемах.



С технической точки зрения эксперимент доктора Хэ был сравнительно простым: он просто объединил стандартные клинические методы ЭКО с новыми знаниями о генетической хирургии. Записавшиеся на исследование женщины принимали гормоны для стимуляции яичников. Затем им во влагалище вводили ультразвуковой датчик, а после – длинную иглу, которая отсасывала из яичников яйцеклетки и жидкость. Эмбриолог оплодотворял яйцеклетки, вводя в них сперму. Затем то же оборудование использовали, чтобы ввести CRISPR. Вырастив клетки в культуре и изучив их на предмет возможных генетических повреждений, с помощью длинной гибкой трубки яйцеклетки вводили – или переносили – в утробу матери.

С философской точки зрения рождение первых CRISPR-младенцев было для человечества важным моментом. Ученые открыто говорят об изменении генов человеческих младенцев, как минимум с 1950-х годов, когда Уотсон и Крик описали двойную спираль ДНК. Известный немецкий философ Ханна Арендт, чудом избежавшая ужасов нацизма, одной из первых предупреждала общественность о появлении научных организаций, целью которых было «создание людей высшего сорта». В 1958 году, в то время как ядерное оружие распространялось, а в космос запускали спутники, Арендт рассказывала, что ученые стремились «создать жизнь в пробирке» и «смешать под микроскопом зародышевую плазму людей с подтвержденными способностями». Исследователи обещали создать «человека будущего» за 100 лет. Арендт не сомневалась в том, что чисто технически это возможно. В бескомпромиссной книге «Vita activa, или О деятельной жизни» (The Human Condition)[3 - Ханна Арендт, Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. Перевод. В. В. Бибихина.], посвященной этому вопросу, философ также отмечала: «Нет причин сомневаться, что мы сегодня способны уничтожить всю органическую жизнь на планете».

Первоосновы будущего человека появились с большим опережением. После того как в 1978 году первого ребенка из пробирки назвали настоящим «чудом», с помощью ЭКО во всем мире родилось более 8 миллионов детей. ЭКО не привело к апокалиптической гибели человеческого вида. Из-за очень низких показателей успеха и длинного списка рисков и побочных эффектов первое поколение методов лечения бесплодия казалось скорее обыденным, чем чудесным.

По словам Ханны Арендт, холокост скатился к «банальности зла» в тот момент, когда бюрократы решили истребить инвалидов, евреев, гомосексуалистов и других людей, которые считались ниже арийской расы. Если исследователи продолжат свои поиски по «созданию людей высшего сорта», реализации нацистской программы могут косвенно способствовать даже обычные технологии.

Научные инновации могут порождать новые формы неравенства и дискриминации. В то же время новые технологии доказали свою эффективность в движениях за социальную справедливость. «Длительная борьба за расовое равенство стимулировала тактическую изобретательность», – пишет Алондра Нельсон в книге «Социальная жизнь ДНК» (The Social Life of DNA). Активисты уже нашли хитрые способы применения новых технологий, чтобы добиваться социальной справедливости


. Иммигранты использовали тесты ДНК для идентификации тел пропавших без вести членов семьи на границе США и Мексики, а также для реабилитации невиновных заключенных, обвиняемых в убийстве. Бедные женщины использовали методы лечения бесплодия для борьбы с расизмом и классовым неприятием во всем мире, настаивая на том, что технологии ЭКО не принадлежат исключительно состоятельным белым женщинам


.

Личные мечты о рождении ребенка и массовая вера в научный прогресс уже давно продвигают репродуктивные технологии в неизведанные земли


. Стоило Хэ Цзянькую шагнуть еще дальше в неизвестность, это заметили люди по всему миру. Когда научные мечты десятилетней давности соприкоснулись с реальностью, множество людей вне стен научных институтов задались одним и тем же фундаментальным вопросом: должны ли мы создавать человека будущего? И все это время могущественные научно-технические корпорации продолжали работать за кулисами, незаметно изменяя состояние человека.



Когда мы ели в гонконгском кафе – О’Нил наслаждалась яйцами Бенедикт с лососем, а я жевал тост с авокадо – она сказала: «Так странно: в каждой пище, что мы едим, всегда указаны ингредиенты, и в то же время мы готовы выращивать человеческие эмбрионы в среде, состав которой нам не известен».

Она рассказала мне о «питательной среде» – жидкости, которая кормит человеческие эмбрионы в первые моменты жизни, когда их выращивают в лаборатории. Биотехнологические компании, специализирующиеся на репродуктивной медицине, тщательно берегут свой фирменный соус – сохраняют список ингредиентов в тайне даже от инсайдеров.

Медицинские клиники и крупные биотехнические компании уже зарабатывали деньги на продаже непроверенных методов лечения доверчивым женщинам, мечтавшим забеременеть. Из-за этого Хелен О’Нил разделяла одно из моих главных беспокойств: коммерческие предприятия могут доставить CRISPR в клиники по лечению бесплодия прежде, чем наука будет к этому готова. Это не просто конкретная проблема ДНК-инженерии ближайшего будущего; она и так активно влияет на весь мир. Компании, ориентированные на прибыль, уже предлагают множество дорогостоящих и научно неподтвержденных «дополнительных» процедур к обычному ЭКО. По словам О’Нил, клиники предлагали клиентам химические методы лечения («эмбриоклей») и хирургические процедуры («скретчинг матки») еще до того, они прошли тщательную проверку на соответствие строгим научным стандартам. «Я бы назвала это скандалом дня, связанным со вспомогательными репродуктивными технологиями. На мой взгляд, очень странно, что такие процедуры попадают в клинику без рандомизированных контролируемых исследований».

Сейчас инъекция спермы в яйцеклетку в рамках стандартного лечения бесплодия считается чем-то обычным, но эта процедура была открыта по ошибке. «Игла вошла случайно», – рассказала О’Нил. Получившийся эмбрион выглядел здоровым, поэтому позже другой врач его трансплантировал. Никаких строгих тестов не проводилось, но после этой «случайности» такая инъекция «просто стала новой практикой».

Инъекция спермы в яйцеклетку превратилась в стандартную процедуру ЭКО, и О’Нил задается вопросом: «Неужели мы создаем целое поколение бесплодных мужчин?» А затем добавляет: «На самом деле, никаких долгосрочных исследований на эту тему не проводилось. Было лишь очевидное: как правило, у мужчин, родившихся подобным образом, отмечался сниженный уровень фертильности, что неудивительно, учитывая, что многие из их отцов были бесплодными». Возможно, через несколько десятилетий этим мальчикам придется вновь вернуться в клинику репродуктивной медицины. «На мой взгляд, это превращается в отличный бизнес-план», – продолжала Хелен О’Нил, поскольку клиники по лечению бесплодия создавали «постоянных клиентов».

Процедура заморозки яйцеклеток и эмбрионов в жидком азоте также быстро попала в клиники, пройдя лишь небольшое тестирование. Теперь мы знаем, что сам по себе процесс заморозки яйцеклеток с последующей разморозкой способен вызывать потенциально опасные изменения в ДНК. По словам О’Нил, женщин следует явно предупреждать об ограничениях технологий, «а не просто предлагать дорогостоящие способы перекроить биологию. Для женщин старше 42 лет вероятность беременности настолько низка, что было бы несправедливо предлагать им заморозку яйцеклеток и вселять ложные надежды».

Клиники ЭКО уже были замечены в попытках заработать деньги на парах с ничтожно малыми шансами забеременеть. «Самым ужасным в этом всем я считаю то, что вы говорите о наиболее уязвимых пациентах, – заявила она, – то есть о тех, кто хочет иметь ребенка». Коэффициент рождаемости при ЭКО очень низкий (от 29 % для женщин младше 35 лет до 2 % для женщин старше 44), поэтому многие клиники пытались несколько завысить свои результаты, играя с числами. Некоторые врачи приписывали «химическую», а не клиническую беременность при прослушиваемом сердцебиении плода. Такая статистика вводила в заблуждение пациентов. «Когда клиники стали критиковаться за это, они согласились опубликовать реальные коэффициенты рождаемости», – продолжала свой рассказ О’Нил. Несмотря на это, многие все еще подгоняли цифры, представляя статистику рождаемости, которая в реальности являлась результатом нескольких этапов ЭКО.

Великобритания предлагает бесплатное ЭКО женщинам по распределению Национальной системы здравоохранения. Британки, обратившиеся в государственные клиники, должны были два года активно пытаться забеременеть старомодным способом. Лишь после этого им предлагали бесплатную процедуру ЭКО. Вместо того чтобы откладывать свои планы по созданию семьи, многие британские женщины предпочитали заплатить примерно 6500 долларов за каждый курс лечения в частных ЭКО-клиниках


. В других странах финансовый аспект стал еще более значимой частью уравнения. В США за каждый раунд ЭКО с некоторых женщин взимали свыше 20 000 долларов – в зависимости от того, сколько дополнительных процедур выбирали клиентки


. В Великобритании пациентам предлагался выбор: бесплатное базовое ЭКО или платные и дорогие дополнительные процедуры.

Крупные коммерческие корпорации скупали ЭКО-клиники по всему миру и продолжали внедрять новые дорогие и непроверенные процедуры. Поскольку во многих странах отсутствуют четкие законы о лечении бесплодия, Хелен О’Нил обеспокоена, что свободный рынок продолжит продвигать эту революционную технологию в клиники стран со слабо регулируемым законодательством.

И когда журналисты стали рассуждать о том, в какой стране будет запущен следующий противоречивый эксперимент в глобальной конкуренции по созданию генно-модифицированных людей, я вернулся к тому, с чего все началось. Мне захотелось лучше понять непростую взаимосвязь между принципами свободного рынка и коммунистическими ценностями в стране, которая вырвала миллионы людей из крайней нищеты. Казалось, что захватывающий подъем Хэ Цзянькуя соответствовал сюжетной линии «Китайской мечты» – официальной национальной политики, направленной на то, чтобы нарушить статус-кво западной современности и заменить его азиатским будущим.




Глава 2

Типичная история шэньчжэня


Когда мы закончили поздний завтрак Хелен О’Нил и отправились в материковый Китай, общественное мнение об эксперименте доктора Хэ еще формировалось. Некоторые влиятельные лица в социальных сетях повторяли первоначальное сообщение Пекина: Хэ Цзянькуй достиг того, о чем другие только мечтали, победив в международном соревновании и прославив нацию. «Первопроходцы всегда будут мишенью для атак», – говорилось в одном разошедшемся посте. Другой пользователь написал: «Новое всегда ставят под вопрос и критикуют»


. Но большинство посчитало этот эксперимент национальным позором: «Это плачевно для детей, для Китая и всего человечества». Приближался час расплаты: ценности, вдохновляющие экономику биотехнологических инноваций и гонявшуюся за прибылью отрасль здравоохранения, столкнулись со старой гвардией Коммунистической партии.

Доктор Хэ создал первых CRISPR-младенцев буквально на границе с Гонконгом – в Шэньчжэне, футуристическом городе, который славится своей скоростью и инновациями. Еще неделю назад молодой ученый был на пике власти: его поддерживали крупные инвесторы, администраторы больниц, авторитетные ученые, руководители университетов и даже государственные чиновники. Но по мере развития полемики на саммите соратники и покровители Хэ начали выступать с публичными заявлениями, пытаясь дистанцироваться от ученого.

В Шэньчжэнь я поехал поздно вечером в воскресенье, и на станции Futian Checkpoint образовались длинные очереди из людей, возвращавшихся домой после походов по магазинам на выходных или визитов к семье и друзьям в Гонконге.

В материковом Китае люди жили своей обычной жизнью: выгуливали собак в парках, сидели в кафе, писали в социальных сетях о Лулу и Нане, но быстро переключались на другие заботы. Перед тем как пересечь границу, я настроил на одноразовом телефоне виртуальную частную сеть (VPN), которая позволяла мне обойти «Великий китайский файрволл»[4 - Официальное название – «Золотой щит» – система фильтрации содержимого интернета в Китае. – Прим. изд.]. Без VPN я не смог бы открыть все приложения, делающие мою жизнь интереснее: Gmail, Facebook Messenger и Google. Не желая ввязываться в полемику, я осторожно ходил по лезвию скандала, неспеша узнавая о культурных и исторических силах, которые внезапно превратили доктора Хэ в звезду.

Мэри Энн О’Доннелл, антрополог и старожил Шэньчжэня, встретилась со мной в историческом районе города с фабриками, которые в 1980-х годах производили тряпичных кукол Cabbage Patch, дешевую электронику и пластмассовые фигурки из «Звездных войн». Пока мы гуляли по улицам, ученый познакомила меня с городом, в котором доктор Хэ проводил свои исследования. За 30 лет Шэньчжэнь превратился из скопления рыбацких деревень в мегаполис с населением, большим чем у Нью-Йорка. О’Доннелл рассказала, что Шэньчжэнь был тем самым местом, где Китай впервые открылся глобальному капитализму. После смерти председателя Мао, жесткий коммунистический режим которого изолировал страну, пришло новое поколение лидеров. Они стремились торговать с остальным миром. По ее словам, Шэньчжэнь быстро стал «открытым окном для всего нового». «Пекин создавал теорию, а Шэньчжэнь проводил эксперименты», – рассказала ученый.

Хэ Цзянькуй придерживался стратегии, испытанной временем. Вместо того чтобы просить формального разрешения перед началом радикально нового эксперимента, технологи Шэньчжэня уже давно сосредотачивались на получении результатов. Предприниматели сначала тестировали новые инновации, а затем, постфактум, старались получить одобрение из Пекина. В 1980-х «велись споры о науке и технологиях, происходящих в Пекине», – призналась О’Доннелл. Но в Шэньчжэне отношение было другим. «Пока вы могли получить какой-то результат, ваш проект чаще всего одобряли».

Шэньчжэнь начинал как особая экономическая зона, где предприятия из Гонконга, Тайваня и других стран могли открывать фабрики и нанимать дешевых рабочих-мигрантов. Позже город превратился в важнейший центр инновационной экономики Китая и стал привлекать предпринимателей со всего мира, разрабатывающих дроны, роботы и смартфоны. Стартапы из Шэньчжэня пробовали свои силы в сферах искусственного интеллекта, социальных сетей и биотехнологий. Приток денежных средств от правительства и частных китайских инвесторов открывал финансовому сектору беспрецедентные возможности. Полным ходом шла Национальная кампания по ребрендингу: ярлык Made in China («Сделано в Китае»), который ассоциировался у людей с дешевыми подделками, пиратством и украденной интеллектуальной собственностью, заменяли на Created in China(«Создано в Китае»).

Майк Дейзи, гонзо-журналист, описал Шэньчжэнь как город, от которого “Бегущего по лезвию” стошнило бы». В 2012 году This American Life транслировал приключенческий рассказ под названием «Мистер Дейзи и яблочная фабрика» (Mr. Daisy and the Apple Factory)[5 - Отсылка к книге Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», только речь идет не о производстве фруктов, а о продукции Apple. – Прим. изд.]. Аудиопрограмма рассказывала о крупных заводах Шэньчжэня по сборке электроники. Эти предприятия получили известность за прошедшую там волну самоубийств рабочих, которые трудились в ужасных условиях: низкая зарплата, ненормированный график и использование детского труда. В настоящее время Foxconn, компания, управляющая этими заводами, является крупнейшим производителем электроники в мире.

Антиутопические высокотехнологичные азиатские пейзажи знакомы все любителям научной фантастики. В «Бегущем по лезвию» Харрисон Форд охотится в безликой китайской массовке на гуманоидных репликантов, пока китайские генные дизайнеры продают свои товары на черном рынке. Киборги, гибриды кошки и человека, также неразлучны с азиатскими иммигрантами и в «Нейроманте»[6 - *Уильям Гибсон, Нейромант. М.: Азбука, 2015. Перевод В. Ахметьевой, А. Гузмана, А. В. Етоева.] – киберпанк-романе Уильяма Гибсона, который следует за низкосортным жуликом через преступный мир Японии и неузнаваемое «киберпространство» США. Гибсон вдыхает новую жизнь в расистские стереотипы, описывая наркобарона как человека, чье лицо представляет собой «смуглую и непримечательную маску» с глазами, которые были заменены «искусственно выращенными изумрудными трансплантатами Nikon». Улучшенные азиаты «с передовыми микропроцессорами, отслеживающими уровни мутагена в кровотоке» заставляют читателей Гибсона беспокоиться о генно-модифицированной элите, которая может появиться в подпольных лабораториях на Востоке. Вскоре после трансляции «Мистера Дейзи и яблочной фабрики» на радио, Ира Гласс снял этот эпизод из эфира, сославшись на искажение ключевых фактов. Но в объяснении причин была допущена еще более банальная неточность. В отличие от «Бегущего по лезвию», Шэньчжэнь был больше похож на Орландо или Сан-Диего… но только с самыми высокими небоскребами в мире. Посредине главных дорог росли пальмы и аккуратно постриженные кустарники, а в городских кварталах, как огромные сосны, возвышались десятки вышек сотовой связи. Большие засаженные деревьями парки, разбросанные по всему городу, помогали сдерживать застройку. Город реализовал смелый план по сокращению загрязнения воздуха: все автобусы общественного пользования и парк из 21 000 такси электрические, работающие от батарей. Поезда в метро быстрые, чистые и доступные, ничем не уступающие системам метрополитена любой другой части мира.

Я остановился в отеле Bay Breeze – элегантном, но недооцененном заведении с видом на залив и Гонконг. Выйдя поужинать, нашел торговый центр под открытым небом с кинотеатром IMAX, представительство Tesla, художественную выставку с идеями Йозефа Бойса[7 - Один из теоретиков постмодернизма. – Прим. изд.] и магазин по продаже люксовых летающих дронов с камерами. Пройдя мимо McDonald’s, а также ресторанов Happy Homeland Music и Hello Kitty Secret Path, я решил отведать корейское барбекю, а после зашел в магазин Honeymoon Dessert за холодным супом из папайи и снежного гриба. Когда я расплачивался наличными, люди смотрели на меня с удивлением, раздражением и даже подозрением. Все остальные пользовались банковским приложением WeChat на смартфонах – китайской платформой соцсетей, благодаря которой оплата наличными и кредитными картами кажется чем-то из прошлого века.

Несмотря на ряд неловких моментов, когда оплата наличными выдавала во мне несмышленого иностранца, центральный Шэньчжэнь показался мне скорее потребительской утопией, чем техно-антиутопией. По торговым центрам не бегали репликанты-гуманоиды. В секретных лабораториях в темных переулках не проводились CRISPR-эксперименты. Вместо этого эксперименты велись в университетах и биржевых компаниях при полной поддержке правительства и международного научного сообщества.



Хэ Цзянькуй переехал в Шэньчжэнь в 2012 году, и на момент эксперимента он считался вчерашним мигрантом. В возрасте 28 лет Хэ получил приглашение от нового учреждения в сфере высшего образования Южного научно-технического университета SUSTech. Тогда Хэ работал постдокторантом в Стэнфордском университете в самом центре Кремниевой долины. Шэньчжэнь стремился стать центром технологических инноваций Китая, и для городских чиновников, которые пытались привлечь лучшие зарубежные таланты, новый сотрудник стал настоящей находкой. Местные власти помогали выплачивать зарплату молодому ученому через Peacock Plan – специальную стимулирующую программу для привлечения специалистов «в области корпоративных технологий, инноваций, предпринимательства, научных исследований, образования, здравоохранения, культуры, искусства и спорта».

Молодой профессор стал восходящей звездой университетского городка. Один из преподавателей SUSTech поведал мне, что доктора Хэ регулярно ставили в пример коллегам за предпринимательскую хватку и высокие амбиции. Большинство его коллег не знали, над чем именно работал ученый. На заседаниях кафедры они просто видели, как ректор университета называл Хэ гением, китайским Эйнштейном. Ректор Цинши Чжу призывал весь педагогический состав браться за смелые проекты. Китай уже получил семь Нобелевских премий. Чжу хотел, чтобы исследователи занимались проектами, которые бы соответствовали научному видению Альфреда Нобеля и могли бы принести человечеству максимум пользы.

CRISPR-исследование Хэ Цзянькуя не было ни для кого секретом. Он не только рассказал президенту Чжу о своих планах, но и заручился поддержкой важных должностных лиц из Коммунистической партии Шэньчжэня и Пекина. Эксперимент должен был обойти законы о медицинской практике и научных исследованиях. Но, возможно, глубокое значение его работы в перспективе смогло бы компенсировать эти мелкие правонарушения. Сам эксперимент соответствовал сценарию «Китайской мечты» – новой революционной политической платформе Пекина.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68474350) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Маргарет Мид. Культура и мир детства. Избранные произведения. – М.: Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1988.




2


Первые китайцы появились в Америке, когда началась Калифорнийская золотая лихорадка 1848 года. К 1880-му году более 200 000 китайцев осели в Калифорнии, что составляло 10 % от ее населения. Это привело к усилению конкуренции на рынке, и на первый план вышел национальный вопрос. В 1882 году Конгресс издал акт, запрещающий китайцам въезд в страну, который действовал до 1943 года. – Прим. изд.




3


Ханна Арендт, Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. Перевод. В. В. Бибихина.




4


Официальное название – «Золотой щит» – система фильтрации содержимого интернета в Китае. – Прим. изд.




5


Отсылка к книге Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», только речь идет не о производстве фруктов, а о продукции Apple. – Прим. изд.




6


*Уильям Гибсон, Нейромант. М.: Азбука, 2015. Перевод В. Ахметьевой, А. Гузмана, А. В. Етоева.




7


Один из теоретиков постмодернизма. – Прим. изд.