Книга - Флотская бывальщина

Флотская бывальщина
Станислав Митрофанович Сахончик


В этой книге собраны рассказы и небольшие истории из жизни и служба на судах обеспечения ВМФ. Кто думает, что это сплошные весёлые приключения в экзотических странах, нечто вроде регулярных морских круизов в разудалой мужской компании. На самом деле это тяжёлый труд – как в физическом, так и в психологическом плане, и далеко не все его выдерживают. Да и боевая служба (БС) в Индийском океане в условиях вооружённого нейтралитета и молчаливого противостояния сторон во время «холодной войны» – это было очень реально и временами очень серьёзно. Танкерная война в Персидском заливе, военный переворот в Йемене, эритрейско-эфиопская война, разминирование Красного моря – вот лишь небольшой перечень событий того времени. И далеко не всегда моряки оттуда возвращались домой живыми… Практически всё, о чём здесь написано, имеет в основе реальные события и реальные судьбы.

В море трудно обойтись без шуток и специфического военно-морского юмора. Море полно контрастов: узкий мирок судового коллектива – и бескрайний голубой простор Мирового океана, тесные квадратные метры корабельных кают и кубриков – и тысячи морских миль вокруг. И такие разные человеческие судьбы, втиснутые в корабельное железо. Юмор, солёная грубоватая шутка – непременная часть флотского менталитета, и то, что многие истории в этой книге написаны в жанре иронической и юмористической прозы, вполне оправдано.





Станислав Сахончик

Флотская бывальщина. Рассказы. Очерки. Миниатюры



Сахончик Станислав Митрофанович

Родился 12.11.1949 г. в г. Кирове. После средней школы в г. Уржуме в 1966 г. поступил в медучилище, после окончания в 1969 г. был призван в СА. Служил в ЗРВ ПВО в Приморье. В 1971 г. поступил во Владивостокский мединститут. С 1977 по 1980 г. – мл. научный сотрудник, ассистент. С 1980 по 1986 г. – судовой врач 31-й бригады судов обеспечения ТОФ.

С 1986 по 2000 г. – зав. отделением Амурской облСЭС. С 2007 г. – зав. отделом экологической экспертизы Ростехнадзора. 2007–2014 г. – зав. отделом в ГАУ «Амургосэкспертиза». С 2014 на пенсии.

Литературным творчеством занимаюсь с 2004 г. Издал 6 книг, печатался в «Морском сборнике», сборниках Покровского «На море, суше и выше», и др. журналах России и литературных альманахах Амурской области. Член Союза писателей России.




Предисловие


В этой книге собраны рассказы и небольшие истории из жизни моряков 31-й бригады судов обеспечения Тихоокеанского флота.

Конечно, от тех славных восьмидесятых годов прошлого века до наших дней прошло уже немало времени, но некоторые особенности морской жизни с тех пор не особенно изменились. Отношения «море – корабль – человек» остались прежними.

Некоторые их упомянутых здесь кораблей и вспомогательных судов всё ещё несут боевую службу в разных районах мирового океана. Некогда молодые штурманы, став седыми капитанами, продолжают ходить в море.

Хотя некоторых героев этих рассказов уже нет с нами, хотя многие боевые корабли ушли на слом, а могучие оперативные эскадры советского военно-морского флота исчезли с просторов Мирового океана, но память о них хранится в наших сердцах, в старых фотографиях и книгах.

И, наверное, нынешнему поколению российских военных моряков было бы нелишним знать о службе своих предшественников не только из сухих исторических статей, но и из таких вот коротких житейских историй, показывающих суровые будни обычных людей, проводящих в дальних походах многие годы.

В море трудно обойтись без шуток и специфического военно-морского юмора. Море полно контрастов: узкий мирок судового коллектива – и бескрайний голубой простор Мирового океана, тесные квадратные метры корабельных кают и кубриков – и тысячи морских миль вокруг. И такие разные человеческие судьбы, втиснутые в корабельное железо.

Юмор, солёная грубоватая шутка – непременная часть флотского менталитета, и то, что многие истории в этой книге написаны в жанре иронической и юмористической прозы, вполне оправдано.

Поэтому у неподготовленного читателя с первых страниц может сложиться ложное впечатление, что служба на судах обеспечения ВМФ – сплошные весёлые приключения в экзотических странах, нечто вроде регулярных морских круизов в разудалой мужской компании.

На самом деле это тяжёлый труд – как в физическом, так и в психологическом плане, и далеко не все его выдерживают. Даже длительное пребывание на судне в условиях постоянной качки, непрерывного гула и вибрации судовой машины в безбрежном океане – серьёзная нагрузка на организм.

Да и боевая служба (БС) в Индийском океане в условиях вооружённого нейтралитета и молчаливого противостояния сторон во время «холодной войны» – это было очень реально и временами очень серьёзно.

Танкерная война в Персидском заливе, военный переворот в Йемене, эритрейско-эфиопская война, разминирование Красного моря – вот лишь небольшой перечень событий того времени. И далеко не всегда моряки оттуда возвращались домой живыми…

Практически всё, о чём здесь написано, имеет в основе реальные события и реальные судьбы. Главным образом это истории из времён моей службы на танкере «Владимир Колечицкий».

Можно по-разному относиться к предлагаемым рассказам, но это было тогда моей жизнью и жизнью моих друзей тоже.

А насколько автору удались эти рассказы – судить вам, читатель!



P.S. Выражаю глубокую благодарность моим друзьям Владимиру Анищенко, Вячеславу Леонову, Андрею Нестерову – бывшим членам экипажа танкера «Владимир Колечицкий» ТОФ, вместе с которыми пройдена не одна тысяча миль.




Байки вспомогательного флота





Тараканы умирают молча


В последнее время много пишут о том, что тараканы – чуть ли не древнейшие существа на Земле, которые могут выжить везде и всюду. Не берусь это утверждать либо опровергать, но на пароходах эти твари, особенно в тропиках, чувствуют себя великолепно. И если на ледоколах (в силу холодного климата) они базируются в основном на камбузах, то с приходом в тропики оккупируют весь пароход – до капитанского мостика включительно – и мигрируют по коридорам и каютам стройными рядами и колоннами.

Истребление их – задача практически невыполнимая, особенно при постоянно включённых из-за жары кондиционерах, так как при этом хлорофосом приходится дышать всем. Но острый ум моряков, отточенный в дальних походах, помимо неэстетичного убиения злодеев кожаным тапочком, придумывал и разные хитрые ловушки.

Например, обычная литровая банка с приманкой из сыра и колбасы, намазанная изнутри тонким слоем сливочного масла, работала великолепно и бесшумно: тараканы, залезая внутрь, не могли выбраться обратно, так как лапки скользили по маслу. И когда их в банке накапливалось больше половины, оставалось только изящным жестом вытряхнуть банку в иллюминатор на радость рыбам и чайкам. А уж на камбузе счёт таким банкам шёл на десяток за ночь, и улов был богатым.

Иногда с партией фруктов, полученных в Сингапуре или Коломбо, на пароход попадали здоровенные (со спичечный коробок) и агрессивные мадагаскарские тараканы. Они быстро сокращали популяцию наших меланхоличных судовых прусаков, щёлкая их массивными челюстями, как орешки. Но потом сами становились настоящим бедствием – кусались и грызли всё, что попадалось на пути. Тогда, презрев эстетизм, им объявляли общесудовой джихад, и по пароходу повсеместно слышались азартные крики и мокрые шлепки.

Однако и тараканы порой становились развлечением в длительных плаваниях. Как-то раз второму механику Семёнычу пришла в голову оригинальная идея – пометить «своих» тараканов. Отловив с десяток особей, он на их спинки кисточкой нанёс пометки краской. Дурной пример, как известно, заразителен, и вскоре разноцветные тараканы стали мелькать повсюду, ибо каждый штурман и механик считал своим долгом пометить тараканов, живущих в его каюте. Появились даже псевдонаучные теории о путях миграции тараканов в межкаютном пространстве.

Матросы и мотористы, живущие в кубриках, к вопросу идентификации тараканов отнеслись индифферентно, предоставив это начальству. Капитан тоже до поры до времени не обращал внимания на развлечения комсостава, мудро исповедуя принцип: «Чем бы моряк не тешился, лишь бы баб не просил». Пока не наткнулся в коридоре на четвёртого механика, который вёл за собой здоровенного, раскрашенного в полосочку мадагаскарского таракана на длинной ниточке, приклеенной к спинке.

– А это мы с Джеком на прогулке, – радостно заявил юный механик, наивно глядя на побагровевшего капитана простодушным полудетским взглядом вчерашнего «ломоносовского» [1 - Имеется в виду мореходное училище ВМФ в городе Ломоносове.] курсанта.

– Я вам, мля, покажу прогулки! – рявкнул кэп и приказал мне незамедлительно провести тотальную дезинсекцию. Залив все каюты и помещения хлорофосом и изрядно надышавшись его парами, я доложил капитану об исполнении. Затем на судне началась большая приборка.

Дохлые и полуживые тараканы выметались кучами. Слава богу, что они кричать не умеют, а то бы разыгрались душещипательные сцены. Эксперимент, затеянный Семёнычем, был закончен – и на нашем судне более не повторялся. Но ещё не раз его отголоски слышались в нашей бригаде. Нет-нет да попадались на кораблях крашеные тараканы – не мы одни до такого додумались.




Чиф-полиглот


Танкер вспомогательного флота ТОФ «Илим» подходил к Марселю, где на рейде нас ждал представитель принимающей фирмы «АСМР»[2 - АСМР (Atelliers et Chantiers Marseille Provence) – судоремонтный завод в Марселе в 80-х. Сейчас – Atelliers de Reparation Navale.]. Формальности не заняли много времени, и вот танкер уже пришвартован к заводскому причалу. Сразу же на судне появились главный инженер фирмы и несколько мастеров – уточнить дефектные ведомости и определиться с объёмом работ. Контракт есть контракт: каждый день сверх контракта – минус пять процентов от суммы оплаты. Так что время никто из французов не тянул. Меня сразу поставили вахтенным помощником, и я, нацепив повязку, стал возле трапа.

И тут на палубу вышел наш старпом Иваныч с одним из прибывших мастеров. Иваныч пытался что-то втолковать мастеру-арабу, но поскольку познания старпома во французском были «по нулям», а в английском – чуть более, деловой разговор походил на диалог двух глухонемых. В основном – жестами.

Иваныч, старый каботажник, получил визу на загранплавание незадолго перед рейсом. Поскольку английский язык в Охотском море был ему без надобности, он благополучно его забыл (практики-то не было), и теперь старпому приходилось туго. Переводчик фирмы и знающие английский язык штурманы был задействованы в переговорах, проходивших в капитанской каюте, я же изучал только немецкий и вряд ли мог Иванычу помочь.

Но старый морячина не растерялся. Поскольку речь шла о том, что на палубе надо срезать, а что оставить, Иваныч, тыча указующим перстом в предмет, говорил либо: «это – йес», либо: «а это – на х…»

Араб, делая пометки мелом на палубе, послушно за ним повторял: «Уи, мсье, это на х…» – и записывал в книжку.

Языковый барьер был блестяще преодолён. А мастер, поясняя на следующий день рабочим, что надо срезать, с неподражаемым марсельским акцентом повторял понравившееся русское выражение.

Надо сказать, что к концу полугодичного ремонта взаимопроникновение языковых культур достигло максимума, а словарный запас французских докеров и наших моряков существенно обогатился.




Байки из времён югославского ремонта



Сто пятьдесят процентов

Я сижу в кают-компании и вяло пишу гуашью на кумаче лозунг:

«Выполним план ремонта на 150 %!».

Писать и рисовать всякую всячину – это моё старое, ещё с института, хобби, которое постоянно эксплуатируется помполитом Леонтьичем в своих корыстных, далеко идущих политических целях.

Рядом на диване, закинув руки за голову, лениво возлежит Динко – заводской пожарник Дино Козулич (мы его зовём для удобства Козлевичем), мой постоянный оппонент по политическим спорам. Динко – внешне типичный представитель местной «отрицаловки», основное кредо его декларируется им весьма незамысловато: «Найглавнейше в жиче ест пича, фича и новци, а политика – то е курво!», что в вольном переводе с сербохорватского означает, что главнейшее в жизни – это женщины, машины и деньги, а политика – дело весьма нехорошее.

Он носит курчавую бороду и длинные волосы. Динко очень интересуется Россией, неплохо говорит по-русски и активно осваивает нашу ненормативную лексику, коей обильно уснащается разговорная речь моряков танкера во время ремонта. Надо сказать, что Динко достиг на этом поприще немалых успехов и уже активно вступает в диалоги с нашим боцманом, потрясая своих соплеменников незаурядными познаниями.

Дело в том, что сербохорватская матерщина выглядит на фоне нашей очень бледно и невыразительно и зачастую слабо доходит до объекта воздействия. Динко же, гоняя нерадивых сварщиков, роняющих искры где попало, выражался по-русски хотя и с акцентом, но очень доходчиво и, что для гордых горцев немаловажно, необидно.

А ещё он страсть как любит задавать всякие каверзные вопросы.

– Доктор, а как можно план выполнить на сто пятьдесят процентов? – невинным голосом, глядя в подволок, интересуется Динко. Опять какую-то пакость готовит Козлевич, не иначе.

– Ну как, как! Поднапрячься, изыскать внутренние резервы! – отвечаю.

– А откуда могут быть резервы? – нездорово оживляется он. – У нас же всё рассчитано. Вот тебе на каюту надо ровно шесть квадратных метров линолеума, это мне Иозо сказал. Как же он тебе план перевыполнит, а? Одну банку клея ему дал мастер утром – как раз на каюту. Так что у тебя сто пятьдесят процентов точно не выйдет, – злорадно сказал Динко.

Всё-таки нудные они люди, эти европейцы! Всё посчитано, дотошно выверено, никаких случайностей быть не должно. Тоскливо, не то что у нас. А самое-то обидное, что он вообще-то прав! Крыть нечем – достал-таки Козлевич! Сейчас я его шугану, экономиста хренова!

– Дино, вучкин курац, на баке пожар! – кричу я, показывая в иллюминатор на палубу. На баковой надстройке точно что-то слегка дымится, и Динко, матерясь по поводу сварщиков, исчезает, громыхая тяжёлыми армейскими ботинками. Дискуссия отложена до следующей встречи.

Однако следующая встреча состоялась нескоро. На границе с Албанией, у озера Шкодер, была какая-то заварушка, «юги» начали призывать резервистов, отовсюду на сборный пункт деловито, без шума и воплей, потянулись серьёзные люди, одетые в чёрное и зелёное, в походной амуниции, с ранцами и касками (полевая форма у резервистов хранится дома).

Среди них я с удивлением обнаружил и одетого в форму лейтенанта флота Дино Козулича, садившегося на заводской катер, набитый моряками-резервистами и следующий на военно-морскую базу в Тивате, которая находилась на другом берегу залива. Он был без бороды, коротко пострижен, непривычно элегантен и необычно серьёзен. Непростой ты парень, оказывается, пожарник Козлевич! Вот тебе и «пича-фича»!

И всё же, брат Динко, хреново ты нас, русских, знал! План ремонта нами был-таки перевыполнен – аж на сто тридцать процентов. Сэкономлено для родного отечества сто тысяч долларов, изыскана масса внутренних резервов. Что с нас взять, с азиатов? Не были мы тогда обучены европейской экономике.

Кстати, нам от всей этой благодати перепало по почётной грамоте на красочных бланках по тридцать пять копеек и снятие ранее наложенных выговоров, за что мы Родине были безмерно благодарны!


Сёма-Штирлиц

Семён Семёныч Кривоносов, второй механик, был парнем весёлым и общительным. Хороший специалист, на звук определявший неисправности громадного, величиной с трёхэтажный дом, судового дизеля «Зульцер-Цигельский». Он в машине проводил больше времени, чем в каюте. Специальностью своей очень гордился, не слишком высоко ставя штурманов, считая их просто извозчиками. Над его креслом в машинном отделении висел плакатик с изречением, приписываемым Петру Первому: «Штурмана народ хамский, до баб и зелья весьма охочий. Слова путного не скажут, однако драку завсегда учинят. Но по знанию зело хитрых навигацких наук до ассамблей допущены быть могут!»

Мотористы его любили и почитали за честь стоять с ним вахты.

Семёныч был очень тепло, почти как родной, принят местной черногорской общественностью, а поскольку в Биеле самой распространённой фамилией была Кривокапич («капа» – голова), то его звали Кривоносичем и считали за дальнего родственника.

Поскольку Черногория была какой-никакой, а всё же заграницей, ходить нам по территории завода разрешали только минимум по двое (кабы чего не вышло). Поскольку на судне незанятых людей практически не бывает, Семёныч, прихватив не очень занятого судового доктора (то бишь меня), с утра отправлялся в заводоуправление. Далее общение начиналось с кабинета главного инженера примерно одинаковым диалогом:

– Здраво! Имате проблему?

– Имам! – хором отвечали мы и вкратце излагали суть проблемы.

– Ништа! Данае мале попием – и нема проблема! Шта будемо пити – «лозу», сливовицу, «стомаклию»? Кафу?

Нам больше нравилась крепкая сливовица и, приняв внутрь европейскую (по нашим понятиям – чисто символическую) дозу сего живительного напитка и запив его крепчайшим кофе, мы отправлялись в следующий кабинет, где диалог повторялся. Причём даже тактичный отказ расценивался как нечто неприемлемое и, более того, оскорбительное, а мы, как истинные интернационалисты, не могли, разумеется, обидеть хозяев в их лучших чувствах. В результате на пароход мы с Семёнычем являлись уже слегка «на взводе». Поскольку это регулярно случалось со всеми судовыми командирами, капитан (что вполне разумно) не обращал на такие вещи особого внимания, лишь иногда одёргивая слишком уж увлекавшихся товарищей.

Однажды, блуждая по заводу в поисках куда-то запропастившегося технолога Божо Кривокапича, мы с Семёнычем совершенно случайно забрели в цех, где стояли корабельные пушки и ракетные установки – на случай войны.

Это не осталось без внимания – к нам зачастил крючконосый Бранко Костинович, заводской начальник режима, «вучкин хорват», как его звали рабочие. Не найдя ничего лучшего для установления контакта с целью последующего разоблачения советских шпионов, Бранко стал регулярно появляться на пароходе с литровой бутылкой «Звечево бренди», что нами было встречено со сдержанным одобрением.

Меня, как существо в военном отношении не опасное, Бранко всерьёз не принимал, а за опрос Семёныча взялся серьёзно.

Безобидные беседы вперемежку с возлияниями и вопросами на чисто военно-морские темы указывали на то, что сверхбдительный Бранко явно заподозрил в Семёныче крупного шпиона. Мы же по очереди старательно пичкали его информацией, почерпнутой из старой подшивки «Зарубежного военного обозрения», из «Справочника по корабельному составу иностранных флотов» и всякой псевдовоенной бредятиной, придуманной на скорую руку. Вроде камчатских атомных лодок, стреляющих ракетами из жерла курильских вулканов.

Весь пароход с интересом следил за этим единоборством, особенно, конечно, наш штатный контрразведчик Женя Максимов, которому мы заплетающимся языком потом докладывали о результатах бесед. Бранко, до краев переполненного информацией и бренди, как правило, сводили с парохода, взявши «под белые крылья», и бережно доставляли на заводской машине домой.

В конце концов, после десяти дней алкогольного марафона, Бранко «сошёл с дистанции» и с обострением язвенной болезни, а также с начальными явлениями «белой горячки» надолго угодил на больничную койку. Нашёл тоже с кем соревноваться! Перепить русского военного моряка, вспоенного казённым «шилом», невозможно даже теоретически. Но бедный хорват Бранко этого не знал.

По прибытии во Владивосток, после того как семейные моряки разошлись по домам, на борту состоялась крепкая пирушка.

Наутро Семёныч, с трудом оторвав лохматую голову от подушки, обнаружил у себя в каюте улыбающегося чекистской «отеческой» улыбкой капитана второго ранга, начальника особого отдела нашей бригады. Тот почти официально поблагодарил его за помощь, оказанную разведке в части прикрытия действующего сотрудника, и положил на столик коробочку с наручными часами «Командирские» с военно-морской символикой.

Обалдевший Семёныч сонно промямлил «С-служу Советскому Союзу!» и… продолжил спать, видимо, приняв всё произошедшее за фантастический сон. Особист, посмеиваясь, вышел из каюты.

Проснувшийся к обеду Семёныч, обнаружив на столе коробочку с часами, на которых не было никакой гравировки, зашёл в каюту к всезнающему начальнику радиостанции за разъяснениями.

Хмурый Володя Анищенко (который дежурил по судну вместо загулявшего третьего штурмана и был эти обстоятельством весьма недоволен) сказал:

– А что ты хочешь, чтоб тебе написали? «Шпиону Кривоногову от КГБ», что ли? На, возьми-ка вот лучше бутылку сухого вина и дуй к доктору, у него тоже такая коробочка есть, на пару и подумайте! Давай вали, Штирлиц ты наш, а то мне к диспетчеру на связь выходить! Это ж надо, до чего флот докатился – за пьянку ещё и награждают!».

Так Семёныч и стал Штирлицем.


Известная личность Шура Баранкин

Радист Шура Баранкин ещё задолго до пребывания нашего судна на ремонте в Югославии стал в бригаде личностью известной. Главным образом своими приключениями на суше и на море. Причём он заметно выделялся в этом отношении даже среди морской братвы, которая впутываться во всяческие истории и сама куда как горазда.

Внешне Шура представлял из себя невысокого блондина с обманчиво-безмятежным взглядом круглых голубых глаз, носом-картошкой и лихим чубчиком соломенного цвета. Этакий мальчонка Нильс Хольгерсон из известной шведской сказки, только что верхом на гусях не летал. Но некоторые его реальные «полёты» заслуживают отдельных упоминаний.

Однажды Шура, перед выходом в море, был направлен на флотские склады получить запасные радиолампы – и исчез на пару дней. Пароход уже стоял на внешнем рейде, готовый к выходу, когда Шура в состоянии глубочайшего похмелья, в обнимку с вещмешком, полным коробок с радиолампами, вывалился из такси на пирсе вспомогательного флота в бухте Артур.

Вахтенный помощник с рефрижератора «Ульма», оценив ситуацию (а по бригаде уже объявили поиск), с помощью матроса загрузил Шуру на попутный катер-Торпедолов – и его, полусонного, доставили на судно, где капитан уже готовился срочно вызывать другого радиста.

Старпом Михалыч, облегчённо вздохнув, поздравил Шуру с открытием сезона выговоров в этом рейсе. Шура, еле ворочая языком, привычно ответил: «Служу Советскому Союзу» – и, приложив ладонь к «пустой» голове, противолодочным зигзагом проследовал в свою каюту.

А танкер «Владимир Колечицкий» направился на операцию по обеспечению подъёма остатков южнокорейского «Боинга», сбитого нашей авиацией над Сахалином.


Любовная котлета от Кузьминичны

В конце декабря 1983 года танкер, после операции по «Боингу» следуя на ремонт в Югославию, бросил якорь на внешнем рейде вьетнамского порта Дананг. Там и решили встретить Новый год (первый в этом походе).

Закипела работа по подготовке к празднику.

У первого помощника Леонтьича добавилось забот по поиску скрытых запасов спиртного. Зная склонность моряков к приготовлению самопальных спиртных напитков из подручных средств и логично увязав это с пропажей нескольких килограммов сахара из провизионки, Леонтьич, взяв в помощь председателя судового комитета, устроил тотальный шмон по всем пароходным закоулкам и огнетушителям. Пустая затея, как впоследствии выяснилось!

На празднование Нового года на трофейном американском бронекатере прибыли вьетнамские пограничники – в Дананге ещё постреливали в джунглях остатки недобитых южновьетнамских «коммандос». Вместе с погранцами прибыл и начальник военно-морского района с двумя офицерами.

Новый год начался, как и положено, с торжественной застольной речи капитана и салюта сигнальными ракетами. По случаю праздника на столах была выставлено по бутылке казенного сухого вина на четверых – и веселье стартовало.

Народ периодически куда-то загадочно исчезал поодиночке – и появлялся уже повеселевшим. Начальство и вьетнамские офицеры после торжественной части перебрались в каюту капитана – укреплять дружбу между народами. Стало заметно посвободнее.

И тут меня вызвали в трюм – якобы там рулевой матрос Серёга Цема не то ушиб, не то сломал ногу. Естественно, что я, прихватив санитарную сумку и проволочную шину, туда шустро прибежал.

Правда, «травмированного матроса» там не было, а присутствовали (уже навеселе) боцман с донкерманами, пригласившие меня «откушать бражки», заведённой ими после выхода и замаскированной в груде пустых шлюпочных анкерков (деревянных бочонков), которые везли в Аден. Поскольку почти все они ранее входили в состав «замполитовской» комиссии по поиску заначек спиртного, стало понятно, почему данная операция была обречена на провал изначально.

Хватив пару кружек, я выбрался на верхнюю палубу, где уже вовсю шли танцы. Играл шлягеры судовой ансамбль (инструменты, кстати, были закуплены за счёт сдачи пустых бутылок, добытых со дна бухты Артур, и продажи кораллов с прошлого рейса).

Судовые дамы из числа камбузного персонала были нарасхват, только явно скучала повариха Кузьминична, к которой из-за её габаритов и тяжёлого характера побаивались приближаться. В цветастом платье с глубоким и необъятным вырезом она напоминала осеннюю клумбу.

И тут появился празднично принаряженный Шура – в рубахе с попугаями, расклешённых полосатых брюках и башмаках на платформе. Лицо напоминало цветом пожарный ящик, чубчик стоял дыбом, осоловелые глазки с трудом фокусировали пространство. Узрев одинокую, яркую и габаритную даму, Шура нетвёрдой, но целенаправленной походкой, направился к Кузьминичне с явным намерением пригласить её на танец. Согнувшись в изящном полупоклоне, Шура поскользнулся и с размаху брякнулся у монументальных ног поварихи, машинально обхватив её за мощные бёдра. Та взвизгнула от неожиданности и отпрянула назад.

Проехавшись руками по ногам Кузьминичны, Шура рухнул лицом на палубу и, успев пробормотать заплетающимся голосом признание в любви, отключился…

Под всеобщий хохот тело Шуры было доставлено матросами в каюту радистов и осторожно возложено на койку.

Новогоднее шоу продолжалось ещё пару часов, пока уставший народ не разошёлся по кубрикам и каютам. Начальство отсалютовало окончанию празднества с мостика новой порцией сигнальных ракет и автоматной очередью трассерами в предрассветное небо (это уже были вьетнамцы).

В обед, после традиционного флотского борща, в кают-компанию белым облаком торжественно вплыла Кузьминична в снежно-белой накрахмаленной куртке. В руках у неё был поднос, на котором стояла тарелка с картофельным пюре и здоровенной (в два раза больше стандартной) котлетой в соусе. Всем прочим по меню полагались макароны по-флотски.

Поставив тарелку перед Баранкиным, сидевшим с пылающими ушами и открытым ртом, она елейным голосом пропела:

– Кушай, Шурик!

После чего с достоинством удалилась.

Народ в кают-компании только переглядывался, молча давясь от смеха под суровым взглядом капитана. Старпом Михалыч исподтишка показывал кулак особо эмоциональным.

Ржали только выйдя в коридор. Поразить сердце Кузьминичны доселе не удавалось никому!


Приказ начальника

Однажды, зайдя в каюту начальника радиостанции Володи Анищенко, я застал его печатающим на машинке какой-то документ. Если бы не ехидная ухмылка, можно было бы подумать, что он печатает очередной серьёзный приказ по судну.

– Вова, над чем трудишься?

– Да вот, Шура, мля, у меня опять отличился! Депрессия у него, видишь ли, разыгралась, тоска по Отечеству. По этому поводу нахально спёр у меня из каюты, прямо с раковины, флакон «Тройного», ну и выдул его в одну харю. Сейчас в каюте дрыхнет, перегаром, как от бича, шибает, а ему на вахту через четыре часа заступать. Подменять придётся, если в меридиан войти не успеет.

– Докладывать будешь? Всё равно же заметят или учуют.

– Да ну его… У него уже и так три выговора и один «строгач». Скажу, что зуб у Шуры заболел и он одеколоном дупло прополоскал. А ты подтвердишь.

– Ну ладно. Ещё и в журнал приёма больных запишу, на всякий случай. Зуб – дело серьёзное. Приказ-то хоть покажи, почитать…

– На, возьми. Может, и ты что придумаешь.

– Знаешь, Володя я бы кое-что добавил…

Документ, составленный начальником радиостанции совместно с судовым врачом, в подкорректированном варианте гласил:



Приказ по каюте № 7 БМТ «Владимир Колечицкий» (дата, №… Андаманское море)

Для служебного пользования. Из каюты не выносить.

При неплановом обследовании каюты начальника р/ст Анищенко В.Н. была обнаружена пропажа флакона одеколона «Тройной», используемого им в гигиенических целях для протирания лицевой и различных других поверхностей тела.

Проведёнными розыскными действиями было установлено, что данный флакон был похищен путём свободного доступа р/ оператором 1 класса Баранкиным А.Г. с целью приведения себя в состояние алкогольного опьянения, якобы в связи с затяжной депрессией, вызванной длительной разлукой с семьёй и Отечеством.

Факта хищения Баранкин А.Г. не отрицает, вещественное доказательство (пустой флакон) изъято и приобщено к делу, состояние опьянения средней тяжести медицинской экспертизой зафиксировано (заключение судового врача прилагается).

За хищение и уничтожение (путём употребления внутрь) личной собственности в особо малом размере, совершенное циничным способом из каюты вышестоящего начальника, на основании Корабельного Устава (КУ-75,п. п….) р/оператор 1 класса Баранкин А.Г приговаривается к нижеследующему:

1. Аресту при каюте сроком на 8 часов с правом приёма пищи и отправления естественных надобностей в установленных местах.

2. Общественному порицанию силами радиотехнической службы по месту проживания.

3. Компенсации за похищенное имущество в объёме 1 (одного) литра спиртосодержащей жидкости крепостью не менее 40 градусов (по выбору потерпевшего). Компенсацию произвести по заходу в ближайший порт.

4. Ограничению по сходу на берег в портах стран НАТО, во избежание утечки конфиденциальной информации о состоянии радиотехнической службы Вспомогательного флота ВМФ СССР после принятия спиртных напитков.

Изъятое вещественное доказательство по делу уничтожить путём утопления с занесением координат в титульный лист журнала «Коммунист Вооружённых сил», № 4, находящегося в радиорубке.

Учитывая положительные характеристики и будущее деятельное раскаяние Баранкина А.Г., п. 5 данного приказа может быть отменён по ситуации.

Начальник p/станции БМТ «В. Колечицкий» В.Н. Анищенко



Приказ мы прикололи в каюте над койкой похрапывающего Шуры. Копию сохранили.


Шура Баранкин в стране Монтенегро

НАКОНЕЦ, через два месяца после выхода из Владивостока, танкер бросил якорь в Которской бухте Адриатического моря, в порту небольшого черногорского городка Биела. Тогда Черногория (по-западноевропейски Монтенегро) ещё входила в состав Югославии, а в соседнем городе Тиват ремонтировались даже наши боевые корабли. В Биеле на заводе «Велько Влахович» на тот момент стояли в ремонте танкер Черноморского пароходства и сейнер из грузинского Поти.

До этого в Биеле ремонтировался танкер нашей бригады «Борис Бутома», и при короткой встрече с ним в Красном море его моряки передали нам кое-какую интересную информацию о неписаных правилах поведения в этом порту.

В частности, о том, что в аптеках буквально за копейки свободно продаётся флаконами чистейший медицинский спирт, а в хозяйственных магазинах – 76-градусный чистый ректификат, которым наивные черногорцы моют стёкла, абсолютно не подозревая о возможности его использования для внутреннего употребления.

Впрочем, качественного спиртного в их магазинах полно, от стограммовых сувенирных шкаликов до двухлитровых бутылок отличного вина. Да плюс каждый уважающий себя черногорец изготавливает домашнюю сливовицу или ракию. Посему и внутреннее употребление спирта им без надобности.

Сами-то они выпивают по-европейски – малыми дозами в течение целого дня, что, в отличие от наших массированных одноразовых приёмов, позволяет им держаться в тонусе.

В сумме выпивая больше нас, местные, тем не менее, русских лицемерно упрекают в пьянстве. Мол, «русски момци пуно пиют».

Вторая позиция полученных инструкций касалась отношения к местному женскому населению. Лёгкий флирт дозволяется и даже приветствуется, но далее – ни-ни.

Борзые грузины, по своей неистребимой привычке нагло приставать к женщинам, не учли местного менталитета (а там тоже гордые горцы), за что были нещадно биты и сейчас безвылазно сидели на своём сейнере. Скандал консульству кое-как удалось замять…

К русским местные сербы и черногорцы относятся по-братски и всегда стараются помочь при случае. С хорватами и словенцами лучше не контактировать.

И через неделю нам таки «помогли». Часть экипажа попросилась в увольнение: пароход стоял в доке и основной ремонт пока не начинался. Местных денег (динаров) ни у кого не было – получку ещё не выдавали, – и капитан, с лёгким чувством беспокойства, согласился отпустить народ покупаться. На дворе стоял черногорский февраль (+23), что для нас, не избалованных климатом, было «как бы летом», вода чистейшая, с температурой +20. Сошедшие на берег выбрали место за городком у маяка и начали купаться.

Представители встревоженного местного населения, обеспокоившись, как бы русские гости случайно не заболели, прибежали с вином и сливовицей «для сугреву». Добрые и отзывчивые люди!

В результате дружный интернациональный коллектив местного пролетариата и наших морячков, хорошо «согретый», душевно распевая русские и сербские песни, прошёл через городок компактной колонной до заводских ворот, бережно придерживая «уставших».

Капитан метал громы и молнии – но, посовещавшись с руководством завода, решил спустить дело на тормозах. Тем более что никаких эксцессов с местными не наблюдалось. Наоборот, на заводе у нас появилось много новых закадычных друзей.

За всем этим с завистью наблюдали со своего борта донельзя огорчённые грузины – дальше заводского пирса ходу им не было. Ибо нехрен…

Ремонт шёл своим чередом. Мы все жили на судне, в надоевшем «железе». Те, кто не был задействован в ремонте, несли рутинные стояночные вахты.

Шура Баранкин ходил дежурным по судну, службу нёс вроде исправно, правда, иногда – видимо, приняв втихаря малую дозу, – растягивал гласные при подаче команд и произносил слово «внимание» как «вынимание». Тогда Шуру с вахты «вынимали», и его менял боцман, не очень этим довольный.

После турне замполита по местным аптекам нам перестали отпускать спирт. Пришлось переходить на местное, тем более что в барах и кафе нас принимали радушно и всегда старались угостить. Мы им дарили в ответ эфиопские кораллы, ракушки и всякую другую экзотику вроде деревянных масок из Юго-Восточной Азии.

В увольнение, освоившись, ходили свободно, даже ездили на автобусах в окрестные городки, благо было на что посмотреть. Начинался курортный сезон, всё было заполнено туристами из Европы.

Наши молодые морячки по незнанию заглянули на нудистский пляж на одном из островов и изрядно при этом оконфузились при виде голых женских тел. После длительного воздержания реакция была вполне предсказуемой.

Мелкие недоразумения и проступки были, конечно, неизбежны – люди уже морально устали за полгода. Суша нами всегда рассматривалась как временное место пребывания, которое следовало использовать с максимальной пользой, поскольку после ремонта нас ждал заход в Севастополь, пополнение ремонтной команды до штатной численности и боевая служба в 8-й оперативной эскадре Индийского океана. Ещё минимум на полгода…

И тут сорвался Шура! После вахты он пошёл старшим группы увольняемых матросов в город. Отпустил ребят по магазинам (недавно была получка и в карманах шуршали динары) и ушёл куда-то сам.

К 17 часам моряки исправно прибыли на борт, но Баранкина не было ни через час, ни через два. Происшествие относилось к разряду чрезвычайных!

Пропал радист военного судна, имеющий все виды допусков к секретам, а страна хоть и дружественная, но кишит потенциальными шпионами со всей Европы. Родина в опасности!

А посему под руководством нашего «особиста» Жени Максимова (капитан-лейтенанта контрразведки, замаскированного под четвёртого штурмана) были сформированы три «поисково-ударные» группы из свободных от вахт моряков. Капитан с замполитом проинструктировали их перед выходом, показав на схеме городка точки поиска – кафе и бары, продуктовые магазины, автобусные остановки и (на всякий случай) придорожные кусты. А вахтенный помощник Андрюша должен был с самой высокой точки парохода в пятнадцатикратный бинокль наблюдать и докладывать.

Где-то примерно через час после выхода групп позвонили с заводской проходной – охрана слезно попросила забрать какого-то русского.

На проходную рысью устремились старпом и особист. Их глазам предстала невероятная «картина маслом».

Завидев осточертевшие лица своих начальников, пьяный «в хлам» Шура, с обезьяньей ловкостью вскарабкался на массивные решетчатые заводские ворота и стал вопить дурным голосом всякие несуразности, вроде «Свободу попугаям!» и «Хочу к маме!» (это ещё самые приличные), собрав у ворот заводскую публику. Чиф с Женей Максимовым пытались, тряся ворота, ухватить Шуру за ноги, но тот влез ещё выше и заорал ещё громче. Наконец, уставши от висения, Шура мешком рухнул в заботливые объятия отцов-командиров.

В это время начали возвращаться злые поисковики, тоже изрядно навеселе, поскольку в каждом «объекте поиска» гостеприимные черногорцы подносили им по стаканчику. Начальство этого старательно не замечало, радуясь, что главный инцидент исчерпан.

Шуру довели «под белые крылья» до трапа, а дальше он, как истинный моряк, шёл сам.

Правда, в спину его подталкивал второй механик Семёныч, «ласково» выражаясь о подлой Шуриной личности и последующих карах. На что Шура, злобно сверкая налитыми кровью глазками, только одышливо бормотал: «Сдохни, сдохни…»

Поскольку происшествие было из ряда вон выходящим, Шура был (по вытрезвлении) крепко «вздрючен» во всех позициях, оставлен на месяц без берега и до конца ремонта только пакостил по мелочам.

По приходе в Севастополь Шуру списали с борта, и более в экипаже «Колечицкого» он не появлялся.


Горчичное волшебство

Русские люди всегда славились своими нестандартными подходами к решению технических проблем. Со времён легендарного Левши и до нынешних дней не переводятся на Руси мастера-самородки. Немало их и среди моряков.

Таким «Левшой» на нашем пароходе был второй механик Семён Семёнович Кривоносов, попросту Семёныч. Во время ремонта в Югославии Семёныч проявлял чудеса изобретательности, поражая местных остроумными и нестандартными решениями.

Буквально из заводского хлама он собрал небольшую пескоструйку, чем существенно облегчил работу боцманской команды, доселе боровшейся в море со ржавчиной на палубе по старинке – кирочкой да металлической щеткой. Неисправности в главном двигателе Семёныч определял на слух, поэтому югославы часто приглашали его на консультации.

Завод никак не мог сдать заказчику паром «Негош» компании «Викинг Лайн», который занимался перевозками через Ла-Манш. Контракт «горел», заводу грозила крупная неустойка. Что-то не ладилось в турбинах. Но всё держалось в строжайшем секрете от конкурентов… Однако с Семёнычем информацией поделились.

Тот пришёл на «Негош», послушал двигатель, попросил «погонять» его на всех режимах, порылся в чертежах и схемах. Потом попросил удивлённых коллег свозить его в продуктовый магазин. Там он велел купить три больших пакета обычной горчицы.

Ошарашенные заводские начальники, недоумевая, купили требуемое. Семёныч хладнокровно попросил всех удалиться из машинного отделения, куда-то засыпал все три пакета. Затем через полчаса попросил погонять двигатель на всех режимах.

Тот заработал безупречно, сутки отработал на швартовных испытаниях и сутки – на ходовых по Которскому заливу.

Радостное заводское начальство подписало сдаточные документы, заказчик принял судно без замечаний, и «Негош» проследовал к берегам Англии, где ещё полгода отработал на линии без поломок и ушёл на профилактический ремонт в Голландию в плановом порядке.

Директор завода отпросил Семёныча на пару дней в заводской дом отдыха, где он с душой отдохнул. Правда, в нагрузку ему дали замполита Леонтьича (тоже из механиков). Так что отдых ему был немного подпорчен. Хотя потом оба они потом загадочно молчали и только ухмылялись на расспросы.

Как-то, уже в море, Семёныч попытался объяснить мне суть своего «горчичного ремонта», но я так ничего и не уяснил. Медицина всё же более понятная наука.




Севастопольский заплыв


Славный город Севастополь радушно принял в свои объятия наш пароход, за полгода ремонта в Югославии истосковавшийся по русской речи и советской действительности. Хорошо было там, на адриатическом бережку и в условиях европейского комфорта. Однако чего-то уже не стало хватать! Ностальгия – вещь сильная, не мы первые и не мы последние жертвы этого сильного чувства…

Поэтому морячки с местного танкера «Фиолент», пришвартовавшегося к нам на внешнем рейде, были приняты как родные, а русские маты приятно ласкали слух. Правда настроение чуть подпортил их третий механик, слезно попросивший не баловать местных девушек и более трёх рублей однократно им в руки не давать. Потому как мы тут пошикуем и уплывём, а местным флотским мачо здесь жить…

Буксиры нас поставили к стенке флотского арсенала, в конце бухты, сзади было только корабельное кладбище и инкерманский судораздел с корабельным кладбищем – места абсолютно неромантические.

Капитан честно сказал, что денег он нам не даст, ибо всё равно просадим по кабакам. Но экскурсии в город официально разрешил – и на том ему спасибо!

Через пару дней должно было самолётом прибыть пополнение из Владивостока, чтобы довести наш сокращённый ремонтный экипаж до штатной численности. А затем нам предстояло идти на боевую службу в Индийский океан.

Разумеется, половина экипажа, кроме стояночной вахты и донкерманов, принимавших воду и топливо, оказалась в городе и зависла по кабакам, разбившись на компании со строгим соблюдением специальности и субординации.

Отсутствие денег компенсировалось бартерными и прочими сделками с аборигенами, ибо заграничных шмоток и сувениров у народа припасено было много, а впереди ожидались ещё заходы в иностранные порты: пароход был не под военно-морским, а под красным флагом СССР – и с судовыми документами Дальневосточного пароходства.

Описание многочисленных подвигов дальневосточных морячков в Севастополе и окрестностях заняло бы немало места, хотя вряд ли резко отличалось бы от подвигов в портах прочих водоплавающих.

Однако никто в милицию не попал (хотя предпосылки к тому имелись), загранпаспортов не терял и в конфликты с местными не вступал. Горожане приняли нас вполне радушно – всё же дальневосточники были для них некой экзотикой и выделялись менталитетом (широтой души и элементами пофигизма). Загулявших морячков старались приютить из чувства солидарности коллеги с местных пароходов. Так что к подъёму флага успевали все.

Кое-кто, впрочем, добирался и самостоятельно, – как указано в уставе, «с использованием подручных средств».

Четвёртый помощник Андрей, парень бойкий, пользовался немалым успехом у местных дам. В тот вечер в ресторане «Севастополь», когда он предложил обрадованной официантке расплатиться за ужин модными кроссовками и кое-какими заграничными шмотками, к нему подрулил некий невзрачный товарищ и, помахивая красной корочкой ОБХСС, предложил «пройтиться». У входа, мол, уже ждёт комфортабельный автотранспорт с цветомузыкой.

Невзрачного товарища тут же взяли в «коробочку» подвыпившие местные рыбаки, гулявшие за наш счёт, а Андрея девчата-официантки быстренько протащили по ресторанным шхерам на тихую улочку, расцеловав на прощание и вручив бутылку водки в качестве компенсации. Романтическое свидание из-за происшествия тоже сорвалось, и огорчённому Андрею пришлось возвращаться на судно…

На последние рубли частник подбросил его к месту стоянки судна, но только к другой, противоположной стороне бухты: пассажир, находясь в изрядном подпитии, выдал водиле неправильные координаты. Озадаченный Андрей, однако, чувство долга не потерял, духом не упал и решил прорваться на пароход в любом случае.

Родной танкер празднично сиял стояночными огнями и иллюминаторами во мраке августовской ночи совсем рядом – метрах в трёхстах. А что такое пара кабельтовых для настоящего моряка? Сущая ерунда! Даже при отсутствии подходящих мореходных плавсредств.

Первым делом Андрей достал подаренную девчатами бутылку и, отхлебнув добрый глоток «из горла», поставил её на песок. Сняв шикарные югославские башмаки, кожаную куртку с паспортом моряка во внутреннем кармане и рубаху, сложил всё это в кожаную спортивную сумку, закрыл на молнию все кармашки, придав тем самым сумке некоторый запас плавучести, и решительно зашёл в воду.

Из соседних кустов послышался пьяный совет:

– Мужик, не торопись топиться! Жизнь, мля, прекрасна и удивительна, пока есть что выпить! Давай, братуха, подгребай к нам!

Андрей, и так залитый спиртным до гайморовых пазух, только махнул рукой и поплыл в сторону судна, учитывая течение. Сумка пока держала, однако прошедший рядом катерок развёл волну, захлестнувшую сумку и заставившую пловца поволноваться. Катерок Андрей пропустил с правого борта, согласно МППСС [3 - МППСС – международные правила предотвращения столкновения судов.]

Сумка заметно потяжелела, и пришлось напрягаться, чтобы голова не опустилась в воду, да и ноги, облепленные мокрыми джинсами, уже начали уставать. Течение относило Андрея к корме. До парохода оставалось метров пятьдесят, когда сумка окончательно намокла и стала тянуть ко дну. Андрей, моментально протрезвев, собрал последние силы и замолотил ногами.

Рывок удался – он успел зацепиться за кранец, вываленный в воду у кормы. Там, на метр выше, уютно светились иллюминаторы кают боцмана и донкерманов.

Немного передохнув, Андрей пришёл в себя и понял, что спасён. Вспомнил о «штурманских понтах», коими славится ломоносовская «бурса», и рявкнул:

– Боцман, вывалить трап по левому борту!

Из-за кормовых лееров выглянула голова боцмана, в иллюминатор высунулся удивлённый старший донкерман Нагорный.

Мужики, привыкшие ко всяким неожиданностям, быстро бросили конец и молча втащили мокрого и замёрзшего Андрея на борт, быстро раздели, растёрли мочалкой, повесили вещи в машину сушиться. Андрей, поняв, что он дома, принял поднесённые ему полстакана докторского «шила» и сразу отключился.

На рассвете он, проснувшись, обнаружил, что напротив его шконки сидят оба донкермана и пристально, молча, с сожалением и немым укором на него смотрят.

Потом старший донкерман Нагорный сказал:

– Андрюха, я двадцать лет на флоте, но таких придурков, как ты, вижу впервые!

Подошедший боцман вручил Андрею его просохшие вещи.

– Андрей, ну ты точно придурок! Мог бы утонуть не за хрен собачий! Ладно, одевайся и вали в свою каюту, пока никто тебя не видел!

Больше дебатов на эту тему не было, все свидетели вроде бы молчали.

Но и сейчас по Севастополю ходит среди моряков вспомогательного флота байка про этот заплыв. Как правило, подобные байки обрастают всякими домыслами и невероятными подробностями в зависимости от фантазии рассказчиков. Дескать, плыл он на досках от забора, пел «Варяга», тащил сумку водки и материл всех окружающих, издавая всякие непотребные восклицания.

Общему сему знаменателю и сей подвиг подлежит! А правду знали только четверо – и сейчас она перед вами…

Стоит упомянуть, что в Интернете встретилась история про некоего старлея с крейсера «Кутузов», совершившего подобный заплыв. Он при этом утопил всю форму и, оставшись в фуражке и табельных трусах, сумел-таки незаметно пробраться мимо вахты в свою каюту. Вахтенный офицер потом долго пытался определить куда ведут мокрые следы.




Акульи ужастики


Как известно, в любой работе полагаются по КЗОТу и выходные дни. Вспомогательный флот ВМФ тоже не являлся в этом случае исключением.

Но перед начальством на берегу всегда стояла проблема – как сократить количество отгулов, положенных морякам за проведённые в море выходные дни. Ибо пребывание на боевых службах в Индийском океане, бывало, затягивалось на год с лишним, и если действовать по закону, то на судах обеспечения ТОФ половина экипажей гуляла бы минимум полгода, а полупустые пароходы стояли бы у пирсов Владивостока.

Поэтому умные головы из Главного штаба ВМФ придумали интересную новацию – проведение выходных дней в море, непосредственно на судах. Наверняка кто-нибудь из штабных чинов «Арбатского военного округа» получил за это внеочередную звёздочку на погоны, но на флотах этому, мягко говоря, не обрадовались. Чтоб им, крысам сухопутным, свои отпуска в кабинетах проводить!..

В 8-й оперативной эскадре (зона ответственности – Индийский океан и Красное море) это выглядело так. Судно обеспечения, «нагулявшее» наибольшее количество выходных, на недельку направлялось на архипелаг Дахлак или на остров Сокотра, где становилось на якорь на внешнем рейде. По судну объявлялся выходной день (или несколько), народ нёс стояночную вахту, а остальные погружались в крепкий сон в собственных койках, отвлекаясь лишь на приём пищи и рыбалку.

Этакая бесконечная сонная одурь, когда теряется чувство времени, а морально больше устаёшь, чем отдыхаешь…

Любители порыбачить кайфовали – возле фановой трубы и слива камбуза постоянно толкались разнообразные рыбы, включая хищных барракуд и тунцов. Причём более крупные рыбы поедали более мелких, и всеобщее пиршество шло круглосуточно.

Изредка на этот праздник жизни заплывала парочка акул, внося некое разнообразие – поедая всех подряд. Для развлечения моряки иногда ловили и акул. Но это уж так, на любителя…

У борта, несмотря на чистейшую воду, купаться было опасно, поэтому два раза в день спускали на воду рабочий катер, на котором по очереди доставляли экипаж на ближайшие необитаемые островки, где на отмелях произрастали кораллы и водились ракушки и лангусты – сырье для нехитрых морских сувениров, украшающих каюты.

Вот и в этот раз от борта танкера «Владимир Колечицкий» отвалил рабочий катер с десятком моряков. У многих были маски, трубки и ласты. На руле стоял второй помощник Слава Чуприн с трубкой в зубах, невозмутимый, как всегда. Катер, попыхивая дымком выхлопа, неторопливо шёл к одному из песчаных островков, где и предполагалось отдохнуть.

Надо сказать, что отдых на голом песке (ни единой травинки) при температуре плюс 45 – понятие весьма относительное, чреватое солнечным ударом, поэтому предполагалось провести время, в основном, в воде (там температура была плюс 35 – всё же как-то прохладнее). Потом приходилось на пароходе долго отлеживаться под кондиционером, потому что прибывали на борт в состоянии «вареной макаронины», с трудом добираясь до коек.

Нос катера, мягко прошелестев, уткнулся в отмель, метрах в пяти от берега. Дальше – вброд, оставив на катере моториста с рацией и санитарной сумкой.

Пляж островка огласился радостными воплями, хохотом, послышались удары в мяч, большая часть народа полезла в воду – замелькали ласты. Дальше всех заплыл молодой четвёртый штурман Андрей, парень азартный.

Вся эта идиллия длилась не больше часа. Моторист с катера заметил несколько акульих плавников, направлявшихся к острову. Сразу закричал, предупредил…

Народ начал выскакивать из воды, теряя ракушки и кораллы: все слишком хорошо знали, что такое акульи зубы! И только Андрей увлечённо нырял и нырял, не слыша криков и не замечая плавников, угрожающе приближавшихся к нему.

Народ на берегу аж взревел хором:

– Андрюха! Акулы! – Ну и матами, соответственно (для лучшего восприятия).

Андрей, наконец, услышал крики, оглянулся и, увидев приближающиеся плавники, со скоростью торпедного катера рванул к берегу, выскочил на отмель и в туче брызг влетел на песок. Промчавшись метров пятьдесят по песку, как-то странно задирая ноги, он сел на кучу песка, ошалело закрутил головой – и истерически захохотал…

Оказалось, что он бежал стометровку, не снимая ласт!!!

Моряки тоже с облегчением засмеялись – на этот раз обошлось! Но тут уж всем стало не до отдыха, хотя акул и отогнали, запустив в их сторону пару сигнальных ракет.

Загрузив в катер добычу, вернулись на танкер, оживлённо обсуждая случившееся. Дальше радисты разнесли весточку по эскадре, и Андрей проснулся знаменитым, превратившись из обычного четвёртого помощника в чемпиона 8-й оперативной эскадры по бегу в ластах на стометровку. Такое практиковалось – наряду с бегом в мешках.

По степени известности он тогда сравнялся со штурманом с БДК «Вилков», которому лангуст прищемил клешнями мужское достоинство на острове Сокотра.

Хотя, положа руку на сердце, на месте Андрея так поступил бы каждый в ситуации, когда за спиной маячат приближающийся акулий плавник и перспектива (в лучшем случае) лишиться какой-либо из конечностей.

Правда, вскоре у Андрея появился шанс отыграться – на следующий день старшим на катере по графику был он. По карте заранее определился с местом высадки – это была коралловая отмель с несколькими мелкими песчаными островками. Разумеется, никакой растительности там не наблюдалось и укрыться в тенёчке никоим образом не получилось бы. Но догадливые морячки из боцманской команды захватили с собой несколько больших кусков брезента и алюминиевые трубки, чтобы сделать хотя бы навесы от палящего солнца, Температура, как обычно, была по-утреннему бодрящей – плюс 46. Народ с радостными воплями разбежался по островкам и шустро начал нырять за кораллами и ракушками. Андрей с мотористом остались на катере, ведя наблюдение во все стороны – акулы могли появиться неожиданно.

Акулы архипелага Дахлак во времена итальянской оккупации (да и после неё) лакомились умершими заключёнными местной каторжной тюрьмы, так что к «человечинке» были приучены генетически.

Наши офицеры с базы, собираясь на рыбалку, всегда брали с собой оборонительные гранаты и пару пистолетов или автомат с несколькими магазинами. Обычная офицерская рыбалка начиналась с профилактического гранатометания, а затем следовал сбор оглушённой морской живности.

Но морякам «Колечицкого» стрелковое оружие по штату не было положено, хотя несколько самодельных острог в катере лежали, и, в крайнем случае, сигнальные ракеты тоже могли бы пригодиться.

Жара на катере была невыносимая, борта раскалились, и даже в забортной воде невозможно было охладиться. Это был просто тёплый рассол…

Не спасали и соломенные вьетнамские шляпы, припасённые ещё с Камрани.

Андрей, помня, как экипаж реагировал не его бег в ластах, решился на коварную месть. Достав мегафон, нажал тангеиту, и над морем разнёсся зычный, с нотками искренней тревоги, голос:

– Братва, акулы! Всем на борт!

Народ среагировал адекватно – все дружно, с матами, повыскакивали на островки, теряя на ходу ласты, тапки и прочее барахлишко. Тем более что поблизости действительно маячили какие-то плавники. В панике никто не вспомнил, что акулы на мелководье не заплывают. Всё столпились на четырёх островках и бежать по воде на катер абсолютно не желали.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66963973) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Имеется в виду мореходное училище ВМФ в городе Ломоносове.




2


АСМР (Atelliers et Chantiers Marseille Provence) – судоремонтный завод в Марселе в 80-х. Сейчас – Atelliers de Reparation Navale.




3


МППСС – международные правила предотвращения столкновения судов.