Книга - Темный Лес

Темный Лес
Дмитрий Ардшин


Из Темного Леса возвращается в облике юной девушки последняя искупительная жертва. В охваченном смятением городе начинают происходить странные события.





Темный Лес



Дмитрий Ардшин



© Дмитрий Ардшин, 2023



ISBN 978-5-0060-0929-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Темный Лес







1


Темнота рассеялась, словно стая черных птиц. Ашма открыла глаза и поняла, что она все еще Ашма… Вместо двойника над ней склонялось антропоморфное существо. Плотные перепончатые веки шорами то падали на круглые, пуговичные глаза-дыры, то поднимались. На месте носа шевелились два отростка щупальца. На конце носовых щупалец были две вертикальных щелки-ноздри. Створки щелок то смыкались, то размыкались, втягивая в себя сырой холодный утренний воздух.

Трехпалая рука с перепонками между пальцами коснулась плеча Ашмы. Ашма испуганно дернулась и отстранилась от антропоморфа. Она вскочила на ноги и растерянно огляделась. Вокруг простиралась пустошь, заросшая колючим кустарником, сорной травой и словно взрывами изъеденная глубокими рытвинами и ямами. Позади Ашмы чернел Лес. До него рукой подать. Гораздо дальше было до города. Он был за сутулой спиной антропоморфа. Дома, точно призраки, показывались из тумана и глядели тусклыми размытыми окнами.

Между городом и Лесом простиралась пустошь. Антропоморф что-то прострекотал, моргая пуговичными черными глазками. Он поднял с земли котомку и протянул ее Ашме. Ашма заколебалась: то ли сразу сделать ноги, то ли схватить котомку и уж потом задать стрекача. Ашма попыталась вспомнить, что было в котомке, и не смогла, словно туман, разъедавший город, проник и в ее голову. Скорее всего, в котомке какая-нибудь дребедень, пустяковина. Было бы, что-то важное и нужное, разве она бы забыла об этом? Так что, беги Ашма, беги, подальше от этого трехпалого и двухносого!

Но Ашма почему-то оставалась на месте. Существо застрекотало и шагнуло к Амше. Ашма попятилась, покачала головой. Стрекотун положил котомку на землю и отошел в сторону. Ашма неуверенно и боязливо двинулась к котомке. Антропоморф тихо и вкрадчичиво стрекотал и булькал, словно пытаясь успокоить, приободрить и заодно втереться в доверие. Ашме было страшно, и в тоже время она чувствовала себя ужасно глупо. Она стала мышью дрожащей, с которой замутила игру скучающая кошка.

«Сейчас я подойду поближе, и оно наброситься на меня», – подумала Ашма. «Но если бы существо захотело, оно бы давно сделало это», – возразила она себе. Ашма нагнулась и протянула руку к котомке.

– Громозда! Ты чего здесь застрял? – раздался сипловатый голос.

Ашма шарахнулась в сторону. Она увидела коренастого плотного мужчину с бритой головой и темно-рыжей бородой-лопатой. На спине – коробчатый рюкзак, плечи перехватывали широкие лямки. К поясному ремню крепились фляга и нож в чехле. В высокие черные ботинки на толстой подошве были заправлены темно-зеленые штаны-шаровары с накладными карманами. Оторопевший незнакомец застыл, его рот приоткрылся, густые светло-рыжие брови поползли вверх, глаза округлились и уставились на Ашму. Громозда торопливо застрекотал, словно оправдываясь.

– Лес ты мой… Это же последний агнец лесной, – проговорил незнакомец. – Ты случайно не призрак, не чуднОе виденье?

Он приблизился к Ашме и, наклонив голову к плечу, подозрительно посмотрел на нее:

– Глазам своим не верю.

Он осторожно, словно боясь обжечься, дотронулся до ее рукава:

– Вроде бы не призрак… Может, ты демон?

Обхватив себя руками, Ашма отрицательно и хмуро покачала головой.

Громозда сутулился позади незнакомца, взволнованно и сбивчиво стрекотал, взмахивая руками и часто помаргивая.

– Громозда, заглохни уже! – с досадой бросил через плечо рыжебородый, осаживая.

Громозда обиженно булькнул и замолк.

– На демона ты не похожа. Но все-таки… – Незнакомец сбросил с плеч рюкзак, порылся в нем, извлек стеклянную бутылочку с зеленой жидкостью:

– Если ты не демон, тогда хлебни «ада».

Ашма с тревогой посмотрела на зеленую бутылочку и сделала шаг назад, еще один шаг в сторону Леса. Она покачала головой.

– Это противоядие от демонов всех мастей. Ну же!

Ашма покачала головой.

– Сначала – ты, – сказала она.

Он хмыкнул, усмехнулся:

– До чего мы дожили, Громозда. Нам уже не доверяют.

Громозда отозвался снисходительным стрекотом.

– Ладно… Чего уж там… Раз пошла такая пьянка… Лес с тобой… – рыжебородый встряхнул бутылку, откупорил ее и, запрокинув голову, сделал большой решительный глоток, невольно скривился, крякнул и вытер полные губы рукавом. – Ну, теперь ты. – Он протянул бутылочку Ашме.

Она взяла ее, понюхала. Пахло болотной тиной. Ашма поморщилась.

«А вдруг я все-таки уже не я?», – подумала Ашма, и ее обожгло страхом.

– Ты не нюхай. Это тебе не амброзия какая-нибудь. Это АД. Антидемон. Просто выпей.

Была-не была. Ашма задержала дыхание, зажмурилась и глотнула из бутылочки. В пищеводе защипало. Внутри растекся игольчатый холод, окутывая душу ледяной скорлупой.

Ашма поперхнулась и закашлялась.

– Ничего, ничего, – рыжебородый дядька похлопал Ашму по спине.

– И что теперь? – спросила Ашма, вытирая слезы.

– Ждем, – рыжебородый посмотрел на наручные скелетоны.

Потянулись тревожные томительные минуты, похожие на часы. Рыжебородый и Громозда настороженно смотрели на Ашму.

– Долго еще? – спросила она.

Неподалеку прокаркала птица, словно кто-то отхаркнулся.

Рыжебородый дядька промолчал.

Ашма вздохнула и покачала головой.

Рыжебородый посмотрел на скелетоны и выдохнул.

– Ну что ж, поздравляю. Ты – не демон. Ты – это ты. Последний подарок Лесу.

– Я – это я.

Рыжебородый протянул Ашме руку:.

– Урвилл.

– Ашма, – она пожала широкую шершавую ладонь.

Громозда протянул Ашме трехпалую лапу. Ашма отдернула руку и скривилась. Громозда обиженно застрекотал и сгорбился.

– Как же Лес отпустил тебя?

Ашма хотела было ответить…

Но Урвилл поднял к лицу ладони:

– Ладно, ладно, не отвечай. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Да я и не знаю ничего, – Ашма оглянулась и с тревогой посмотрела на Лес. Поежилась…

– Не знаешь? Точно? – Урвилл пристально посмотрел на Ашму.

Она покачала головой.

– Гм… Так или иначе, ты здесь. Ты вернулась. То-то твой отец обрадуется.

– А вы знаете моего папаню? – удивилась Ашма.

Урвилл усмехнулся и покосился на Громозду. Тот застрекотал оживленно.

– Курнута-то? Еще как знаю. Видимся, чуть ли не каждый день, – сказал Урвилл. – Когда жребий выбрал тебя, Курнут страшно расстроился, места себе не находил, все переживал, говорил, что это он во всем виноват. Я ему: « Ты понапрасну себя изводишь. Ведь жребий мог пасть на кого угодно». А он мне: « Нет-нет. Это расплата за то, что я такой никакой». После этого всего он совсем расклеился и ушел в штопор. Может быть теперь, когда ты вернулась, он выйдет из сумрака и придет в себя. – Урвилл вопросительно посмотрел на Ашму.

Она пожала плечами.

– Перекантуешься пока у него. А там видно будет, – сказал Урвилл, нахмурив лоб и покусывая губу.

– Что будет видно? – спросила Ашма.

Урвилл ничего не ответил, с озадаченным видом глядя на Ашму, что-то обдумывая, прикидывая.

– Вот только светиться тебе пока не надо. А то ведь закроют тебя до выяснения личности. И будешь париться в кутузке.

– И что же мне теперь делать?

– Тебе надо замаскироваться, – сказал Урвилл.

Громозда одобрительно застрекотал.

– Вот-вот и я о том же… – ответил ему Урвилл.

Ашма растерянно посмотрела на Урвилла, на Громозду.

– О чем это вы? – встревожилась она и подобралась, напружинилась.

– Спрячем тебя под личиной какого-нибудь более-менее безобидного демона. – Урвилл расшнуровал коробчатый рюкзак, запустил туда руки.

– Что у нас здесь? Демон полуденный, демон полнолуния, демон тихого ужаса, демон навязчивого состояния… – забормотал он, роясь в рюкзаке.

Потирая трехпалые руки, Громозда стоял за спиной Урвилла и заглядывал в рюкзак, что-то тихо стрекоча, как будто комментируя или советуя.

– Ага! Вот то, что нужно… – Урвилл вынул из коробчатого рюкзака маленькую черную резную шкатулку. – Этот будет в самый раз.

– Что это? – Ашма невольно отступила назад.

– Это демон прибабаха. Им и прикроешься. Мать родная не узнает, а уж стражники – тем более.

– Нет… Это не для меня, – Ашма покачала головой. И еще шаг назад в сторону Леса, который хмуро шелестел за спиной. – Я не хочу…

– А за решеткой хочешь куковать? А может, и чего похлеще. От старейшин все что угодно можно ожидать. Устроят тебе допрос с пристрастием. С них станется, – сказал Урвилл, сжимая в руках шкатулку.

Ашма заколебалась, нерешительно посмотрела на шкатулку. Сделала шаг к Урвиллу, остановилась.

– Но это безопасно? – спросила она.

– Если не увлекаться и долго не засиживаться в шкуре демона, то вполне себе… – заверил Урвилл.

Ашма поежилась.

– Ну, так что? – Урвилл и антропоморф уставились на Ашму…

Ашма нерешительно посмотрела на шкатулку и вздохнула…

Ей пришлось сделать три глотка из бутылочки с зеленой жижицей.

– Это не даст демону распоясаться и сделать из тебя одержимую, – сказал Урвилл

Ашма почувствовала, как ее душа покрывается ледяным панцирем.

– И что теперь? – спросила Ашма.

– Возьми шкатулку, – Урвилл протянул Ашме шкатулку.

Она взяла ее с опаской.

Шкатулка оказалась тяжелой, в ней что-то нетерпеливо скреблось, словно просясь наружу.

– Открой ее и постучи по дну три раза. Скажи: ахабабирп номед идохыв.

Ашма кивнула, открыла шкатулку. Шкатулка оказалась пустой. Ашма растерянно посмотрела на Урвилла.

– Стучи по дну и говори, – поторопил он.

Ашма постучала по дну костяшками пальцев. И ей послышался ответный стук. Словно кто-то с другой стороны шкатулки отозвался. Ашма вздрогнула.

– Ахабирп номед идохыв, – запинаясь, проговорила Ашма и уставилась на дно шкатулки.

Ничего не произошло.

Ашма вопросительно посмотрела на Урвилла. Он что прикалывается над ней что ли?

– Не ахабирп, а аха-ба-бирп, – раздраженно проговорил Урвилл, его поддержал своим стрекотом Громозда.

– Ахабабирп, – Ашма подняла глаза от шкатулки на Урвилла. Тот кивнул, мол, теперь правильно: – номед идохыв, – договорила Ашма.

Шкатулка сама собой захлопнулась.

Что-то незримое толкнуло Ашму в грудь, и она покачнулась. В глазах потемнело. По телу пробежала судорога. Ватные ноги подогнулись… Из-под них ушла земля.

Ашма почувствовала, как что-то пытается пробраться ей в самую душу. Но ледяной панцирь остановил проникновение. И тогда это что-то чужое и странное облепило защитный панцирь, стало сжимать его, выедать слой за слоем.

Ашма открыла глаза. Она увидела лицо Урвилла, который склонился над ней.

– Ну вот. Другое дело, – удовлетворенно проговорил он. – Теперь тебя даже мать родная не узнает, а уж стражники тем более.

Он схватил ее за руку и, потянув на себя, помог подняться.

У Ашмы шумело в ушах. Все кружилось, кружилось и подергивалось. Подташнивало. Подняв руку к лицу, посмотрела на растопыренные пальцы, повертела ладонью перед глазами. Пальцы удлинились, стали кривыми и странными. Ногти окрасились в яркие цвета. Ашма потрогала свое лицо. Лоб, нос, скулы, подбородок, рот… Ее лицо вытянулось, перекосилось и ощущалось как маска, которая въелась в кожу, приросла к ней. Ашма превратилась в карикатуру на саму себя.

– Хочешь взглянуть на себя? – спросил Урвилл и стал рыться в рюкзаке. – У меня где-то зеркальце было…

Ашма кивнула, но потом поморщилась и отрицательно покачала головой:

– Не надо.

Урвилл почесал затылок:

– Гм… И то верно. Чего зря расстраиваться.

– А как я выгляжу? – спросила Ашма, осторожно прикасаясь пальцами к измятому лицу.

– Как демон прибабаха, – Урвилл улыбнулся.

Громозда застрекотал, изображая смех.

– Ну что? Двинем что ли? – сказал Урвилл.

Ашма кивнула странно отяжелевшей всклокоченной головой. Громозда что-то прострекотал, как бы соглашаясь. Урвилл взвалил на плечи коробчатый рюкзак и направился в сторону города.

Ашма последовала за Урвиллом. Ашму догнал Громозда и, что-то суетливо взволнованно стрекоча, протянул ей котомку. Его носовые отростки втянулись, а глаза вылезли из орбит на каких-то пружинках-отростках.

– Спасибо, – сказала Ашма и испугалась собственного голоса. Он стал резким, дребезжащим, противным. Ашма машинально коснулась пальцами полных выпяченных, похожих на утиный клюв губ. Схватила котомку и сорвалась с места.




2


Они пошли через пустошь мимо темных зарослей и мусорных куч, в которых копошились антропоморфы, собаки, черные птицы, горемыки и бедолаги в лохмотьях.

У большой мусорной кучи бродяга с синюшным оплывшим лицом сцепился с антропоморфом. Они ругались и вырывали друг у друга какую-то дырявую дерюгу. На них остервенело лаяла лохматая псина.

– Отдай, урод! – Бродяга дернул дерюгу на себя.

Существо ответило возмущенным стрекотом и рвануло в свою сторону. Дерюга затрещала и порвалась.

– Ну, вот… – с отчаяньем проговорил бродяга, глядя на лоскут в руках, и, скривившись, шмыгнул носом. – Посмотри, что ты наделал…

Бродяга, одноглазый антропоморф с куском дерюги в четырех коротких кривых руках и лохматая собака замерли и уставились на Урвилла, прибабахнутую Машу и Громозду.

Когда троица растаяла в тумане, бродяга, одноглазый антропоморф и псина продолжили ругаться, стрекотать и лаять.

Из тумана появился потрепанный человек с кровоподтеком на щеке, в широком, заляпанном грязью, подметавшим подолом землю темно-сером плаще – пыльнике. Незнакомец прищуривал левый глаз, словно подмигывая, и выпучивал правый.

Впереди него на длинном осыпанном стразами поводке семенила и подергивалась жирная лоснящаяся крыса; хищно посверкивали черные пуговки глаз.

– Мелочишки не найдется? – спросил человек, заглядывая Урвиллу в лицо и ухмыляясь беззубым ртом.

– Ты уже спрашивал, – сказал Урвилл мимоходом.

– Неужели? – Сказал попрошайка. Он снял шляпу и поклонился неузнаваемой Ашме. Натягивая поводок, крыса кинулась под ноги Ашме, поводя острым длинным рыльцем.

Ашма отшатнулась от крысы и поспешно прошла мимо, чувствуя, как подобие маски все глубже врастает в лицо, все сильнее корежит его, как защитный панцирь души слабеет под натиском чужой сущности.

Громозда недовольно застрекотал, обходя крысу стороной. Крыса язвительно пискнула в ответ. Глядя вслед, незнакомец рассмеялся скрипучим смехом.

Пропащие обитатели пустоши, разномастные изгои призраками появлялись из тумана и пропадали в нем, тенями шныряли вокруг да около, настороженно поглядывали на Урвилла, Ашму и Громозду.

Время от времени Громозда исчезал из вида, а потом появлялся с какой-нибудь вещицей в трехпалой руке. Он отдавал это Урвиллу.

Покрутив очередную находку в руках, Урвилл обычно говорил: «Дрянь», «Пустышка» – и выкидывал ее под разочарованный клекот Громозды.

Но иногда Урвилл говорил: «Почему бы и нет?» – и прятал вещицу в свою коробчатую заплечную сумку. И Громозда радостно и довольно стрекотал.

Вот Громозда опять ненадолго исчез, метнувшись за кучу мусора, а потом появился, держа в руках изодранную тряпичную куклу. Он протянул ее Урвиллу, что-то прострекотал.

– Ты думаешь? – спросил Урвилл.

Он взял куклу, покрутил ее в руках, закрыл глаза, замер.

Громозда что-то взволнованно застрекотал.

– Не мешай, – осадил его Урвилл.

Громозда примолк.

Урвилл открыл глаза, проговорил задумчиво:

– Почему бы и нет?

– Снял с плеч заплечную коробчатую сумку и засунул туда куклу.

– Зачем она вам? – не выдержав, спросила Ашма.

– Возможно, в нее забрался демон. Слабенький, хиленький, какой-никакой, но все же… У Громозды нюх на такие вещи, – сказал Урвилл.

Громозда застрекотал польщенный.




3


Сделанные на скорую руку лачуги, хижины из ветвей и кустарника, шалаши, палатки, землянки, будки, укрытия из картона сменились домиками с претензиями на основательность и уют из фанеры и досок, постройками из камня и кирпича, железными контейнерами. Антропоморфов здесь не было и в помине, а люди смахивали на скучных обывателей.

Громозда занервничал, стал каким-то дерганным, он быстро, тревожно стрекотал и суетливо озирался, словно опасаясь чего-то или кого-то.

Когда они подходили к фанерному разрисованному домику, стрекот оборвался.

Остановившись, Урвилл недоуменно обернулся.

– А где Громозда? – спросил он.

Ашма пожала плечами и поискала глазами Громозду среди контейнеров. Он как сквозь землю провалился.

– Громозда! – крикнул Урвилл.

Его голос потонул в глухой вате тумана.

– Кого потерял? – раздался суровый голос.

Из тумана выросли двое стражников. Один был худой, коренастый и смуглый с высокоточным самострелом последней модификации. На узком лице – тонкий длинный нос, похожий на клюв. Глаза острые и колючие. Другой был ражый рыжий детина с туповатым выражением на молочно-белом лице, вооруженный молниевым самопалом.

– Да так… никого, – смутился Урвилл и поправил заплечную сумку.

– Как у тебя? Все пучком? – спросил смуглый. А звали его Раз. Ему было за тридцать пять.

– Да так… Раз на раз не приходится, – брякнул Урвилл.

Рыжий детина стал гыгыкать, белые круглые щеки заколыхались.

Раз бросил на него хмурый взгляд. Детина заткнулся и опустил глаза. Недавно Обросу стукнуло 34. Но казалось, ему нет и двадцати и солидный Раз лет на десять его старше.

– Может тебя обыскать? – Спросил Раз.

Урвилл в замешательстве посмотрел на стражника.

– Ладно, ладно… Проехали. А это что за клоун с тобой? Или это клоунесса? А может, это оно?

При слове «оно» Оброс встрепенулся, вскинул самопал и направил на бледную дрожащую Ашму.

Ашме становилось все хуже. Защитный панцирь трещал и утончался. Нечто налегало на него. Вот-вот разрушит и ворвется в самую душу.

– Это моя племянница, – побледневший Урвилл попытался улыбнуться. Получилось так себе.

– Точно? Ты уверен, что это не нелюдь? Не чучело какое-нибудь с пустоши? – Раз уставился на Ашму.

– Да племяшка это моя. Разве не видно?

– А как тебя зовут, красавица? – спросил Раз.

– А..– спохватившись, Ашма запнулась и растерянно посмотрела на Урвилла.

– Амма, – поспешно проговорил Урвилл.

– А ну-ка, поди сюда, Амма, – сказал Раз.

Ашма подошла. Еще немного и от нее не останется даже имени. От Прибабаха ее трясло и тошнило. Надо было срочно избавляться от демона.

Урвилл с беспокойством посмотрел на Ашму.

– Что у тебя там, в котомке? – спросил Раз

Ашма пожала плечами.

– Ты не знаешь, что у тебя в котомке? – Стражник подозрительно глядел в измятое прибабахом дергающееся лицо.

– Давай-ка посмотрим. Может, найдем что-нибудь эдакое. А, Амма? Как думаешь, найдем мы там что-нибудь нехорошее?

– Да нет у нее там ничего такого, – сказал Урвилл, все еще пытаясь улыбаться. Его взгляд метался между стражником и Ашмой. Он со страхом наблюдал, как Ашма меняется прямо на глазах, как демон прибирает ее к рукам, подчиняет себе. Может быть, остались считанные минуты…

– На нет и суда нет. А если все-таки есть? – Раз взял у Ашмы котомку и открыл ее. – Цветные камешки, книга какая-то, глиняная фигурка… Вроде бы никаких подозрительных шкатулок. Да, Урвилл?

– Я же говорил…

– Кстати, насчет глиняных фигурок. Моя дочь недавно учудила…

– Раз, может мы того, пойдем уже? – Перебил Урвилл, с беспокойством глядя на Ашму, которую все сильнее корежило и трясло.

– Моя дочь недавно учудила, – спокойно сказал Раз, словно не услышав Урвилла. Урвилл обреченно вздохнул. – Она втихомолку уговорила поллитровую банку варенья. Жена разозлилась, спрашивает: «Тея, кто съел варенье из солнечных зайчиков?» А дочь округлила глаза, недоуменно пожала плечами и спокойно так: «Понятия не имею». А у самой в глазах прыгают солнечные зайцы.

– Так и сказала? – Оброс заколыхался, гыгыкая.

– Так и сказала, – Раз искоса поглядывал на дрожащую прибабахнутую Ашму. – И добавила: «Да это, наверное, кукла какая-нибудь слопала. Негодница эдакая»

– Юморная какая! Кукла слопала… Надо же такое придумать, – сказал Оброс, колыхаясь и гыгыкая.

– Так это еще не все, – продолжил Раз, испытующе глядя на Ашму.

Защитный панцирь истончался, трещал и осыпался. Чужая сущность рвалась в душу Ашмы.

– Тея учинила куклам допрос с пристрастием. И выяснилось, что варенье съела некая Марта. Тея поставила ее в угол и предупредила, что еще раз она такое выкинет, то отправится прямиком в Лес.

При слове «Лес» Оброс нахмурился и поежился.

– Это уже не смешно, – буркнул он.

– А кому смешно? – сказал Раз. – Тебе смешно, Урвилл?

Урвилл отрицательно покачал головой и опустил голову.

– Вот и мне не смешно, – сказал Раз. – Ладно, вали, давай. А то твоя припадочная племянница того гляди, ласты откинет.

Он отдал Урвиллу котомку Ашмы. Урвилл схватил Ашму за руку и потянул за собой.

– Кстати, со следующей недели пошлина повышается.

Урвилл остановился и растерянно посмотрел на Раза:

– Так ведь уже повышали.

– Все вопросы к Зарубу. Мое дело довести до сведения, таких, как ты… – сказал Раз. – Была бы моя воля, я бы давно бы тебя закрыл лет так на десять.

– Но пока не твоя воля, – заметил Урвилл.

– Пока не моя, – сказал Раз и провел рукой по самострелу.




4


Держа за руку слабеющую дрожащую Ашму, Урвилл быстро-быстро прошел по узкой улочке, на которой теснились и наседали друг на друга домики из фанеры. Завернув за угол, Урвилл остановился и оглянулся. Стражников нигде не было. Он вздохнул.

Откуда не возьмись, появился Громозда, суетливо и виновато застрекотал. Урвилл с досадой отмахнулся от него. Урвилл сбросил с себя наплечный короб, достал из него зеленую бутылочку, откупорил и протянул Ашме:

– Пей!

Ашма трясущейся рукой взяла противоядие. Она поднесла бутылочку ко рту. В этот момент по телу Ашмы пробежала судорога. Изголодавшаяся тьма вгрызалась в защитный панцирь, разрушая его. Бутылочка выскользнула из руки Ашмы, упала и разбилась о мшистый камень.

Урвилл выругался и, схватив Ашму за руку, сорвался с места, почти побежал по узкой улочке.

Они повернули вправо, потом влево, перебрались по мосткам через большую сточную канаву, над которой кружился рой черных мух.

Урвилл нырнул в густые заросли, которые штурмовали городскую стену… Фанерную дверь заваливал хлам, и прикрывали ветки. Урвилл схватился за ржавое кольцо, дернул и открыл дверь. Из темной дыры дохнуло сыростью. Ашма в нерешительности остановилась.

– Это самый короткий путь к твоему отцу, – сказал Урвилл и подтолкнул дрожащую Ашму в зябкий полумрак подземелья. Пригнувшись, последовал за ней.

Громозда тоже хотел залезть в дыру, но Урвилл его остановил, оттолкнул.

– Тебя еще здесь не хватало. Жди здесь.

Громозда торопливо застрекотал, словно пытаясь уговорить Урвилла, но тот сказал:

– Жди здесь.

Громозда отошел в сторону, обиженно стрекоча.

– Поругайся у меня еще, – Урвилл погрозил Громозде пальцем и закрыл дверь.




5


В подземелье было темно и зябко. Усеянные светляками стены и сводчатый потолок источали тусклый зеленоватый мерцающий свет.

Урвилл достал из кармана штанов фонарик с искрой от упавшей месяц назад звезды, включил на нем режим дальнего света и ринулся по тоннелю.

– Скорей, скорей, – поторапливал он Ашму, которая с трудом волочила ноги.

Она была ни жива, ни мертва, и уже не совсем Ашма. Она с тошнотворным ужасом ждала, когда она станет уже совсем не Ашмой. Стены и сводчатый потолок тряслись и дрожали, точно Прибабах и до них добрался. Ашму так и подмывало сделать, что-нибудь несусветно глупое, выкинуть какой-нибудь номер. Но это означало бы, что Прибабах окончательно и бесповоротно подчинил ее себе.

Она чувствовала, что если поддастся искушению и перестанет себя контролировать, то окончательно и бесповоротно потеряет себя. И потому она из последних сил крепилась, сопротивляясь накатам веселого безумия.

В полумраке шныряли большие крысы, копошились похожие на лемуров зверьки с выпуклыми белесыми глазами. С потолка свешивалось нечто похожее на стаю летучих мышей. Темнота настороженно застрекотала. Синий свет фонарика метнулся и выхватил ушастого антропоморфа с кроличьей мордой на затылке. Существо кинулось прочь, растворилось в темноте.

Урвилл выругался…

– Вроде бы здесь… – сказал он, остановившись перед узкими земляными ступеньками, которые круто устремлялись вверх к испещренной разноцветными рисунками и надписями двери. Урвилл взбежал по земляной лестнице и толкнулся в веселую дверь. Она приоткрылась.

Урвилл помог Ашме подняться. Они оказались в заброшенном сумрачном погребе, где стоял затхлый кислый запах, повсюду клубилась пыль и, подрагивая, висела паутина. Погреб был загроможден рухлядью, старыми вещами, кипами пожелтевшей исписанной бумаги, стопками тетрадей, блокнотов и книг. Каменная лестница оканчивалась обшарпанной дверью.

– Держись, мы уже пришли, – сказал Урвилл.

Ашма с трудом поднялась по ступенькам, привалившись к Урвиллу, опираясь на него.

Урвилл постучал в дверь кулаком. Никто не отозвался. Урвилл ударил по двери ногой. Замок лениво и нехотя: лязг-лязг… Дверь открылась. За ней стоял рыхлый лысоватый мужчина с обрюзглым пористым лицом. В темных провалах ошалело сверкали глаза. Курнут расплывался в улыбке, показывая крупные лошадиные зубы.

– На ловца и зверь бежит! – Курнут весело заржал, придерживая рукой плотный занавес, за которым открывалась неприбранная, захламленная каморка.

– А это что еще за чудо-юдо? – Курнут вытаращился на Ашму.

– Дочь твоя, – Урвилл оттолкнул Курнута и ворвался в каморку.

– Дочь?! Ха-ха-ха! – Курнута переполняло лихорадочное веселье. Он был во власти демона эйфории. – Смешно, смешно.

– А мне нет. Где у тебя АД? – Урвилл быстро обшаривал глазами тесную комнату.

– Везде. Куда не глянь и не кинь.

– Я о противоядии, придурок. Где оно?

– Может, в другой комнате на полке? – Неуверенно сказал Курнут и, глянув на Ашму, засмеялся: – Цирк, да и только!

Ашма ненароком взглянула в пыльное овальное зеркало и ужаснулась. На нее вытаращилось бледное существо с ярко- рыжими всклокоченными волосами, громадными стрекозиными глазами и красным тонким ртом. Треугольное лицо дергалось и перекашивалось, словно Ашма строила рожи, кривлялась перед зеркалом. Ашма закричала, отшатнулась от зеркала и спрятала лицо в ладони.

Урвилл тряхнул Ашму за плечо и протянул бутылочку:

– Пей!

Ашма схватила ее и сделала четыре больших судорожных глотка.

– Хватит, – Урвилл отобрал у Ашмы бутылочку.

Ашму словно тряпичную куклу стало швырять из стороны в сторону. Потом она замерла, пошатнулась, рухнула на пол и забилась в конвульсиях.

Курнут захлопал в ладоши и расхохотался, как на цирковом представлении. Урвилл бросил сердитый взгляд на одержимого, бывшего не в себе Курнута, вынул из рюкзака шкатулку, положил на стол и открыл.

– Прибабах, выходи!

– Выходи, подлый трус! – Курнут загоготал.

По телу Ашмы пробежала судорога, в глазах потемнело, как будто бы она опять оказалась в подземелье. Она потеряла сознание. Ашма мучительно отчаянно долго искала его в глубине сумрачного Леса среди черных окоченелых деревьев… Все-таки нашла.




6


Ашма пришла в себя душной тесной каморке. Ашма лежала на старой широкой кровати с темными деревянными изножьем и изголовьем. Пружины продавленного матраца пытались врасти в позвоночник. На полках пылились книги и рукописи.

Из соседней комнаты доносились голоса Урвилла и папани.

– Да откуда я знал, что это она, – виноватым голосом оправдывался отец. – Она же ведь сама на себя была не похожа.

– А ты я смотрю, совсем в сумрак ушел, – заметил Урвилл.

– Ты это о чем?

– Противоядием совсем перестал пользоваться. АДа сколько было, столько и осталось. Выглядишь так, словно по тебе каток проехался. Смотри, доиграешься…

– Смотрю, – Курнут вздохнул. – У тебя что-нибудь есть для меня?

– Притормозил бы ты. А то совсем уже…

– Так есть или нет? – С глухим раздражением перебил Курнут.

– К тому же ты исчерпал кредит. Я же все-таки не благотворительная организация…

– У меня ничего не осталось. Все что у меня было, то сплыло и ушло Бывшей. Сам видишь, как я живу. Не живу, а существую.

– У тебя все еще впереди, – Урвилл усмехнулся.

– Смеешься… Ну-ну… Забирай, что хочешь, только дай мне какую-нибудь забористую шкатулку с демоном повеселее. Чтобы хорошо унесло и вставило, так вставило.

– Да они все весельчаки и юмористы.

– Может, возьмешь в залог рукопись моего нового романа?

– Накой ляд мне твои рукописи? Их даже старьевщику не сбагришь. Только на растопку и годятся.

– Да-да… Только на растопку. Особенно вторую часть. Может у кого-то рукописи и не горят. А мои горят. И еще как.

Голос отца звучал лихорадочно, отрывисто. Отец как будто бы говорил на бегу, задыхался, захлебывался, всхрапывая, точно загнанная лошадь:

– Тогда забирай вот эту котомку. Откуда она взялась?

– Это котомка твоей дочери…

– Да-да, точно… Какая-то книга.

Ашма услышала шелест перелистываемых страниц.

– Какие-то странные рисунки, письмена. Это на каком-то древнем и мертвом что ли? А еще фигурка глиняная, разноцветные камешки… Откуда это у нее?

– Из Леса вестимо, – сказал Урвилл.

– Да-да, проклятый Лес! От него одна беда.

– Прикуси язык и не гневи Лес. А то ведь дождешься.

– А что мне терять? Что? Я все, что можно и нельзя уже потерял, – с тихим грустным смехом проговорил папаня. – Я же на самом дне. Посмотри на меня. И что вокруг меня посмотри. Днище. И ничего более.

– Смотри, постучат как-нибудь…

– Кто настучит?

– Снизу. Всегда есть куда падать. Всегда может быть еще хуже.

– Ты думаешь?

– Я знаю, – сказал Урвилл. – И не так все плохо и однозначно, раз Лес отпустил Ашму.

– А он ее отпустил? Ты думаешь это все-таки она?

Услышав такое от папани, Ашма вся сжалась и похолодела. И, правда, а вдруг она уже и не она вовсе? Ей захотелось вскочить с кровати, метнуться к настенному зеркалу, чтобы убедиться, что беда миновала.

Но страх парализовал ее, придавил, и она осталась лежать на кровати, врастая позвонками в пружины матраса.

– Она это? Да? – Глухой голос Курнута дрогнул.

Урвилл помолчал и потом сказал:

– Лес ее знает.

– То-то и оно, – Курнут тяжело вздохнул.

– Ну, так что же насчет шкатулки с «хорошо уносящей».

Урвилл опять помолчал, вздохнул и сказал:

– Ладно… Отнесу книгу старьевщику-крохобору вместе с этими камешками и фигуркой.

Он засунул книгу, камни и фигурку в коробчатый рюкзак.

– Отнеси-отнеси… – Курнут хлопнул в ладоши, потер их и придвинулся на стуле ближе к Урвиллу, который стал рыться в заплечной сумке. – Что у тебя там… Ну же не томи…

– А ты не гони лошадей, а то вообще ничего не получишь… – Одернул Урвилл.

– А я чего? Я молчу.

– Вот и молчи.

– Вот и молчу… Ну? Ну? Ну же? – Простонал Курнут дрожащим от нетерпения и предвкушения голосом.

Урвилл достал из короба-сумки маленькую черную шкатулку и положил ее на край стола.

– Ну, наконец-то… Это та самая? Та самая, да?

– Та самая, – сказал Урвилл. – Ты хоть помнишь что говорить? – и усмехнулся.

– Обижаешь, начальник.

Урвилл протянул Курнуту бутылку с противоядием. Курнут схватил бутылку и хлебнул, обросший щетиной кадык два раза дернулся.

– Еще два, – сказал Урвилл.

– Зануда, – проворчал Курнут и, поморщившись, сделал еще два глотка.

Урвилл удовлетворенно кивнул и открыл шкатулку.

– Иходыв ошорох яащусен! – Срывающимся дрожащим от возбуждения голосом проговорил Курнут.

После этой абракадабры он дернулся назад, словно что-то толкнуло его в грудь, качнулся вместе со стулом и грохнулся бы на пол, но Урвилл схватил его за рукав фланелевой рубашки и удержал. По телу Курнута пробежала судорога, потом плечи его распрямились, лицо расплылось в блаженной улыбке. Его как будто бы подменили. Он весь прояснился и заискрился от радости и восторга.

– Как хорошо на свете жить, собаку бить, жену любить! – Пропел он густым сильным баритоном. – Дай-ка я расцелую тебя, друг ты мой сердечный! Смех и радость ты приносишь людям! – Он обхватил Урвилла и залепил ему поцелуй в ухо.

– Оглохну же, – поморщился Урвилл, вырываясь из объятий одержимого демоном эйфории. Или буквально «хорошо несущей».

Курнут громко и раскатисто рассмеялся. Схватил гитару, сел на табурет и запел:

– Захожу я раз в кафе, нет, не пьян, но под шафе. Там сидит одна звезда, не звезда, а прям звезда. Пенелопа, Пенелопа, у тебя такая попа…

– Понеслось… – Урвилл усмехнулся, покачал головой, глянул на свои лунные скелетоны и, взвалив на плечи коробчатую сумку, направился к потайному ходу, что был в смежной комнатке.

Затрещали дверные висюльки. Ашма вздрогнула, закрыла глаза и притворилась спящей. Урвилл остановился у темно-зеленой занавески, закрывавшую дверь в подвал. Он хмуро уставился на Ашму.

– Кто же ты на самом деле? – проговорил он.

– Пенелопа, Пенелопа… – словно отвечая Урвиллу, прогремел голос Курнута из смежной комнаты, и заплакала расстроенная гитара.

Урвилл отпахнул занавеску и исчез за дверью. На Ашму дохнуло затхлой подвальной сыростью. Ашма поморщилась. Кто же она на самом деле?




7


Завуч Датива подкралась к двести второму кабинету и притаилась за приоткрытой дверью, подслушивая и подсматривая.

В кабинете шел урок лесологии. Учитель Меламп рассказывал шестиклассникам о Лесе и об искупительном обряде.

И завуч Датива и директриса Ивея не раз предупреждали Мелампа, чтобы он придерживался школьной программы. Но Меламп почти каждый урок отклонялся от того, что было написано в учебнике, его постоянно несло не в ту степь, он распускал язык, с ним приходилось быть начеку и пресекать крамолу, которая так и перла из этого всезнайки и задаваки. За ним нужен был глаз да глаз и ухо да ухо. И ухо нужно было держать востро.

– Каждый год в последний день октября город отдает Лесу агнца, – говорил Меламп, расхаживая взад вперед от окна к двери, глядя себе под ноги и заложив руки за спину.

В классе стоял монотонный пчелиный гул, который в любой момент мог сорваться и перерасти в галдеж. Ученики пытались не умереть от скуки и занимались своими делами. Кто играл в крестики нолики, кто бахвалился новым магафоном (плоским аппаратом с магическим кристаллом внутри), кто рисовал, кто бросался бумажками.

– Это очень старый обычай. Никто не знает, когда это началось и тем более, когда это закончится. Агнцем лесным может стать любой ребенок или подросток. Выбор может пасть на любого из вас.

– Остается загадкой: сам Темный Лес или же слепой случай делает этот выбор. Одни лесологи утверждают, что выбор агнца закономерен, другие возражают и говорят, что выбор агнца абсолютно случаен. Приверженцы теории хаоса говорят, что Лесу все равно, кто будет агнцем, кого забирать к себе.

– Опять его понесло, – проворчала Датива за дверью и покачала головой.

– А вы как думаете? – спросил Маранд, белобрысый худощавый мальчик. Он сидел на первом ряду за первой партой и, рассеянно, вполуха слушая учителя, рисовал Мракоглотов, обитателей подземелья.

Меламп остановился и озадаченно посмотрел на белобрысого Маранда. Датива напряглась и, навострив уши, замерла за дверью.

– Как я думаю? Хм… – Меламп задумчиво качнулся взад-вперед с носков на пятки и с пяток на носки.

– Мне кажется, что по-своему правы и рационалисты, и апологеты случая хаосисты. Истина как обычно где-то посредине. Выбор Леса и закономерен и в тоже время случаен. В сущности это одно и то же. Мы не можем постичь, что такое Темный Лес и почему он поступает так, а не иначе. Так же как не можем представить собственную смерть… Вот ты можешь вообразить, что тебя не станет? – спросил учитель Маранда.

Маранд оторвался от рисунка, посмотрел на потолок, словно пытаясь представить, что его нет, и пожал плечами.

– Да его и так уже нет. Тронешь его, он и рассыплется, – смуглый плотный мальчишка с раскосыми черными глазами и густыми черными бровями хлопнул Маранда по спине ладонью.

Класс рассмеялся. Покраснев, Маранд развернулся и попытался ударить Бавла кулаком.

Но тот с ухмылкой откачнулся на спинку стула и показал Маранду оттопыренные средние пальцы. На Маранда посыпались точно конфетти бумажки.

– Так. Тихо. Успокойтесь. Сейчас же успокойтесь, – Меламп стал растерянно оглядываться.

Но гвалт усиливался, волнами прокатываясь по кабинету.

– Не хотите слушать? Значит, пишем контрольную.

– Нет! Нет! Только не контрольную! – Взмолились все.

– Заткнитесь уже! – Крикнул смуглый мальчишка.

– Да ты Бавл сам больше всех орешь, – веско заметил сидевший за второй партой второго ряда Горазд и поправил черные роговые очки.

– Заткнись четырехглазый, – сказал Бавл.

– Больше всех орешь, – поддержала Горазда девочка Мима, оторвавшись от своего розового новенького магафона.

Класс присмирел и вернулся к пчелиному гулу.

– А кто-нибудь знает, почему обряд совершается в последний день октября? – Спросил Меламп, обводя взглядом монотонно гудящий класс. Проходы между партами были усыпаны скомканными бумажками. Он украдкой взглянул на лунные настенные часы. Еще двадцать минут ада. Обреченно вздохнул. – Кто даст развернутый правильный ответ, тому пятерка.

Сидевшая на втором ряду Мима подняла руку.

– Вот только скажи, – зашипел на нее Тамп, худощавый вертлявый забияка с оттопыренными ушами, который сидел на третьем ряду. Он привстал и толкнул Миму в плечо.

– Да, Мима, отвечай, – кивнул Меламп.

– А Тамп толкается, – Мима скривилась.

Класс засмеялся. Волна шума и гама поднялась, прокатилась по кабинету и ослабла до пчелиного гула.

– Тамп! – прикрикнул лесолог.

– А она своим магафоном хвастается, – сказал Тамп.

– А вот и не хвастаюсь, – сказала Мима и покраснела. Она поспешно убрала магафон в сумку.

– А вот и хвастаешься, – сказал Тамп.

– Хвастается, хвастается, – ухмыльнулся Бавл.

Мима сверкнула на Бавла сердитым взглядом.

Он показал ей язык и средние пальцы.

– Тамп! – сказал лесолог.

– Чего? – сказал Тамп.

– Отвечай на вопрос, – сказал лесолог.

– Какой еще вопрос? – Тамп сделал большие круглые глаза.

Класс взорвался смехом.

Тамп сел и наклонился под парту. Сидящий рядом с ним Сабир, полный мальчик с серым лицом и темными кругами под глазами, с тревогой посмотрел на возящегося под партой Тампа.

– Ты чего совсем что ли? – зашептал Сабир, он отстранился от Тампа, растерянно глянул на учителя.

– Молчи, придурок. Весь прикол испортишь, – прошипел Тамп.

– Что у Вас там происходит? Что еще за мышиная возня? – Насторожился Меламп, вытянув шею и подслеповато щурясь.

– Ничего, – пискнул побледневший Сабир.

– Ничего! – отозвался из-под парты Тамп.

– Тогда вылезай, давай, – сказал Меламп.

– Сейчас. Только шнурки завяжу! – Отозвался Тамп из-под парты.

Меламп вздохнул и посмотрел на часы.

Тем временем Маранд настойчиво тянул руку и потрясал ей.

– Отвечай, Маранд.

Маранд поднялся.

– По преданию в последний день октября Великий Лесоруб спилил Большое Дерево.

– И что впоследствии появилось на месте Большого Дерева?

– Город. Что же еще… – Маранд снисходительно улыбнулся. – За городом – пустошь. А за пустошью – Темный Лес.

– С тех самых пор город приносит Лесу искупительную жертву. Так? – сказал Меламп.

– Ну да. – Маранд кивнул и сел.

– А что делает Лес с агнцами? – спросила Перса, тихая хмурая девочка. На некрасивом угловатом лице темнели большие печальные глаза. – Он их… убивает?

Гул оборвался. Притихший класс уставился на Персу. Она покраснела и, втянув голову в плечи, потупилась.

Раньше Перса была веселой девочкой, все время шутила, смеялась. Но два года назад ее старшую сестру Хиону забрал Темный Лес. И Персу как будто бы подменили. Она стала молчаливой, незаметной, ушла в себя.

– Об этом никто не знает, – сказал Меламп. – Еще никто не возращался оттуда. Остается только строить догадки, что же там происходит. Одни считают, что тело агнца уходит за Горизонт Событий, а душа остается блуждать по Темному Лесу. Другие утверждают, что наоборот душа агнца уходит за Пределы, а тело агнца Лес оставляет себе.

– Лес ты мой, что он несет. Что несет, – притаившись за дверью, прошептала Датива и недовольно покачала головой.

– Вот станешь агнцем, тогда и узнаешь! – Раздался резкий насмешливый дребезжащий голос.




8


Все обернулись и увидели вместо Тампа какое-то существо с подвижным измятым уродливым лицом.

– Сам ты станешь! – сказала Перса.

– Сам ты станешь! – Исказив голос и облик Персы, оборачиваясь карикатурой на нее, проговорил как будто бы и не Тамп.

Перса скривилась, всхлипнула, вскочила из-за парты и выбежала из кабинета.

– А Тамп рожи корчит! – Пожаловалась учителю Мима.

Как бы Тамп посмотрел на нее, и его похожее на кусок глины лицо стало меняться, перекашиваться. И вот он уже стал пародией на Миму, ее отражением в кривом зеркале.

– Рожи корчит! – Очень похоже и зло передразнил как бы Тамп.

Класс засмеялся, зашумел, словно пытаясь смехом и гамом заглушить страх.

Взгляд как бы Тампа заметался и запрыгал от лица к лицу. И их черты, словно в кривом зеркале, проявлялись и искажались на его изменчивой, пластилиновой физиономии. У него вспучивались и опадали губы, опускались и поднимались скулы, заострялся и округлялся подбородок, выкатывались из орбит и западали в темные впадины глаза, щеки надувались резиновыми мячиками и втягивались, пытаясь прижаться друг к другу, нос удлинялся, заостряясь сосулькой, и тут же укорачивался, сплющиваясь до поросячъего пятачка.

Сидевший за одной партой с Тампом Сабир шарахнулся от него и грохнулся вместе со стулом на пол.

– Ой! – пискнул Сабир.

– О-е-е-е-ей, – отозвался как бы Тамп, превратившись в серую складчатую тушу с тройным подбородком, лиловыми губами-вишенками и запавшими в черные провалы мышиными глазками.

– Да это же не Тамп! – сказал Бавл.

– Это же не там – там – Тамп, – передразнил как бы Тамп, остановив взгляд на Бавле. Теперь лицо не совсем Тампа стало смуглым, пропеченным солнцем, глаза превратились в узкие длинные щелки без ресниц, подбородок исчез, лицо стало похоже на репу.

– Не смотри на меня! – Бавл отшатнулся и замахал руками, словно отгоняя осу.

– Не смотри, не смотри! – задребезжал как бы Тамп.

– Прекрати сейчас же! – опешил Меламп.

– Сейчас же прекрати, угомонись, укоротись! А то отправлю тебя за Горизонт Событий, куда Макар телят не гонял! – Передразнил как бы Тамп, корча и корежа лицо. Он вытянулся, ссутулился, глаза его стали похожи на два яйца вкрутую, нос утончился до шнурка, оскалился прямоугольный рот, в котором торчал частокол белых кривых зубов. Чем не щелкунчик. Как бы Тамп осклабился и защелкал зубами.

Все всполошились, зашумели. Некоторые девочки даже заплакали. Перепуганные школьники бросились прочь из кабинета. Датива растерянно посмотрела на них. Схватив за руку, остановила Горазда с перекошенным лицом и очками.

– Что? Что здесь происходит? – спросила она, часто моргая.

– Там… там… – стал запинаться бледный Горазд, глядя то на Дативу, то в кабинет, в настежь распахнутую дверь.

Из кабинет вырвался взрыв дикого хохота. Датива похолодела.

Горазд сорвался с места и побежал прочь.

– А-а-а… – закричал он, испуганно оглядываясь на распахнутую дверь кабинета, мелькая черными подошвами ботинок.




9


Датива зашла в кабинет и обмерла, чувствуя, как на затылке вздыбились и зашевелились волосы. По кабинету металось и прыгало с парты на парту какое-то существо с оттопыренными ушами и скомканным, измятым лицом. Существо корчило рожи, передразнивало Мелампа, который преследовал это ушастое чучело, пытался поймать его.

– Что здесь происходит? Я вас спрашиваю! -Прокричала Датива визгливым от страха и возмущения голосом.

Учитель и ушастое существо остановились и, оглянувшись, вытаращились на Дативу.

Как бы Тамп захохотал и прямо на глазах изменился. На тонкой и длинной шее стала покачиваться маленькая голова. Лицо вытянулось и сузилось. Глаза округлились и выкатились. Он превратился в злую карикатуру на Дативу.

– Что здесь происходит? Что что-что? – Принялся кривляться и передразнивать Дативу как бы Тамп.

Меламп попытался схватить как бы Тампа за ногу, но тот отдернул ногу и перемахнул с парты второго ряда на парту третьего ряда. Всклокоченный Меламп растерянно посмотрел на завуча.

– Да вот… – сказал лесолог.

– В догонялки играем! Присоединяйся! Разомни задницу, растряси кости! – Проговорил кривляка наложенными друг на друга голосами Мелампа и Дативы.

В кабинет ворвался пожилой человек в черной униформе с желтой нашивкой на груди: «Охрана».

Как бы Тамп посмотрел на него, засмеялся.

– А вот и четвертый! Сообразим на четверых!

Как бы Тамп криво отзеркалил охранника и сделал на него живую и злую карикатуру. Лицо как бы Тампа оплыло, покрылось складками кожи и стало похожим на морду шарпея.

– Одержимый что ли? – нахмурился охранник. Дору было за пятьдесят, от него попахивало хмелем.

– Держи одержимого! – искаженным голосом охранника выкрикнул смеющийся как бы Тамп.

Он забегал и запрыгал по партам. Учитель и охранник пытались схватить кривляку. Но как бы Тамп с хохотом ускользал и вывертывался, изображая из себя то шарпея, то щелкунчика.

– Окружайте его! Обходите его слева! – крикнула Датива.

Неловкий Меламп споткнулся о выставленный в проход стул и упал.

– Ну что же вы! – Датива с досадой покачала головой.

– Ну что же вы! – Засмеялся как бы Тамп, покачивая маленькой головой, которая была похожа на перевернутый цветочный горшок с выпученными глазами и держалась на тонкой длинной как жердь шее.

Датива охнула и машинально прикрыла лицо ладонями, словно защищаясь от удара.

Мелампу и Дору удалось загнать как бы Тампа в дальний угол. Изловчившись, запыхавшийся красный Дор схватил как бы Тампа за плечо.

– Попался! – Торжествующе проговорил охранник.

Как бы Тамп вывернулся, оттолкнул Мелампа, который взмахнул руками и, потеряв равновесие, грохнулся в проходе вместе со стулом.

Как бы Тамп оттолкнувшись руками от столешницы, перемахнул через парту первого ряда, пружинисто шагнул со стула на парту второго ряда, потом перепрыгнул на третий ряд, таким образом, пересек класс по диагонали и оказался лицом к лицу с завучем, которая стояла у двери.

– Попался, попаданец! – Как бы Тамп засмеялся ей в лицо.

Датива словно увидела себя в пугающе кривом зеркале и поспешно отвернулась.

Как бы Тамп показал ей язык и, выскочив в рекреацию, где теснились терзаемые любопытством и страхом школьники, столкнулся с полной девчонкой с соломенными волосами из параллельного класса. Они упали. Как бы Тамп тут же криво отзеркалил девчонку. Его голова раздулась, стала белым шаром, усыпанным веснушками. Захлопали овальные глаза с длинными рыжеватыми ресницами.

Вива заплакала в голос. Как бы Тамп передразнил ее, стал по-щенячьи повизгивать. Все невольно и нервно засмеялись.

На как бы Тампа навалился охранник, схватил за руки. Кривляка попытался вывернуться и вырваться, но на этот раз ничего не вышло.

– Уймись! – сказал Дор, стискивая руки как бы Тампа.

– Сам уймись, – огрызнулся как бы Тамп.

Подбежавший Меламп схватил как бы Тампа за плечи.

– Не надо, – сказал охранник лесологу. – Я его крепко держу.

– Держи, держи, – Захихикал как бы Тамп, покрываясь кожными складками, превращаясь в подобие шарпея.

– К директору его! – сказала Датива.




10


Охранник силком потащил и потянул упиравшегося и брыкающегося как бы Тампа в кабинет директора.

– Где его вещи? За какой партой он сидел? – спросила Датива Мелампа, который пытался отдышаться, прийти в себя. – Оправьтесь, а то выглядите как незнамо что.

Тот поспешно судорожно и виновато заправил рубашку, пригладил редкие волосы.

Датива прошла в опустевший в кабинет, за ней проследовал растерянный сгорбленный лесолог. А потом туда потихоньку и осторожно стали возвращаться одноклассники Тампа. Они были подавлены, испуганно переглядывались, говорили сдержанным шепотом, как на похоронах. Сорванцы вроде Бавла принужденно посмеивались и перемигивались, неловко пытались показать, что им все непочем, что ничего такого не произошло.

Датива подняла с пола сумку Тампа, открыла ее и вытряхнула содержимое на парту. Учебники, тетради, пенал, миниатюрное игрушечное духовое ружье…

– А это что? Так я и знала… – Датива подняла с парты маленькую черную шкатулку с корявой надписью, вырезанной на потертой крышке в пятнах и разводах. Датива с негодованием уставилась на Мелампа. Он втянул голову в плечи, еще сильнее сгорбился.

– Я ему говорил, что не надо этого делать… А он мне: «Молчи, прикол испортишь», – сказал сосед Тампа по парте. Хлюпая носом, Сабир тыльной стороной ладони размазывал по щекам слезы и сопли.

Его полное серое лицо дрожало, точно желе.

– С тобой я после поговорю, – сказала Датива Сабиру. И тот сморщился, заплакал, тонко и тихо подвывая.

Завуч побросала вещи Тампа в его сумку, в том числе и шкатулку. Схватила сумку и устремилась к двери. Зевак из рекреации как ветром сдуло.

У самой двери Датива остановилась и, обернувшись к лесологу, который так и стоял у парты Тампа, поглаживая ладонью наморщенный лоб, словно пытался что-то вспомнить, крикнула ему:

– Вам что особое предложение нужно? Пойдемте уже!

Меламп вздрогнул, растерянно посмотрел на ее.

– Да, да, конечно, – пробормотал он и последовал за Дативой.

Как только Датива и Меламп покинули кабинет, и дверь за ними закрылась, класс встревоженно загалдел.

Пока охранник силком тянул упиравшегося как бы Тампа к директору, кривляка пытался вырваться, вывернуться, выскользнуть и мимоходом заглянуть кому-нибудь в лицо, чтобы окарикатурить, скорчить очередную рожу. Все кто попадался ему на глаза, тут же поспешно отворачивались, закрывали лица руками.

Долговязый жилистый старшеклассник замешкался и встретился глазами с как бы Тампом.

– Не смотри на меня! – закричал Герул по прозвищу Мосол.

– Смотри, не смотри на меня! Не смотри, смотри на меня!

Понес околесицу кривляка, вытягиваясь телом и лицом, на котором резко и выпукло выступили тупые скулы. Покатым холмом вырос лоб и с надбровными дугами наполз на глубоко запавшие глаза. Опять все натужно засмеялись. Мосол выругался и убежал, проклиная как бы Тампа, а заодно школу и весь белый свет.




11


Между тем директриса сидела за столом и писала отчет в департамент образования городской управы. Ивея подняла глаза, и ее взгляд остановился на снимке в овальной белой рамке, который стоял на краю стола. Дочь сидит на качелях и радостно улыбается, не подозревая, что ее ждет…

Ивея вспомнила последний разговор с Ашмой. Испуганная дочь умоляла отмазать ее от Леса.

«Я не могу ничего сделать, – с отчаяньем и в слезах сказала тогда Ивея. – Он выбрал тебя. А значит, быть посему. Если помешать Лесу, то будет только хуже. Ты же знаешь».

«Нет, не знаю, – сказала Ашма. – И ты не знаешь. Никто этого не знает. И что может быть хуже, чем сгинуть Там непонятно где?»

«Все что угодно»

– Все что угодно, – сказала Ивея, глядя на улыбающуюся, солнечную Ашму в белой рамке, вздохнула и вернулась к отчету… Она знала, что поступила правильно, как должна была поступить. Но вот сердцу не прикажешь. Ивею преследовало и угнетало чувство вины. В душе остался мутный осадок. Словно Ивея предала дочь…

За дверью раздались голоса. Один голос принадлежал охраннику, другой, дребезжащий и насмешливый, искажал голос Дора. Словно охранник громко сам с собою говорил и передразнивал.

В дверь торопливо постучали, не успела Ивея ответить, как дверь распахнулась, и охранник втолкнул как бы Тампа в кабинет.

– Это что еще такое? – Ивея раздраженно поглядела на как бы Тампа, который изворачивался и подергивался, потом на Дора.

Кривляка насмешливо посмотрел на Ивею.

– Что еще такое? – передразнил он директрису. Его лицо заколыхалось, перекосилось, приобрело форму сердечка, нос укоротился, утончился и вздернулся, глаза округлились, губы сложились бантиком.

Перед директрисой предстала ее ожившая пугающая карикатура. Ивее захотелось отвернуться от как бы Тампа, закрыться от него журналом, папкой, или тем же отчетом. Но Ивея остановила себя.

– Прекрати, – сказала она. – Сейчас же.

Кривляка отозвался дребезжащим смехом. Охранник встряхнул кривляку за плечи.

– Сейчас же прекрати! – сказал ему как бы Тамп искаженным до гнусавого комариного писка голосом директрисы.

– Это то, что я думаю? – спросила Ивея охранника.

Дор кивнул.

– Одержимый, что с него возьмешь.

Взгляд как бы Тампа соскочил с лица директрисы на фотографию в белой рамке. Пластичная пластилиновая физиономия смялась, изменилась, и Ивея увидела перед собой бледное широкое лицо с длинными лучистыми глазами, маленьким носом, бледными тонкими губами, – лицо дочери.

– Перестань! – испугавшись и разозлившись, выкрикнула Ивея. Она поспешно уронила фотографию в белой рамке на стол изображением вниз.

Охранник встряхнул кривляку за плечи, словно пытаясь вытряхнуть из него всю дурь и озорство. Как бы Тамп хохотнул, словно от щекотки.

– Скоро ты встретишься с ней, – сказал он директрисе.

– С кем? – спросила Ивея, холодея. Кожа на голове стала стягиваться и обрастать ледяными иголками.

– С дочерью. С кем же еще.

Ивея обмерла, вытаращившись на как бы Тампа.

Кривляка выкатил глаза на Ивею, отображая и шаржируя ее испуганное лицо.

– Это невозможно, – сказала Ивея.

– Невозможное возможно, – передразнил ее как бы Тамп.

– Не слушайте его, – сказал охранник и встряхнул кривляку.

Тот задребезжал ехидным смешком.

В кабинет стремительно вошла Датива, вслед за ней – растерянный Меламп, сильно сутулясь, нервно стискивая и потирая хрустящие пальцы, словно они озябли.

– Вот полюбуйтесь, – сказала Датива.

Она бросила рюкзак одержимого на стол, вынула шкатулку и придвинула Ивее.

– Полюбуйтесь, полюбуйтесь, – передразнил Дативу как бы Тамп, подергиваясь и извиваясь ужом.

Нахмурившись, директриса осторожно взяла шкатулку, покрутила ее в руках, попыталась прочитать корявую, словно впопыхах нацарапанную гвоздем, надпись на резной, заляпанной грязью крышке.

– И что это? – спросила Ивея.

– Судя по надписи, это демон Пересмешник, – сказал Меламп.

– Судя по всему, ты отправишься на незаслуженный отдых, – передразнил Мелампа как бы Тамп и разразился дребезжащим металлическим смехом.

– Мало того, что вы плюете на школьную программу и несете всякую ересь, так у вас еще и пересмешники уроки срывают! – Сказала Датива.

– Но не я же эту шкатулку на урок притащил, – запинаясь и часто моргая, возразил Меламп.

– Притащил, еще как притащил! – Кривляка весь задергался и задребезжал от очередного приступа одичалого смеха.

– Вам сколько раз говорили, держаться учебника, держаться учебника. А вы опять за свое, – кипятилась Датива.

– Вы что опять за свое? – Ивея строго посмотрела на Мелампа.

Тот смутился, покраснел и потупился.

– Они должны знать правду, – буркнул Меламп.

– Правду?! – всплеснув руками, вскликнула завуч. – Вы же сами утверждаете, что никто ничего толком не знает. Одни только слухи, легенды, домыслы.

Меламп что-то пробормотал, вроде бы возражая.

– Опять, опять он за свое! – Продребезжал смеющийся кривляка.

– Про какой-то горизонт событий понес, – сказала Датива, испепеляя взглядом растерянного подавленного понурого лесолога. – Что еще за горизонт событий такой? Нет никакого горизонта событий. Есть только Лес…

– За него и держись! – подхватил как бы Тамп, корчась от смеха.

– Да он заткнется когда-нибудь или нет? – Прокричала Датива.

– Заткнись! – Охранник встряхнул кривляку – зубоскала.

– Сам заткнись, – огрызнулся кривляка глухим скомканным голосом охранника.

– Так… – Ивея, нахмурившись, побарабанила пальцами по крышке шкатулке.

– Надо позвать лекаршу. У нее должен быть АД.

– Я схожу за ней, – поспешно предложил Меламп. Ему хотелось убраться из кабинета, чтобы собраться с мыслями, прийти в себя.

Директриса кивнула. Меламп исчез за дверью.

– Ему что в лоб, что по лбу, – сказала Датива, сердито глядя на дверь.

Ивея вздохнула и развела руками.

– Вы бы слышали, какую ересь он несет на уроке. Когда вы с ним распрощаетесь?

– А кто лесологию будет вести? – Спросила Ивея.

Дернув плечами, Датива промолчала.

– Я могу! – поднял руку как бы Тамп. – Еще не один агнец не возвращался оттуда. Можно только догадываться, что там происходит, – передразнил он Мелампа.

Ивея и Датива с тревогой переглянулись.

– Уймись, – охранник встряхнул как бы Тампа.

– Поверните его лицом к стене что ли, чтобы он эти рожи не корчил, – Ивея поежилась.

Охранник кивнул и поставил Тампа в угол.

– Где он только нашел это? – сказала Ивея, с отвращением и опаскою глядя на черную шкатулку.

– У черта на куличках, – пропищал как бы Тамп искаженным голосом Ивеи.

– Стой тихо! – охранник тряхнул как бы Тампа за плечи и ткнул его лицом в стену.

– Тише стоишь, дальше убудешь, – проговорил кривляка глухим и гулким голосом Дора, как будто охранник подавал его из подземелья

– Надо звонить Стражникам и Одиноким, – сказала Датива.

Ивея с сомнением, нерешительно посмотрела на гномофон.

– Может, не стоит сор из избы выносить? – Сказала она.

– Всё равно все про всё узнают, – сказала Датива.

Ивея пристально посмотрела на Дативу, хотела сказать, не от тебя ли, но сдержалась, промолчала.

– Шила в мешке не утаишь, – передразнил Дативу не совсем Тамп.

В дверь постучали…




12


В кабинет вошла встревоженная лекарша Пиама с черным саквояжем. Вслед за ней – Меламп и закрыл дверь.

Охраник развернул кривляку лицом к лекарше. Не совсем Тамп обернулся шаржем на Пиаму. Округлившееся лицо покрылось сетью мелких морщинок. Щеки и подбородок обвисли. Испуганные глаза удлинились и потускнели.

– Лес ты мой, – Пиама сокрушенно покачала головой.

– Сделайте что-нибудь, – сказала Ивея.

– Встаньте на руки и расскажите о Лесе, – подергиваясь, пропищал одержимый, искажая и как будто выворачивая наизнанку голос Ивеи.

Пиама вздохнула, поставила саквояж на край стола, открыла укладку, вынула бутылочку с темной жидкостью.

– АД? – спросила Ивея.

Пиама кивнула.

– Антидот.

Лекарша осторожно налила из бутылочки в большую металлическую ложку густое душистое похожее на бальзам снадобье. Лекарша боязливо приблизилась к вертлявому дерганому кривляке. Она старалась не смотреть ему в лицо, чтобы не видеть шарж на себя.

– Пей! – Сказала Пиама.

Она поднесла ложку к своему искаженному образу и подобию.

Одержимый скривился.

– Сама пей, – заявил он, смешно и в тоже время жутковато подделываясь под голос Пиамы. Изловчившись, он ударил ногой по руке Пиамы.

Лекарша испуганно вскрикнула. Ложка упала на пол и зазвенела.

– Держите его за ноги! – Крикнула Датива Мелампу.

– Держи вора! – Отозвался кривляка голосом завуча.

Меламп подскочил к нему и схватил за ноги. Похохатывая, одержимый стал выгибаться, дергаться, трясти и вертеть головой. Но лекарше все-таки удалось влить ему в рот ложку противоядия.

Кривляка зафыркал, стал отплевываться. Его лицо быстро-быстро задвигалось, задергалось, заколыхалось, вспучиваясь и опадая. Оно страшно и нелепо вытянулось, а через секунду сжалось и перекосилось. Все перемешалось как на картине Пикассо. Левое ухо сползло к нижней челюсти, правый глаз оказался на лбу.

– Ну что? – сказала Ивея, с отвращением глядя на кривляку.

Лекарша пожала плечами и опять наполнила ложку.

– Чтоб вам пусто было! – Завопил голосом Ивеи кривляка.

Пирена кое-как влила в него еще две ложки. Но одержимый словно заведенный все так же гримасничал, кривлялся, дразнился.

– Надо вызывать Стражников и Одиноких. Пусть они разбираются с ним, – настаивала Датива.

– Может, попробуем вернуть демона в шкатулку? – предложил Меламп Ивеи.

Ивея вопросительно посмотрела на лекаршу.

Та покачала головой.

– Лес его знает, – сказала Пиама.

– Да вы что разве не видите, что он совсем берега потерял и ушел в сумрак? Пришлый уже завладел им, – сказала Датива.

– Кто не спрятался, я не виноват! – передразнил завуча Пересмешник.

– Угомонись, – охранник встряхнул одержимого.

– Сам заткнись, – огрызнулся как бы Тамп.

– Хуже уже не будет, – сказала Ивея и кивнула Мелампу.

Датива фыркнула и на всякий случай отодвинулась от стола. Ивея встала и отошла к окну.




13


К столу подошел Меламп. Он открыл шкатулку и, собравшись с духом, громко проговорил:

– Пересмешник выходи!

Все с тревогой уставились на одержимого.

Как бы Тамп изобразил лесолога и показал ему черный волосатый язык.

Наморщив лоб и брови, учитель заглянул в раскрытую шкатулку.

– Глаза протри! – Сказал Мелампу Пересмешник его же исковерканным голосом.

Меламп передернулся, схватил шкатулку, подошел к Пересмешнику и, сжав губы, поднес к его лицу раскрытую шкатулку.

– Демон Пересмешник выходи! – сказал лесолог и посмотрел на Пересмешника, как в кривое зеркало.

Подобие щелкунчика в очках рассмеялось Мелампу в лицо.

Охранник досадливо кашлянул, сказал:

– Не судьба.

Меламп нахмурился и вздохнул:

– Я хотя бы попробовал.

Он вернул шкатулку на стол.

– Поставьте ее туда, – раздраженно и нервно сказала Ивея.

– Куда-нибудь… на тумбочку, – Ивея неопределенно махнула рукой.

Меламп кивнул, переставил шкатулку на тумбочку у боковой стены, где теснились комнатные растения: кактус, алоэ, фикус, диффенбахия, шеффлера, герань, денежное и кофейное дерево…




14


– Все-таки надо вызвать Стражников, – сказала Датива.

Ивея хмуро посмотрела на завуча, обреченно вздохнула и подняла трубку гномофона.

– Может, я пойду? – Спросила лекарша. – А то мне как-то не по себе… – Она покосилась на кривляку, повернутого лицом к стене.

– Мне как-то не по себе, – передразнил лекаршу Пересмешник.

Он хотел посмотреть на нее, но охранник тряхнул его.

– Стой смирно, – сказал Дор.

– Останьтесь покамест… – сказала директриса Пиаме.

Лекарша вздохнула, прошла к окну и села на стул, положив саквояж на колени.

Покрутив скрипучий диск номеронабирателя гномофона, Ивея набрала номер экстренного вызова Городской Стражи.

Из трубки донеслись тихие стоны и скрипы.

– Не работает, – проговорила Ивея с досадой и в тоже время облегчением.

– Как не работает? – Сказала Датива. – Дайте-ка я попробую.

– Пожалуйста, – пожав плечами, Ивея передала ей трубку.

Завуч нажала на рычаг, покрутила дисковый номеронабиратель, замерла, приложив к уху трубку гномофона. В трубке беспомощно, по-стариковски застонали и закряхтели.

– Убедились? – спросила Ивея.

Завуч, поджав губы, положила трубку на рычаг.

– Сколько раз просила попечительский совет и городскую управу, поставьте нам магафон или хотя бы гномофон поновее. Все обещаниями кормят, – с нарочитой досадой проговорила Ивея.

– Тогда я позвоню по личному магафону, – заявила завуч.

Директриса пристально посмотрела на завуча и усмехнулась:

– Странно, что вы до сих пор не сделали этого.

– Странно! Очень странно! – Искаженным до издевки голосом Ивеи выкрикнул Пересмешник.

Завуч покраснела и нервно проговорила:

– Ну, так что?

Директриса обреченно вздохнула.

– Если только экстракт попробовать…

Она осторожно сняла черный карболитовый корпус гномофона. Внутри на крохотном ложе распластался морщинистый гном с овальными мутными глазами. Он тихо и жалко стонал, хрипел и кряхтел.

Ивея взяла красный карандаш и острым графитовым кончиком ткнула гнома в плечо, в бок. Гном встрепенулся, весь болезненно передернулся и посмотрел мутными полумертвыми глазами на директрису.

– Что же ты меня так подводишь? – сказала она гному.

Уши гнома зашевелились, зеленоватая похожая на лягушачью лапку рука приподнялась и тут же упала. Он что-то пропищал, словно оправдываясь.

– А кому легко? – сказала Ивея.

Наклонившись, она выдвинула нижний ящик стола, достала оттуда пузырек. На этикетке: «Экстракт Эха». Ивея откупорила резиновый колпачок, набрала в пипетку маслянистую прозрачную жидкость, которая источала тихий звон. Она капнула из пипетки в приоткрытый рот гнома. По телу гнома пробежала судорога. Овальные глаза прояснились и ожили.

– Другое дело, – сказала Ивея.

Гном что-то пискнул в ответ, возможно, поблагодарил. Карболитовый корпус накрыл гнома. Ивея набрала Стражников. Раздались длинные протяжные гудки.

– Ну, как? – спросила Датива.

Ивея кивнула, мол, все в порядке.

Гудки оборвал сухой щелчок.

– Закон и Порядок. Слушаю, – сказал хмурый заспанный голос.

– Это школа центрального округа, – сказала Ивея.

– И что у Вас?

В трубке зашумело, заскрежетало, застонало.

– Ученик превратился в одержимого! – Ивея постаралась перекричать нарастающую волну стонов и кряхтений.

– Что? Вас плохо слышно. – Голос стражника потонул в болезненных шумах.

Одержимый судорожно и громко засмеялся…

Смех оборвался. И оставленная на тумбочке черная шкатулка захлопнулась.




15


Все невольно вздрогнули и посмотрели на шкатулку.

– Я больше так не буду! – раздался в наступившей тишине голос Тампа. Он заплакал: – Ы-ы-ы…

Охранник развернул Тампа и наклонился к нему. Все уставились на бледного перепуганного школьника с торчащими красными ушами.

– Пришел в себя вроде бы, – неуверенно сказал охранник, подозрительно и хмуро вглядываясь в лицо Тампа. Работа такая: доверять, но проверять.

Лекарша подскочила к Тампу, пощупала пульс, потрогала лоб, заглянула в глаза и, обернувшись к Ивеи, сказала:

– Отпустило.

– Слава Лесу, – выдохнула Ивея, положив ладонь на грудь.

Меламп хмыкнул, хмуро и пристально посмотрел поверх очков на Тампа, который, шмыгая носом, размазывал по щекам слезы и сопли.

– Где ты нашел эту гадость? – завуч наклонилась к Тампу и сунула ему под нос черную шкатулку.

Тамп отшатнулся.

– На пустыре за школой. Мы там в войнушку играли. Ы-ы-ы…

– Доигрались, – сказал охранник.

– Вы бы ей не размахивали, а то мало ли что… – предупредил лесолог, с опаскою глядя на шкатулку в руке завуча.

Датива замерла, побледнела, с испугом посмотрела на шкатулку и поспешно положила на тумбочку между шефлерой и фикусом. Нервным движением вытерла руки о серую юбку.




16


Дверь распахнулась, и в кабинет вошли двое стражников. У коренастого Ферета маленькая голова держалась на тонкой длинной шее. На узком бледном лице – колючие проворные глаза. Он был похож на свою мать Дативу. Второй был рыхлый и смуглый, громко сопел свернутым на сторону кривым носом. «Производственная травма» – подшучивал над собой флегматичный Эрмий и усмехался. Оба стражника были вооружены короткоствольными молниестрелами, на широких ремнях висели короткие прямые мечи.

Датива по-матерински ласково улыбнулась Ферету, тот кивнул ей и, поспешно отвернувшись, досадливо поморщился. Его тяготила и раздражала назойливая опека матери, которая несколько раз на дню звонила к нему по магафону, спрашивала, где он, как он и не забыл ли поесть, словно он маленький мальчик, который возится в песочнице и опаздывает на обед. «Для меня ты всегда будешь моим мальчиком», – сказала ему Датива… Из-за матери Ферет не хотел появляться в школе. Но служба есть служба. Деваться было некуда. Ничего не поделаешь.

Ивея подробно рассказала сопящему, вялому Эрмию и сосредоточенному, избегавшему смотреть на мать Ферету, что произошло.

– Это просто уму непостижимо! – Возмутилась Датива, испепеляя взглядом уже через силу, натужно плачущего Тампа. – Притащить такое в школу. Тебе бы такое, сын, даже в голову…

– Мама! – осадил ее Ферет и покраснел.

Датива осеклась и примолкла, виновато и приниженно улыбнувшись Ферету. Тот быстро отвел глаза.

– Одиночным сообщили? – напустив на себя хмурый вид и подергивая головой на длинной шее, спросил Ферет.

– Я говорила, что им надо… – Датива запнулась от взгляда Ферета.

– Нет еще, – сказала Ивея.

– Позвоните к ним, – сказал Ферет.

Ивея кивнула.

– Да-да. Конечно.

Ферет взял с тумбочки черную шкатулку.

– Это она? – Спросил Ферет.

– Она. – Директриса вздохнула.

Ферет повертел черную шкатулку в руках и передал ее Эрмию.

– Узнаешь? – Спросил он напарника.

Задумчиво осматривая, ощупывая шкатулку, Эрмий скривился в усмешке.

– Старый знакомый, – сказал Эрмий. Он медленно и осторожно положил шкатулку на тумбочку.

Ферет наклонился, упершись руками в колени, и посмотрел в красное, залитое слезами, перекошенное лицо Тампа.

– Как ты, малец?

– Ы-ы-ы…

– Да уж влип ты в историю. – Ферет покачал головой.

– Вы его с собой заберете? – Жадно спросила завуч.

– В изолятор его что ли? – Ферет вопросительно посмотрел на сопящего напарника, который дышал через приоткрытый рот.

– У нас, что мало геморроя что ли? Оставь его Одиночным. Пусть они с этим шалопаем возятся и разбираются.

Эрмий и Ферет лениво заспорили между собой.

Стоявшему у двери Мелампу, захотелось поскорее уйти. Он посмотрел на перепуганного, затравленного, мертвенно-бледного, жалкого школьника и ему почему-то стало стыдно за себя и жалко Тампа, словно это он подначил Тампа на эту нелепую выходку.

– Ладно… раз для тебя это так важно, отведем его в изолятор. – Сдался Эрмий.

И Ферет почему-то тут же передумал.

– Так вы его не заберете? – Разочарованно спросила Датива.

– Нет, – сказал Ферет.

– Как же так, сын, ведь это же…

– Мама, может, хватит уже? А? Не хватало еще, чтобы ты на работе меня учила и выносила мозг.

Датива замолчала и, покраснев, поджала губы.

– Когда вернешься хоть? – спросила она сына и машинально смахнула с его плеча пылинку.

Он дернул плечом.

– Когда вернусь, тогда вернусь.




17


Стражники покинули кабинет. Выйдя на школьное крыльцо, остановились. На них, перешептываясь, боязливо уставились школьники.

– Вы его разве не арестуете? – Спросил Бавл.

– Кого? – Нахмурился Ферет.

– Тампа. Кого же еще.

– Мы сейчас тебя арестуем, – сказал Ферет.

Бавл отшатнулся и побледнел:

– А меня-то за что?

– Чтобы не совал свой длинный нос, куда не следует, – сказал Ферет.

Тронув себя за нос, Бавл поспешил уйти. Эрмий усмехнулся.

Проходя через школьный двор, стражники встретили одиночного, с черной бородкой, в серой длинной хламиде. Он шел навстречу. Бледное лицо и руки покрывали татуировки. Казалось, что по коже одиночного змеятся черные ветки. Синет неспеша направлялся в школу. Одиночный и стражники мимоходом обменялись молчаливыми кивками.

– Быстро он узнал, – сказал Эрмий, поглядев вслед одиночному.

– У них везде свои глаза и уши, – сказал Ферет. – Не то, что у нас… Может, мне тоже податься в одиночные?

Эрмий с усмешкой покачал головой:

– Так тебя и взяли.

– А потом догнали и еще раз взяли, – подхватил Ферет.

– У них испытательный срок пять лет длится. А испытания такие, что врагу не пожелаешь. Да спроси того же Раза. Он тоже хотел устроиться в Храм. Уж на что кремень и тертый калач. Но и он срезался. Говорит, запорол какое-то очередное испытание. Теперь вот нелюдей шугает на окраине.

– Каждому свое, – Ферет вздохнул. Он сожалел, что завел этот разговор. Ферет доверял напарнику. Но время от времени язык Эрмия превращался в помело. Еще чего доброго брякнет кому-нибудь. Потом хлопот не оберешься.

– И хорошо там, где нас нет, – сказал Эрмий.

Они дошли до парковки.

Громко сопя, Эрмий взобрался на железного конягу, завел. Не Портящий Борозды с лязганьем нетерпеливо переступил с ноги на ногу, выпустил из широких ноздрей сизый дымок.

Ферет вскочил на железную подругу, повернул ключ в замке зажигания. Железная начинающая покрываться ржавчиной подруга фыркнула, проскрежетала, выпустила из узких ноздрей сизый дымок и, замерев, затихла.

Ферет чертыхнулся.

– Началось, – сквозь зубы проговорил он и спешился.

– Опять? – Сказал Эрмий.

– Опять, – Ферет вздохнул.

– Давно бы коновалу показал.

– Да эту старуху давно в утиль надо. Ее чини-не чини, уже бесполезно, – Ферет с досадой ударил по железному боку.

Лошадь отозвалась жалким мертвенным дребезжанием.

Ферет отодвинул задвижку на боку, снял прямоугольный фрагмент обшивки, достал из углубления кривой стартер. Ферет вогнал под хвост лошади стартер, резко крутанул его по часовой стрелке.

– Ну, давай, Милфа. Давай старушка. Заводись уже, – сказал Ферет.

Милфа встрепенулась, задвигала ногами, затрясла головой.

– Наконец-то, – сказал Ферет. – Так бы сразу.

Он бросил стартер в углубление, закрыл облицовочной пластиной, раз-другой ударив по ней кулаком. Ферет запрыгнул на кобылу. Лязгая и дребезжа, стражники поскакали прочь.




18


Нежданно-негаданно Пасмур оказался в Темном Лесу. Его обступили искривленные мертвые деревья. Вместо листьев на деревьях шелестели мелкие денежные купюры, которые слетали с веток, тихо ложились под ноги. Пасмур шел по шуршащему ковру из денежных купюр. Пасмур не стал размениваться по мелочам. Он почему-то был уверен, что самое интересное и лакомое впереди. Пасмур поднялся на холм, на котором высилось старое раскидистое черное дерево с пышной кроной из крупных денежных купюр. Они заманчиво и дразняще трепетали. Пасмур стал торопливо срывать купюры с дерева и запихивать себе за пазуху.

Порывистый ветер налетел на дерево, сорвал с него купюры, закружил и понес прочь. Пасмур помчался вслед за банкнотами. Денежная круговерть обернулась пылью и сором. Ветер швырнул эту труху в лицо Пасмуру. Пасмур отшатнулся и замахал руками. Его охватило отчаянье. Какой облом! Но у Пасмура еще оставалось кое-что за пазухой. И это кое-что зашевелилось. Он заглянул за пазуху и увидел клубок слизней и кишок, которые вывалились из распоротого брюха.

Пасмур закричал. Но вместо своего голоса услышал трель гномофона… Разбуженный Пасмур вскочил с перины, пошатываясь спросонья, подошел к гномофону, схватил трубку.

– Слушаю.

– Внимательно слушай, – пробасил и пробрал до кишок голос из трубки.

У Пасмура что-то оборвалось внутри, в животе заурчало, зашевелилось как во сне.

– Кто это?

– Не важно. А важно вот что. Ты должен найти Лесную Книгу, она же Книга заклятий. В ней вся сила. Завладеешь ей, и будет тебе счастье. И власть и много-много денег, больше чем ты можешь себе вообразить, – настаивал голос в трубке.

– Да кто ты такой? – Рассердился Пасмур, пытаясь скрыть свой страх.

– Не важно. – Голос пропал среди шумов и вздохов.

Пасмур в замешательстве посмотрел на трубку, осторожно положил ее на рычаг. Он сел на кровать и упершись руками в край кровати, нахмурился и задумался. Вспомнив о купюрах за пазухой, он задрал пижаму и посмотрел на волосатый круглый живот. Так, на всякий случай.

Живот был похож на барабан. Пасмур провел по нему широкой пухлой шершавой ладонью. Живот заурчал, словно кошка. Пасмур повалился на спину и уставился на потолок. Потолок стал медленно опускаться и давить на глаза.

Пасмур закрыл отяжелевшие глаза и тут же опять оказался в Лесу. Но теперь вместо денежных знаков под босыми ногами чернела мерзлая земля, бугры и кочки, присыпанные листвой. Между корнями мертвого дерева валялась книга. Пасмур поднял ее, наугад открыл. Он наткнулся на рисунок, на котором были изображены круги, похожие на годичные кольца или на схематичный вид города с высоты птичьего полета. Круги стали вращаться в разные стороны. У Пасмура закружилась голова от ощущения всесилия. Теперь он мог одной силой мысли разрушить Вселенную и заново создать, или купить с потрохами весь город, да что там город, весь Лес, продать и снова купить… Вот таким стал Пасмур. Бойтесь Пасмура. Любите Пасмура. Благоговейте перед ним. Трепещите. И может быть, тогда он вас пощадит, махнет на вас рукой. Ощущение приятно щекотало нервы, и в тоже время неприятно действовало на них. «Не стал ли я одержимым? – с тревогой подумал Пасмур. – Не выпустил ли я из Книги какого-нибудь демона?» Но даже если и выпустил, теперь было поздняк метаться. Теперь то ли он запололучил книгу, то ли книга завладела им, прибрала его к страницам. Он читал ее, она читала его. Вот такой расклад.

Кто-то толкнул Пасмура в плечо. И все пошло прахом.

– А? Что? – Пасмур открыл глаза и увидел над собой морщинистое лицо, запавший рот, слезящиеся от дряхлости глаза.

Это была Кали, его ключница – служанка.

– Заруб пришел, – проскрипела она.

– Чтоб тебя, – пробормотал Пасмур. – Чтоб его…

Он приподнялся, сел на край кровати, опустив ноги на ковер. Он уставился на бледные ступни, пошевелил пальцами с порослью на суставах и желтыми ногтями. Попытался собраться с мыслями, прийти в себя, отделить сон от реальности. С тревогой посмотрел на гномофон, стоявший на овальном столе. Глянул на часы, которые задумчиво покачивали маятником на стене.

– Ни свет, ни заря… – проворчал Пасмур.

– Что ему сказать-то? – спросила Кали.

– Пусть заходит, раз приперся…

Сгорбившись и тряся головой, Кали зашаркала к двери.

Пасмур подозрительно посмотрел на гномофон и спросил старуху:

– Мне никто не звонил, пока я спал?

Старуха остановилась, обернулась и тупо уставилась на Пасмура.

– Звонил? Да я на кухне была…

Пасмур с досадой махнул на нее рукой. Шаркая, старуха исчезла за плотной темной занавеской и дверью. «Это был сон во сне, – успокоил себя Пасмур. – Слоеный сон и ничего более». Он подумал о слоеном торте со сливочным кремом и живот-барабан заурчал. Хмуро глядя на гномофон, Пасмур попытался вспомнить, кому мог пренадлежать этот басовитый голос. Он стал перебирать голоса знакомых, прислушиваться к ним. Но не мог вспомнить никого с таким зыком. Он надел домашние замшевые туфли, оправился, застегнул пуговицы на пижамной куртке. Он подошел к столу и включил молниевый светильник.

Свет выхватил высокую фигуру человека, который застыл у двери. Заруб приблизился к столу. Темные редкие зачесанные назад волосы. На висках – проседь. Скошенный лоб, острый длинный нос. Заруб напоминал хищную птицу.

– А еще раньше не мог? – С хмурой иронией проговорил Пасмур и кулаком подавил зевок.

– Зачем звали? – спросил Заруб.

– Зачем звал… —

Пасмур нахмурился, собираясь с мыслями. Собрался.

– Тут у меня один должник нарисовался. Вроде бы сумма, не ахти какая. Можно, сказать сущие копейки, – Пасмур вспомнил облетающие денежные деревья, шуршащие под ногами купюры, и у него засосало под ложечкой и стало как-то грустно, уныло и пусто. Пасмур вздохнул, сожалея Лес знает о чем. – Но сам знаешь. Сегодня один перестанет платить. А завтра… Это как денежный, то бишь снежный ком.

– И кто это?

– Кто это… – Пасмур открыл книгу учета в черном кожаном переплете. Вспомнилась другая книга, вспомнилось ощущение всемогущества. Он с опаской глянул на гномофон, который стоял на краю стола.

– Кстати, ты ничего не слышал о Лесной книге заклятий и заклинаний, – листая книгу учета, спросил Пасмур.

– Я не по этой части, – сказал Заруб. – А что это еще за книга?

– Да так… Ничего особенного… Но если найдешь ее для меня…

– И сколько? – Глаза Заруба холодно сверкнули. И он еще сильнее стал похож на хищную птицу.

– Договоримся, – уклончиво сказал Пасмур.

Заруб кивнул.

– Ага, вот он, голубчик… – Пасмур ткнул пальцем в книгу учета. – Курнут. Развлекается или скорее загибается на окраине. Улица Свободы дом 3 квартира 13.

– Он из этих что ли? – спросил Заруб.

– Злоупотребляет. – Сказал Пасмур.

Заруб усмехнулся и ушел.

Пасмур захлопнул книгу учета. Побарабанил пальцами по кожаной обложке, наморщив лоб и брови, косо посмотрел на гномофон, поднял трубку, осторожно приложил к уху, прислушался. Из трубки донесся мягкий шелест, словно ветер небрежно перебирал купюры. Пасмур осторожно положил трубку на рычаг, словно боясь, что гномофон возьмет и взорвется.




19


Полусонная Ашма лежала на старой кровати и, чувствуя, как пружины продавленного матраса впиваются в позвоночник, невольно и хмуро прислушивалась к тому, что происходило в соседней комнате.

Там уже третий день отрывался и отжигал отец. Его переполняла эйфория. Он похохатывал, пел и громко вел беседу то ли сам с собою, то с кем-то невидимым, призрачным, который потешал и утешал отца. Смеясь и балагуря, отец всю ночь напролет чем-то погрохатывал, словно передвигал мебель, и бренчал на расстроенной гитаре, сочиняя очередную песню.

В середине ночи он будил Ашму:

– Послушай то, что я только что сочинил!

Он начинал наигрывать и петь.

Ашма слушала его вполуха и смотрела вполглаза, зависнув между сном и явью.

Спев песню, Курнут смеялся и спрашивал Ашму:

– Ну, как?

– Отпадно, – говорила Ашма и зевала.

– Да-да, вот именно отпадно. Роскошно, сногсшибательно! – отец искрился радостью. Его пронизывал радостный смех. Весь он так и светился весельем. Короче, он был сам не свой и не в себе. Вместе с гитарой он срывался с места и уносился в смежную комнату, шлифовать, доводить до ума или до полного безумия исполненную песню или сочинять новый шедевр.

Свою одержимость он называл вдохновением. А Демона Эйфории – взбаломошной музой.

И сколько так будет еще продолжаться? Одному Лесу известно. Одержимые часов не наблюдают.

А может, Ашме все это приснилось, так же как Темный Лес. Ашма не заметила, как опять оказалась в сумереченой холодной глубине…

Она прошла мимо раздвоенного ухватообразного черного дерева. Что-то прошуршало и прострекотало за спиной. Она оглянулась… Позади нее покачивалось и подергивалось существо из черных клубящихся юрких веток. Она сорвалась с места. Существо кинулось за ней…

Ашма забежала в заброшенный домик с подслеповатыми окнами и захлопнула дверь. Комната заскрипела, покачнулась и стала вращаться. Передняя стена заняла место потолка. Входная дверь оказалась над головой. Ашма поняла, что очутилась внутри черной шкатулки. Входная дверь стала крышкой шкатулки. Крышка захлопнулась.

Ашма вздрогнула и проснулась. В изножье кровати сидел отец. Нахмурившись, он подозрительно разглядывал ее.

– Кто ты? – Спросил он.

– Твоя дочь.

Курнут покачал головой.

– Мою дочь забрал Лес. Ее больше нет.

– Но я же здесь. Вот она я. – Возразила Ашма

Курнут медленно покачал головой.

– Это не ты. Кто угодно, но только не ты.

Ашма молча отвернулась к стене, накрылась до подбородка одеялом. Курнут тяжело вздохнул, поднялся с кровати и ушел, шаркая, опустив голову и плечи.

Вскоре из другой комнаты послышалось бормотание. Курнут звал демона. И он пришел. И гитара задребезжала.

– Мою дочь забрал Лес! Ее больше нет! – Курнут расхохотался.

Он взял аккорд, другой, изобразил соло на басовой струне.

– Пожалуй, из этого можно сварганить блюз! А ну-ка…

– Мою дочь забрал черный Лес, – с надрывом протяжно захрипел он. – Я спросил у прохожего: «Где моя дочь?» Он сказал: «Твою дочь забрал Темный Лес! Ее больше нет».

Ашма спрятала голову под одеяло.

Голос отца стал глуше, тише и дальше.

– Я спросил у Леса: «Где моя дочь?» – Просочился из-за горизонта событий угасающий, слабеющий, глохнущий голос. – Лес ответил мне: «Я забрал твою дочь. Ее больше нет. Нет, нет, нет…» Я спросил свое сердце: «Где моя дочь?». Сердце ответило мне…

Голос отца совсем ослаб, отдалился и превратился в хриплую невнятицу. Он снаружи скребся в крышку шкатулки, внутри которой металась Ашма, пытаясь выбраться оттуда.

Ашма проснулась от грохота в дверь.




20


– Кто еще там? – Донесся из прихожей веселый голос отца.

– Закон и порядок! – В дверь забарабанили кулаками и ногами.

Ашма встрепенулась, вскочила с кровати и, охваченная страхом, заметалась по комнате.

– Ух вы какие нетерпеливые! – засмеялся Курнут, отпирая дверь.

Ашма юркнула за портьеру и затаилась. За спиной Ашмы была приоткрытая дверь в подвал. Оттуда тянуло затхлой сыростью и холодом.

В смежной комнате появились трое стражников. Ашма узнала похожего на хищную птицу человека со скошенным лбом и длинным клювастым носом. Время от времени Заруб захаживал к матери Ашмы и оставался на ночь. В такие ночи из комнаты матери доносились омерзительные стоны. Ашму они выводили из себя. Она нетерпеливо ждала, когда мать перестанет стонать, и только потом засыпала.

А двое других были Раз и Оброс.

– Ты один? – спросил Заруб Курнута.

– Мою дочь забрал Темный Лес. Ее больше нет, – Курнут забренчал на гитаре.

Ашма обмерла.

– Раз, проверь, – сказал Заруб.

Стражник зашел в комнату, где за портьерой оцепенела Ашма. Она затаила дыхание. Раз торопливо обшарил комнату глазами.

– Все чисто, – сказал он, выходя из комнаты.

Ашма выдохнула.

– А вот и не чисто! – Со смехом брякнул папаня. – Я спросил у себя: «Где моя дочь?» – Терзая гитару, насмешливо пропел Курнут. – «Моей дочери больше нет», ответил я сам себе.

Заруб вырвал из рук Курнута гитару, ударил ее корпусом Курнута по голове.

Тот вместе с табуретом грохнулся на пол.

– Художника обидеть может каждый, – сказал Курнут, посмеиваясь и потирая ушибленную голову. По виску заструилась кровь.

Оброс загыгыкал, разглядывая и вертя руках черную коробку.

– Шкатулка, – сказал он и передал ее Разу.

Раз тоже повертел ее в руках, хмыкнул и отдал Зарубу.

– Это обитель моей музы, – сказал Курнут.

Он поставил табурет и, держась за него, поднялся.

– Хорошо унесло, – гыгыкнул Оброс, глядя на улыбавшегося во весь рот Курнута.

– Хватит скалиться, – сказал Заруб. – Когда долг отдашь? – спросил он Курнута.

– Денег нет. Дочери нет, – покачиваясь на табурете, запел Курнут с улыбкой на помятом бессонными ночами лице. Левая рука машинально взяла невидимый аккорд, а правая рука перебрала невидимые призрачные струны. Он поискал глазами гитару. Увидел ее обломки на полу, вздохнул. – И гитары у меня теперь тоже нет. Тоже, тоже не-е-ет. – Протяжно с надрывом прохрипел он.

– Скоро и тебя не будет. Если деньги не вернешь, – сказал Заруб.

– И меня скоро тоже не будет, – с надрывом пропел Курнут. Растопырив пальцы левой руки, он ударил правой рукой по призрачным струнам и заразительно рассмеялся.

Не выдержав, Оброс загыгыкал. Его белое лицо покрылось красными пятнами.

Заруб со смехом обрушил черную шкатулку на голову Курнута. Стражники с перекошенными от смеха лицами принялись осыпать Курнута пинками. Он охал, вскрикивал, вздрагивал, хватался то за табурет, то за фрагменты разломанной шкатулки, то за останки гитары, катался по грязному полу и все-таки продолжал похохатывать.

– Скоро, скоро и меня не будет, – хрипел и всхрапывал он. – Не будет меня, не будет.

Корчась от смеха, стражники продолжали избивать Курнута ногами. Заруб схватил первое, что попалось под руку. Это оказался молниевый самопал. Он направил самопал в искаженное, измятое смехом лицо Курнута. Раздался треск, словно порвалась ткань. Запахло горелым.

Но Курнут продолжал корчиться от раскатистого смеха. Заруб схватил короткий меч и вонзил меч в обожженный почерневший рот Курнута. Заруб повернул рукоять против часовой стрелки. Выкатив красные глаза, Курнут заклокотал, содрогнулся и затих.

И тут же стражники перестали смеяться, помрачнели.

– Ты что, Заруб? – сказал Раз. – Он же должен. Как он теперь расплачиваться будет?

– Ненавижу одержимых, – сказал Заруб, он ударил мертвого Курнута в бок.

Мертвец протяжно пукнул, его большой живот заколыхался как бурдюк.

Ашма испуганно вскрикнула. Широкая пахнущая пустошью ладонь зажала Ашме рот. Сердце Ашмы сжалось, подпрыгнуло и упало.




21


– Тише, – дыша в затылок, прошептал Урвилл.

Заруб в смежной комнате замер и, насторожившись, прислушался.

– Слышали? – Он направил самопал в комнату, где пряталась Ашма.

– Ты все проверил там? – Спросил он у Раза.

– Не было там никого, – неуверенно сказал Раз.

Отдернув занавес из бус, стражники ворвались в комнату.

Там в углу вдоль стены стояла кровать. На полу валялся всякий хлам, громоздились картонные набитые бумагами коробки, клубилась густая пыль. Заруб огляделся. Занавеска, закрывавшая вход в погреб всколыхнулась, прошуршала.

Заруб отдернул портьеру. За ней никого не было. Подвальная дверь была приоткрыта. За дверью круто убегали в полумрак бетонные ступеньки. Оброс гыгыкнул. Заруб посмотрел на Раза. Тот опустил глаза, покраснел и выругался.

Стражники торопливо спустились в погреб, проследовали к дальней стене. Заруб толкнулся в разрисованную низкую дверь. Она открылась. Темнота обдала зябкой сыростью. Заруб включил молниевый фонарик на самопале и, пригнувшись, вошел в дверь. За ним осторожно и нехотя последовали Раз и Оброс.

Спустившись по узким земляным ступенькам, стражники огляделись. Где-то рядом нервно и звонко капала вода: блям-блям-блям. В полутьме под сводчатым потолком лениво плавали жирные мракоглоты.

– Я же говорил, никого нет, – Раз облегченно вздохнул.

Оброс гыгыкнул. Раз сердито глянул на него. Оброс заткнулся.

Заруб осмотрелся и прислушался. И там и сям – темень и подозрительная тишина. Заруб тихо выругался, с досады стрельнул из самопала в мракоглота. Мракоглота разорвала синеватая вспышка. Под потолком расплылась чернильная клубящаяся чернота. На нее жадно накинулись другие мракоглоты, всосали ее в себя. Стражники вскарабкались по ступенькам и исчезли за низкой разрисованной дверью.




22


Урвилл схватил Ашму за руку и увлек за собой в подвал. Потрясенная Ашма, точно сомнамбула, следовала за Урвиллом. Перед глазами у нее темнело обгоревшее от выстрела лицо отца с выпученными глазами и торчащим во рту мечом.

Урвилл провел ее через подвал. Низкая дверь. Земляные ступеньки. Подземелье. Они устремились по темному коридору. Послышались голоса стражников. Урвилл втолкнул Машу в углубление в стене.

– Замри, – прошептал он, прижимаясь спиной к задней стене ниши.

Маша замерла рядом с Урвиллом. Синеватый свет молниевого фонарика зашарил по коридору. Урвилл и Ашма плотнее прижались к холодной стене. Синеватый свет скользнул мимо ниши, вернулся к ней (Ашма похолодела), метнулся к противоположной стене… кинулся в другую сторону. Из полумрака донеслось гыгыканье. И оборвалось. Сверкнул и протрещал молниевый самопал. Стукнула дверь. Урвилл осторожно выглянул…

– Кажется, пронесло, – сказал он, оторвался от стены и махнул Ашме. – Пойдем.

– Куда? – спросила она, с опаской выглядывая из ниши.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69287974) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.