Аватара
Теофиль Готье

Horror Story (Рипол)
Теофиль Готье – ярчайшая фигура беллетристики XIX века и родоначальник французского хоррора. Бунтарь, который одним из первых европейских писателей заглянул за пределы обыденного, навеки лишившись покоя…

Что, если молодой человек вот-вот умрет от любви к замужней даме? Рецепт спасения знает старый лекарь: с помощью колдовства он перенесет душу и разум юноши в тело мужа прекрасной графини. Но не потребуют ли слишком высокую цену индийские боги, к которым придется обратиться за помощью?

Теофиль Готье

Аватара

© Трынкина Е. В., перевод на русский язык, примечания, 2021

© Марков А. В., вступительная статья, 2021

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022

© Издание. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

Дизайнер обложки Андрей Сауков

В оформлении обложки использованы материалы по лицензии агентства Shutterstock, Inc.

* * *

Аватара: страдания молодого двойника

Он бросил чувства в область раздвоенья…

К. Бальмонт

При жизни у Теофиля Готье (1811–1872) была репутация бурного выдумщика, после смерти – последовательного, или даже сурового, эстета. Казалось, он сам сразу стал мраморным памятником после смерти, и каким он был капризным, чудаковатым, вспыльчивым и прихотливым, помнили разве самые близкие друзья. В этом он напоминает Гоголя – в быту неустроенный, жалующийся на все, брезгливый, но вскоре после смерти никто не сомневался, что он классик, биографические сведения о котором могут только сбить с толку. А основной момент биографии Готье довольно прост – он был литературным поденщиком, писавшим и критику, и рассказы, и романы для заработка, в чем он видел проклятие своей жизни. Человек, живущий в Париже, должен постоянно трудиться и спорить с прижимистыми издателями; сам современный город, с его дороговизной, необходимостью ходить в театры и на выставки, забирает слишком много средств, и возместить их можно, только работая днями и ночами. По сути, Готье первым открыл это свойство больших городов – превращаться в механизмы, перемалывающие труд и отдых всех своих жителей.

Но в отличие от множества его современников, популярных беллетристов и фельетонистов, Готье отличался небывалой разборчивостью и разносторонностью. Он первым следил за модными тенденциями в театре, живописи, скульптуре и архитектуре, прекрасно мог разложить музыкальное или пластическое произведение на составляющие, узнав, как именно они действуют. В наши дни существуют обычные психологи и зоопсихологи, а Готье был психологом искусства, который понимал, что как раз этот оттенок на полотне Буше или эта нота Бетховена создают эстетическое впечатление, которое потом, постепенно понятое публикой, и определит дух эпохи. Если Готье как романтик чувствовал себя стоящим над толпой, то только в этом смысле психолога искусства, который видит роковые механизмы истории искусства там, где прочие отмечают лишь мастерство, талант или ажиотаж толпы вокруг.

Повесть «Аватара» печаталась с продолжением в газете в 1856 году: для массовой литературы тогда было обычной практикой каждую неделю давать продолжение, не зная, к чему повесть выведет в конце – число «серий» могло зависеть даже от щедрости или скупости издателя. Этот год был для Готье очень тяжелым: когда вышли первые главы произведения, до него дошло ужасное известие, что в одном из темных парижских переулков повесился на тесьме от фартука его друг и единомышленник, поэт Жерар де Нерваль. Эрудит, авантюрист, своеобразный философ, которого как поэта-интеллектуала критики оценили только в XX веке, Нерваль был для Готье примером, как должен жить поэт, и конечно, совершенно комедийные и даже водевильные сцены второй части «Аватары» – попытка справиться с этим несчастьем.

Начинается повесть с нового определения скуки, того, что англичане называли «сплином», причем со ссылкой на Нерваля – образ «черного солнца» взят из его стихов. До романтизма скука понималась как болезнь, меланхолия считалась сверхчувствительностью, но романтизм открыл скуку как общее состояние автоматизма, когда ты не можешь вполне отдавать отчет в своих действиях, когда ты все время, как автомат, подчиняешься социальным условностям, и поэтому не способен найти ту точку, в которой оказываешься свободен. Об этом автоматизме потом много размышляли психологи: достаточно указать на синдром Клерамбо-Кандинского – особое психическое расстройство, которое состоит в том, что человеку кажется: его тело и ум действуют помимо него, находятся как бы в заговоре против своего хозяина. Потом внучатый племянник психиатра Виктора Кандинского и племянник художника Василия Кандинского, русско-французский философ Александр Кожев будет рассуждать, что эта скука заложена в самой сердцевине рационализма Декарта, в принятии «я» как автоматически данного тебе, тем самым противопоставляя французскому философу Гегеля – как создателя диалектики свободы.

Чтобы не пересказывать сюжет, следует заметить только, что служащая завязкой беседа врача и пациента, молодого человека, воспроизводит спор Вольтера и Руссо. Для умирающего влюбленность – это факт культуры, влюбиться в прекрасную аристократку – это и означает стать настоящим наследником мировой культуры со всеми ее формами ухаживания и выражения чувства. Тогда как для врача влюбленность – это дикость, только дикари теряют голову при виде прекрасной женщины, только они начинают сумасбродствовать и выполнять странные ритуалы. Конечно, это иронический взгляд на позиции двух вождей Просвещения: если Вольтер понимал любовь риторически, как тему, вокруг которой можно выстроить прельстительные речи, то для Руссо любовь как раз разрушала всю привычную риторику и становилась только механизмом письма, иначе говоря, тем опосредованным объяснением в любви, которое заставляет забыть о ее природной «дикости». При этом, конечно, Руссо (как прекрасно показал Жак Деррида) не мог отказаться от производства письма, которое уже само, помимо его воли, устанавливало различия между дикостью и цивилизацией, влюбленностью и глубокой любовью. В этом смысле главный герой повести – это, конечно, неудачливый Руссо, который не умеет писать письма, а владеет только языком жестов, но для него разучиться владеть своими жестами – значит разучиться жить.

Посредничество Готье между наследием французского Просвещения и Бодлером, посвятившим Готье свои «Цветы зла», не ограничивается только адаптацией первого. Рычагом, запускающим интригу всей повести, становится богохульное размышление не то автора, не то героя о том, что Всевышний тоже часто скучает, и чтобы развлечься как в водевильном театре, он и создает ситуацию несчастной любви. Такое богохульство встречалось и у Нерваля, например, в его поэтической переработке этюда Жана-Поля Рихтера «Мертвый Христос говорит с высоты мироздания о том, что Бога нет». После этого и оказывается, прямо по словам героя Достоевского, что если Бога нет, то все позволено – хотя, как мы уже сказали, Готье, гоня от себя мрачные мысли, предпочел дать ряд развлекательных до комизма сцен, предопределив тем самым комические голливудские решения главного сюжета книги – обмена телами.

И действительно, хотя этот сюжет восходит к немецкому романтизму, его двойникам, «доппельгангерам», да и сам Готье называл Гофмана главным своим учителем при написании этой повести, в современных кинофильмах мы встречаем его исключительно как сюжет подмены, вызывающей смех: вспомним все эти легкомысленные истории про то, как муж и жена просыпаются в телах друг друга. На самом деле идея «обмена телами» восходит к средневековому философскому учению о «суппозиции» – способности слова как бы подменять вещь, указывать не только на то, что вещь существует, но и на то, что она имеет значение в качестве существующей вещи и может стать предметом логических операций под видом слова. Слово «суппозиция» означает также и «подмену», например, подмену новорожденных детей, и Готье выжимает максимум из всех этих значений: обмен телами позволяет прожить жизнь до конца, рискнуть жизнью, и, собственно, вообще сделать жизнь осмысленной, поместить ее внутрь логики, а не внутрь мнимостей, вроде мимолетных увлечений и ложных образов.

При такой «суппозиции» вдруг начинает действовать не душа человека, а тело, и появляется явление, которое известно как истерия, усиленное возбуждение при недоверии своему телу и встрече с чужим телом, с которого начался психоанализ Фрейда. Можно прочесть эту повесть и как историю нескольких истерик, а можно даже – как иллюстрацию к учению великого французского психоаналитика Жака Лакана о том, что «означающее» в психической жизни вдруг может брать верх над «означаемым», и внешние черты человека, привычки восприятия, увлечения вдруг начинают определять внутреннюю психическую жизнь. Именно так и происходит в повести: молодой человек, оказавшись в чужом теле, продолжает мыслить и чувствовать, как раньше, но всякий раз выдает себя истерикой, и потому не может спрятаться даже в чужом теле: напротив, он впервые понимает, для чего живет в мире.

В этой повести Готье широко использует разные кодировки. К упоминаниям, например, авторской копии «Амура и Психеи» Кановы (еще одна копия, как мы знаем, стоит в Эрмитаже), нужно относиться со всей серьезностью: это один из ключей ко всей истории, но, впрочем, даже если читатель не помнит Апулея, это не помешает понять, к какому высшему смыслу придет любовная драма. Пожалуй, единственное, что нужно пояснить, это упоминание того, как Мефистофель вызвал для Фауста Елену в зеркале, которое повторяется иначе и в романе «Спирита», где с Еленой сближается уже главная героиня. Для Гёте это была история о границе между художественным вымыслом и реальностью: реальность тоже может оказываться сколь угодно ложной, лживой и обманчивой – сама Елена не знала, к чему приведет ее роман с Парисом. Искусство, следуя этой лжи, не умножает ли ложь? Гёте отвечал однозначно: Елена уже стала произведением искусства, законченным и имеющим свои границы, а значит, в любовании Еленой заложено уже определенное отношение к истине, полагающей границы для лжи. Как благодаря Гёте в культуре появилась «хорошая», не лгущая Елена, например, в оперетте Оффенбаха (а также у Гофмансталя, Жироду, Клоделя), так и в повести Готье все главные персонажи в конце концов научились быть правдивыми. Вообще, умение Готье перекодировать некоторые сюжеты, меняя их внутренний смысл для всей последующей культуры, нельзя недооценивать: например, мимоходом упомянутый святой Себастьян превратился из измученного страдальца в образец прекрасного тела, которое только что покинула жизнь, и которое тем самым провело все новые границы между истиной и ложью – что легло в основу нового образа Себастьяна от стихотворения Тракля до модной рекламы в наши дни.

Нас всех, конечно, привлекут неожиданные русские мотивы в повести «Аватара», как и в повести «Спирита», тоже публикуемой в этой серии. То, что польский аристократ и генерал, живущий на широкую ногу, держит в парижском доме коллекцию оружия, как его предки, и одновременно шумящий самовар, а из своего родового имения мчится в Могилев, чтобы купить жене роман Новалиса, конечно, может и позабавить, и удивить. Но важно, что в этих мотивах Готье остается собой: для него Россия, как и Индия или Америка – это не столько культурные миры, сколько миры особых страстей, начиная с таких невинных как любовь к горячему чаю. Привести страсти к общему знаменателю может одна литература, и как только очередной номер газеты выходит из-под пресса типографии, вдруг происходит событие всемирного значения. В своем увлечении экзотикой Готье – меньше всего этнограф, и больше всего – социальный мыслитель, понимающий, что даже самая массовая культура бесповоротно меняет реальность.

Александр Марков, профессор РГГУ

Аватара

Глава I

Никто не понимал, что за таинственный недуг медленно подтачивает здоровье Октава[1 - Октав. – Выбор имени не случаен. Готье заимствовал его из романа Стендаля «Арманс, или Сцены из жизни парижского салона 1827 года». Так звали молодого аристократа, склонного к мизантропии и отличавшегося перепадами настроения, который покончил с собой, разуверившись в любимой девушке из-за низкой интриги недоброжелателей. Роман, видимо, произвел на Готье неизгладимое впечатление, позднее он присвоит фамилию героя Стендаля «де Маливер» – главному герою своей повести «Спирита». В сюжетах всех трех произведений прослеживаются несомненные параллели.] де Савиля. Он не лежал в постели и не нарушал привычного образа жизни; ни разу ни одна жалоба не сорвалась с его губ, и, однако, он угасал на глазах. Доктора, к которым ему приходилось обращаться по просьбе участливых родителей и друзей, расспрашивали его, но не получали никакого ответа, да и сами медики не обнаруживали у больного ни одного тревожного симптома: они простукивали его грудь и не слышали ничего подозрительного, прикладывали ухо к сердцу и улавливали только чуть замедленное или чуть учащенное биение. Октава не мучили ни кашель, ни жар, но жизнь вытекала из него по капле сквозь одну из невидимых дыр, которых, как утверждает Теренций, у человека немало[2 - …сквозь одну из невидимых дыр, которых, как утверждает Теренций, у человека немало. – Имеется в виду стих из комедии римского комедиографа Теренция (190–150 гг. до н. э.) «Евнух» (161 г. до н. э.): «…plenus rimarum sum, hac atque illac perfluo» (акт I, сц. 1, 105). Ср.: в пер. А. В. Артюшкова: «…кругом в дырах, повсюду протекаю я».].

Порой в странном обмороке он становился бледен и холоден, точно мрамор, и две-три минуты походил на мертвеца. Затем маятник, остановленный неведомой рукою и ею же запущенный, возобновлял свой ход, и Октав словно пробуждался от сна. Ему прописали воды, но нимфы минеральных источников ничем не смогли ему помочь. Путешествие в Неаполь также не принесло облегчения[3 - Путешествие в Неаполь… не принесло облегчения. – Готье путешествовал по Италии с августа 1850 года. Он прибыл в Неаполь 25 октября и был выслан из него полицией 4 ноября как писатель-социалист и по необоснованному подозрению в подрывной деятельности.]. Хваленое южное солнце виделось ему черным, как на гравюре Альбрехта Дюрера: летучая мышь со словом «меланхолия» на крыльях взбивала сияющую лазурь[4 - …солнце виделось ему черным, как на гравюре Альбрехта Дюрера; летучая мышь со словом «меланхолия» на крыльях взбивала сияющую лазурь… – А. Дюрер (1471–1528) – немецкий живописец и гравер, величайший художник эпохи Возрождения, автор гравюры «Меланхолия I», на которой изображено солнце с черными лучами и летучая мышь, несущая ленту с надписью «Меланхолия». В этой фразе отразилось впечатление Готье от знаменитого стихотворения «El Desdichado» (1854) французского поэта Жерара де Нерваля (1808–1855) – близкого друга Готье, который покончил жизнь самоубийством 1 января 1855 года, то есть в то время, когда Готье работал над «Аватарой».] своими пыльными перепонками и металась между ним и светом. И он замерзал на набережной Мерджеллина[5 - Набережная Мерджелина – район и набережная в Неаполе на берегу Тирренского моря.] рядом с полуобнаженными lazzaroni[6 - Бездельниками, повесами (ит.). – Здесь и далее – примеч. переводчика.], что загорают там с утра до вечера, дабы придать коже бронзовый налет.

Октав вернулся в Париж, в скромные апартаменты на улице Сен-Лазар[7 - Улица Сен-Лазар – улица на правом берегу Сены, в восьмом округе Парижа, сформировавшемся во второй половине XIX века.], и жизнь его потекла своим чередом.

Комнаты его были удобны ровно настолько, насколько требуется для холостяка. Но, как известно, жилище со временем перенимает лицо, а возможно, и образ мыслей своего хозяина, и потому дом Октава с каждым днем все больше погружался в печаль. Шелковые занавеси выцвели и теперь пропускали лишь тусклый серый свет. Большие букеты белых пионов увядали на фоне потускневших обоев, золотые багеты, обрамлявшие несколько акварелей и эскизов кисти хороших мастеров, постепенно побурели от неумолимой пыли, обессиленный огонь не желал разгораться, а камин то и дело чадил. Старинные напольные часы Буля[8 - Буль Андре-Шарль (1642–1732) – французский мебельный мастер. Украшал строгую по форме мебель сложным мозаичным узором из дерева, металла, кости и др. В эпоху романтизма мебель его работы была в большой моде и продавалась по бешеным ценам.], инкрустированные медью и зелеными ракушками, старались тикать как можно тише, и даже их колокольчики звонили тоскливым полушепотом, словно боялись потревожить больного. Двери закрывались бесшумно, огромный ковер заглушал шаги редких гостей, а смех замирал сам собою, проникнув в эти холодные, сумрачные покои, где, однако, во всем ощущался дух современности. Вдоль стен, с поникшим султаном[9 - Султан – здесь: пушистая метелка на длинной ручке для удаления пыли с картин, люстр и пр.] под мышкой или с подносом в руках тенью скользил Жан, слуга Октава. Постепенно поддавшись настроению хозяина, он волей-неволей научился держать рот на замке.

Над камином, точно трофеи, висели боксерские перчатки, маски и рапиры, но сразу было видно, что к ним давно не прикасались. Раскрытые, но равнодушно забытые книги валялись по всей комнате, как будто машинальным чтением Октав стремился заглушить не дававшие ему покоя мысли. Неоконченное письмо на пожелтевшей бумаге месяцами дожидалось, когда его допишут, и немым упреком пылилось посередине бюро. Дом казался необитаемым. В нем не было жизни. Войдя сюда, вы ощущали холодное дуновение склепа.

Ни одна женщина не отваживалась ступить на порог этой унылой кельи, Октав же чувствовал себя здесь лучше, чем где бы то ни было, ему подходили ее тишина, грусть и запустение. Веселье и суматоха улиц наводили на него ужас, хотя изредка он и делал попытки присоединиться к ним, но с маскарадов, приемов и ужинов, куда увлекали его друзья, он возвращался мрачнее прежнего и, в конце концов перестав бороться с самим собой, стал жить день за днем с безразличием человека, не рассчитывающего на завтра. Он не строил планов, ибо не верил в будущее, и, смиренно подав Господу прошение об отставке, ожидал, когда тот ее примет. Впрочем, если вы вообразите истощенное лицо землистого цвета, впалые щеки, исхудалые члены и прочие внешние признаки разрушения, вы ошибетесь. Самое большее, что вы заметите, – это несколько опухшие веки, темные круги вокруг глаз и биение голубых жилок на слегка размягченных висках. Искра души угасла в его зрачках, от которых отлетели воля, надежда и желание. Безжизненный взгляд на молодом лице производил жутковатое впечатление и пугал больше, чем свойственная обыкновенным болезням костлявая маска с блестящими от жара глазами.

Прежде чем занемочь, Октав был, как говорится, хорош собой. Он и теперь оставался красив. Густые черные локоны, шелковые и блестящие, обрамляли его щеки. Темно-синего цвета бархатные миндалевидные глаза с бахромой загнутых ресниц порой загорались влажным блеском, а порой, если никакая страсть не волновала их, привлекали внимание ясной безмятежностью, присущей глазам азиатов, когда у дверей кафе в Смирне[10 - Смирна – древнегреческое название города Измир, турецкого порта на Эгейском море.] или Константинополе они предаются кейфу, выкурив свой наргиле[11 - Наргиле – восточный курительный прибор, сходный с кальяном, но имеющий в отличие от него вместо шланга длинный рукав.]. Щеки Октава не знали румянца, и этим он походил на южан, чей оливковый оттенок кожи предстает во всей красе только при ярком свете солнца; рука его была тонка и изящна, а нога – узка и стройна. Он хорошо одевался, не обгоняя моду и не плетясь у нее в хвосте, и прекрасно умел подчеркнуть достоинства, данные ему от природы. Он никогда не претендовал на звание денди или джентльмена-райдера[12 - Джентльмен-райдер (англ. rider) – джентльмен, любитель верховой езды.], но, явись Октав в Жокей-клуб[13 - Жокей-клуб – аристократический клуб на манер английских. Открыт в Париже в 1834 году.], его бы там приняли за своего.

Как же случилось, что молодой, красивый, богатый юноша, имеющий все основания чувствовать себя счастливым, влачил столь жалкое существование? Вы скажете, что Октаву все надоело, что модные романы испортили его своими вредными идеями, что он во всем разуверился, что от молодости и состояния, растраченных в безумных оргиях, ему остались одни долги, но любые ваши предположения будут далеки от истины. Не успев пресытиться удовольствиями, Октав не мог проникнуться к ним отвращением; его не донимали ни сплин[14 - Сплин (англ. spleen – тоска) – слово, характеризующее меланхолию без явных причин, смутную тревожность и скуку, проникло во французский язык в 1763 году, когда Дени Дидро использовал его в характеристике англичан. Считается, что оно широко распространилось после появления в печати сборника стихотворений Бодлера «Цветы зла» (1857), первый раздел которого называется «Сплин и идеал».], ни романтические порывы; он не был ни атеистом, ни распутником, ни мотом. До недавних пор его жизнь, как у всех прочих молодых людей, состояла из учения и развлечений: утром он отправлялся в Сорбонну, а вечером располагался на лестнице Оперы, чтобы полюбоваться стекающим вниз каскадом нарядов. Он не знался ни с мраморными девами[15 - Мраморные девы – здесь: куртизанки. Аллюзия на драму Теодора Барьера и Ламберта Тибу «Мраморные девы», премьера которой прошла в парижском Театре водевиля 17 мая 1853 года.], ни с великосветскими дамами и довольствовался доходами, не покушаясь даже в мыслях на основной капитал, за что личный нотариус питал к нему глубочайшее уважение. В общем, Октав де Савиль являлся человеком весьма здравым и был не способен броситься в пропасть подобно Манфреду[16 - Манфред – герой одноименной драматической поэмы Байрона (1817), который хочет покончить жизнь самоубийством, бросившись с вершины горы.] или разжечь печку по примеру Эскусса[17 - Эскусс Виктор (1813–1832) – французский поэт и драматург. После провала пьесы, написанной им в соавторстве с Огюстом Лебра, оба молодых человека покончили жизнь самоубийством, отравившись угарным газом.]. Что до причины его странного состояния, поставившего в тупик всю медицинскую науку, то она настолько невероятна для Парижа XIX столетия, что мы не возьмем на себя смелость ее огласить и потому чуть позже предоставим слово нашему герою.

Поскольку рядовые врачи ничего не понимали в его редком заболевании, ибо еще не научились препарировать в анатомическом театре души, то пришлось, как к крайней мере, прибегнуть к помощи единственного в своем роде доктора, который долго пробыл в Индии и слыл необыкновенным целителем.

Октав опасался, что сей врачеватель окажется весьма проницателен и раскроет его тайну, и только благодаря неустанной настойчивости матери согласился принять господина Бальтазара Шербонно[18 - Бальтазар Шербонно – имя этого персонажа имеет ветхозаветное происхождение, а фамилия – чисто французская и принадлежит знаменитому парижскому востоковеду Жаку-Огюсту Шербонно (1813–1882), автору многих трудов по арабской литературе.].

Когда врач вошел, Октав полулежал на диване: одна подушка поддерживала его голову, другая – локоть, третья согревала ноги; пушистый восточный халат окутывал его мягкими складками, он читал или, скорее, держал в руках книгу, ибо его глаза, уставившиеся на страницу, явно ничего не видели. Лицо его было бледно, но, повторим еще раз, не искажено заметными страданиями. С первого взгляда никто не поверил бы, что молодому человеку, на чьем столике, вместо непременных в подобном случае снадобий и склянок с бальзамами, микстурами и настойками лежат сигары, что-то угрожает. Его тонкие черты, хотя и несколько утомленные, не утратили изящества, и, если бы не исключительная вялость и непреходящая безнадежность во взгляде, Октав выглядел бы вполне здоровым. Однако, сколь ни велико было безразличие Октава, странный вид доктора поразил его. Господин Бальтазар Шербонно походил на персонажа, который сбежал из фантастической сказки Гофмана[19 - Гофман Эрнст-Теодор-Амадей (1776–1822) – немецкий писатель, композитор, художник, автор четырехтомного сборника рассказов «Фантазии в манере Калло», романа «Эликсир дьявола» и сборника рассказов «Странные истории Гофмана». Готье увлекался Гофманом, он посвятил его сказкам одну из первых своих критических работ («Chronique de Paris», 14 августа 1836 года). Упоминая Гофмана в самом начале повести, Готье словно отдает ему должное, как автору, вдохновившему его на создание романа в «мистическом» жанре. Чуть ниже в этом же абзаце Готье сравнивает доктора со Щелкунчиком – уродливой куклой из сказки Гофмана «Щелкунчик, или Мышиный король».] и теперь разгуливал по свету, с изумлением взирающему на столь нелепое создание. Его потемневшее от загара лицо чуть ли не полностью занимал огромный лоб, казавшийся еще огромнее ввиду почти полного отсутствия волос. Этот лысый череп, отполированный, будто слоновая кость, оставался белым, тогда как лицо под воздействием солнечных лучей приобрело благодаря нескольким слоям загара цвет старого дуба или закопченного портрета. Все выпуклости, впадины и косточки проступали на нем так четко, что малое количество плоти, которое покрывало их, из-за морщин и складок напоминало размоченную кожу, натянутую на позаимствованный у мертвеца череп. Редкие волоски, еще сохранившиеся на затылке и собранные в три тощие прядки, две из которых торчали над ушами, а третья волочилась по темени и замирала у линии лба, самым гротескным образом венчали его физиономию Щелкунчика и наводили на мысль, что зря он не носит ни старинного парика с буклями, ни современной накладки. Но что особо привлекало во врачевателе – это его глаза: на дубленном временем, прокаленном пылающими небесами, истощенном науками лице, в каждой черточке которого – в глубоких морщинах, лучистых гусиных лапках, носогубных складках и губах, сжатых плотнее, чем страницы книги, – читалась бесконечная усталость от учения и жизни, сверкали две лазурно-голубые зеницы, ясные, свежие и непостижимо юные. Эти голубые звезды сияли в глубине коричневых глазниц и морщинистых век, своими рыжеватыми кругами отдаленно напоминавших перья, что ореолом окружают зрячие в сумерках глаза совы. Невольно думалось, что каким-то колдовством, перенятым от брахманов[20 - Брахман (санскр. – обладатель брахмы) – представитель высшей из четырех сословных групп (каст) Индии (жрецы, ученые, монахи, чиновники). Считалось, что брахманы посвящены в тайны сущего.] и пандитов[21 - Пандит – ученый, профессор в санскритских высших учебных заведениях, избираемый коллективом преподавателей.], доктор похитил глаза ребенка и приладил их к отжившему свое лицу. Как бы то ни было, старик смотрел на мир глазами двадцатилетнего мужчины, а молодой человек – глазами шестидесятилетнего старика.

Одет он был на манер всех парижских врачей: в сюртук и панталоны из черного драпа, шелковый жилет того же цвета и сорочку. Лишь огромный бриллиант – подарок какого-нибудь раджи или набоба – притягивал взор с силой магнита. Костюм болтался на нем как на вешалке и покрывался множеством поперечных складок, когда доктор усаживался и его острые коленки и локти выпирали наружу. Чтобы достичь столь феноменальной худобы, недостаточно одного всепожирающего солнца Индии. Несомненно, Бальтазар Шербонно подвергал себя в целях какой-нибудь инициации[22 - Инициация – обряд посвящения в какой-либо сан, в рыцари ордена и т. п.] длительным голоданиям и лежал рядом с йогами на шкуре газели между четырьмя пылающими жаровнями; однако, несмотря на недостаток плоти, язык не поворачивался назвать доктора немощным. Толстые сухожилия кистей, ни дать ни взять струны на грифе скрипки, связывали между собой тощие косточки фаланг, и те шевелились без особого хруста.

Характерным движением человека, давно привыкшего сидеть на циновках, доктор устроился рядом с диваном, в кресле, на которое указал ему Октав, и сложил руки, точно складной метр. В то время как лицо больного оставалось на свету, господин Шербонно расположился спиной к окну: положение весьма выгодное для заинтересованного наблюдателя. Хотя лицо доктора скрывала тень и лишь по макушке его черепа, блестящего и круглого, как гигантское страусиное яйцо, скользил свет, Октав различал мерцание его странных голубых очей, которые, казалось, обладали собственным свечением, словно фосфоресцирующие тела: они испускали тонкий яркий луч прямо в грудь молодого человека, и луч этот вызывал покалывание и жжение, подобно рвотному порошку.

– Итак, сударь, – произнес врачеватель после паузы, во время которой он как бы обобщил симптомы, отмеченные при беглом осмотре, – я уже вижу, что в вашем случае и речи нет о простой патологии, об одной из тех описанных в справочниках и всем известных болезней, которые врач может вылечить или усугубить. Посему после нашей непродолжительной беседы я не попрошу у вас бумаги, дабы списать из «Кодекса»[23 - «Кодекс» – рецептурный справочник, которым пользовались французские аптекари при изготовлении медикаментов начиная с XVI века. Двадцать первого жерминаля XI года (11 апреля 1803 года) французское правительство приняло закон, обязавший медиков и фармацевтов составить «Единый кодекс лекарств», которым должны руководствоваться аптекари всей страны. Первое издание «Кодекса» вышло в 1818 году на латинском языке и содержало девятьсот двадцать три статьи, второе издание – в 1837 году уже на французском языке, третье и последнее – в 1866 году.] рецептуру болеутоляющего, поставить под ней неразборчивую роспись и послать вашего слугу в аптеку за углом.

Октав лишь слабо улыбнулся, благодаря господина Шербонно за избавление от бесполезных и надоевших лекарств.

– Но, – продолжал врач, – не спешите радоваться. Да, у вас нет ни сердечной недостаточности, ни чахотки, ни размягчения спинного мозга, ни кровоизлияния в головной мозг, ни тифозной или нервической лихорадки, но из этого отнюдь не следует, что вы в добром здравии. Дайте мне руку.

Полагая, что господин Шербонно сейчас достанет секундомер и прощупает его пульс, Октав засучил рукав халата, оголил запястье и машинально протянул руку доктору. Но господин Шербонно не стал определять учащение или замедление сердцебиения, которые свидетельствуют о том, что часовой механизм человека пришел в негодность. Он взял в свою загорелую лапу, костлявые пальцы которой походили на клешню краба, хрупкую, влажную, с просвечивающими жилками кисть молодого человека и начал ее щупать, мять, растирать, словно хотел таким образом войти в магнетический контакт[24 - …войти в магнетический контакт… – В XVIII–XIX веках существовала теория, согласно которой человек может воздействовать на другого человека (или животное) не только при помощи материальных средств, но и своей жизненной силой или животной (магнетической) энергией. Кроме того, магнетизмом называли гипноз, то есть погружение с помощью магнетической силы в сон, в забытье, в бессознательное состояние, лишение человека собственной воли, внушение способности к ясновидению, видению прошлого и будущего, способности общаться с духами и пр.] с ее обладателем. Октав, при всем своем скептическом отношении к медикам, невольно почувствовал некоторую тревогу, ему почудилось, будто пожатие вынимает из него душу, и кровь отхлынула от его щек.

– Дорогой господин Октав. – Доктор выпустил наконец руку молодого человека. – Положение ваше очень опасно, и медицина, по крайней мере традиционная европейская медицина, здесь бессильна: вы потеряли волю к жизни, ваша душа незаметно отделяется от тела, хотя у вас нет ни ипохондрии[25 - Ипохондрия – угнетенное состояние, болезненная мнительность.], ни липемании[26 - Липемания – термин, введенный французским врачом Жаном Эскиролем (1772–1840) для обозначения «меланхолии настоящей», то есть депрессии (от греч. lype – грусть, печаль).], ни меланхолической склонности к самоубийству. Нет! Случай редкий и любопытный, и, если я не справлюсь, вы умрете без какого-либо серьезного внутреннего или внешнего повреждения. Вы вовремя обратились ко мне, ибо ваш разум соединяется с телом одной-единственной ниточкой, но мы еще успеем завязать ее добрым узлом.

И врач радостно потер ладони, изобразив на лице улыбку, которая вызвала целую бурю в тысяче его морщин.

– Господин Шербонно, я не знаю, удастся ли вам меня вылечить, да, в общем, мне это безразлично, но должен признать, что вы с первого взгляда распознали суть моего непонятного состояния: тело словно стало проницаемым и пропускает мое «я» наружу, наподобие решета или сита. Я чувствую, что растворяюсь в чем-то огромном, и с трудом различаю самого себя в пучине, в которую погружаюсь. Жизнь превратилась в привычную пантомиму. Я, насколько возможно, играю свою роль, лишь бы не огорчать родителей и друзей, но все кажется мне таким далеким, будто я уже покинул этот мир. Механически следуя заведенному обычаю, я изредка выхожу из дома и возвращаюсь, но не участвую в том, что делаю. Я сажусь за стол в обычное время, ем и пью, не различая вкуса даже самых пряных блюд и самых крепких вин, солнечный свет видится мне бледным, ровно свет луны, а пламя свечей – черным. Мне холодно в самые знойные летние дни. Порой во мне воцаряется такая тишина, словно сердце мое перестало биться и все внутренние механизмы остановились по неведомой причине. Должно быть, именно так выглядит смерть, жаль, мы не можем спросить об этом усопших. – У вас, – прервал его доктор, – хроническая невозможность жить, болезнь духовная и более распространенная, чем принято считать. Мысль – это сила, которая может убить так же, как синильная кислота или разряд в лейденской банке[27 - Лейденская банка – первый электрический конденсатор, сконструированный в 1745 году немецким пастором Эвальдом Георгом фон Клейстом и независимо от него в 1746 году в лаборатории Лейденского университета. Лейденской банкой (или бутылкой) этот конденсатор назвали в Париже, где открытие вызвало большой интерес. Электрический заряд, получаемый в лейденской банке, довольно слаб и убить не может.], хотя след производимых ею разрушений неуловим для слабых методов анализа, коими владеет современная наука. Какая тоска вонзила свой орлиный клюв в вашу печень? С высот каких честолюбивых помыслов вы упали и разбились вдребезги? Какое горькое отчаяние переживаете вы в неподвижности? Мучит ли вас жажда власти? Или вы поставили перед собой недостижимую для человека цель и сами от нее отреклись? Нет, вы слишком молоды для этого. Вас обманула женщина?

– Нет, доктор, – вздохнул Октав, – мне не выпало даже это счастье.

– Тем не менее по вашим тусклым глазам, вялому телу, глухому голосу я читаю название шекспировской драмы так ясно, будто оно выгравировано золотыми буквами на корешке сафьянового переплета.

– И какую же пьесу я играю, сам того не подозревая? – поинтересовался Октав, в котором помимо его воли проснулось любопытство.

– «Love’s labour’ lost»[28 - «Бесплодные усилия любви»((1594–1595) – комедия У. Шекспира (1598).) (англ.).]. – Явный акцент доктора свидетельствовал о том, что он долго жил в индийских колониях Британии.

– То есть, если не ошибаюсь… «Бесплодные усилия любви».

– Совершенно верно.

Октав промолчал; легкий румянец окрасил его щеки, и молодой человек для отвода глаз принялся играть кисточкой своего пояса. Доктор положил одну согнутую ногу поверх другой, так, что теперь его ноги стали похожи на перекрещенные кости, изображаемые на гробницах, и на восточный манер ухватился рукой за ступню. Он пристально смотрел на Октава, взглядом властным и ласковым требуя ответа.

– Ну же, – сказал господин Шербонно, – откройтесь мне. Я врачеватель душ, вы – мой пациент, и, как католический пастырь грешника, я прошу вас, исповедуйтесь без утайки, и при этом не требую, чтобы вы встали передо мной на колени.

– Зачем? Даже если вы правы, мой рассказ не утишит моих страданий. Моя печаль молчалива, ни один человек, в том числе и вы, не в силах излечить ее.

– Возможно. – Доктор откинулся на спинку кресла, словно готовясь выслушать длинную исповедь.

– Я не хочу, – заговорил Октав, – чтобы вы обвинили меня в ребяческом упрямстве и чтобы мое молчание послужило вам предлогом умыть руки в случае моей кончины. Раз уж вы так просите, я расскажу вам свою историю; вы угадали ее суть, опишу только детали. Не ждите ничего из ряда вон выходящего или романического. Это очень старая история, очень рядовая и всем известная, но, как писал Генрих Гейне, она всегда кажется новой тому, с кем случается, и всегда разбивает сердце[29 - …старая история… но, как писал Генрих Гейне… всегда разбивает сердце. – Имеется в виду стихотворение без названия Г. Гейне (1797–1856) из цикла «Лирическое интермеццо» (1833–1823), которое начинается словами: «Красавицу юноша любит, / Но ей полюбился другой…», а заканчивается следующим четверостишием: «Старинная сказка! Но вечно / Останется новой она; / И лучше б на свет не родился / Тот, с кем она сбыться должна!» (пер. А. Плещеева). На французский язык это стихотворение было частично переведено и опубликовано Нервалем в «La Revue de Deux Mondes» от 15 сентября 1848 года.]. По правде, мне стыдно говорить о столь обыденных вещах с человеком, который жил в самых сказочных и фантастических краях.

– Смелее, только обыденное и способно меня поразить, – улыбнулся врачеватель.

– Так вот, доктор, я умираю от любви.

Глава II

– Я находился во Флоренции в конце лета тысяча восемьсот сорок… года, в самую прекрасную пору для знакомства с этим городом. У меня были время, деньги и прекрасные рекомендательные письма, и, как любой другой молодой человек, я не искал ничего, кроме развлечений. Я поселился на Лунгарно[30 - Лунгарно – набережная во Флоренции на левом берегу реки Арно.], нанял коляску и погрузился в размеренную флорентийскую жизнь, столь притягательную для иностранца. По утрам посещал храмы, дворцы, галереи, спокойно и неспешно, дабы не пресытиться шедеврами, поскольку в Италии слишком жадных туристов скоро начинает тошнить от искусства. Я любовался бронзовыми дверями баптистерия[31 - Баптистерий – одно из старейших зданий Флоренции, построенное в романском стиле в 1059–1128 годах.], статуей Персея работы Бенвенуто под арками Ланци[32 - …любовался… статуей Персея работы Бенвенуто под арками Ланци… – Бенвенуто Челлини (1500–1571) – флорентийский скульптор, представитель маньеризма, автор статуи Персея, стоящей под арками Лоджии Ланци на площади Синьории.], портретом Форнарины в Уффици[33 - …портретом Форнарины в Уффици… – Форнарина (настоящие имя – Маргарита Лути), дочь римского булочника (ит. fornaro), возлюбленная Рафаэля в последнее десятилетие его жизни, изображенная на многих его полотнах. Картина с названием «Форнарина» (1518–1519) хранится в Риме, в Национальном музее античного искусства. Во Флоренции в Палаццо Питти находится другой ее портрет, который называется «Дама с вуалью» (1514). Уфицци – картинная галерея, открытая в 1737 году в здании, построенном для органов центральной власти Великого герцогства Тосканского в 1550–1580 годах.] или же Венерой работы Кановы во дворце Питти[34 - …Венерой работы Кановы во дворце Питти… – Статуя Венеры Италийской скульптора Антонио Кановы (1757–1822) находится в Палаццо Питти – одном из самых грандиозных флорентийских дворцов (архитектор Бартоломео Амманати, 1511–1592).], но всегда чем-то одним. Затем я завтракал в кафе Донея[35 - Кафе Донея – кондитерская во Флоренции, открытая в 1827 году Гаспаром Донеем – производителем шоколада и кондитерских изделий, поставщиком королевских дворов. Его кафе было центром светской жизни Флоренции.], выпивал чашку кофе глясе, курил сигары, просматривал газеты и, украсив бутоньерку цветком от сидевших подле кафе хорошеньких цветочниц в больших соломенных шляпах, волей-неволей уходил домой на сиесту. В три часа дня приезжала коляска и отвозила меня в Кашины[36 - Кашины – парк протяженностью три километра на левом берегу реки Арно.]. Кашины во Флоренции – то же, что Булонский лес[37 - Булонский лес – лесопарк на западе Париже, модное место прогулок и встреч.] здесь, в Париже, с той лишь разницей, что там все друг друга знают, а круглая площадь служит подобием салона под открытым небом, где кресла заменяют встающие аккуратным полукругом экипажи. Женщины в парадных туалетах, полулежа на мягких сиденьях, беседуют с возлюбленными и воздыхателями, денди и дипломатами, которые со шляпами в руках устраиваются на подножках карет. Впрочем, вы все это знаете не хуже меня… Там составляют планы на вечер, назначают свидания, принимают приглашения; это своего рода биржа удовольствий, открытая с трех до пяти в тени больших деревьев под самым ласковым небом на свете. Чтобы занять более или менее приличное положение в обществе, нужно каждый день непременно появляться в Кашинах. Я и не помышлял манкировать этой обязанностью, а вечером, после ужина, наведывался в ту или иную гостиную или отправлялся в Перголу[38 - Пергола – оперный театр во Флоренции, построенный в 1656 году и в 1755 году перестроенный в камне. В 1657 году в этом театре была поставлена первая в истории опера-буффа.], если певица того стоила.

Вот так я проводил лучший месяц моей жизни, но счастье не могло длиться вечно. Однажды в Кашинах появилась великолепная коляска. В это потрясающее творение венских каретчиков, шедевр Лауренци[39 - …потрясающее творение венских каретчиков, шедевр Лауренци… – Вена являлась одним из ведущих европейских центров производства карет. Как в Москве и Санкт-Петербурге, в Вене работали мастера, приглашенные из Италии и других стран. Людвиг Лауренци (1788–1859) был главой австрийской компании, производившей высококачественные кареты.], сверкающий лаком и украшенный чуть ли не королевским гербом, была запряжена а-ля д’Омон пара коней[40 - …была запряжена а-ля д’Омон пара коней… – Герцог Луи д’Омон (d’Aumont, 1800–1888) в середине 1820-х годов изобрел особый способ запрягать лошадей, с одной стороны, придававший упряжке большую пышность и элегантность, а с другой – требовавший более рослых и сильных лошадей. Обычно таким способом запрягались цугом две пары лошадей, которыми управляли два форейтора, сидевшие на левых лошадях.], самых прекрасных из всех, что когда-либо гарцевали в Гайд-парке[41 - Гайд-парк – крупнейший из королевских парков в Лондоне, излюбленное место отдыха лондонцев.] или в Сент-Джеймсском парке[42 - Сент-Джеймсский парк – старейший парк в центре Лондона при дворце с тем же названием, где долгое время находилась королевская резиденция.] под окнами большой гостиной королевы Виктории[43 - Королева Виктория – Александрина-Виктория (1819–1901), королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии (1837–1901), императрица Индии (1876–1901), эпоха правления которой была названа в ее честь викторианской.]. Ими самым аккуратным манером правил совсем юный жокей в белых кожаных лосинах и зеленой курточке; медные детали упряжи, ступицы колес, ручки на дверцах блестели, словно золото. Взгляды всех присутствующих обратились к роскошному экипажу, который, выписав на песке плавную, точно циркулем начерченную, линию, остановился рядом с другими колясками. В карете находилась дама, но мы успели различить только кончик туфельки, лежавшей на переднем сиденье, краешек шали и большой зонт с белыми шелковыми оборками. Затем зонт закрылся, и перед нами воссияло лицо несравненной красоты. Я был верхом и смог подъехать достаточно близко, чтобы не упустить ни одной черточки этого чуда природы. Незнакомка была в платье цвета морской волны с серебристым глянцем: только очень уверенная в себе блондинка может отважиться на такое, ибо на подобном фоне всякая женщина с небезупречной кожей выглядит черной как смоль. Огромная шаль из белого плиссированного крепдешина, сплошь покрытого вышивкой того же цвета, окутывала ее мягкими волнами, будто туника на скульптурах Фидия[44 - Огромная шаль… окутывала ее мягкими волнами, будто туника на скульптурах Фидия. – До нашего времени сохранились лишь некоторые из работ древнегреческого скульптора Фидия (ок. 490–430 гг. до н. э.), и в частности, колоссальная статуя Афины Парфенос (ок. 438 г. до н. э.), одна из копий которой хранится в Античном собрании Государственных музеев Берлина. Афина Фидия одета в длинную тунику, ниспадающую широкими, струящимися складками.]. Шляпка тончайшей флорентийской соломки, украшенная незабудками и нежными стеблями водных растений с узкими сине-зелеными листьями, служила ореолом ее головке, а драгоценностями красавица явно пренебрегала – лишь золотая ящерка, усеянная бирюзой, поблескивала на руке, сжимавшей зонтик из слоновой кости.

Простите, доктор, эту картинку из журнала мод влюбленному, для которого даже такие мельчайшие воспоминания обретают огромную значимость. Густые светлые локоны подобно потокам света двумя пышными волнами ниспадали по обе стороны ее лба, белого и чистого, словно свежий снег, выпавший ночью на самую высокую вершину Альп. Длинные ресницы – тонкие, как те золотые нити, с помощью которых средневековые миниатюристы изображают сияние вокруг головок ангелов, – наполовину скрывали ее глаза зелено-голубого цвета, цвета бликов, играющих под лучами солнца на поверхности ледников. Божественно очерченные губы алели, будто створки раковины Венеры, а щеки походили на стыдливые белые розы, краснеющие от признаний соловья и поцелуев бабочек. Ни одному художнику не под силу передать их неземную пленительность, свежесть и прозрачность; казалось, их оттенок никак не может быть обязан той красной жидкости, что течет в наших венах; лишь первые проблески Авроры на вершине Сьерра-Невады, алые сердечки некоторых белых камелий, паросский мрамор[45 - Паросский мрамор – мрамор с острова Парос, одного из Кикладских островов в Эгейском море. Этот мрамор, который систематически добывался в IV веке фракийскими рабами, был чистым и мелкозернистым и потому хорошо подходил для изготовления скульптур.], просвечивающий сквозь розовую газовую вуаль, дают отдаленное представление об их цвете. Шея, открытая взору между лентами шляпки и шалью, сияла белизной с опаловым отливом по краям. С первого взгляда внимание привлекал не рисунок этой яркой головки, а только ее колорит – точно так воспринимаются добротные произведения венецианской школы[46 - Венецианская школа – стиль живописи, сложившийся в эпоху Возрождения в Венеции. Его отличительной чертой являются любовь к свету и насыщенность красок.]. Вместе с тем ее абрис чистотой и изяществом напоминал античные профили, вырезанные на агатовых камеях.

Как Ромео забыл Розалинду, встретив Джульетту[47 - Как Ромео забыл Розалинду, встретив Джульетту… – Ошибка Готье: Розалинда – героиня пьесы Шекспира «Как вам это понравится».Полюбив Джульетту, Ромео говорит священнику: «Нет, с Розалиной у меня конец, / Я имя позабыл ее, отец» (см. Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт II, сц. 3, 45–46. Пер. Б. Пастернака).], так и я, увидев эту недосягаемую красавицу, забыл все мои прошлые увлечения. Страницы моего сердца снова стали чистыми: все имена, все воспоминания стерлись. Я более не понимал, что могло привлекать меня в тех вульгарных связях, которых редко избегают молодые люди, я упрекал себя за них, словно за измену. Новая жизнь началась для меня с этой роковой встречи.

Ее карета покинула Кашины и поворотила в город, унося ослепительное видение. Я подъехал к молодому, весьма любезному русскому, большому любителю курортов, из тех, что встречаются во всех космополитических салонах Европы и знают всю подноготную их завсегдатаев, завел разговор о незнакомке и узнал, что это была графиня Прасковья Лабинская, литовка из знатного и очень богатого рода, чей муж вот уже два года воевал на Кавказе[48 - …муж вот уже два года воевал на Кавказе. – Имеется в виду Кавказская война 1817–1864 годов, в результате которой Кавказ был полностью присоединен к Российской империи. См. также примечание 11 к главе III.].

Не стоит останавливаться на том, какие уловки пришлось пустить мне в ход, чтобы добиться приема у графини – в отсутствие графа она весьма настороженно относилась к новым знакомствам – но наконец я был принят: две вдовствующие княгини и четыре баронессы без возраста поручились за меня своей древней добродетелью.

Графиня Лабинская сняла великолепную виллу, в прошлом принадлежавшую семье Сальвиати[49 - Графиня… сняла… виллу, в прошлом принадлежавшую семье Сальвиати… – Вилла Сальвиати – исторический памятник в окрестностях Флоренции. Замок, построенный в начале XV столетия и окруженный парком, с 1450 года стал собственностью Аллемано Сальвиати – знатного флорентийца. Из этой семьи вышли несколько кардиналов и один художник. На этой же вилле жил Филиппо Сальвиати (1583–1614) – друг Галлилея и последователь Коперника.], в полулье от Флоренции; всего за несколько дней она сумела привнести современный комфорт в этот старый дом, ничем не нарушив его суровую красоту и строгую элегантность. Тяжелые портьеры с вышитыми гербами удачно вписывались в стрельчатые арки; мебель старинной формы гармонировала со стенами, покрытыми темно-коричневым деревом или фресками приглушенных тонов, походившими на средневековые гобелены; ничто – ни яркие краски, ни кричащее золото – не раздражало глаз, наш век нигде не диссонировал с прошлым. Графиня же столь естественно выглядела в роли владетельницы замка, что, казалось, старый дворец был некогда построен именно для нее.

Если поначалу меня поразила лучезарная красота Прасковьи, то после нескольких визитов я был совершенно покорен ее редким, тонким и развитым умом. Когда она говорила о чем-то интересном, ее душа, так сказать, оголялась и делалась зримой. От белой кожи, словно от алебастра[50 - Алебастр – минерал молочно-белого цвета, разновидность гипса.], исходило свечение, лицо покрывалось фосфоресцирующими бликами, светлым трепетом, о котором говорит Данте, когда живописует великолепие рая[51 - … лицо покрывалось фосфоресцирующими бликами, светлым трепетом, о котором говорит Данте, когда живописует великолепие рая… – «Рай» Данте целиком построен на образах, связанных с божественным светом, солнцем, лучами, пламенем, огнем, белизной, сиянием, блеском и т. п. «Лучезарность», «светоносность» характеризуют и образ Беатриче. Ср., напр., в пер. М. Лозинского: «Когда мой облик пред тобою блещет / И свет любви не по-земному льет, / Так что твой взор, не выдержав, трепещет, / Не удивляйся…» (Данте. Божественная комедия. Рай. V. 1–4); «Я взгляд возвел к той, чьи уста звучали / Так ласково… Одно могу сказать про то мгновенье: / Что я, взирая на нее, вкушал / От всех иных страстей освобожденье, / Пока на Беатриче упадал / Луч Вечной Радости и, в ней сияя, / Меня вторичным светом утолял» (Там же. XVIII. 7—18) – слова Беатриче и автора соответственно.]; можно сказать, вам являлся ангел во плоти. Рядом с ней я был ослеплен, ошеломлен и потому очень глуп. Поглощенный созерцанием ее красоты, зачарованный звуками небесного голоса, превращавшего каждую фразу в несказанную музыку, я, вместо подобающих ответов, лепетал нечто бессвязное, отнюдь не делавшее чести моему уму. Слова выдавали мое смятение, мою непроходимую тупость, и порой едва уловимая ирония дружеской улыбкой скользила по прелестным губам Прасковьи.

Я не открывал графине своих чувств; глядя на нее, я лишался разума, сил, отваги; сердце билось, как будто хотело вырваться из груди и броситься на колени его повелительницы. Сотни раз я решал объясниться, но непреодолимая застенчивость останавливала меня; малейшая холодность или сдержанность графини повергали меня в глубочайший транс, сравнимый лишь с чувствами приговоренного к смертной казни, который, положив голову на плаху, ждет, когда лезвие топора рассечет его шею. Нервные судороги душили меня, тело обливалось холодным потом. Я краснел, бледнел и уходил, не проронив ни слова, с трудом находя дверь и шатаясь как пьяный на ступенях ее дома.

Переступив порог, я вновь обретал способность мыслить и оглашал окрестности самыми пламенными дифирамбами[52 - Дифирамб – здесь: преувеличенная, восторженная похвала.]. Я посылал моему воображаемому идолу тысячу признаний, столь красноречивых, что перед ними никто не смог бы устоять. В моих немых апострофах[53 - Апострофа – риторический прием, обращение (воззвание) к воображаемому лицу или неодушевленному предмету.]я равнялся с величайшими поэтами. Песни Песней Соломона с ее пьянящим восточным ароматом и лиризмом, навеянным гашишем, сонетам Петрарки[54 - Петрарка Франческо (1304–1374) – итальянский поэт, чьи сонеты, посвященные Лауре, идеализированной возлюбленной, сформировали язык любовной лирики Возрождения.] с их платонической тонкостью и возвышенной изысканностью, «Интермеццо» Генриха Гейне[55 - «Интермеццо» Генриха Гейне – см. примечание 28 к главе I.] с его нервической и исступленной чувственностью было далеко до этих нескончаемых душеизлияний, которым я отдавался весь, без остатка. После каждого такого монолога мне казалось, что покоренная графиня вот-вот спустится с небес, и не раз я сплетал руки на груди, думая, что заключаю ее в объятия.

Я был настолько одержим, что часами, как литанию любви, повторял только два слова: Прасковья Лабинская. Находя несказанное очарование в звуках ее имени, я медленно перебирал их, словно жемчужины, или выпаливал горячечной скороговоркой богомольца, впадающего в экстаз от собственной молитвы. Иногда я чертил дорогое сердцу имя на самой красивой веленевой бумаге[56 - Веленевая бумага – плотная бумага высшего сорта, внешне похожая на веленьтонкий пергамент из телячьей кожи. Впервые изготовлена в Англии в 1757 году.], украшал его буквы каллиграфическими изысками средневековых рукописей, золотыми тенями, лазурными виньетками, изумрудными разводами. С пылкой кропотливостью и ребяческой дотошностью я посвящал этой работе долгие часы, разделявшие мои визиты к графине. Больше я ничем не мог заниматься, даже читать. Меня интересовала Прасковья – и только; я не распечатывал письма, приходившие из Франции. Не раз я пытался побороть себя, вспоминал известные всем влюбленным аксиомы обольщения и стратагемы[57 - Стратагема – военная хитрость.], которые пускают в ход вальмоны[58 - Вальмон – персонаж романа Пьера-Шодерло де Лакло (1741–1803) «Опасные связи» (1782). Знатный господин, опытный обольститель и распутник.] из Кафе де Пари[59 - Кафе де Пари – один из самых знаменитых и модных парижских ресторанов, находящийся на бульваре Итальянцев. Открыт в 1822 году в бывшем особняке русского миллионера Демидова. Существует по сей день.] и донжуаны из Жокей-клуба, но применить их мне не хватало духу, и я досадовал, что нет у меня под рукой, как у стендалевского Жюльена Сореля, пачки посланий, чтобы переписывать их по одному и каждый день отсылать графине[60 - …досадовал, что нет у меня под рукой, как у стендалевского Жюльена Сореля, пачки посланий, чтобы переписывать их по одному и каждый день отсылать графине. – Аллюзия на роман Стендаля «Красное и черное» (1830), главный герой которого, Жюльен Сорель, чтобы завоевать сердце Матильды де Ла-Моль притворился, что любит другую, и воспользовался подаренными ему чужими любовными письмами (см. Стендаль. Красное и черное. Ч. II, гл. XXIV–XXX).]. Любовь заполняла меня целиком, я довольствовался ею, ничего не требуя в ответ и не имея ни малейшей надежды, ибо в моих самых смелых мечтах я едва касался губами розовых пальчиков Прасковьи. Даже в XV веке юный послушник, припавший к подножию алтаря, и преклоненный рыцарь в тяжелых доспехах не испытывали к своей мадонне такого рабского обожания.

Господин Бальтазар Шербонно выслушал Октава с глубоким вниманием, поскольку для него исповедь молодого человека была не просто любовной историей, и сказал, как бы сам себе, когда рассказчик на мгновение умолк:

– Да, вот диагноз любви-страсти, любопытной болезни, с которой я столкнулся лишь однажды, в Шандернагоре[61 - Шандернагор – французская транскрипция названия индийского города Чандранагор, расположенного в Бенгалии, на севере от Калькутты. Город являлся французской колонией с 1673 по 1763 годы и с 1783 по 1793 годы.], где юная пария[62 - Пария – здесь: представительница одной из низших кастовых групп (неприкасаемых) в Южной Индии.] влюбилась в брахмана. Она умерла, бедная девочка, но то была дикарка, а вы, господин Октав, – цивилизованный человек, вас мы вылечим.

Закончив это маленькое отступление, врач подал господину де Савилю знак продолжать, сложил ногу, как саранча свою членистую ланку, и подпер коленом подбородок, устроившись в невообразимой для любого другого человека, но, похоже, любимой своей позе.

– Не хочу докучать вам деталями моих тайных страданий, – продолжил Октав, – и перейду к решающей сцене. Однажды, не сумев долее сдерживать настоятельное желание видеть графиню, я пришел раньше обычного. Было душно, надвигалась гроза. Я не нашел госпожу Лабинскую в гостиной. Графиня расположилась под стройными колоннами портика, выходившего на террасу со ступеньками в сад; она приказала вынести туда пианино, плетеные кресла и канапе. Жардиньерки, полные великолепных цветов – нигде нет таких свежих и таких ароматных цветов, как во Флоренции, – стояли между колоннами и наполняли благоуханием редкие дуновения ветра, долетавшего с Апеннин[63 - Апеннины – горная система, проходящая почти через весь Аппенинский полуостров, на котором находится большая часть Италии. Находится восточнее Флоренции.]. В просветах аркады виднелись стриженые тисы и самшиты, над ними возвышались несколько столетних кипарисов, там обитали вычурные мраморные божества в духе Баччо Бандинелли[64 - Бачио Бандинелли (1493–1560) – флорентийский скульптор, представитель классицизма.] и Амманати[65 - Амманати Бартоломео (1511–1592) – флорентийский скульптор и архитектор, соединивший в своем творчестве классицизм и пышное барокко.]. Вдали, над силуэтом Флоренции, вырисовывались округлый купол Санта-Мария-дель-Фьоре[66 - Санта-Мария-дель-Фьоре – кафедральный собор Богоматери во Флоренции, построен Арнольдо ди Камбио (1245–1310) в готическом стиле. Собор был закончен в 1434 году и на момент завершения был самым большим в Европе. Его красный купол, являющийся символом Флоренции, состоит из восьми граней и по диаметру (сорок два метра) не имеет равных в мире.] и устремленная ввысь квадратная башня Палаццо Веккьо[67 - Палаццо Веккьо (Старый дворец) – каменный дворец-крепость с башней высотой девяносто четыре метра. Зодчий – А. ди Камбио (см. примечание 37 к данной главе).].

Графиня в небрежной позе полулежала на тростниковом канапе и никогда еще не казалась мне такой прекрасной. Ее тело, утомленное от жары, утопало, словно тело морской нимфы в белой пене, в просторном пеньюаре из индийского муслина, обшитого сверху донизу оборками, напоминавшими серебристые гребни волн. Стальная черненая брошь из Хорасана[68 - Хорасан – историческая область и название государства, которое включало северовосточную часть современного Ирана, юг современного Туркменистана и северную часть Афганистана. В XIV–XV веках был важнейшим центром науки, искусств и ремесел.] скрепляла на груди это платье, легкое, как одежды, что струятся вокруг Ники, завязывающей сандалию[69 - …одежды, что струятся вокруг Ники, завязывающей сандалию. – Барельеф, изображающий богиню победы Нику, находился на парапете храма Ники Аптерос (424 г. до н. э.) в Афинах на Акрополе. Хранится в музее Акрополя.]. Из рукавов, доходивших до локтей, подобно пестику из чашечки цветка, выглядывали руки; их цвет превосходил чистотой алебастр, из которого флорентийские скульпторы делают копии античных статуй. Широкий черный пояс с длинными концами смело нарушал всю эту белизну. Сочетание черного и белого, напоминавшее о трауре, могло бы навеять печаль, если бы из-под нижней складки муслина не выглядывал задорный носок маленькой черкесской туфельки из синего сафьяна с желтыми рельефными арабесками.

Светлые, будто наполненные воздухом волосы графини открывали чистый лоб и прозрачные виски, образуя своего рода нимб, в котором переливались золотые искорки света.

Рядом с ней, на стуле, трепетала от ветра большая шляпа из рисовой соломки, украшенная такими же черными лентами, как пояс ее платья, и покоилась пара шведских перчаток[70 - Шведские перчатки – тонкие замшевые перчатки с удлиненными манжетами, модные в 1850—1860-х годах.], оставшихся не надетыми. Увидев меня, Прасковья захлопнула книгу – стихи Мицкевича[71 - …Прасковья захлопнула книгу – стихи Мицкевича… – Адам Мицкевич (1798–1855) – один из величайших поэтов Польши, основатель польского романтизма.] – и приветливо кивнула. Она была одна – редкое и благоприятное обстоятельство. Я сел напротив, в кресло, на которое она мне указала. На несколько минут воцарилось молчание, которое грозило стать тягостным, но я не мог вспомнить ни одной расхожей фразы, уместной в таких случаях. Мысли путались, волны пламени поднимались от сердца к щекам, а любовь кричала мне: «Не упусти случая!»

Не знаю, что бы я сделал, если бы графиня, угадав причину моего смятения, не приподнялась и не протянула прекрасную руку, как будто желая прикрыть мне рот.

«Ни слова, Октав… Вы любите меня, я знаю, чувствую, верю. И я нисколько не сержусь на вас, ведь мы не вольны в любви. Другие, более жестокосердные, женщины сделали бы вид, что оскорблены, а я вам сочувствую, ибо не могу ответить вам любовью и мне очень грустно служить причиной вашего несчастья. Очень жаль, что вы повстречались со мной, – будь проклят каприз, заставивший меня покинуть Венецию ради Флоренции… Сначала я надеялась, что моя упорная холодность утомит и оттолкнет вас, но настоящему чувству, все признаки которого я читаю в ваших глазах, ничто не помеха. Я не хочу, чтобы моя нежность дала вам повод к напрасным надеждам и мечтам, не принимайте сострадание за поощрение. Ангел с алмазным щитом и сверкающим копьем[72 - Ангел с алмазным щитом и сверкающим копьем… – Со щитом и копьем изображаются архангел Михаил, ангел Рафаил и другие ангелы-воители, которые сражались с Сатаной (Драконом). См.: Нав. 5: 13–14; Откр. 12: 7–9.] охраняет меня от всякого соблазна, этот ангел – моя любовь, ибо я обожаю графа Лабинского. Мне выпало счастье обрести страсть в замужестве».

Это признание, столь чистосердечное, доброжелательное и благородно-целомудренное, извергло поток слез из-под моих ресниц, я почувствовал, как у меня в груди лопнула пружина жизни.

Взволнованная Прасковья встала и, повинуясь женской жалости, нежно провела батистовым платком по моим векам.

«Ну же, не плачьте, – промолвила она, – я вам запрещаю. Постарайтесь думать о чем-то другом, представьте, что я навсегда уехала, умерла, забудьте меня. Путешествуйте, работайте, окунитесь в жизнь, ищите утешения в искусстве или любви…»

Я негодующе покачал головой.

«Вы думаете, что будете меньше страдать, продолжая видеть меня? – спросила графиня. – Приходите, я всегда приму вас. Бог учит прощать нашим врагам, так почему же поступать иначе с теми, кто нас любит? Однако мне кажется, что разлука – более надежное средство. Года через два мы сможем пожать друг другу руки безо всякого риска… Для вас», – добавила она, попытавшись улыбнуться.

На следующий день я уехал из Флоренции, но ни учение, ни путешествия, ни время не избавили меня от страданий, я знаю, что погибаю. Не мешайте мне, доктор!

– И с тех пор вы не видели графиню? – Голубые глаза доктора странно блеснули при этом вопросе.

– Нет, – ответил Октав, – но сейчас она в Париже. – И он протянул господину Бальтазару Шербонно карточку с выгравированными на ней словами: «Графиня Прасковья Лабинская принимает по четвергам».

Глава III

В те годы изредка, но все же попадались прохожие, которые, стремясь избежать облаков пыли и щегольского шума Елисейских полей, предпочитали прогуляться от оттоманского посольства[73 - Оттоманское посольство – посольство Османской империи, которая на Западе именуется Оттоманской. Существовало до Первой мировой войны, после которой империя распалась.] в сторону Елисейского дворца[74 - Елисейский дворец – находится на пересечении проспектов Фобур-Сент-Оноре и Мариньи, в одном квартале от Елисейских полей. Построен в 1718 году по проекту архитектора Молле для графа д’Эвре и вскоре приобретен мадам де Помпадур; позже служил резиденцией Каролины Бонапарт и императрицы Жозефины. С 1873 года – резиденция президента Франции.] по уединенному тенистому проспекту Габриеля, окаймленному с одной стороны деревьями, а с другой – садами. И среди этих любителей тишины мало нашлось бы таких, кто не остановился бы, заглядевшись с восхищением, смешанным с завистью, на редкой красоты особняк, где, казалось, богатство в виде исключения живет под одной крышей со счастьем.

Кому не случалось замедлить шаг у решетки парка, засмотреться на утопающее в пышной зелени белое здание и удалиться с тяжелым сердцем, как будто за этими стенами укрылась мечта всей жизни? Другие дома, напротив, своим видом навевают нескончаемую грусть. Тоска, запустение, отчаяние оставляют на их фасадах серый налет и сушат полуголые верхушки деревьев; облупившиеся статуи зарастают мхом, цветы увядают, вода в фонтанах зеленеет, дорожки зарастают, несмотря на все старания садовника, а птицы, если они еще не улетели, смолкают.

Сады, расположенные в конце проспекта Габриеля, отделялись от него канавой и тянулись более или менее широкими полосами до особняков, парадные фасады которых выходили на улицу Фобур-Сент-Оноре[75 - Сады, расположенные в конце проспекта Габриеля… тянулись… до особняков, парадные фасады которых выходили на улицу Фобур-Сент-Оноре. – Обе эти улицы находятся в восьмом округе Парижа (см. примечание 6 к главе I) и тянутся параллельно Елисейским полям. От дома Октава на улице Сен-Лазар до дома Прасковьи на проспекте Габриеля всего два километра.]. Сад, окружавший упомянутый особняк, заканчивался у канавы насыпью, над которой высилась ограда из крупных необработанных камней, выбранных за любопытную неправильность их формы; шероховатые и неровные, эти стены подобно кулисам обрамляли свежий зеленый пейзаж, заключенный между ними.

Опунция, алый ваточник, зверобой, камнеломка, цимбалярия, очиток, альпийский горицвет, ирландский плющ, укоренившись в щелях кладки и уцепившись за малейшие ее выступы, прикрывали зеленью самых разных форм и оттенков строгий фон камней – живописец и тот не нашел бы более выгодного переднего плана для своего полотна.

Боковые стены этого земного рая прятались под вьющимися растениями: кирказон, синий страстоцвет, колокольчик, жимолость, гипсолюбка, китайская глициния, греческий обвойник сплетались своими усиками, корнями-прицепками, шипами и стеблями в сплошной живой занавес; счастье не желает жить в заточении, и благодаря этой зелени сад походил скорее на полянку в лесу, чем на клочок земли, со всех сторон теснимый городом.

Немного отступив от каменных оград, живописными группами стояли деревья с пышной листвой контрастных оттенков: лаковое дерево, канадская туя, американский клен, зеленый ясень, белая ива и южный каркас, над которыми возвышались две или три лиственницы. Между деревьями простирался идеально ровный газон из райграса[76 - Райграс – травянистое растение, райграс пастбищный, или райграс английский. Используется для создания густых и устойчивых газонов.]; тонкий, мягкий и шелковистый, словно бархат королевской мантии, и такого изумрудного цвета, какого добиваются только в английских усадьбах; естественный ковер, на котором так любит покоиться глаз и который боится помять нога; растительный покров, где днем дозволено резвиться на солнце ручной лани с маленькой герцогской дочкой в кружевном платье, а ночью при свете луны проскользнуть какой-нибудь Титании из Вест-Энда под руку с Обероном[77 - …дозволено… проскользнуть… Титании из Вест-Энда под руку с Обероном… – Титания и Оберон – королева фей и ее муж, наделенный властью Купидона, из комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» (1595). Вест-Энд – район фешенебельных особняков в Лондоне.], чье имя внесено в Книгу пэров и баронов[78 - Книга пэров и баронов – британский реестр дворянских семейств. Первый том «Peerage of England, Scotland and Ireland» был опубликован Джоном Дебретом в 1802 году, второй – «Baronetage of England» – в 1808 году. К середине XIX века эти два тома слились в один и издавались под разными названиями, например, в 1879 году вышел «Debrett’s Peerage, Baronetage, Knightage and Titles of Courtesy».].

Искусственный дождик поддерживал траву в свежем и влажном состоянии даже в самые засушливые дни лета. Вокруг коротко стриженного газона желтой лентой бежала аллея из песка, тщательно просеянного, дабы, не дай бог, осколок раковины или острый камешек не поранили аристократические ножки, оставлявшие на нем свои нежные отпечатки.

В то время, когда происходила эта история, по краям газона взрывался цветочный фейерверк из пышной герани, чьи алые соцветия пылали на фоне темной земли.

Завершалась перспектива изящным фасадом особняка. Стройные колонны ионического ордера[79 - Ионический ордер – один из трех (средний по визуальной тяжести, считавшийся «женственным») ордеров греческой системы архитектурных ордеров, сформировавшейся в V веке до н. э.], поддерживавшие аттик[80 - Аттик – стенка над венчающим сооружение (дом, триумфальная арка) карнизом, часто украшаемая рельефом или надписями. Иногда аттиком служит невысокий этаж.], каждый угол которого поверху украшали мраморные скульптурные группы, придавали дому вид греческого храма, перенесенного сюда по капризу миллионера, и подправляли, навевая мысли о поэзии и искусстве, все, что могло показаться чрезмерным в этом великолепии. Между колоннами виднелись шторы в широкую розовую полоску. Почти всегда опущенные, они подчеркивали окна, которые распахивались в портик, подобно стеклянным дверям.

Когда своенравное небо Парижа соизволяло натянуть позади этого маленького палаццо лазурное полотнище, особняк так выгодно смотрелся на фоне зеленых куп, что его можно было принять за временное пристанище королевы фей[81 - Пристанище королевы фей – см. примечание 5 к данной главе.] или за увеличенную картину Барона[82 - Барон Анри (1816–1895) – французский живописец, мастер небольших жанровых композиций классического стиля.].

По бокам особняка выдавались в сад две оранжереи; их стеклянное покрытие между позолоченными рамами переливалось на солнце, подобно бриллиантам, создавая для множества редких и ценных экзотических растений иллюзию их родного климата.

Пройдись какой-нибудь поэт по проспекту Габриеля при первых проблесках Авроры, он услышал бы, как соловей выводит последние трели своего ноктюрна, да увидел бы, как дрозд в желтых тапочках прогуливается, будто у себя дома, по аллее сада. Зато ночью, когда стихает шум экипажей, возвращающихся из Оперы, тот же поэт смутно различил бы чью-то белую тень под руку с красивым молодым человеком и вернулся бы в свою тесную мансарду со смертельной тоской на сердце.

Именно здесь, как читатель уже догадался, жила с некоторых пор графиня Прасковья Лабинская и ее муж граф Олаф Лабинский, вернувшийся с Кавказа после победоносной кампании, где он если и не сражался врукопашную с мистическим и неуловимым Шамилем[83 - Шамиль (1799–1871) – третий имам Дагестана и Чечни (1834–1859 гг.), лидер кавказских народов в их борьбе против российских колонизаторов (см. примечание 19 к главе II).], то наверняка имел дело с самыми фанатичными и преданными мюридами[84 - Мюрид – воин, участник борьбы за «истинную веру», то есть ислам. Мюридизм стал знаменем национально-освободительного движения на Кавказе и крупным идейно-политическим фактором, позволившим кавказским народам оказывать упорное и длительное сопротивление имперским войскам.] знаменитого имама. Он избежал пули, как избегают их только отчаянные смельчаки, которые устремляются навстречу опасности, а кривые дамасские сабли диких воинов ломались о его грудь, не причиняя ей вреда. Отвага служила ему неуязвимой броней. Граф Лабинский обладал той бесшабашной храбростью, что свойственна только славянам, которые любят риск как таковой, и о которых можно сказать словами одной старинной скандинавской песни: «Они убивают и погибают, смеясь!»

Упоение, с каким вновь обрели друг друга супруги, для которых брак был не чем иным, как страстью, дозволенной Богом и людьми, смог выразить только Томас Мур в своей «Любви ангелов»[85 - Упоение… смог выразить только Томас Мур в своей «Любви ангелов»! – Томас Мур (1779–1852) – поэт, признанный певцом Ирландии после публикации сборника «Ирландские мелодии» (1832–1834), сто тридцать стихотворений из которого были положены на музыку. Стихотворением «Любовь ангелов» (1823), повествующем о злоключениях трех ангелов, влюбленных в смертных дев, Мур положил начало жанру «ангельской» поэзии, вдохновившей других поэтов, в частности Альфреда де Виньи.]! Каждой капле чернил с нашего пера следовало бы превратиться в частицу света, а каждому слову – высохнуть на бумаге, пылая и благоухая, подобно крупице ладана. Как описать две души, слитые воедино, похожие на две капли росы, которые, скатившись по лепестку лилии, встретились, смешались, поглотили друг друга и превратились в одну неделимую жемчужину? Поскольку счастье – редкий гость в этом мире, человек не подумал об изобретении слов, способных его передать, тогда как слова для изображения душевных и физических страданий занимают бесчисленные колонки в словарях всех языков.

Олаф и Прасковья полюбили друг друга еще детьми, сердце каждого из них билось при звуках лишь одного-единственного имени, почти с колыбели они знали, что будут принадлежать друг другу, – все остальное для них не существовало. Можно сказать, в них воссоединились половинки платоновского андрогина, искавшие друг друга после первоначального разъединения[86 - …воссоединились половинки платоновского андрогина, искавшие друг друга после первоначального разъединения… – Имеется в виду миф, изложенный в диалоге Платона (427–347 гг. до н. э.) «Пир» (ок. 385 г. до н. э.). Согласно этому мифу, когда-то у людей существовал третий пол – андрогины, которые соединяли в себе и мужское, и женское начала. Страшные своей силой, они посягали даже на власть богов, за что Зевс разрубил их пополам и перемешал. С тех пор получившиеся половинки ищут друг друга, потому что жаждут вернуть целостность своей душе. Эта легенда наложила глубокий отпечаток на художественную традицию Запада, и, в частности, на романтическое толкование любви, которое очень точно изложено Готье в этом пассаже.], они образовали ту двуединость, которая являет собой полную гармонию, и так, бок о бок, шли, точнее, летели, по жизни в едином порыве, словно два голубя, влекомых, как прекрасно сказал Данте, одной волей[87 - …летели… словно два голубя, влекомых, как прекрасно сказал Данте, одной волей – имеются в виду строки из «Божественной комедии» Данте. Ср. в пер. М. Л. Лозинского: «Как голуби на сладкий зов гнезда, / Поддержанные волею несущей, / Раскинув крылья, мчатся без труда…» (Ад. V. 82–84).].

Дабы ничто не омрачало это блаженство, огромное богатство защищало его, подобно золотому куполу. Стоило этой лучезарной паре появиться, и нищие забывали о своих страданиях и убожестве, а слезы высыхали. Олафу и Прасковье был свойственен тот благородный эгоизм, каковым наделены все счастливые люди, в своем свечении они не были глухи к чужой боли.

С тех пор, как политеизм[88 - Политеизм – многобожие, религия, основанная на вере во многих и разных богов. Готье имеет в виду, прежде всего, религию древних греков и римлян.] унес с собой молодых богов, этих улыбчивых гениев и юных небесных созданий с их абсолютно совершенными, гармоничными и идеально чистыми формами, с тех пор как античная Греция перестала петь гимн красоте строфами Пароса[89 - …петь гимн красоте строфами Пароса… – То есть воспевать красоту богов в изваяниях из паросского мрамора (см. примечание 16 к главе II).], человек жестоко злоупотребляет данным ему дозволением быть уродливым и, хоть создан по образу и подобию Божьему, представляет Бога на земле довольно скверно. Но граф Лабинский сим дозволением не воспользовался: немного вытянутый овал лица, тонкий, изящный нос, четко очерченные губы, подчеркнутые светлыми, лихо закрученными усами, слегка выдающийся подбородок с ямочкой и черные глаза – пикантная особенность, притягательная странность – все это делало его похожим на одного из ангелов-воителей, Михаила или Рафаила[90 - …ангелов-воителей, Михаила или Рафаила… – См. примечание 43 к главе II.], которые в золотых доспехах борются с демоном. Он был бы слишком красив, если бы не мужественный блеск в его темных зрачках и загар, которым покрыло его азиатское солнце.

Граф был среднего роста, худощав, строен, нервозен, однако под видимой хрупкостью он прятал стальные мускулы. Когда по случаю какого-нибудь посольского бала Олаф надевал костюм польского вельможи, шитый золотом, сверкающий бриллиантами и усыпанный жемчугом, он проходил между гостями, подобно яркому видению, вызывая зависть мужчин и восхищение женщин, к которым, благодаря Прасковье, сделался совершенно равнодушным. Нет нужды добавлять, что граф обладал не только внешними достоинствами. Он также был наделен и умом, и сердцем. Добрые феи щедро одарили его в колыбели, а злая колдунья, которая все портит, в тот день пребывала в исключительно хорошем настроении[91 - Добрые феи… одарили его в колыбели, а злая колдунья… пребывала в… хорошем настроении. – Шутливая аллюзия на знаменитую сказку Шарля Перро (1628–1703) «Спящая красавица (1697).].

Вы понимаете, что с таким соперником Октав де Савиль тягаться не мог, и что он правильно поступил, решив спокойно умереть на подушках своего дивана, несмотря на надежду, которую пытался внушить его сердцу фантасмагорический доктор Бальтазар Шербонно. Забыть Прасковью было единственным, но невозможным лекарством, увидеть ее снова – для чего? Октав чувствовал, что воля молодой женщины никогда не ослабеет, а сердце останется нежным, но неумолимым, сочувствующим, но холодным. Он опасался, как бы его плохо зарубцевавшиеся раны вновь не открылись и не начали кровоточить при виде той, которая невольно убивала его, и при этом ни в чем не винил ее, свою возлюбленную и свою убийцу!

Глава IV

Два года прошло с тех пор, как графиня Лабинская прервала признание в любви, которое считала недопустимым. Октав, низвергнутый с высот своей мечты, бежал из Флоренции. Клюв черной тоски терзал его печень, но юноша никак не давал о себе знать Прасковье. Единственное слово, которое он хотел бы ей написать, было под запретом. Не раз обеспокоенная графиня вспоминала своего бедного обожателя: неужто ему удалось ее забыть? Она желала, чтобы это было так, и в то же время, несмотря на полное отсутствие кокетства, свойственное всем небожителям, знала, что такое невозможно. Ведь в глазах Октава пылал огонь неугасимой страсти, в этом графиня не сомневалась. Любовь и боги узнают друг друга с первого взгляда: мысль об Октаве, как мимолетное облачко, омрачало ясную лазурь счастья графини и внушало ей легкую грусть, подобную той, что испытывают ангелы, когда на небесах вспоминают о земле. Ее прелестная душа страдала оттого, что где-то есть человек, которого она сделала несчастным. Но чем может помочь звезда, сияющая на вершине небосвода, безвестному пастырю, в отчаянии воздевающему к ней руки? Да, в далеком прошлом Феба в серебряных лучах спускалась с небес к Эндимиону[92 - …Феба… спускалась… к Эндимиону… – Феба – одно из прозвищ римской богини охоты Дианы, сестры-близнеца бога света Аполлона.В классическом варианте мифов она девственница и защитница целомудрия. Эндимион – прекрасный юноша, внук Эола, которого Зевс обрек на вечный сон в пещере горы Латмос по просьбе влюбленной в Эндимиона Фебы, попросившей для него вечной молодости. Феба неоднократно навещала Эндимиона и родила от него пятьдесят дочерей.], но она не была замужем за польским графом.

Переехав в Париж, графиня Лабинская послала Октаву то вежливое приглашение, которое доктор Бальтазар Шербонно рассеянно вертел между пальцами. Не дождавшись визита, она, хоть и желала Октаву выздоровления, подумала в порыве невольной радости: «Он все еще любит меня!» И однако, то была женщина ангельской чистоты, целомудренная, как девственный снег на самой высокой вершине Гималаев.

Даже у Господа Бога, дабы развеять скуку, которую наводит вечность, есть одна отрада – услышать, как бьется преданное ему сердце крохотного жалкого создания, обреченного на смерть на хрупком шарике, затерянном в пространстве. Прасковья была не строже Бога, а посему граф Олаф не мог винить ее за невольную слабость души.

– Я внимательно выслушал ваш рассказ, – сказал доктор Октаву, – и он убедил меня, что всякая надежда с вашей стороны была бы несбыточной. Графиня никогда не ответит на вашу любовь.

– Как видите, господин Шербонно, я прав, не пытаясь цепляться за жизнь, которая покидает меня.

– Я имел в виду, что нет надежды на обычные средства, – продолжил доктор, – однако есть еще силы оккультные[93 - …силы оккультные. – Оккультизм – общее название учений, признающих существование скрытых связей, сил в человеке и природе, доступных «избранным», «посвященным». Доктор Шербонно говорит об оккультизме Востока.]. Современная медицина отрицает их существование, но они испокон веков используются в тех далеких странах, которые невежественная цивилизация называет варварскими. Там, еще с сотворения мира, человек неразрывно слит с живой природой и знает секреты, которые в Европе считают утраченными, ибо кочевые племена, позднее превратившиеся в народы, не смогли унести их с собой. Эти секреты сначала передавались от человека к человеку в таинственной глубине храмов, затем их записали на священных языках, непонятных для непосвященных, высекли иероглифами на стенах пещер Эллоры[94 - Эти секреты… высекли иероглифами на стенах пещер Эллоры. – Эллора – величественный комплекс вырубленных в толще горы храмов, украшенных замечательными горельефами (VI–VIII века), который находится в окрестностях деревни Эллора в штате Махараштра на западе Индии, в тридцати километрах от города Аурангабад. Строго говоря, иероглифических надписей там быть не могло, поскольку в индийских языках используется слоговое письмо.]. И по сей день на склонах горы Меру, откуда берет начало Ганг[95 - …на склонах горы Меру, откуда берет начало Ганг… – Меру в индуистской мифологии – золотая гора, стоящая в центре Вселенной и являющаяся осью мира. Считалась обителью высших богов. По индуистским представлениям Меру находится где-то на севере, за Гималаями. Священная река Ганг стекает с небес сначала на Меру, а потом на землю, где превращается в реку, почитаемую индусами также священной и являющейся объектом паломничества, особенно в истоках, у гор Хардвар и Варанаси, и в месте впадения реки Джамна.], у подножия белокаменной лестницы священного города Бенарес[96 - …у подножия беломраморной лестницы священного города Бенарес… – Бенарес – европейское название священного для индусов города Варанаси, где с высокого берега реки Ганг спускаются к воде широкие мраморные лестницы с местами для омовений и кремации.], в глубине разрушенных пагод Цейлона вы можете встретить столетних брахманов, разбирающих по буквам неизвестные манускрипты, йогов, неустанно повторяющих один и тот же слог «ом»[97 - «Ом» – слово в индуизме, выражающее подтверждение или согласие и являющееся частью мантр – священных формул, обладающих мистической и духовной силой. Используется также самостоятельно как символическое и мистическое высказывание во время медитаций.] и не замечающих, что небесные птахи свили гнезда в их волосах, а также факиров, со следами от железных когтей Джаггернаута[98 - Джаггернаут – одна из ипостасей Вишну-Кришну, наиболее чтимая в Бенгалии и Ориссе. По легенде, Кришна был случайно убит охотником, и тело его предали кремации. Царь Аванти попросил воссоздать его из праха, но помешал божественному строителю, который взялся за это дело, и тот, разгневанный, оставил Джаганнатху неоконченным, без рук, без ног и, очевидно, без когтей. Но Брахма дал ему глаза и вдохнул в него душу. Изображение Джагганнатхи (простое полено с нарисованными на нем двумя кругами – глазами) находится в одном из красивейших храмов Индии в городе Пури (штат Орисса). Ассоциация Джаггернаута со злым божеством, ради которого фанатики жертвуют всем, исходит от англичан, увидевших на празднике Джагганнатхи в Пури шествие колесниц, во время которого верующие бросались под их колеса. Имя Джаггернаута в XIX веке стало синонимом культа фанатиков, слепо жертвующих ему свое состояние и жизнь.] на плечах, – все они владеют этими забытыми тайнами и творят чудеса, когда соизволяют пустить свои знания в ход.

Наша Европа, всецело поглощенная материальными интересами, и не подозревает, каких высот духа достигли индийские аскеты. Полное воздержание, медитации, пугающие своей отрешенностью, тяжелейшие посты, соблюдаемые годами, так ослабляют их тела, что, случись вам увидеть их, сидящих на корточках под раскаленным солнцем между пылающими курильницами, с длинными нестрижеными ногтями, вросшими в ладони, вы бы решили, что это египетские мумии, покинувшие свои гробницы и скорчившиеся в обезьяньих позах. Их человеческая оболочка становится лишь куколкой, которую душа, сия бессмертная бабочка[99 - …душа, сия бессмертная бабочка… – Душа и бабочка по-гречески обозначаются одним и тем же словом – психе. Бабочка, как невесомое и крылатое создание, часто служит символическим изображением души и указывает на ее воскресение (подобно тому, как сама бабочка появляется из куколки) и бессмертие. Изображение бабочки встречается на надгробиях, а младенец-Христос может быть показан рядом с бабочкой или держать ее в руке.], может по своей воле скинуть, подобно платью, или снова надеть. И пока их тощее тело остается здесь, неподвижное, ужасное на вид, словно дух ночи, застигнутый светом дня, их разум, свободный и независимый, устремляется на крыльях видений к неизмеримым высотам, к сверхъестественным мирам. Им являются странные образы и странные сны, они переходят от экстаза к экстазу[100 - Экстаз – здесь: состояние отрешенности, ясновидения, общения с потусторонними силами.] вслед за колебаниями, которые совершают минувшие годы в океане вечности, они преодолевают бесконечность во всех направлениях, присутствуют при сотворении мирозданий, при рождении богов и их метаморфозах, в их памяти всплывают знания, погребенные под вулканической лавой и водами потопов, забытые связи между человеком и стихиями. В этом чудном состоянии они бормочут слова на мертвых языках, на которых уже тысячи лет не говорит ни один из народов, населяющих земной шар, они вновь постигают первоначальное слово, слово, которое когда-то породило свет во тьме: их принимают за безумных, а они почти равны богам!

Столь неожиданная преамбула пробудила любопытство Октава. Он не спускал удивленных и вопрошающих глаз с господина Бальтазара Шербонно, ибо при всем желании никак не понимал, к чему тот клонит и какое отношение индийские аскеты имеют к его любви к Прасковье Лабинской.

Доктор, прочитав мысли Октава, взмахнул рукой, как бы отметая все вопросы, и сказал:

– Терпение, мой дорогой пациент, еще немного, и вы узнаете, в чем смысл и польза сего многословного отступления.

Очень долго, стремясь постичь, что такое разум и душа, я со скальпелем в руках исследовал трупы, распростертые на мраморных столах анатомических театров. Но ответа не добился: там, где я искал жизнь, трупы являли только смерть. И я задумал – и замысел мой был так же дерзок, как замысел Прометея, поднявшегося на небо, чтобы похитить огонь[101 - …замысел Прометея, поднявшегося на небо, чтобы похитить огонь… – Прометей – в греческой мифологии сын титана Иапета, двоюродный брат Зевса. Похитил у олимпийских богов огонь и дал его людям, за что был жестоко наказан Зевсом: Прометея приковали за руки и за ноги к скале у моря, и каждый день к нему прилетал орел и клевал его печень.], – так вот я задумал найти и уловить душу, изучить и, так сказать, препарировать ее. Я отбросил следствие ради причины и преисполнился глубокого презрения к материалистической науке, чья пустопорожность сделалась для меня очевидной. Я решил, что воздействовать на эти расплывчатые формы, на случайные и мгновенно распадающиеся сочетания молекул следует при помощи грубого эмпиризма[102 - Эмпиризм – философское учение, признающее чувственный опыт единственным источником знаний. Доктор употребляет этот термин в более узком смысле, как опыт, эксперимент.]

Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68598381) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Октав. – Выбор имени не случаен. Готье заимствовал его из романа Стендаля «Арманс, или Сцены из жизни парижского салона 1827 года». Так звали молодого аристократа, склонного к мизантропии и отличавшегося перепадами настроения, который покончил с собой, разуверившись в любимой девушке из-за низкой интриги недоброжелателей. Роман, видимо, произвел на Готье неизгладимое впечатление, позднее он присвоит фамилию героя Стендаля «де Маливер» – главному герою своей повести «Спирита». В сюжетах всех трех произведений прослеживаются несомненные параллели.

2

…сквозь одну из невидимых дыр, которых, как утверждает Теренций, у человека немало. – Имеется в виду стих из комедии римского комедиографа Теренция (190–150 гг. до н. э.) «Евнух» (161 г. до н. э.): «…plenus rimarum sum, hac atque illac perfluo» (акт I, сц. 1, 105). Ср.: в пер. А. В. Артюшкова: «…кругом в дырах, повсюду протекаю я».

3

Путешествие в Неаполь… не принесло облегчения. – Готье путешествовал по Италии с августа 1850 года. Он прибыл в Неаполь 25 октября и был выслан из него полицией 4 ноября как писатель-социалист и по необоснованному подозрению в подрывной деятельности.

4

…солнце виделось ему черным, как на гравюре Альбрехта Дюрера; летучая мышь со словом «меланхолия» на крыльях взбивала сияющую лазурь… – А. Дюрер (1471–1528) – немецкий живописец и гравер, величайший художник эпохи Возрождения, автор гравюры «Меланхолия I», на которой изображено солнце с черными лучами и летучая мышь, несущая ленту с надписью «Меланхолия». В этой фразе отразилось впечатление Готье от знаменитого стихотворения «El Desdichado» (1854) французского поэта Жерара де Нерваля (1808–1855) – близкого друга Готье, который покончил жизнь самоубийством 1 января 1855 года, то есть в то время, когда Готье работал над «Аватарой».

5

Набережная Мерджелина – район и набережная в Неаполе на берегу Тирренского моря.

6

Бездельниками, повесами (ит.). – Здесь и далее – примеч. переводчика.

7

Улица Сен-Лазар – улица на правом берегу Сены, в восьмом округе Парижа, сформировавшемся во второй половине XIX века.

8

Буль Андре-Шарль (1642–1732) – французский мебельный мастер. Украшал строгую по форме мебель сложным мозаичным узором из дерева, металла, кости и др. В эпоху романтизма мебель его работы была в большой моде и продавалась по бешеным ценам.

9

Султан – здесь: пушистая метелка на длинной ручке для удаления пыли с картин, люстр и пр.

10

Смирна – древнегреческое название города Измир, турецкого порта на Эгейском море.

11

Наргиле – восточный курительный прибор, сходный с кальяном, но имеющий в отличие от него вместо шланга длинный рукав.

12

Джентльмен-райдер (англ. rider) – джентльмен, любитель верховой езды.

13

Жокей-клуб – аристократический клуб на манер английских. Открыт в Париже в 1834 году.

14

Сплин (англ. spleen – тоска) – слово, характеризующее меланхолию без явных причин, смутную тревожность и скуку, проникло во французский язык в 1763 году, когда Дени Дидро использовал его в характеристике англичан. Считается, что оно широко распространилось после появления в печати сборника стихотворений Бодлера «Цветы зла» (1857), первый раздел которого называется «Сплин и идеал».

15

Мраморные девы – здесь: куртизанки. Аллюзия на драму Теодора Барьера и Ламберта Тибу «Мраморные девы», премьера которой прошла в парижском Театре водевиля 17 мая 1853 года.

16

Манфред – герой одноименной драматической поэмы Байрона (1817), который хочет покончить жизнь самоубийством, бросившись с вершины горы.

17

Эскусс Виктор (1813–1832) – французский поэт и драматург. После провала пьесы, написанной им в соавторстве с Огюстом Лебра, оба молодых человека покончили жизнь самоубийством, отравившись угарным газом.

18

Бальтазар Шербонно – имя этого персонажа имеет ветхозаветное происхождение, а фамилия – чисто французская и принадлежит знаменитому парижскому востоковеду Жаку-Огюсту Шербонно (1813–1882), автору многих трудов по арабской литературе.

19

Гофман Эрнст-Теодор-Амадей (1776–1822) – немецкий писатель, композитор, художник, автор четырехтомного сборника рассказов «Фантазии в манере Калло», романа «Эликсир дьявола» и сборника рассказов «Странные истории Гофмана». Готье увлекался Гофманом, он посвятил его сказкам одну из первых своих критических работ («Chronique de Paris», 14 августа 1836 года). Упоминая Гофмана в самом начале повести, Готье словно отдает ему должное, как автору, вдохновившему его на создание романа в «мистическом» жанре. Чуть ниже в этом же абзаце Готье сравнивает доктора со Щелкунчиком – уродливой куклой из сказки Гофмана «Щелкунчик, или Мышиный король».

20

Брахман (санскр. – обладатель брахмы) – представитель высшей из четырех сословных групп (каст) Индии (жрецы, ученые, монахи, чиновники). Считалось, что брахманы посвящены в тайны сущего.

21

Пандит – ученый, профессор в санскритских высших учебных заведениях, избираемый коллективом преподавателей.

22

Инициация – обряд посвящения в какой-либо сан, в рыцари ордена и т. п.

23

«Кодекс» – рецептурный справочник, которым пользовались французские аптекари при изготовлении медикаментов начиная с XVI века. Двадцать первого жерминаля XI года (11 апреля 1803 года) французское правительство приняло закон, обязавший медиков и фармацевтов составить «Единый кодекс лекарств», которым должны руководствоваться аптекари всей страны. Первое издание «Кодекса» вышло в 1818 году на латинском языке и содержало девятьсот двадцать три статьи, второе издание – в 1837 году уже на французском языке, третье и последнее – в 1866 году.

24

…войти в магнетический контакт… – В XVIII–XIX веках существовала теория, согласно которой человек может воздействовать на другого человека (или животное) не только при помощи материальных средств, но и своей жизненной силой или животной (магнетической) энергией. Кроме того, магнетизмом называли гипноз, то есть погружение с помощью магнетической силы в сон, в забытье, в бессознательное состояние, лишение человека собственной воли, внушение способности к ясновидению, видению прошлого и будущего, способности общаться с духами и пр.

25

Ипохондрия – угнетенное состояние, болезненная мнительность.

26

Липемания – термин, введенный французским врачом Жаном Эскиролем (1772–1840) для обозначения «меланхолии настоящей», то есть депрессии (от греч. lype – грусть, печаль).

27

Лейденская банка – первый электрический конденсатор, сконструированный в 1745 году немецким пастором Эвальдом Георгом фон Клейстом и независимо от него в 1746 году в лаборатории Лейденского университета. Лейденской банкой (или бутылкой) этот конденсатор назвали в Париже, где открытие вызвало большой интерес. Электрический заряд, получаемый в лейденской банке, довольно слаб и убить не может.

28

«Бесплодные усилия любви»((1594–1595) – комедия У. Шекспира (1598).) (англ.).

29

…старая история… но, как писал Генрих Гейне… всегда разбивает сердце. – Имеется в виду стихотворение без названия Г. Гейне (1797–1856) из цикла «Лирическое интермеццо» (1833–1823), которое начинается словами: «Красавицу юноша любит, / Но ей полюбился другой…», а заканчивается следующим четверостишием: «Старинная сказка! Но вечно / Останется новой она; / И лучше б на свет не родился / Тот, с кем она сбыться должна!» (пер. А. Плещеева). На французский язык это стихотворение было частично переведено и опубликовано Нервалем в «La Revue de Deux Mondes» от 15 сентября 1848 года.

30

Лунгарно – набережная во Флоренции на левом берегу реки Арно.

31

Баптистерий – одно из старейших зданий Флоренции, построенное в романском стиле в 1059–1128 годах.

32

…любовался… статуей Персея работы Бенвенуто под арками Ланци… – Бенвенуто Челлини (1500–1571) – флорентийский скульптор, представитель маньеризма, автор статуи Персея, стоящей под арками Лоджии Ланци на площади Синьории.

33

…портретом Форнарины в Уффици… – Форнарина (настоящие имя – Маргарита Лути), дочь римского булочника (ит. fornaro), возлюбленная Рафаэля в последнее десятилетие его жизни, изображенная на многих его полотнах. Картина с названием «Форнарина» (1518–1519) хранится в Риме, в Национальном музее античного искусства. Во Флоренции в Палаццо Питти находится другой ее портрет, который называется «Дама с вуалью» (1514). Уфицци – картинная галерея, открытая в 1737 году в здании, построенном для органов центральной власти Великого герцогства Тосканского в 1550–1580 годах.

34

…Венерой работы Кановы во дворце Питти… – Статуя Венеры Италийской скульптора Антонио Кановы (1757–1822) находится в Палаццо Питти – одном из самых грандиозных флорентийских дворцов (архитектор Бартоломео Амманати, 1511–1592).

35

Кафе Донея – кондитерская во Флоренции, открытая в 1827 году Гаспаром Донеем – производителем шоколада и кондитерских изделий, поставщиком королевских дворов. Его кафе было центром светской жизни Флоренции.

36

Кашины – парк протяженностью три километра на левом берегу реки Арно.

37

Булонский лес – лесопарк на западе Париже, модное место прогулок и встреч.

38

Пергола – оперный театр во Флоренции, построенный в 1656 году и в 1755 году перестроенный в камне. В 1657 году в этом театре была поставлена первая в истории опера-буффа.

39

…потрясающее творение венских каретчиков, шедевр Лауренци… – Вена являлась одним из ведущих европейских центров производства карет. Как в Москве и Санкт-Петербурге, в Вене работали мастера, приглашенные из Италии и других стран. Людвиг Лауренци (1788–1859) был главой австрийской компании, производившей высококачественные кареты.

40

…была запряжена а-ля д’Омон пара коней… – Герцог Луи д’Омон (d’Aumont, 1800–1888) в середине 1820-х годов изобрел особый способ запрягать лошадей, с одной стороны, придававший упряжке большую пышность и элегантность, а с другой – требовавший более рослых и сильных лошадей. Обычно таким способом запрягались цугом две пары лошадей, которыми управляли два форейтора, сидевшие на левых лошадях.

41

Гайд-парк – крупнейший из королевских парков в Лондоне, излюбленное место отдыха лондонцев.

42

Сент-Джеймсский парк – старейший парк в центре Лондона при дворце с тем же названием, где долгое время находилась королевская резиденция.

43

Королева Виктория – Александрина-Виктория (1819–1901), королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии (1837–1901), императрица Индии (1876–1901), эпоха правления которой была названа в ее честь викторианской.

44

Огромная шаль… окутывала ее мягкими волнами, будто туника на скульптурах Фидия. – До нашего времени сохранились лишь некоторые из работ древнегреческого скульптора Фидия (ок. 490–430 гг. до н. э.), и в частности, колоссальная статуя Афины Парфенос (ок. 438 г. до н. э.), одна из копий которой хранится в Античном собрании Государственных музеев Берлина. Афина Фидия одета в длинную тунику, ниспадающую широкими, струящимися складками.

45

Паросский мрамор – мрамор с острова Парос, одного из Кикладских островов в Эгейском море. Этот мрамор, который систематически добывался в IV веке фракийскими рабами, был чистым и мелкозернистым и потому хорошо подходил для изготовления скульптур.

46

Венецианская школа – стиль живописи, сложившийся в эпоху Возрождения в Венеции. Его отличительной чертой являются любовь к свету и насыщенность красок.

47

Как Ромео забыл Розалинду, встретив Джульетту… – Ошибка Готье: Розалинда – героиня пьесы Шекспира «Как вам это понравится».

Полюбив Джульетту, Ромео говорит священнику: «Нет, с Розалиной у меня конец, / Я имя позабыл ее, отец» (см. Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт II, сц. 3, 45–46. Пер. Б. Пастернака).

48

…муж вот уже два года воевал на Кавказе. – Имеется в виду Кавказская война 1817–1864 годов, в результате которой Кавказ был полностью присоединен к Российской империи. См. также примечание 11 к главе III.

49

Графиня… сняла… виллу, в прошлом принадлежавшую семье Сальвиати… – Вилла Сальвиати – исторический памятник в окрестностях Флоренции. Замок, построенный в начале XV столетия и окруженный парком, с 1450 года стал собственностью Аллемано Сальвиати – знатного флорентийца. Из этой семьи вышли несколько кардиналов и один художник. На этой же вилле жил Филиппо Сальвиати (1583–1614) – друг Галлилея и последователь Коперника.

50

Алебастр – минерал молочно-белого цвета, разновидность гипса.

51

… лицо покрывалось фосфоресцирующими бликами, светлым трепетом, о котором говорит Данте, когда живописует великолепие рая… – «Рай» Данте целиком построен на образах, связанных с божественным светом, солнцем, лучами, пламенем, огнем, белизной, сиянием, блеском и т. п. «Лучезарность», «светоносность» характеризуют и образ Беатриче. Ср., напр., в пер. М. Лозинского: «Когда мой облик пред тобою блещет / И свет любви не по-земному льет, / Так что твой взор, не выдержав, трепещет, / Не удивляйся…» (Данте. Божественная комедия. Рай. V. 1–4); «Я взгляд возвел к той, чьи уста звучали / Так ласково… Одно могу сказать про то мгновенье: / Что я, взирая на нее, вкушал / От всех иных страстей освобожденье, / Пока на Беатриче упадал / Луч Вечной Радости и, в ней сияя, / Меня вторичным светом утолял» (Там же. XVIII. 7—18) – слова Беатриче и автора соответственно.

52

Дифирамб – здесь: преувеличенная, восторженная похвала.

53

Апострофа – риторический прием, обращение (воззвание) к воображаемому лицу или неодушевленному предмету.

54

Петрарка Франческо (1304–1374) – итальянский поэт, чьи сонеты, посвященные Лауре, идеализированной возлюбленной, сформировали язык любовной лирики Возрождения.

55

«Интермеццо» Генриха Гейне – см. примечание 28 к главе I.

56

Веленевая бумага – плотная бумага высшего сорта, внешне похожая на веленьтонкий пергамент из телячьей кожи. Впервые изготовлена в Англии в 1757 году.

57

Стратагема – военная хитрость.

58

Вальмон – персонаж романа Пьера-Шодерло де Лакло (1741–1803) «Опасные связи» (1782). Знатный господин, опытный обольститель и распутник.

59

Кафе де Пари – один из самых знаменитых и модных парижских ресторанов, находящийся на бульваре Итальянцев. Открыт в 1822 году в бывшем особняке русского миллионера Демидова. Существует по сей день.

60

…досадовал, что нет у меня под рукой, как у стендалевского Жюльена Сореля, пачки посланий, чтобы переписывать их по одному и каждый день отсылать графине. – Аллюзия на роман Стендаля «Красное и черное» (1830), главный герой которого, Жюльен Сорель, чтобы завоевать сердце Матильды де Ла-Моль притворился, что любит другую, и воспользовался подаренными ему чужими любовными письмами (см. Стендаль. Красное и черное. Ч. II, гл. XXIV–XXX).

61

Шандернагор – французская транскрипция названия индийского города Чандранагор, расположенного в Бенгалии, на севере от Калькутты. Город являлся французской колонией с 1673 по 1763 годы и с 1783 по 1793 годы.

62

Пария – здесь: представительница одной из низших кастовых групп (неприкасаемых) в Южной Индии.

63

Апеннины – горная система, проходящая почти через весь Аппенинский полуостров, на котором находится большая часть Италии. Находится восточнее Флоренции.

64

Бачио Бандинелли (1493–1560) – флорентийский скульптор, представитель классицизма.

65

Амманати Бартоломео (1511–1592) – флорентийский скульптор и архитектор, соединивший в своем творчестве классицизм и пышное барокко.

66

Санта-Мария-дель-Фьоре – кафедральный собор Богоматери во Флоренции, построен Арнольдо ди Камбио (1245–1310) в готическом стиле. Собор был закончен в 1434 году и на момент завершения был самым большим в Европе. Его красный купол, являющийся символом Флоренции, состоит из восьми граней и по диаметру (сорок два метра) не имеет равных в мире.

67

Палаццо Веккьо (Старый дворец) – каменный дворец-крепость с башней высотой девяносто четыре метра. Зодчий – А. ди Камбио (см. примечание 37 к данной главе).

68

Хорасан – историческая область и название государства, которое включало северовосточную часть современного Ирана, юг современного Туркменистана и северную часть Афганистана. В XIV–XV веках был важнейшим центром науки, искусств и ремесел.

69

…одежды, что струятся вокруг Ники, завязывающей сандалию. – Барельеф, изображающий богиню победы Нику, находился на парапете храма Ники Аптерос (424 г. до н. э.) в Афинах на Акрополе. Хранится в музее Акрополя.

70

Шведские перчатки – тонкие замшевые перчатки с удлиненными манжетами, модные в 1850—1860-х годах.

71

…Прасковья захлопнула книгу – стихи Мицкевича… – Адам Мицкевич (1798–1855) – один из величайших поэтов Польши, основатель польского романтизма.

72

Ангел с алмазным щитом и сверкающим копьем… – Со щитом и копьем изображаются архангел Михаил, ангел Рафаил и другие ангелы-воители, которые сражались с Сатаной (Драконом). См.: Нав. 5: 13–14; Откр. 12: 7–9.

73

Оттоманское посольство – посольство Османской империи, которая на Западе именуется Оттоманской. Существовало до Первой мировой войны, после которой империя распалась.

74

Елисейский дворец – находится на пересечении проспектов Фобур-Сент-Оноре и Мариньи, в одном квартале от Елисейских полей. Построен в 1718 году по проекту архитектора Молле для графа д’Эвре и вскоре приобретен мадам де Помпадур; позже служил резиденцией Каролины Бонапарт и императрицы Жозефины. С 1873 года – резиденция президента Франции.

75

Сады, расположенные в конце проспекта Габриеля… тянулись… до особняков, парадные фасады которых выходили на улицу Фобур-Сент-Оноре. – Обе эти улицы находятся в восьмом округе Парижа (см. примечание 6 к главе I) и тянутся параллельно Елисейским полям. От дома Октава на улице Сен-Лазар до дома Прасковьи на проспекте Габриеля всего два километра.

76

Райграс – травянистое растение, райграс пастбищный, или райграс английский. Используется для создания густых и устойчивых газонов.

77

…дозволено… проскользнуть… Титании из Вест-Энда под руку с Обероном… – Титания и Оберон – королева фей и ее муж, наделенный властью Купидона, из комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» (1595). Вест-Энд – район фешенебельных особняков в Лондоне.

78

Книга пэров и баронов – британский реестр дворянских семейств. Первый том «Peerage of England, Scotland and Ireland» был опубликован Джоном Дебретом в 1802 году, второй – «Baronetage of England» – в 1808 году. К середине XIX века эти два тома слились в один и издавались под разными названиями, например, в 1879 году вышел «Debrett’s Peerage, Baronetage, Knightage and Titles of Courtesy».

79

Ионический ордер – один из трех (средний по визуальной тяжести, считавшийся «женственным») ордеров греческой системы архитектурных ордеров, сформировавшейся в V веке до н. э.

80

Аттик – стенка над венчающим сооружение (дом, триумфальная арка) карнизом, часто украшаемая рельефом или надписями. Иногда аттиком служит невысокий этаж.

81

Пристанище королевы фей – см. примечание 5 к данной главе.

82

Барон Анри (1816–1895) – французский живописец, мастер небольших жанровых композиций классического стиля.

83

Шамиль (1799–1871) – третий имам Дагестана и Чечни (1834–1859 гг.), лидер кавказских народов в их борьбе против российских колонизаторов (см. примечание 19 к главе II).

84

Мюрид – воин, участник борьбы за «истинную веру», то есть ислам. Мюридизм стал знаменем национально-освободительного движения на Кавказе и крупным идейно-политическим фактором, позволившим кавказским народам оказывать упорное и длительное сопротивление имперским войскам.

85

Упоение… смог выразить только Томас Мур в своей «Любви ангелов»! – Томас Мур (1779–1852) – поэт, признанный певцом Ирландии после публикации сборника «Ирландские мелодии» (1832–1834), сто тридцать стихотворений из которого были положены на музыку. Стихотворением «Любовь ангелов» (1823), повествующем о злоключениях трех ангелов, влюбленных в смертных дев, Мур положил начало жанру «ангельской» поэзии, вдохновившей других поэтов, в частности Альфреда де Виньи.

86

…воссоединились половинки платоновского андрогина, искавшие друг друга после первоначального разъединения… – Имеется в виду миф, изложенный в диалоге Платона (427–347 гг. до н. э.) «Пир» (ок. 385 г. до н. э.). Согласно этому мифу, когда-то у людей существовал третий пол – андрогины, которые соединяли в себе и мужское, и женское начала. Страшные своей силой, они посягали даже на власть богов, за что Зевс разрубил их пополам и перемешал. С тех пор получившиеся половинки ищут друг друга, потому что жаждут вернуть целостность своей душе. Эта легенда наложила глубокий отпечаток на художественную традицию Запада, и, в частности, на романтическое толкование любви, которое очень точно изложено Готье в этом пассаже.

87

…летели… словно два голубя, влекомых, как прекрасно сказал Данте, одной волей – имеются в виду строки из «Божественной комедии» Данте. Ср. в пер. М. Л. Лозинского: «Как голуби на сладкий зов гнезда, / Поддержанные волею несущей, / Раскинув крылья, мчатся без труда…» (Ад. V. 82–84).

88

Политеизм – многобожие, религия, основанная на вере во многих и разных богов. Готье имеет в виду, прежде всего, религию древних греков и римлян.

89

…петь гимн красоте строфами Пароса… – То есть воспевать красоту богов в изваяниях из паросского мрамора (см. примечание 16 к главе II).

90

…ангелов-воителей, Михаила или Рафаила… – См. примечание 43 к главе II.

91

Добрые феи… одарили его в колыбели, а злая колдунья… пребывала в… хорошем настроении. – Шутливая аллюзия на знаменитую сказку Шарля Перро (1628–1703) «Спящая красавица (1697).

92

…Феба… спускалась… к Эндимиону… – Феба – одно из прозвищ римской богини охоты Дианы, сестры-близнеца бога света Аполлона.

В классическом варианте мифов она девственница и защитница целомудрия. Эндимион – прекрасный юноша, внук Эола, которого Зевс обрек на вечный сон в пещере горы Латмос по просьбе влюбленной в Эндимиона Фебы, попросившей для него вечной молодости. Феба неоднократно навещала Эндимиона и родила от него пятьдесят дочерей.

93

…силы оккультные. – Оккультизм – общее название учений, признающих существование скрытых связей, сил в человеке и природе, доступных «избранным», «посвященным». Доктор Шербонно говорит об оккультизме Востока.

94

Эти секреты… высекли иероглифами на стенах пещер Эллоры. – Эллора – величественный комплекс вырубленных в толще горы храмов, украшенных замечательными горельефами (VI–VIII века), который находится в окрестностях деревни Эллора в штате Махараштра на западе Индии, в тридцати километрах от города Аурангабад. Строго говоря, иероглифических надписей там быть не могло, поскольку в индийских языках используется слоговое письмо.

95

…на склонах горы Меру, откуда берет начало Ганг… – Меру в индуистской мифологии – золотая гора, стоящая в центре Вселенной и являющаяся осью мира. Считалась обителью высших богов. По индуистским представлениям Меру находится где-то на севере, за Гималаями. Священная река Ганг стекает с небес сначала на Меру, а потом на землю, где превращается в реку, почитаемую индусами также священной и являющейся объектом паломничества, особенно в истоках, у гор Хардвар и Варанаси, и в месте впадения реки Джамна.

96

…у подножия беломраморной лестницы священного города Бенарес… – Бенарес – европейское название священного для индусов города Варанаси, где с высокого берега реки Ганг спускаются к воде широкие мраморные лестницы с местами для омовений и кремации.

97

«Ом» – слово в индуизме, выражающее подтверждение или согласие и являющееся частью мантр – священных формул, обладающих мистической и духовной силой. Используется также самостоятельно как символическое и мистическое высказывание во время медитаций.

98

Джаггернаут – одна из ипостасей Вишну-Кришну, наиболее чтимая в Бенгалии и Ориссе. По легенде, Кришна был случайно убит охотником, и тело его предали кремации. Царь Аванти попросил воссоздать его из праха, но помешал божественному строителю, который взялся за это дело, и тот, разгневанный, оставил Джаганнатху неоконченным, без рук, без ног и, очевидно, без когтей. Но Брахма дал ему глаза и вдохнул в него душу. Изображение Джагганнатхи (простое полено с нарисованными на нем двумя кругами – глазами) находится в одном из красивейших храмов Индии в городе Пури (штат Орисса). Ассоциация Джаггернаута со злым божеством, ради которого фанатики жертвуют всем, исходит от англичан, увидевших на празднике Джагганнатхи в Пури шествие колесниц, во время которого верующие бросались под их колеса. Имя Джаггернаута в XIX веке стало синонимом культа фанатиков, слепо жертвующих ему свое состояние и жизнь.

99

…душа, сия бессмертная бабочка… – Душа и бабочка по-гречески обозначаются одним и тем же словом – психе. Бабочка, как невесомое и крылатое создание, часто служит символическим изображением души и указывает на ее воскресение (подобно тому, как сама бабочка появляется из куколки) и бессмертие. Изображение бабочки встречается на надгробиях, а младенец-Христос может быть показан рядом с бабочкой или держать ее в руке.

100

Экстаз – здесь: состояние отрешенности, ясновидения, общения с потусторонними силами.

101

…замысел Прометея, поднявшегося на небо, чтобы похитить огонь… – Прометей – в греческой мифологии сын титана Иапета, двоюродный брат Зевса. Похитил у олимпийских богов огонь и дал его людям, за что был жестоко наказан Зевсом: Прометея приковали за руки и за ноги к скале у моря, и каждый день к нему прилетал орел и клевал его печень.

102

Эмпиризм – философское учение, признающее чувственный опыт единственным источником знаний. Доктор употребляет этот термин в более узком смысле, как опыт, эксперимент.

Жанр: Литература 19 века, Мистика
Теги: обмен разумами, правда и вымысел, таинственные явления, хоррор, Колдовство, несчастная любовь
Язык: Книги на русском языке
Объём: 170 стр.
Дата написания: 1856
Возрастные ограничения: 16+
ISBN: 978-5-386-14594-1
Дата выхода книги: 06 декабря 2022
Версия: 📚 Электронная книга

Теофиль Готье – ярчайшая фигура беллетристики XIX века и родоначальник французского хоррора. Бунтарь, который одним из первых европейских писателей заглянул за пределы обыденного, навеки лишившись покоя…

Что, если молодой человек вот-вот умрет от любви к замужней даме? Рецепт спасения знает старый лекарь: с помощью колдовства он перенесет душу и разум юноши в тело мужа прекрасной графини. Но не потребуют ли слишком высокую цену индийские боги, к которым придется обратиться за помощью?

Как скачать книгу - "Аватара" в fb2, ePub, txt и других форматах?

Нажмите на кнопку "полная версия" справа от обложки книги на версии сайта для ПК или под обложкой на мобюильной версии сайта
Полная версия книги
Купите книгу на литресе по кнопке со скриншота

Если книга "Аватара" доступна в бесплатно то будет вот такая кнопка
Выполните вход в личный кабинет на сайте ЛитРес с вашим логином и паролем.
В правом верхнем углу сайта нажмите «Мои книги» и перейдите в подраздел «Мои».
Нажмите на обложку книги -"Аватара", чтобы скачать книгу для телефона или на ПК.
В разделе «Скачать в виде файла» нажмите на нужный вам формат файла:

Для чтения на телефоне подойдут следующие форматы (при клике на формат вы можете сразу скачать бесплатно фрагмент книги "Аватара" для ознакомления):
- FB2 - Для телефонов, планшетов на Android, электронных книг (кроме Kindle) и других программ
- EPUB - подходит для устройств на ios (iPhone, iPad, Mac) и большинства приложений для чтения
Для чтения на компьютере подходят форматы:
- TXT - можно открыть на любом компьютере в текстовом редакторе
- RTF - также можно открыть на любом ПК
- A4 PDF - открывается в программе Adobe Reader
Другие форматы:
- MOBI - подходит для электронных книг Kindle и Android-приложений
- IOS.EPUB - идеально подойдет для iPhone и iPad
- A6 PDF - оптимизирован и подойдет для смартфонов
- FB3 - более развитый формат FB2
Сохраните файл на свой компьютер или телефоне.