Книга - Живший когда-то…(сборник)

Живший когда-то…(сборник)
Артур Алехин


Люди склонны закрывать глаза на пороки и на истинные мотивы того, что они делают. Люди предпочитают не думать об этом… Как не оказаться «мёртвым», будучи живым? Что поможет человеку – разум или чувства?

По мнению Артура Алёхина, только развитие духовного мира способно удержать человека от превращения в банальное животное. Если же нет духовного мира внутри, нет потенциала к развитию, то здравый смысл и логика должны быть движущим механизмом жизни. Если же и этого нет, то нет и человека. И что тогда?

«Выходя из тела человека, в которого вы со мной входили, мы не увидим ничего интересного. Выход происходит гораздо резче и менее красочно, чем вход. Я, признаться, боюсь показывать вам выход. Лучше я выйду отдельно, а вы – отдельно. Почему я боюсь? Потому что после произошедшего человек, в которого мы входили, либо проснулся… либо уснул и больше никогда не проснётся…»

Книга издается в авторской редакции.





Артур Алёхин

Живший когда-то…

Новеллы





© Алёхин А., 2017





Игра поневоле


Человек – не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо.

Человек – это мир человека, государство, общество.

    Карл Маркс

Эту историю рассказал один мой клиент. Не подумайте, я не выдаю чужих секретов, не злоупотребляю служебным положением и ничего подобного не делаю. Сергей (так зовут моего пациента) сам настоял на том, чтобы я поделился его историей хоть с кем-то. Вот я выполняю его просьбу. Он пришёл ко мне на приём три месяца назад. Когда я задал классический врачебный вопрос: «Что вас беспокоит прежде всего?», он ответил, что повинен в смерти ребёнка – восьмилетней девочки, которую он не мог терпеть…

На вид Сергей не производил впечатления убийцы или преступника. Он выглядел в тот момент (впрочем, и сейчас тоже) стильно одетым, ухоженным, следящим за своей внешностью человеком. Симпатичный молодой парень двадцати семи лет. Работал он менеджером по продажам какой-то современной техники. В общем и целом он произвёл приятное впечатление. Однако его признание по поводу смерти ребёнка заставило меня насторожиться. Думаю, любой человек, не только врач, проявил бы на моём месте повышенный интерес к его персоне.



Я посадил его в кресло напротив и стал выспрашивать подробности. В тот день он и рассказал мне историю, которая с ним произошла. Необычная история. Совсем нестандартная и довольно жуткая. Его мучила совесть за совершённое пассивное преступление. И, в конце концов, он дал мне право рассказать его историю другим.

Для чего я это делаю? Во-первых, это часть моей работы. Я знаю, что Сергею станет легче от этого. Здоровье моих пациентов для меня всегда важно. Я врач и должен делать свою работу хорошо. Моя задача – чтобы мои клиенты получали ожидаемый результат. Во-вторых, история Сергея очень необычная. Она вполне сгодится для сюжета интересного литературного произведения, хотя меня могут и раскритиковать за подобное высказывание, потому что история эта произошла на самом деле. И в ней есть жертвы, есть пострадавшие. Есть те, кто наверняка до сих пор не может оправиться от пережитого. И, наконец, в-третьих, эта история довольно поучительная: возникает много вопросов, как бы повёл себя другой человек на месте тех, кто стал участником зловещих событий.

Когда Сергей сел напротив меня, я, имея достаточный опты работы, сразу увидел, что его переполняет желание выговориться. Это не редкость для моей сферы деятельности. Поэтому я не перебил его практически ни разу за весь рассказ. Нельзя было не заметить также и то, что во время повествования он целиком и полностью погрузился в свою историю, в своё прошлое.

– Скажите, доктор, – начал он, – может человек спонтанно совершить поступок, который прежде для него казался чуждым и неприемлемым?

– Теоретически может, – ответил я. – Но, скорее всего, это какой-то поступок, над которым человек прежде не задумывался. Не рассматривал даже в теории.

Сергей посмотрел так, будто его осенила мысль:

– Точно! – встревожено воскликнул он. – Я не думал об этом раньше. Я только фантазировал о шлепках и наказаниях…

Я прервал его и попросил начать сначала, чтобы уяснить, что произошло.

Он начал свой рассказ:

– Это случилось 6 ноября 2014 года. Эта дата – день рождения сына моего друга. Ему исполнялось пять лет. Мой товарищ три года подряд праздновал день рождения ребёнка в одном и том же месте – детском заведении на четвёртом этаже одного торгового комплекса. Вы, наверное, хоть раз, да бывали в подобном месте. Зал детских игровых автоматов, далее – помещение с длинными столами, как правило, три-четыре стола. В том месте их всегда было три. Длинные, как на свадьбах. А дальше – анимационная комната, в которой развлекают детей. Так вот, в очередной раз мне пришлось прийти на эту псевдовечеринку. Почему я сказал – псевдо? Потому что эти праздники радуют только детей. Взрослые себя чувствуют на них неуютно. Никто никого не знает, ведь родители именинника приглашают, помимо своих знакомых, ещё и родителей друзей ребёнка. Те – своих знакомых тоже с детьми. И так далее. В общем, детям весело. А взрослые разбиваются на кучки по принципу «знакомые со знакомыми» и ждут, пока праздник наконец закончится.

В тот день заведение было почти что полным. Все три длинных стола заняты взрослыми и детьми. Я не считал, но на глаз было примерно пятьдесят взрослых и тридцать детей от пяти до восьми лет. Когда я пришёл в условленное время, первой, кого я заметил в помещении, была Вероника, – Сергей выдохнул воздух и несколько секунд помолчал, будто собираясь с мыслями. – Самый отвратительный ребёнок, которого я когда-либо видел. Она – дочь второго моего друга. Сколько я её знаю, а это почти семь лет, она всегда была вредным, противным, слабо контролируемым ребёнком. Я, конечно, никогда не говорил это другу. Всегда улыбался ей в его присутствии, втайне думая о том, что с большим удовольствием отвесил бы ей хороший, крепкий подзатыльник. Такой, чтобы раздался глухой хлопок от соприкосновения моей ладони с её головой. Но всё это, конечно, были мечты: на деле я ничего этого не сделал бы. Точнее… я сделал гораздо хуже…

Сергей хотел рассказать подробности, но я попросил его не терять хронологию произошедшего. Он согласился со мной и продолжил:

– Так вот, через некоторое время все были в сборе. Мы уселись за длинный стол, который стоял по центру. Рядом, справа и слева от нас, стояли такие же, за ними тоже шло празднование дня рождения. Как обычно, произнесли тост. Все чокнулись соком и начали есть. Угадайте, куда я смотрел во время того, как резал кусок мяса в своей тарелке? На неё. На восьмилетнюю Веронику, которая в свои годы так и не научилась есть вилкой и ножом. Хотя бы просто вилкой! Простите меня, доктор, но она не ела – она жрала! Её лицо было перепачкано каким-то соусом, руки, соответственно, тоже. Но она продолжала жрать, как будто это – норма. Все вокруг делали вид, что не замечают этого. А её родители – мой друг и его жена, как обычно, предпочитали думать, что в этом нет ничего страшного: она ведь ещё ребёнок. Но она восьмилетний ребёнок! У неё всё нормально с головой, она не олигофрен. Так почему она себя так ведёт? Я смотрел на неё, и она словно знала, что не просто действует мне на нервы, а бесит, выводит меня из себя. Я решил, что лучше всего будет перевести взгляд в другую сторону и представить, будто её нет. Так я и сделал. И мне полегчало. Помню, тогда я ещё подумал: «А будет ли мне легче, если её совсем не станет? Не в моём воображении, а по-настоящему?»

После того как все сели за стол, прошло примерно около часа. Всех детей собрали и повели в анимационную комнату. На таких праздниках это одно из приятных событий, потому что тридцать кричащих, плачущих, смеющихся детей разом уводят в другую комнату. В сравнении с их присутствием воцаряется полная тишина. На самом деле, взрослые могут позволить себе в этот момент поговорить на такие темы, которые нельзя обсуждать при детях. Хотя мало кто сдерживает себя в обыденной жизни. Я помню, как кто-то рассказывал кому-то непристойный анекдот, когда дверь в анимационную комнату только закрывалась. А потом в разговорах начали попадаться матерные слова: это ещё несмотря на то, что все были вроде как в обществе, и следовало бы постесняться хотя бы малознакомых людей, но наше общество – оно совсем не такое хорошее, как кажется. Между прочим, доктор, – Сергей замер, а затем наклонился чуть ко мне, – это они убили всех остальных. На моей совести только лишь одна мерзкая девочка. А на их – все остальные! – он снова выдержал паузу. – В общем, все сидели, болтали, ели и пили. Всё как обычно. И вот, в один момент, я помню его очень отчётливо, в зал зашёл мужчина. На вид лет сорока. На нём был хороший костюм. Я отлично запомнил его в момент появления, потому что обратил внимание на странную деталь: зайдя в зал, он сразу же закрыл за собой дверь на импровизированный замок – железяку, по форме напоминающую букву «П». Такими часто закрывают изнутри магазины, школы и прочие заведения, когда требуется зафиксировать дверь, но не на ключ. Мне сразу показалось это странным. Как-то он выбивался из массы. Но мне оставалось только наблюдать. Не мог же я сразу из-за подозрительного вида начать наводить панику. Хотя, даже если бы я сделал нечто подобное, – это бы всё равно не помогло бы. Скоро поймёте, почему.

Мужчина разделся и спокойно направился к нашему столу. Люди кучковались в разных местах. Вообще сложно было понять, кто из какой компании, потому что половина друг друга не знала. Этот тип, с которого я не сводил глаз, как только он появился в помещении, подошёл именно к нашей компании и сел в торце стола. В общем, если представите себе место, – там, где должны сидеть жених и невеста во время свадьбы. Так сказать, во главе стола. Он сел, взял пластиковый стаканчик, налил из стоящей рядом бутылки воду и выпил залпом. Затем налил снова и отпил уже половину. В тот момент я впервые пересёкся с ним взглядом. Холодный, отчаянный и обозлённый взгляд: вот как я опишу его. Других слов не требуется. Затем он взял чью-то вилку и стал аккуратно стучать ею по тарелке:

– Минуточку внимания! – обратился он ко всему залу.

Сначала на него обратил внимание только центральный стол, за которым все сидели, так как все три стола были незнакомы между собой. Они представляли разные компании.

– Всем-всем, вам тоже! – с улыбкой обратился мужчина к столам слева и справа от себя.

Через минуту после объявления гости, сидящие за всеми столами, внимательно смотрели на мужчину.

– Прошу вашего внимания! – уже в тишине обратился мужчина к людям. – Уделите мне, пожалуйста, пять минут времени!

Моя подозрительность к нему возросла в разы. Я сразу понял: здесь что-то не так. Это было очевидно. Я ещё тогда подумал, что, может быть, лучше встать и выйти. Но на самом деле это было уже поздно делать. Какой-то мужчина выкрикнул из-за соседнего столика нетрезвым голосом, хотя алкоголя в этом заведении не продавали:

– Вы кто?!

– Пять минут и, пожалуйста, не перебивайте! – попросил мужчина. – Меня зовут Чип, – представился он.

Вы знаете, он говорил с каким-то… безумством, что ли. Чувствовалось, что он полон ярости, но что-то его сдерживает, причём как будто из последних сил.

– Это, конечно же, псевдоним из мультика «Чип и Дейл», – пояснил он.

– Чип и Дейл спешат на помощь! – выкрикнул кто-то из зала, и несколько человек захохотали, как будто было над чем смеяться.

Мужчина продолжил с заигрывающей улыбкой:

– Давайте начнём вот с чего. Кто-нибудь пусть назовёт любую цифру от одного до десяти!

Кто-то быстро выкрикнул цифру три.

– Три! – повторил мужчина.

Из детской комнаты, которая находилась метрах в тридцати от столов, и дверь в которую была закрыта, послышался хор детских голосов: «Ра-а-аз, два-а-а, три-и-и». Люди услышали это и весело заулыбались.

– Кто-нибудь – другую цифру, – продолжил мужчина. В этот раз кто-то выкрикнул цифру семь.

– Семь, – с улыбкой повторил мужчина, и снова послышался детский хор. Дети медленно досчитали до семи, а затем все одновременно громко захлопали. Ни у кого не возникало сомнений, что мужчина, представившийся Чипом, – это часть праздника. Только я понимал, что с каждой секундой мы все утопаем в какой-то непонятной трясине.

– Знаете, почему они повторяют те же самые числа, которые вы мне называете? Кто знает? – в артистической манере спросил мужчина.

Люди стали выдвигать шуточные гипотезы, сопровождая их общим смехом: «Вы – волшебник! Вы – чародей!» Почему-то людям кажется, что если они говорят всякий бред, то это по определению должно быть смешным.

– Нет, – ответил мужчина. – У меня на воротнике висит микрофончик, а в ухо вставлен наушник. Как у охранников из фильмов, – пояснил он. Все снова засмеялись, не желая видеть, что начинает складываться какая-то непонятная и не очень адекватная ситуация. – А там, в анимационной комнате, – мой друг, его зовут Дональд.

– Дональд Дак, – пояснил мужской голос из зала, и некоторые снова засмеялись.

– Нет, его зовут Дональд, – уже без улыбки произнёс мужчина.

Резкая перемена в голосе и лице немного насторожила людей. «Наконец-то, – подумал я, – наконец-то появились хоть редкие, но всё-таки серьёзные лица».

– Теперь к сути, – продолжил мужчина. – У меня есть пистолет, – он спокойно засунул руку во внутренний карман, достал оружие и положил на стол. – У Дональда тоже есть. – Люди окончательно стали понимать, что это едва ли походит на розыгрыш или шутку. – Но мы никого не станем трогать. Нам с вами нужно будет сыграть в игру.

В этот момент за столом послышался какой-то шорох и перешёптывание. Мужчина отреагировал мгновенно:

– Тихо! – закричал он и взял свой пистолет в руку.

«Сейчас что-то будет!» – успел подумать я.

– Я терпеть не могу кричать! Вы можете просто пять минут меня послушать? Или я сейчас всех перестреляю! – он навёл пистолет на людей, которые, издав ахающий стон, в страхе пригнули головы, закрыв их руками.

Мне показалось на секунду, даже на полсекунды, будто он спустит курок. Но – нет, мужчина сделал два глубоких вдоха, снова положил пистолет на стол перед собой и продолжил снова спокойным ровным тоном:

– Я не люблю, когда меня перебивают. Так вот, правила игры очень просты: я запускаю таймер на своём телефоне. Мы с вами сидим здесь ровно три часа. Ни я, ни мой друг – мы никого не тронем, если никто не будет пытаться спасать детей или обезвреживать меня. Просто посидим три часа и уйдём. Но если кто-то попытается что-то предпринять, чтобы эта ситуация закончилась раньше времени, Дональд начнёт убивать ваших детей, – он выдержал паузу. – Мы не знаем, где чей ребёнок, поэтому за глупость одного из вас может пострадать ребёнок другого. И, наконец, сразу вам поясню: пытаться меня обезвредить – смысла нет. Дональд всё прекрасно слышит, как вы уже могли убедиться. Ты ведь слышишь, Дональд? – мужчина поднёс указательный палец ко рту. – Тсс.

Люди и без того молчали, но стало ещё тише. Секунд через пятнадцать вновь послышались детские голоса:

– Да-а-а, я-я-я ва-а-ас пре-екра-асно-о слы-ышу-у! – проскандировал весёлый хор детей.

Мужчина продолжил:

– Видите, Дональд всё слышит. Ваши дети ни о чём не знают и, разумеется, не узнают, если вы будете вести себя благоразумно ровно три часа. Просто сидите, ходите, ешьте, пейте, делайте что угодно, только не трогайте меня и не пытайтесь освободить детей, – снова повторил мужчина, – потому что в анимационной комнате есть ещё пара комнат, где Дональд будет… убивать ваших детей в случае неповиновения. А самой большой ошибкой будет заставить меня потерять сознание. Потому что в этом случае Дональд начнёт стрелять по всем детям подряд без остановки, а затем и по вам. Так что если кто-то уже подумывает уколоть меня шприцем со снотворным – оставьте эту идею сразу. На этом всё, – мужчина мило улыбнулся, достал из правого кармана пиджака телефон, сделал несколько нажатий и включил таймер. – Время пошло, – констатировал он. На этом его монолог прервался.

Закончив рассказ, Сергей некоторое время сидел, смотря в одну точку, будто был погружён в воспоминания, пока я не настоял на продолжении. Он продолжил:

– Далее всё было как во сне, – опять начал Сергей. – Люди сначала сидели смирно, боялись пошевелиться. Мужчина, представившийся Чипом, молча сидел во главе стола. Рядом лежал пистолет с глушителем. Затем кто-то позволил себе встать и перейти в другое место. Никакой реакции Чипа не последовало. Тогда люди начали вести себя смелее. Они стали показывать друг другу какие-то знаки, затем шёпотом перекидываться короткими фразами, затем вслух, а потом просто стали вести себя достаточно раскованно, понимая, что захватчику всё равно, кто и чем занимается.

Я старался понять: зачем всё это? И что за странные правила игры? Нужно всего лишь три часа посидеть, потом забрать своих ничего не знающих о сложившейся ситуации детей и разойтись по домам. Но я понимал и другое: раз такие правила установлены, значит, в этом есть какой-то подвох. И совсем скоро я понял, какой. А ещё я пытался понять причину. И понял, что если бы он ненавидел всех взрослых и детей точно так же, как я Веронику, то понять его было бы совсем не сложно.

Пока я думал, периодически посматривая на Чипа, который сидел с отрешённым, незаинтересованным видом, мне показалось странным, что в углу около гардероба уже несколько минут стояла кучка мужчин. Их было семеро. Они что-то обсуждали, периодически посматривая в сторону столов. Мне это не понравилось. «Нужно просто сидеть и ничего не делать», – подумал я. У меня не было детей, я ничем не рисковал, но я не хотел, чтобы что-то произошло. Вы же понимаете: любое убийство на ваших глазах… даже если не на ваших, но в соседней комнате – это сильный стресс. И более того… в общем, убийство – оно и есть убийство. Так вот, я решил пойти и выяснить, что происходит. Встал и подошёл к ним. Как только я приблизился, меня тут же впустили в круг, и один из мужчин задал вопрос:

– Ты занимался когда-нибудь чем-нибудь? – Я не сразу понял, о чём вопрос, и попросил уточнить. – Единоборствами какими-нибудь занимался? – пояснил мужчина.

– Нет, – ответил я, – а что? Что вы хотите сделать?

Я задал вопрос настолько тревожно, что все семеро заострили на мне внимание. Другой парень из кучки начал проговаривать уже задуманный и утверждённый план!

– В общем, Андрей подходит сзади, хватает его за шею, делает захват. Максим забирает пистолет. А дальше – разберёмся.

Услышав это, я понял, что сейчас они казнят одного из детей. Не Чип, не его помощник Дональд, а именно они. Не знакомые друг другу мужчины! Я понял, что должен помешать этому:

– Стойте! – сказал я, почти выкрикнув. – Не надо. Вы что, не слышали, что он сказал?! Как только вы попытаетесь что-то сделать, один из детей погибнет. Вы что, не слышали?!

Я снова почти крикнул. Несколько человек, очевидно, испугались и посмотрели на тех, кто, как оказалось, весь этот план и придумал.

– Ничего он не сделает, – уверенно ответил тот самый мужчина, который спрашивал меня про единоборства, – мы его заломаем и начнём уродовать, если он будет что-то делать. И всё.

– Зачем? – попытался настоять я. – Посидим ещё два с половиной часа, и всё. Потом все спокойно уйдём.

– Откуда ты знаешь, что уйдём? Он нас не отпустит!

Я подумал в тот момент, что подобное я уже видел в кино. Когда какой-нибудь благородный герой вынужден взять в заложники семью и обещает отпустить, если все будут вести себя тихо. И вот кто-нибудь не верит в это и делает только хуже. А мы, зрители, понимаем, что он и правда отпустил бы. Вот и сейчас – подобная ситуация.

– Если не отпустит, тогда и нужно начать применять силу. Мы всё равно ничего не потеряем, если подождем ещё немного.

– Короче, – грубо сказал мужчина, – ты хочешь спасти своего ребёнка?

– У меня нет тут детей, – ответил я.

– Всё ясно, поэтому ты такой умный. Были бы дети, вёл бы себя по-другому, – ответил он и обратился ко всем: – Давайте покурим и начнём. – Все одобрительно кивнули.

Я стоял в стороне и ждал. Прошло около пяти минут. Мне показалось, они очень долго курили. Конечно, они тянули время, потому что собирались сделать глупость и, видимо, где-то подсознательно понимали это. Наконец я увидел шевеление. Тому молодому парню, который должен был сделать захват за шею, давали какие-то наставления. Они двинулись в сторону стола. Я выждал несколько секунд, уже в панике думая, что делать. Я хотел снова попытаться уговорить их, но понял, что это бесполезно. Они походили на огромную машину, которая уже запущена, и остановить её невозможно.

Когда они находились метрах в десяти от Чипа, мне в голову пришло только одно. Я быстро подбежал к нему и громко сказал:

– Чип! Они хотят напасть на вас! – люди, услышавшие меня, а это были практически все, резко прервали свой шёпот и уставились в нашу сторону. Чип молчал. – Они хотят скрутить вас! – снова громко сказал я, подумав, что он не расслышал.

Мужчины застыли на месте. На их лицах отразилась паника. Они не знали, что делать. Наверное, даже в теории им не приходило в голову обсудить подобный исход событий.

– Пусть нападают, – спокойно произнёс Чип, даже не обернувшись. Затем он произнёс:

– Дональд, готовься.

Возникший ступор продолжался. Мужчины стояли. Все в зале сидели и смотрели. Тогда я обратился ко всем:

– Не дайте им напасть на него! Вы что, не понимаете: сейчас один из ваших детей погибнет! Загородите его!

Я подумал, как было бы хорошо, если бы несколько человек сделали живой щит вокруг захватчика и пару часов с небольшим постояли или посидели бы так. Но все продолжали сидеть. Я смотрел на них с непониманием. У меня не было там ребёнка, но я беспокоился за детей больше, чем их собственные родители. Мужчины вдруг взяли себя в руки и снова направились к Чипу. Причём уже быстро, буквально бегом. Потребовалась пара секунд, чтобы руки молодого, спортивного телосложения парня замком захлопнулись на шее Чипа. А после этого прошло всего секунд пять до того, как мы все услышали считалочку из детского хора: «Раз, два, три: застрели!», – проскандировали дети. Раздался громкий хлопок. Дети зааплодировали. Они приняли этот короткий громкий шум за фейерверк или хлопушку. Дети не понимали, что в этот момент человек почти двух метров ростом в маске Дональда Дака в отдельной комнате анимационного помещения, обустроенного под гримёрку, приставил пистолет к голове улыбающегося пятилетнего мальчика, который думал, что это – игра, и нажал на курок. Дети не знали об этом. Они успели полюбить своего аниматора Дональда и верили ему. Слушались его. Затем, спустя примерно пятнадцать секунд после хлопка, когда руки на шее Чипа ослабли и все без исключения смотрели в сторону анимационной комнаты, дверь изнутри приоткрылась. Оттуда вылетело полотенце в свежей алой крови. Это было доказательство того, что игра ведётся не на жизнь. И ни Чип, ни его помощник не готовы отступить ни при каких обстоятельствах. Несколько женщин упали в обморок. Кто-то начал кричать. Но зарождающийся хаос усмирила пуля, выпущенная в центр стола.

– Всем молчать! – прокричал Чип, держа пистолет в правой руке. – Я не выношу шума! Пристрелю того, кто будет вести себя громко, – хладнокровно заявил он и посмотрел на часы. – Осталось два часа девятнадцать минут, – подытожил он и снова сел, положив пистолет рядом с собой.

Сергей замолчал. Я спросил его: «А в чём ваша вина?» Мне показалось, что пациент будет достаточно лёгок. Наверное, он корит себя за то, что не смог остановить нападение на захватчика. Убедить его, что он невиновен, с моим-то опытом, – это дело техники. Но, оказывается, это была только половина истории. Через пару минут он продолжил свой рассказ:

– Я не могу передать вам эту обстановку, – снова погружаясь в воспоминания, начал Сергей, – это сложно описать. Семеро мужчин стали причиной гибели ребёнка, чьего именно – было неизвестно. Все семеро сидели на полу. Половина – потому что чувствовала себя виноватыми, а другая половина просто понимала, что их могут сейчас просто-напросто задушить. Только ещё раз повторюсь: чей именно ребёнок погиб, не было ясно. Вероятно, именно это сдерживало людей от расправы. Но не только это. Виноваты были все! Все, кроме меня! Так получается, что я один пытался их остановить. А все остальные сидели и буквально ждали казни. Отдали жизни своих детей даже без борьбы. И, наконец, дополнял эту адскую картину сам непосредственно палач – Чип, сидящий во главе стола, который постоянно что-то отписывал в своём гаджете. Молчание длилось около двадцати минут. Затем я потерял счёт времени. Оно тянулось очень долго, и я решил больше не смотреть на часы. Пусть финиш будет сюрпризом. Наверное, самым приятным сюрпризом в моей жизни. Прошло ещё немного времени, и люди снова начали шептаться. Снова переходить с места на место. «Какое-то сумасшествие, – подумал я. – Люди как будто перезагрузились и снова начинают вести себя, как до пассивно совершённого ими убийства. А раз всё начинается заново, значит – и попытка что-то предпринять возникнет снова», – эта мысль меня очень напугала. Я надеялся, что этого больше не повторится.

В какой-то момент я ощутил, что у меня нет страха перед захватчиком. Я интуитивно понял, что он не причинит никому вреда без повода. И пусть вам покажется это варварским или ненормальным, но я подумал: «Попытаться понять такого человека очень интересно. Это будет уникальный опыт: задать вопрос и получить ответ именно от такого человека, который устроил неизвестно зачем эту игру». Я подумал, что нужно попробовать спросить его. Тогда я встал и подошёл к нему вместе со стулом. Сел с краю. Люди настороженно посмотрели на меня.

– Я не собираюсь ничего делать! – заявил я.

Чип не обратил на меня никакого внимания. Он произнёс:

– Дональд, готовься.

– Нет-нет, – шёпотом сказал я. – Чип, я не собираюсь ничего делать, я ухожу.

Только я хотел встать и уйти, как говорится, от греха подальше, как он одарил меня взглядом и показал знак рукой: «Не надо».

– Дональд, всё нормально, – произнёс он и спросил, уже обращаясь ко мне: – Что вы хотели?

– Я хотел задать вам вопрос, – смущённо ответил я. – Можно?

Он кивнул.

– Зачем вы всё это делаете? – спросил я напрямую.

– Так нужно, – коротко ответил Чип.

– Я не собираюсь вас отговаривать. Не собираюсь читать вам нотации. Я просто хочу знать настоящую причину, ведь со стороны это выглядит бессмыслицей.

Я старался говорить как можно тише и мягче. Мне и в самом деле интересно было знать это. Хотя я не верил, что получу ответ, собственно, я его и не получил. В тот момент. Я получил его потом, после события. А пока я ждал ответа, я заметил, как в его задумчивых глазах появилась слеза. Представляете? Захватчик слегка заплакал… А теперь, доктор, мы подошли вплотную к моей проблеме. Именно в тот момент мне в голову пришла дьявольская мысль. Ровно так, как человек получает «эврику», так у меня зародилась мысль… Я подумал: «Было бы хорошо, если бы следующим ребёнком стала Вероника». Я вспомнил её отвратное поведение. Её наглость и бесцеремонность. Я подумал, что именно её следует… И мне очень этого захотелось. Чип молчал, о чём-то думая. Он невзначай вытер едва просочившиеся слёзы. Больше они у него не текли. А я в тот миг сошёл с ума, доктор. Потому что я спросил его:

– Чип, если вы соберётесь убить ещё кого-то, это обязательно должен быть случайный ребенок?

Он посмотрел на меня так, будто не он, а я отдал приказ застрелить какого-нибудь малыша из кучи. Будто я был извергом, а он – жертвой.

– Что вы хотите сказать? – спросил он.

– Поймите меня правильно, вам же всё равно, кого убивать, так? То есть будет это пяти-, шести- или семилетний ребёнок. Вам же всё равно? – Он смотрел на меня как на психически больного. Я смутился от его взгляда. – Простите, что вот так открыто говорю об этом. Но это уже случилось, и, мне кажется, незачем подбирать выражения. Так вот, если вам всё равно, а вам всё равно, может быть, я подскажу вам, кто это должен быть?

– Я надеюсь, больше не понадобится, – ответил он и отвернулся.

Не было ответа «Нет», но не было и «Да». Однако я увидел, что он задумался. Его в самом деле задела мысль. Единственная преграда к положительному ответу, наверное, было его осознание себя убийцей. Вроде как, убивая наугад, – это не его вина, а людей. А если он убивает конкретно кого-то – это уже его вина. Не знаю, так ли это было или нет, но мне так показалось.

Я не стал давить на него. Отсел обратно на своё первоначальное место. По иронии судьбы рядом со мной тут же примостился мой друг, отец Вероники, которую только что я пытался в перспективе сосватать с пистолетом Дональда. Через пару минут я посмотрел на Чипа и заметил, что и он посмотрел на меня. «Он думает над моим предложением, это очевидно!» – радостно подметил я. Мысль об устранении этой противной девочки стала навязчивой. Практически маниакальной. Сейчас я думаю: может быть, это был шок от произошедшего, аффект, но, скорее, это лишь оправдание. Я поймал себя на мысли, что если бы он дал мне добро, я бы дал ему описание. Собственно, там и описывать нечего: она старше и потому выше всех. А затем инсценировал бы попытку обезвредить его, и всё. Дело в шляпе. Но Чип ничего не ответил. А убийцей любого другого ребёнка я становиться не хотел. Время шло. И если сначала я хотел, чтобы оно прошло скорее, то теперь наоборот. Мне нужно было найти способ, как реализовать своё ненормальное желание. И вдруг я подумал: «А где гарантия, что не она лежит там одна в гримёрке аниматоров с простреленным телом или головой? Может быть, уже всё случилось? Или, может быть, попытаться напасть на Чипа, чтобы ещё кто-то пострадал? Но детей примерно тридцать, уже двадцать девять. Вероятность, что из оставшихся не повезёт именно ей, слишком мала. Нельзя так рисковать». Я продолжал сидеть и думать. И ничего не приходило в голову. Поставленная задача казалась нереализуемой.



Помните, я сказал о том, что люди после случившегося снова потихонечку начали вести себя так, будто ничего не произошло? Я подумал о том, что, вероятно, цикл повторится и появится ещё какая-нибудь попытка обезвредить захватчика. Так вот, я оказался прав, доктор. И это был мой шанс. Я думаю, что это был подарок судьбы, не иначе, потому что именно так карты выпадают крайне редко. Мой друг, отец Вероники, сидящий рядом, начал со мной разговор.

– Смотри, – сказал он, показывая мне свой гаджет, – скоро будет помощь, – он произнёс это с гордостью. Я взглянул на экран. В социальной сети он вкратце описал всё, что происходит, и попросил вызвать полицию. – И он ничего не узнает.

– Зачем? – спросил я. – Сотри, осталось не так долго.

Я прекрасно понимал, что ничего он не сотрёт. Но меня уже можно было делить надвое. Первый «я» хотел, чтобы он стёр. А второй «я» – чтобы он этого не делал.

– Он никак не может узнать, не бойся, – ответил друг. – О чём, кстати, ты с ним говорил? – спросил он. Этот вопрос вонзился, словно кол в сердце.

– Пытался давить на жалость. Не вышло. Попробую ещё раз.

Я снова взял стул и подошёл к Чипу. Сел около него. В этот раз он сразу посмотрел на меня.

– Скажите, – начал я, – если бы вы могли убить ребёнка именно того, кто попытался организовать нападение на вас, вы бы это сделали или всё равно предпочли бы случайного?

Стало видно по лицу захватчика, что мои вопросы задевают его, что явно говорило о том, что он не маньяк-убийца и не безжалостный террорист.

– Тогда бы я убил именно его ребёнка, – ответил он. – Ты хочешь предложить мне это сделать? Поздно. Правила игры – одного за попытку. Думаю, больше…

Я прервал его речь. Не перебил, а просто показал ему экран своего гаджета. Естественно, мой друг был у меня в друзьях в социальной сети, поэтому его новости отражались в моей новостной ленте. Чип стал вчитываться:

– Что это? – спросил он.

– Это мой товарищ. Он попросил помощи. Теперь, скорее всего, сюда приедет полиция. Правила вашей игры запрещают делать подобное, так ведь?

– Так, – ответил Чип. – Дональд, готовься.

«Вот – эта та самая фраза, которую я и ожидал», – подумал я. В этот момент, доктор, я был просто уже вне себя. То и дело перед лицом стояло противное лицо Вероники, её противный голос, её некультурность, плохие манеры.

– Подождите, – позволил я себе прервать его. Я открыл анкету своего друга и стал показывать его фотоальбом, в котором была куча фотографий с его дочкой и женой. – Вот его дочь. Она здесь. Там, в комнате. Хотите, проверьте? Зайдите и посмотрите. Будет неправильным, если за его нарушение пострадает кто-то другой. Вы же знаете, что она здесь. Это будет нечестно.

Чип смотрел то на фотографию, то на меня. Это продолжалось несколько секунд. Я стал опасаться, что сейчас он разоблачит меня. Но напрасно.

– Хорошо, – коротко ответил он. – Дональд, девочка восьми лет.

– Позвольте ещё момент? – чувствуя себя обнаглевшим, спросил я, но не дождался разрешения, потому что боялся не успеть закончить, прежде чем всем всё станет понятно. – Я помогаю вам. Я пытался остановить убийство детей в первый раз. Только я, Чип, никто больше. И сейчас я рассказал вам о нарушении ваших правил. Не стану отпираться, уверен: вы – умный человек и понимаете, что у меня свой мотив. Но, по факту, я на вашей стороне…

– Что вы хотите? – слегка раздражённо спросил захватчик.

– Подождите ещё минут десять, чтобы подозрение не пало на меня.

– Хорошо, – ответил он так быстро, будто ещё на половине фразы понял, к чему я клоню.

Я вернулся на место к другу:

– Не получается, – сказал я ему, – он не прогибается.

Сам я был в предвкушении события. Я хотел услышать детский хор, выстрел и увидеть полотенце в крови. Мне так поскорее хотелось этого, что я подумал: «Как бы не зааплодировать». Глупая, страшная мысль, но я так подумал. Пришлось ждать недолго. Десять минут спустя Чип внезапно сказал:

– Один из вас нарушил правило, минут десять назад. Пусть этот человек встанет.

Мой друг повернул голову в мою сторону.

– Я ему ничего не говорил, – убедительно шепнул я, – речь о ком-то другом, не вставай.

– Я дам вам тридцать секунд, – сказал Чип и посмотрел на часы.

Тридцать секунд прошли быстрее, чем обычно, вообще мгновенно. Чип что-то тихо сказал. И через секунду весёлые детские голоса хором сосчитали: «Раз, два, три: застрели!» И снова громкий хлопок. Только мне он показался очень приятным, словно музыка. По всему телу пробежала волна наслаждения. Я нисколько не преувеличиваю, доктор: это было сродни оргазму. Я еле сдерживал себя, чтобы не улыбнуться, сидя среди ошарашенных и испуганных людей. И лишь тогда, когда приоткрылась дверь и Дональд выкинул окровавленное полотенце, уже второе, я вдруг осознал, что произошло. Меня накрыла волна омерзения к самому себе. Но я не мог уже ничего сделать. Моя психика не выдержала перегрузки.

Мне показалось, что вместе с полотенцем Дональд выбросил разлетевшиеся мозги Вероники. Я встал и пошёл к комнате. Знаете, для чего? Я хотел взять кусочки её мозгов, слепить их изолентой и положить в холодильник. Мне показалось, что потом, когда всё закончится, «скорая» сможет вставить склеенные изолентой мозги обратно ей в голову. Врачи поставят ей пластину вместо черепа, и она оживёт. А я исправлю свою ошибку.

– Мне нужна изолента. Достань мне изоленту или скотч, – сказал я другу, который даже не подозревал, что именно его дочь сейчас была убита.

Я встал и пошёл к двери анимационной комнаты, к выброшенному полотенцу.

– Стой! – крикнул мне знакомый голос.

Это был Чип. У меня в голове был чёткий и ясный план, как я буду всё это склеивать. Неизвестно откуда, мне показалось, что я отчётливо вспомнил структуру мозга, которую видел несколько раз в анатомической книге. «Главное, успеть заморозить», – думал я.

– Стой, или я стреляю! – послышался вновь крик Чипа.

Я практически дошёл до двери, как вдруг резко упал. Но никакой боли в спине не было. Потому что это была не пуля. Мой друг повалил меня на пол. Я увидел перед собой свежее окровавленное полотенце и, разумеется, ничего больше. Я внезапно пришёл в себя. Развернувшись, я увидел Чипа с вытянутой правой рукой, в которой был пистолет. На мне лежал мой друг, спасший мне жизнь. А я несколько минут назад приговорил его дочь к смерти.

Вот, собственно, самое интересное я и рассказал, – закончил Сергей.

Я попросил его рассказать всё до конца. Для меня, как для врача, это было важно, но ещё, не скрою, и интересно.

– А дальше, – продолжил он, – все сидели молча и тихо практически до самого конца. Я имитировал шок, для того чтобы не говорить с другом и не смотреть ему в лицо. Когда до окончания этой ужасной игры оставалось двадцать минут, несколько человек сидели в сторонке и что-то обсуждали. Полиция, кстати, так и не приехала на зов друга в социальной сети: все подумали, что это всего лишь шутка. Увидев новую кучку мужчин, причём наполовину из тех, кто пытался обезвредить Чипа в первый раз, я сказал им, что осталось всего двадцать минут. Они не обратили должного внимания, а я не стал спорить. Я отошёл в сторону. Проходя мима Чипа, я сказал ему:

– Готовьте Дональда, Чип.

И он приготовил. Очередной план мужчин состоял в нападении на Чипа, заламывании его и ломании ему пальцев до тех пор, пока он не даст отбой Дональду. Они хотели заставить его прекратить игру через пытку.

Когда они подошли к нему и один из мужчин сделал захват, никакой считалочки детскими голосами не последовало. Сразу раздался выстрел. Мужчины попытались взять под контроль руки Чипа, которые он активно вырывал. Послышался снова выстрел. Но в этот раз дети уже не веселились, не аплодировали фейерверку или хлопушке. Они кричали, звали на помощь родителей. Я понял, что у Дональда нет времени на игры: он стал стрелять на виду у детей. И не нужно было полотенца для подтверждения – достаточно было криков. Снова выстрел. Ещё один. И ещё! Ни одного сломанного пальца на руке Чипа. Половина напавших на него отступила, другая половина – просто не могла с ним справиться. А выстрелы не останавливались. Вдруг дверь анимационной комнаты с силой открылась. Оттуда побежали дети, визжащие и кричащие. Родители побежали навстречу детям. И последним из комнаты вышел Дональд: высокий, среднего телосложения человек в маске Дональда Дака с пистолетом в руке. Он спокойно шёл и продолжал расстреливать бежавших детей, умышленно не стреляя по взрослым. Некоторым всё же доставалось по ногам. Я обратил внимание, что его маска выглядела на нём страшно, а не располагающе. Чип к этому времени смог освободиться от нападавших, взял пистолет и лишь после этого дал команду Дональду остановиться. Я не знаю, сколько там было жертв. Но много. Перед нами лежали тела маленьких детей и раненых взрослых. Когда всё успокоилось, Чип с Дональдом выждали оставшиеся пятнадцать минут и просто ушли. Не знаю, что с ними случилось дальше, но ни разу я лично их не видел. Ни по телевизору, ни на опознании.

Впрочем, видел. В полиции мне показали их фотографии. Нам всем показали. Они стали жертвами точно такого же преступления. Два года назад то же самое произошло в другом городе. И по вине других людей погибли их дети. Они не смогли пережить этой утраты. Обозлились на всех, потому что всего-навсего нужно было посидеть три часа – и их дети остались бы живы. Но люди стали что-то предпринимать, и они пострадали. Они потеряли детей. Вот и решили из-за злобы к толпе проделать то же самое.

Теперь вы всё знаете, доктор. А я не знаю, как дальше жить.

Мне было нелегко работать с Сергеем. Мы много рассуждали о случившемся. Его история уникальна в моей практике. Наверное, многие бы меня осудили за то, что мне удалось помочь ему. Но я это сделал. И если Сергей когда-нибудь сыграет в такую же игру ещё с кем-то, это будет не моя вина.



Бесконечны только две вещи: вселенная и человеческая глупость.

Правда, насчёт вселенной я не вполне уверен!

    Альберт Эйнштейн




Живший когда-то


В центре комнаты стоял не очень широкий, но длинный стол, за которым три часа назад разместилось порядка тридцати-тридцати пяти человек. Люди о чём-то разговаривали, сбившись в кучки, периодически возвращаясь в единое общество, особенно в те моменты, когда предлагался тост за виновника торжества. Этим самым «виновником торжества» был Василий, который сидел ровно посередине. Он не знал в лицо и половины тех, кто находился с ним рядом. Он сидел с опустошённым видом и смотрел, как народ (иначе не назовёшь эту кучу людей) не переставая ел, пил и шушукался между собой. Перед Василием стоял гранёный стакан, в который была налита водка, а сверху лежал кусочек чёрного хлеба.

– Я хочу выпить, – произнёс Василий, будто бы сделал заявление, не желая услышать отказа. Он потянул руку к стакану, но его прервал сидевший рядом мужчина, которого Василий видел пару раз в жизни. То ли это был двоюродный дядя, то ли ещё кто-то из этой серии. Мужчина остановил его руку, не отрываясь от еды, продолжая неприятно жевать, как будто за три часа не наелся настолько, чтобы сделать секундную паузу.

– Это покойнику, – затем, не прекращая жевать, добавил, – сейчас тебе организуем.

Далее он тут же обратился к какой-то женщине, сидевшей неподалёку, с просьбой поставить ещё одну тарелку и рюмку. За считанные секунды до Василия дошла тарелка, которую передавали гости из рук в руки, уже наполненная всяческими яствами. Рядом сразу появилась наполненная рюмка. Мужчина, поспособствовавший оперативной организации тарелки с едой, тут же предложил Василию выпить:

– Давай, – продолжая жевать, поднимая рюмку, произнёс он.

Василий сидел в той же обречённой позе. Он вновь медленно потянулся к стакану, на котором лежал кусок чёрного хлеба. Мужчина снова прервал его:

– Говорю же, покойнику это! Чего тебе, мало? Пей, ещё нальём. Там много осталось в погребе.

– Ну так ведь я и есть покойник, – глядя на соседа, сказал Василий. – Я же покойник-то!

Мужчина засмеялся, по-прежнему не отрываясь от еды:

– Слышь, чего заливает-то? Покойник, говорит, во даёт!

Люди вокруг не обращали внимания на всё происходящее:

ни на мужчину, ни на Василия, ни на его слова. Казалось, что им было всё равно, главное, что есть некий повод собраться вместе, много бесплатной еды и алкоголя. А всё остальное – пустяки.

Вокруг висели портреты Василия с проходящей наискосок чёрной лентой. В начале стола сидела его мать в чёрном платке. Обстановка была траурная. Это были поминки – девятый день после того, как Василий наблюдал свои собственные похороны.



Всё началось двенадцать дней назад. Василий встал рано утром и отправился по делам. Накануне у него состоялся неприятный разговор с родными. Они обсуждали судьбу их общего семейного бюджета, и мнения немного разошлись. Обычно Василий соглашался с большинством. Семья у него была немаленькая: три сестры и мать. А в этот раз он оказался белой вороной. На этом фоне и возник небольшой конфликт.

Так вот, Василий ушёл с утра. Вернулся днём, часа в четыре. В коридоре его встретила заплаканная мать и навзрыд ревущие, убивающиеся от горя сёстры.

– Что случилось? – с порога спросил Василий, предчувствуя, что произошла какая-то трагедия.

– Васенька, – еле слышно, сквозь слёзы и сдерживая плач, произнесла мама.

– Что? Что случилось? – снова спросил Василий, желая понять, что заставило его мать и сестёр так рыдать.

– Васенька умер, час назад, – снова с трудом произнесла мать.

– Какой Васенька? – продолжил расспрос Василий, никак не ожидая предстоящего ответа и, более того, не веря в реальность услышанного.

– Сыночек мой, Васенька, – пояснила мама, не в силах больше сдерживать плач.

Василий не понял ответа и не понял вообще ничего. Что за бредовая история творится на его глазах? Или же у него есть какой-то двоюродный брат Вася, о котором он никогда не знал? Или какой-нибудь неизвестный ему родной брат?

– Мама, какой твой сын? Я твой сын, Василий! – взволнованно воскликнул он.

– Я знаю, кто ты, – продолжая плакать, ответила мать.

– Ну а умер-то кто тогда?

– Сын, Васенька, – прежним тоном подтвердила мама.

– Так я же тут, с тобой разговариваю…

– Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с шутками! Хватит, – заключила мама и ушла в другую комнату, продолжая плакать и собирая какие-то вещи. Василий тут же обратился к сёстрам:

– Кто умер-то?!

– Брат наш, – ответили сёстры и продолжили реветь.

Василий усмехнулся. У него возникло сильное желание лечь и полежать. Полежать и подумать о происходящем. Он зашёл к себе в комнату и лёг на кровать. «Ага, я понял, – стал мыслить Вася, – это розыгрыш. Дурной, жестокий и несмешной розыгрыш. Однако моя семья не настолько талантлива, чтобы так артистично и естественно сыграть истерику и плач взахлёб».

А эта фраза мамы: «Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с шутками!» – как психологически тонко выверено, если это игра! Она всю жизнь начинает фразу одинаково, а заканчивает по-разному: «Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с фантазией!» – когда я рассказывал что-то неординарное, но действительно со мной происходящее. Или: «Вечно ты перегибаешь с эмоциями!» – когда я искренне радовался или боялся. «Перегибаешь с иронией, с учёбой, с гордыней, с состраданием, с психологией…» – кажется, будто нет ни одного слова, которым бы ни заканчивалась эта гневящая меня много лет фраза. А всё потому, что она никогда не воспринимала меня всерьёз, я всегда был для неё как довесок к семье. Не член семьи, не брат её дочерей, не брат её сыновей, а довесок. Как тонко, как тонко меня разыгрывают… Как же тонко…

Василий заснул. Он проснулся около десяти часов вечера. Состояние его было тяжёлым, разбитым. То, что случилось сегодня, уже казалось сном. Ярким, самым реалистичным сном в его жизни. Это ощущение длилось не более пары минут. До тех пор, пока он медленно, с опасением и тревогой не вышел из своей комнаты и не увидел, что в коридоре стоит гроб. В доме было тихо. Все те, кто жил в этой обители, уже спали – мама и сестра. Остальные сёстры и братья уже давно обзавелись семьями и жили отдельно. Василию, к слову, было двадцать шесть лет, он был самым младшим в семье. Он всегда комплексовал по поводу своих родственников как первой линии, так и дальних. Ему казалось, что все они какие-то убогие, что ли. Собственно, вся его семья всегда стыдилось его по тем же причинам. Однако на любом семейном совете, какой бы вопрос на нём ни разбирался, его голос всегда учитывался.

Однажды, несколько лет назад, один из братьев пытался лишить его этого права и попытался убедить в этом мать. Она сказала: «Нет, мы – семья. А в семье принято так!» Василий слышал эту беседу, и, несмотря на то, что мама отстояла его права, он не был благодарен ей. «Принято у вас! А у меня будет принято послать вас всех к чёрту лет через пять!» – думал он с нарастающим раздражением. Ему казалось, что с каждым годом его семья убивает в нём всё человеческое. Он становится каким-то безэмоциональным.

Всякие силы бороться с правилами и мировоззрением своей же семьи исчерпываются, и он начинает огрубевать изнутри. Это сильно беспокоило Василия.

Увидев гроб в коридоре, он подошёл к нему. «Они и гроб заказали. Не много ли затрат на розыгрыш такого мелкого члена семьи, как я? Затраты, затраты…Так вот в чём дело!» – будто нашёл ответ на вопрос Василий. «Этот весь цирк из-за бюджета, из-за того, что я не хочу отдавать свою часть денег! И что же, они решили меня свести с ума? Или какой у них план? Я, конечно, недолюбливаю свою семью, но даже от них этого сложно ожидать. У нас в семье есть законы, законы, которые с течением лет оглашала наша мать. Кстати, никто никогда не спрашивал: почему так, а не иначе? Неважно, главное, что это противоречит законам, по которым мы живём, – Василий прервался. – Хотя сегодня один закон, а завтра – другой… Ну, что ж, раз уж кое-какие деньги потрачены на гроб, тем более – для меня, нужно, так сказать, примерить».

Василий подошёл к гробу, присел около него и стал щупать материал. В коридоре было очень темно, практически невозможно было видеть. Василий был вынужден изучать этот, как его называли в их посёлке, «страшный ящик» путём осязания. «Угу, материал из обычного, какого-то недорогого дерева. А что ещё можно было для меня ожидать? Из красного дуба, что ли? В размер-то хоть попали?» Василий аккуратно стал забираться внутрь. В этот момент его пронзила дрожь. Казалось бы, лечь в какой-то ящик и полежать там пару минут. Но это не просто ящик, это гроб. Эта мысль вызывала бурю страшащих ощущений. Тем не менее, он довёл дело до конца. Он лежал как полагается, скрестив руки, смотря в потолок, которого из-за темноты не было видно. «Размер идеален, – пронеслась мысль. – Они что, в самом деле настолько серьёзно подошли к розыгрышу, что даже размер подобрали тютелька в тютельку? Какая соблазняющая темнота, как хочется закрыть глаза и заснуть. Очень хочется спать. А что, может, и вправду заснуть прямо тут? Ну, раз я у них умер сегодня?» Василий стал засыпать лёжа в деревянном гробу. Вдруг он услышал голос, звучащий, казалось бы, из темноты и одновременно в голове:

– А ну-ка, Василий, встань. Ещё рано засыпать. Ты сначала определись, ты умер или нет?

– Кто это? – ленясь открывать глаза и не желая вставать из удобного положения, спросил Василий.

– Я, твоя жизнь. Ты вот сам запутался и меня теперь запутал.

– Жизнь моя, – повторил Василий без эмоций, – со мной играют шутку, злую шутку. Объявили меня сегодня умершим. А я, видишь, живой.

– А с чего ты взял, Василий, что ты живой? Лежишь, вон, в гробу, спишь, отдыхаешь.

– Так это я…

«Действительно, глупый поступок», – подумал Вася.

– Это я так, развлекался…

– Вот послушай, Василий, в общем-то непростой у тебя выбор: либо в дальнейшем тебе придётся доказывать, что ты живой, либо просто признай, что ты умер, и начнёшь жизнь сначала. Вот тебе всё как будет, без прелюдий.

В темноте ничего не изменилось, но возникло ощущение, что это нечто, с которым только что общался Василий, ушло или улетело. Он поднялся, отряхнулся, будто лежал в каком-то пыльном месте, и отправился спать в свою комнату.

Проснувшись утром, Василий оделся и пошёл умываться. Он прошёл мимо сестёр и матери, ничего им не говоря. После он зашёл на кухню, где его мать и две сестры сидели и что-то считали, записывая на бумаге.

– Что считаете? – спросил Василий.

Ответа не последовало. На него вообще не обращали внимания, будто его и не было.

– Ладно, я понял. Берите мою долю и делайте с ней, что хотите, если вопрос ставится таким образом.

Никакой реакции всё равно не последовало.

– Ау! Может, хватит!? – повысив голос, прикрикнул Василий. В этот раз отреагировала его мама, печальным усталым голосом:

– Не кричи, Вась, у нас горе, не до тебя сейчас. Вечно ты не к месту встреваешь.

– Какое у вас горе?

– Сынок мой, Васенька, вчера днём скончался, – сказала мать и снова заплакала.

Тут же сестры подхватили плач, и на кухне невозможно стало находиться. Женский плач вперемешку с визгом и истерическими воплями – Василий не выносил этого. Он вышел из кухни. «Значит, вот так, да? Решили превратить эту идиотскую шутку в абсурд? Хорошо!» Василий вновь вошёл в кухню.

– Мама, а скажи мне, когда меня будут хоронить?

– Завтра, сынок, в девять утра.

– Не против, если я приду? – с иронией спросил Василий.

– Конечно, сынок, Васенька был бы рад, – серьёзно и так же опечаленно ответила мать.

Весь следующий день Василий лежал на кровати у себя в комнате. Он слышал, как его мама и сёстры по телефону решали вопросы о похоронах, узнавали расценки, какие-то документы, относящиеся к этому. «Что за бред? Да что за чушь? – снова раздражаясь, думал Василий, – в чём шутка? Где тот момент, когда я должен буду засмеяться? Надо же, устроить такой спектакль из-за того, что я не пожелал отдать свою часть денег! Зачем же мне тогда давать право голоса? Такой закон, такие правила! Какие, к чёртовой матери, правила! Если я пользуюсь своим правом иначе, чем хочет большинство, меня хоронят заживо. Интересные правила! Всё потому, что нет никаких правил. Они просто должны быть, поэтому есть. Ну, ладно! Бог им судья. Меня больше интересует другой вопрос: что будет завтра в девять утра? Они что, на самом деле пойдут и будут проводить целую процедуру захоронения? Интересно, интересно. Интересно, когда всё это закончится. Я чувствую, чувствую, что моя внутренняя сила иссякает. У меня нет сил бороться с ними. Я понимаю: всё, что происходит в последние два дня, – это бред. И вся моя семья, вся моя жизнь – это полный бред. Но этот бред, он будто впитывает меня. Сначала я его на протяжении всей жизни, а теперь – он меня».

Внезапно у Василия появилась мысль, которую он сразу назвал предательской: «А может, я и в самом деле умер? Нет, конечно, нет. Кстати, а кто в гробу-то завтра лежать будет?»

Мысли Василия прервал знакомый голос, с которым он общался вчера:

– Слушай, а может, тебе в самом деле просто признать, что ты умер, и продолжить жить?

Василий удивился не голосу, а предложению:

– Как это так? Признать, что я умер? Я же жив!

– Жив – мёртв, какая разница? Тебе-то что? Ну решили, что ты умер, теперь так и должно быть. Признай себя мёртвым, и закончится тот сумбур.

– Это невозможно, – возразил Василий, – это чушь! Человек не может быть живым и мёртвым.

– Да может, может. У тебя не хватит сил, Василий. Вот если бы лет семь назад, тогда да. А сейчас уже не хватит.

Голос снова исчез. Василий, погрузившись в мысли, заснул. Он проснулся в семь утра, за два часа до погребения. Кладбище было недалеко, поэтому он не торопясь привёл себя в порядок. Во время сборов он обратил внимание, что дома уже никого не было. «Ну, что ж, сейчас начнётся финальная часть самого глупого и несмешного спектакля, который я когда-либо видел. И финал этот будет не красочным, потому что я жив». Василий выбежал из дома и с нетерпением пошёл на кладбище. «Иду на свои похороны. Какая интересная, необычная ситуация. Я иду на свои похороны. И, судя по всему, меня действительно намерены похоронить. Даже если они не остановятся, неужели они думают, что я исчезну? Я всё равно живой!» Тут же он вспомнил вопрос голоса, с которым общался вчера: «Жив – мёртв, какая разница?»

«Как это, какая разница? А какая, собственно? – сам себе задал вопрос Василий и понял, что ответа он пока ещё не знает. – Есть разница, есть!» Дойдя до места, Василий увидел много людей, которые принимали участие в уже начавшейся похоронной процессии, хотя время было всего лишь половина девятого утра. Василий прошёл сквозь толпу, встав перед закрытым гробом, у которого в слезах убивалась мать. Рядом стояли сёстры и братья, они тоже плакали.

– Вы знаете, вы все, вы – больные, – яро начал говорить Василий, – вы все тут больные!

Никто не обращал внимания на Василия.

«Не может быть, – поймал он себя на мысли, – не может быть, чтобы все присутствующие тут были в сговоре. Моя семья – да, допускаю. Репетировали, тренировались, допустим. Но все вокруг! Неужели я умер? Нет, я живой. Я жив! А вот сейчас толкну кого-нибудь». Василий в первую же секунду после задуманного толкнул стоящего рядом человека. Это был мужчина. Тот упал, но даже не посмотрел в сторону Василия. В этот момент батюшка известной церкви начал отпевать якобы лежащего в гробу покойника. Василий прервал батюшку новым доводом:

– Стойте! Гроб закрыт. Откройте гроб!

Все присутствующие недоуменно, смутившись, посмотрели на него. Стоящий рядом сосед по дому шёпотом произнёс:

– Василия плитой придавило, ничего не осталось от него.

– Но я, я Василий!

Никто вновь не обратил на него внимания. «Они меня то слышат, то не слышат. Почему так? Почему всё время по-разному?» – Василий стал нервничать, его выводило из себя всё происходящее вокруг. Батюшка начал отпевание, помимо стандартной молитвы он перечислял разного рода проступки, с которыми Василий яростно не соглашался:

– Прости рабу Божьему Василию его гордыню…

– Неправда! У меня не было гордыни! – возмущался Василий, но его не слышали.

– Был замечен и в чревоугодии, прости Господи, – продолжал батюшка.

– Не было и этого! Это всё вранье! – Василий всячески пытался обратить на себя внимание, но все его попытки были безуспешны.

Через несколько минут он потерял сознание. Очнулся Василий к вечеру. Он лежал на земле, всё там же, на кладбище. Не поднимаясь с земли и даже не двигаясь, вспомнив всё произошедшее, Василий размышлял: «Я умер или не умер? Мне не холодно, я не хочу кушать, не хочу пить, но это всё из-за стресса. Это был глупый, плохой розыгрыш. Я всегда был придатком к семье, именно поэтому надо мной и позволили себе пошутить мои родственники. А, собственно, почему бы не пошутить? У нас тут скучно. Изо дня в день одно и то же. Никакого разнообразия. Никакого веселья. Вот и повеселились они за все годы сразу. А, может быть, они хотят, чтобы я признал себя мёртвым, как говорил голос? Может быть, им принесёт это какое-то удовольствие? Но как? Как можно признать себя мёртвым, когда я живой? Зачем и кому это нужно?» – мучил себя вопросами Василий.

Через некоторое время он поднялся и пошёл домой. Дома никто по-прежнему не замечал его. «Я буду молчать так же, как и все вокруг. Буду живым мертвецом дома». Семь дней прошло, никто не разговаривал с Василием, его не замечали, будто его и в самом деле не было. Он тоже молчал, ожидая каждый день чего-то нового, чего-то, что может внести ясность в происходящее. На седьмой день ночью его посетил голос, тот самый голос:

– Василий, Василий, ты тут?

– Да, – ответил Василий. Его голос и вид напоминали обречённого человека. Человека, у которого нет шансов.

– Я тебя потерял. Через два дня поминки. Признай, что ты умер, Вась, не мучай себя.

– И что тогда будет?

– Продолжишь жить, всё будет так же. Почти что всё…

Василий лежал, неподвижно глядя в потолок:

– А что не так же?

– У тебя – всё так же.

– Я подумаю, – произнёс Василий, и на этом разговор закончился.

Через два дня, в разгар поминок, Василий вышел и пошёл к лесу, который находился неподалёку. Зайдя в лес, он, не останавливаясь, продвигался вперёд. «Как хорошо быть деревом. Дерево живое, ему не надо ничего доказывать, ему не надо никому доказывать. Оно живёт, а когда умирает, то сохнет и падает. Почему же мне, человеку, нужно доказать, что я жив? Какая необъяснимая загадка. Неужели от всеобщей скуки меня использовали в роли громоотвода? Неужели в меня ткнули пальцем и сказали: „Вот он!“ Все ополчились против меня, хотят, чтобы я признал себя мёртвым. А что будет дальше? Дальше они найдут кого-нибудь другого, и я вынужден буду быть с ними вместе, стоять в этой массе и веселиться вместе с ними. Потом мне придётся сидеть на чьих-то поминках и, отвратительно жуя третий час подряд, подливать кому-то выпивку. Вот, что значит – быть мёртвым. Это я живой, а все вокруг мертвы, поэтому они хотят, чтобы и я признал себя таковым. Помню, как в детстве я презирал своих сестёр и братьев. Помню, как я, глядя на них, видел какое-то уродство. Помню это ощущение, когда вокруг всё не так, в воздухе какая-то напряжённость, безысходность и неправильность. Я думал, что вырасту и исправлю всё неправильное. А в итоге – неправильное поправляет меня. Я и в самом деле умираю…»

Василий дошёл до неглубокого рва, метра четыре в высоту, сел на его край и продолжил мысль: «А может быть, мне спрыгнуть вниз и в самом деле умереть? Зачем мне продолжать жить, если приходится признать себя неживым? Кажется, у меня больше нет сил. Кажется, мне придётся признать себя… Придётся…» Василий стал засыпать, сидя на краю рва. Сначала он пытался всячески бороться с наступающим сном, а затем, осознав, что бороться бесполезно, запел песенку, слов которой он не знал: «Ой-да, ой-да, ой, ноченька идёт, малых детонек засыпать кладёт».

«Я признаю себя, каким они хотят, но потом всё равно оживу», – произнеся последнюю фразу, Василий окончательно заснул.

Наутро Василий проснулся в своей кровати. Ничего не понимая, он аккуратно вышел в коридор, даже не одевшись. Ничего необычного дома не происходило. Никаких следов от поминок, никаких следов от траура и прочего.

– Вась, проснулся? – окликнул его голос сестры.

– Да, – ответил он.

– Давай одевайся, сейчас как раз мама вернётся, по поводу денег будет говорить, – Василий посмотрел на число. Всё сходится, всё произошедшее действительно случилось. Только он не помнил, как попал вчера домой.

– Я не буду обсуждать, я спать хочу. А вы с моими деньгами делайте, что хотите, – сказал Василий и закрыл дверь в комнату. Затем он лёг и стал засыпать так сладко, как, казалось бы, никогда.

– А обещал ожить, – упрекнул Василия голос, – обещал ожить, а сам…

– Я помню, – перебил голос Василий, – я и ожил, просто сейчас хочу спать. И Василий заснул так глубоко, так умиротворённо… Он видел лучшие сны в своей жизни. Он спал несколько суток подряд. Затем он проснулся. Проснулся снова живым.


Послесловие

Смерть близкого – это, пожалуй, одно из самых страшных событий, которое может произойти в человеческой жизни. Именно те, которые остались в живых, страдают больше, нежели тот, кто прекратил своё биологическое существование. «Ушедший» же оставляет много загадок напоследок: чувствовал ли он боль? Страдал ли он во время смерти? Переживает ли он в ином мире или там настолько хорошо, что он забыл «обо всём на свете»? Множество неразрешимых вопросов. Человек же, потерявший близкого, остаётся здесь, на земле и чувствует боль оттого, что больше не сможет взаимодействовать с тем, кого любил. Что уж тут говорить о телесном контакте?

Однако смерть имеет и другую сторону, о которой все знают, но молчат, ибо мораль (искусственно изощрённые, извращённые и опошленные, данные природой и Богом качества человека, запертые в рамки правил) запрещает людям говорить об этой второй половине. Итак, другая сторона смерти – это удобство для тех, кто жить продолжает. Разумеется, речь идет о людях, которые не могут похвастаться чувством любви к тому, кто отправился в мир иной. Что здесь таить? Представьте, живёт человек, имеет потенциальное наследство, которое достанется ему, например, от бабушки. Допустим, это квартира. Как правило, люди не так сильно привязаны к бабушкам, дедушкам, дядям, тётям и прочим родственникам дальше первой линии. Теперь вопрос – отвратительный, но правдивый: насколько сильно расстроится человек, потерявший бабушку, но получивший взамен квартиру?…

Возьмём, к примеру, людей неблизких. Скажем, партнёров по работе, которые конкурируют между собой за высокооплачиваемую должность с хорошей перспективой карьерного роста. И вот – произошёл с одним из них несчастный случай. Неужели другой расстроится? Разве не обрадуется или хотя бы не вздохнёт с облегчением? Вероятнее всего, будет произнесена та или иная фраза, относящаяся к рамкам моральных приличий, нечто вроде: «Смерть не стоит карьеры!» или «Конечно, я бы хотел, чтобы мой конкурент остался жив! Ведь нет ничего дороже человеческой жизни». Однако я, как всегда, предлагаю говорить о вещах насущных. О том, что существует здесь и сейчас, а не о том, как должно быть. Я настаиваю – говорить не о теории, а о теории и практике. На данном этапе развития человеческого духа скорее радость и облегчение превзойдут траур и горечь от смерти неугодного по какой-либо причине человека.

А теперь давайте рассмотрим ещё один вариант смерти, который страшен непосредственно для умирающего индивида. Этот вариант называется «смерть при жизни», как ни парадоксально это звучит. Как же такое может быть? Немного выше я отозвался нелицеприятно о таком явлении, как мораль. Пожалуй, сейчас редкий случай, когда я вынужден высказаться об этом феномене положительно, однако только в тандеме с законом, который, впрочем, родился на основе морали. Потому что именно моральный аспект в сочетании с законом вяжет человеческой массе руки от расправы друг над другом. Ибо люди мешают друг другу.

Людей, особенно родственников, связывают материальные блага, которые каждый из участников семьи стремится присвоить себе. Я поясню, с чем это связано. Семьи, как правило, создаются не на основе любви, не на основе чистоты и духовного взаимодействия, а лишь на основе инстинктивного желания. Как бы грубо и неуважительно это ни звучало, но зачастую не мужчина хочет быть с женщиной и наоборот. А, скорее, самец ищет самку, а самка – самца. Сами понимаете, что в таком дуэте не приходится говорить о вещах духовных. Потому дети семейной пары воспитываются соответствующим образом. Затем у детей тоже появляются дети и т. д. Таким образом продолжается род той или иной семьи. И когда есть участники в виде, к примеру, мамы, папы, сына, дочки, бабушки, дедушки, дяди, тёти и племянника, то ни о каком чистом помысле говорить опять-таки не приходится. Итак, все они начинают мешать друг другу, образуются группы единомышленников, причём весьма условные, поскольку в бездуховной сфере нет ничего постоянного. Иными словами, сегодня человек с группой «А», а завтра – с группой «Б». Вопрос выгоды. Наконец, когда процесс раздела имущества или любой другой вопрос, касающийся нескольких участников, сдвигается с мёртвой точки, возникает некое подобие временной стабильности. Именно в этот момент лидирующая группа (то есть те, кого большинство) стремится избавиться от тех, кого меньшинство. Но что значит – «избавиться»? При отсутствии закона и морали (я напомню, что мораль не имеет отношения к духовности человека; мораль – это слепо, неосознанно, выполняющийся постулат) физическая расправа была бы неминуема. Просто пришли, ликвидировали и поставили точку. К счастью, на данном этапе развития общества такая расправа случается редко относительно большинства. Расправляются иначе: агитируют, шантажируют, оказывают психологическое давление и т. п. И наконец, когда попадается так называемый «крепкий орешек», то есть участник, который не поддается «обработке», то проще всего сделать так, чтобы тот умер. Но не могут же просто так взять и ударить его палкой по голове (в силу закона). Поэтому принимается другое решение: объявить человека умершим. Минуя здравый смысл, логику и рассудок, человека воспринимают как несуществующего. Конечно, это проявляется несколько иначе, чем в новелле «Живший когда-то», как правило, большинство участников единогласно объявляют человека сумасшедшим или глупцом, и на этом всякое обсуждение с ним какого-либо вопроса заканчивается. Это и называется «смерть при жизни».

Всё мной описанное происходит, конечно же, спонтанно, не так чётко и организованно, как это звучит. Этот процесс зарождается в группе людей негласно. А дальше уже включается поведение инстинктивное и такое, которое приносит больше выгоды.

Люди склонны закрывать глаза на пороки и на свои истинные мотивы того, что они делают. Люди предпочитают не думать об этом. Например, идёт человек по улице, увидел кошелёк с большой суммой, подобрал и пошёл дальше. И ему неудобно думать, чей это кошелёк. Вдруг это последние деньги человека? Вдруг потерявший ищет свой кошелёк? Если человек, взявший деньги, начнёт думать об этом, он просто получит проблемы со своей совестью. Если же не станет размышлять на эту тему, то у него просто будет большая сумма денег, упавшая с неба. Поэтому он, скорее всего, ответит: «Лежит ничейный кошелёк, всё равно хозяина нет, я себе взял». И ещё прибавит какую-нибудь глупую шутку, что называется, отшутится. Ровно то же самое происходит во взаимоотношениях людей, которые имеют что-то общее, потенциально наживное. Группа людей спонтанно, не сговариваясь, удобно для себя принимает такое решение, которое избавило бы ото всех имеющихся проблем быстро и чётко. Сегодня человек живой и здравомыслящий, а завтра, если он становится неугодным, он сумасшедший и мёртвый. Он просто исчезает с лица земли, становится никем, становится невыгодным.

Пока ещё не существует механизмов, которые могли бы обезопасить человека от «смерти при жизни». Казалось бы, здравый смысл, разум, логика – вот то, что является аргументом и неоспоримым доказательством дееспособности человека. Однако это снова всё лишь теория, практика, увы, совсем иная. Любой человек в любой период времени может стать «мёртвым».

И, наконец, я описал явление, но не рассказал, как миновать его. Как не оказаться «мёртвым», будучи живым? Увы, невозможно избежать этого, ибо это зависит от окружающих, а не от конкретно взятой личности. Зато можно не «умерщвлять» таким образом других, то есть не оказаться на месте того, кто следует, потакая своему удобству, минуя разум. Как всегда, только разумность может помочь. Только развитие духовного мира способно не превращать человека в банальное животное. Если же нет духовного мира внутри, нет потенциала к развитию, то здравый смысл и логика должны быть движущим механизмом жизни. Если же и второго нет, то нет и человека.




Не как все


Каждому человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в ошибке.

    Аристотель

«Только бы не пришлось его использовать», – думал Сергей, идя по освещенной пешеходной дорожке. За тридцатиминутную прогулку ему не встретился ни один прохожий. В том районе города, в котором находился Сергей, сложно встретить кого-нибудь после двенадцати часов ночи, поэтому он нередко прогуливался в этих местах после полуночи, имея возможность спокойно подумать о насущных делах. В этот раз он шёл даже медленнее, чем обычно, однако его мысли едва удавалось держать в нужной последовательности, они регулярно перебивались надеждой и, пожалуй, самым сильным желанием: «Только бы не пришлось… только бы… только бы не пришлось его использовать». Эта навязчивая мысль превратилась будто в заклинание. В спешке, в растерянном состоянии двигаясь к пункту назначения, Сергей постоянно сжимал и разжимал в кармане правый кулак.



«Как же она могла так поступить?» – у Сергея в голове вертелись одни и те же вопросы. Он был не в состоянии ответить на них, они скорее были риторическими. «Главное – глупостей не делай, с каждым бывает», – вспомнилась ему утешающая фраза коллеги по работе, который утром, сам того не желая, буквально разрушил весь существующий мир Сергея. «Но я не каждый, – уже только сейчас отвечал Сергей мысленно. – У меня не может так быть, я не каждый… только бы не использовать его…»



Несколько раз Сергей размышлял, как у некоторых людей внезапно случается беда: «Садится человек в самолёт и не знает, что через пару часов уже будет на том свете. У него ведь даже в мыслях этого нет. Он планирует свой вечер, завтрашний день… Но со мной такого не случится, я ведь особенный». Однако очередным утром, когда Сергей пришёл на работу, и с ним случилась практически такая же «посадка в самолёт».



– Серёг, – окликнул его коллега с встревоженным, соболезнующим видом, – пойдём, покурим?

– Пойдём, – привычно согласился Сергей, так как ритуал курения перед началом работы стал уже обыденным. Совершенно очевидно было волнение коллеги.

– На, смотри, – протянул ему коллега мобильный телефон с включенным видео, делая глубокую затяжку сигаретой и смотря в другую от Сергея сторону.

– Что это? – спросил Сергей и включил видео.

Коллега промолчал. На видео Сергей увидел свою девушку Татьяну, с которой они встречались уже три года. Она весело смеялась, обнималась и, мало того, целовалась с каким-то мужчиной.

– Всё, хватит, – произнёс коллега и забрал телефон из обмякших рук Сергея. – Вчера задержался до восьми вечера, они тут проходили, ну… а потом ты видел. Ты, главное, глупостей не наделай, с каждым бывает. От любви до ненависти – один шаг, как говорится… – закончил коллега Сергея, снова делая глубокую затяжку.

– Пять тысяч шестьсот восемнадцать шагов, – произнёс Сергей.

– Чего?

– Пять тысяч шестьсот восемнадцать шагов до неё… до любви. Я считал. Ровно столько шагов от моего дома до её, – сказал Сергей и ушёл.

– Только глупостей не делай! – крикнул ему вслед коллега.



Затем Сергей ушёл домой. Он не стал работать. И даже не стал отпрашиваться у руководства. Ему было не до этого. Всё вокруг внезапно, за каких-то тридцать секунд просмотра видео, превратилось в неважное и второстепенное. Работа, дела, подарок, заказанный им для Татьяны, всё это обессмыслилось. На первом плане стоял вопрос: «Как могло такое произойти? Всё же было хорошо». Сергей пытался понять: «Никаких намёков. Никаких поводов. Внимание, подарки, деньги, всё есть. Неужели все её уменьшительно-ласкательные „дурачок“, „глупенький“ – это всё статусы? Не ласковые слова, а статус её восприятия меня». До того трагического момента Сергею казалась его жизнь налаженной. Есть работа, есть полученное от бабушки наследство, есть квартира, девушка, практически жена. А теперь он не спеша шёл по ночной дороге, боясь самого себя, снова и снова думая: «Как она могла?»



Татьяна, всякий раз находясь с новым ухажёром, вовсе не считала Сергея идиотом или глупым. Она старалась не думать о нём.

– Танюш, а у тебя же вроде как парень есть? – вопрошал очередной любовник.

– Есть, – коротко отвечала она, – и что?

– Ну, как это – «и что?». Неясно как-то получается… как-то нехорошо, что ли.

– Тебе-то чего? Не твой же парень, а мой, – переводила всё в шутку Татьяна.

«Ну да, есть. Есть. Ну и что? – пыталась мыслить она. – Сейчас не до этого. Завтра всё обдумаю». Но ни завтра, ни послезавтра она к этим мыслям не возвращалась. У неё не было времени. Время на обдумывание этого вопроса пропало с первой изменой, которая случилась два года назад…



Сергей уже почти подошёл к дому Татьяны. «Осталось всего пятьсот шагов, – констатировал он. – Может быть, развернуться и просто пойти домой? Зачем мне к ней идти? У меня же есть всё: деньги, работа, возможности. Я могу просто объясниться по телефону, и всё. Буду жить сам для себя». Сергей замедлил шаг. «Но я ведь не такой, как все. Я ведь не каждый! Она не просто изменила мне, она сделала меня одним из всех. Она сделала меня одним из статистов. Мне нужно разобраться. Я должен попытаться всё понять. Может быть, это монтаж. Может быть, мой коллега хочет нас поссорить. Я не хочу быть таким, как все!»



Через несколько минут в квартире Татьяны раздался звонок. «Только бы не использовать его, – продолжал заклинать себя Сергей. – Пусть не открывает дверь, и я уйду». Но после небольшой паузы в отверстии глазка блеснул свет, затем дверь открылась. Перед ним стояла Татьяна, на ней была ночная рубашка, которую он подарил несколько месяцев назад.

– Привет, – удивлённо произнесла она. Сергей ни разу за три года не приходил к ней без предупреждения.

– Привет, – сухо, будто робот, отозвался Сергей и переступил через порог. Дверь закрылась. Татьяна автоматически поцеловала его в щёку. На лице у неё отражалось явное непонимание.

– А ты чего так поздно? – удивлённо спросила она.

– Тебя видели, – безэмоционально ответил Сергей.

– Чего?

– Тебя видели. Вчера. В восемь.

Татьяна растерялась. Она хотела что-то сказать, но ей стало очевидно, что всё уже раскрыто. Сергей подошёл ближе.

– Я не хотел его использовать, – сказал он.

– Кого? – спросила Татьяна.

Сергей плавно вытащил руку из кармана и так же плавно надавил на живот своей девушке. Она резко вздохнула.

– Как же так получилось-то? Зачем ты так? – обиженно и мягко спросил Сергей.

Татьяна пожала плечами, развела руки и показала мимикой: «Не знаю, не могу объяснить». Сергей развернулся, открыл дверь и вышел. За дверью продолжала стоять растерянная от разоблачения Татьяна с виноватым лицом и торчащим ножом в животе.



Идя обратно по дороге, Сергей снова думал: «У меня же есть всё – деньги, работа. У меня есть всё для того, чтобы жить счастливо. Зачем я только что это сделал? Я же не любил её. Она была всего лишь девушка. Я не могу обмануть себя, я знаю, что не любил её. Зачем же я это сделал!? Я мог бы развернуться и пойти домой. Жить дальше припеваючи. Но я поступил глупо, как все… как каждый… Я не хочу быть, как каждый! Я особенный!..»



Самая лучшая победа для человека – это покорить себя самого: быть же покорённым собою постыднее и ниже всего.

    Платон




Замкнутый круг


Вещь не перестаёт быть истиной оттого, что она не признана многими.

    Бенедикт Спиноза


Часть первая


Муравейник

За пятиэтажным домом одного далеко не самого благополучного района Москвы стоял шестилетний мальчик и смотрел вниз. В его руках было множество полиэтиленовых пакетов, которые он собрал около мусорных баков, а также взятые без спроса у родителей спички. Мальчика звали Андрей. Пока ещё он не успел привыкнуть именно к такому обращению. Привычнее для него было – Андрюша.

Андрюша уже не в первый раз развлекался подобным образом. Он проделывал это либо один, либо в компании с другими мальчиками. Сначала его задачей было найти большой загруженный работой муравейник. Затем он поджигал полиэтиленовый пакет и начинал бомбить целый мир, который находился у него под ногами. Наверное, разбегающиеся в панике муравьи воспринимали происходящее за конец света. Кто знает, может быть, кто-то из муравьёв много лет назад, по их меркам, а по нашим – несколько дней или часов назад, предсказывал подобное. Может быть, у них есть целая книга пророчеств, где сказано, что однажды над планетой появится тень, которая затмит свет и станет предзнаменованием. А затем с неба начнут падать огненные шары, сжигающие и уничтожающие всё живое. Может быть, кто-то из них готовился к этому дню и втайне от всех вырыл себе норку на несколько метров ниже, чем общий муравейник…

Это всё вполне может быть, но Андрей не знал об этом. Что он мог знать в свои шесть лет? Им двигал инстинкт, перемешанный с игрой. Ему казалось, что он суровый, беспощадный бог, который обрушивает свой гнев на недостойную жизни планету. Нет, он даже и об этом не думал. Откуда ему было знать, что такое бог, что такое «достойное» и «недостойное» жизни? Он просто чувствовал власть и силу. Он был волен вершить судьбы борющихся за жизнь муравьёв. И если кто-то вдруг ускользнёт от его огненных шаров, то он раздавит того ногой, чтобы остальным было неповадно убегать.

Небесная кара всегда начиналась с первой капли. Андрей знал, как всё начать внезапно. Настолько внезапно, что, вероятно, некоторые муравьи умирали от сердечного приступа в результате возникшего страха, а не от раскалённой полиэтиленовой массы, падающей на них. Сначала он аккуратно подбирался к муравейнику. Затем несколько минут усыплял бдительность часовых, задачей которых было подавать сигнал об опасности при первой подозрительной ситуации. А затем поджигал своё оружие и первой каплей всегда атаковал самый центр муравейника – прямо в толпу. Потом неумолимо капал на всю остальную площадь. Под ним царили паника и безысходность. «Спасайтесь, убегайте!» – кричал отец семейства своим родным. «Помогите! Помогите мне!» – кричал наполовину обугленный муравей, задняя часть которого сгорела дотла и прилипла к горячей земле.

Наконец, когда почти все муравьи были казнены, наказаны за грехи, за то, что они не слушали своих пророков, которые тысячелетиями, по их времени, пытались нести им истину и слово божие, Андрей добивал последних оставшихся в живых. Это было не менее интересно. Он не сразу убивал их, а начинал атаковать по краям, что бы тот, кто посмел избежать общего наказания, перед смертью почувствовал себя в ловушке, почувствовал неизбежность своей участи. И вот, по прошествии нескольких минут, целый мир был уничтожен. А может быть, всё-таки не мир, может быть, это государство, страна или, к примеру, область. Андрей постоянно уничтожал муравьёв, но ему было неизвестно, чем же это является для них. Может быть, в соседнем муравейнике, метрах в пятидесяти или, например, в двухстах, внезапно прервали показ запланированной программы на всех каналах? Может быть, известный всей стране «Муравьедии» телеведущий с важным видом, со скорбью на лице объявляет о том, что соседнего государства больше нет. Или что соседняя страна подверглась неизвестной космической атаке и в итоге… сгорела дотла. А может быть, наоборот, в тех же пятидесяти метрах соседний муравейник продолжает жить и даже не подозревает, какая катастрофа произошла у их соседей. Может быть, они и вовсе не знают, что у них есть соседи?

Андрей, конечно же, не вдавался в такие подробности, потому что ему было всего шесть лет. Его дело было вовремя открыть огонь и уничтожить всех до единого. Наконец, когда самый последний муравей был обессилен и лишён всякой воли к жизни, суровый палач вдруг превращался обратно в ребёнка – шестилетнего Андрюшу, которому скоро, через пару месяцев, идти в школу, в первый класс. И этот самый Андрюша вдруг подумал, что ему жалко последнего оставшегося в живых. Этот муравей так бегает, так хочет жить, вызывает какое-то странное, новое для Андрея чувство – чувство сострадания. Может быть, не стоит его убивать? Конечно, не стоит! Пусть живёт. В конце концов, бог должен уметь не только карать, но и щадить, и даровать жизнь. Пусть он ползёт себе. Пусть отбежит на несколько метров и спрячется. Затем отсидится пару дней, приходя в себя. А далее побредёт по свету… Затем наткнётся на новый муравейник, в котором его приютят. Найдёт там себе жену или мужа… Затем у него или у неё появятся дети, и жизнь вернётся в обычное русло. И Андрей не стал убивать последнего оставшегося в живых муравья.


Часть вторая


Михаил

В коридоре одного из отделений психиатрической больницы в очередной раз скопилось множество молодых людей. Это были студенты пятого курса одного из медицинских университетов Москвы. Весь работающий персонал – от санитарок и медсестёр до некоторых врачей – возмущался этому ежедневному столпотворению. Всё дело в том, что учёба у студентов начиналась ровно в восемь утра, и опаздывать категорически запрещалось, а сами врачи, так сказать, кураторы, приходили несколько позже. В восемь пятнадцать у них только начиналась пятиминутка, которая длится вовсе не пять минут, как исходит из названия, а около двадцати минут в среднем. Далее – ещё какие-то мелкие дела. Затем телефонные звонки, конечно же, по делам. В итоге врачи разводили своих студентов по кабинетам только около девяти часов утра. А всё остальное время в отделении, что называется, «ни пройти ни проехать». К тому же, врач Альберт Юрьевич, несмотря на свой профессионализм, всегда опаздывал. Поэтому его группа, численностью в восемнадцать человек, освобождала место в коридоре ещё позже. В этот день Альберт Юрьевич пришёл вовремя, потому что он оставался дежурить и опоздать было бы совсем не культурно с его стороны.

– Так, все в сборе? Здравствуйте! – в обратном порядке этической нормы начал он.

– Здравствуйте! – в разном ритме поздоровались студенты.

Он открыл кабинет, и студенты организованно, уже привычно для себя, вошли. За четырнадцать дней практических занятий каждый участник группы знал, где его место. Поэтому заполняемость кабинета всегда проходила быстро и оперативно. Буквально за несколько минут наполненный студентами коридор опустошался, будто никого в нём и не было. Далее Альберт Юрьевич перечислял подопечных по фамилиям, требуя отклика «я». Затем приступал непосредственно к обучению.

– Так, ну что, сложности с предыдущей темой у кого-нибудь возникли?

Задав вопрос, он обычно смотрел на каждого студента понемногу. За двенадцатилетний стаж работы у него выработалась неплохая интуиция. Смотря в глаза человеку, он всегда пытался понять два момента: первый – обманывает его человек или нет; второй – психически здоровые или психически нездоровые глаза у пациента. И первый, и второй моменты являлись неотъемлемой частью его работы. Как минимум для того, чтобы понять: человек страдает или пытается сделать вид, что страдает. У человека есть психическое расстройство или же шоковое, временное помешательство. И так далее.

Конечно, его интуиция была, увы, не стопроцентной, но достаточно достойной. Поэтому он был на хорошем счету в больнице. Впрочем, сам он это называл не столько интуицией, сколько профессиональным опытом. Иногда возникали ситуации, когда, с его точки зрения, человек здоров, но верить приходилось не субъективному ощущению, а всё-таки объективным данным. Вот и студентов он этому учил: «Предупреждаю, – говорил он в самый первый день, – постоянно работая с психически ненормальными людьми, могут возникать ощущения, что они говорят правду. Отметайте эти мысли куда подальше, иначе окажетесь с ними в одной палате».

– Ну так что? Вопросы по прошлой теме есть или нет? – снова спросил он, не услышав внятного ответа в первый раз.

– Нет, вроде нет, – ответил староста группы за всех.

– Ну, хорошо. Значит, как вчера договаривались, сегодня у нас непосредственно практика. Вчера у нас была теория, сегодня буду показывать вам пациента по теме. Значит, как обычно, напоминаю: никаких «хи-хи, ха-ха», никаких шуток, никаких издевательств.

Альберт Юрьевич всегда предупреждал всех своих студентов перед показом психически нездоровых людей. Он очень серьёзно относился к своему лечению и искренне сострадал своим пациентам, что являлось редким качеством для врача, во всяком случае, подобного профиля.

Однажды, три года назад, один из студентов решил покрасоваться перед девушкой и как-то неуместно сострил во время разговора с одним пациентом, тот покончил с собой в тот же день, ночью. Альберт Юрьевич записал этот случай себе в ошибки и предупреждал всегда, угрожая незачётом, если хоть кто-то посмеет посмеяться над страдающим.

– Пациент у нас будет молодой парень, двадцать восемь лет, зовут его Михаил. Кратко: считает, что его с детства похищают инопланетяне. У нас уже раз в восьмой или девятый. В общем-то, случай типичный. Особенность пациента…



Альберт Юрьевич всегда говорил об особенности пациента: например, кто-то не любит, когда ему смотрят в глаза, кто-то – когда вертят ручку и т. п. Для человека здорового это не столь важно. Но для больного, порой, играет жизненно важную роль. Поэтому Альберт Юрьевич даже в истории болезни на главной странице заставлял писать: «Особенность такая-то». Из-за этого у него возникали разногласия с главным врачом, который говорил: «Это не по регламенту». «Зато жизнь человеку облегчит», – отвечал Альберт Юрьевич.

– Особенность пациента: он терпеть не может, когда его перебивают. Так что вопросы задавайте только тогда, когда он точно заканчивает мысль. Что касается места, пространства, памяти и прочего, у него всё в порядке. Так что на это можно время не тратить. Всем всё понятно?

– Да! – ответили студенты снова вразнобой.

– Альберт Юрьевич! – обратился к нему один из молодых людей.

Альберт Юрьевич посмотрел на студента и задал вопрос: «Что?» взглядом. Тот продолжил:

– Ну а всё-таки, вдруг его правда похищали инопланетяне… Я хочу сказать, допустим, если меня похитят и скажут: «Вот, передай своим соратникам то-то и то-то», как это сделать, если меня примут за ненормального?

Альберт Юрьевич отреагировал незамедлительно. Подобный вопрос, во-первых, интересовал его самого, а во-вторых, почти каждая новая группа спрашивала нечто похожее.

– Хороший вопрос и правильный. Тут нужно смотреть не только на то, что человек рассказывает, но и на то, как рассказывает, какая у него история жизни. Есть много факторов, которые скажут нам о человеке в целом, а не о каком-то отдельном событии.

– Ну, а допустим, это случится с человеком, болеющим шизофренией. Инопланетянам-то может быть не известно, что он болен и его не станут слушать.

– Ну, тут уж, знаете… – Альберт Юрьевич задумался.

Он сам часто думал об этом, это одна из нерешаемых задач. Кроме того, он полагал, что каждый уважающий себя психиатр должен задуматься об этом.

– Тут уж как повезёт. Пока что мы знаем, что пророков убивали, даже Иисуса Христа распяли… Думаю, тут лучше инопланетянам придумать какой-нибудь другой вариант, – с улыбкой ответил Альберт Юрьевич. – Ну что, все готовы?

Студенты положительно кивнули и вполголоса произнесли: «Да».

– Я за пациентом.

Через несколько минут в кабинет вернулся Альберт Юрьевич, за ним появился немного остерегающийся Михаил, которого врач сразу посадил на стул перед собравшейся небольшой аудиторией. Его лицо действительно было нездоровым. Настолько нездоровым, что принять его слова за правду было невозможно. Казалось, даже у человека, ни разу в жизни не видевшего душевно больного, лицо Михаила вызвало бы подозрение. У него постоянно бегали глаза по сторонам, будто он пытался высмотреть какие-то детали, при этом сильно стесняясь окружающих. Руки были сцеплены на коленях, тело откинуто на спинку стула.

– Михаил, расслабься, – Альберт Юрьевич не впервые работал с пациентом и давно называл его на «ты». – Это мои коллеги, будущие врачи. Я хочу, чтобы ты снова рассказал свою историю и поотвечал немножко на вопросы, если у моих коллег таковые будут возникать. Хорошо?

Михаил не прекращал переводить глаза из стороны в сторону, затем он быстро осмотрел студентов, постоянно устремляя взгляд то на них, то на пол, и скромно ответил:

– Да.

– Расскажи, когда тебя впервые похитили инопланетяне и как часто это происходило потом?

Михаил снова чуть-чуть помедлил и начал рассказ:

– Первый раз в десять лет. Я спал, потом проснулся, пошёл попить на кухню. Увидел, что на балконе, на кухне на балконе кто-то стоит. Я испугался, вернулся в кровать. А потом подумал: зачем я лёг? Надо же разбудить маму. Встал и увидел, что в окне очень светло… и меня вдруг начало притягивать. Я закричал, но мои родители не проснулись. И в итоге меня как будто засосало в их корабль… Вот, так было в первый раз.

Все студенты слушали с интересом его рассказ. Одно дело – читать в учебнике про то, что есть такие люди. Другое дело – видеть воочию и слышать. До этого им приходилось видеть, так сказать, слегка «тронутых» людей, а Михаил был, что называется, «тронутым» не слегка, а «на всю голову».

– Хорошо. А дальше как это происходило? Ты же говорил, тебя похищали более семи раз.

– Да, одиннадцать. Я недавно стал записывать в тетрадь, чтобы меня потом не обманули.

– Не обманули? В смысле? – спросил Альберт Юрьевич. Эту информацию он слышал впервые или, что маловероятно, забыл её.

– Ну да. Они, конечно, не обманут, но я так боюсь их, что на всякий случай записываю. Они вообще добрые, всегда вежливые, больно мне не делали. Потом они прилетали ещё раз, через год после первого раза, потом ещё и ещё. Я где-то с пятого раза уже не сопротивлялся, сам к ним заходил, всё равно заберут, но всё время боялся… да, я боялся. И сейчас тоже боюсь…

Альберт Юрьевич убедился, что Михаил закончил и спросил:

– Михаил, расскажи подробнее, как ты к ним сам заходил, кто они были, что ты о них узнал. И зачем ты записывал, сколько раз тебя похищали, ты так и не ответил.

Михаил к этому моменту разговора уже перестал смотреть по сторонам и уставился в пол, немного согнувшись, продолжая рассказывать:

– А-а, я в прошлый раз опять испугался и убежал, когда там, в космическом корабле находился. Они вышли из помещения, а я убежал. Меня долго не могли найти, у них там много помещений, а когда нашли, сказали, что всего пятнадцать раз меня забирать будут. Тот был уже одиннадцатый. Я стал записывать. Чтобы потом показать… ну, чтобы ошибки не случилось. Вот…

Михаил задумался, и Альберт Юрьевич воспользовался паузой, так как нужно было направить рассказ Михаила в хронологический порядок. Стало ясно, что без собственного участия цельной картины не получится.

– Стоп, давай так. По порядку. Я буду тебе вопросы задавать, а ты отвечай, хорошо?

– Да, – послушно ответил Михаил.

– Во-первых, почему ты их так боишься, если они, с твоих слов, не причиняли тебе вреда и всегда были миролюбивы?

– Потому что это же космический корабль. И они все такие разные, не как люди. Их там вообще много, а самых главных не видно. Они как бы… как воздух. Вдруг они передумают и сделают мне больно. Хотя я не верю в это, я знаю, что не сделают, но… это всё равно страшно, – Михаил по-прежнему не отрывал голову от пола, будто стеснялся всех вокруг.

– Хорошо. А как ты к ним потом сам приходил?

– Ну, они прилетали или около окна висели, я подходил к окну. Или в лесу садились, я видел свет и к ним сам шёл. В следующий раз они тоже в лес прилетят.

– Это они тебе сказали? – спросил Альберт Юрьевич. – Или ты это откуда-то знаешь?

– Они сказали, – ответил Михаил.

Один из студентов, наверное, захотел произвести впечатление на своего преподавателя, а может быть, и в самом деле ему было интересно, и он попросил разрешения задать свой вопрос.

– Скажите, пожалуйста, они Вам эту информацию как сказали – голосом или путём телепатии?

– Голосом, – сразу ответил Михаил. – Они и так, и так говорят, чтобы я не пугался, чаще голосом.

– Михаил, а что они там с тобой делают постоянно? – снова взял разговор под контроль Альберт Юрьевич.

– Всё время сажают меня в комнату, и я там просто сижу. Когда я был маленький, там игрушки разные были, которых у меня не было дома… чтобы мне скучно не было. Потом еду всякую туда ставят, которую я люблю. Комната такая большая-большая, везде свет яркий, но он не слепит, а просто светло как будто сильно. И ничего не делают больше. Изучают меня как-то, но меня не трогают. Периодически заходят ко мне, что-то делают… не со мной, а просто что-то своё…

Вся аудитория не отрывала глаз от Михаила, и то, что он им рассказывал, было интересным. Альберт Юрьевич видел по выражению лиц: в глазах каждого из студентов была характерная искра. Всякий раз он видел подобное у студентов, когда показывал им сложных пациентов. Сейчас никому из присутствующих не было дела до того, что Михаил был болен и с детства был постояльцем этой самой психиатрической больницы. Они хотели слушать и думать, что его рассказ – правда.

– Ты говорил, они все разные. Расскажи, какие они и кто они, они тебе рассказывали?

– Да, они с самого первого раза рассказали. Первый раз я сильно плакал, звал маму, а со мной говорил только один тогда. Он сказал, что меня забрал бог, а они его помощники. Бога бояться не нужно, он же добрый, и мне ничего плохого не сделают. Я вспомнил, мама тоже говорила, что бог добрый и живёт на небе, поэтому поверил, но всё равно боялся. Сейчас они так же и говорят. А все разные, потому что их много. Самые главные, я говорил, как воздух как будто. Другие – на людей похожи… ну, только тем, что есть две руки, две ноги и голова. Они меня изучают, что-то считывают с меня, какую-то информацию о нашей планете.

– А почему они выбрали именно тебя, говорили? – спросил Альберт Юрьевич.

– Потому что так было с рождения уготовано. Они говорят, я забыл просто. Что я родился благодаря им. Просто они что-то не так сделали, и я забыл. А после пятнадцати раз прекратят меня забирать, и я буду жить спокойно. Так мне сказали.

Альберт Юрьевич заметил, что Михаил устал, и решил, что яркого примера достаточно для студентов. К тому же, не ровен час, как они поверят в его рассказ и сами сегодня посетят космические корабли. У него оставался лишь один вопрос, на который он сам не слышал ответа, поэтому он решил задать его, раз уж Михаил тут.

– Я вижу, ты устал, давай, я задам последний вопрос. Ты сказал, что ты убежал из комнаты в последний раз и спрятался в другой. А как выглядели другие комнаты? Так же, как та, в которой ты постоянно находился, или иначе?

Михаил сделал паузу. Было видно, что он вспоминает.

– Нет, они отличались. Они там разные были. Я, прежде чем спрятаться, в разные забегал. Одни светлые, как моя, другие – с какими-то геометрическими узорами. А потом я забежал в комнату, которая была не очень яркая. Ну, там свет был на половину комнаты, а другая половина – тёмная. Я думал, меня там не увидят, забежал и споткнулся о какое-то строение. Оно разрушилось немного. Я думал, грохот услышат, и сидел в темноте. Знал, что напрасно боюсь, но мне всё время там страшно. А потом другая половина комнаты стала тёмной, а та, в которой был я, наоборот, осветилась. И меня нашли. Но ничего плохого не сделали. Сказали, чтобы я не боялся, – Михаил замолчал.

– Хорошо, спасибо, Михаил. Пойдём, я тебя провожу, мы с тобой потом ещё поговорим. Хорошо?

– Да, – послушно ответил Михаил.

Альберт Юрьевич отвёл его в палату. Пока его не было, студенты бурно обсуждали только что услышанное, выдвигая свои теории и умозаключения. Через некоторое время Альберт Юрьевич вернулся.

– Ну, что скажете? – спросил он и оживлённо, в предвкушении ответов посмотрел на своих студентов.

Внятных ответов не последовало. В основном какие-то обрывки фраз. В общем, стало ясно, что именно ответ Альберта Юрьевича интересен сейчас больше всего. Тогда он продолжил:

– У Михаила самая настоящая шизофрения. И, видя лица некоторых из вас, я заметил, что вы питаете надежду, что это не так. Поверьте мне, ничего из рассказанного им не является правдой. Он – самый настоящий, ярко выраженный шизофреник. С бредом, слуховыми, зрительными, тактильными галлюцинациями и всем остальным, что только может прилагаться к этому. А вот что именно к этому ещё прилагается и что происходит с Михаилом, об этом вы мне расскажете завтра. Завтра зачёт на эту тему. Каждый из вас будет отвечать мне. Так что сейчас все свободны, идите домой и готовьтесь.

Альберт Юрьевич придумал зачёт. Никакого зачёта на завтрашний день в его преподавательском графике не значилось. Он умышленно решил заставить своих студентов выучить патологию, которой страдал Михаил, от и до. Он захотел, чтобы молодые студенты чётко понимали, где болезнь, а где – реальность. Он боялся, что они вдруг перепутают одно с другим, и когда-нибудь ему придётся показывать другой группе одного из них. Хотя сам он очень хотел верить в то, что Михаил, хотя бы отчасти, говорит правду.


Часть третья


Андрей

Уже двенадцать дней Андрей находился в своём родном городе, где он родился и отчасти вырос, – в Москве. Когда ему было одиннадцать лет, родители эмигрировали во Францию, разумеется, взяв его с собой. Сейчас ему уже двадцать пять лет. Выходит, что основное образование он получил там, за границей. Будучи ребёнком, он говорил: «Никогда больше сюда не вернусь». Конечно, это было заявление далеко не взрослого человека, а ребёнка, который сам не знал, почему так говорил. Наверное, наслушался по телевизору о том, что из России надо сматываться, и прочую подобную пропаганду. Но, повзрослев, к счастью, стал думать иначе.

Начиная с двадцати лет, он два раза в год прилетал в Россию, в Москву, в отпуск. Тут, в Москве, он чувствовал себя, во-первых, «своим», несмотря на то, что не жил здесь уже больше половины своей жизни. Во-вторых, в окружении женского пола он был самой настоящей мечтой: молодой, симпатичный, богатый, из Франции – такой, о котором мечтает любая молоденькая девушка, которая так и хочет выйти замуж. Друзей у него, конечно, серьёзных не было, потому как его визиты были двух-, максимум трёхнедельными. Скорее, у него были знакомцы, которые с радостью его тут встречали и по возможности сопровождали во всех клубах и культурных местах, в которые Андрей любил ходить. Одним словом, в Москве среди знакомцев и незнакомцев он был маленькой-маленькой звёздочкой. И этот статус позволял ему чувствовать себя более чем комфортно.

В очередной раз прилетев в свой родной город, он не спешил идти в клуб. Ему хотелось более спокойного ритма. Погулять, поспать, пообщаться с людьми на улице. Эта идея провалилась, так как никто не шёл на контакт так же легко, как в Париже, где он жил, или как в любом другом достойном европейском городе. Поэтому наступил момент, когда стало понятно: отдых удастся только в том случае, если он не станет нарушать привычный для него ритм отпуска.

Уже к вечеру он гулял около одного любимого клуба. Обычно, если он приходил туда один, он не спеша сидел у барной стойки, затем некоторое время проводил у танцпола, а затем приглашал какую-нибудь девушку попить чаю или кофе за столиком в другом зале, где более тихо и спокойно. Такой ход срабатывал на девяносто процентов, потому что ещё на танцполе он, перекрикивая музыку, на первых минутах знакомства честно признавался: «Я прилетел из Франции на каникулы». Затем, после ещё более тесного знакомства, ему легко удавалось привести легкомысленную девушку в свой номер, где происходило всё остальное, что вытекает из клубного знакомства. После этого партнёрша до конца отдыха у него уже имелась. И так каждый раз, когда Андрей прилетал из Парижа в Москву.

В этот раз ему предстояло сделать ровно всё то же самое. Он осознал, что теперь он является заложником своей же собственной системы отдыха, которую сам придумал. Потому что попытка отдохнуть как-то иначе просто-напросто провалилась. А отпуск уже подходит к концу, осталось буквально четыре дня до отлёта обратно. Спустя несколько часов Андрей сидел с девушкой за столиком любимого клуба. Музыка не мешала общению, поэтому все свои козыри он уже успел озвучить. Только в этот раз реакция девушки была не совсем такая, как обычно. Обычно девушки реагировали с восхищением: «Вау, из Франции!? А из какого города?» или «Да ладно? Серьёзно, что ли?». В этот же раз девушка, которая представилась Светланой, отреагировала как-то непонятно.

– Я из Франции! – заявил Андрей.

– А-а, – отреагировала Света.

Сидя за столиком, она была достаточно пьяна и оттого, наверное, раскованная, что в принципе Андрею нравилось. Она спросила его снова:

– А ты в каком районе живёшь? – её речь звучала тяжело. Наверное, ей было сложно контролировать заплетающийся язык.

– Я живу в Париже, – игриво ответил Андрей, полагая, что девушка забыла и как раз самое время обаять её заново.

– Где-где? В Париже? – переспросила Светлана.

– Ага. В нём самом, – снова заигрывающее ответил Андрей. – С одиннадцати лет.

– А это где? – шокировала вопросом девушка.

Андрей слышал немало субъективных и уж слишком утрированных рассказов о России, мол, люди безграмотные, необразованные, глупые. Сам-то он этого помнить не может, ведь, уезжая, он был ребёнком. Но что он видит сейчас? Перед ним сидит молодая восемнадцатилетняя девушка и не знает такой город, как Париж. Пусть она подвыпившая, пусть пьяная, но забыть, где находится Париж, – это нечто невозможное! Он посмотрел на неё искренне удивлёнными глазами, и на его лице появилась усмешка, выражающая буквально: «Ну, ты даёшь!» Однако у него были дальнейшие планы на эту девушку, ведь ему хотелось бы повстречаться с ней ещё четыре дня до отлёта домой, а потому сказать ей: «Ну, ты совсем дура!» он не имел права.

– Париж – это столица Франции, – пояснил Андрей. – А Франция – это страна такая, рядом с Испанией, со Швейцарией, – иронично и с некоторым издевательством продолжил он.

– Как? Франция? – девушка будто бы отрезвела.

– Да, Франция, – уже смеясь, подтвердил Андрей.

– Хм, не знаю, у меня в школе всегда «пятёрка» по географии была!

«Потому что школы у вас дрянные, – подумал Андрей, – ставят оценки не за знания, а для статистики». Эту мысль он тоже где-то от кого-то слышал. Светлана продолжила, как бы общаясь сама с собой:

– Идёт Испания, потом Андорра, Италия, Швейцария, Люксембург, Бельгия, Голландия, Германия… Хм, как ты сказал, Франция? Нет, такой что-то не знаю, – закончив фразу, Света взяла чашку с чаем и старательно начала пить из неё, будто переключившись на по-настоящему стоящее дело, чем вспоминание географии.

Андрей, будучи образованным человеком, понял, что если бы он принимал экзамен по географии у Светланы, он поставил бы ей «пять». Она совершенно верно назвала все страны, только пропустила ту, в которой он прожил больше половины своей жизни. «А, это, наверное, шутка! Девушка не производит впечатления обладательницы тонкого чувства юмора. Но она смогла пошутить. Причём с таким серьёзным лицом, что я аж испугался».

– Пять баллов тебе, – с одобрением и улыбкой произнёс Андрей. Светлана тоже улыбнулась.

– За что?

– За Францию, – сказал он.

– Да Бог с ней, с твоей Францией. Поехали лучше уже куда-нибудь, – предложила Света.

Далее всё было выполнено согласно расписанию. Отель, секс, ежедневные встречи. Спустя три дня, Андрей занялся поиском обратного билета. Он всегда так делал. Приезжая куда-либо (последние пять лет чаще всего в Москву), он никогда не брал обратного билета. Вдруг ему захочется задержаться на пару дней или, наоборот, улететь на неделю раньше. Проблем с билетами обычно не возникало, вопрос максимум двух-трёх дней. Но не в этот раз. В этот раз по телефону все отвечали одинаково, словно сговорились: «Во Францию? Сейчас, секундочку, я посмотрю в базе… Нет, вы знаете, нет».

Андрей не понимал, что те менеджеры, которые находятся на другом конце провода, не знают и половины стран, куда продают билеты, но для статуса никогда не задают вопроса: «А это где?». Они просто вносят страну в базу данных, и им пишут: «Есть билет» или «Нет билета». Когда стало очевидно, что поиск следует перенести на следующий день, потому как время уже было восемнадцать тридцать, Андрей договорился встретиться с одним знакомым, которого звали Григорием, и прогуляться.

Он рассказал Григорию о странном поведении девушки Светланы и о том, что не смог найти билетов ни в одной авиакомпании, что вызывало серьёзное удивление. Ещё большее удивление вызвала реакция Григория:

– Как ты страну назвал? – этот вопрос вызвал у Андрея приступ страха.

– Франция, – с подозрением ответил Андрей.

– Франция? – переспросил Григорий. – Это где такая?

– Не смешно, Гриш, – серьёзным тоном сказал Андрей, даже по-настоящему обидевшись. Он не верил, что его знакомый Григорий не шутит и не пытается пародировать Светлану.

– Я серьёзно тебе говорю. Я не знаю такой страны, – лицо Григория было не менее серьёзным.

– А такие факты тебе о чём-нибудь говорят: Маркиз де Сад, Бастилия, Наполеон, Эйфелева башня…

– Говорят, – подтвердил Гриша. – Говорят об Испании, Италии, Германии и США. А вот о твоей стране, этой… Франции, ничего не говорят.

Андрей быстро попрощался с Григорием и ушёл, даже практически убежал, оставив того в полном недоумении. По дороге он начал набирать номер телефона родных, которые ждали его в Париже, но женский голос убеждал, что номер набран неверно. Придя домой, первым делом он открыл гугл-карту в Интернете и с ужасом увидел, что география стран полностью соответствует недавнему перечислению Светланой. Никакой Франции и таких городов, как Париж, Ницца, Марсель, Лион и прочих не существует.

«Как это так? Но я ведь откуда-то прилетел? И где-то я же жил больше половины жизни? Чёрт, я жил четырнадцать лет в стране, которой не существует! Это бред, это полный бред», – думал Андрей, с ног до головы переполненный страхом. Страны, откуда он приехал, почему-то больше не было. Всё, что у него осталось, – это лишь банковская карточка, на которой лимитированное количество денег. И если он никто, и у него нет страны, в которой он живёт, то он просто-напросто скоро умрёт от голода и холода. «Не может быть, бред какой-то. Да-да, бред, верное слово. Может быть, я просто схожу с ума. Может быть, я вместо Франции говорю что-то другое, а сам слышу именно так. А на карте не вижу, потому что не знаю, как объяснить… Мне нужен врач, мне обязательно нужен врач».


Часть четвёртая


Психиатрическая больница

Студенты, как обычно, сидели в коридоре и ждали своих кураторов. Альберт Юрьевич не дежурил, поэтому снова опоздал. На днях он принял обещанный студентам зачёт, и, к его удивлению, все сдали и получили положительные оценки. Ажиотаж от общения с Михаилом пропал. Кажется, после того как студенты изучили заболевание подробнее, здравый смысл крепко окопался в их головах и больше не позволит им думать: «А вдруг это правда?»

– Итак, сегодня у нас очередной пациент. Я его ещё до конца не изучил. Что самое интересное, он пришёл сам, позавчера, сказал, что у него проблемы. Такое бывает крайне редко, поэтому я даже был слегка шокирован. Всё дело в том, что у пациента серьёзное заболевание, при этом самокритика присутствует. Значит, зовут его Андрей, ему двадцать пять лет, предположительно шизофрения, ярко выраженный неологизм и парафазия, особенностей пока не знаю. Он, как ни странно, как раз подходит к нашей прошлой теме.

Внезапно Альберт Юрьевич перевёл взгляд на одного из студентов:

– Сергей, скажите нам, что такое неологизм?

Студент с глупым выражением лица встал и, очевидно, ждал, когда его преподаватель разрешит ему сесть и сам ответит на этот вопрос.

– Ну, а парафазия? – задал новый вопрос Альберт Юрьевич.

Затем, спустя несколько секунд, уже сам ответил на свой вопрос:

– Неологизм – это придумывание новых, несуществующих слов. Парафазия – изменение значений уже существующих слов. Вы должны знать эти термины. У нашего пациента, которого мы сегодня будем смотреть, ярко выражены эти два явления. Кроме того, он придумал целый язык, целую страну и города. Готовы?

Альберт Юрьевич вышел из кабинета, услышав вдогонку положительный ответ: «Да». Через несколько минут в кабинете перед студентами сидел Андрей. Выражение его лица было тревожным и страдающим. Он не понимал, что с ним происходит: то ли он сошёл с ума, то ли – весь мир. Одно он знал точно: его страна исчезла с лица Земли, и никто этого даже не заметил.

– Андрей, расскажите нам, пожалуйста, снова, что вас привело к нам?

Андрей начал незамедлительно. В отличие от Михаила, он не смотрел в пол, он смотрел на лица сидящих перед ним людей и надеялся увидеть хоть кого-то, кто помнит название страны, в которой он жил.

– Моя страна исчезла. Это, конечно, звучит глупо, и вам всем кажется, что я такой же сумасшедший, как и все, кто тут находится. И наверняка они все говорят: «Я не сумасшедший». Но… поймите, шестнадцать дней назад я прилетел из страны под названием Франция, город Париж… Город, в котором находится Эйфелева башня, понимаете? А теперь мне говорят, что такой страны нет и города нет, а башня эта находится где-то в другом месте. Я же сам к вам пришёл, значит – я адекватный. Для Альберта Юрьевича подобный факт действительно был аргументом.

– Да, это аргумент, – подтвердил он. – Но как вы объясните, что никто из тех, с кем вы общались, не знает ни этой страны, ни её языка.

– Я не знаю, – обречённо ответил Андрей. – Я ничего не понимаю. Может быть, я слышу одно название, а вам называю по-другому? Я не знаю, как это объяснить.

– Может быть, вы можете доказать, что эта страна существует? У Вас остался билет, например? Или переводчик в виде книжечки? Или майка из вашей страны с надписью на другом языке. Есть что-нибудь? – Андрей задумался.

– Нет, ничего нет. Все надписи исчезли, даже на банковской карте!

Несколько секунд все молчали.

– Давайте продолжим разговор позже, – предложил Альберт Юрьевич.

Андрей не спеша вышел из кабинета и пошёл к себе в палату, обречённо смотря себе под ноги.

– Хотите, я вам объясню, что это такое? – задал риторический вопрос врач-преподаватель.

Конечно же, студенты хотели этого!

– Андрей – типичный человек с вялотекущей шизофренией. Сейчас у него период обострения. Так как это у него впервые, самокритика осталась. С каждым разом её будет всё меньше и меньше. В период обострения он придумал себе целый несуществующий мир с подробностями своей судьбы, жизни, страны, в которой он жил и т. д. Это всё смесь его детских фантазий со взрослыми. Вот мы и видим результат…

Студенты слушали и не хотели, чтобы Альберт Юрьевич останавливался. Он очень интересно говорил.


Часть пятая


Где-то там

– Может ли Бог создать камень, который не в силах поднять?

– Есть вещи, которые сам Бог не может изменить. Он сам заложник своего мира…

– Ну, и где же ваш Бог? Эй! Бо-ог, порази меня!

Где-то вдали доносились звуки, как будто компьютерный голос озвучивал их. Но это был не компьютерный голос, это было нечто другое. В абсолютно светлой комнате находилось что-то прозрачное, едва выделяющееся среди света. Таких силуэтов можно было различить несколько.

– У нас ничего не выходит. Постоянно одна и та же информация, не то что с каждым новым годом, а с каждыми сотнями лет. Нужно придумать что-то новое. Всё застопорилось.

– Может быть, мы сами покажемся, и это будет новый виток?

– Однажды уже не вышло. Думаешь, попробовать снова? Как же это так получилось? На каком этапе нам стало трудно вступать в контакт? Обдумаем это позже. А что там со структурой? Наладили?

– Уже почти, осталось несколько земных часов. А что он там сделал?

– Так испугался, что убежал и нечаянно забежал в комнату «3». Споткнулся о собственный мир и выбил из системы целую страну. Несколько тысяч людей с ума сошли. Забыли, откуда они. А те, кто помнили, их единицы, тех – приняли за больных. Те же, кто внутри страны были, вместе с ней и исчезли. Порой так и хочется оставить всё как есть, спуститься и сказать: «Мы целую страну с лица Земли нечаянно стерли, а вы даже не заметили. А потом задаёте вопрос: всемогущ ли Бог? А может ли он что-то там убрать или создать?» Но – нельзя. Тем более, всё равно не поверят, они же этого не помнят. У нас всё время какие-то недоработки. Надо их исправлять. Планировали сделать их автономными, а выходит – без нас никак, лишь за редким исключением. И Михаила давайте уже оставим в покое, ещё четыре раза пригласим, и всё. Жалко его. Если бы он помнил, как мы его тут сделали. Было бы другое дело. Это тоже недоработка. А получается, что мы его мучаем всё время, заело в нём что-то, пугается постоянно. Нужно что-то придумать, что-то новое…


Часть шестая


Обратно

Спустя два дня после последних событий Андрей снова пришёл в кабинет и сел на стул, чтобы отвечать на вопросы.

– Ну, как у вас дела, Андрей? – спросил его Альберт Юрьевич.

– Так же, – мрачно ответил Андрей. – Я всё ещё помню Францию, и Париж, и французский язык. Я никогда этого не забуду. Потому что я там жил…

Альберт Юрьевич оживлённо перебил Андрея:

– Минуточку! Францию?

– Да, Францию… Париж…

– Ну вот, это уже другой разговор. Я вижу, вам гораздо лучше. Что сказать!? Вы – молодец. Значит, вы прилетели из Франции? – Альберт Юрьевич был воодушевлён происходящим.

Андрей, почувствовав, что сейчас его слова не летят мимо, а напротив, имеют адекватный отклик, тоже не остался равнодушным:

– Ну да, я из Франции! Я же всё время говорил об этом! Вы знаете эту страну?

– Вот Францию знаем мы все, а то сложное название, которое вы придумали и произносили ранее, не знал никто…

Андрей был настолько рад, что не стал выяснять, кто из них был неточен. Он, неверно называющий название страны, или они, неверно слышавшие его. Это не имело никакого значения. Главное, это то, что он может полететь обратно. Пройтись по знакомым улицам, поговорить на втором родном языке, главное, что есть страна, в которой он живёт и, во избежание подобных инцидентов, никогда больше оттуда не уедет. А ещё он обязательно проедет всю страну насквозь, туда и обратно, чтобы убедиться, что каждый город, каждый кусочек земли на своём месте.

Через несколько дней Андрея выписали. Он не терял времени даром и уже успел забронировать себе билет. Произошедшее с ним было непонятным и настолько загадочным, что невозможно было приблизиться к истине в понимании этого события. Что это было? Этот вопрос навсегда останется с ним. Скорее всего, в этой жизни он никогда не узнает ответа. Он гулял, наслаждаясь победой. Ему хотелось идти и идти без остановки.

Проходя мимо одного из домов, он увидел, как какой-то мальчишка, лет восьми, капает чем-то огненным. «Полиэтиленовый пакет», – сразу догадался Андрей. Он подошёл к мальчику и рассмотрел подробнее. Мальчик добивал оставшихся в живых муравьёв. Андрей видел, что только что наполненное жизнью пространство находится в ужасном, разрушенном, обгоревшем состоянии. Все ходы, норы, дороги и комнаты, на постройку которых тратилось столько времени, вдруг исчезли просто из-за того, что восьмилетнему мальчишке нечем заняться. «И я был таким, – подумал он. – Другие будут такими». Он подошёл ещё ближе, присел на корточки рядом с мальчишкой и наблюдал, как тот осуществляет жестокую зачистку. Убивает тех, кому удалось спастись. Наконец одного из последних мальчик вдруг решил оставить в покое.

– Как тебя зовут? – спросил Андрей.

– Коля, – ответил мальчик скромным детским голосом.

– Дай мне, пожалуйста, пакет и спички.

Николай, конечно же, выполнил просьбу. Ведь его попросил взрослый, отказать невозможно. Андрей спокойно поджёг пакет и капнул на того бедного муравья, которого мальчик Коля хотел оставить в покое.

– Либо не трогай никого, Коля, либо убивай всех. Не оставляй коллективных существ в одиночестве, – произнёс Андрей и пошёл дальше, положив спички и пакет на землю.


Часть седьмая


Новая информация

– Михаил, не бойся, мы не обидим тебя, – говорил инопланетянин Михаилу.

– Ещё три раза, и всё, – напоминал Михаил.

– Да, ещё три раза, и всё. Посиди, пожалуйста, тут.

Михаил остался сидеть в комнате, в которой обычно находился при посещении инопланетян. В этот раз он был более спокоен, он верил, что скоро они оставят его в покое и больше никогда не возьмут к себе. Совсем недавно он подумал: «А что в этом плохого? Они ведь единственные, кто общается со мной без грубости и проявляют заботу, когда я у них». Но страх всё равно был. И он мешал Михаилу.

В соседней комнате снова находилось несколько полупрозрачных существ.

– Наконец-то. Есть новая информация. Новая мысль. Это некто Андрей. Один из тех, кто остался без страны во время инцидента. Это необходимо использовать. Есть потенциал. Молодец, Михаил. Ты молодец!

Михаил же сидел в соседней комнате и был доволен тем, что его хвалят. Он не знал за что, ему ничего не было понятно, ему просто нравилось, что его хвалят.




Кучка снега



Новелла из цикла «Идеальная страна»


Вступление

«Идеальная страна» – это название новеллы, в которой я описал утопическое государство таким, каким оно видится мне. Серия новелл из цикла «Идеальная странна» описывает истории, происходящие в этом самом утопическом государстве, раскрывая разные аспекты и разные стороны утопической страны.



Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придёт к покорности.

Если возвышать бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится.

    Конфуций

Несколько дней подряд шёл предсказанный синоптиками снегопад. Тем не менее, дороги были расчищены настолько, что любой автомобиль без труда мог проехать в любую точку города. Равно как и пешеходы могли добраться куда угодно и откуда угодно. Единственными местами, которые находились под снежными завалами, были частные дома и участки. Соответственно, если владелец частной собственности не хотел чистить снег, то тот, в свою очередь, никуда не исчезал.

По одной из дорог, ведущей к гаражному участку, шагал молодой человек тридцати трёх лет, звали его Максим. Максим направлялся в свой гараж, за которым последние несколько дней ухаживал особо тщательно, а именно: в связи со снегопадом ему приходилось ежедневно чистить крышу своего гаража и непосредственно заезд в него. Хотя на самом деле серьёзную чистку ему пришлось провести лишь один раз. Он около часа очищал крышу, а затем столько же разгребал ту кучу, которую набросал сверху. Потом он просто посыпал нужные участки специальной сухой смесью, нечто вроде технической соли, и снег не успевал накапливаться в достаточном количестве. В итоге ему ежедневно приходилось тратить не более двадцати минут на очистку накопившегося снега, когда он уезжал, и ещё меньше, когда возвращался.

Однако в этот день Максим увидел нечто странное, что впоследствии оказалось сильно обидным и оскорбительным. Подойдя к гаражу, он увидел огромную кучу снега, которая мешала ему не то что заехать, но даже зайти в свой гараж. Будучи очень смышлёным, требовательным и собранным молодым человеком, он сразу догадался, откуда взялась эта куча, ведь гараж его соседа был впервые расчищен. Иными словами, Максим понял, что его сосед просто-напросто очистил свой гараж, накидал с крыши снег, а расчищать дальше не стал. Просто оставил кучу снега и уехал, наплевав на то, что перегородил путь другому человеку. При этом куча была не на пять и не на десять минут, а минимум на час работы!

У Максима сразу появилось сильное раздражение и чувство несправедливости. Прежде всего, его планы нарушаются как минимум на час. Хорошо, что день, в который всё это происходило, был выходной. Максим просто хотел поехать по личным делам. А если бы это был понедельник? Или любой другой будний день? Одна только мысль о том, что сейчас ему придётся вместо наслаждения своим выходным выполнять незапланированную физическую работу, убирать за своим соседом, вызывала в нём чувство унижения. Но самое главное – у него фактически не было выбора. Его сосед словно бесконтактно дал ему два неприятных варианта: или убери за мной, или никуда не поедешь.

Максим знал своего соседа по гаражу. Не близко и даже не на уровне знакомства. Он приехал в эту страну, в этот город, пять лет тому назад. Сразу же купил это место для машины и с тех пор тут и оставался. И волей-неволей пересекался с соседом несколько раз, знал, что зовут его Сергей. Также запомнил, что Сергей выглядел достаточно спортивно, ростом был выше его, в общем и целом был достаточно крепким молодым человеком. Вспомнил он эти детали потому, что было сильное желание дождаться его и без разговоров наброситься с кулаками, но здравый смысл напомнил Максиму, что, мол, не всё так просто. Набросится – получит отпор и ещё будет выглядеть наподдавшим.

«Эти мысли неверны, – внезапно успокоившись, начал рассуждать Максим. – Этот план – пережиток моего прошлого. Возможно, там, откуда я приехал, это было бы самым действенным методом. А тут поступать нужно иначе. Совершено точно, что ничего я делать не буду. В конце концов, мало ли, может быть, он расчистил свой гараж сверху, а тут ему позвонили и сказали, что умирает кто-то из близких или ещё какая-то срочность возникла. Может же такое быть? Может». С этими мыслями Максим направился к сторожу, для того чтобы попросить показать запись камеры видеонаблюдения. К счастью, таковые имелись по всему периметру. Сторож приветливо принял просьбу Максима. Спустя двадцать минут совершенно не осталось сомнений: виновником снежной кучи был Сергей.

Максим жил в нескольких шагах от гаражного комплекса, а потому попросил сторожа позвонить ему, когда машина Сергея вернётся обратно. Сам же тем временем пошёл домой. В 16:50 этого же дня раздался звонок на мобильный телефон. Позвонил сторож, добросовестно выполняя просьбу Максима. Звонок этот означал, что Сергей вернулся на своей машине в гараж. Спустя несколько минут Максим был там. Он подошёл к Сергею, который перебирал какие-то детали у себя в гараже, и начал диалог:

– Сергей, здравствуйте, – неуверенно поприветствовал он.

Неуверенно потому, что Максим крайне не любил конфликтов. У него была одна особенность: он не умел собранно вести себя в конфликтах, не обладал «подвешенным языком», навыками софизма и прочими нужными для конфликта орудиями, но всегда добивался своего. Поэтому в момент приветствия своего соседа он надеялся на хорошее. Пусть Сергей извинится, скажет, что дела были, жена рожала там или что-то ещё, они вместе посмеются над этой нелепостью, и Максим даже поможет ему разгрузить эту кучу снега, пусть на этом всё и закончится. Однако разговор впоследствии пошёл не по желаемому сценарию.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/artur-alehin/zhivshiy-kogda-to/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.