Книга - Игорь

Игорь
Владислава Николаева


Во Вселенной почти три сотни абсолютных бессмертных: светлых и тёмных. Смысл их вечности в миссиях: светлые сеят добро, темные уничтожают зло. Во Вселенной один мир, куда бессмертные приходят, чтобы оставить наследника. Спускаясь в него, бессмертные помнят лишь свое имя, бессмертие, долг миссий и цель – основать род. В мире не бывает больше трёх бессмертных. В конце двадцатого века Игорь в мире один. С семьей ему пока не везет, но он превосходно справляется с миссиями… но потом что-то идет не так. Вселенная держится на Правде и Справедливости. Игорь – механизм и орудие равновесия мироздания – будет искать ответы, пока не найдет.





Владислава Николаева

Игорь





Рьяный




Тёмная громада взметнулась вверх, вспенившись белыми кольцами на гребне, и вся масса воды снова обрушилась вниз, сливаясь с водами океана. Чёрное беззвёздное небо не давало ни ориентиров, ни надежды, ни света. По нему под напором ветра ползли тяжёлые рваные тучи, ещё чуть-чуть и небесные хляби разверзнутся, обрушив на несчастных, оказавшихся в плавании, холодный зимний дождь. Только крайность могла выгнать в эти тревожные места зимой.

Корабль с оборвавшимися парусами, скрипя и кренясь, тяжело переваливался с гребня на гребень, то ныряя в пропасть, то резко взмывая на пик очередного вала. Гремящие, рычащие, как звери, волны смывали с палубы людей, выписывая тем самым смертный приговор – утопающих некому было спасать. За грохотом команда не услышала, как треснула мачта. Её столб величественно, будто замедленно, на глазах обречённых упал, проламывая борт и унося на дно остатки парусов. В пробоину с яростью хлынула тёмная вода, и остатки мужества покинули терпящих бедствие.

Жестокая стихия дробила дерево, пережёвывала тела, глотала металл. Она не боялась ни оружия, ни силы, ни чинов, она не знала страха, не слушала молитв и никого не жалела.

В наполовину залитом водой трюме плакали дети, а палуба опустела через пару минут после падения мачты. Корабль всё глубже проседал в чёрные беспокойные воды. Вниз полетели холодные струи – пошёл дождь.

В полумиле из глубины всё же вынырнула одинокая голова. Вал за валом обрушивался на неё со спины, намереваясь если не проломить череп, то удушить своей огромной тяжестью. Пловец однако упорно двигался в одному ему известном направлении, не сбавляя темпа загребая сложенными ладонями холодную воду. Он дышал ровно, его лицо было невозмутимо, как будто мужчина в самом деле рассчитывал таким манером добраться до берега.

Вскоре удивительный пловец нагнал неуправляемый корабль. Увидев судно, он на время прекратил грести, позволив волнам швырять себя вперёд. И волны швыряли. Любой, оказавшийся на его месте, был обречён, но он почему-то совсем не беспокоился. Рассмотрев корабль, отдохнув немного, мужчина ещё быстрее погрёб к судну.

Ну вот. Сейчас его долбанёт о борт, и всё. Стихия не любит самоуверенных.

Ситуация патовая. Скользкие борта давали возможность сорвать ногти, но не взобраться на палубу. Покрутив немного мокрой головой, пловец взял немного вбок, и волна сама впечатала его в палубу, грубо приложив плечом о доски.

Всё, теперь не встанет. Волна глумливо облизала замершее тело.

Мужчина почему-то остался на борту – ловкач, успел вцепиться в пенёк мачты, на одной руке удержался. Пловец сжался, приник к мокрому дереву, пережидая очередную волну. Вот снова вскинулся – всё, на борту ни души. Последние две волны, волны-хищницы, волны-убийцы слизали с палубы последних жертв. Лицо пловца не отражало эмоций. Человек редкой суровости должен был хотя бы сощурить веки, уберегая глазные яблоки от солёной воды. Он – нет. А дальше, опять. Вместо того, чтобы воспользоваться лестницей, до которой можно добраться подвергая себя опасности, вместо того чтобы ползти по голой скользкой палубе, кулаком проломил доску под собой, не самым традиционным образом попав в трюм.

Нырнул и подскочил поплавком. Вода с плавающим в ней скарбом уже почти добралась ему до груди. Трое детей рыдали от страха и бессилия, собравшись у затопленной лестницы наверх – в люке враспорку сидел окованный железом тяжёлый ящик. Чёрное мокрое дерево – тупой тяжёлый предмет, орудие будущего тройного убийства. Двое мальчишек и девочка отчаянно боролись с ним, но всё было бесполезно, вода поднялась слишком высоко, опора уходила из-под ног, в тонких руках не было силы для хорошего толчка. Девочка вскоре уже ничем не могла помочь, вода накрыла её с головой, и руки понадобились ей, чтобы удержаться в рядах живых ещё хотя бы десять минут. Больше десяти— маловероятно.

Мужчина, до сих пор незамеченный, в два широких шага добрался до троицы. Они, не сговариваясь, обернули на него ошеломлённые лица. Уж они-то как никто знали, что помощи ждать неоткуда.

Мужчина играючи выкинул ящик недавно ушибленной рукой и, не теряя времени на разговоры, выпихнул наверх девочку.

Через секунду в трюм через новое отверстие внеслась новая порция воды. На лице мужчины появилось чувство, далёкое от спокойствия. Наверху его опасения подтвердились – девочки нигде не было видно. Он встал на палубе в полный рост, зло ударил ногой в остатки борта. Доски полетели в воду, а за ними встревоженные мальчишки, которых мужчина выкинул за борт сам, не дожидаясь, когда это сделают природные силы.

Тем временем молот волны уже был занесён над ним. Вал поднимался, чтобы ударить. Мужчина побежал, два шага и только – бульк! рыбкой, прыгнул перед самым ударом в глубину, убежал от вала.

Когда он снова появился над поверхностью, в его щёку упиралась безвольно опущенная голова девочки. Мальчишки радостно воскликнули, увидев обоих. Радостный крик проглотила буря. Никакой радости не прорваться из её рёва.

Как и надеялся мужчина, мальчишкам хватило сноровки добраться до досок.

Опасность далеко не миновала – девочка нахлебалась воды и потеряла сознание. Да и не утони они с кораблём или с волной, низкая температура доконает их за час. Мужчина хмурился, кулаком вжимая спину девочки в свою грудь. Она пришла в себя, закашлялась, закрутила головой, к горлу подкатила вода, полилась из горла обратно.

Мужчина подтянул к себе мальчишек и снова поплыл, продвигая себя вперёд с помощью всего тела, словно дельфин входя в воду головой. Упорства ему было не занимать, но тяжёлые мысли не покидали его. Дети цеплялись за него руками, которые становились всё холоднее по сравнению с его разгорячённым упражнением телом. Ещё он знал, что они давно не ели, зато наглотались холодной солёной воды. Они умрут не так скоро, как остальной экипаж, но умрут.

Лицо мужчины исказилось как от горечи. Его натура протестовала против выбора, который требовался от него.



Если не выбрать сейчас одного из них, чтобы тот мог плотно прижаться к его согревающей спине, все они продрогнут и погибнут.

Он перестал грести. Замер, тяжело дыша от злости. Три хрупких тела невольно прильнули к нему. Его взгляд зацепился за сжатые на его плече бледные пальцы. Мысли стали ещё более невыносимыми. Как, спрашивается, будет жить его избранник, зная какой ценой обошлась эта безрадостная жизнь?

Вал следовал за валом без перерыва. Дети со страхом и надеждой смотрели в построжавшее лицо спасителя. На миг в нём промелькнула ненависть, и он, приняв какое-то решение, ещё быстрее, чем прежде поплыл вперёд.

Волны, волны, волны, уже не волны – валы. Их правильно называют – валы. Они высокие, как горы, и тяжёлые, как горы. Они гремят, как сталкивающиеся горы.

Через полчаса, когда впереди из-за валов показалось что-то, за спиной мужчины были почти мертвецы. Местные воды видели немало таких – почти мертвецов. Они ещё бодрятся, они двигаются, говорят, их зрачки реагируют на свет, совсем как у живых, они даже скажут, что с ними всё в порядке, надо только отдохнуть, но заснув, им уже не проснуться…

Что там, впереди? Остров? Им это уже не поможет.

Крошечный остров, не зоркому не заметить. У островка обрывистые края.

Отвесная стена переходила в горизонталь в пяти метрах от места, в которое вбивались волны. Туда же, в голую скалу вынесло и их. Мужчина принял удар на свою спину. Дети не держались сами, безжизненно повисли на нём, не говорили, что всё в порядке, что им только нужно отдохнуть. Он всё отчаянно лез вверх, рыча, помогая себе даже зубами, которые оказались по-хищному острыми. В его распоряжении была только одна рука – ей он пришибся о палубу, в другой он держал тонкие запястья.

Наверху он, придавливая грудные клетки, заставил детей выплюнуть морскую воду, растёр им руки и ноги, вынудил стянуть холодную мокрую одежду, усадил под отвес скалы, развёл костёр, умудрившись разжечь его с помощью промокшего под дождём горючего и, исчезнув на полчаса, вернулся с семью рыбинами в мешке из собственной рубашки, цепляющей глаза белизной в этой темени. Дети дрожали, вжимались друг в друга и почти засовывали ладони и ступни в костёр.

Дождь продолжал лить. Мужчина, сурово сжав челюсти, развёл ещё один костёр и вкатил в него с десяток булыжников. Камней вокруг было в избытке, зато растений невидно никаких. Пустота. Не остров, а голый пень, торчащий посреди холодной бездны.

Мужчина выкатил камни из костра голыми руками, уложил на них рыбин, уже без чешуи, её он снял ножом, который очень кстати не потерялся в воде. Пока готовился ужин, мужчина снял штаны, крепко выжал всю одежду и разложил её по каменному полу вокруг огня под навесом из скалы. Потом он снова растёр детей пахнущими рыбой руками и в очередной раз вышел в дождь, растворившись в темноте за костром.

Его отсутствие было тревожным. Ночь проглатывала высокий силуэт без остатка, растворяла плоть в чернилах, глушила звук высоким воем мокрого ветра. Зима в просторах океана страшна не снегом. Неограниченный ничем простор насквозь продувается ветрами, влага проникает во всё. Холод лишал детей способности соображать. Всякий раз им казалось, что высокий человек ушёл навсегда, ночь не вернёт его.

В первый раз мужчина пришёл с чем-то похожим на дверь, большая довольно толстая доска из промоченного дерева, местами почерневшая. Во второй принёс того же вида ящик, в третий бочку, как оказалось, с пресной водой. Движения его были обыдены, не суетливы. Приладил дверь, загородив их приют от пронизывающего ветра, упёр в стенку скалы, нависающей над головами, завалил внизу с обеих сторон крупными камнями. В отсыревшем ящике нашлась какая-то посуда и соль. От сырости соль застыла серыми комками, разбить её можно было лишь камнем. Детям было не до этого. Рыба незаметно дошла до готовности, и трое были способны съесть что-то горячее без всяких приправ.

Мужчина отлучался ещё, пока дети с жадностью ели, всякий раз возвращался с чем-то новым, неведомо откуда взявшимся на каменистом необитаемом острове. У костра появились затхлые одеяла, большие полотнища ткани, куча ломанных досок и щеп для костра, ящики с инструментами и гвоздями и ещё много досок, всё промокшее под дождём и видавшее виды.

Должно быть, какой-то корабль разбился о берега неприветливого куска суши в свирепом океане, ополчившемся против всего живого.

Всё кончается, и дождь кончился. Звёзды не торопились выглянуть из-за грязной, как сажа, марли туч. Ветер тоскливо выл, остервенело тужась выломать сырую дверь, подпёртую крупными гладкими булыжниками. Дети завернулись в разогретые на камнях одеяла. Воздух пах рыбой, сажей, затхлостью старых вещей. Одеяла также носили тягостный терпкий запах. Где-то, не здесь и не сейчас, горький дух мог бы помешать заснуть.

Ребята провалились в тяжёлый усталый сон. Нечего было рассчитывать, что они проснутся здоровыми на следующее утро. Почти мертвецы. Местные воды видели таких много. Несмотря на все старания, от холода он их уберечь не мог. Зимой в просторах океана так холодно. В местах, далёких от домашнего тепла и комфорта, воспаление лёгких всегда было достаточным основанием для смерти.

Небо над океаном казалось равнодушным и грязным. Дул ветер. Волны ударялись о высокий берег, и грохот сталкивающихся масс заставлял спящих вздрагивать и глубже кутаться в неприятные одеяла.



Когда Клоя проснулась, полоска, там где встречались вода и воздух, посерела. Медленно поднималось неяркое зимнее солнце. Прошёл дождь и закончился шторм, но океан был неспокоен. Из укрытия, где всё ещё крепко спали её брат Лен и их друг Йор, можно было увидеть океан, уходящий до самого горизонта.

Светловолосые вымытые головы мальчишек неподвижно и умиротворённо лежали на толстом слое одеял, настеленных незнакомцем на разогретые в костре камни. Теперь они остыли, и Клоя зябко передёрнула плечами, приподнявшись. На ней была только короткая исподняя рубашка, одежда висела рядом. Прежде чем кто-то увидит её при свете дня, стоило скорее одеться.

Девочка тихонько встала, стараясь не потревожить мальчишек. Она быстро натянула длинную шерстяную юбку и замерла с платьем в руках.

Незнакомый мужчина сидел на сложенных ногах лицом к поднимающемуся жёлтому полукругу. Он не мог её видеть, и Клоя впервые могла рассмотреть его. До этого было слишком темно.

Девочка с досадой заметила, что он молод, настолько, что в стране откуда она была родом, он мог бы быть её женихом. С бьющимся сердцем она вспомнила, как несколько часов назад сидела при нём в одной нательной рубашке, и торопливо натянула платье. За всё время между ними не было произнесено и слова, наверное, для этого просто не было времени, но сейчас Клое казалось, что дело было не в этом. Незнакомец определённо был иностранцем. Его не по-местному тёмные волосы (девочке даже казалось, что чёрные) были коротко острижены, и ни одна прядь не выступала. Кожа голой спины ещё не обсохла, по ней сбегали капли, и становилось понятно, что она такого цвета не от грязи. Нянька говаривала, что далеко во льдах есть люди с такой тёмной кожей, но Клоя в эти рассказы поверить не могла.

Девочка робко переступила поближе, чтобы увидеть лицо мужчины.

Его глаза были прикрыты, поза казалась расслабленной, несмотря на прямую спину и поднятые плечи. Девочка не могла представить его моряком, кожа лица была слишком лощёной, не бывает она такой от солёной воды, сурового ветра, морского солнца и сырого холода. У него не было ни бороды, ни усов, но не из-за молодости, так как на нижней половине лица проступила короткая частая щетина. Хоть солнце уже и достаточно поднялось, Клое всё равно упорно казалось, что и брови, и ресницы, и щетина абсолютно чёрные, она плотно зажмурилась, но когда открыла глаза ничего не изменилось.

Кроме странной внешности, Клою убеждали в правильности её догадки и манеры. Самый распоследний матрос на корабле не позволил бы себе оказаться в присутствии женщины без рубашки и уже тем более без штанов. На мужчине были лишь какие-то смешные короткие подштанники. К тому же это было просто неумно – дело ли сидеть зимой мокрому и неодетому на голом камне вдали от костра? Девочка заозиралась в поисках его одежды. Она была рядом с вещами мальчишек, высохшая и тоже непривычная. Рубашка необыкновенной белизны, словно только выпавший снег, и штаны… ох, нет, кажется, опять чёрные. Одеяние было таким тонким, что могло принадлежать лишь богатому человеку, путешествующему в тепле и не утруждающему себя тяжёлой работой.

Клоя по привычке оправила платье, снова посмотрев на человека и представляя, кем он мог быть. Девочка не без оснований относила себя к воспитанному обществу, так что голых мужчин ей прежде видеть не доводилось. Мужское тело показалось ей чудным и странным. Как много, оказывается, скрывает одежда. По крайней мере, под тканью фигуры представляются гораздо плавней и грациознее. Торс их спасителя, хоть Клоя была ему очень благодарна и не хотела и в мыслях его оскорбить, был словно скручен из толстого каната и верёвок меньшей толщины. Эти верёвки под большим натяжением рельефно выступали и на его шее, и на горле и особенно на руках и ногах, казавшихся длинноватыми. У груди толстый канат горла двоился на руки с тяжёлыми плечами и большими ладонями с длинными пальцами на концах. На самой же груди выступали две почти квадратные выпуклые пластинки, которые продолжались на животе меньшими пластинками. И вся его кожа, откуда ни посмотри, была всё того же необычного оттенка.

– Вы принц? – выпалила Клоя свою догадку и сразу смутилась своей бесцеремонности.

Стоило попридержать язык, разбудить Лена и Йора, и уж потом всем вместе прежде всего поблагодарить спасителя, вместо того чтобы в одиночку задавать неучтивые вопросы. Во всех государствах не знать правителей в лицо дурной тон. Возможно, он будет так благосклонен, что притворится, что ничего не слышал?

Но мужчина, к сожалению, повернулся к ней ещё до того, как она начала говорить.

– От имени своих спутников и от своего имени благодарю вас, господин, – сложив ладони на уровне живота и замерев на полусогнутых ногах, поблагодарила девочка, волнуясь. – Если бы не ваша помощь, мы уже были бы мертвы. Хвалим силы Света за ниспосланную вам силу, смелость и сочувствие нуждающимся в помощи…

Повторяя традиционную форму благодарности, которую ни раз слышала на торжествах, Клоя с ужасом заметила, как чужестранец морщится. В растерянности она позабыла, что говорят дальше и так и замерла на полусогнутых с приоткрытым ртом.

– Надень чулки, – без церемоний велел ей незнакомец.

– Кто вы? – вдруг услышала Клоя голос брата.

Забыв о приличиях, он стоял рядом в полузастёгнутых штанах и встопорщенной нижней рубашке, в сходном виде был и Йор. Клоя их такими не видела.

– Я – Игорь, – он снова поморщился, смерив их взглядом тёмных глаз. – Оденьтесь как следует.

Клоя несколько удивилась, что он так печётся о приличиях, оставаясь при этом почти голым.

– Кто такие игори? – резко переспросил Лен.

– Игорь – моё имя, – терпеливо ответил мужчина.

– Кто вы? – снова спросил Йор.

Клое было не по себе. Она понимала, что имеет в виду Йор, но спрашивать и тем более получить ответ было страшно. Она думала, что страшное позади, что они спаслись… Они не спаслись?

Девочка с трепетом смотрела на лицо мужчины, развёрнутое к ним на канате крепкой шеи.

– Я… прихожу к некоторым на помощь.

Клоя с облегчением выдохнула, но мальчики не успокоились.

– Вы свет или тьма? – переходя рамки, выпалил Лен.

Верх бесцеремонности. После такого назвавшийся Игорем имел полное право отказаться с ними разговаривать.

– Тебе не понравится ответ, – спокойно ответил мужчина. – Спроси, зло ли я, и я отвечу, что я не зло.

Стальной обертон голоса беспрепятственно ложился на шум утреннего океана. Мальчики был также растеряны, как и Клоя.

Не выдумав ничего лучше, они выполнили требование Игоря и полностью оделись, собравшись плотной группкой у горящего с прошлой ночи костра. Второй был потушен и отдавал остатки тепла воткнутой по кругу на деревянные распорки рыбе. Сегодня рыбины, надетые ртами на щепы, вызывали иные эмоции, чем вчера. Вчера Клоя радовалась горячей еде, жадно вкладывала между стучащих зубов мягкие лепестки плоти… сегодня было не по себе смотреть в их выпученные мёртвые глаза…

Мужчина очевидно рыбачил, пока они спали, и поэтому был весь мокрый. Он наловил так много рыбы, что, должно быть, всю ночь не смыкал глаз. Ящиков, коробов, бочек и древесины вокруг тоже стало больше.

Клое было страшно до паники. Девочка сглотнула. Рыбьи глаза смотрели отовсюду. Не видя другого приюта, вернулась ближе к костру, к брату. Лен пихал ей жуткую рыбу, заставлял есть. Поела и забилась в пахнущие горечью одеяла, как лиса в нору.

То ли в еде дело, то ли в тёплых на холоде одеялах, Клоя, удивившись себе, почувствовала нежданный покой, какого не испытывала в последние годы в родном доме.

– Удивительно, что вы не заболели после вчерашнего, – мужчина всё так же сидел под тусклыми лучами солнца, не приближаясь и не одеваясь.

– Мы с ранних лет прохлаждаемся, – быстро ответила Клоя, прежде чем её остановили мальчики.

– Прохлаждаетесь? – недоумённо повторил мужчина, будто не понимая слова. – В смысле, закаляетесь?

Дети в замешательстве подняли глаза. Этот Игорь как-то перевернул слово, переиначил, ребята хотели его исправить, но всякому было ясно, что именно сказанное им слово правильное.

– Вы какой-то дух этих вод? – не выдержал Йор. – Все знают, что это тёмное место. Ваши глаза того же цвета, что воды Рьяного летом.

– Рьяный океан? – Игорь слегка улыбнулся. Странная улыбка, ни радости, ни веселья. – Нет, я не отсюда.

– Что вы собираетесь делать с нами? – сглотнув, спросил Лен.

– Доставлю туда, где можно жить.

Мальчики переглянулись. Клою ни Йор, ни Лен в свой немой диалог не пригласили, но она и так поняла, о чём они думают.

– Что вы возьмёте взамен? – сдержанно спросил Лен.

– Мне не нужно платы, – мужчина фыркнул, и последние призраки улыбки пропали с лица, стёрлись.

– Вы поможете просто так? – удивилась Клоя. – Ни за что?

– Просто так.

– Вы либо не тёмный, либо дурачите нас! – грубо заметил Йор.

– Не наступит тот день, когда я опозорю себя ложью, – отрезал Игорь.

Больше об этом не заговаривали.



По ночам Рьяный превращался в убийцу. Дорога через него занимала недели, недели борьбы, работы на износ и лишений. И это в лучшем случае.

Большинство рискнувших погибали в первую же ночь. Многие оправдывали Рьяного – у берегов, с рассвета и до последних лучей заката нрав его был сносен – он давал пропитание и заработок, но с наступлением темноты не следовало и близко подходить к его водам.

Во всём была виновата тьма, с этим никто не спорил. Выжившие в его штормах смельчаки утверждали, что над Ночным Татем не горит по ночам ни единой звезды и не всходит луна. Только солнцу было по силам разогнать тьму и морок. Днём, если ветры не благоволили, все моряки гребли, как заведённые, потому что ночью оставалось лишь выживать. Воды играли с кораблями, будто в них вселялась нечистая сила. Наутро корабль мог оказаться там, где был за сутки до этого, и всё равно такой исход не был худшим. Не было ни единого случая, чтобы упавшего за борт удавалось достать – что-то утаскивало людей на дно, и моряки верили, что всё оно устлано человеческими костями и полусъеденными телами. Оттого духовные лица никогда не ели никакой рыбы, предпочитая голодать, если придётся, чем оскверниться, отведав хоть кусочек от существ, кормящихся человеческой плотью.

Дети не могли похвастать той же святостью – они с удовольствием ели рыбу, собравшись у костра под навесом.

Игорь не ел и не пил, отчего Йор всё больше утверждался в мысли, что он какой-то дух. Весь день он провёл, поднимая с острого крутого склона каменистого острова обломки кораблекрушения и прилаживая их друг к другу. Поглядеть на него, так можно подумать, что здешнее солнце куда ярче, чем есть. Мужчина ходил повсюду в тонких чёрных штанах и без рубахи. Лен загораживал поначалу сестру, чтобы она не видела голую по самый пояс грудь и спину, но потом утомился и плюнул.

Единственным достоинством конструкции, сколоченной чужаком, была её крепость – он несколько раз испытывал её, без замаха бросая с высоты на скалу. В первый раз она перекосилась и разошлась. Большой вес на силу удара должны были привести к такому результату. Мужчина не сдался и не расстроился. Вряд ли он что-то смыслил в кораблестроении, вес нужно было уменьшать, а он увеличивал. Прилаживал толстые доски, вколачивал длинные ржавые гвозди камнем, что ему потом надоело. Он бросил камень. Дальше вкручивал гвозди руками.

– При всём уважении, господин, – Йор подошёл к нему ближе, – это не поплывёт.

– Поплывёт, – не согласился Игорь, разглядывая грубую плоскодонку с огромным коробом, занимающим почти всё место от борта до борта.

Для четверых она определённо была мала. Либо трое детей, либо один взрослый мужчина крайне высокого роста. Йор хоть и был довольно рослым для своих лет, стоя рядом, был лишь немного выше его локтя. Мальчики встревоженно переглянулись.

По-видимому довольный лодкой Игорь лёг на холодную скалу по другую сторону костра от брата с сестрой.

– Господин, – позвал Лен, – поговорив с вами, мы все пришли к выводу, что вы тьма, но разве свет не должен вредить вам?

– Свет мне абсолютно ничего не должен, – усмехнулся Игорь, оскалив острые белые зубы. Весьма неумелое подобие улыбки. Опять ни веселья, ни радости. – Просто когда нет ни света, ни тепла меня это не тяготит.

– Простите нас за расспросы, – смущённо вмешалась Клоя. – Мы вам благодарны за вашу помощь, независимо от того, кто вы есть. Просто, мы хотим понять…

– Ничего, – он без раздражения пожал плечами, – но я уже говорил. Я – Игорь. Больше мне про себя сказать нечего.

Сумерки сгущались, на небе собирались чёрные тучи. Мужчина, растянувшись в полный рост на спине, смотрел ввысь. Его волосы, брови, ресницы и глаза были темнее черноты неба. Он не был существом крови и плоти, как говорилось в старину. Даже если и была в нём и кровь и плоть, он был существом тьмы, и вглядывался холодной тьмой своих глаз в холодную тьму ночного неба над океаном. И холода в нём, несравнимом размерами с океаном, было не меньше.

– И что, если вы тьма, вы ничего не боитесь? – осмелился спросить Лен.

Чужак, казалось, не имеет привычки давать волю гневу.

Ветер едва поднимался, ещё стоял дневной штиль. Тихо произнесённые слова Лена разнеслись на многие метры – то самое роковое затишье перед страшной бурей.

– Пожалуй… боюсь, что не смогу выполнить свою работу, когда буду нужен… Остальное меня не пугает.

– Если совсем не бояться за себя, можно сгинуть! – Клоя говорила громче, чем требовалось.

Недовольное небо начинало бурчать и взрыкивать, как раздражённый зверь. Игорь перевёл взгляд с совершенно чёрного неба на детей. Отблески костра причудливо играли на его лице. Казавшиеся чёрными глаза поймали и поглотили всполох, настолько они были противоположны свету, что не терпели его малейшего присутствия. Клое показалось, что океан смотрит на неё, влажная чернота уступила, углубилась, выдала синюю искру. Игорь сказал просто:

– Мне не дано умереть, я могу лишь переходить между мирами.

– Учитель говорил, что бессмертно лишь то, что никогда не рождалось, – вставил Лен.

– Это умная мысль, – кивнул Игорь. – Но моя практика расходится с этой теорией… Если произнести моё имя, я приду, и меня ничто не остановит. Моё имя само придёт в голову тому, кому суждено призвать меня, и я явлюсь в любое время, в любой мир.

Дети невольно приоткрыли рты и, распахнув до предела глаза, слушали спокойный голос бога тьмы.

– Вы один отвечаете за все миры? – суеверно прошептала Клоя.

– Нет. Таких как я почти триста… и ещё есть дети, продолжающие дело отцов… Некоторые из них также тьма, другие – свет. Есть особый мир, в котором такие как я лишаются памяти. Мы попадаем в него по очереди. Только там мы можем иметь семью. В нём мы начинаем жизнь с начала: рождаемся, взрослеем, обзаводимся семьёй, а когда дети вырастают, покидаем этот мир. Наши дети наследуют часть нашей силы и тоже должны помогать нуждающимся.

– Вы хотите туда? – засомневался Йор.

Игорь уставил на него пристальные глаза. Йор смешался. Лен предпринял попытку заслонить друга плечом.

– Я… – Йор хватил ртом воздух, – мне показалось… в вашем голосе… вы сказали это так… словно говорите о вынужденном, а не о чём-то приятном…

Игорь отвернулся. Йор беззвучно выдохнул через рот.

– Я прощаю тебя, мальчик.

Последняя фраза была лишена красок, безжизненна. Его лицо, которое казалось Клое таким одухотворённым, даже красивым, стало печально, а глаза, тёмные и глубокие, как воды Рьяного, неподвижно остановились на одной точке.



Темнело. Вокруг дико расходился океан, готовясь породить бурю, какой ещё не видывал мир. Она рождалась в муках, брызги долетали и до их высокого убежища. Игорь натянул вокруг кусок сложенной вдвое парусины. Тяжёлая сырая ткань хлопала под порывами. Яростно дул ветер, тьма сгущалась, готовясь первой поприветствовать нарождающееся зло.

Клое было не по себе. Годами её, как всех детей, учили остерегаться тьмы – в ней были все беды, а за эти два дня девочке пришлось повидать больше тьмы, чем за всю предыдущую жизнь. Они сидели с мальчишками, плотно прижавшись друг к другу и почти засунув ноги в костёр. Дети и думать не могли о том, чтобы спать в таком месте – темнота, непроглядная чернота окружала их со всех сторон. Если бы они так не устали прошлой ночью, им и тогда не удалось бы сомкнуть глаз.

Тьма не прощает тех, кто относится к ней беспечно. Она всегда готова напасть исподтишка, ударить ножом в спину, подслушать неразумно рассказанный в ночи секрет. Она расставляет ловушки на дорогах, насылает жуткие сны, покровительствует всей нечистой силе.

Волны остервенело грохотали о скалы. Клоя заткнула уши, но от этого вовсе не стало легче. В такие холодные зимние ночи надо сидеть дома у очага с ярко зажжённой лампой и рассказывать небылицы, чтобы одурачить тьму, если та вздумает подслушивать.

Мучась от невнятных страхов и вспомнив о потерянном доме, Клоя поступила трусливо и в то же время смело. Резко встав, так что Лен и Йор вздрогнули, она обошла костёр и потянула за руку удивлённого Игоря. Лен должен был, как обычно, зашикать на неё, чтобы она не приставала ни к кому с глупостями, но промолчал. Ему тоже было страшно. Сейчас им всем нужен был кто-то старше, сильнее, а главное тот, кому не страшно.

Игорь, не сопротивляясь, без расспросов, пересел на край постели из камней и одеял. Недолго посомневавшись, мальчишки тоже подобрались поближе. Дети прижались к нему, ища опоры и защиты. Кто-то другой, человек крови и плоти, мог бы отчитать и наказать их за то, что они донимают его своими страхами, но Игорь молчал. Мужчина опустился на спину, и дети легли на его жёсткую горячую грудь, как на подушку, с одной стороны Йор, с другой – Клоя и Лен. Брат приобнимал сестру со спины, и ей стало очень тепло. Девочка задвигала пальцами, помогая рукам согреться. Игорь накрыл их одеялами. Грудь живого бога спокойно и плавно вздымалась, в ней билось сердце, как у всех добрых людей.



Солоноватое зябкое дыхание океана наносило на высокий берег тёмные волны. Они разбивались с каменным грохотом и сулили неуютному островку скорую погибель. Пенящиеся брызги, шипя, попадали в огонь. Рьяный, словно задыхающийся от ярости моряк, поливал потерпевших крушение отборной бранью. Он сквернословил по-тёмному, брызгал слюной, потрясал тяжёлыми кулаками и раскачивался, словно пьяный, не иначе перебрал человеческой кровушки.

Ненасытный, неуёмный. Проклятая прорва. Если бы не боялись тебя суеверно, не Рьяным назвали бы. Ты не заслуживаешь этого доброго, честного имени. Окаянный, вот кто ты.



Клоя проснулась от того, что Лен резко тряс её за плечо. Первой мыслью было отчитать его за грубость. Клоя подняла голову и раскрыла глаза. Брат и Йор, только что проснувшиеся, поднимались на ноги. Едва начав соображать, Клоя поняла, что не видит Игоря. Йор побежал куда-то, Клоя поспешила следом.

– Несите одеяла, – велел знакомый голос.

Йор остановился, как вкопанный, и бросился обратно. Лен неаккуратно похватал всё, на что хватало рук. Игоря не было видно. Океан ещё буйствовал, ибо солнцу требовался ещё час или два на пробуждение. Йор собрал всё, что осталось, и поспешил за Леном. Клоя придушенно ахнула – брат вдруг пропал прямо на глазах. Она поспешила за Йором – никакого колдовства, ровное, как срезанное, плато острова было стерильно и неестественно, словно когда-то подверглось бесчеловечному гневу океана. Бок, по которому Игорь втащил их наверх, был отвесной стеной, но остров не везде был таков, здесь, скалы были неоднородными по высоте, косыми и острыми. Лен тащился с одеялами, стараясь на свалиться с мокрых склонов, без рук это было тяжело сделать. Игорь недовольно следил за ним снизу. Вода захлёстывала его по самые плечи, но он словно не чувствовал. Кто-то другой на его месте уже бы утонул, а он неведомым образом стоял на ногах, не шатался и не прогибался под ударами волн. В его руках была плоскодонка, и держал он её легко, как игрушечную.

Йор обернулся на Клою, сгрёб вещи одной рукой и протянул ей вторую. Клое было страшно идти одной, но она бы предпочла, чтобы ей помог Игорь. Он не мог, он стоял внизу и держал тяжеленную лодку. Клоя ступила с плато. Скалы оказались совсем мокрыми и подледеневшими, ноги не держали. Клоя заскользила, понимая, что Йору не удержать её, перед глазами встала ледяная тёмно-синяя вода, больно ёкнуло сердце. Йор с размаху сел, Клоя упала на колени, Лен запоздало вскрикнул. Было больно. В колени и левую ладонь точно вкололи иглы.

Игорь недовольно хмурился внизу.

– По одному! Медленно, на четвереньках!

Не было никакого желания спорить. Клоя боялась, что и на четырёх не справится.

Океан считал своим долгом убить и хорошо знал своё ремесло. Лен уже спустился, растерянно замер на одном колене и с охапкой одеял. Клое было некогда на него смотреть. Йор полз первым, постоянно оглядываясь на неё. Ладони разъезжались, пальцы замёрзли и потеряли чувствительность, ноги путались в исподней юбке, колени даже через ткань чувствовали холод. Прошло все двадцать минут, прежде чем они добрались до Игоря. Клою потащили за руку. Девочка вскинула глаза – Игорь?

Нет, всего лишь Лен. Брат стоял на плоскодонке, а Игорь по-прежнему держал её на руках.

Клоя хотела возмущённо вскрикнуть, но Йор буквально запихнул её через борт, у Клои из лёгких вылетел воздух, с губ не сошло ни звука. Игорь снова устоял. А потом Лен затащил на борт и Йора, который весил больше любого из них. Клоя смогла только пискнуть. Лен опять толкал её.

Короб в середине больше всего походил на собачью конуру. Игорь просушил его на солнце, насколько возможно. Внутри всё стоял тот самый острый запах, практически выветрившийся из одеял, в носу свербило. Лен странно склонил голову и чихнул. Потом снова. Йор совал ему в руки одеяло, но Лен чихнул в третий и в четвёртый раз. Йор сдвинул его в сторону, просунул Клое за спину одеяло и свёл концы у неё на груди.

– Держи, – попросил он, посмотрев ей в глаза.

Лодка всё это время оставалась неподвижной, словно продолжала стоять на каменном острове, но тут их качнуло.

Клоя хотела спросить, где Игорь, но связки опять не слушались. Она попыталась вдохнуть воздух и чихнула сама. Лен был весь в слезах. Йор тоже накрыл его одеялом и придвинул к сплошной стенке конуры, подальше от выхода. Сейчас выход был перекрыт небольшим ящиком с по разному приготовленной рыбой, в углу стоял сочащийся бочонок с водой. Йор пытался отодвинуть вставший враспор ящик, хотя и так было ясно, что для Игоря не осталось места. Лодку качнуло снова. Клоя увидела в просвет вставшую пасмурно синим бугром воду, по телу прошёл озноб.

Йор всё-таки сумел убрать ящик с дороги, с бочонка слетел ковш, Йор вскрикнул от боли. Потирая ушибленное плечо, он высунул голову наружу и что-то крикнул. Океанский ветер унёс слова в сторону, Клоя ничего не разобрала. Растерянный Йор вернулся внутрь и натянул на себя одеяло.

– Ты же понимаешь, – громко зашептал Лен, – это лодка не может плыть, она не удержится на воде… точнее она перевернётся!..

– Мы плывём, – ошарашенно сказал Йор.

По стенкам била вода. Клоя почувствовала под коленями мягкое – Игорь простелил на дно порванный парус. В столь ранний час холод был особенно нестерпим, Лен рывками подобрался к сестре вплотную, потом обнял руками, с зажатыми в пальцах уголками одеяла. Стало теплее. Но где Игорь?

К ним придвинулся Йор. Три головы сомкнулись вместе. Дыхание Йора согрело Клое руки.

– Он тащит лодку, – прошептал Йор.

– Что? – выдохнул Лен.

– Он тащит её. Он, видимо, и не рассчитывал, что она поплывёт… он прямо под нами, мы на его спине…

Лодка подтверждала слова Йора, дерево стучало, соприкасаясь с чем-то твёрдым. О борта плескалась вода.

– Безумие… когда корабли тонут…

Лен прислушивался.

– Он быстро плывёт, – заключил он.

– Может, мы спасёмся? – с надеждой шепнул Йор.

Клоя опять только едва различимо пискнула.

– Попробуем уснуть, – предложил Лен. – Пока всё тихо.

Клоя не понимала, почему он хочет погибнуть именно выспавшимся. Есть какая-то разница? Она верила в Игоря, но ей было его жалко. Он был там, в холоде, в воде, топ под тяжёлым коробом, глотал солёную воду… Они были ему никем, не было никакой причины стараться ради них… но он старался, а сказал, что тьма…

Клоя заснула незаметно. Свою роль сыграло тепло от тел мальчишек. Они тоже заснули. Йор лежал лицом на коленях Клои, а она щекой на его голове. Брат устроил свою голову у неё на плече, и, проснувшись, Клоя ужасно затекла. За спиной сквозило в щёлку. Болела шея. Если здесь было неудобно, то под лодкой был ад. От Игоря не доходило ни звука, но лодка не тонула, а значит он продолжал плыть.

Лен очнулся и сглотнул слюну.

– Тихо, – шепнул он точно во сне. – Ещё день… пока день можно плыть.

– Кораблю можно плыть! – возмущённо шепнула Клоя.

Лен посмотрел на неё и кивнул. Любой, выпавший за борт, днём то или ночью, обречён погибнуть. Воды уволокут. Игорь не давал уволочь себя, в придачу держал на спине лодку. Не будь его, они бы перевернулись.

– Сколько до берега? – всхлипнув, шепнула Клоя.

Лен пожал плечами и толкнул Йора.

– Сколько нам оставалось плыть? – повторил Лен.

Йор пожевал губами со сна.

– … когда корабль утонул, оставалось плыть неделю. Теперь не знаю.

Это уже было неважно.

– Наступит ночь, – сделал вывод Лен.

Этим было всё сказано.



Игорь подал признаки жизни лишь ближе к полудню. Велел им поесть. Голос был совершенно невозмутим, будто мужчина плыл в соседней каюте. Дети разделили на троих одну жареную рыбину, хотя, пожалуй, запасаться и экономить было незачем. Доев свой кусок, Лен высказался по этому поводу. Съели ещё одну рыбину.

Руки сильно пахли рыбой. Клоя хотела выбраться к бортам, помыть руки и заодно убедиться собственными глазами, что Игорь в порядке. Но Лен грубо остановил её за локоть.

– Вес сместится, лодка может перевернуться.

Клоя не посмела ослушаться брата.

Йор открыл бочонок и зачерпнул ковшиком воды. Первой протянул его Клое. Чистоплотная девочка ничего не хотела касаться пахучими руками. Лен заозирался, прополз в угол, нашарил прореху в постеленном на дно парусе и оторвал лоскут.

– На, держи.

Клоя тщательно вытерла руки. Йор ждал.

– Спасибо, – Хлоя облизнула мокрые губы. В океане нет ничего ценнее пресной воды.

Следом напился Лен, потом Йор. Дети снова сели поближе.

Лен сказал, что пока тихо. Вода без остановок хлестала по бортам, плоскодонка находилась в постоянном движении, Игорь ни на секунду не останавливался, он вообще не отдыхал. Так было принято вести себя в плавании по океану днём. Но ведь все те удачливые люди, которые всё же переживали плавание, они плыли через океан на кораблях, вряд ли был хоть один, кто бы решился переплыть его так, пусть даже и летом. Вода океана не бывала тёплой и в самый жаркий месяц, сейчас она была хуже льда. Днём на кораблях все садились на вёсла, поднимали паруса, хотя особенного ветра, к тому же попутного, ждать не приходилось. Моряки стискивали зубы, захватывали горстью желтоватый порошок из бочки, обтирали ладони для сухости, брались за вёсла и приступали к своему тяжёлому неблагодарному труду. Время от времени кто-то начинал выть от натуги – ворочать воды океана было всё равно, что ворочать камни. С гребцов сходило по семь потов. Лишь единицы оставались в холоде на поверхности, обыкновенно капитан и его помощник, следили за тем, чтоб не сбиться с курса.

Трое сидели кружком, настороженно прислушиваясь. Острый нос рассекал холодные воды. Игорь тянул лодку плавно и ровно, он плыл в какой-то особой, выносливой манере. За курсом он также следил лично. Лен и Йор и не могли ему помочь. Навигационные инструменты утонули с кораблём, не до вещей было в ту ночь.

Вечер неминуемо приближался. Лен обнимал сестру и друга вокруг плеч. У Клои от нервного напряжения мелко тряслась голова. Лен прижимал её лоб щекой. Клоя ничего не могла поделать. Страх был сильнее её. Лен поцеловал её в висок пахнущими рыбой губами. Давно он этого не делал, считал, что младшая сестра стала для этого слишком взрослой.

– Надо же…

Голос опять прозвучал совершенно невозмутимо. Лодку дёрнуло. Лен сильнее сжал объятья.

– Повезло, – равнодушно сообщил голос. – Выходите.

Йор первым вылез из конуры, Клоя последней. Мальчики протягивали ей руки. Девочка спрыгнула на чёрный риф и обернулась.

Ноги не слушались, Клоя покачнулась. Игорь лежал на мели грудью. Его белоснежная рубашка распахнулась, камни впивались в кожу. Лодка вдавливала его в риф. Мальчики опомнились и поспешили на помощь. Клоя дёрнулась за ними.

– Прочь!

Лен осел на камни.

– С дороги!

Йор потащил Лена в сторону.

Полусогнутый Игорь вышел на сушу, как по ступеням. Осмотрелся, потоптался на месте, где только что лежал Лен, перехватил лодку и прочно устроил её на камнях. Освободил руки, выпрямился, но не потянулся, не размялся.

– Повезло, – повторил он равнодушно. А только что рычал.

Игорь прошёл мимо мальчиков и Клои. У Лена до сих пор были бледные губы. Мужчина обошёл скользкую полоску рифа и вернулся на самое высокое место. Дети провожали его взглядом. Риф был невелик, но вселял надежду. Игорь мог отдохнуть.

– Ещё можно плыть, – размышлял он вслух.

Горизонт оставался серым, но безмятежным. Ещё не стемнело. Игорь похоже действительно мог продолжать плыть, но хмуро смотрел на оторванный от суши горизонт и размышлял. С него лилась влага. Игорь перевёл взгляд на набежавшую под ним лужу и спустился на несколько шагов.

– Останемся на ночь, – решил он. – Разомните ноги, приведите себя в порядок и в лодку.

Тон не допускал споров. Клоя и не думала, что спорить позволительно. Игорь снёс верхушку рифа, разравнивая площадку. Девочка ушла на противоположный край рифа, мальчишки отвернулись, Игорь пошёл к лодке. Клоя сделала свои дела, тщательно вымыла руки в холодной воде и уступила место мальчикам. Игорь поднял лодку на расчищенную площадку. Лодка свисала и шаталась. Клое это не нравилось.

– Давай внутрь, – кивнул мужчина.

– Игорь… – тихонько проговорила Клоя.

Синеглазый мужчина поморщился.

– Не спорь.

Клоя смешалась и полезла в лодку. Игорь придерживал посудину рукой, в обратном случае она бы слетела в воду. Мальчики уже спешили к ним.

Ночь была тревожной. Клоя не могла уснуть. Лодка покачивалась, Игорь держал её снаружи. Сложнее, чем удерживать её в такую ночь, было бы только плыть.

– Может, мы заменим его? – предложил Лен шёпотом.

– Сидите внутри, – тут же раздалось снаружи.

Игорь всё слышал. Клоя смутилась всего сказанного прежде, хотя вроде ничего зазорного сказано не было.

Волны гремели. Вода заливалась в лодку. Йор заслонил выход из конуры бочонком и куском парусины. Никто не спал. Ветер ввинчивался в щели со свистом. В шее возникало тягучее болезненное ощущение, так что ей нельзя было шевельнуть.

Клоя поняла, что всё-таки уснула, только когда проснулась. Мальчики навалились сверху, на ноги давил бочонок с водой. Лодка больше не шаталась. Значит, под ней была надёжная спина Игоря. Клоя сдвинула в сторону спящего Йора. Назойливый сквозняк продолжал дуть в шею. Девочка потёрла её занемевшей ладонью.

– Есть хочется, – не открыв толком глаз, сообщил Лен.

– Как ты можешь? – задохнулась Клоя. – Когда он опять там…

Из глаз брызнули слёзы. Девочка зажала руками горячее лицо. Вокруг Клои сомкнулись объятия. Лен извинялся. Клоя разжала ладони и ойкнула – её обнимал Йор.

– Не бойся…

– Да не боюсь я… – Клоя судорожно выдохнула.

Конечно, боялась.

«Я не выдержу этого пути… Плывёт он, а я… Мне этого не вынести! Каждый раз…»



Очередным вечером не нашлось ни одного рифа, острова или скалы. Лодчонку швыряло из стороны в сторону. Что творилось с Игорем, можно было только гадать. Спать было немыслимо, детей укачивало до дурноты, как попало швыряло на стенки короба. Сидели сцепившись руками и закрыв головы одеялами. Не помогало. Всё болело. Синие бугры воды пучило как живот чёрта в преисподней. Проём закрывали, но вода ухала внутрь, и в качке не удавалось усидеть на месте.

Окаянная прорва, всё издевается, глумится, играет жертвой… Того и гляди удар отправит маленькое судёнышко на дно, на прокорм падальщикам. Ночь всё не кончалась, вскоре в просвет ничего нельзя было разобрать, кроме тьмы.

Чем перед ним виноваты? Детям не по силам нанести вред океану. И он безнаказанно издевался над ними, не боясь отмщения. Может, ему стоило бояться Игоря?

Волны швыряли их, швыряли, швыряли… Лодчонка скрипела и ухала. Сквозняки продували короб насквозь. Дети крепко обнимали друг друга и тщетно кутались в одеяла. Материя отсырела и от натяжения не становилась длиннее, а расползалась в пальцах. От удара вылетел ящик с провизией, незаметно пропал довольно большой бочонок. Дети крепче сжимали объятия. Лен нашёптывал молитвы, Клоя не слышала ни слова за грохотом. Тот, о ком она беспокоилась, был в ледяной воде, и молитвы не помогли бы ему. Он был тьма, о тьме не молятся, она вынуждена справляться своими силами. Их неумело сколоченной лодке удержаться на плаву не помогли бы и все пресвятые угодники, соберись они вместе. Только бог тьмы всё тянул и тянул неудобный груз на спине, будто искупал вину за что-то, будто был должен…



Лодка всё-таки развалилась. Гвозди вылезали из досок, доски отваливались от конструкции. Сначала Игорь не придал значения. Он знал, что лодка обязательно развалится, весь вопрос заключался в том, когда это произойдёт. Рассчитывал, что позже. Буря оказалась особенно яростной. Игорь подхватил остатки короба, свёл ладонями разошедшиеся доски, перепуганные дети вцепились, как котята, они едва помещались на трёх гранях короба. Мужчина сжал зубы, промоченная деревянная доска втиралась в самое лицо. Плыть стало практически невозможно, но он плыл.

Они были правы. Пловца нельзя сравнивать с кораблём. Человек проплывёт несколько часов и пойдёт на дно от непреодолимой усталости или скорее от судороги, а в зимнем океане он труп через десять минут. Пловцу не угнаться за судном, а если пловец – Игорь, судну не угнаться за ним. Кораблю оставалось плыть дней семь-восемь. Не будь крайне неудобного короба, Игорь доплыл бы за день, неважно днём или ночью. В крайнем случае, мог плыть под водой, где шторм не доставил бы неудобств.

Он вынес детей на берег ещё до рассвета. Серый песок глубоко уходил под весом четверых. Мелкий и сырой. Дети едва передвигали ногами, тащил их под локти. Они упали в мокрый песок, загребли его руками, слишком усталые, чтобы избавлено рассмеяться в голос. Ни один первооткрыватель так не радовался песку.

Девочка поймала Игоря за руку.

– Нас ждут на этом берегу. Позволь отблагодарить тебя? Наша родня не последние люди, они тоже будут благодарны за нас… Пойдём, пожалуйста, пойдём…

Глаза умоляюще ловили его взгляд. Девочка сжимала его руку обеими, мальчишки обернулись и ждали. Они не одёргивали её, ждали, что он решит.

Игорь не хотел ничего говорить. Он сказал немного, но рассказал почти всё. Научил, как позвать, передать ли его имя по наследству уже их дело. Игорь аккуратно высвободил руку.











Расстающийся




Только что за спиной шипел обманутый в ожиданиях океан, а ноги проваливались в сырой песок. Рядом была не растерзанная туша чудовища и не коченеющее тело злодея – трое подростков, славных, действительно славных и неиспорченных. Они смотрели на него с благодарностью, восхищением, теплотой, надеждой, они звали его с собой туда, к простой и честной жизни, не лишённой своих радостей. Там, вверх по осыпающемуся склону за полоской угрюмого нехоженного – и притягательного этим – леса было жильё. Весело потрескивающий в очаге огонь, пряный запах солений, уха с пылу с жару. Там было хорошо. Но Игорь не мог остаться.

Ему нечего делать там, где хорошо. Он не знает, что делать там, где хорошо.



Всё случилось быстро.

Не час, не минута, не доля минуты, не секунда, не доля секунды, не миг. Может быть, лишь доля мига, и Игорь снова стоял в своей чистой пустоватой кухне. На босых подошвах похрустывали песчинки, с просоленной рубашки и брюк сочились ручейки. Одежда была в плохом состоянии, носки сгинули в другом мире.

Игорь не ел в миссиях, сам не отдавал себе отчёта почему. Мог обойтись и обходился. Миссия была вторая с утра, что в итоге удлинило день почти на пять суток. Выходит, не ел, не пил и не спал неделю. Не было времени – работал, немного устал. Тело в норме, утомление скорее моральное.

Мужчина посмотрел с сомнением на булькающую кастрюлю. Простенький овощной суп. Четверо суток и долю мига назад покидал в бульон что оставалось в холодильнике. Суп был неготов, скорее напоминал салат с сырой картошкой и бульоном.

Бессмертный, живущий в человеческом мире и по человеческим правилам, испытывает слабые позывы поесть и поспать, никогда не способные перейти в действительный голод и подлинное утомление. Он мог бы не есть, вообще, и догадываться по ненавязчивому ощущению – ну да, давно не ел. Поесть и поспать обычно не мешало при восстановлении после ранений, но даже и не создав благоприятных условий для выздоровления – бессмертный выздоровеет. Возможно регенерация займёт больше времени, но на её качестве ничто не скажется. Порванное всегда сходится гладко, выбитое заменяется новым, таким же как было, сломанное срастается, вывихнутое встаёт на положенное место. Бессмертный всегда молод и за редким исключением в идеальной форме. Неидеальной его форма может быть лишь в результате ранения, а это временно.

Пахнущий капустой суп кипел на плите. Спать хотелось больше, чем есть. В памяти жил запах жареной на огне рыбы, менее приятный – вяленой, наваристый дымок ухи издалека и по-восточному пряный аромат запасённых по-северному маринадов. Суп не выдерживал критики. Игорь никогда не готовил себе деликатесов, был далёк от чревоугодия, но не до такой степени, чтобы есть сырую картошку в бульоне.

Ладно, не сейчас. Игорь выключил плиту и побрёл в темноте коридора в спальню. Суп бессильно шипел в спину. На полу оставались золотистые невидимые песчинки из другого мира. Игорь не видел их, но слышал характерный слабый звук.

На улице была весна, которую человеку, не произносящему ни слова лжи, не зазорно назвать зимой. Ветер выл по-вьюжному, швыряя в окна снежную крошку, где-то внизу, этаже эдак третьем, ветки деликатно, но настойчиво стучались, просясь в дом, в тепло. К Игорю никто не решался напроситься в гости. Во-первых, он жил на двадцатом этаже, во-вторых, он был тёмный бессмертный. «Тёмный» ни в коем случае не означает «злой». Нет. Если бы слова «тёмный» и «злой» означали одно и то же, люди, склонные к лени, не стали бы напрягаться, чтобы запомнить целых два слова.

Резонный страх темноты заклеймил всю тьму дурной славой зла. Ночью привыкли ожидать нападений, подлых обманов, ударов в спину, хотя и всем известно, что подлинно сильное зло не стесняется показаться среди бела дня.

Пускай страх темноты объяснялся тем, что человеческие глаза почти ни на что негодны ночью, в ночи действительно было чего опасаться: злые сущности, не выносящие свет, или подлинная Тьма, не выносящая несправедливость – смертные должны были сторониться и того, и другого.

Игорь принадлежал подлинной Тьме.

Безвоздушная, холодная, непроницаемая, бесконечная и вечная, первородная Тьма, в которой вращаются обитаемые и необитаемые шары миров, которую не осветить всем солнцам Вселенной, тьма, воплощённая в человеческую форму. Как эта Тьма могла получить человеческое обличье, никто из смертных не знал, а Игорь сам не помнил, как не помнил многих важных вещей.

Среди миллиардов заселённых миров существовал один, где таким, как он, предоставлялся шанс прожить короткую настоящую жизнь. Родиться заново, вырасти, завести семью, вырастить детей, которые присоединятся к наследникам других бессмертных в Совете, имеющем действительную власть над миром. Одно условие – память начинала отсчёт с нуля после рождения.

Игорь помнил, как его доставали из матери. Запах крови и околоплодной жидкости был первым впечатлением о мире. Глаза за толстыми линзами очков в окружении медицинской маски и шапочки, спиртовой одеколон и пот, запах старости и проблем с поджелудочной. Резкий, щекочущий, словно бы объёмный до шероховатости запах разлит по воздуху, потолок немного пах сыростью, недавно белили, не более недели назад, кафель на стенах, специфический горьковатый грубый запах растворителя, но не помнил, что было за минуту до обрушившейся информации, в которой преобладали запахи. Их можно было забыть, но Игорь помнил. А там – отрезало. Лезвие опускается, оно настолько широко, что за ним ничего не видно, за ним тишина, и вот обвал звуков и запахов, звуки и запахи, отовсюду, какой-то писк, какие-то спешные слова, запахи так напирают, что грудь ходит, и тошно… Игорь крикнул.

Так Игорь родился. Игорь вырос. О событиях лет роста он почти не вспоминал, чаще всего прибегал к накопившемуся за них архиву запахов и некоторых звуков. Игорь заработал на безбедную жизнь поколений на пять вперёд. Застопорка произошла на этапе обзаведения семьёй. Тело Игоря было совершенно, как ему и надлежит быть. Проверил, не поленился, в специализированном учреждении, хотя что могло показать обследование кроме всем известного? Все посвящённые знают, бессмертные не имеют дефектов, они просто такие, безупречные. Игорь был бессмертный совершенного здоровья, подруги не беременели не из-за него, детей не было.

Не дойдя до спальни, откуда доносилось размеренное сонное дыхание… чёртово, дурацкое, треклятое тик-так! – по носу изнутри царапнули духи, затмевающие ароматы чистого тёплого спящего тела – вот чего ещё надо?!

Бессмертный завернул в ванную. Мешанина, резкая до одури, ни за что бы не зашёл, если бы не необходимость: шероховатый запах порошка, убийственный стеклоочистителя, сладкая отдушка кокоса, не скрывающая смесь из полимеров, кислая, символизирующая лайм – от неё першило в горле, и ещё много, много всего. Задержал дыхание, крутанул вентиль – вода прибьёт частицы веществ, станет сносно. Надо привести себя в порядок.

Испорченная одежда слезала примерно как шкурка с сушёной воблы, на пол летели чешуя и крупицы соли.

Рыбный запах один из наиболее неприятных для человеческого обоняния, но он естественный. Люди не понимают ценности естественности, их нос не разбирает ничего толкового, им всё сладко-свеже-терпко-вонь, будто ничего больше нет, потому парфюм у них самый примитивный, сшибающий с ног, такой, что их приближение можно разобрать за квартал, и то что интенсивность запаха превращает его в вонь их уже не трогает…

Оставшись голым, Игорь на коленях вытер пол неприлично дорогой рубашкой благородной итальянской марки и отправил её вместе со всем остальным в мусорную корзину. Она стояла рядом с бельевой, обе смердели свежеоформленной пластмассой. После покупки пытался проветрить у открытого окна, но корзины тут же понадобились, перенёс в ванну, рассчитывая потом довести дело до конца, но пока ничего из этого не вышло. Несколько раз оставлял проветриваться, уже надоело выгуливать их по квартире к окошку, дух пластмассы никуда не делся.

Теперь нужно было смыть запах другого мира. Предпочитающий холодный душ мужчина врубил кипяток. Въедливый рыбный дух не отступал. Игорь драл кожу докрасна жёсткой щёткой, вторая половина, видимо, пользовалась ей как пемзой.

Кстати о второй половине. Бессмертный чувствовал её дыхание. Результаты анализа на совместимость появились вечером, пришли с курьером из клиники. Несовместимы. Не сошлись половинки.

Вернувшись в первом часу, решил поесть, прежде чем говорить. Прежде чем начнётся битьё посуды.

Она уже спала. В легкомысленной прозрачной… собственно Игорь не знал, как это называется, трудно было поверить, что это одежда, в сущности, она была голая и сжималась в клубок от холода. До результатов анализа он бы лёг рядом и согрел бы её своим теплом, теперь не было смысла. Он и не любил её. Она была красавица, она была ласкова, но Игорь бы предпочёл неласковую и даже некрасивую, но способную подарить ему наследника. Женщины его интересовали в смысле воспроизводства, можно было бы без них обойтись – не стал бы связываться.

Наследник – всё, о чём он был способен мечтать. Когда встречал новую женщину, когда засыпал и просыпался, когда ехал на работу и когда возвращался, когда сидел на заседании Совета, в каждой миссии в другие миры, каждый день все двадцать три часа из суток, которые хранила его память. Поэтому стоя абсолютно голый и разгорячённый после душа, он равнодушно и отстранённо смотрел на чертовски соблазнительную женщину, которая только того и ждала, что он ляжет с ней и сделает всё, что пожелает. Игорь накрыл её одеялом и ушёл на диван.



Сны возможно самое страшное из того, что может произойти в жизни человека. Они сулят покой и отдых, им даже ненужно завлекать в свои сети, в них идут добровольно и с радостью. Только дети, более чувствительные к таким вещам, чем взрослые, часто не хотят идти спать. В неге и расслабленности сна человек так беззащитен, он всецело отдаёт себя в руки потока фантазий, иллюзий реальностей возможных и невероятных. Они сделают с ним, что только захотят – развлекут, порадуют, заставят поверить в происходящее, расскажут о будущем или прошлом, подскажут разгадку мучащей проблемы, напугают. Если не вспомнить, что увиденное или видимое – сон, эмоции будут сильны и подлинны, будь то радость или леденящий страх, если вспомнить, что это сон – не испытать волнения и не увидеть, к чему приведёт фантазия.

Игорь не искал новых впечатлений, ему хватало миссий, и из-за миссий ему важно было знать, сон он видит или явь. Это было нетрудно. Вот только был один сон…

Примерно через час после того, как Игорь, не озаботившись тем, чтобы накрыться, устроился на диване, он с резким выдохом вскинулся.

Время близилось к трём. За окнами ничуть не посветлело. Ранний подъём даже для трудоголиков. Игорь больше не мог спать. Во всём огромном доме от первого до двадцатого этажа ни звука, кроме дыхания.

Изгоняя из головы мысли, отжался до тысячи. Надоело, но мысли никуда не делись. Запасным вариантом были гантели. Они остались наверху, рядом с ней. Туда бессмертный не пошёл, предпочёл доварить суп.

Когда он уже собрался её будить, она спустилась. Её единственный шанс застать его с утра – встать рано. Зачем-то ей хотелось застать его до работы. Шаги мягко застучали по ступеням. Босая. Игриво обняла со спины, прижимаясь грудью, поцеловала в шею. Вопросительно подняла брови, заглянув в неподвижное холодное лицо.

– Мы должны расстаться, – Игорь старался говорить с максимумом такта, но женщины в таких делах категорически отказывались вести себя конструктивно.

На минуту искажённая улыбка застыла на её лице, новость застигла её врасплох, но Игорь не мог больше ждать. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим. Бессмертные избегают нечестности.

Она молчала, но бессмертный не заблуждался на этот счёт – она не отступит мирно, банальная мысль уже воткнула в её сдобренный кокосом и лаймом мозг отравленные клыки…

– У тебя другая? – вроде бы будничным тоном поинтересовалась она.

– Нет, – твёрдо и спокойно ответил Игорь.

– В чём же дело?! – без перехода закричала она.

– Анализы, – лаконично сказал мужчина.

– Пусть проверят ещё раз!

– Всегда проверяют повторно.

– Повторно, ха! – недоверчиво фыркнула женщина.

Она прошлась по кухне взад и вперёд, уперев одну руку в поясницу, а другую запустив в длинные волосы.

– Что с того? – вдруг выдала она.

Игорь непонимающе посмотрел ей в глаза.

– Нам ведь хорошо вместе… так какая разница?

– Я говорил…

– Да ты просто ищешь предлог, чтобы расстаться!!! – её голос снова сорвался на высокий крик. – Где эти анализы?!! Где?!!

Результаты анализов лежали в пустой комнате кабинета, в ящике стола с пачкой других результатов анализов, но их не надо было нести. Ничего не надо было доказывать, надо было терпеть. Это у людей такая игра – требовать доказательств. Когда они хотят верить, они почти не вспоминают о доказательствах, а когда верить не хотят – то и никаких доказательств не хотят. Как бы то ни было, единственная сторона, нуждавшаяся в результатах анализов – Игорь – результаты видела. Решение принято. Нужно стерпеть, пока она спустит пар. Пусть считает как угодно. Игорь готов был из вежливости стерпеть скандал, хотя можно было просто выставить её за дверь, не прибегая к насилию.

– Где они?! Что молчишь?! Сочинил сказочку! Смотрите, я так люблю детей!.. я мечтаю о ребёночке!.. – она завизжала противным голосом, якобы изображая Игоря, – а сам просто банально тащишь девок в койку! А когда напользуешься – прости, дорогая, мы несовместимы! Забирай своё барахло и канай отсюда!!! Да ты… ты… просто отвратителен! Все мужики уроды, но другие хотя бы не сочиняют убогих баек, чтобы затащить в постель!

Холёное лицо покрылось неровными красными пятнами.

Игорь молчал. Не стал напоминать, как она радостно полезла в койку, ещё не зная о его желании иметь детей, не стал говорить, что никогда не нуждался в подложных предлогах, чтобы найти расположение. Игорь молчал, полагая, что если её не перебивать, она быстрее успокоится, но последнее замечание проигнорировать не смог, потому что никому, даже непосвящённой смертной, нельзя говорить, что бессмертный лжёт:

– Я никогда не лгу.

Её это, конечно, не убедило. Она снова фыркнула на выдохе:

– Пошшёл ты!

И исчезла за дверью, громко топая и опрокидывая всё, что попадалось на пути. К счастью, Игорь не держал много вещей. Через пятнадцать минут она шумно спустилась.

– Ты забыла часы наверху, – не оборачиваясь, напомнил Игорь.

Она посмотрела дикими глазами в его затылок, порылась в сумочке и пакете с вещами, гневно бросила их на пол прихожей и, топая уже в сапогах, вернулась наверх.

Игорь слышал, как за грохотом шагов перемещается тиканье. Она всё время снимала часы в спальне, на тумбочке, на уровне головы. По ночам их монотонное тик-так взрывалось в его ушах, как тротиловые шашки.

Шаги пробухали к нему со спины. Игорь повёл ухом, но не обернулся. По его мнению, при скандале следовало делать меньше резких движений…

По спине царапнуло острым. Напоследок она изо всех сил провела по его голой спине ногтями, оставляя длинные красные полосы, не пожалела маникюр. Игорь был скорее удивлён, чем зол. Он полуобернулся – она мстительно улыбалась, и эта улыбка её не красила.

– Даже жаль, что не услышу, какую историю ты сочинишь, чтобы объяснить это новой дурочке!

С этими словами она хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице, как будто боялась, что он погонится следом.

Игорь остался на месте. Спину пощипывало. Бессмертное тело сращивало царапины.

Запахи удалялись. На смену обонянию пришёл слух.

Спустившись на два пролёта и немного поутихнув, женщина тыкнула кнопку, с досадой выдохнула воздух через зубы – специфический глухой свист, выражение досады и злости – ни с чем не перепутать, очевидно, обнаружила нанесённый ногтям вред.

Респектабельный лифт мягко и быстро прибыл по сигналу. Вломилась, прежде чем двери втянулись в пазы, ударила по кнопке острым от худобы кулачком, всхлипнула. Двери сомкнулись. Между седьмым и шестым с подбородка сорвалась первая слеза. Капля падала маленькой пулей, от столкновения с чистым кафелем превратилась в маленький кружок, такая крошечная, что высохла за два десятка секунд. Двери двинулись в стороны. Не дождалась, зашагала, задев плечом, «ууф» – перекосилась от боли и прибавила шаг.

Хлопнула входная дверь. Каблуки застучали по тротуару, смешиваясь с шуршанием дворничьих метёлок. Наконец он пропал. Кончено.

Игорь поднялся.

Чулан находился рядом с выходом, как раз напротив кухни. Удобно для запасливых хозяек, можно устроить шкаф и хранить заготовки, нескоропортящиеся продукты или домашнюю утварь. За дверью чулана в квартире Игоря, в стерильном белом помещении метр на метр, одиноко ютились ведро, совок и веник.

Мужчина тщательно подмёл на кухне, собирая красные кусочки ногтей, на лестнице, где осталась грязь с сапог, наверху, в спальне. Открыл окна, выгоняя не свои запахи на улицу, безжалостно предавая их сырым весенним ветрам. Собрал пару забытых розовых носков, резинку для волос, пакетик из ювелирного бутика, мусор, оставленный между тумбочкой и изголовьем кровати, сгрёб вонючие тюбики с полки в ванной и сразу вынес в мусоропровод.

Набрал воды в ведро, вымыл полы. Разогнувшись с тряпкой в руках в спальне, которую вытер дважды, в аппендиксе со шкафом глянул в ростовое зеркало – на спине не осталось полос.

Выкинул тряпку в мусоропровод. Пошёл в душ. Не жалея, выдраил себя жёсткой щёткой. Постоял, подставив лицо под струи. Вытерся насухо.

Была весна. Солнце всходило раньше, несмотря на всё тот же постылый невзрачный снег и стылые лица смертных, которых, к слову, на улице было по пальцам пересчитать, зрела весна. Немноголюдность объяснялась просто. Во-первых, рано, во-вторых, сторона, к которой обращались окна спальни, была прогулочной, на ней не парковались. Игорь хотел снизить уровень шума в доме, а так как строил он его сам, устроить пешеходную сторону было нетрудно.

Игорь одевался у распахнутого окна. Пожилая дама в клетчатом пончо поверх добротного бежевого пальто сыпала пшено на дорожку между липами затянутой в кокетливую бордовую кожаную перчатку горстью. Ворковали голуби. Доходил лёгкий душок слежавшихся перьев и птичьего помёта.

Вытянув длинный язык галстука, Игорь закрыл все окна. Ключи от машины и портмоне с карточками и документами удачно остались на полочке в прихожей, не утонули в печально известном океане. Неудобно иметь вещи, которые нельзя терять. Мужчина не глядя сгрёб портмоне ладонью и закрыл входную дверь пустой квартиры на оба замка.











Рутинный




Мир может быть красив, если остановиться и посмотреть вокруг, если не надо бежать, спасать кого-то напуганного и несчастного.

Тот океан, Рьяный, был по-своему прекрасен. Мощь всегда влечёт и вызывает уважение, даже если нрав дурён. Отчего людям нравятся львы и тигры? Уж явно не из-за доброты души. Завораживает их грация, их блестящая гладкая шерсть, огромные лапы, кажущиеся мягкими, хоть и тяжёлыми. Сравнивать тигра с котёнком, всё равно что сравнивать океан с ванной. Океан – тигр. Обманчиво плавные движения, мягкие переливы изумрудно-синего, кажущаяся мягкость воды. Если не встретишь его лично, можешь и не узнать, что он хищник. Вот что такое океан.

В мире, где Игорь жил на постоянной основе, были океаны и пустыни, но здесь, на многие километры от здания Совета, простирались лиственные в основном леса, кое-где разбавленные холмами и болотцами. Из всех природных чудес, которые действительно если не захватывают дух, то по крайней мере вызывают уважение, была пара полноводных равнинных рек. Ничего особенного, но Игорю всё равно вполне нравилось здесь. Бессмертный никогда не чувствовал в себе неодобрения к объектам, созданным природой. Как бы скудна она ни была, как бы ни была разнообразна, Игоря она устраивала. В этой стране, этом городе, случались разнообразные температуры, а природа была умеренной.

За городскими пределами сонная дымка прохладного раннего утра, роса на травах, холодные ручьи, мнящие себя горными реками, сбегают с холмов. В этих буреломных лесах, расходящихся во всех направлениях, лесах, где днём темно, началась история бессмертных в этом мире. На заре эпохи здесь царил лес, и люди чтили его как божество, одновременно и доброе и злое. Землю у леса отвоёвывали пядями. Его рубили, он вырастал заново, и через год можно было снова браться за топор. Из леса в селение мог прийти разве что медведь, а больше бояться было некого. Так бы шло своим чередом ещё сотни лет, но на землю сошли Кир и Святогор. Мир встрепенулся, зашевелился. Лес ушёл на второй план – два племени вдруг выяснили, что они не единственные люди в лесу и ополчились друг против друга. С тех пор в темноте ночного леса боялись встретить незнакомого человека. Не человека.

Кир, прозванный колдуном, бесшумно бродил в лесах, никем не замеченным, сливаясь с листвой, неуловимо проносясь на лёгких как ветер ногах между стволами, не тревожа травинки подошвами. Он с усмешкой наблюдал в редкие просветы в листве за людьми, уверенными, что им ничего не угрожает. В этих местах гуляла смерть.

Люди из племени Кира боялись Святогора. Светлый Святогор не таился, как Кир, презирал его за охотничьи уловки, в сущности естественные для любого тёмного. О приближении Святогора узнавали заранее – страх оттого ничуть не становился меньше. Откровенный треск суши под тяжёлыми сапогами, взволнованный крик птиц приводили племя Кира в ужас.

Кир и Святогор сразу невзлюбили друг друга, если не сказать возненавидели. Лидеры по жизни, за какие-то десять лет они превратили скромные поселения родных племён, ещё не дошедших умом до сельского хозяйства, в города-крепости.

Узнав о великих войнах, которых не берёт смерть, к ним начали сходиться наиболее отчаянные, и тогда начались настоящие войны. Кир и Святогор бились неделями, месяцами, без продыха, без перерыва, самозабвенно, изо всех сил, пылко, отчаянно, бесполезно и безрезультатно, если не считать гибели людей.

Всё заканчивалось одинаково каждый раз. Кир и Святогор сходились в схватке один на один. Схватка могла длиться сутками – Кир обрушивал на врага скалы, Святогор поражал противника молниями. Не уставая, они бились на мечах, резались на ножах, по историям – на пахарском инвентаре, сжимали друг друга в удушающих захватах, по воспоминаниям же – даже пытались топить и травить, науськивать хищных тварей, но чаще всё же сходились в прямое столкновение.

Всё всегда кончалось одинаково – не кончалось. Почти одновременно обоим бессмертным надоедало сражение, и они расходились до поры до времени.

Однажды Святогор пришёл в бешенство после какой-то хитрости Кира. Его неуправляемая ярость явилась на землю в форме пламени, уничтожающего всё на своём пути. Огонь стремительно двигался к крепости Кира. Но Кир был в своём доме, рядом были его сыновья – тёмный бессмертный сумел отвести беду в сторону. Огонь пошёл на север, выгрызая лес начисто. К тому времени все уже забыли о лесе-божестве. Ему было не тягаться с бессмертными. Они его к тому моменту немало проредили.

По усыпанной золой земле Святогор и Кир пошли на север, разными дорогами, чтобы положить конец пожарищу.

Свежий лесной воздух превратился в выедающий глаза и жгущий лёгкие сизый смог. Земля раскалилась и невдалеке с остервенелым сатанинским воем расходилось пламя. Смертному было не пройти и ста метров без того, чтобы не зайтись кашлем и слезами.

Святогор и Кир шли в одиночку.

На дороге огня всё было мёртво. Под ногами попадались обожжённые кости, рассыпающиеся в прах от прикосновения, от движений горячего ветра. В терпком удушливом воздухе метались пепел и зола, всё равно что мухи в былые времена. Бессмертные мрачно созерцали дела своих рук.

Вдруг глазам их предстала неожиданная картина – дворец-многогранник. Ни Кир, ни Святогор ничего подобного на своей памяти не видели. У диковинного дворца без окон было двенадцать граней – монолитных стен. Не видно было ни стыков, ни каких-либо других знаков, что тут работали смертные. В каждой грани, ровно на середине была кованная дверь, украшенная мельчайшими теснениями – там были звери, птицы, леса, люди, города, небесные светила, и то, что Кир и Святогор видели лишь в других мирах – корабли, водные и воздушные и многое другое.

Огонь не посмел зайти на территорию дворца – потух, заключив здание в идеально ровный круг. В этот круг не посмел ворваться и лес. Должно быть, здание Совета выглядело тогда как сувенирный шар, словно идиллический мирок внутри большого грязного мира.

В нём не было ни души, но дворец всё же не казался заброшенным. На его территории росла короткая ослепительно зелёная в сравнении с остальным когда-то белым светом травка, мягко светило солнце, а воздух был чист и приятен.

Кир и Святогор, так и не замеченные друг другом, зашли в соседние двери и двинулись вверх по лестницам, один по чёрной, другой по белой, любуясь славной работой строителей. Безупречно ровные каменные ступени, освещение, которые смертным предстояло изобрести через две с небольшим тысячи лет, отполированный мрамор стен. Через три лестничных пролёта, не петляя прямо ведущих наверх, оба бессмертных в один и тот же миг вошли в Зал Совета, туда, где стоял грандиозный артефакт Безвестной эпохи, эпохи до бессмертных – Стол, символ всех договоров и перемирий – круглый, непомерно огромный Стол. Тогда Кир и Святогор встретились взглядом.

Они ненавидели друг друга, но будучи полными сожаления о случившемся, мужчины поступили мудро – заключили мир. Отныне все размолвки должны были решаться здесь, за Столом и разговором, а не снаружи через кровь и гибель соплеменников. Тогда же появился запрет о схватках бессмертных один на один. Такие сражения могли бы длиться вечно и больше урона наносили смертным. С той встречи Кира и Святогора никто из бессмертных не должен был мериться силой с себе подобным.

Запреты тем и знамениты, что их нарушают. Многие конфликты переходили в войны, миновав этап мирных договоров или несмотря на них. Но то всё были не бессмертные, а их наследники. В идеале от них требовалось всё то же, что и от бессмертных: не говорить ни слова лжи, откликаться на зовы в другие миры, улаживать споры в Совете; но спрашивалось с них в конечном итоге не так строго. Смертные ведь.

Что до Игоря, он не испытывал соблазна преступить запрет – в Совете не было другого бессмертного, чтобы вызвать на поединок. Игорь был один, ему было двадцать три, самый цветущий возраст для бессмертного, и наследники сохраняли настороженное отношение к нему, ещё не вполне понимая, что от него следует ожидать.

Игорь был слишком молод, чтобы сформировать о себе однозначное впечатление, достаточно зрел, чтобы иметь семью, каковой не наблюдалось, а потому опасен и подозрителен. Бессмертные, уже обзаведшиеся семьёй по многим наблюдениям проявляли гораздо больше снисхождения и милосердия, с большим пониманием относились к делам наследников родов, представленных в Совете, и даже иногда шутили. Словом, были граждански положительны, приятно было иметь с ними дело. К тому же, воспитывая наследника, бессмертный неожиданно вспоминал некоторые свои навыки из прошлой жизни и демонстрировал чудеса. Святогор, например, умел летать. Эта способность с тех пор стала чем-то вроде знака принадлежности к высшему классу у светлых, пропуском в клуб для достойнейших из избранных. Нередко можно было услышать что-то вроде: «Великий род Иова, просто великий! Вы знаете, ещё прадед Ивана умел летать! Представляете?! Спустя столько поколений!»

Игорь с уважением относился к ушедшим, но восторгов светлых наследников не разделял. Его всегда больше впечатляла история про тёмного бессмертного Кира, который сдвинул Луну и закрыл ей Солнце на целый день, сказав сыну, что дарит ему ночь. Светлые, конечно, не оценили изящества жеста. Игорь понимал, что такое подарить нечто, что не подарит никто другой, подарить то, что во всём мире сможет оценить лишь тот, кому предназначен подарок. Светлые не понимали этого, им не дано было понять. Угробить столько сил на то, чтобы закрыть Солнце, это выше их понимания. А Игорь представлял себе двоих, стоящих во тьме, чувствующих, что они одни в целом мире. Отец и сын. Отец, своим подарком говорящий, что хоть он и отвечает за жизни людей, за соблюдение закона, за чёртову уйму важных вещей, ради сына готов перевернуть мир, и тогда вместо дня воцарится ночь, а на небе вспыхнут драгоценные россыпи звёзд.

Кир подарил сыну эти звёзды и этот венец – венец всех венцов – солнечный обод, выглядывающий из-за тёмного круга Луны. Кир лучше всяких слов показал, как важен для бессмертного наследник. Это был венец из венцов для царя из царей. В тот день мальчик получил в подарок власть над всем миром, и род его спустя 25 веков процветал и не забывал о даре великого предка.

Эту историю Игорь узнал от самого Гедеона, наследника Кира. Что же до него самого, никаких чудес Игорь не демонстрировал. Для того, чтобы проявить в глубине себя что-то чудесное, требовались яркие эмоции, вдохновение. Тогда всё произойдёт само собой, а пока не было наследника. Игоря печалило одиночество, но печаль не из разряда ярких чувств. Никакого вдохновения он за собой не помнил.

Бессмертный боролся против одиночества. Он мечтал о сыне. Попыток обзавестись наследником было предпринято множество. Когда самый естественный метод не дал незамедлительного результата, Игорю тогда было семнадцать, прибегнул к медицинским разработкам. На Игоря работал врач, проверяющий его на совместимость со всеми подругами с тех пор, как Игорь впервые понял, что просто не будет. За годы доктор так и не улыбнулся. В начале, после первых тестов, врач переживал, никак не мог прийти в себя, увидев, как сперматозойды раздирают яйцеклетку, но потом оправился. Игорь ценил его за нервы.



Ещё было семь. Игорь остановился в пятнадцати минутах от дома. Оглядываться не приходилось. Нюх и слух сообщали обо всём, что нужно знать: ничего подозрительного. Талая вода, гниение банановой кожуры в урне, память о карамели в пустом фантике, высовывающем внутренний белый край из-под нижней ступени подъезда, пыль в углу у забранной в решётчатый доспех лампы, неприглядный душок псины в квартире на первом этаже, что-то небольшое, что-то нестарое, остальное перебивал капустный трёхдневный суп. Звуки – дыхание, смешанное с храпом. Поздновато спать, пора на работу, некоторым не помешало бы тщательно помыться… Но смертные любят спать, больше чем необходимые гигиенические процедуры.

Припарковался чуть в стороне. Снаружи запахи навалились сильнее. Бессмертный не дал себе времени пообвыкнуться. На подъезде с косеньким козырьком не было вывески. Игорь не смутился. Знал, куда шёл. Лестница за незапертой входной дверью облепила сырью, словно окунула в старый канализационный колодец.

Зиран обрадовалась, хотя и была ещё несколько сонная. Открыла по своей привычке, не посмотрев в глазок, а сразу со стуком дёргая дверь на цепочке. Встряхнула головой, взбудоражив мелкие частые кудри, разлепила большие чёрные глаза. Игорю тоже требовалось время, чтобы оправиться – пряный восточный запах – это кухня, мокрое бельё – это таз в ванной, квашенная капуста – это пустое ведро в предбаннике. От ведра ещё пахло затхлостью и промёрзшей землёй, видимо, принесли из гаража.

Зиран распахнула входную дверь, узнав знакомое лицо.

Одна комната в двушке ничем не выдавала происхождения жильцов. В ней подчёркнуто, стерильно чисто. Посреди стены от пояса миниатюрной девушки и почти до потолка зеркало, напротив вращающееся кресло с низкой спинкой, на полу кафель. Окно прикрыто кофейного цвета жалюзи, над креслом свесили любопытные головы напольные лампы. В уголке напротив окна небольшая стойка с кассовым аппаратом, довольно простым, стопкой журналов и журналом регистрационным. В ящиках внутри стойки заперты в вакуумных контейнерах профессиональные химикаты и инструменты, комнату недавно проветривали – всё ради сбережения нервов постоянного клиента.

Игорь сел в кресло. Зиран уже возникла над плечом, посвежевшая и с нужными инструментами в широком матерчатом поясе на талии. Тонкие пальцы вплелись в отросшие волосы на затылке.

– И когда так оброс! – проговорила она сама про себя, изучая предстоящую работу. – Только вчера виделись… Ещё влажные…

Ловкие руки накинули поверх одежды чёрный скользкий фартук, засунули верхний край за воротничок. Ножницы запорхали над ухом.

Игорь ценил Зиран за то, что в её руках ножницы не издавали нескончаемых резких пощёлкиваний. Слышно, разумеется, но в пределах разумного. Почти сносно.

Зиран имела больше представления о том, что ему не нравится, чем бонзы из Совета, привычные знать всё обо всех. Игорь мало говорил. Когда он приходил, Зиран не произносила более пары фраз приглушённым голосом, её подруга замирала в другой комнате и не выходила. Игорь не сообщал о приходе заранее. Зиран сообразила, что он, если приходит, то рано утром, и всегда готовилась, даже если как сегодня не ожидала, что он действительно придёт. Косметические средства, которые она покупала для других посетителей, были наименее сдобрены агрессивными отдушками из всего доступного спектра. Вечером она закрывала их в контейнеры и убирала в шкафчик. В любую погоду проветривала вечером и рано утром. Инструменты дезинфицировала кипятком и ультрафиолетом. Запахи уходили.

Зиран быстро закончила, стряхнула остатки состриженных волос тонкой расчёской и замерла, чуть улыбаясь. Игорь едва глянул на себя. Поднялся, доминируя над комнатой, выдернул фартук, поправил галстук. Вытащил из портмоне две красноватые бумажки, положил на стойку, кивнул и вышел.

Кто-то в четырёх этажах и левее своевременно взялся за дрель. Игорь покидал подъезд под брань резко проснувшихся соседей умельца-жаворонка.

Совет долгое время проводился ровно в десять часов утра через день, уже примерно пятьдесят лет график не менялся. Можно было успеть провести час на работе. Игорь положил руку на располагающе изогнутый руль. Двигатель, не выдавая мощности, тихо (относительно, но приемлемо) заурчал, понуждая тяжёлый металлический корпус двинуться с места. Из двигателя шёл скользкий химический запах масла.

Игорь не скрывал, где работает, скрывал, где живёт. Работа в этом отношении помогала.

Воздух снаружи вопреки всему проникал в плотно пригнанный механизм, к запахам кожи и пластика примешивалась талая вода, древесная кора, вывезенный на площадки перед подъездами мусор, собачий, человечий…

Человечество преследовали неприятные запахи. Где бы Игорь не оказывался, всегда чем-то несло, так что если бы не привычка, то слёзы из глаз. Счастливым почти исключением была встреченная пару лет назад раса, живущая в лесу, густо натыканном водоёмами, и проводящая благодаря климату немало времени в воде. Конечно же от них пахло рыбой. Но это, как сказано, было терпимо.

От местной расы пахло, во-первых, дезодорантами и духами. Они словно бы и осознали окружающую вонь, но бороться с ней могли лишь по-детски полившись ещё более резкой и агрессивной вонью. Во-вторых, от них пахло потом, едой, грязью и болезнями, отчасти запахи перекрывались сладкой бессахарной жвачкой и лекарствами. У очень молодых и очень старых были добавочные полутона запахов: молоко, свежий хлеб, тёплая кожа и лежалая бумага, моча, пыль. С запахами животных мириться было проще. Мускусные кошки и сырые псы немало страдали от общества человечества, приобретая пороки и слабости от неразумного обращения, но в целом Игорь к ним хорошо относился. Не любил, правда, искусственных пород, сломанных генетикой носов, вжатых внутрь черепа морд, обездвиженных смещением киля задних лап, гноящихся глаз – всего того, что превращало эволюционные удачи в селекционные ошибки.

Первые трудяги спешили на личных и общественных машинах, стараясь проснуться за счёт громко работающих радиоволн.

Через трёп ведущих из микроавтобуса слева доносились слова иностранной песни из в хлам затонированного седана сзади:



…я на охоте, я за тобой

запах и звук, я потерян и найден

и я голоден, как волк…



Врождённая способность понимать любой язык не чувствовала себя обязанной складывать текст в рифму. Дальнейшие слова заглушил хорный вопль ведущих из микроавтобуса:

– Пробка, рассосись!

Игорь повёл на стоянку.

Машина остановилась у зеркального куба центрального здания компании. Четыре этажа, никаких излишеств, только функциональность. Над крыльцом весьма куцый навес – чтобы никто не стоял, пережидая непогоду – опасно. Существует высокая возможность слежки. Одинокий охранник обходит внешний периметр. Внутри – длинный вестибюль, проникающий сквозь стекло свет синеват и приглушён, лампа под потолком не включена и не будет, пока не посереет за стенами.

Секретарь для посетителей уже стоит в приёмной. Рабочий день не начался, она медленно наводит порядок на столе, волосы ещё распущены, на уголке стола лежат какие-то тонкие как бирюльки заколки, настоящий конструктор без схемы. Игорь знает, как убить этими шпильками, но не представляет, как приспособить к волосам. Шаги Игоря не слышны, и она не слышит, что не одна. Белая блузка аккуратно застёгнута, но ну и что, ряд пуговиц обрывается довольно низко, и от мягкой груди пахнет тёплым молоком.

Игорь стоит и смотрит сверху вниз, вдыхая запах. Сверху вниз много чего видно, что другие не всегда замечают. Она наконец замечает, что свет перекрыт, и вздрагивает, первым движением хватается за светлые волосы, сжимает их рукой на месте, где не успела появиться причёска.

– Здравствуйте! – на миловидном лице вспыхивает искренняя радость.

Игорь кивает и удаляется, словно только и ждал, что с ним поздороваются. Искренность приветствия на минуту удивила. С чего бы радоваться тьме?

На столе у Игоря телефоны, сметы и реестры. Под столом Игоря вместо обычных выдвижных ящиков кодовый короб. Когда-то, не так уж и давно, он работал руками, видел собственными глазами фронт работы и видел конечный результат. Не давно, но успели пройти годы, годы прошли за этим самым столом, Игорь видел значки вместо живых лиц и цифры вместо материальных результатов. Теперь он зарабатывал несравненно больше. Ещё важнее, пожалуй, было, что никто не отдавал распоряжений. Неприятно подчиняться смертным, в этом было что-то противоестественное.

Помощник появился за минуту до начала рабочего дня. Выглаженный и причёсанный, с очками на кончике носа. Жидкие волосы, вытянутое лицо ищейки, запах… запах – да пожалуй, как у дорогого рулона туалетной бумаги, почти стерильный. Непонятно, почему эффективные помощники такие неживые. Игорь вынужден был нанять дополнительного секретаря для работы с посетителями. Помощник замер навытяжку перед гладким чёрным столом и заговорил несколько высоким для мужчины голосом:

– На северо-западе кирпичи пропали, ещё этаж не достроен. Мы носимся, как заведённые, а прораб спокойный, как далай-лама, как будто нам не из чего этаж достраивать… он вроде как собрался так крышу стелить, посмел по телефону заявить, что этаж погоды не делает… а у нас, между прочим, речь о квартирах, а не о целых этажах, каждая комната на счету, за аренду такие деньжищи платят!..

Игорю не понравилась мысль о куцем доме, на этаж ниже окружающих зданий. Она вызывала раздражающий дискомфорт.

– У нас есть уже построенный свободный дом.

– Он на продажу, – быстро вставил помощник. Глаза нырнув за стёкла округлились, чего-то выжидая и начиная заранее опасаться неясных, возможно бюрократических проблем.

– Записывай.

Игорь холодно смотрел перед собой.

Помощник выхватил ручку из кармана и, готовый ловить каждое слово, занёс над жёсткой папкой.

– Снять один из достроенных домов с продажи. Выбери тот, что удобнее расположен, транспорт, детские сады, школа… Оформи бумаги на аренду, отправь туда ремонтников, пускай ставят необходимое: водопровод, электроника, замки получше, чтобы нельзя было все двери открыть одним ключом. Часть квартир раздробите на комнаты с проходным коридором и общей кухней… допустим, первые три этажа.

– Для студентов?

– Для студентов.

– Может, сначала ремонтников, а потом документы?

– Нет. Документы – это долго.

Помощник согласно кивнул и продолжил строчить.

– Через месяц примерно можно начать заселение.

– А что с недостроем?

– В рамках трудового договора было предусмотрено обеспечение работников жильём.

Игорь спокойно смотрел перед собой.

– Я предполагал заняться этим несколько позже, но раз уж сама судьба вмешалась…

Помощник неприятно улыбнулся краем рта.

– Дом будет передан непосредственно работникам стройки, а квартиры распределены жеребьёвкой. Недостроенный этаж будет включён в жеребьёвку. Не забудь включить смету в расходы на благотворительность.

Помощник был очень доволен, словно бы сам неожиданно обогатился.

– Я заеду посмотреть, как продвигается строительство – это уже не нужно сообщать, – предупредил Игорь. – До обеда не ждите.

– А встреча с Уразаевым? – обомлел помощник.

– Я заеду позже. Когда у них обед?

– С часа до двух.

– В два.

– Он же может быть занят!

Игорь не изменился в лице:

– Если я ничего не путаю, он просил о встрече, не мы. Если ему что-то надо, он найдёт время.

Помощник смиренно покивал, поправил кончиком ручки дужку сползших очков на физиономии, ставшей как будто ещё более постной.

Игорь говорил уже обернувшись от двери. Время, наполненное словами, бежало быстрее времени, наполненного благородной тишиной. Пора ехать в Совет.



Погрязший в стройках бессмертный не видел другого такого строения, как Совет. Неизвестно когда и какая цивилизация возвела довольно мрачное монументальное строение.

Оно было одновременно и памятником и вместилищем. Оно было очень тяжёлым, от него буквально веяло этой тысячелетней тяжестью. Оно было грозным, потусторонним, чужеродным, слишком тяжёлым для проминавшейся под ним, выложенной брусчаткой земли, словно заправленной под тяжесть молчаливого здания. Вокруг на сотню метров не подошло ни здание, ни человек. Люди избегали появляться рядом с Советом. В нём было этажей пять, считая купол архива. Давно выросший и ощетинившийся двадцатиэтажками город должен был подавить его, нависнуть над его дряхлой тяжестью, вмять глубже в мягкую землю, втоптать в неё, замести культурным слоем…

Совету было категорически плевать на жизнь вокруг. Рядом с ним жизни не было. Птицы не залетали на пушечный выстрел, не заходили собаки и кошки, не рисковали даже крысы, не вторгались назойливые неуправляемые мухи. Совет проминал землю, не втираясь в неё и не поддаваясь наносному культурному слою, презрительно сверху вниз смотрел на задние стены ближайших потрёпанных временем и дождями зданий: там были кинотеатр, библиотека и глухой угол запущенного сквера. Здания по другую сторону сферы когда-то были жилыми, когда-то там было рабочее общежитие, но жить там было тягостно. Ни одно здание вблизи Совета не сохраняло свежести и десяти лет. Дожди, снег и ветра по какой-то причине вредили им больше, чем всему остальному.

В зоне отчуждения Совета редко бродили запахи и звуки. Стоило подъехать машине, казалось, её вмиг услышали охранники на всех двенадцати дверях, но через метров пять от края брусчатки, пространство всасывало звук, глотало его и становилось тихо. Игорь проезжал расстояние до тяжёлых стен медленно, вдыхая безвкусный воздух полными лёгкими.

Пожалуй, здание не производило бы такого давящего впечатления, если бы в нём были окна.

Стена на его грани выгнулась, исказив пространство. Игорь различил более тёмную ровную черту и уверенно повернул руль. Машина въехала в здание, поверхность под колёсами стала совершенно ровной. Бессмертный поставил машину так, чтобы можно было сразу выезжать. В тридцати метрах справа в необъятных внутренних просторах здания, Неман из рода Мировульфа, начавший слегка седеть наследник, насвистывая шагал в противоположную сторону, позвякивая ключами. Пространство разжёвывало звуки, до Игоря доносились лишь мягкие отголоски. Задорный свист Немана на таком расстоянии больше походил на мелодичный птичий.

Игорь незаметно потянулся и пошёл наружу, вдыхая полной грудью. Охрана бдительно скучала на посту. В одинаковых чёрных костюмах и тёмных очках они все выглядели одинаково. Перед бессмертным услужливо открыли кованную дверь, перед глазами из всего затейливого узора только мелькнула поднятая в вое волчья пасть.

На чёрной лестнице было пусто и ещё тише, чем на улице. Игорь поднялся на три длинных пролёта и на секунду остановился перед первой попавшейся на пути дверью. Проход был открытым, в нём никогда не было заслонки или чего-то в этом роде, просто арка. Игорь постоял, привыкая к начавшим долетать изнутри звукам. Многоголосье. На границе не разобрать ни единого слова, Стол смешивает их, охраняет сказанное ото всех, не сидящих за ним.

Бессмертный шагнул вперёд. Десятки глаз вскинулись, несколько светлых демонстративно продолжали разговаривать, перегнувшись через подлокотники высоких позолоченных тронов. Игорь прошёл к своему месту за Столом, привычно кивая в ответ на дружелюбную улыбку Карла. Тёмный род от Цезаря, девятнадцать веков истории.

Трон придвинулся сам, как надо. Бессмертный положил руки на подлокотники, отдыхая от мира снаружи и пытаясь оклематься в мире внутри. Мир внутри бродил плохо распознаваемыми смазанными запахами, пространство продолжало фильтровать их, но их было слишком много, хоть и помещение было монстрозно по размерам. Пахло всем и всеми, сразу. Яркими личными запахами родов, кожей, волосами, оружием, кровью и чёрт знает чем ещё, притащенным крошечными частицами из других миров и миссий, пахло детьми, женщинами, мужчинами, вином, мясом, специями, пахло и духами – некоторые светлые назло поливались ими, рассчитывая безнаказанно досадить тёмным. Переработка не отключала коктейль, а только смешивала его в нерасчленимую массу. Иногда ярче полыхал один отголосок, иногда другой.

Рядом слева опустился на свой трон Рихард, первый сын бессмертного Ольгерда. Стало несколько легче. От Рихарда пахло металлом и снегом. Игорь впился в потоки его запаха, отдыхая и избавляясь от похожего на головную боль многоголосья.

Рихард доброжелательно кивнул. Игорь видел, как хищные крылья носа первого сына другого бессмертного жадно втягивают потоки его, Игоря, запаха. От Игоря ещё пахло водой и солью.

По другую сторону от Рихарда сидел светлый. Платон пришёл в Совет на смену старшему брату. Терций погиб при невыясненных обстоятельствах. Невыясненные обстоятельства и Совет, сложите одно и другое и неизбежно заподозрите неладное. Арист молчал и даже не поглядывал многозначительно на тёмных. Пришедший младший брат с философским спокойствием занял трон рода светлого Аполлона. Брат на смену брату. Младшие братья традиционно остаются не у дел. Наследники страхуются, заводят двоих, троих, четверых, постоянно держа в голове возможность несчастного случая и умышленного нападения. Ужасно думать о смерти детей, но куда ужаснее допустить падение трона в золотом зале. Почти сотня окружала Стол, тридцать четыре рухнули и скрылись под Столом.

Платон, который был уже не первым Платоном в своём древнем роду, не вписал бы новую строку в историю Совета тем, что сменил на троне старшего брата. Признаться, ожидали увидеть кого-то моложе. Терцию было за шестьдесят, Платон был девятью годами младше и выглядел на свой возраст. Он был абсолютно лыс, почти безбров, серовато-голубые глаза обрамляли короткие белёсые ресницы. На его высоком лбу было много глубоких горизонтальных морщин. У наследника был тонкий твёрдый рот. При инициации он только кивнул на приветствие Виктора и всё заседание просидел не разомкнув губ, устроив на Столе обе рабочего вида руки.

Его никогда не готовили к такой жизни. Он был каким-то преподавателем – редкая профессия для наследника. Платон не стремился вступать в споры, всё больше слушал. Говорившие с ним лично считали его умным и взвешенным человеком.

Рихард его недолюбливал.

Ещё левее сидела молоденькая девушка, совсем непохожая на Платона. Агата происходила из тёмного рода Сигурда. Как всякий родоначальник тёмный бессмертный Сигурд позаботился о благополучии потомков и обеспечил детей тем, что в годы его пребывания в мире казалось гарантом безоблачной жизни. Даже бессмертным не дано заглядывать так далеко. Агата не могла получить навар со своих полей – на них стоял город, и не могла стричь шерсть с овец – стада сгинули в пучине лет. Агата устраивалась в жизни своими силами. В тонкой женщине сложно было заподозрить жилку полудикого война-скотовода, порода измельчала. Агата владела сетью салонов красоты. Дело оказалось прибыльным. Наследница считала, что к делу надо подходить с отдачей – приглядывала время от времени идеи для причёсок и макияжа прямо в миссиях. Агата сама соответствовала своему ремеслу – не реже раза в два месяца меняла окрас причёски и стрижку. Сейчас была пострижена под белокурого мальчика. Никто уже не помнил родного цвета волос.

От Агаты ярко пахло миссией. Не иначе что-то ела в другом мире. Бессмертный в миссиях еды не пробовал. Смертным тяжелее, они ведь не могут просто не есть.

Игорь просмотрел как рядом оказалась Кира и её отец, Гедеон. Всё из-за многоголосья, иначе к бессмертному не подобраться незамеченным. Двое сели справа. Кира небрежно кинула рядом на широкое сиденье маленькую сумочку и упёрлась локтями в Стол, нетерпеливо дожидаясь начала заседания. Глаза наследницы Великого Кира сверлили якобы незамечающего этого Александра напротив.

На данном витке бессмертия Игорь был ровесником двух наследников. Рихард говорил, что Александр и Кира вроде бы даже родились в один день. Тёмная Кира из самого старого тёмного рода пыталась просверлить в Александре из самого старого светлого рода две дырки. Внешность двоих спустя большое количество поколений продолжала отражать классическую породу: Кира гибкая смуглая брюнетка, Александр высокий синеглазый блондин. Имелись подозрения, что в двух старейших родах, что-то делают для сохранения образцовой породы, возможно даже отбирают детей наиболее соответствующих эталону, а других потихоньку отправляют от греха подальше за рубеж. По мнению бессмертного, от Ариста можно было такого ожидать. Сухой, как вобла, старик Арист безмятежно сидел на своём месте рядом с сыном, беспричинно ухмыляясь не сходящей с лица хитрой ухмылкой. Слишком молодой для своего отца сын изучал циферблат часов, чтобы не смотреть на Киру напротив.

Десять часов.

– Здравствуй, Игорь, – поприветствовал высшего по статусу Председатель, – здравствуйте, наследники великих родов!

Председателем был Виктор, из рода Вия, третьего бессмертного мира.

Виктор сделал паузу. Говоря, он старался не показывать острых двойных клыков, специально носил чуть длинноватые рыжеватые усы, свешивающиеся на уголки губ. Фигурой он больше походил на мужчину лет двадцати восьми, по факту был на век старше, и если бы кто-то погасил свет, его яркие глаза можно было бы различить в темноте, не обладая выдающимся зрением.

– Есть ли у кого-то что-то срочное, что должен знать Совет? – Виктор прозондировал лица вокруг грандиозного, как Совет, Стола бледными голубыми глазами. Все молчали. Богатый новостями Карл тоже молчал.

– Приступим к обсуждению, – подытожил Председатель. – Итак. Первый вопрос. Думаю, начнём с повышения цен за бочку, так как оно оказалось в новостях в широком доступе и начало беспокоить светские власти.

– Грубая работа, – презрительно буркнул Арист.

– Да, – энергично согласился Виктор. – Весьма. Нелепое восстание сельхоз рабочих, перекрытие транспортной артерии…

– Действительно, – цыкнул Карл, – шельфовая добыча вещь дорогостоящая, и перекрытие сухопутного пути ведёт к открытию пути морского. Там, за рифом, кладбище кораблей, если наливное судно наткнётся, экологическая катастрофа неизбежна… нельзя думать только о своей прибыли, мы в ответе за наш мир…

– Спасибо, Карл, – сухо сказал Виктор. – Мы не будем сейчас выяснять, чьих это рук дело, и привлекать кого бы то ни было к ответственности. На первый раз позволим навести порядок самостоятельно. Согласен ли Совет?

Баарс, тёмный из рода Эйнара, что-то недовольно прорычал на выдохе, готовясь вступить в спор, но Арист и Гедеон уже кивнули. Виктор выжидательно повернулся к Игорю, чтобы соблюсти формальности, и после его кивка вопрос был исчерпан.

– Контроль за исправлением вмешательства ложится со стороны тьмы на Карла и со стороны света на Вадима.

– Почему они? – недовольно осведомился Гатана.

– Потому что у них нет интересов в секторе, – не задумываясь ответил Председатель.

Гатана недовольно заткнулся.

– Второй вопрос. Как Председатель хотел бы привлечь ваше внимание к проблемам отечественного здравоохранения.

Зал наполнился насмешливыми переговорами.

– Да, – громче сказал Виктор, заставляя насмешки притихнуть, – непосредственно мы в здравоохранении не нуждаемся, но здравоохранение – это вопрос здоровья половых партнёров наших детей и, закономерно, вопрос здоровья наших внуков.

Глаза обратились на Гедеона.

– Вы меня с кем-то путаете, – заметил повышенное внимание чернобородый Гедеон.

– Кира имеет отношение к здравоохранению, – сообщил всезнающий Карл.

– К фармацевтике, – поправила Кира.

– Живёт за счёт того, что люди болеют, – перевёл Александр, впервые глянув Кире в глаза.

Светлые нестройно посмеялись. Казалось, Кира сейчас схватит со стеллажа обрубок сабли и отправится убивать Александра. Как когда-то Кир отправлялся убивать Святогора. Только Святогор не мог умереть, а Александр может…

Виктор поморщился и постарался вернуть контроль:

– Мы привязаны к Совету. Нам нужны здоровые партнёры и здоровые работники здесь, а до меня всё чаще доходят слухи, что в подавляющем числе случаев, когда требуется серьёзное лечение, его можно найти только за границей и за очень большие деньги. Информаторы передали мне, что даже за несложные операции в наших больницах вымогают серьёзные для заурядных людей суммы.

– Чем лучше медицина, тем больше больных, – цинично сообщил Арист. – Зачем они нам?

– Если у нас начнут умирать от аппендицита… – Виктор, неожидавший подвоха от старейшего светлого, поперхнулся.

– Дааа, – равнодушно улыбнувшись, протянул Арист, – от аппендицита, конечно, не дело. Но что ты предлагаешь? Чистку кадров? Думаю, старый-недобрый Гедеон уже давно позаботился о в некотором роде чистке кадров. Пара-тройка ценных специалистов, ненавязчиво практикующих эвтаназию. А, Гедеон?

Гедеон сдержанно молчал, но не торопился отрицать неприятное обвинение.

– …Тех, что с аппендицитом, тех он, конечно, вряд ли трогает, ну а тех, что неизлечимы – а почему бы нет?

– Гедеон, – сухо обратилась Мария, – ты что-нибудь скажешь?

– Каждый волен размышлять в силу своей испорченности, – спокойно пожал плечами Гедеон, без напряжения отвечая на взгляд Марии, – у меня банк, а не больница. Я не могу клятвенно заявить, что не убивал или не приказывал убить, не могу сказать, что не убивал больных и даже своих пациентов, не могу сказать, что не разбираюсь в медицине. Тому, кому известна моя биография, слишком легко меня обвинить.

Ухмылка на лице Ариста стала ещё шире. Кажется, Гедеон попал не в бровь, а в глаз, но Арист не очень рассчитывал на успех обвинения и даже не расстроился.

– Предлагаю разделить городские и областные больницы между присутствующими и провести расследование. Кто за?

На какое-то время стало тихо – Виктор пересчитывал поднятые руки.

– Большинство, – удовлетворённо кивнул Виктор. – Список больниц к следующему заседанию приготовит… – Виктор кратко задумался, припоминая наиболее подходящую кандидатуру из изъявивших желание, – Иван.

Стареющий коренастый Иван кивнул.

Арист ухмыльнулся ещё шире.

Игорю не нравилась расширенная ухмылка. Ощущение было, что старик что-то замыслил, хотя он из тех, кто приучен следить за лицом. Он будет ухмыляться, даже если его окружат и подставят нож под горло. Наследнику положено не бояться, и Арист не боялся. Игорю приходило на ум время от времени, что от этого светлого можно ждать чего угодно.



Через время, требующееся на прощание с Гедеоном, Кирой и Рихардом и дорогу до текущего котлована, Игорь раздражённо разговаривал с прорабом. Прораб скотски орал, оглушая, и размахивал метровым уровнем, чудом не сшибая маленького архитектора. Архитектор был бледен, зажатые в руках рулоны чертежей подрагивали, но угрожающе порхающего инструмента он словно и не замечал, уставившись на красное лицо прораба. Игорь отобрал уровень и приложил к ближайшей опоре, демонстрируя, чем именно он недоволен.

Прораб снова заорал про допустимые отклонения. Игорь закрыл глаза, просеивая шум. Прораба хотелось ударить в красную обветренную рожу. Конечно, сдержался.

– Или будет как я сказал, – холодно проговорил Игорь, – или ты безработный.

Прораба срезало в середине слова. Архитектор задрожал явственней. Игорь легко подтолкнул его в хрупкое плечо. Субтильный мужчинка послушно поплёлся, спотыкаясь.

Игорь довёл его под локоть по перепаханной крупными шинами площадке и усадил в свою машину.

– В следующий раз, если узнаёте о чём-то до меня, сообщайте сразу, – поубавив стали в голосе, предупредил бессмертный. – А если бы я не приехал, и начали бы плиты класть?

Архитектор детски всхлипнул. Чертежи в его небольших аккуратных руках перегнулись почти пополам и траурно обвисли.

Игорь вздохнул. Тяжело говорить с впечатлительными людьми. Непонятно, когда будет перейдена грань, ведущая к их унижению.

– Побоялся побеспокоить напрасно, – промямлил человек, справляясь с собой.

– В таких делах, – заметил Игорь, – я с удовольствием съезжу напрасно. Если всё сделано достойно, можно и похвалить.

Игорь довёз архитектора до входа, а сам остался посидеть в машине с закрытыми глазами. В обеденное время покой в городе мог только присниться. По опалённым прорабским ором ушам ездило гитарное соло. Бессмертный мотнул головой. Дёрнулась вверх стая городских голубей, захлестали по воздуху крылья, часто хлопали двери заведений, где можно было пообедать в перерыв, большой торговый центр огорчал звуковой рекламой, вещающей на половину проспекта, ровненько до зоны покрытия другого торгового центра Отара… ведь сам тёмный, неужели не понимает?



– Вам назначено? – безэмоционально осведомилась секретарь не сразу подняв глаза от тяжёлого настольного ежедневника на железных кольцах.

Игорь стоял перед широким прибранным письменным столом. Этажом ниже его продержали в коридоре почти полчаса. У входа устроили досмотр, так и не обнаружив нож на щиколотке. Десять минут. Других обговорённых встреч на день назначено не было, но время можно было провести с большей пользой.

– Мне было назначено на десять.

– Почему вы не приехали в десять? – начало фразы звучало надменно. С такими интонациями говорят прислужки больших начальников, чувствуя на себе отблески их значимости. Но на последних двух словах голос стал участливым и встревоженным. С того момента как секретарь в дорогой невесомой белой блузе посмотрела на Игоря через увеличивающие глаза очки в золотой оправе. Женщина производила приятное впечатление профессионализма при своей молодости. Пахла тоже приятно – салатом, кофе, шоколадом и чистой кожей. Впечатление чуть портил душок стирального порошка, но уж куда без него?

– У меня были серьёзные дела, – решил ответить Игорь. Можно было и не отвечать.

Всё-таки встреча задумывалась как вызов пред начальственные очи, а не просьба. Когда, интересно, Геннадий собирался сообщить ему подробности? Побоялся, что узнав о тоне приглашения, Игорь по обычному упрямству вообще откажется встречаться с большим начальником? Именно так Игорь скорее всего и поступил бы. Что за блажь – обыскивать примерных деловых людей? Бессмертный не ожидал такого приёма. Хорошо, что растяпы не нашли нож. А если остальные чиновники позаимствуют такую манеру, где ему носить оружие?

У женщины на щеке выступило розовое взволнованное пятно, она нервничала.

– Герман Сергеевич будет недоволен!

Игорь повёл плечом – то, что ему плевать на довольствие Германа Сергеевича, говорить не стоило.

– Мой помощник должен был вас предупредить. Сообщите обо мне.

Секретарь потянулась к телефону, не сводя с бессмертного увлажнённых глаз за стёклышками очков.

– Герман Сергеевич, к вам пришёл Игорь… – она растерянно вспыхнула, не в силах назвать отчество, всем видом выражая свои извинения, воззрилась на Игоря с большей интенсивностью.

Игорь покачал головой. У него не было отчества. Смертные инкубаторы не испытывают к бессмертным младенцам никаких сантиментов, бросают, где придётся, без обратного адреса.

Чиновник, не дожидаясь отчества, сказал за толстой дверью некрасивые слова. Игорь, конечно, услышал. Не смутился.

Люди несдержанны – говорят слова, которые не стоит произносить. И люди наивны – думают, что их слышит лишь тот, к кому они обращаются. Этот замминистра обращался сейчас куда-то прямо в ад. Игорь знал, что помянутые чиновником существа материальны, не одобрял их существование, поэтому в кабинет зашёл в сдержанном раздражении.

Стол большого начальника представлял собой тяжёлый короб из массива, судя по запаху не дуб, а что-то более экзотичное, что ещё прочитывалось под лаком. К столу со стороны входа прилагался поперечный язык стола для совещаний, за которым предполагалось сидеть вшестером друг напротив друга, боком к начальнику. Только стульев почему-то не было. Держать такой стол без стульев бессмысленно. Игорь предположил, что их вынесли. Не оставалось ничего иного, как остаться стоять.

Человек на произвёл такого впечатления, как его стол. Мебель может быть сделана из склеенных опилок или из благородной древесины, а люди все из мяса. Это был типичный мясной человек, пахнущий ресторанным обедом, одеколоном и кожаным салоном автомобиля. Главенствующие запахи были подчёркнуто дорогими. Игорю не особенно понравилось это подчёркивание, но он не стал торопиться с суждением. Положение в обществе накладывает отпечаток на поведение. Разве Игорю самому не приходилось носить непрактичную дорогую одежду? Другое дело яркий отзвук креплённого вина. Зачем пить во время рабочего дня?

Уразаев молчал, сложив загорелые руки в белых манжетах перед собой в замок. У Игоря создалось впечатление будто он стоит перед осуждающим школьным директором. Да, случалась в жизни бессмертного такая банальность, правда, поводом была миссия в другой мир. Директор несдержанно называл чертёнком за испорченную грязную форму.

Уразаев молчал, разглядывая Игоря почти не мигая.

Игорь чуть наклонил голову, делая вид что также изучающе рассматривает большого начальника. Рассматривать по-настоящему не требовалось, что он, тёмный, двигающийся без шелеста и довёдший до минимума запахи? Или, может, он женщина, которой стоит любоваться? Обычный плотный мужчина среднего роста, даже как будто занимается каким-то ненапряжным спортом для сохранения формы. Игорь признавал только тот спорт, который годился для боя, всё остальное считал детским развлечением.

– Тебе на сколько было назначено? – бестактно выговорил большой начальник в ответ на старательно напущенную Игорем на лицо скуку.

– Вы не согласовали со мной время встречи. У меня были другие договорённости.

Человек из мяса продемонстрировал кривую ухмылку:

– Надо было перенести свои дела, когда тебя вызывают! Не умеешь расставлять приоритеты? А нам ещё работать… если поумнеешь, то долго и плодотворно… а если не поумнеешь…

Уразаев многозначительно замолчал.

Игорь секундно оценил содержимое кабинета. Пнуть стол – человека раздавит о противоположную стену, перебьёт позвоночный столб. Смерть. Оторвать совещательную столешницу, ударить наотмашь – человеку разнесёт череп. Смерть. Ручки и карандаши в письменном наборе. Лёгкий удар в глаз. Смерть. Твёрдые папки. Удар на уровне рта выпрямленной ладонью. Смерть. У щиколотки обоюдоострый булатный нож – вариации практически бесконечны. Конечно, смерть. Захват за подбородок с поворотом… нет, Игорь не хотел прикасаться к телу этого смертного. И нож не стоит пачкать. Пригодится для достойного соперника.

Бывало находила на Игоря брезгливость, заставляющая избавляться даже от вещей, которые можно было помыть, но ни в какую – и Игорь выбрасывал сталь, дерево, серебро, золото.

– Слушай сюда, пока с тобой разговаривают, – человек из мяса ошибочно чувствовал себя на верху положения, – за свой первый косяк оформишь на меня десять квартир с площадью по сотне. Для начала. – Он поднял на бессмертного блёклые нехорошие глаза. – Теперь к делу. Вырисовывается большой подряд на строительство. Он достанется тебе. За шестьдесят процентов мне. Ну, каков твой положительный ответ?

Он издевательски похабно хмыкнул.

Игорь стоял перед ним.



Встреча, назначенная на два, закончилась в половину четвёртого. Игорь чувствовал раздражение по поводу потраченного на недостойного человека времени. Внутри кипело от невышедшего наружу раздражения.

Из окруживших машин толчками вырывалась музыка. Добела сцеплял пальцы на руле, старался не дёргать.



… я хотел свободы

связанный и ограниченный…



Навязчивые слова не давали уцепиться за бессмысленную мелодию, мелодию, не требующую думать, просто тупо бьющую по барабанным перепонкам.

Четверть часа ехал, не разбирая дороги, приводил в порядок мысли. Точнее, пытался оправиться. Нехороший день. Люди, люди, люди. Говорящие и не делающие. Хотелось действий.

Что бы сделать?

Остановился у помпезного ресторана. «Бель Вю». Открытый Карлом совместно с Беллой, с белыми коринфскими колоннами, избыточным чрезмерным барокко отделки, листочками, бутончиками и пышными соцветиями везде, где только можно было что-то воткнуть. Казалось, колонны обрушатся на проезжую часть каменным цунами. Здание было изощрённой местью минималисту Вольдемару, чей офис был как раз напротив ресторана.

Наследники повеселились на славу. Игорь не знал, чем провинился Вольдемар, наследник Израила вёл себя исключительно тихо. Что бы он ни сделал, это случилось до того, как Игорь присоединился к Совету. Карл на заданный однажды вопрос лишь придушенно рассмеялся, спрашивать наследницу пресветлого Серафима – Беллу бессмертный не хотел. Вольдемар принимал детскую месть очень близко к сердцу.

Заведение ещё не работало. На кухне выполняли подготовительные работы. Навстречу выбежал метрдотель без пиджака.

– Я хочу позвонить.

Молодой мужчина с ровным блестящим пробором, в атласном жилете цвета шампанского и белой бабочке резко остановился и широким приглашающим жестом показал на кремовую дверь, из которой выбежал. Даже двери в Бель Вю походили на свадебный торт.

Не пришлось призывать силу Стола, учтивый метрдотель откуда-то знал бессмертного.

– Могу гарантировать конфиденциальность разговора… – начал метрдотель.

– Если бы я хотел, – низкий голос бессмертного заставил человека замолкнуть, – …поговорить конфиденциально, я бы сюда не пришёл.

Человек смутился. Они стояли у входа в крошечную комнатку: тёмно-зелёные стены, жемчужно-серое мягкое кресло у столика, на нём телефон и маленькая пузатая ваза с живыми цветами. Специальная переговорная. Стены в самом деле могут быть бронированными и звуконепроницаемыми, но даже если нет – не имеет значения.

– Лучше наберите номер Виктора.

– Рабочий или домашний? – неожиданно сказал метрдотель.

Бессмертный удивился про себя. Ничего себе осведомлённость! Зачем этот смертный бахвалится перед ним своими знаниями? Игорь тем не менее не подал вида, что удивлён.

– Где он, по-вашему, может быть в четыре часа дня?

На гладкой щеке человека проступило красное пятно. Он полез в карман форменных брюк, достал оттуда чёрную записную книжку и зашуршал страницами. Игорь тем временем устроился на кресле. Молодой человек нервничал в его присутствии. Игорь не стал избавлять его от дискомфорта, продолжал молча смотреть снизу-вверх. Говорят, наследников учат смотреть снизу-вверх так, будто они на самом деле возвышаются надо всеми. У бессмертного это выходило само собой.

Когда метрдотелю удалось набрать номер Виктора с первого раза, он почти вслух выдохнул.

Игорь чуть искривил в улыбке правый кончик губ и принял из его руки трубку. Человек попятился, закрыл за собой дверь.

– Слушаю.

Телефон не успел выдать ни одного гудка. У Виктора для его возраста сохранилась прекрасная реакция.

– Виктор, это Игорь. Я хотел проконсультироваться, стоит ли выносить вопрос на обсуждение в Совете.

– Хм, – Игорь почувствовал, что Председатель предвкушающе заулыбался в усы. – Продолжай.

– Я вынужден был сегодня разговаривать с одним человеком. Он занимает высокий пост. Он лжец и недостойный тип.

– Кто он?

– Заместитель министра по жилищному строительству.

– Уразаев. Ставленник Анвара, – легко вспомнил Виктор. – Он вёл себя оскорбительно?

– Он угрожал мне. Хотел, чтобы я стоял перед ним, как слуга.

– Почему ты не прибег к силе Стола?

Мысль приходила Игорю на ум.

– Я не хочу, чтобы он потерял чувствительность. Хочу, чтобы знал, за что наказан…

– Он будет расплачиваться до конца своих дней.

По телефону Виктор отчего-то производил ещё более зловещее впечатление, чем при встрече. Голос звучал негромко, вкрадчиво, словно невидимый вампир играл на другом конце провода с загипнотизированной жертвой, собирался пустить ей кровь и заодно наслаждался чувством безнаказанности. Игорю захотелось увидеть Виктора. Бессмертные не переносят вампиров, поэтому Виктор всегда был подозрителен.

Председатель словно что-то почувствовал. Когда он заговорил снова, из его голоса пропала вкрадчивость, тон стал деловым и холодным.

– На объект поступает не первая претензия. Прежде был конфликт интересов с Анваром, на твоё слово он не сможет возразить. Уразаев будет знать, за что лишился должности. О решении будет объявлено на Совете.

Игорь положил трубку.

Метрдотель ждал под дверью

– Не желаете ли пообедать в нашем ресторане? – человек уловил настроение Игоря. – Прежде чем вы откажетесь – мы понимаем, кто вы. Травить вас бесполезно и опасно, всё будет приготовлено по высшему разряду. Повар ждёт…

Игорь посмотрел на человека.

– Если бы вы действительно понимали, кто я, вы бы знали, что и кормить меня бесполезно.



В зале господствовал приглушённый медный свет. Светильники были не на потолке, а на уровне голов сидящих за столиками в нишах по периметру большого зала.

Высокий силуэт сразу привлёк внимание. Мужчина держал правую руку в кармане брюк. Для вечера его костюм был излишне строг, но он носил его с небрежной элегантностью, которая делает любую одежду уместной независимо от повода. Он медленно прошёл по полукругу. Двое в белых рубашках с закатанными рукавами быстро освободили столик, буквально вытолкнули каких-то людей, вероятнее всего, откупились.

Мужчина принял происходящее, как должное. Стол молниеносно прибрали, поставили в центр вазу с фруктами. Мужчина взялся за спинку стула и вытащил его из-за стола. Свободно сел, левую руку положил на стол. Тёмно-синие глаза неспешно оглядывали танцующих.

Вряд ли мужчине нравилась громкая музыка. Несколько женских голов поворачивались на него в танце. Взгляды падали на глаза и губы. Через каждые шесть композиций включалась другая музыка. Мужчина уловил на себе ищущий женский взгляд и поднялся навстречу. Его глаза сосредоточились на её лице, и она остановилась, дожидаясь его.

Он вытащил руку из кармана, словно из тьмы, левую уже протянул ей. Женские глаза блеснули. Ей доставило маленькое удовольствие положить ладонь ему на высокое плечо, выше уровня её лба. Глаза блеснули повторно, когда правая рука мужчины легла под лопатки, горячая через материю платья. Ей бы пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Через два оборота, рука под лопатками стала приподнимать её. Женщина переставляла ноги на цыпочках. Грудь вжалась в жёсткую грудь, декольте платья сместилось, демонстрируя смотрящему сверху вниз немного белья. Наверное, это было слишком для минутного знакомства, но женщина снова испытала удовольствие.

Когда музыка переключилась, она больше не хотела танцевать. К счастью, горячая рука продолжала лежать на талии.



Женщина лежала на груди. Две горячие струйки воздуха из тонких ноздрей часто били в горло. Она крепко спала. Короткое платье и чулки лежали наискось на углу кровати. Рубашка в следах помады изломанно застыла на полу, как жертва нападения с кровавой ножевой раной.

Нужно купить новую одежду. Осталось мало.

Четырьмя этажами ниже негромко играла тяжёлая музыка. Родители уехали, оставили подростка одного в квартире. Подросток был на четыре года младше Игоря.



… проснувшись, увидишь

свобода – обман…

величье незримо, легенда забыта

повсюду шпионы, шакалы врага

тебе осталось недолго…



Песня попадала в уши преобразованная, сознание сразу получало смысл, калечило мелодию и рифму. Смысл напрягал Игоря. Песня как будто касалась его, перебирала пальцами волосы на лбу. Это словно бы она горячо дышала ему в шею.

Тебе осталось недолго.

Не больше семнадцати лет.

Игорь держал ладонь на пояснице женщины. Прямо под подушечками пальцев могла сейчас крепнуть крошечная бесценная жизнь. Тогда через девять месяцев он возьмёт его на руки, научит стоять на ногах, ходить, говорить только правду. Он будет любить бег, плавание и боевые искусства. Игорь навсегда запомнит его ребёнком, потому что взрослым вряд ли успеет увидеть, для этого нужно будет прожить в мире хотя бы сорок один год. Игорь не думал, что для него может быть сделано исключение… Для своего вида он не исключителен. С какой стати ему достанется сорок один год, когда совершенно удивительный, непостижимый Кир, отец ста сыновей, получил всего тридцать восемь?

Игорь провалился в сон со сладковато-горьким ощущением.

Сначала он просто спал, в сознании его была только тьма, привычная тьма сна тёмного бессмертного. Никаких образов, только углубление в безмерную тьму, подлинную, вечную тьму, сознание не проваливалось в неё, а умышленно погружалось, избавляясь от красок и звуков пережитого дня. Сознание двигалось не вниз и не вверх, а точно вперёд.

Игорь без перехода осознал себя на песчаной равнине. Глаза ослепило солнце. Краски потеряли отчётливость. Для обожжённых солнцем глаз всё было серовато-белым. На горизонте дрожали волны марева. Должно быть жарко. Игорь посмотрел на небо из-за края надвинутого на голову капюшона – рассветало. Бессмертный шёл вперёд.

Барханы незаметно для глаз смещались по равнине, чуть посвистывал ветер, равнина оставалась в основном ровной, без резких перепадов. Игорь шёл ни о чём не думая. Сладковато-горький привкус во рту вызывал удивление. Бессмертный вышел на протоптанную дорогу. Она вела не вперёд, а куда-то налево. Игорь пошёл по ней. Он не торопился и не замедлялся, в голове не было мыслей, просто смотрел перед собой и шагал.

От влажного прикосновения к щеке Игорь вздрогнул. Распахнул глаза в потолок, моментально задохнулся, как от чрезмерной нагрузки – женщина положила ему на лицо ладонь. Она спала, и ей тоже что-то снилось, ладонь намокла от пота. Бессмертный не успел досмотреть свой сон, но узнал его. Грудь ходила ходуном. Игорь знал, что ждало в конце дороги, и не хотел увидеть снова, но испытал досаду. На этот раз мог докопаться до сути.

Женщина хмурилась во сне. Игорь всё восстанавливал дыхание, но грудь продолжала вздыматься, а женщина только кривила губы во сне.



… выкручиваешь кости,

рвёшь мою плоть на части,

ломаешь душу, сердце бьёшь…



Когда уже его отец вернётся?











Размышляющий




Новгород Великий. Самый старый город страны, построенный на пепелище Святогорова пожара. Светлые, естественно, называют его Кировым. Неважно. Пожар выжрал огромную площадь, прежде покрытую лесом, освободил место для построек и посевов. Сначала построился просто город. Несколько войн спустя пришлось строиться заново, уже целенаправленно. Получившееся нарекли Новгородом, а потом принесли ему славу и величие, закрепившееся уже в самом современном названии. Многие города подпали под революционное переименование. Новгород Великий не тронули.

В одном городе, каким бы большим он не был, Совету было бы тесно со светской властью, поэтому он вытолкнул человеческие верхи вон, за великую реку Волхов. Поэтому Новгород Великий – не столица.

Огромный город расстроился по берегам трёх крупных рек: река Волхов, река Князей и речка со вздорным нравом Несыть. Были ещё речушки, озёра, пруды и болота. По области всяких объектов и ландщафтов хватало. Область медленно вливалась в город, или точнее город прикусывал потихоньку по кусочку, не без помощи Игоря с его строительством. Игорь начинал с возведения многоэтажек на пустырях, отделяющих город от пригорода с редкими частными посёлками, деревеньками и заброшенными послереволюционными хозяйствами. Когда впервые удалось выстроить полноценный квартал, и Игорь смотрел на него, испытывая редкое удовлетворение от созидательной ради разнообразия деятельности, взгляд его упал на фон, на котором взмывал к небу ровный отряд белых домов с ясными окнами.

Бессмертный понял, что одним созиданием не отделается. Миссия тёмного состоит в уничтожении, похоже, даже теперь, в мирной жизни, Игорю было не миновать судьбы. Наверное, он забылся, думая, что в мирной жизни может обойтись без уничтожения. Опомнившись он уже не имел права заблуждаться, поэтому стал искать сделки на перестройку аварийного жилья. Город изнашивался. Он мог помочь. Он, наверное, даже питал какую-то привязанность к городу. Для бессмертных город замена знакомому, ведь со смертными связываться – одно горе хлебать, их жизнь для бессмертного, как для них жизнь бабочки двухдневки, а город может простоять тысячелетия.

И Игорь хотел, чтобы его знакомый город стоял тысячелетия. Чтобы в него спускались бессмертные и в нём жили свои насыщенные жизни наследники. Выстраивать периферию, когда рушится центр, он больше не собирался. Всё равно что делать пластическую операцию, когда у пациента встаёт сердце.

Кстати о пациентах. С чего бы Виктор заинтересовался больницами? И это замечание Ариста о хорошей медицине, приводящей к большему количеству больных – он ведь прав. Комментарий больше годился для тёмного, но вышел из уст старейшего светлого. Какой-то диссонанс. Или очередное подтверждение, что нет в этом старом светлом особой доброты. Вылинял свет со временем.

Охранник смотрел перед собой, тихий и ненавязчивый, как офисная мебель.

Секретарь для посетителей подкарауливала с готовой причёской и улыбкой. Игорь замедлился, чтобы подольше повдыхать материнские запахи. Здорово, наверное, жить с мыслью, что женщина стала матерью твоего ребёнка. Сколько ей лет? Что она, оставляет своё розовощёкое счастье с няней или собственной матерью, или относит в ясли, успевая появиться в офисе до его прихода?

Женщина опять была крайне радушна. Продолжая недоумевать по этому поводу, Игорь поднялся в кабинет.

Помощник ждал. Маленькие бесцветные глазки горели лихорадочным блеском. Игорь было заволновался за него, но тут Геннадий Алексеевич заговорил:

– Ваша идея – находка! Прораб с матюгами обещался докупить кирпич!

Бессмертный кивнул.

– Приготовь выписку по объекту. Кто работает, сколько материалов доставили и сколько использовали по назначению.

Помощник, не полагаясь на феноменальную на мелочи память, сделал соответствующую отметку на твёрдой планшетке, которую почти всегда держал у впалой груди, как щит, постоянно готовый подставить Игорю документ на подпись. Он так и не взглянет на свой лист с записями, делая всё в оптимальное время, а вечером, перед уходом, удовлетворённо подошьёт лист в большую папку на железных кольцах, чтобы когда бы кому не вздумалось быть готовым сообщить поминутно, какие распоряжения были получены, как, когда и кем они выполнялись, но Игорь не спросит, потому что у него память не хуже. Однако, Геннадий Алексеевич был человеком привычки и продолжил бы исполнять свои ритуалы, даже если бы знал, что они никому не нужны. Поэтому Игорь держал его в неведении. У людей, говорят, нервные клетки не восстанавливаются.

– Что-то особенное на сегодня? – у помощника имелось профессиональное чутьё.

Игорь кивнул.

– Гаражи на север по Павловской.

– Кто же их отдаст, – усомнился помощник. – Особенно после того, как вы опоздали на встречу с Уразаевым… Откровенно говоря, – вдруг расщедрился он, – нам бы вернее всего получить деньги за законченные стройки и уехать из города. Если Уразаев вас пригласил, то теперь покоя не будет…

– Уразаев не проблема.

– Вы с ним договорились? – насторожился помощник.

– С этой шавкой – нет, – спокойно сказал Игорь, действительно чувствуя что вчерашнее раздражение его покинуло. – Меры примет его хозяин. Нам не будут досаждать.

Помощник уважительно кивнул, принявшись записывать себе напоминание про гаражи.

– Вы пересмотрели предложение о строительстве многоэтажных подземных… – он не договорил, видя что Игорь закачал головой.

– Это теперь практически центр. Не место им здесь.

– Настроим жильё, по улицам будет не проехать, – резонно заметил помощник. – И так в городе не продохнуть, когда уже метро построят… вы, кстати, не хотите заняться? Вдруг дело стало только за исполнителем? Могу узнать.

– Нет, – отказался Игорь. – Метро в городе не будет.

Бессмертный вспомнил рассказы Гедеона о нашествии вампиров на рубеже эр. Не хватало ещё им логовищ настроить. Никаких подземных катакомб.

– …И многоэтажных подземных гаражей тоже. Вызови ко мне архитекторов к девяти. Посмотрим нельзя ли организовать первый этаж под гараж.

– Это проблему не решит.

– Если будет у каждого дома – ситуацию значительно улучшит. И дворы расширим.

– Расточительно.

– В самой ли большой стране мира крохоборить за метры?

Основная часть работников пожаловала к восьми. Подчинённые редко стремились попасться начальнику на глаза, но Игорь успел принять звонок от главного бухгалтера. Марина Степановна предпочла звонить в обход помощника. Он был ей человечески неприятен.

– Я выезжаю на объект, – ровным, безэмоциональным голосом сообщил бессмертный. – Вы могли бы зайти ближе к одиннадцати.

Телефонная трубка донесла до Игоря звуки размашистого черкания по бумаге – бухгалтер записывала напоминание.

Бессмертный прослушал почтительно-вежливое прощание и молча положил трубку. Если куда-то ехать, то надёжнее с утра. Зов, когда приходит, обычно бывает ближе к вечеру. Перенос – природное свойство бессмертных и их детей, ни те, ни другие не знают точно, как пойдёт в следующий раз – выкинет ли в другое мироздание только исполнителя миссии или прихватит кусочек местного мира в придачу. Игорь не хотел прихватывать ни новую, почти проветренную от запахов производства машину, ни Марину Степановну, ни прораба проштрафившейся стройки.

Игорь покинул кабинет, быстро спустился к стоянке. Наверное, те, что сейчас на Тёмной, умеют распорядиться своими природными способностями куда лучше. Игорь не помнил.

Что такое бессмертный, лишённый памяти?

Игорь часто задумывался над особым условием пребывания в мире наследников, стоя на красном свете светофора. Всего три сигнала, последовательно сменяющие друг друга. Мимо пройдут тысячи людей, проедут тысячи машин, какие-то машины разобьются, какие-то люди погибнут, а короткая память светофора держит только порядок смены трёх цветов. Я – Игорь. Я – бессмертный. Мой долг – карать за несправедливость. Вот его зелёный, жёлтый и красный.

Многим он нынешний отличался от смертных, спешащих по своим делам прохладным утром? В машинах, как и он, или на своих двоих – те же руки, ноги, лица, те же заботы и чувства. Памяти нет, а что-то всё же мешало Игорю окончательно влиться в этот поток жизни, рождающийся, учащийся, взрослеющий, размножающийся, воспитывающий, стареющий, постоянно стремящийся к чему-то и в зависимости от результатов – радующийся или унывающий и, наконец, умирающий и пополняющийся заново, так что убыль не сразу и заметно.

Собственное имя говорило Игорю нечто большее, чем любому другому. Оно говорило ему, что он бессмертен, что он должен выполнить свой долг и что где-то есть его память, заблокирована каким-то образом до определённого часа. Бесценные знания, накопленные за сотни, может быть, тысячи лет спят в глубинах мозга. Игорь знал, что не должен помнить, таковы правила. Нужно было принять это без бунта. Как бы он мог требовать соблюдения правил от смертных, нарушая их сам?

Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Если бы не знал, что бессмертный, было бы легче жить? Нет, глупость. Если бы не знал сразу, тогда бы очень быстро догадался. Сколько раз убивали. Пытались.

Что есть, то есть. Не так уж мало. Если упадёт метеорит, если взорвётся бомба, начнётся чумной мор, эпидемия, пройдёт землетрясение, цунами, извержение вулкана, все останутся лежать, а Игорь когда-нибудь всё равно встанет. Бессмертного не свести в могилу ни болезни, ни яду, ни годам, ни шальной пуле. Смертельная болезнь пройдёт через пару дней, годы пронесутся, не протоптав тропинок на лице, яд, если его не учует острый нюх, последует путём болезни, пуля застрянет в жгутах мышц, не добравшись до костей, и из ровной дырочки на теле не прольётся ни капли бессмертной крови. Бессмертный – страшный противник, победить его невозможно и не положено. Закон должен соблюдаться. Не нарушай его и не придётся вступать в схватку с бессмертными.

В среднем Игорь переносился в другие миры, чтобы наказать виновных, пару раз в неделю. Почти сто раз в год он подвергал себя опасностям, которые не пережить смертным, включая большую часть наследников из Совета. В него регулярно стреляли, случалось взрывали, с ним бились на мечах, саблях, шпагах, рапирах, ножах, кинжалах, ятаганах, топорах, на него нападали с большим перевесом в количестве и оснащении. Игоря нельзя было остановить, в этом состояла его функция, он всегда выполнял свой долг. В некоторых мирах, куда он попадал, уже знали его имя, иногда нет, вне зависимости от этого очень скоро провинившиеся начинали паниковать. С памятью или без Игорь был неотвратим, как сама смерть. Его нельзя было обмануть, нельзя упросить о снисхождении. Узнав о его появлении, некоторые предпочитали свести счёты с жизнью самостоятельно.

Как Кир был знаменит неуловимой крадущейся походкой и колдовскими штучками, а Святогор способностью летать и без устали орудовать тяжелым двуручным мечом, о Игоре наследники говорили, что с ним в одной комнате нельзя держать и канцелярскую скрепку. Любая мелочь будет обращена в оружие, а к обращению с холодным оружием у бессмертного был талант. Оно как будто само ложилось ему в руку, а в ней-то всё становилось смертельным – тупой кухонный нож, сувенирный кинжал или дамская шпилька для волос.

Игорь сам за собой не примечал, но с некоторых пор до него доходили приглушённые отголоски слухов. Не далее, чем на прошлой неделе один из Александров что-то озабоченно нашёптывал Виктору, просил принять меры, и ко вчерашнему заседанию половину стеллажей с оружием в зале Совета без предварительного предупреждения заперли за бронированным стеклом. Игорь не стал упоминать, что бронированное стекло его при необходимости не остановит. Смертным вредно нервничать, у них нервные клетки не восстанавливаются.

«Кто ты, человек?» – думал Игорь, разглядывая позёвывающего и трущего лоб пешехода.

Молодой ещё, и тридцати нет, мужчина, щурясь от лучей солнца, бросил короткий завистливый взгляд на чёрную иномарку, за рулём которой сидел рассматривающий лица Игорь.

«Знаешь ли ты», – продолжал мысленный разговор бессмертный, – «что тебе дана душа, чистая, как родниковая вода, нежная, как лепесток жасмина, сильная, как стихия, и крепкая, как кремень? Грязная, как помои, грубая, как наждачная бумага, слабая, как воля алкоголика, и хрупкая, как замок из песка, если заботам души предпочитать насыщение тела. Каким путём идёшь ты, человек?»

Игорь не торопился с выводами. Смертный переминался с ноги на ногу, приглаживал торчащие волосы и кисло поглядывал никак не открывающимися глазами на рано просыпающийся весенний мир.

Вокруг и впрямь расходилась весна, время света. Свет противоречил натуре Игоря, но и он находил в весне свои маленькие удовольствия. Весна была полна запахов. Игорь мог бы с закрытыми глазами сказать, что за птица пролетела над головой, какие цветы распустились, быть ли сегодня дождю и сколько лет прошедшему мимо человеку, при условии, конечно, что тот не полился химическими отдушками.

Ещё не приходилось носить лишнюю одежду и сверяться с прогнозом погоды – температура мира варьировалась от – 70 до + 60, и то и другое для бессмертного было одинаково комфортно. С середины осени и до второй половины марта приходилось носить тёплую обувь и одежду, чтобы не привлекать излишнего внимания. Вроде бы мелочь, но бессмертному важно избегать любого притворства. Тот, кто охраняет такой тонкий закон, как справедливость, не имеет права произносить слова лжи. Запрет на ложь распространяется на бессмертных и всех их наследников. Соблюдается неукоснительно, даже маленькими детьми. Ребёнок из семьи наследника не заговорит вообще, пока не усвоит принцип правды.

Игорю загорел зелёный. Времени на изучение внутреннего мира смертного больше не было, мысли бессмертного привычно переключились – в голове пронеслось десять способов убийства ни о чём не подозревающего человека, и Игорь, не придавая этому значения, уехал, выкинув типа из головы.



Бессмертный не считал нужным предупреждать о своих визитах на собственные стройки. Но хмурые люди в касках судя по всему ждали его. Надо думать. После пропажи кирпичей стоило предполагать со дня на день приезд гневного начальства.

По сжатым челюстям прораба, на робе которого значилась фамилия Елагин, Игорь понял какого от него ожидают поведения. Прораб замер у бетономешалки, широко расставив ноги, остальные, восемь человек в оранжево-серых спецовках и касках, держались у него за спиной, дожидаясь идущего от машины Игоря.

Елагин молчал и не двигался навстречу. Тот самый прораб, который, по словам помощника, «с матюгами» обещался купить недостающий кирпич. Судя по мрачной до скорбности физиономии, матюги отказались складываться.

Раздражение от предстоящего разговора напустило на лицо Игоря высокомерный вид. Он подошёл к прорабу на расстояние вытянутой руки – нечего и говорить, в голове привычно пронеслось десять способов его убийства, половина приёмов предполагала вдобавок устранение количественной поддержки за спиной. Надо же, даже защитные очки из прочной пластмассы напялили, словно ожидали, что приехавшее начальство начнёт ослеплять их без разбору, как озверевший василиск.

Игорь помолчал в ответ на их молчание. Человек не самый скверный. Решение выручить всех звучало, как принятое в сердцах. Скорее всего, довольно честный человек. Возможно, отчасти чувствует вину за попустительство. И скорее всего попустительствовал – не хило, четырёх подъездная двадцатиэтажка, и не хватает кирпича на целый этаж!

Предмет разбора, сильно оскуднённый, высился справа от бетономешалки и напряжённых людей. Кирпич лежал ровными рядами на поддонах с петлями, готовый к переносу на верхотуру. От него шёл шершавый запах, к которому Игорь притерпелся. Бессмертный вынес бы его и в более концентрированной форме и даже предпочёл бы его в концентрированной форме, но столько материала на стройке не было. Остатков хватило бы на стенку метров в шестнадцать с окном.

Бессмертный перевёл высокомерный взгляд на бледного прораба. Он купит кирпич, чтобы не подводить людей, не из трепета к обещаниям, а хотя бы потому что после этой истории ни один коллега, хоть чернорабочий, ему руки не подаст. И он уже наверняка решился уволиться и уехать из города. В одном городе от бессмертного прятаться сложно, пусть он и думает, что бежит от крупного предпринимателя, а не сверхъестественного существа.

Игорь так и не стал подавать руки для приветствия. Он не любил касаться смертных. Если бы Елагин потянулся, он бы всё-таки ответил, чтобы не оскорблять его перед подчинёнными, а так – пускай чувствует напряжение. Инфаркт ему непосредственно не угрожал, мужчина крепкий.

– Бригада здесь? – холодным ровным голосом спросил бессмертный, не желая пробиваться нюхом через терпкие запахи растворов и собственно кладки. Ухо улавливало шорохи, но с проспекта за ближайшим к стройке домом шёл искажающий шум.

Последовал тяжёлый кивок.

– Кто-то отсутствует по больничным или иным причинам? – казённым слогом продолжил Игорь.

– Вальцер в больнице с язвой, – прораб с трудом разлепил губы. Голос у него был низкий, басовитый. – Лукошкин и Абрамов в отпуске. Игнатов и Лисин с простудой.

Больше прораб никого не припомнил.

Игорь перешёл к делу.

– Я приехал лично, потому что меня не устраивает то, что произошло, и ваши идеи по исправлению ситуации.

Прораб и его эскорт скисли, сохраняя напряжение.

– Я не могу допустить, чтобы под маркой моей компании вышло неполноценное здание. За репутацию дорого заплачено, но я против назначения козлов отпущения, даже если козёл назначает себя сам.

Прораб побагровел. Если он и видел дело с такой точки зрения, козла от высокомерного Игоря не ожидал.

– Рабочие должны были видеть расхищение или прикладывали к нему руку сами. Ответственность будет коллективная. Доли выплат будут распределены поровну.

Елагин стал из багрового розовым.

– Покупать будем по нашим каналам, оптом с другими заказами. Это будет дешевле, чем сможете найти вы… к тому же, я не хочу, чтобы дом выглядел как Франкенштейн с пересаженной черепной коробкой… Отведите меня к бригаде, я сообщу им своё решение лично.

Прораб повиновался с некоторой неохотой, ещё не вполне осознав, какое разорение его миновало.

Игорь уловил скопление людей за неотделанным порогом и нарочито громко заговорил:

– Хочется посмотреть для кого квартира оказалась в меньшем приоритете, чем дармовая развалюха из краденного кирпича на дачном участке…

Рабочие напряжённо молчали.

Как и сказал прорабу, бессмертный коротко произнёс в тишине решение, которое счёл справедливым. Возражения не посмели прозвучать, хотя у кого-то отчётливо скрипнули зубы. Игорь изобразил кривенькую улыбку на сторону и будто в шутку спросил у ближайшего рабочего:

– Крал кирпич?

Лицо рабочего вытянулось и покачалось из стороны в сторону.

– Крал кирпич? – спросил Игорь уже у следующего, чувствуя за спиной сопение недоумевающих подчинённых. По их мнению, начальник вёл себя странно и бессмысленно.

Игорь не сводил с третьего рабочего глаз.

– Врёшь! – вдруг прорычал он.

Рабочий вздрогнул и оступился, падая и неосознанно выставляя руку, словно защищаясь от удара.



…После выяснения прораб опасался Игоря ещё больше, чем до. Остальные также. Поэтому Елагин подходил к машине Игоря уже в одиночестве. Бессмертный стоял, повесив голову и сжав руки на поясе, отчего локти высокого мужчины далеко торчали в стороны. От фигуры в целом веяло угрозой.

Игорь и сам понимал, что его раздражение усилилось после разговора с лжецами. Но теперь он точно знал, кого винить. Это была не миссия, и прегрешение было мелкое, поэтому он ещё не решил, какое вынести наказание.

Тем не менее, когда кто-то осмеливался лгать в лицо… Игорь терял терпение. Елагин опасливо подбирался бочком.

Игорь коротко пронзил его взглядом, заставив вздрогнуть.

– Я не приму ваше увольнение, – сообщил Игорь, не дождавшись, когда прораб вымолвит сформировавшуюся под яркой каской мысль.

Елагин удивлённо округлил глаза.

– Мне нужны люди учёные, те, кто знает что за что бывает… а не те, кого придётся учить заново…

Прораб заткнулся со своим прошением и замер на месте, провожая уже успевшего сесть в машину и завести мотор Игоря взглядом.



Марина Степановна записала в толстый блокнот на пружинке распоряжение насчёт проштрафившейся бригады. Игорь смотрел на него, не мигая, думал, что он похож на кирпич…

Главный бухгалтер подняла накрашенные глаза. Блокнот она как-то неудобно держала на уровне груди, и очевидно подумала что-то не то.

Игорь встретил её оценивающий взгляд, ему было всё равно, что она подумала. Ей было под пятьдесят, она была массивной, толстоногой, сквозь тонкие белые блузки, которые она неизменно носила, просвечивали складки на спине, у неё был квадратный подбородок и вытянутые тяжёлыми золотыми серьгами уши. Игорь смотрел в её излучающие интерес глаза и раздумывал, не поехала ли у чайничка крышечка.

– У вас было дело ко мне, – резонирующим в кабинете голосом напомнил Игорь.

– Мм… да… Игорь, – она льстиво улыбнулась, – нам бы не помешал ещё один человек в отдел…

Бессмертный задумался, собрав руки в замок. Он не замечал, чтобы бухгалтерия как-то особенно напряжно работала, отводил глаза, когда стайка плотных бухгалтеров собиралась на один из пяти ежедневных чаёв с плюшками. Работали там в основном взрослые дамы, но из них две курили, а значит в плюс к чаям выходили наружу три-четыре раза за день, курили, потом зажёвывали жвачками. Игорь не делал секрета из того, что не переносит сигаретный дым, и, прикрываясь желанием угодить, отсутствовали они каждый раз по четверти часа. Всё равно пахло. Выкинуть из их графика чаи и курение и получится ставка ещё одного бухгалтера. Но стоит ли об этом говорить? Не выдаст он этим, что не человек?

– К вам… придёт работник, – вымолвил он, сообразив каким словом заменить «человек».

Марина Степановна воодушевилась успехом, и Игорь понял, что у неё не всё.

– Сотрудники компании выбрали меня своим делегатом, – с видимым удовольствием от осознания собственной значимости улыбалась женщина. Тут она многозначительно замолчала.

– В чём же заключается их обращение? – вынужденно спросил Игорь, полагая, что это как-то связано с произошедшим на стройке.

– Сотрудники предлагают немного перенести рабочий день… ну буквально на полчаса!

Игорь снова замолчал, раздумывая.

– В восемь-то многие кажутся спящими, куда в семь тридцать…

Лицо Марины Степановны перестало кривиться улыбками и недоуменно вытянулось.

Игорь понял, что сморозил что-то не то. Марина Степановна промолчала долгую минуту, потом решила, что начальник пошутил и взялась за своё.

– В больших городах, – с жаром начала она, – от которых мы по непонятным причинам отстаём, рабочий день начинается не раньше девяти. В безумном ритме мегаполисов начальник понимает, что работник нужен ему активным и работоспособным, и пусть он лучше освободится позже вечером, чем будет сонным и малопригодным присутствовать на работе с раннего утра! Исследования в Германии показали, что те, у кого рабочий день начинается в девять и позже, более продуктивные работники. Кроме того, в условиях нашего города, в котором почему-то никак не соберутся построить метро, приходить и уходить позже означает миновать пробки и в целом несколько разгрузить транспортную систему задыхающегося города!..

Она остановилась, чтобы сделать вдох.

– Я подумаю, – сказал Игорь, чтобы не слушать дальше.

Марина Степановна приняла его ответ и бодро вышла, держа блокнот-кирпич обеими руками у груди. Игорь проводил взглядом просвечивающие сквозь блузу складки на спине и отекающие ступни в колодках широких кожаных туфель.

Он думал, их волнует случай с хищением, а им плевать, что творится на стройках. Стройки отдельно, а бумажки отдельно. И плевать, что процесс, который они обслуживают и без которого они не нужны, порой идёт круглосуточно.

…Игорь открыл глаза в темноте. Ощущение тесноты пришло раньше, чем площадь оценили глаза. Бессмертный стоял у стены квадратного каменного колодца. Помещение имело нишу. Из ниши доносилось тяжёлое хрипящее дыхание, будто человек сознательно доводил себя до обморока. Пахло землёй, сыростью, грязью человеческого тела. Последний запах был привнесённым. Человек обитал здесь недолго.

Бессмертный не стал смотреть на него. И так чувствовал. Мужчина, совсем не старый, находился в том состоянии, в котором человек сам уже не воспринимает себя как человека.

Игорь не придумал ничего лучше, чем цинично посвистеть, как собаке. Человек несколько раз вскрикнул и зажался в своей нише в ещё более плотный и дрожащий комок.

Нужно было его вытаскивать. Игорь заранее патетически закрыл глаза, представляя каково это будет.

Человек не посмел сопротивляться, но кричал, как оглашенный. Игорь несколько раз отдёргивал руки, думая, что действительно причинил соответствующую крику боль. Мужчина снова и снова забивался в свою нишу.

Наконец, Игорь его вывел. Голого и грязного, вскрикивающего, как от частых и острых приступов боли, уже не смущаясь, обхватил поперёк груди и, раскорячившись, упираясь в стенки колодца правой рукой и коленями, потащил наверх, откуда доходило ощущение чистого воздуха.

Мужчина неосознанно вздрагивал. Игорю хватало пятиминутного опыта общения, чтобы не обращать внимания на судороги и крики. Мышцы человека сокращались неконтролируемо, кажется, он замёрз. В двенадцати метрах от дна колодца он потерял сознание и обмяк. Игорь не расстроился, наоборот, полез быстрее. Ничего, обморок не травматический, и сам оправится.

В полутора метрах от поверхности мужчина пришёл в себя. Должно быть, почувствовал ветерок.

Прыти Игорь от него не ожидал, и поэтому от толчка в грудь заскользил вниз, только и успел заметить, что подопечный надёжно вцепился в поверхность.

…Помощник недоумённо смотрел на чёрный отпечаток босой ступни на животе начальника. Игорь молниеносно прикрылся первой попавшейся папкой. Геннадий Алексеевич как раз переступил порог и потянул с носа очки, протёр платочком и водрузил на нос. Порядок. Кажется, списал на утомление глаз.

– После вашей поездки, – начал он, – двое из тех, кого вы заподозрили, подали заявление на увольнение.

«Лжецы», – поморщился Игорь, вспоминая искажающиеся маски лиц.

– Держать их никто не будет…

– Но Елагин передал, что вы выдвинули требование, чтобы каждый из бригады выплатил недоимку в равных долях, – в голосе помощника звучала укоризна. Игорь не сообщил ему о своём решении, Геннадию было обидно узнавать новости от какого-то прораба. – Они отказываются платить!

– Отказываются, так отказываются, – бессмертный фыркнул. – Мы найдём кому определить две квартиры.

Бледный Геннадий взбодрился, что-то чиркнул на планшетке и вышел. Игорь закрыл за ним дверь и поспешил в душевую, дверь в которую находилась слева от его рабочего стола. Не глядя щёлкнул выключателем, задержался у зеркала, созерцая отчётливый угольный след ноги с кругляшами пальцев. Плоскостопия у несчастного не было.

Игорь незамысловато и беззлобно выругался. В вытянутом в высоту шкафу за его спиной оставалась последняя кипельно-белая рубашка. Если сегодня ещё что-то случится…

Бессмертный со вздохом снял предпоследнюю рубашку, включил в душевой кабине воду и быстро простирнул, повесив на одни из многочисленных опустевших плечиков. Лучше быть немного мятым, чем голым. Отряхнул колени, умылся, проведя несколько раз влажной рукой по коротким волосам, прошёлся губкой по чуть запылённым туфлям, тщательно вымыл руки.

В офисе сейчас был перерыв. Игорь привычно отмахнулся от мысли об обеде и сел за стол, придвигая к себе документы.



Нужно было купить одежду.

Для Игоря рубашки были одноразовой вещью, как бумажные салфетки. Возможно только салфетки не так часто используют.

Дома ждала женщина. Присутствие смертной в доме налагает обязательства.

В центре послереволюционной части города много магазинов, от головного офиса ехать недалеко. Некоторые бытовые дела не стоит откладывать. Получишь несколько миссий подряд и придётся отсиживаться дома до темноты или отправлять подручных за одеждой – в такой ситуации и не составишь план. Генеральный директор никогда не должен ходить голым.

По календарю была весна, по факту – зима, по времени был вечер, по темноте – ночь.

Бессмертный пристроил машину в один из редких промежутков у тротуара.

На угадываемой под снегом зебре женщина втаскивала на бордюр коляску. Передние колёса крутились в воздухе, облепленные рыхлым грязным снегом, запинались за бордюр и опускались. В коляске сидел десятилетний инвалид. У женщины лезла на лоб шапка, из горловины куртки выбился дешёвый синтетический бежевый шарф. Открытая кожа лица и рук лихорадочно покраснела. В её лице было такое выражение, что ясно – не сдастся.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66861903) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.