Книга - Тайны Лиардреда. Часть 1. Цена счастья

Тайны Лиардреда. Часть 1. Цена счастья
Мария Мекельская


Она – самая обыкновенная девушка, жизнь ее спокойна и однообразна. Но однажды все изменится. Неожиданная командировка в Санкт-Петербург, встреча с мужчиной ее мечты и внезапно вспыхнувшая взаимная страсть – все это поначалу кажется простым стечением обстоятельств, подарком судьбы, превратившим ее жизнь в сказку, которая переносит ее в Париж, Норвегию, на Средиземноморские курорты. Однако постепенно она начинает понимать, что ничего не знает о своем возлюбленном, которого окружают многочисленные тайны и загадки. А тем временем с ней самой происходят странные и пугающие происшествия, не раз чуть не стоившие ей жизни, и она начинает осознавать, что все происходящее с ней, включая ту роковую встречу, – не случайность. Она сама – часть какой-то тайны, тщательно скрываемой от нее, и ей предстоит узнать, кто же она такая, с виду обычная девушка, а на деле… избранная? И какую цену придется заплатить за недолгое счастье быть с любимым.





Мария Мекельская

Тайны Лиардреда. Часть 1. Цена счастья





Предисловие


Ларсон Вард дорого брал за свою работу, но и выполнял он ее качественно. Клиенты всегда были довольны. Этот не понравился ему сразу: напряженный, нервный, он все время спрашивал, точно ли заказ будет выполнен. В случае Варда вариант с невыполнением заказа был исключен. Если он брался за работу, то всегда доводил ее до конца. А когда это не удавалось сделать сразу, он выжидал подходящего момента и завершал начатое.

Этот человек пришел, словно намереваясь заказать себе новый шкаф, ему не важен был процесс, неважно было ни средство для выполнения заказа, ни даже срок, ему нужна была только полнейшая уверенность, что все будет выполнено. Вард отказал бы этому «ему», настолько он не понравился, но сейчас его финансовое положение не позволяло так поступить, да и клиент пришел, имея при себе весьма весомые рекомендации, и Вард согласился.

Свой «заказ», а именно так он называл свою очередную цель, Ларсон нашел сразу. Клиент дал точную наводку, как искать и где, и детальное описание с фотографией. Ошибиться было невозможно. Но как только Вард увидел свой «заказ» вживую, он больше не мог называть его так.

Стройная, среднего роста худенькая девушка шатенка с густыми волосами с мягким медовым отливом. Девушка была невероятной красоты. Но ее красота заключалась не столько в привлекательной внешности, сколько во внутреннем обаянии. От нее исходила какая-то необъяснимая сила притяжения, настолько мощная, что могла даже отпугнуть рядового современного мужчину, чьи жизненные цели гораздо мельче и проще, чем завоевание достойной женщины. Тем не менее ни один человек, мимо которого проходила девушка, не оставался равнодушным.

Впервые Вард увидел ее в сопровождении двух спутников, которые приковывали к себе внимания не меньше, чем она сама. Двое статных, высоких, очень красивых мужнин, абсолютно уверенных в себе. От них исходило вполне осязаемое чувство осознания собственного достоинства, силы и превосходства над окружающими, но оно не вызывало негатива, а будто бы просто указывало на их статус и место в жизни. Девушка рядом с ними, ростом чуть выше их плеч, казалась еще более хрупкой.

С Ларсоном Вардом такое было впервые. Его работа четко диктовала ему правило: никаких личных чувств к кому бы то ни было. Но сейчас им овладела паника, потому что он вдруг понял, что выполнить эту работу будет настоящим кощунством, все равно что сорвать, растоптать и уничтожить только что распустившийся, первый среди просыпающейся после долгой зимней спячки зелени, прекрасный цветок, который не только радует уставший от серости глаз, но и благоухает, источая дивный аромат, и пробуждает в душе ощущения радости и счастья. И еще потому, что, глядя на девушку, Ларсон испытывал такие же теплые, уютные чувства, какие охватывали его при воспоминаниях о далеком детстве, когда он был маленьким счастливым ребенком рядом с любящими родителями. Это были чувства настоящего безоглядного счастья и уверенности. И сейчас своими отточенными хорошо знакомыми движениями он будто собирался уничтожить эти счастливые воспоминания, стереть то светлое, что еще оставалось у него в жизни.

Но Вард не мог не выполнить работу, за которую уже взял деньги. Он потратил несколько дней своей жизни, уламывая самого себя. На душе у него было настолько скверно, как не было никогда раньше, и он даже не представлял, что так может быть.

Ларсон Вард готовился несколько недель, и подготовка его была больше моральной. Когда однажды девушка вдруг исчезла – уехала с одним из тех двоих мужчин, с которыми Вард видел ее, и не вернулась, как это всегда бывало раньше, на роскошную яхту с необычным названием «Мангуста» – первое, что испытал Вард, было чувство облегчения. Но его исполнительность и желание сохранять свою репутацию заставляли продолжать вести наблюдение. Спустя почти месяц девушка появилась вновь.

Локти Ларсона прочно стояли на опущенном стекле дверцы автомобиля, дуло винтовки не шелохнулось, Вард ждал. Работа будет выполнена сегодня, сезон уже закончился, так долго на Ривьере никто не задерживается, и в любой момент частный самолет может унести девушку в неизвестном направлении, поэтому тянуть больше нельзя. И вот спустя какое-то время стеклянные двери салона яхты раскрылись, выпуская хрупкую фигурку в белоснежном сарафане. Девушка вышла из пятна света, попав в темноту, остановилась возле перил. Яркая белизна ее одежды хорошо была различима в вечерней темноте.

Девушка не вскрикнула и не упала сразу, она только вздрогнула и спустя несколько секунд мягко опустилась на палубу. Ларсон Вард затянул винтовку в салон автомобиля, поднял стекло и, не газуя, мягко тронулся с места. Он выполнил работу. Но жестокое чувство неправильности этого поступка, которое вот уже почти два месяца разъедало его изнутри, стало только сильнее. И даже принятое им решение передать не просто часть денег, как он всегда делал, а отдать всю сумму за эту работу полностью в маленький собор в окрестностях его родного города Анси, ни капли не помогало ему и не утешало ни на секунду.




Встреча. Начало


Струи фонтана ловили солнечные лучи, проникающие сквозь еще не очень густую, свежую в начале мая листву деревьев, и рассыпали их на искры миллионов веселых танцующих брызг. Ласковый теплый ветерок трепал мои волосы, собранные сзади в хвостик, а в душе царило состояние необъяснимой радости и легкости.

Эта поездка была для меня неожиданностью. Проработав в фирме без малого шесть лет, я была-таки удостоена заслуженных курсов повышения квалификации, и не где-нибудь, а в самом Питере. Это было в принципе не характерно для нашей некрупной проектной фирмы – обучать сотрудников, повышать их квалификацию, а тем более куда-то отправлять, поэтому для меня это событие стало очень неожиданным, даже каким-то фантастичным и, конечно, приятным. И вот теперь у меня в запасе кроме этого дня оставались еще два. Один, чтобы закончить все формальности с курсами, и второй, свободный, чтобы просто погулять по городу.

Я сидела в самом малолюдном месте Петергофского парка, куда обычно редко доходят толпы организованных групп туристов. Прикрыв глаза, я наслаждалась нежным солнцем, звуками воды в фонтанах и пением птиц. А когда снова открыла их, то увидела его.

Сегодня я уже встречала его мельком, прогуливаясь по парку. Мужчина, который притягивает к себе взгляд. Так бывает, когда представляешь себе образ «идеального мужчины», без каких-то определенных черт, просто фигуру, силуэт, а главное – то, что испытываешь, видя его и чувствуя рядом. А потом вдруг встречаешь в реальной жизни человека, просто где-то в толпе, и сердце сжимается от понимания того, что при виде этого незнакомого мужчины начинаешь испытывать те же ощущения, которые кроются в твоем подсознании. Он приближается, и ты уже видишь черты его лица, волосы, глаза, возможно, слышишь его голос, замираешь – вот он, такой или почти такой, как в твоих грезах, но настоящий, реально существующий, хотя даже не знаешь, кто этот человек. А он, бросив на тебя мимолетный взгляд, а может быть, даже улыбнувшись, проходит мимо и удаляется, оставляя в твоей душе гигантскую пропасть пустоты и разочарование.

Этот мужчина не уходил, он стоял так близко, что я могла рассмотреть его темно-серые глаза, обрамленные густыми ресницами, чисто выбритый подбородок, прямой нос, скулы, открытый лоб, коротко стриженные темные волосы, губы – не тонкие, но и не пухлые. Очень красивый мужчина, притягивающий к себе взгляд любой нормальной женщины. Под одеждой угадывалась стройная сильная фигура, длинные ноги, широкие плечи. Я внутренне вздрогнула, поняв вдруг: он вышел из моих самых сокровенных мечтаний, воплотился именно таким, какого я представляла, весь, целиком и полностью. Даже его лицо, которое я никогда не рисовала в своем воображении, но понимала, что именно такое, как я и хотела бы, со всеми чертами. Это было какое-то невероятное чувство – просто видеть его!

Он стоял, засунув руки в карманы кожаной куртки, и, чуть наклонив голову набок, внимательно смотрел на меня. А я смотрела на него и не могла оторвать взгляд. Потом, почувствовав смущение, заставила себя опустить глаза, но не удержалась и опять посмотрела. Он все так же разглядывал меня. Без тени стеснения, так, как будто мы уже очень давно знакомы, и он, встретив после долгой разлуки, пытается найти во мне перемены. Я очень хорошо чувствовала исходившие от него волны слегка развязной самоуверенности, вполне осознанной собственной значимости, граничащей с превосходством, независимости от чего-либо и кого-либо, и настоящую мужскую силу, ту самую заложенную природой силу самца, завоевателя, добытчика, защитника. Ту самую силу, практически полностью утраченную современными мужчинами, а если не утраченную, то не находящую применения в их существовании, разве только для похвальбы друг перед другом. Этот мужчина явно осознавал, что он имеет и как этим распоряжаться.

Его взгляд завораживал и гипнотизировал, мне было гораздо больше, чем просто приятно и вместе с тем непонятно-тревожно.

Громкий крик какого-то ребенка заставил меня очнуться. Я обернулась на этот крик, а когда вернула взгляд обратно, мужчина все так же стоял, но тоже на что-то отвлекся и больше на меня не смотрел. Я испытала вдруг какую-то неловкость и досаду, поднялась, краем глаза наблюдая за ним. Теперь он говорил по телефону, задумчиво глядя себе под ноги, и, видимо, потерял ко мне интерес.

Да, фантазия у меня богатая, и я могу напридумывать себе все, что угодно, даже интерес ко мне такого мужчины. Все еще не находя в себе сил расстаться с этим видением, я оглянулась, но его от меня уже загораживала толпа неожиданно появившихся непонятно откуда восторженных китайских туристов, которые, галдя и вертя во все стороны свои айподы и телефоны, семенили вслед за гидом.

Я двинулась по направлению к центру парка, ехидно напоминая себе, что мой удел – лишь наблюдать, но не участвовать в этих играх под названием отношения между мужчинами и женщинами. В этом я уверилась и приняла это. А как иначе? Дожив до двадцати пяти лет, я не имела не только мужа или любовника, но даже просто знакомого, с которым хотя бы изредка могла бы получать наслаждение общения с противоположным полом со всеми вытекающими последствиями. Я не была уродлива, а наоборот, вполне даже симпатична и привлекательна. Я имела средний рост, стройную фигуру, серо-голубые глаза, не огромные, но и не маленькие, может, чуть близко посаженные, высокий лоб, густые русые волнистые волосы чуть ниже плеч. Я видела и знала, что привлекаю внимание мужчин, нравлюсь им, всяким и разным, и ловила на себе заинтересованные взгляды. Но дальше кратковременного или просто делового знакомства дело странным и необъяснимым для меня образом не шло. На этом все и заканчивалось. Эти весьма немногочисленные отношения с одноразовыми занятиями сексом, оставившие после себя впечатление вымученных, как-то естественно сами собой сошли на нет. Поэтому я, убедив себя, что со мной что-то не так, смирилась, внутренне успокоилась и перестала ждать чуда. Я спокойно реагировала на бросаемые на меня взгляды, зная, что за этим вряд ли что-то последует, и жила с чувством, что самое мое большое преимущество – это самодостаточность.

Бредя по направлению к большому Петергофскому дворцу, я завернула на террасу дворца Монплезир и взглянула на залив. Вода была лазурной. Я вспомнила, как впервые посетила Петергоф. В тот раз вода тоже была лазурная, и экскурсовод рассказала нам, что обычно вода в заливе грязно-зелёно-коричневая, но в «особые дни» она другая. «Особые дни» – это, конечно, когда скупое северное солнышко дарит свое сияние, не омраченное ни единым облачком, расцвечивая воду лазурью, но мне тогда представилось, что это какие-то волшебные дни. Я усмехнулась. Сегодня я увидела сон наяву.

Бросив последний прощальный взгляд на золотого Самсона, раздирающего пасть льва, я пошла вдоль главного канала к пристани, мимо гигантских голубых елей, которые, я знала, скоро должны вырубить, так как они уже переросли свой срок.

Обратно в Питер я собиралась возвращаться на «Метеоре», как здесь называли это судно на подводных крыльях. У нас оно называется «Комета».

Людей в «Метеоре» было не много, все-таки еще только самое начало туристического сезона, да и удовольствие это не из дешевых, поэтому многие предпочитали возвращаться в город более долгим, но экономичным способом – на автобусе.

Я заняла место у окна и глядела на виднеющиеся сквозь деревья парка желто-белые стены дворца. Я пыталась отделаться от мысли, что там осталось что-то очень для меня важное.

– Вы позволите? – я вздрогнула от неожиданности и, повернувшись, увидела мужчину из парка, мое видение. Его вопрос, в общем-то, и не был вопросом, не дожидаясь ответа, он сел со мной рядом.

– Алекс, – он протянул мне руку ладонью вверх.

Я пришла в себя, положила сверху свою и представилась, он чуть сжал мои пальцы. Я вдруг почувствовала такое спокойно-радостное возбуждение, такой комфорт, а то чувство пренебрежительного превосходства, которое я уловила там, в парке, не исчезло, но как будто бы не распространялось на меня. Он смотрел мягким, чуть смеющимся взглядом, придающим мне уверенности.

Сидя рядом с ним, я чувствовала то, что никогда еще не испытывала ни с одним мужчиной. Я ощущала силу и властность, исходящие от него, и, вместе с тем, теплые волны необъяснимого притяжения – и ничего угрожающего. Мне было очень комфортно, несмотря на то что я совершенно его не знала.

Мы разговаривали, он спросил меня, откуда я приехала, и на мой удивленный взгляд – как он догадался, что я не местная, – ответил, рассмеявшись:

– Нет ничего проще. Какой же местный будет разгуливать по Петергофу в будний день и возвращаться назад на «Метеоре».

Когда я сказала, откуда прибыла, я заметила непонимание в его взгляде. Еще пять лет назад это было обычным делом – встретить здесь, в центре России, человека, который не слышал бы о существовании такого неведомого города, как Владивосток, но сейчас череда громких событий так прославила наш город, что теперь уже редко кто не знал, где он находится. Все объяснилось просто:

– Я иностранец, приехал из другой страны, – сказал Алекс, усмехнувшись и больше ничего не добавив. Догадаться было сложно – он отлично говорил по-русски, даже без намека на акцент.

Судно набрало скорость и, приподнимая свой нос все выше и выше над водой, встало на крылья и помчалось вперед, легко разрезая волнующуюся поверхность залива.

Мы разговаривали легко, непринужденно, без неловких минут молчания, обо всем подряд, и, когда чуть впереди показалась Дворцовая набережная – конечный пункт нашего путешествия, я вдруг осознала, что сейчас мы расстанемся, и это больно кольнуло меня в самое сердце. Словно прочитав мои мысли, Алекс сказал:

– Я провожу тебя до гостиницы.

Естественно, я не стала возражать. Путь был, в общем-то, неблизкий, но я и не заметила, как мы, пройдя по Дворцовой набережной мимо Летнего сада, затем по набережной Кутузова, пересекли Литейный мост и дальше по Пироговской набережной вышли к моей гостинице «Санкт-Петербург». В холле гостиницы Алекс очень мягко пожал мне руку и, улыбнувшись, сказал:

– До встречи.

И ушел, а я в недоумении стояла посреди пустого холла, глупо и счастливо улыбаясь. И мне было абсолютно все равно, как я выгляжу сейчас. Он ушел, но оставил мне полную уверенность в том, что мы еще встретимся.

Утром, выйдя из гостиницы на улицу, я первым делом увидела его и застыла от накатившей на меня волны необъяснимого счастья. Алекс распахнул передо мной дверцу своего автомобиля – большого черного джипа «Мерседес»:

– Сначала я отвезу тебя по твоим делам, потом мы поедем гулять.

Это прозвучало не как предложение или просьба, а как констатация факта, не допускающая возражения. Я лишь удивлялась, куда подевалась присущая мне осторожность и почему молчит мой внутренний голос, всегда предостерегающий меня от спонтанных поступков. Почему я не возражаю этому незнакомому мне человеку, в чужом городе, подчиняюсь ему, сажусь с ним в машину. Ведь еще вчера, вернее, позавчера, я нашла бы предлог не впутываться в то, что неизвестно чем могло для меня закончиться. Единственное, что я сейчас чувствовала, это желание быть рядом с этим человеком, на все остальное мне было плевать. В самом деле, к чему бы это не привело. И еще какую-то внутреннюю уверенность, что рядом с ним я в полной безопасности, что он не причинит мне зла.

Чтобы завершить все дела с курсами, мне понадобилось не меньше часа. Покончив, наконец, со всем, я вышла на улицу, волнуясь немного. Но он был там. Стоял, непринужденно облокотясь о капот машины.

– Хочешь есть?

– Да, очень.

Он протянул мне руку:

– Ну тогда идем.

Я знала этого человека всего лишь несколько недолгих часов, в общей сложности не более трех, но мне казалось, что всю свою жизнь – так спокойно, уютно и комфортно мне было рядом с ним. А еще я в полной мере ощущала чувство надёжности и защищённости. А он держал меня за руку, сжимая крепко, но не сильно.

Пройдя немного по пустынной уставленной припаркованными машинами улице, мы вдруг вынырнули на Невский проспект и тут же очутились в водовороте бурного людского потока.

Автобусы, машины, велосипедисты. Расслабленные ощущением отдыха разноязыкие неторопливые туристы, галдящая беспокойная молодёжь, чуть менее расслабленные, но счастливые командировочные, раздраженно спешащие, обгоняющие остальных, редкие в этой сутолоке местные жители. А на мостах и перекрестках – зазывалы, одетые в картонные рекламные плакаты, словно в доспехи, прикрывающие им грудь и спину, кто с рупором, кто с магнитофоном, а кто и просто своим голосом настойчиво приглашали всех на автобусные экскурсии и водные прогулки.

Алекс все так же держал меня за руку и уверенно шел немного впереди, я за ним, а вся эта разномастная шумливая толпа странным образом как будто обтекала нас, не касаясь, не задевая и не мешая.

Мы пообедали в маленьком, но очень приятном и уютном ресторанчике на пересечении Невского и одной их боковых улочек и тем же путем вернулись к машине.

Хотя в то время, когда мы приехали в Павловск, народу в парке было уже много, людская масса не раздражала меня, как это бывало обычно. Я просто не замечала людей, они не существовали для меня. Для меня был только Алекс.

Мы обошли центральную часть парка, а затем углубились в более дикую, больше похожую на лес, но с ухоженными удобными тропинками.

За очередным поворотом тропинки показалось озеро. Подернутая ряской зеленоватая гладь воды чуть заметно колыхалась от плавных движений плавающих уточек. Они приближались к нам, оставляя за собой треугольные разрезы воды и вопросительно глядя – вы что-нибудь дадите нам?

Запах мокрой земли и свежей зелени, тишина, нарушаемая лишь иногда пением птиц, и присутствие рядом мужчины мечты – а это действительно было так – пробуждали во мне незнакомое чувство. И в какой-то момент я поняла вдруг, что это чувство и есть счастье. И ни капли тревоги.

Мы много ходили, разговаривали, смеялись, пили кофе на террасе кафе, и я наслаждалась каждой секундой его присутствия рядом. Лишь иногда Алекс вдруг начинал смотреть на меня странным задумчивым взглядом, как будто принимал какое-то решение.

День пролетел как одно мгновение. И когда ощущение того, что этот человек —уже неотъемлемая часть моей жизни, в которую он вошел так просто, без всяких затруднений и ненужных эмоций, полностью завладело мной, пришло время возвращаться в город.

На обратном пути я сидела, приумолкнув в ожидании конца сказки. Но у Алекса были другие планы.

– Думаю, ужин в хорошем ресторане будет отличным продолжением этого дня.

Он сказал это так же, как утром – так, что предложением это было трудно назвать, так, как будто даже сама возможность возражения не имела права существовать. Но вместо того, чтобы петь от счастья, я совсем сникла. Я представила себе, в какое место этот мужчина, очень хорошо одетый, на дорогущей машине, может пригласить меня на ужин, и мысленно перебрала гардероб в своем чемодане. Он состоял из трех пар джинсов, нескольких батников, двух теплых свитеров и одного вполне приличного платья из немнущейся ткани, но абсолютно не подходящего для похода в ресторан.

– Я не знаю… – пробормотала я и тут же осеклась, поймав его взгляд. Я смутилась и замолчала. А он смотрел, ожидая объяснений моей попытки возразить.

– Мне нечего надеть в ресторан. В моем чемодане только джинсы, – почти прошептала я.

А он рассмеялся, как мне показалось, с каким-то облегчением:

– И это все?

Я кивнула. Он считает это незначительным?

Без труда припарковав свою большую машину на одной из перпендикулярных Невскому проспекту улиц в центре, Алекс взял меня за руку и повел за собой, как оказалась, в торговый дом «ДЛТ», насколько я знала, очень дорогой. Недолго побродив по этажам, мы зашли в бутик с вечерними нарядами.

Платье Алекс выбрал сам, мне осталось лишь примерить. Я глянула на себя в зеркало и ахнула от восхищения. Неширокая полоска тесьмы, отделанная мелкими стразами, собирая ткань спереди у горла, обхватывала шею и спускаясь под мышками, соединялась сзади у лопаток, оставляя открытыми плечи и спину. Ткань мягкими шелковистыми складками струилась вниз, сантиметра на три не доходя до колен. Платье чуть приталенного покроя великолепно подчеркивало мою стройную фигуру. Светло-лиловый цвет с едва заметным серебристым переливом на изгибах складок очень шел мне. Лучшего выбора нельзя было и представить.

Алекс оглядел меня и остался доволен. К платью прилагались босоножки на платформе и на тонком высоком, сантиметров в одиннадцать, каблуке-шпильке, и маленький клатч из светлой кожи на тоненькой серебристой цепочке. Все выбранные Алексом вещи были абсолютно в моем вкусе, и как он догадался об этом, оставалось для меня загадкой. Потом я вдруг поняла: он выбирал по своему вкусу, просто они у нас настолько совпадают.

Когда услужливая улыбчивая девушка назвала сумму, у меня перехватило дыхание. Алекс, не моргнув глазом, достал банковскую карту и протянул кассиру. Бутик мы покидали под тихое перешептывание девушек-продавцов. Еще бы: наверное, не каждый день к ним заходят вот так просто и сразу делают покупки на такие суммы.

Алекс отвез меня в гостиницу и сказал, что заедет в девять.

Немаловажным достоинством платья было то, что оно застегивалось всего лишь на пару крючочков сзади, и я без проблем справилась с этим сама. Проблема возникла с бюстгальтером: его лямки видны были из-под платья, и сделать с этим я ничего не могла. Поразмыслив немного, я решила вообще обойтись без него. Моя небольшая, но красивой и правильной формы грудь и покрой платья вполне позволяли это.

Я еще раз оглядела себя в зеркале и пришла к выводу, что выгляжу замечательно. Совсем немного макияжа, я никогда не злоупотребляла им, волосы подобрала и заколола на затылке. Платье было такое, что не требовало к себе никаких украшений, только маленькие серебряные сережки с крохотными бриллиантами, что были у меня с собой, и любимая туалетная вода, взятая в поездку.

В холле гостиницы в это вечернее время народу было, как обычно, довольно много, и я стала замечать обращенные на меня восхищенные взгляды, но остановилась лишь на одном, довольном, чуть насмешливом и отличавшимся от других полным осознанием того, что я принадлежу ему. На Алексе были темно-серые брюки, светлая рубашка с расстегнутым воротом и серый пиджак. Несмотря на легкую небрежность в одежде, выглядел он элегантно и обворожительно. И я даже приостановилась, осознав вдруг, что этот мужчина – мой, и как это невероятно и приятно!

Алекс подал мне руку:

– Выглядишь великолепно.

– Спасибо платью, – отшутилась я. Но он серьезно ответил:

– Я уверен, что совсем без одежды ты выглядишь не менее ослепительно.

Я смутилась, а он повел меня к машине. На этот раз это был большой седан «Мерседес», за рулем которого сидел водитель.

В зале большого шикарного ресторана в одном из старинных зданий в центре города, пока высокий важный метрдотель вел нас к нашему столику, я опять ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин и немного завистливые – их спутниц. А завидовать было чему: такой спутник, как у меня, всегда приковывает к себе взгляды. Но сам Алекс ни на кого не обращал внимания. Я видела, что для него, по крайней мере сейчас, существую только я.

Пока я, как обычно, долго не могла определиться с выбором, изучая меню, Алекс подозвал официанта и сделал заказ для себя и для меня. И опять выбор его оказался восхитительным, все было мне по вкусу. Изысканная еда, превосходное вино. Мы опять разговаривали обо всем, смеялись. И опять, как и днем, Алекс вдруг замолкал и смотрел на меня тем самым задумчивым, странным взглядом.

После ужина «Мерседес» с элегантной неторопливостью, как и подобает его статусу, повез нас обратно в гостиницу. От выпитого вина у меня слегка кружилась голова. Мне хотелось, чтобы эта поездка по ночному, расцвеченному тысячами огней, всегда праздничному городу, в пахнущем дорогой кожей салоне роскошного автомобиля, рядом с человеком, в которого, без капли сомнения, я уже влюблена, не заканчивалась никогда. Но мой спутник думал сейчас о другом. Об этом явно свидетельствовал его взгляд. И я, глядя на него, поняла, что мне этого тоже хочется больше, чем ночной прогулки. Алекс сидел очень близко ко мне и держал мою руку в своей, крепко сжимая. Я в полной мере ощутила исходившие от него теплые волны желания и притяжения.

Как оказалось, Алекс снял себе номер люкс в моей гостинице, и сейчас вел меня туда. Он просто объяснил, что предпочитает принимать гостей, а не ходить в гости. Я не возражала. Я поймала себя на том, что не возражаю ему ни в чем, потому что его выбор всегда оказывается лучшим, как и принятые им решения – я уже убедилась в этом.

В лифте, как только закрылись двери, он, прислонив меня к стене, сразу же прильнул к моим губам и стал целовать сначала нежно и осторожно, потом все настойчивей, проникая языком все глубже и глубже. Я отвечала ему, приложив все усилия, но все равно выходило вяло и неохотно. Ничего не могу с собой поделать – я ненавижу целоваться, не могу пересилить себя. Он отстранился и внимательно на меня посмотрел, я смутилась и опустила глаза. Меньше всего на свете я хотела разочаровать этого мужчину, но и обмануть его, схитрить перед ним не удастся. Он ничего не говорил, но я абсолютно четко понимала, что он требует и ждет от меня искренности.

– Я не люблю целоваться, терпеть не могу… – еле слышно произнесла я, боясь взглянуть на него и увидеть разочарование. Но он рассмеялся, взял пальцами меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. В них было веселье.

– Ну, это можно пережить, – и он опять стал целовать меня очень нежно и осторожно, и я начала таять в его руках.

– Надеюсь, это все, что тебе не нравится, больше я ничего не потерплю.

Я уже чувствовала нарастающее во мне желание, нетерпеливое, поднимающееся снизу и разливающееся мягкой истомой по всему телу. Мой взгляд был ответом ему. Лифт, веселой мелодией известив нас о том, что прибыл, остановился и открыл двери. Алекс взял меня за руку и потянул за собой.

В номере он усадил меня в кресло, присел рядом на корточки и снял с меня босоножки. От его прикосновений к моим ступням по телу пробежала дрожь, и я не сдержала глубокого вздоха. Он встал, заставил подняться меня, снял заколку с моих волос. Без шпилек и платформы макушкой я доставала ему до подбородка и, чтобы посмотреть в его глаза, подняла голову. А в них, потемневших от страсти, было столько желания и нежности. Его руки отыскали крохотные крючочки застежек моего платья и помогли ему мягко соскользнуть на пол, открывая его взору мою обнаженную грудь. Алекс усмехнулся, подхватил меня, легко, словно я была пушинкой, и положил на кровать. Я лежала и смотрела, как он разувается, расстегивает и снимает рубашку. Он не торопился, а я уже изнывала от желания ощутить прикосновения его сильных нежных рук к моему неизбалованному мужскими ласками телу. Вот он, наконец, склонился надо мной, и его руки и губы стали не спеша, сантиметр за сантиметром, обследовать всю меня, начиная с затылка и дальше, спускаясь вниз. Он изучал меня, внимательно следя за моей реакцией на его прикосновения, отыскивая наиболее чувствительные места, но успел добраться только до моей груди, а я уже изнывала под его руками, его неспешные ласковые прикосновения были для меня пыткой, я уже была готова и жаждала ощутить его в себе. От нетерпения меня била дрожь, я тянулась к нему и постанывала. Алекс, прекрасно видя мое состояние, понял, чего я хочу, и не стал дольше мучить ожиданием. Его рука скользнула вниз, и вот он уже проник в меня сначала своими пальцами, подготавливая мое тело к более серьезному вторжению. Медленно и очень аккуратно он стал проникать в меня, вошел полностью, замер и стал двигаться быстрее. Я отвечала ему, крепко обхватив его бедрами. Движения его стали энергичнее и сильнее и я, содрогаясь всем телом и не сдерживая криков и стонов, вознеслась на вершину экстаза. Алекс приостановился, пережидая пока я чуть-чуть приду в себя, потом продолжил двигаться и кончил сам.

Такого я не испытывала еще никогда в жизни и даже думать не могла, что так может быть. Столько блаженства, такая гамма чувств наполненности, завершенности и счастья.

– Даже лучше, чем я себе представлял, – Алекс, едва касаясь губами, целовал меня в лоб, виски, за ушами и в губы. Я лежала, тяжело дыша и наслаждаясь этими новыми для меня, никогда ранее не испытанными ощущениями. То, что раньше я испытывала с другими мужчинами, сейчас казалось мне таким ничтожным, мелким и унизительным. И, поняв это, я уничтожила ненужные теперь воспоминания. Теперь мне будет, что вспомнить гораздо более приятное.

Алекс не дал мне долго пребывать в состоянии размышлений. Опершись на локоть одной руки, пальцами другой он легонько водил по моей влажной коже.

– На чем я остановился? – улыбнулся он и припал губами к моему соску, я блаженно вздохнула и выгнулась ему навстречу. В этот раз Алекс, все так же не торопясь, довел начатое ранее дело до конца. Не пропуская ни единого самого укромного уголочка моего тела, переворачивая меня то набок, то на живот и обратно на спину, он добрался до пальчиков моих ног и вернулся обратно. Я принимала его ласки, извивалась, с удовольствием поддаваясь его рукам, млела от наслаждения, устремляясь ему навстречу, и с блаженным замиранием ждала развязки. Она наступила практически сразу, как только он проник в меня и сделал несколько мощных толчков. В этот раз испытанный мною оргазм был более бурным и продолжительным, чем первый. Алекс тоже кончил и теперь лежал, прижимая меня к себе и поглаживая по бедру. Я постепенно успокаивалась и приходила в себя. На этот раз в голове у меня была пустота.

Алекс, убрав мои волосы, поцеловал в плечо и прошептал мне в самое ухо:

– Я знал, что ты не разочаруешь меня. Спасибо, моя девочка.

Я лишь глубоко и протяжно вздохнула ему в ответ, а он накрыл меня, начинающую остывать после пережитого, одеялом, продолжая прижимать к себе.

Вскоре по его замершей на мне руке и размеренному дыханию я поняла, что он задремал. Я не могла спать, эмоции теперь переполняли меня. Осторожно сняв его руку, я поднялась с кровати и, придерживая одеяло на груди, подошла к окну. Отсюда открывался великолепный вид на Неву и один из красивейших мостов, ярко расцвеченный огнями – Троицкий мост. Перед ним уже столпились суда, нетерпеливо ожидая, когда им освободят путь. Настало время развода мостов.

И вот второй с дальнего края пролет, неторопливо отсоединился от основной части и начал подниматься вверх.

Алекс тихонько подошел сзади. Наверное, он все-таки не спал или я, вставая, разбудила его. Он, просунув руки ко мне под одеяло, обнял меня за талию, прижал к себе, лицом зарылся в мои волосы. Мы стояли и молча смотрели как пролет, достигнув максимальной высоты своего подъема, замер, и баржи одна за другой устремились вперёд.

Основная масса судов миновала открытую для них створку моста, а мы все стояли у окна.

– Алекс?

– Да?

– А если бы я отказалась пойти с тобой? Ведь я совсем тебя не знаю и…

Я замолчала, почувствовав, как он напрягся, и тысячу раз пожалела, что начала этот разговор. Помолчав секунду, он ответил совершенно серьезно, без тени иронии:

– Я бы заставил тебя. Я привык брать то, что хочу, а я хочу тебя.

По спине у меня мелкими шажками пробежали мурашки. Что это за человек? Опуская все чувства и эмоции, я ведь и в самом деле совсем его не знаю. И я вдруг ощутила себя в полной власти этого сильного, уверенного в себе мужчины. Он вел себя так решительно, настойчиво и властно, но без грубости, не давая мне возможности делать выбор, но, вместе с тем, уважая меня. И это мне определенно нравилось. Именно так я всегда представляла в своих мечтах мои отношения с мужчиной. И пусть сейчас я не знаю, что выйдет из всего этого, но точно знаю, что мне хорошо с ним, легко и хорошо.

Уже гораздо мягче он добавил:

– Ты хотела отказаться?

– Нет, конечно! Нет.

Он еще крепче обнял меня.

Мне было так замечательно в его крепких объятиях, прижавшись к его сильному мускулистому телу. Но постепенно я стала ощущать, как мои босые ноги замерзают на холодном полу, и словно почувствовав это, Алекс увлек меня обратно в кровать.

В эту ночь мы еще долго не засыпали, не уставая друг от друга, а когда, все-таки обессилев окончательно от потока чувств и ощущений, что дарил мне Алекс, я погрузилась в завладевший мною сон, над городом забрезжил рассвет.

Утром, довольно поздно, мы позавтракали в номере Алекса, и я вернулась в свой, чтобы переодеться.

Когда я открыла дверь своего номера, поняла вдруг – что-то изменилось. Все мои вещи, такие знакомые, лежали на своих местах, все было, как и прежде, просто это я сама смотрю на все другими глазами, чувствую по-другому. Эта ночь изменила меня, всю мою жизнь поделив на «до» и «после». И пусть я не знаю, что впереди, по-прежнему уже никогда не будет. И эта перемена, какой бы она не была, не пугает меня.

Мы ездили в Гатчину, потом в Ломоносов. Пробуждавшаяся летняя прелесть дворцовых парков, в эту пору еще достаточно малолюдных, чтобы найти укромные уголки, щебет неугомонных птиц, щедрое солнышко – все это было настолько романтично и просто волшебно. А главное для меня – присутствие рядом Алекса. Я ощущала легкость, граничащую с эйфорией, настолько хорошо мне было. Скоро, совсем скоро нам придется расстаться, но сейчас я не хотела думать об этом и гнала эти мысль прочь, впитывая и запоминая каждое мгновение, проведенное рядом с ним, чтобы сохранить все это в своей памяти.

Вернувшись в город, мы поели в ресторане менее роскошном, чем вчера вечером, чтобы не переодеваться.

Мы сидели напротив друг друга, ожидая, когда принесут заказ. Алекс смотрел на меня не отрываясь, в конце концов окончательно смутил меня, и я опустила глаза. Он взял меня пальцами за подбородок, чуть приподнял и, покачав головой, тихо произнес:

– Неужели это все-таки возможно…

– О чем ты?

Но он не ответил. Отстранился, потому что именно в этот момент появилась официантка с подносом.

После ужина мы долго, до поздней ночи, гуляли по городу пешком. Рядом с Алексом, который держал меня за руку или обнимал за плечи, я совершенно не чувствовала усталости. Я наслаждалась прекрасным городом, как будто специально созданным для таких прогулок, рядом с любимым и настолько уже необходимым мне человеком. И только раз при вдруг скользнувшей в сознании мысли, что всему этому вот уже совсем скоро придет неизбежный конец, на моих глазах выступили слезы. И в этот самый момент Алекс чуть крепче сжал мои пальцы, как будто понимая мои чувства и давая свою поддержку.

Мы вернулись в гостиницу, и там Алекс опять, как и прошлой ночью, дарил мне незабываемые минуты и часы всепоглощающей страсти, нежности и любви.

Моя внешне всегда сдержанная натура не остановила Алекса. Он молниеносно разгадал мою истинную суть, которая, как оказалось, была тайной для меня самой, и умело и без проблем разбудил во мне такую чувственность, о которой я сама не подозревала. Прошлой ночью ему понадобилось не так уж много времени, чтобы изучить меня абсолютно всю, и теперь он точно и безошибочно знал, каким участкам моего тела надо уделить больше внимания и какие его действия вызывают у меня наиболее бурную реакцию и доставляют особенное наслаждение. Он читал меня, как открытую книгу и знал, как доставить меня на вершину блаженства за считанные минуты и что делать, чтобы продлить эти минуты подольше. От меня он требовал полной искренней отдачи, реакции на все его действия, и я подчинялась ему, откликалась, тянулась, выгибаясь под его руками, отзывалась на каждое прикосновение, вторила его движениям и ритму с громадным удовольствием, отдаваясь ему целиком и полностью. И как же это было восхитительно!

По сути, я была игрушкой в его руках, он использовал меня, исполняя свои желания и прихоти, но никогда и ничего не делал такого, что могло бы не понравиться или навредить мне, и его желания ненавязчиво и сразу становились моими. С ним я была на вершине счастья, и, как бы пафосно это не звучало, это вполне отражало истинную суть наших отношений.

Но то, чего я так боялась, мысли о чем гнала прочь от себя, все-таки настало.

– Во сколько у тебя самолет?

– В три…

– Я не смогу проводить.

Комок, вдруг образовавшийся в горле, мешал говорить, да и слов не было.

Алекс ушел на рассвете. Оделся, стараясь не шуметь, наверное, боясь разбудить, и легонько поцеловал меня в висок. Я не спала. Сквозь прикрытые ресницы смотрела, как он одевается, пытаясь запечатлеть в памяти каждое его движение, каждую черточку его лица, изгиб его тела. Он ушел, дверь тихонько закрылась. Я, всхлипнув, уткнулась лицом в подушку, еще хранящую его тепло, и разрыдалась. В холодной предрассветной темноте я думала, что сойду с ума.

Зачем он появился в моей жизни, тихой, тусклой, однообразной, но с которой я уже как-то смирилась и к которой привыкла. Он ворвался в нее, взбудоражил, расшевелил меня, мою душу, вызвал вихрь таких чувств и эмоций и ушел.

Я сама виновата, зачем было так близко к сердцу принимать это случайное приключение, которое, я ведь знала это с самого начала, не будет иметь продолжения. Но по-другому с этим мужчиной не могло быть, он, в общем-то, абсолютно не интересуясь моим мнением, покорил меня, особо не напрягаясь, как бы мимоходом, подчинил своей воле. Он полностью завладел моим телом, моей душой и моим сердцем, а я доверилась ему, отдалась вся без остатка.

Мужчина, реальное воплощение моей мечты, ставший почти сразу для меня таким близким и почти родным, каждая минута знакомства с которым была сказкой наяву. Теперь я точно знаю, что чувствуешь, когда сердце болит. И все казалось еще ужаснее от мысли о том, как несправедлива моя судьба или не знаю, что… жизнь? Ведь все может быть по-другому, точно может! Но нет… Он ушел.

Еще накануне Алекс сказал мне, что этот шикарный номер снят до вечера дня моего отъезда, и я могу пользоваться им. Но оставаться здесь, где все напоминало о моем закончившемся, таком кратковременном счастье, я не хотела и, нарыдавшись до бессилия, вернулась в свою скромную комнату.

***

Такси шустро бежало по направлению к аэропорту Пулково, неумолимо увеличивая расстояние между мной и той моей жизнью, в которой остался Алекс. Я не представляла, как теперь буду жить дальше. Жить я, наверное, не смогу, смогу только существовать. Воспоминания, которые должны были бы хоть чуть-чуть заглушить мою боль, оказывали на меня обратное действие. Мне было так плохо, что было трудно дышать и приходилось заставлять себя делать вдохи, а еще хотелось кричать от отчаяния и невозможности что-либо изменить.

Таксист пытался разговаривать со мной, но я не реагировала и не отвечала, погруженная в свои печальные мысли. В аэропорту он вытащил мой чемодан из багажника машины и пожелал мне приятного полета, а я лишь горько усмехнулась ему в ответ.

Я быстро прошла регистрацию, потом наступило тягостное ожидание посадки, и вот, наконец, мы взлетаем. И вдруг я подумала, что у меня не осталось ни фотографии Алекса, ни номера телефона – вообще ничего, кроме того дорогущего вечернего наряда с нашего первого свидания в шикарном ресторане. Остались только воспоминания и холодная пустота одиночества.

В Москве до самолета во Владивосток у меня было почти два часа. Я пыталась представить себе, чем в это время, пока я тихонько оплакиваю свою судьбу, мог бы заниматься Алекс. И вдруг осознала, что совсем ничего не знаю о нем. За эти дни мы много разговаривали, но как-то получалось, что только обо мне. Алекс интересовался, расспрашивал, внимательно слушал, но все обо мне. О нем я не знала ничего, даже сколько ему лет. Мне казалось, он старше меня лет на семь – восемь. Я знала лишь, что он иностранец, превосходно говоривший по-русски, и что он, по-видимому, очень богат, о чем можно было судить по его неброским, но дорогим вещам, привычке выбирать лучшее, ни в чем себе не отказывать, позволять себе все, что угодно, не задумываясь и расплачиваться, не глядя на счета. И больше абсолютно ничего.

Поток этих моих мыслей прервала другая. Я вдруг не просто представила, а физически ощутила, что нас будет разделять расстояние почти в десять тысяч километров, а если Алекс, будучи иностранцем, уедет дальше на запад, то еще больше. И это расстояние представилось мне огромной, просто гигантской пропастью, не оставляющей никаких шансов когда-либо встретиться вновь.

Я и так пыталась изо всех сил сдерживать слезы, не желая разрыдаться на глазах нескольких сотен человек. От новой волны отчаяния меня спасло объявление о начале посадки.

Рейсы Владивосток – Москва и обратно выполняются большими самолетами, вмещающими почти триста человек, и они всегда заполнены. Вот и сейчас толпа людей поднималась со своих кресел в зале ожидания и выстраивалась в очередь к телетрапу. Я встала не сразу, спешить было некуда. И тем не менее, когда в самолете я заняла свое место, салон был еще далеко не заполнен. Зарегистрировалась я заранее, через онлайн бронирование. Полностью поглощенная Алексом, я напрочь забыло о необходимости сделать это. Алекс напомнил. Мы сделали это вместе. Место я выбирала еще при покупке билета и выбрала тогда тринадцатый ряд. Для меня тринадцать – это счастливое число. Тринадцатого мне обычно везет, вопреки суевериям.

Сейчас, заняв свое место у иллюминатора, я вспоминала об этом, наблюдая, как с другой стороны от прохода в средний ряд из четырех кресел рассаживаются люди. Пассажиры все заходили, двигались по проходам, останавливались возле своих мест, начинали распихивать «ручную кладь» размерами иногда больше моего чемодана, сданного в багаж, ругались, что кто-то раньше них успел занять ценное багажное место, задерживали остальных, которые нетерпеливо подгоняли неудачника. Стюардессы носились по салону в поисках свободных багажных полок, с треском захлопывая уже заполненные. В общем, в самолете царила обычная предвзлетная суета, которая при других обстоятельствах, возможно, и повеселила бы меня, но сейчас мне было все равно, и я лишь слегка удивилась, что место у прохода рядом со мной до сих пор не занято. Меня, честно говоря, абсолютно не интересовало, кто будет моим соседом. Я отвернулась и уставилась в иллюминатор.

Самолет должен был взлетать в 20.40, и на улице уже было темно. Даже в самом начале лета здесь, на западе, темнеет рано. Пошел дождь, и прожектора аэропорта и фары служебных машин миллионы раз отражались в капельках за окном. Они то медленнее, то быстрее сползали по толстому стеклу и, задерживаясь у его края, исчезали внизу. На их месте тут же возникали новые, подгоняя запоздавшие дождинки уступить им место на поверхности окна. И, завидуя этому беззаботному движению капель, мои так долго сдерживаемые слезы вдруг сами собой потекли из глаз.

От нашего самолета уже отъехали обслуживающие его спецмашины, и салон почти весь заполнился. Но место около меня продолжало пустовать. Слышался негромкий гомон голосов пассажиров, распихавших наконец свой багаж и удовлетворенно рассевшихся. В динамиках зазвучала ненавязчивая приветственная музыка «Аэрофлота». Вот-вот командир корабля представится и сообщит, что мы готовы к взлету, и гигантская машина, неуклонно устремляясь вперед и вверх, понесет меня все дальше и дальше от счастливых мгновений моей жизни. Все случившееся со мной каких-то три дня назад сейчас казалось чем-то очень далеким, почти нереальным, кроме боли от расставания. Я продолжала смотреть в иллюминатор, а горе сдавливало мне грудь.

Прямо рядом с собой я вдруг услышала голос стюардессы:

– Вот, пожалуйста, ваше место.

Я инстинктивно обернулась на голос и взглянула на приветливо улыбающуюся девушку, а потом на того, кто стоял рядом с ней, и дыхание у меня перехватило. Я часто заморгала, пытаясь смахнуть с ресниц мешавшие смотреть слёзы. Рядом с девушкой-стюардессой стоял Алекс. Он поблагодарил ее кивком головы и больше не обращал на нее внимания, он смотрел на меня и улыбался:

– Вы позволите? – он сел рядом, взял пальцами меня за подбородок и заглянул в глаза, полные слёз, которые не желали останавливаться и продолжали течь, но уже по другой причине. Я с трудом сглотнула:

– Что ты здесь делаешь? – это все, что я смогла произнести.

– Лечу с тобой во Владивосток, – Алекс продолжал улыбаться. – Я решил, что не стоит отпускать тебя.

Я обвила руками его шею и уткнулась лицом ему в грудь, а он крепко прижал меня к себе.

Я не заметила, как наш самолет начал движение к взлетной полосе, затем, вырулив, начал разгоняться и наконец взлетел. Алекс обнимал меня, поглаживая и теребя мои волосы, а я прижималась к нему. Мы молчали, он ничего не объяснял, а я не спрашивала. Мне ничего и не надо было, только знать, что он рядом, ощущать его рядом, его запах, тепло его тела, слушать биение его сердца. Все горе и отчаяние последних часов улетучились, испарились, исчезли, освобождая от своей тяжести мои сердце и душу. Мне стало очень легко и светло, и было все равно, что будет дальше, главное – сейчас он рядом, он не оставил меня, не бросил.

***

Я первая приняла душ, и теперь в ожидании Алекса валялась на кровати, закутавшись в большой мягкий халат и бесцельно щелкая пультом телевизора. Телефон Алекса ожил и задвигался на бесшумном режиме. Он вышел из ванной, прикрыв бедра полотенцем, взял трубку, ответил.

Алекс стоял спиной ко мне и говорил на незнакомом мне языке, очень похожем на немецкий. Я не понимала ни слова из того, что он говорит, но его речь странным образом возбуждала меня. Алекс не успел вытереться как следует, и капельки воды стекали с его волос и, собираясь в дорожки, спускались по спине, замедляя свой бег у края полотенца. Разговор Алекса по телефону в сочетании с этим зрелищем сейчас, когда я пребывала в состоянии восхитительного и нетерпеливого ожидания, вызвал во мне такие чувства, что ждать я больше не могла.

Я отложила пульт и тихонько подползла к нему. Встав на колени и положив руки ему на плечи, я припала губами к его шее там, где заканчивались коротко подстриженные волосы и откуда начинали свой бег капельки воды. Дорожкой из легких поцелуев я стала спускаться вниз, вдоль чуть вогнутой линии его позвоночника, собирая губами пьянящие капли. Руки мои нежно скользили вслед за губами по его мускулистой спине. Алекс стоял не шевелясь. Вот я достигла грани полотенца, и, откинувшись на пятки, прижалась лбом к его пояснице, а руки мои продолжили путь и остановились на его ягодицах. Я опять поднялась на колени и потерлась носом, лбом и волосами о его спину между лопатками. Рука моя бесцеремонно проникла под полотенце на его бедрах, двинулась вперед и тут же достигла своей цели. Алекс замер, отключил телефон, бросил его на кушетку у кровати. Он взял меня за руку, отстранил ее и повернулся ко мне лицом. Я подняла на него глаза. Раньше инициатива всегда принадлежала Алексу, и я, затевая эту игру, честно говоря, не знала, как он отреагирует. Когда он поворачивался, полотенце не удержалось на его бедрах и соскользнуло вниз. Оперевшись руками о кровать, чуть приоткрытыми губами я потянулась к тому, что теперь находилось на уровне моего лица, уже готовому к ласкам. Алекс остановил меня, хрипло произнеся:

– Не надо…

Он никогда не заставлял и не просил меня делать это. Я взглянула на него снизу вверх глазами, в которых, я уверена, ясно читалось мое желание.

– Я хочу…

Кончиком языка я коснулась его. Руки Алекса, лежавшие на моих плечах, переместились на затылок и, зарывшись в волосы, чуть сжали их.

Алекс не давил на меня, стоял, почти не шевелясь, и позволял мне делать то, что я считала нужным, он лишь тихонько постанывал. Конечно, особого навыка в таких делах у меня не было, хотя кое-какой опыт имелся. Но в тот раз и я, и мой партнер были пьяны, и я, лишенная всякой инициативы, только давилась от грубых настойчивых проникновений. Лично мне все это не доставило тогда никакого удовольствия, и вряд ли я могла предположить, что захочу повторить такое еще когда-нибудь.

Сейчас все было абсолютно по-другому. Я получала истинное наслаждение, доставляя удовольствие любимому.

Когда я почувствовала, что Алекс готов кончить, от вдруг оторвал меня от себя, несильно потянув за волосы. И, подхватив как пушинку, легко поднял вверх и насадил на себя. Я крепко обхватила его бедрами, руками обвила шею. Алекс стоял, чуть расставив стройные сильные ноги и слегка выгнувшись назад. Держать меня и двигаться в таком положении не доставляло ему никаких сложностей. Ртом он поймал сосок моей левой груди. Несколько сильных толчков, и он кончил, но не выходил из меня и продолжил двигаться, пока я, выгнувшись назад на вытянутых руках, упираясь ему в плечи, тоже не кончила.

Не разжимая объятий, мы упали на кровать, и Алекс с новой силой начал двигаться во мне. Я, теперь уже имея опору, могла двигаться в такт ему, вытянув одну ногу и обхватив его другой. Я притянула голову Алекса, и он прижался лбом к моей груди.

Потом мы лежали рядом. Алекс развернул меня спиной к себе, зарывшись лицом в мои волосы. Я пыталась восстановить дыхания, а его пальцы не спеша прогуливались по моему влажному от пота телу, по-хозяйски проникая в самые потайные местечки. Вскоре новая волна желания нахлынула на меня, и я сжала бедра, не желая выпускать руку Алекса, но он вытащил ее и, чуть помедлив, его пальцы проникли в меня сзади снизу; я вскрикнула. Он, раздвинув мои ягодицы, вошел, и почти сразу все внутри меня, сжавшись на секунду, взорвалось черными волнами экстаза, я вскрикнула и застонала от удовольствия.

В ту ночь он приснился мне впервые. Человек или, скорее, существо, принятое моим подсознанием за человека – сущность, темная и размытая. Она надвигалась на меня, принимая облик фигуры в длинном одеянии с глубоким капюшоном. И чем ближе она приближалась, тем сильнее завладевало мной чувство угнетающего ужаса. И вот она уже совсем близко, гигантская, зияющая черной пустотой в капюшоне, нависла надо мной, разглядывая, изучая меня. Я резко проснулась, как будто что-то насильно вытолкнуло меня из сна, защищая от ужаса, готового поглотить меня полностью, завладеть моим разумом. Я долго не могла прийти в себя. Лежала, боясь пошевелиться, глядя в темноту, пока не осознала, что Алекс рядом. Прижалась к нему, он обнял меня сквозь сон, и я успокоилась.

Шла третья неделя с тех пор, как я вернулась домой. Вернее, мы – я вместе с так внезапно и стремительно появившимся в моей жизни любимым человеком, «мужчиной моей мечты», как говорила Кэрри Брэдшоу, героиня когда-то популярного сериала.

Теперь я точно знала, что такое быть счастливой. Счастливой без всяких додумок, фантазий, оглядок и прощений. Просто жить каждым мгновением, наслаждаясь жизнью, заполненной присутствием любимого мужчины. Слишком идеально, нереально, но, тем не менее, сейчас осуществимо для меня.

Мой с детства знакомый город, тысячу раз исхоженные места – все стало другим с появлением Алекса. Как будто я проснулась от многолетнего сна, очнулась и начала жить.

Мы никогда не обсуждали будущее, не говорили о том, что будет дальше. Алекс не заводил разговоров об этом, а я ничего не спрашивала. Не из-за страха того, что могу услышать в ответ, а потому что чувствовала, что на эту тему сейчас говорить не надо.

***

Меня разбудил голос Алекса. Он говорил по телефону. Ни слова не понимая, я могла лишь улавливать его интонацию. Сначала он отвечал мрачно, потом раздраженно, а затем, крикнув что-то, отбросил телефон. Я подползла к нему поближе. Он повернулся ко мне, погладил по щеке и поцеловал.

– Что-то случилось?

– Нет. Просто я слишком надолго оставил свои дела, и мне все чаще стали напоминать об этом.

Мое сердце сжалось в предчувствии беды.

– Я должен ехать, – голос Алекса прозвучал тихо и глухо, но мне показалось, что задрожали стены. Конечно, я всегда знала, где-то глубоко-глубоко в своем подсознании, так глубоко, куда я смогла затолкать это знание, что рано или поздно что-то должно случиться, что перемены неизбежны. Но все равно, это было так невыносимо ужасно. Конец счастью, конец всему.

Я молчала, но знала: Алекс прекрасно понимает мое состояние. Он приподнялся, облокотясь на подушку.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты нужна мне, и я хочу, чтобы ты была рядом.

Он не дал мне ответить, хотя я и не собиралась, потому что от неожиданности как будто позабыла все слова и молча смотрела на него, не веря услышанному.

– Доверься мне. Я дам тебе все, поверь, для меня мало невозможного.

Теперь он ждал, глядя мне в лицо.

– Мне нужен только ты рядом.

Алекс улыбнулся, и по его глазам я поняла, что он не сомневался в моем ответе.




Париж


Париж встретил нас занудным моросящим дождиком, и хотя это было самое нелюбимое мною состояние погоды, сейчас оно совсем не портило настроение. Такси довольно быстро домчало нас от аэропорта до городских улиц, где пришлось немного сбавить скорость. И вот, миновав здание Оперы, мы неспешно выехали на Вандомскую площадь и почти сразу остановились перед отелем «Ритц».

Поспешивший к нам, но при этом не растерявший ни капельки своего достоинства швейцар открыл передо мной дверь такси, портье подхватил чемоданы.

Я уже почти привыкла к образу жизни Алекса, к неброской роскоши, богатству, дорогим вещам и тому, что он имеет столько средств, чтобы позволить себе это, и была готова к тому, что может меня ожидать. Но все же шикарный номер поразил меня. Здесь были гостиная, спальня, два санузла и огромный гардероб. Вся мебель из дерева, обитая дорогим тисненым бархатом, хрустальные светильники, бронзовые канделябры, картины на стенах, мраморные камины, в общем, роскошь в каждой детали. Еще в номере была просторная терраса с видом на площадь.

К вечеру дождь прекратился, и на короткое время, пока не пришла пора уходить за горизонт, выглянуло солнце. Пока мы ужинали в ресторане отеля, мебель на террасе просушили, принесли шампанское в ведерке со льдом и закуски – разнообразные сыры и фрукты.

Алекс наполнил бокалы. Пузырьки весело лопались за запотевшим стеклом. Чуть влажный воздух доносил до нас запах цветов и зелени.

– За тебя, моя девочка! – бокал Алекса легонько звякнул, коснувшись моего.

Я сидела на мягких подушках кресла, поджав под себя ноги, вдыхая чуть прохладный после дождя воздух и наблюдая за тем, как на площади загораются фонари, а на зданиях включается подсветка. Мы молчали. Алекс глубоко задумался, глядя куда-то вдаль, а я размышляла о том, как стремительно перевернулась моя жизнь: еще какой-то месяц назад я и представить себе не могла, что буду сидеть на террасе роскошного номера дорогого отеля в Париже, а главное, рядом с любимым мужчиной. Еще какой-то месяц назад я была уверена, что перемены в моей жизни уже невозможны.

– Мне нужно будет заняться делами. Я не смогу уделять тебе много времени.

– Ничего страшного, – я сладко потянулась, – я найду, чем себя развлечь здесь, в Париже…

– У тебя будет своя машина с водителем. Он говорит по-русски и отвезет тебя, куда пожелаешь. Ни в чем себе не отказывай, развлекайся, гуляй, ходи по магазинам. Только прошу тебя, будь осторожна и всегда будь со мной на связи.

– Хорошо, – согласно промурлыкала я в ответ и поставила свой бокал на столик, глядя на Алекса. Он усмехнулся. Даже не будь мой взгляд таким выразительным, он все равно бы безошибочно угадал мои желания. Подошел, подхватил меня на руки и внес в комнату, уложил на кровать, склонился надо мной. Я потянулась к нему, протяжно вздохнула в предчувствии наслаждения.

Но Алекс приподнялся, взял меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза:

– Послушай меня, пожалуйста, я говорю серьезно. Очень важно, чтобы я всегда знал, где ты.

– Тебя что-то беспокоит? – я взглянула на него с удивлением.

– Нет, просто я должен быть уверен, что с тобой все в порядке.

– Не волнуйся, – я погладила его по щеке и нежно поцеловала в губы, – я буду очень внимательна и осторожна.

Алекс, убедившись, что я вняла его словам, опять, наконец, склонился надо мной, уже изнемогающей от нетерпения ощутить его прикосновения и ласки.

Утром меня разбудил стук в дверь. Алекс поднялся, накинул халат и, подпоясываясь на ходу, пошел открывать. Принесли завтрак. Официант вкатил сервированный столик и, насколько я поняла, не зная французского, пожелав хорошего утра, удалился. А утро и в самом деле обещало быть хорошим, предвещая чудесный день. Алекс, приняв душ и быстро позавтракав, ушел, поцеловав меня на прощание и напомнив о том, чтобы я всегда была на связи. А я не спешила вставать, обдумывая планы на день.

Алекс нанял для меня машину класса «люкс» с водителем, который говорил по-русски и приезжал по моему вызову. Вручил несколько банковских карт. Я попыталась возразить – все-таки я вполне самостоятельный человек, и у меня есть собственные средства, конечно, более чем скромные на фоне финансовых возможностей Алекса, но их вполне хватило бы на мои нужды, однако Алекс пресек все мои возражения раз и навсегда.

– Я буду обеспечивать тебя полностью, так, как считаю нужным, и будет только так, смирись с этим.

Я не стала возражать, для меня абсолютно не принципиальна финансовая независимость от мужчины, если он решил иначе. Я подчинилась и с радостью окунулась в суетливую и жизнерадостную атмосферу французской столицы.

В это время – в начале лета – Париж утопает в цветах. Весенняя зелень еще молода и свежа. Улицы и площади наполнены благоухающими ароматами. Я, наслаждаясь всем этим великолепием, в первые дни много гуляла, почти не обременяя своего водителя.

Мы жили в самом центре города, откуда в пешеходной доступности были основные достопримечательности и парки французской столицы.

Потом, изучив интернет, я стала намечать более длинные маршруты. Вызывая с утра своего водителя, отправлялась за город. Я посетила Версаль, а прочитав о Шато-де-Мальмезон, доме Жозефины Бонапарт, съездила и туда. Я побывала в поместье Во-Ле-Виконт и в замке Пьерфон. Водитель мой оказался весьма общительным, но без навязчивости, профессионалом в своем деле. Часто он вносил свои корректировки в мой маршрут, предлагая, как можно сделать его более интересным.

Я увлеклась фотографией. Сначала просто снимала на телефон. Потом Алекс, посмотрев мои снимки, подарил мне фотоаппарат, небольшую по размеру, но очень дорогую фирменную цифровую камеру. И мои просто прогулки приобрели смысл. Я снимала, выбирая интересные, как мне казалось, кадры и ракурсы. Это доставляло мне удовольствие.

Экскурсионные поездки я разбавляла шопингом. Адреса магазинов и бутиков мне предоставил Алекс. Все они были брендовыми и очень дорогими.

Каждый день Алекс возвращался вечером, и, если было еще не очень поздно, мы гуляли, взявшись за руки, просто не спеша бродили по улицам, ужинали в уличных кафе или ездили в магазины, где я показывала ему понравившиеся вещи, которые не решилась купить, и он, как правило, одобрял мой выбор. А потом, устроившись на диване в номере, мы рассматривали мои снимки, сделанные днем.

Однажды Алекс вдруг задержался на одной из фотографий, и, взяв фотоаппарат у меня из рук, стал увеличивать фрагмент снимка. На заднем плане был виден человек, совершенно не знакомый мне случайный прохожий. Хотя я старалась делать снимки так, чтобы в кадр не попадали случайные люди, это удавалось не всегда, как и в этот раз. Но почему-то именно этот человек, привлек внимание Алекса.

– Ты встречала его еще где-нибудь?

– Нет, ты его знаешь?

Алекс помедлил минутку:

– Нет, не знаю. Мне показалось, что он мне знаком. Но это не так.

Проходили дни, и, возможно, когда-нибудь это состояние безмятежного роскошного отпуска и надоело бы мне, но не сейчас. Сейчас его омрачало лишь то, что мы с Алексом не так много времени как раньше проводили вдвоем. Но все же мы были вместе. Я понимала, что просто не имею права укорять его в том, что он уделяет мне мало внимания.

Постепенно Алекс стал возвращаться все позже, и я замечала, что все чаще и чаще он выглядит каким-то уставшим и как будто замыкается в себе. Он стал молчаливее. Нет, отношение ко мне не изменилось, оно было, как и прежде, нежное, заботливое, ласковое, но покровительственное. Однако мы реже стали заниматься сексом. Теперь чаще он просто обнимал меня, крепко прижимая к себе, и так засыпал. Я ни о чем не спрашивала. За время нашего знакомства я хорошо усвоила, что спрашивать его не имеет смысла. Если Алекс посчитает необходимым, он сам все расскажет, а если нет – никакие расспросы ни к чему не приведут.

Легкий вечерний ветерок гнал прохладу с Сены. Деревья слегка шевелили листвой, отбрасывая длинные причудливые тени. А я вдыхала волшебный воздух – воздух Парижа. Говорят, он особенный. Его даже запечатывают в металлические бутылочки и продают. Туристы охотно покупают такие сувениры, чтобы увезти домой. Сначала я, конечно, смеялась над этим, как и все здравомыслящие люди. Но прожив здесь некоторое время, я сама вдруг ощутила, что это правда. Воздух Парижа – его нельзя описать, его нужно почувствовать, впитать. Я почувствовала. Может быть, это и есть запах романтики. Хотя, скорее всего, он ощущался так остро и кружил голову лишь благодаря состоянию счастья, в котором я пребывала, счастья находиться рядом с любимым мужчиной, чувствовать его заботу и надежность, утопая в роскоши, которой он меня окружил.

Мы с Алексом сидели за металлическим столиком на улице, через дорогу от набережной Сены. Парижане предпочитают устраиваться не в самом помещении кафе или ресторана, а располагаться именно за такими выставленными прямо на тротуаре столиками. Никого ни капли не смущает, что тротуар при этом зачастую полностью загорожен, и места пройти просто не остается. Прохожие вынуждены пробираться, обходя стулья и столы, заглядывая при этом в тарелки посетителей. Французы, любящие показать себя и просмотреть на других, общительные и вполне жизнерадостные люди, именно в этом видят всю прелесть. А приезжие, не привыкшие к таким неудобствам, пусть привыкают или просто смиряются.

Я доела последнюю каплю божественно вкусного мороженого и отодвинула креманку. Алекс не спеша пил кофе, задумчиво глядя куда-то.

Сегодня мне было не по себе, потому что я явно видела состояние любимого. Сейчас за столиком кафе, в этот прекрасный вечер Алекс выглядел слишком уставшим и подавленным, и я не выдержала. Я больше не могла молча делать вид, что все хорошо и не о чем беспокоиться.

– Алекс, скажи мне, что-то случилось, ты…, – я не успела закончить свою осторожную фразу.

– Тебя это не касается.

Хоть я и не ждала, что он все расскажет мне, он ответил так резко и неожиданно грубо, что я вздрогнула.

– Прости, – голос его стал значительно мягче, и он погладил меня по щеке, – прости, но это действительно тебя не касается. Все в порядке.

Но теперь для меня стало абсолютно очевидно, что все далеко не в порядке. Никогда еще Алекс не повышал на меня голос. Я молчала.

– Давай-ка завтра съездим куда-нибудь вдвоем, только мы с тобой. Во Франции много красивых мест, я покажу их тебе.

– А как же твои дела, ты сможешь оставить их?

– Это не важно. Я хочу побыть с тобой, сейчас это важнее.

Алекс протянул ко мне руку, собираясь опять дотронуться до моей щеки, но вдруг резко ее отдернул. Взгляд его стал напряженным, затем окаменел, зрачки потемнели. Он смотрел мимо меня на проезжую часть. Я обернулась, потому что сидела спиной к дороге. Столик наш стоял почти на самом краю тротуара, и около нас, прямо напротив, остановился большой роскошный тонированный седан. Стекло задней дверцы автомобиля опустилось как раз в тот момент, когда я повернулась, и передо мной в темном прямоугольнике окна предстало лицо мужчины, пожилого, с приятными чертами киношного аристократа. Он улыбался. Но улыбка его была недоброй, в ней явно сквозило какое-то злорадство.

– Алекс, – произнес мужчина, несколько растягивая слова. Из его фразы я поняла только это, потому что остальное он сказал по-французски. Но реплика явно касалась меня, потому что незнакомец несколько раз кивнул в мою сторону и снова улыбнулся уже мне, чуть наклонив голову, как будто в шутливом поклоне. В этот момент из-за плеча мужчины в глубине салона показалось еще одно лицо. Это было лицо обворожительно красивой женщины – несколько старше меня, брюнетки, с ярко накрашенными губами и громадными глазами в обрамлении густых длинных ресниц. Стрельнув взглядом в меня, она задержала его на моем спутнике, но ненадолго, потому что Алекс что-то не очень вежливо ответил, мужчина рассмеялся, и медленно поднявшееся стекло скрыло его в глубине автомобиля. Вместе с ним исчезла и женщина. Машина плавно двинулась вперед.

– Кто это?

Алекс усмехнулся, помедлил с ответом.

– Один знакомый. – Женщину он совсем не упомянул, хотя я успела заметить, что он прекрасно видел ее.

Алекс поднялся и бросил на стол несколько купюр:

– Идем.

В тот вечер Алекс долго не ложился. Он много разговаривал по телефону, звонил сам, отвечал на звонки. И хотя он не мешал мне, говорил негромко и находился в гостиной номера, я тоже не могла уснуть. Чувство необъяснимого беспокойства не давало сделать это. А когда, наконец, я все-таки задремала, он разбудил меня, довольно бесцеремонно повернув на бок, и сразу без прелюдий вошел в меня сзади. И сделал это так, как будто воспринимал меня лишь как средство удовлетворения своей похоти. Он не причинил мне боль, но мне было неприятно такое отношение. До этого момента ничего подобного он никогда себе не позволял. Я попыталась воспротивиться, но он лишь крепче прижал меня, прошептав в ухо:

– Ничего, девочка моя, потерпи.

Когда он закончил, я отодвинулась от него, и лежала спиной к нему, не поворачиваясь. Алекс молчал и больше меня не трогал, хотя я чувствовала, что он не спит. Через некоторое время он сказал:

– Нашу поездку по Франции придется отложить.

Я ничего не ответила ему. Но он и не ждал, что я что-то скажу.

В эту ночь мне опять приснилась пугающая фигура в плаще с капюшоном. Колеблющийся в какой-то дымке силуэт стоял, как будто изучая меня, а потом просто растаял. На этот раз я не испытала такого всепоглощающего ужаса, хотя неприятное чувство дискомфорта присутствовало.

Алекс проснулся рано. Поцеловал меня, нежно коснувшись губами, и ушел, не дожидаясь завтрака. Я больше не спала, но встала только, когда официант постучал в дверь и вкатил тележку с едой.

После завтрака я спустилась вниз и, миновав вестибюль, вышла на улицу. Яркое утреннее солнце растопленным золотом заливало все вокруг, радуясь, вопреки моему настроению. День обещал быть чудесным, хотя погода в Париже меняется очень стремительно и несколько раз за день.

Швейцар как всегда приветливо улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Остановилась, размышляя, куда направиться. Ехать никуда не хотелось, вернее, не хотелось ни с кем общаться, что было бы неизбежно в машине с водителем; но еще меньше хотелось оставаться в номере.

Я ступила на тротуар и остановилась, оглядываясь. Немного подумав, двинулась в сторону парка Тюильри. Там можно просто посидеть, наслаждаясь запахом цветов.

Посижу, подумаю. Иногда можно позаниматься и этим, тем более что я давно этого не делала. И не показатель ли это того, что все хорошо и просто нет причин усложнять себе жизнь самокопанием и размышлениями? Но что-то произошло, что-то, что изменило все. И хотя Алекс утверждал, что меня это не касается, коснулось этой ночью. Никогда раньше Алекс не позволял себе делать что-либо, что было бы неприятно мне, а сейчас позволил, просто воспользовался мною, чтобы снять свой стресс. И это было обидно. Но, с другой стороны, не сгущаю ли я краски?

Казалось, сама природа, словно сжалившись надо мной, прервала этот безрадостный поток моих мыслей. Заморосил мелкий занудный дождик, на который я сначала пыталась не обращать внимания. Но когда вымокла лавка, на которой я сидела, игнорировать его стало невозможно. Я поднялась и побрела, сама не зная куда.

Я просто шла вперед, не замечая, куда иду, и ноги сами принесли меня к стеклянной пирамиде входа в Лувр, и вот я уже на эскалаторе. Очнулась я, стоя с аудиогидом и планом музея в руках.

Я не собиралась идти в музей. Однажды я уже побывала там. Толпы людей, в основном азиатских туристов, и беготня за гидом, который, казалось, пытался не показать нам самое интересное, а пробежать как можно большее расстояние, полностью разрушили у меня все впечатление от шедевров и лишили желания когда-либо снова вернуться сюда.

Но сейчас как будто какая-то невидимая сила управляла мной, влекла, создавая беспрепятственные условия. Я, видно, была в полной прострации, когда покупала билет – я абсолютно не помнила этого.

Тем не менее я здесь, и раз уж так, решила посмотреть залы древнего Египта. Когда-то эта тема очень увлекала меня.

Я довольно долго бродила среди каменных глыб с высеченными на них письменами, сфинксов, статуй фараонов и египетских богов, развешанных на стенах под стеклом религиозных текстов, коллекций всевозможных саркофагов и предметов быта древних египтян, не останавливаясь около мумий. Сполна насладившись духом могущества и таинственности, я не спеша отправилась дальше. Еще пребывая под впечатлением следов некогда величайшей цивилизации древности, в других залах я лишь ненадолго задерживалась взглядом на картинах и скульптурах и не заметила, как вдруг оказалась в маленьком темном зале с единственной витриной посередине.

За стеклом в витрине на черном бархате лежал фрагмент пластины с неровным, словно обломанным краем с левой стороны. По мягкому мерцанию я предположила, что пластина золотая.

– Очень мало, кто заходит в эту часть музея, особенно в этот зал.

От неожиданности я вздрогнула, обернулась и увидела, как в зал вошел невысокий аккуратненький старичок. Он подошел почти вплотную к витрине.

– Это очень старинная вещь. Хотя она кажется не такой красивой, как другие, люди не осознают до конца ее значимость и ценность… Но это и хорошо… – старик замолчал и погрузился, казалось, в глубокие раздумья.

Говорил он по-русски, что лишь немного удивило меня. Я не до конца была уверена, что его монолог предназначался мне, не понимала его смысла и ощущала какое-то странное чувство дискомфорта и беспокойство. Я собралась тихонько улизнуть, но он вдруг заговорил вновь, повернувшись ко мне:

– Здесь почти никого не бывает, совсем редко, кто заглядывает… Но ведь ничего не происходит случайно, разве не так?

– Да, наверное, – протянула я, уже полная решимости удалиться, – вы извините, но мне пора, – и я повернулась к выходу.

– О, конечно. Вас, наверное, ждут, но все-таки, почему вы зашли сюда?

Я хотела объяснить этому довольно симпатичному старичку, что абсолютно случайно забрела в этот зал, но заметила, что он смотрит на меня очень странным пристальным взглядом, и лишь сказала, отступая к выходу:

– Мне в самом деле пора.

От его взгляда мне стало совсем неуютно. Старик, как будто опомнившись, засуетился, шаря по карманам своего пиджака. Он торопливо заговорил:

– Позвольте сделать вам маленький подарок, мне так приятно было встретить вас здесь, и я хочу оставить вам эту вещицу на память об этом… месте.

Он улыбался, поспешно роясь в своих, казалось, бездонных карманах. Все-таки он очень странный, этот человек. Я потихоньку отступала к выходу, подсознательное чувство подсказывало мне, что надо уйти, но я не хотела оскорбить этого старого человека – повернуться и молча оставить его. Старик наконец извлек свою сжатую в кулак руку из кармана и, развернув ее ладонью вверх, раскрыл. Моему взору предстало тускло поблескивающее в полумраке зала украшение на цепочке из мелких витых колечек. Это был небольшой филигранный цилиндр примерно сантиметра четыре в высоту и около сантиметра в диаметре. Он был, казалось, соткан из тончайших металлических нитей, переплетающихся между собой в витиеватом узоре. Внутри цилиндр был полый. Вещь выглядела очень красивой и изящной. Мне показалось, что металл, из которого выполнено украшение, это золото, но точно сказать я не могла.

– Возьмите, прошу вас, – старик протянул мне свое сокровище.

– Нет, – я решительно покачала головой, – нет, спасибо…

Я ничего не беру у незнакомых людей. Может, это предрассудки и излишнее суеверие, но для меня это правило, не помню, откуда зародившееся в моем подсознании, но я всегда четко следую ему.

Старик засмеялся:

– Я понимаю, не стоит беспокоиться, эта вещь вовсе не драгоценная, – он шагнул ближе ко мне, – вовсе не драгоценная и не представляет никакого интереса, так, безделица. Но мне было бы очень приятно, если бы вы приняли ее.

Я не собиралась ее брать и раздумывала, как корректнее отказать этому человеку, когда музейную тишину безлюдного зала грубо нарушил резкий звон сигнализации. Он резал слух, ударял по барабанным перепонкам, заставляя зажать уши.

– Наверное, опять учебная пожарная тревога, здесь такое случается, – прокричал старик, – но надо выходить.

Он сунул руку с украшением в карман и знаками велел следовать за ним. Он уверенно шел вперед, и мы довольно быстро выбрались туда, где было светлее и многолюднее – в более посещаемую часть музея.

Паники не было. Люди под руководством смотрителей и охраны спокойно продвигались к выходам. Однако толпа была довольно внушительная, и людской поток разлучил нас со странным старичком. Заметив, что его рядом нет, я испытала облегчение, но вместе с ним и крошечный укор совести. Если бы не он, я бы, наверное, все еще плутала в поисках выхода.

Влекомая потоком разочарованных туристов, которым не дали насладиться знаменитыми шедеврами Лувра, так грубо прервав созерцание его сокровищ, я очутилась на улице, возле стеклянной пирамиды.

Дождь уже закончился, и порывы ветра разгоняли остатки хмурых серых туч, очищая синеву неба. То и дело проблескивало яркое, как будто умытое дождем солнышко. Я вдохнула свежий и чистый, но ставший значительно холоднее после дождя воздух. Раздумывая, куда направиться дальше, я сунула руку в карман куртки. Пальцы тут же наткнулись на то, чего там не должно было быть. Я потянула за тоненькую цепочку и вынула то самое украшение странного старика.

Глядя, как оно тихонько покачивается и сверкает на солнце, я соображала. Каким же образом оно очутилось у меня? Видимо, старик сумел в толчее незаметно подсунуть его в мой карман. Но к чему такая настойчивость в желании подарить мне эту вещь? В душе у меня был неприятный осадок. Я не хотела разгуливать по городу с этим «подарком» и решила оставить украшение в номере, благо отель располагался в двух шагах от Лувра. Вечером расскажу Алексу, он во всем разберется. И я направилась обратно через сад Тюильри к Вандомской площади.

Я шла не спеша, наслаждаясь усилившимся после дождя божественными запахами многочисленных и разнообразных цветов, заполнявших клумбы и газоны. Внезапно что-то, какое-то ощущение, пронзило меня. Настолько сильно, что я физически почувствовала укол в сердце, замерла на месте на секунду и тотчас же обернулась. Я тут же увидела его – без сомнения, источник странного ощущения. Оно исходило от фигуры в странном черном одеянии и в капюшоне, опущенном очень низко, так что лица не было видно. Я вздрогнула – это было видение из моего давнего сна-ужаса. Глаз человека я не видела, но ясно чувствовала впившийся в меня взгляд. Этот взгляд я ощущала всем своим существом, и он имел настолько неприятное, угнетающее воздействие, что мурашки побежали по моей спине. Но при этом я не могла оторваться от него, и он не отводил своих глаз, как будто насильно удерживая меня взглядом. В груди защемило, дыхание сбилось, и сердце пронзила боль. Каким-то невероятным усилием, преодолевая сопротивление, я подняла руку и провела ею по лицу, и в тот же миг все прошло: давление, боль и чувство угнетенности исчезли, как страшное наваждение. Когда я убрала руку, человек исчез. Оглядевшись, я поискала странную фигуру. Людей в парке было не много, и никого похожего я не увидела, как ни всматривалась. Я постояла еще немного, унимая бешено колотящееся сердце, и быстрым шагом направилась в отель. Я твердо решила позвонить Алексу, когда вернусь в номер. То, что произошло, очень не понравилось мне – необъяснимое, но настолько осязаемое.

Прямо у дверей отеля я наткнулась на Алекса, который выходил из машины.

– Что ты здесь делаешь?

И тут же, не дожидаясь ответа, он подхватил меня за локоть и потащил за собой внутрь. Его поведение показалось мне по меньшей мере странным. Алекс был мрачен и всю дорогу до номера молчал. Я поглядывала на него, но тоже молчала. Войдя в номер, он прикрыл за собой дверь.

– Алекс…

Он перебил:

– Я прошу тебя сегодня остаться здесь и больше никуда не выходить. Тебя моя просьба не затруднит?

– Нет, – я пораженно смотрела на него. Впервые он говорил со мной в таком тоне.

В том, что что-то случилось, уже не оставалось никаких сомнений. Такое поведение любимого настолько поразило меня необычностью, что недавнее происшествие на фоне этого уже не казалось мне настолько важным.

– Алекс, что случилось?

Он не отвечал, а смотрел на меня каким-то странным взглядом, прочесть который я не могла, но он мне определенно не нравился. Я подошла к нему, осторожно спросила:

– Я могу знать, что происходит?

– Просто сделай, как я прошу, – ответил он раздраженно.

Я доверяла ему, и раз он сказал сделать это, значит так надо. Но обида на его странную манеру разговора и странное поведение, еще вчерашнее, опять начала одолевать меня.

– Хорошо, конечно. Я никуда не пойду больше сегодня. Я хотела кое-что рассказать тебе. Может, пообедаем вместе?

Я потянулась к нему и коснулась его руки. Он вдруг показался мне каким-то чужим и отстраненным, и мне захотелось прикоснуться к нему, чтобы избавиться от этого чувства. Но он довольно грубо стряхнул мою руку и отошел.

– Нет, мне надо идти. Еду закажи в номер. И ночевать я не приду. Не звони мне, я сам позвоню. И никуда не выходи…

Когда за ним захлопнулась дверь, я все еще продолжала ошарашено стоять посреди гостиной нашего номера, пытаясь осознать смысл этих нескольких брошенных им коротких фраз. Алекс вел себя со мной так, как будто я досаждала ему и раздражала. Я что-то сделала не так? Что такого могло случиться, что вдруг так изменило его отношение ко мне? Объяснений этому у меня не было.

Терзаемая мрачными мыслями, уснула я поздно. Алекс, как и сказал, ночевать не пришел. Первый раз почти за месяц я спала одна на этой громадной кровати, которая без него уже не казалась такой уютной. Было очень непривычно не ощущать его рядом. К тому же непонимание происходящего просто сводило меня с ума.

Проснулась я тем не менее тоже поздно. Завтрак уже принесли, и я ела, взяв поднос с едой в постель. Круассаны, от которых я обычно была без ума, казались сегодня мне пресными и безвкусными, кофе горьким. Я включила телевизор, чтобы хоть как-то развеять гнетущую тишину, царившую в номере.

За мельтешащими на переднем плане людьми, полицейскими машинами с включенными мигалками и захлебывающимся в желании вылить поток «экстренной» информации корреспондентом я отчетливо различила стеклянную пирамиду входа в Лувр. Мне совсем необязательно было обладать знанием французского, чтобы понять: что-то случилось в музее, а именно – ограбление. Картинка на экране сменилась. Люди в белых комбинезонах с одинаковыми чемоданчиками внутри помещений. Опять сменилась – и крупным планом перед моими глазами возникла та самая золотая прямоугольная пластина с неровным краем, единственный экспонат дальнего почти непосещаемого полутемного зала. Диктор продолжал что-то говорить, экспозиция опять сменилась, а я сидела, сжимая в руках чашку с кофе. Как странно: вещь, никому не нужная и неинтересная, по словам того странного старика, оказалась похищенной, и, судя по тому, что больше никаких экспонатов не показывали, украли только ее. Сработавшая сигнализация, и мы, последними вчера покинувшие зал, где она хранилась. Это странное украшение в кармане моей куртки. Я только сейчас вспомнила о нем. Вчерашнее поведение Алекса, горестные мысли непонимания – все это вытеснило случившееся в музее из моей памяти.

Я откинула одеяло, собираясь встать, и в эту минуту открылась дверь – в номер вошел Алекс. Выглядел он все таким же мрачным и невыспавшимся. Я замерла. Он прошел, не говоря не слова. Скинул пиджак, небрежно бросив его в кресло, взъерошил волосы на голове, подошел к столику с остатками моего завтрака и налил себе кофе, сделал глоток и только после этого посмотрел на меня.

– Ты должна уехать.

Словно удар молнии пронзил меня, дыхание остановилось, я замерла.

– Должна уехать? – эхом повторила я.

– Да. Сегодня же. Я закажу билет на самолет и такси.

Я сидела, уставившись на него, и не верила тому, что слышу. Мне казалось, что чья-то безжалостная рука окунула меня в ледяную воду, а затем, не дав передышки, швырнула в огонь, доставать откуда не спешила.

– Ты хочешь, чтобы я уехала? – опять повторила я. Алекс смотрел на меня мрачным тяжелым взглядом, и я вдруг пришла в себя, осознав: он гонит меня, я больше ему не нужна.

– Я могу хотя бы знать почему?

Он молчал.

– Ты ничего не скажешь?!

– Я уже все сказал, – и он просто вышел в гостиную, больше ничего не добавив. Перед глазами у меня все поплыло. Я не могу потерять его! Мне ничего не нужно, только быть с ним! Я хотела все это сказать ему, но знала: раз он закончил разговор – все бесполезно, ничто не изменит его решений. Он достаточно ясно дал понять, что во мне больше не нуждается.

Чувство огромной несправедливости комом застряло в груди, сдавило горло так, что стало трудно дышать. Зачем надо было брать меня с собой в Париж, чтобы так жестоко порвать со мной здесь? Зачем все это, и как понять случившееся? В чем моя вина, что я сделала не так? Все это время, с первых минут нашего знакомства и до этого мгновения, пролетело как на одном дыхании. Я, не задумываясь, бросила все, всю свою прежнюю, возможно, не самую лучшую, но какую-то сложившуюся жизнь, и последовала за ним, с ним. И вот теперь все?!

Отлично себя зная, я понимала, что без обоюдных объяснений своим самокопанием просто сведу себя с ума. Но Алекс не собирался ничего объяснять, бросая меня наедине с моими мыслями. И это было еще более жестоко, чем если бы он просто, например, сказал мне, что я ему надоела. Или что у него есть жена, которая приехала сейчас в Париж, и нашим отношениям пришел конец… или еще что-нибудь, что угодно, но хоть какое-то объяснение его поступка.

Я посидела на постели еще несколько минут, закрыв лицо руками и пытаясь собрать воедино свои мечущиеся мысли. От боли и горечи внутри меня все как будто вымерло. Потом я принимала душ, пытаясь потоками воды остановить потоки слез, складывала чемодан. Я собрала только те вещи, которые привезла с собой, все остальное, купленное здесь, оставила в гардеробе. Возможно, это была просто глупая гордость или попытка мелкой мести, хотя я прекрасно знала, Алекс даже не обратит на это внимания, но я решила: раз я больше не нужна ему, значит и мне ничего от него не надо. Все это время Алекса не было. И когда я уже была готова, он вошел, держа в руках конверты. Он протянул их мне.

– Билеты и документы. На твое имя открыт счет в банке Швейцарии, он будет пополняться регулярно. Я хочу, чтобы ты была обеспечена. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

Билеты я взяла, а второй конверт швырнула на кровать. Меня захлестнула горькая злость.

– Ты, видно, спутал меня с кем-то, мне плата не требуется! – я постаралась придать язвительность своему тону. Получилось плохо, горечь перекрыла ее, но мне было все равно. – Мне от тебя ничего не нужно, ты и так дал мне достаточно много.

Я имела в виду те впечатления, эмоции и чувства, что он подарил мне. А их, наверное, могло хватить на целую жизнь, которая теперь для меня заканчивалась.

– Я так хочу, – голос его звучал твердо. Даже сейчас, избавляясь от меня, Алекс пытался контролировать мою жизнь.

Он повернулся спиной и заметил мой фотоаппарат на тумбочке у кровати, подошел, взял его. Он стоял, держа камеру, как будто разглядывая ее, затем протянул мне:

– Возьми, забери ее.

В его голосе, в этой короткой фразе было столько неожиданной сейчас нежности, что мне вдруг показалось: все еще можно исправить, вернуть. Я попыталась заглянуть в глаза любимому и увидеть в них тот нежный и ласковый, мой любимый взгляд. Но в этот момент дверь в номер бесцеремонно распахнулась и вошла та самая бесподобная брюнетка, которую я заметила за стеклом автомобиля со странным мужчиной, после встречи с которым все так изменилось.

Она уставилась на меня, а я смотрела на нее.

Потом она подошла к Алексу и, ласково проведя рукой по его спине, что-то нежно прошептала ему прямо на ухо. А Алекс вдруг сразу изменился, опять став холодным и чужим. Нет, я ошиблась, ничего не вернуть. С появлением этой женщины все встало на свои места, с такой соперницей не мне тягаться.

– Конечно, такая женщина, Алекс, подходить тебе гораздо больше, – я сказала это очень тихо. Во мне достаточно самокритики, чтобы реально оценить, что я не соперница этой идеальной красотке. Вот и ответ, которого мне так не хватало.

– Ты мог бы просто сказать, я все понимаю и не стану мешать. Я не собираюсь цепляться за тебя.

Две пары глаз были прикованы ко мне, Алекс все еще держал в руках фотоаппарат. Подхватив за ручку свой чемодан и ни слова больше не сказав, я вышла из номера.

Такси уже ждало меня у дверей отеля. Водитель погрузил чемодан, швейцар распахнул передо мной дверцу машины.

Я сидела, прижавшись лбом к стеклу, и глотала слезы. Я чувствовала себя такой маленькой и совсем одинокой, выброшенной и никому не нужной. Ужасное чувство, выжигающее изнутри.

Это была сказка с первых минут нашего знакомства, великолепная мечта, воплотившаяся вдруг в реальность. Наслаждаясь каждым мигом этой сказки, я забыла, как порой жестоко спрашивает с нас судьба за такие минуты счастья. И вот так неожиданно все рухнуло, разбилось на мелкие осколки, разбив при этом и мое сердце, которое теперь болело, и не так, как пишут об этом в красивых романах, а настоящей осязаемой болью сдавливая грудь, мешая дышать. Хотелось рыдать, кричать во все горло, но я не могла себе позволить этого и лишь тихонько всхлипывала, глотая слезы. Я пыталась разжечь в себе злость на Алекса, надеясь заглушить этим боль. Ведь это он просил меня ехать с ним, хотя, конечно, совсем не упрашивал, а, как всегда, просто принял решение, даже не сомневаясь, что я соглашусь. Приручил меня к себе, поиграл и выставил за ненадобностью, встретив новую или старую подружку, ничего не объясняя мне, так грубо и равнодушно после всего того, что было между нами.

Но возможно, все это так значимо только для меня, а для него – нет. Ведь на данный момент я все так же, как и при нашей первой встрече почти ничего не знаю о нем, о его жизни и его делах. Только тайн и загадок стало больше. Алекс не посвящал меня в свои дела, не впускал по-настоящему в свою жизнь.

Но гордость моя, как и достоинство, молчала, не желая помочь мне, злорадно усмехаясь где-то в глубине души. И я вдруг поняла, что мне все это безразлично, я просто хочу быть с ним рядом, быть частью этой его странной, непонятной мне жизни. Даже измену я простила бы ему, если бы в этом было дело! Но Алекс ничего не говорил, не оправдывался, не объяснял, и я чувствовала, что причина нашего разрыва кроется в чем-то другом. Но в чем – я не понимала. Горе и отчаяние с новой силой захлестнули меня.

Так уже было! При первом нашем расставании. И уже тогда, будучи знакома с ним всего каких-нибудь пару-тройку дней, я знала, что жить без него не смогу. Только просто существовать. Горе мое, конечно сильно, и осознание того, что я не в силах что-либо изменить, давит и угнетает меня, но до тех пор, пока я буду просто знать, что Алекс есть где-то на одной Земле со мной, я буду пытаться жить ради воспоминаний о нас. Это неправильно – настолько быть привязанной к кому-то, зависеть физически. Но я не могла изменить этого ни раньше, ни сейчас.

Я ясно понимала, что если продолжу и дальше копаться в своих мыслях, то просто сойду с ума. Сейчас ни к чему хорошему это не приведет. Все случившееся надо обдумать, но позже. Я попыталась выкинуть грустные мысли из головы и сосредоточиться на мелькавших за окном пейзажах.

Вернувшись из мира своего горя к действительности, я вдруг поняла, что едем мы не в аэропорт. Я всегда отличалась тем, что не способна была как следует запомнить дорогу, которой пользуюсь не часто, но сейчас сомнений у меня не было: мы едем не туда. Я помню, что сначала через город, потом поля, которые должны остаться слева, и там уже совсем недалеко до аэропорта. А за окнами такси сейчас мелькали поля по обе стороны трассы. Да и по времени, с учетом того, что пробок почти не было, мы должны были уже быть на месте.

– Куда мы едем? Куда вы меня везете? – я пыталась подавить зарождающиеся где-то внутри меня назойливые нотки паники и даже не обратила внимания, что говорю по-русски. Шофер, естественно, не ответил мне, лишь глянул через зеркало заднего вида.

Рука моя непроизвольно потянулась к телефону в кармане. Я еще точно не решила, что собираюсь сделать, как вдруг машина резко затормозила, да так, что я полетела вперед и, если бы не выставила руку, то ударилась о спинку переднего сидения. Водитель перегнулся и вырвал у меня телефон. Я опешила от неожиданности, а он с размаху ударил меня по лицу, и я отлетела назад.

– Давай без глупостей, а то получишь еще, – произнес он на чистом русском языке.

«Еще» я не хотела, поэтому затихла, забившись в угол подальше от него и приложив руку к разбитой губе. Убедившись, что я сижу тихо и ничего не предпринимаю, водитель отвернулся, и мы двинулись дальше. Я осторожно, стараясь не привлекать его внимания, нащупала ручку на дверце и попыталась открыть ее. Меня даже не волновало, что едем мы уже довольно быстро. Естественно, дверь не поддалась.

– Можешь не стараться, двери заблокированы. Открыть можно только снаружи.

Он все же заметил мои тщетные попытки.

Через несколько минут я смогла убедиться в его словах. Мы остановились на обочине рядом с другой машиной, из которой вышли три человека и уселись к нам, двое по бокам от меня, третий впереди, рядом с шофером. Мы тронулись. Сидевший рядом со мной положил мне руку на затылок и пальцами надавил на какую-то точку у основания черепа. Я потеряла сознание.




Макс


Я лежала на широкой кровати в очень светлой и солнечной комнате. Свет лился через большое окно без штор. Чуть сбоку от себя я увидела дверь, которая вела в соседнее помещение и не была закрыта. Там находились люди, были слышны их голоса, мужские. Они переговаривались и посмеивались. Я приподнялась и села на кровати, не понимая, что происходит; голова болела. Я почувствовала, как накатывают волны страха и по телу поднимается дрожь. Один из мужчин мелькнул в дверном проеме, остановился, заметив, что я смотрю на него, и вошел.

– Наша красавица проснулась, – объявил он, подошел ко мне и, схватив рукой за волосы, дернул. От боли у меня выступили слезы.

– Ну что же, – сказал незнакомец, чуть ослабив хватку, – самое время прояснить ситуацию. Слушай меня внимательно, девочка, если ты будешь умницей и будешь делать то, что тебе скажут, все будет хорошо. Только будь послушной, – он осклабился и опять чуть дернул меня за волосы, но не так сильно, как первый раз.

– Договорились?

Я кивнула – как можно не согласиться? Он отпустил меня, и его рука легла на мою шею. Он поглаживал меня, но эти прикосновения были мне неприятны, и я попыталась отстраниться.

– Кто вы, что вам нужно… – я не успела закончить, получив такую затрещину, что упала. Застыла от неожиданности и боли, а он опять схватил меня за волосы, далеко назад запрокинув голову.

– Вот тебе первый урок: говорить можно только, когда позволят, и делать то, что говорят! – он еще раз тряхнул меня.

Я всхлипнула, хотела возразить, но говорить боялась: повторять «урок первый», как и узнавать другие, я не хотела.

– Так-то…

Я увидела прямо перед собой его слащавую улыбку и похотливый взгляд, заскользивший по моему телу.

– У нас еще есть время, – произнес мой мучитель. Сомнений в его намерениях у меня не оставалось. Внутри все похолодело. Если я опять попытаюсь вырваться, то он изобьет меня. Мужчина встал коленом на кровать и придвинулся ко мне ближе, но вдруг отстранился.

– Макс?! – он обратился к человеку, которого я не сразу заметила. Видимо, он появился только что.

Мужчина стоял, небрежно облокотившись плечом о дверной косяк, сложив руки на груди, и как будто безучастно наблюдал за происходящим.

– Мы ждали тебя позже, – произнес тот, что издевался надо мной.

А я замерла, глядя на вошедшего незнакомца. Его рост, фигура, стать, та легкая пренебрежительность в движениях, хорошо ощутимые сила и властность во всем его облике – все это неуловимо, но совершенно определенно напоминало мне Алекса. Волосы мужчины были темнее, чем у Алекса, но так же коротко по-спортивному подстрижены, он был так же гладко выбрит, у него были такие же темно-серые глаза. У меня складывалась впечатление, что я вижу двойника Алекса, но не столько по внешности, сколько по ощущениям, которые я испытывала, разглядывая его. Он внимательно смотрел на меня, чуть прищурив глаза, как когда-то, сто лет назад, Алекс в парке Петергоф. Я пыталась избавиться от наваждения, уверяя себя, что все это мне лишь мерещится от страха и после пережитого шока. Однако это было весьма слабое объяснение, которое не спасало от ощущения дежавю.

– Идем, – коротко произнес Макс, обращаясь к мужчине, и, отделившись от стены, вышел.

Я опять осталась одна в комнате. На этот раз они заперли дверь. Посидев какое-то время на кровати, я встала и подошла к окну. Пейзаж за ним ни о чем не сказал мне: деревья, поля и раскиданные вдалеке аккуратные домики. Я не смогла даже определить, в какой стране нахожусь – еще во Франции или, может, уже где-то в другом месте. Расстояния в Европе маленькие, и за то время, что я была без сознания, меня могли увезти куда угодно. Но, в сущности, какая разница, где я сейчас, понятно, что все еще за границей. А вот почему? – это интересовало меня больше.

Я подергала ручку на двери, но она не поддалась, оставаясь плотно запертой, отошла от окна и продолжила обследовать комнату. Кроме большой кровати с двумя пустыми тумбочками по обе стороны от нее, здесь больше ничего не было, поэтому мое обследование закончилось быстро и безрезультатно.

Я вернулась на кровать и, свернувшись клубочком, попыталась проанализировать ситуацию. Результат был нулевой, я не понимала, что происходит, как и почему я попала в эту историю, кто эти люди и что им надо от меня. Возможно, меня похитили, чтобы потребовать выкуп. С Алексом в Париже мы жили в очень дорогом отеле, и это могло привлечь внимание ко мне. Если это так, кому они предъявят требование о выкупе? Конечно, Алексу. Но после того, как он выгнал меня, будет ли это его интересовать или ему теперь все равно?

Из-за всех этих безрезультатных раздумий усилилась ноющая боль в голове. И напрашивался только один вывод – это как-то связано с Алексом. Или… Я вздрогнула, или с той странной историей с украшением! Та самая куртка, в кармане которой оно лежало, сейчас была на мне. Я сунула руку в карман – кулон преспокойно лежал на месте. Значит, дело не в нем, иначе меня бы давно уже обыскали и допросили. Я опять задумалась. Но и к делам Алекса я не имею никакого отношения. Он никогда ни во что не посвящал меня, ничего не рассказывал, даже не намекал. Но, с другой стороны, откуда этим людям знать, что я не причастна ни к чему. Лишь масса вопросов без ответов. Придется просто ждать, что будет дальше.

Ко всему прочему из моей раскалывающейся головы никак не выходил этот человек – Макс. Все-таки что-то в нем вызывало во мне странные чувства, определить которые я пока никак не могла.

Я вдруг снова осознала, что я больше не с Алексом, он выгнал меня, и я ему больше не нужна. Сердце заныло. Страх и неизвестность на некоторое время вытеснили боль и отчаяние от нашего расставания, но теперь они опять возвращались. Я с силой укусила костяшки пальцев, собранных в кулак. Не думать сейчас об этом! Есть проблемы важнее.

Не знаю, сколько прошло времени, но я вдруг почувствовала самую естественную физическую потребность, мне захотелось в туалет. И если раньше я старалась гнать от себя это желание, теперь оно стало навязчивым и всепоглощающим.

Ждать, когда кто-нибудь заглянет ко мне, уже не было сил и, превозмогая страх, я подошла к двери и тихонько нажала на ручку, хотя прекрасно знала, что она заперта. Прислушалась и, ничего не услышав, осторожно постучала. Дверь тут же открылась, на пороге стоял мой старый знакомый «учитель». Он вопросительно смотрел на меня.

– Мне нужно в туалет…

Он, отступил, приглашая меня выйти.

Помещение туалета не предоставило мне ни единого шанса изменить мое положение, и мне не оставалось ничего другого, как закончив свои дела, вернуться обратно в коридор, где меня ждал мой провожатый. Жестом он приказал мне идти в комнату, сам двинулся за мной. Зашел вслед за мной и прикрыл дверь. Я стояла, боясь повернуться к нему лицом: я очень хорошо понимала, чего он хочет.

– Теперь нам никто не помешает…

Ужас поднимался от кончиков пальцев на ногах до самой моей макушки, перебегая мелкими мурашками и вызывая во мне дрожь. Я все так же не оборачивалась к нему, а он подошел ближе и, схватив меня за шею, одним сильным движением толкнул на кровать. Я упала лицом вниз, тут же попыталась перевернуться, но он не дал, вжимая меня в жесткий матрас.

Я ощущала на себе его дыхание, испытывая омерзение от чужих запахов и прикосновений. Он сам перевернул меня. Я хотела закричать, но широкая ладонь грубо зажала мне рот. Он навалился на меня всем телом, коленом раздвигая мне бедра. Я извивалась, пытаясь вырваться и, наконец, согнув ногу, собрала все свои силы и ударила его, попав прямо в пах. Он выпустил меня и, скорчившись пополам, отполз, постанывая. Я вжалась в стену у изголовья кровати и с ужасом смотрела, как он, продолжая корчиться, испепеляет меня полным ненависти взглядом. Я даже забыла, что нужно закричать, а он, разогнувшись, дернул меня за ногу и подтащил к себе. В руках у него неизвестно откуда появился шприц и, сдернув с него колпачок и прижав меня весом всего своего тела, он воткнул иглу мне в плечо через ткань куртки. Я закричала. Но боль от укола иглы тут же сменилась другой, огнем разливающейся по моему телу, я опять закричала, но он снова рукой зажал мне рот, почти не давая мне дышать.

Я почувствовала, как тело мое немеет и перестает меня слушаться, я теперь не способна была пошевелить даже пальцем, крик застыл в горле. Он удовлетворенно хмыкнул:

– Так-то лучше, правда? – и навис надо мной, его руки, теперь обе свободные, принялись шарить по мне, проникая под одежду. Его прикосновения обжигали меня, усиливая боль. Но больше он ничего не успел сделать. Кто-то одним сильным движением оторвал его от меня и отшвырнул назад. Это был Макс.

Он подошел, взглянул на меня. Я не могла шевельнуться и только судорожно прерывисто дышала, при любой попытке движения все мышцы моего тела, даже те, о которых я раньше не подозревала, отзывались ноющей всепоглощающей болью, сознание, тем не менее, оставалось ясным.

Мой насильник поднялся на ноги, что-то бормоча себе под нос. Макс повернулся и, схватив одной рукой за ткань свитера на его груди, приблизил его лицо к своему и прошипел:

– Приказ не сметь ее трогать был тебе не ясен? Или ты решил, что тебя это не касается?

– Макс, она сама…

Макс чуть отвел сжатую в кулак правую руку назад и нанес такой удар по лицу несчастного, что он, вышибив спиной дверь, вылетел наружу.

Боль в моем теле стала постоянной и сильной, жутко болела голова, тошнило. Я лежала, стиснув зубы и закрыв глаза, и не могла сдерживать стоны. Вдруг я почувствовала, что Макс, аккуратно приподнимая меня, начинает раздевать. Сопротивляться я не могла, но я и не в полно мере осознавала, что происходит, потому что от этой непереносимой боли стало затуманиваться сознание.

Макс раздел меня полностью, доставляя при этом невероятные мучения, потом завернул в простыню, поднял с кровати и понес куда-то. Оказалось – в душ. Я поняла это, когда он затолкал меня, не выпуская из своих рук, завернутую в простыню, под холодные струи воды. Сама я стоять не могла, и он крепко держал меня за талию. Я повисла не его руке. Струи, падая мне на голову и на спину, обжигали холодом, моментально намокшая простыня облепила меня, я захлебывалась и замерзала. От холода я начала трястись, зубы у меня стучали. Я, собирая остатки своих ничтожных силенок, попыталась вырваться. Зачем он так мучает меня! Если я не умерла от боли, умру от холода! Но он, лишь сильнее прижал мою голову вниз. И вдруг я поняла, что боль отступает, успокаивается и затихает, этот мокрый холод вытесняет ее. Я смогла уже вытянуть руки и упереться ими в стену, и стояла уже сама, а не висела на его руке, он только поддерживал меня, но вырваться не давал.

Наконец экзекуция была закончена, Макс выключил воду. Я тряслась от холода, зубы стучали так, что, наверное, было слышно. Макс вытащил меня из душа, снял облепившую меня промокшую насквозь простыню и завернул во что-то сухое, что тоже моментально вымокло. Он слегка потер меня и, подняв на руки, отнес обратно в комнату, где уложил на кровать, укутал одеялом. Мне стало теплее, боль ушла, но я все еще чувствовала слабость. Я лежала, продолжая трястись, и смотрела, как Макс, сняв свою мокрую футболку, вытирается полотенцем. Я вдруг ощутила жуткую жажду.

– Я хочу пить, пожалуйста, – голос у меня был слабый и тихий, но Макс, стоявший ко мне спиной, тотчас обернулся.

– Нет, пить пока нельзя.

Если боль и холод не убили меня, то жажда точно убьет, потому что как только она, робко дав о себе знать, поняла, что ее заметили, то полностью завладела мной. Пить хотелось неимоверно.

– Пожалуйста, – с мольбой попросила я.

Макс принес пластиковую бутылочку с водой, отвинтил крышку и поднес мне, я потянулась, приоткрыв рот, но он, легонько надавив на мою нижнюю челюсть, прикрыл мне его и лишь смочил губы парой капель.

– Все. Потерпи пока.

Стало чуть легче, чуть-чуть, но больше он не дал. Накрыл меня вторым одеялом и вышел, забрав бутылку. Он не стал запирать дверь, наверное, был уверен, что сил у меня недостаточно, чтобы что-то сделать. Так оно и было. Я, наконец, согрелась, но слабость совсем одолела меня и вскоре я провалилась то ли в сон, то ли в забытье.

В себя меня привели несильные похлопывания по щекам. Мне это не понравилось, я хотела спать и хотела, чтобы меня оставили в покое. Но они не оставляли. Я открыла глаза и увидела перед собой Алекса. Я часто заморгала глазами, не веря тому, что вижу, и, как оказалось, правильно, что не поверила. Это был Макс. Я вспомнила, что со мной произошло.

– Вставай, одевайся.

Я послушно поднялась, голова закружилась, поэтому пришлось несколько секунд посидеть. Затем откинула одеяло и только тогда вспомнила, что абсолютно голая. Поспешно прикрылась одеялом, но подумала, какая это глупость: у Макса было достаточно времени и возможности рассмотреть меня. Но поймав мой взгляд, он вышел. Одежда моя лежала на кровати. Слабость не отпускала. Теперь я понимала, почему Макс не позволял мне вчера напиться вдоволь: меня тут же вывернуло бы наизнанку, до того сильным было ощущение тошноты. Руки и ноги свои я ощущала так, как будто они выходили из состояния онемения, еле слушаясь меня. Голова кружилась. Когда я наконец кое-как с большим трудом оделась и была готова, меня вывели на улицу и усадили в машину.

Все дальнейшее я осознавала плохо. Отключилась почти сразу, как только оказалась в машине. Пару раз, выныривая на короткие мгновения из глубины забытья, я видела лишь что-то мелькающее, проносящееся за окнами автомобиля. Когда я почти пришла в себя, начиная понемногу воспринимать действительность, перед моим лицом возник шприц. Я, в ужасе от воспоминаний о прошлом уколе, забилась в самый угол сиденья в слабенькой попытке возразить, но меня прижали, вытянув левую руку, закатали рукав и вонзили иглу. Видимо, это был все же другой укол, потому что кроме боли от иглы я ничего больше не почувствовала, просто тут же потеряла сознание.

В очередной раз очнулась я на узкой жесткой койке у стены в качающемся помещении. Мне понадобилось время, чтобы осознать, что пляшущие на полу и стенах солнечные зайчики – это блики от воды за круглыми окнами – иллюминаторами, а помещение в самом деле раскачивается, и все это говорит о том, что я нахожусь уже на идущем куда-то судне. Поняв это, я не испытала ни удивления, ни страха, а опять заснула, вернее, провалилась в пустоту.

Окончательно, так что могла адекватно воспринимать действительность, я пришла в себя, лежа на большой кровати.

Я приподнялась. Все мои мышцы затекли, но ничего не болело. Я лежала в одежде, но без куртки и без обуви.

Комната была уютной спальней, обставленной дорогой изысканной мебелью темных и светлых кофейных тонов, с камином возле кровати и пушистым ковром на полу. За двумя высокими большими окнами сквозь колышущуюся на ветру листву деревьев поблескивала вода. С моего места не было видно, что за водоем находится там.

Я привстала, собираясь спустить ноги с кровати, когда отворилась дверь и вошла женщина лет шестидесяти. Она была вся какая-то незаметная, не произнесла ни слова и не подняла взгляд, и только белоснежный передник на ее черном платье был ярким пятном. Перед собой она катила сервировочный столик, уставленный какой-то едой. Не глядя на меня, молча, она переставила блюда и посуду на столик между кресел у окна и направилась к выходу.

Я встала с кровати и сделала шаг к ней:

– Где я? Скажите!

Женщина замотала головой и развела руками, показывая, что не понимает меня, потом быстро вышла. Я услышала, как в замочной скважине повернулся ключ.

Мне не оставалось ничего, кроме как оглядеть комнату. На туалетном столике стояла моя косметичка, та, что была со мной в Париже. Помимо входной двери здесь имелись еще две. За одной оказалась туалетная комната со всем необходимым, за другой – вместительная гардеробная, где на вешалках и полках находились вещи из моего чемодана, заполнившие ее менее чем на четверть. Сам чемодан скромно стоял в углу.

Остановившись посреди комнаты, я пыталась найти хоть какое-то объяснение происходящему, но мысли, еще не успев зародиться, увязали в вате, которой, казалось, была набита моя голова. Видимо, действие наркотиков, которые мне вкололи, еще не прошло окончательно.

В отличие от головы желудок работал нормально, о чем дал мне знать голодным урчанием. Отказываться от пищи было глупо, и я уселась в кресло, приступив к изучению и дегустации предложенных блюд. После еды у меня появилось огромное желание привести себя в порядок и переодеться.

Я обнаружила, что все мои вещи, что я брала с собой в поездку, находятся в комнате или в ванной, включая даже драгоценности, мою сумку и электронную книжку. Не было только паспортов и телефона.

Душ и мои собственные вещи придали мне уверенности и наполнили решимостью выяснить, где я нахожусь и почему, и что вообще происходит. Поэтому, когда все та же женщина явилась, чтобы забрать посуду, я уже была готова к решительным действиям. Но не успела даже рот открыть, как она, поняв мои намерения, с проворством, на какое, на первый взгляд, не была способна, выскочила за дверь, а вместо нее на пороге появился мужчина внушительных размеров с неприятным и не располагающим к беседе лицом. Он пригрозил мне пальцем и знаками довольно доходчиво объяснил, что мне надо вести себя тихо, не задавать вопросов и не выступать. Что будет вследствие моего неподчинения, он тоже объяснил мне с помощью жестов. Так как воспоминания о моем похищении еще были свежи в памяти, я отступила. Решимость моя улетучилась.

И, казалось, про меня забыли. Меня не обыскивали, не допрашивали. Со мной никто не разговаривал. Три раза в день мне приносили довольно вкусную и разнообразную еду, и на этом все. Мои попытки вырваться на свободу потерпели крах после того, как я обнаружила, что комната моя расположена довольно высоко, метров на пять от земли, близко растущих деревьев, по которым можно было бы спуститься нет, да и окна не открываются. А если попробовать разбить стекло, шум сразу привлечет внимание, в этом я не сомневалась.

Вечером женщина подготавливала ко сну мою кровать и задергивала тяжелые шторы на окнах. Узкая щель между ними никогда не темнела полностью, из чего я сделала вывод, что нахожусь в северной части Европы, там, где сейчас, в июне, как раз сезон белых ночей.

Я приняла свое положение, никак не зависящее от меня самой, и смирилась со своей полной неспособностью что-либо изменить. Я ни о чем не думала, ничего не анализировала, голова моя была пуста и свободна от каких-либо мыслей. Все эмоции, кроме страха перед неизвестностью, покинули меня, но вскоре и он отступил куда-то в глубину сознания. Окончательно не сойти с ума мне помогала моя электронная книжка. Поначалу мне приходилось заставлять себя читать, потому что слова проносились мимо меня, не оседая в голове, и я перечитывала фрагменты по несколько раз, и постепенно мысли, переживания и приключения книжных героев стали отвлекать меня от собственных. Но ненадолго.

Тревожное ощущение неизвестности и ожидание непонятно чего постепенно поглощали. И я начала думать о том, что уж лучше бы что-нибудь происходило.




Райден


Это случилось дней через восемь после того, как я очнулась в этой комнате. Все та же женщина, что приносила мне еду, раз в два дня приходила прибираться. И сейчас она появилась здесь, чтобы смахнуть невидимую пыль и поменять белье на постели. Я, как обычно во время уборки, тихонько сидела в кресле, куда мне указал охранник. Он приходил вместе с женщиной и стоял у двери, сложив руки на груди и не сводя с меня глаз.

Вот, наконец, женщина закончила свою работу и направилась к двери, охранник последовал за ней. Я выдохнула – так неуютно было мне находиться под его пристальным, ничего не выражающим взглядом. Я наблюдала как они выходят, закрывают за собой дверь и… Еще одного, уже ставшего привычным действия и звука, его сопровождающего, не последовало. Я замерла. Долгих минут, наверное, десять я сидела, не позволяя себе пошевелиться и почти не дыша, как будто боясь спугнуть то, что, как мне показалось, произошло. Потом медленно встала и подошла к двери. Нажала на ручку, она действительно не была заперта. Они забыли запеть дверь! Я осторожно, очень медленно приоткрыла ее и выглянула. Дверь выходила в коридор, справа был тупик, слева – свет. Я двинулась налево. Сердце стучало у меня где-то в горле. Коридор вывел к открытой красивой лестнице, а лестница – в большой холл первого этажа. Нигде никого не было, не доносилось ни единого звука. Большая остекленная дверь прямо напротив лестницы вела из холла на улицу. Там, в обозримом пространстве, тоже не было ни единой души. Осторожно толкнув дверь, я выскользнула наружу.

Широкая аллея начиналась от самого крыльца и, пересекая зеленый травяной ворс идеально подстриженной лужайки, утыкалась в причал, у которого тихо плескалась вода. Окна моей спальни выходили на противоположную сторону, и там тоже была вода. В предчувствии нехорошего, я, осторожно ступая и оглядываясь по сторонам, направилась влево от дома. Пройдя немного, остановилась. Прошла назад, вправо. Дошла до невысокой ограды и каких-то строений за ней, но смысла разведывать ту территорию уже не было. За крышами построек и сквозь деревья блестела вода. Отчаяние заставило меня сжать кулаки и забыть об осторожности. Я находилась на острове! Этот большой красивый двухэтажный особняк стоял на острове, таком, чтобы как раз разместить одну усадьбу с небольшим парком.

Потеряв последнюю надежду выбраться на свободу, я уже больше ни о чем не думала. Я жаждала лишь одного – прояснения ситуации. И, не скрываясь больше, я подошла к самой кромке воды, к которой полого спускалась лужайка, присела на корточки и опустила руку в воду. Пальцы тотчас обожгло ледяным холодом.

– Я не советовал бы здесь купаться. Даже в самое жаркое время вода тут не прогревается. А еще говорят в этом месте много водоворотов, вмиг утянет на дно, – голос за моей спиной звучал наигранно сочувственно и насмешливо.

Я медленно поднялась и, стряхнув капли воды с руки, повернулась. Высокий, стройный, красивый, темноволосый, хорошо сложенный, на вид около сорока лет, он стоял, усмехаясь, а за его спиной стояли охранники, среди которых я увидела знакомого мне.

– Я хотел позволить тебе самой убедиться в твоем положении, чтобы ты не строила ненужных иллюзий.

Он, усмехаясь, стоял и с интересом разглядывал меня с головы до ног. Сомнений в том, что он является хозяином всего этого, и в том, что я именно его пленница, у меня не оставалось.

– Кто вы, что вам нужно от меня?

– Конечно, ты ведь не в курсе, – он, подошел почти вплотную ко мне, взяв пальцами за подбородок, приподнял мое лицо. – У Алекса всегда был отменный вкус… Ты будешь неплохой компенсацией мне.

– Мы с Алексом расстались, – сказать, что он выгнал меня, не повернулся язык.

– Да-да, я знаю, он отослал тебя домой. Крайне неразумно. Но теперь это не имеет значения. В любом случае ты неплохо развлечешь меня, – его рука легла на мой затылок и, притянув меня к себе, он прильнул к моим губам.

Во внешности этого человека не было ничего отталкивающего или противного, он был даже очень привлекателен, но, я не желала, чтобы он прикасался ко мне и тем более целовал. Я вырвалась. Он вроде бы не возражал, отпустил, опять засмеялся и жестом руки предложил мне пройти в дом. Это было предложение, отказаться от которого я не могла.

Оказавшись в своей комнате, я без сил опустилась на кровать. Значит все-таки я здесь из-за Алекса. Я закрыла лицо руками. Крошечная надежда на то, что мое похищение связано с украшением, которое я с радостью отдам в обмен на свободу, лопнула и исчезла. У меня не оставалось никаких сомнений в намерениях этого человека относительно меня. Он выразился предельно ясно.

Алекс сейчас развлекается с новой или старой своей подружкой, а я здесь из-за него и даже не знаю истинную причину, почему так. Вот как эти его тайны, в которые он никогда не посвящал меня, стали причиной теперешнего моего положения? Я горько вздохнула, а ему теперь и дела до меня нет.

Вечером, когда приближалось время ужина, явилась пара охранников. Один передал мне конверт из плотной темно-серой бумаги, второй внес в комнату и поставил на кровать две коробки, одна из которых имела весьма внушительные размеры. После чего оба удалились. Я открыла конверт, достала белоснежный прямоугольник бумажки: «Так как в твоем гардеробе нет подходящего на вечер наряда, прошу принять от меня этот скромный подарок. Будь готова к 20.00. Жду с нетерпением нашу встречу».

Я сняла крышку с большой коробки: в ней оказалось великолепное вечернее платье глубокого темно-синего цвета из нежной струящейся шелковистой ткани на тонких бретельках. В коробке поменьше находилась соответствующая обувь – босоножки на высоком каблуке.

Я провела пальцами по расшитому бисером и стразами лифу наряда и вспомнила, что однажды мужчина уже делал мне такой подарок. Но тогда мужчина был другой, и я с такими радостными предчувствиями собиралась на встречу с ним. Сейчас же обстоятельства были совсем иные: чужой человек, вынужденное для меня свидание и каких ждать последствий от всего этого, я не представляю. Хотя, наверное, представляю.

Взбунтоваться и проигнорировать приглашение? Но разве это возможно, и чего я добьюсь этим? Я прекрасно понимала, что последствия таких действий могут оказаться для меня весьма плачевными. Я вздохнула и начала собираться. Платье село великолепно, облегая фигуру и неширокими складками от бедер спадая вниз до самого пола. Глубокое декольте, открытые плечи и руки. Волосы я лишь расчесала, оставив свободно рассыпавшимися по плечам. Желания делать какую-то прическу у меня не было, как, впрочем, и средств для этого.

Я взглянула в зеркало и опять вздохнула. Даже при полном отсутствии косметики, украшений, нормального маникюра, в котором уже давно нуждалась, я выглядела, к моему сожалению, очень привлекательно. Изменив меня внутренне, Алекс изменил и мою внешность. Вроде бы все то же самое, те же серые глаза, темно-русые волосы, но появилось что-то странно-притягательное во всем облике, какая-то неуловимая, но осознанная чувственность в манере держаться, и все это при полном моем нежелании выглядеть так сейчас.

Раньше, будучи рядом с Алексом, а потом занятая другими проблемами, я, конечно, не задумывалась над тем, как стала выглядеть: более раскованно, женственно и сексуально – и неизбежно привлекательно для мужчин. И сейчас мне это было совсем не на руку.

– Алекс, – горько протянула я, всхлипнув, – что же ты сделал…

Предаваться дальше невеселым размышлениям мне не позволили. Явился один из гориллоподобных охранников и велел мне идти за ним. Я покорно поплелась следом.

В коридоре, как и во всем доме, царил полумрак. Мы спустились по лестнице, миновали большой, уже знакомый мне холл, свернули налево от входной двери, что так неудачно предоставила мне выход на улицу, оказались в гостиной с диванами и большими креслами, прошли по галерее. Окна помещений были плотно завешаны тяжелыми шторами, не пропускавшими ни единого пятнышка света снаружи. Лишь кое-где на стенах тускло мерцали лампочки светильников в виде старинных канделябров. Разглядеть что-либо по сторонам мне почти не удавалось. Наконец мы остановились перед массивной деревянной дверью и охранник, постучав, толкнул ее и пропустил меня внутрь.

Здесь было немного светлее, чем в других помещениях. Свет падал от яркого пламени в камине, расположенном в стене сбоку от двери. Прямо напротив входа, за большим письменным столом сидел мой новый знакомый. Он поднялся навстречу мне, и жестом указал на одно из кресел около камина. Я подчинилась, подошла и села, напряженно не спуская с нег глаз. Он вышел из-за стола. Из графина на столике наполнил два бокала и протянул один мне:

– Давай знакомиться. Меня зовут Райден.

Он пригубил из своего бокала и жестом предложил мне сделать то же самое. Почему нет? Я поднесла бокал к губам и сделала глоток. Вино, а это было красное вино, оказалось на удивление приятным и очень крепким.

Ласковый свет камина, тихое потрескивание дров, уютная мягкость кресла, вкусное вино – вся обстановка располагала к приятному вечеру в хорошей компании. Но мне было не до романтики. Я поглядывала на этого мужчину, который не спеша потягивал из своего бокала и, едва уловимо усмехаясь, смотрел на меня. Я ощущала исходившую от этого человека какую-то жесткость, скорее даже жестокость.

Райден допил вино, поставил бокал, забрал мой, взял пальцами за подбородок. Я мотнула головой, освобождаясь от этих настойчивых прикосновений.

– Ну не надо так, я ведь хочу по-хорошему.

– Что по-хорошему? – сдавленно спросила я.

– Ты ведь умная девочка, ты понимаешь, что теперь принадлежишь мне, я не хочу, чтобы мы ссорились…

Какой-то необъяснимый для меня самой внутренний протест заставил вдруг пробудиться во мне чувство собственного достоинства, и, потеряв осторожность, я выкрикнула:

– То, что вы похитили меня и силой привезли сюда, еще не значит, что я принадлежу вам!

– Ты так считаешь?

Он, принял насмешливо-серьезный вид, потер подбородок, театрально задумался.

– Да, наверное, ты права… Надо что-то другое…

Он поднялся, а я напряглась, язык мой – враг мой. Зачем провоцировать его? Но было поздно сожалеть.

– Кажется, я знаю, как это исправить, – он щелкнул пальцами и крикнул: – Олен!

На крик хозяина моментально появился мой провожатый.

– Подержи-ка нашу гостью покрепче!

Я не успела дернуться, как сила медведя вдавила меня в кресло, не давая ни пошевелиться, ни вздохнуть. Внутри меня все похолодело. Райден тем временем снял с пальца левой руки довольно массивный перстень, полюбовался им с минуту, повертев перед своим лицом, после чего подошел к камину. Там он взял каминные щипцы, приладил к ним перстень и, проверив, надежно ли он закреплен, сунул в камин, в горящую золу. Подержал там, достал, рассматривая, покачал головой и сунул обратно. Я, удерживаемая могучими руками Олена, молча следила за его действиями. Холод ужасного предчувствия пробежал по моей спине. Я непроизвольно дернулась, пытаясь освободиться, но тщетно. Я не в полной мере понимала, что Райден собирается сделать, пока он не достал перстень из огня, и я не увидела раскаленный добела металл прямо перед своим лицом, воздух вокруг чуть подрагивал от жара. Я опять дернулась, всхлипнув, но железная хватка не дала мне вырваться.

– Тише, тише, не надо вырываться, а то выйдет неаккуратно, – с садистским удовольствием растягивая слова, произнес Райден. – Теперь никто не скажет, что ты не принадлежишь мне.

И быстрым, точным движением твердой руки он приложил это своеобразное клеймо к моему обнаженному левому плечу. Я закричала. Жуткая боль пронзила меня до самого сердца, и от этой невыносимой боли и запаха горелой плоти, моей плоти, я потеряла сознание.

***

Я открыла глаза и обвела комнату блуждающим взглядом. Это была «моя» комната в доме Райдена. Руки мои были связаны над головой и привязаны к изголовью кровати. Плечо ужасно болело, боль сконцентрировалась в левой руке. Я скосила глаза – место ожога было аккуратно перебинтовано.

Я лежала на животе, любое движение заставляло боль распространяться по всему телу.

За незашторенным впервые за все время моего пребывания здесь окном опустилась серость, предвещая наступление ночи. Значит, прошло не менее суток со времени моего «свидания». Я услышала, как отворилась дверь. Вошел Райден. Он присел рядом со мной на кровати, провел рукой по голове, запустив пальцы в волосы. Желания и возможности сопротивляться ему сейчас у меня не было совершенно, и я замерла под его прикосновениями. Затаив дыхание, ждала, что он станет делать дальше. Его рука тем временем скользнула по моему плечу. Он аккуратно снял повязку, несколько секунд полюбовался и удовлетворенно хмыкнул:

– Неплохо получилось! Жаль, ты не можешь пока как следует разглядеть, тебе понравится.

Он погладил меня по затылку, и его рука прошлась вниз по шее, спине, по ягодицам. Перед тем как уложить меня в пастель и связать, кто-то позаботился снять с меня прекрасное вечернее платье, и сейчас я лежала в одних лишь трусиках, чуть прикрытая простыней. Я закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, сдерживаясь всеми силами, чтобы не начать вырываться. Его рука остановилась, замерла на несколько секунд, и он оставил меня, заботливо натянув простыню на спину, стараясь не касаться больного плеча. Затем он наклонился и, почти касаясь губами моего уха, прошептал:

– Теперь у тебя нет сомнений, кому ты принадлежишь?

В ответ я лишь судорожно сглотнула. Он ушел, а я лежала и тихонько оплакивала свою участь, свою беззащитность пред этим жестоким человеком и свое одиночество.

За окном было пасмурно, и ленивый дождь тихонько стучал по стеклу и подоконнику. Вскоре невеселый вечер сменился такой же тоскливой ночью. Дождь продолжал накрапывать. Я гнала из головы мысли, стараясь призвать в сознание черную пустоту. Только она могла помочь мне провалится в такой необходимый сейчас сон.

Наутро меня развязали. Молчаливая женщина, уже знакомая мне, та, что приносила еду и убирала в комнате, все так же молча смазывала мой ожог какой-то мазью, и через пару дней боль почти исчезла.

В тот вечер все повторилось, только уже без вечернего наряда. Охранник, взяв меня под локоть, провел, как и в прошлый раз, на первый этаж, но сейчас мы вошли в просторную комнату, посредине которой стоял бильярдный стол. Свет был только от ламп над самым столом.

Райден сделал знак охраннику, и он вышел, прикрыв за собой дверь. Я молча стояла, обхватив себя руками за плечи, и следила за этим человеком. А он, с кием в руках, ходил вокруг стола, примериваясь для удара по шарам.

Сейчас я боялась его, боялась его непредсказуемости и жестокости, которую он продемонстрировал мне при нашей прошлой встрече.

– Я не теряю надежду, что мы найдем общий язык, и ты примешь правильное решение, – произнес он.

Я не ответила. Он покачал головой.

– Ты играешь? – кивнул на стол.

– Нет, – выдавила я, хотя это было не совсем правдой. Играть в бильярд я умела, не профессионально, конечно, но на уровне любителя вполне достойно. Однако играть с ним у меня не было никакого желания, тем более что я не понимала, что он задумал. Райден ударил по шару и промазал, хмыкнул с досадой.

– А если я предложу тебе сделку. Выиграешь ты, я исполню любое твое желание. Любое!

Он опять ударил и опять мимо. Я прекрасно понимала, что он делает это специально. Но что будет, если я продолжу упорствовать и отказываться? Райден подошел ко мне сзади, взял мелок и стал не спеша натирать конец своего кия.

– Соглашайся, ты ведь ничего не теряешь, может быть, удача даже улыбнется тебе, – прошептал он мне в самое ухо, и его дыхание обожгло щеку. Он расцепил мои руки и вложил кий в ладонь. Взял треугольник, собрал в него шары, зафиксировал посередине стола, положил белый шар. В самом деле, что я теряю, когда терять уже нечего. Он в любом случае заставит меня сделать то, что хочет.

– Разбивай.

Я медлила, глядя на покрытый зеленым сукном стол, освещенный желтым светом низких ламп.

– Ну же!

Я подошла, наклонилась, поставила пальцы, как меня когда-то учили, приложила кий, прицелилась и ударила. Со звонким стуком разноцветный треугольник рассыпался на отдельные шарики, причем с первого же удара желтый угодил прямо в угловую лузу. Эта маленькая победа придала мне уверенности. Я обошла стол, высматривая выгодное положение. Райден молча следил за мной и улыбался. Я выбрала позицию, приготовилась и ударила. Красный шар покинул стол, подкатившись к краю лузы, упал вниз. За ним последовал синий.

– Ну вот, а говоришь, не умеешь играть. Обманываешь? – Райден вдруг оказался за моей спиной. Я сама не могла поверить в такое везенье. Отодвинувшись от него, опять прицелилась, ударила. Оранжевый устремился к выбранной мной центральной лузе, но в сантиметре от нее стукнулся о бортик и, закрутившись, замер на месте. Райден приобнял меня за плечи, отстранил от стола:

– Теперь моя очередь.

На то, чтобы раскатить оставшиеся шары по лузам, у него ушло совсем немного времени. Казалось, он даже особо не целился, загоняя за раз по две штуки. Закончив, убрал свой кий в подставку, забрал из оцепеневших пальцев мой и тоже убрал. Чуда не случилось, удача – это не про меня.

Райден подошел ко мне вплотную, придавив к бильярдному столу. Не спеша закатал рукав и дотронулся до отметины на моем левом плече. Я вздрогнула и всхлипнула. Прикосновение к ожогу вызвало боль. Прямо перед собой я видела его лицо, лихорадочно блестевшие глаза, приоткрытые губы. Я попыталась отвернуться, но он не позволил сделать это: сжав в руке волосы на моем затылке, заставил смотреть на него.

– Все честно, разве нет? Ты проиграла, значит, тебе выполнять мое желание.

– Что ты хочешь? – голос мой прозвучал глухо и безжизненно.

– Я хочу тебя, но я хочу, чтобы ты сама отдалась мне, со страстью, с желанием, так, как ты отдавалась Алексу! – он схватил меня за плечи и встряхнул. – Я мог бы взять тебя силой, но что приятного в такой любви, какое наслаждение может принести бесчувственное, безответное тело, правда? – он погладил меня по щеке. – Я хочу познать тебя в полной мере, так, как это делал Алекс. Ты ведь способна на многое…

– Ты безумен…

Я произнесла это вслух? И тут же получила ответ. Райден размахнулся и ударил меня по лицу, сильно, так, что в глазах потемнело, на губах я почувствовала солоноватый вкус – вкус крови.

Райден опять схватил меня за плечи и встряхнул. В этот момент в дверь осторожно, но настойчиво постучали и, не дождавшись ответа, вошел человек. Он что-то начал говорить на языке, который я не понимала. Райден коротко и зло ответил ему, но человек не ушел и продолжил настаивать на чем-то своем. Тогда Райден выпустил меня, оттолкнув, и вышел из комнаты вместе с незнакомцем, громко захлопнув дверь.

Я осталась одна. Из разбитой губы текла кровь. Райден вернется и вряд ли меня пощадит. Я почувствовала, как слабеют ноги, оперлась рукой о стол. Было очевидно, что, вернувшись, Райден уже не будет столь щепетилен, дожидаясь от меня покорности. Я заставила себя собраться и, раздумывая, быстро оглядела комнату. Помимо бильярдного стола тут был стеклянный шкафчик, где хранились кии, диван и пара кресел около низкого столика и небольшой комод, на котором на подносе стояли хрустальные бокалы и графин. Я рванула верхний ящик комода. Сердито перекатываясь в пустом ящике, передо мной предстал небольшой ножичек, таким обычно пользуются для того, чтобы вскрывать конверты. Казалось, ему здесь, в пустом ящике, совершенно не место, но раздумывать над тем, как он сюда попал и зачем, сейчас мне было некогда. Я схватила ножичек и едва успела задвинуть ящик, когда вошел Райден.

– Ну почему? Почему ты такая упрямая? – в голосе его слышно было раздражение, досада и нетерпеливость. Он направился прямо ко мне. Сделал движение рукой, намереваясь схватить. Я, не целясь, взмахнула своим оружием.

В долю секунды Райден выставил вперед правую руку, прикрываясь. Лезвие рассекло ткань на рукаве его рубашки чуть ниже локтя, и она тут же окрасилась в багровый цвет растекающейся кровью. Но он, казалось, не заметил этого, схватил меня, вывернув запястье, и вырвал нож из ослабевших от боли пальцев. Он отшвырнул нож и наотмашь ударил меня по лицу с такой силой, что я отлетела и, стукнувшись о стену, сползла на пол. Он тут же оказался рядом. Я оцепенела от боли и шока, он схватил меня за локоть и с легкостью приподнял:

– У нашей девочки есть коготки, – в голосе его я слышала ярость, – придется их вырвать.

Я поняла, что опять сглупила. Идти против такой силы бессмысленно, ведь я это знала. Меня заставят ответить за свой поступок. Он отшвырнул меня, и я опять упала, ударившись, уже не знаю обо что. Райден наклонился, схватил за волосы – ну почему они все хватают меня за волосы?!

– Я накажу не за то, что ты сделала, а за то, что посмела поднять на меня руку.

Не знаю, чем, он ловко, в секунду, примотал мои руки к ножке бильярдного стола. Рванул ткань блузки, обнажив спину. Боль обожгла меня в районе лопаток, я вскрикнула. Меня никогда раньше не били, даже в детстве за шалости.

Райден продолжал бить, я не видела, чем, наверное, ремнем. Он наносил удары то с промедлением, то тут же за предыдущим, я не могла даже предугадать, когда внезапная полоса боли взорвет меня в очередной раз. Это было невыносимо, и я не сдерживала криков. Пелена боли затуманивала сознание, во рту я чувствовала вкус крови. И когда я, почти теряя сознание, уже решила, что, наверное, это все, конец, он забьет меня до смерти, вдруг раздался вполне спокойный голос:

– Думаю, достаточно. Вряд ли будет толк, если ты убьешь ее.

Это был голос Макса. Сквозь боль и страх я смогла узнать его. Этот спокойный голос заставил Райдена остановиться, занесенная для очередного удара рука опустилась, но удара не последовало. Райден тяжело дышал.

– Да, ты прав…

Он присел, взял меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в лицо.

– Надеюсь, ты хорошо запомнила…

Наверх меня на руках отнес Олен или кто-то другой. Впрочем, все они для меня были на одно лицо. Положил на кровать, и я застонала от боли. «Почему сознание не оставляет меня», – подумала я и провалилась в темноту.

Мне приснился странный сон. Я видела все действия до мельчайших подробностей, но как-то в тумане. Мне снилось, что Макс разбудил меня, достал из гардероба мою одежду: джинсы, свитер и куртку, велел одеться, обуться, и следовать за ним. Я с трудом поднялась, все во мне болело и внутри, и снаружи, шевелиться не хотелось, любое движение вызывало новую волну боли. И я думала, зачем он заставляет меня? Прикосновение ткани одежды к спине было пыткой. Но Макс не обращал внимания на мои страдания, взял за руку и повел за собой в коридор и вниз по лестнице к выходу.

Мы вышли из дома. В серости не темнеющей до конца ночи проступали качающиеся силуэты деревьев. Я приостановилась немного отдохнуть, с удовольствием вдыхая свежий влажный воздух, но ноющая боль не давала вдохнуть полной грудью. «Странно, – думала я, – разве во сне можно ощущать боль?» Макс накинул на меня куртку, аккуратно подхватил на руки и понес. А я, не в полной мере отдавая себе отчет в своих действиях, прижалась к нему, обняв за шею. И даже боль как будто немного затихла. Вокруг тоже было очень тихо, даже ночные птицы примолкли, слышался лишь легкий шум волн, похожий на шелест.

***

Я зашевелилась и, вновь ощутив боль во всем своем несчастном теле, застонала и открыла глаза. Несколько минут я моргала, глядя на расстилающуюся впереди дорогу сквозь лобовое стекло несущегося на полной скорости автомобиля. Я полулежала боком на переднем кресле. Значит, все это не было сном! Я повернула голову и увидела рядом сидящего за рулем Макса. Он заметил мой взгляд, проехал еще немного и, съехав на обочину, остановился. Я попыталась повернуться, но коснувшись спиной спинки сидения, застонала от боли.

– Как ты?

Я молчала, настороженно глядя на него. Я не понимала, что происходит, и ждала.

– Рейден знает, как обращаться с женщинами, – Макс усмехнулся, но без веселья. – Скоро все пройдет.

Он перегнулся назад, достал пластиковую бутылку с водой и протянул мне. Я действительно очень хотела пить. «Скоро все пройдет?!» Мне казалось, что вместо кожи на моей спине кровавое месиво.

– Куда ты везешь меня?

Макс внимательно посмотрел мне в глаза.

– Я объяснять сейчас тебе ничего не буду. Это дело других, да и времени нет. Я хочу, чтобы ты знала одно: я не желаю тебе зла и прошу только слушаться и подчиняться. Выбора у тебя нет, потому что иначе ты вернешься обратно к Райдену, а он, поверь мне, очень недоволен твоим внезапным исчезновением. Тебе понятно?

Я кивнула – что тут может быть непонятного.

– Я могу доверять тебе?

Я опять кивнула. Все же компания Макса меня устраивала гораздо больше, чем общество Райдена.

– Хорошо, – Макс тронул машину с места, и мы выехали обратно на трассу.

– Сейчас мы едем в Копенгаген. Там сядем на паром до Осло… Не разочаруй меня, – и добавил: – Поверь, это в твоих интересах.

В моих интересах? А разве у меня остались интересы или кому-то есть до них дело? Я лишь горько вздохнула.

Мы ехали, как мне казалось, уже несколько часов, сделав лишь одну остановку. Мы больше не разговаривали. Макс молчал, и я ни о чем его не спрашивала. Не только потому, что была почти уверена, что он не станет отвечать, а еще и потому, что после всего пережитого на меня напало какое-то равнодушное оцепенение. Я пыталась не о чём не думать и запретила себе вспоминать.

Я старалась не шевелиться, и боль постепенно затихала. Впереди стелилась серая лента дороги, мелькали встречные машины, деревья, какие-то строения.

В какой-то момент наша машина вильнула вправо, почти зацепив колесом обочину. Я бросила взгляд на Макса. И только сейчас заметила, каким уставшим он выглядит. Его клонило в сон. Он изо всех сил пытался справиться с собой, но, видно, это плохо получалось. Мне стало не по себе, на такой скорости он может убить нас. Конечно, я проспала почти всю ночь, и после этого прошло уже несколько часов, а Макс за это время не сомкнул глаз.

Когда из-за очередного поворота прямо на нас выскочила огромная фура, я вскрикнула. Макс крутанул руль, выравнивая автомобиль, потом сбросил скорость, выбрал место и остановился.

– Мы должны успеть на паром, – проговорил он, обращаясь то ли ко мне, то ли, что было более вероятно, к самому себе.

– Если мы разобьемся, будет все равно… – очень тихо ответила я.

Макс достал из кармана куртки белую плоскую коробочку и высыпал из нее себе в ладонь несколько желтых таблеток, закинул в рот и, поморщившись, проглотил, не запивая.

– Все в порядке, осталось немного, главное сейчас – успеть.

Наверное, это был какой-то наркотик или транквилизатор, или еще что-то в этом роде, я не знаю, но дальше он повел машину увереннее и сонным уже не выглядел.

Когда, миновав городские улицы, мы стали приближаться к пристани, где уже стоял гигантский двенадцатипалубный паром, я вздохнула с облегчением. Несмотря ни на что, умирать я еще была не готова.

Мы пристроились за вереницей таких же ожидавших посадки на судно машин. Когда подошла наша очередь, Макс, не выходя, протянул в окошко пропускной будки два паспорта и получил их назад вместе с ключами-карточками от каюты. Я лишь про себя удивилась, откуда у него мой паспорт. Мы двинулись вперед, и железное чрево гиганта-парома поглотило нас, как до этого другие машины. Макс припарковался на место, указанное служащим, и мы вышли.

После такой долгой поездки ноги плохо держали. Макс обхватил меня за талию и повел к лифту.

Наша каюта находилась на восьмой палубе. Макс, отомкнув электронным ключом дверь, пропустил меня вперед. Оказавшись в каюте, я первым делом отправилась в туалет. Макс дал мне несколько минут и велел выйти. Он указал мне на одну из коек:

– Ложись.

Я молча подчинилась, чтобы он не задумал, и, скинув обувь, легла. Макс вынул ремень из своих джинсов и связал мне руки одним концом, другой прикрутил к ножке столика, что стоял между коек.

– Мне нужно отдохнуть, – сказал он, и я судорожно вздохнула, испытав облегчение. Потом он сходил в туалет и вернулся с полотенцем в руках. Он свернул его жгутом и поднес к моему лицу. Я поняла, что он хочет сделать и взмолилась:

– Пожалуйста, не надо, я не буду шуметь, пожалуйста…

Макс посмотрел на меня, убрал полотенце и повалился на вторую койку.

Паром еще не тронулся, когда я услышала его мерное дыхание. Он уснул.

Я лежала на боку и слушала, как по коридору ходят люди, катят багаж, находят свои каюты, обмениваются веселыми репликами. Они были счастливы в предчувствии приятного путешествия. А для меня это был лишь очередной этап на пути к неизвестно чему. Я чуть приподнялась, стараясь не делать резких движений, и выглянула в квадратное окно, забранное толстым стеклом. Макс стянул мне руки крепко, освободиться я и не пыталась. Может, закричать, меня услышат, а может, никто и не обратит внимания, но Макс проснется и накажет, а боль, оставленная побоями Райдена, ещё не улеглась, и новой я не хочу. Эти люди запугали и сломили меня, я буду делать, как велят, лишь бы опять не причиняли боль. Макс спросил, может ли он доверять мне? Пусть будет так.

Наконец причал медленно и лениво начал отползать от бока парома, отдаляясь все дальше и дальше; мы поплыли. Когда за стеклом окна осталась видна лишь полоска грязно-зеленой воды, я опустилась обратно на койку. Мне было неудобно, следы, оставленные ремнем Райдена, не давали забыть о себе. С горечью я подумала, что пора бы уже привыкнуть к связанным рукам, что-то слишком часто это стало происходить в последнее время. Закрыла глаза, пытаясь освободиться от всех мыслей, и не заметила, как уснула.

Меня разбудило настойчивое дребезжание телефона. Он не звонил, а, находясь на бесшумном режиме, елозил по поверхности столика под зеркалом у двери в каюту, норовя соскользнуть вниз. Макса в каюте не было. Я почувствовала, что руки у меня свободны, он развязал меня и накрыл одеялам. Окно превратилось в тёмно-серый прямоугольник слившейся с небом воды, наступила ночь. В каюте горел лишь ночник над койкой напротив меня. Телефон все же подполз к краю и с грохотом упал на пол. Макс вышел из туалетной комнаты и поднял его. Видимо, он принимал душ и сейчас стоял с мокрыми волосами, на которых блестели капельки воды, в одних джинсах, в которые на свое законное место был возвращен ремень. Макс не стал перезванивать и сунул телефон в карман куртки. Затем он повернулся ко мне.

– Если хочешь, можешь сейчас пойти в душ.

Я поднялась с кровати. Огромным желанием было принять душ, смыть с себя страх и боль, которые я, казалось, ощущала физически на своем теле. Но я медлила, раздумывая над тем, как с раскромсанной ремнем спиной буду стоять под струями воды?

Макс, будто прочитав мои мысли, подошел ко мне, аккуратно приподнял мой свитер и развернул меня спиной к зеркалу. Вместо жуткой кровавой картины, что я представляла по своим ощущениям, я увидела лишь множество красных широких полос, пересекавших мою спину.

– Райден использовал плеть, что не оставляет следов. Он не хотел наносить тебе непоправимые увечья, не собирался калечить.

Повторять предложение мне не надо было. Раздевшись в маленьком, очень тесном помещении каютного туалета, на левом плече я увидела клеймо, отпечаток примерно с пятирублевую монету. Сейчас я могла хорошо рассмотреть его. Видимо, перстень имел довольно выпуклый рельеф, который отпечатался на моём теле четко и глубоко.

Вода обжигала мне спину, но, превозмогая боль, я все же вымылась.

Я подумала, что глупо и бессмысленно испытывать неудобства, теснясь и пытаясь одеться в маленьком помещении туалета. Макс уже видел меня обнаженной и неоднократно имел возможность воспользоваться мной, да и если он решит это сделать, вряд ли я смогу ему противостоять. Я собрала свою одежду и вышла в каюту.

Макс стоял в проходе между коек и разговаривал по телефону. Он потеснился, освобождая мне место. Я повернулась к нему спиной и начала одеваться. И услышала, как он вдруг резко замолчал, почувствовала, что он замер, приблизился ко мне. Его пальцы коснулись сгиба моего локтя и медленно поднялись выше. Я не шевелилась. Теперь он не касался меня, и я осторожно оглянулась. Его рука застыла в нескольких сантиметрах от моего плеча, в месте, где было клеймо. Я видела, что пальцы его чуть заметно подрагивают. Макс с шумом втянул в себя воздух.

– Он не должен был делать этого…

Я осторожно отступила и продолжила одеваться, пряча под одеждой то, что теперь навсегда останется на моем теле.

После довольно плотного ужина мы сидели в одном из кафе парома. Макс, чуть развалясь в кресле, потягивал кофе, а я разглядывала людей вокруг. Несмотря на довольно позднее время, народу было много. Жизнь на пароме, я знала, не затихает ни на минуту в течение всей ночи.

Я так много времени провела в изоляции, изо дня в день видя одни и те же немногочисленные лица, что сейчас мне было как-то странно видеть вокруг столько людей. Людей, которым не было до меня дела, которым ничего не нужно было от меня. Хотя я постоянно ловила на себе заинтересованные взгляды, я не обращала на это внимания.

Я разглядывала этих довольных мужчин, женщин и детей и думала, что раньше я была одной из них, такой же, как они, счастливой и беззаботной, а теперь как будто смотрю, находясь по другую сторону невидимого стекла, и их жизнь так далека и чужда мне.

Макс поднялся. Я вдруг почувствовала непреодолимое, дикое желание вдохнуть свежего, сырого ночного воздуха, ощутить ветер на своем лице, услышать шум волн.

– Идем, – Макс подал мне руку.

– Я хотела бы выйти на палубу… Пожалуйста.

Макс, мрачно глянув на меня, направился к стеклянным раздвижным дверям, что вели наружу.

На палубе мы были одни. Холодному мраку ночи люди предпочитали уютные, теплые, ярко освещенные бары, кафе и танцзалы.

Я стояла, вцепившись руками в поручень ограждения, и смотрела вниз в черноту невидимой воды. Ветер трепал мои волосы, брызги летели в лицо, а тьма притягивала к себе. Я начала дрожать от холода, но уходить не хотела.

Макс вдруг схватил меня и, зажав рот рукой, оттащил за выступ стены. Я не понимала, что происходит, но не вырывалась. Макс крепко прижимал меня спиной к своей груди и не убирал руку от моего рта. Мне было неприятно, но я не сопротивлялась ему. Он пристально смотрел куда-то, и я, взглянув в том направлении, увидела человека. Он странно, медленно, озираясь по сторонам, шел, избегая попадать в желтые прямоугольники пятен света, и как будто искал кого-то. Он почти приблизился к нам, когда двери разъехались, выпуская на палубу компанию из трех шумных подвыпивших мужчин. Выходя, они столкнулись со странным человеком. И я смогла разглядеть его лицо. Если бы Макс не зажимал мне рот, я бы выдала нас, но его рука заглушила мой вскрик. Я увидела всего в нескольких метрах того, кто пытался изнасиловать меня, и был довольно грубо остановлен Максом. Нос человека был сломан, и поперек его белела полоска пластыря.

Мужчины весело рассыпались в многочисленных извинениях, не давая ему пройти. Все так же, не выпуская меня, Макс, пользуясь заминкой, осторожно попятился назад. Когда мы отошли на приличное расстояние, разжал руки, но крепко перехватил меня за запястье и потащил за собой к следующей двери.

Внутри помещения меня обдало теплом и светом. Макс, не останавливаясь, увлек меня к лестнице. Мы сбежали вниз, хотя находились на седьмом уровне, а каюта наша была на восьмом. Я ни о чем не спрашивала – была уверена, он знает, что делает.

Макс быстрым шагом шел по коридору. Я не успевала за ним, но он не выпускал мою руку, и мне приходилось бежать. Мимо мелькали двери кают. Обернувшись на секунду, мне показалось, я увидела силуэт человека позади. Макс свернул в боковой проход и, рванув приоткрытую дверь первой попавшейся каюты, втащил меня внутрь и тихонько закрыл дверь. В каюте на нас уставились четыре пары глаз. Четверо молодых парней смотрели скорее с любопытством, чем с удивлением. Макс обвел их взглядом и приложил палец к губам. Они с пониманием весело закивали. Не знаю, что они подумали, мне было не до этого, потому что за дверью, около которой мы стояли, я отчетливо слышала осторожные шаги. Я перестала дышать, прислушиваясь.

Шаги затихли. Мы постояли еще какое-то время, и Макс прильнул к глазку, потом аккуратно приоткрыл дверь, выглянул и, кивнув парням, вышел в коридор, потянув меня за собой. Там было пусто. Мы отправились в обратную сторону, туда, откуда пришли, теперь уже вверх по лестнице, на свою палубу.

Макс все так же крепко держал мою руку в своей, не ослабляя хватку ни на секунду, и это странным образом передавало мне его уверенность и помогало преодолеть страх. Он был совершенно спокоен. Мы вернулись в каюту, и только там он отпустил, наконец, меня. Я опустилась на койку.

– Быстро сработали, – Макс усмехнулся. – Они знают, что мы на пароме. Но не станут обыскивать все каюты. Будут ждать завтра, на выезде…

Он повернулся ко мне. Я думала лишь о том, что если меня схватят, то пред тем, как попасть обратно к Райдену, я пройду через руки этого мерзкого человека со сломанным носом. Макс видел, что я напугана, и уже совершенно серьезно произнес:

– Не волнуйся, я не отдам тебя им. Теперь уж точно – нет…

Он вынул ремень и опять собрался связать мне руки. Я умоляюще посмотрела на него:

– Не надо, я ничего не сделаю и никуда не денусь отсюда, я обещаю…

Но Макс стянул мне запястья, опять прикрутив к ножке стола.

– Мне надо оставить тебя ненадолго, я не могу рисковать, ради тебя же, так что придется потерпеть.

Он снял наволочку с подушки и разорвал ее. Один кусок, скомкав, засунул мне в рот, который заставил открыть, надавив на нижнюю челюсть, другой примотал сверху, туго затянув концы на затылке. И ушел, оставив включенным ночник над койкой.

Я несколько раз проваливалась в полусон и возвращалась из него. Макса не было. Уснуть нормально я никак не могла. Мне было очень неудобно, запястья онемели, боль то и дело давала о себе знать, кляп мешал дышать, узел давил и впивался мне в затылок. Время, казалось, остановилось и превратилось в вечность.

Макс появился, когда серость «белой» северной ночи за окном стала немного бледнеть. Он вошел в каюту, склонился надо мной, осторожно приподнял голову и развязал узел на затылке, вынул кляп. Я жадно вздохнула полной грудью, облизала пересохшие губы. Макс развязал мне руки. Я заметила, что костяшки его пальцев сбиты в кровь. Он протянул мне бутылку с водой, но руки, в которых еще не прошло онемение, тряслись так, что я сама не смогла держать ее, и он придержал бутылку, пока я не напилась. Все это время он внимательно смотрел на меня, а я старалась отвести взгляд. Хрупкое ощущение доверия, которое, как мне казалось, возникло между нами, исчезло, и он понял это – я видела по его глазам, – но ничего не сказал.

Макс принес с собой пакет с едой и заставил меня поесть. Сам к еде не притронулся и только выпил кофе из бумажного стаканчика, пока я без особого желания ковырялась в салате. Светлеющее за окном небо из жемчужного превратилось в нежно-розовое, потом приобрело оттенок голубоватого и начало синеть.

Из второго пакета Макс достал теплый шерстяной свитер и замшевые ботинки на толстой подошве, какие одевают для пеших походов, и велел мне все это надеть. Все подошло мне по размеру идеально.

Тем временем паром начал сбавлять скорость, приближаясь к конечному пункту своего пути, к Осло.

Когда мы покинули каюту, в коридоре уже было довольно многолюдно. Макс приобнял меня одной рукой, и мы направились в сторону лифтов, лавируя между стоявшими в проходах чемоданами, сумками, детьми и даже собаками. Все время, пока мы шли, а потом ждали лифт, я непроизвольно оглядывалась по сторонам, со страхом выискивая в водовороте людских лиц физиономию с пластырем на носу.

В лифте Макс протолкнул меня в самый дальний угол, сам встал позади, облокотясь спиной о стену, меня прижал к своей груди. Он наклонился и, касаясь губами моего уха, сказал:

– Не волнуйся, этот человек уже никогда не сойдет с парома.

По моей спине пробежали мурашки, поднялись до затылка, а кончики пальцев на руках на секунду онемели. Я поняла, куда уходил Макс и почему так поступил со мной. Пока он разбирался с человеком со сломанным носом, ему нужна была полная уверенность в том, что я ничего не предприму в его отсутствие.

Макс так и стоял, прижавшись щекой к моему виску, а я ощущала его ровное дыхание, пока лифт не остановился на нужном нам уровне. Тогда он подтолкнул застывшую меня к выходу.

Паром мы покинули без каких-либо происшествий, выехав в свою очередь через опущенный аппарель, и помчались вперед, следуя маршруту, который Макс задал в навигаторе, пока мы ожидали выезда. Нас никто не ждал на причале и не преследовал, хотя я видела, что он постоянно кидает взгляд в зеркало заднего вида.

Я ни о чем не спрашивала. То, что он шепнул мне на ухо в лифте, не оставляло сомнений в участи нашего преследователя. Но я никак не могла осознать того, что Макс, человек, который сейчас сидел рядом со мной, положив локоть на дверцу и уверенно управляя автомобилем, совершил убийство, пусть даже для этого имелась веская причина.




Норвегия


Мы выехали за пределы города и помчались на бешеной скорости, теперь уже неизвестно куда, обгоняя попутные машины, выскакивая на встречную полосу, срезая повороты. Мне оставалось лишь уповать на то, что Максу хватит сил и концентрации уверенно вести машину до места назначения. На протяжении всего пути мы обмолвились лишь парой слов, все остальное время Макс молчал. Я тоже молчала. Была только неизвестность, страха не было. После всего произошедшего он трансформировался в равнодушие и покорность судьбе.

Вот, наконец, преодолев несколько сотен километров и проведя в пути несколько часов, сделав лишь пару десятиминутных остановок, мы свернули с основной трассы на более узкую дорогу. По пути здесь нам не попалось больше ни единой машины. Потом мы вообще съехали на хорошо укатанную грунтовку, идущую по берегу спокойной неширокой речки. Она вывела к небольшой поляне, на которой стоял одинокий джип, где и закончилась. Макс припарковал свою машину рядом с джипом, развернув ее передом к дороге, и выключил мотор. Он сложил руки на руле, положил сверху подбородок. Так он просидел минут пятнадцать, все это время молча внимательно вглядываясь в пространство впереди. С того места, где мы стояли, были видны участки дороги, петлявшей между деревьев. Вокруг не было ни одной живой души, и царила полнейшая тишина, нарушаемая лишь птичками, которых не смущало наше вторжение.

Наконец Макс велел мне выйти и повел по узкой тропинке, видневшейся в зарослях молоденьких деревцев и высокой травы. Мы вышли к берегу небольшого озера. Спокойную зеркальную поверхность воды лишь изредка будоражила рябь, пробегавшая от легкого дуновения ветерка. В зеркале озера отражались ярко-синее небо и высокие горы, увенчанные снежными шапками.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/mariya-mekelskaya/tayny-liardreda-chast-1-cena-schastya-67916124/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.