Книга - Опасная профессия

Опасная профессия
Михаил Давидович Яснов


«Опасная профессия» – это книга и для взрослых, и для детей. Дети, возможно, найдут в ней ответы на самые разные вопросы о книгах и литературе. Взрослые – о поэтическом воспитании, бытовании детской литературы.

Как рождаются стихи для детей? Как становятся поэтами? Что такое «писатель» в современном мире? Как поддержать ребёнка в его пристрастии к творчеству? И как его этим творчеством увлечь, если он категорически отвергает учебники и книги? Многочисленные встречи Михаила Яснова с юной аудиторией, детские ответы на взрослые вопросы дают значительный материал по осмыслению места детской поэзии и детской литературы в нашей жизни. В книге собраны многочисленные интервью поэта, опубликованные за полвека его творческой деятельности.

Автор книги предстаёт в ней как исследователь, критик и практик детской поэзии. И читатель, конечно, поймёт, почему он в шутку называет свою профессию «опасной».

Книга выходит к 75-летию писателя.





Михаил Яснов

Опасная профессия

Детская книга для взрослых



© М. Д. Яснов, текст, 2020

© Ю. С. Александров, иллюстрации, 2020

© Фонд «Дом детской книги», макет, 2020


* * *
















«В мире существует лишь одно – правда, очень обширное – племя, которое любит поэзию за то, что она – поэзия, любит за красоту, музыкальность и образность, и с утра до вечера упивается ею.

Это племя – дети…»

Так несколько старомодно (более полувека назад!) писал Корней Иванович Чуковский, предваряя нашумевшую в то время книгу Владимира Глоцера «Дети пишут стихи».

А Лидия Корнеевна Чуковская в своих «Записках об Анне Ахматовой» вспоминает такой занятный эпизод: дети, которым Осип Эмильевич Мандельштам подарил свою детскую книжку, попросили его:

– Дядя Ося, а нельзя ли эту книжечку перерисовать на «Муху-Цокотуху»?

В этом вопросе сформулирована одна из главных особенностей детского восприятия: я люблю то, что знаю, и всегда хочу иметь при себе то, что знаю и люблю.

Маленькие дети – и это всем известно – удивительные консерваторы: они с радостным визгом открывают мир и тут же вычленяют из него всё полюбившееся, стараясь своё приобретение, как игрушку, никому не отдать.

Это особенно относится к стихам, если, конечно, стихи сопутствуют воспитанию. Кто из нас не был свидетелем того, как маленький любитель поэзии запоем читает какое-нибудь стихотворение – отрывок из той же «Мухи-Цокотухи», или Маршака, или Барто, или Пушкина, – а на вопрос, кто эти стихи написал, гордо отвечает: «Это я придумал!» Или: «Это я сочинил!»

Малыш не отделяет себя от понравившегося стихотворения: это – моё! А о том, что у стихотворения есть автор, он и думать не думает. Надо, чтобы мир вокруг крепко раздвинулся, чтобы в этот раздвинувшийся мир вошли многие абстрактные понятия, – и тогда ребёнок сможет представить, что такое поэт и как с ним общаться.

Конечно, существуют разные дети, по-разному воспринимающие сам факт поэтического творчества и стих как таковой. Опыт показывает, что привлечь ребёнка к стихотворной речи – занятие не такое уж лёгкое, как это поначалу кажется. Для того, чтобы он заинтересовался стихами, нужно несколько условий, и одно из существенных – сама поэтическая книга, её устройство, её оригинальность. Всё-таки наша цивилизация – пока ещё цивилизация чтения, а стихи в нашем семейном воспитании всегда занимали серьёзное место. Вспомним поэзию пестования, поэтические игры с самыми маленькими, считалки, азбуки в стихах. Вспомним, что в младенчестве рифменное ожидание связано чуть ли не с физиологией, когда, скажем, ложка каши проглатывается «под рифму».

На одной из встреч я прочитал ребятам загадку: «Вы знаете особенность мою: //Я сидя выше, чем когда стою…» Отгадка простая: собака или кошка. Однако умный мальчик Гена ответил так: «Это, – сказал он, – поэт. Когда поэт сидит и пишет стихи, он на голову выше всех, в том числе и себя самого, когда он стоит и ничего не пишет». Позже я понял, что на самом деле сам подсказал ему отгадку. Я ведь начал загадку со слова «Я», и Гена мог воспринять её буквально: я говорю про себя. А дальнейшее описание – это уже работа фантазии.

Любовь к поэзии подразумевает богатство чувств и мыслей. И это главное, к чему может привести поэтическое воспитание. Пишущему для детей постоянно приходится сталкиваться с определенного рода парадоксом: психология маленького слушателя-читателя не меняется, но резко – особенно в последнее время – меняются обстоятельства и атрибуты его жизни. И вот уже я слышу, как мой пятилетний собеседник произносит: «Сухие листья шуршат, как чипсы». По всем правилам он должен был бы сказать наоборот: чипсы шуршат, как сухие листья. Но для него – сегодня! – первична не природа, а вот эти самые «атрибуты жизни».

Нынешние дети подсказывают сами: главное – говорить с ними о главном. Не упрощать разговор. И, конечно, «до чтения» нужно приучать ребёнка слушать. Он должен научиться улавливать на слух всё то серьёзное, что чуть позже станет основой непосредственно чтения. А стихи – это такая удобная форма, благодаря которой многое можно сказать – и многое воспринять.

Козлята – хвосты колечком –
Бегут во двор за щенятами.
Щенята – хвосты колечком –
Бегут в сарай за котятами.
Котята – хвосты колечком –
Бегут в подвал за мышатами.
А мышата – хвосты колечком –
Бегут себе за колечком.
Никто колечка не хватится –
Катись, катись да кружись!
Вот колечко и катится.
Просто такая жизнь.

Написал я это стихотворение и задумался: что за колечко? А стихотворение – для кого? Для детей? Для взрослых?

Одно малое дитя сказало: «Это колечко от пирамидки. Оно катится, и все за ним бегут. Они найдут колечко, сложат пирамидку, и всё будет в порядке». А другое дитя, чуть постарше, заметило: «Это жизнь катится, потому что круглая. И все хотят её найти».

Для меня самое дорогое – вот эти первые движения мысли, идущей вслед за звуком. Если стихи располагают к тому, что мысль происходит, произойдёт и всё остальное. Один мой дошкольный собеседник сформулировал так: «Мысль, – сказал он, – это когда рот закрыт, а голова говорит». «Думать полезно, – сказал он в другой раз. – А дальше – не знаю».

Порой мы не без оснований поражаемся проницательности наших чад. Психолингвисты давно пришли к выводу, что маленькие дети плохо понимают метафору и, как правило, не умеют её объяснить. Однако наблюдения тех же специалистов и родителей доказывают, что в самой детской речи полным-полно метафор, и это – закономерность и одно из главных свойств формирования речи ребёнка. На этом психологическом противоречии может, а мне кажется, и должен «играть» детский поэт: показывая мир «изнутри» детского сознания, он подталкивает малыша к активному освоению родного языка, а через него – и всего окружающего. И я сам не раз замечал, что с помощью метафоры можно многое пояснить и рассказать детям, да и понять, что в них самих происходит. Собственно, они сами умеют и любят подхватывать «взрослые ходы», и это далеко не обезьянничанье, а попытки примерить друг к другу две их жизни – нынешнюю и грядущую.

Так что стихи для детей рождаются из общения. С детьми. Но и с животными. Но и с природой. У каждого есть что-то необычное: словцо, история, повадка, шорох. Очень полезно общаться с умными мыслями. И даже с опечатками. Из опечаток, оговорок, беглых фраз – из того, что чаще всего находится в подсознании, и рождаются сюжеты и идеи: на поверхности, не прячутся, бери, делись!

Но главное общение – со взрослыми, с родителями. Потому что волей-неволей приходится руководить (вот неприятное словцо!) их чтением детской литературы. Все наши беды, связанные с проблемой нечитающего ребёнка, заложены в семье. В её интеллектуальном уровне и педагогическом климате. Родители – в массе – не знают литературу, предназначенную для детей, и далеко не всегда понимают, для чего она существует. Сколько раз виденный и уже набивший оскомину пример: ребёнок тянет мамашу к лотку с книгами, а та его – к лотку с мороженым. На учителей, воспитателей, библиотекарей нередко ложится нелёгкая миссия просвещения родителей – в первую очередь именно их. И для этого нужно, чтобы у нас были просвещённые учителя, воспитатели и библиотекари. А в педагогических училищах и институтах «вымывается» преподавание детской книги как таковой. Замкнутый круг. Возвращаемся к проблемам многовековой давности: просвещение общества и противостояние варварству.

И всё-таки писатель – по своей писательской профессии – не может быть каким-либо руководителем. Это – из другой области. Так же, как литература не призвана чему-либо учить, а если учит, то это её косвенная функция. Меня часто спрашивают: «Должно ли государство брать на себя заботу о детском чтении?» Я убеждён: не должно. Любое государство, формируя детское чтение, будет подчинять читателя своим интересам. Другое дело, что государство должно способствовать развитию общественных фондов, которые ставят своей целью работу с детской книгой. Государство должно тщательно поддерживать и охранять все демократические институты, способствующие воспитанию нормального человека, т. е. просвещённого читателя. Государство должно поддерживать работу детских издательств, особенно небольших. Государство должно высоко оплачивать труд педагогов и библиотекарей. А забота о детском чтении должна быть в руках специалистов. И – через них – родителей. Которым я и говорю:

– Все дети замечательные! Но так быстро вырастают и вдруг становятся негодяями, жуликами, ворюгами и просто несчастными людьми. Вам это нравится? Если нет – посмотрите на себя. Только от вас зависит, чтобы мы остановились на трёх первых словах этого абзаца.

Тем более что в истории русской культуры детская поэзия всегда была уникальным образом увязана с политическим состоянием общества – мы всё помним и знаем, чем это оборачивалось, скажем, в советское время. Привычное и удобное мышление школьными «обоймами» оставляло за границами обыденного сознания целые пласты культуры. Детская поэзия – при великой и пристрастной любви к ней разных читательских поколений – долгое время жила сегодняшним днём, сегодняшним «набором авторов», привечаемых официальной критикой. Между тем, читая стихи для детей вековой, даже двухвековой давности, видишь, сколько ценностей уже в наше время было растеряно, забыто, упущено, какие нравственные идеалы, какая поэтическая педагогика, какие глубокие милосердие и сострадание были принесены в жертву социальной назидательности и пионерскому оптимизму.

В XIX веке детская поэзия шла вослед взрослой, повторяя и множа её художественные достижения и этические установки; в XX веке её место резко изменилось – она стала «испытательным полем» для многих поэтов, лишённых возможности реализоваться в тоталитарном обществе. Разного рода запреты начали вытеснять в детскую литературу таланты, стремившиеся сохранить свою индивидуальность и присутствие в культуре (нечто подобное происходило и в советском художественном переводе). В этих условиях детский поэт брал на себя важную роль проводника и хранителя игровой традиции. И, возможно, не случайно наша современная детская поэзия начиналась с «передразнивания», пародирования взрослых голосов русских поэтов. Так был написан знаменитый «Крокодил» К.И. Чуковского, отдельные стихи Маршака и обэриутов – нетрудно протянуть ниточку и к нашим дням… Начиная с двадцатых годов одним из героев детской поэзии (в противовес «героям дня») становится «человек рассеянный», чудак, прежде всего в своём бытовом поведении противопоставленный обществу, существующий сам по себе, по своим, казалось бы, странным законам, – однако при ближайшем рассмотрении эти странности оказываются вполне естественными и человеческими на фоне античеловеческой действительности.

Детская поэзия 1920-30-х гг. точно зафиксировала значительное общественное явление – чудачество как форму социальной, внутренней эмиграции. А знаменитые партийные кампании по переименованию улиц и городов привели к принципиальным неупоминаниям в альтернативной детской поэзии реальных топонимов и придумыванию игровых – особенно в поэзии 1960-70-х годов («Цыплёнок шёл в Куд-кудаки» Эммы Мошковской, «Моя Вообразилия» Бориса Заходера, «Вымышляндия» Эллен Нийт в переводе Юнны Мориц – примеров множество!). Юмор переместился в наиболее защищённое место – в язык, в каламбур.

Детская поэзия чутко реагирует на импульсы, порождённые политическим состоянием общества, – и в своих популярных формулах снова становится достоянием политики. Вспомним, например, как строчки детских стихотворений использовались в газетных заголовках для «разоблачения» взрослой жизни: «Неужели в самом деле мы достаточно поели?», «А у нас гранатомёт. Вот», «Я на Язова не зол, потому что он козёл», «А из вашего окна площадь Красная видна… А из нашего окошка только Ленсовет немножко», «Я бы в брокеры пошёл – пусть меня научат», и так далее. А ведущий телевизионной программы «Вести» так комментировал один из сюжетов: «Завтра, завтра, не сегодня! – депутаты говорят…», перефразируя популярное ещё с тридцатых годов XIX века «подражание немецкому» Б.Фёдорова: «Завтра! завтра! не сегодня – // Так лентяи говорят.»

В недавнем прошлом «жертвами» подобного газетного цитирования чаще всего становились детские песни, ставшие носителями массовой культуры тоталитаризма как культуры подростковости, незрелости. Отсюда – прямой путь в кич. Не случайно в новейшей детской поэзии (равно как в «иронической» взрослой) так широко используются центоны, обыгрываются литературные штампы, «идеологизмы», которые превращаются в детские ужастики и доводят политизированный мир до абсурда.

Правда, на этом поле подстерегает этическая опасность, она реально присутствует в детской литературе, равно и в прозе, и в стихах. Я даже не знаю, каким словом её назвать. Это стёб, взрослый трёп, скабрезность (но отнюдь не чёрный юмор, который имеет свои жёсткие законы и реальную эстетическую ценность). Границы свободы и вседозволенности оказались настолько размытыми, что мы ещё долгие годы будем вынуждены проводить или даже восстанавливать их, – и в стихах для детей тоже. «Стихи в ассортименте» (такую надпись я однажды увидел над книжным лотком), увы, реальность сегодняшнего рынка – покупатель детской литературы сталкивается с засильем так называемых поделочных книг, авторами которых являются не только профессиональные писатели (они здесь как раз в меньшинстве), но люди, либо мнящие себя педагогами, либо просто страдающие отсутствием меры, слуха, эстетического вкуса. Бесконечные «весёлые» азбуки, подрифмовки, вырубки с убогими виршами, рассчитанными на невзыскательные пристрастия малообразованного читателя – несть всему этому числа!

Однажды зашёл ко мне холодильный мастер. Долго возился с мотором, скептически приглядывался к нашему новому холодильнику, вертел его так и сяк; в конце концов, как выяснилось, ничего с ним не сделал, зато со мной – поговорил.

– Вы, – спрашивает, – наверное, профессор, вот у вас сколько книг!

– Нет, – говорю, – не профессор.

– А чем же вы занимаетесь?

– Литературой.

– Пишете, что ли?

– Ну да, пишу. Для детей.








Тут он посмотрел на меня пренебрежительно-недоверчиво и говорит:

Как-то раз меня попросили выступить в школе для трудновоспитуемых детей. Это было чуть ли не первое из моих выступлений в школах – тогда, в середине семидесятых, я мог похвастаться разве что двумя-тремя газетными публикациями детских стихов. И опыта общения с подобной аудиторией у меня, конечно, никакого не было. Я ещё находился на стадии удивления, а меня удивляло всё: и ученики, и учителя, и те летучие сценки, что разыгрывались передо мной на переменках или в классах.

Меня подвели к аудитории, в которой должна была состояться наша встреча. В коридоре вдоль плинтуса неровным рядом стояла обувь первоклашек, ожидавших меня за дверью. Войдя в класс и вглядевшись в эту безликую массу учеников (судя по отнюдь не младенческим лицам, это были сплошь второгодники), я несколько оторопел, увидев, что вдоль стен, полукольцом окружая парты, сидело не менее десятка взрослых – то ли охранников, то ли надсмотрщиков. Но мелкая братва шумела, не обращая на них ровно никакого внимания. Едва я подошёл к столу, навстречу выскочил какой-то малоприятный шкет, сделал мне «оттяжку» по мягкому месту и сказал:

– Ты писатель? Даю тебе пять минут! Понял?

Я понял. Понял, что ему очень хотелось выделиться, обратить на себя внимание, показать, какой он герой. Взрослые не шевельнулись. Я же развернул стул, усадил гримасничающего первоклассника лицом к аудитории, и весь урок он проработал со мной, помогая то рифму найти (!), то стихотворение закончить (!!), пока насмешничали его сотоварищи, а он перебрасывался с ними словечками, в то же время заглядывая мне в лицо и стараясь угадать, какая словесная западня ждёт его в следующем стихотворении. Расстались мы как добрые друзья, довольные друг другом.

Я часто спрашиваю, хотят ли мои маленькие собеседники стать детскими писателями.

– Не-е-ет! – гудят они. – У нас не получится!

Но кое-кто задумывается:

– А что для этого нужно?

– Немного, – отвечаю я. – Знать родной язык. Постигать ремесло. Уметь удивляться. И любить то, что делаешь.

Дети скисают. Каждая фраза кажется им непроходимым лесом. Разве что слова «удивляться» и «любить» маячат как дальний свет в туннеле.

Зато с удовольствием пишут – как долгие годы писали в журнал «Костёр» – про те профессии, которые их привлекают:

«Я хочу быть хирургом. Это очень нужная профессия – делать переломы людям».

«Повар – это полезная и вкусная профессия».

«Я хочу быть как папа. Мой папа работает на ферме. Он – молокосос».

Одного ученика учительница спросила:

– Почему ты хочешь стать врачом?

– Они часто спасают людей от жизни!




Опасная профессия








Опасная профессия


Есть у меня небольшое стихотворение – про хомячка:

А можно
У вас на руках посидеть?
А можно
Немножко на вас поглядеть?
А можно
К вам щёчкой своею прижаться?
Вам стало уютно?
Мне тоже, признаться!

Выступал я в одной детской библиотеке, решившей устроить театральное представление: дети разыгрывали сценки на сюжеты моих стихов; и вот очередь дошла до «Хомячка».

А дальше начался кошмар. Поставили на сцену кресло, усадили меня в него лицом к залу, вышла девица лет одиннадцати-двенадцати, одетая хомячком, плюхнулась мне на колени и принялась скандировать: «А можно у вас на руках посидеть… // А можно немножко на вас поглядеть…// А можно к вам щёчкой своею прижаться…» На этих словах она действительно прижимается ко мне щекой… Еле освободился в лёгком ужасе и думаю: вот неудобно-то – при педагогах, родителях, прямо на сцене… Если б я знал, что будет дальше! А дальше этих девиц оказалось штук восемь! И каждая, одетая хомячком, плюхалась ко мне на колени – и всё повторялось с начала до конца. Я уже не знал, как мне выбраться из этой истории!



Позже, когда я рассказал её моему сердечному другу Валерию Хаиту, бывшему капитану одесской команды КВН и нынешнему главному редактору журнала «Фонтан», он сказал:

– Выбраться можно только одним способом – записывай всё самое интересное, что с тобой будет происходить на встречах с детьми. Дети учат друг друга и нас, где ставить неожиданные акценты. И показал одну из своих записей:

«Знакомый купил своему пятилетнему сыну ёжика.

– Папа, а как с ним играть?

– Как хочешь, так и играй.

– Как хочешь – жалко…»



Опасная это профессия – быть детским поэтом!




Детское время


Нашёл у себя в архиве ответы детей на вопрос «Что такое детское время?». Вот некоторые из них.



«Детское время – это когда тебе нравится еда из Макдональдса».



«Когда я был у бабушки в деревне, я катался на козе. Это и есть детское время».



«Ну вы подумайте, только в детское время мама уговаривает вас пойти к зубному после того, как вы съели все в доме конфеты!»



«Это чудо из чудес, время детское. То вообще совсем уходит, то вперед, а то назад, а то вообще так тянется, как жирафу нравится».









Переклички


Лет двадцать назад два бельгийца – поэт Пьер Коран и педагог Робер Кюсс – выпустили книгу «Рожок для муз», в которой собрали ответы детей на вопросы «Что такое поэзия?» и «Кто такой поэт?».

Среди самых разных ответов был и такой – десятилетний Жоан без раздумий сказал:

– Поэт?.. Пожалуйста: это Виктор Гюго, он написал все басни Лафонтена!

А писатель Юрий Дружников в одной из книг привёл слова своей маленькой дочери:








Забавны не только детские ауканья, но и взрослые параллели: Гюго – Пушкин, Лафонтен – Заходер.









САМ!


Выступал в детском саду. После выступления – крик:









Самый важный вопрос


Самый важный и наиболее распространённый вопрос во время встреч:

– Сколько вам лет?

Я всегда отвечаю:

– Тысяча!

Один молодой человек ткнул в меня пальцем и сказал:

– Ну вы и Тутанхамон!

А в Казани после такого ответа получаю записку:

«Как мы хотим, чтобы вы омолодели!»

А однажды я выступал в Комарово под Петербургом в библиотеке при Доме творчества писателей. Давно здесь не был. Достопамятные виды – только теперь все новые дачи за огромными заборами. Дождь пахнет детством. Библиотека в маленьком деревянном домике, публика собирается на веранде. Хорошие дети. Очень хорошие мамы. В конце встречи – обычные вопросы. Маленькая девочка с азартом задаёт тот самый – самый частотный:

– Сколько вам лет?

Мой ответ тоже тот самый – самый частотный:

– Тысяча.

Она – потупившись:

…и одна ночь!




Невеста


На одном из моих выступлений в глубинке шестилетняя Лиза, дочка одной из библиотекарш, прочитала, жутко стесняясь, мои стихи, но когда я восхитился её чтением, тут же стала вешаться мне на шею:








Она, помедлив: «Нет, я, пожалуй, пока останусь здесь». Ещё помедлив: «Но буду скучать». Так, на самом деле, рассказала свою будущую жизнь.




Новые вопросы


От первоклассницы:

– У вас была первая любовь?

От четвероклассника:

– У вас есть долги?

Самый интересный:

– Вы ошибаетесь? Наша учительница говорила, что не только люди, но и поэты иногда ошибаются.




Коварный вопрос


Рассказывал девятиклассникам о вопросах, которые дети задают мне на встречах, старался – довольно безуспешно – подвигнуть и их спросить меня хоть о чём-нибудь!

После встречи несколько человек подошли к столу и принялись листать мои книги. Один из недорослей обнаружил у меня две строки и громко их прочитал: «Кот выходит на забор,// У него ночной дозор!»

– А вы платите за плагиат?

– ?

– Ну как же, вот: ночной дозор! Это же не вы придумали!

Это правда. «Ночной дозор» придумал не я, и даже не те, о ком подумал мой нерадивый собеседник.

Я снова вспомнил Одессу, вечернюю прогулку по городу и заведение под названием «Ночной дожор»!




От датского к детскому


Тоже по давней молодости.

Хорошо помню чувство «поэтической досады», которое меня охватывало при чтении многих детских стихов советских поэтов. В детской поэзии фальшь несовместима с жизнью. Но даже самые талантливые (а может быть, не «даже», а именно они) были вынуждены отдавать эту дань вымороченной идеологии, которая тут же превращала профессиональную работу в «домашнее музицирование», то есть в самодеятельность.

Недавно я наткнулся на стихотворение В. Осеевой, которое, видимо, когда-то запомнил и намертво забыл, а потом оно у меня выплыло из подсознания:

На 8 Марта
Маленький сыночек
Вышивал для мамы
Голубой платочек.
Вышивал, трудился,
Уколол ладошку,
Но к 8 Марта
Вышил понемножку.

Вот какой подарок
Держит он в руке:
Белый голубочек
Вышит на платке.
Удивились гости:
Нут у мамы дочек,
Кто же так красиво
Вышил ей платочек?






Вот что написалось у меня:

На Восьмое марта
Нарисую маме
Голубое море,
Небо с облаками.
Рядом с этим морем,
Пеною одетым,
Нарисую маму
С праздничным букетом.

А ещё сегодня я
Маме нарисую
Нашу свинку белую –
Белую, морскую.
Пусть любой увидит,
Глядя на картинку,
Как люблю я маму,
Как рисую свинку!

Сейчас я понимаю, что на самом деле получилась пародия, к которой я никоим образом не стремился, и в мыслях её не держал! А можно интерпретировать этот текст как ремейк: на смену уколотой ладошке, голубку, вышиванию приходят ирония, свинка, рисунок…

Есть о чём подумать.




Последний вопрос


Детей интересует всё. Где родился, сколько лет, какая семья и т. д., и т. п. Устав от одного и того же, говорю:

– Хватит. Кто задаёт последний вопрос?

Последней тянет руку девочка Луиза:









Обидный вопрос


Когда на встречах дело доходит до вопросов, самыми настырными оказываются девочки.

Одна спросила:









Дети, город, улицы…








Городские картинки


Девочка лет пяти, не больше, светловолосая и курносая, сидит на корточках у дома, перед ней картонная коробочка для денег, а сама она ударяет одной пустой пластмассовой бутылкой о другую, изображая музыку. Подражает взрослым и учится жить.



Начинающий читатель уткнулся носом в яркую витрину и читает – громко, по слогам:

«Па-ри-ки, шинь-оны, ко-сы, ло-ко-ны, рес-ни-цы…»

Появляется мама.

– Мама, что такое шиньоны? Это грибы такие?

Явно перепутал шиньоны с шампиньонами. Но – знает. Слова запомнил. Скачет за мамой и припевает:

– Парики-шиньоны-косы-локоны-ресницы…

Прямо Чуковский: «Муха, Муха-Цокотуха…»



Вообще, вывески завораживают. В стародавние времена я бродил по городу, записывая ритмически схожие надписи:

Зарядка шариковых ручек.
Международный телефон.
Ремонт зонтов и чемоданов.
Изготовление ключей.

Мужская верхняя одежда.
Комиссионный магазин.
Покупка книг у населения
с одиннадцати до шести.

Опорный пункт правопорядка.
Приём вторичного сырья.
Отдел на вынос не торгует.
Ушла на базу. Пива нет.











Знакомые дети тут же всё снова растащили по строчкам, каждую вывеску приспосабливая к своим игрищам.

Крохотная девочка на малюсеньком велосипеде ездит по двору и кричит, гоняя голубей:

– Гули-гули-гули! На фиг, на фиг, на фиг!

И звонким голосом без конца повторяет эти явно симпатичные ей слова.



Прохожу мимо автобусной остановки и слышу разговор:

Мама (громко и сердито): «Не вертись под ногами! Люди выходят!»

Мальчик (задумчиво): «Ну какие же это люди? Это так… автобусники».




Скажи-ка, дядя…


Ростов-на-Дону. Пока из аэропорта ехали в областную библиотеку, мы насладились рекламой по радио. Особенно всегда радует участие в рекламе детей. Бодрый детский голосок декламирует:

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром…

– Даром, девочка, даром! – ликуя, отзывается столь же располагающий к себе мужской бас.

Зато, оказавшись в городе, мы нашли наслаждение и глазу, когда стали встречать лотки с мороженым, украшенные лозунгом: «Миру – мир! Всем – пломбир!»

Одна из самых наглядных бед нашего времени – участие детей в рекламе, особенно телевизионной. Бесстыдная эксплуатация взрослыми столь привлекательного и якобы счастливого детства. Телевизионная картинка: девочка в нижнем белье – и бегущая строка: «Коллекция детских трусов со скидкой».




Здравствуй, племя!


Два мальчика лет шести на пляже строят песчаный замок.

Один:

– Представь себе, что у меня есть друг-банкир, и он открыл мне кредит. Поэтому я могу одолжить тебе два ведра воды.




На берегу


Девочка лет пяти в толстых очках идёт, держась за папину руку, и выговаривает ему:









Вежливость


В Таллине на одно из выступлений пришли дети из старшей группы детсада и второклашки. В конце встречи – как всегда, вопросы. Один детсадовец удивился какому-то моему ответу. Второклассник, указывая на него пальцем:

– Как справедливо заметил этот молодой человек…




«Вежливость»


После выступления в книжном магазине молодой человек лет десяти протягивает руку с видом организатора встречи:

– Вы мне очень понравились. До свидания!




Сочувствие


Как известно, артистам приходится играть разные роли, в том числе и отрицательные. Вот что случилось однажды во время спектакля «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше». Эту историю очень любил рассказывать Леонид Каминский:

«В пьесе есть такой эпизод: фрёкен Бок отбирает у Малыша колокольчик, подаренный ему Карлсоном, и начинает топтать его ногами. Возмущённый Малыш кричит:

– Вы старая, старая, злая старуха!

В этом месте обычно в зале наступает напряжённая пауза – зрители сочувствуют Малышу. И вот на одном из спектаклей после этой реплики неожиданно вскочил во втором ряду маленький мальчик в круглых очках (по виду – круглый отличник) и громко добавил:

– И это ещё мягко сказано!

Весь зал поддержал его бурными аплодисментами».




Математик


Пришёл в детский сад. Меня усадили в столовой рядом с обедающими детьми – выпить чаю. Разговорился с соседом.

– Что зеваешь?

– Не выспался.

– Поздно вчера лёг?

– Да. Мы в театр ходили.

– Что смотрел?

– Не помню.

– Совсем не помнишь?

– Совсем. Но это все продолжалось четыре часа пятьдесят минут. И было три перерыва.




Первое сентября


Знакомая первоклассница делится впечатлениями о своём первом школьном дне:









Чужие слова


Знакомый подросток вернулся домой после театрального кружка и заявил:

– Больше ходить туда не буду. Там заставляют говорить чужие слова.




Голос с последней парты


В одной школе на уроке истории учитель рассказывал о войне. Эпизод встречи маршалов Конева и Жукова.

– И вот, – говорил учитель, – в конце встречи Конев подарил Жукову коня, а Жуков подарил Коневу…

Голос с последней парты:

– Жука!




Удача


Молодую писательницу Асю Петрову на встрече спросили:









Детки, бабушки, дедушки…








Молочный зуб


Выступаю в школе и хочу почитать стихи о молочном зубе – тема для детей понятная, болезненная, но весёлая. Спрашиваю:

– У кого остался последний молочный зуб?

Один из мальчишек:

– У моей бабушки!




Диалог


– Дед Мороз старый, он пенсионер.

– Уже нет, пенсионный возраст повысили.




Юбилей


Знаменитый поэт Вячеслав Лейкин отмечал своё восьмидесятилетие.

Принарядился.

Даже галстук повязал.

Спрашивает внучку Катю:









Права защищены


Внучка – писателю Николаю Крыщуку:

– Дедушка, пока ты не написал детскую книгу, ты никакой не писатель!




Где бабушка?


Однажды мы с моим другом Сергеем Махотиным, редактором детских программ «Радио России», ждали на запись одного из юных участников передачи – он всегда приходил вовремя и всегда в сопровождении бабушки, а тут запаздывал.

Наконец влетает, запыхавшись, но один, без бабушки.

– А бабушка-то где?

– А бабушка доходит!




Бабушка, ты не бог!


В салоне автобуса по дороге из Таллинна в Питер по проходу бегает малыш лет шести и делает вид, что стреляет по сидящим пассажирам. Бабушка пытается его урезонить. Он в ответ:

– Бабушка, не мешай: у нас мировая война! А ты не Господь Бог, чтобы нас останавливать!




Дедушка с табличкой


Знаменитый поэт Вячеслав Лейкин выгуливал внучку Катю в парке ВИРа (Всесоюзный институт растениеводства). А там на деревьях таблички с названиями. И Катя их читала: «Ель обыкновенная», «Туя западная», «Клён остролистный», «Сосна кедровая сибирская», «Дуб черешчатый» и т. д.

Лейкин спрашивает:

– А вот если меня здесь в парке поставить и табличку привесить ко мне, что бы ты на этой табличке написала?

Катя подумала и говорит:

– Дедушка обыкновенный.




В поезде


Совершенно крохотное существо (на весь вагон):

– Эй, баба, я хочу писать!

Бабушка наклоняется и что-то шепчет ему на ухо.

– Эй, баба, я хочу писать!

Бабушка наклоняется и опять что-то шепчет ему на ухо.

Существо не унимается:

– Эй, баба, я хочу писать!

Бабушка шепчет что-то сердитое.

– Баба, ты что, стесняешься отвести меня в туалет?




Поэт


Один юный поэт так выразил свою любовь к бабушке: «У бабушки вместо будильника кот – //Поэтому бабушка рано встаёт».









Дети и Пушкин








Кто заметил Пушкина?


Мой покойный друг, Учитель смеха, писатель и художник Леонид Каминский был большим знатоком детского юмора и всю жизнь собирал отрывки из школьных сочинений. У него в мастерской стояли мешки, набитые письмами, – письма шли к нему со всех уголков страны. Когда мы собирались, Лёня время от времени запускал в такой мешок руку, доставал какое-нибудь письмо и зачитывал очередную присланную фразу – попадались просто великолепные образцы, ставшие со временем классикой:

«Когда Суворов был маленький, он рано вставал, делал зарядку, умывался и шёл воевать с татаро-монголами».





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68722266) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.