Книга - Песнь северного ветра

Песнь северного ветра
Елена Тальберг


Ей едва исполнилось восемнадцать. У неё нет имени, но есть дом. Ведьмин Дом. Она живет там одна. Но это не ее выбор. Так заведено: "Из поколения в поколение жили тут ведьма и её дочь. Потом старая ведьма уходила в ночь, а её преемница забывала свое имя и становилась ведьмой. Безымянной. Той-кто-знает".Только в этот раз что-то пошло нет так. Мать оставила её, передав совсем немного знаний. И, хотя юная ведьма наделена сильным даром – ей подвластны все стихии – её дар не в силах ей помочь, когда мир вокруг необратимо меняется – под крылом чёрного дракона. Теперь, чтобы получить ответы, нужны знания, записанные в древней лунной книге. Прочесть её может не каждая. Ведьме предстоит присвоить себе свою силу, СТАТЬ той-кто-знает, а не только зваться ей.Она начинает собственный путь, проходя через сомнения, страх, искушение и разочарование.И первым на своём пути она повстречает Охотника.





Елена Тальберг

Песнь северного ветра



Мужу и сыну.




Пролог


Горы были так высоки, что даже короли-драконы, когда приходил их срок, летели не к этому древнему хребту, взбороздившему скупые южные степи, а к далёкому северному морю. Туда, во влажный, седой простор, где под крылом сверкают льды, и черные точки тюленей скользят к полынье, почуяв гибельный жар…

Как давно драконы не кружили над королевством!.. Ни молодой король Грэхем, ни его отец, ни дед не смогли расправить крылья, угасла, умолкла драконья кровь… До этой зимы земли наши и не вспоминали, как темна тень от могучих крыльев, как гаснет солнце на миг, когда дракон летит над тобой!..

Старик магистр отошел от окна, глаза его слезились, грозные пики резали небо вершинами и застилали мир. Чёрный Дом, его последнее прибежище, стоял в долине у их подножия. Дом, построенный на заре королевства, когда первый король-дракон был юн и бесстрашен и глубоким огнём мерцал камень в его ладони. Камень, в который заключил дракон всю свою силу и суть, а сам стал человеком…

Почему он стал им? Отчего шагнул на землю, сложив крылья? Летописи молчали. А вот сказки… Старые сказки струнными голосами заплечных арф пели о том, что когда-то крылатые и бескрылые жили вместе, на одном берегу, под ласковым южным солнцем. Под треск поленьев в очаге барды-бродяги рассказывали, как прежде драконы бороздили морские просторы, а люди возделывали щедрое побережье. И были среди них такие умельцы и мудрецы, которым ветер, вода, огонь и сама земля повиновались. И однажды та, кому все четыре стихии были подвластны, вышла в лунную ночь на берег и спела песню о том, как звенит песок под её босыми ногами, как полнится воздух первым теплом и ароматами цветущих глициний, как море шепчет, внимая, как сам жар земной, утихает под её рукой. Но услышал ту дерзкую песнь дракон и упал камнем в тихо рокочущие волны, и вода взыграла от его огня и гнева. Девушка-ведьма закричала от боли – кипящее море обожгло её – но не отступила, лишь продолжила петь, превозмогая боль, и идти – шаг за шагом – в набегающие волны. Они становились всё тише, остывали, возвращая огонь небесам… Она шла и пела. Вода исцелила её ожоги, и, послушная её слову, усмирила драконий гнев. Из моря к ней вышел не дракон, а человек, с тёмным агатовым взглядом, и чёрным камнем в руке… Но его, сложившего крылья ради прекрасной ведуньи, отвергли крылатые родичи. Драконы прогнали людское племя с южных берегов – гордые безжалостные небесные твари не стерпели, что кто-то превзошёл их силой. Люди перешли неприступные горы и стали жить в долинах, скрытыми за их вершинами.

Так раньше пели в тавернах. Старик улыбнулся, вспоминая. А теперь и эти песни-сказки забыты. Всё забыли, да. Долгие годы хранили стены этого замка древний кристалл, принесённый в ладони первым королём. А сила, заключенная в нём, хранила королевство. Но когда спустя века нашли драконий камень, не совладали, не сладили с этой силой… Пытались разгадать его тайну, но в своём ненасытном любопытстве лишь расщепили его. Осколки глубоко ранили сердца носивших его орденосцев. Они сделали их зоркими. Они сделали их властными. Жадными. До всего, что дарит силу. Эта жажда сгубила их.

Магистр покачал головой, усаживаясь в кресло, и осторожно подобрал орденскую мантию.

Сгубила, сгубила их… И лишила королей крыльев. Король Эрехард II не смог полететь на север, как все до него в свой последний час. Он не приручил огонь, не сумел вырваться из кольца костров, зажженных на сердце-острове… Казалось, всё изменилось безвозвратно, ушла сила из королевского рода, угас дар и в сердцах других людей – страх орденского суда погасил его, обессилил руки и голоса тех, кого ветер, вода, огонь и земля слышали. Рассказывали, правда, что живёт еще на севере та, кто всеми стихиями повелевает, та-кто-знает… Нынче ищет её магистр Дан, послал он в леса Охотника, что арканом прежде таких, как она, ловил, хотя ордену никогда не служил. Послал потому, что драконьи крылья вновь реют над полями. И несут они нынче смерть и боль. Смерть и боль. Ранен юный Грэхем-король, а чёрное чудище заняло Лёгкий Дом.




Глава 1. Весть


Солнце догорало на закате, когда пришла весть – упала соколиным криком и в шепоте ветвей отозвалась: «Он идёт. Он идёт за тобой. Охотник идёт».

Ведьма набросила капюшон, обрывая разом и птичьи крики, и сосновый гул в вышине. Озноб пробежал ленточкой по спине, она поглубже засунула руки в рукава и шагнула с крыльца.

Только на дорожке, ведущей между сосен к дюнам, позволила себе выдохнуть и вдохнуть – глубоко, так чтобы воздух обжёг холодом гортань. «Охотник идёт. Охотник, – она с усилием провела ладонью по онемевшим губам и торопливо спрятала руку обратно. – Тот, кто ловил людей, владеющих даром. Неужели он еще продолжает свою охоту? Но ни он сам, ни орденосцы сюда никогда не приходили! Здесь и в посёлке мы были свободны. Свободны от страха. И от суда. И от петли… Кто-то послал его ко мне. Но для чего?!»

Ноги сами несли ее к морю – быстрей, быстрей – и, хотя помнила каждый корень, тянущийся через дорожку, но всё равно ни раз споткнулась. В дюны вышла со стучащим сердцем и колкой влагой в уголках глаз – слёзы набежали из-за ветра, пробравшегося даже под меховую оторочку капюшона. Светлый песок, присыпанный снежной крошкой, тёмные в подступивших сумерках пучки трав и море – жадно лижущее кромку берега. Тающее пеной. Рокочущее внутри ракушки и внутри сердца. Хранящее все ответы. Но сейчас оно промолчало!.. Весть ей принесли птицы. Внезапную. Оглушающую страхом. «Он идёт через лес ко мне, – ведьма прикрыла глаза. – Он, наверно, уже перешёл границу – там незримые колокольчики висят, вот лес и вторит птичьим крикам. Значит, он скоро будет здесь».

Ведьма стёрла слезы с щеки, бросила взгляд на море.

«Подойти?.. Спросить? Узнать, где он сейчас вязнет в снегу? Но цена у воды высока… И ведь надо еще суметь услышать свой ответ в сотне голосов, звучащих в волнах. Память воды – что бездна. Устоишь ли ты, не ускользнёшь глубину?..»

Она постояла на берегу, слушая мерный рокот волн, не пытаясь ничего услышать в нём. Сердце билось не так мерно. Там внутри теперь поселился страх и… нетерпение. Жажда узнать, поскорей узнать, зачем Охотник идёт сюда. Ведьма резко повернулась и пошла по дорожке обратно в дом. Вода даст ответ – придёт срок. Но сейчас она спросит у пламени.

Дома с порога она сразу шагнула к столу. Сбросила капюшон, отвела влажные волосы от лица. Подула на застывшие пальцы. Подвинула к себе оплывшую, но еще крепкую свечу в плошке. Глаза ее сузились, раскрасневшиеся после мороза губы улыбались. От уголька в печи засветила лучину, от лучины – свечу. Тихонько опустилась на табурет, ладони плотно прижала к столу. Дыхание ее тронуло пламя, ресницы дрогнули, гася искорки в глазах.

…Огонь обуглил каменную кладку ступеней. Сожрал деревянные перекрытия, расплавил литые решетки дверей. Летняя резиденция короля. Лёгкий Дом. Светлый, стрельчатый, построенный для балов и свиданий. Драконий огонь станцевал в его залах, спалив всё дотла. Чёрное чудище распласталось в долине у подножия замка, а чёрный конь унёс поникшего седока.

Пламя погасло. Дракон! Ох…Она прижала ладони к щекам. Спросила об Охотнике, а ответ!.. Откуда в королевстве появился дракон? Последний из королей взлетел в небо сотню лет назад и улетел на север, как и все до него. И ни один из них не вернулся… Нет, чёрный дракон, увиденный в пламени, не прежний король. Нет, он… Что если… Если он прилетел из-за гор. Из той страны, в которую мама никогда не верила: «Это же только сказки, дочка. За горами ничего нет. И нет других драконов, кроме наших королей».

Но разве пламя солжёт? Дракон прилетел и спалил старый королевский замок. А кто-то, безумный и смелый, проиграл ему бой и спасся бегством на верном коне. И кто-то послал Охотника ко мне.

Ведьма мяла в руках воск оплавившейся свечи. Такой мягкий, податливый, примет любую форму – и легко потеряет её под властью огня. Сможешь ли ты так?.. Как далеко ты сможешь зайти, разыскивая ответы?

Охотник, дракон, раненый рыцарь. Птичьи крики, летящие по ветру, ноющие обожженные пальцы. У всего есть цена. У вопроса и у ответа. Здесь на краю мира, где ветра поют в вышине и волны играют у ног, кажется, что тебе подвластно все – только руку протяни. Но там за лесом творятся события, о которых ты знать не знаешь. Отголоски их прилетают слишком поздно!

Она припечатала восковую лепешку к столу. Обвела взглядом дом, в котором провела восемнадцать лет – год за годом. Лишь она и мама. И Морис, приходивший на лодке – сначала редко, а потом всё чаще. Мама встречала его в бухточке неподалеку. Он передавал посылки, привозил товары из посёлка. А однажды он пришёл и сюда. Смущенно переступил порог, присел на лавку, чуть прищурившись, всматривался, мял шапку в руках. Здесь всегда было темно, слишком маленькое окно не впускало солнечный свет, но хорошо берегло тепло в холода. Настоящее ведьмино логово – тёмное, наполненное ароматами и шелестом трав. Дома пахло лесом, пахло летом, даже когда вьюга пела песню за стеной…

Ничего не поменялось за прошедшие года. Печь в полкомнаты, лавки вдоль стен, отделённый занавеской закуток в углу – её постель. Книги на полках, стол у окна, утварь – деревянная, медная, глиняная. Ведьмин Дом. Так звалось это место испокон веков. Из поколения в поколение жили тут ведьма и её дочь. Потом старая ведьма уходила в ночь, а её преемница забывала свое имя и становилась ведьмой. Безымянной. Той-кто-знает.

Все в поселке знали это так же твердо, как и время отлива. И мама знала. Но она не была старой, когда ушла. Морщины только-только прочертили легкие линии у глаз, на лбу и от носа к углам рта… Она ушла не в ночь, нет.

Морис увез её в посёлок.

Но я все равно осталась одна. Без мамы и без имени. Осталась, чтобы быть той-кто-знает. Но знаю ли я?.. Что я знаю? Мама так часто молчала в ответ на вопросы, или сердито дергала головой в сторону двери, за которой шумело море – иди спроси! Тебя оно слышит, мне – никогда не отвечало!..

Да, мама, я спрашивала его ещё ребенком. Бросала камешки, а оно шуршало в ответ, и я узнавала, приплывёт ли Морис на своей пузатой лодке. Я даже знала, что он везёт в лукошке, тщательно прикрытом холстиной от волн. И бежала со всех ног к тебе, радостно крича. Или молчала, боясь оборвать твою надежду – ведь волны шепнули, что никого не принесут на своих спинах ни сегодня, ни завтра, что он ушел далеко, совсем в другую сторону плывет нынче старый баркас… А потом ты поняла, кто приносит мне вести, и запретила касаться воды: «Там такая глубина! Пучина! Не смей, тебе еще рано говорить с водой напрямую. Тебя унесёт волной, дочка. На самое дно утащит. Знаешь, как стылы эти воды? Как пьют они жизнь и тепло!.. Нет, окрепни сперва. Стань как этот камешек – гладкой и круглой внутри, чтобы волна омыла тебя и отпустила…»

Стала ли я такой? Едва ли. Внутри колко и звонко… А теперь еще и тревожно.

Лепешка застыла белесым пятном на столе. Она чертила узоры ногтем, воск крошился. Свеча потрескивала, догорая. Зимний день чуть удлинился, но и ему пришёл конец. Вечер. Время жечь свечи, прясть, низать бусины, штопать, рассказывать сказки… Мамино время, не моё. Ни прясть, ни штопать я не выучилась толком. Только пальцы колола, забываясь под рассказы о том, что было… Одна сказка моей любимой была. Ведьма прикрыла глаза.

«Жил дракон в вышине, парил высоко, разил безжалостно. Однажды позвала его ведьма песней, и обернулся он человеком, променял крылья на земные дороги. По своей воле ставил он небесных братьев, да только они не простили ему предательства, как и не простили ведьме её силы. Была она дивно хороша, высока и черноволоса, с глазами как звёзды… Говорила с огнём и водой, ветром и землёй, видела зорче всех, но и платила сполна за свою силу. Такой силе нужно одиночество, дитя моё. Знать больше, видеть дальше, быть в силах остановить пожар, повернуть русло в нужную сторону, найти руду, золотую и медную, поднять самоцветы из земли… В стужу на перевалах вьюгу успокоить и тем самым смерть отвести. Она многое могла. И чем больше она могла дать, тем больше у неё хотели взять. Поэтому она и ушла на север. Оставила своего короля-дракона. Но сначала она его предала…»

«Почему предала, мама?»

«Не знаю. Мне моя мама рассказывала, но и она не знала. Только этот кусочек она в лунной книге прочла. Я так же спрашивала её и сердилась, как и ты».

«Кто же знает всю сказку?»

Мама на мгновение замирала с ниткой в руке:

«Может, море знает. Но не знаю, скажет ли тебе… А, может, сама прочтёшь. – тряхнула головой. – Нет, рано! Ещё рано тебе лунную книгу давать. Подождём. Это ж всего лишь сказка, дочка. Одна из многих. Давай я тебе про птичью королеву расскажу…»

Про птичью королеву сказка была хороша, но мне нужна была та, что про ведьму и короля. Ведь она про ведьму была! Такую же, как и мы. Позже я пыталась у моря узнать – столько раз! Молчало. Завтра снова схожу. Ох, много вопросов!.. А спросить – страшно. Что ж, ведьма с королём, пожалуй, подождут.

Она поднялась. Надо было подтопить печь. Запарить кашу на утро. А потом… Она бросила взгляд на недоделанную работу. Морис привез ей полный лоток глины осенью. И всю зиму она лепила. Плоские блюдца, чашки, совсем крошечные украшения – в виде листков и цветов. Надо было все их расписать и весной отвезти в поселок к гончару Мереду, чтобы он обжег их в печи. Её зимняя забава. Ведь ни шить, ни прясть, ни с травами возиться она так и не полюбила. Прохладная влажная глина завораживала, казалось, она пела под рукой, но потом, сухая и шершавая, оглушала молчанием. Это дело похоже тоже не стало моим. Вздохнув, она накрыла разложенные на краю стола фигурки платком.

Домашние дела делала машинально, руки помнили всё сами. Даже в полутьме находили нужную вещь – будь то горшок или ухват. Мысленно она была уже в завтрашнем дне. Не терпелось снова вернуться на берег.



Он встретил яростью и солью – и в воздухе, и на лице. Редкие крики чаек прорывались сквозь шум воды. Она смотрела на волны, подбегающие к ногам всё ближе и ближе, вот, тронули замшу сапог, вот, заставили шагнуть назад. Гладкие камешки легко легли в ладонь. Идти, считать волны, гадать – спросить у камня или у воды?

У ветра?

Он сорвал капюшон и наполнил уши криками: «Жди, жди! Придёт за тобой!»

С досадой швырнула камни, волна, словно смеясь, схватила за подол…

Ведьма отступила. Две вести было у нее. Охотник идёт. И дракон прилетел. Один из тех, о ком только в сказках поётся. Крылатое, древнее, беспечное племя. Вот в маминой сказке тоже был дракон… И стал он человеком. Ведьма его позвала. Кто же такой этот дракон?

Ведьма наклонилась и вновь подняла камешек, облизанный пенной волной.

«Эрехард звали его».

Ветер полоснул холодом, но она сжала кулак и поднесла его к губам.

«А ее звали Эдайна».

Ведьма отняла камень от губ.

Эрехард и Эдайна, первые король и королева. Их имена были на слуху даже сквозь сотни лет, даже здесь, на свободном севере, помнили их!.. Но я спросила про дракона и ведьму из сказки! Значит, та сказка все же правда? И королева ведьмой была?.. Она жила на этом берегу!.. Зачем земля дала мне их имена? Их история – исток всему?.. Узнать бы её до конца! Но для этого надо лунную книгу читать, а я не могу, не могу, не дается она мне! До сих пор! Хотя мама с такой надеждой её мне в руки вложила: «Может, хоть ты… Я ведь ни строчки не увидела. Ни разу».

Ведьма нахмурилась, спрятала озябшую руку в рукав и медленно пошла к дюнам. Камешек всё еще холодил ладонь. Я получила ответы. Да не те, за которыми шла. Она усмехнулась. А, может, они самые нужные? Вряд ли даже вода поведает мне, откуда прилетел дракон и зачем Охотник идёт. Это я и у него самого смогу спросить. Когда придёт.

Она взобралась на песчаный холм, выпрямилась. Он скоро будет здесь. Хорошо, что мама ушла. Хорошо, что Морис с ней. Она не узнает, каково это – быть пойманной. Хотя, говорят, его петля милосердней орденского суда. Ведьма поёжилась. Орден Камня. В посёлке живут те, кто бежал от его суда. Они рассказывали, что орденосцы всегда едут по трое, или вшестером. На них серые шерстяные плащи с капюшонами, серые дублеты и стальные поручи. Серебряная пряжка у ворота… Рядовые были выучены ловить. Судить мог только магистр – тот, у кого был камень. Он ехал седьмым. И если тебе повстречалось семеро, то беги, ибо суд будет скорым, не довезут до площади в столице, где от короля ещё была возможна милость, но от ордена – никогда. Камень забирал всё. Орденосцы расползлись по королевству, и те, кто встречались с ними, уже никогда не были прежними – они становились пустыми… Охотник же не забирал дар себе, только связывал…

Она повела плечами, пытаясь согреться и стряхнуть липкое ощущение страха. Ей нечего бояться! Уже много лет как орден был распущен. Почти. Существует, но не действует. Да только нынешний король зачем-то набрал новых орденосцев. Впрочем, в посёлке говорят, что это не он. Он слишком молод, за него правит брат. Брат-бастард. Новый магистр проклятого ордена!

Она резко отвернулась и пошла к соснам, за которыми пряталась тропинка. Если она дочь этого берега, та-кто-знает, ведьма из Ведьминого Дома, то она встретит Охотника. Кто бы ни послал его. А потом узнает, откуда прилетел дракон и зачем.




Глава 2. Ведьмин Дом


На следующий день ветер утих. Облака затянули небо недвижимой пеленой, но к закату уползли за край, и солнце щедро золотило берег. Тени от сосен лежали чёрные и длинные. Перешагивая через них, она спустилась к морю. Волны молчали, камни тоже, ни одна птица не уронила ей перо на плечо, у огня она и сама бы едва ли решилась спросить ещё раз – обожжённые пальцы разнылись. Прежде такого не случалось. Но и дракон прежде не являлся ей в пламени. Столько всего за пару дней! Нет, сегодня она будет слушать только себя.

Ведьма присела на камень и пересыпала песок из ладони в ладонь. Он смерзся комками, и она дробила их пальцами, легонько сжимая. Старенькие перчатки с обрезанными пальцами совсем обтрепались по краям. Юбка тоже. Вон сколько сосновых соринок несёт подол. Надо бы подрубить заново, но её руки плохо управлялись с иглой. Песок сыпался из ладони в ладонь. Шуршал. От посёлка сюда через лес идти. Там и дороги-то нет. Тропа. От дерева к дереву. Между соснами. По краю оврага и через него. С мамой ходили летом. А обратно Морис вез на лодке. Сейчас там всё переметено, до самых плеч снегом засыпано…

«Но он пройдёт», – ей песчинка шепнула.

Ведьма песок горкой у ног ссыпала. Руки отряхнула.

«Пусть подольше ходит!»

Она вернулась домой. Почти весь уют ушел вместе с мамой. Тканые коврики, занавески, шитое из лоскутов покрывало она забрала с собой. Но большинство трав осталось – свисали с потолочных балок, и старая мебель, с затершимися углами стояла там же, где всегда, книги в прошитых кожаных обложках толкались на полке. Сплошные стопки рецептов отваров и мазей да сборники трав. И дневники. С рассыпающимися страницами. Чужая жизнь. Ее писали отдельно. А вот общие тайны доверяли лунной книге. Книге, что потом сама выбирает, кому доверить и что. Поэтому мама и не смогла продолжение сказки узнать, а вместе с ней и я… Ах, если б Эдайна поделилась своей тайной не только с книгой! То, быть может…

Нет. Ведьма стянула отсыревшие перчатки и комком бросила их на скамью у входа. Не может ничего быть, кроме того, что уже есть. Охотник идёт ко мне. Его послали за чем-то важным… И срочным. Через зимний лес. Древний лес. Мой лес. Если он сумеет отыскать дорогу, я приму его. В груди остро тревожно кольнуло. Ведьма торопливо шагнула от порога, стянула шаль, расстегнула жилетку. Заглянула в печку, всплеснула руками – опять чуть не выстудила дом! Огонь едва теплился. Подбросила дров и подскочила к столу, ломтем вымакала остывшую похлёбку. Спешила в круговерти домашних дел сбыть свою тревогу.

Она заварила чай с можжевеловыми ветками. Она замесила тесто – вода, молотые орехи, мёд – липкая, вязкая данность, которую ты меняешь, то подсыпая горстку муки, то добавляя жидкий сироп… Поставила ближе к печке. Но все привычные действия не вернули ей уверенности. Чтобы обрести её, нужно было другое. Ибо и день был другим. Ей казалось, что изменилось само время. Его ход. Словно огромное колесо перемололо, стерло наконец в труху щепку, попавшую между зубцами, и снова начало движение. И, пока ее руки сметают крошки со стола и оттирают масляные пятна, где-то набирают оборот события, о которых она знать не знает, но их отголоски уже накрывают волнами край мира, тревожат Ведьмин Дом и птиц, несущих вести, и даже море, что молчало сегодня…



Ведьма сидела на кровати, обхватив колени, и смотрела, как медленно оплывает воск с свечи. Дома снова стало тепло. За заслонкой потрескивали дрова, пирог остывал на столе. Мыш тихонько скребся в подполе. Где-то в вышине снова выл ветер и гасил звёзды облаками. Обычно они с мамой коротали вечера за работой – трепали шерсть, а потом мама пряла. Или перебирали травы, обновляя списки. Мама говорила, что сейчас не те времена, что ничто не отзовётся уже – ни камень, ни вода, ни былинка. Что всё, что мы можем, это знать, что «душица от кашля хороша, а крапива кровь останавливает». Это и любой девчонке лесной известно! Она угрюмо косилась, ей не давались эти знания – лес оставался ворохом листвы и трав, одинаковых, непонятных, ненужных. Она путала ольху и осину, а десятки других даже не пыталась запомнить – здесь они не растут. Здесь – можжевельник, сосны и ели. Она любовалась оттенком мха на коре. И слушала, как он растёт, напитываясь влагой. Она знала, что любая былинка, откроется ей, стоит лишь позвать. Для этого нужно было рукой провести, чувствуя гладкую или шершавую, плотную или тонкую, колючую или бархатистую, пахнущую дождём или свежестью поверхность листа. А названия, что упорно зубрила под диктовку матери – совсем не держались в голове.

Но сейчас она готова была бы слушать их вновь, лишь бы не быть одной в этот вечер! Слишком громко стали звучать голоса тех, кто знал и помнил больше неё. Ветер загудел, обвивая трубу на крыше, и принялся напевать другую песню – колыбельную. Спи, ведьма, не тревожься. Я побуду с тобой. Я усмирю их – забудь, что шептали волны, чем пламя дразнило, о чем птицы кричали…

Чуть трещали угли в печи, рассыпаясь искрами, огонек свечи вытянулся и лёг плашмя от сквозняка.

…Чёрная тень под чёрными плотными облаками пронеслась над лесом, заложила круг в вышине и вернулась к замку – две башни у него рухнули, а одна стоит… Тот, кто не спит, тот знает. А кто спит, лишь узнать желает. Тот, кто пойдёт – найдёт… Тот, кто рискнёт – не обязательно всё потеряет. Слышишь, ведьма?

Пламя свечи взвилось и погасло. Ведьма, вздрогнув, проснулась. Она лежала на боку, тесно прижимая руки к груди. Сердце билось о рёбра. А над крышей больше не пел свою песню ветер.

***

Ночь сменится днем, потом день переплавится в ночь, и вновь – будет катиться солнце-клубок через все небо и за море. Сколько дней еще ждать мне?

Ведьма стряхнула крошки с ладони на снег. Солнце светило щедро сегодня, и наметенный у стены сугроб схватился ледяным кружевом. Она стояла на крыльце, радуясь этому внезапному теплу. Скоро, уже скоро капли с крыши будут падать тяжело и звонко на каменные плиты у порога и под окном. Ведьма вдруг поняла, что впервые может не услышать эту капель. Не увидеть, как взойдут примулы у тропинки… Каждую весну она ждала этих простых перемен, и ожидание неизменно оправдывалось. А теперь вдруг захотелось иного – сойти с крыльца и идти, идти, не оборачиваясь. Оставить дом. И встретить весну на другом берегу, в другом лесу, узнать, как встречают ее за крепостными стенами, в городе, там, где нет ни травы, ни цветов, но солнце, наверняка, точно так же греет щеки и топит снег на карнизах, превращая его в ледяную бахрому.

Она помнила свое пытливое, чисто детское любопытство: каков мир за пределами их лесного дома? Что там за морем? Какие дороги откроются, если пройти через лес? И это были единственные вопросы, которые её мать не оставляла без ответа. Она отставляла плошку с перетёртыми кореньями или опускала руки на колени, оставляя станок, с натянутыми нитями и заправленным челноком, ждать. И, прикрыв глаза, рассказывала. О том, что если идти долго-долго, так долго, что снашиваются башмаки и лето кончается, то можно выйти к старой деревянной крепости, брошенной и забытой. Могучей, сложенной из бревен, окна в ней с резными наличниками, ворота украшены рунами и узорами. Дерево потемнело от времени, его источил короед, но оно ещё хранит былую красоту, помнит прикосновения острого резца и верного слова… Эту крепость, должно быть совсем поглотил лес теперь. Но я видела её, я гладила перила, по которым скользили сотни ладоней до меня, я считала ступени, по скрипу угадывая – выдержат ли или с треском провалятся?..

– Дальше? Что там дальше, мама?

– Там дальше дорога. Старый тракт, вымощенный так крепко, что и лес не одолел его. Он ведёт к озеру. Огромному, как море, с водами сверкающими, как начищенная сталь. Зеркальным называют его… А от озера разные дороги – к Лёгкому Дому, к столице, где теперь живут короли, к дальним долинам, по которым струятся безымянные реки… Я там не бывала.

И улыбка матери угасала, руки суетливо возвращались к прерванной работе. Глазами она искала маленькое оконце, чтобы с тоской взглянуть туда, на дорогу, по которой однажды ушла, оставив дом и берег, запорошенный сосновыми иглами…

Под мамины рассказы она рисовала карту на любовно выглаженном куске бересты. Она дополняла ее, скользя над королевством вместе с птицами, что приносили ей сказки и слухи и оставляли на память пёрышки. Их глазами она видела пёстрые постройки Дивного Дома, корабельные верфи Закатного, путанные улочки Речного Дола, осыпающиеся стены Чёрного Дома – размытые картины, выхваченные в быстром полёте…

Что ж. Скоро ты сможешь увидеть всё это сама. Осталось немного. Ожидание наполнило ее до краев в эти дни – как молоко кувшин – еще чуть-чуть и польётся через край. Пусть уже скорее он придёт! И колесо пойдет на очередной круг.

Ведьма поправила шаль и посмотрела на сосны, озарённые солнцем. Теперь она старалась не выходить из дома в ночь – под яркий налитой месяц. После того, как черный дракон проник в ее сон, мир ночью стал для нее нестерпимо огромным, а все границы – тонкими как паучья нить – чуть коснёшься, и пелена прорвется. Звезды посыплются с небес, море взовьется и лизнет порог, и все тайны станут явными. Но она не устоит. Нет, в этом месте собралось слишком много силы, слишком много давних знаний и тайн. Ей одной – не принять их сейчас. Ведьма впервые боялась. Боялась быть той, кем, казалось, была рождена – той-кто-знает. Ей хотелось простых дорог, а не тех, которыми ходят, в поисках силы и правды. О, она сбережет, сбережет всё, что ей завещано – и лунную книгу, и тяжёлое черное с серебром платье, которое мама не смела тронуть. Если понадобится, возьмёт их с собой. Но коснуться, как раньше – беспечно, бесстрашно, играючи – не сможет, нет… Ах, какой смелой и всемогущей она чувствовала себя в прошлое полнолуние! Смеялась и вторила волнам, думала, что способна до всего дотронуться и ответ получить. Теперь же спрашивать просто так было глупо. И опасно. Не зря ноют обожженные пальцы. О, теперь ей очень-очень хорошо придется вопросы выверять, а сперва слушать и понимать, о чём ты на самом деле хочешь узнать. О себе или о путнике? О сказке, оборванной на полуслове? О драконе?..

Или о драконах? Неужто от древнего племени уцелел только один?

Она поискала глазами бледную почти круглую тень над соснами. Полная луна будет совсем скоро. Хватит ли ей смелости в лунную книгу заглянуть? Даст ли ей книга хоть строчку прочесть из тех, что писались в такую же ночь?




Глава 3. Осколки


Ни в одной летописи не упоминалось, откуда пришли люди, основавшие королевство, но по преданиям все знали – они пришли из-за гор. Они проложили дорогу там, где ее не было, по самым крутым склонам, по вечным снегам, меж ледников, полных ловушек и расщелин. Горы хорошо хранили свой покой, лишь однажды пропустили вереницы путников, а потом плотнее сомкнули ряды, и осыпалась та тропа, скрылась, слизанная лавинами. Больше чёрные склоны с белыми вершинами никого не пропустят.

Люди спустились в равнины и начали строить себе новые дома. Первая крепость была сложена из чёрного камня. Так и назвали её – Чёрный Дом. Вокруг Чёрного замка не вырос город – слишком близко были тёмные громады гор, слишком скудна и камениста почва. Жить здесь удачливые и смелые не захотели – ушли в долины, к рекам и лесам, к озёрам, богатым рыбой.

Магистр Дан отложил свиток с описанием Чёрного Дома. Сейчас он совсем обветшал, с крыш облетает черепица, но гранитные стены по-прежнему высоки и крепки. За ними хранятся архивы. История королей-драконов. В ней много пробелов и тёмных пятен. Дан вздохнул. Слишком много. Нелепостей тоже хватает. Чего стоит утверждение магистра Элдана, что наши земли покоятся не у подножия горного хребта, а у хребта великого каменного дракона, спящего сотни веков. Дан предпочитал верить, что мир простирался дальше, намного дальше, чем земли королевства, ограниченные неприступными горами на юге и коварными морскими течениями на западе. Он бы хотел пройти через могучие горные пики, чтобы посмотреть, что там – на другой стороне мира, какое море, лижет там прибрежный песок. Хотел бы выйти и в западное море и пробиться через кольцо рифов и течений, закрывающих путь. Но всё, что ему доступно сейчас – выведено чернилами по воловьей коже. Это, да еще история, написанная не словами, а узором каменных стен, шпилями, витражами. История Домов королевства.

От Чёрного Дома цепью – влево и вправо – тянулись крепости знатнейших семейств. Они поднимались все выше к северу, образуя «рога» полумесяца. И если города и поселки росли хаотично – у рек, в плодородных долинах, на пересечении торговых путей, то Дома строились строго – четко выверенные расстояния, схожие пропорции и материал. Вот они все.

Дивный Дом. Огромная крепость, имение, переросшее в город. Красивейшая плодородная долина между двух рек, Сестёр – Звонкой и Гулкой. Самый богатый и влиятельный Дом королевства, контролирующий сухопутные и речные торговые пути. За ним шёл Речной Дол, стоявший в месте слияния Сестёр, сейчас находился под негласным покровительством лорда Дивного Дома или, как его еще называли, соколиного лорда. Большого любителя птичьей охоты, как все в его роду. Если верить преданиям, основателем этого рода был отец первой королевы. Умелый заклинатель ястребов, соколов, орлов. Именно птицы открыли ему изобильную долину в междуречье, подсказали путь к ней.

Закатный Дом уступал Дивному в могуществе и богатстве, но зато был крупнейшим портом на всём западном побережье. Его верфи выпускали суда во все концы королевства. Здешние мастера и моряки слыли лучшими. Ну а лорда Закатного Дома за глаза называли сэром Рыбная бочка. Род основателя этого Дома прервался тридцать лет назад, место главы занял самый влиятельный человек в городе, владелец рыболовецких судов и сотен искусных сетей. Джо-капитан было его имя в молодости. А стал он сэром Джоном Закатным.

Эти три Дома составляли оплот королевства. Лёгкий Дом, основанный как столица в первые десятилетия правления короля Эрехарда, позже стал всего лишь летней резиденцией. Впрочем, сейчас он перестал быть и ей… Стал прибежищем дракона. Логовом, из которого он пока не показывается. Быть может, схватка не прошла для него бесследно… Магистр повел плечами – всё никак не мог согреться после ледяной стылости подвала.

Он еще раз прошёлся взглядом по карте. Был еще один Дом – вернее даже два, если верить недавно найденному наброску. Однако, на официальных картах, висевших здесь, в Белой башне, и в покоях короля всегда был обозначен только один – Верхний Дом. Ныне практически стертый с лица земли. За ним были только древние леса севера, непроходимые и свободные. Дом этот был построен одним из первых. Сам король Эрехард отправил в ту глушь людей. Указал точку на карте и велел заложить крепость. И люди сделали её, сложив из мощных кедровых и сосновых стволов. Заговорили доски, и крепость простояла сотни лет, пока её, сделанную из леса, не поглотил лес… Люди из гарнизона, часто присылаемые сюда насильно, за провинность, по одному и группами уходили через бурелом на север. Они расселились в посёлках на побережье. Позже именно там скрывались те, чей дар привлёк внимание ордена.

Магистр поморщился и отвернулся от карты. Орден Камня был основан как поддержка королевской власти, её справедливая десница, следящая за порядком, выискивающая угрозу и пресекающая ее. Ведь магистр Данрок утверждал, что Камень всего лишь даёт силу видеть скрытое – всё тайные дурные помыслы, измышления, умения – и только для этого стоит использовать его. Однако именно умения стали конечной целью орденосцев. Дар, скрытый в сердце и в руках. Даже самый малый осколок Камня, направляемый магистром, поглощал его без остатка. Дан украдкой взглянул на свои пальцы, кончики которых привычно кольнул холод… Воины, носившие эти осколки и собранные, чтобы защищать королевство и его подданных от предательства, сами начали сеять зло и страх вокруг себя. И это привело к расколу. Орденосцев ненавидели и боялись. Так боялись, что страх задушил дар – дети стали рождаться глухими к голосам стихий, перестали мастерить диковинные вещи и орудия.

Что же положило начало всему этому?

Дан вспомнил, как в один из приездов в Чёрный Дом раздражённо сетовал на бесполезность всех стопок и свитков, а магистр Элдан вдруг рассмеялся и попросил показать те осколки, которые удалось найти. На затянутой белым сукном перчатки ладони чёрными звёздами рассыпалась горсть камешков. Их чернота была непроницаемой – темнее зимней ночи, темнее дна пустого колодца…

«Если ты вырвешь все страницы из книги и рассыплешь их по полу, они смешаются и станут бесполезны, пока их не склеишь вновь, восстановив порядок. Но бывает так, что рассыпанное невозможно собрать заново. Так было и с Камнем. Единая сила, разбитая чужой волей, стала гаснуть… Вот он – переломный момент, который ты ищешь. Камень – расколотый на сотню частиц, перестал служить одному человеку, достойному той силы, что была заключена в нём, он начал служить многим, и не всегда их сердца оказывались достаточно честны, смелы и отважны, чтобы слышать голос, поющий о безграничной власти, и не поддаться искушению…»

«Ты слышал этот голос?»

«Я был всего лишь рядовым орденосцем… серый плащ носил две недели, но… Да, я слышал его. Магистр Эрл погиб на моих глазах. Перед смертью он сорвал перстень. Я кинулся за ним – за камнем! Оставил поверженного командира… Нашёл в дорожной пыли, едва взял в руки, как он хищно блеснул и погас, но я успел услышать злой смех, звенящий внутри. Смех торжества и презрения – как смел ты посягнуть на то, что тебе не по плечу!»

«Что за власть была скрыта в этом Камне? Что за сила?!»

«Сила дракона. Какую ещё иную силу сможет принять и сохранить камень? Какая ещё сила, кроме драконьей, позволит видеть сокрытое в сердцах людей? Сокровенное, тайное, пылающее живым огнём…».

«Вы так думаете, магистр? – Дан подбросил камни на ладони и сжал их в кулак, спокойствие вернулось к нему. – Сила дракона была столь… злой? Столь жадной до другой силы? Но короли-драконы правили иначе… Они были властными и жесткими, да, но чтили справедливость и закон. Что ж… Осколки эти мертвы. Я часто смотрю на них, я знаю это. Они показывают мне лишь моё лицо. И иногда – в насмешку – они теплеют в руке, когда я встречаю других бастардов. Тех, в чей крови примешалась хоть капля королевской крови, драконьей крови. Всё-таки вы правы… Когда-то в этом кристалле была скрыта сила дракона. Того, кто основал королевство. Но однажды что-то или кто-то изменил эту силу. И я непременно узнаю, что произошло».

Магистр Элдан мелко кивал, соглашаясь, и всё кутался в чёрную мантию. «Так. Так и было. Но что нам теперь до этого? Камень раздроблен, угасла его сила, утихла драконья кровь, короли больше не расправят крылья… Время расцвета миновало. Орден рассеян, люди, гонимые его судом, оглохли и онемели… время полётов и время песен прошло, теперь нам осталось лишь мирно и честно жить, довольствуясь малым, не поддаваясь тоске по прошлому».

Дан ничего не сказал, оставил старика бормотать себе под нос и вышел. Время – что живая река – хоронит прежние ошибки на дне и даёт возможность, исправить их. Вот и угасший было дар снова полнит руки и сердца. Угроза суда исчезла, и люди робко прислушиваются к тому, что говорит огонь, вода, земля, о чем поёт ветер. Прислушиваются и отвечают. Он видел, какие диковинные узоры жидким золотом и серебром бегут по глиняным бокам крынок под тонкими пальцами нового ученика, как меч, выкованный честным мастером, переломился, когда им пытались зарубить невинного, как простой травяной отвар, приготовленный девочкой для матери, исцелил, хотя лекари отступились от несчастной… Он много ездил по королевству. Он смотрел. Пришло время воинам снова накинуть серые плащи на плечи. Только служить они будут не чёрному осколку, жадному до чужого дара. Они будут служить королю. Они станут тем оплотом королевства, которым не стали прежние орденосцы, будут хранить, а не отбирать. Осколки же он уничтожит. Сотрёт в пыль. Чтобы никто не пытался вновь разбудить дракона в себе.

Но он просчитался. Он так просчитался!

Дан глухо рассмеялся и обвел взглядом свой кабинет. Высокие стрельчатые окна открывали вид на весь город. Столица королевства располагалась на берегу Зеркального озера – вытянувшегося узкой каплей с запада на восток – и Белая башня замка возвышалась над ней прямым светлым столбом. Отсюда прекрасно было видно, как он летел. Чёрный дракон, явившийся в королевство.

Прилетел ли он с севера или прорвался сквозь неприступные горные пики, не имело значения. Вновь пришел дракон в эти земли. Только он не сложил крылья, как король Эрехард I. Нет, он прилетел и парил над замком, над Зеркальным озером. От ветра, поднятого его крыльями, ломались мачты прогулочных лодок и старые деревья в садах, сыпалась черепица, а дерновые крыши простолюдинов снимало подчистую. Пролетел и затаился в Лёгком Доме. И его брат – его король! – Грэхем, второй этого имени, отправился туда, чтобы вернуть себе крылья. Мальчишка! Всё никак не мог расстаться с мечтой о полёте!

И теперь тёмная кровь бежит по его венам, и прорастает чешуя на коже в полночь. И нужно вновь в свитках ответы искать, как стать королю драконом, но душу свою не потерять.




Глава 4. Охотник. На пороге


Охотник прошел последний поселок на побережье. Здесь его встретили настороженно, проводили быстро, едва снабдив всем самым необходимым. Как будто знали, куда идёт. И что не только пушнину умеет добывать. Люди севера привыкли жить тесным кругом, мгновенно отличая своё от чужого. Они знали наперечет всех торговцев, добиравшихся к ним весной и летом, знали и ловчих, приходивших за зверем – эти ходили парами и тройками. Одиночке здесь не верили. Бросали взгляды исподлобья, ответы цедили сквозь зубы. Весь его опыт, все года, подаренной драконьим долголетием, позволили сыграть по касательной – не более. Он ушел ни с чем, но ушел невредимым. Зимой не могли отказать ему в еде или в крове, но сверх этого не дали ничего – ни доброго взгляда, ни хоть пары слов о том, что там дальше на северо-востоке, там, где земля изгибается как птичий коготь.

«Мы туда не ходим», – твердили как один рыбаки.

Он сидел, сгорбившись, у стола и допивал горячий кислый эль, злость шевелилась колючим комком в горле.

«Через лес иди, – шепнула высокая сухая старуха, что чинила сеть в углу таверны, наощупь латая дыры. – Среди хвойных стен там еще одна стена стоит. Из тонких невидимых струн. Как перешагнешь – колокольчик зазвенит, хозяйка о госте загодя узнает и, если не захочет, никогда ты к ее дому не выйдешь, плутать будешь».

«Хозяйка? Ведьма?» – вопрос легко, тишайше соскользнул с губ, но рыбачка поняла.

«Та-кто-знает, – кивнула она. – У нее сотни глаз. Ей сам ветер вести приносит».

Охотник чуть улыбнулся, затянул шнурок на плотном мешочке и протянул его рыбачке.

«Возьми. Увези их в море, скорми рыбам или морским гадам».

«Что там?» – старуха подозрительно прищурилась.

«Тьма. Расколотая на кусочки. Отдай ее морю, оно поглотит все».

«Ха! Оно же и выплюнет твой дар на берег под ноги любому глупцу. Нет, так не годится. Сам неси свою тьму – в море ли, в бездну, в огонь».

Охотник поднялся, спрятал мешочек за пазуху.

«Что ж. Спасибо, что подсказала. Я понесу свою тьму дальше».



В столице, отправляясь в путь, он знал лишь то, что Ведьмин Дом находился в глубокой бухте, образованной полуостровом под названием Коготь. Но дорогу туда еще предстояло найти. Если верить словам магистра, климат там был мягче, лес снова подступал чуть ли не к самым прибрежным скалам. Посёлок, стоявший на сотню километров западнее, такой защиты был лишен, продувался беспощадным северным ветром, снимавшим любую растительность со скудной почвы, кроме мха и лишайников. Однако никто из посёлка не подумал перебраться в бухту. Нет, там были её владения. Ведьмы. Той-кто-знает. Сейчас она безымянная, как и он сам. А когда-то у нее было имя.

Первый раз он услышал о ней от отца. Это было почти пятнадцать лет назад. В тот год он отыскал отца в его новом прибежище – лесной хижине, затерявшейся между Верхним Домом и столицей. Они провели вместе последние дни лета, а потом отец сказал: «Пойдем. Мне нужно на север, в поселок успеть».

Отец был стар, стар уже много лет. Но годы не тяготили его, он был крепок и упорен. Они шли через бесконечный лес. Порой ему начинало казаться, что отец давно потерял дорогу и они просто идут. «Слушай лес, – говорил отец. – И своё сердце. Если ты будешь знать, куда ты хочешь попасть, лес тебе уступит».

Они оставались на одном месте до тех пор, пока тревога и сомнения не уходили, переставали тяготить сердце. Во время одной из таких остановок отец сделал игрушку-свистульку, старательно оглаживал её, любуясь: «Теперь можно снова в путь, надо успеть на север, там у меня внучка названая растёт. Рада будет Ниечка этому подарку».

Охотника ожгла тихая ласка этих слов.

«Я не знал, что у тебя есть семья на севере. Зачем ты меня взял с собой?»

Старый гончар помолчал.

«Чтобы ты знал. Однажды твоя дорога ляжет еще дальше, дальше посёлка, в который мы идём. В Ведьмину бухту».

«В ведьмину?.. Что там? Ты там был?» – Охотник взглянул быстро, пытливо, но глаза отца были как всегда пусты – слепы, голос ровен и тих.

«Нет. То место хранит особая сила. Их сила. И простой путник туда попадёт, если только хозяйка захочет. Вот Мориса она пускает, – старый гончар улыбнулся. – А я и не рвусь туда. Мне достаточно знать, что у Анны с дочкой всё хорошо. Мать Анны всё пыталась мне глаза вылечить, но я и без них неплохо на ногах держался. А она меня жалела, что ли, или силу свою пробовала. Она ведьмой настоящей была, той-кто-знает, безымянной… Искры от неё так и сыпались. Я видеть её не мог уже – только тень и свет различал – а искорки эти видел. Поди, опять кровь дракона примешалась… А Аннушка её, видать, в отца пошла. Когда мать покинула дом, страшно ей одной стало, потерялась она на северном берегу, к людям всегда тянулась, вот и пошла искать ответы у них. Мастерица она была ткать, прижилась бы и в столице, но дочку родила, и пришлось ей уйти снова на север… Я её смущать не хочу, но за ней и Нией приглядываю. Морис мне помогает…»

В северном посёлке, продуваемом всеми ветрами, старик отыскал рыбака, что на баркасе ходил вдоль побережья, заглядывая и в Ведьмину бухту, и передал гостинцы с ним – отрезы ткани, бусы из яркого стекла и свою свистульку. Его здесь привечали, не частым гостем он был, но желанным. Охотник же в ту поездку даже не снял капюшона – недобрая слава о человеке с петлей у пояса и мечом за спиной, еще жила среди людей. Особенно среди тех, кто бежал на север, спасая себя и свой дар. Но он зорко присматривался. Видел, что живущие здесь были умелы и смелы, среди них было много мастеров – ткачей, резчиков по дереву, по камню и кости, кузнецов. Но нести свой товар под общий полог в торговый дом они не торопились. Спускали контрабандой через тех ловчих, что пушнину напрямую в столицу везли и лордам Домов. Все еще боялись мастера выдать себя, открыть ненароком, что ткань, сотканная их руками, согреет в самую лютую стужу, а костяной гребень выведет боль и дурные мысли. Охотник смотрел на воплощение чудесных даров, и рот его полнился горечью. С тех пор, как он отыскал свой дар, ему всегда было горько. Но оборачиваясь назад, он ни разу не захотел переиграть и не отыскать. Ведь тогда бы ему пришлось отказаться от одной встречи. Встречи с тем, кого называл отцом.

Своих родных родителей он помнил плохо. Мать держала его на руках, и он засыпал под мерное покачивание повозки. Она пела, разжигая огонь, и не позволяла обижать птиц – ловить их просто так, ради забавы. А отец… мать не захотела жить с ним в лесу сытой жизнью егерской жены. Позже, повзрослев, Охотник понял, что лесник и не был ему отцом. Он лишился их обоих на девятом году жизни. А через год повстречал слепого гончара.

«Он шел с повозкой, полной горшков и кувшинов. Он да его дряхлый осёл… Я спросил, не нужен ли им поводырь. На что старик отвечал, что дорогу он знает. Его босые ноги были в пыли, и, взглянув на них, я понял, что он никогда не собьётся с пути. Земля сама вела его, открывала ему источники и глиняные залежи, предупреждала о шумных трактах, гудящих от топота копыт и скрипа колёс, подсказывала мягкие спуски и берегла от обрывов. Я стоял в траве, на обочине, и пока я не шагнул к нему в дорожную пыль, чтобы потрепать осла, он молчал, улыбаясь вежливо, но непреклонно. Когда же я шагнул… старик позволил мне подойти. Я гладил ослиную голову, а он мою. «Пойдём с нами, мальчик. Пойдём. Я ошибся. Нам нужен поводырь».

Он долго водил меня по лесам. Он стал моим проводником, а не я его. Мы доходили и до каменоломен, были и у Верхнего Дома, что в лесах потерялся теперь… Он научил меня находить и разминать глину. Учил запоминать дороги, даже самые неприметные тропки. Я хотел стать таким, как он. Но мои руки искусно плели лишь верёвки. Мой язык немел, когда он пел за гончарным кругом… «Не стать тебе гончаром. И ткачом не стать. Целительных яблок ты тоже не вырастишь», – сказал он после очередной моей неудачи. Мне было пятнадцать лет, я как вихрь метался, не зная ни цели, ни пути. «Так что же мне делать, отец?!»

«Сплети петлю», – был его ответ».



Охотник смахнул снег, упавший на плечо, и чуть сдвинул капюшон со лба. Лес зимой стал еще более непредсказуемым. Все тонуло в белой пелене. Но он продолжал идти. Чутье и звезды вели его. Костер хорошо грел, и плащ тоже был хорош. Не зря за него такую цену просили. Лёгкий, мягкий, но ни одному ветру не продуть, и стужа не заползает. Мастером сотканный, знающим свое дело и нужное слово – одним из тех самых мастеров. Берег он и от чужих взглядов… Охотник не расставался ни с ним, ни с мечом заплечным, ни с арканом, прилаженным у пояса.

Сейчас мешок с вещами ощутимо оттягивал плечи. Солнце уже шло по второй половине небосклона, но мартовский день еще длился. Он успеет. И короткие лыжи заскользили по плотному снежному покрову.

Ночь он встретил меж двух упавших сосен. Расчистил место под костёр. Обтесал молодняк и соорудил себе навес – разлапистые ветки стали и крышей, и настилом на землю. Сосна горела жарко и быстро. Трескуче. Пахло смолой и снегом. Лениво булькала вода в котелке. Маленький топорик, с прилипшими к лезвию иголками, поблёскивал возле костра. Охотник зубами разрывал мясо на полоски бросал в закипевшую воду. Во рту собиралась слюна от мясного вкуса. Руки и ноги приятно покалывало в тепле. Ночь собиралась быть звёздной и стылой. Он запрокинул голову и выпустил дыхание в небо. Огромный мир – как шатёр раскинулся над ним. Лес спал, лишь в высоте мягко взмахивали крыльями совы. Он шёл уже много дней, но чувствовал, что путь его скоро завершится. Да, скоро. Охотник зачерпнул бульон чашкой и поднес к губам. Глоток был слишком жадным и поспешным – он закашлялся, отставил чашку и несколько раз стукнул себя по груди. Потом медленно выпрямился, нашарил за воротом куртки плотный мешочек и вытащил его.

Рыбачка отказалась принять. Не так проста, видно. Сумела понять. Он потянул за завязки и вытряхнул три черных камешка. Они блеснули в свете костра и едва не затерялись среди хвойных веток и снежной пыли. Но Охотник не спешил поднимать их. Он задумчиво провел пальцем по обожженным губам и аккуратно допил бульон из чашки. Три осколка Камня попали к нему в разное время. Два он вытащил из сжатых в предсмертной судороге пальцев ореденосцев. Третий сам прикатился к его ногам, выскочив из оправы кольца. И именно в нем еще теплилась искорка. Охотник ни разу не коснулся его руками, сгребал с земли, обернув пальцы полой плаща или вывернутым мешочком. Но именно этот камешек шепнул ему правду о том, кто он. «Ты дракон. Дракон! Найди свою силу! Собери по крупицам, соедини, сплавь! Ты такой же, как мы. Видишь то, что скрыто… Ты видишь и знаешь, и можешь взять…». Он заглушил едкий голос, проникающий в душу, отбросил камень. Но потом все же разыскал его в траве. И хранил, не в силах отказаться от надежды обрести утраченную цельность. Хоть и знал, что слишком много осколков погасло навсегда, и едва ли те, что уцелели, смогут вернуть силу в драконий род. Как бы он этого ни хотел, каменный шепот-шорох внушал ему омерзение. Охотник хорошо помнил, как ожила его петля в руке. Только жизнь в нее вдохнула не жадность, а жаркая волна справедливости, поднявшаяся в груди, когда на его глазах, орденосцы судили невинного мастера…

Охотник резко вскинул голову: ветерок скользнул по ветвям и принес отголосок птичьего крика. Соколиного. Зовёт свою соколицу? Или весть передаёт?.. Он повел плечами, поправляя плащ, и отыскал глазами камешки. Магистр Дан удивительно легко согласился заплатить названную цену: отдать свой осколок. Непогасший. Так легко, что либо вовсе не думает платить, либо знает, что осколок не даст мне ничего. Ни силы. Ни правды. А ведьма-то стоит большего, конечно! Но нельзя было не проверить. Поэтому и запросил самую высокую цену, ведь если белый бастард надумал возродить орден, то все «живые» осколки – величайшая ценность для него.

Пора покончить с этим. Охотник встряхнул мешочек и быстро сгреб камешки, вывернул мешочек и затянул завязки. Юному королю нужны крылья. Иначе он сгорит дотла или обернётся чудищем, обреченным на вечное заточение. Мне они тоже нужны. Он стиснул ладонь в кулак.

Я найду девочку, которая знает всё. Внучка истинной ведьмы, дочка ткачихи-неудачницы – она либо пуста, либо полна до краёв. Вот и узнаем. Узнаем, ваша светлость, магистр Дан.

Охотник спрятал мешочек за пазуху, поднялся, слил остатки супа в чашку и выбрался из-под навеса. Зачерпнул ладонью снег и резким движениям бросил его в котелок. Растущая луна изогнутой полоской висела над лесом, цепляя краем верхушки сосен. Охотник дождался, когда вода закипит еще раз, заварил себе горсть трав. Выпил мелкими неторопливыми глотками, чувствуя колкость травинок на языке. А потом проспал до рассвета, завернувшись в плащ.

Идти по снегу было легко – сплошной наст, его короткие лыжи скользили почти бесшумно. Ноги крепко держали направление. Мешок за плечами, подоткнутый за пояс плащ, капюшон, схваченный завязками у шеи. Ничего не мешало. И он шел быстро, так быстро, как только мог.

Снег кончился – проталина за проталиной, жёсткий настил из иголок, обрыв – и дюны. За ними море, и лишь левее, у скал, хижина. Небольшой каменный дом, с сараем и скудным палисадником. Здесь и правда, теплее. Он распустил завязки капюшона, ослабил пояс, и плащ собрался мягкими складками в маленький шар, выскользнув из-под приподнятого мешка. Легко поместился в руке, легко закатился в сапог. Вот так. Поклажу пока придётся оставить здесь. За спиной остался лишь меч в кожаных ножнах и аркан на бедре. Весь арсенал Охотника.

Но он медлил. Пробовал ветер на вкус, мерил изгибы дюн взглядом. Знал, что за первым шагом откроется путь, с которого не сойти…




Глава 5. Ледяная кожура


Когда король примчался на полуживом от ужаса коне, люди кидались врассыпную, спасаясь от копыт, пара самых отчаянных гвардейцев поймали поводья, подоспевшие орденосцы сняли короля и отнесли его в Белую башню. Первую ночь он провёл наверху в кабинете магистра. С каменного стола были скинуты все книги и свитки. На него положили короля. Воины бросились за водой, бинтами, дополнительными лампами.

Дан затворил за ними дверь и обернулся. В окна бил красным светом закат, пронзительный, перечёркнутый сизыми лентами облаков. Ранний, низкий, зимний закат.

Король лежал безмолвно, вытянувшись во весь рост – от края до края стола. Дан скинул плащ, подвернул рукава. Руки верно и быстро нашли застёжки шлема, осторожно освободили голову из его тисков. На пальцах остались следы копоти и крови. Он придержал голову за затылок, подложил свой плащ, брошенный на кресло.

Король дышал хрипло и часто. Глаза были плотно закрыты. Ресницы и брови опалены, нос и правая щека – в ожогах. Губы запеклись.

В дверь постучали:

– Вода, милорд.

– Оставьте за дверью.

Магистр быстро прошел к камину в нише справа от двери. Подбросил дров, взял котёл, висевший на крюке. Потом занёс воду, перелил её и повесил над огнём. Забрал принесённые лампы и расставил их по углам стола. Зажег факелы в простенках между окнами.

Потом придвинул маленький стол, за которым обычно обедал, к каменному, достал из шкафа свой ящик с лекарствами, разложил его.

Дыхание короля прорывалось хрипами сквозь потрескивание огня. Вода шумела, закипая. Он заварил настои. И снова повесил котелок на крюк. Оставшуюся воду перелил в таз на столе. И начал снимать доспехи. Некоторые пластины погнулись, и приходилось их разжимать щипцами. Он смотрел на вмятины и видел каждый удар – хвоста, шипастый лапы. Стальное предплечье как будто прокушено… Он срезал лоскуты горевшей ткани, отмачивал присохшие. Очень мягкой губкой, сделанной ещё прежним целителем, пропитанной не только эликсиром, но и словами, он смывал копоть и кровь. Промывал отваром крапивы, смазывал ожоги облепиховой мазью. Порезы, покрытые коркой, и почти прокушенную руку обработал настойкой календулы, у более глубоких ран прихватил края ниткой.

Сменил воду в тазу. Снял закипевший в третий раз котёл. Прошелся взглядом по настойкам и мазям. Шагнул к столу и коснулся пальцами левого плеча короля. Рана зияла тёмной, запекшейся кровью. Наплечная пластина здесь была сорвана. Кольчуга пробита. Дан не мог понять, драконий огонь или драконьи зубы нанесли её…

Он постоял в нерешительности и быстро прошел к шкафу слева от двери. Щёлкнул потайным замком, достал мешочек, вернулся с ним к столу. Аккуратно ослабил завязки, взял крохотную щепотку чёрной, чуть светящейся в отблесках факелов пыли и нанёс на рану, прижал пальцы и закрыл глаза.

Под коркой пульсировали боль и огонь. Огонь!

Дан отдёрнул руку, поспешно затянул завязки и спрятал мешочек в карман. Король сбился с дыхания, мучительно повел головой, разлепил губы, шепча: «Воды…».

Он дал ему готовый отвар, мгновенно остудив чашку в ладонях. Капли стекали по подбородку и щекам. Король не раскрыл глаз, но задышал ровнее и тише. Дан снял один из своих плащей, висевших на стойке в углу, и накрыл им короля.

Факелы тревожно мигали, догорая. Окна затянула чернотой зимняя ночь.

***

Все ночи стали чёрными для него. Одну за другой он проводил их в подземелье, куда велел перенести короля. Дан сидел в кресле у кровати больного. Кутался в плащ, смотрел в мерцающие угли в жаровне, но в их багряных отсветах, подёрнутых пеплом, ему виделась только угроза. Огонь сжигал его короля изнутри. И он ничем не мог помочь. Использовать свою силу, свой странный ледяной дар, что колол пальцы каждый раз, когда он не мог сдержать гнев, он боялся. Вдруг холод, льющийся через его руки, погасит весь огонь? До конца. И сердце брата перестанет биться.

Дан научился, контролировать свою силу – сотни часов ушли на то, чтобы выдержка стала железной, а еще сотни на то, чтобы проверить, что станет с тканью, деревом, камнем, водой, хлебом, вином, кожей девушки… Это воспоминание ознобом пробежало по груди. Дальше он не посмел пойти. А вот его ученица… Леди Розалин Хай не знала преград. Поэтому так важно было сейчас держать короля подальше от всех – и особенно от нее! – в подвале. За надежными дверьми. Ключ от которых есть только у него.

Леди Розалин, высокая, стройная, с пепельными волосами, перевитыми на концах серебристыми лентами, считалась первой красавицей королевского двора. Но она как будто не замечала своей красоты. Взгляд серых прозрачных глаз был строг и холоден. Только солнечные лучи отогревали его, да вылазки на охоту зажигали голубые искры смеха. Дочь соколиного лорда не уступала отцу в семейном умении приручать птиц. Был у неё и еще один дар… Его она скрывала даже от Грэма, с детства хранившего многие ее секреты – они выросли вместе, юная Роза Хай была фрейлиной покойной королевы. Дети росли на его глазах, но Дан пропустил, как из ломкой девочки подростка она превратилась в леди – красивую, гордую и так звонко смеющуюся… Он тогда уезжал и надолго – работал в архивах, искал осколки, пытался собрать воедино то, что была разбито… А когда вернулся, столкнулся с тем, что его прежний мир тоже дал трещину. В него ворвалось нечто, прежде незнакомое – влечение.

Он помнил ту встречу, которая изменила всё. Он ждал на балконе одной из пристроек, выходящих на псарню и конюшни. Грэм с друзьями въехали в ворота шумной толпой. По правую руку от брата была высокая светловолосая леди в голубом охотничьем дублете и черных бриджах, в руке у нее был апельсин, конь гарцевал, кавалеры вокруг смеялись.

«Дан!» – Грэхем слетел с коня и бросился по брусчатке к ступеням, как делал всегда – летел навстречу, стирая разлуку одним крепким объятием. Рози обычно бежала вприпрыжку следом, размахивая длинными кружевными рукавами. И он подхватывал их обоих. Но не в этот раз.

Она подбежала и наткнулась на изумлённый, неузнающий взгляд, смешавшись, присела в поспешном нелепом реверансе – охотничьи бриджи вместо юбки. И подала руку. Перчатки и хлыст она сжимала в другой. Дан едва коснулся губами бледной кожи, пахнувшей лавандовым мылом вперемешку с апельсином (она ела его прямо в седле, счищая кожуру и смеясь) и отпрянул. Розалин вытянулась за лето и в глаза теперь смотрела почти вровень, радостно и дерзко.

С той встречи она стала леди Хай. Леди, чьей руки он хотел бы коснуться вновь, но уже не прерывать касание, а длить, скользить пальцами до локтя и обратно – к тонким проступающим косточкам кисти – скользить и не отводить взгляд. Но он был бастардом, хоть и королевским. Ни титула, ни земли, ни власти, кроме той, что доверена отцом… И надежд тоже не должно быть. Он и не возлагал их прежде! Ему и в голову не приходило, что одно лишь прикосновение способно разбить броню сдержанности, в которую он заковал себя.

«Пока она была ребенком – ребёнком странным, одиноким, с пытливым умом, прямая противоположность весёлому и открытому Грэму! – я отвык притворяться. Лишь им обоим я доверял настолько, чтобы быть собой…»

Ниточка доверия всё еще трепетала, когда они смотрели друг на друга с разных сторон обеденного стола или встречались в воротах замка – она возвращалась с прогулки, а он отправлялся по делам в Чёрный или Закатный Дом. Дан видел, что Розалин стала горда и холодна, как и он сам стал однажды, заняв своё место при дворе. Но от него не ускользнула и её уязвимость. «Леди Хай теперь не танцует больше двух раз за вечер. А прежде так любила танцы! – шептались девушки в саду. – Вот странно, да? Кавалеров высмеивает, либо водит за нос… А еще она страшно полюбила перчатки».

Ему следовало догадаться уже тогда и не избегать встречи, а предложить её. Но Розалин пришла сама. Придворный формуляр не позволял ей видеться с магистром так же свободно, как прежде, поэтому она нашла дорогу в обход светских условностей. Грэма она не стала посвещать в свой план. Просто одолжила у него охотничий костюм под предлогом, что ее пришёл в негодность, а новый еще не готов (леди Розалин предпочитала охотиться в мужском платье). И в этом костюме проскользнула в сумерках в кабинет магистра. Это был кабинет-спальня, Розалин зашла через тайную дверь в гардеробной. Они с Грэмом часто так делали, когда были детьми.

Дан сидел за столом, но уже не работал. Откинулся на спинку кресла, голова чуть запрокинута, глаза прикрыты. На столе ворох бумаг, догоревшие свечи, даже несколько колб и пробирок на самом краю.

Он услышал осторожный вздох и быстро повернулся, подобрав ноги и схватившись за подлокотники. Узнал.

– Я знаю, что мне не следовало этого делать! Но мне нужна помощь.

Эти слова разбили начавшую расти между ними стену чужих предрассудков. Он жестом разрешил пройти.

– Что случилось?

Розалин прошла к столу, встала перед ним, машинально перебирая ближайшую стопку бумаг. Костюм Грэма был ей широк, собранные под охотничью шапочку волосы выбились, и белые в лунном свете пряди тянулись вдоль щёк и по спине.

– Скажи… Чем будет заниматься орден?

– Тем, чем и раньше – служить короне, сохранять порядок, выкорчевывать дурные ростки…

– Искать тех, кто наделён даром?

– Нет!

Их голоса перехлестнулись в ночи – её затаённый страх и его с трудом сдерживаемый гнев.

Розалин неосторожным движением уронила листки на пол, прикрыла глаза, переводя дыхание.

Дан медленно выпрямился в кресле.

Она взяла в руки колбу с прозрачной жидкостью.

– Что это? – голос ее звучал хрипло.

– Вода. Очищенная от примесей. Ещё не успел использовать.

Поставила на раскрытую ладонь, повернулась к свету, губы дрогнули, выпуская дыхание.

Вода заискрилась кристаллами, стеклянный бок пошёл трещинами…

Лёгкая сеть инея покрыла прозрачные стенки и узкое горлышко. Дан смотрел, не отрываясь. Дышать старался ровно, но сердце бешено стучало в груди, отдавало шумом в висках. Быстро поднялся и подошёл. Осторожно сжал ее запястье, снял замороженный сосуд, поставил его на стол, оглянулся, подошел к большой напольной вазе у окна. Розы были собраны утром. Тяжёлые, винно-красные. Он срезал один цветок кинжалом и протянул на раскрытой ладони ей.

Розалин не сдержала тихий крик, когда нежный бархат лепестков сменился искрящейся снежной вязью…



С той ночи он и взялся учить её. Розалин приходила по ночам, воспользовавшись тем же самым тайным ходом. Один или два раза в месяц. И в каждую встречу он облачал своё сердце в броню. Он давал ей задания, которые страшно злили поначалу – пересчитать липы в саду или розетки фиалок в покоях фрейлин, а теперь все эти гвозди – и вручал полную банку. Гвозди сменялись фасолью, горохом, бусинами. Летели на пол, звеня и шурша. И она выискивала их меж стыками гранитных плит, сметала тростник, настеленный у кровати. И белые полосы инея тянулись разводами по полу, добирались до стен и медленно гасли. Постепенно они становились всё реже и тоньше – леди Розалин училась сдерживать свой гнев. А научившись, захотела большего.

– Неужели это все? Ты учишь меня только скрывать наш дар. Но для чего он нам дан?

– Я не знаю, Розалин. У меня не было учителя. Тебе я могу дать, лишь то, что умею сам.

– Что же… ты ни разу не попробовал… большего? – она не подняла головы, но исподволь смотрела. Смотрела пристально, пытливо.

Дан подошел ближе, на нём была белая рубашка с широкими рукавами и серый, расшитый шелковой нитью жилет. В мерцании свечей темные глаза поблескивали, но голос был мягок, он протянул ей раскрытую ладонь:

– Попробуй, если хочешь.

Она нерешительно коснулась пальцами его руки и отступила на шаг. Спрятала руки за спину, вздернула подбородок.

– Я не об этом!

Он обернулся к столу, взял яблоко с блюда и бросил ей. Розалин поймала.

– Тогда начни с яблок. Проверяй сколько тебе надо усилий, чтобы оно померзло до сердцевины, а сколько, чтобы только кожура льдом стала. Есть еще орехи, листья. Древесина, глина, кожа свиная и воловья, меха, – его голос все сильней звенел. – Я пробовал многое. Но так и не нашёл ответ – зачем?

Он обошел стол и сел.

– На сегодня всё. Тренируйся на яблоках. Учись контролировать поток своей силы.

Она кивнула, пытаясь скрыть разочарование.

Они не виделись месяц. Леди Розалин потренировалась и на яблоках, и на апельсинах, а потом проверила, как быстро мороз бежит по шнуру – шелковому, конопляному, кожаному, дальше – как он перескакивает с пера на перо и сковывает всю птичью фигуру целиком. Узнала, что если коснуться совсем легко, то лед будет тонок и птица одним взмахом крыльев разобьёт его. А вот если твое прикосновение будет вызвано гневом. То…

Грэм однажды вбежал в кабинет поздно вечером со словами: «Ты знаешь, что Рози уезжает?», – и осёкся, увидев его, сидевшего за столом и рассматривающего фигуру сокола – абсолютно прозрачную, из чистейшего льда.

– Да, знаю, – спокойно ответил Дан. – Вот её прощальный подарок.

– Подарок? – Грэм растерянно смотрел на ледяную птицу в круге инея на столе. – Как она это сделала?!

– Силой своего дара, – Дан резко поднялся, он был в полном магистерском облачении. – Силой своего дара и своего презрения.

Он стремительно прошёлся по комнате.

– Я тоже еду сегодня. В Чёрный Дом, изучить уцелевшие архивы. Поедешь со мной? Отец дал согласие.

Грэм шагнул к столу и коснулся ледяных крыльев, застывших в тщетной попытке взлететь.

– Её дар… Кто она, Дан?

– Она, – Дан остановился рядом с братом и тоже взглянул на птицу. – Она – дитя, гордое в своей силе и слепое в своём тщеславии. Я зря учил её. Соколиным лордам и леди нужно только одно – власть… Поедем со мной, Грэм, и я расскажу тебе всё, что происходило в этом кабинете, пока ты штудировал королевские науки и лелеял свои мечты о драконах.

Они поехали вдвоём, отряд орденосцев следовал на почтительном расстоянии. Ехали как магистр и его ученик, капюшон скрывал лицо Грэма. Дан же напротив, казалось, впервые хотел выйти из серой тени своей магистерской мантии. Он откинул ее на плечи, легкая кольчуга серебрилась на солнце, обнаженный меч – только лицам королевской крови дозволено было носить такой – тоже ловил солнечные блики. Волосы Дан распустил на старинный манер, светлые пряди обрамляли лицо, смягчая его худобу. Черные агатовые глаза в дневном свете смотрели мягче, чем обычно.

– Ты больше похож на отца, чем я, – неожиданно вырвалось у Грэма.

– Разве? – Дан с улыбкой обернулся к младшему брату, отрываясь от своих мыслей.

– Да. Так же высок… и царственен.

– Ты еще вырастешь, тебе всего семнадцать. А вот мне уже не догнать тебя в ширине плеч, – и Дан, смеясь, хлопнул брата по спине.

– Да и вообще не догнать! – крикнул Грэм, пришпоривая коня.

Они неслись по пустынному тракту, подобно двум птицам, плащи и волосы трепетали на ветру, лица, наполненные азартом, пригнулись к лошадиным шеям. Конь Дана был подобран прежде всего под его высокий рост, Грэм же всегда выбирал самых быстрых скакунов в конюшне. Но догнать его было невозможно не поэтому. Он чувствовал ветер, безошибочно определяя его направление и силу одним лишь свободным движением плеч, рывком откинутой головы – так встречают давнего друга, верного спутника, и встреча эта пьянит… Он мчался, напоённый радостью, всплеском силы, щедро подаренной ему. Этот дар заменял крылья, которые он не мог расправить. Дан знал, что если захочет, если поверит, Грэм сможет снова обрести их – но не сила дракона, навсегда уснувшая в нём, будет тому порукой. Знал и молчал, ожидая, когда король сам услышит своё сердце и песню ветра, звучащую в нём…

Если б он тогда только мог представить, что в королевство прилетит дракон и брат поедет искать свои крылья к нему, то рассказал бы, непременно рассказал, убедил поверить… Но после скачки они заговорили совсем о другом. Дан рассказал брату о том, как ошибся в леди Розалин.

– Или она ошиблась во мне. Она думала, что я скрываю ее и свой дар из страха быть обнаруженным. Что я и орден возглавил, чтобы контролировать ситуацию и никому не дать себя обнаружить, а самому быть в курсе всех дел. Но это не так, пока я возглавляю орден, больше ни один человек, наделенный даром, не лишится его по вине орденосцев.

– А много таких – наделённых даром?

– Не знаю. Страх задушил его ростки у тех, кто видел, как расправляются с их родными. Почти два поколения выросло с тех пор. Но вот у Розалин он есть. Ей вообще неведом какой-либо страх.

– А тебе? – слова сорвались поспешно, нечаянно, Грэм сжал губы, отворачиваясь.

– Во мне он не смог задушить дар. У нас с леди Хай схожие способности. Но только мне ни разу не хотелось обернуть их против живого существа.

– Как это вышло?

Дан усмехнулся, склоняя голову.

– Будем считать, что мы повздорили. Она пришла с соколом, а ушла без него… Когда она пришла впервые, ей нужна была помощь. О, тогда она была искренна и прекрасна в своей растерянности. И быть ее учителем и проводником тоже было прекрасно. Но роль ученицы ей быстро надоела, – в темных глазах Дана мелькнула недобрая искра.

– Она была не просто ученицей. Ты ей нравился, – проговорил Грэм глухо, не поднимая головы.

– Гм, – Дан тоже опустил голову, пряча улыбку. – Я… Те моменты искренности, что были между нами, быстро растворились… Так следы на песке стирает ветер или волна, – он поднялся, обрывая разговор. – Не будем больше об этом. Леди Розалин свой выбор сделала.

И он тоже сделал его тогда. Вспыхнувшее было влечение к девушке, равной ему по силе, по уму, по стати, угасло, когда за всей ее хрупкостью и красотой он разглядел безжалостность и то поразительное умение идти к цели, не считаясь ни с чем, которое приписывали ему, но которым он сам не обладал в полной мере. Теперь леди Хай вернулась в столицу. Едва узнала о сражении, произошедшем в Лёгком Доме. И было очень трудно понять, что именно ей руководило. Только ли тревога за друга юности?




Глава 6. Встреча




Когда нитка тянется к иголке и достигает ее,

она связывает,

но потом игла ведёт нить –

стежок за стежком.



Ведьма сидела на кровати, подобрав ноги. На коленях у нее лежала раскрытая книга с плотными белыми страницами. Пустыми. Как только что выпавший снег. Она с усилием вела пальцами по тонко выделанной коже, словно пыталась нащупать невидимые слова. Проступят ли строчки под лунным светом в эту ночь или нет? Когда мама уехала с Морисом в посёлок, она бегала на берег чуть ли не каждую ночь. Там свет лился, не застревая в пушистых сосновых ветках. Но в те ночи (и десятки следующих!) книга не показала ей ничего.

Вдруг она повернула голову к двери и прислушалась. Ветер. Летящий впереди шороха шагов по сосновым иглам, предвещающий неизбежность встречи. Той самой встречи, что замкнёт ожидание всех этих дней – так кузнец сводит края блестящей полоски в кольцо – неумолимо ведёт, приближая, соединяя, сплавляя воедино…

Она встрепенулась и бросилась к двери, понимая, что в сумраке дома будет беспомощна и слепа. Распахнула дверь и только шаг успела сделать – на крыльце уже стоял он. Рукоять меча за спиной, рука, легшая на тугую петлю у бедра. Быстрый взгляд тёмных глаз и – шаг в сторону, выпустил её за порог. Солнце светило тусклым шаром сквозь зимнюю дымку, ветер сдувал вчерашний снег с крыши и сосен, хлопья, блестя, падали ему на лицо и на плечи. Он чуть поморщился и смахнул их. Ведьма улыбнулась, легонько кивнула, и ветер взял чуть в сторону, снежинки теперь сыпались, минуя крыльцо.

– Здравствуй, Охотник. Я ждала тебя.

– Здравствуй, ведьма. Я нашел тебя.

Он протянул руку. Без перчатки, без подвоха, смуглая широкая ладонь, раскрытая ей. Она вложила свою – худую, бледную руку северянки с чётко проступающим узором сухожилий и вен. Он чуть сжал ладонь, приветствуя. И внутри вспыхнуло, согревая и завершая долгое ожидание и этот день.

***

Ночью еще было по-зимнему морозно, иней шустрыми пальцами пробежался по земле, шершавому дереву стен и оконных рам. Охотник лежал на жесткой лавке, уставившись в черное стекло. За головой его дышала последним теплом истопленная вчера печь, но по ногам тянуло холодом от окна. Он бросил пару коротких взглядов на задернутый полог, ограждавший спальный закуток. Там было тихо. Охотник одним слитным движением поднялся и в два бесшумных шага добрался до занавески. Отдернул ее. Девичья постель была застелена, покрывало чуть примялось у изголовья и в середине. Тонко дымилась свеча у изголовья. Видно, прилегла поверх и ускользнула, пока он в ночном стекле искал отблески звёзд, борясь со сном.

Дверь распахнулась от удара, хлопнула об стену, снег посыпался ему на плечи. Сбежал по ступеням, но следов на посеребренной земле не было. Он стоял, чувствуя, как озноб бежит по спине, по животу, а в ответ ему разгорается злость в груди.

Из дома была только одна тропа – через редеющие сосны в дюны, где мерзлый песок осыпался под сапогами. Но она была босой, легконогой и быстрой, поэтому земля и не хранила её следов. Он бежал следом, полная луна скользила над ним, исполосовав лес тенями. Гнев опалял, затмевая холод зимней ночи. Охотник быстро пересек дюны и на залитом лунным светом берегу увидел ведьму. Она была еще довольно далеко от кромки волн, стояла на коленях перед раскрытой книгой. Страницы светились белым, отражая лунный свет. Она склонилась ниже, шерстяной плащ сбился на бок, волосы свисали прядями вдоль лица и касались земли. Он медлил, пристально всматриваясь.

Ведьма неожиданно выпрямилась, отбросила волосы на спину и, почувствовав его взгляд, обернулась. Глаза её, враз потемневшие, были наполнены страхом. Она захлопнула книгу, рывком поднялась и бросилась бежать – прямо к морю. Многолетняя выучка не подвела – Охотник прыгнул вниз с обрыва, едва увидел этот испуганный взгляд.

Бежать было сладко. Мерзлый плотный песок хорошо держал вес. Он настиг ее по колено в ледяной воде, перехватил за талию, увлекая обратно на берег, но она отчаянно дернулась, вырвалась и, пробежав несколько шагов, остановилась. Взгляд её – напряженный внимательный – скользил по волнам. Ведьма наклонилась и коснулась ладонью воды.

«Подожди!» – хриплый крик слетел с губ.

Но, когда волна отхлынула и поползла вновь, ведьма пошатнулась и сама начала медленно пятиться к берегу. Охотник, не церемонясь, потащил ее к берегу, она то и дело спотыкалась, дрожа всем телом, не поднимала глаз, не разжимала губ, только позволяла вести себя, не обращая внимания на грубую хватку пальцев на своей руке. Он заметил книгу, темнеющую на песке и на ходу подобрал ее, зажал под мышкой.



Дома она рухнула на кровать, подтянула колени к груди и попыталась укрыться своим же плащом. Но Охотник сел рядом, нашарил застёжку у ворота, расстегнул, потом стянул тяжёлую намокшую ткань и набросил одеяло. Сам он, казалось, не замёрз вовсе – так полыхала в нём злость.

Он прошёл к печи, подбросил дров и затеплил огарки на столе. Ведьма, дрожа, приподнялась на локте и, прищурившись, смотрела на него. Взгляд ее теплел, пустота уходила из него. Охотник обернулся. Вчера при встрече глаза её сияли. Голос был мягким и уверенным. Ни капли страха, только завершившееся ожидание и торжество. Сейчас же перед ним была трясущаяся от холода девчонка, которая едва ли понимала, что она делала у моря.

Она села, нашарила в кровати чулки и попыталась натянуть их. Охотник шагнул к ней, опустился на колени, помогая справиться с тугим жестким полотном из шерстяных ниток.

– Держи ногу ровно… Теперь вторую.

Его руки тоже были холодны, но по ее ледяной коже скользили затихающим теплом – как остывающий воск сбегает по свече.

– Что ты искала на берегу?

– Я ходила спросить у воды, – медленно проговорила она и замолчала, но потом с усилием продолжила. – Когда я спросила у ветра, он прокричал мне о тебе. Я спросила у пламени, и оно показало мне дракона. А сегодня море лишь обдало меня стужей, такой ледяной гибельной стужей окатило, что я и не знаю, что думать теперь…

– А о чём ты спросила его?

– О драконах.

Щеки и губы её разгорались алым в тепле.

Охотник, не торопясь, поднялся, взгляда не отвёл.

– О драконах… А что же ты тогда прочла в своей книге?

Ведьма вздрогнула и выпрямилась, взгляд ее вновь ушел вглубь.

– Некоторые сказки повторятся вновь, Охотник. Некоторых встреч нам не избежать… Скажи… Зачем ты пришёл?

– За тобой.

– А кто послал тебя?

– Магистр Дан, – его взгляд стал насмешливым, он скрестил руки на груди и качнул головой. – Почему ты об этом не спросила – у моря, у ветра, у пламени? У своей книги?

Ведьма пожала плечами и вскинула голову:

– Я знаю, у кого что спрашивать. Зачем же я нужна магистру? Орден снова начал свою охоту?

Охотник чуть наклонился вперёд и сказал очень тихо:

– Я охочусь отдельно, запомни это, ведьма. Магистр послал за тобой. Чтобы исцелить того, кого конь унёс после битвы, – добавил он холодно.

Она прикрыла глаза, облизнула губы и медленно проговорила:

– Конь унёс короля?..

– Истинно так, – Охотник присел на корточки у кровати и взглянул все так же пристально, но уже тепло. – Истинно так, моя ведьма, – он легонько коснулся её лица. – И ты должна исцелить его. Лекари отступились, магистерские хитрости не помогли. Лихорадка сжигает короля.

Ведьма сжала его запястья и отвела руки от своего лица – кожа пылала огнём даже от такого лёгкого касания.

– Хорошо. Я пойду с тобой, Охотник.

Он кивнул в ответ и отошёл к печи. Ведьма сползла в кровать, натянула одеяло на плечи.

Охотник сидел к ней спиной, он подложил дров и осторожно прикрыл заслонку. Его линялая рубаха вышоркалась на локтях и на боках, грубые штаны и сапоги тоже служили своему хозяину не один год. Только меч, лежавший на лавке у входа, сверкал как новый, и веревка аркана лоснилась, но ни одно волокно не выбилось, не нарушило цельность плетения. Пепельно-серые волосы он стянул шнурком на затылке, отдельные пряди спадали на шею, касались щёк. Он не спешил оборачиваться, слушал, как потрескивает разгорающееся пламя в печи, думал о чем-то своём.

Ведьма прикрыла глаза, погружаясь в сладкую дрему согревшегося тела, надежно укрытого в коконе кровати…

«Исцелить короля. Так вот зачем ты пришёл. Пришло мое время оставить этот дом… И встретить дракона. Ведь строчки в книге светились алым в лунном свете: «Однажды ведьма и король-дракон встретятся вновь, и придёт её черёд выбирать, какое платье носить – тканое или кованое?.. Ох. Мой черед выбирать».




Глава 7. Начало пути


На следующий день она проснулась поздно. Долго лежала, прислушиваясь к своему телу и дому. Дом тихонько поскрипывал, вторя огню в печи. Тело уже не помнило ни вчерашний холод, ни жар чужих пальцев на щеке и запястьях, ни ту пустоту, что появилась после того, как у воды спросила… Уснула быстро – провалилась в сон, как в погреб. Схоронилась в темноте. Но наступило утро. И придётся выйти на свет.

Она чуть повернула голову, выискивая Охотника. Он сидел у двери и неторопливо свивал аркан в кольцо. Спиной он прислонился к стене, одной ногой упирался в лавку. Верёвка скользила легко меж пальцев. Этой петлёй он ловил людей…

Ведьма быстро отвела взгляд. Я согласилась пойти с ним. Чтобы исцелить короля. Вот о чём я думать должна! Собрать все коренья и травы, все мамины записи и рецепты не забыть взять. И… Те иглы и катушку ниток, что Морис привёз в последний свой приезд.

«Ты только глянь, дочка! Какие тонкие! Как рыбьи косточки».

«Зачем мне они? Я и шить не умею, мама. Так, как ты – что стежков не видно».

«Возьми, – мама неожиданно остро взглянула поверх шкатулки и тотчас взгляд отвела, точно испугалась, что увидела слишком много, не хотела, не стремилась, но увидела. – Кто знает, какую прореху придётся латать».

Начну, пожалуй, с этой, ведьма ковырнула дырочку пальцем и принялась подтягивать сбившиеся за ночь чулки. Вчера бежала к морю босой, иначе бы не успела – всего на миг получилось ему взгляд отвести, затеплив ту самую свечку, что так сладко, дымно горит и в сон уводит. Только побежать и успела, плащ с крючка на ходу дернула. Холод сперва и не жалил. А потом не до него было. Ведьма перекинула волосы на плечо и принялась плести косу. Причесаться можно и позже, не под его взглядом. Выскользнула из кровати и жадно, долго пила ледяную воду с нападавшими с потолка травинками. Вытерла рот ладонью и обернулась. Охотник склонился над вещмешком и на нее не смотрел вовсе! Что ж… Подошла к кровати и быстро оделась – натянула юбку поверх сорочки, короткий корсаж и шаль крест-накрест повязала. Свет от оконца тянулся слабо, но сумерки были ей только на руку.

Она вернулась к столу. Есть не хотелось, но всё же надо позаботиться о еде на день и в дорогу. Они же отправятся сегодня?.. Ведьма рассеянно опустилась на табурет и принялась теребить кончик косы. Сухарей у нее достаточно, мука тоже есть, а вот сушёное мясо почти кончилось. Много и не надо брать, они же спешат, добраться придётся как можно быстрее. Она вскинула голову. Хм… Не так, как добирался сюда он. Ведьма скользнула глазами к порогу и, решившись, быстро спросила:

– Кто проводил тебя сюда?

– Я шел до посёлка на шхуне. Нашелся один безумец, который рискнул… Потом через лес.

Охотник поднялся и потянулся всем телом.

– Задумалась о дороге? – он улыбнулся.

Ведьма кивнула:

– Какой наша будет?

Охотник пожал плечами.

– Дальней. Собери свои вещи и оденься тепло и удобно, – он окинул её взглядом. – Юбку лучше сменить.

– Хорошо, – она кивнула и отвернулась, пряча вспыхнувшие от досады щеки.

«К поселку я не пойду. И на шхуне не поплыву. Долго, слишком долго. Попробуем иначе».

***

Она собрала вещи и отправила его дожидаться на скалы: «Мне нужно попрощаться с домом. Иди». Лицо ее было сосредоточенным и усталым, она кусала обветренные губы и в глаза смотреть избегала. «Иди же!» – взмахнула рукой.

Море встретило его неласково, ветер гнал тяжёлую воду и тучи над головой. Солёные брызги щедро кропили воздух и скалы, долетая и до лица. Чайки вскрикивали, пикируя. Охотник чуть нагнулся вперёд, всматриваясь в серые шумные волны. Не самое приятное место для ожидания. Ни один корабль не причалит здесь и в хорошую погоду. Он обернулся. Ведьма шла к нему, отводя волосы от лица. Ветер дул, насмешливо срывая слова с губ и заставляя кричать, чтобы быть услышанным. Море ревело внизу под скалой.

– Да, корабль сюда не подойдет. Но есть ещё один путь.

Потуже затянула ремень, схватывающий плащ на груди. Руки в замшевых перчатках так и остались стискивать пряжку, взгляд ушел вглубь.

– Какой?! – крикнул Охотник.

– Конный! – усмехнулась она. И, шагнув ближе к краю, позволила воде пропитать кожу перчатки, рукава куртки, тёплые бриджи, сапоги тонкой выделки.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/elena-talberg/pesn-severnogo-vetra-43453036/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.