Книга - Невероятные приключения Междупальцева и Хорохорина в Тридевятом царстве

Невероятные приключения Междупальцева и Хорохорина в Тридевятом царстве
Лев Юрьевич Альтмарк


Бестселлер (Союз писателей)
Чем занимается конструкторское бюро, известное в народе как НеКБ? Да кто ж его разберёт! Но дело своё порядочным сотрудникам выполнять нужно добросовестно и с оглядкой на руководство и коллег, в общем, так, чтобы репутацию сохранить и по службе продвинуться. В такой расклад сказочные приключения уж точно не вписываются. Два приятеля, Междупальцев и Хорохорин, зависнув в новогоднюю ночь в далёком аэропорту, менее всего помышляли о чём-то необыкновенном, да и после не могли бы ответить – приснилось им всё или нет. Это уже решать Тебе, дорогой читатель. Знай лишь, что, повстречав странную бабку-уборщицу, представившуюся легендарной Бабой Ягой, они проснулись вдруг в Тридевятом царстве. А там, естественно, Серый Волк водится и Змей Горыныч девок похищает, богатыри со злом сражаются и Кощей Бессмертный невесту ищет, а на троне царь Додон сидит, мороженое вкушает. Причём тут сотрудники рядового НеКБ? Оказывается, гостей из реального мира тут давно ждут… Ну что, читатель, готов прогуляться по взрослой сказке и узнать, как там взаправду обстоят дела?





Лев Юрьевич Альтмарк

Невероятные приключения Междупальцева и Хорохорина в Тридевятом царстве



© Альтмарк Л., текст, 2019

© Дьяченко А. А., иллюстрации, 2019

© Оформление. Издательство «Союз писателей», 2019

© ИП Суховейко Д. А., 2019


* * *


Посвящается всем моим коллегам, особенно тем, кто постоянно ездит в командировки…


Необходимые пояснения перед тем, как приступить к изложению событий



Копаясь как-то в старых бумагах, я обнаружил эту рукопись, засунутую почти на самое дно чемодана, в котором хранил все свои литературные богатства, и, если говорить честно, вовсе не рвался сдуть с неё пыль и перечитать заново. Причина проста: более чем содержание, мне запомнилась критика из рецензий, полученных на этот многострадальный роман из нескольких издательств, куда я по наивности пытался пристроить своё детище. Если сказать, что оценка моих трудов была разгромной, это значило не сказать ничего. Присланные мне машинописные и сегодня уже пожелтевшие листки были сродни ядерным бомбам, ибо не оставляли от текста не только камня на камне, но даже песчинки от них разносили на атомы. Самый благожелательный из критиков отметил, что если бы он захотел полистать что-нибудь фольклорное, то открыл бы томик русских народных сказок, а если бы сподобился убить время на производственную тематику, то, стиснув зубы и спрятав в карман фигу, помурыжил бы какого-нибудь социалистического реалиста – фамилии, извиняюсь, запамятовал. Но мой опус штудировать не стал бы ни под каким соусом, разве что из материальных соображений, ибо за рецензию платили в соответствии с объёмом текста. И он, таки да, – скрепя сердце и вооружившись таблетками от головной боли и неминуемого поноса, – с первой до последней строчки всё вычитал. И заслуженно получил заработанные рубли. Но не получил взамен никакого эстетического удовлетворения.

Я также пересилил себя, но, в отличие от скептика-рецензента, всё-таки прочёл собственный опус бесплатно. Прочёл, а потом всё-таки решил переписать его заново. Наверное, придуманная мной история, если копнуть глубже, не так уж и отвратительна, просто она никак не вписывалась в шкалу официальных литературных ценностей того времени, и вообще, в те достославные годы, когда сочинялась, выглядела скорее пародией и пасквилем на тогдашний здоровый образ жизни и, главное, мыслей. Ну а что касается сегодняшнего дня, то об этом лучше пока не говорить. Встретимся лет этак через двадцать-тридцать, тогда и развесим ярлыки. А может, и ещё позже…




1. Нелёгкие будни одного проектного бюро


В некотором царстве, в некотором государстве жили-были два инженера-конструктора с фамилиями совсем не сказочными, а в некоторой степени даже антисказочными – Междупальцев и Хорохорин. Всю свою сознательную жизнь они работали в Некотором Конструкторском Бюро, которое сокращённо называлось – НеКБ. Разрабатывало это бюро некоторые механизмы для некоторых устройств, и эти непонятные устройства были жизненно необходимы для некоторой отрасли народного хозяйства, без которой это самое хозяйство как бы уже и не могло нормально функционировать, чтобы обеспечивать некоторые потребности нашего отнюдь не избалованного всевозможными приспособлениями общества. Что входило в понятие «некоторое», никто не вникал, а, точнее, просто не хотел вникать, помятуя о том, что излишнее любопытство никогда ни к чему хорошему не приводит. Всех устраивало существующее положение: если отрасль есть, значит, она для чего-то нужна, и коли по этому вопросу нашего мнения никто не спрашивал, то и не нам обсуждать её необходимость. Тем более, сверху, с олимпийских министерских и главковских вершин, постоянно спускался план на разработку всё новых и новых некоторых приспособлений, и этот план успешно выполнялся и перевыполнялся, что, в свою очередь, исправно отражалось на зарплатах и премиях сотрудников. И в первую очередь, само собой разумеется, на зарплатах и достатке непосредственного руководства.

За стенами НеКБ жизнь, конечно, текла бурными потоками, что-то менялось, случались какие-то экономические реформы и политические коллизии, но внутри всё оставалось по-прежнему: ни начальству, ни подчинённым даже в голову не приходила мысль резать курицу, несущую золотые яйца. Хотя, если признаться честно, продолжать такое упорядоченное и размеренное существование даже при наличии золотых яиц было всё труднее: судьбоносные события за стенами всё активней вторгались внутрь и прокатывались свежим обжигающим ветерком по затхлым и скучным помещениям бюро. Становилось почти невозможно жить так, как жили раньше, ибо, если даже низы начинали намекать на необходимость перемен и не только роптать, но и проявлять некую многозначительность в разговорах на перекурах, то и верхи обязаны были каким-то образом на это реагировать. Но… как тут поступать, если сытое и спокойное существование на протяжении всей истории НеКБ отучило начальство от малейшей инициативы, воспринимаемой в не такие уж и далёкие времена самой что ни на есть жуткой ересью и крамолой?!

Однако никуда не денешься – ветры перемен требовали новых нестандартных подходов. Посему в верхах и решено было отреагировать поначалу обновлением ассортимента проектируемой некоторой продукции, а дальше… а дальше – куда кривая выведет. Но едва лишь кое-кто из заинтересованных и ответственных лиц попробовал углубиться в тему, то сразу же начинало пахнуть жареным: а нужно ли, господа-товарищи, и в самом деле нашему народу-труженику то «некоторое», что вы тут производите на протяжении всей своей продолжительной, но небогатой на события истории? Что изменилось бы в мире, если бы вас, извините, вообще не существовало? Поменять же ассортимент, то есть перейти, например, с проектирования водопроводных кранов на проектирование грейдерных экскаваторов, можно и даже очень неплохо, если поднапрячься, а что толку?

Да такой отчаянной и охальной мысли не под силу было зародиться даже в моменты самого тяжёлого вольнодумства… Тем не менее, мысли о каких-то новшествах, конечно, возникали, и с ними ничего нельзя было поделать. Диалектика, видите ли, с которой не поспоришь. Вращение слегка заржавевших шариков под черепной коробкой…

Это было, конечно, не очень приятно, и подобные еретические размышления могли элементарно привести к чудовищным последствиям для сплочённого коллектива НеКБ, если на них должным образом и своевременно не реагировать. В принципе, конечно, неплохо было бы спустить всё на тормозах, тогда и не будет никакой опасности. Глядишь, всё само собой сгладится и рассосётся. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Но… а если не рассосётся? И это уже чревато.

С другой стороны, и делать вид, что ничего не происходит, нельзя – свои же коллеги не поймут. Повсюду шевеление масс и совершенно необъяснимые новшества, за стенами ревут ветра перемен, сметают одни памятники и тут же возводят другие, а в нашем тихом болоте как была тишина, так и осталась, и даже на доске почёта в вестибюле те же давным-давно утверждённые ударники уже и неизвестно какого труда. Правда, фотографии со временем изрядно пожелтели, а половина удальцов-молодцов на снимках давно покинула не только бюро, но и сей скорбный мир, чтобы украшать своими портретами более долговечные, но совсем уже не оптимистичные могильные плиты.

Короче говоря, всё нашёптывало, что единственный вариант дальнейшего существования – за неимением собственной новаторской инициативы хотя бы попробовать перенять чей-то передовой и уже апробированный опыт. Покуситься самим на лавры первооткрывателей или бежать впереди паровоза – свят-свят-свят! – сие не в правилах руководства НеКБ, а вот позаимствовать чужие новшества – куда ни шло. За это, может, по головке не погладят, но и по шее не дадут. Ответственности, знаете ли, на порядок меньше. Ибо отчаянный лозунг «пан или пропал» – ох, не для нас он, не для нас… Есть ли иные, менее опасные варианты? Что-то не проглядываются.

Теперь вставал вопрос: куда податься за передовым опытом? Ясное дело, что отправляться на ласковый морской песочек в знойный Египет или на райские Мальдивы желающих будет выше крыши. Но поймёт ли этакий спонтанный жертвенный порыв вышестоящее начальство, а вместе с ним и те, кто на подобную поездку серьёзно рассчитывает, но в итоге пролетит? Кривотолки пойдут, грязные намёки, письма подмётные, как это всегда бывает в подобных пикантных случаях. А оно кому-то надо?

Чтобы лишний раз не рисковать и не подставляться, решено было направить ходоков в места не столь отдалённые, но ни в коем случае не расположенные на побережьях. А чтобы гарантированно и бескомпромиссно исключить любую вероятность подозрений, то вычеркнули из списка вакантных мест даже побережье Ледовитого океана, хотя туда уж точно никого не затянешь даже на аркане. Конечно, кто ищет, тот всегда найдёт благоприятный для организма климат, а с ним и тамошние тёплые природные водоёмы, но… пускай это хотя бы выглядеть будет в перспективе не так вызывающе и демонстративно. Неглупый сотрудник всегда и везде сумеет совместить приятное с полезным, нужно только проявить смекалку и находчивость.

Короче говоря, будут и волки сыты, и овцы целы. Но надолго ли?



Такова предыстория, на фоне которой произойдут описанные нами события.

Теперь немного расскажем о главных героях повествования.

Собственно говоря, не только для какого-нибудь эпохального литературного произведения, на которое мы даже не рискуем замахиваться, но и для банального трамвайного чтива, клепаемого под маркой модного писателя-рабовладельца, наши персонажи вряд ли годятся. Ведь оба они люди крайне прозаические, геройств или из ряда вон выходящих поступков не только не совершали, но и в мыслях не держали совершать что-то в будущем. Плюс к тому, научные открытия и великие изобретения благополучно обошли их стороной, и в любой уличной толпе этих людей запросто можно спутать с десятками и сотнями таких же, как они, безликих представителей серого административно-конторского планктона. Если они когда-то и удостаивались вдохновенного четверостишия, то не иначе как в новогодних косноязычных пожеланиях в отделовской стенгазете. Но ныне стенгазеты себя изжили, ведь никому неохота марать бумагу и переводить акварельные краски, если есть батюшка-Интернет, в котором каждый уважающий себя пользователь вполне может нащёлкать всё, что взбредёт в голову, на страничке в каком-нибудь «Живом журнале» или, упаси господи, в Фейсбуке.

Двойной жизни наши персонажи не вели, родственников за границей не имели, хотя их наличие по нынешним временам не только не порицается, а, наоборот, приветствуется. И даже к собственной работе, если говорить начистоту, они особого рвения не испытывали. Одним словом, под стандарт литературных героев, которые надолго запоминаются читателю и на которых хочется равняться нашему подрастающему поколению, они подходили весьма условно, а уж в сказочные персонажи, – а ведь мы как раз и собираемся авторской фантазией поместить их в совершенно необычные условия! – и вовсе не годились.

Для чего же вы их тогда взяли, – спросит дотошный читатель, – не могли подобрать кого-нибудь более яркого и выдающегося? Оно, конечно, так, но согласись, уважаемый буквоед, что и ты сам, если положить руку на сердце, не сильно подходишь в сказочные персонажи! Поставить же себя на место моих сегодняшних героев тебе будет куда проще, если они походят на нас с тобой. Мне же, как автору, этого только и надо. Пофантазируем вместе, как бы мы повели себя, окажись и в самом деле в неправдоподобной сказочной ситуации. Пока не можешь представить? А ведь, признайся, хотелось бы? Вот и я пока не могу, а хочу.

Впрочем… попробуем сообща.



Хорохорин Степан Борисович, мужчина крепкого сибирского телосложения, с волевой складкой на лбу, возникшей вовсе не из-за наличия несгибаемой воли, а просто так получилось в соответствии с генами батюшки да матушки, произведшими его на свет, имел, кроме этакой выдающейся детали внешности, роскошные мохнатые брови, которыми очень гордился и каждую свободную минуту за ними трепетно ухаживал – расчёсывал, прореживал и любовался на них в зеркало. В зависимости от ситуации, он бровями искусно пользовался: сдвигал, изображая глубокую задумчивость, грозно шевелил, когда требовалось водрузить на лицо гнев или недовольство, складывал домиком, чтобы показать, какой он на самом деле добряк и рубаха-парень. Но до бурного проявления эмоций доходило редко. Чаще его глаза были полуприкрыты – нижнее веко наезжало на верхнее, что заставляло коллег подозревать его в глубокой задумчивости, каким и должен быть по логике вещей серьёзный, докапывающийся до сути инженер-конструктор. Подобному заблуждению способствовало полное отсутствие у Хорохорина свойственной инженерно-технической интеллигенции велеречивости, иными словами, пустословия. Некоторые, наиболее отчаянные, подозревали, что у него попросту скудный словарный запас, но убедиться в этом было невозможно, да и Степана Борисовича несколько побаивались, опасаясь мести, ведь никто так не мстителен, по всеобщему мнению, как молчуны и обладатели мохнатых бровей. Кроме того, из какой-то бульварной книжонки, размноженной в конструкторском бюро на принтере, стало известно, что люди с этакими мохнатыми бровями часто подвержены приступам необузданной ярости и могут причинить попавшему под горячую руку массу неприятностей. Правда, такого с Хорохориным никогда ещё не случалось, но всё ведь когда-то случается в первый раз.

Несмотря на немногословность, которая, в принципе, была не таким уж и плохим качеством, после общения с ним каждый новый собеседник непременно начинал сомневаться в старой доброй истине о том, что молчание – золото, а слово – серебро. В случае с Хорохориным слово почему-то не стоило и ломаного гроша, а молчание – и того меньше.

Тем не менее, начальство его ценило и считало умеренным правдолюбом, который редко возражал и при этом всем своим видом показывал, что такая его реакция – вовсе не разменная монета, а знак молчаливого согласия. Однако в отдельных случаях, когда это не было связано с риском по службе, он мог глухим ворчанием кого-то и критикнуть. Видно, размноженная на принтере бульварная книжонка была не так далека от истины.

Женскому персоналу бюро Хорохорин нравился, прежде всего, тем, что всегда был аккуратно одет и слыл примерным семьянином, имел двух великовозрастных дочерей на выданье и ни одного перспективного зятя. На его столе под стеклом лежали их фотографии, над которыми он нередко замирал, печально вглядываясь в лица, и тогда его мохнатые брови горестно обвисали, будто смоченные влагой.

В отношениях с прекрасным полом Степан Борисович всегда проявлял старомодную галантность и соблюдал этикет, чем раз и навсегда завоевал сердца окружающих дам, особенно старше себя по возрасту. Лишь в разговорах о семье он внезапно оживал и изменял традиционному немногословию: мог без остановки расписывать добродетели своих перезрелых дочерей и при случае пытливо выведывал координаты вакантных женихов, имеющих мало-мальски приличную должность, квартиру и машину…



Полной его противоположностью был Фёдор Викторович Междупальцев. Невысокий, напрочь лишённый шеи, с головой, сразу переходящей в рыхлые покатые плечи, но, несмотря на это, юркий и проворный, он всегдашним своим жизнерадостным видом доказывал, что молчание всё-таки золото, поэтому его понапрасну не тратил. Слово же – его не жалко, потому что в его устах оно даже не серебро, а какая-то более мелкая разменная монета. В силу своей неистощимой говорливости Фёдор Викторович не только не сумел обзавестись спутницей жизни, но и не приобрёл постоянного собеседника, с которым мог бы коротать долгие рабочие часы в курилке. После десятиминутного общения с ним даже самый терпеливый оппонент стремился малодушно исчезнуть, предпочитая тишину и покой чертёжного зала самой интересной и захватывающей беседе с эрудитом Междупальцевым. Правда, по его рассказам, в студенческие времена у него были бесчисленные амурные похождения, но всех его гусарских историй никто дослушать до конца не мог, хотя, чем они каждый раз заканчивались, было ясно без слов.

Тем не менее, Междупальцев излишнюю говорливость к собственным недостаткам не относил, а во всех бедах, происходящих с ним в результате недержания речи, винил скрытых и явных недоброжелателей. Дабы не выйти из формы и всегда поддерживать говорливость на достойном пулемётном уровне, он много читал, притом всё, что попадало под руку. Память у него была отменная, и он мог цитировать прочитанное целыми абзацами, с удовольствием выговаривая незнакомые, только что выученные слова, частенько даже не вникая в их смысл. Посему мнил себя докой в различных областях не только науки и техники, но и литературы, искусства, медицины, словом, всего того, без чего не обходилась в последнее время наша славная жёлтая пресса. А так как переспорить его было невозможно, он постепенно убедил себя в том, что его энциклопедический дар не имеет аналогов в истории, и исключительно этим гордился.



Несмотря на столь громадную разницу в характерах, Хорохорин и Междупальцев были неразлучными товарищами, трогательно заботились друг о друге, хоть и не всегда ладили по принципиальным вопросам. Однако на незадачливого оппонента, если тот решался вступить с ними в открытое противостояние, набрасывались объединёнными усилиями, и тут уже разногласий между ними не возникало.

Они прекрасно знали, что их дуэт неуязвим и непобедим, и старались этим пользоваться. Посему и в командировки чаще всего ездили на пару, будь это даже самое пустяковое задание, справиться с которым по силам и в одиночку. Хоть такое положение дел не всегда нравилось начальству, но оно вынужденно мирилось с дополнительными расходами на их поездки. К слову сказать, болтливый Междупальцев и молчун Хорохорин с поручениями всегда справлялись превосходно, и нареканий в их адрес не поступало.

Хорохорин, свято полагавший, что робеспьеровская прямота и неподкупность есть синоним абсолютной истины (а как же в конструкторском деле без уверенности в собственной правоте?!), считал, что без его одобрения невозможно принять ни одного мало-мальски серьёзного решения. Когда же в разложенном перед ним чертеже он не мог разобраться без посторонней помощи или не находил достойной замечания зацепки, его чело омрачалось, а брови стремительно ползли к переносице, что всё равно не предвещало ничего хорошего. В противовес ему, Междупальцев, ни на мгновенье, как мы уже говорили, не сомневавшийся в своей величайшей эрудиции и, как следствие оной, в развитых ораторских способностях и дипломатических талантах, был свято уверен в том, что только ему по силам принимать окончательные решения и делать выводы. Главная человеческая черта, по его глубокому убеждению, вовсе не прямота, а гибкость, не лобовой натиск, а умение лавировать между подводными камнями. Лишь это характеризует настоящего руководителя конструкторского проекта, при котором и руководящие волки сыты, и подчинённые овцы целы. Правда, с лавированием его иногда заносило совсем не туда, куда следовало бы, но это уже детали. Братская помощь и поддержка Хорохорина всегда была обеспечена.



В целом, такой разноплановый ассортимент качеств, которым в сумме обладали наши друзья, как мы уже отметили, всегда позволял добиваться желаемого результата малыми усилиями и преодолевать не один чиновничий барьер на пути к желанной командировочной цели.

Между прочим, именно вдали от дома между друзьями иногда пробегала чёрная кошка. Размолвки происходили большей частью вечером, перед отходом ко сну, и тут бы приятелям продолжить излюбленный и нескончаемый полуабстрактный спор о том, кто из них более компетентен в конструкторских закавыках, но, к сожалению, обстановка не всегда позволяла выяснять отношения на повышенных децибелах, как это спокойно происходило в родном бюро. Ведь подлые гостиничные стены почему-то всегда обладали потрясающей способностью усиливать даже самый тихий шёпот до невероятной громкости. Возможно, сие было задумано какими-нибудь старорежимными блюстителями нравственности для своих специфических нужд или служителями карательных органов, разоблачавших шпионов, но нашим конструкторам это каждый раз доставляло кучу неудобств. И хоть ни в чём аморальном или тайном заподозрить их было невозможно, но… мало ли что. Репутацией своей они дорожили. Посему никому своих нечастых разногласий за пределами бюро не показывали, и на людях следов размолвок видно не было. Как ни в чём не бывало, они ходили повсюду вместе, энергично и деловито штурмуя нерушимые бастионы бюрократии, по-братски помогая друг другу и незамедлительно давая жёсткий отпор каждому, кто хотя бы в мыслях посягнул потеснить их на вершине конструкторского олимпа, чтобы захватить хотя бы самый крохотный кусочек от их раз и навсегда отвоёванного места под тамошним неласковым солнцем.









2. Закон подлости в новогоднюю ночь


Если ты, уважаемый читатель, решил, что наша история ещё не началась, то сильно ошибаешься! Просто автору необходимо было представить героев, которые всё время будут терзаться размышлениями над тем, куда и зачем они попали – в сказку или остались в реальной обстановке? Как это всё воспринимать – в шутку или всерьёз? Даже если сегодня, спустя достаточно длительное время, спросить их об этом, едва ли можно получить в ответ что-то вразумительное. Хорохорин, при всей его прямоте, лишь сдвинет загадочно брови, а Междупальцев, наш неисправимый говорун, не сразу найдёт, что сказать. Настолько невероятные события происходили с ними на протяжении всего повествования.

Только… такие уж эти события невероятные? Никто ни в чём не уверен. Даже автор.

Впрочем, не будем тянуть кота за хвост, а приступим непосредственно к рассказу.



Попали, значит, наши конструкторы в командировку, о которой мы сообщали выше, и так всё сложилось неудачно, что в ночь под Новый год по причине совершенно некондиционной нелётной погоды заночевали в одном из дальних аэропортов. Конечно, был вариант уехать поездом, только всё равно к праздничному домашнему столу при таком раскладе уже никак не успеть. Да и какому нормальному человеку охота трястись на жёстких верхних полках в переполненном вагоне, чтобы вместо божественного запаха праздничной хвои и салата «Оливье» вдыхать аромат чьих-то несвежих носков? Главная же причина упрямого полуночного сидения в аэропорту состояла всё-таки в том, что оставалась слабенькая надежда – вдруг лютая пурга уляжется, небо прояснится, и самолёт взлетит. Должны же в новогоднюю ночь случаться самые невероятные, но непременно приятные вещи?! Да и авиабилеты были приобретены заблаговременно с боем и подкупом кассира. Можно, конечно, их сдать в кассу и отправиться на станцию. Но и там придётся выдержать новый бой с такими же, как они, командировочными бедолагами, и вовсе не факт, что удастся попасть на желанный поезд, движущийся к дому. Ночевать же на железнодорожном вокзале, по собственному богатому командировочному опыту друзья знали, намного хуже, чем в аэропорту, где хоть полы подметают чаще, а бичей бездомных внутрь погреться пускают только через одного…

Нашим героям сейчас действительно не позавидуешь. Никудышное это дело – проводить праздничную новогоднюю ночь вдали от родного очага, в неуютном громадном стеклянном кубе аэровокзала с рядами холодных пластмассовых кресел, на которых даже не приляжешь, а вокруг тебя нахохлились и клюют носами такие же, как ты, не попавшие к праздничному домашнему застолью неудачники. Единственный мягкий диван в дальнем углу зала занят пёстрой джинсовой компанией, нудно бренчащей на расстроенной гитаре и подвывающей нескладным хором «Владимирский централ». Пели бы что-то другое, можно было бы попросить подвинуться, а с таким репертуаром сами собой возникали всякие нехорошие мысли о неадекватном ответе, который окончательно испортит и без того гнусное настроение. Где-то за спиной капризничает ребёнок, а над ухом чей-то раскатистый бас вслух зачитывает прикорнувшему рядом попутчику неприличные анекдоты из интернета по планшетке, и сам же обладатель голоса невесело и одиноко хохочет. Тоска смертная, одним словом, хоть в петлю лезь.

– Что, Викторович, приуныл? – угрюмо выдавил из себя Хорохорин, которому надоело сидеть без дела и созерцать непривычно молчаливого товарища. – До рассвета, думаю, тут прокукуем, никак не меньше…

– Не береди душу, Стёпа, и без того несладко! – откликнулся Междупальцев, которому тоже порядком надоело молчание, а темы для разговора не находилось. – Сидишь тут, понимаешь ли, как сыч, на чемодане, вместо того, чтобы, как все порядочные люди, веселиться дома у ёлки… Э-эх, невезуха!

– Закон подлости, – Хорохорин согласно махнул рукой и встал, с трудом выдирая из неудобного пластмассового кресла своё мощное сибирское тело.

Он медленно направился к одиноко стоящей посреди зала синтетической ёлке и принялся задумчиво разглядывать блестящие шарики, смешно искажавшие лица окружающих людей.

Прикинув, что разговор так и не складывается, Междупальцев по-бабьи подпёр щёку ладонью и пригорюнился. В такой вечер даже читать не хотелось, а вытащенный из портфеля планшет со скачанной накануне книжкой об НЛО так и остался выключенным.



В конце зала, откуда-то из-за кресел, появилась скучная сгорбленная старуха с ведром и шваброй и с противным шмяканьем начала возить мокрой тряпкой по розовым плиткам пола. Дремлющие пассажиры в креслах зашевелились, неохотно поднимая ноги.

– Ишь, ведьма, выбрала время полы мыть! – беззлобно пробормотал Хорохорин, возвращаясь к Междупальцеву. – В новогоднюю-то ночь…

За окном по-прежнему бушевала свирепая пурга, и сквозь пелену снега тускло просвечивались редкие огоньки на взлётном поле. Под одиноко стоящими в ряд, промёрзшими самолётами выросли высокие сугробы, постепенно превращая аэродром в лежбище каких-то снежных доисторических мамонтов.

Делать было абсолютно нечего, и тут бы в самый раз попытаться прикорнуть, да только сон к нашим друзьям никак не шёл. Междупальцев упорно пытался найти какую-нибудь тему для разговора, однако его хвалёная велеречивость сегодня давала явный сбой, чего не случалось никогда прежде, поэтому он с обидой отвернулся и стал безразлично разглядывать старуху со шваброй.

– Нормальные люди сейчас за праздничный стол садятся, – печально констатировал он уже не раз проговорённую мысль, – шампанское откупоривают, «Оливье» по тарелкам раскладывают, по телевизору весёлые передачи с Басковым и Киркоровым смотрят, а некоторые даже смеются над их шутками…

– Вон тебе телевизор, – откликнулся Хорохорин, – тряпкой по полу возит. А другой передачи здесь не покажут!

И хоть переговаривались они тихо, странное эхо подхватило их слова и жестяным шелестом разнесло по залу. Старуха медленно повернулась в их сторону и, неожиданно сверкнув изумрудным горящим глазом, погрозила скрюченным пальцем.

– Ишь ты, напасть какая! – смутился Хорохорин и дёрнул товарища за рукав. – Посмотри на неё – прямо чертовка какая-то! Всё слышит…

– Это тебе померещилось! – сладко зевнул Междупальцев и вытянул ноги. – А вот телевизор посмотреть да коньячка под икорку пригубить и в самом деле было бы недурственно! И вдогонку за этим без остановки шампанского под холодец с хреном. Ну, или наоборот…

– Замолчи, изверг! – сглотнул слюну Хорохорин, сразу забывая о старухе. – С обеда маковой росинки во рту не было, а ты про такое! Знали бы, что так задержаться придётся, и коньяка, и икорки купили бы в городе для такого случая…

– Глянь на часы – уже полдвенадцатого, – продолжал неизвестно зачем искушать приятеля Междупальцев. – Люди повсюду радуются, тосты произносят, друзей поздравляют, желания на будущий год загадывают, а мы, как какие-то сычи… У нас сейчас лишь одно желание: выбраться отсюда поскорее, и всё… Пошли в буфет, Стёпа, там наверняка что-нибудь найдётся для таких горемык, как мы.

От его слов Хорохорину стало совсем тоскливо и одиноко. Первый раз за долгие годы он вынужден встречать замечательный новогодний праздник вдали от дома и от близких, которые наверняка не оставляют надежду, что в последнюю минуту, перед самым боем курантов, он появится. Такое уже случалось однажды, когда он всё же успел вернуться из дальней командировки. Сегодня никаких чудес не предвиделось, и домашние, конечно же, будут сильно огорчены.

– Эх, была не была, где наша не пропадала! – он сдвинул погуще брови, чтобы друг не заметил его минутной слабости, встал, расправил плечи и полез в карман за бумажником. – Пошли в буфет!

Друзья гордо проследовали мимо старухи-уборщицы, не спускающей с них глаз и отчего-то криво ухмыляющейся.

– Что это она на нас так смотрит? – настороженно поинтересовался Междупальцев.

– Да ну её к дьяволу! – преисполненный мрачной решимости, неожиданно разозлился Хорохорин. – Мы у неё в долг не занимали, а значит, и разглядывать нас, как врагов народа, нечего!

В буфете они с трудом расшевелили заспанную буфетчицу в мятом тюлевом кокошнике и замусоленном белом переднике.

– Шатаются тут по ночам всякие! Спали бы в ожидании своего рейса… – скорчила она недовольную мину и обречённо вздохнула. – Ну, чего вам?

– Нам бы, девушка, сами понимаете… Новый же год! – начал плести словесные кружева Междупальцев. – Отпраздновать хочется, хоть и не дома, да и обстановка неподходящая… Но мы люди подневольные, командировочные… Короче, коньячка хотим!

Буфетчица вытаращила глаза и грозно подбоченилась:

– Вам что, неизвестно, что буфет – не ресторан? За спиртными напитками – это не к нам. Тем более, руководство аэропорта с недавних пор строго-настрого запретило продавать на разлив и на вынос спиртные напитки пассажирам перед рейсами, а то такие вот командировочные, как вы, выпьют лишку, а потом безобразничают в самолёте, требуют от пилотов дать порулить, к стюардессам пристают с всякими непристойностями, от которых девушки отказаться не в силах, и всё прочее. А один из ваших коллег недавно вообще пытался лайнер угнать в какую-то, прости господи, Хургаду, хоть рейс и так был туда… В ассортименте у нас только безалкогольные напитки, ватрушки, консервы, крутые яйца и куры отварные. Спиртные напитки ищите в киосках в зале, но все они до утра закрылись, или у таксистов на входе, но цены там, да ещё сегодня…

– Куда мы пойдём сейчас?! Неужели у вас ничего не найдётся для страждущих в такую волшебную ночь? – продолжал опутывать буфетчицу своими сетями дипломат Междупальцев. – Ни за что не поверю, чтобы столь привлекательная женщина не могла найти выход из этого тупика! Это нам, мужчинам, трудно придумать что-то оригинальное, а женщине – сам чёрт не брат! Помните, как у Шекспира – или кого там из классиков? – полцарства за коня! Так вот и мы – полцарства… естественно, в иносказательном смысле и разумных пределах. Вы нас правильно поняли, милейшая?

Щёки буфетчицы зарделись от вкрадчивых междупальцевских слов, и её гладенький лобик прорезала морщинка глубокого раздумья. По-всякому вымогали спиртное в её безалкогольном буфете разгулявшиеся пассажиры – и деньги немереные сулили, и грозили пожаловаться самому высокому начальству в ООН, и бандитами пугали, которые явятся и разнесут всё тут на щепки. А вот так, по-хорошему, чтобы истосковавшуюся по доброму обращению бабью душу за самую её серединку ухватили, да не клещами, а ласково и вежливо… Нет, такого почти не случалось. Вроде бы те же деньги предлагали, но не так, как остальные просители, а уж слова-то какие складные сейчас говорят, и ещё этого – как его? – композитора Шекспира вспоминают, будто это не простая аэропортовская точка общепита, а, ей-ей, Академия наук. Ну как против такого устоишь?!

Из недр шкафчика со спецодеждой буфетчица извлекла дежурную бутылку с дешёвым молдавским коньяком местного разлива и, воровато оглянувшись по сторонам, быстро протянула её друзьям, а потом ещё быстрей спрятала полученные купюры в кармашек под передником.

С закуской дело обстояло хуже. В закромах буфета ничего изысканного для таких экстренных случаев припасено не было, поэтому пришлось ограничиться витринным ассортиментом. Крутыми яйцами и консервами друзья портить аппетит себе не захотели, так что оставалась лишь плохо выбритая курица с тощими синими жилами, торчащими в разные стороны упругими мускулистыми завитками, и железобетонные тульские пряники. Уныло сунув бутылку в заранее приготовленный пакет, Междупальцев и Хорохорин вернулись к своим креслам.

– Начинай, Федя, – вздохнул Хорохорин, прикидывая, что после коньяка захочется спать, а значит, будет чуть легче коротать время до утра. – Стаканчики-то мы забыли у неё попросить, придётся пить из горла. Начинай, тост у нас один…

– Неудобно как-то, – засмущался Междупальцев, – люди вокруг, за кого они нас примут?

– Я тоже на виду не могу, – Хорохорин посмотрел по сторонам, и его брови жалобно изогнулись. – Раньше, когда молодой был, мог всё, что угодно, а сейчас не могу, хоть убей…

Совсем уже было поникли друзья, и настроение испортилось настолько, что, если бы именно в эту минуту неожиданно объявили посадку на самолёт, они отправились бы к трапу по-прежнему с печальным видом. Но о таком чуде мечтать пока не приходилось.

Междупальцев вытащил из кармана очки и планшет с книжкой про НЛО, а Хорохорин уставился в вокзальное окно, за которым в сером полумраке кружились крупные снежинки. Непочатая бутылка коньяка сиротливо замерла в пакете между их портфелями на полу, так и не принеся долгожданной радости, и даже наоборот – ещё больше усугубив невыносимость тоскливого вокзального бытия.




3. В гости к Бабе Яге Костяной Ноге


Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Впрочем, в нашем случае дело не делалось совершенно никак. По крайней мере, нам хотелось бы иного развития событий, ведь сказка-то уже давно сказывается, а значит, пора и событиям за ней поспевать.

Совсем уже было наши друзья собрались провести остаток праздничной новогодней ночи в грусти и тоске, как вдруг откуда-то из-за кресел раздался скрипучий голос старухи-уборщицы с изумрудным горящим глазом:

– Чего, соколики, приуныли? Негде силушку богатырскую потешить, али с бутылочкой спиртосодержащей некуда приспособиться? Ай, да беда-кручина! Вы бы ко мне, старой, обратились, я бы вас в свою каморку пригласила, а там у меня уже и закусочка кое-какая заготовлена, дорогих гостей дожидается. Да и к ней кое-что сыщется. Скажу откровенно, коньячок у меня получше вашего будет – настоящий армянский, звёздочек на нём, как на небе, не счесть. Такой даже самые большие начальники не каждый день употребляют. А ваш коньяк, мухами засиженный, можете сразу в унитаз вылить…

Конструкторы удивлённо вытаращили глаза на старуху, и её печёное личико тотчас расплылось в приторной улыбке, сухие губки приоткрыли редкие жёлтые зубы, которые, как показалось друзьям, стали чуть ли не покачиваться в коричневых дёснах. Спутанные седые волосёнки вылезли наружу из-под серого мышиного платка, но старуха, не обращая ни на кого в зале внимания, громко продолжала:

– Времечко-то уже самое что ни на есть новогоднее – без пятнадцати двенадцать! Коли так и дальше сиднем сидеть будете да обижаться неизвестно на кого, то не успеете попасть в Новый год, а значит, так и останетесь в старом!

– Что она за галиматью несёт? – изумлённо ахнул Междупальцев.

– И потом, неужели вам приятно будет пить своё зелье из горлышка, если решитесь? А ведь в двенадцать вы непременно так и сделаете, ничто вас не остановит! И о стаканах, как я вижу, вы не позаботились, а буфетчица вам о них не напомнила… И ещё после этого считаете себя интеллигентными людьми! – старуха издевательски посмотрела на Хорохорина и состроила выразительную гримасу. – А вдруг охрана аэропортовская заметит, что нарушаете порядок в общественном месте, и вас в полицию сдаст, а? Стыда не оберётесь!

Последний аргумент окончательно убедил наших конструкторов, и они, воровато оглядываясь на дремлющую в креслах публику, отправились следом за вредной старухой.

– Как тебя хоть звать-то, бабуля? – дипломатично поинтересовался Междупальцев.

– Как хотите, так и зовите! Помнится, вы меня сперва ведьмой обозвали. Так меня, кажется, твой товарищ окрестил? – она хитро подмигнула покрасневшему Хорохорину. – Не робей, Стёпа, я не обидчивая!

«Откуда она знает, как меня зовут?» – пронеслось в мозгу у Хорохорина, но интересоваться он не стал, лишь настороженно поглядывал на старуху.

Шла она очень быстро, и товарищи с трудом поспевали за ней. По каким-то полуосвещённым коридорам, вначале широким, а потом всё более и более сужающимся, они спешили следом и удивлялись её прыткости. Потом откуда-то дохнуло сыростью и спёртым воздухом давно не проветриваемого погреба. Междупальцев, с трудом перебирая короткими ножками, стал прихрамывать и задыхаться.

«Чёрт нас понёс за этой бабкой!» – размышлял он, но вслух ничего не сказал, чтобы не обидеть старуху. А она оглянулась на него, весело подмигнула и прошамкала на ходу:

– Не волнуйся, Федя, скоро уже придём на место!

Вдали забрезжил слабый огонёк, и через пару десятков шагов они остановились у невысокой, окованной железом деревянной двери. Покопавшись в кармане своего халата, уборщица извлекла большой бронзовый ключ явно старинной работы.

– Что за чёрт! Откуда здесь, в аэропорту, такие двери?! – удивился Хорохорин. – Да ещё и ключик соответствующий!

– Да, сынки, ключ что надо! – довольно пропела старуха. – Этот, как его… ан-ти-ква-ри-ат! – больших денег стоит. Один коллекционер недавно мне за этот ключ знаете сколько предлагал? Да только я не стала отдавать: для чего ему ключ, когда замка к нему нет? Каждая вещь должна служить по назначению, и не иначе. А у этого чудака ключ будет просто на стене висеть между иконой и фотографией «Битлов»… Но деньги он и в самом деле сулил немалые, только зачем мне деньги, когда я и без них прекрасно обхожусь! А как вы к деньгам относитесь?

Углубляться в эту скользкую тему друзьям не хотелось, поэтому Междупальцев пробормотал, потирая натруженную быстрой ходьбой поясницу:

– Побыстрей, бабуля, а то время уже – без десяти двенадцать! Не успеем же…

– Не торопи, – обиделась старуха, – со мной вы никуда не опоздаете. На сколько надо, на столько и задержим Новый год. Всё равно без нас никакое празднество не начнётся!

Конструкторы недоумённо переглянулись, и Хорохорин даже поднял палец, чтобы покрутить у виска, но раздумал, уже не на шутку побаиваясь проницательной спутницы.

– Думаешь, я ненормальная? – старуха исподлобья глянула на него и укоризненно покачала головой. – Вот всегда вы так, молодые да ранние, нахамите незнакомому человеку, обольёте его грязью, вываляете в перьях, а потом, когда всё разъяснится, слезами крокодильими обливаетесь, прощения вымаливая. Ведь вы же совсем не знаете, кто я такая! – тут она неожиданно распалилась и, сверкая изумрудным глазом, закричала противным скрипучим голосом. – Да я, если пожелаю, превращу тебя, поганца, в мышь серую, а вот его, – она ткнула крючковатым пальцем в Междупальцева, – в кота облезлого с помойки, чтобы сожрал тебя и не поперхнулся!

– Знаешь что, Стёпа, пошли-ка обратно в зал, – пробормотал Междупальцев, пятясь, – это не бабка, а какая-то нечистая сила!

Упоминание о нечистой силе неожиданно развеселило старуху, и она, сразу позабыв про гнев, затряслась от смеха:

– Конечно, нечистая! А где ты видел чистую силу? И зачем силе быть чистой? Чистой бывает слабость, и то не всегда. Да её на белом свете не так уж и много – не выживает она в современных условиях. А ту чистую, что пока есть, берегут, как зеницу ока, и расходуют по крупицам, чтобы надолго хватило. Вот скажи мне, Федя, ты добрый человек?

– Н-не знаю, – Междупальцев даже попытался спрятаться за спиной товарища, – наверное, добрый, но не всегда…

– А ты? – скрюченный палец упёрся в грудь Хорохорина.

– Слушай, бабка, – Степан Борисович грозно насупил брови и перешёл в наступление, – ты нас разыгрываешь, что ли? Мы тебе кто – мальчики… для битья? Ну-ка, покажи нам дорогу отсюда, и знать мы тебя больше не знаем. А то, ишь, шутить над нами вздумала!

После столь необычной для себя пространной тирады он перевёл дыхание и попробовал глянуть на старуху сверху вниз, потому что доставала она ему только до груди, но это почему-то не удалось. Грозные же слова, сказанные с такой интонацией, от которой трепетали все в его отделе, уборщицу окончательно развеселили, и она чуть не повалилась на пол от хохота:

– Ой, напугал! Ой, уморил! Ну и весельчаки вы, ребята! Вас бы царевне Несмеяне показать – она бы от смеха челюсть вывихнула! А со Змеем Горынычем и того хуже было бы – все свои три головы от хохота на узел завязал бы!

Друзья совершенно не понимали, о чём она говорит и отчего ей так весело. Вероятно, у бабки действительно не все дома, поэтому и дразнить её ни в коем случае не надо, лучше подобру-поздорову и без лишнего шума исчезнуть отсюда, а потом эту встречу забыть, как кошмарный сон.

Некоторое время старуха тоненько хихикала, а потом как-то сразу прервала смех, и глаза её, как прежде, засверкали необычным изумрудным блеском:

– То есть, как я поняла, вы меня всерьёз до сих пор не воспринимаете? Думаете, я без причины над вами потешаюсь? Так знайте, я – Баба Яга!

– Ну да, Баба Яга Костяная Нога! – проявил недюжинное знание фольклора Междупальцев.

– И вы меня должны бояться, потому что я с вами могу сделать всё, что захочу!

– Абсолютно верно, – в поддержку приятеля блеснул остроумием Хорохорин, – только не кусай нас, а то мы прививки от бешенства не сделали…

– Меня всем на свете надо бояться – я самая страшная!

– Конечно, страшная, как тебя не бояться! В зеркало на себя глянь, – продолжал ехидничать Междупальцев, – бр-р-р, не дай бог во сне увидеть…

Некоторое время старуха пытливо вглядывалась в лица друзей, пытаясь определить, какое впечатление произвели на них её жуткие откровения, потом недоверчиво поинтересовалась:

– Вы и в самом деле так думаете? Вы меня не разыгрываете?

– Разве мы, бабуся, похожи на лжецов?! – успокоил её Междупальцев и посмотрел на часы. – Короче, покажи, пожалуйста, как отсюда выйти, а то до Нового года уже пять минут осталось.

– Всё ясно! – заверещала старуха нечеловеческим голосом. – Вы мне не верите! Сейчас я вам докажу!.. А ну, дверь, распахнись!

Окованная железом тяжёлая дверь без всякой помощи антикварного ключа хрустнула замком и бесшумно, словно на подшипниках, распахнулась.

– Автоматика. Работает от голосового датчика, – прокомментировал всезнающий Хорохорин. – И ключом открывается, и голосом. Ничего оригинального…

– Значит, всё ещё не веришь? – старуха покачала головой, но возражать не стала, лишь приняла чопорный вид и торжественно провозгласила: – Проходите, гости дорогие, добро пожаловать!

Понимая, что за пять оставшихся до боя курантов минут в зал вернуться они уже не успеют, конструкторы не без робости перешагнули высокий деревянный порог и пошли следом за странной хозяйкой помещения.




4. Первые чудеса, в которые ещё до конца не веришь


Сразу за дверью их окружил непроглядный мрак, хоть глаз выколи. Неужели вредная бабка завела наших друзей в какое-то подземелье и бросила? Но она неожиданно вспыхнула каким-то непонятным сиянием, словно намазанная фосфором, и стало уже по-настоящему жутковато. Хорохорин хотел было выдвинуть какое-нибудь предположение по поводу этого непонятного свечения, однако не успел.

– Свет и фанфары! – громким голосом взвыла хозяйка, и повсюду на стенах с одинаковыми промежутками заполыхали разноцветные факелы в красивых бронзовых с чернью светильниках. Тут же распространился приятный запах свежей сосновой смолы, а откуда-то сверху грянула пока негромкая, но с каждым мгновением нарастающая музыка торжественного полонеза.

– Ух ты! – прошептал изумлённый Междупальцев, вглядываясь в сверкающую тысячами колеблющихся отблесков глубину уходящего вдаль помещения. – Аудиосистема тут что надо! Неплохо уборщица устроилась – так оборудовать себе подсобку! И откуда у администрации аэропорта средства на такую роскошь?

– Если у них такие помещения для обслуживающего персонала, – отозвался изумлённый Хорохорин, – то можно себе представить, какие кабинеты у их начальства?!

– Это ещё что! – печёное личико старухи расплылось в довольной улыбке, и она, прикрыв один глаз, заворковала: – Тут у меня только филиал, а вот в лесу на Лысой горе центральный офис – коттедж на тысячу двести пятьдесят квадратных метров. И это – не считая кухни, ванны и трёх туалетов с подогревом унитазов. Чем я хуже, спрашивается, ваших нефтяных олигархов?! Будете себя хорошо вести, я вас туда прокачу на экскурсию. Там и сауна на горячих ключах, и нарзан гейзером из-под земли бьёт – все тридцать три удовольствия. А русалки какие искусницы – ну, чисто кордебалет из Мулен-Руж! Никто против них не устоит… Даже ты, Стёпа, одним глазком глянешь на них и моментально свою жену и дочек забудешь!

«Откуда эта карга про моих-то знает? Когда ей Федька успел наболтать?» – пронеслось у Хорохорина в голове, но он решил благоразумно промолчать, а то вполне может быть, что эта загадочная старуха ещё ляпнет что-нибудь про его тайные шуры-муры с молоденькой секретаршей шефа из НеКБ. Вдруг эта ведьма, как какая-нибудь Ванга, знает всё про всех, или, что совсем уже возмутительно, до неё каким-то чудом доходят сплетни и слухи, без которых не может существовать ни одно уважающее себя конструкторское бюро? А наше – тем более.

В это время посреди комнаты, в которой они очутились, опять же совершенно невероятным образом возник громадный старинный стол на массивных изогнутых ножках. К великому удивлению друзей, на столе одно за другим начали появляться дивные яства, которых они в своих командировках позволить себе никак не могли. Да что там, в командировках – даже дома на праздничном новогоднем столе им такое не снилось!

Чего тут только не было! На огромном серебряном блюде соблазнительно прилёг румяный лоснящийся поросёнок, сжимающий в розовых чесночных зубках дольку истекающего соком лимона. Прихотливо выгнул тонкую шею обложенный душистыми травами и какими-то экзотическими овощами белый лебедь. Матово заискрились в хрустальных розетках оранжевые и чёрные зёрна икры. В декоративных расписных кувшинах вспенились разноцветные напитки явно не заводского ширпотребовского изготовления. Тяжело задышал горячим душистым паром необъятный пышный пирог с всевозможными начинками…

– Вот это номер! – Междупальцев даже потряс головой, потёр глаза и сглотнул слюну. – Такое и во сне не приснится! Ты, бабуля, честное слово, не Баба Яга, а самая что ни на есть добрая фея. Такой стол соорудила…

– Никакая я не добрая фея, и ты меня, Федя, так не оскорбляй, – капризно топнула ногой старуха. – Я самая натуральная Баба Яга, мне положено пакости делать и вредить всем подряд!

– Какая же это пакость?! Побольше бы таких пакостей, – протрубил растроганный Хорохорин, не сводя восхищённого взгляда со стола. – Лично от нас тебе, бабка, громаднейшее спасибо!

– Накрыла бы я вам такой стол, если бы не… если бы не новогодняя ночь! – проворчала старуха, но уже беззлобно, потому что и в самом деле понимала, что с кем-то ссориться в такую ночь совершенно не годится. – Ладно уж, комплименты и разборы полётов отложим на потом. Сейчас пора приступать к трапезе. А дальше видно будет…

Она торжественно хлопнула в ладоши, и рядом со столом возникли – или, как бы сказали сегодня – материализовались три роскошных княжеских кресла с красными бархатными подушками и золочёными спинками. За каждым из кресел замерло по юноше в расшитых блёстками старинных кафтанах. В руках у них засверкали маленькие топорики.

– Ну, точь-в-точь валеты! – простонал изумлённый Междупальцев, но быстро уселся в своё кресло и на всякий случай подальше отодвинулся от топорика, нависающего над головой.

– И где же ваш хвалёный коньячок? Давайте попробуем, – по-хозяйски распорядилась старуха, засовывая белоснежную салфетку за воротник.

– Вот, пожалуйста, – протянул пакет с бутылкой Хорохорин, – самый что ни на есть молдавский коньяк, правда, местного разлива…

– Фу, как от него клопами разит! – брезгливо поморщилась хозяйка стола. – И всякими другими насекомыми…

Междупальцев коротко хохотнул и поднял указательный палец кверху:

– А как, уважаемая, вы хотели? Такая у коньяка… технология приготовления. И вообще, коньяк – это солнце в бутылке, а никакие не клопы…

– Как не клопы?! Что-то ты, соколик, путаешь! Я же сказала «клопы», значит, они самые… На-ка, сам посмотри, у тебя глаза моложе, – старуха протянула открытую бутылку Междупальцеву.

И тут Фёдор Викторович с ужасом увидел, как из горлышка неспешно выползает жирный чёрный клоп, а следом за ним выглядывает ещё один.

– Не может такого быть! Ты погляди, Степан Борисович, что нам в буфете подсунули! Да ещё за такие деньги…

– Я лично разберусь с буфетчицей! – Хорохорин грозно сдвинул брови и стал похож на сурового инквизитора, выносящего очередной смертный приговор. – Не на таковских напала! Небось, решила, что всё спишется на праздник…

– Хлопчики, – вдруг заговорщически подмигнула бабка, – я придумала для неё потрясающее наказание! Вот смеху-то будет!.. Да и что вы ей можете сделать? Потребовать книгу жалоб и настрочить кляузу? Так у неё этих книг три, а для всяких инспекций и проверок ещё четвёртая имеется, в которой приятели только благодарности строчат. Да и кто эти книги сегодня читает? Разве что для развлечения. Так что этим вам её не пронять… К тому же, коньяка в ассортименте буфета нет, потому вам и жаловаться не на что… А придумала я вот какую петрушку…

– Ну?

– Отправим-ка мы её к Кощею Бессмертному, повеселим старика. Тем более он давно уже мечтает к кому-нибудь очередной раз посвататься. Ну, не может старый чёрт в холостяках долго ходить! Брачные газеты от корки до корки прочитывает, в интернете на всех сайтах объявления развесил, правда, вместо своей фотки воткнул фотку какого-то голливудского доброго молодца, ни одного заседания клуба «Для тех, кому за тридцать» во всей округе не пропускает… Но девками срамными с панели всё-таки брезгует, говорит, мол, не настолько я пропащий, чтобы хвататься за первое, что в руки попадёт. Триста лет настоящей любви ждал, и ещё подожду… Может, и рад был бы от такой скучной жизни бедняга помереть, да ничего у него не получается – бессмертный же!.. А ваша буфетчица, думаю, в самый раз ему сгодится, сапог сапогу пара. Пускай дурачат друг друга… Вот это пакость будет так пакость! Новогодний сюрприз от меня!

– Так тому и быть! – сурово утвердил приговор Хорохорин, но не удержался и подмигнул Междупальцеву, мол, не принимай всерьёз, а, главное, помалкивай или поддакивай.

Старуха что-то беззвучно прошептала, хлопнула в ладоши и махнула платком. Где-то за стеной раздалось лёгкое жужжание, переходящее в свист, похожий на завывание ветра.

– Всё, она уже в замке у Кощея, – удовлетворённо сообщила хозяйка и окинула взглядом стол. – Пора, ребятки, приниматься за наши непосредственные обязанности. На повестке дня, как принято говорить на ваших скучных собраниях, один вопрос: праздничное застолье. До двенадцати всего минута, поэтому откладывать в долгий ящик не будем. Ну-ка, Феденька, налей всем пенистой бражки, что у нас вместо шампанского, из вон того кувшинчика да под твой любимый балычок с икоркой!

Уже ничему не удивляясь, наши конструкторы зашевелились, поднимая большие серебряные кубки, а Хорохорин, принимая на себя обязанность тамады, встал и поправил галстук.

– От имени и по поручению, – начал он заученно и тут же смутился, – вот нечистая сила попутала!.. Никто мне не поручал и ни от чьего имени… Просто за себя скажу… Уважаемые товарищи! Вступая в Новый год, мне хочется подвести итог году прошедшему… Тьфу, опять что-то не то говорю! Трудно, понимаете ли, без подготовки, без шпаргалки, экспромтом… Значит, так. Просто и без выкрутасов: желаю всем присутствующим здоровья, счастья, успехов в личной и, конечно же, общественной жизни… Чёрт побери, ну никак не получается без казённых штампов!.. Короче, вы меня поняли. В общем, братцы, с Новым годом!

Все незамедлительно чокнулись кубками, и в воздухе поплыл приятный серебристый звон, а по залу, словно продолжая его, колыхнулись разноцветные блики от неизвестно где расположенных прожекторов, и снова полилась музыка, но уже не такая торжественная, как в начале, а мягкая, успокаивающая, исполняемая какими-то старинными сладкоголосыми инструментами. Обстановка и приятные звуки сразу погрузили присутствующих в какую-то необычайную истому, которая возникает только дома, в кругу близких и родных людей. При этом всегда хочется удобно вытянуться в кресле, незаметно для окружающих расшнуровать и сбросить надоевшие ботинки, чтобы с удовольствием пошевелить пальцами ног…

– Даже не знаю, что сказать, – захлёбывался от удовольствия Междупальцев. – Первый раз так странно Новый год встречаю. Но мне нравится. Ой, бабушка, угодила так угодила…

– Это ещё не всё! – умилённо в такт ему проворковала Баба Яга, медленными глотками потягивая остатки пенной бражки из кубка. – Хотите, я прямо сейчас на своей ступе в Тридевятое царство – Тридесятое государство вас на экскурсию укачу? Это не ваш вшивый аэроплан – нелётная погода ступе не страшна. Гарантия качества воздухоплавания! Соглашайтесь, не пожалеете!

– А домой ты нас на своей ступе можешь отправить? – вдруг вспомнил Междупальцев.

– Чего не могу, того не могу. Не положено ступе на такие большие расстояния летать. Да и не хочется вас отпускать – больно вы мне понравились!.. Но для спортивного интереса покрутиться по близлежащим окрестностям можем хоть сейчас!

– Сейчас не надо. Кто ж из-за стола уходит, когда на нём столько всего… – с трудом выговорил Хорохорин, самоотверженно расправляясь с огромным куском нежнейшей поросятины. – А потом и отдохнуть не грех, намаялись мы в ожидании самолёта…

– Это мы запросто! Всё к услугам отдыхающих, – старуха наполняла и наполняла теперь уже хрустальные бокалы, выставленные валетами на смену серебряным кубкам, зелёным вином из неиссякаемого квадратного штофа. – Покататься и в самом деле всегда успеем, было б желание… А пока под пироги да расстегайчики предлагаю посмотреть гала-концерт звёзд нашей эстрады…

– И этот самый будет… как его? – попробовал проявить эрудицию Междупальцев, но не смог вспомнить почему-то ни одной фамилии телевизионного эстрадного кумира.

– Нет, киркоровых и басковых не обещаю, но неужели они вам ещё не надоели?! Артисты будут наши местные, из Тридевятого царства – Тридесятого государства. Все они прошли строжайший кастинг, чтобы предстать перед вами. Ну, и к тому же Новый год всё-таки, надо дать своим талантам подзаработать… Никто не возражает?

– А что, у нас есть варианты? – недовольно буркнул Хорохорин, нутром почуявший громкую музыку, которую недолюбливал, однако Междупальцев дёрнул его за рукав, мол, лучше концерт перетерпеть, чем коротать ночь в тоскливой тишине аэропортовского зала ожидания.




5. Незабываемый гала-концерт звёзд сказочной эстрады


Дальний конец комнаты неожиданно раздвинулся театральным занавесом, и всё вокруг озарилось ярким ослепительным светом. Приглушённая музыка смолкла, и на смену ей неизвестно где скрывающийся оркестр неожиданно грянул в полную мощь старомодный цирковой выходной марш. По необъятному залу, в который превратилась аэропортовская подсобка, заскользили разноцветные лучи, в какой-то момент скрестившиеся в яркое ослепительное пятно посередине, и в нём, вместо ожидаемого вальяжного конферансье во фраке и с бабочкой, возник дурашливого вида длинноволосый парень в смешном красном колпаке с бубенчиком, косоворотке и в лаптях.

– Это же Петрушка! – радостно закричал Междупальцев и захлопал в ладоши, а парень, подмигнув ему, как старому знакомому, откашлялся, высморкался в кулак и закричал тонким голоском:

– С Новым годом, уважаемые Степан Борисович и Фёдор Викторович! Наши замечательные артисты сердечно приветствуют вас в Тридевятом царстве – Тридесятом государстве!..

– О каком это государстве он? Мы же из аэропорта пока никуда не выходили! – ахнул Хорохорин, но на него никто не обратил внимания.

– …По этому случаю все выступающие немного волнуются и просят сильно их не ругать, если произойдут какие-нибудь накладки…

– Сгною за накладки! Медведям на пропитание отдам! – погрозила Баба Яга, но Петрушка невозмутимо продолжал:

– Открывает концерт наш заслуженный сводный хор водяных и леших…

– Кого-кого?! – снова удивился Хорохорин, но и на этот раз его никто не услышал.

То, что начало происходить дальше, погасило последние искорки недоверия в сердцах наших конструкторов. Абсурдная ситуация, в которую они попали после знакомства с этой странной старухой, продолжилась серией самых невероятных чудес, и разумного объяснения им не было. Если это фокусы, то самой высокой пробы, и никакого подвоха в них не чувствовалось. Междупальцев тайком пощипывал себя за локоть, чтобы очередной раз убедиться в том, что не спит.

Каким-то непонятным образом стены раздвинулись ещё шире, а потом и вовсе пропали, и всё вокруг заполнилось густой, переливающейся, как жидкость, зеленоватой пеленой, время от времени рассекаемой сполохами света. Сквозь каменные плитки пола неожиданно проросли тонкие белоствольные берёзки, из-за которых стали выскакивать сгорбленные благообразные старички с добродушными младенческими улыбками на бородатых физиономиях. Пританцовывая и по-шутовски путаясь в необъятных серо-зелёных балахонах, они выстроились полукругом у невесть откуда взявшегося небольшого озерца с лилиями. Запахло тиной, и из воды стали весело выскакивать другие старички в длинных белых рубахах. Водяные, а это были наверняка они, тут же пустились в пляс. Лешие жеманно потупили взоры и, тряхнув нечесаными гривами, довольно стройно затянули:

«Во саду ли, в огороде
Девушки гуляли.
Они правою рукою
Леших выбирали…»

А водяные тотчас подхватили, выдав свой неожиданный куплет:

«Водяной, водяной, пташечка,
Водяны-ы-ые жалобно поют!
Раз поют, два поют,
Горе не беда…»

– Что-то у них сегодня с репертуаром не клеится! Кто в лес, кто по дрова… Перестарались, склерознички, перерепетировали, небось, сердечные! – заволновалась Баба Яга и хлопнула в ладоши. – Пошли вон отсюда! Стыдоба, да и только!.. Тяжёлый контингент, знаете ли, почти неуправляемый… Сделаешь им замечание – моментально обижаются, под корягу или на дно озера забьются, и попробуй их вытяни оттуда. Никаким бреднем не достанешь…

В мгновение ока сводный хор свернулся в огромный мельтешащий шар, который сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее начал вращаться вокруг оси. Из шара неожиданно выпала чья-то серая шапка, но тут же её подхватила высунувшаяся следом костлявая рука и втянула внутрь. Потом шар уменьшился в размерах, шлёпнулся в озерцо и начал с противным хлюпаньем опорожняемой ванны всасывать его в себя. Берёзки закачались, как под сильным ветром, и растворились. На их месте осталось только яркое световое пятно, посреди которого замер одинокий Петрушка.

– Тысячу извинений, дорогие гости, – пропищал он, как ни в чём не бывало, – я предупреждал, что могут произойти некоторые накладки. Наши артисты сильно переволновались, так как им ни разу не приходилось выступать перед такой представительной аудиторией…

– Брешет, как сивый мерин! – желчно скрипнула Баба Яга. – Вечно у них какие-нибудь проблемы – то лешие ноги промочат и простудятся, то водяных тепловой удар хватит… А поют и в самом деле неплохо, можете мне поверить! Только нечасто это случается.

– Время-то, извините, уже позднее, – невозмутимо продолжал Петрушка, – а наши артисты – люди лесные, привыкли рано ложиться спать и вставать по зорьке. Но следующий номер программы всегда проходит на «бис». При обычных обстоятельствах его можно было бы назвать «искусственный свист», но в сказочных и невероятно-новогодних условиях такое прозвучало бы кощунственно и задело бы профессиональную гордость готовящегося к выходу уважаемого артиста. Поэтому мы назвали номер коротко и ясно – «искусный свист», и в этом вы, господа, сейчас убедитесь. Ита-ак, па-апросим и-исполнителя, – растягивая слова, тоном заправского ведущего международных боёв без правил, заверещал Петрушка, – Соловей-Разбойник из Карачаровских лесов собственной персоной!

Получив невидимую затрещину, он сразу куда-то испарился, а на его месте возник коренастый мужик в распахнутой атласной косоворотке с гривой чёрных нечесаных волос. Мужик недовольно огляделся, сверкнул молочными белками цыганских глаз, облизнулся и, сунув два пальца в рот, с большим чувством принялся насвистывать старинный вальс «На сопках Манчжурии».

И хоть от пронзительного резкого звука немного закладывало в ушах, Междупальцев, не дослушав до конца, восторженно закричал «бис» и захлопал в ладоши, а Хорохорин тайком тоже попробовал сунуть в рот пальцы, но получилось какое-то очень некрасивое бульканье, от которого недоеденный жареный поросёнок вздрогнул и выронил из чесночных зубов лимонную дольку.

Снова окинув окружающих надменным взглядом, Соловей-Разбойник вразвалочку удалился, и на его месте тотчас возник улыбающийся Петрушка:

– На очереди силовой аттракцион! Экзотический гость из Лукоморья Кот Учёный, который будет жонглировать золотой цепью и прочими дорогостоящими предметами – женскими украшениями, сотовыми телефонами и ноутбуками. Скажу по секрету: этот номер ещё никем никогда не исполнялся в силу дороговизны реквизита, но нашему Коту всё по карману – он, к вашему сведению, известный криминальный авторитет и крышует фирмы по истреблению мышей и тараканов по всему царству-государству.

Под томительные звуки аргентинского танго вышел толстый полосатый Кот огромного роста с лоснящейся сытой мордой и небрежно выволок за собой массивную золотую цепь. При виде этой цепи Хорохорин почему-то непроизвольно покраснел и спрятал поглубже в карман руку с тоненьким обручальным колечком, которое очень любил выставлять напоказ и регулярно полировал специальной бархоткой. Следом за вальяжным артистом выскочил маленький котёнок с ноутбуком и целлофановым пакетом. Вывалив из пакета на край стола перед зрителями кучу сияющих перстней, ожерелий и сотовых телефонов, малыш быстро ускакал. Для пущей убедительности Кот извлёк из-за спины две большие блестящие гири, тоже, наверное, из золота, и дал одну из них подержать Петрушке. Тот, охнув, тотчас выронил её и поскорее скрылся от греха подальше.

Жонглировал Кот отменно. Цепь словно потеряла в весе и изгибалась в воздухе то в дугу, то в восьмёрку, затем самым невероятным образом вытягивалась в прямую линию и, в конце концов, завязалась без чьей-либо помощи на одной из подброшенных гирь. Ещё раз махнув цепью, Кот ловко поймал её на шею, и вся эта тяжёлая золотая конструкция повисла наподобие медальона. Для порядка пожонглировав некоторое время второй гирей и прочей мелочёвкой, артист широко раскрыл зубастую пасть, и всё, что летало в воздухе, точнёхонько посыпалось ему в глотку. Аппетитно прожевав добычу, жонглёр победно оглядел замерших зрителей надменным взглядом и нехотя склонился в низком поклоне.

– Ай-яй-яй, котик кушать хочет, – заволновался умилённый Междупальцев. – Кис-кис-кис, подойди сюда, я тебе дам что-нибудь!

Кот минуту раздумывал, потом вразвалочку подошёл, презрительно осмотрел остатки поросёнка и, деловито налив себе полный фужер коньяка, залпом выпил. Прихватив два лимона, он стал поочерёдно от каждого откусывать. Затем степенно прошёлся вдоль стола, похлопал лапой по обглоданным рёбрам моментально задрожавшего поросёнка и вдруг мгновенно растворился в воздухе.

– Ох, и нахалюга! – изумлённая наглой кошачьей выходкой Баба Яга даже начала заикаться. – С-сколько их ни учишь этикету, всё норовят по-своему, по-хамски с-сделать! А что с них взять – звери, ни стыда, ни совести! А этот к-котяра – хоть и принято считать, что животное мелкое и безобидное, а каков скотина?! Нет, всё же я пожалуюсь, кому следует, – там с него спесь собьют, всех привилегий и льгот лишат. Вот тогда-то задумается, прежде чем своевольничать… Мой коньяк ему ещё отрыгнётся, когда станет одними мышами питаться, да и то их сперва поймать нужно будет. А то, ишь, разъелся на казённых харчах – одни корпоративы да закрытые мероприятия на уме… А у меня, может, каждая капля коньяка на строгом учёте! Объясняй потом, куда растранжирила!








– Не расстраивайся, бабуля, – весело успокоил её Междупальцев, – он по ошибке наш коньяк выпил, который с клопами, а твой армянский не тронул.

– В самом деле? – обрадовалась Баба Яга. – Ну, тогда ладно. Котяра сам себя и наказал.

А представление тем временем продолжалось. Вездесущий Петрушка жизнерадостно завопил:

– В нашей программе есть номера на любой вкус, но лично мне больше всего по душе жанр старинного русского романса. Сейчас мы приглашаем на сцену сказочно популярную в нашей сказочной стране певицу Алёнушку, – тут Петрушка притворно всхлипнул и с придыханием выдал, – с очень известным в определённых кругах романсом «Пылала ночь восторгом сладострастья…»

Из-за его спины появилось юное курносое создание в длинном ситцевом сарафане и, застенчиво теребя русую косу, томно посмотрело на гостей. Хорохорин неожиданно покраснел, опять прикрыл рукой золотое колечко на пальце и сдвинул брови, Междупальцев почему-то покосился на застёгнутые пуговки на брюках, а Баба Яга заёрзала на месте и стала тоненько хихикать:

– Э-хе-хе! Эта девка у нас такая – огонь! Гляди в оба!

Алёнушка широким жестом отбросила косу через плечо, раскинула руки и вдруг разухабистым цыганским голосом хрипло запела под нежный перезвон балалаек и приторное журчание мандолин. Междупальцев, уже подобравшийся между делом к необъятному поджаристому пирогу посреди стола, успел лишь отрезать ломоть, но откусить не смог и замер с открытым ртом.

Такое вольное обращение с известным романсом Хорохорину крайне не понравилось, и он, картинно сдвинув очередной раз к переносице мохнатые брови, демонстративно отвернулся и принялся за спасение армянского коньяка, за сохранностью которого после гнусной выходки Кота следил с повышенным вниманием. От отдельных рулад Алёнушки он нервно вздрагивал, страдальчески морщился и вопросительно поглядывал на Бабу Ягу и Междупальцева, но от коньяка не отступался, пока с превеликим удивлением ни обнаружил, что содержимое бутылки не только не уменьшается, а с каждой выпитой рюмкой ещё и увеличивается.

Наконец, Алёнушка закончила пение и, не дожидаясь аплодисментов, благоразумно исчезла с глаз. В наступившей на мгновение паузе Баба Яга обвела присутствующих тяжёлым изумрудным взглядом и, не обращая внимания на вновь появившегося Петрушку, принялась громко возмущаться:

– Что же это за безобразия творятся? Третий прокол подряд в таком ответственном концерте! Как что-то поручишь какому-нибудь… не буду имён называть, так вечно сплошной бардак! Не могли эту, с позволения сказать, певицу предварительно прослушать и через худсовет пропустить?! Это же разврат сплошной и, простите за грубость, социалистический реализм на марше! Да если бы я знала, что она так голосить примется…

– А ты её, бабуля, разве не слушала раньше? – поинтересовался Междупальцев.

– Конечно, нет! У нас даже генерального прогона гала-концерта пока не было. Да и по части музыки я не сильна, хоть за концерт ответственная. Мне Петрушка клялся-божился, что проколов не будет… От такого пения самый глухой тетерев окончательно оглохнет! Только пусти дело на самотёк – пиши пропало… Но теперь вся эта нечисть болотная у меня попляшет! Ишь, потешаться надо мной вздумали! Решили, небось, если я в искусстве не сильна, то мне можно всё, что угодно, по тройной цене впаривать?! Ну, хорошо, пускай лешие с водяными из ума выжили – им простительно, что с них возьмёшь, с трижды пенсионеров? Кота-нахалюгу тоже могу понять – он сызмальства на лапу нечист, потому лишь корпоративами и промышляет. Думаете, проглоченную гирю он на свои кровные покупал? Своим-то денежкам он счёт знает, они у него в сундуке на острове Буяне под дубом закопаны. На покупку же реквизита вечно из казны денег требует, однако отдавать потом не торопится. На всю отпущенную на номер валюту драгметаллов накупил и припрятал в своих сундуках, а у меня той валюты что, немеряно?! Но эта фифа расфуфыренная – символ сказочной чистоты и непорочности – совсем уже запредельное что-то… Где она только такого похабства набралась?!

– Тут я, уважаемая, с вами не совсем согласен, – вступился за бедную Алёнушку Междупальцев, решив блеснуть почерпнутой из телевизора и интернета эрудицией. – Сегодня многие эстрадные исполнители так поют. Даже модой стало: чем противней голос, тем рейтинг выше. Возьмите, вон, Григория Лепса и Стаса Михайлова – эти шоумены лопатами бабки гребут, а нормальному пению так и не научились. Притом даже слова осуждающего сказать им не смей. Сразу хором заводят, мол, каждый художник имеет право на собственное видение действительности. Получается, что такая действительность вокруг них хреновая… Ну, не повезло им с окружающим миром!

– Какая же эта Алёнушка художница?! Похабница она – вот кто!

– Может, всё-таки у неё самой поинтересуемся? Что она имела в виду этим своим… э-э, поведением? – вставил слово Хорохорин.

– Да-да, нам очень любопытно узнать! – подхватил Междупальцев, которого по причине холостого состояния крайне волновали вопросы нравственности молоденьких девушек. – Какова её концепция творчества… Ну, и всё остальное.

– И то верно! – махнула рукой Баба Яга и плотоядно ухмыльнулась. – Хоть и не перевоспитаем девку, но, по крайней мере, пристыдим… А подать её сюда, такую-сякую!

В ту же секунду снова, откуда ни возьмись, появилась Алёнушка и, скромно теребя пальчиками кружевной платочек, замерла в ожидании неминуемой кары.

– А ну-ка, девка, признавайся, где таких срамных манер набралась? – грозно, привстав с кресла, прорычала Баба Яга. – Какой лиходей подучил тебя неприличные песни голосить в присутствии наших дорогих гостей?

– Что же вы, бабушка, говорите-то? – запричитала Алёнушка, и её огромные голубые глаза-блюдца наполнились слезами. – В чём вы меня, сиротинушку горькую, обвиняете? Я, если хотите знать, век бы подобных песен не исполняла! У меня к другому душа лежит… Это меня злые городские люди надоумили, они себя ещё продюсерами величать велели, а иначе к ним даже на пушечный выстрел не подступишься – и разговаривать с тобой не станут. Пой, говорят, то, что тебе велели, и всё тут. А другой репертуар – ни-ни! Этим ты себе складывающийся сценический имидж испортишь, а без имиджа ты на эстраде ноль без палочки – ни диски твои покупать не станут, ни концертный тур по городам да весям не замутишь, ни на радиоканалы не попадёшь, ни в топы на тех же каналах…

– Ничего не понимаю, – сразу сбавила тон Баба Яга, – на каком она языке говорит? Вроде слова знакомые, а не понимаю связи между ними – ну, ни капельки! Топы какие-то, каналы-канавы…

Но Алёнушку уже было трудно остановить:

– Они, эти самые продюсеры, мне так и сказали: ты, мол, пока фишку не просекаешь, а значит, во всём нас слушаться должна. Ведь ты не самая главная наша примадонна, которой уже ни голоса, ни внешности не надо, потому как она звезда, и её в любом виде пипл схавает. А на одном девичьем обаянии далеко не уедешь. Даже наш самый главный музыкант – маэстро Садко – и тот без продюсеров ни туда и ни сюда. Ведь это они, кстати, надоумили его гусли забросить и бренчать на электрогитаре заграничной, кафтан джинсовый купить для сцены, космы до плеч отпустить… Чувствую, что ему такой расклад тоже не по нраву, да никуда не денешься – на какие только жертвы ради эстрады не пойдёшь!.. Раньше-то наш Садко знаете, как пел? Соловьи заслушивались и со своими трелями замолкали, а сегодня врубит маэстро усилители, врежет барабанными децибелами по нашим барабанным перепонкам – и всё, те же соловьи с веток замертво падают. Но именно такая музыка у молодёжи в цене!.. Да что я вам рассказываю?! Разве вы сами на эстрадных концертах не бывали?

– Ну, бывали, – протянул Хорохорин и поднял глаза на Алёнушку. – Вообще-то мне там иногда нравится…

– А вам? – Алёнушка лукавым взором поглядела на Междупальцева, внимающего её словам с открытым ртом.

– И мне нравится, – машинально пробормотал Фёдор Викторович и покраснел, как всего минуту назад его приятель. – Особенно когда девушки в коротких юбочках отплясывают канканы всякие.

Хорохорин оторвался от созерцания коньячной бутылки и солидно подытожил:

– Это уж точно! Правду она говорит. Так петь сегодня модно, и никуда от этого не денешься. Взять, например, мою младшую дочку. Как вернётся домой с учёбы, сразу книжки под стол, компьютер с песнями из интернета – на полную катушку, и хоть из квартиры беги. Ну, чистый ад дома от её музыки! Помню, в детстве у нас в Сибири так громко даже пьяные на улицах не голосили…

Упоминание про ад, видимо, пришлось по душе Бабе Яге, и она сладко зажмурилась:

– Ад – это совсем другое дело! Там люди, вернее, черти куда приличней нынешних людишек – во всём у них порядок, и нет такого вопиющего безобразия… Бывала я там в туристической поездке.

Воспользовавшись заминкой, Алёнушка поскорее исчезла с глаз. Да и вопросов к ней, видимо, больше не было.

Наступила пауза, во время которой Междупальцев, наконец, обратил внимание на кусок пирога в руке и сумел отправить его в рот, а Хорохорин обнаружил стоящий рядом с коньяком штоф с целебной настойкой на семи травах и принялся её дегустировать.

– Концерт продолжать будем? Или как? – печально подал голос Петрушка.

– Да ну тебя с твоим концертом! – отмахнулась Баба Яга. – Всё равно у тебя ничего путного не получается – один шум, гам и тарарам… Совсем мы разучились гостей принимать, потому к нам никто и не наведывается в последнее время. Паутиной да плесенью поросли. Приходится случайных людей из аэропорта зазывать… Вашим липовым артистам только дай волю – всё перевернут с ног на голову. И, главное, спроса с них никакого – так, твердят, сегодня принято, а мы всего лишь художественная самодеятельность. Да и вы не профессионалы, чтобы нас ругать. И кому за всё это безобразие отвечать? Мне, старой…

– Отвечать – перед кем? – не понял Междупальцев.

Но Баба Яга даже пустила непрошеную слезу:

– Перед своей совестью! И перед вами! Мы, сказочные персонажи, всегда были для вас, людей, примером для подражания, а что в итоге получается? Не вы нам теперь подражаете, а мы вам. И во всём без исключения – самодеятельность… Думаете, я вас сюда просто так затащила, по собственной прихоти? Думаете, это простая случайность?

– Случайность – она же есть фатальное везение! – неожиданно и не к месту отчеканил Хорохорин. Оказывается, неистощимая бутылка с настоящим армянским коньяком вкупе с настойкой на семи травах развязала язык даже такому записному молчуну, как Степан Борисович.

– И вовсе это никакая не случайность и не везение! У нас, волшебников, не бывает везения. Оно нам ни к чему. Скажем, захотелось какому-нибудь магу или чародею чего-нибудь сию секунду, ну, предположим, попасть в Сандуновские бани, да ещё в отдельный номер, куда простому смертному изначально ходу нет. Махнул он волшебной палочкой или произнёс соответствующее заклинание – и раз-два! – перенёсся за тридевять земель. Оглянуться не успел, а уже в предбаннике тебя в свежую простынку заворачивают, услужливый халдей тащит двойное баварское в чистой кружке и к нему бутерброды с паюсной икоркой… Тут, ребятки, дело совсем не в везении, а в желании! Если хотите знать, в нашем деле главное – не зарываться и не переборщить, а возможности у нас – ух, какие немереные! С тем же самым пением, леший бы его побрал…

– Это всё, бабуля, чистая демагогия! – Междупальцев хитро прищурился и прикинул, что пора традиционно садиться на любимого конька. Он обмахнулся салфеткой, словно веером, и продолжил: – Ты нам всё-таки обоснуй, если уж пошёл такой разговор: почему именно мы оказались у тебя в гостях? Ты что-то уже начала говорить. Это случайный выбор, и на нашем месте мог быть кто-то другой?

– Мог бы и другой. Но выбор всё-таки неслучайный, – Баба Яга на минутку задумалась, потом махнула рукой. – Времени у нас достаточно, расскажу всё, что думаю и знаю. Может, и поймёте, почему это так необходимо для нас. Вот послушайте…




6. Печальные откровения о закате Тридевятого царства


– А дело вот в чём. Стали мы, жители волшебной страны, созданной вашей же человеческой фантазией, замечать в последнее время, что люди относятся к нам, персонажам сказок, чересчур легкомысленно. Не то, чтобы совсем позабыли, но как-то вспоминают всё реже и реже. А может, вы и вовсе стыдитесь нас из-за чего-то. Детишкам своим бездушные комиксы подсовываете, мультфильмы крутите со всякой космической и вампирской нечистью, за компьютеры с бесконечными играми-стрелялками усаживаете, будто всё это делает их добрей и человечней. А старыми добрыми сказками брезгуете, мол, времена нынче совсем другие, и совсем другие сегодня понятия о добре и зле. Дескать, при нынешнем развитии общества приоритеты давно поменялись. А мы, сказочные герои, кажемся вам устаревшими и недалёкими, никак не вписывающимися со своим наивным волшебством в достижения вашего научно-технического прогресса…

Она неожиданно всхлипнула, но, упрямо махнув рукой, продолжала:

– Да разве же за этим прогрессом угонишься? Конечно, ничего невозможного для нас по-прежнему нет, но мы – не конъюнктурщики какие-нибудь, есть у нас и чувство собственного достоинства. Жалко, понимаете ли, со старыми шутками-прибаутками расставаться, всё-таки копились они веками, и не одним поколением ваших же дедов и прадедов. И не одно поколение детишек на этих сказках воспитывалось. Так-то вот… Мы давно уже заметили, что пока человек находится в юном возрасте, с ним ещё можно общаться на одном языке. Тогда ему с нами интересно и поучительно, и нас можно даже побаиваться, хоть мы, по большому счёту, совсем не страшные, ведь в сказках-то всегда побеждает добро. И ребёнок это знает, потому что в состоянии разобраться, кто прав, а кто нет. Разве это не самое главное для него?.. Но проходит время, человек взрослеет, кругозор его становится шире, и вот тут он сталкивается с окружающим миром, который совершенно не похож на добрую и наивную детскую сказку. И всё, что мы заложили в него некогда, идёт прахом. Не то, чтобы он совсем забыл о сказке, но как бы отодвинул её на задний план, и мы ему уже не интересны. Мы, конечно, не претендуем на то, чтобы маячить всё время перед глазами, но без нас жизнь, согласитесь, становится более пресной и скучной. Новые друзья и новые герои приходят к человеку, и не всегда это верные помощники, которые ничего плохого не насоветуют. Трудновато с ними конкурировать, да и частенько не по силам. Но… как можно старых-то друзей забывать и выбрасывать на свалку, словно отработанный материал?.. В старину, честное слово, приличней и спокойней было: люди нас всю жизнь помнили, детям передавали, среди самых заветных книжек сказки хранили. И ведь не были же суеверными или какими-нибудь дремучими, просто уважали и не забывали то, что передано отцами. Наверняка никто нас и в старину особенно не боялся, тем не менее, как стемнеет, так нормальный человек за ворота носа не кажет, кроме татей окаянных, а уж про то, чтобы шляться бесцельно по улицам, и в мыслях никто не держал. Причина-то, по большому счёту, не в сказочных героях и не во всяких привидениях и чертях, но кое-что и от нас в памяти задерживалось. Откуда, как не из сказок, человек узнавал, что утро вечера мудренее, а всякая нечисть именно по ночам, как вы сегодня говорите, активизирует свою деятельность? Хотя даже самые страшные наши персонажи никогда, по сути дела, не были кровожадными и злобными. Наоборот, мы стремились только сдерживать вас и хотя бы изредка хватать за руку, когда вы замышляли недоброе против соседа. Мной, Бабой Ягой, да Кощеем Бессмертным детишек пугали в многочисленных сказках, но вырастали-то дети, тем не менее, смелыми и справедливыми, как большинство наших положительных сказочных героев. А теперь – куда всё подевалось? Если вы и припомните «Бабу Ягу», то только в насмешку над некрасивой женщиной, которая статью и лицом не вышла. А «Иванушкой-дурачком» кличете вовсе не простоватых и наивных парней, а правдолюбов и людей, не умеющих врать и прогибаться… Неужто это хорошо? Разве я совсем уж такая страшная? Вот ты, Федя, ответь на этот вопрос. Я же вижу, ты к женской красоте неравнодушен…

– Почему я? – покраснел Междупальцев. – Что ты, бабуля! Лицо у тебя как лицо, и ничем не хуже, чем у многих наших дам. А если ещё с некоторых косметику смыть, а тебя припудрить… Но какое это отношение имеет к сказке?

Однако Бабу Ягу его ответ не интересовал. У неё было своё на уме:

– А кого сегодня Кощеем дразнят? Ну-ка, припомните. Сами же грешны, между прочим… Точно, собственных строгих начальников! Ну, разве они в чём-то виноваты? Гоняют вас, нерадивых работников, и правильно делают. О каком тут зле разговор? Вы же сами знаете, что над каждым начальником сидят ещё три начальника, и чем их больше, тем меньше покоя для подчинённых. А ваш начальник только крутится под ними, как чёрт на сковородке… Причём здесь наш бедняга Кощей? А вы его шутом гороховым почему-то всегда выставляете…

– Не понимаю, о чём мы сейчас разговариваем? – слегка возмутился Междупальцев. – То наше начальство вспоминаем, то сказки с каким-то обиженными кощеями… Неужели нам в новогоднюю ночь поговорить больше не о чем?.. И потом, никак не возьму в толк: ты это, бабуля, всерьёз говоришь или подшучиваешь над нами? В твои-то годы пора бы уже не сказки рассказывать, а трезво вокруг себя посмотреть. В реальной-то жизни проблем куда больше. Но нет – одни сказочные проблемы на уме… Да если бы у нас только они остались, мы бы, честное слово, были самыми счастливыми людьми на свете!

– Твои слова, Федя, яркий пример тому, о чём я говорила, – хмыкнула старуха, – ничего вы не хотите понимать: вам бы только о своих баранах думать, а что будет завтра, безразлично. Пускай какой-то чужой дядя в будущее заглядывает, а мы, мол, и без ваших замшелых сказок проживём. А ещё мудрыми и дальновидными себя считаете! Никакого уважения к сединам! Честное слово, тут впору позавидовать вашим собачкам, которых на поводках водите и блошек пинцетами по вечерам выбираете, или попугаям, которых в клетках держите, даже несмотря на то, что они вас всё время дураками обзывают… А ведь мы, между прочим – ваш фольклор, ваша история и культура, и без этого вы – иваны, не помнящие родства.

– Всё это ты, бабушка, славно по полочкам разложила, но вопрос не по адресу, – с трудом выговорил Хорохорин, которого после сытного приёма пищи начало потихоньку клонить в сон. – Мы – простые инженеры-технари, и разбираться в сказках – не наш профиль. Обращайся с подобными жалобами к каким-нибудь литературоведам или университетским профессорам, которые в этом вопросе собаку съели. А мы-то с Фёдором здесь причём? Прибыли в командировку, спокойно сделали своё дело, посидели с тобой за праздничным столом, мирно выпили по рюмке, послушали твои байки и домой сразу же отправимся, едва самолёты начнут летать.

– А вот это как раз легко не получится! – хитро усмехнулась Баба Яга и даже потёрла свои сухонькие ручки одна о другую. – Вас я пока никуда отсюда не отпускаю.

– Это ещё почему?!

– Не отпускаю – и точка. Открою маленький секрет – вы у нас тут, соколики, не просто так. Всё узнаете рано или поздно, потому что вы теперь как подопытные кролики. В масштабном эксперименте принимаете участие. Честь вам такая выпала.

– Не понял! Что ещё за подопытные кролики?! – Хорохорин вытаращил глаза и попытался трезво поглядеть на расплывающуюся в алкогольных парах посмеивающуюся физиономию старухи.

– Да-да, самые что ни на есть подопытные! Просто нам захотелось раз и навсегда выяснить, как взрослые и серьёзные граждане, напрочь лишённые всяких романтических представлений и вооружённые последними достижениями науки и техники, поведут себя, попав в совершенно нереальную для них сказочную ситуацию. Ну, и ещё целая куча дополнительных вопросов к вам…

– Не морочь голову, бабка, – слабо запротестовал Междупальцев, – мы уже в детские игры давно не играем. Возраст, знаешь ли, не тот и положение…

– А мы и не строим никаких иллюзий. По окончании эксперимента сделаем соответствующие выводы и решим, как дальше себя вести по отношению к людям из реального мира.

– Кто это – мы? – непонимающе протянул Хорохорин, но Междупальцев его поспешно перебил:

– Ну, уж нет! Ни на какие эксперименты с нашим участием мы не согласны! Верни нас, бабка, назад, в зал ожидания. Спасибо тебе за приём и за угощение, но пора и честь знать. Что-то мне больше не хочется находиться в этом сумасшедшем доме, да ещё на положении подопытного кролика. Не знаю, как Степан Борисович, но я категорически против… Тем более, у нас командировка закончилась, и сразу после новогодних праздников нам нужно выходить на работу, писать отчёты, составлять план на новый год. Как прикажешь объясняться с начальством за опоздание, и кто подопытным кроликам оплатит время, потраченное на эти ваши дурацкие эксперименты?

– Точно говорит! – рявкнул Хорохорин и даже стукнул кулаком по столу. – Вдруг сейчас, в этот самый момент, пока вы нам тут, как малым детям, концерты самодеятельности впариваете, посадку на самолёт объявят, и наши билетики – тю-тю! – пропадут. Придётся лететь другим рейсом, а кто его оплатит – ты, бабка, или твой придуманный Кощей Бессмертный?

– Геть! – вдруг страшным голосом закричала Баба Яга, да так зычно, что стены покачнулись, канделябры на столе задрожали, а жареный лебедь, к которому ещё не приступали, пугливо взмахнул крыльями и взмыл над головами, брезгливо стряхивая с лапок налипший гарнир. – Никуда вы отсюда не улетите! Будете сидеть за столом столько, сколько скажу!.. Утешу вас лишь тем, что за то время, что вы отдыхаете и закусываете у меня в гостях, ни один самолёт не взлетит и ни один человек в зале ожидания не пошевелится. И даже стрелки на часах не передвинутся ни на секунду. Сами посмотрите!

На тёмной стене, как на киноэкране, тотчас возникли огромные ходики с кукушкой, и конструкторы машинально подняли на них глаза. Там и в самом деле минутная стрелка замерла на одном делении от цифры двенадцать.

– Не обманываешь, бабка, с часами-то? – недоверчиво поинтересовался Междупальцев, неожиданно успокаиваясь и снова окидывая взглядом стол. Про себя он сразу решил, что эту агрессивную старуху лучше понапрасну не дразнить, а то мало ли что у неё на уме…

– Что же это делается, братцы?! – раскидывая тарелки по столу и нетрезво всхлипывая, ни с того ни с сего запричитал Хорохорин. – Я тут, значит, пью и гуляю, концерты похабные разглядываю, а вы, моя жена и детушки ненаглядные, ждёте своего папку, который к вам всё не летит! Как вы там без меня?

– Они тоже ничего не заметят, – высокомерно усмехнулась Баба Яга, – время сейчас остановлено для всех людей на свете без исключения.

– Ну, тогда ладно! – облегчённо протянул Хорохорин, моментально успокаиваясь и подтягивая к себе блюдо с жареными потрошками. Попутно он опрокинул рукавом бутылку с неиссякающим армянским коньяком.

– Слабый пошёл нынче инженерно-технический персонал! – тоже успокоилась старуха. – Одно слово – не люди, а персонал… А ещё по полдня на работе в курилках болтаете, что вам море по колено и сам чёрт не брат. Мол, гусары мы по женской части и извечные диссиденты по политической – короче, соль земли. Эх, вы!.. Впрочем, у меня что-то после общения с вами и этого хвалёного гала-концерта тоже голова начинает раскалываться. Не только у тебя одного, Стёпа! – она лукаво посмотрела на Хорохорина, потом перевела взгляд на Междупальцева и вдруг сладко зевнула. – Новый год от нас никуда не уйдёт. Подождёт, сколько потребуется. А нам самое время малость передохнуть. Тем более, на завтрашнее утро запланирована обширная программа…

Валеты, стоявшие за креслами, заученно взмахнули своими игрушечными топориками, и посреди комнаты на месте пиршественного стола тотчас возникли огромные резные ворота. С хрустальным звоном створки распахнулись, и молчаливые юноши в джинсовых кафтанах, словно белокрылые ангелочки, подхватили наших друзей под белы ручки. Казалось, земля ускользнула из-под ног порядком осоловевших конструкторов. Да так оно, по сути дела, и было. То ли от хмельных напитков, то ли от стремительного полёта, но головы их закружились, а впереди в непроглядном мраке вдруг нарисовались освещённые мягкими розовыми и голубыми лучами высокие кровати с богатыми резными спинками и горами разнокалиберных подушек. С трудом стянув с себя одежду и утопая в пуховых перинах, каждый из наших друзей успел перед тем, как сомкнуть до утра очи, произнести всего по одному слову:

– Мистика! – обиженно пробормотал Хорохорин, растирая кулаками покрасневшие глаза.

– Гипноз! – почему-то всхлипнул Междупальцев и сразу же сладко захрапел.




7. Первое приключение: молочная река с кисельными берегами


Ни свет, ни заря в одно и то же мгновение наши конструкторы раскрыли ясны очи и принялись удивлённо осматриваться по сторонам. Но что за чертовщина творилась вокруг – ничего знакомого в поле зрения не оказалось! Даже полутёмного зала с пиршественным столом, за которым они так уютно сидели вчера вечером.

Повсюду, куда ни глянь, расстилался прекрасный луг, усыпанный цветами. Чего тут только не было – и скромные весенние ландыши, и буйные летние ромашки, и осенняя трава выше колен, а аромат от зелени исходил такой, что дух захватывало. И всё это… в новогоднюю ночь!

Пока друзья пугливо озирались, не решаясь выбраться из-под пуховых шёлковых одеял, первые лучи рассветного солнца выглянули из-за дальнего леса, а следом за ними показался розовый солнечный край… И по-прежнему нигде не было ни одной снежинки!

Таким неожиданным и странным оказался переход от снежной новогодней ночи к ясному солнечному утру, что наши конструкторы не сразу и припомнили, что происходило с ними вечером.

– Неужели всё это было в действительности? – почти простонал Междупальцев и ущипнул себя за локоть, на котором после застольных щипков уже образовался чуть ли не синяк. Потом ущипнул за колено, чтобы удостовериться ещё раз, что не спит, и даже шлёпнул себя для убедительности по животу. – Всё никак не пойму: наяву это было или во сне?

– Одно и то же одновременно присниться обоим не может! – упрямо возразил Хорохорин и озадаченно почесал отросшую за ночь щетину на помятых щеках. – Но… вчерашний концерт! Всю ночь, чёрт бы их побрал, мне мерещились эти певцы, танцоры и жонглёры, спать не давали!

Последнее он уже приврал, потому что проспал до самого утра крепким младенческим сном, каковым не спал даже дома в собственной постели.

– Но это же полный абсурд! – не отрывая головы от подушки, бубнил Междупальцев, у которого никак не получалось собраться с мыслями. – Это противоречит всем законам природы! Метафизика, честное слово…

– Метахимия, метабиология – какая нам разница?! Обыкновенная чепуха на постном масле! Бред сивой кобылы! Просто, Федя, выпили мы с тобой вчера лишнего, вот и приснилась вся эта ерунда… Правда, как нам удалось выпить этого лишнего – не вспомню, хоть ты меня режь. Галиматья сплошная вспоминается, будто мы в сказке оказались… И куда нас после этого понесло? Траванулись мы с тобой чем-то, что ли?

Хорохорин теперь всем своим видом пытался показать, что ему до смерти надоели глупые розыгрыши. Такому серьёзному человеку и примерному семьянину, как он, негоже лезть в подобные авантюры.

– А где эта самая… как её… Баба Яга? – опасливо огляделся по сторонам Междупальцев и, наконец, спустил ноги с кровати.

– Чёрт её унёс, наверное, аферистку эту! – мрачно проворчал Степан Борисович и тоже принялся вставать.

После вчерашнего бурного застолья обоим было немного не по себе. Всё-таки бесконтрольное употребление крепких спиртных напитков под вкусную, хоть и жирную пищу никогда не остаётся без последствий. И хоть наши друзья вовсе не были адептами здорового образа жизни, лишний раз они убедились, как вредно много есть и пить, особенно на ночь.

Тем не менее, Хорохорин, как человек строгих, раз и навсегда устоявшихся правил, заявил:

– Не мешало бы позавтракать. Я с утра всегда голоден.

– Тебе вчерашнего мало было? – слабо улыбнулся Междупальцев и вдруг вспомнил шевелящегося поросёнка на блюде и летающего жареного лебедя. – Давай хотя бы разберёмся на трезвую голову, куда нас занесло. А то, чувствую, мы и сейчас ещё из этой передряги не выбрались.

– Что предлагаешь?

– Сперва надо выяснить, где находимся. Что-то это не очень напоминает окрестности аэропорта… Предлагаю лёгкую утреннюю пробежку. Заодно найдём какую-нибудь речонку или ручеёк и умоемся.

Хорохорин недовольно оглянулся и сдвинул брови:

– А куда делись наши сумки и портфели? А одежда?! Мы же остались, извиняюсь, в одних трусах и майках.

– И с этим тоже нужно разобраться. Хотя, сам посмотри, как тепло вокруг – не замёрзнем…

Хорохорин минутку постоял, потом, вздохнув, побежал за другом, который уже резво семенил по полю среди ромашек, по-заячьи перепрыгивая через редкие кустики и высокие травинки.

Долго ли, коротко ли бежали друзья, но не успели и оглянуться, как путь им преградила неширокая река с пологими берегами в зарослях камыша.

– Тут и искупаемся! – обрадовался Междупальцев и принялся стаскивать майку.

– Что-то у берега вязко, как бы не утонуть. Болото какое-то! – заосторожничал Хорохорин, почёсывая мохнатую сибирскую грудь, но уже не так грозно. Чувствовалось, что ему предстоящее купание по душе. – Эх, была не была!

Пока Междупальцев зябко ёжился, стоя по колено в прохладной утренней воде и пытаясь унять невольную дрожь, Хорохорин разбежался и с утробным рёвом нырнул. Прошла минута, другая, круги на поверхности разошлись, а он всё не выныривал. Фёдор Викторович уже начал не на шутку волноваться, даже в мыслях теперь не предполагая погружения в воду, но тут у противоположного берега с шумом вынырнул товарищ и громогласно закричал:

– Ничего не понимаю, Федя! Ты только посмотри, это не вода, а самое настоящее парное молоко!

Междупальцев недоверчиво глянул на воду, которая и в самом деле имела какой-то молочно-белый цвет, потом наклонился и зачерпнул горсть.

– И в самом деле, молоко! – он пил и причмокивал, но на лице его было написано крайнее изумление. – А жирное какое! На наше трёхпроцентное не похоже. Вполне на сливки потянет… Ну, и чудеса!

– Здорово-то как! – радовался Хорохорин, выписывая размашистыми саженками круги по молоку. Наплававшись вдоволь, он подплыл к барахтающемуся у берега товарищу и попробовал встать на ноги. – Не пойму, что тут у берега, – он зачерпнул горсть маслянистой красноватой жидкости со дна и понюхал. – Кисель какой-то…

– Ну-ка, ну-ка! – Междупальцев макнул палец в красную жижу и облизал. – И в самом деле, кисель! Притом отличный, вишнёвый…

Конструкторы выбрались на берег и присели на корточки. Всё ещё слизывая кисель с ладони, Междупальцев сообщил:

– Догадываешься, Стёпа, что это такое? Это же молочная река с кисельными берегами. О ней во многих сказках говорится. Помнишь, в каких?

– Издеваешься, что ли? – лениво протянул Хорохорин и вдруг подскочил, как ужаленный. – Опять ты про сказки вспоминаешь?! Мало нам этой сумасшедшей старухи! Ну что за наваждение?!

– Разве ты ещё не понял, где мы находимся? Хочешь верь, хочешь нет, но это так. Не наврала старуха… В сказке мы с тобой, Боря, в сказке, и это факт!

Хорохорин в сердцах сплюнул, но осторожно, чтобы не попасть плевком в молочную реку или кисельный берег, и стал мрачно грызть травинку. Потом принялся натягивать майку, но Междупальцев сыто, как кот, растянулся на бережке, подставляя солнечным лучам то один бок, то другой, и сладко щурясь, мечтательно произнёс:

– Я, кстати, очень люблю молоко. Это напиток напитков! Вот бы мне такую молочную речку, да чтобы рядом с домом была и во двор затекала. Я бы закуточек для сметаны оборудовал и маслобойку приспособил. Понадобилось, скажем, свежего масла утром для бутерброда, вышел во двор, и на тебе – пожалуйста, кушай на здоровье. Мечта!

– А потом, небось, работу бросил бы и на своём молочном заводике нетрудовую копейку зашибал бы – молочком торговал бы и киселём консервированным, да? – съязвил Степан Борисович. – Куркуль ты, Федя, все твои интересы крутятся вокруг личного обогащения! Я давно за тобой это замечал.

– Что в этом плохого? Чем тебе маленький молочный заводик не угодил?

– Плохо от такого жирного молока тебе не станет? – не унимался Хорохорин, всегда с недоверием поглядывавший на частное предпринимательство.

– Ни в коем случае! – Междупальцев скосил глаз на товарища и вздохнул. – Только такое, к сожалению, реально лишь в сказке… А молочко я с детства уважаю. Помню, как мой батя корову держал, и я пацанёнком её пас на лугу. Вот жизнь была замечательная – весь день на свежем воздухе, и всегда под рукой натуральные продукты. Никакой химии даже близко не было… И на что в итоге свою розовую мечту променял? На унылое ежедневное прозябание в бюро и изобретение всякой чепухи, от которой если и есть кому-то польза, то их ещё поискать надо… А выговоры и погоня за премией? А испорченные нервы? А паршивая еда в нашей столовой?.. Кто меня только надоумил губить в таких нечеловеческих условиях свою бесценную жизнь? Не понимаю…

Хорохорин презрительно глянул на друга и покачал головой:

– Знаешь, кто ты? Ты – самый что ни на есть меркантильный тип, и я поначалу даже подумать не мог, что ты таким окажешься! Откуда ветерком повеяло, туда и хвост поворачиваешь! Попил жирного молочка с кисельком – и продал душу… этой Бабе Яге! Мало же ей понадобилось усилий, чтобы тебя совратить. Гнильца в тебе, Федя, всегда была – я это давно подозревал, но молчал. Вот она и проявилась… Впрочем, я тебя не неволю, можешь оставаться здесь навсегда. А мне эта частнопредпринимательская речка нисколько не интересна. Я ухожу.

– Ну, разошёлся! Пошутить нельзя! Погоди, я с тобой, – Междупальцев мгновенно подхватился и стал натягивать майку на влажное тело. Едва поспевая за быстро шагающим другом, он недовольно ворчал: – Конечно, для некоторых молоко – не напиток. Им коньячную реку подавай, да чтобы берега были из жареных поросят – тогда этим некоторым ничего другого для полного счастья не надо. Тоже себе, правдолюб…

Хотели было наши конструкторы вернуться к своим кроватям с пуховыми одеялами и поискать брошенную где-то рядом одежду, ведь не бродить же по незнакомым окрестностям в таком непотребном виде, да не тут-то было. Не было больше никаких кроватей, хоть весь луг из конца в конец обойди. Поискали они ещё некоторое время, запыхались, голые ноги о жёсткие колючки искололи, потом присели на какую-то кочку и пуще прежнего друг на друга надулись.

– Это всё из-за тебя, мелкий собственник! – ворчливо гудел Хорохорин. – О молочке, видите ли, размечтался! И твои утренние разминки – из этой серии. Оделись бы, не торопясь, и поискали бы, в первую очередь, где худо-бедно позавтракать, а потом принялись бы ситуацию разруливать. А так – сколько времени напрасно потеряли… Но нет – подавай ему молочную реку с кисельными берегами и к ней закуток для сметаны! Что теперь делать будем? Как людям в таком обличии на глаза покажемся?

– Не всё так плохо, – слабо оправдывался Междупальцев, – хоть молочка попили, а иначе совсем голодными остались бы.

Огляделись друзья вокруг, а солнце незаметно уже в зенит поднялось, полдень близится. Да и молоко, если говорить честно – не тот завтрак, к которому они привыкли. Ведь всем давно известно, что на молоке да на киселе ни один уважающий себя инженер-конструктор долго не протянет. Мясо ему с гарниром непременно подавай, и никого не интересует, что медицина пугает мясоедов преждевременным старением и всевозможными болячками. Влачить долгое и унылое вегетарианское существование мало кому из серьёзной публики по нынешним временам интересно.

– Пошли хоть в лес, – предложил Хорохорин и указал на горизонт. – Всё равно, от сидения на одном месте толку мало. Да и в тени лучше будет. Чувствуешь, как солнце припекает?

– И то верно, – отозвался Междупальцев, – под деревьями хоть шалаш какой-никакой соорудим. А то сколько нам ещё придётся блуждать, пока куда-то выйдем? И, опять же, в лесу грибы, ягоды…

– Снова ты за своё?!

– Я всего лишь говорю, что на одном месте сидеть – гиблое дело. Да и время не ждёт, и так почти полдня потеряли… Помнится, читал я в одной книжке, как попали путешественники на остров, населённый людоедами…

– Ну, уж это ты брось, – вздрогнул Хорохорин и огляделся вокруг. – Нам только людоедов тут не хватает. Бабы Яги с её артистами тебе мало…

Не успели наши друзья и сотни шагов сделать, а лес уже перед ними. Всё-таки сказка не заканчивалась, и фантастические вещи продолжали происходить непрерывно.



Мохнатые ели обступили наших конструкторов, ветками разлапистыми цепляют за руки. Кустарник густой повсюду шевелится, мешает проходу, мёртвые сучки под ногами, как живые, потрескивают. А деревья с каждым шагом выше и выше, кроны свои смыкают над головами, и солнышко всё реже сквозь листву лучиками пробирается. Откуда-то из дальних болот уже прохладным ветром дохнуло, а с ним и запахом тины потянуло. Скоро и вовсе похолодало так, что топать дальше в одних майках совсем уже никуда не годилось.

И ведь совсем немного друзья прошли по лесу, а из сил выбились и запыхались с непривычки. Когда же от холода и сырости кожа гусиными пупырышками покрылась, окончательно приуныли. Страшно в незнакомом лесу, ни души вокруг, и даже на слабые их крики никакое, самое захудалое эхо не отзывается. Мало ли что может приключиться с незнающим человеком в такой глухомани заповедной…

День, тем не менее, потихоньку к вечеру клониться начал, а казалось, только-только было утро. Тут уже не до выяснения отношений. Принялись проклинать конструкторы судьбину свою горькую и сетовать в один голос на то, что если в ближайшее время никто на помощь не придёт, то придётся закончить им жизнь в этом гиблом и мрачном месте.

Когда же окончательно выбились из сил и присели на какие-то пеньки, то рассорились совсем в пух и прах. Начали друг друга во всех смертных грехах винить, вспоминать давно забытые обиды, а признаваться-то в собственной неправоте, если таковая была, всегда несладко. Никому не хочется быть виноватым, а побеждает всегда тот, кто более искусно может сделать своего оппонента козлом отпущения. Хотя в сегодняшней ли неприглядной ситуации об этом рассуждать?

Хорохорин по давней своей привычке принялся обличать и выводить на чистую воду всех подряд, даже тех, кого здесь нет, потом припомнил Междупальцеву столько нелицеприятных вещей, что тот, несмотря на свою неистощимую говорливость и умение любого заткнуть за пояс, обиженно замолк и даже смотреть в сторону приятеля больше не захотел.

Не проронив ни слова, поднялись они и пошли дальше порознь, но далеко друг от друга не отходя, потому что, не ровен час, потеряешься в дремучей чаще, и тогда уже, прав ты или виноват, никому интересно не будет – сгинешь в этой чащобе ни за понюх табаку.




8. Серый Волк и волшебное такси


Долго ли брели наши друзья по лесу или коротко, трудно сказать, потому что за временем никто не следил. Не до того было, да и часов ни у кого на руке не оказалось. Но было по-настоящему страшно и крайне неуютно в этом незнакомом месте. Уже не раз помянули друзья недобрым словом зловредную Бабу Ягу, которая утверждала, что в сказках добро всегда побеждает зло, только не очень-то в это сейчас верилось. Ко всему прочему, до сих пор друзья не до конца доверяли словам старухи, будто попали в сказку. Разве такое могло случиться в действительности? С другой стороны, что же это тогда, если не сказка? Неужели вчерашний пир и гала-концерт с сегодняшней молочной рекой только приснились? Что-то сон уж больно реальный и всё никак не заканчивается…



Откуда ни возьмись, проскользнула мимо них какая-то зловещая тень. Присмотрелись друзья, а это, оказывается, здоровый серый волчище с громадными оскаленными зубами. Пробежал между деревьями, хвостом вильнул, глазом жёлтым покосился на путников и даже, показалось, зубами клацнул.

– Ну вот, только этого нам не хватало! – заволновался Междупальцев, мигом забывая, что всего минуту назад был страшно сердит на весь мир. – Теперь на нас ещё волки нападут! Ведь где один пробежал, там непременно стая следом появится, а с ней нам уже не справиться.

– А с одним справишься? – печально усмехнулся Хорохорин, но приятель на его слова не отреагировал, лишь по привычке выдал:

– Вот я недавно в интернете читал, как гуляли по лесу молодожёны…

– Да погоди ты со своим интернетом! – угрюмо загрохотал Степан Борисович. – Они на нас нападать будут, а не на интернет. А у нас даже брюк нет, и куда бежать, неизвестно. Рогатину бы какую-нибудь или нож, на худой конец… В Сибири, помню, в подобных случаях так поступали…

Для чего ему потребовались брюки, если предстоит схватка с кровожадным хищником, было неясно, и как поступали в Сибири, тоже осталось неизвестным, потому что Хорохорин теперь искал взглядом дерево повыше, на которое можно было бы взобраться. От волнения он просто сбился с мысли, но история, по всем предположениям, принимала совсем дурной оборот.

– Брысь отсюда, волчара! – тоненьким голоском вдруг заверещал Междупальцев. – Что ты к нам привязался? Ищи себе кого-нибудь помоложе… и повкуснее!

А волк, пробежав вперёд шагов пятьдесят, остановился и вернулся обратно. Но за два шага до друзей притормозил и повернул назад. И так три раза подряд. Побегал он таким образом взад-вперёд, взгляда с конструкторов не спуская, но и не приближаясь.

– Чего ты, Федя, на него раскричался? – вступился за волка Хорохорин. – Разве он человеческий язык понимает? Его надо горящим факелом отгонять. Волки огня боятся.

Но тут серый, наконец, остановился, недобро глянул на конструкторов, покачал головой и неожиданно выпалил на чистейшем русском языке:

– Человеческую речь я понимаю, между прочим, не хуже вас. А тебе, мохнобровый, за такие слова могу и в ухо врезать. А то, ишь, грамотный сыскался! Кто тебя учил хамить незнакомому зверю в лесу? Да ещё в морду горящим факелом тыкать! Мог бы сразу догадаться, что я не обыкновенный волк, и Серый Волк из сказок. Вы, наверное, нездешние, потому и не знаете, что все животные у нас в округе волшебные и могут разговаривать. Так что рекомендую впредь быть осторожней и держать язык за зубами!

Если бы кто-то раньше стал рассказывать нашим друзьям, что видел своими глазами говорящего волка, они непременно сочли бы такого человека не совсем нормальным. Но сейчас они изумлённо разглядывали Волка, и сомневаться в правдивости увиденного не было никаких оснований. Серый Волк действительно разговаривал на чистом русском языке без какого-либо иностранного акцента и даже угрожал, что было совсем уже худо. И не столько худо, сколько опасно, потому что по-русски, как правило, такими словами беспричинно не бросаются. Если уж погрозили, то в ухо можно получить вполне реально. То есть тоже вполне по-русски.

Хорохорин быстро сориентировался и покраснел:

– Прости нас, брат, если что не так. Кто же мог знать, что ты не простой волк, а волшебный? Мы, понимаешь ли, действительно не здешние и с волшебными вещами раньше не встречались, поэтому нам всё в диковинку… А скажи, правда ли, что сказочные персонажи людей в обиду не дают?

– Это смотря кого! Хотя… в основном, не дают, – Серый Волк всё ещё обижался, но и уходить никуда не уходил. – Многое от воспитания зависит… Обслуживай тут разных хамов, которые вместо благодарности норовят тебе в морду факелом заехать…

– Извини нас, Волченька, – забеспокоился Междупальцев, – мы в самом деле ничего не знали и совершенно не хотели никого обидеть. Честное слово!

– Охотники среди вас есть? – подозрительно спросил Волк, не обращая внимания на междупальцевский подхалимаж, и исподлобья поглядел на Хорохорина. – Только не врите, я всё по глазам вижу.

– Что ты, я даже курицу не могу сам зарезать, – затараторил Фёдор Викторович, – каждый раз соседа на помощь зову. А потом долго к мясу не притрагиваюсь – всё куриные глаза передо мной стоят…

– Врать не стану, ходил на охоту, было дело, – притворно вздохнул Хорохорин и тут же спохватился, – но только на зайчишек, и то ни одного не подстрелил. А на волков даже в мыслях охотиться не собирался… Вот рыбалку – да, её люблю.

– И рыбок обижать плохо! Они тоже в глаза могут посмотреть, – ухмыльнулся Волк. – Но я и так по вас вижу, что не охотники вы. А то я с вами и разговаривать не стал бы… И вообще зверей убивать нельзя. Питайтесь растительной пищей, она ничем не хуже мясной. Берите с нас пример: мы всей лесной братией уже давно вегетарианствуем, чего и всем желаем. Как и люди…

Междупальцев хотел было поинтересоваться про жареного поросёнка и лебедя на столе у Бабы Яги, но благоразумно промолчал, чтобы не дразнить Волка.

– Скажи-ка, любезный, – попробовал Хорохорин уклониться от скользкой охотничьей темы, догадываясь, что если не перебить словоохотливого приятеля, то тот обязательно отморозит что-то не в кассу, – как нам выбраться отсюда?

– А чего тут выбираться: пятьсот вёрст напрямик, никуда не сворачивая, и будет вам столица нашего царя-батюшки Додона, пятьсот вёрст назад – замок Кощея Бессмертного, пятьсот вёрст направо – деревня, в которой Иван-дурак родился – теперь там, на осине, мемориальная доска висит, пятьсот вёрст налево – избушка на курьих ножках, летняя резиденция Бабы Яги. По нашим меркам, это не расстояния. Вот и маршируйте туда, куда надобно, только в сторону не сворачивайте, а то у нас болота повсюду, запросто утопнете.

– Ох, уж эти ваши мерки! – захныкал Междупальцев. – А у меня ноги болят. С моим ревматизмом только и ходить на такие расстояния!

– Нечего тогда по лесу шляться! – сурово отрубил Волк. – С больными ногами, да ещё в таком неприличном одеянии.

– Слушай, Волк, ты сейчас с серьёзными людьми разговариваешь, а не с какими-нибудь асоциальными типами, – насупившись, пробасил Хорохорин. – Войди в наше положение. К Бабе Яге нам не надо, сыты по горло её гостеприимством. К Кощею Бессмертному всегда успеем. К Иванушке-дураку тоже пока рановато – и сами не шибко умные, если повелись на провокацию и позволили втянуть себя в эту историю, а к царю Додону – зачем нам Додон? Нам нужно просто выбраться отсюда и попасть к себе домой. Или в аэропорт, откуда самолёты летают. Ты нам дорожку покороче покажи.

– Короче? Куда? Других дорог у нас, извините, нет. И аэропортов тоже нет.

– Тогда, – Хорохорин задумчиво почесал затылок, – наверное, можно отправиться к царю Додону. Всё-таки у него административная столица, непременно в ней и транспорт ходит, а аэропорт… Ну, есть же в городе какая-то возможность до него добраться?.. Нам бы только дорогу покороче узнать, а в столице что-нибудь придумаем, всё-таки там не такая глухомань, как здесь.

– Вот, пожалуйста, прямая дорожка, – усмехнулся Волк, – топайте по ней и никуда не сворачивайте. Я показал уже.

– А нельзя ли здесь, в лесу, какой-то транспорт найти? Дорога-то дальняя. Вдруг попутка какая-никакая подвернётся.

Глаза у Волка хитро загорелись, но он тут же изобразил на морде глубокую задумчивость:

– Ох, душа моя добрая и безотказная! Не попадись я вам случайно, что бы вы без меня делали? Неделю бы топали до места вашими больными человеческими ножками, не меньше. С голоду, конечно, не померли бы, потому что ягоды да грибы круглый год в нашем сказочном лесу, но намаялись бы изрядно. Вовремя я вам встретился. Видно, судьба у меня такая – помогать всем, кто нуждается… Не буду скрывать, таксистом я последние триста лет работаю. Придётся вас, горемык, выручать.

– Ой, – обрадовались конструкторы, – спаситель ты наш! Подвези, а мы в долгу не останемся.

Глаза Волка вспыхнули ярче прежнего, но он снова состроил постную мину:

– Я бы, конечно, без разговоров помог, но только в настоящий момент нет никакой возможности – обеденный перерыв у меня. И вообще, я направляюсь в другую сторону – срочный вызов, потом ещё один, а потом в парк. Спешу, ребята, вы уж извините. В крайнем случае, если сильно припёрло, подскакивайте на это самое место завтра пораньше утром, что-нибудь сообразим. А сейчас никак не могу нарушать трудовое законодательство. Обед – дело святое не только для вас, людей, но и для нас, зверей. Язву зарабатывать мне совершенно ни к чему.

– Будь человеком! – загудел Хорохорин. – Мы тут одни пропадём! Да ещё, вон, погляди, смеркается…

Междупальцев попытался даже броситься в ноги, но Волк тотчас благодушно сообщил:

– Эх, погубит меня моя доброта! Так и быть, по дороге в парк заброшу вас к Додону. Правда, придётся лишку поколесить по трущобам, да, как говорится в народе, для бешеной собаки пятьсот вёрст не крюк. По стольнику баксов с носа – и лады. Идёт?

– Обдираловка, сплошное безобразие! – попробовал возмутиться Хорохорин, но Междупальцев поспешно толкнул его в бок:

– Соглашаемся, а то уйдёт. У нас, что, есть другие варианты?

– Шут с ним! – вздохнул Хорохорин и отметил про себя, как Волк моментально помрачнел, определённо сожалея, что продешевил, заломив так мало.

– А если мы договорились, то ещё одну мою просьбу выполните, ребята…

Конструкторы сразу же принялись кивать головами, лишь бы поскорее выбраться из леса.

– Будете у Додона, – а вы, я вижу, люди непростые, и вас к нему допустят без проволочек, – попросите для меня кое-какую вещь. Вам он не откажет…

– Какую вещь? – не удержался любопытный Междупальцев.

– Это я вам скажу, когда приедем, а то вы увидите городские ворота и обо всех своих обещаниях моментально забудете.



Друзья вскарабкались на Серого Волка, вцепились в его жёсткую шерсть на загривке, и «такси» сразу взяло с места в карьер. В глазах замелькали реки и поля, горы и долины, а высокие дубравы проносились под ними, как редкие перелески. Обрадовались конструкторы, сидя верхом на Волке, ведь нестись на такой огромной скорости – не идти босиком по колючей хвое и острым сучкам. Хоть и неизвестно пока, куда их дорога приведёт и какие неприятности или находки ждут впереди, но всё равно скакать верхом лучше, чем топать на своих двоих.

Неожиданно Волк резко притормозил, аж, земля под лапами вздыбилась.

– Вы, ребятки, малость передохните, – проговорил, почти не запыхавшись, – полюбуйтесь живописными окрестностями, а я сбегаю и перекушу. Время-то обеденное. Я мигом обернусь. Это здесь неподалёку. Видите, на лужке стадо овечек пасётся?








На глазах у изумлённых конструкторов он в три прыжка догнал самую жирную овечку и целиком забросил себе в клыкастую пасть.

– А как же, это самое… вегетарианство? – робко поинтересовался Междупальцев, едва тот вернулся, довольно облизываясь и щурясь от удовольствия.

– Вегетарианство – штука полезная и даже прибыльная для тех, кто понимает, – загадочно проговорил Волк и не удержался, чтобы сыто не икнуть. – Это вам любой скажет. А мы, звери, чем хуже? Поэтому за него тоже ратуем. Но ратовать на сытый желудок – это одно, а когда проголодаешься? Вот и приходится жить двойной жизнью. Неужели у вас, людей, иначе?

– И тебе не жалко овечку?

– Конечно, жалко! Мне их всегда жалко. Ем, а у самого слёзы из глаз так и брызжут… – охотно согласился мнимый вегетарианец. – Скажете, на растительную пищу овечка не очень похожа? Конечно, нет, но никуда не денешься, потому что у нас в волшебной стране, особенно среди зверей, вегетарианство ввели в приказном порядке, чтобы имидж населения улучшить. Мол, пора сделать наши леса образцово-показательными и утереть нос всем лесам заморским. Раньше-то наши сказки – сами помните! – были простыми и незатейливыми, но с непременными кровушкой и мордобоем. А сегодня, видите ли, все записными гуманистами стали, к тому же не только людям, но даже нам в приказном порядке велено сеять повсюду разумное, доброе и толерантное. В том числе, вегетарианское. Всем отныне нос утрём, никого не пропустим!.. А жрать-то, извините, всё равно хочется…

– Такая же бодяга сплошь и рядом и у нас, – покачал головой Хорохорин. – Раньше каждый поступал, как хотел, и сеял вокруг себя только то, что ему надо. Оттого и порядок был – всем всего хватало. Но самому высокому начальству – знаете, небось, о ком говорю! – такая ситуация быстро разонравилось, потому что сверх положенного никто с ним ничем больше не делился. А это непорядок…

– Когда у нас такое было?! – удивился Междупальцев, потом вдруг сообразил, что Хорохорин всего лишь заговаривает зубы Волку, чтобы тот не передумал везти их дальше.

– Так вот. Тогда-то и придумали ввести на наши головы административно-хозяйственный стиль управления, сразу высоко оценённый бюрократами всех мастей. Давненько это было, правда, но нас до сих пор уверяют, будто это для нашего же блага, и только после таких революционных перемен, наконец, куда ни плюнь, повсюду наступит настоящая демократия без пресловутой бюрократии. Какой же бюрократ признается, что он бюрократ, а не самый что ни на есть настоящий демократ?

– У нас в сказочной стране, хоть каждый второй житель и горазд чудеса творить, всё равно ситуация не лучше, – отмахнулся Волк. – Такие же волевые решения наши заоблачные начальнички принимать начали. Видно, у вас идею подхватили. Так что сегодня и между зверями положены обязательные дружба, равенство и братство, и никто даже комара обидеть не имеет права. А связываться с бюрократами и доказывать что-то, сами понимаете, себе дороже, хлопот потом не оберёшься. Зато и свои делишки проще проворачивать стало, потому что никому нет никакой охоты проверять, как исполняются директивы. Не солидно как-то не доверять ближнему. Объяви себя громогласно вегетарианцем – и можешь по-прежнему питаться тем, чем и раньше, только не афишируй. Главное – отчитаться в проделанной работе и шумно не протестовать, если что-то не нравится. Мол, сегодня мой нынешний рацион, господа, составлен из одних лишь овощей и фруктов, и точка. А если вдобавок заявишь, что даже эти невинные продукты отказываешься употреблять в пищу, потому что нарезать их в салат рука не поднимается, то полностью идеальным для начальства станешь. Молодец, оказывается, какой, если не пожелал вредить бедным яблочкам, им тоже больно, когда их с ветки снимают, ножом режут, а потом жуют. Остаётся любоваться на них да на птичек, рыбок и зверушек, ведь ни на какую крамолу у бедняги больше силёнок не остаётся…

– Ну, это уже сплошной абсурд! – развеселился Междупальцев.

– Вот и я про то, – оскалился Волк в улыбке. – Абсурд сейчас всем на свете рулит. Хотя все вокруг, естественно, знают, что соловья баснями не кормят, однако благоразумно помалкивают. Соловьи-то, и те букашек клюют – жизни их лишают. Но и до них доберутся рано или поздно…

Держась, несмотря на все вегетарианские заверения, подальше от острых волчьих зубов, друзья вскарабкались на Волка, и он понёс их дальше. И глазом не успели моргнуть, как очутились у высоких стен из красного кирпича, за которыми весело поблёскивали золотые маковки храмов и упруго выгибали свои причудливые крыши пряничные терема.

– Сдаётся мне, – задумчиво проговорил Волк, – что вы сейчас не при деньгах, ведь у вас даже карманов нет… Да не смущайтесь – это я не в укор. Поверю вам, господа, на слово. Рано или поздно вы деньгами непременно разживётесь, тогда и приду за долгом… Кстати, вот моя просьба, о которой мы договаривались. Будете у царя Додона – попросите, чтобы выписал для вас из своего царского гаража комплект автомобильных покрышек, да не китайских, одноразовых, а самых что ни на есть германских или – какие ещё там у него отыщутся, навороченные? А то я без них как без лап. Знающие люди донесли мне, что у царя от этого добра амбары ломятся, только он, скупердяй, никому их за так не отпускает, монополию держит. А его доверенные слуги по-тихому втридорога на чёрном рынке ими спекулируют. И при этом царь-батюшка всем в глаза нагло заявляет, мол, лимит на три года вперёд выбран, так что, господа просители, катайтесь на своей лысой резине. Вот какой у нас коррумпированный гарант государственности и закона! Дождётся от трудового народа революционной ситуации, ох, дождётся!

– Тебе-то зачем покрышки? – усмехнулся Хорохорин и покосился на его лапы. – В твоём такси они не особенно требуются.

– Что бы ты, Стёпа, понимал в колбасных обрезках! – обиделся Волк. – Лично мне никакие покрышки не нужны. А вот «лексусу», который у меня рядом с норой в сарайчике стоит, ещё как нужны. Не ездить же мне, как всем остальным, на лысой резине!

– Так у тебя, оказывается, и машина имеется? – ахнул Междупальцев. – Зачем она тебе?

– Как зачем? Неужели не понимаешь? – высокомерно ухмыльнулся Волк. – Хотя вам этого не понять, если вы люди нездешние. Но, так и быть, объясню… В нашей волшебной стране самый популярный вид транспорта – сапоги-скороходы и ковёр-самолёт. Это, конечно, удобно, экономно и привычно, но… не солидно. У всех этого добра навалом. Представьте, например, системного администратора крупной фирмы или банкира, которые вынуждены добираться до работы, за неимением личного цивильного транспорта, на каком-то затрёпанном ковре-самолёте. Смешно? То-то и оно! Любой подчинённый волей-неволей задумается: почему он, подлец, деньги заработанные не тратит? Не иначе, как его фирме или банку конец приходит, потому он их в кубышку и складывает, на чёрный день копит или в офшор перегоняет. Отсюда вывод: собственную машину иметь не только престижно, но и необходимо, чтобы твои же коллеги не сочли тебя паникёром и лицемером. Да и косых взглядов, как ни странно, меньше. Хочешь – не хочешь, а машину, будь добр, содержи для престижа… Кстати, у вас-то самих есть машины?

Но конструкторы решили уклониться от скользкой темы, и Хорохорин пробурчал:

– Ну, мы-то с Фёдором не банкиры и не системные администраторы, хотя на общественном транспорте на работу тоже не ездим…

У крепостных стен они, наконец, распрощались с Волком. На всякий случай, погрозив им когтистым пальцем, таксист в мгновение ока испарился, а друзья направились к воротам.

– Просьбу мою не забудьте! – донеслось до них издали. – А коли добудете то, что прошу, то и долг с вас долой. Я имею в виду, баксы за проезд…

– Проходимец какой-то, честное слово! – удалившись на безопасное расстояние, заявил Междупальцев. – Даже не подумаю просить у царя Додона какие-то несчастные покрышки. Чтобы меня на смех подняли? Да и не верю я, чтобы такой аферист, как этот Волк, не может себе что-то без нашей помощи достать!

– Ты потише болтай, – забеспокоился Хорохорин и оглянулся, – в этой, как он сказал, волшебной стране можно всего, что угодно, ожидать. Они тут все какие-то чокнутые… Вдруг этот Серый Волк, как и Баба Яга, мысли на расстоянии читать умеет. А может, ещё и вхож кое-куда…

– Куда? – беззаботно усмехнулся Междупальцев, но тоже опасливо посмотрел по сторонам.

Однако от Волка, к счастью, уже и след простыл. Вероятно, ему не очень нравилось находиться в людных местах, а народу вокруг сейчас было предостаточно. У ворот вообще образовалась давка.




9. У ворот столицы царя Додона


– С той, человече, куда прёшь?! – преградил путь друзьям бородатый стражник в остроконечном шлеме и кольчуге, грозно покачнув алебардой. – Не видишь, что ли, тут у нас досмотр всех пеших и конных? А ну, марш в общую очередь, где простолюдины да купцы положенное время отстаивают. Без очереди велено пропускать только людей боярского да княжеского роду-племени. А вы, кстати, какого будете?

Конструкторы переглянулись и пожали плечами.

– Инженерно-технического, – тут же придумал Междупальцев и приосанился, – ты, служивый, сам не видишь, что ли?

Стражник в замешательстве почесал бороду и неуверенно пробормотал:

– Леший вас разберёт, кто вы такие. В последнее время столько люда непонятного звания туда-сюда шастает, что уже ворота от всех желающих трещат, а голова тем более. Ладно, так и быть, пропущу без очереди, шибко титулы у вас мудрёные. Заморские вы люди, видать. Только, чур, не проговоритесь, что я вас без очереди пропустил, если в полицию нравов попадёте…

– Это ещё почему? – удивился Хорохорин.

– Одежда на вас непривычная. Словно вас из общественной бани прогнали, а штаны в залог оставили… Куда хоть путь держите?

– К царю Додону.

– К самому царю-батюшке?! Так он вас, бесштанных, и примет! И по какому же такому делу?

Хорохорин хотел было возмутиться пристрастному и наглому допросу стражника, но Междупальцев его опередил:

– По государственному и не терпящему отлагательств!

Мужик молча пожевал конец уса и вдруг потребовал:

– Ну-ка, предъявите свои головы!

– Это ещё зачем? Разве так не видно?

– Делайте, как говорю, а то раздумаю пропускать, – стражник, видно, разозлился окончательно и даже попытался плашмя алебардой оттолкнуть наседавшего на него Хорохорина. – Инструкцию нарушать никому не дозволено, даже иностранным послам. На то она и инструкция. Не пущу в противном случае, и весь сказ!

Конструкторы переглянулись, недоумённо пожали плечами, но шеи послушно вытянули и даже повертели головами из стороны в сторону. Стражник что-то прикинул в уме, зажал два пальца и произнёс:

– Итак, две головы на два туловища. Всё сходится. Можете проходить, не задерживайте движение.

– В чём всё-таки дело? – подёргал его за рукав кафтана Хорохорин. – Для чего головы считаете? Объясни, дружок, мы люди не местные, не знаем ваших законов.

– Так вы совсем-совсем ничего не знаете? – Страж с любопытством посмотрел на конструкторов, опять что-то прикинул в уме и с трудом проговорил, словно выдавал под пыткой страшную государственную тайну. – Змея Горыныча ловим, лиходея окаянного. Совсем в последнее время распоясался – спасу от него никакого нет…

Чувствовалось, что мужику осточертело весь день стоять на солнцепёке у ворот и заниматься одной и той же опостылевшей проверкой, ругаться с недовольными, при этом непрерывно цитируя вызубренную наизусть секретную инструкцию. Немного поколебавшись, он без сожаления приставил алебарду к стене и, уже не обращая внимания на ломящихся без досмотра людей, принялся рассказывать. Но потом всё-таки прикрыл ворота на амбарный замок, чтобы никто к ним даже не подходил и не мешал беседе. Вдобавок извлёк из-за голенища сапога потёртую табличку «Закрыто на санитарную обработку» и водрузил поверх замка.

– Вы, братцы, в наших краях, чувствую, впервые и ничего не знаете… Испокон веков с этим супостатом, Змеем Горынычем, у нас существовал джентльменский договор о ненападении. Он жил своей змеиной жизнью, мы – своей. Даже телеканалы разные смотрели. Мы – больше такие, на которых сериалы про любовь и приключения с хорошими концами, а он – всякие ужастики и фильмы – прости господи! – про вампиров кровавых. Видно, оно со временем и сыграло с ним злую шутку. Все три его головы словно разума лишились. Стал змеюка регулярно требовать от нашего стольного града по молодой, нецелованной девке якобы на трапезу, но главное – в качестве доказательства его собственной независимости от нашего города. И не какую-нибудь первую попавшуюся, которую замуж никто не берёт, а самую что ни на есть красавицу, чтобы была лицом попригожей да фигурой повыпуклей. Чуть ли не смотрины каждый раз устраивал охальник, будто ему не всё равно, кого есть. А может, и ещё что-нибудь похуже с ней вытворял, только мы того не ведали. От этого отморозка что угодно можно ожидать… Мы, естественно, давай возмущаться, мол, как в наш просвещённый век такое изуверство допускать? А он в ответ, дескать, плохо вы собственную историю помните, потому что при наших дедах да прадедах его змеев предок всегда с города дань брал не презренными деньгами, а красивыми девушками. Традиция такая, понимаешь ли, а к традициям надо относиться бережно, и, Боже упаси, их нарушать. Иначе самобытность свою утратим и станем такими, как все остальные народы, на которые, по обыкновению, свысока поглядываем… И чтобы мы сильно не возмущались и не взывали с протестами к мировой общественности, этот Змей подлый заявил, что долго шутки шутить не собирается – или город в скором времени спалит и людей изведёт, или ещё какую-нибудь пакость похлеще учинит. А что – фантазии у него на такое хватит. Ничего не поделаешь – стали выдавать мы ему по девке. Благо их у нас переизбыток, а женихов на всех не хватает. Так и жили некоторое время в относительном мире и согласии, пока он, охальник этакий, новую гадость не учудил. Как-то раз поутру мы проснулись и глядим: все девки, которых ему в последнее время отправляли на съедение, живыми и невредимыми в город вернулись. Люди говорили, что они и раньше возвращались, но никто на это особого внимания не обращал, а тут всем скопом и в одно время. Нам бы радоваться и судьбу благодарить, что девушки живы-здоровы, ан нет, всё пошло шиворот-навыворот. Как бы точнее сказать – вернувшиеся оказались малость не такими, какими были раньше. Подпорченные, что ли. Всё у них на месте – руки, ноги, голова, выпуклости… и всё равно что-то не так. Стоило им лишь появиться на улицах, как сразу по городу всякие безобразия стали твориться: добропорядочные горожане свои семьи принялись бросать и к этим весёлым девицам перебираться на постой, кутить с ними напропалую, спускать в кабаках трудовые накопления, заработанные за долгие годы, и прочие излишества учинять. А прибывшие дамочки рады стараться – честным людям головы морочат, детишек при живых-то отцах сиротинушками оставляют, работать не желают, зато день-деньской своими патефонами-магнитофонами рок-музыкой тишину и покой нарушают. А этой музыкой жуткой их Змей Горыныч щедро одарил, мол, несите в массы новую культуру – визги и рёв непотребный, чтобы неокрепшую мозгами молодёжь баламутить да авторитет наших исконных музыкальных авторитетов подрывать. С тех пор житья не стало – сидят эти вульгарные красотки с утра до вечера на лавочках, семечки лузгают и за собой не убирают, про царя-батюшку нашего Додона сплетни кулуарные распространяют, и даже табачище зловонное, которым сам Змей Горыныч до поры до времени в одиночку баловался, массово пропагандируют. А ведь подобным безобразием наши благовоспитанные матери и жёны отродясь не грешили…

– Ну, такими вещами никого сегодня не удивишь, – присвистнул Междупальцев, – наши дамы вашим по табачной части ещё фору дадут!

Стражник недоумённо посмотрел на него и продолжал:

– А Змею Горынычу словно и этого лиха мало, заявил как-то во всеуслышание, что отныне молодые да нецелованные девки его больше не устраивают, а должны мы ему лишь опытных замужних женщин поставлять. И ещё непременное условие: чтобы были посварливей да поязыкастей. Скучно ему, видите ли, с ласковыми да пригожими скромницами, и не о чем с ними говорить, а вот повидавшие виды тётки – для него самое оно. Мы развели руками и давай змеюку стыдить, мол, такого договора между нами никогда не было, а он ни в какую. Вынь да положь то, что заказываю, а то я, если вы не забыли, в гневе рассудок теряю, а значит, могу город, как грозился, спалить и… далее по списку. Бросились мы искать сварливых да языкастых – и тут совсем кошмар начался. Все мужики наперебой предлагают своих жён, дескать, берите мою – не прогадаете, да и женщины друг на дружку с удовольствием пальцем указывают, соседок пытаются оговорить да Змею сбагрить. Короче, с ног мы сбились, смута пошла среди населения, мужики за топоры и вилы хвататься начали, в интернете стали всякую чушь нести о том, что наш Додон ничего не предпринимает, только царские харчи зазря проедает, а может, и втайне радуется этакой неестественной убыли населения. То есть пора пролетарскую революцию учинять и временное правительство сперва выбирать, а потом скидывать… Но наиболее разумные и дальновидные предлагали всем обществом идти на поклон к Змею Горынычу и челом бить, чтобы тот подобру-поздорову заканчивал беспредел и не смущал всенародную нравственность своими необоснованными требованиями. Стоило бы тебе, мол, трёхголовому, своим тройным умишком пораскинуть: возраст у тебя давно не юношеский, пора остепениться. Какой ты пример подрастающему поколению подаёшь? Чему оно, глядя на твои выходки, научится? И вообще, Змей свет Горыныч, хватит тебе в холостяках ходить, женился бы ты хотя бы на ближайшие лет двести-триста – у нас тут вон сколько невест на выданье, одна другой краше. Хочешь, купеческую дочь тебе подберём али боярскую с хорошим приданым. А потом такую свадьбу всем миром справим, какой сам царь Додон для своих дочерей не справлял. Пожелаешь, так Баскова или Элтона Джона выпишем, чтобы развлекали, пока публика пировать будет… Идея-то в целом хорошая, да только побоялись люди взять и пойти всем миром к Змею. Как до конкретного дела дошло, так сразу все разбежались, особенно те, которые поначалу громче всех горло драли. Самоотводы брать начали. И ведь было чего опасаться – не понравится какой-нибудь пункт в челобитной этому вурдалаку – моментом испепелит просителей и ноздрёй не поведёт. Даром, что у него их шесть на три головы. И из каждой дым даже при хорошем расположении духа курится…

– Это, брат, всё понятно, – прервал горестные словоизлияния Хорохорин, – нелегко вам с таким соседом жить рядом… Но скажи, для чего вы всё-таки у людей на входе в город головы пересчитываете?

– Как для чего – опасаемся, чтобы Змей Горыныч тайком за ворота не пробрался. Мы ему уже почти год как бойкот объявили и молодух не поставляем. Определённо он сейчас осерчал, змеюка ненасытный. Того и смотри, лютовать примется.

– Разве по внешнему виду не ясно, Змей ты или человек? – усмехнулся Междупальцев.

– Ясно-то оно ясно, но кто сегодня может со стопроцентной гарантией утверждать, человек он на самом деле или змей какой-нибудь? – неожиданно философски выдал стражник. – Вот ты, например, точно знаешь, кто ты есть? Может, ты и есть самый натуральный змей, только в чужую личину влез и за иностранца себя выдаёшь!

Тут бы в самый раз Междупальцеву пространно пофилософствовать на одну из самых любимых своих тем – о природе человеческой подлости и двуличности, но ситуация, в которой оказались друзья, отнюдь не располагала к пространным рассуждениям. Да и фортуну искушать не следовало – вдруг этот мужик с алебардой разозлится и передумает пускать их в город.

– Скажи, дружок, только откровенно, – отодвинул плечом болтливого коллегу Хорохорин, – ты нас не разыгрываешь? Этот самый Змей Горыныч существует в действительности? Сам-то ты его видел? Разве этого гада не придумали в старину для того, чтобы держать народ в страхе и детишек пугать?

Презрительно усмехнувшись, стражник поправил съехавший на бок шлем:

– Ты ему сам попадись в зубы, а потом побеседуем, придуманный он или нет!

– Понял, – кивнул Хорохорин. – А вот ещё на вопрос ответь: правда, что Горыныч может принимать человеческое обличие, или вы стережёте ворота только для острастки населения?

– Вот темнота! – счастливо загоготал мужик. – Для острастки лишь подмётки на сапоги прибивают маленькими гвоздиками. А со Змеем Горынычем шутки плохи. Хотя о многом, что ему в последнее время приписывают, он и сам наверняка не ведает. Но слухи о наших действиях до него как-то доходят, вот он и лютует… А насчёт голов старики рассказывали, будто раз в сто лет принимает он человеческое обличие, вот только от трёх голов никак избавиться не может. В том-то и фокус-покус. Этим змеюка и отличается от нас с вами. Потому, в целях общественной безопасности и порядка, начальник нашей царской охранки распорядился проверять количество голов у каждого, кто приходит в город, невзирая на лица. Даже инструкцию на пяти свитках сочинили. А раз уж есть инструкция, то хоть ты тресни, но голову на проверку предъяви. Даже я, когда выхожу за ворота, а потом возвращаюсь, сам у себя головы пересчитываю. Вдруг я уже не я… Порядок должен быть соблюдён во всём. Разве на вашей родине, чужеземцы, не так?

– Но это же абсурд! – попробовал слабо возмутиться Междупальцев, однако Хорохорин потащил его за руку.

– Наше дело маленькое, – крикнул им вдогонку стражник и подхватил свою алебарду, – начальство велит по инструкции поступать, мы и поступаем. Не обессудьте.

Он долго смотрел ясными и честными глазами верного служаки вслед странным посетителям, потом до конца распахнул ворота, сунул табличку за голенище сапога и скомандовал толпящимся людям:

– А ну-ка, расступись и постройся друг за другом, чтобы каждого я мог видеть, и головы приготовить к подсчёту…




10. Хитрый Иван-дурак и бизнесмен Емеля


Иная сказка на таком количестве страничек давно бы уже закончилась, и началась новая история, не менее занимательная и поучительная, а наша даже ещё до середины не добралась. Да и расставаться с нашими героями посреди дороги, уверен, никому пока не хочется, ни автору, ни читателю. Тем более, оставлять друзей в незнакомом месте, да ещё в таком беспомощном состоянии – без одежды, документов и денег – ну, никак не годится.

Более того, не только автор, но и сами конструкторы так до сих пор не разобрались, в сказке они находятся или нет. Настолько всё, что происходило вокруг, выглядело неправдоподобно. А может, это была уже вовсе и не сказка, а быль? Кто сейчас разберёт? Сами-то наши персонажи совершенно запутались, притом настолько, что если им сейчас указать пальцем на автора, сочиняющего подобные приключения, то в ухо ему, может, и не заедут, но выпишут таких нелицеприятных комплиментов, до которых ни один самый злобный критик никогда не додумался бы.

Впрочем, вернёмся к нашей истории и посмотрим, как будут развиваться события дальше.



Так вот, проскочили доблестные конструкторы в городские ворота и, изрядно краснея перед прохожими за свой пляжный вид, побрели по широкой главной улице. Одно успокаивало: окружающие люди были и сами разодеты так пёстро и причудливо, что можно спокойно выдавать себя за какого-то оригинала-иностранца, специально вырядившегося так, чтобы привлечь внимание к собственной экстравагантной внешности. Ведь давно всем известно, что иностранцев хлебом не корми, дай пощеголять в дурацких нарядах да подразнить консервативные слои населения в наших целомудренных провинциях.

А людей вокруг и в самом деле сновало туда-сюда видимо-невидимо. Все спешили по делам, и никому не было ровным счётом никакого дела до двух почти раздетых незнакомцев. Постепенно конструкторы осмелели и стали чувствовать себя более уверенно. С интересом разглядывали они высокие рубленые терема и белокаменные палаты с затейливыми лесенками и потаёнными переходами. Правда, немного смущало отсутствие на улицах привычного асфальта, фонарей и тротуаров, зато жидкой чёрной грязи было более чем достаточно, а на перекрёстках вообще небольшие болотца сияли первозданной водной гладью, изредка рассекаемой дощатыми полузатопленными гатями. Передвигаться по таким доскам было, конечно, не очень удобно, но никого это, похоже, не беспокоило. Обилие впечатлений с лихвой покрывало такое небольшое неудобство и у наших друзей.

Однако впечатления впечатлениями, но следовало поискать ночлег. Солнышко-то совсем затянулось вечерними облаками, и на улицах без фонарей и даже без привычных огней в окнах домов становилось совсем мрачно и неуютно. Да и людей вокруг заметно поуменьшилось. Перспектива остаться без крова, на ночь глядя, да ещё по колено в грязи, друзей совсем не радовала.

– Ну, добрались мы до этой злосчастной столицы царя Додона, а толку? – стал канючить Междупальцев. – Куда денемся? Я даже не говорю о том, что нас в таком непотребном виде никто близко к царским палатам не подпустит, так нас, извиняюсь, без штанов даже из самой захудалой избушки с порога попрут. Какие предложения?

– Пошли куда глаза глядят, – мужественно махнул рукой Хорохорин, – куда-нибудь да придём!

Главная улица немного поизвивалась между теремов и палат и вывела на центральную городскую площадь, главным украшением которой служило лобное место, а за ним высился красивый бело-розовый собор с пятью золочёными куполами. Грязи вокруг теперь стало поменьше, а кое-где сквозь утоптанную до каменной твёрдости подсохшую землю даже пробивались тощие зелёные травинки.

Видимо, каждое утро на площади проходили ярмарки, и в крошечных лавках, теснящихся по обе стороны от собора, ещё горели огоньки. Чуть дальше, около возов с выпряженными лошадьми, сидели торговые люди, жгли костры и грели на огне таганы, из которых на всю округу разносился запах каши.

– Между прочим, я бы не отказался чего-нибудь перекусить, – скромно заметил Хорохорин и печально потупил взор, – поросёночка бы какого-нибудь жареного. Можно даже без лимончика…

– Я и от банки кильки, захлебнувшейся в собственном соку, сейчас не отказался бы, – попробовал сострить, но не очень удачно, Междупальцев, – или от овечки… вегетарианской.

– Пойдём, Федя, дальше, – с усилием выговорил Хорохорин, и его мохнатые брови жалобно изогнулись, демонстрируя страдания, которые при упоминании об ужине испытывал их хозяин. – Не могу тут находиться, тем более смотреть, как кто-то посторонний ест, а мы… а мы с тобой…

Междупальцев печально покачал головой и выдавил злобно:

– Ненавижу чревоугодников!.. Но эта зловредная Баба Яга с её праздничным столом сейчас была бы здесь весьма кстати.

– Ишь, чего вспомнил! Да ну её к лешему…

И хоть они собирались обойти стороной костры, на которых готовят пищу, тем не менее, ноги привели их прямо к людям, и теперь они, словно жертвы инквизиции, подвергаемые самым изощрённым истязаниям, тяжело пробирались между дымящимися казанами. Но никто так и не пригласил их присесть к котелку с вкусной, судя по запаху, горячей кашей, хотя они наверняка не отказались бы от такого незатейливого и попахивающего дымком угощения. Вероятно, упитанные и холёные телеса конструкторов не располагали к жалости и не вызывали желания у людей поделиться с ними последней краюхой хлеба. А может, просто ни у кого не возникало подозрений в том, что такие упитанные люди вообще могут проголодаться или выйти погулять на пустой желудок.

Наконец, не выдержав мук, товарищи одновременно и не сговариваясь остановились рядом с одиноко сидящим парнем, который чему-то блаженно улыбался и наигрывал озорную мелодию на тонкой писклявой дудочке.

– Что-то мне его лицо знакомо, – шепнул Междупальцев приятелю, – словно я его где-то уже встречал.

– Тем лучше, – Хорохорин подтолкнул его вперёд. – Со знакомым и разговаривать легче. Действуй, Фёдор Викторович!

– Но я его имени не помню!

– Какая разница? Кушать-то по-любому хочется. Схитри что-нибудь.

– Простите, любезный, – включил всё своё обаяние Междупальцев, галантно одёргивая майку и расшаркиваясь по грязи. Он нисколько не сомневался в том, что может любого человека очаровать хорошими манерами. Жаль, что женщины в понятие «любой человек» пока не входили. – Мне кажется, мы с вами где-то встречались. Вам случайно не доводилось работать в каком-нибудь… э-э… проектном учреждении или экспериментальных лабораториях нашего министерства? Может, мы с вами даже пересекались на совещаниях в Главке?

Парень перестал играть на дудочке и удивлённо вытаращил глаза.

– Нет-нет! – Междупальцев распалялся всё больше, подстёгиваемый мыслью о замаячившем на горизонте ужине, и его речь уже грозила из скудного словесного ручейка перерасти в бурный многословный поток. – И не старайтесь меня переубедить – где-то я вас точно видел! Не может быть, чтобы я ошибся, ведь зрительная память у меня превосходная. Единственное, я подзабыл ваше имя… Мой товарищ это подтвердит. Ведь правда, Степан Борисович?

Парень перевёл недоумённый взгляд на кивающего головой Хорохорина и неожиданно расхохотался:

– А чего тут гадать – со мной все в округе знакомы, кого ни спроси. Добрые люди меня Иваном кличут, а все остальные ещё «дураком» величают. Только они из зависти так говорят, потому что мне всё легко по жизни удаётся, за что ни возьмусь. А у них не получается. Вот и живу я который век Иваном-дураком.

– И этот туда же! – шепнул Междупальцев приятелю. – Что они тут, с ума посходили?! И Баба Яга, и Змей Горыныч, и Серый Волк. Все, как на подбор. Теперь ещё этот… С виду все вроде нормальные, а как начнёшь с ними разговаривать…

Но Хорохорин обрадованно похлопал парня по плечу:

– Ну, вот и прекрасно! Выходит, мы старые знакомые! Тесен мир…

– Конечно, тесен, – согласился Иван, – у меня незнакомых нет. Все меня знают!

– А что вы тут один делаете? – вежливо осведомился Междупальцев и не удержался, чтобы не съязвить. – И куда делись санитары?

– Ты что, замолчи! – зашипел Хорохорин. – Всё испортишь!

Но Иванушка-дурачок не обратил внимания на слова Междупальцева и охотно ответил:

– Как что делаю? Сижу, отдыхаю. Куплей-продажей весь день занимался. Вернее, обменом, потому что деньгами тут не пахло. Да и не люблю я деньги – всё зло от них. Стоит им завестись, так не знаешь, куда их пристроить. А нет денег – и забот никаких… Как вам моё последнее приобретение? – Он любовно повертел в руках дудочку и даже дунул в неё. – Вот какой замечательный музыкальный инструмент на корову выменял. С коровой, понимаете ли, морока – то ей сена накоси, то на луг отведи пастись, то стойло почисти, то стереги, чтобы лихие люди из-под носа не увели. А с дудочкой – благодать. Сунул в карман – и вся недолга. Никто не утащит, потому как она всегда при тебе. Сиди себе на лужайке и играй добрым людям на потеху. А тебя за это накормят, напоят, да ещё спасибо скажут. Особенно когда народу Моцарта или Рахманинова исполнишь. И забот никаких, и сам при деле вроде бы.

«Действительно, дурак, и без санитаров ясно», – решил про себя Междупальцев и почему-то с обидой подумал, что молочные реки с кисельными берегами достаются вовсе не тем, кому следовало бы, а вот таким, как этот ненормальный с дудкой.

Впервые Фёдор Викторович вдруг осознал, что всё происходившее с ними в аэропорту после знакомства со странной бабкой очень мало напоминало сон, а скорее – какую-то странную, совсем нереальную реальность. Вроде бы её и не должно быть, а она всё-таки есть. Он даже потёр глаза для убедительности.

– А где тут, братец, переночевать можно, не подскажешь?

– Везде, где душа пожелает! – Иванушка-дурачок радостно захихикал. – Неужели непонятно? Куда уляжешься, там и ночуй, никто тебя здесь не обидит. Ложись под кустик, там грязи поменьше, и спи себе на здоровье. Слава Богу, кустов на всех хватит. Ты, я вижу, не боярин, и пуховых перин тебе не потребуется. И слуг, чтобы мух отгоняли, тоже не нужно.

– Хорошенькое дельце, – проворчал Междупальцев, – в трусах и майке всю ночь на открытом воздухе провести! Так и радикулит, будь он неладен, обострится. А комары?!

– Сам-то где ночуешь? – с надеждой в голосе спросил Хорохорин. – Не на улице же!

– Сказанул тоже! Конечно, не на улице. У меня тут неподалёку дружок проживает. Емелей кличут. Не слыхали про такого? Так у него в хате печь персональная имеется. Он с неё ни днём, ни ночью не слезает, потому что она у него учёная – компьютер в ней, что ли? Но Емеля никому секрет не выдаёт. Куда ему надо, туда печка его и доставляет. Да вы, небось, слышали эту сказку, кто ж её не знает! Ну, и про щуку, которая научила Емелю словам «по щучьему велению, по моему хотению». Это пароль такой для входа в печной компьютер… Вот у Емели иногда и ночую. Да и сегодня пойду к нему.

– Слышали мы эту сказку, – уныло подтвердили конструкторы.

– А хотите, я вам самый страшный Емелин секрет открою? Щука-то, на самом деле, никакая не щука, а программист со стажем, который резиновую рыбью морду натягивает себе на голову, чтобы посторонних пугать. А для газетных репортёров общение со «щукой» – просто находка. На окладе она у Емели, потому что печь постоянно ухода требует: то вирусы надо почистить, то систему обновить, то какие-нибудь новые примочки установить.

– Послушай, дружок, – перебил Хорохорин словоохотливого Ивана. – Как думаешь, нас твой Емеля на постой пустит? Всего на одну ночь. Мы никаких его секретов выяснять не станем, нам лишь бы в тепле до утра подремать.

В другое время он с удовольствием порасспрашивал бы Иванушку-дурачка о принципе работы печного устройства на компьютерной тяге, но сейчас было не до этого.

– Отчего же не пустить на постой? Емеля никого в беде не оставляет. Но вы разве в беде?

– В беде, да ещё какой! – заверили его друзья.

– Если так, то у него ставка на этот случай чётко просчитана: полтинничек баксов с носа, и спи хоть всю ночь напролёт в сенях на лавке. Только шапку свою надо иметь, чтобы под голову подложить. С подушками у Емели туговато.

– Не дороговато ли за какую-то убогую хату и лавку без постельного белья? – возмутился Междупальцев. – Таких цен даже у нас в бархатный сезон на черноморском побережье нет! Так ведь там море и солнце, а тут?!

– Ну, и возвращайтесь к себе на море с солнцем и ночуйте на берегу. А здесь Тридевятое царство – Тридесятое государство! У нас и размах иной, и цены в соответствии с размахом. Это вы ещё не искали жильё на побережье нашего Моря-Океана… Да и Емеля, если говорить начистоту, не такой уж Емеля, как с виду кажется. Деловая хватка у него – будь здоров, какая! Акула бизнеса! Частное предпринимательство у нас не запрещено.

– Это не предпринимательство, а форменный грабёж среди бела дня. Точнее – среди ночи.

– И вовсе никакой не грабёж! Емеля все документы чин-чинарём выправил, чтобы даже комар носа не подточил. Всё у него на законном основании… Я бы и сам какое-нибудь выгодное дельце замутил, да только лень-матушка одолела. И такой деловой хватки, как у Емели, у меня нет… Или, может, в лабухи ресторанные податься? Вон, инструмент музыкальный я себе уже раздобыл. Сходить, что ли, на кастинг в какой-нибудь кабак? Что посоветуете? – Он посмотрел своими ясными голубыми глазами на друзей и ткнул дудочкой в грудь Междупальцева. – Ты, я вижу, мужик шустрый, не без понятий. Ответь-ка мне на такой вопрос…

Иванушке-дурачку, видно, очень хотелось почесать языком с новыми людьми, однако перспектива затяжной и, главное, безрезультатной болтовни наших друзей совершенно не прельщала. Им хотелось просто поесть чего-нибудь и незамедлительно завалиться спать.

– Понимаешь, друг, – смущаясь своей откровенности, сообщил Хорохорин, – у нас денег с собой сейчас не густо, а точнее, совсем нет. Так что мы к Емеле как-нибудь в следующий раз наведаемся. Посоветовал бы ты нам что-нибудь подешевле, а? Где без денег можно обойтись…

Иванушка только развёл руками и, отвернувшись, принялся наигрывать на дудочке, а друзья несолоно хлебавши побрели дальше, уже ни на что не рассчитывая и проклиная последними словами всю эту новогоднюю историю, в которую так неожиданно влипли. Их бранные слова и целые монологи цитировать мы, конечно, не станем, так как они совершенно не вписываются в канву сказочного повествования. Ограничимся лишь отдельными, заслуживающими внимания репликами, которые не оскорбят высокоморального читателя и не унизят наших героев в его глазах, хотя, напоминаю, никакие они не сказочные персонажи и даже не звёзды телеэкрана, которым многие гадости прощаются неизвестно за какие заслуги.

– Дожили! – возмущённо размахивал руками Междупальцев. – И эти два психа смеют претендовать на высокое звание любимых героев фольклора! Хапуги, рвачи и кровососы! И кто, спрашивается, додумался говорить «жить, как в сказке»?! Я бы его поселил сюда на пару дней… без денег и без штанов! Тут бесплатно и носа никто не почешет. Даже на каком-то занюханном сером волке задарма не прокатишься. Сказка называется… Хотя у нас… – тут он попробовал по привычке скаламбурить, – на волке вообще ни за какие ковриги не проедешь. Разве что на «Волге», да только кто сейчас на такой рухляди по улицам рассекает?

– А Емеля-то, подлец каков! – вторил ему Хорохорин. – Похлеще Волка-таксиста! Куркуль, рыночный торгаш, вымогатель – вот он кто такой!.. – и, вспомнив про Волка, сменил тему и завёлся ещё больше: – И всё-таки жаль, что я этому Волчаре горящим факелом в наглую физиономию не заехал! Узнал бы он, как с такими барыгами у нас в Сибири поступают…

Постепенно нашими конструкторами овладел настолько воинственный дух, что они, уже никого не опасаясь, принялись в полный голос ругать увиденное за этот неполный день, а что их ещё ждало впереди? Даже безобидной молочной реке с кисельными берегами досталось по первое число. Всё теперь выглядело в глазах друзей мрачным и подозрительным – и летний полдень в снежную новогоднюю ночь, и часы, остановившиеся по требованию неизвестно куда исчезнувшей аэропортовской уборщицы, и вычурные, как глазированные пряники, терема, вырастающие вокруг них, словно грибы, но, само собой разумеется, не идущие ни в какое сравнение с родными до боли, тоскливыми прямоугольными коробками стандартных панельных новостроек. Да и люди здесь – не люди, а людишки какие-то мелкотравчатые…

Шли теперь друзья, сами не зная куда, лишь в полный голос поливали обитателей волшебной страны. Тут бы в самый раз автору уложить их спать куда-нибудь под кустик, потому что утро вечера мудренее, а ночью, если что-то и случается, то только страшное и неприятное. Но не будем забывать, что наши герои – люди не сказочные, автору повествования не подчиняются, и так просто их под куст не затащишь. Одного авторского воображения недостаточно.

Тем не менее, события сегодняшнего дня, по-видимому, ещё не закончились, хотя, честное слово, лучше бы наши конструкторы не искали себе дополнительных приключений, а спокойно завалились под первый попавшийся сухой кустик и перетерпели бы до утра. Ведь устали-то они так, как раньше никогда не уставали…




11. Страсти на русалочьем озере


В стремительно сгущающемся сумраке всё реже возникали перед взорами наших конструкторов сказочные достопримечательности столицы царя Додона. Всё вокруг спало глубоким сном, и даже ветер почти не покачивал ветки деревьев, обступивших дорожку, по которой они шли.

Друзья не сразу заметили, как город остался за спиной, а перед глазами возникло преградившее им путь небольшое живописное озеро. Волны, поблёскивающие серебристой рыбьей чешуёй, кутались в рваные клочья подвижного вечернего тумана и, казалось, мерно покачивались на длинных зелёных плетях обступивших озеро ив. В траве громко стрекотали кузнечики, а из прибрежных кустов сперва несмело, потом всё громче и увереннее подал голос заливистый соловей.

Конструкторы невольно замолкли и прислушались к окружающим звукам – всё было настолько славным и умиротворяющим, что их раздражение сразу бесследно исчезло. Царящий вокруг покой охладил разгорячённые головы, и друзья присели на берегу, потирая натруженные ноги, и против желания стали принюхиваться к отдающим тиной, но почему-то таким знакомым озёрным запахам. Безмолвие, не нарушаемое стрёкотом кузнечиков и вкрадчивым шелестом листьев над головой, начало незаметно их убаюкивать, и они, сами того не замечая, с удовольствием растянулись на ещё не остывшей от дневного солнца траве-мураве.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64252826) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.