Книга - Снежный сок. Книга первая

Снежный сок. Книга первая
Эрвин Грау


Роман рассказывает о том, что будет, если один человек лишится всего, кроме памяти, а другой сохранит все, кроме нее? Что будет, если узнать пределы осознания? И можно ли подогнать вероятность под себя? Снежный сок не даст ответы, но позволит задать вопросы. Книга первая.

Содержит нецензурную брань.





Эрвин Грау

Снежный сок. Книга первая





Пролог




Шел 1968 год… Варшава. Солнечный июньский день, асфальт на дорогах будто плавился от жары. Около старого католического храма стоял мужчина лет сорока и держал за руку ребенка, евшего мороженное. Мальчик щурился, оглядывался по сторонам и дергал отца за руку.

– Пап, когда мы домой пойдем?

– Паша, потерпи, сейчас должен подойти дядя Франц, мы пойдем погуляем.

– Я не хочу! Жарко, и скучно мне. А дома хоккей есть, давай поиграем!

– Не сейчас. У меня очень важная встреча.

– Какая встреча?! Я же знаю, что вы с дядей Францем пойдете к плохим женщинам, а меня опять у тети Агафьи оставите. Не хочу так!

– Паша, прекрати! Не говори так, а то больно сделаю!

– Делал уже… Друг твой подойдет через три минуты.

– Откуда знаешь?

– Знаю, и все…

– Сын, это не в первый раз, ты прекрати баловаться! Пороть надо тебя…

– А у Яшки мама есть, и она не позволяет такого…

– Ты прекратишь, или нет?! Скажи спасибо, что хоть я у тебя есть!

– За это спасибо не говорят, папа…

– Завтра в синагогу пойдем!

– Я не пойду туда. Да, мы евреи, но я не хочу туда. Церковь лучше!

Вместо ответа мужчина больно ударил сына по щеке, от чего мальчик чуть не упал на тротуар.

– Я вышибу из тебя эту дурь, гаденыш! Церковь ему, блин!

Из-за поворота вышел серьезного вида интеллигент с правильными чертами лица и крупным подбородком.

– Воспитанием занимаешься, Семен?

– Привет! – Люди пожали друг другу руки – Да его, по-моему, бесполезно воспитывать!

– Ты не прав. Привет, Пашенька! А что ты такой расстроенный? – Франц опустился к ребенку.

– Ничего, все хорошо. Только я домой хочу!

– Мы отведем тебя сейчас…

– Я все знаю, папа уже говорил.

– Заткнись, парень! – Семена задела фраза сына.

Компания пошла в сторону Королевского дворца, надеясь поймать одно из немногочисленных такси… Вокруг чувствовалась легкая напряженность – шел расцвет эпохи социализма, Великая война закончилась меньше, чем 25 лет назад, воцарился мир и тоталитарное спокойствие.

Семен и Франц подружились еще в войну, будучи детьми. оба помогали фронту. Советскому фронту – родителей Франца повесили немцы, а Семен был сыном советского врача еврейского происхождения, и сам пошел по его стопам. Он надеялся, что Паша продолжит их династию.

Они проходили мимо статуи "Русалочка", бывшей до войны символом Варшавы. Эта статуя еще во время имперской власти, когда Польша была частью России, изображалась на гербе польской столицы, и сейчас, в новом строе, охватившим половину мира, она все еще украшала город.

Паша с рождения был странным ребенком – замкнутым, малообщительным. Он никогда не открывался перед людьми, очень редко плакал. Он не доверял окружающим, потому что видел их насквозь. Никто не скажет, когда это началось, но Паша мог видеть мысли людей, их переживания, а еще – события, которые должны произойти.

Младший Денница не любил рассказывать о семье, особенно о матери, которую никогда не видел. Не спрашивал у отца, кто она, и где живет сейчас… Он знал это, стоило лишь посмотреть в глаза нужным людям. Мать была проституткой, Семен видел ее только один раз в жизни, был с ней, провел ночь… И все. Что-то пошло не так – странно говорить о беременности блудницы, особенно в социалистической Польше образца шестидесятых годов. Маленький Павел Семенович видел все… И то, что не должен был. Милена умерла при родах, а Семен так и ни разу не назвал ее имя. Этого просто не нужно… Через Павла будто прокручивалось бесконечное число вероятностей одновременно, из которых ребенок безошибочно умел определять верные. Семена бесил талант сына, что стало понятно с первого упоминания о них…

Компания из двух относительно молодых людей и ребенка, постоянно озирающегося по сторонам, шла в сторону от центра города. Паша знал – предстоят очередные посиделки в пивной, которые он не увидит… Не столько из-за своего дара, сколько потому, что знал их наизусть. А сам готовился сидеть у тетки, которой успел порядком надоесть из-за образа жизни отца. Да и он не сильно любил оставаться у Агафьи, поскольку не хотел постоянно разглядывать старые фотографии ее семьи, награды мужа, прошедшего войну, но глупо погибшего в пьяной драке, не любил нянчится с ее пятью кошками. Нет, Паша любил животных, возможно – даже больше, чем людей, но ему, маленькому польскому мальчику, начала надоедать его жизнь с постоянными походами к родственникам, пока отец пропивает очередную зарплату.

Город казался желтым, как зубы алкоголика. Прежде прекрасный, мечтающий об утопии и лучшей жизни, теперь он больше походил на опустившееся болото, изнанку развитого социализма. Правильное бесклассовое общество лишь казалось таковым, а на деле – очередной содом, отличающийся лишь скрытностью от любопытных глаз туристов.

Семен и Франц не знали, как пройдет их вечер, не думали, что будет завтра, но совершенно по разным причинам… Франц любил жить сегодняшним днем, а Семен вообще перестал любить жизнь, совершенно забыв о человечности. Казалось, жизнь не нужна этому довольно молодому, но сломленному человеку. Слабому человеку, не смотрящему на сына, как смотрит отец, не слышащему людей, как слышат люди. Ничто не нужно… Ничто.

Паша смотрел на знакомый трехэтажный дом совершенно пустыми глазами. В двенадцать лет многие его сверстники были уверены в будущем, смотрели с интересом на родное и близкое, а он даже не чувствовал своего возраста, будто остановившись на восьмилетнем рубеже. Никто из сверстников не воспринимал его, как равного… Он даже выглядел значительно моложе своих лет. Все считали его странным.

– Вот и пришли!

– Папа, я мог бы и сам дойти…

– Поговори мне еще тут. Я решаю, куда тебе идти, и скажи спасибо, что я вообще у тебя есть!

– Семен, ты бы с сыном поласковее, что ли.

– Франц, заведи своих детей и воспитывай!

– Я лишь…

– Плевать мне! Пойдем. Этот сам поднимется.

Франц подошел к Паше, присел и шепнул ему на ухо:

– Не переживай, все будет хорошо.

– Нет, не будет…

Друг семьи не принял слова ребенка во внимание и отошел к Семену, махнув Павлу рукой. Отец лишь фыркнул и быстро зашагал вниз по улице, прихватив старого друга с собой.

Мысли закрутились в детской голове… Далеко не детские. Паша думал о семье, о родных, когда поднимался по лестнице: "Почему так? Зачем он пьет? Я во многое могу смотреть насквозь, но не вижу его мотивов. Он же врач, должен помогать людям, любить их… А он ненавидит всех, даже меня! За что?!" Из глаз медленно потекли слезы. Неспешно вытирая их, Паша нажал на кнопку электрического звонка. "Удобная штука" – так он думал каждый раз.

– Привет, Сенечка! А чего папа не зашел?

– Я Пашенька, а не Сенечка! Привет. Он с Францем пошел пить, драться и блудить.

Женщине явно не понравился такой тон племянника. Ее рука молниеносно полоснула по пашиным губам. Тот, как показалось ей, даже не шелохнулся. Проводив взглядом обветшалый подъезд, ребенок вошел в квартиру, чуть не споткнувшись об одну из кошек.

– Чаю хочешь?

– У тебя черный, сахара нет, а мятные пряники я не люблю. А можно мне цикория?

– Ты меня своей…Ненормальностью в могилу сведешь. Сейчас налью. Скажи, откуда ты все это знаешь?

– Я и не знаю…

– Не глупи мне тут!

– Я не глуплю. Правда не знаю. Раньше я не мог ничего с этим поделать – голова болела сильно. Сейчас легче стало…

– Так что с тобой такое? Что папа говорит?

– Говорит что я бездарность пробитая и требует засунуть свои фокусы в… ну туда.

– Понятно. А сам что ощущаешь?

– М… Как будто через меня все время проходит миллион сценариев того, что вокруг меня, и что касается меня… Я научился из всех этих сценариев выбирать правильный… И знаешь – такое ощущение, что… Что я вижу свое прошлое и будущее одновременно… И тех, кто связан со мной…

– Я тебе сейчас ремня дам за такие богохульные слова! Как ты смеешь себе такое приписывать?!

– Еще я могу видеть то, чего нет… Тебе не понять.

– Иди на кухню, и там поговорим. Доведешь меня до предела!

– Нет человеческого предела, как и нет предела осознания.

– Пей давай. Скажи, что будет вечером?

– Много всего… Не хочу об этом говорить. Хотя… Киевское "Динамо" опять выиграет. Просто твой друг болеть будет, а потом сюда придет поделиться радостью.

– Проверим. А еще?

– Я не могу пока видеть все мысли, всю линейку времени…, Наверное, только хорошее… Или меня касающиеся.

– Кто ж ты, племяшка?

– Я Пашка – племяшка. – Денница негромко засмеялся и отхлебнул немного цикория.

– Не придуривайся, мальчик. Допил? Иди в комнату, послушай радио!

– Мне не интересно.

– А кто тебя спрашивает?!

– А можно я с Тошей поиграю?

– С кем?

– Это твой кот…Ты забыла?

– Да, в делах вся…

– Ты же на пособии – какие дела?

– Сейчас точно выпорю!

– Понял, ухожу.

Паша быстро вышел из кухни и направился в малую комнату, где будто специально его ждал кот. "Привет, Тошка! Хоть с тобой можно нормально поговорить… Сколько мышей? А, птичку… Жалко. А тебе не жалко птиц? Наверное, нет, они же твоя еда… А мы, люди, все едим. То, от чего ты отвернешь нос, мы скушаем не задумываясь. Знаешь, другие кошки в этом доме глупые, а ты мой друг. А людей-друзей у меня нет, они меня не любят… Эти же люби отрубили тебе хвост, и теперь ты тоже плохо к ним относишься. Хорошо, у меня хвоста нет, а то папа оторвет не задумываясь… Что говоришь? Поиграть? Давай поиграем" – Паша общался с котом, будто знал, о чем тот думает… А может быть, действительно знал. Так это или нет – никто не скажет, но ни с кем кроме Паши кот не общался так тесно.

Тошка потер нос о Пашин карман – наверное, искал что-то вкусное. Нет, у мальчика там было только пара монет. Тем не менее, и этот вариант никому не показался плохим. "Не проглотишь? Точно? Ну лови" – Паша кинул коту монету. Тот сделал вещь, которую даже младший Денница не ожидал увидеть – засунул монету в щель между половицами.

Паша долго приходил в себя от увиденного: "Как ты до такого догадался – никакие коты этого не могут?! Ты умный, и хороший". Кот негромко мяукнул и, будто благодаря за сказанное, ласково потерся о Пашину ногу. "Хороший. Вот будет у меня когда-нибудь свой кот, я его также делать научу. Хочу большого кота, чтобы удивлял всех. И умного – как ты!" – мальчик не скрывал удовольствия от общения с Тошей, забыв про радио, газеты и вообще – любые средства времяпровождения, которые можно было найти у тети.

Незаметно день подошел к концу, почти стемнело. И тут в сердце Денницы прокралась тревога… Раздался звонок в дверь. Паша, не выглядывая, знал, что пришел Франц. Один…

– Агафья… Пашу позови.

– Что случилось?

– Сейчас…

Паша зашел в прихожую. Франц был сильно пьян, на глазах засохли слезы, руки его дрожали.

– Пашенька…

– Я знаю, дядя Франц.... Я все знаю. – Ребенок негромко заплакал – Прошу, не бросай меня. Как папа…




Глава 1. Начало




…Ответ в себе: удары принимая,

Я буду тем, кто смог поймать стрелу.

Был человеком, им же и останусь…

Я есть поток. Меняюсь и теку.



Снег, шедший вперемешку с дождем, отбивал непонятный ритм по автобусной остановке. Признаюсь, люблю то время, когда природа начинает сочинять свою, неповторимую для нас, музыку. Вечер поздней осени, подходила к концу последняя пятница ноября 2007 года…Я ждал.

Автобус не торопился, в отличие от десятков прохожих, спешащих с работы домой, тепло скоротать вечер и встретить новые, пока никому не известные выходные. Как мне показалось, это шла первая волна идущих домой. Вторая ожидалась часам к 9 или 10, когда заканчиваются пятничные разговоры по душам за парой стопок «Беленькой»…Что сказать, живем в России. Традиции в ней жили и живут, особенно если касаться культуры приема «огненной воды».

Пытаясь не отставать от них, я тоже решил взять бутылочку «Левенбрау», единственного нормального пива, продающегося в наших ларьках. Замечтался, сделав первый глоток. Автобус, шедший под номером 20, даже не думал появляться на заснеженном горизонте, слегка испорченном легкой огранкой из грязи, созданной проезжающими мимо машинами.

Сделав последний глоток, я почувствовал, что начинаю немного подмерзать. Да, переборщил я с пятницей… Ласковую мысль оборвал поддатый, сильно прокуренный голос сзади: «Молодой человек, не дадите 5 рублей? На транспорт не хватает. Дружище, выручи, а». Передо мной стоял бомжеватого вида мужик со здоровенным бланшем под правым глазом. Судя по кровушке, по цвету «фонаря», ударили его недавно, час или два назад. Наверное, предыдущий «дружище». Что тут скажешь, мужик вряд ли в этом виноват, и ничего, кроме жалости во мне не пробудил. «Сейчас посмотрим» – негромко и с явным сарказмом ответил я: «А ты уверен, что на транспорт? Может, ты в аптеку зайдешь, за спиртом. Пропьешь же?» Дальше начался разговор:

– Я не пью, а внешний вид – так, бывают в жизни трудности. К девушке едешь, да?

– Угадал: я продолжал язвить – что, думал удивить меня. Любой идиот догадается, куда можно ехать в пятницу вечером из спального района. Нет, блин, на пляж! И вообще, какое твое дело?

– А ты что завелся-то? Я же без задней мысли спросил, просто из спортивного интереса, и удивлять никого, тем более тебя, я не собирался.

– Ты что-то про деньги спрашивал. Мелочи нет, держи полтинник и не порти мне настроение. И, это, помойся, а то глаза уже режет…О, мой автобус!

Два громадных желтых глаза «Мерседеса» спокойно подвели свой взор к остановке. Народу в автобусе было на удивление мало, и я поспешил занять место на одном из задних сидений. Говоря откровенно, я очень люблю эти места…

Мужик (будем называть его так) что-то сказал мне на последок…А что? Я не разобрал. Делать мне больше нечего, как его бормотание разбирать, только настрой испортил, зараза. Тем временем автобус проезжал Трехсвятскую улицу, мою любимую улицу в городе. Ничто не может передать ее таинственное очарование ночью, свет фонарей и иссиня-черное небо над ними, редкие прохожие и тишина… Простая городская тишина, без визга колес и звуков орущих моторов. Тишина… Сегодня ее великолепие чувствовалось особенно ясно, под холодным дождем, плавно переходящим в снег. Увидеть ее через окно, насладиться каплями влаги на стекле? А, может быть, выйти и пройтись по ней пешком? Нет, другие планы. Я шел к своей второй половинке…Порой мне кажется, что мы с ней не пара. Мы одно целое. Да, звучит высокопарно, но это мне кажется единственной, доступной пониманию, правдой. В кармане куртки тихо зажужжал телефон. Быстро сняв трубку, я услышал этот прекрасный, ласковый голос:

– Привет, ты где?

– Привет, радость моя! Я в автобусе еду, только Медакадемию проехал, скоро буду. Где встретимся?

– Стасик, я еще не вышла из института, у меня там сегодня уроки вокала. Так что, думаю, лучше у входа встретиться, потом погуляем. Ты как?

– Я не против, и с нетерпением жду. Люблю тебя!

– Аналогично.

Аналогично…Это слово она употребляет постоянно, как будто родилась с ним. Нет, чтобы напрямую сказать: «я тебя тоже», например, или, хотя бы «взаимно». Так нет, АНАЛОГИЧНО. Все так, но за это я ее и люблю. Она не похожа на многих женщин, окружающих меня. Лучше? Хуже? Красивее? Нет, она просто другая. А зовут ее Анна…Божественное имя. Вот только носит его семьдесят процентов земных женщин. Тривиально? Мне все равно. Кстати, я не успел представиться – Стас. А точнее Станислав Сергеевич Воронов. Учусь на юриста в нашем местном филиале одного из московских вузов. Неплохое место с евроремонтом, правда, насквозь прозябшее, но выглядящее сравнительно неплохо, во всяком случае, по меркам нашего города…

Слякоть за окошком медленно сходила на нет, и автобус, как будто зевнув на прощание, открыл свои двери. За ними была моя остановка. Хотя остановка – это слишком громко сказано – маленький участок вечно мокрого асфальта около бесцветного куска бетона – стены возле стройки какого-то здания, зародившегося еще в середине девяностых, но незаслуженно забытого в двухтысячных. Огромное и в то же время совершенно незаметное, оно совсем потерялось в приближавшейся ночи.

Людей становилось все меньше. На вечно спешащих часах моего мобильного было восемь часов. До встречи с Аней оставалось еще около двадцати минут, и я не видел смысла стоять столько времени у входа. Зайти в институт? Да, пожалуй надо.

«Воронов!» – меня окликнула вахтерша тетя Даша, фамилии которой не знал даже наш директор: «Ты как здесь?»

Как я тут?.. Интересный вопрос, на который срочно надо было придумать более-менее внятный ответ. Пожалуй, скажу правду:

– На свидание пришел, тетя Даша. И погреться заодно.

– На свидание? Ну, проходи, солнце ты мое, посидим, поворкуем. Я ведь еще в самом, так сказать, соку женщина.

– При всей моей любви к Вашим прекрасным глазам вынужден вам отказать: я сохранял максимально вкрадчивый, саркастический тон – мое израненное сердце принадлежит другой богине.

– Фу ты, циник какой! И что это, Стас, у тебя за тон все время? Могильный какой-то, хоть валидол принимай.

– …Так я погреюсь?

– Грейся, засранушка ты мой ненаглядный!

– Спасибо, тетя Даша.

Вахтерша была женщиной довольно статного вида, явно не по профессии. В ней чувствовалась былая красота двадцатилетней выдержки. Довольно стройная для своих лет, она на всех производила смешанное впечатление. С одной стороны – утонченная внешность, а с другой – обтесанный не по годам характер. В свои сорок пять она производила впечатление довольно пожилой женщины.

Мельком посмотрев на часы, я представил себе волшебное продолжение сегодняшнего вечера. Аня… До встречи оставалось еще около пяти минут. Надо бы послушать плейер…Так…Ага! Ария «Возьми мое сердце». Послушаем-с.

Песня еще не закончилась, когда я решил поставить следующую – уж слишком трагично все, хоть стой, хоть падай. Насколько жестоким человеком надо быть, чтобы делать из обычной смерти, пусть даже и больно ударившей по любящему сердцу, пафосную балладу с замашками на хит? Наверное, я плохо понимаю эту музыку…

– Стасик! – Аня заметила меня, спускаясь с лестницы. Господи, как же она прекрасна!

– Привет, солнышко! Ты просто сияешь!

Она обняла меня и нежно поцеловала. В каждом человеке есть что-то уникальное – взгляд, улыбка, смех…Ее поцелуи были чем-то особенным. Едва касаясь губ, она заставляла бежать ток по моему телу. Нет, ангелов не существует, иначе бы они подали в отставку, едва увидев ее.

– Милый, куда пойдем? Я что-то проголодалась, может быть, зайдем в «Суворов»?

– У меня есть предложение получше – мы пойдем в «Оазис».

– Это же дорого!

– Не переживай, сегодня можно.

– А сегодня какой-то праздник?

– Да. Рядом с тобой – всегда праздник, тем более в такой замечательный вечер. Кстати, отказов я не принимаю, сказал я, слегка улыбнувшись – ну так что, мы идем?

– Конечно, просто я подумала, что «Суворов» поближе будет, ведь идти две минуты…

– Значит, прокатимся.

«Суворов» – это бар, который находится неподалеку от нашего института. Неплохое заведение со скромной, но весьма притягательной обстановкой. Там хорошо посидеть с друзьями, отпраздновать чей-нибудь день рождения. Помню, Здесь мы с моими друзьями отмечали их выпускной. А вот как я вернулся с этого мероприятия домой, уже не помню. Говорили, что они довезли меня до дома на такси. Что ж, спасибо им огромное, что не оставили меня спать где-нибудь в сугробе…Ну да ладно.

Мы ехали на том же автобусе, совершенно пустом, приехавшим как будто специально для нас. Город неторопливо погружался в сон, загоралась ночная люминесценция, меняли свое лицо темные окна старых домов центра. Небо медленно прояснялось, обнажая осенние звезды. Идеальная погода для приятной встречи с любимой.

Она ласково положила свою голову мне на плечо. Я слышал ее дыхание: загадочное, такое родное и в тоже время таинственное. Анна…Ее светло-русые волосы мягко легли на лицо, чуть-чуть прикрыв глубокие серые глаза…Один плейер на двоих, а в наушниках играла песня под названием «Звезда» группы ЛегиоН. Замечательная песня, прекрасно завершающая этот застывший миг…Мы не думали ни о чем – мы просто любили…




Глава 2. Эдем




Бульвар Радищева горел, как днем. Поражающие своей яркостью витрины были редкостью в нашем городе, и тут сосредоточилась их основная часть. Элитная улица в центре города, и, в отличии от нашего скромного, захолустного района, здесь и в темное время суток было людно. Бархатные пиджаки под пальто от «Армани», дорогие машины, клубная музыка и фальшивый смех – вот что отличало этот бульвар. Здесь и располагался ресторан «Оазис». Конечно, заведение далеко не по нашему с Аней кошельку, но сегодня день особенный – ровно год, как я впервые увидел ее…Только она про эту дату не знает.

На часах, висящих над входом в салон «Связной», было девять часов вечера. Через окошки многочисленных кафешек виднелись самые разные люди, от простых студентов, как мы, до тех, кого принято называть буржуями. Пятница обнажает город гораздо сильнее, чем выходные. Каких только людей не встретишь в этот день…

Слякоть окончательно сошла на нет, и полная луна открыла городу свой лик, пусть даже в огнях ночного города она терялась. В этой идиллии мы шли к «Оазису», взявшись за руки, как и сотни пар, мелькающих мимо нас. Кто-то из классиков писал о святых мгновениях, великом моменте. Чушь, ведь каждая следующая секунда этого вечера казалась лучше предыдущей.

Ресторан был совсем рядом, мы смотрелись слегка бедно в своей малоприметной студенческой одежде на фоне колоритной «золотой молодежи». Красивая дубовая дверь, просторный холл и симпатичный администратор – молодая брюнетка лет двадцати…Мы вошли.

– Здравствуйте, девушка. Я заказывал столик на двоих, крайний, около окна, на сегодня.

– Добрый вечер: по голосу чувствовалось, что она работает уже давно и дело свое знает – на сколько Вы заказывали столик?

– Извините, растерялся. Сразу надо было сказать – на половину десятого, на двоих. Моя фамилия – Воронов.

– Сейчас посмотрю: администратор, которую, судя по бейджу, звали Ирина, быстро забегала пальцами на клавиатуре – да, действительно. Станислав Сергеевич?

– Да, все верно.

– Простите меня за бестактность, но Ваша спутница совершеннолетняя?

– Она не пьет: мой тон резко похолодел – но если от этого Вам станет легче, то да. Ей девятнадцать лет. Нас проводят?

– Конечно, еще раз простите меня.

– Не страшно.

Действительно, верх бестактности – спрашивать про возраст женщины. Но просто хамство – называть ее возраст. Каюсь. Поймав укоризненный взгляд Ани, я немного отвел глаза, чувствуя наплывающий на меня стыд. Но ведь так было надо…Жизнь – сложная штука, которая вечно заставляет вести себя неправильно. Аня действительно выглядела моложе своих лет, но прежде никто не интересовался этим напрямую. Понимаю – солидное заведение, но все равно – не привычно и неприятно. Однако не хотелось думать о грустном…Мы уже сидели за столиком рядом с небольшим окошком, из которого было видно грустное благородство Старого города. На столе стояла маленькая свеча, скрашивающая обстановку приятным ароматом ванили. Мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, и молчали. Зачастую так можно сказать гораздо больше, чем сотней тысяч высокопарных слов. Ее пальцы были в моих ладонях. Скромная по натуре, она редко говорила, что ее беспокоит. Она замерзла…Глаза в глаза. Мы согревались и мысленно благодарили Бога за то, что вместе.

– Стасик, а ты помнишь, как мы познакомились?

– Конечно, такие моменты не забываются. Ты тогда замечательно пела, просто попала в сердце, и не только мне, а всей мужской половине зала.

– Льстишь? Шучу. Ты тогда тоже хорошо прочитал свое стихотворение, только извини, я забыла, как оно называлось.

– Снежный сок.

– Да, и сейчас его очень много…Мне очень понравились четыре строчки из него…Вот эти: Вода всегда останется водою:

Осколок, сок и газ – как ни крути.

Так жаль, что расстаешься сам с собою,

Но люди остаются ли людьми? Я ведь к тебе первая подошла, поблагодарить за выступление. Ты тогда с двумя ребятами-гитаристами стоял, разговаривал о чем-то.

– Ты еще извинилась, что перебиваешь. Мне это очень понравилось.

– Как думаешь, люди остаются людьми? С этого вопроса и началось наше знакомство.

– И с тех пор я ответ так и не поменял. Нет, не остаются. Вода остается водой, а мы из воды только на семьдесят процентов состоим. Шутка, конечно. А если серьезно, то тяжело остаться человеком в людском понимании этого слова.

– Я бы даже сказала – невозможно. Человек создан по подобию Божьему, а сейчас от него осталась лишь обертка. Все не без греха, и мы с тобой тоже…

– И официанты, которые до сих пор не принесли нам меню.

Аня засмеялась. Мой сарказм, часто выводивший окружающих из равновесия, ей нравился всегда. А ведь, должен сказать, подошла-то она первая, но заметил ее я. Еще год назад, когда она только поступила. Толпа студентов, одинаковые лица, некоторые из которых пытаются учится на одном и том же курсе далеко не в первый раз. И – она…Невольно вспомнилась метафора из Островского – «Луч света в темном царстве».

«Добрый вечер, вот ваше меню, и для вас, пожалуйста» – Официант слегка запинался, судя по всему, работал от тут без году неделю. Чувствовалась некоторая робость характера и неуверенность в этом безобидном на вид пареньке с непричесанными черными волосами и девственными усиками. Долго же он не мог до нас дойти.

– Почему так долго? – в моем вопросе был скорее интерес, чем попытка его отчитать.

– Извините, просто заказов много, я работаю недавно, вообще и…

– Ладно, я просто из интереса спросил, расслабьтесь.

Официант откланялся с робкой улыбкой и ушел делать свою работу дальше. Аня легонько улыбалась:

– Ты очень обходительный с людьми человек, не резкий, не злой, Стас. Таких редко можно встретить.

– Льстишь?

– Не пародируй меня, милый.

Только сейчас мы дошли до меню. Блюда, представленные здесь, были самые разнообразные, кухня – от европейской до японской. Витавший в воздухе аромат украдкой соблазнял нас сделать заказ подороже, и на соблазн мы поддались. Ане приглянулись Паста Болоньезе, Жюльен и виноградный сок. Мне же захотелось чего-нибудь покрепче, и я кликнул официанта. Молодец, в этот раз он был гораздо быстрее.

– Чего изволите?

– Хороший у Вас слог: я улыбнулся – этой прекрасной особе принесите Пасту в соусе…Как его там?

– Болоньезе, Стасик.

– Да, его. Дальше – Жюльен, сок виноградный, заварное пирожное, а мне – манты с аджикой и «Швепс». Да, еще принесите бокальчик «Вермута» и 2 порции мяса по-французски.

– Все?

– Да, пока все.

Официант все тщательно записал и пошел в сторону кухни – небольшого помещения со входом в баварском стиле. Впечатляет эклектика этого заведения – представлены практически все направления современного искусства и, если можно так сказать, миниатюрной архитектуры. Но, при всей помпезности, здесь было довольно уютно.

Я заказал вермут…Белое крепленое вино на травах, которое я очень люблю…Так и хочется сказать: «С детства». Всегда мечтал приготовить на его основе глинтвейн. Не заказать, а именно приготовить. Это еще одна моя страсть – люблю экспериментировать со вкусом, например – варить кофе.

– Солнышко, о чем задумался?

– О кофе. И о вермуте.

– Понятно, опять о своем. Скажи, а что, все-таки сегодня за праздник? А то я вспоминаю, но ничего в голову не приходит. Познакомились мы восемнадцатого апреля, поцеловались впервые девятого августа. Ну, скажи!

– Ладно. Я хотел бы поздравить…Себя. Сегодня ровно год, как я тебя впервые увидел, и с этого дня началась наша с тобой история. Я влюбился.

– Не думала, что ты такой робкий. Или я слово сейчас не то подобрала?

– Скорее, расчетливый. И психолог неплохой. Я ждал момента, когда наше знакомство будет наиболее запоминающимся. Концерт подошел как нельзя, кстати.

– Но ведь я к тебе подошла.

– Этого я не предусмотрел, конечно, и очень этому рад. Но ведь иначе знакомство бы завязал я.

– Не сомневаюсь. Стас, я люблю непростых людей, а ты из всех, кого я знаю, самый непростой. Поэтому я люблю тебя больше, чем кого-то.

– А я все равно люблю тебя сильнее, Анечка.

Поразительно…Она не сказала свое «аналогично». Действительно божественный вечер. Только что принесли наш заказ, и мы молча трапезничали. Специально не употребляю слово «ели», едим мы дома три раза в день, сейчас – иной случай. Именно трапеза. Свечка на столе тихо плакала и спустя полчаса превратилась в маленький огарок, отдавший себя, но еще дарящий нам кусочек своего тепла. Заиграла приятная музыка, звучащая как будто из музыкальной шкатулки, позже сменившаяся этюдом виолончели.

– Стас, я хотела бы предложить тост. Извини, что соком…Ты вино еще не допил?

– Нет, еще полбокала: смаковать люблю. А ты правильно делаешь, что не пробуешь – ты мне здоровая нужна. Тост? Конечно.

– Я хочу выпить за то, чтобы мы вместе, никогда отдаляясь друг от друга, нашли ответы на нашу жизнь, которые бы исключили дальнейшие вопросы. Давай за это.

– Прекрасный тост.

Звон хрусталя прекрасно вписался в окружающую нас мелодию. Виолончели играли вальс, и я не мог не…

– Анют, приглашаю тебя на танец.

– С удовольствием.

Она подала мне руку, и мы закружились в медленном и в то же время таком стремительном танце. Мы смотрели друг на друга и слились воедино. Ее мягкие губы ласкали мою щеку… Я видел ее глаза, утопал в них, целуя свою единственную любовь…

За окном снова пошел снег. Свет старых фонарей отражался в каждой снежинке и падал на лица уже совсем редких прохожих. Вдалеке на прощание мигнул красным глазом последний троллейбус. Наступило время собираться, и я попросил принести счет. В кожаной папке лежал солидного вида чек и две пластинки «Дирола». Молодцы, заботятся о чистоте зубов клиентов. В чеке значилась сумма заказа – тысяча триста рублей, что для бедных студентов было немалой суммой. Незадолго до сегодняшнего дня я решил подработать на вокзале, поразгружать вагоны с цементом, и за четыре дня работы у меня в кармане было четыре тысячи. Я должен был устроить это свидание…

Отдав нужную сумму, мы медленно вышли на улицу. Снег усиливался, и не было даже намека на дождь. Тяжело понять странную ноябрьскую погоду, ведь каждый час она преподносит что-то новое. Неспешным шагом мы шли к остановке. Аня отказалась от такси, а я всегда провожал ее до квартиры. Ей это нравилось, да и мне было спокойнее.

Вряд ли сейчас возможно дождаться автобуса, ведь после десяти они идут в парк – большую группу сооружений за городом. Реально было дождаться только маршрутку. Обнявшись, мы ждали. Я укрыл Аню курткой – не совсем удобно: она ненамного ниже меня, при том, что мой рост около ста девяноста сантиметров. Зато нам было тепло, прямо, как поется в известной песне:

…но нам плевать на зиму и себя,

Мы вместе, и от этого теплее…

Конечно, и зима еще не наступила, и текст не самый сильный, но именно эти две строчки хорошо передавали момент. Яркий свет фар бросился в глаза, и я поднял руку, останавливая еще совсем новенькую «Газель». Народу в ней было много, но два свободных места все-таки нашлось. Машина тронулась, и картины центра быстро сменились унылой романтикой многоэтажек. Наш путь лежал на бульвар Ногина. Доехали мы быстро. От остановки до Аниного подъезда была одна минута ходьбы, но эту минуту хотелось немного растянуть. Шли медленно, слушали музыку на ее телефоне и наслаждались последними минутами уходящей пятницы. Господи, благодарю тебя за сегодняшний день – лучший день этого, уже подходящего к концу, года. И вот – мы уже стоим у двери ее квартиры.

– Стасик, огромное тебе спасибо за сегодняшний вечер! Я просто счастлива, ты такой молодец, спасибо, что ты у меня есть!

– Не благодари, это моя роль – благодарить судьбу за нити, которые переплелись в апреле. Люблю тебя!

– Аналогично. До понедельника!

Дверь ее квартиры, скрипнув словно на прощание, закрылась. Аналогично…Анька есть Анька, милый мой человечек. Я вышел из подъезда и подумал: поехать ли домой или пешком пройтись. Мой дом находился в Южном районе города, а до него – примерно шесть километров. Пройдусь, заодно воздухом подышу, послушаю музыку, благо зарядки в плейере было еще достаточно. Я пошел в сторону Головинского вала, улицы-призрака. Она есть на карте, но фактически ее невозможно отыскать. Остался только один дом с ее названием. Пройдя примерно триста метров, я попал в совершенно иной мир, где не было ни ночных окон, ни фонарей, и лишь огни телевизионной вышки вдалеке указывали дорогу. Вал скрывал в себе что-то, отталкивающее от прогулок людей, но притягивающее меня. Неподалеку находилась улица Спартака, где жил мой лучший друг Рубен. Наверное, он сейчас отсыпается после репетиции. Будучи профессиональным гитаристом, он вкладывал всю свою душу в музыку. Свет в его окнах не горел.

Я шел по мосту через крохотную речку, больше напоминающую ручей. Она протекала как раз около общежития Рубена, и мост через нее был единственной прямой артерией в центральную часть города. Деревья, растущие на ее берегах, были сказочно красивы летом, но поздней осенью, особенно ночью, они выглядели чудовищно. Их отражения не было видно в воде, как и всего остального…Ночная вода не носит масок, не показывает в себе отраженную красоту. Она просто течет. Темная гладь… В голове мелькали разные мысли, одна из которых задержалась: ведь мы очень похожи на эту реку, также прячемся за зеркалом, боясь показать настоящее, но только лишимся отражений, может оказаться так, что за зеркалом пусто. Как маски – картины в реке… Странная мысль.

В наушниках заиграла композиция «Вчера» Сергея Маврина, и я окончательно погрузился в город. Настоящий, без фальши центра. До дома оставалось совсем недалеко… Железнодорожный вокзал. Очень красивое здание из стекла и бетона, построенное в начале восьмидесятых. Я всегда любил поезда, дальнюю дорогу и залы ожидания. Пожалуй, стоит зайти, выпить стаканчик кофе в одном из круглосуточных бистро. Поднявшись по мраморным ступеням, окинув взглядом недавно обновленные двери, я вошел в здание вокзала. После ремонта оно не уступало московским, а в некотором плане даже превосходило их. Строителям, несмотря на евроремонт, удалось сохранить неповторимую советскую эстетику здания, его дух. Посаженые в больших деревянных бочках пальмы, новые табло и стены, отделанные мозаикой, всегда радовали гостей нашего скромного города…

Мысль оборвали подошедшие ко мне сотрудники милиции.

– Привет, Стасян! – Это был мой старый приятель Андрей, студент моего института с заочного отделения. Сегодня, как оказалось, была его смена. С ним стояло двое довольно крепких, но, как не странно, приветливых ребят, незнакомых мне.

– Здорово, Андрюха! Дежуришь?

– Громко сказано. Прогуливаюсь, анекдоты травлю. Знаешь, это – мент ментам про ментов. – Андрей ухмыльнулся – а ты как здесь?

– С Ногина возвращался пешком, решил зайти кофе попить, а то подмерз слегка.

– Мы тебя поддержим в этом нелегком деле. Кстати, знакомься – это Виталик, а это – Серега.

– Рад знакомству, мужики. Ну что, по кофе?

Все ответили улыбкой и молчаливым согласием. Мы пожали друг другу руки и пошли в первое попавшееся бистро – скромную забегаловку без всяких излишеств, каких по России миллион. Войдя внутрь, Андрей заговорил первым:

– Привет, Айгуль. Дай четыре кофе «три в одном», пожалуйста.

– Товарищ лейтенант, для Вас все что угодно.

Айгуль была молодой, симпатичной татаркой. Кроме того, она находилась в «интересном положении». Я видел ее впервые, так что не берусь судить об особенностях характера этой миловидной девушки.

Взяв стаканчики, мы сели за столик, и Андрей начал разговор:

– А что ты на Ногина делал в такой час? Райончик-то…Сам знаешь.

– Девушку свою провожал.

– Аньку?

– Да. Мы сегодня устроили себе праздник живота.

– Живот ей сделал?! Мужик!

– Ну ты и придурок, Андрюха. Свидание у нас было.

– И все? А это…Ну ты понял.

– Ща врежу! – я засмеялся.

– Не обижайся. Вы офигеть, как друг другу подходите. Когда свадьба.

– Когда капитана получишь! Деньги нужны, сам понимаешь.

Кофе приятно согревал тело, но все-таки имел одну крайне неприятную черту – он заканчивался. Этой «святой троице» дежурить нужно было еще до утра, а мне сильно хотелось поймать такси, поехать домой и завалиться спать. Посидев еще минут семь, я сел в такси и, попрощавшись с товарищами милиционерами, уехал в сторону дома.

В машине я снова подумал про кофе…Моя подруга Марго, психолог по образованию (да и по призванию тоже) делит людей на три категории: при попадании в большую жизнь, как в кипяток, они ведут себя, как яйцо, лук и кофе. Яйцо крепнет, Лук становится мягче и расслаивается, а кофе просто меняет собой окружающую жизнь, отдавая себя…Я – кофе, Маргарита редко ошибается.

На этой мысли такси подъехало к дому, я расплатился, вышел и пошел к подъезду, но вдруг вспомнил, что забыл дома ключи…Вот растяпа-то! Время уже, мягко говоря, позднее, и все мои уже спят, так что в домофон звонить не стоит. В это время обычно в подъезде моей девятиэтажки начинается пахнущая дешевым табаком и спиртом, ночная жизнь. Часто ее сопровождает не то пение, не то скрип старой советской гитары, уже давно разучившейся считать хотя бы до пяти, что не так уж и плохо – ведь средний подъездный игрок на ней не наберет и трех аккордов. Ему хватает такой гитары, более того, это непременный элемент его образа, стиля скромного рок – маргинального интеллигента. Что делать, подожду одного из них и зайду в подъезд. Остальное – дело техники с небольшой приправкой из конспирации. Ждать пришлось недолго – первый же панк по имени…, по-моему, Сева, появился через 3 минуты. Не узнав меня, он поместил ключ в ячейку домофона и открыл дверь. Ну и черт с ним, пускай идет, тем более, разговаривать не с кем не хотелось. Сева вошел в подъезд и огромными скачками побежал по лестнице. Скорее всего, квартирник…Стоит обмолвиться, что под этим словом понимается квартирный акустический концерт авторской песни. Признаюсь, не горю желанием их слушать даже через пару стен.

Лифт, как всегда, не работал, и на седьмой этаж пришлось подниматься пешком. На третьем этаже кто-то уже вывернул только вчера вкрученную лампочку. До чего наш народ бывает жадный: в один день купит плазму, а в другой – украдет лампочку. Тройное «П» – приоритетная подмена понятий. Ну да ладно…Седьмой этаж, моя дверь. Аккуратненько поворачиваю ручку…Есть! Брат решил не закрывать дверь, а значит, еще не спит. Тихо пробравшись в коридор, сняв обувь, я задвинул засов. Какой-то тенью проскользнув в свою комнату, я увидел, что Димка сидел в комнате за компьютером и общался по интернету с какой то привлекательной брюнеткой.

– Баба!? Дим, у тебя явный прогресс!

–Ааай! Козел, напугал! Ты когда пришел-то? Родители уже спят.

– А ты сидишь и дрочишь. Щутка-юмор, да! Я минуты три назад пришел.

– Тебе в разведке надо служить, якудза хренов! Ты про девушку спросил – это Катя, моя одноклассница. Мы только про домашнюю работу говорили.

– Аааа! – Многозначительно воскликнул я с неизменной саркастической интонацией.

Димка был младшим ребенком в семье, но в свои двенадцать он был поразительно неглупым человеком, очень здраво мыслил, иногда даже давил меня интеллектом. Внешне он был невысоким, полным блондином с большими голубыми глазами и очень добродушным лицом. Как говорит наша мама, более разных людей нельзя себе даже представить.

Вообще нас в семье трое. Братьев, в смысле, но Леха, старший, сейчас живет в Петрозаводске, работает в службе безопасности какого-то там банка. От нас он уехал три года назад, как только закончил институт и женился. Кстати, Жанна, его жена, училась в моем ВУЗе и, надо сказать, я сам когда-то имел виды на нее. Но не будем об этом.

Димка покидать просторы интернета не планировал, и я решил выключить свет. Брат, увлеченный виртуальными диалогами, этого даже не заметил. Разобрав свою кровать, я лег спать и, уставший после долгой прогулки по ночному городу, очень быстро заснул.




Глава 3. Встреча




Мне снился довольно странный сон: я стоял в синагоге и по очереди зажигал свечи довольно оригинальной спичкой с белой головкой. Она горела зеленым пламенем, не сгорая, и пахла по-разному, от свечи к свече. Старый еврейский подсвечник, красный воск, семь больших свечей, холодный, неосязаемый огонь. Рядом со мной стоял раввин, лица которого не было видно в тусклом свете, и предлагал сыграть с ним в шахматы. Я молча кивнул. Партия длилась две минуты и закончилась моим полным разгромом, но только после эндшпиля я заметил, что на месте его ферзя все время стоял король, а ферзь занимал главную клетку. Находясь не на своем месте, он был сильнее всех моих фигур, и убивал их, даже не дав понять, кто стоит перед ними. Они не знали…Они видели другую фигуру и не чуяли в ней угрозы. В утешение раввин дал мне выпить красного вина. Очень много красного вина. На висящих рядом часах была половина одиннадцатого вечера. Он все время молчал…Я направился к выходу, но за спиной послышался шепот. Его шепот: exorcio…

…Я проснулся. На часах было шесть утра. На улице стоял приятный полумрак, Димка еще спал. Так…Хрень какая-то приснилась, труднообъяснимая. Надо завязывать с вермутом… Вообще я по вероисповеданию агностик – я сомневаюсь во всем, что недоказуемо. Существование Бога или другой высшей силы не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто. Я могу лишь допускать его существование…И допускаю, все равно мне кажется что «что-то есть». Но в вещие сны, приметы, демонов я не верю. Простое совпадение – самое, на мой взгляд, разумное объяснение того, что обычно приписывают им. Но сон мне все равно не давал покоя хотя бы потому, что раньше ничего подобного не снилось. Обычные, адекватные сны.

Не выспался…Положив голову на подушку, я снова заснул, уже без снов.

Луч уже давно вставшего солнца упал на глаза, пробившись сквозь только что отодвинутые занавески. Димка проснулся примерно на минуту раньше меня и впустил новый день в окно. На часах было одиннадцать, и запах горячих бутербродов с сыром тянул меня из постели на кухню. Ай-да Димка! Надо отдать должное – готовит он просто замечательно.

– Доброе утро, гуляка. Пошли есть, я уже бутеры приготовил. Заодно расскажешь, где был.

– Подожди, дай одеться.

Надев на себя первые попавшиеся под руку шорты, я пошел на кухню, где Дима готовил чай и ждал меня. Он знал мои утренние привычки и «Ахмад» был только в его чашке. Я же пил по утрам только заварной кофе, который готовил сам в турке на открытом огне. Такой вот у меня вкус.

Взяв турку, я просушил ее на плите, после чего засыпал туда две ложки «Буржуа» – хорошего французского молотого кофе, и аккуратно поводил ей над огнем, чтобы чуть-чуть выпустить аромат волшебного напитка. Залив турку водой, я продолжал готовить. Варить кофе нужно только на весу, никогда не ставить на плиту, и уж тем более – не оставлять без присмотра. Как только он закипит первый раз, нужно поднять турку повыше, чтобы кофе немного остыл, затем снова опустить, и так – три раза. Когда кофе уже сварился, я добавил в него грамм двадцать бренди, для вкуса и тонуса, и две ложки сахара. Результат из раза в раз превосходил мои ожидания, тем более – процесс готовки это отличный способ начать субботнее утро. Взяв кружку и добавив в нее немного сливок, я сел завтракать.

– Рассказывай, Стас, где был. Чувствую, блин, не просто с друзьями гулять ходил. Поделишься?

– А почему нет…Только ты ведь дедукцией хорошо владеешь. Вот и думай.

– Так…Рубен все время был онлайн, Артем за городом, Гришка и Витек к тебе вчера вечером заходили, Кирилла отметаем сразу, потому что ты пришел трезвым. Ясненько…Как ее зовут?

– Аня.

– Которая? Я ее знаю? Не Петрова, часом?

– Нет, я тебе про нее не рассказывал, хотя мы уже давно встречаемся.

– Фамилию можно узнать?

– Можно. Запашная ее фамилия. Хотя, я уверен, тебе это ни о чем не скажет.

– Почему не скажет? Это фамилия известных дрессировщиков. Не родственница?

– Нет.

– Куда ходили? Надеюсь, не во дворе сидели с пивом, как ты любишь делать?

– Нет. Мы в «Оазисе» были, поужинали, потанцевали…

– Выпили…

– Она не пьет. Хотя я выпил немного вермута.

– А откуда деньги на «Оазис»? – Димка положил в рот последний кусок бутерброда, и, как мне показалось, вопрос был последним.

– И все тебе знать надо. Секрет фирмы или, если хочешь, государственная тайна.

– Ладно, не буду доставать тебя. Все, мне на футбол надо.

– Давай, собирайся.

Дима всегда в субботу ходил на футбол, любил эту игру всей душой и болел за «Локомотив». Всегда ценил его увлечение – чем бы дитя ни тешилось…, но сам к футболу я равнодушен. Мне нравится, как играет ЦСКА, что Димку слегка раздражает.

Быстро одевшись, он, взяв мяч, вышел на улицу. Играют они в его школе – время года обязывает. Родители оставили записку на столе. Из нее следовало, что они уехали на дачу к бабушке. Наша бабушка жила в пригороде, примерно в часе езды на машине, так что можно будет ближе к вечеру тоже поехать к ней. А сейчас я думал, что поделать дальше. Интернет не тянул к себе, так как я никогда не чувствовал себя мухой, угодившей во всемирную патину. Лучше взять гитару и немного помузицировать. В углу комнаты мирно отдыхал мой «Джексон» – черная электрогитара классической формы со странной, но красивой гравировкой золотого цвета. Никогда не задумывался, что она означает, но мне она нравится. Взяв ее в руки, я стал перебирать пальцами по струнам, производя на свет пока еще не сформировавшееся подобие музыки. Ноты струились, и сами по себе строились в мелодию. Простую и в то же время запоминающуюся…На полке зажужжал телефон. На дисплее высветилась довольная физиономия моего друга Артема. Неужели, уже приехал?..

– У аппарата!

– Стасян, привет! Как дела? Я сегодня работаю – приходи с гитарой, поиграем.

– Не поверишь, я как раз об этом подумал, да и гитара у меня в руках сейчас. Когда приехать?

– Давай через час, там как раз Витек подтянется.

– О’кей, скоро буду.

Артем звал меня к себе на работу. Примерно раз в три дня мы ходили к нему в сторожку. Он работает охранником на территории храма в центральной части города. Но, несмотря на выгодное расположение, далеко не каждый сможет найти этот храм и уж тем более – сторожку. Храм как будто затерялся среди умирающих деревьев, кормящих листвой припорошенную землю. Странная погода в этом году – еще ни одного полноценного снегопада, несмотря на позднюю осень и холода. Листья как будто не хотели отпускать своих родителей, предпочитая сухие ветки сырой земле. В такой атмосфере мы брали с собой гитары и под чай сочиняли песни. Неповторимое ощущение тепла в любую погоду давало нам это место – маленький кусочек настоящей жизни среди бесчисленных стеклянных глаз равнодушных окон. Платили Артему немного, но иногда мне кажется, что тут он готов работать даже бесплатно…

Солнце играло в замерзших лужах, разбиваясь на сотни тысяч цветов, окропляющих слегка побелевшую за ночь землю. Утро плавно переходило в день, редкие машины куда-то спешили по проспекту, и только маршрутные такси проезжали каждую минуту. Триста рублей в кармане, гитара за спиной и улыбка – что еще надо человеку для счастья? Только любимая девушка и верные друзья. А значит – я действительно счастливый человек.

…Каждый раз, проходя мимо старого «икаруса», стоящего у моего дома, ловлю себя на мысли, что это автобус – единственное, что так и не изменилось за всю мою пока не самую долгую жизнь. Не помню, когда увидел его впервые, не знаю, откуда он вообще здесь взялся. Как будто он был стоял тут всегда, намертво вливаясь в дворовую картину. Странно, почему его до сих пор отсюда не убрали…И слава Богу – есть хоть что-то постоянное.

Романтизм…Романтиком я стал недавно. Лишь пару лет назад я стал видеть красоту городских новостроек, восхищаться светом фонарей под холодным осенним дождем, ощущать ни с чем не сравнимое ощущение тепла, когда сидишь прохладной лунной ночью на лавке около старого моста, смотришь на противоположный берег, где раскинулся на «малый Петербург» с теплыми огнями еще не замененных на неон лампочек и пьешь чай из термоса. Один ли, или с кем-то…Не важно. Понимаешь, что жизнь, та самая, настоящая жизнь не так далека, как кажется.

…В маршрутке я ехал уже около пятнадцати минут. Как ни странно, Артем жил в том же доме, где моя Аня, более того, они были хорошо знакомы, часто ходили на секцию скалолазания. Работал он тоже недалеко, в трехстах метрах от его дома, да и на одну остановку ближе ко мне. Я вышел на улице Карла Маркса, на которой прекрасно уживались элитные новостройки со старыми «хрущевками» и маленькими деревянными домиками, давно приговоренных к сносу, но еще живыми благодаря мощной защите их пожилых жильцов. Облупившаяся краска, просевший фундамент…И что-то еще. Что? Не знаю, наверное, искренность. За это мне и нравится эта улица – я никогда не любил искусственной атмосферы.

А не зайти ли в магазин? Рядом с остановкой находился супермаркет с незамысловатым названием «Корзинка». Винный отдел…Мясной… Так, вот кондитерский. Тортик, значит, надо взять, чаю с сахаром и пару шоколадных рулетов. Задумавшись о предстоящих посиделках, я и не заметил, как в тележке оказалось еще и печение, банка кофе, оливки и хлеб. Наверное, хватит. На кассе меня встретила довольно интересная продавщица лет шестидесяти лицом человека, которому реально досталось от жизни…Вернее, от которого реально досталось жизни.

– Двести девяносто рублей, шестьдесят копеек, и побыстрее, шпана, люди ждут!

– Зачем так резко, я ж к Вам по-доброму подошел, со сладеньким, а вы…

– Разговорчики!

– Спасибо Вам!

– Поговори мне еще!

Веселая женщина…Такой совдеповский типаж работника торговли со своей фирменной полнотой, грубостью и безмерным цинизмом. Не став говорить лишнего, дабы не нарваться на очередной «комплимент», я вышел из магазина. Не люблю опаздывать, но времени оставалось мало. Как угодно, но обещание быть вовремя, данное другу, нужно выполнять. Хотя, говоря откровенно, сам Артем пунктуальностью не отличался.

…Подобие забора, сваренное из остатков арматуры, в свое время ушедшей под склад, стоящий неподалеку, ворота, висящие, так сказать, «на честном слове», и калитка – вот как выглядит вход в нашe скромное убежище от непогоды, невзгод и прочих перипетий судьбы. Я вошел на территорию и перекрестился – привычка прижилась уже с первого дня. Храм Иоанна Предтечи был великолепен в любое время суток, но только он, словно хрустальный бокал в куче грязной посуды. В этой же раковине, рядом с бокалом, лежал маленький старый кофейник – сторожка Артема. Дверь, как всегда, была не заперта, Артем сидел на своем любимом диванчике и играл на недавно купленной гитаре. Казалось, что моего появления он даже не заметил, и повернулся в мою сторону, только когда я закрыл дверь.

– Стас! Привет, дружище, как дела? Давно с тобой не виделись!

– Ага, давно! Дня, эдак, четыре… Приколист ты!

– Лаааадно тебе, проходи давай. Ты, я вижу, не с пустыми руками. Стас, будь добр, поставь чайник.

– А где он у тебя?

– Под диваном посмотри.

Чайник под диваном…Оригинально. До последнего момента я надеялся, что Тёма так шутит, но чайник действительно лежал под диваном между свернутым ковром и какими-то книжками. За водой приходилось идти на колонку в частном секторе, но в этот раз, слава Богу, Артем удосужился наполнить бутылку из-под минералки, и идти никуда не пришлось. Поставив чайник, я откинулся на стоящее рядом кресло и задумался об идее написания новой песни. Артем же импровизировал в своем любимом стиле – блюз. Что сказать, тут наши вкусы не совпадают, ведь я предпочитаю рок.

– Стас, как вчерашний вечер прошел?

– Нормально, а что?

– Я Аню твою видел сегодня. Просто светится от счастья, видимо после свидания, а вопрос, с кем не стоит. Кстати, я и не знал, что она увлекается фотографией.

– Чего? Я сам не знал. А как ты понял?

– Мы с Витьком гуляли недавно ночью, и в окне ее комнаты горел красный свет. Так обычно проявляют негативы, вот только обычно свет постоянный нужен, а у нее лампочка, похоже, мерцала.

– Странно…Она мне обычно все рассказывает, но про это слышу впервые. Может, просто телевизор работал?

– Так ярко и одним цветом? Не знаю, вряд ли.

– Я у нее на досуге поинтересуюсь. Смотри, чайник кипит. Вырубай давай, откладывай свою метлу и попьем чаю. Когда Витек придет?

– Через час обещал подтянуться.

Попьем чаю…Вечная метафора, указывающая на любой горячий напиток, Даже если Тёма пьет какао, а я – кофе, то все равно мы будем пить чай. Привычка, так сказать. Быстро наполнив стаканы, мы разрезали торт и начали очередной праздник живота, думая каждый о своем. Мы не любили говорить с набитым ртом, да и не нужно было.

Аня увлеклась фотографией…Аналоговой…Дома, с поломанной лампой и втайне от меня. Разумеется, у каждого должны быть свои секреты, но не в таких мелочах же. Странно это все, нужно будет у нее спросить. Ненавязчиво, мягко перенеся разговор в этот ключ. Хотя…Люблю людей с тараканами в голове, может быть, это еще один из Анькиных бесчисленных плюсов. Может быть, я использую этот секрет по-умному – подарю ей фотоаппарат на новый год, до которого оставалось чуть больше месяца…

Мысль оборвал голос Артема, еще не прожевавшего кусок торта:

– Как там с музыкой? Написал что-нибудь новое?

– Да, есть тут парочка довольно неплохих вещей, но они еще сырые.

– Допьем – покажешь?

– Конечно. Только над одной из вещей ты, наверное, просто посмеешься.

– Как называется?

– Первая – «на пленке», вторая…Я еще не придумал название.

– Давай, бери гитару, показывай. – Артем с неизменной улыбкой и добродушными глазами замер в предвкушении. Не знаю, почему, но ему всегда нравилось мое, прямо скажем, не самое сильное творчество. Я расчехлил свой «Джексон» и, подключив его к комбоэмулятору, заиграл простым перебором. Мягкий, но колоритный звук металлических струн с легким хорусом, чуть-чуть эхо… На этом оборудовании музыка наконец-то стала выглядеть законченной. Подойдя к стойке микрофона, я запел:

…В моих холодных пальцах – огненная нить,

Бумажных роз шипы, осколки…

Все – как живое, но искусственная жизнь

Не чует страха, ей не больно…

На пленке – снова голоса…

На пленке – сладкие слова…

…В этот момент перебор сменился боем, а затем – довольно жестким перегрузом в режиме «дисторшн». Короткий, медленный, но ритмичный проигрыш, и…

…Твой нежный голос тихо шепчет в темноте,

Но свет зажегся – ты исчезла.

Остались только три огарка на столе:

Когда-то – праздничные свечи.

На пленке – снова голоса…

На пленке – сладкие слова…

…Ритм песни снова поменялся, представ мощнейшим гитарным рифом. Повысив голос, я озвучил припев:

…Вернись ко мне!

Позволь взглянуть в твои глаза…

Вернись ко мне!

На пленке – сладкие слова…

Я вижу свет,

Но лишь безумие в ночи

Дает ответ…

Давно погасли три свечи…

Это был не конец песни – оставались еще третий куплет и соло, но для ознакомления сойдет и так. Группой надо играть, такие вещи в одиночку не делаются. Артему, судя по выражению лица, понравился этот порыв творческой души. Но не знал, что песня была написана минуты за четыре. Кивнув пару раз, Тёма спросил:

– Надеюсь, это не про Аню?!

– Сплюнь! Это о событиях трехлетней давности. У меня даже не осталось ни одной ее фотографии, только пара записей на пленке. Жалко ее, Женю…

– Ты рассказывал?

– Не помню, скорее всего, нет. Женя Астафьева. Мы в одном классе с ней учились, потом встречались некоторое время…

– Расстались?

– Убили… Артем, давай закроем тему.

– Извини, что спросил.

– Ничего. Просто не хочу про это никому ничего рассказывать, честно – сам еще не до конца отошел.

– А нашл…..

– Проехали!

Всему свое время…Не буду лишний раз травить себе душу воспоминаниями, да и не интересно это будет. Рано или поздно, все тайное становится явным, и тут я не отличаюсь оригинальностью, но сейчас не время рассказывать о прошлом – слишком уж хорошее настроение у меня этим утром, не буду его портить.

– Стас, песня замечательная, но уж больно трагичная. Главное что – сам себе настроение ей испортил, сам в прошлое влип, а теперь еще огрызаешься. Хреново у тебя с приоритетами, и не спорь. Кстати, Витек смс-ку прислал: сказал, что скоро придет. А давай-ка еще чаю?

– Наливай.

Казалось, и не было его – этого воспоминания… Настроение вернулось, солнце ласкало стекла, погода шептала на ухо свежий осенний речитатив. В общем – замечательное утро у двух гитаристов-любителей продолжалось. Пользуясь настроением, нам захотелось поиграть в «Хирундец». Кому-то может показаться, что я сейчас выругался, но это не так. Хирундец образован от немецкого Hier und jetz, что переводится как «Здесь и сейчас». Это импровизационный жанр, предполагающий, что у одного в руках гитара, на которой он задает случайный ритм. Другой же подстраивается и начинает петь, что в голову взбредет. Чем-то напоминает реп-баттлы, только здесь нет соревнования, да и сама музыка на выходе больше напоминает панк-рок. Придумали эту, не побоюсь сказать, фигню исключительно для веселья. Пробовали так на серьезные темы сочинять – получается, опять же, фигня. В этот раз мы решили спеть про наш любимый институт, только приготовились к импровизации, и в дверь постучали. «Витек!» – подумал я. Наконец-то этот уникальный человек пришел. Уникальный, потому что, не умея хорошо играть, он умудрялся сочинять удивительно «цепляющие» вещи. Сказав хором «Открыто!», мы увидели медленно отворяющуюся дверь. Секунда, и на пороге стоял…Тот самый мужик, с которым я вчера виделся на остановке. Что он тут забыл?… Они знакомы или ему опять на выпивку не хватает? Вряд ли, ведь в этот раз он был одет вполне себе прилично, чисто выбрит, от чего казался моложе лет на десять, и производил впечатление довольно приличного человека. Узнает ли он меня? Если он в хороших отношениях с Артемом, то надеюсь, что нет.

– Здравствуйте, дядя Паша! Какими судьбами?

– Привет, Артемка! Здравствуй, Стас…

Здравствуй, Стас???!!! Я ему своего имени не называл, может быть, Артем про меня рассказывал…Надеюсь, что так.

– Станислав, Вас здороваться не учили?

– Доброе утро, – буркнул я: Мы знакомы?

– А то! На остановке состоялась наша короткая встреча, на которой вы, так сказать, были не очень-то приветливы. И скупы.

– А имя мое как узнали? – моя подозрительность не думала уходить, хотя не сказать, что я испытывал к дяде Паше какой-то антипатии: Я вроде его не называл. Артем рассказал? Кстати, вы с ним давно знакомы?

– Я знаю немножечко больше, чем нужно, и уж тем более, больше, чем вы, Стасик. С Артемом знаком недавно, с тех пор, как он стал посещать мои лекции по богословию в местной семинарии. О Вас, откровенно говоря, он не рассказывал. Я просто знаю, и не нужно больше вопросов. Налейте лучше чаю.

Странный мужик, выдающий себя, черт знает, за кого. Преподаватель по богословию вчера напоминал кандидата помойных наук, а сейчас и следа от рассечения нет, и «фонарь» прошел, и одежку где-то прикупил. Наверное, решили меня разыграть. Ну, Артем, ну засранец. Не удивлюсь, если Витек придет во фраке, да еще с прострелянной головой. Только зачем все эти шутки?

– Можно поинтересоваться, как вас лучше называть? – Я спросил серьезно, без ехидства.

– Павел Семенович.

– Павел Семенович, объясните, почему Вы вчера были в таком виде, что смотреть больно?

– Я уже говорил – бывают в жизни трудности. Я могу взглянуть на Вашу гитару?

– Пожалуйста, смотрите. Что Вас в ней заинтересовало?

– Гравировка. На ней выбит довольно интересный символ. Он означает изгнание. Старая, по мнению многих, утерянная скандинавская руна. Только как она оказалась на гитаре?

– Не знаю, у меня она появилась уже такая.

– И не интересовались?

– Нет, думал, обычный барельеф. Признаюсь, я и сейчас так думаю.

– И ошибаетесь. До Вас никакого символа на ней не было. Видите заводской номер? Значит, гитара серийная, а символ явно ручной работы. Откуда у Вас эта гитара?

– Девушка подарила. Только она всякой символистической хренотенью не увлекается.

– Вы и про проявление фотографий по ночам не знали, может, и сейчас ошибаетесь?

На это я не смог ничего ответить. Семеныча захотелось послать куда подальше, а Артему и вовсе надавать по голове. Трепло…

– Не надо так называть Артема, к чему подобные мысли?

– Не понял…

– Говорю же – я знаю больше, чем надо.

– Кто Вы?

– Скажем так, я простой преподаватель богословия. Кстати, Вы купили очень вкусный чай, Стас. А продавцы в этом магазине всегда грубили покупателям.

– Шпион… Или неплохой логик, ведь по пути сюда только один магазин.

– Как угодно. Когда Виктор придет, знаете?

– Скоро должен. Вы и с ним знакомы?

– Только заочно. Засеките 58 секунд, он придет. Скажет: «парни, я сегодня без гитары – оставил у брата. За барабаны можно сесть?»

– Прикол такой? Артем, а ты чего молчишь?

– Павел Семенович знает, что говорит.

– Сговорились? Цель прикола?

– Мы не прикалываемся, Стас.

Я не знал, что думать. Оба несут какую-то странную, но вполне объяснимую околесицу. Наверное, подговорили Витька в этом поучаствовать. В этот момент в дверь постучали. Витек, слегка заспанный, стоял у порога. Без гитары. Спустя ровно 58 секунд.

– Парни, я сегодня без гитары – оставил у брата. За барабаны можно сесть?

– Ты хорошо слова выучил, Вить. – я продолжал язвить – Только уж больно неубедительно. Ладно, рассказывай, зачем вы се меня наколоть хотите?

– Рехнулся, что ли? А это что за мужик?

– Меня зовут Павел Семенович, я преподаватель Артема. Извините, Стас, Вы не могли бы сыграть песню, ту самую, написанную в память о Вашей девушке. Кажется, Евгении. Извините еще раз, если задел за живое.

Тут мне окончательно «снесло крышу». Песню я держал у себя в голове и никому не показывал. Он просто не мог о ней знать, если, конечно, не подслушивал за дверью. Честно говоря, я уже начал его слегка побаиваться.

– Хорошо, спою. Только другую.

– Нет, про четыре стены и голоса не надо, она слишком сложная.

????!!!! Эту песню я вообще никому не показывал! Так… Я сплю, это глюк или что-то вроде того. Не бывает бесовщины на территории храма.

– Это не бесовщина.

– Как Вы это делаете?!

– Никак, просто нужно видеть тонкую нить между объективной и субъективной реальностью. Нет прошедшего времени, нет будущего, ведь все это – одна линейка, по которой можно скользить из раза в раз. Но Вам, Станислав, я ничего хорошего сказать не могу – Вы скоро и курить начнете, и напиваться так, как никогда прежде. Вы будете искать ответы, на вопросы, которых еще сами не знаете. На те, которых просто нет.

– Предсказуемо… Если Вы умеете это, то скажите, что за фотографии Аня проявляет, давно ли этим увлеклась?

– Какие там фотографии… Ладно, юноши, я пойду. Артем, до скорого, Виктор – до свидания…Стас…Пока.

Новоявленный телепат ушел. Мне захотелось догнать его, но за дверью уже спустя каких-то десяти секунд никого не было…

Бывают такие люди, которые сначала заинтересуют, а потом, вдоволь наигравшись, уходят, оставив нас наедине с давящими на голову мыслями. Таких я встречал немало, но этот человек меня очень сильно удивил. Даже не тем, как ловко он манипулировал моими мыслями, а тем, что он позволяет себе это, не боясь последствий. Наверное, поэтому он был вчера в таком виде – кто-то его просто неправильно понял. Стоит ли обращать внимание на его суждения? Пожалуй, нет. Остановлюсь на той версии, что он очень ловкий психолог, а некоторые части нашего диалога – всего лишь совпадения. И вообще – я сюда не голову всякой чушью забивать пришел, а расслабиться и пообщаться с друзьями, поесть торт и прочие принесенные с собой вкусности. Ребята в это время взялись за инструменты и о чем-то перешептывались, как будто к нам никто не приходил. Ладно, пусть так и будет.

– Парни, про меня забыли. Я сейчас подключусь. Артем, я возьму твой бас?

– Бери. Что играть будем?

– Кровь за кровь Арии. Потянем?

– А куда мы денемся! – хором, с беспечной улыбкой на лице, ответили друзья.

…Погода за окном менялась. Солнце скромно заходило за спину незаметно приблизившейся туче и вскоре совсем спряталось, уступив место завораживающему полуденному полумраку, как будто на лампочку положили черный платок. Поразительно, что посреди дня стемнело так, как будто уже наступил вечер. А это значит – будет снег. Много снега, возможно, первый настоящий снегопад этого ноября. Кот, сидевший на заборе, слегка потянулся и, спрыгнув, спрятался в бетонную трубу. Наверное, ему не очень хотелось принять душ из снежинок, после которого он обязательно поскребется к нам. Извини, Васенька, но колбасы у нас нет – сами бы не отказались.

Под красивый гитарный перебор на окно опустилась первая снежинка, обернувшись слезой уходящей осени. Природа часто плакала в этом месяце, но только сейчас решила укутаться в белое одеяло со своими, никому не ведомыми, переживаниями. Глядя в окно на набирающий силу снегопад, мы решили сыграть простую, каждому понятную песню. Она называется «сколько?», и в оригинале ее исполняет группа «Люмен». Нам казалось, что она идеально передает настроение сегодняшнего дня, наши переживания и, возможно, наше недалекое будущее.

Доиграв, Артем поймал себя на мысли, что наш коллектив до сих пор не имеет названия. Я никогда не задумывался об этом, и приходил играть только ради удовольствия от творчества. Артем с Виктором думали иначе – нужно развиваться, выходить на уровень концертов в институте и в мелких кафе с живой музыкой. Немного прищурив взгляд, Артем спросил нас:

– Как назовемся?

– Не думал – ответил я – может быть, что-нибудь с подтекстом? «Аксиома», например. Мы ведь поем о том, что не требуется кому-то доказывать. Или «Метафора». У нас много иносказательного.

– Нет – вставил Витя – нужно что-то атмосферное, говорящее о лирике и, в то же, время, емкое.

Артем молчал, обдумывая предложенные варианты. Интересно, почему он именно сейчас решил дать нам имя? Немного подумав, я предложил поискать подходящий вариант в названиях песен. Артем, поразмыслив, сказал:

– А, может быть, «Чистый лист»?

– Емкий источник информации, на котором нихрена нет. А что, вариант. – сказал я – так твоя первая песня называлась.

– Помню.

В этот момент зазвонил мой телефон. Кристина…Ей-то что надо? Аня – моя девушка, но с Кристиной, ее сестрой, у меня далеко не самые лучшие отношения. Наверное, опять будет причитать, настаивать, что я не достоин ее сестры, как она делает при каждой нашей встрече.

– Да!

– Стас… – голос Кристины казался мне каким-то…Угнетенным, что ли.

– Слушаю, говори!

– Стасик… – тут я понял, что голос не угнетенный, а заплаканный – Стас… Аня умерла…




Глава 4. Ледяные объятия




Я не понял…Не понял ничего. Ни смысла сказанного, ни момента. Просто ничего…

– Что?

– Аня погибла, Стас! Я не знаю, как. Я… Она разбилась!

В эту секунду с каким-то странным опозданием в сердце кольнула большая игла с ядом. Моя рука затряслась, а то, что я видел, резко помутнело и стало как будто черным. Я уже не видел улыбающихся лиц друзей, не слышал их гитар… Будто отделился от окружающего мира. Из глаз потекли слезы, хотя я не плакал уже около десяти лет. Снег за окном усиливался и казался зловещим, вовсе не тем, какой я видел две минуты назад. Седым… Хоронящим, убивающим меня вместе с осенью. Закрыв глаза, я едва смог выдавить из себя:

– Как?

– Она…– Кристина плакала и с трудом могла говорить – Она упала. С крыши нашего дома. Записку оставила…Странную, ебанутую какую-то! Дура, блядь, дура!!! Приезжай…

Кристина бросила трубку, не успев сразу выключить. Я слышал ее тяжелое дыхание, всхлипывания. Казалось, что ее слезы текут даже через телефон. Мыслей не было… Не было ничего. Просто ничего – ни сторожки, ни друзей…Пустота. Я не мог говорить, не мог думать. Пытаясь как-то скрыть от ребят свои слезы, я отвернулся и молча начал собирать вещи. В это момент Витек спросил:

– Стас, ты куда? Кто звонил?

– Потом!

Не обращая внимания на их удивленные, кажущиеся оскорбленными, лица, я оделся и вышел на улицу. Ветер больно бил по лицу, но мне было напевать на погоду. Снег слился со слезами, застилая глаза. Я шел к ее дому… Шел, надеясь, что меня глупо разыграли, тайно злился на Кристину, вообще на всех, на сегодняшний день, на проклятый снежный сок, стекающий по лицу… Чертово стихотворение. Только сейчас я понимал, какую мерзость, какую страшную вещь я написал к простому, невинному концерту. Мне было страшно… Я боялся безумия, заключающего меня в объятья.… Плакал, не смев сказать ни слова.

На асфальте у ее подъезда были свежие следы машин… «Парковались» – успокаивал я себя: «просто парковались». Нет… Пол легким налетом снега виднелась почти свежая лужа крови с частицами…Бля, о чем это я?! Посмел такое сказать… Рядом, на лавке, сидели две старушки. Их лица казались напуганными. Редко увидишь, чтобы они молчали, и это значило, что случилось худшее…Никаких шуток, разводов и прочей ерунды. Передо мной стояла жизнь в самом жестком своем проявлении – в правде…

Стараясь не смотреть на асфальт, я вошел в подъезд и позвонил в звонок. Кристина не открывала примерно пять минут, и я сначала подумал, что ее нет дома. Лучше бы так и было…Кристина была очень красивой девушкой, но когда она открыла дверь, я увидел, что глаза ее опухли и сделались как будто мертвыми. По лицу была размазана тушь, а между пальцами зажата только что зажженная сигарета. Кивнув, она пустила меня в квартиру. Кристина была пьяна…

Мы смотрели друг на друга…Все было до боли знакомо, только выполнено в другом цвете. Ее губы дрожали. Казалось, что она едва стоит на ногах. Секунда и Кристина положила голову мне на грудь и заплакала. Не скрываясь, не стараясь казаться сильной. Я чувствовал, что могу говорить, но сказал немного:

– Как это случилось?

– Стасик…Стасик…Она уппппала. С кккрыши упала. Иии…И умерла.

– Ты дура!? Нажралась!? Какая, на хуй, крыша!? Вы на первом этаже живете, как она оказалась на крыше!?

– Она…Я…Я не знаю, я тттолько пришла, она лежала ужеее на этом…Как его?.. А, на асфальте в крови, а вокррруг менты ииии медики ходят…Она записку оставила.

– Где записка?

– У ментов. Ониии ееее забраааали.

– Идем.

– Куда?!

– На кровать. Проспишься, а я на кухне буду. Нужно все обдумать.

Кристина едва стояла на ногах, и мне пришлось взять ее на руки. В груди бушевал огонь, как будто горела сера вперемешку с желчью, а пламя походило на пустоту. Руки мои тряслись. Кристина зевнула пару раз и, закрыв глаза, уснула, я донес ее до кровати, взял ключ от квартиры и ушел. Уходить насовсем я не собирался, просто хотелось купить сигарет. Впервые, я никогда не курил…

Мысли в голове шумели, как настраивающийся симфонический оркестр. В ушах играла странная песня…Не помню, как она называется, но строчки «Мы не сможем быть добрее людей» еще долго не могли оставить меня. Снег только усиливался, закрывая белой пеленой весь этот чертов район. Багровый асфальт окончательно пропал из виду…. Меня всегда удивляло блядство окружающей действительности, ведь ни одна сука так и не удосужилась отмыть дорожку от крови. Наверное, сослались на погоду. Уроды…

Ларек был буквально в двух шагах от Аниного дома, но снег, словно ограждая меня от никотина, не хотел меня к нему пускать. Плевать на погоду!

Сколько есть денег? В кармане было немного мелочи, на «Бонд» хватит. И зажигалку…Идиот! У Кристины же есть сигареты, растяпа. Ладно, пускаю свои будут.

– Дайте, пожалуйста, «Бонда» синего и зажигалку.

– Какую? – Продавец говорил с явным кавказским акцентом, хотя чему удивляться, ларек же.

– Да любую, пофиг.

– Двадцать четыре рубля с тебя.

– Пожалуйста.

Спрятав покупку в карман, я пошел обратно. Как же странно все это…За что? Три года назад я потерял Женю, и вот теперь Аня… Господи, пожалуйста! Я сплю!!! Разбуди меня! Дерьмовый сон… Нет, это явь. Не менее дерьмовая явь.

Крошечные спицы впивались в каждую клетку кожи. Злость, боль, холод…Снег наносил мне удары, будто вгоняя эти шипы все глубже и глубже… Я решил поговорить о случившимися со старушками, все еще сидящими у подъезда. Одна из них, Раиса Филипповна, жила по соседству с сестрами, часто общалась с ними и, думаю, может знать, что случилось.

– Раиса Филипповна, здравствуйте! Что произошло? Что с Аней?!

– Анечка…Жалко девочку, дурочка она совсем, глупая. Ей жить да жить, а она себя убила. С крыши, мальчик, она сбросилась. Милиция приезжала, скорая была, но что поделаешь – не поможешь уже. Ее ж сплющило от удара, я все видела. И как упала, и бумажку в руке видела, прости Господи. Милиции уже все рассказала.

От ее слов на моих глазах опять навернулись слезы… Она продолжала:

– А еще она странная какая-то была в последнее время. Крики ее из квартиры доносились, как будто режут или это…Срам этот, ну ты понял, молодой же. Знаешь. И лампа эта красная, дебильная, ночью постоянно работает, мерцает так. Проходишь вечером перед их окнами, а она аж глаза режет!

– А что за бумажка? – Я не мог сразу воспринять сказанное, слишком много того, чего в принципе быть не может, и задал первый вопрос, пришедший в голову.

– Записочка какая-то. Следователь из прокуратуры ее прочитал, я краем уха слышала, когда они протокол составляли. Странная девка была, нормальная такого не напишет, помяни мое слово, я все помню…

– Не томите!

– Там было написано: «Я вынимаю иглу из фотографии. Тяжело, больше так не могу… Из раза в раз. Хватит, я не хочу, чтобы он мной владел. Но он – это и я… Он должен умереть. Простите…» Я же говорю, что бред какой-то, наверное, парень ее бросил, а она напилась или накурилась – и нырнула в асфальт. Еще…

– НИКТО ЕЕ НЕ БРОСАЛ!!! Не смейте про нее говорить такое!

– Прости, мальчик, я не знала, что она вообще кому-то может быть дорога. Даже сестре ее наплевать, наверное. Кстати, у Никоноворны можешь и не спрашивать ничего – она пришла недавно, и ничего не видела.

– Не думаю, что поэтому. Она же глухая.

– И поэтому тоже. Иди с Богом!

– Подождите! Вы сказали, что всем на нее наплевать было. Почему?

– Не знаю, кажется мне так. Нет у меня желания больше о ней разговаривать.

– До свидания!

Я пошел в подъезд. Бред какой-то! Суицид, записка, Кристина, наплевать всем. Не могу это мысленно соединить… Надо успокоиться. Где там ключ? А, вот, нашел.

Дверь поддалась не сразу. Девушки жили одни в квартире, которая осталась им от бабушки. Год назад она уехала жить за город, полгода жила в одиночестве, иногда созваниваясь с сестрами, а потом умерла от сердечного приступа. Хватились ее не сразу, а через пять дней – из-за того, что она перестала звонить. Их родители жили в Киеве, периодически навещая дочерей примерно раз в три месяца. Семья была далеко не самая обеспеченная, из за чего Кристина с Аней были вынуждены много работать в одном из кафе в центре города. Родители редко пересылали им деньги… Квартира тоже была небогатой, чувствовался в ней остаток советского духа, хранимого их бабушкой. После ее смерти девушки мало что поменяли в этой квартире – разве что клееночные обои на кухне заменили на винил. Я вошел в прихожую. Стоит упомянуть о старом шкафе из ДСП, стоящем тут еще с постройки этой многоэтажки. Он слоился, отсырел за свою долгую жизнь, и казался матерным приветствием при входе в квартиру. Свежая клеенка не могла скрыть шрамов, оставленных на нем временем. На одной из дверей кнопкой была приколота фотография…Мы с Аней. Странно, я никогда не видел этого фото, не помню, когда нас сфотографировали в таком антураже. Церковь, что ли? Может быть, случайно запечатлел кто-то из друзей, ведь в церковь мы с Анной ходили нередко. Она никогда не улыбалась фальшиво, не лицемерила. Если она улыбалась, то улыбка была настоящая, искренняя. Мы выглядели счастливо на этом фото, впрочем, как и всегда…

Кухня немногим отличалась от прихожей – похожее убранство, желтоватый цвет и бросающаяся в глаза, бедность. Деревянные рамы окон плохо спасали от холода, куртку лучше не снимать. Посмотрев на старую фотографию котенка на стене, висящую тут, как я понял, дольше, чем я живу, я открыл пачку и закурил…Чувствовалось легкое головокружение, приятное покалывание в теле, расслабление. Но тут же, сделав глубокий затяг, я закашлялся. Может быть, зря я это? Нет, так и вправду легче…

Дым стремился к потолку, превращаясь из красивого серого облака в подобие тумана, лаская нос ароматом табака…Надо думать. К ментам идти за информацией бессмысленно, в прокуратуре тоже не дадут. Следователь, скорее всего, дело возбуждать не будет за отсутствием состава преступления, а записку не учтут. Сделают так, будто ее написал душевно больной человек, и этому все поверят. Работы у следствия нынче много, и лишний «глухарь» им ни к чему, тем более под конец года. Вот только бы краешком глаза взглянуть на эту записку… Надо ждать, когда проснется Кристина, и вместе с ней сходить в Анину комнату. К сожалению, жили они в разных. Да…Я впервые сожалею об этом. В блюдце на столе упал уже третий окурок…

Только сейчас я поймал себя на мысли, что нахожусь дома у сестер впервые, и никогда не видел комнату своей любимой. На мои предложения прийти к ней в гости она всегда отвечала уклончивым отказом, говоря, например, о беспорядке. Тогда я не обращал на это внимания. Нам хватало встреч в институте, свиданий, прогулок. Возможно, это кому-то может показаться легкомысленным, но нам этого хватало, а счастлив не тот, у кого много, а тот, кому достаточно…

Я решил вставить наушники и послушать музыку, чтобы хоть как-нибудь успокоить нервы. Случайный порядок…Сам не знаю, как так получается, но в таком порядке всегда выпадает песня, максимально подходящая к настроению. В этот раз тихими нотами заиграла песня группы Би-2 «Зажигать». Да… «Милый друг твой не вернется в этот город никогда» …Настроение совпало, но нет желания травить подобными строчками свою душу. Я включил следующую, которой оказалась «Помни обо мне» КуражЪа. Уже лучше – «верь, и я вернусь!» Тупая, наивная мысль, но дающая хоть немного успокоения. Надо поставить чайник… Огонек под слегка проржавевшим, но еще живым красавцем тихо зашипел, дополняя негромкую музыку. Мельком посмотрев на часы, я удивился – уже три часа дня. Время – очень капризная вещь. Пора будить Кристину.

– Крис, просыпайся! Кристина!

– А? – Кристина резко открыла глаза и удивленно посмотрела на меня – ты еще тут?

– Как видишь. Поговорим?

– Поговорим. Стас, а что я тебе сказала, когда ты пришел?

– Невнятно, но многое про Аню. Мне нужно открыть ее комнату, может быть, прояснится что-то. У тебя есть ключи?

– Нет, Аня их прятала. – Кристина снова заплакала – она в последние два месяца стала очень скрытной. Стасик, у тебя глаза красные…

– Знаю… Пойдем на кухню, чаю попьем. Заодно расскажу тебе кое-что. Подумаем.

– Пошли. Фу, Стас, ты тут накурил? Ты же не куришь!

– Закуришь тут…

Мы сели за стол и взяли по чашке и одному пакетику «Принцессы». Сколько проблем навалилось…

– Ты звонила родителям?

– Нет, я боюсь им сказать…

– А следаку дала их телефон?

– Ну да…

– Тем лучше. Значит так: рассказывай все, что тебе казалось в Ане странным. Что за свет по ночам, звуки непонятные и тому подобное. Кстати, ты видела ее записку?

– Нет… а была записка? Что в ней?

– Бред какой-то. Про фото, про иголку. Она кого-то боялась.

– Я не понимаю, что с ней случилось. Стас, разве ты не заметил в ней каких-то изменений?

– Нет. Мне только сегодня сказали о ее, якобы, увлечением фотографией, о чем я не знал. Про красный свет в окне Артем обмолвился.

– Сосед наш с пятого? Вы дружите?

– Давно уже. Так что за лампа?

– Я видела свет из-под двери, но никогда не видела этот светильник. А фотографией Аня никогда не увлекалась, не любит она это…Вернее, не любила.

На душе стало совсем тяжело – мы никак не могли смириться с мыслью, что говорить надо в прошедшем времени. Казалось, она вот-вот придет… Кристина продолжала:

– Когда лампа горела, она кричала, как резанная. Я пыталась постучаться – не открыла. Пыталась поговорить – только улыбается и отшучивается.

– Как отшучивается?

– Пошло. Раньше этого не было. Говорит, что самооргазм. Крыша поехала… Я у нее в комнате после этих перемен только один раз была – так она меня ударила, обозвала мразью и выгнала за дверь. Правда, потом долго извинялась. Говорила, что не со зла, просто настроение плохое было. Я ей не поверила, но промолчала. И еще – никакой лампы я там не видела.

Я не мог уложить в голове то, что сейчас услышал. Нет, это не Аня. Любой посторонний человек, шлюха какая-то, но точно не Аня. Любимая… Я же, оказывается, тебя совсем не знал… Что получается? Аня пару месяцев назад изменилась, но не для меня – раз. Она занималась чем-то странным и, судя по крикам, болезненным и противоестественным – два. Ее, скорее всего, прости Господи, не убили – три. Она оставила странную записку с размытым смыслом – четыре. Самое странное происходило в ее комнате, которую еще надо осмотреть – пять. Скудно…

– Кристина, ты, когда в комнату к ней заходила, что необычное видела.

– Вроде ничего. Хотя…Свечку видела на окне. Церковную, маленькую совсем, а рядом спичка лежала незажженная. Больше ничего странного не видела. Стас, надо туда попасть.

– Да знаю я!

– А как?

– Другого выхода не вижу: вынесу дверь с ноги.

– А ты сможешь?

– У тебя другие варианты есть?!

– Нет…

Внезапно зазвонил домашний телефон. Кристина взяла трубку и, как я понял, по ту сторону провода находился следователь. Отвечая коротко, точно и четко, она давала мне понять, что скоро поедет на допрос. Тем лучше, будет возможность побеседовать по материалу проверки. Подождав, когда Крис положит трубку, я спросил:

– На сколько назначили?

– Подслушал? На сегодня, в семнадцать часов, я должна быть на Чайковского для дачи объяснений. – губы Кристины дрожали, чувствовалось, насколько ей тяжело говорить – Как думаешь, сколько они меня там продержат?

– Не знаю, может быть, час. А сначала надо дверь открыть. Отойди, пожалуйста.

Кристина отошла, и я сильно ударил по двери. Замок поддался на удивление легко, и дверь открылась…

Черт возьми…Теперь понятно, почему Аня никогда не приглашала меня к себе… Комната больше походила на захолустную подсобку в средней школе. Старые обои отслаивались, делая стены похожими на слоеный пирог. Потолок, некогда белый, как будто потерял жизнь – штукатурки на нем почти не оставалось. Деревянный пол бил по глазам своим неестественным цветом. Но больше всего, на первый взгляд, меня удивила люстра – единственная вещь в комнате, которую можно назвать красивой. Комбинация золота с серебром, чистейший хрусталь в купе с семью лампочками – прекрасный, но крайне нелогичный элемент злосчастной комнаты. Я включил свет – люстра зажглась теплым белым светом, слабо различимым днем. Казалось, она – единственное человеческое, может быть даже живое, что осталось в жилище Ани. На подоконнике стояла свечка… Та самая, про которую говорила Кристина. Ни разу не зажженная, свежая, будто новорожденная. Она пугала меня…

Ничего, напоминающего красный светильник, мы так и не нашли, но едва заглянув за пустой шкаф у стены, у меня задрожали руки. На стене висели фотографии. Маленькие – не больше игральной карты, совсем свежие, будто только что проявленные. Не увлекалась, значит? Но больше всего поражало не это – все двадцать фотографий были одинаковы, лишь с той разницей, что некоторые из них выглядели старше остальных. Каждое фото – ее портрет. Серый, безжизненный портрет. Что это?

– Кристина, посмотри!

– Чего?

– На фотки смотри!

– Я вижу их, и убеждаюсь, что Анька свихнулась!

– Я не о том!

Тут Кристина поняла, что я хочу ей показать, и снова заплакала. Фотографии приколоты иголкой к обоям, и каждая иголка как будто вонзилась в лоб всем карточкам. Именно в лоб, пробивая милому отражению любимой девушки череп… Как в жизни. Казалось, что на бумаге, вокруг железки, застыла кровь, забыв, куда нужно стекать.

Анечка… Кто ты? Кем ты была? Почему ничего не говорила мне? Бесконечный поток мыслей не утихал. Я молча смотрел в потолок…Не моргая, будто забыв, как закрывать глаза. Лучший год моей жизни разом превратился в худший, будто Судьба решила поиграть с нами в карты и выиграла гран-при – мою прежнюю жизнь. Нашу последнюю осень.

Не понятно, почему следственная группа решила не осматривать комнату. Скорее всего, им достаточно записки…Безумие. Наяву все гораздо проще, чем в черном ящике с экраном – приехали, записали, забрали, немного поговорили и уехали. С дугой стороны их тоже можно понять – когда на тебе десяток уголовных дел и еще около пятидесяти материалов проверок, то по-другому действовать просто невозможно. Что делать? Ответ, наверное, очевиден – самому понять, что случилось в окровавленную последнюю субботу 2007 года…

Кристина собиралась в отдел. Молча, уже не в силах что-либо сказать. Бедняжка…Что будет с ней, с родителями после телефонного звонка, который наверняка уже состоялся? Сердце работало на пределе своих возможностей, грозясь выпрыгнуть из груди. Я не собирался больше здесь оставаться, боясь сойти с ума. Кристину сейчас нельзя оставлять одну, тем более – в прокуратуре. Нужно поехать с ней и заодно поговорить со следователем, занимающимся нашим материалом. По-человечески, без протокола и прочих бумажек. Надеюсь, что проверку поручат хорошему человеку…

За окном все еще мело. Дворник, появлявшийся во дворе нечасто, решил, наконец, заняться своей работой. Я смотрел в окно на алый, густой снег, ложащийся в его лопату. Остатки прошлой жизни медленно, наверное, из-за похмелья, неровно стекали в ведро, оставляя еще немного слез на моих и без того уставших глазах…

Кристина одевалась медленно, подолгу смотрев на каждую вещь. Квартира казалась пустой. Нет, не из-за бедного убранства. Тут не было домашнего духа, тепла, несмотря на исправную работу котельной. Здесь чувствуешь себя так, будто попал в темную комнату – ничего нет, только твои мысли и тихий шепот твоего дыхания. Хотелось быстрее выйти на улицу.

Кристина оделась по привычке – очень тепло. Она часто болела, и очень редко выходила из дома в такую погоду… Метель сделала воздух на удивление чистым и, выйдя из подъезда, мы чувствовали, что его портит только легкий запах перегара, исходящий от дворника. Ему было все равно, что он убирает, чья это кровь. Он просто делает свою работу, чтобы в очередной раз забыться ближе к вечеру.

Слякоть превратила дорожное полотно в грязное подобие желе, и на маршрутке ехать не хотелось, тем более, что в том же трамвае гораздо теплее, спокойнее и, что важно – немного народу. Не люблю толпу, тем более – в такое время. Кристине понравилась идея с трамваем, и мы пошли на остановку. Выйдя на улицу, моя спутница немного успокоилась, глотнув свежего, по местным меркам, воздуха, но все равно слезы медленно текли из ее красивых глаз. Она курила все то время, пока мы ждали трамвай, о чем-то шепталась сама с собой и тревогой смотрела в завтрашний день, неделю, в наступающий год. Этот же взгляд увидит следователь…

Мы вышли на остановке возле хлебозавода. Крис не знала, куда идти дальше, а я знал, где находится этот отдел. Нужно уже думать, куда пойти на практику, и это – один из наиболее вероятных вариантов. Но не сейчас об этом думать и, тем более, решать подобные вопросы. Отдел находился на первом этаже старого здания еще сталинской постройки, величественного, под стать ведомству. Раньше, если я не ошибаюсь, тут располагалось управление какой-то федеральной трассы, но теперь, после реорганизации прокуратуры, они переехали в центр города. Не помню, куда именно, да и не интересно это. Перед входом Кристина посмотрела на меня, всхлипнула и сказала:

– Стас, твои глаза.

– Что?

– У тебя глаза мертвые.

– У тебя сейчас тоже. Пошли.

На проходной нас встретила весьма привлекательная сотрудница милиции. Соседний РОВД выделял людей на охрану отдела, о чем нетрудно догадаться, даже находясь тут впервые. Вежливо кивнув нам, она спросила:

– Вы к кому?

– Сегодняшний труп на Ногина – сказал я – суицид.

– Фамилия следователя?

Я не знал фамилии, но Кристина ответила за меня:

– Ткаченко. Лейтенант Ткаченко.

– Проходите. А молодому человеку лучше подождать в коридоре, если нужно будет – вызовут.

– Хорошо, подожду, но мне с ним нужно будет поговорить.

– Стас, я ему передам.

– Вы идете?

– Да, спасибо…а кабинет какой?

– Восьмой.

Восьмой…Иногда мне кажется, что у меня паранойя на это число – оно меня окружает везде, куда бы я не пошел. И, если сложить все числа из моей даты рождения до простой цифры, то тоже получается восьмерка. Совпадение, незачем накручивать всякую ерунду. Да и с паранойей я, конечно, приукрасил…

Кристина постучала в дверь кабинета. Вежливый, довольно вкрадчивый, но в то же время, звонкий голос пригласил войти. Я, как и было сказано, остался сидеть у входа, тщетно пытаясь разобрать хотя бы строчку из их разговора. Странно, что он сразу не вызвал меня на допрос. Я был для Ани самым близким человеком, и следователь, зная это, попытался бы выяснить причины случившегося у меня. Значит, он не знает о нас, и на опросе на месте происшествия Кристина ничего ему не сказала. Я просто обязан с ним поговорить, может быть, предложить помощь… Ничего не слышно – дверь поставили, хоть ракетой бей. Музыку включить…Да, наверное, надо. Плейер выдал песню Арии «Там высоко». Как он все угадывает? «Любой из нас безумен в любви иль на войне». Да, с этим не поспоришь, особенно сейчас. Чувствую, что внеплановый отъезд чердака уже близок… «Не ведьма, не колдунья явилась в дом ко мне, а летним днем испить воды зашла случайно Смерть». Не летним, конечно…Но зашла она действительно случайно – где-то в глубине души я все еще надеялся, что это просто глупая шутка, устроенная Артемом в продолжение «дяди Паши». Стоп! А если нет, и он правда многое умеет? С ним поговорить? Пойти в семинарию и найти его? У Темы номер спросить? Одни вопросы…Я точно схожу с ума. Между тем заиграла другая песня неизвестной мне группы. Не знал, что у меня в плейере вообще она есть. «Мы платим жизнью за мечту любить» – в точку! Не могу изложить свои мысли, но эта строчка описала все… Столько еще надо сделать, узнать, понять… Я знал, что тихо, со спины медленно подкралась другая жизнь.

Примерно через сорок минут дверь кабинета снова открылась, и Кристина вышла, надевая шарф на шею. Секунду спустя тот же голос позвал: «Заходите, Станислав Сергеевич!» Я медленно, слегка волнуясь, вошел в кабинет, как оказалось, очень и очень уютный, не типичный для российской правоохранительной системы. Следователь был ненамного старше меня, коротко стриженный брюнет с серо-голубыми глазами. По первому впечатлению – свой человек, внушающий доверие. Хотя черты лица выдавали в нем далеко не простого, крайне неоднозначного человека. Несмотря на интеллигентный типаж, в его взгляде чувствовался огонь. В огне этом горели страницы толстой тетрадки его жизни. Слегка кивнув, он сказал:

– Присаживайтесь. Вы Кристину отпустили домой?

– Нет, а зачем?

– Разговор долгий нам предстоит. Зачем ей под дверью ждать?

– Я ее проводить хочу. Ей же и так сейчас тяжело, сами понимаете.

– Понимаю, потому и спрашиваю. Если нужно, ее водитель отвезет.

– Странный Вы следователь… Доброжелательный какой-то.

– Девочке сейчас тяжело. Сегодня я позвонил родителям потерпевшей – они скоро приедут.

– Спасибо.

– А теперь – ты… – Ткаченко сделал довольно резкий переход в обращении – Кристина говорит, ты был ее молодым человеком, кроме того – побеседовать со мной хотел. Сознаться хочешь?

– ???

– В доведении до суицида. Или в убийстве – тебе виднее. Только я не понимаю, зачем это надо было делать? Расстались бы по-хорошему, так нет…

– ЗАТКНИСЬ! – Во мне все кипело, хотелось врезать по ебальнику этому уроду, посмевшему сказать про меня такое, я держался с большим трудом и чувствовал вкус крови из надкусанной от гнева, губы.

– Ясненько. Повышение температуры тела, покраснение кожи, нервный рефлекс, дрожание губ. Значит, все-таки не ты… Тогда зачем пришел?

– Вы меня так проверяли, что ли?!

– Отчасти. Ты не ответил на вопрос.

– Я хочу предложить Вам свою помощь. Скажите, дело возбудят? А за Аню…

– Скорее всего, нет. По закону, здесь нет состава преступления. Тем более, уже сейчас понятно, что скажет КППИ. Обычный суицид.

– Я не верю. Обо всех странностях с ее стороны я только сегодня узнал. В пятницу вечером мы с ней ходили на свидание, она нормальная была, как обычно. Скажите, что вам рассказала Кристина?

– Вообще, не имею права. Но скажу кое-что. Ты слышал от нее про красную лампу?

– Слышал, причем не только от нее.

– Мне про нее соседи рассказали. Я завтра думаю съездить на ту квартиру и осмотреть ее.

– Уже. Никакой лампы там нет – я же к Кристине заходил. Кстати, как она узнала о случившемся?

– Кристина не ночевала сегодня дома, была у себя на работе в кафе. К дому подошла примерно в половину первого и увидела все…

– Я понял.

– Непонятно, почему сначала девушка идет на свидание, хорошо, наверное, его проводит, приходит домой поздно вечером, зажигает какую-то лампу, а утром меняется, и внезапно сбрасывается с крыши, оставляя какую-то на голову ебанутую записку. У меня объяснений нет – что скажешь?

– Можно ее посмотреть?

– Ради Бога! Довольно странный текст, согласись. И…Там, в уголке символ какой-то нарисован.

Меня словно поразило молнией, обдало кипятком и кинуло в снег одновременно – символ! Точно такой же выбит у меня на гитаре, подаренной Аней два месяца назад. Два месяца… Кристина говорила, что именно столько времени назад Аня изменилась… Голова кругом. Я снова перечитал записку: «Я вынимаю иголку из фотографии» …

– Дмитрий Алексеевич! У Ани в комнате, за шкафом, висят ее фотографии. Они иглами приколоты, причем в лоб… В записке…

– Да помню я, что там написано. Непонятно слишком много…Как мы поступим? Я постараюсь продлить срок проверки до тридцати суток. Сведения собираем отдельно друг от друга, но созваниваемся, как находим что-то интересное. Тут даже не в следствии дело – дела, скорее всего, не будет, как раз. Тут дело в принципе, потому мы им и займемся. Как простые люди. Но проверку я буду вести по закону, и уж извини, но в процессуальные документы посвящать тебя не буду – не имею права. Больше не смею тебя задерживать. Кристина, скорее всего, уже уехала. Позвони ей. Кстати, давай на «ты».

– Давай, Дмитрий! Спасибо…

– Пока не за что. Иди уже.

Ткаченко проводил меня взглядом и снова уткнулся носом в какие-то протоколы. Я кивнул и вышел за дверь. Отличный мужик! Не знаю, как насчет следователя, но человек точно хороший. И правда – закон и справедливость – это не синонимы. Он поступает и так, и так. На бумаге – по закону. Но не бумаги мне нужны, и он это знает. Блин! Я забыл кое-что спросить, и снова ринулся к кабинету.

– Дмитрий!

– Забыл чего-то?

– Да. Ты звонил ведь ее родителям – когда они приедут?

– Послезавтра. Дополнительное опознание проведу, потом, на следующий день – похороны. Я знаю, что они не богатые – государство все оплатит, слово даю.

– Не помню, я давал тебе свой номер?

– Нет, я сам про него забыл. Диктуй.

Я продиктовал номер, повторно откланялся и вышел на улицу. Смеркалось… Надо позвонить Кристине. Холодало, и телефон, казалось, светил ярче, чем обычно. Руки будто окаменели, а в груди ощущался только пепел – остаток еще недавно бушевавшего пожара. Гудки шли долго, но, в конце концов, Кристина сняла трубку.

– Да!

– Крис, мне приезжать сегодня?

– Не надо. Я одна хочу побыть. Подумать, поспать, может быть, выпить чего-нибудь. Ужасный день. Завтра на работу не надо, и… Я уволюсь, наверное.

– Я понял. Пока.

– Пока.

Не было смысла разговаривать долго. Как никогда, мы понимали друг друга, и хотели одиночества. Она – дома, я – в городе. Одиночество…, по-моему, это не то состояние, когда вокруг тебя никого нет, а то, когда тебя никто не видит, не знает, не обращает внимания, пропуская мима себя, словно очередную секунду на часах. Толпа и есть одиночество, которое я люблю. Хотелось его… и выпить.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/ervin-grau/snezhnyy-sok-kniga-pervaya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.