Книга - Самоубийственное лето

Самоубийственное лето
Владимир Алексеевич Колганов


Роман стал продолжением трилогии – «Лулу» и «Дорога на Таити», посвящённые 1990-м и 2000-м годам, объединены в романе «Превратности судьбы», а «Уходящее время» описывает события 2010-х. Хотя нынешнее десятилетие пока ещё не подошло к концу, есть обстоятельства, которые вынудили автора поспешить. Хотя бы потому, что более важные заботы могут заставить на время отложить перо и заняться насущными делами. Как утверждает автор, эта книга не имеет никакого отношения к реальности – всего лишь плод его фантазии, попытка в доступной ему форме объяснить то, что объяснению не поддаётся. В книге рассказано о том, как главный герой мучается, поняв, что исчерпал свой литературный дар, и думает о том, что пора покончить с жизнью, но вдруг обретает новые силы, поскольку обязан спасти свою подругу от рук похотливого вельможи. Под влиянием этих обстоятельств у него возникает идея заняться просвещением ума и сердца, основав своё издательство, однако на этом пути возникают непреодолимые препятствия.





Владимир Колганов

Самоубийственное лето





Глава 1. Кто сошёл с ума?


Случилось то, чего никак не ожидал. Вдруг понял – не напишу больше ни строчки! Всё потому, что это занятие мне до жути надоело. Пропало желание сочинять что-то на потребу публики, слышать восторженные отклики и делать вид, что мне это приятно. Надоело, не хочу!.. А вслед за этим новая напасть – пришло осознание предельно очевидной истины. Если с творчеством покончено, тогда зачем мне жить? Да просто жизнь теряет всякий смысл!.. Однако alter ego продолжает настаивать: «Живи, потому что должен жить! Это твой долг перед своей страной, перед любящими тебя людьми, наконец, перед Богом, который самоубийство не приветствует». Что ж, опасения «второго я» понятны – не будет меня, пропадёт и он… Ну а Катрин – зачем я нужен ей? Старая развалина… Ну, может, до такого состояния пока что не дошёл, но надо ли мне ждать, когда совсем оставят силы, когда сиделка станет кормить с ложечки и будет парашу за мною выносить? Умри вовремя – именно так учил нас Заратустра!

И вот опять я открываю окно – всё точно так же, как тогда, много лет назад. Тогда бежал, хотел спастись от тех, кто преследовал меня, кто не давал спокойно жить в согласии с самим собой. Однако судьба меня хранила, не знаю почему, но, видимо, ещё не успел что-то такое совершить, чтобы оправдать своё появление на свет. Ну ладно, написал роман, а вот теперь должен честно самому себе признаться, что лучше за двадцать лет так и не сумел ничего создать. Неужели в этом и состояло моё предназначение, а всё остальное как бы от лукавого и годится только для того, чтобы выбросить на свалку? Печально, если так.

Как бы то ни было, я сделал всё, что мог, и даже больше – сценарии, романы, публицистика… Наверняка кому-то мои произведения не нравятся, однако всем не угодишь. Тут важно понимать, что вот теперь я ни на что больше не способен – внутри звенящая пустота, и хоть наизнанку вывернись, ничего уже не будет… Ну так отстаньте от меня! Дайте уйти с миром, ни о чём другом я не прошу – ни уговоры ваши не помогут, ни какая-нибудь премия по совокупности заслуг. Дождусь, когда скажете: иди! И вот тогда шагну…

Но нет – прежде, чем сделать последний шаг, надо бы разобраться в том, с чего всё начиналось, понять, как возникла мысль о самоубийстве, иначе кто-то решит, будто я сошёл с ума или опять изрядно перебрал. На самом деле уже давно ничего, кроме шампанского не пью, да и то по праздникам.

Итак, начну с того памятного дня, когда очнулся, лёжа на постели в гостиничном номере, а надо мною склонились Анна и Катрин.

– Ну что, Вовчик, доигрался?

Такое впечатление, будто хором говорят, а к этому добавляются звуки, отражённые от стен, от мебели, от потолка. Словом, возникает нечто несусветное, то есть столь невообразимое, что хоть плачь, хоть встань на четвереньки и ползи от них куда глаза глядят… Были бы силы, я бы убежал, а тут словно прикованный к кровати, не могу пошевелиться и жду, чего ещё мне скажут.

– Может, тебя под опеку взять?

Этого только не хватало! Хотят признать недееспособным… Ну и что потом?

Кричу:

– Вы все сошли с ума!

А они смеются:

– Какие у тебя основания так утверждать?

Что ж, в чём-то они правы – многое зависит того, где я нахожусь. Глядя из окна психушки, можно вообразить, что в ней содержат самых умных, а выйдешь за ворота, тогда напрашивается вывод: раз выпустили, значит, я дурак… В общем, всё относительно – но относительно чего? На этот непростой вопрос никто так и не дал разумного ответа.

Вот потому и говорю:

– А чем докажете, что у вас крышу не снесло?

Переглянулись. Не знают, что сказать – похоже, не привыкли мыслить образами. Им вынь да положь простое объяснение, буквально в рот его засунь, иначе не поймут. Катрин почему-то зыркнула на люстру, убедилась, что та висит на своём крюке, даже не колышется. И вот теперь с подозрением смотрит на меня… Ну что с неё взять? После нескольких лет жизни сперва во Франции, позже в Голливуде позабудешь и родной язык, и всё, что связано с Россией, не говоря уже о способности здраво рассуждать. Я вот тоже замечаю за собой, что после возвращения на родину требуется время…

Совсем другое дело – Анна. Та попросту обиделась – не ожидала от меня подобных слов. «С ума сошла» – это ещё куда ни шло, это вполне привычное словосочетание, не имеющее уничижительного смысла, во всяком случае, ни малейшего намёка на умственную патологию в нём нет. Вот скажем, мир сошёл с ума – на что тут обижаться, если так оно и есть? Да и кто станет предъявлять претензии?

Первой успокоилась Катрин:

– Ладно, Влад! Давай заканчивай свои закидоны! Ты не в том возрасте, чтобы играть в нами в такие игры. Тебе дело говорят, а потому изволь спокойно выслушать.

Не понял: о каких играх говорит? Вроде бы я её в постель не приглашаю, ну а поставить на место зарвавшихся чувих – только это мне и надо. Вообразили невесть что… Где такое видано, чтобы мужика взяли под опеку бабы!

То ли я вслух это произнёс, то ли Анна прочитала мои мысли:

– Во-первых, мы не бабы. А во-вторых, про опеку – это образно, как бы в понарошку. Ты разве против, чтобы мы о тебе заботились?

– Это как?

– Ну, чтобы холили, лелеяли. В общем, как-то облегчили тебе жизнь, твоё существование.

Кажется, Декарт писал: я мыслю – значит существую… Неужто собираются мне в голову залезть? Покопошатся там, то, что им не нужно, удалят, а после скажут: вот теперь живи, теперь с тобой, родимый, всё в порядке. Нет, лучше сигануть вниз с шестого этажа, чем такое удовольствие!

– Знаете, леди… А не пошли бы вы куда подальше! Я и без вас тут разберусь…

– Прогоняешь? Это неразумно! С утра до поздней ночи будешь переваривать бурду, которой нас потчует этот телеящик?

Катрин покосилась на телевизор, висящий на стене, с явным намерением запустить прямо в экран что-нибудь тяжёлое, но ничего подходящего так и не нашла. Пожалуй, я бы ей помог, однако негоже портить инвентарь в пятизвёздочной гостинице. Вот потому и попытался как-то снизить накал страстей, предложив компромиссное решение:

– А давайте вы будете заботиться обо мне на расстоянии.

– То есть как? – не врубилась Анна.

– Ну, будете слать эсэмэски, подарки к именинам и престольным праздникам… И мне будет приятно, и для вас не слишком затруднительно.

Что тут началось!

– Катрин! Он над нами издевается!

– Ты абсолютно права! Знала бы, что в этой голове могут возникнуть такие подленькие мысли, никогда бы и близко к нему не пошла. А уж завести роман… С ужасом вспоминаю сцены нашей близости.

– И я!

Теперь уже возмущён до глубины души. Какой же стервой надо быть, чтобы сказать эти слова после того, что между нами было! Неужели интуиция меня подвела, и я имел неосторожность влюбиться в тех, ну то есть в ту… Положим, с Анной всё предельно ясно, но Катрин… Да что тут говорить – просто наплевала в душу! Вот как людей калечит слава, популярность среди публики – Лулу просто не смогла бы такое мне сказать.

Защемило сердце. Подруги засуетились, что-то там накапали в стакан… Вроде бы отлегло… Нет, нельзя волноваться по пустякам. Ну и они хороши – вот до чего способны довести писателя!




Глава 2. Вторичные миры


Приснился сон. Будто иду по горной тропе, и вдруг навстречу мне мужик. Спрашиваю у него:

– Где тут дорога в Рай и Ад?

Тот отвечает:

– Есть две дороги, одна ведёт в рай, другая – в ад. Так вам куда?

Я-то думал, что решат всё за меня – то ли сразу на раскалённую сковородку кинут, то ли напялят на облысевшую голову венец из алых роз и поведут прямо в елисейские поля, где вечная весна и благодать… Но оказалось, что я сам должен принимать решение, иными словами, переворошить всю прожитую жизнь, разложив по полочкам добрые дела и неблаговидные поступки, и на этом основании сделать вывод, чего же я достоин, то есть какую кару либо награду заслужил. Так ведь на это уйма времени уйдёт! А мне, признаться, невтерпёж… Всё потому, что уже нет сил смотреть на бессмысленную суету вокруг, на мир, который катится в тартарары.

До Рая и Ада так и не дошёл, да и самокопание решил на время отложить. Вернулся на новосветский пляж и тут только понял, что я не сплю, но словно бы перенёсся на много лет назад, во времена блаженной и ущербной юности – совсем как у Скотта Фицджеральда.

– Ну что, не получилось?

Это Алекс – ему лень тащиться в горы, предпочитает греть пузо под жарким августовским солнцем. Ну а Мишку никакими посулами не вытянуть из моря – так бы и плавал круглый год, если бы здешний климат позволял. Когда-то он посещал плавательную секцию, поднаторел изрядно в этом деле и вот теперь показывал свой класс на зависть Алексу и мне, на загляденье юным леди. Впрочем, кроме нас троих тут словно бы шаром покати – только несколько мамаш с детьми где-то в отдалении.

В то время, когда я мысленно иронизировал по поводу Мишкиных увлечений, обстановка в корне изменилась – из прибрежных кустов вдруг появились трое… Трудно подобрать слова, чтобы описать мою реакцию – сначала я протёр глаза, затем ущипнул себя за ляжку, а после не нашёл ничего лучше, чем сделать несколько шагов, чтобы окунуться в море. Вода хоть и не такая, как в ноябре, но помогло, и что же я увидел?

Три грации, словно сошедшие с картины то ли Рубенса, то ли Рафаэля, то ли Боттичелли… Впрочем, Рубенс тут явно ни при чём, да и «Весна» Сандро Боттичелли не совсем о том. Но если трёх граций Рафаэля немного приодеть согласно нашей пляжной моде, тогда будет самое оно.

Нина, Кира и Любаша – так они представились. То есть сначала расположились чуть поодаль, затем Любаша, самая бойкая из них, подошла, чтобы сигарету прикурить, ну а дальше слово за слово, и чуть позже мы уже не представляли, что бы тут делали одни, без них.

Мы тогда только закончили первый курс Физтеха, причём на нашем факультете в те времена не было ни одной девицы – с утра до вечера лекции, семинары, лабораторные занятия, в общем, неподъёмные нагрузки. Такое не все способны выдержать, иногда даже крепкие ребята пасовали – переводились в другой вуз. Поэтому не стоит удивляться, что опыта общения с прекрасным полом у нас не было, если не считать школьных увлечений, но там не заходило дальше проявления симпатий, а уж о том, чтобы завести роман, никто из нас не помышлял. Ну вот и тут оказалось всё непросто.

Дело в том, что у девиц уже была своя компания – этакая «сборная солянка», то есть люди разных возрастов. «Стариков» представляли два писателя-сатирика – Аркан и Гриша, по образованию врачи, следом за ними располагались недавние выпускники МЭИ – Бен, Боб и Сандро, причём Бен был не один, а с Милой, очаровательной девицей, жаль только, что лет на пять старше меня. Впрочем, возраст в этом деле не помеха, особенно если опытная дама захочет научить зелёного юнца премудростям любви, но Миле было не до меня, да и Бен, как вскоре все мы убедились, оказался ревнив не по годам. Я ещё могу понять, когда некий старикан держит на привязи свою юную подругу, но эти даже не женаты и всё равно то и дело выясняют отношения, мол, ты почему Сандро улыбнулась, с чего это плавать на матрасе с Бобом собралась?

На самом деле, Боб положил глаз на Нину – выяснилось это потом, а причина была вполне логична и закономерна, поскольку Нина была очень похожа на Марину Влади, прямо вылитая колдунья из фильма 50-х годов. Я бы тоже перед её чарами не устоял, но конкурировать с Бобом не решился – если речь зайдёт о внешней привлекательности, то здесь он мне не конкурент, а в остальном мог дать значительную фору любому шутнику в любой компании. Прирождённый тамада, балагур, за словом в карман никогда не лез, лишь в одном он уступал Аркану – тот потрясно травил анекдоты, у него был неисчерпаемый запас таких историй, и просто смешных, и с пикантным содержанием. Обычно мы на пляже ложились вокруг него, и он рассказывал нам что-то такое, что я не берусь пересказать, хотя бы потому что пересказывать это невозможно. В финале анекдота следовало неожиданное словцо, нередко, матерное – и без этого было бы смешно, но тут словно бы вишенка на торте. А нам оставалось только кататься по песку, перебирая в воздухе ногами от дикого восторга. Да, в этом жанре Аркан был неподражаем!..

Тут как бы сам собою в моих руках оказался ноутбук – что ж, я давно собирался написать о событиях тех лет, но из памяти всплывали лишь отрывки, словно бы фрагменты незаконченной картины – прорисован лишь пейзаж, одна-две фигуры, а остальные обозначены лишь контуром. Только когда стал стучать по клавиатуре, сообразил, что всё было не так – Аркан и Гриша присоединились к нам чуть позже. Мы втроём к тому времени перебрались из комнатушки на окраине посёлка в одну из башен голицынского замка, по соседству с Бениной компанией, а после приезда двух сатириков уступили им место и на ночь располагались на крыше замка. Над головой то ли Малая, то ли Большая Медведица – я в астрономии не силён, но ощущение неописуемое! Только тут ощущаешь себя частью Вселенной, и хочется понять, что там, в этой чёрной, бездонной глубине. Увы, нам это не дано – иной раз крайне трудно разобраться в самом себе, а уж постичь тайны мироздания…

Тут я словно бы очнулся. А потому что не хотелось подражать ни авторам фильма «Три плюя два», ни Василию Аксёнову – в повести «Звёздный билет» нечто подобное описано, хотя и в ином интерьере, при другом составе исполнителей. Ничего нового я на эту тему не напишу, да и поздно теперь кусать локти, сожалея о том, чего так и не случилось. Приятно вспомнить, не более того. Хотя общение продолжилось в Москве, потом все разбежались по своим углам – поддерживали отношения, но как бы для проформы. Что толку описывать банальную историю?..

Такое впечатление, что побывал в некоем воображаемом мире, а потом чуть ли не бегом убрался оттуда восвояси. И вот я снова здесь, лежу на кровати и размышляю о смысле бытия. И прихожу к выводу, что всё вторично, за исключением того мира, что находится внутри меня. Вряд ли кто-нибудь оспорит такое утверждение – у каждого из нас свой мир, но не всякий это понимает и потому суетится, мечется в поисках недостижимого. Хотя на самом деле всё остальное – это только мишура! Или нет, это забавная игра, из которой проигравший рано или поздно выбывает. И вот тогда предстоит ответить на вопрос: что делать дальше?

Мои размышления прервала Катрин – тормошит, дёргает за плечи… Похоже, испугалась, будто я уже покинул этот мир, так и не попрощавшись с ней и с Анной. Да разве я способен на такое?! Вот возьму сейчас снова ноутбук и всё подробно опишу – перед кем-то повинюсь, кого-то поблагодарю, ну а другим готов отвесить низкий поклон лишь за то, что обходили меня стороной, не пытаясь вторгнуться в мой мир. Впрочем, многих я и сам отвадил, так уж получилось, и в том никто не виноват – просто полная несовместимость, от кулинарных вкусов до отношения к живописи, от привычки обмениваться подарками до пустопорожней болтовни по любому поводу. Так уж устроен этот мир, настолько он разнообразен, что отыскать в нём близкого по духу человека… В общем, это совершенно безнадёжное занятие, по крайней мере, для меня.

Катрин, убедившись, что я ещё живой, ушла. И вот я снова задремал – снова вижу тот самый пляж, но Киры и Нины уже нет, а рядом со мной Любаша и её муж, все называли его Вацлав. Любаша что-то вяжет, Вацек на гитаре бренчит – почти идиллическая картина, только ребёнка в люльке не хватает! Но нет, другие времена, другие нравы, к тому же в самом начале карьеры не каждая актриса решится завести потомство – придётся немного подождать.

Итак, мы сидим на пляже, скучаем. А всё потому, что не с кем пообщаться, кругом такая публика, что язык не повернётся что-то им сказать – ведь не поймут, а то и обругают, пошлют куда подальше. Краем глаза вижу, что в нашу сторону походкой эдакого Жан-Поля Бельмондо направляется курчавый брюнет с пышными усами. Думаю: ну вот ещё один из тех занудливых – от них и в Москве не знаешь, как избавиться… Но тут случилось то, чего никак не ожидал: Вацлав вдруг вскакивает с лежака и с криком бросается в объятия усатого. Теперь-то знаю: поцелуи при встрече и расставании – так принято у актёров, своеобразный ритуал, ну а тогда можно было бы и заподозрить их бог знает в чём… В общем, оказалось, что Веня и Вацлав были знакомы по учёбе в Щукинском училище. Да мало ли где ещё могли встречаться молодые актёры – скажем, на капустниках в Доме актёра или там же в ресторане, для краткости мы его называли ВТО… Так вот, Вацлав с Веней расцеловались, а вслед за объятиями последовала разминка, своеобразный мастер-класс, нечто совершенно неожиданное для меня – они в каком-то жутком темпе воспроизводили фрагменты из спектаклей, репризы, разыгрывали забавные сценки… Весь отдых в том году был для меня насыщен вот такими же экспромтами – особенно Веня был неистощим. А потом он взялся за гитару. Вацлав в тот год привёз семиструнную с собой, намереваясь с её помощью завоевать сердце неприступной Любаши и, судя по всему, в этом деле преуспел, но и Веня был неподражаем.

Но прежде расскажу о том, как мы развлекались. В компании с Веней приехали в тот год Гера, рентгенолог по профессии, и Алёна, юная балерина из Большого театра. Была ещё одна довольно привлекательная девица, которую Веня представлял то как племянницу заместителя министра, то как дочь директора Выставки достижений народного хозяйства. Блеф, конечно, но на часть публики производило впечатление – не исключено, что Веня подыскивал девице жениха. Что связывало Веню с этими людьми? Видимо, все они были хорошо знакомы по Москве – как я узнал потом, у Геры дома часто устраивались посиделки с участием артистов и поэтов.

В том году всё было замечательно. А наиболее яркое впечатление у нас осталось от поездки в Судак – решили обозреть достоинства и недостатки тамошней цивилизации, а заодно, как водится, себя показать. По правде говоря, курортные достопримечательности не произвели на нас никакого впечатления, но после блуждания по Судаку мы набрели на уютный кабачок недалеко от пляжа. Рядом с ним местный умелец жарил шашлыки за умеренную плату, а сам кабачок располагался в полуподвале и отличался характерной особенностью – и стулья, и столы были выполнены в виде бочек и бочонков. Мы так и назвали это заведение – «На бочках». Выбор напитков был не велик – крымский портвейн и лёгкое сухое вино новосветского разлива. В углу небольшого зала какая-то разудалая компания пела под гитару. Атмосфера вполне располагала к тому, чтобы немного отвлечься от пляжного занудства, от «девушки с книгой» и «девочки с собачкой» – в Новом Свете иногда приходилось выходить за пределы нашей весьма изысканной компании, однако удовольствия это, увы, не доставляло. А тут было раздолье – гуляй, не хочу! И никого из тех, с кем обменялся парой ничего не означавших слов, когда только вышел из воды или загорал на пляже. Здесь можно было забыться, здесь нужно забыть обо всех и обо всём и только испытывать восторг от того, как нам хорошо в своей компании. Жаль, но Вацлава с нами тогда не было, поскольку морально устойчивая Люба выдвинула будущему мужу ультиматум: «Или я, или вино». В итоге остались только Гера, Ваня, Алёна, я и ещё та девица. О чём говорили в этом кабаке, теперь уж не припомнить, но было жутко весело! Это была ярмарка веселья, карнавал изысканного остроумия.

Однозначно помню и то, что мы с Ваней, как самые младшенькие среди мужчин и самые галантные, по очереди бегали за шашлыком, а Гера обновлял содержимое бокалов. Сколько мы там просидели, сведений о том история не сохранила. А достоверно лишь одно – где-то за час до наступления темноты на главной улице городка появилась странная компания. Впереди шёл некто, своим величественным видом скорее напоминавший Воланда, но отнюдь не молодого рентгенолога на отдыхе. Я вообще считаю, что Гера сыграл бы Воланда гораздо лучше, чем Гафт или Басилашвили. Но это моё личное мнение, не более того. Смущало лишь то, что шальные глаза рентгенолога в тот раз более соответствовали настроению Бегемота перед тем, как они с Коровьевым вознамерились спалить Торгсин. Кстати, позже Веня с успехом представлял одного из этих персонажей в Театре на Таганке. Итак, за Герой следовали девицы в обнимку с будущим Коровьевым – Веня что-то рассказывал, а девицы хохотали. Сразу оговорюсь, что они были самую малость подшофе, поскольку основной удар мы с Ваней и Герой принимали на себя. А замыкал это шествие я, причём, как помню, всё зыркал по сторонам в поисках какого-нибудь развлечения. Ну это и понятно – засиделись за столом.

А развлечение всё-таки нашлось. Попутки в Новый Свет всё не было, и, чтобы как-то выразить своё недовольство невниманием водителей к столь значительным особам, решился на такую подлость. Завидев вдалеке очередной грузовичок, я поднимался со скамейки, где мы все вместе обретались, и медленным, почти что черепашьим шагом следовал через дорогу. Визжали тормоза, водитель матерился, а я терпеливо ждал, когда можно возвратиться к полюбившимся мне людям – ну, разумеется, ждал нового автомобиля. Насколько помню, подражателей мне не нашлось – никто не решился позаимствовать невиданное ноу-хау.

Тем временем на улице смеркалось, а попутки не было. Наконец, уже в кромешной тьме мы «заарканили» машину-водовозку. Сидячих мест для пассажиров в машине было только два, и мы, мужики, всю дорогу ехали верхом на заполненной водой цистерне. Признаться, путь мне показался вечностью, к тому же изрядно растрясло. Но вот, наконец-то, мы доехали…

А дальше нам, спустившимся на грешную землю, пришлось испытать то самое чувство, которое испытывает космонавт после нескольких месяцев полёта по околоземной орбите. Эта самая Земля теперь ходила под ногами ходуном. Так бы и остался я на этой водовозке, но откуда-то сверху неслись призывные крики Вацлава, который всё ещё надеялся, что мы ему что-то привезли – имею в виду выпивку. Увы, в ответ я крикнул что-то совершенно непристойное – на большее был просто не способен. Ах, кабы знать! Ведь там, на горке, наверху, под сенью то ли магнолий, то ли кипарисов, в тот вечер собралась весьма изысканная публика, из новоприбывших –театральный критик, завлит какого-то театра, ещё малоизвестный литературовед и, не исключено, что даже сам Фоменко. Впрочем, за то, что Пётр Маркович там был, не поручусь – похоже, с будущим мэтром я познакомился лишь на следующий год. А поздним утром, когда я сумел-таки выбраться на пляж, пришлось мне объясняться тет-а-тет с кем-то из литературных или театральных дам. Единственное толкование того, что случилось накануне, свелось к тому, что это был не я. Да кто бы в этом сомневался!

Что же до Вени, то он поступил куда благоразумнее – только спрыгнув с водовозки, отправился в свою кровать. А вот рентгенолог из поля зрения пропал – Геры нигде не было. Потом рассказывали, что кто-то видел блуждающую меж кипарисов одинокую фигуру, закутанную в розовый купальный халат. Точно такую же фигуру обнаружили с восходом солнца на пустынном пляже. Понятно, что обнаружили его не Веня и не я – мы в то время ещё крепко спали. Но самое главное – всё обошлось без мучительных последствий. Правда, «на бочки» мы так больше и не выбрались, хотя Вацлав и высказывал такое пожелание. Это и понятно – кому он нужен, отработанный материал? В общем, райское когда-то было место – недаром туда частенько наведывались артисты, поэты, ну словом те, кого называли творческой интеллигенцией. Ну а теперь совсем, совсем не то.

Возможно, кто-то удивится – к чему эти почти скандальные подробности. Дело даже не в том, что приятно вспомнить время, когда мы были молоды, просто из песни слов не выкинешь. Ну а в Новом Свете я бывал ещё не раз – если накатит снова ностальгия, может быть, и об этом напишу, если разберусь с этим странным ощущением – словно бы я там и в то же время здесь. Что-то вроде раздвоения личности в пространстве и во времени. Возможно, у меня есть двойник… Если так, пора бы его спровадить куда-нибудь подальше. Проблема в том, что от человека можно было бы избавиться, выгнать его вон, взашей, но как избавиться от воспоминаний?




Глава 3. Призраки и наставления


Перед глазами возникла странная картина: будто стою на краю обрыва и не решаюсь прыгнуть. Море слегка штормит, волна то накатывает на берег, то уходит вспять, и возникает опасение – ну вот я прыгну, а в этот момент волна совсем уйдёт, и что тогда? Рухну на обнажившееся дно – даже если там песок, пока довезут до ближайшей клиники, будет уже поздно. Так и не смог преодолеть свой страх, а причиной всему моё воображение – рациональный ум в два счёта мог бы сделать вывод, что прыжок в воду с двухметрового обрыва ничем мне не грозит. Разве что упаду плашмя, но и это не смертельно.

Размышления на краю обрыва прервал странный звук, совсем непохожий на шум набегающей волны. Скорее уж, шелест листьев на деревьях или трепыханье занавесей на окне. Открыл глаза, и вот что я увидел. Передо мной стоял некто в чёрном сюртуке, каких давно уже не носят, лица я не разглядел, но он сам представился:

– Фридрих Ницше. Надеюсь, тебе это имя что-то говорит.

– Ну да! – на более внятный ответ я оказался не способен, ведь не каждый день меня навещают такие знаменитости.

– Вижу, тебя удивляет мой визит, но дело в том, что с недавних пор я получил возможность читать чужие мысли, – тут он скорчил презрительную рожу, видимо, был недоволен тем, что прочитал, и тут же пояснил причину недовольства: – Твоё намерение покончить с жизнью меня крайне огорчило.

– Но ведь надо вовремя уйти, так учил нас Заратустра!

– Не стоит все мои слова воспринимать всерьёз. На меня тогда повлияло расставание с любимой Саломе, а у тебя, судя по всему, нет с этим проблем, ведь так? – и, не позволяя мне ответить, продолжал: – Живи, пока есть такая редкая возможность, и твори, у тебя неплохо получается.

Приятно слышать слова одобрения от великого философа, но я попытался возразить:

– Так ведь писателей теперь хоть пруд пруди, одним больше или меньше, это ничего принципиально не изменит.

– Вовчик, не смеши! Да посмотри ты внимательно на нынешних писак. Это же сплошь воры, плагиаторы! Ни одной оригинальной мысли в голове, всё позаимствовано из чужих произведений. А журналисты… Они выблёвывают свою желчь и называют это газетой. В погоне за сенсацией родную мать могут продать!

– Вы преувеличиваете. Конечно, в семье не без урода, но…

Он не позволил мне договорить:

– Да нужно быть слепцом, чтобы не видеть, куда катится культура! Все эти ваши литераторы не более, чем шуты гороховые, помешанные на жажде славы и богатства. Ну вот и ты… Был у тебя один замечательный роман, а что потом? Ты стал писать ерунду на потребу незрелой части публики.

Я пытаюсь защищаться, хотя понимаю, что он прав:

– Не все же способны читать философские трактаты. Приходится важные мысли излагать в более доступной форме.

– Это отговорка! Что толку от детективных романов и мелодрам? Это не более, чем одноразовое чтиво – прочитал и напрочь всё забыл. Ну а твои якобы важные мысли в итоге оказываются на помойке! Проснись, Вовчик, и напиши что-нибудь значительное, на это ты вполне способен.

– Если я напишу большой роман, что-то вроде «Братьев Карамазовых», никто не станет это моё творение читать. Ну разве что старичьё, мои ровесники, истосковавшиеся по той литературе, которой в прежние времена славилась Россия.

Он задумался – то ли не знал, чем возразить, то ли искал какое-то решение. Затем помотал головой, словно бы признавая поражение, и молвил:

– Пожалуй, без психоаналитика нам не обойтись.

Тут в темноте что-то замерцало, и передо мной явился Фрейд, тот самый, собственной персоной.

– Я слышал, о чём тут говорили, и вот вам моё мнение. Причина всех нынешних невзгод человечества в том, что индивид невротизируется, не в силах вынести давление нынешней культуры на свою психику.

– Что вы имеете в виду?

– Дайте человеку жить, как он хочет! Конечно, если при этом он не нарушает закон. А мораль нынешнего общества пора бы сдать в утиль!

– Но, если наплевать на мораль, во что же превратится культура? Страшно представить!

Фрейд только замахал руками:

– Вы не там ищете. Вера в то, что культура является панацеей от всех бед, залогом процветания человечества – это пагубное заблуждение, предрассудок. Прежде всего надо ликвидировать разруху в головах, только тогда появится какая-то надежда на возрождение культуры.

Я опять не понимаю:

– Вы о хирургическом вмешательстве, лоботомии?

– Я бы не советовал доводить идею до абсурда, – Фрейд насупился, словно был оскорблён моими подозрениями, но после короткой паузы продолжил: – Речь идёт о том, чтобы освободить личность от нравственных запретов, которые сложились в обществе. Ваше Эго вынуждено подчиняться, а вот «второму Я» на все эти запреты наплевать, и в результате возникает внутренний конфликт, чреватый разрушением вашей психики.

Раньше такая мысль мне в голову не приходила, поскольку жил с alter ego в полном согласии, хотя и тут не обошлось без нервотрёпки. Впрочем, никакой разрухи я не замечал, разве что в последнее время… Вот потому и задал свой вопрос:

– Так что же делать?

– Тебе, Вовчик, для начала надо бы разобраться со своим либидо. Ну какое может быть творчество, если в соседней комнате обретаются две прелестные девицы?

– Вообще-то, там одна.

Насколько я понял, Анна на ночь уехала домой, и только Катрин присматривает за страдальцем. Но Фрейду это невдомёк – ему всюду чудятся сексуальные излишества. Ну чего ещё ждать от психиатра? Говорят, постоянно общаясь с психами, можно заразиться самому…

Фрейд ещё что-то говорил, но я его почти не слушал, и только последняя фраза дошла до моего не вполне здорового сознания:

– Взять на себя роль пророка мне не хватает смелости, увы. Я готов принять упрёк в том, что не в силах принести вам никакого утешения.

Сказав это, он вслед за Ницше растворился в полутьме. Близилось утро, и время призраков закончилось, они опять возвратились в небытие, так и не подсказав: то ли мне сигануть с обрыва, то ли книгу написать. Впрочем, Ницше немного обнадёжил…




Глава 4. На солнцепёке


Тем летом в Москве стояла жуткая жара. В июле было ещё вроде бы терпимо, а в августе совсем невмоготу – мозги плавились, да ещё дым от пожаров где-то под Рязанью. Спасался только «брютом» с мороженым, однако ассоциативное мышление начисто пропало. Ну о каком литературном творчестве в этом состоянии можно говорить? То есть говорить-то можно, а вот сочинять что-то достойное вниманию просвещённой публики – рука не поднимается. Тут-то и возникла у меня идея написать об Анне. В итоге получилось нечто вроде эссе на тему о судьбе актрисы в нашем мире, причём не без некоторой доли иронии, когда речь заходила о её гламурном окружении. Книгу так и назвал – «Анна и тараканы». Написал за несколько дней, пока лежал, прикованный к постели, и вот уже когда почти закончил, вдруг Катрин и говорит:

– А ты знаешь, нашу Аню пригласили погостить в Сочи…

Я не врубаюсь:

– Ну и что?

Она смотрит на меня точно так же, как тогда, в Гренобле, только там спросила: «Неужели ничего не помнишь?» А тут несколько иначе, хотя с тем же потаённым смыслом:

– Неужели ты не понимаешь, для чего красивую актрису приглашает в гости очень-очень влиятельное лицо? – и показала взглядом на потолок.

– Так что, она уехала?

– Ещё вчера.

Надо сказать, что за прожитые годы я ко всему привык, но чтобы так, чтобы оставила больного без присмотра… Катрин не в счёт – у неё, что ни день, то съёмки с самого утра. Её-то я ни в чём не упрекаю, но чтобы Анна уехала, не попрощавшись – этого никак не ожидал. Вот и верь бабам после этого!

Видя мою реакцию на эту новость, Катрин прилегла рядом – хочет приласкать… А у меня на душе такая тяжесть – хоть вой, хоть плачь! Слышу её шёпот:

– Ну кто она для тебя? Ещё одна подруга. Скоро забудешь, что была когда-то эта Анна…

А как тут забудешь, если книжку написал о ней? Рукопись-то можно сжечь, текст из ноутбука удалить… Но можно ли без огорчительных последствий удалить кусочек сердца? Что поделаешь – привык! А может быть, влюбился?

Не знаю, что мне помогло – то ли злость, то ли некое вдохновение обрёл, но внезапно сел на кровати, поглядел по сторонам, как будто заново родился, и спросил:

– Ты не знаешь, где тут мой костюм?

Катрин так и застыла с открытым ртом, не зная, что ответить. Когда безнадёжно больной обретает прежнюю силу, это явно неспроста. Вижу, что не может разобраться в том, что происходит на её глазах – словно бы покойник встал из гроба. Ну а я бодрой походкой направился в ванную, что называется, почистить пёрышки, и прежде, чем закрыть за собою дверь, прокричал:

– На обед – прожаренный бифштекс и бутылку «риохи»!

Уже когда стоял под душем, подумал: «Нет, он не такой. Наверняка "Женитьбу Фигаро" решил показать какому-то заморскому гостю, там Анна в главной роли. Да может быть тысяча причин, а я чего-то возбудился…» Однако Катрин развеяла сомнения – сидим с нею за столом, и вдруг мне говорит:

– Он давно её приметил.

– Откуда знаешь? Сорока на хвосте принесла?

– Да нет, знаю из достоверного источника. Не зря же она со своим бойфрендом на днях рассталась, с тем, что считался её гражданским мужем.

Ну, с этим ещё можно так подло поступить, даже нужно. Но со мной…

Тут Катрин и говорит:

– Догадываюсь, что ты задумал. Но это же самоубийство! Тебе этого не простят!

Я ещё ничего толком не решил, а она уже о похоронах хлопочет… В самом деле, не могу же во всеуслышание заявить, что, пока лежал больной, у меня тайком увели законную подругу. Да и доказательств с гулькин нос. Ладно, допустим, пригласили… Но это не значит, что с корабля на бал, то есть сразу в койку! А коли так, есть ещё шанс предотвратить то, что случится неизбежно, если не вмешаюсь.

В общем, есть, о чём подумать. К примеру, если бы и я оказался в числе приглашённых, мог бы это как-то разрулить. Да она никогда бы не решилась флиртовать в моём присутствии!.. А вслед за этим у меня возник вопрос: что я знаю о ней? Создал в своём воображении некий привлекательный образ, а на самом деле всё не так. Жадная, подлая… Да что там говорить – она и со мной сошлась только для того, чтобы написал сценарий, нашёл продюсера и настоял на утверждении её в главной роли. Может быть и так, но не хотелось в это верить.

После второго бокала «риохи» возникла интересная мысль. Несколько лет назад написал хвалебную книгу о нём, прошла она как-то незаметно для публики, однако совсем не в этом дело. А почему бы теперь не преподнести её в подарок? Подъеду прямо к воротам его сочинского особняка – неужто не пропустят дарителя, отвергнут подношение? Если не поможет ссылка на то, что по моим сценариям поставили несколько фильмов в России и за рубежом, тогда нужно будет надавить на жалость – мол, пенсионер преклонного возраста на последние деньги приехал из Москвы… Нет, лучше сидячую забастовку устрою у ворот: «Если не пустите, здесь и отдам богу душу от расстройства!»

Сказано – сделано! Заказал билет на самолёт – тут не обошлось без помощи сотрудника Администрации, с которым пересеклись как-то на Бали. Затем кое-как успокоил милую Катрин и был таков… И вот сижу теперь перед теми самыми воротами и думаю: «А сколько ещё здесь сидеть?» Солнце печёт невыносимо, да ещё субтропический климат – при таких условиях моего вдохновения надолго может не хватить, разве что к ночи чуть-чуть похолодает…

И тут слышу за спиной гудок. Поезда здесь вроде бы не ходят, разве что Росгвардию охранники призвали на подмогу – эти без колебаний запихнут в бронетранспортёр и пиши-пропало. Вот потому и сижу – пусть дюжие мужики скрутят старика, им же будет стыдно! Зажмурился, не хочу видеть, как волокут полуживое тело по асфальту, и тут раздаётся знакомый голосок:

– Тебя-то каким ветром сюда занесло?

Открыл глаза… Передо мною стоит Анна: улыбка в пол-лица, синие джинсы в обтяжку, белая майка с красной надписью «Россия» и соломенный брыль на голове – видимо, опасается загара. Ну а я до того ноги отсидел, что смог только встать перед нею на колени, а подняться уже нет сил… Что дальше было, помню фрагментарно, то есть неотчётливо…

Очнулся в какой-то комнате, надо мной склонились доктора… Да сколько можно? Везде одно и тоже!.. Я вырвался из их объятий и, игнорируя все причитания, двинулся прямиком к шкафчику – видимо, alter ego подсказало, что там должно быть именно то, в чём я отчаянно нуждался. Увы, ни шампанского, ни даже медицинского спирта в шкафчике я не нашёл, поэтому рванул к двери и припустил по коридору…

Мне опять не повезло. Чуть позже объяснили, что это крыло здания предназначено для оздоровления – бассейн, массаж и прочие удобства, которые мне совершенно ни к чему. А на другую территорию охрана не пустила, применив спецсредства. Я на них не в обиде, но можно было бы заранее предупредить.

Только пришёл в себя, как пригласили на обед. Пока шли, спросил у Анны:

– А как же карантин? Я полагал, что здесь всё очень строго.

Анна объяснила:

– Пока ты находился без сознания, всё проверили, от головы до пяток.

– Годен к строевой или уже нет?

Шутка не самая удачная, но, когда имеешь дело с медициной, надо как-то поддерживать боевое настроение, иначе длительной депрессии не избежать. Анна ответила мне в тон:

– Говорят, не безнадёжен.

Это как же понимать? Я в недоумении, а она смеётся:

– В общем, ты ещё мужик, ну а там посмотрим.

То ли намёк на грядущее свидание, то ли просто издевается… Но тут Анна что-то вспомнила, остановилась:

– Ой, чуть не забыла! Ты думаешь, почему тебя сюда пустили? – и не позволяя мне высказать какое-то предположение, приникла к уху и прошептала: – Я сказала, что ты солист нашего ансамбля, просто был нездоров, поэтому немного опоздал, а мы не стали включать тебя в заявку.

Вот оно как! В сообразительности ей не откажешь – спасла меня от неприятностей, возможно, даже от колонии строгого режима. Но какое же соло мне изображать на сцене, если на гитаре брал не более пяти аккордов? Так ей и сказал, а в ответ услышал нечто уж совсем невообразимое, словно бы попал в дурдом, где кто-то считает себя Александром Македонским, кто-то – Фридрихом Ницше, ну а мне предстоит стать Лучано Паваротти. Потому и отреагировал довольно резко:

– Аня, ты сошла с ума! Одно дело – стоять на сцене и делать вид, что ударяю по струнам. Но петь – это уже явный перебор!

Нельзя сказать, что Анна успокоила, но хорошо хоть не придётся тенора изображать:

– Влад! Во-первых, в нашем джазовом ансамбле нет гитары. А во-вторых, ты же мне рассказывал, что в молодости пел в кругу друзей что-то из репертуара Луи Армстронга.

– Так ведь всё уже забыл!

– Ничего, до концерта ещё несколько часов.

Итак, мои подозрения вроде бы не оправдались. Пожалуй, стоило бы повиниться перед Анной, но ведь одно другого не исключает – вечером может петь, а ночью ублажать хозяина другими способами. И что она в нём нашла? Толстый кошелёк, да позолота – куда ни кинешь взгляд, ото всюду она прёт, хорошо хоть не воняет. Недаром на Руси золотарями называли тех людей, что занимались нечистотами.




Глава 5. Устрицы под отрубями


Кто-то сразу скажет, что такого блюда нет в меню ни одного из европейских ресторанов – подобное сочетание категорически недопустимо. А подражать Армстронгу, не имея музыкального образования – это как назвать? Тут следует учесть, что я находился под впечатлением разговора с Анной, поэтому всё смещалось в голове и я уже не понимал, где я, что я… Словно бы диверсант в тылу врага… Вот только такого обвинения мне и не хватало!

За столом пианист, саксофонист, ударник и контрабасист. Это не считая Анны и меня. Честно говоря, уже живот подводит, а он всё не идёт. Ударник было потянулся к блюду с крабами, но тут же получил по рукам от пианиста – я смекнул, что у них он главный. Мне бы хоть кусочек бородинского посыпать солью, но только подумал, Анна так взглянула на меня, что пришлось от этой затеи отказаться.

Но вот двери отворились и вошёл он. Все тут же встали, чтобы поприветствовать – я один замешкался. Ну откуда же мне знать, что здесь так принято? Помнится, в офицерской столовой лейтенанты не вставали при появлении полковника.

Он моей замедленной реакции как бы не заметил, однако уже первые его слова ничего хорошего не предвещали:

– Вижу, за столом новое лицо. Кто таков?

Подскочил секретарь:

– Евгений Антонович, я вам докладывал. Это ещё один солист, замечательно имитирует Луи Армстронга.

Хозяин дома почесал за ухом и молвил недовольно:

– Снова какой-то имитатор…

– Так ведь импортозамещение работает, – не растерялся секретарь.

Евгений Антонович посветлел лицом:

– Ах так!

Он смотрит на меня, а я уже готов упасть под стол, имитируя падучую. Всё потому, что чувствую – вот-вот предложат мне продемонстрировать свои таланты, хотя даже текст ещё не выучил. Помню только кое-что из первых строк знаменитого хита «Chick to chick», да и то в русском переводе: «Я на небесах. Моё сердце бьётся… Я нашёл счастье, которое искал…» Другой бы на моём месте так бы и сказал, не дожидаясь приглашения, а я только промычал, почти не раскрывая рта:

– Ну да…

И тут возникла мысль: а вдруг ему послышалось «зануда»? Тогда уж точно обвинят в проникновении на охраняемую территорию, на объект федерального значения… А то и вовсе припаяют срок за оскорбление личности. Но обошлось.

Первый тост хозяин дома произнёс за процветание России. Все его дружно поддержали, но Евгений Антонович счёл нужным детализировать свою мысль. Что-то говорил про потенциал нашей экономики, про неизбежный рост ВВП, вслед за этим перешёл к решению проблем униженных и оскорблённых, а в довершении произнёс слова, которые надолго въелись в мою память:

– Ни одного пенсионера в обиду не дадим, как бы этого не хотели злопыхатели!

Дело не в том, что я рассчитывал на его защиту, хотя бы в отдалённом будущем – моих доходов хватает, чтобы справляться самому. Важно, чтобы его слова не расходились с делом, а в это слабо верится – есть немало примеров того, что государство с этой проблемой не справляется. Намеревался задать ему каверзный вопрос, но тут подали горячее, и тема застольной беседы сместилась в сторону кулинарии и гастрономии.

Ну а потом было чистое занудство, разговоры ни о чём – ни словечка в памяти не сохранилось. Если бы не Анна, встал бы и ушёл, сославшись на недомогание. Но подводить её не стал – ведь поручилась за меня, рискуя репутацией. А этот Гена, говорят, весьма злопамятный, может запросто испортить ей карьеру. Так я и сидел, запивая устрицы шампанским, только после двух бокалов спохватился – мне же ещё текст учить придётся наизусть!

После обеда уединились с Анной в её комнате, попросив нас не беспокоить. Понятно, что репетиция – это дело святое! Анна включила ноутбук, нашла сайт с выступлением Армстронга, и вот под эту музыку мы «репетировали» два часа…

Когда пришли в себя, она и спрашивает:

– Ты и вправду меня приревновал к нему?

Что тут ей ответишь? Только тяжело вздохнул… А она не отстаёт:

– Ну до чего же ты ревнючий!

– Я не ревную, просто беспокоюсь.

– И напрасно! Я девушка взрослая, за себя сумею постоять.

Вот это вряд ли. Как никак Северный Кавказ…

Вдруг рассмеялась:

– Слушай, если бы я не подъехала, так бы и сидел у ворот до посинения?

– Почему бы нет? Погода подходящая. А кстати, ты-то как там оказалась? В город ездила?

– Я не обязана перед тобой отчитываться.

Сопровождает эти слова такой обворожительной улыбкой, что я не в силах на неё сердиться. И всё же ведёт себя как-то странно, нелогично – то срывается с места, не предупредив, то что-то скрывает от меня. И ещё этот соломенный брыль… Такие давно уже не носят.

Словно нарочно Анна переводит разговор на другую тему:

– Завтра пойдём с тобой на пляж. Посмотрим, каков ты будешь рядом с этим толстопузым.

Хочет приободрить, а меня совсем другое беспокоит:

– Так там наверно галька.

– Ну и что?

– У меня с ней полнейшая несовместимость. Одно мученье, пока доберёшься до воды.

– Я и не знала, что ты такая неженка.

В этот момент и возникла у меня идея! Двух зайцев можно было бы убить – и Даниила этого оставить в дураках, и навестить знакомые места.

– А давай махнём отсюда в Крым! Прямо завтра…

Тут уже она вздыхает:

– Я бы с удовольствием, но у меня контракт.

– То же мне причина!

Сам-то понимаю, что с властью ссориться нельзя, себе дороже выйдет – это я делаю всё, что захочу, а вот молодой актрисе такая «невоспитанность» может выйти боком – не играть ей больше главных ролей ни в театре, ни в кино… Да, идея вроде бы хорошая, но ещё сырая. Ладно, что-нибудь придумаю.

Когда и впрямь дошло до репетиции, я спел несколько песен без запинки – вот что значит вдохновение! Вспомнил все слова, как будто кто-то мне подсказывал. Скорее всего, не обошлось без alter ego – уж он-то способен отыскать в глубинах памяти любое событие, всё, что угодно, только попроси. Я хоть и не просил, но мой намёк он понял.

В общем, вечер удался! Я был как никогда в ударе, гости вызывали нас на бис. Под конец я стал так хрипеть, что невозможно отличить от Луи Армстронга. Были бы в зале представители шоу-бизнеса, наверняка предложили бы ангажемент… В итоге джазменам отвалили денег сверх контракта, ну а я от своей доли отказался, потому как пел исключительно для Анны, а не за подачки праздной публики.

Ночью ждал, когда она придёт, но так и не дождался. Утром объяснила, что по условиям контракта подобные «шалости» здесь запрещены. А как же наша «репетиция»? В итоге у меня возникло ощущение, что не Гена, а я остался в дураках.




Глава 6. Во сне и наяву


Когда учился в школе, был у меня любопытный случай. Как-то играли мы в футбол прямо на зелёном лугу, было это где-то в Подмосковье, куда всем классом отправились в поход. Я стоял в воротах, а наш преподаватель математики бил пенальти примерно с шести метров. После удара мяч полетел, стелясь по траве, в угол воображаемых ворот. Я бросился, как кошка, взял мяч намертво, а удар был такой силы, что меня даже прокрутило вокруг оси, в итоге оказался к бьющему спиной. Помню это отчётливо, как будто вчера произошло… Однако следующий удар я не взял – «математик» что-то там не рассчитал и попал ногой не по мячу, а в кочку. Потом мы тащили его на себе в Москву, и я так и не смог узнать, способен ли ещё раз совершить такой же «подвиг». Обычно это происходит по наитию – захочешь повторить, но по какой-то причине не получится.

Вот и теперь примерно так – второй концерт, когда снова намеревались петь дуэтом, я, не желая того, сорвал, поскольку кроме хрипа из горла ничего благопристойного не вырывалось. Анна поспешила успокоить публику, мол, такое бывало и с Высоцким. В общем, солировала одна, как и должно быть, если бы не моя «инициатива» – речь о ни с кем не согласованной поездке в Сочи.

Итак, она где-то там поёт, а я сижу в своей комнате и думаю, заткнув для надёжности уши ватой. Мысли крутятся вокруг того брыля – откуда он мог взяться на кавказском побережье? Тут носят войлочные шляпы, на худой конец, чепчики или бейсболки… Впрочем, может всё не так – я же не приглядывался.

А что если прибыл некий «брыль» откуда-то из Винницы или из Чернигова? Там этой соломы завались! Может, у Анны в Виннице родня, вот кто-то это соломенное чудо ей и подарил. Впрочем, говорила, что детство провела в Мариуполе. Тогда вполне возможен и такой вариант: этот «недобиток» в брыле явился в Сочи с заданием пробраться в особняк Даниила, на строго охраняемую территорию. Кто ж знает, что они задумали – от них любой пакости можно ожидать! Но как же конспирация? В брыле средь бела дня… И причём тут Анна?.. Нет, такой сюжетный ход годится разве что для очередного детективного романа а ля «Приключения Фандорина», но мне этот жанр уже изрядно надоел.

Тут только до меня дошло, что Анна таким образом могла выразить поддержку незалежней Украине. То есть не тамошним властям, а мирным жителям, которые пострадали от войны. Пожалуй, я бы тоже от такого перфоманса не отказался, но тема слишком уж серьёзная, чтобы по этому поводу шутить… Скорее всего, Анна по заказу какой-то шляпной фирмы продвигает на рынок новый «бренд», или как ещё там это называется. Ну кто ей запретит? В итоге на этом успокоился.

Что это я всё о ней, а между тем есть дела поважнее шляпных предпочтений Анны. К примеру, так и не понял, с какого перепугу этот Даниил возлюбил американский джаз – не вполне патриотично, если принять во внимание нынешнюю ситуацию. Вот если бы хор Пятницкого пригласил, тогда бы никаких претензий! С другой стороны, почему бы нет? Прошли те времена, когда увлечение джазом считалось чуть ли не изменой своему Отечеству: «сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь!» Помню, сидел по вечерам у радиоприёмника – ждал, когда отключат эту мерзкую «глушилку». Наконец, дождался – слышу: «This is the voice of America, transmitted from Thessaloniki». И ещё через несколько мгновений: «Count Basie and his orchestra». Это были волшебные, изумительные полчаса!

Уже позже, когда отец подарил магнитофон, в моей коллекции появились Элла Фицджеральд, Луи Армстронг, Дейв Брубек, Оскар Питерсон… Где теперь эти бобины с плёнкой, которую мы доставали не вполне легальными путями? Там же оказался и магнитофон – только японская магнитола, купленная ещё в 80-е в комиссионке на Садовой, пылится на журнальном столике в углу моей квартиры как память о былом.

Кстати, о квартире. С тех пор, как мы с Катрин улетели на Таити, я побывал там считанное число раз. Но знаю, что по-прежнему «Одинокий пианист» играет какую-то мелодию – может быть, Take Five, – а странные, полуобнажённые фигуры всё также находятся в плену «Психоанализа». И ещё одна картина – Питерсон, Армстронг, Коулмен Хокинс, ну и контрабасист Чарльз Мингус, если не напутал за давностью лет. Эллу не решился написать, но в этой компании любая певица может стать звездой. Даже Анна.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vladimir-alekseevich-kolganov/samoubiystvennoe-leto/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.