Книга - Не жди, не бойся, не проси

Не жди, не бойся, не проси
Татьяна Михайловна Чистова


Максу просто не повезло: на шоссе он столкнулся с дорогим авто владелицы банка Левицкой. Банкирша предъявила ему счет на кругленькую сумму. У Макса таких денег отродясь не было, и он был вынужден принять предложение Левицкой отработать долг в качестве телохранителя ее приемной дочери Юлии. Подопечная Макса быстро нашла общий язык со своим новым телохранителем и доверила ему свою тайну: по ее мнению, мачеха Левицкая виновна в смерти ее отца, и Юля очень боится, что Левицкая рано или поздно убьет и ее, чтобы завладеть банковскими активами, доставшимися Юле по наследству. Очень скоро Макс понял, что отныне и его жизнь буквально висит на волоске…Ранее книга выходила под псевдонимом Кирилл Казанцев.Содержит нецензурную брань.





Татьяна Чистова

Не жди, не бойся, не проси



На первый взгляд ничего подозрительного поблизости не усматривалось – дверь как дверь, тысячи их в пятиэтажках, что понатыканы на окраинах городов по всей нашей необъятной родине. И все же что-то тут было не так, но что именно – Макс сказать затруднялся. Что-то вторглось в обычные декорации, переставило их, добавило, или наоборот – ликвидировало: черт знает. Но дверь определенно выглядела не как полчаса назад, когда он вышел из дома, кое-что было по-другому. И хоть прожил в этом доме Макс всего ничего, какие-то полгода, но к обстановке все же успел привыкнуть, и теперь сам понять не мог, что ему тут не нравится.

Если придираться, то не нравилось все: и сам дом, старая панельная хрущевка, выкрашенная на закате социализма в желтый и зеленый цвет, а теперь бледная, как несвежая курица. И раскуроченная лавка у подъезда не нравилась, и ступеньки, все в выщерблинах, и чахлые кусты, закиданные окурками, и газон под окнами, усыпанный пустыми бутылками и банками из-под пива и «энергетиков». Занесла же сюда нелегкая, не дом – гадюшник, от одного вида тоска берет, как и от улицы, как и от самого города, депрессивного райцентра в сотне километров от столицы. А деваться было некуда, денег хватило только на эту халупу, как бывший хозяин ему сказал, еще в хорошем районе. Да что он знает про хорошие районы, что он видел-то в своей жизни кроме этого двухкомнатного курятника. Вот у Макса в Москве квартира реально в хорошем районе была, и парк рядом, и метро недалеко, и тоже двушка, отцовская, единственному сыну завещанная. Но все продать пришлось, причем задешево, лишь бы побыстрее из дома родного уехать куда подальше, бросить все, забыть о прошлом, крест на нем поставить, да пожирнее. Не было в этом прошлом ничего такого, о чем, как о детстве, вспоминать хотелось, ничего, кроме боли, безысходности и предательства.

Но на новом месте лучше не стало, по-другому было, по-новому – это да. Все изменилось, и жизнь, вроде бы, новая началась, как и хотел, но Максу на новом месте не нравилось. То ли не привык еще, то ли… Хотя что тут может понравится, сами посудите, тоска и депрессия за душу берут от этого пейзажа, а все ж подвоха он не обещает, только попахивает от него, прямо скажем, похабно. Ну, запах, это полбеды, это не смертельно, а вот дверь…

Все, дошло наконец, где сбой системы приключился – закрыта она, причем наглухо, хоть стоит обычно дни и ночи круглый год нараспашку. Только зимой, в лютый мороз он сам лично приспособил на место тугую пружину и для верности приколотил ее гвоздем, да и ту выдрали, когда потеплело. А теперь нате, пожалуйста – на улице лето в разгаре, а тут прихлопнул кто-то дверку, и держит ее изнутри, иначе с чего бы ей дергаться туда-обратно.

Макс свернул газету трубочкой, положил ее в карман, постоял, присматриваясь к двери в подъезд, и поднялся по ступенькам. Прислушался – точно, есть там кто-то, дышит тяжко, точно стометровку пробежал, и топчется на одном месте. Там, за дверью, небольшой предбанник имеется, темный и грязный, как положено, и превосходно этот предбанник подходит для действа, что Уголовный кодекс именует «разбой, совершенный с применением насилия, опасного для жизни и здоровья». Было уже, проходили, не раз и не два, когда в окрестностях таджики с ближайшей стройки промышляли. Хорошо, что без увечий тогда обошлось, да жертвы, тетки в основном, и деды, сами мобильники и кошельки отдавали, дабы от последствий встречи себя оградить. Впрочем, нашелся кто-то, написал заявление, и полицаи в два счета налетчиков отловили. Но это когда было, зимой еще, а сейчас лето, новое зверье могло на районе завестись.

Макс потянул дверь на себя, и та открылась неожиданно легко, даже не скрипнула, но ощутимо покачнулась, что объяснимо – висела она на одной петле, верхней, и держалась на честном слове. Отвалилась вбок, из подъезда пахнуло сыростью и кошками, в темноте что-то громоздилось – белесое, бесформенное, как медуза, звякало чем-то и смачно сопело.

Макс присмотрелся и шагнул в подъезд. Эту «медузу», точнее оплывшего усатого мужика в трениках и серой майке-«алкоголичке» он знал, давно и превосходно. Сосед это его был, сосед по площадке, Вова Алтынов, любитель поучить окружающих жизни и выпить. Последнему увлечению он предавался ежедневно, нализавшись, принимался орать на жену – она ему, дескать, всю жизнь поломала. Он ее с ребенком взял, чужого выродка пригрел, а Маринка – так звали его благоверную – курва этакая, только и делает, что бегает налево, в чем был отчасти прав. Маринка эта мимо Макса спокойно пройти не могла, как в той частушке про тещин дом. То глазки состроит, то всплакнет, пожаловавшись на свою тяжкую жизнь, то в гости набивается. И так повернется жирным боком, и этак встанет, достоинства свои демонстрируя, да только зря – не звал ее Макс к себе, вежливо здоровался и проходил мимо, чувствуя – еще одно такое приглашение, и он не выдержит. Согласится и позовет Маринку к себе. В голодный год с мешком картошки.

Вова набычился, шевельнул усами, пригладил лысину и преградил Максу путь. Резво так шагнул, легко, даже тапками не шаркал, что тоже настораживало. Точно и не Вова это был, а некто, чертовски на него похожий, Макс даже отступил на всякий случай, и осмотрел соседа с ног до головы. И все встало на свои места – тапки Вова где-то посеял, и переминался на холодном полу босиком. Маринка его из дому выгнала, не иначе – достал, поди, ее вечно пьяный муженек, вот и выставила за дверь считай, в чем мать родила.

Вова вытянул шею и пристально всмотрелся Максу в лицо. Смотрел и не узнавал – на алтыновской роже недоумение читалось без труда. Поглядел, нахмурился, и вдруг выдал низким приятным баритоном:

– Пароль. Скажи пароль, и проходи.

– Чего? – оторопел Макс. Вот чего угодно ждал, ей богу, только не игры в казаки- разбойники с босым и крепко выпившим соседом. Перегаром от него разило зверски, пил он, видимо, не первый день, устал, и, вспомнив пионерское детство, решил развеяться.

– Пароль, – повторил Вова, – знаешь пароль – свой, нет – чужой. Говори.

И снова звякнул чем-то, шумно выдохнул и наклонил башку. В подъезде было довольно темно – и сторона северная, и окна с момента постройки дома никто не мыл, и паутины на них слои накопились, вот и приходилось идти к себе домой как через пещеру. Вонючую, темную, грязную, да черт бы с ней, главное – до квартиры добраться, а тут этакое чудо поперек дороги растопырилось, прохода не дает.

– Да отвали ты, – сказал Макс, – какой, нафиг пароль. На горшке сидит король. Доволен? Пропусти.

Алтынов поднял лысую башку, двинул усами и выдал:

– Ответ неверный. Ты не наш, ты чужой. И тебе не дамся, понял? Не дамся, не получишь ты душу мою бессмертную, не видать тебе ее, тварь нечистая, ненасытная. Не получишь, ясно!

Меньше всего на свете Максу была нужна гнусная и мелкая алтыновская душонка. Сейчас ему всего-навсего требовалось добраться до дома и позвонить. Такой шанс нарисовался, что упускать его ну никак нельзя, а мобильник, как назло, остался на кухонном столе, Макс забыл его, когда уходил из квартиры. Звонить надо срочно, пять минут назад уже поздно было, а тут нате вам – воин света нарисовался. И точно воин – Алтынов уже не шифровался, двинул Макса пузом назад к ступенькам и вытащил из-за спины топор. Хороший такой топор, увесистый, им только дрова колоть, реальный инструмент, уважение вызывает и некоторую опаску, ибо не просто так его Вовчик с собой прихватил.

И вот теперь все прояснилось – и дверь, и пароль, и неверный ответ. Допился Вова до чертей, по научному говоря, до галлюцинаций или до делирия, что в народе именуется «белочка». И главные симптомы налицо – весь в поту, рожа красная, руки дрожат, но дрожащими руками, если в них топорик, пусть даже тупой, зажат, можно столько дел понаделать, только держись…

У Вовы слова с делом не расходились, и на чужого, что пришел по его душу, обрушился он со всей отвагой, на которую был способен. Макс мельком подумал, что там, на небесах, кто-то все же есть, и этот кто-то послал навстречу охотнику на чертей Алтынову не старика, что раз в день сползал с пятого этажа и брел в магазин, не одинокую тетку, что жила на третьем этаже, не ребенка, а его, Макса Еланского.

Присесть он успел в последний момент – топор врезался в дверной косяк, застрял в нем, а во все стороны полетели щепки. Вова, как Геракл, одной левой выдрал топор из старого сухого дерева, ухватился за оружие обеими руками, занес его над головой, одновременно напоминая силам ада, что просто так сдаваться не намерен и душу свою продаст дорого, так дорого, что князю тьмы всех богатств мира не хватит. Занес, обрушил на дверь подъезда, вернее, на то место, где только что стоял Макс.

Он увернулся, ушел вбок и с силой пнул Алытнова ногой в отвислое брюхо. Вова охнул, выдрал топор из раскуроченной двери, разогнулся и ударил в ответ, держа топор плашмя. Макс отпрыгнул к стене, топор просвистел в паре сантиметров от живота и снова врезался в косяк. Дерево хрустнуло, от стойки отвалился хороший кусок, упал Вове под ноги, тот отшвырнул деревяшку и примеривался к следующему удару.

– Вова! – крикнули сверху, – Вовочка, не надо! Иди домой, Вовочка!

Это надрывалась Маринка – в длинном пестром халате она суетилась на площадке первого этажа аккурат напротив почтовых ящиков с выдранными дверцами, и напоминала Максу сейчас полезное в хозяйстве приспособление, именуемое «баба на чайник». Нескладную тряпичную игрушку, что оживши, скачет бестолково на одном месте, трясет подбородками и призывает потерявшего разум мужа опомниться и вернуться в лоно семьи.

– Дурак ты, Вова, – сказал Макс, не сводя с алкоголика глаз, – кто ж так чертей ловит. Их много, ты один, силы не равны, сам посуди. Их картечью надо или сеткой, как плотву. Пока одного ловишь, десяток тебя дома ждет, водку твою допивает.

Разумный довод не помог, Вова вошел в раж, ринулся на Макса с поднятым оружием, заревел что-то вроде: «сгинь, нечистый!», налетел, грохнул топором по стене. И сам повалился, как старый шкаф, рухнул всей тушей на пол, крепко, до нехорошего гула и стука, приложившись затылком об пол. Макс успел присесть и дернуть горячечного на себя за коленки – старый прием, еще по армии известный, и действовал всегда безотказно: обычно противника шокировал необъяснимый факт – только что оппонент был здесь, и вот его уже нет. Но разбираться некогда – пол, или что там внизу окажется, больно бьет по затылку, на том все, обычно, и заканчивается.

Так вышло и в этот раз, Алытнов затих, неподвижно громоздился на полу и слабо ворочал башкой точно до приезда полицаев и немногословных людей в белых халатах. Те поняли все без слов, Вову перевернули на живот, скрутили руки и утащили в карету «скорой», следом шел мрачный, уставший полицай с топором в руке, за ним семенила Маринка, ревела в голос и причитала:

– Как же так, он же заслуженный человек, инженер-механик конструктор! У него образование высшее, стаж работы двадцать пять лет начальником цеха был, он людьми руководил! У него звание «заслуженный машиностроитель», по указу президента присвоено! Отпустите, он больше не будет!

Максу вдруг показалось, что Маринку саму надо спеленать и отвезти следом за муженьком в отделение для буйных. Только не тех, кого «белочка» накрыла, а других, с манией величия, и даже поразился, как ловко на ходу она сочинила легенду для своего супружника. Как с листа читала и врала при этом – знал он эту семейку, недолго, но хорошо знал, этот заслуженный за полгода водки столько выжрал, сколько Макс за все свои прожитые тридцать пять лет не успел, а случаев возможностей было – завались. Но ничего не сказал, посмотрел «скорой» вслед и пошел по стертым грязным ступенькам к себе, на четвертый этаж, благо путь был свободен.

До квартиры добрался без приключений, вошел, закрыл дверь на ключ. Появилась у него эта привычка только здесь, раньше, не думая, хлопал дверью, и шел по своим делам. А теперь подергал даже, убедившись, что не откроется сама или от сквозняка, разделся и пошел в кухню.

Мобильник лежал там, где его Макс полчаса назад и забыл – на столе. И ни звонка за это время не было, ни смс-ки, ни единой весточки из внешнего мира не прилетело. И ни радовало это, ни огорчало, Макс по этому поводу никаких эмоций вообще не испытал. Открыл помятую газету, нашел нужное объявление, взялся за телефон и принялся набирать номер. Попытка не пытка, как говорится, и за спрос денег не берут, он просто поговорит с человеком на том конце линии. Может, что и выгорит, а может и нет, как не выгорело и месяц назад, и полтора, и неделю назад, когда ту же самую газету, только свежий номер, правда, без приключений домой доставил.

Выходила она раз в неделю, и помимо отредактированных сплетен, выдаваемых журналистами за местные новости, содержала в себе и кое-что полезное, а именно объявления из разряда «требуются на работу». Макс эти страницы регулярно и вдучмиво изучал, бывало, что и звонил по одному-двум, но разговор быстро заканчивался, и до собеседования дело не дошло ни разу. Но надежды Макс не терял, оставшиеся от продажи московской недвижимости копейки тратил более чем осмотрительно, но и те уже подходили к концу. За полгода он успел проесть почти все накопления, хоть и покупал самую простую еду и на машине редко куда выезжал. Поставил ее под окнами и смотрел из окна третьего этажа, смотрел и ждал, когда все изменится. Работа была нужна позарез, как и деньги, да и сидя дома в одиночестве он порядком одичал. Не в полном одиночестве, впрочем, но дела это не меняло.

В трубке звучали длинные гудки, Макс решил досчитать до семи и отбиться. Бывало и так, что указанный в газете телефон не отвечал или абонент оказывался вне зоны действия сети. Макс держал трубку и посматривал в газету, в который раз перечитывая объявление: «требуется водитель на своей машине». Нормальное предложение и работа нормальная, не сидеть целыми днями в офисе, пялясь в пыльный монитор. Хорошая работа – дорога, события, перемена места и деньги предлагаются неплохие, да вот только не про его честь эта благодать, как сейчас выяснится.

Трубка ответила неприятным мужским тенорком, Макс поздоровался и сказал, что звонит по объявлению. Дальше пошел ряд обязательных вопросов: сколько лет, есть ли опыт и машина, что является необходимым условием. Возраст, опыт и все остальное работодателя устроили, и Макс сам себе не поверил, когда услышал:

– Приезжайте, поговорим. Можете сегодня?

От радости аж горло перехватило, Макс кашлянул, прикрыв ладонью трубку и в темпе соображая: сказать сейчас или при встрече? Потом вспомнил, что денег осталось в обрез, что ехать – это тратиться на бензин, и, решив не делать лишних движений, сказал, уже зная, что услышит в ответ:

– Могу, не вопрос. Но сразу предупреждаю – я судим, меньше года как освободился.

Обычно на этом его диалог с нанимателем заканчивался. С той стороны торопливо прощались, а иногда сразу нажимали «отбой», Макс к этому привыкнуть успел и сейчас гадал, как все закончится на этот раз.

Да, завтра будет девять месяцев, как он вернулся в Москву из Мордовии, где провел два года за хранение и сбыт наркотических средств. Статья двести двадцать восьмая часть третья предусматривает в этом случае срок до двух лет. Макс эту двушку и получил, хоть и заявил на следствии, что покупал наркоту не для себя, не для личного употребления, но это не помогло, а потом стало все равно. Отец уже умер, слава богу, не узнав, что сына посадили за те самые ампулы, что Макс ему привозил. Болел отец, и болел сильно, боли такие были, что сознание терял. И химиотерапия не помогла, и операция – выписали старика домой умирать, чтобы койку в стационаре не занимал.

По рецепту Макс покупал ему в аптеке опиаты и сам колоть научился, а в те злосчастные новогодние каникулы лекарств им не хватило. Не завезли в аптеку нужного количества: то ли забыли, то ли остатки со складов выгребали – но осталась у Еланских одна ампула фетанила на десять дней новогоднего безумия. У людей праздник – куранты бьют, шампанское рекой, оливье тазами, фейерверки, Президент в телевизоре, а Макс последнюю ампулу ломает, чтобы старик зубами от боли не скрипел и хоть на два-три часа боль его опустила.

Помогло, отец заснул, а Макс посидел еще немного рядом с ним, оделся и пошел пройтись по новогоднему городу. И нашел в праздничной пьяной толпе то, что искал, уже под утро купил у дилера три ампулы с наркотическим анальгетиком. Последнее выгреб, но отдал, сколько попросили. И потом еще раз пришел, через несколько дней, и потом еще. А потом их всех под облаву и загребли.

Отец умер через два или три дня после того, как Максу предъявили обвинение, хоронили старика чужие люди из соцзащиты, а сыну с отцом проститься не довелось. Вот поэтому на все остальное Максу был наплевать – и на следователя, и своего адвоката, и на Ритку, что развелась с ним через полгода после суда, заочно развелась, о чем его официальным письмом оповестили. И не было от нее за эти два года ни ответа ни привета, как и от тех, кого Макс считал своими друзьями – о нем забыли все. И уже потом, когда вернулся в отцовскую двушку – до зоны-то он у жены жил, в ее квартире – звонил кое-кому, о себе напоминал, но разговор быстро заканчивался. Люди, как когда-то казалось, близкие и дорогие, попросту наплевали на него, для них он стал уголовником.

Пару месяцев Макс послонялся по квартире, едва не сойдя с ума от одиночества и безделья, попытался, было, трудоустроиться, но безуспешно. Оставалось два пути – спиться или что-то изменить, изменить кардинально, полностью, вырвать себя из прежнего круга, из привычной обстановки, перекроить свою жизнь заново. Продал все, уехал из Москвы в этот богом забытый городишко, что привлек редкой красоты сосновым бором по берегам широкой реки, что делила город надвое. Выбрал, приехал, нашел жилье и… на этом все застопорилось. Ни знакомств новых, ни приятелей, ни работы – ничего, да и откуда их взять в этом захолустье. Правда, с Лариской познакомился, моложе его на два года, замученная жизнью бездетная разведенка, но еще вполне себе во всех смыслах. И вот они уже третий месяц ходят друг к другу в гости, а с работой беда, хоть плачь, нет в городе работы, даже за копейки, если только охранником в супермаркет полки с макаронами стеречь, но в охрану судимых не берут. Круг замкнулся.

В трубке было тихо – ни коротких гудков, ни дежурного «до свидания» Максу в этот раз не досталось. Только тишина, чуть разбавленная сопением: собеседник переваривал услышанное. Понятное дело, дядя туго соображает, так бывает. Странно, что пока не отбился.

– Я понял, – голос в телефоне был чуть озадаченный, – но сейчас-то…

– Претензий со стороны правоохранительных органов ко мне нет. И паспорт я тоже получил, – отчеканил Макс.

Паспорт он получил еще в Москве, перед самым отъездом: новый, чистый, без штампа о браке – то, что надо для новой жизни, а она складываться ну никак не желала.

– Понятно, – повторили с той стороны, – полгода, значит. Ну, вы все равно приходите, поговорим.

Он назвал улицу и номер дома, где располагалась контора. Макс поклялся, что будет через полчаса.

И успел, выжал все из старой «тойоты», благополучно миновал зарождавшуюся в центре города пробку и приехал вовремя. Хозяин конторы, пузатый спокойный мужичок с узкими глазками и залысинами надо лбом, неторопливо разъяснил Максу его обязанности. Три раза в неделю возить в Москву документы, а из Москвы товар плюс поездки по месту, куда скажут – водитель, экспедитор и курьер: три в одном. Рабочий день получался ненормированный, и зарплата под конец собеседования упала почти на треть, и амортизация машины и «горючка» тоже подешевели почти на половину, но Макс все равно согласился. Условия были почти людоедскими, но дома сидеть еще хуже. Тут хоть какое-то разнообразие, и денежка капнет и вообще жизнь, что застыла, точно вода в пруду, кое-как, но двинулась вперед. «Посмотрим» – подумал Макс, и договорился, что на работу он выйдет послезавтра: бухгалтер приготовит документы, а он отвезет их в Москву. На обратной дороге заберет кое-что по мелочи из двух-трех адресов, и Макс не сомневался, что кататься придется по всему городу, и домой он вернется за полночь.

Он понимал, что только что продался в рабство, в собственности оставались квартира, «тойота», и душа, бессмертная и воспрявшая на радостях. Макс все прекрасно понимал – хозяин лавочки рад до смерти, что заполучил себе почти бесплатного сотрудника и три шкуры с него, с судимого сдерет за свою «доброту». «Ничего, свет клином на нем не сошелся, найду что-нибудь» – Макс выруливал от офиса на проспект и подкатил к светофору – «а деньги, если дурить вздумает, я из него выбью, не отвертится».

И вроде день был рабочий, и не вечер, а слегка за полдень, но пробка скопилась основательная. Машины ползли под двадцать, постоянно тормозили, над дорогой стоял чад от выхлопов, голова гудела от гула и гудков. Светофор бесполезно мигал, пробка ширилась и крепла, машины встали наглухо, Макс включил радио и достал мобильник. Даже забитая дорога, даже гарь и чад, что сочились в окна, не могли испортить ему настроение. Не сказать, что было особенно весело, но какая-то перспектива появилась, что ли, мутная, правда и при ближайшем рассмотрении мало хорошего в ней было, и все же. Не радость это была, а облегчение точно из капкана вырвался, и это дело требовалось отметить, но пить в одиночку дурной тон. Макс подумал, посмотрел в окно и набрал Ларискин номер.

Они не виделись уже неделю – поцапались, как ему казалось, из-за мелочи, а Лариска устроила скандал и не звонила. Упрямая, зараза, сама первой ни за что мириться не станет, это проверено, придется самому мосты наводить.

Поток машин дернулся и прополз пару метров вперед, во главе пробки раздался истошный гудок, Макс привстал в кресле и увидел там всполохи спецсигналов. ДТП, стало быть, это надолго, этак он до вечера простоит, а времени нет, он теперь при деле.

– Слушаю, – чуть раздраженно ответила Лариска. Все еще дуется, хоть и времени навалом прошло, вот как кошка, ей-богу. И вот-вот трубку бросит, если что не понравится, и так бывало, с нее станется. Но не бросила, выслушала, помолчала для порядка, сделав вид, что глубоко задумалась и под конец согласилась, сказала, что будет ждать его через час. Насчет часа он, конечно, погорячился, пробка тут затевалась основательная и надолго, поэтому Макс свернул на первую же прилегающую дорогу, решив поехать к дому по объездной. Таких умных, как он, оказалось навалом, но все же ехали, а не стояли, как на проспекте, и на окраине города Макс оказался через четверть часа. Заехал в супермаркет, взял там, как полагается, к столу и коробку конфет Лариске прихватить не забыл, заправился, чтобы завтра не таскаться, и поехал к дому.

Путь по объездной дороге занимал полчаса, и это при хорошем раскладе – когда и машин мало, и мост свободен. А сейчас из-за ДТП в центре все, кто успел постоять в пробке, ринулись сюда. Движение было плотное, но ехали под сорок, Макс встал в правый ряд и ехал рядом с синей «приорой», что дисциплинированно катила вдоль обочины. Да по-другому тут бы и не вышло, не место и не время сейчас, чтобы лихачить, транспорта полно, и это белый день, а что тут будет вечером… Или в пятницу, с утра, когда москвичи прут из загазованного мегаполиса за город, на природу, тут и санитарная зона между столицей и их городком в сотню километров не спасает. В эти дни хоть дома сиди – на дорогах ад, и длится он до утра понедельника, когда запоздавшие менеджеры спешат от реки прямиком в офисы. Зато места красивые – река с песчаными берегами, бор сосновый, и в глубине его, как говорили местные, имеется поселок для обеспеченных господ. С дороги этого поселка не видно, что объяснимо – не желают господа выхлопными газами дышать, им чистый воздух подавай, за него деньги плачены.

Дорога вильнула и теперь шла мимо городского кладбища – старого, заросшего, за забором из белого кирпича росли столетние липы и березы, в глубине просматривался блестевший на солнце крест кладбищенской часовни. Макс проехал мимо, пристально глядя на дорогу впереди – скоро мост, за ним несколько прилегающих дорог, ему поворачивать на предпоследней, минут десять мучиться осталось, или чуть больше. Обзор впереди загородила здоровенная фура. Макс выдохнул и взял чуть левее – там поток двигался быстрее.

И тут же сдал назад, вернее, попытался, но, глянув в зеркало заднего вида, передумал. За ним сунулась и «приора», и еще пара иномарок, что шли следом и почуяли возможность вырваться и побыстрее проскочить нехорошее место. И едва все разом не столкнулись – навстречу по разделительной катилась белая «бэха» – новенькая, сияющая, плоская – она скользила через поток машин. Фуру мотнуло вбок, она загородила обзор и взяла левее, справа образовался просвет, Макс сунулся в него и едва успел затормозить. Машину точно вкопали в асфальт, Макса бросило вперед, и он только и успел заметить белый бок проплывавшей навстречу «бэхи» и услышать глухой треск и скрежет. Передняя фара разлетелась на осколки, полуоторванный бампер тащился за «тойотой» по земле меж передних колес, на белоснежном крыле «бэхи» точно кто углем жирную полосу прочертил. Жирную, и, как разглядел Макс, глубокую – след от бампера его машины. «Твою ж маму» – он не сразу сообразил, что происходит: машины шарахались от них, как от прокаженных, теснились к обочинам, аккуратно объезжали, и он остался с «бэхой» один на один. «Приора» и фура давно сгинули за мостом, остальные старались побыстрее проехать мимо, и даже нарушали безбожно, пересекая две сплошные, впрочем, так делали почти все, и зарождавшаяся, было, пробка, рассосалась сама собой. «Бэха» не двигалась, включила «габаритки», передние дверцы синхронно открылись и из машины вышли два молодых человека.

Молодых, крепких, примерно одного роста, одетых неброско и удобно – в темное, немаркое, вышли и двинулись ему навстречу. Намерения ребят читались заранее, Макс выскочил из машины и оказался лицом к лицу с первым. Роста они были примерно одинакового, только юноша в плечах малость пошире и конопатая рожа у него подозрительно-спокойная, точно заранее уверен в исходе диалога. Второй, ростом напарника малость пониже, обходил Макса со спины, руки оба держали в карманах, что малость нервировало и могло обернуться нехорошим сюрпризом, а сюрпризы Макс не любил, причем с детства.

– Куда лезешь, – через губу проговорил конопатый, – не видишь: люди едут. Какого хрена… Теперь платить придется.

– А шел бы ты… – Макс в долгу не остался, и предложил юноше на выбор несколько направлений, куда тот мог пойти вместе со своим напарником. Предложение отклика не нашло, молодые люди насупились – они, явно, ждали чего-то другого. Макс воспользовался паузой и заявил:

– Я по своей полосе ехал, вы по встречке. Ты мне машину помял, ты и плати, я тебе счет пришлю.

А самого аж пробрало до печенок – накрылась работа, как есть накрылась. Пока деньги с этих молодцев стрясет, пока машину отремонтирует – неделя пройдет, в лучшем случае, а то больше. Дядя объяснений слушать не будет, он другого водилу себе найдет, благо желающих – завались, а Макс Еланский снова останется не при делах.

Юноши переглянулись, ухмыльнулись одновременно, тот, что стоял позади, сказал:

– Ты с коня что ли упал? За что тебе платить, за это корыто? Мозги у тебя есть? Плати…

И неспешно двинул вдоль капота, на ходу вытаскивая руки из карманов. Что у него там припасено, Макс ждать не стал, диспозицию прочел точно с листа. Подстава, понятное дело, когда дорогую машину бьют об авто попроще, плавали, знаем. Денег вам, говорите? Сейчас сделаем.

Дать конопатому поддых и пнуть его навстречу второму было делом одной секунды. Макс отшвырнул его пинком в живот и отскочил назад, прикидывая расклад. Надо сматываться, пусть даже с рваным бампером, черт с ним, это дома разобраться можно. Ребята такого отпора не ожидали, пока в шоке, но он сейчас пройдет, а «бэха» так и стоит поперек дороги. Пока в машину сел, пока вырулил – времени не хватит, назад сдавать – тоже не вариант, поворот там и канава придорожная, как бы не свалиться.

А те уже в себя малость пришли, даже конопатый разогнулся и что-то там такое орет, поминая родственников Макса недобрыми словами. И снова прет навстречу, покраснев рожей и побелев глазами, а второй куда-то подевался.

Макс подпустил нападавшего близко, почти на расстояние вытянутой руки, ушел вбок и вниз, присел и разогнулся пружиной, перехватывая занесенную для удара руку. Перехватил, выкрутил ее в запястье, дожал, услышав сдавленный крик, дернул на себя и развернул оппонента как в страстном танго, прикрылся им от второго, что обогнул «тойоту» и торопился навстречу. В руке у него Макс заметил что-то вроде короткой дубинки с двумя «рожками» на концах. Шокер, как мило с вашей стороны, изящно и законно, отличный выбор.

Второй выставил шокер перед собой, прыгнул вправо-влево, Макс следил за ним, продолжая держать конопатого за выкрученное запястье. И, видимо, малость перестарался – тот уже еле держался на ногах, вис всей тяжестью на руках и вообще всячески мешал маневрам. Макс перехватил его за локти и швырнул навстречу напарнику, тот нажал кнопку на шокере и заряд прилетел конопатому в живот. Тот вздрогнул, Макс ринулся следом, и, не давая им обоим придти в себя от души врезал второму снизу в челюсть. Зубы клацнули, голова запрокинулась, Макс вырвал шокер у него из рук, нажал кнопку на ручке и вдавил сопернику под ребра. «Раз, два, три» – шокер летит в придорожную канаву, два оглушенных человека лежат на обочине, а задняя дверца «бэхи» медленно открывается.

«Третий» – Макс метнулся вбок, потом в другую сторону, точно уходя с линии предполагаемого огня, подбежал к «бэхе» и рванул дверцу на себя. Сопротивления ему почти не оказали, из машины никто не выпал, как предполагалось – вообще ничего не последовало, точно и не было никого внутри, а движение ему померещилось в горячке драки. Мелькнула где-то фоном мысль, что час давно прошел, что Лариска ждет, и, наверное, звонила уже, но как появилась мысль, так и пропала. Макс оглянулся – двое молодых людей ворочались в пыли, один – издалека непонятно, кто именно – сел, и прижимал ладони к животу, второй стоял на коленях. И оставался еще третий.

Макс заглянул в салон – оттуда пахло кожей, дорогими духами, и как ему показалось, коньяком. В полумраке от затонированных стекол он не сразу разглядел сидящего внутри, а разглядев – опешил. Женщина, блондинка с коротким каре в обтягивающем платье и туфлях на шпильках, сидела у противоположной дверцы. Сидела спокойно, не кричала, вырваться не пыталась, рассматривала Макса с любопытством и интересом, пристально рассматривала, откровенно оценивающе и так цепко, что ему стало малость не по себе. Он и сам уже успел разглядеть ее – женщина ухоженная, стройная, выглядит потрясающе, улыбается и молчит. Просто улыбается, точно ей весело, и это не дежурная улыбка, а настоящая, искренняя.

Женщина положила ногу на ногу, еще раз осмотрела Макса, потом посмотрела через лобовое стекло. Макс глянул туда – идут, голубчики, топают, страдальцы, еле ноги передвигая. Один за челюсть держится, второй за живот, ползут, а сами на Макса таращатся, да так, что еще немного – и взглядом испепелят, но тут руки, как говорится, коротки.

– Великолепно, – услышал он, и снова посмотрел в салон. Женщина сидела рядом с открытой дверью и смотрела на Макса снизу вверх. При ярком свете он сразу увидел, что тетка ухоженная, но в возрасте, лет ей под сорок или немногим больше. Серые глаза, светлые волосы, макияж, фигура, лицо, ноги: полный порядок, и, по всему видно – при деньгах, в отличие от него.

– Дура! – заорал Макс, глядя на нее, – овца тупорылая! Ты на дорогу смотришь, или в косметичку? Разделительная для кого нарисована?

Понятно, что не для нее, кто-то из этих двоих, что только-только в себя пришли, за рулем был, и не родственники они ей. Иначе давно бы из машины выскочила и орала почем зря, но нет – со стороны смотрела. Один водитель, понятное дело, а второй кто? Тоже водитель? Хрень какая-то.

– Великолепно, – повторила женщина спокойным низким голосом, – я давно так не наслаждалась. Брависсимо, молодой человек. Думаю, нам с вами есть, что обсудить, но пока мне надо ехать. Полицию я уже вызвала.

И захлопнула дверь. Двое плюхнулись в машину – один за руль, другой на переднее сиденье, «бэха» взяла с места, вильнула на свою полосу и поехала, не торопясь, прочь от моста. А навстречу ей, как черти на помеле, летели аж два экипажа ДПСников.

Впрочем, один быстро свинтил, зато парни из второго отработали по полной. И документы едва ли не обнюхали, и в трубочку Макса два раза подуть заставили, и протокол накатали аж на два листа, ну просто глаз радуется. Один писал, а второй вокруг шарился, пнул рваный бампер, потрогал выбитую фару и полез в салон.

– Опа! – он ткнул пальцем в пакет, откуда торчали горлышка винных бутылок, – что я вижу! Да ты ж пьяный. Давай-ка дунь еще разок…

– Я к подружке ехал… – сказал Макс, снова чувствуя, как безысходность и тоска, откуда, еще два часа назад казалось, выбрался, снова тянут к себе. Обхватили липкими лапами и волокут в омут, не давая ни вздохнуть толком, ни как-то оправдаться, да оно и бесполезно. Подул, конечно, и результат снова гайцов огорчил, но расстраивались они недолго. Состряпали протокол, сунули на подпись, и старший, когда усаживался в машину, отпуская Макса восвояси, сказал:

– Дурак ты, Еланский. Вот чего ты на рожон полез? Пропустил бы, как все делают, и ехал себе. Век теперь не расплатишься. Мне тебя даже жалко, вот ей-богу.

И перекрестился небрежно.

– Да ладно… – отмахнулся Макс, прикидывая, во что ему обойдется ремонт «тойоты», – с чего это я ее пропускать должен? Я по своей полосе ехал, а она по встречке. Ничего, разберусь.

– С Левицкой? Ну-ну, флаг тебе в руки. Разберется он…

Гайцы укатили, Макс обошел «тойоту», оторвал бампер и сел за руль. Выждал немного, чтобы успокоиться и смириться с мыслью – работы у него как не было, так и нет, деньги скоро закончатся, и ему останется только таксовать, возить на вокзал и с вокзала через реку тех, кто каждый день ездит на заработки в Москву. С транспортом в городе проблемы, зато такси дешево стоит, особенно если в машину несколько человек набьются. Но и это не все, есть еще кое-что…

Мобильник молчал, лежал себе в бардачке, помигивая синим. Макс взял его, посмотрел на экран – так и есть, Лариска звонила четыре раза, и последний раз – десять минут назад. Не час ей ждать пришлось, а почти три, надо объяснить все, он же не виноват.

Но объясняли не он, а она – без истерики, без криков и обвинений. Он – негодяй, и он ей надоел, если ему вздумалось пошутить, то получилось очень смешно, она оценила. И с этого момента он может катиться к черту или еще куда подальше. И пусть найдет себе другую дуру, что будет ждать его часами.

– Уже нашел, – Макс положил мобильник в карман и завел машину. Ехал медленно, тащился в правом ряду до дома почти полчаса, потом поставил помятую «тойоту» перед домом, поглядел на повреждения и достал из салона пакет. Бутылки мелодично звякнули, зашуршала обертка на конфетной коробке. «Надо было виски взять» – Макс пошел к подъезду. Все как обычно – двери настежь, пахнет кошками и сыростью, Он поднялся к себе, и принялся искать ключи. Пакет мешал, Макс повесил его на перила и один за другим обшарил карманы. Вылетал-то в эйфории, и куда ключи запихнул – забыл, хорошо, что дверь закрыл, хотя и брать-то в квартире нечего.

Открылась соседская дверь, и на пороге показалась Маринка. В том же халате, глаза красные, подбородки подрагивают, как холодец, физиономия бледная. Осиротела тетушка на месяц, а то и больше – черт его знает, сколько там «белочку» лечат. Ну, ничего, вернется к ней ее Вова, и заживут они краше прежнего…

Маринка смотрела то на Макса, то на пакет с винными бутылками, сопела обиженно, но помалкивала. Макс кивнул ей, нашел, наконец, ключ и открыл дверь. Взял пакет, постоял и спросил зачем-то:

– Вы случайно не знаете, кто такая Левицкая? Она еще на белом «бмв» ездит.

– Левицкая? – колыхнулась Маринка, – на белом «бмв»? Так это ж вдова миллионера, банкира московского, у него тут дача и конный завод. Бизнес в Москве, а живет здесь, вернее, в поселке. Он сам, правда, умер в прошлом году, и жене все оставил. Богатая женщина, полицию купила, депутатов, живет в свое удовольствие, только денежки считает и по заграницам катается. Богатая, красивая, – Маринка говорила это так, точно проклятье читала, чтобы ненавистную Левицкую уморить и завладеть ее активами. И использовать их, разумеется, по своему усмотрению.

«Богатая вдова банкира» – Макс поблагодарил Маринку и ушел к себе. Протопал в кухню, сгрузил пакет на стол, плюхнулся на табуретку. Вот теперь все просто замечательно – работы нет, с Лариской поссорился и в довершение всего влип по полной.

– Вдова она, мать вашу, ментов купила, – он нашел штопор и открыл первую бутылку вина. Налил в стакан, выпил, как воду, добавил, закусил конфетой. Потянулся за ножом, чтобы нарезать колбасы, благоразумно купленной в супермаркете, и закусил, как полагается.

Допил первую бутылку, отнес на балкон, посмотрел на «тойоту», на небо, на собиравшуюся грозу, и вернулся – приканчивать вторую. В голову дало незамедлительно, тоска сгустилась, на улице стало темно и противно грохотало над головой, на подоконник шлепнулись первые тяжелые капли.

– Вдова, – повторил Макс, держа стакан с вином на ладони и глядя через него на просвет, – черная вдова. Сука какая, чтоб ее. Откуда только взялась на мою голову…

Из коридора понеслась знакомая трель – надрывался мобильник. Макс выпил половину стакана, бросил в рот кружок колбасы и побрел на звук. Номер определился незнакомый, Макс посмотрел-посмотрел, и решил ответить – плевать, что там его ждет, уже неважно.

– Господин Еланский? – уточнили из трубки. Говорил мужчина, ровным деловито-собранным голосом. Услышал «ну, да» и представился сам:

– Я адвокат госпожи Левицкой. Сегодня произошел инцидент с вашей машиной, в результате чего автомобиль моей клиентки получил ущерб, и вам необходимо его компенсировать. Вы готовы обсудить детали?

Что-либо обсуждать Макс был категорически не готов, в чем честно и признался, предложив адвокату засунуть свое предложение в любое удобное для него место. От выпитого, духоты и переживаний тянуло спать, голова гудела, болели содранные костяшки пальцев, а тут еще этот дядя зудит над ухом.

– Советую вам быть дальновиднее, – брюзжал тот, – если госпожа Левицкая подаст в суд, вам придется компенсировать ей ущерб плюс судебные издержки. А пока дело можно решить в досудебном порядке, поэтому советую вам хорошенько все обдумать.

Макс пообещал, что так и сделает, но адвокат не отставал, вцепился в него, как клещ в собаку:

– Прекрасно, господин Еланский, вы благоразумный человек. Предлагаю завтра встретиться и все обсудить. Позвоните мне завтра в любое время, когда будете готовы.

И отбился, не дослушав заверений, что Макс непременно ему позвонит. А мысль пока была только одна – мало напитков он взял, и градус не тот. Надо бы одеться, дойти до ближайшего магазина, но сил нет, да и порыв как вспыхнул, так и улегся, и больше о себе не заявлял. Макс допил бутылку, вынес ее на балкон и стоял под дождем, пока не промок. Вернулся в комнату, плюхнулся на диван и закрыл глаза. Погано-то все как, надо бы хуже, да некуда. Работа, Лариска, деньги… А тут еще эта вдовушка, чтоб ее черти взяли, и адвокат, что и от мертвого не отстанет. И ведь придется идти, надо сходить и поговорить хотя бы для того, что бы знать, к чему готовиться. Денег она захочет, понятное дело, да ему и самому любопытно, почем сегодня крыло у новой «бэхи».

Адвокат оказался типом назойливым и липким, как ловушка для мух. Позвонил сам в десять утра, когда Макс только-только оторвался от подушки. Пожелал доброго утра и с налета заявил, что через полчаса приедет в гости. И приехал, и ровно через тридцать минут трезвонил в дверь, Макс едва успел одеться и привести себя в порядок.

На пороге квартиры стоял очкарик лет под пятьдесят с аккуратной лысинкой и венчиком каштановых волос вокруг нее.

– Господин Еланский? Максим Сергеевич? – уточнил он, оглядывая полутемную прихожую.

Ростом дядечка доходил Максу точно до подбородка, однако нимало эти не смущался. Оглянулся подозрительно, точно его преследовали, повел носом, вдыхая утренние запахи подъезда, и вошел в квартиру. Причем двигался, как заметил Макс, так осторожно, точно боялся задеть что-либо плечами и испачкаться ненароком. В кухне вдумчиво исследовал сиденье предложенной табуретки и поверхность стола, провел по ней пальцем и уселся, положив на колени свой портфель из светлой кожи. Макс обосновался между мойкой и холодильником и ждал, когда посетитель заговорит. Ничего хорошего ждать от очкарика не приходилось, хоть вид то имел самый безобидный, однако от его портфеля веяло чем-то нехорошим и тоскливым. И предчувствие, как обычно, не подвело.

Мужчинка представился Ильей Борисовичем, адвокатом госпожи Левицкой, и вытащил из портфеля прозрачный файл с бумагами. Макс глянул на них и перевел взгляд за окно, на тополь, что уже начал облетать, терял первые бронзовые от жары листья. Адвокат потрогал пальцем столешницу и принялся раскладывать на ней свой «пасьянс».

– Вот, полюбуйтесь: это схема ДТП, это объяснения – ваши и моего клиента, это справки, это протокол о привлечении вас, Максим Сергеевич, к административно-правовой ответственности.

– С какой стати? – ожил Макс, – я ничего не нарушал. Твоя Левицкая сама на встречку выехала, я тут при чем? Ну, не сама, а кто там за рулем сидел, короче, неважно. Она мне в лоб въехала, а еще и штраф плати?

Распинаться он мог сколько угодно, с таким же успехом он мог объяснять все столу или холодильнику. Адвокат безмолвствовал и смотрел на плиту, смотрел так, точно видел впервые в жизни и не догадывался, что этот агрегат тут делает и каково его назначение. Потом, когда Макс выдохся, спросил, не отводя от грязноватой, надо признаться, плиты глаз:

– Вы можете это доказать? У вас есть свидетели, которые подтвердят в суде, что автомобиль госпожи Левицкой двигался по встречной полосе движения и совершил наезд на вашу машину? Кстати, это ее я видел во дворе? Серая «тойта»?

– Она самая, – буркнул Макс. Крыть ему было нечем, никаких свидетелей у него, понятно дело, не было и быть не могло. Даже если случится чудо, и он найдет водителя той «приоры», то терлась вчера рядом, или водителя фуры, то толку все равно не будет. Не подтвердят они ничего, наоборот, отбиваться будут руками и ногами от того, что видели собственными глазами, ибо Левицкая – вдова банкира, а Еланский – недавно освободившийся уголовник, что сидел за хранение и сбыт наркотических средств, и вообще против лома нет приема.

– Сколько? – спросил Макс, и адвокат отлично его понял. Переложил бумаги на столе, орудуя, как карточный шулер, взял за уголок один лист и подал его Максу.

– Вот, извольте сами посмотреть, там все написано.

Листок – обычный перечень документов для страховой компании – был исписан до половины, и содержал стандартный набор пунктов. Копия протокола, вынесенного виновной стороне, номер и серия паспорта, копия постановления и отчет эксперта. Сам отчет скобой степлера крепился с другой стороны, Макс прочитал его два раза и все равно мало что понял. Суммы, заявленной в отчете, хватило бы на покупку новой недорогой иномарки.

– Чего? – вырвалось у него, – за одно крыло? Да вы с ума сошли…

– Верно, это не вся сумма. Суда добавьте оплату услуг экспертов, почты, эвакуатора, стоянки. Итог будет позднее, и я вам незамедлительно сообщу. Итак, ваше решение? Вы готовы компенсировать материальный ущерб, нанесенный госпоже Левицкой?

«Нет, конечно» – едва не сказал Макс, но сдержался. Он все еще держал листок в руках, читал и перечитывал строчки, стараясь не смотреть на цифры в конце каждой из них. Подстава ведь, как есть подстава, но зачем это Левицкой, вдове богатого человека? Она на косметику, поди, в месяц больше тратит, или помада внезапно закончилась? Но если не подстава – что тогда: бабья дурь, блажь, каприз? Она сама ведь ехала по встречке, и не в первый раз, видимо: недаром местные шарахались от нее, как от прокаженной, а он попался и теперь не отвертеться. Странный способ заработать, или врут сплетники, и муж ей ничерта не оставил? Хотя личный адвокат – дорогое удовольствие, или они в доле?

– Не готов, – сказал Макс, и положил лист на стол. – Денег у меня нет, и работы тоже. По вине вашей клиентки, между прочим.

О том, что зарплата на новом месте предполагалась такая, что Левицкой своих денег пришлось ждать бы лет десять, а то и больше, Макс решил умолчать. И это еще при условии, что он перестал бы есть, пить и платить за квартиру.

Адвокат совершенно не расстроился, собрал со стола бумаги и убрал их в портфель. Положил его себе на колени, и принялся постукивать пальцами по столу, глядя то на Макса, то на полузасохшую фиалку на подоконнике. Ее подарила Лариска, заявив, что в доме должны быть цветы, хоть один – они придают уют, создают домашнюю атмосферу и все такое. Макс фиалку честно поливал аж две недели, потом реже, потом и вовсе раз в месяц, когда на пол уже падали сухие листья. Фиалка сопротивлялась, как могла, жила и цвела из последних сил крохотными сиреневыми цветочками, и выкинуть ее рука не поднималась.

На улице орали воробьи, дрались в пыли у дороги, загавкала собака, и птицы разлетелись во все стороны. Один взъерошенный драчун примостился на подоконнике, и заглядывал в кухню одним глазом, встряхиваясь и неодобрительно посматривая на адвоката. Тот брезгливо махнул рукой, птица упорхнула, и адвокат сказал:

– Не удивлен. Признаться, другого ответа я от вас, господин Еланский, и не ждал.

«А чего тогда притащился?» – Макс набрал в бутылку воды и полил несчастное растение, оторвал сухой лист и бросил его в ведро. Перспективы рисовались самые мрачные – машину придется продавать, и кому она битая понадобится – это вопрос. И даже если удастся загнать ее кому-нибудь, то по дешевке, и денег не хватит даже на половину долга. А если еще и проценты пойдут, вовек не расплатишься…

– Долг, как вам должно быть известно, можно отдать несколькими способами, – сказал адвокат, продолжая, постукивать пальцами по столу. В новой обстановке дядечка уже неплохо освоился, рискнул прислониться дорогим пиджаком к стене и закинул ногу на ногу. Макс молчал, сдерживаясь, чтобы не послать Илью Борисовича куда подальше – до того опротивела эта круглая загорелая рожа, дорогой костюм и запах хорошей туалетной воды. А тот еще улыбнулся вдобавок препротивно и покровительственно, и продолжал:

– Можно, как вам предлагалось, оплатить ущерб, можно восстановить повреждения, можно предоставить пострадавшему взамен утраченного другой транспорт. Ни первый, ни второй, ни третий варианты вам не подходят. Но, – адвокат, видя, что терпение Макса на исходе, вытянул указательный палец к потолку, – есть еще кое-что. Долг можно отработать. Как вам такой вариант?

Макс с ответом не торопился, прикидывая, где и в чем может быть подвох. И как ни старался, ничего похожего усмотреть в предложении адвоката Левицкой не мог. И все же было тут что-то, от чего хотелось круглого дядю взять за шкирку и выставить вон, но Макс сдержался. Выкинуть можно, это минутное дело, визгу, конечно, будет на весь дом, но это детали, и проблему этим не решить. Отработать… Может, не все так страшно?

– И что надо делать? – поинтересовался Макс.

Адвокат точно только этого и ждал, поднялся на ноги и вышел из кухни, прихватив с собой свой замечательный портфель. Макс шел следом и на всякий случай заложил руки за спину – слишком велик был соблазн взять пухлого дядю за плечи, развернуть и хорошенько приложить разок-другой к стенке, чтобы и спесь с него сбить и вытрясти все, что тому приказала Левицкая.

А лысый поганец молчал, он явно добился своего и теперь, довольный, бежал на доклад к своей госпоже, однако о предстоящей работе и словом не обмолвился, получив от Макса предварительное согласие. Того этакий расклад не устраивал категорически, поэтому Илью Борисовича он аккуратно придержал за локоток и спросил, глядя на адвоката в упор, когда тот обернулся:

– Что за работа? Что делать надо?

Адвокат моргнул и попытался освободить руку, но Макс держал его за рукав кончиками пальцев, и отпускать не собирался. Адвокат дернулся сильнее, но попытка вырваться не удалась, Макс смотрел на него сверху вниз и встал так, чтобы преградить тому путь к двери. Это подействовало, Илья Борисович дергаться прекратил и спросил, глядя на Макса поверх очков:

– Простите, я забыл упомянуть, что госпожа Левицкая сама все вам расскажет при личной встрече. Она состоится… об этом я сообщу вам дополнительно. Всего доброго.

Протиснулся мимо Макса к двери, кое-как справился с замком и выскочил на площадку, заторопился вниз.

– И тебе не хворать, – Макс захлопнул дверь и вышел на балкон. Господин адвокат уже выскочил из подъезда, отряхивая по дороге рукав пиджака, вытащил из кармана брелок и побежал к черной новенькой «ауди», припаркованной на детской площадке. Уселся, дал по газам и промчался мимо «тойоты», обдав ее облаком пыли.

Позвонил он уже поздно вечером, и сообщил, что завтра, в десять утра госпожа Левицкая ждет Макса у себя.

– Конкретнее можно? – стараясь говорить вежливо, уточнил Макс, не боясь показаться невежей. Вот не знает он, где богатые вдовы нынче обитают, простите великодушно, сами мы не местные, как говорится, объясните, не сочтите за труд…

Адвокат упираться не стал, и подробно, в деталях и подробностях, вплоть до каждого поворота расписал Максу его завтрашний путь от города до поселка в сердце того самого соснового бора, что обступал реку с обеих сторон.

Местечко и впрямь было райское, от смолистого воздуха кружилась голова, роскошные сосны уходили в голубое с белыми облачками небо. Никаких признаков жилья по близости не наблюдалось, хоть Макс и топал по лесу уже почти четверть часа. Добираться пришлось на перекладных: до моста ехать на маршрутке, а дальше ловить попутку и путано объяснять водителю дорогу. Макс уже решил, что ошибся, или водила, что подвозил до съезда с шоссе, перепутал повороты, но нет – дорога по лесу вела такая, что глаз радовался: ни ямки, ни выбоинки, асфальт ровный, как стекло, засыпан желтыми длинными хвоинками, сказка, а не дорога.

И заканчивалась она, как и положено сказке, у забора: высоченного, метра под три, глухого и бесконечного, уходившего за сосны и пропадавшего там. Дорога привела точнехонько к автоматическим воротам и будке на въезде, и трем охранникам внутри, что услышав «я к Левицкой» пропустили без проблем, изучив, правда, предварительно паспорт и зачем-то скопировав его. Макс не возражал, забрал документ и вышел из будки. Идти он мог на все три стороны сразу, позади был забор и лес, и делать там было нечего, зато впереди и по сторонам сказка продолжалась. Чисто, тихо, только ветер в верхушках сосен шумит, скачут по веткам и дороге белки, бабочки порхают, не жарко, в отличие от города, ветерок теплый и ароматный. И домики вдоль безупречной дороги тоже как из сказки – новенькие, нарядные, основательные, один другого краше. Это не замки из красного кирпича, что громоздятся на окраинах города, обитаемые и заброшенные, они все на одно лицо, все по единой мерке скроены. Но то местная «элита», чиновники да торговцы каменных курятников себе понатыкали, а здесь каждый дом по отдельному проекту построен. Сразу видно, что тут живут люди со вкусом, с возможностями и при деньгах.

Охранник – молодой, чуть сонный на вид парень – показал Максу дорогу и пояснил:

– В самом центре, считай, у пруда. Прямо пойдешь, потом правее после желтого дома, как лодки на пруду увидишь – пришел. Я уже предупредил, тебя ждут.

«Направо пойдешь – коня потеряешь. Налево пойдешь – жизнь потеряешь, Прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь. Машины у меня уже нет, жизнь – это фиг вы угадали… Прямо тоже не сахар. Зараза» – Макс потопал по главной, надо думать улице поселка в указанном охранником направлении. Шел, шел и почти никого не встретил, точно вымер поселок – попался по дороге велосипедист да пара собачников, и все: ни машин больше не встретилось, ни людей. И не отпускало жутковатое ощущение, что следят за ним, что ведут и фиксируют каждый его шаг, каждое движение, и того гляди глас небесный грянет: а какого, собственно, тебе тут, Макс Еланский понадобилось? Понятное дело, что камер слежения на каждом заборе по десятку понатыкано, а все ж не по себе стало, и Макс невольно ускорил шаг. Повернул, как и было сказано, направо после желтого, с белыми колоннами особняка, точь-в-точь как с картинки из дореволюционной жизни, точно выдернули домик волшебным образом из центра Питера или старой Москвы и перенесли в бор сосновый, вкопали, огородив ажурным забором. Повернул, и оказался точно напротив пруда, размерами походившего на небольшое озеро.

На берегу имелся причал с лодками, что качались на воде – яркие, нарядные, новенькие, они напоминали дорогие игрушки, на которые можно только смотреть, и то со стороны. И боязно в руки взять – вдруг, деталька какая мелкая отвалится. Макс прудик обошел, косясь на лодочки и на будочку, что стояла у воды, но из будочки никто не вышел, а чувство пристального взгляда в спину усилилось. И по-прежнему поблизости никого, даже вороны не каркают, а ворона – птица ушлая, везде проникнет, и вот поди ж ты, нет их тут. Может, вывели, а, может сами брезгуют…

Макс стоял спиной к лодкам и смотрел на забор, что простирался напротив и уходил в обе стороны, теряясь за соснами. Хороший забор, почти как у въезда в поселок, глухой, высокий, мощный – такой с налету не взять. «В самом центре» – сказал охранник, и Макс решился. Подошел к калитке у закрытых ворот и нажал кнопку домофона. Мигнул диод, включилась камера, и Макс, глядя точно перед собой в одну точку, сказал:

– Это Еланский. Я пришел, как договаривались.

И толкнул калитку. Она медленно поддалась, створка поехала вглубь, Макс шагнул через порог и едва не столкнулся нос к носу с молодым человеком в темном костюме. Опешил слегка, разглядывая парня, решив, что это кто-то из вчерашних вышел посчитаться с обидчиком, но нет. Парень был похож на них и ростом, и осанкой, и манерой держаться – спокойной и в то же время чуть напряженной, и напряг этот был заметен лишь опытному взгляду. В остальном – парень как парень, стоит себе и даже делает вид, что рад гостю.

– Прошу, – он отступил вбок, пропуская Макса на выложенной плиткой дорожке вперед, – вас ждут. Но вы опоздали…

– Я знаю, – оборвал его Макс, – хозяйка твоя вчера постаралась.

Вот и поговорили, называется: юноша точно воды в рот набрал, и помалкивал, пока шли от ворот по тропинке вдоль клумб и аккуратно подстриженных кустарников к дому. Двухэтажный особняк роскошью не поражал, все было просто, надежно, добротно и очень дорого, как снаружи, так и внутри. Натуральный камень, дерево, стекло преобладали как в строительных материалах, так и в отделке, холл был просторный и огромный, как каток, весь уставленный кадками с роскошной зеленой растительностью, наверх вела лестница из светлого мрамора с коваными перилами.

На втором этаже коридор разбегался в обе стороны, провожатый осторожно тронул Макса за локоть, показал налево. Оба строем двинули туда, причем юноша, как и всю дорогу, держался чуть поодаль, примерно на шаг позади, но лишних движений не делал, и Макс немного успокоился, хоть и понимал, что камер тут тоже видимо-невидимо, и пульт, расположенный где-то в глубине дома, фиксирует каждый его шаг. Прошли почти до конца, до торцевой стены с огромным, от пола до потолка панорамным окном, откуда виднелись сосны и берег реки, остановились напротив последней двери. Юноша постучал, с той стороны раздалось приглушенное «войдите», и Макс толкнул дверь.

В кабинете тоже все было просто: мебель из темного дерева, огромный монитор на столе, кожаные кресла, люстра из матового стекла, камин, темный и бездействующий по случаю теплого времени года, паркетный пол и много зелени. Первым, кого заметил Макс, был адвокат, он сидел за столом, и кивнул Максу, как старому знакомому. Дальше, у окна стоял еще один человек – высокий, поджарый, но не худой, скорее, жилистый и сухой. Он повернул голову на звук, моментально оценил обстановку, и юноша-провожатый сгинул с глаз долой, закрыл за Максом дверь и пропал в коридоре. И – сто очков – стоит, стенку подпирает, ждет дальнейших указаний, ну да пусть ждет, это его работа. Кстати, о работе…

Тот, что стоял у окна мельком глянул на Макса и отвернулся, смотрел в сад, на сосны или на небо, нечто его там заинтересовало больше, чем вошедший. Макс решил пока не обращать на него внимания, тем более что были дела поважнее.

– Добрый день, – Левицкая одарила его улыбкой, точно такой же, как тогда, у моста. Повернулась в кресле, положив ногу на ногу, и рассматривала с ног до головы, пристально и неотрывно, точно сканировала взглядом. Сегодня на ней был светлый брючный костюм, надетый, как показалось Максу, прямо на голое тело, туфли на высоком каблуке в тон и много золота, от украшений на темную столешницу падали белые и желтые отблески.

– Добрый, – отозвался Макс, глянул на широкую спину мужика у окна, на кругломордого адвоката и на Левицкую. Смотрел дольше, чем требовали приличия, но там было на что посмотреть. Выглядела она потрясающе, возраст скрывали и стрижка, и макияж, и осанка, и поднятый подбородок, и голос. Вблизи Макс дал ей сороковник с лишним, а сейчас уже сомневался – вдова точно полтора десятка лет скинула, и вид у нее был такой, что хоть сейчас под венец. И понятно, что муж оставил ей все, что нажил на банковском поприще, не станет она из-за помятого крыла мелочиться, что ей это крыло – она новую «бэху» себе купит, краше прежней. Ей копеек, что Макс должен, на неделю жизни не хватит. Но на кой черт тогда он ей понадобился? Отработать… Пора бы и к делу, но вдова не торопится.

Не торопится, разглядывает, как тигру в клетке, того гляди повернуться попросит или пройтись, как на кастинге. И что тогда прикажете делать? Но до этого не дошло, Левицкая покачивала ногой, откинувшись на спинку кресла, и не сводила с Макса глаз, что начинало раздражать. И вдруг он поймал себя на мысли, что смотрит Левицкая почти как Маринка, только что не подмигивает, и глазки не закатывает, как зобатая соседка, а так очень похоже. И ни в какое сравнение со вдовой не идет, это и кошке ясно, хотя Левицкая годами Маринки постарше будет, но при таких деньгах на свой возраст выглядеть просто неприлично…

– Господин Еланский готов выслушать ваше предложение, – прекратил игру в гляделки адвокат, выпрямился и придал себе деловой вид. Левицкая повернулась в кресле и показала Максу на стул рядом с собой, и только человек у окна не шелохнулся. Макс сел, вдохнул терпкий и сочный запах духов вдовушки, положил ладони на стол и посмотрел на адвоката, потом на Левицкую. Илья Борисович любовался на свое отражение в столешнице, а Левицкая смотрелась в зеркало. Отложила, постучала бордовыми ногтями по столешнице и сказала, глядя на Макса в упор:

– Хорошо. Итак, Максим Сергеевич, вы должны мне крупную сумму денег. Выплатить ее по ряду причин вы не можете, в суд я обращаться не хочу: это долго и нудно. В любом случае, вопрос решится в мою пользу, и вам придется платить. Поэтому я предлагаю вам сделку – вы работаете на меня, отрабатываете долг, и после того, как он будет погашен, мы расстаемся.

И все это деловым холодным тоном, без усмешки, без намека и подвоха – она просто высказала свои пожелания и ждала ответа. Макс глянул на свое отражение в столешнице, на окно, на сосны за ним и сказал:

– Согласен. Что за работа и когда приступать? И сразу предупреждаю: добираться мне далеко и неудобно, буду опаздывать.

Он решил сразу обозначить свои условия: или так или никак, хоть понимал, что банкует сейчас вдова. Та удивленно повела бровью в сторону адвоката, Илья Борисович встрепенулся и поспешно сообщил:

– Максим Сергеевич не в курсе. Я не стал озвучивать ему все… параметры, если можно так выразиться. По вашей просьбе, Елена Анатольевна.

Последние слова он произнес с нажимом, человек у окна обернулся, и Макс заметил, как он перебросился со вдовой коротким взглядом. Та некоторое время смотрела в монитор, теребя в длинных тонких пальцах авторучку, и сказала, глядя на Макса:

– Опаздывать не получится. Вы будете жить здесь, в поместье, в отдельной комнате. Она удобная, там есть все необходимое. Ваша работа потребует постоянного присутствия в доме, так что можете вернуться к себе ненадолго, собрать вещи и сегодня же приехать назад. После того, как я вас кое с кем познакомлю.

Макс из сказанного понял только одно – его собираются запереть в этой роскошной клетке, и вдова будет распоряжаться им по своему усмотрению. В голове разом возник целый ворох предположений, как именно Левицкая собирается его использовать, и ничего путного не придумалось.

Он посмотрел на всех по очереди: Левицкая глядела в монитор и щелкала мышью, адвокат сидел паинькой, сложив руки, как школьник, и рассматривал свои ногти, а тот, у окна, точно прилип к подоконнику и в разговоре не участвовал. Минута, две – ничего не происходило, у Левицкой зазвонил мобильник, она глянула на экран, скинула вызов и поднялась с кресла.

– Пойдемте, я вам покажу…

– Стойте, – остановил ее Макс, – погодите. Я одного не понял – что за работа и зачем мне здесь жить? Вам дворник нужен? – ляпнул первое пришедшее в голову дикое предположение. Следом родилось второе – поместье огромное, счет идет на гектары, и вряд ли тут одному управиться, тут помощник нужен…

– Да бог с вами, Максим Сергеевич, – засмеялась Левицкая, и подошла к Максу вплотную, и тут он понял, что не ошибся – под облегающим светлым пиджаком у вдовы ничего не было. Длинная цепочка с огромной подвеской в виде солнца с кривыми лучами спадала в вырез, и от верхней пуговицы трудно было отвести взгляд.

– Я разве не сказала? – Левицкая обернулась к адвокату, и тот беспомощно развел руками: нет, знаете ли, вот такая незадача… И тоже вскочил с запоздалым рвением, одернул пиджак и воинственно поправил очки.

– Мне нужен личный охранник, – вдова смотрела на Макса чуть снизу вверх и теребила цепочку, подвеска позвякивала о пуговицу, и одуряюще пахло духами, – человек, вроде вас, что всегда будет рядом.

– Зачем я вам? – хрипловатым от волнения голосом сказал Макс, – у вас тут и без меня целый взвод…

– Не мне, – поправила сама себя вдова, – моей дочери, Юле. Она живет здесь, со мной, и… В общем, я нанимаю вас для нее. Или вы согласны, или отдавайте мои деньги, и немедленно. Можете не сомневаться, я устрою так, что судебные приставы обдерут вас до нитки, но мое вернут мне, и в кратчайший срок. Решать вам.

И отошла, стерва, на шаг назад, вернулась к столу и взяла мобильник, точно ей было безразлично, что скажет Макс. Тот за событиями не успевал, пораженный своим карьерным взлетом от дворника то личного охранника дочки вдовы, и не совсем понимал суть предложения.

– Предупреждаю – я судим, отсидел два года, – ухватился Макс за последнюю соломинку, полагая, что Левицкая сейчас поведет себя, как и все его предыдущие наниматели, а именно немедленно откажется от его услуг, но чуда не произошло. Показалось, или Левицкая на миг застыла от неожиданности, потом улыбнулась еле заметно, вернее, сдержала готовую прорваться улыбку, точно обрадовалась известию. Но ничего не ответила, продолжала смотреть на экран мобильника. И вообще все молчали, только птицы вовсю орали за окном, и слышался отдаленный собачий лай. И Макс понял, что его судимость ему не поможет, вдове то ли безразлично, то ли… Ее сам черт не разберет.

– Почему я? – повторил он – что, больше некому?..

– А это не ваше дело, господин Еланский, – встрял адвокат, – вам делают предложение, хорошее предложение, заметьте. Вчера вы показались мне более благоразумным человеком.

«Не выделывайся» – вот как это звучало в переводе на человеческий язык. Макс только собрался задать еще один уточняющий вопрос, как заговорила Левицкая:

– Охрана у нас имеется, как вы могли заметить, и серьезная, но тут особый случай. Мне нужен человек вроде вас, и вы должны поладить с Юлей, это обязательное условие. Остальным… кандидатам это плохо удавалось, возможно, в силу обстоятельств, которые над вами не властны. Вы вполне устраиваете меня своими… кондициями, на что вы способны, я видела недавно. Итак, или вы соглашаетесь немедленно, или убирайтесь и готовьтесь платить.

Вот так, ни больше не меньше, третьего не дано. «Прямо пойдешь – себя позабудешь»: сказка ложь, как говорится, да в ней намек, Максу Еланскому урок. Взяла вдова его в оборот и держит, так, что и не продыхнуть. И отказаться нельзя, и соглашаться страшно – что там за Юля, еще неизвестно, если с ней специально обученные люди поладить не могли. Может, монстр какой или чудище лысое и толстое, в очках.

В голове моментально нарисовался образ потенциального «объекта», и против воли Макса нарисовался самыми темными, даже черными красками. Хотя, если с другой стороны посмотреть… Эта Юля – дочь Левицкой, а сама вдовушка еще хоть куда, и смотрит так, что сердцу тревожно становится. Может, дочке хоть часть мамашкиных генов передалась? Если да, тогда не так все и плохо, можно рискнуть.

– Согласен, – сказал Макс, – поработаю. Где она?

– Я покажу. – Все трое обернулись на голос. Тот, у окна, оторвался от созерцания сосен и вышел на середину кабинета. Высокий, чуть выше Макса, резкий, с короткой стрижкой и серыми глазами – внимательными, цепкими. Одет свободно: рубашка, джинсы, удобная обувь – все добротное и дорогое, одни часы, наверняка хороших денег стоят.

– Пошли, – он шагнул к двери, но Макс не шелохнулся, посмотрел на вдову, и та покровительственно улыбнулась:

– Это Леонид… Леонид Рогожский, мой заместитель по общим вопросам. Вы будете подчиняться ему и мне лично, больше никто вами командовать не будет.

И снова переглянулась с Рогожским, только «держали» они друг друга взглядами уже дольше.

«Заместитель по общим вопросам. Вот как это теперь называется. А вдовушка-то у нас не промах» – подумал Макс, укорил себя за неподобающие случаю мысли и вышел следом за Рогожским в коридор. Там их ждал молчаливый юноша, он пропустил Левицкую и адвоката вперед, и пошел следом, замыкая процессию.

– Запомните: вам надо ей понравиться, – повторила Максу вдова, обогнала Мелехова и пошла к лестнице, застучала по мрамору каблуками.

Так строем и вышли в холл, где прислуга – две тетушки в сине-коричневой униформе – едва не вытянулись по струнке, поприветствовали госпожу Левицкую только что не земным поклоном. Адвокат по дороге откланялся и смылся, хозяйка только кивнула ему, и тот точно провалился.

Рогожский и вдова шли рядом и переговаривались, по сторонам не глядя, Макс шел за ними и наоборот – смотрел в оба. Как-никак ему тут поселиться придется, посему декорации надобно в деталях изучить, мало ли как карта ляжет. Но много увидеть ему не довелось: лестницу, холл, откуда в обе стороны разбегался коридор и все. Через распахнутые настежь двери вышли на крыльцо, оттуда на дорожку и пошли по саду, что больше походил на средней руки парк. Имелись тут и аккуратно подстриженные кусты, и клумбы немыслимой красоты, и дорожки: посыпанные песком и выложенные плиткой, и лавочки, и беседки… И много чего чудесного и глазу приятного по дороге им попалось, Макс только успевал осматриваться и фиксировал в памяти каждый поворот, каждый изгиб тропинки. Поплутали слегка в лабиринте из живо      й изгороди, чистой, точно на кустах каждый листочек с шампунем вымыли, и оказались на лужайке, такой зеленой и ровной, что невольно закрадывались сомнения в натуральности ее происхождения. Однако нет – трава тут росла самая настоящая, она окружала сосны плюшевым покрывалом, а чуть поодаль обнаружился пруд.

Не такой, конечно, как тот, с лодками, а покомпактнее, и альпийская горка рядом, настоящее чудо из камней, мха и ярких низкорослых цветов. На садовнике госпожа Левицкая не экономит, как и на дворниках – куда ни глянь: чистота и благодать, даже сосновых иголок раз-два и обчелся, точно кто пылесосит этот газон два раза в день, а может, так оно и есть…

Горка закрывала собой обзор, и Макс только собрался обойти ее следом за Левицкой, как юноша, что до сих пор не отвязался, тронул его за локоть. Макс сбавил шаг, пропустил вдову и ее заместителя далеко вперед, и принялся рассматривать изысканную груду камней. Левицкую он видел краем глаза: та с Рогожским стояла к нему спиной, юноша топтался поблизости, но Макс на него внимания не обращал, подошел к прудику и заглянул в воду.

Рыба в нем водилась самая настоящая – сомики и огромные золотые рыбки, размером с хорошего карася. Они плавали неспешно, похлопывали хвостами по воде и ловили комаров, выпрыгивали из воды и хватали насекомых. Карась сцапал даже здоровенную стрекозу, но та, треща крыльями, вырвалась, и, заваливаясь на один бок, улетела куда подальше. Макс усмехнулся и двинулся дальше вокруг пруда, обошел толстенную сосну на самом его берегу и успел остановиться в последний момент.

Он едва не сшиб с ног девушку – взлохмаченную, серьезную, довольно высокую, но какую-то нескладную, как та стрекоза, что пару мгновений назад едва не рассталась в жизнью. Присмотрелся и понял – это от того, что девушка сутулится, поднимает плечи и смотрит на незнакомца и по сторонам исподлобья, и даже, как ему показалось, затравленно, что ли. Понятное дело – кто-то из прислуги помешал господскому уединению, и теперь бежит куда подальше, чтобы не вызвать еще больший гнев вдовы, недаром та чешет по дорожке покрытой плиткой так, что каблуки грохочут. Прислуга, конечно, одета черт знает во что – джинсы какие-то немыслимые, мятая футболка висит на костлявых плечах, на ногах кроссовки, через плечо переброшена сумка на длинном ремне, на среднем пальце мелькает широкое золотое кольцо в небольшими камнями, большое кольцо, точно мужское. На вид девчонке лет двадцать с небольшим, глаза за очками полны ужаса, точно змею увидела, того гляди в обморок грянется или заплачет.

Ни того, ни другого не произошло, девушка так же настороженно смотрела на Макса и теребила ремень бесформенной сумки, больше похожей на вещмешок. Отвела взгляд, обернулась, махнув длинной каштановой гривой, снова посмотрела на Макса, на юношу за его спиной.

– Юля! – запыхавшись, выкрикнула вдова, – Юля, подожди! Мне надо показать тебе…

Девушка не слушала, мрачно взглянула на Макса, на вдову, на Рогожского, что отсекал ее от леса, обойдя Левицкую сбоку, и поняла, что попалась: бежать ей было некуда, если только в пруд прыгнуть.

Девушка задрала голову, прикусила нижнюю губу, ее лицо н мгновение перекосила гримаса отчаяния и досады. Вдова была уже на подходе, бежала по траве, девушка обернулась и крикнула так, что рыбы шарахнулись в пруду и забили хвостами по воде:

– Ну что тебе еще? Что? Чего ты ко мне привязалась? Отстань, мне никто не нужен!

Левицкую точно под дых ударили, она остановилась и оперлась ладонью на сосну, тяжело дышала и поправляла волосы. Рогожский остановился в паре шагов от вдовы и следил за Юлей, та заметила это и усмехнулась. Посмотрела на Макса презрительно, и как ему показалось, с отвращением, что ли, оглядела с ног до головы и выкрикнула:

– Еще один надсмотрщик! Сколько можно, я же просила тебя…

Ей не хватило воздуха, голос прервался, и притихший птицы вновь зачирикали на сосновых ветках. Макс смотрел на девушку, на ее мать, искал и не находил ничего общего, вот ни капельки: они не были похожи даже близко. Левицкая роста невысокого, что скрывают каблуки, лицо у нее круглое, хоть умело наложенный макияж создает иллюзию высоких скул, и глаза не те, что у девушки, и волосы. Но это ничего не значит, может, Юля пошла в отца, который, как сказала Маринка, умер. И все же женщина и девушка, что стояли перед ним – в них не было кровного родства, хоть Левицкая и назвала ее своей дочерью. Да какое там: от матери глаз не отвести, а на «дочку» без слез не взглянешь. Нескладная, несуразная, нетолстая, правда, но в очках.

«Да кому она нужна, чудо в перьях?» – Макс уже вдоволь насмотрелся на дочку вдовы и теперь не сводил глаз с рыб. Созерцать их было гораздо приятнее – и двигались они плавно, и не орали, как некоторые.

– Юля, – вдова уже справилась с собой, – это Максим… Сергеевич. Он будет сопровождать тебя…

Макс повернулся к Юле, но та на него даже не взглянула. Подлетела к матери и заорала ей в лицо:

– Пошла вон! Отстань от меня, отвали! Ты мне надоела, вы все мне надоели, мне ничего не надо!

Снова затихли озадаченные птицы: Юля орала так, что ее легко и свободно могли слышать и за забором, до которого отсюда было метров тридцать. Если бы кому-то вздумалось в этот момент прогуляться мимо, то он был бы в курсе семейных дел Левицкой, и познакомился бы с лексиконом, что использовала ее дочка.

– Юля, – упрашивала ее вдова, – Юля, подожди. Ты же знаешь, тебе нельзя выходить из дому одной, а Леонид не может сопровождать тебя постоянно. Хочешь, чтобы все повторилось?

В голосе Левицкой мелькнула угроза, но Юле море было по колено, плевать она хотела на недовольство матери. Отскочила, едва не врезалась в Макса, отшатнулась, глянула в сторону невозмутимого Рогожского и выкрикнула:

– Плевать мне на тебя и на твоего дружка, понятно! Куда захочу, туда и пойду, ты и не узнаешь! Лучше отпусти меня, или я сбегу! Я тебя ненавижу, я вас всех ненавижу! И тебя тоже!

Это уже досталось Максу. Он молча смотрел на девушку, и прикидывал мысленно: ей сейчас успокоительное вколят, или приступ сам рассосется? Вроде, никто не дергается, все смирно стоят и смотрят, как беснуется эта несчастная. У нее с головой проблемы – это и без монокля видно: психопатия, буйное помешательство или что-то вроде того. Неудивительно, что предыдущие кандидаты с ней сладить не смогли. «Вдруг, сделает над собой что-нибудь, а я виноват буду. Меня Левицкая тут, в садике и закопает, рядом с рыбками. Нафиг» – Макс смотрел на покрасневшее от злости лицо Юли, на ее растрепанные волосы, на пальцы, что сжимали ремень сумки. «Точно больная. Вот сейчас кинется и укусит, и ей ничего не будет, а мне что – сорок уколов в живот делать?».

– Понял? – выкрикнула Юля так резко, что Макс непроизвольно отшатнулся. Понял, конечно, чего тут непонятного: квартиру придется продавать, переезжать в однушку. Разницы хватит и чтобы вдове долг отдать, и «тойоту» восстановить

– Понял? – визжала та, и вид у нее сделался вовсе уж неприглядный, она даже старше выглядела, чем еще пару минут назад, когда они едва не столкнулись лбами. Видеть этакое безобразие было тошно и невыносимо, Макс поколебался мгновение, что выбрать, и вместо того, чтобы окунуть ее башкой в воду отвесил Юле пощечину.

Та аж побелела, сжала зубы, прищурилась и стянула с носа очки, аккуратно убрала их в сумку и вдруг замахнулась, попыталась дать Максу сдачи. Он перехватил тонкое – пальцами можно обхватить – запястье девушки, и ударил ее по второй щеке. Вдова охнула, Рогожский подался вперед, но так и замер на старте, юноша безмолвствовал, точно его и вовсе не было поблизости. Стало очень тихо, даже птицы пока не решались вновь завести свои трели, и рыбы в пруду сбились к противоположной стенке и повернулись к людям хвостами.

– Не ори, – держа Юлю за руку, сказал Макс, – рот закрой, или еще получишь. Дура.

Разжал пальцы, развернулся, и, не глядя на вдову и Рогожского, вышел на дорожку и зашагал по ней к воротам.

– Без разрешения выпустить не могу, – заявил, было, охранник, что вышел из будки на входе, – сотрудников только по разрешению хозяев выпускаем.

– Я уволился, – буркнул Макс, толкнул тяжелую, точно бронированную калитку, и вышел на улицу.

Пока топал мимо лодок по чистым до тошноты гладким тротуарам, пока добрался до главных ворот, пока шел по лесу, мысль в голове крутилась только одна: Левицкая даст ему время на продажу квартиры, или вцепится немедленно и не успокоится, пока не ошкурит до нитки? По всем признакам выходило второе, да и черт с ним, пусть в суд подает, разберемся. Главное, от ее бесноватого отродья подальше держаться, а там – куда кривая вывезет, не так все плохо.

В кармане зазвонил мобильник, Макс глянул на экран – номер был незнакомый. Нажал отбой, и, держа трубку в руке, пошел быстрее по ровной гладкой дороге на шум машин, что доносился из-за сосен с трассы. Телефон тут же зазвонил снова, и на экране определился тот же номер. Можно отбиться, можно ответить и послать, куда подальше, но ведь не отвяжутся. И вообще, чего тут непонятного – вроде, он все доходчиво объяснил. Ну, раз не поняли, то не грех и повторить.

Звонил Рогожский – он назвался, помолчал пару мгновений, и сказал как-то очень спокойно:

– Возвращайся. Она передумала.

– Я не передумал. Отвали. А хозяйке своей скажи – деньги я ей отдам. Будь здоров.

И не слушая, что там втолковывает ему «заместитель по общим вопросам» нажал отбой.

Разозлился, конечно, но быстрая ходьба и свежий воздух сделали свое дело. Макс шел, постепенно успокаиваясь, вдыхал теплый смолистый воздух, смотрел на высоченные, подсвеченный солнцем сосны, и не думал вообще ни о чем, мечтал только поскорее добраться до дома и плюхнуться спать. Устал он за эти дни как от тяжелого физического труда или кросса километров в пятнадцать, что так любили устраивать новобранцам сержанты. И по ощущениям выходило всяко лучше час или полтора бездорожье месить, чем вопли истерички слушать. Ничего, прорвемся, хуже, чем было, быть уже не может.

С дороги пришлось сойти – кто-то гнал по ней со стороны поселка, гнал так, что машину заносило в поворотах. Макс загодя освободил лихачу путь, сошел на обочину, и топал по мху, засыпанному длинной сухой хвоей. Прикинул, что можно не торопиться, взять в сторону метров на сто и поискать там чернику: она сухие светлые места любит, да и сезон уже подходящий.

Машина – черная, приземистая «мазда» – просвистела мимо, но Макс даже не глянул на нее, высматривал по сторонам невысокие кустики с круглыми листочками. На кочках она должна расти, а кочек тут…

Иномарку развернуло едва ли не поперек дороги, она затормозила и остановилась, открылась водительская дверца. И на дороге оказался господин Рогожский собственной персоной – вышел, огляделся, глянул на Макса и пошел тому навстречу. «Вдовушка прислала. За деньгами» – Макс сорвал с кустика несколько темно-синих ягод и бросил их в рот, огляделся, оценивая обстановку. Они тут одни, никто их не видит, и мало ли что у Рогожского на уме? Но не бежать же от него через лес, надо подойти и поговорить, а там как получится.

Они шли навстречу друг другу и остановились, не дойдя пары-тройки шагов, остановились. Рогожский внешне был спокоен, руки держал на виду, двигался уверенно и неторопливо. Взгляд только был странноват: злой, что объяснимо, и в то же время растерянный, что тоже не сразу, но понять можно. Не по своей воле прискакал, по приказу Левицкой, а той Еланский пока живым нужен.

– Чего тебе? – спросил Макс, перекатывая на ладони остатки черники.

Рогожский рожей не дрогнул, как смотрел чуть снисходительно, так и смотрит, и снова этот взгляд оценивающий, точно прикидывает, по силе ему этот соперник или нет. Выходило, что весовые категории у них примерно одинаковые, «заместитель», правда, ростом малость повыше, но это мелочи, и в поединке еще неизвестно, чья возьмет. Макс противника оценил и стоял неподвижно, кидая в рот одну ягоду за другой.

– Поговорить, – сказал Рогожский.

– Говори, – Макс доел чернику и демонстративно посмотрел на часы, – я тороплюсь. Если про деньги базар – сказал, отдам, значит отдам. Пусть мне Борисыч ваш завтра позвонит, у меня к нему вопросы есть.

– Борисыч стоит дорого, не расплатишься, – ухмыльнулся Рогожский, и добавил:

– Не дергайся, Еланский. С тобой поговорить хотят.

– Так давай, начинай, – торопил его Макс, – мне еще деньги искать, я спешу.

Рогожский отступил вбок и показал в сторону машины:

– Там поговорим, если ты не против.

Макс был категорически против, к черной, противно блестящей иномарке ему и близко подходить не хотелось, чувствовался в словах и тоне Рогожского какой-то подвох, а какой именно – Макс понять пока не мог. Но все же пошел к машине, вышел на дорогу, и остановился у капота.

– Валяй, начинай, – сказал он, Рогожский устало глянул на Макса и отвернулся. А на задней дверце машины опустилось стекло, и в окне показалась Юля. Бледная, но улыбается, глаза за стеклами очков чуть прищурены, смотрит весело и виновато. Макс молчал, смотрел поверх ее головы на лес, на темнеющее от грозовой тучи небо, Рогожский тоже помалкивал. Вдали глухо ухнул гром, по верхушкам сосен пробежал ветер, на крышу машины со стуком посыпались иголки и маленькие шишки. Одна угодила Рогожскому по голове, он подхватил шишку на лету и принялся подкидывать ее на ладони.

– Извини, – услышал Макс, и гляну на Юлю. Улыбается, но из последних сил, истерика вымотала ее, от недавнего запала и злости не осталось и следа. Смирно сидит, руки на коленях сложила, уродской сумки нет, волосы причесаны и собраны в «хвост».

Макс ничего не ответил, он так и стоял около дверцы, Рогожский глядел то на него, то на девушку, то на небо, что заволокли тучи, и в лесу стало темно, как осенью.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала Юля и открыла дверцу, – я больше так не буду. Возвращайся, я буду слушаться тебя, обещаю.

Ну вот кто ее сюда притащил, спрашивается, и зачем она ему? Нет, деньги конечно нужны, кто ж спорит, но есть, как сказал тот же адвокат, множество способов их заработать. И не обязательно для этого вытирать сопли взбалмошной дочке местной миллионерши, без него желающие найдутся. Хотя стоп – желающие были, и все куда-то подевались, и что теперь: ему за всех отдуваться?

– Пожалуйста, – повторила Юля, – не обижайся на меня. Я дура, признаю. Только не бей меня больше.

И подвинулась на сиденье, освобождая Максу место рядом с собой.

– Ладно, уговорила. Но если будешь дурить – сам тебя убью – за него эти слова точно кто другой произнес, Макс только и успел подумать, что надел себе нашею здоровенный хомут, и будет таскать его, пока Левицкой не надоест. Хотя хомут этот, если приглядеться, очень даже ничего – и ноги длинные, и глаза красивые, и прочее, наверное, в наличии, но под безразмерной футболкой ничерта не рассмотреть.

– Куда, – Рогожский вытянул руку, преграждая Максу дорогу, почти что оттолкнул от машины, сам уселся рядом с Юлей и скомандовал:

– За руль давай. Я что ли тебя обратно повезу? И привыкай заодно, с завтрашнего дня тебе на ней кататься.

И хлопнул дверцей.

Макс сел на водительское сиденье, развернул машину, выровнял ее на шоссе. И поймал в зеркале Юлин взгляд – веселый, хитрый, как ему показалось. Состроил серьезную физиономию и погнал «мазду» обратно к поселку.

Их возвращения никто не заметил, или все дружно сделали вид, что так и надо. Левицкая вела себя, словно ничего и не произошло: глянула на Макса мельком и отвернулась, не сказав ни слова. Понятное дело, он теперь для нее что-то вроде прислуги, поиграется, пока не надоест, и выгонит. Да оно и к лучшему, пусть не смотрит, и вообще держится подальше. Вдова поговорила с Юлей и ушла вместе с ней в дом, Макс остался наедине с Рогожским.

– Пошли, – скомандовал тот, – жилье тебе покажу.

И двинул от гаража, куда загнали «мазду» вглубь участка, по тропинке, что вела вдоль забора. Тут все было просто, без изысков и вывертов вроде прудиков и беседок, как на «барской» территории. Просто сосны, просто подстриженная трава, усыпанная мелкими шишками и иголками, просто чисто выметенная тропинка, уложенная плиткой, что привела к двум одноэтажным домикам. С каждой стороны имелся отдельный вход, Максу достался самый дальний. Забор тут шел углом, деревья росли тесно и таинственно шумели над головой, и, что особенно радовало, со стороны особняка не доносилось ни звука.

Однако в комнате имелся телефон без диска или кнопок, что предполагало одностороннюю связь, скорее всего внутреннюю: похоже, что поместье располагало своей АТС. В остальном все было отлично. И комната просторная, и мебель необходимая имеется, и окно во всю стену. Правда, оно выходило на забор, но Макса это не расстроило, он осмотрелся, заглянул в пустые шкафы, в санузел и решил – пойдет, жить можно. В доме было так тихо, точно он был тут один, или соседи, та же прислуга, еще не вернулись с работы.

Рогожский остался в небольшой прихожей и оттуда следил за своим новым подчиненным – Макс несколько раз ловил на себе его взгляд, но делал вид, что не замечает. Пусть смотрит, это нормально – к новому человеку присмотреться, и это еще цветочки, ягодки будут позже.

– Нормально, – сказал Макс после осмотра и повернулся к двери, – годится. Мне за вещами съездить нужно.

– Съездишь, – Рогожский положил ключ на полочку под зеркалом, что висело напротив входной двери, и вышел на крыльцо, крикнул оттуда Максу:

– Пошли, погуляем.

Можно и погулять, с чего бы отказываться? Макс закрыл дверь и вышел из комнаты. Грозу унесло в сторону города, и оттуда сейчас грохотало, и довольно активно, а здесь остался только ветер, гулявший в соснах, и тучи над головой. Серо было и неуютно, зато дождь так и не начался, и неизвестно, к лучшему это или наоборот: тогда бы прогулка получилась короткой, а сейчас они сделали круг по периметру и заходили на второй.

– Зарплата два раза в месяц, – сказал Рогожский после того, как перечислил все обязанности Макса.

– Зарплата? – искренне удивился тот. Вот уж не ожидал, что Левицкая ему еще и заплатит, чудо, граждане: это кто ж кому должен, а?

– А как же, – с довольным видом сообщил Рогожский, – ты что думал – тебя тут за еду работать заставят? Кстати, о еде – это на кухне, завтра утром спросишь, я предупрежу. А работать за зарплату, конечно, из нее твой долг вычитать будут, но тебе хватит.

И назвал сумму, такую, что дяденька из конторы, где Макс побывал до аварии, сам бы к Левицкой в дворники побежал, про понты и «собственный бизнес» забыв бы напрочь. Рогожский помолчал еще немного и перешел к главному:

– Ты не смотри, что Юлька ведет себя малость… как дура себя ведет, чего уж там, – сказал Рогожский и выдал Максу мобильник, по которому звонить следовало только в самом крайнем случае. Что это может быть за случай, Макс пока решил не уточнять, он вообще больше помалкивал, задал лишь пару вопросов, и все. Оставался еще один, последний, и он пока ждал своей минуты, Макс события не торопил, и слушал заместителя Левицкой.

– Это не истерика, как ты подумал, это она так на нового человека реагирует. Мать уже стала ей охранника искать – каждый раз одно и то же. Боится Юлька, очень боится, ей проще, чтобы рядом вообще никого не было, чтоб на выстрел никто не подходил, даже мать. Юльке волю дай – она бы в пустыне какой жила или в тайге, где на сотни километров вокруг никого, мне кажется, она и волка не испугается. Я ей заранее звоню, если выехать куда надо, и договариваюсь, что ждать буду. Но, сам понимаешь, дел у меня полно и не могу я Юльке все время уделить. Но если Лена… Елена Анатольевна просит меня куда-то отвезти или сопровождать Юльку, то отказать я не могу, а мог бы другим заниматься.

У Макса насчет виденного недавно были свои мысли, но озвучивать их он не собирался. Не похоже, что Юлька боится, затравленные, запуганные люди так себя не ведут. Хотя, если присмотреться к ней, то в словах Рогожского истина есть: и одета она, и выгляди так, точно старается не выделяться, прячется от посторонних взглядов. Так себя закомплексованные подростки ведут, а у этой с внешностью порядок, даже очки ей идут.

– Лет ей сколько? – спросил Макс.

– Двадцать четыре.

Ну, конечно, дело тут не в комплексах, года уже не те по поводу прыщей переживать, Юльке замуж пора. А ведет себя точно как истеричка, только не запуганная, а задерганная чрезмерной опекой матери и того же Рогожского.

– А боится чего? – главный вопрос Макс пока держал при себе, и задавал наводящие, чтобы лучше понять ситуацию, в которой поневоле оказался.

Рогожский пнул носком ботинка сосновую шишку, та откатилась к бордюру. Справа на стволе сосны мелькнуло что-то, Макс поймал движение краем глаза и повернулся туда. Белка, рыжая, с огромным хвостом, вцепилась лапами в кору сосны и смотрела на людей глазами-бусинками, ждала, когда они пройдут и даже недовольно цокала.

– Этого добра тут полно, – пояснил Рогожский, – обнаглели, даже еду воруют, как вороны. А боится… В общем, тут такое дело. Ее убить пытались. Она ж у Левицкой единственная дочка, следовательно, наследница. Были два эпизода…

«Убить?» – едва не сорвалось у Макса с языка. Весь Юлькин облик ну никак не вязался у него с богатой наследницей, что злоумышленники похищают с целью выкупа. А вот гляди ж ты. Убить.

– Два раза, – повторил Рогожский, – первый раз, сразу после того, как ее отец умер. Мой помощник Юльку вез, она верхом покататься ездила. Завтра, кстати, ты ее туда повезешь, это я тебе гарантирую. Так вот, они уже обратно ехали, когда их машину протаранили, столкнули на обочину. Юлька тогда голову разбила и чуть сознание не потеряла. А эти, что столкнули, разбили в нашей машине все стекла и пытались вырвать двери, орали: «выходи, сука, все равно достанем, сама выходи». Про деньги еще чего-то там орали, у меня запись есть, но тогда все обошлось, их менты спугнули. Юлька потом месяц из дома не выходила.

Они снова шли вдоль забора к одноэтажным домикам, Макс покосился на окна своего жилья и прошел следом за Рогожским мимо. Сказка становилась все интереснее, да и незаданный вопрос так и рвался наружу, требовал ответа, и от этого ответа зависело очень много, особенно на фоне новых подробностей. У Рогожского зазвонил мобильник, заместитель Левицкой отошел в сторонку, быстро переговорил и вернулся к Максу. Снова оглядел того с головы до ног, и Макс снова промолчал, хотя эти гляделки уже откровенно бесили. Но вида не подал и рта не открыл, дождался, когда начальство само заговорит.

– И достали, как обещали, прошлой зимой дело было. Юльку похитили с территории поселка и увезли, держали две недели в каком-то подвале. И кололи чем-то вроде кетамина, как я потом с ее слов понял, или подобной дряни, чтобы та не соображала, и говорила все, что ей велят. Елена Анатольевна чуть с ума не сошла, когда с дочерью по скайпу говорила.

Кетамин – та еще зараза, применяется для наркоза, отцу как-то делали перед госпитализацией, плавали, знаем. Врачиха со «скорой» тогда с этим пузырьком, как курица с яйцом носилась, не знала, куда положить, чтоб не потерять, не дай бог, подотчетное же средство, пустые ампулы сдавать надо. Но это по закону, а если на закон наплевать, то девчонку можно запросто психоделической дрянью накачать. Может, у нее те «мультики» до сих пор перед глазами… Но было еще кое-что, резанувшее слух.

– По скайпу? – не выдержал Макс. Сам эпизод похищения почему-то не вызвал в нем столько эмоций, сколько факт разговора заложника с родней посредством интернета. Хотя, говорят, это сейчас обычное дело, но чтобы нескладная Юлька… Подвал, наркотики и скайп… Не вязалось это все, хоть убей, но с чего бы Рогожскому врать? Он и рожей слегка изменился, чуть побледнел, и кулаки сжал непроизвольно. Психует, понятное дело, обскакали его похитители, плюха господину заместителю, и хорошая плюха. Полгода… Тогда ясно, с чего Юлька так дергается, тут любой бы заистерил.

– Да, – кивнул Рогожский, – две недели, через день. Она повторяла требования похитителей, те, разумеется, хотели денег. И им заплатили, хорошо заплатили, можешь мне поверить. И Юлька вернулась домой.

А вот это очень странно – редкий случай, чтобы похитители, даже получив выкуп, отпускали своих жертв, во всяком случае невредимыми. Живыми-то не всегда, обычно семью в условленном месте ждал труп, который, как известно, лишнего не скажет. Страховка, обычное дело – заложник может запомнить лица похитителей, особенности речи, их повадки, да много чего можно запомнить за две недели. Хотя наркота… Хорошая доза и мужика с ног свалит, что уж тут говорить о хлипкой девчонке. Любой бы на ее месте после такого от собственной тени шарахался.

– Еще ей сволочь какая-то по мобильнику названивала, с угрозами, и предложения всякие делала, с извращениями. Номера меняли – без толку, я тогда весь персонал уволил, вплоть до дворника, неделю сами есть готовили, Елена Анатольевна за продуктами ездила. Зато сработало, звонки прекратились.

Они прошли мимо беседки, и остановились у пруда с рыбами. Сомики и золотые караси ушли на глубину и поблескивали оттуда чешуей и пятнистыми спинами, пережидали, когда уйдет туча. Рогожский молчал, и тут Макс решился. Слишком много он узнал нового и не оговоренного в контракте. Адвокат ему толком ничего не сказал, Левицкая тоже, видимо, предоставив своему заместителю ввести Макса в курс дела. И все всплывшие подробности требовали немедленного разъяснения, и Макс задал, наконец, терзавший его вопрос:

– Я вам зачем? Сами, что ли разобраться не можете? Вас тут как собак нерезаных, псов твоих в смысле. Приставь к Юльке парочку, и к ней близко никто не подойдет, я тебя, что ли учить должен?

Рогожский дернулся, подался вперед, но сдержался. Дернул ртом, и сказал:

– Это не мое решение. Ты мне тут нафиг не нужен, не знаю, что на нее накатило. Догадываюсь, конечно, но не уверен. Сидел за что? – резко переменил он тему разговора.

– За наркотики, – кратко отвели Макс, не собираясь посвящать Рогожского в детали.

– Торговал, употреблял? – на все вопросы Макс покачал головой, давая понять, что развивать эту тему не намерен, и заместитель Левицкой перевел разговор на другое.

– Кстати, комплимент тебе: ловко ты парней моих на дороге сделал, я запись с видеорегистратора видел. Красиво, грамотно и результативно. Можешь, хвалю. Служил где, когда? В каком звании? Поучаствовать довелось? Награды имеешь?

Он говорил, и сам наступал на Макса, оттеснял его к воде, где ожили рыбы, засуетились, зашевелили хвостами и принялись нарезать под водой круги. Макс сделал один шаг назад, второй и уперся на одном месте, чуть наклонил голову, и чуть согнул руки в локтях.

– Служил, – глядя в глаза Рогожскому сказал он, – поучаствовать не довелось, но готовился. Наград нет, навыки есть. Хреново ты своих помощников дрессируешь, неудивительно, что они девку упустили, дилетанты. Сам-то служил?

И шагнул вперед, едва не сбив Рогожского с ног. Тот отступил вбок и полез в карман штанов, зазвенел там чем-то.

– Служил, – спокойно ответил он, – после училища. Долго служил, не то, что ты, салага. Ладно, ладно, я пошутил, – он примирительно поднял руки ладонями вперед, – извини, беру свои слова назад. А дрессирую… так говорю же: времени на все не хватает, сам за всех не справляюсь. Вот тебе, солдат, и карты в руки, смотри, девку не упусти, или мало тебе не покажется. Держи, – он бросил Максу ключи от «мазды», тот поймал их на лету и зажал в ладони.

– Давай домой по-быстрому, вещи собери и сразу назад. Вечером Юлька тебе скажет, какие у нее планы на завтра, я вам встречу организую. И чтобы выглядел прилично! – это крикнул он уже Максу вслед.

«Родная» пятиэтажка встретила тишиной и привычной вонью из подъезда. Макс обошел покореженную «тойоту», что так и стояла под окнами, и вздохнул. Куковать машинке тут незнамо сколько времени. Хотя вроде как зарплата обещана, есть шанс, что побегает еще старушка после сервиса, побегает, как миленькая, ей и годков-то всего ничего. Хотя с новой «маздой» конечно, не сравнить.

Как и квартиру: раньше она казалась Максу довольно уютной и просторной, две комнаты, как-никак. А теперь глянул по сторонам и затосковал: тесно, темно, да еще и пахнет как-то тоскливо.

Он достал из шкафа спортивную сумку и принялся собирать вещи, придирчиво оглядывая каждую – было велено выглядеть прилично, надо соответствовать. Костюма в хозяйстве не нашлось, зато имелись новые джинсы и еще кое-что вполне достойного вида. Макс сложил все в сумку и пошел на кухню. Открыл холодильник, придирчиво изучил содержимое, выгреб все в пакет, решив выкинуть по дороге, а сам агрегат отключить. Черт его знает, когда Рогожский даст новому подчиненному выходной, если у них вообще выходные предусмотрены, так что холодильник в ближайшее время не понадобится. Макс постоял еще, посмотрел по сторонам и наткнулся взглядом на фиалку. Та повесила сухие листья, цветки опали и валялись на полу. Макс постоял, подумал и вынес цветок в коридор, чтобы отнести его на помойку. Подумал мельком, что Лариска ему так ни разу больше не позвонила, и вряд ли позвонит. Да и бог с ней, подуется-подуется, и забудет, нового кавалера себе найдет, умного и богатого, как и мечтала, теперь не до нее. Макс собрал вещи, прихватил горшок с засохшим цветком и вышел из квартиры.

– Вы переезжаете? – донеслось в спину. Макс обернулся на ходу, засовывая ключ в карман. Маринка, чтоб ее, торчала в дверях и смотрела тоскливо, точно брошенный под дождем спаниель. Заметно похудевшая, без косметики – от нее веяло такой безнадегой и даром прожитой жизнью, что Макс едва не сбежал, бросив все на площадке: при одном взгляде на соседку хотелось повеситься.

– Нет, – зачем-то сказал он правду, – просто уезжаю ненадолго. На месяц или на два, потом вернусь.

– Ой, как хорошо, – расцвела Маринка, и Макс явственно ощутил, что от нее попахивает водочкой. Вот те раз – следом за муженьком собралась, не иначе. И надо бы ей сказать, что плохой способ утешения она выбрала, что женский алкоголизм неизлечим, и что скоро она, как незабвенный Вовчик, побежит по подъезду, спасаясь от чертей. Хорошо, если с пустыми руками побежит, а если нет? Или к бабам «белочка» не приходит, и они просто спиваются втихую? В любом случае, сейчас не до Маринки с ее малость усохшими подбородками.

Макс быстро попрощался и сбежал по ступенькам вниз, избавился на ближайшей помойке от всего лишнего и ненужно, и поехал в поселок. После моста, съехав в лес, притормозил, открыл окна и вдыхал теплый, кружащий голову смолистый запах. Ехал, не торопясь, растягивал удовольствие, и в поместье Левицкой оказался уже в сумерках. Охранник, открывший «мазде» ворота сообщил, что хозяйка уехала в Москву, что Юлька здесь, а Рогожский отлучился, не сказав куда. И когда вернется, тоже не сказал, поэтому выкручиваться пришлось самому.

Первым делом Макс отнес вещи к себе, потом вернулся к дому. Постоял немного в холле, поджидая, не пройдет ли кто из прислуги, но дом точно вымер – ни звука, ни шороха, точно нет в нем никого. Даже охраны не видно, но это хорошо, так и должно быть, главное, чтобы она все видела. И точно – через минуту Макса окликнул молодой человек в темных джинсах и толстовке. Он появился откуда-то сбоку, и Макс решил, что пульт слежения находится на первом этаже. Окликнул и предложил пройтись по саду – Юлька слонялась где-то там.

Было уже темно, горели разноцветные фонарики и гнусно пищали комары, пикировали со всех сторон, летали перед носом и лезли в глаза. Макс отмахивался от них, топал по тропинке и засмотрелся на крупную бабочку, что стучала крыльями о бок плафона. Фонарик наполовину прятался в траве, выглядывал из нее, как грибок, бабочка металась рядом, скользила и снова пыталась уцепиться лапками за матовый пластик. Макс постоял, посмотрел и пошел дальше, не быстро, но и не медленно, и за десять минут обошел все поместье. Юльки нигде не было, в саду вообще было темно и пусто, только ослабший к ночи ветер слабо покачивал ветки сосен, и прыгали по ним черные тени – то ли белки, то ли птицы. Второй заход тоже результатов не дал, Макс шел уже медленно, и нащупывал в кармане мобильник, что дал ему Рогожский. «Для экстренных случаев» – и вот черт его знает, экстренный это случай или нет, и надо уже звонить или пока подождать и для начала обшарить дом? Хотя охранник сказал, что Юлька погулять пошла. «Тогда она тоже гулять ходила, правда по поселку» – внутри появился тугой ледяной комок, появился и медленно растекся, пропал, Максу стало малость не по себе. Полное ощущение, что он по кладбищу темной ночкой погулять вышел: тоже темно, тихо, деревья кругом, только луны да крестов на могилках не хватает.

Он выругался в полголоса, чтобы прогнать наваждение и повернул к дому, решив хорошенько потрясти юношу, и вообще всех, кого встретит по дороге. И, чтобы скоротать путь, двинул прямиком по лужайке на свет окон особняка Левицкой. Шел-шел и притормозил – впереди показалось нечто странное, неподвижное, черное на темно-сером фоне подсвеченного фонарями сада. Макс всмотрелся в темноту, подошел ближе, и услышал тихий смех – Юлька сидела на берегу пруда и помалкивала, одной рукой водила в воде, второй зажимала рот. И давно, наверное, тут сидела, глядя, как ее телохранитель мечется по саду, хихикала и наслаждалась местью. Вот поганка.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/tatyana-chistova/ne-zhdi-ne-boysya-ne-prosi/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.